Ольга КАЧУЛКОВА

РОБИНЗОН В РУССКОМ ЛЕСУ

Повесть

Рисунки Николая Мооса

ГЛАВА ВОСЬМАЯ Моя болезнь. Заботы Васи и его способ лечения. Выздоровление.

Эта работа не прошла для меня бесследно. Снег был очень глубокий и очень легко засыпался за мои низкие широкие голенища, таял от теплоты ног, и я скоро промок до колен. Оттаскивание саней требовало больших усилий, меня бросало в испарину, и я расстегивал полушубок. Вероятно, меня прохватило в это время холодным ветром. Когда смеркалось, мы возвратились домой. Я почувствовал сильный озноб и головную боль. Вася уговорил меня не работать в этот вечер, уложил на лежанку и покрыл всем теплым, что только у нас нашлось. Я скоро согрелся, но озноб перешел в сильный жар, головная боль усилилась. С лета у нас остался небольшой запас сушеных ягод. Вася вспомнил, что в случаях сильной простуды заваривают сушеную малину, как чай, и дают ее пить больным.

Он тотчас же занялся приготовлением этого первобытного потогонного средства. Я выпил несколько кружек, но испарина не появлялась. Ухаживая за мной, бедный Вася совершенно выбился из сил, и я уговорил его лечь спать. Он долго не соглашался, наконец сказал:

— Хорошо, я лягу, только не на своей лежанке, а у вас в ногах. Если вам что-нибудь понадобиться, толкните меня ногой — я сейчас же вскочу.

Когда он заснул, на меня напала невыразимая тоска. До сих пор все время мое было так наполнено насущными заботами и трудами, что я редко, да и то как-то мельком, вспоминал о родном доме, о матери, о сестрах, об отце. Теперь все они пришли мне на память — и мне казалось, что я способен отдать половину жизни, чтобы в эти минуты заботливо наклонилась ко мне мать, ласково заговорил со мной отец, или весело защебетали сестры.

Дома ко мне позвали бы доктора, а здесь за окном завывает ветер, и волки точно подтягивают ему, помогая петь какую-то замогильную песню. Вот до чего довела меня моя опрометчивость. Точно я тогда не мог сообразить, что остров, на который буря выбросила Робинзона, совсем не то, что наш глухой сосновый лес. Там не было зимы, ему не приходилось возить на себе снег. Там не было ни одного дикого зверя, а водились только смирные и полезные животные. Он мог почти не заботиться о своем пропитании — на деревьях росли для него все припасы. А мы-то: вечная работа, вечный страх умереть с голоду, вечное опасение попасть на ужин какому-нибудь серому волку!

Мне стало страшно и невыразимо жаль себя. Вася спал невозмутимо. Переменить лучину в светце было некому. Она догорела и потухла. Мне было душно, голова болела нестерпимо, мной окончательно овладела тоска: я принялся было плакать, но скоро впал в забытье.

Сколько времени продолжалось мое бессознательное состояние — я не знал. Когда я пришел в себя, Васи не было дома. Я от нечего делать стал осматривать наше жилье. Меня поразило множество мелких перемен: вокруг моей лежанки были сдвинуты два стола, оба стула, а в ногах торчали сани. Окно, свет которого падал мне прямо в глаза, было завешено. Перед дверью был натянут остаток лосиной шкуры. Я попробовал было приподняться, но почувствовал такую слабость, что принужден был снова опуститься на подушку.

Прошло довольно долгое время. Наконец я услышал шаги по снегу, затем какой-то странный стук у дверей, и через минуту из-за лосиной шкуры осторожно появилась фигура Васи. В руках у него был мертвый заяц, за спиной висело ружье.

— Вася, — заговорил я и сам удивился писклявости своего голоса, — что это тебе вздумалось загородить меня, точно дикого зверя?

Услышав мой голос, он вздрогнул, швырнул в сторону зайца и опрометью бросился ко мне.

— Вы живы?! Ну, слава Богу! Теперь вы скоро будете здоровы! Господи, как я намучился! — говорил он, со слезами на глазах обнимая меня. — Лежите, лежите! Не хотите ли есть?

Я действительно был голоден. Вася дал мне кружку крепкого, горячего бульону, приподнял меня, чтобы я мог пить, и поправил подушку.

Делая все это, он рассказывал мне, что с того вечера, как я заболел, он не имел ни минуты покоя. Я разбудил его страшным плачем и криком. Я то несвязно и слезно просился домой, то начинал драться с волками, вскакивал с лежанки, размахивал руками. Ловить и укладывать меня снова на лежанку ему очень было трудно, потому что в бреду я был необыкновенно силен.

— Жалко мне вас было, и-и-и как! — рассказывал мой добрый товарищ, — но что поделаешь: пришлось связать руки и ноги простыней. Хорошо бы еще, кабы я мог постоянно сидеть с вами, — но ведь мне нужно было все делать одному: снег шел очень сильный — пришлось его скидывать с крыши, вышли все дрова — нужно было нарубить и навозить их; воду с озера приходилось возить одному; ну, тоже надо было и пищей раздобыться. Еще спасибо зайцам, что хорошо ловились. Один раз я ушел из дому, да видно плохо связал вас. Прихожу, а вы стоите возле окна босиком. Я так испугался, что совсем не знал, что делать: схватил вас в охапку и повалил на лежанку. Потом разогрел лосиного жиру, растер вас, особенно ноги, и обвязал их заячьими шкурами. С тех пор я выстлал пол возле вас мехом, а кругом загораживал всем, чем мог, а чтобы вам было тепло, и денно и нощно топил печку.

Я от души благодарил Васю за его заботу и спросил его, сколько времени мучил я его так.

— Разве вы мучили? Разве вы виноваты! — с досадой возразил он. — Ведь когда волк укусил меня за ногу — вы ходили за мной, мыли и перевязывали мне рану. Теперь случилась беда с вами, и я был бы подлец, если бы не берег вас. А сколько времени вы хворали — я не знаю. Сначала считал было, но как дошло до пяти дней, я и счет потерял. Кажется мне — недели три.

Продолжительный разговор с Васей утомил меня: мне захотелось спать, и я уснул, а он пошел рубить дрова.

Вася беспрестанно забегал домой узнать, не хочу ли я чего: пить или есть. Вечером, когда он совсем возвратился в дом, я опять принялся расспрашивать его о подробностях моей болезни.

— В лесу теперь очень страшно, — рассказывал он, — волки бегают целыми стаями и подходят к самому дому. Да вот, как вы поокрепнете — мы постреляем их, а за лето обкопаемся такой глубокой ямой, что они сами в нее попадутся. Выздоравливайте-ка поскорее, Сергей Александрович! — прибавил он, ласково и весело глядя на меня.

Я всей душой был бы рад исполнить совет Васи, но выздоровление шло довольно медленно. Когда силы мои восстановились настолько, что я мог встать с лежанки, Вася позволил мне ходить по комнате не иначе, как в полушубке и теплых сапогах. Он усердно кормил меня бульоном и жареными зайцами. Милый, добрый Вася: я уверен, что спасением моей жизни обязан тебе и твоему неусыпному уходу!