Максим Мейстер
Чужой

Загляните в будущее лет на сто. А лучше на тысячу. Неужели там будет все та же человеческая раса, думающая только о том, как и с кем совокупиться и как поудобнее перерезать горло ближнему, чтобы и от "ближнего" избавиться, но чтобы и угрызениями совести не сильно мучиться? Наверняка, люди изменятся. И не внешне, а внутри. По крайней мере, хочется в это верить. Но даже если это и произойдет, человечество обновится не сразу. И еще долго по планете будут бродить и "старые" и "новые" люди. Они не смогут жить вместе, и постараются забыть друг о друге. Но что произойдет, когда… Впрочем, эта повесть совсем не о будущем. Она о самом что ни на есть настоящем.

"…Это не любовь, а жалость", - убежденно повторил Уэд и добавил торжественную музыку. Я подумал, как же он здорово научился это делать! В голове пролетело несколько тактов удивительной красоты и силы, от чего слова стали казаться убедительнее. У меня так не получается, наверное, потому что "гризли все уши отдавили", как говорила бабушка. Но я все равно послал Уэду отличную какофонию, что в данном случае было уместнее любых увертюр.

"И все равно это только жалость! Сам поймешь со временем", - успел передать Уэд перед тем как закрыться. И все мои возмущения - уже словесные - наткнулись на упругий ментальный блок. Я замолчал, а друг неожиданно на мгновение открылся, послал быстрое: "Ты не обижайся, но мне пора!", после чего поставил жесткий блок и исчез.

Я проследил ментальный след. Понятно, полетел на озера. Наверняка к своей Дане. Будут купаться, танцевать над водной гладью и обниматься в солнечных лучах. Дана хорошая людица… А я… И угораздило меня полюбить гордейку! Или друг прав, и это всего лишь жалость?… Может, и есть немного, как и ко всем гордейцам. Но эта жалость общая, а любовь - тоже есть, и она конкретная.

Общая жалость - с большой примесью чувства вины, с которым большинство людей просто смирились, научились не замечать. Конечно, если на всей планете осталось всего с десяток резерваций, то можно делать вид, что гордейцев и вовсе не существует!

Я медленно шел по лесу, словно в первый раз, то есть пешком. Потом спохватился и стал мерцать от дерева к дереву. Хотя последнее время часто хожу просто ногами. Тренируюсь. Она сказала, что не возьмет меня с собой, если я буду мерцать.

А сегодня мы встречаемся. Я сказал, что хочу ее любить, а она сказала, что не против, потому что… потому что… Я еще не очень хорошо понимаю гордейский язык… нет, он такой же, как наш, но там столько непонятных слов, что иногда кажется, будто мы говорим на разных языках. Но я все запомнил! До последнего звука! Все интонации и даже каждую черточку лица… Когда она сказала, что не против моей любви…

Я остановился, вновь переживая тот момент, ставший таким дорогим.

- Я хочу любить тебя…

- Почему бы и нет?! - сказала она и рассмеялась. - Я не против. Ты здорово смотришься. Здоровый самец! Не чета нашим городским кобелям, у которых если что и накачано, то только задницы! Или брюхо, на худой конец! Ха! Прошу прощения за каламбур! Правильно надо было сказать: "брюхо над худым концом"!

И она очень сильно смеялась.

Честно говоря, из всего этого я понял только то, что она не против моей любви. А все остальные слова и интонации просто запомнил. Надеюсь, со временем они будут понятнее.

Запах! Опять этот запах!… Никто из людей не подходит к резервациям гордейцев в основном из-за него. Просто ужасно!

Когда я грустно признался любимой, что очень хочу прийти к ней, но боюсь задохнуться, она только махнула рукой.

- Да ладно, не так уж и воняет. Тем более в городе меньше. Это здесь, на окраине устроили помойку…

Они свои резервации называют городами. Наверное, поэтому их самих мы зовем гордейцами. А может и не только поэтому. Я никогда не задумывался. И если бы не моя внезапная любовь, то никогда бы и не заинтересовался гордейцами… А ведь есть люди, которые запоминают целые научные труды по ним. Сегодня утром как раз познакомился с одним старым ученым. Как же он радовался, что может поделиться своими работами с кем-то! Я обещал послушать, но чуть позже, после свидания. Хотя надо было перед, а не после. Но я не успевал. Да еще друг Уэд отговаривал целых два часа, вместо того, чтобы поддержать!

Я остановился почти у самой границы резервации.

Как же сердце бьется!

Дальше я не был, поэтому мерцать не смогу. Она сказала, что "главное пройти помойки, а потом выйти к шоссе, где она будет ждать на машине". Еще бы знать, что такое помойки, шоссе и машина?…

Я набрал в легкие воздуха и задержал дыхание. Потом собрал душистого мха и запихал в ноздри. Ну, часов шесть продержусь, а там посмотрим. Ходят слухи, что воздух в резервациях ядовитый, но надеюсь, это всего лишь слухи. Ведь моя любимая там как-то живет!

Я решительно зашагал вперед и вскоре увидел "помойки". Не узнать их было сложно! Когда я услышал это слово из уст любимой, то подумал, что же можно называть таким ужасным словом?! И вот теперь понял что.

Среди живого леса, прямо на живой траве лежали уродливые груды мертвого. Что-то непонятное, иногда правильной формы, а иногда бесформенное. Очень разнообразное и одновременно обезличенное. Гниющее и равнодушное.

Я хотел смерцать куда-нибудь в лес, а еще лучше - на озеро, где сейчас Уэд и Дана любят друг друга. Но сдержался и быстро зашагал вперед, перелетая через мерзкие гнилые кучи.

Я знал, что резервации - это остатки естественной среды. Ведь когда-то вся наша планета была мертвой. Снова почувствовал укол совести, что мы так безжалостно расправились с природой. Пусть это было давно, много поколений назад. Но все равно казалось, будто и я в чем-то виноват. Теперь вот осталось несколько зон-заповедников с естественной, но очень не удобной для жизни средой. Я догадывался, что мне будет не просто в резервации, но любовь - это сила! Гораздо более могущественная, чем угрызения совести, жалость или воздух, которым невозможно дышать.

Деревьев становилось все меньше. Помойки, правда, тоже кончились. Я напрягся, чувствуя, что скоро увижу мертвый… город. Да, не "зону", а "Город"… Теперь я на их территории, надо стараться пользоваться их словами.

Впереди сквозь деревья стал отчетливо виден просвет, словно там была поляна. Вскоре я увидел эту "поляну". Между деревьями вилась сравнительно широкая и удивительно плоская дорога. Я вышел из-за деревьев и постучал по твердой, словно каменной, поверхности.

Мертвая. Действительно мертвая поверхность. Надо привыкать. Говорят, в городе все такое! Мне стало немного страшно, но я вспомнил глаза любимой и воспрянул духом.

"Наверное, это и есть шоссе, про которое она говорила, - подумал я. - Потому что больше ничего городского не видно. А где машина?…"

Полянка- шоссе была странной. В ширину одинаковая, но зато в длину… Даже не видно было, где она кончается! Твердая дорога исчезала за поворотом, и я чувствовал, что там она еще продолжается очень долго.

"Скорее всего, до самого города…"

Я видел, как лес вокруг атакует шоссе. По краям оно уже немного разрушилось.

"Вот так мы и уничтожили естественную среду обитания планеты… - подумал я, опять чувствуя укол совести. - В самой резервации гордейцы борются с агрессивной живой средой, а вот по окраинам не успевают…"

Вдруг на груди задребезжало. Я так испугался, что подпрыгнул выше деревьев и плавно опустился в ста шагах от места, где услышал и почувствовал незнакомые звуки.

Потом сообразил, что это подарок любимой дребезжит. Он издавал какую-то мелодию и одновременно с этим неприятно вибрировал.

Я снял с шеи мешочек и достал из него маленькую продолговатую, пухлую палочку. На ней светилось окошечко!

Я отчаянно крутил в руках палочку, вспоминая все, что она мне говорила про нее.

- Слушай, вот тебе мобильник. Если вдруг разминемся на шоссе, то ты мне звони, понял? - Наверное, я держал городскую штуковину слишком неумело и брезгливо, потому что она уточнила: - Умеешь пользоваться-то?

- Нет, - признался я.

- А, ну тогда я сама тебе позвоню. Когда выйдешь на шоссе, то сетка уже должна ловить, так что свяжемся. Я тебе позвоню, ты просто нажмешь кнопку "прием". Скажешь, на каком ты километре, и я подъеду. Понятно?

Я смотрел на нее и радовался. Как это все-таки здорово - любить! Так хотелось сказать ей что-то приятное, и я кивнул, хотя не понял почти ни слова.

Зря, наверное, надо было расспросить. Теперь я стоял посреди… шоссе? и смотрел на светящееся окошко в этом… мобильник?… Зачем он? И что значит "нажать кнопку прием"?

На мобильнике было что-то нарисовано. Маленькие белые узоры и только два цветных. Один зеленый, другой красный. Наверное, это и есть кнопки, которые надо нажимать. Я еще раз прокрутил в уме все, что мне говорила любимая.

"Нажать - это понятно, только вот какую? - Мобильник продолжал играть, и мне вдруг вспомнился Уэд, который последнее время любил вместе с речью посылать разные мелодии. - Будем рассуждать логически. Самые главные кнопки, наверное, помечены цветными пятнышками. Их две. Какую нажать?… Зеленые ягоды, как правило, не спелые, а красные - наоборот. Наверное, чтобы все заработало, надо выбрать спелое, созревшее…"

Придумав эту аналогию, я нажал на красное пятнышко, и мобильник сразу успокоился.

- Ура, получилось! - Я был очень доволен собой. И стал смотреть по сторонам, ожидая появление таинственной машины. Но тут противная городская штучка опять завибрировала и засветилась. Я чуть ее не выронил.

- Хорошо, буду нажимать все подряд!

На этот раз выбрал зеленое пятнышко. Снова стало тихо, но потом я вдруг услышал слабый голос любимой:

- Эй, ты чего трубку бросаешь?!

- Кого? - озадаченно спросил я, крепко сжимая "мобильник" и отчаянно вертя головой.

- А? Говори громче. Ты почему мобильник не берешь? Полчаса тебе звоню уже!

- А ты где?! - прокричал я.

- Я-то в машине, а вот ты где? Ну, кадр! Ты на каком километре стоишь?

Я растеряно посмотрел под ноги.

- На твердом…

- На каком?! Слушай, ты трубку где держишь, в жопе что ли? Ни черта же не слышно!

- А? - Я ничего не понимал. Да и слышал ее тоже плохо. Сосредоточился и усилил чувство слуха. И вдруг понял, что голос раздается из светящейся палочки! Поднес ее к уху.

- Ты мобилку к уху поднеси, чудо лесное!

- Ага, уже! - радостно сказал я, потому что теперь слышал любимую очень хорошо.

- Вот, другое дело. Так на каком ты километре?

- Не знаю.

- Подойди к краю шоссе, там такие столбики белые, на них черным нарисовано.

- Не вижу никаких столбиков.

- Ну, пройди вперед или назад, пока не увидишь! Только быстрее!

- Хорошо. - Я осторожно пошел вдоль шоссе, чтобы не пропустить белого столбика. А сам думал, зачем общаться через какую-то глупую палочку, когда можно просто… Меня вдруг пронзила догадка!

- А зачем через этот… мобильник говорить? - спросил я в палочку. Когда задерживаешь дыхание, говорить трудно, но теперь я попробовал воздух и понял, что он не ядовитый, так что можно будет общаться словами, а не только в мыслях.

- А как еще? - откликнулась любимая.

- Ты просто блок сними. Хотя бы немного. Я не буду глубоко лазать, только слова…

- Что сделать?

- Ну, не закрывайся от моих мыслей. Я хочу с тобой говорить, а от этой штуковины у меня уже голова болит. Я чувствую, честно.

- Это с непривычки. А мыслями я не умею, так что говори свой километр, тогда и пообщаемся…

Не умеет?… У меня встал ком в горле. Как же так? Да, я слышал, что гордейцы для всего, даже для самых простых вещей, используют мертвые приспособления, но… для общения! Говорить через вот эти кусочки, вместо того, чтобы ощущать слова другого прямо внутри!

Я почувствовал такую брезгливость к обломку с ярким окошечком!… Но тут же устыдился своих чувств.

- Вижу столбик, - сказал я, проглатывая комок.

- Ну и?

- Две черные палочки нарисованы.

- Одиннадцать что ли?… Значит, проехала. Ладно, жди, через пять минут буду…

Мобильник погас. Я повертел его в руке. Очень хотелось выбросить. Подальше. Прикинул, доброшу ли до помойки. Наверное, нет. Потом положил обратно в мешочек.

Странно ныла голова. Я остановился, сосредоточился, провел руками около висков. Боль ушла.

На душе скреблись мыши. А тут еще некстати всплыли кусочки беседы с Уэдом:

"Понимаешь, они не внешне другие, а внутри. И это гораздо хуже. Можно полюбить инвалида, не спорю, но рано или поздно основным чувством останется жалость…"

Только теперь я понял его слова об "инвалиде". Она не умеет читать мысли. Скорее всего, она и мерцать не умеет. А если она и летать не способна, то как мы будем друг друга любить?

У меня навернулись слезы. Уже второй раз за сегодня я пожалел, что полюбил не людицу, а гордейку. Но что уж теперь?…

Я вытер слезы и успокоился.

В конце концов, люди любят только один раз. А любовь не выбирают. Это она нас выбирает. Что ж поделать, если у меня она оказалась такой… инвалидной…

Я услышал какое-то неприятное гудение, обернулся и увидел, что по твердой дороге быстро приближается нечто несуразное. И явно мертвое.

"Наверное, это и есть машина", - с горечью подумал я, но тут же вспомнил облик любимой, чтобы на моем лице не было заметно внутренних мучений.

Я угадал. Твердое, блестящее нечто остановилось рядом, и из него выскочила… она!

Я любовался прекрасным образом, от которого пела моя душа. Гордейка тоже смотрела на меня. Я надеялся, что она тоже любуется. И что в ее душе тоже начинает светиться…

- Ну, ты мужи-и-ик! - восхищенно сказала она, словно подтверждая мои мысли. - Жалко, конечно, прикрывать такую красоту, но придется, а то на первом же посту нас заметут фараоны. Эх, тебе бы еще волос по телу раскидать, цены бы не было, а то, как здоровый младенец, честное слово… Короче, одевайся…

Она вытащила из машины сверток и бросила мне. Я поймал.

- Что это?

- Одежда и ботинки, понятное дело. Нудизм в городе не поощряется.

- А что с ними делать? - Я растерянно развернул сверток. Мне хотелось сделать ей приятное, и я опять пожалел, что сначала не послушал специалиста по гордейцам.

- Вот чудо, похоже, тебя еще и одевать придется, - она подошла и стала показывать, что делать с ее подарками.

Вскоре я по ее словам "стал почти похож на нормального горожанина".

Это было ужасно! Душно и противно. Хотелось немедленно все сбросить, разорвать. И еще я почувствовал, что не могу во всем этом даже мерцать! Я попробовал переместиться к ближайшим деревьям, но не смог. И если не получается даже такой простой вещи, то как же…

- Как же теперь я буду тебя любить? - растерянно спросил я.

- Не бойся, раздеваться проще, чем одеваться, - усмехнулась она. - Или ты прямо сейчас хочешь?… Ну, так извини, я уже вышла из того возраста, когда считается романтичным трахаться в лесу или в машине. Довезу до дому, там и будешь любить. Договорились? Хоть во всех позах, которые знаешь!…

Я опять почти ничего не понял. Только то, что для любви надо какой-то дом. Наверное, это вроде озера.

- Садись в машину, чудо лесное! - сказала она. Я ждал, когда она назовет свое имя. Но потом подумал, что у них это не принято.

- У нас, когда двое соглашаются любить друг друга, то они уже могут открыть свои имена. У вас не так?

- Да, в общем-то, не обязательно.

- Для нас имена - это очень важно. Открывать их можно только любимым и друзьям. Теперь мы оба хотим любить друг друга, поэтому надо обменяться именами.

- Да ради бога! Ты чего, читать не умеешь? У меня на бэйджике все написано. Я ради тебя с работы смоталась, так что не сняла. Читай! - Она ткнула пальцем себе в грудь. Там была какая-то пластинка с рисунком и закорючками.

- Читать - это превращать рисунки в звуки? - догадался я.

- Ну, можно и так сказать. Похоже, действительно не умеешь. Хотя могла бы и сообразить. Короче, здесь написано: "Линда Фиджеральд Карлайн, замдиректора по связям с общественностью". Понятно?

- Это твое имя?

- Да.

- Теперь, о любимая Линда Фиджеральд Карлайн Замдиректора Посвязям Собщественностью, я назову тебе свое имя… - начал я торжественно.

- Стоп, стоп! Еще раз так скажешь, будешь любить кого-нибудь другого. Покороче можешь?

- А можно?

- Нужно. Достаточно "Линды". Окей?

- А можно - Лина?

- Давай. А теперь, как там тебя звать, лесовик?

- Мое имя, о любимая Лина, Ауэамиаяум!

- "Мяу-мяу" какое-то, - сказала она. - Ладно, садись в машину. Буду звать тебя Митчелом, а то все равно не произнесу эти твои гласные.

Я посмотрел, как она забирается в машину, и сделал точно так же.

- Ну, держись, котик мой лесной, я за городом медленно не езжу!…

Она что- то сделала, и машина вдруг рванулась вперед.

Мне было плохо. Душно и тесно в одежде, а тут еще какой-то запах… Я задержал дыхание. Хорошо, в легких пока оставался лесной воздух. Часа три, наверное, продержусь, а потом даже и не знаю, что делать…

- Чего сжался? Бензином пахнет?… Потерпи, сейчас выветрится. А дома я тебе кондиционер включу, чувствительный ты наш.

"Точно, это же так просто! - подумал я. - Надо уменьшить чувствительность тела, тогда будет легче…"

Стало легче. Теперь можно было думать не только о том, чтобы сорвать с себя одежду, но и о чем-то другом. Например, смотреть по сторонам. Смотреть и думать - это ведь одно и то же. Не всегда, конечно…

Деревьев становилось меньше, вскоре дорога начала расширяться, а потом я увидел резервацию…

Вместе с чувствительностью тела снизилась и острота внутреннего восприятия, потому, наверное, меня не шокировало то, что я увидел. Наоборот, с любопытством разглядывал мертвые нагромождения, которые быстро приближались.

- А зачем гордейцы читают? - спросил я, освоившись с положением наблюдателя. - Столько надписей везде!…

- Во-первых, не гордейцы, а горожане, а во-вторых, что значит "зачем"? А как же иначе? Все ведь не запомнишь.

- Почему? Разве вы не можете запоминать все, что слышите и видите?

- С ума сошел?! Разве это возможно? Да и зачем? Столько информации вокруг, что всего за один день голова распухнет и превратится в помойку.

- А зачем запоминать всю информацию? Ведь по-настоящему нужно совсем немного. Только то, что касается любимого дела, а так же любимых и друзей. У нас в лесу есть ученые. Если я хочу что-то знать, то иду и прошу рассказать. И запоминаю, конечно. А как же иначе?…

- Нет, в городе так не получится. Здесь каждый час на тебя сваливается столько всего, причем в основном не нужного. Смысл в том, чтобы среди потока мусора обнаружить то, что тебе в данный момент необходимо. А потом благополучно забыть. То, что нужно сейчас, уже становится бесполезным завтра. Так что без записей не обойтись. Держать все в голове?… Нет уж, увольте!

- Как странно… - Я задумался, переваривая услышанное.

Тут мы въехали в резервацию, и я все-таки испытал шок, несмотря на сниженное восприятие.

Гордейцы были повсюду! Я не преувеличиваю - на самом деле повсюду!

Мы ехали среди мертвых нагромождений, но кроме нас вокруг были сотни машин, а по дорожкам ходили сотни… Нет, тысячи гордейцев!

- Что случилось?! - закричал я. - Почему все гор… го… горожане вышли нас встречать?! Откуда вас столько?

- Ты чего? - Лина посмотрела на меня как-то странно. - Почти и нет никого. Вот если в час пик попадем, то увидишь, что такое по-настоящему "много". Сиди спокойно. И ботинки надень обратно…

Я сосредоточился и еще сильнее погасил остроту восприятия. Так сильно, что если еще немного, то просто засну…

Да, так лучше… Теперь я спокойно рассматривал город и его жителей. Вокруг были в основном гордейки. Они почти не отличались от людиц, разве что были в одежде и на голову-полторы пониже.

А вот гордейцев совсем мало. И какие-то они… мелкие что ли?… Даже по сравнению со снующими вокруг гордейками! Я прикинул, что большинство из них будет мне по пояс. А вот большинство гордеек, - и моя любимая в том числе, - по грудь.

- Слушай, Митчел, ты чего-то совсем вялый стал. Может, правда, отравился с непривычки? Нет, ну на кой мне такие приключения?! Давай, выбирайся, приехали уже. Быстрее, дома кондиционер. Он воздух очищает, придешь в себя…

Я хотел сказать, что вялый не от воздуха, но она вытащила меня из машины и повела куда-то. Я послушно шагал, не обращая внимания на кошмар вокруг.

Похоже, я все-таки немного отключился, потому что когда пришел в себя, то города вокруг не было.

- А где небо? - спросил я и сел.

- Какое тебе небо в квартире? - раздался голос любимой. - Очухался? Все-таки зря я тебя из леса привезла. Ну да ты сам напросился…

- Да нет, все хорошо! Просто я восприятие снижал, чтобы сознание не искажалось. Шок - это плохо. А когда мы в какую-то коробку забрались, то я немного отключился…

- Ну да, в лифте ты и обмяк, - кивнула она. - Тащила тебя до квартиры, словно жена пьяного мужа с субботней пирушки.

- Лифт - это ужасно! - содрогнулся я, вспоминая маленькое замкнутое пространство. - Зачем он?

- Ну, не пешком же подниматься…

- Можно было смерцать… Хотя мы в одежде. Как же в ней неудобно!

- Теперь можешь снять.

- Правда?! Я радостно стал срывать с себя одежду. От нее отскакивали маленькие круглые штучки и весело разлетались по сторонам.

- Что ж ты делаешь, гад?! - закричала Лина. - Я же на прокат взяла!…

Но я успел сбросил всю эту гадость и теперь мог добавить чувствительности, чтобы лучше понимать, что происходит вокруг.

И понял! Надо мной действительно не было неба! А вокруг - мертвые, тяжелые стены! Я был в коробке, почти такой же страшной, как лифт, только побольше. Я ощутил, как вся эта мертвая масса давит на меня!…

Упал вниз, но там, вместо травы было что-то похожее на нее, но… мертвое!

- Ковер не испорти! - услышал я перед тем, как снова отключил внешние чувства. Внутри боролись отвращение, страх и любовь.

Я слышал, как откуда-то, словно издалека, звучали слова:

- Ты так и будешь теперь отключаться каждые пять минут?! Ау, как там тебя? Мяу-мяу, вставай!

- Сейчас… - прошептали мои губы. Я быстро перестраивался. Теперь, когда снова включу внешние чувства, для меня будет существовать только она. Лина. А все, что вокруг, будет, словно в дымке. Как несущественный фон, мираж…

Я открыл глаза, сел.

Улыбнулся и сказал:

- Я хочу любить тебя, Лина!

- А сможешь? - она с сомнением оглядела меня. - Мне кажется, что тебя надо обратно в лес везти, пока окончательно не окочурился.

- Нет, все хорошо.

- И правда. Порозовел. Лыбишься, как кот на сметану… Ладно, я сейчас…

Она исчезла. Мне показалось, что она смерцала куда-то, но на самом деле просто ушла ногами. Из-за того, что обстановка вокруг перестала меня трогать, казалось, что Лина, - единственно реальный субъект в атмосфере фантасмагории, - перемещается сама по себе.

Я услышал шум воды и пошел на него. Препятствие. А за ним и правда, словно речка с небольшим водопадом.

- Там у тебя озеро для любви? - спросил я. - Пусти меня.

- Для любви тесновато, - раздался голос из-за препятствия. - Так что это "озеро" только "для помыться". Потерпи, я скоро…

Вдруг она появилась. Без одежды. Как настоящая людица, только волосы зачем-то вырастила внизу…

- Ну, пойдем покувыркаемся? - сказала она и потащила меня куда-то. - Только давай по быстрому, а то я хочу еще на работу успеть.

Мы снова переместились туда, где я перестраивался. Она легла и стала смотреть на меня, словно чего-то ожидая.

А я любовался на мою Лину. Честно говоря, она была не такая красивая, как людицы, но ведь любовь не выбирают по красоте или чему-то еще. Любовь просто случается. И тогда уже внешнее служит ей. Поэтому именно Лина для меня самая красивая, несмотря ни на что!

- Ну и что ты стоишь, как памятник? - сказала прекрасная Лина.

- Любуюсь на тебя.

- Молодец. Полюбовался? А теперь за дело.

- Я должен что-то делать?

- Ну вот, приехали! А кто рвался меня любить?! А как до дела дошло, так в кусты?!

- Где кусты? - удивился я.

- Не увиливай! Давай, люби, а то уже вся горю, на тебя глядя. У нас уж давно такие мужики повывелись.

- Любить?

- Да! Давай, сожми меня, котяра ты лесной! - Она как-то странно задышала.

- А как же любить, когда нет солнца, озера, водяных брызг и свежего ветерка? - растеряно спросил я. - Душа ведь не раскроется…

- Брызги в ванне, а без остального уж извини, перебьешься. Мыться пойдешь? А давай не будешь? Ты и так чистый и пахнешь так, что у меня внизу все от желания сводит.

Я совершенно растерялся. Как можно любить, когда даже озера нет? И неба…

- Слушай, а ты вообще знаешь, что надо делать с голой женщиной? - Лина вдруг села и как-то странно посмотрела на меня.

- Делать?…

- Понятно, не знаешь. Что вон там у тебя?

- Где?

- Ну, вон, между ног болтается.

- А, ну это когда мы пьем, то потом…

- Это я в курсе, попрошу без подробностей. А еще для чего? Подумай, для освобождения от лишней жидкости, достаточно дырки какой-нибудь, прости господи, а у тебя там целое хозяйство. Сложное причем. Зачем?

- Ну, атавизм…

- Так вот, послушай меня, дорогой мой котик. Катись-ка ты со своим атавизмом куда подальше! Я сегодня отгул всеми правдами и неправдами выбила. Я таскалась за тобой к черту на кулички. Думала, хоть в кои веки нормального мужика пощупаю, а ты, хрен лесной! Исчезни с глаз моих, любовничек недоделанный!

- Так ты не хочешь, чтобы я тебя любил? - Мне стало очень грустно от ее слов, пусть не совсем понятных по смыслу, но очень ясных по ощущениям.

- А как ты интересно собирался меня любить, скажи пожалуйста?! - закричала она.

- Как?… Сердцем…

- Ну, ты извращенец! - Она расхохоталась. - Извини, я предпочитаю, чтобы это делали членом. Слушай, катись отсюда, пока я тебя чем-нибудь не прибила, а?…

Я понял, что она не хочет меня видеть. Душа плакала, и я закрыл глаза, выстраивая в памяти место, где мы впервые встретились…

Я смерцал именно туда.

Лес. Не слишком далеко от резервации, но… настоящий, живой лес. Вокруг ничего мертвого! Я дома… Тут же набрал полные легкие родного воздуха, а потом… расплакался.

Чувствительность возвращалась, блокировка, которую я выстроил в городе, спадала, и с каждой минутой на душе становилось тоскливей.

В такие минуты кажется, что лучше ничего не чувствовать. Или всегда ходить с пониженной чувствительностью. Но ведь это первый шаг к тому, чтобы перестать быть живым…

Тишина. И только шелест листьев от дуновения… Именно здесь я, словно ветер, дунул ей в ухо…

Да, у этого дерева, на этом упругом мху, мы впервые встретились с Линой.

Я просто гулял. И вдруг увидел странную людицу, зачем-то покрытую какими-то необычно плоскими, даже облегающими листьями. Она плакала, и аура излучала страдание на пол-леса.

Я подошел и легонько дунул незнакомой людице в ушко, что означает: "Не бойся, я с тобой!"

Она посмотрела на меня. Ее глаза округлились. И тут я понял, что это гордейка!

Теперь не могу понять, как можно было перепутать ауру гордейки и людицы, а одежду принять за что-то естественное. Наверное, я просто не ожидал встретить гордейку так далеко от резервации. А еще… когда она плакала, то ее аура действительно была похожа на людскую… Может быть, гордейцы раскрывают свое сердце, только когда им плохо?…

Она увидела меня и тут же аура изменилась. Я хотел расспросить, что случилось, успокоить. Ведь я уже пообещал ей защиту, когда коснулся губами ее ушка.

Но так и не узнал, что произошло. Я провел руками по ее голове, и она стала счастливее. Потом, вместо того, чтобы рассказать о своей беде, она набросилась на меня с вопросами. Оказалось, она никогда раньше не встречалась с людьми. И даже не очень верила в наше существование! Оказывается, в резервациях не любят говорить о людях. Впрочем, я их понимаю…

А потом я понял, что полюбил… Как же я радовался тогда! Ведь любовь - это именно то, о чем мечтает каждый из нас. Ее не так-то просто встретить…

А теперь я думаю, что это большое несчастье - полюбить гордейку. Наверное, друзья правы, и лучше бы я нашел свою любовь в сердце обыкновенной людицы.

Тогда же, в первую встречу, как только я понял, что именно в ее сердце спряталась моя любовь, я сказал Лине об этом. А она подарила мне свой… мобильник. Сказала, что еще свяжется, "если я буду где-то не далеко от города, где сетка есть".

Да, здесь я встретил ее. И это место теперь очень дорого. Оно четко прорисовано в моей памяти, так что я могу мерцать сюда откуда угодно.

И даже сейчас, когда я жалею о своей любви, мне по-прежнему хорошо здесь. В конце концов, любовь не выбирают. И рождается она только один раз…

Кто- то осторожно постучал.

"Да", - подумал я с заметным неудовольствием. Хотелось плакать и думать о моем несчастье: да, моя любовь живет в сердце Лины, но, как оказалась, ее любовь не живет в моем сердце…

"Ауэамиаяум, извини, что не вовремя. Сейчас увидел, что ты расстроен. Но ты обещал сегодня послушать меня… Тогда завтра?"

"О, подожди! - Это же мой новый знакомый, ученый по гордейцам! Да, именно с ним надо сейчас поговорить, а не переживать. - Ты у себя? Можно к тебе? Я очень хочу послушать о гордейцах. Не откладывая!"

В конце концов, она ведь действительно хотела, чтобы я ее любил. Значит, тоже видела свою любовь в моем сердце. Иначе, зачем было соглашаться и отвечать?…

"Да, я под своим деревом сижу, тебя жду… Ты там ходил утром, но меня не застал…"

Я сосредоточился, представил две сосны, куст малины и маленький дубок. Сдвинул пространство…

- Привет, Ауиниоан! - сказал я. - Прости, что просочилось неудовольствие. Это не к тебе лично. Просто размышлял очень серьезно, и твой стук стал неожиданностью…

- Ничего, ничего… Главное, теперь есть с кем поделиться знаниями! А то я уже стар, и мой единственный ученик… Да, конечно, я ему все проговариваю, но так хочется рассказать кому-то еще…

Я с удивлением смотрел на ученого. Живьем видел его впервые. Ауиниоан отрастил длинные белые волосы на подбородке, на голове и еще клочками в разных местах тела. Выглядело это довольно необычно, если не сказать отталкивающе. Но дело было не только в волосах. Что-то было в его облике нелюдское…

- Не удивляйся, - улыбнулся ученый. - Понимаешь, когда всю жизнь изучаешь гордейцев, то волей не волей перенимаешь их черты. Вот я и вырастил бороду, собрал кожу в складки, потому что для древних гордейцев это символизирует возраст и мудрость. Да и вообще, иногда путаю, кто я. Представляешь, уже лет тридцать предпочитаю ходить ногами, а не мерцать! Даже по знакомой местности!… Итак, ты хочешь узнать о гордейцах. Без ложной скромности скажу, что знаю о них больше, чем кто бы то ни было. Я составил несколько работ. Самую полную могу рассказать за какие-то четыре месяца. Готов?…

- Нет, нет! - я отчаянно замотал головой. - Мне полная ни к чему!…

- Всем ни к чему, - разочарованно сказал Ауиниоан. - Хорошо, есть краткий курс. Расскажу за неделю. Но не меньше!…

- А можно просто краткую справку? - взмолился я. - Пожалуйста! Ну ни к чему мне запоминать о них все подряд. Ведь есть краткий обзор всех ваших трудов? На пару часиков.

- Нету! - буркнул Ауиниоан и сердито уселся под своим деревом.

- Должно быть. - Мне было жалко ученого. Может быть, в другое время я с удовольствием прослушал бы его. Потерпел бы недельку, но сейчас решается судьба моей любви, так что не до сантиментов. - У каждого настоящего ученого должно быть резюме его трудов. Или художественное эссе по теме…

- Ну, у меня тоже есть, - нехотя признался Ауиниоан. - Только надоело, что даже если кто-то и приходит, то требует краткую справку, а ведь я жизнь положил, чтобы собрать о гордейцах все-все!

- Я понимаю, но…

- Да я тоже понимаю, что забивать память информацией, которая никогда не понадобится… Кстати, ты знаешь, что у гордейцев по-другому?… Они запоминают только, когда… Ладно, так и быть, дам тебе выжимку из всех моих работ. Четыре… ну хорошо, три часа тебя устроит?…

- Да-да, спасибо!

- Только учти, никаких справок по ходу давать не буду. Я тебе открою энциклопедию… Залазь, покажу…

Я сосредоточился и проник в память Ауиниоана. Почти везде стояли блоки разной жесткости, и только в одном месте было мягко. Полез туда.

"Я составлял ее всю жизнь, - услышал я внутри. - Это приложение к моим трудам. Правда, по объему превышающее сами труды. И, к сожалению, многие части энциклопедии мне самому еще не понятны. Я просто собираю все, что касается гордейцев и постепенно продумываю статьи ко всем словам и понятиям…"

- Итак, я начинаю, - сказал ученый вслух. - Не прерывай меня. Незнакомых слов будет много, но ты сам выбрал художественный обзор, а не полноценную научную работу. Когда услышишь что-то незнакомое, сразу лезь в энциклопедию и сам находи объяснение, чтобы меня не прерывать. Понятно?

- Да. - Ничего нового в этом не было. Почти все ученые составляют энциклопедии у себя в памяти. А многие даже открывают свободный доступ любому уму извне.

Ауиниоан устроился поудобнее, зачем-то погладил себе волосы на подбородке и начал говорить:

- Когда-то, много-много поколений назад, наша планета была мертва. Ее сплошь покрывали мегаполисы из бетона, асфальта, пластика и стекла. Души людей тогда спали, ведь сложно раскрыться живому, когда вокруг одно лишь мертвое. Души спали, но люди действовали, ведь даже спящие души иногда ворочались и напоминали людям, что они хотят общаться, любить и дружить. И люди пытались приспособить мертвую среду, чтобы удовлетворить потребности души. Они создавали сотовые телефоны и компьютеры для общения, они выдумали деньги для того, чтобы заменить ими смысл жизни, а свободу они подменили социумом, работой и религией…

Я слушал не очень внимательно, прекрасно зная, что в любом случае запомню все услышанное. Поэтому, едва Ауиниоан начал говорить, как я полез в энциклопедию. Его "художественное эссе" просто пестрело незнакомыми словами. Поначалу я добросовестно искал объяснение каждого непонятного слова: "мегаполис", "бетон", "асфальт", "стекло", "компьютеры", "деньги"… Кое-что становилось понятно. Например, я с радостью узнал, как называется твердое покрытие на шоссе. На всякий случай заглянул и в статью "шоссе", чтобы убедиться - это та самая твердая дорожка, по которой мы с Линой ехали на машине…

Но некоторые статьи, например, "деньги" или "компьютеры", изобиловали таким количеством ссылок на другие части энциклопедии, что вскоре я запутался и перестал понимать где что, не успевая за Ауиниоаном, в речи которого количество гордейских слов только увеличивалось!

- …Сложно сказать, когда и почему это началось, - над соответствующими главами я еще работаю, - но все у большего количества людей стали просыпаться необычные по меркам того времени способности. Кто-то вдруг начал читать мысли других, кто-то левитировать, а кто-то даже научился любить. Подобное, я предполагаю, случалось и ранее, но редко, в единичных случаях. По некоторым очень древним источникам одно время тех гордейцев, что обладали людскими свойствами, преследовали и даже уничтожали. Данные очень древние, так что их достоверность я гарантировать не могу. Хочется надеяться, что это все-таки художественные преувеличения…

Я быстренько глянул значение слова "уничтожали" и согласился с мнением ученого, что это явно преувеличение. Потом снова принялся за свое…

Честно говоря, я уже давно перестал следить за смыслом того, что Ауиниоан говорил. Я разбирался с тем, что для меня было по-настоящему важно…

Да, уже через полчаса я полностью запутался и прекратил носиться умом по ссылками энциклопедии. Сначала решил просто слушать, а разбираться с услышанным потом, но вдруг сообразил, что из всего знания о гордейцах мне нужно-то всего ничего!

И я тихонечко стал лазать по энциклопедии сам. Первым делом, статья "любовь".

"Любовь - счастье от слияние душ. Для гордейцев до великого преобразования (см. "Великое преобразование") любовь оставалась по большей части поэтическим и условным понятием. Ведь известно, что спящая душа не способна любить. Тем не менее, любовь - это одна из первичных потребностей души, поэтому даже в спящем состоянии она заставляла гордейцев искать самое себя. В результате большинство людей пытались заменить любовь суррогатом, мертвым ритуалом под названием секс (см. "Секс")…"

Я перескочил по ссылке, не дочитывая статью про любовь. Тут для меня было мало нового, а вот незнакомое понятие…

"Секс - механистический суррогат, подменяющий любовь. Своеобразный самообман гордейцев, призванный усыпить ворочающуюся душу (см. "Ворочающаяся душа", "Спящая душа", а также общую статью "Душа"). Секс представлял из себя взаимодействие тел с целью…"

Я вдруг обмер, шокированный догадкой: "А ведь Лина под любовью подразумевала вот этот вот непонятный секс! Она же гордейка!"

Судорожно продолжил изучение статьи. В результате сложилось очень смутное представление об этом гордейском ритуале. А мне надо было знать точно! В конце было много ссылок, за которые и принялся.

"Техника секса - статья в разработке. См. одноименный раздел фильмотеки".

Что еще за?…

"Фильмотека - раздел энциклопедии с документальными записями образов из жизни гордейцев на основе их фильмов. Авторизация входа?"

Требовалось ввести свое имя, чтобы войти в раздел. Я нерешительно задумался, посмотрел значение слова "фильм", потом все-таки отметил свое имя для авторизации…

- …Сотни и тысячи людей вдруг обретали неведомые до того способности. Они начали объединяться в специализированные социальные группы, как это принято у гордейцев. В одной из этих групп и родилась идей создать живую сферу. Они придумали деревья, кусты и траву… Стой, Ауэамиаяум, ты зачем в фильмотеку полез?…

- По картинкам проще понять некоторые вещи, - сказал я. - Не беспокойся, у меня очень быстрый ум, я успеваю…

- Хорошо, - ученый открыл доступ и продолжал: - Первый эксперимент провалился, но вскоре посреди одного из городов раскинулся первый живой кусочек нового мира. Его назвали Парком Надежды. Энтузиасты выводили все новые и новые виды деревьев, которые…

А я оказался в разделе памяти с гордейским названием "Фильмотека". Быстро нашел ссылку "Техника секса" и залез в нее. В ум пошли образы…

Я долго не мог ничего понять. Люди в фильме мучились, потели и, похоже, страдали. Да, было видно, что всем плохо. Гордейцы пыхтели и пробовали разные позы, одинаково неудобные, а гордейки беспомощно строили гримасы, а иногда даже кричали, похоже, от боли и усталости. В чем смысл этих телодвижений? Неужели, все-таки запихнуть набухший атавизм в отверстие для сброса лишней жидкости… Но зачем?!!

Я ошарашено походил по разделу фильмотеки, посвященному гордейской "любви", но везде было одно и то же.

Неужели именно этого хотела от меня Лина? Я прокрутил в памяти все, что произошло с того момента, как я вышел на шоссе и до того, как смерцал обратно в лес.

Да, похоже, именно этого… Что ж, чего только не сделаешь ради любимой!… Да, глупо, да, уродливо, но…

И тут я поступил очень нехорошо по отношению к бедному Ауиниоану.

Выделил фантом, которого оставил вместо себя "слушать" ученого и кивать с умным видом, а сам смерцал в город, прямо домой к Лине…

- Ого, ты откуда взялся, несостоявшийся любовничек? - сказала она, когда я появился прямо между ней и… стеклом, на котором показывали… фильмы!

- Я пришел, чтобы любить тебя! - сказал я. Схватил Лину и прижал к себе, как показывали в первой части "Техники секса", а дальше все было просто. Ментальная связь с Ауиниоаном оставалась, поэтому я последовательно воспроизводил разные части фильма, надеясь, что ничего не перепутаю в этом глупом ритуале. Неприятнее всего было с органом-атавизмом. Пришлось принудительно направить туда большую порцию крови, чтобы все было, как в энциклопедии. И Лине, похоже, все это начинало менее и менее нравиться. Если сначала она улыбалась и отпускала какие-то свои гордейские шуточки, то потом закрыла глаза и сжала зубы. Видимо, чтобы легче перетерпеть. Но с каждой минутой ей становилось хуже. Она стонала, а потом даже принялась царапать мне спину, видимо, желая высвободиться. Но я уже видел это в фильме, поэтому, едва не плача от жалости, продолжал жестокий ритуал, надеясь, что энциклопедия не врет, и я все делаю правильно…

Наконец она обессилила и обмякла, а я с тоской думал, ну почему?!! Зачем я должен так издеваться над любимой женщиной, когда я хочу просто любить ее?!

На душе стало так тоскливо и муторно, что я не выдержал и смерцал в лес. В место, где предаюсь печали. Это небольшая рощица, там есть раскидистые деревья с ветвями, опускающимися прямо к земле. Из-за чего повсюду образуются своеобразные укромные шалашики. И большие и маленькие. Один такой я облюбовал для своего печального настроения. И каждый раз, когда оно начинало играть у меня внутри, оказывался среди листвы, ловя редкие солнечные блики, проникающие сквозь ветви.

Здесь было тихо. Только печальная кукушка, словно в унисон моему настроению, искала своих деток: "Ку-ку… шка, ку-ку… шка…" Только здесь кукушки грустили именно так, в три слога. Когда я оказывался севернее, то слышал от них лишь двусложное "Ку-ку, ку-ку…" И это было совсем не так печально.

Я свернулся калачиком на мягком мху и погрузился в печаль. Никогда она не была с таким сильным тоскливым оттенком. Печаль бывает разная: светлая, тихая, с искрами надежды и гулкая, словно камень, брошенный в пропасть… Но никогда я не испытывал такой, как сегодня. Тоскливая и разрывающая сердце. И… с жалостью к самому себе!

Так странно. Похоже, я все чаще начинаю жалеть о своей любви. Что может быть ужаснее и неправильнее?…

Время шло, давление города уходило, и моя тоска растворялась вместе с ним. Я слушал кукушку… и вскоре на сердце осталась только сильная-сильная грусть. И тогда сами собой стали слагаться стихи. Необычные, словно на двух языках, со множеством слов, что я узнал из энциклопедии Ауиниоана.

Пружинил мох и лист шуршал,

Среди деревьев луч играл,

И птичьих голосов невинный щебет

То здесь, то там таинственно звучал.

Мелькнул- пропал хвост белки на сосне,

Цветы лесные, радуясь росе,

Пьют сквозь нее искринки солнца,

Сияя в скромной красоте…

Вдруг предо мной - дорога неземная,

Вся черная, вся ровная, прямая.

"Что это здесь? Откуда и зачем?" -

Подумал я, на черный путь вступая.

Он убегал куда-то вдаль, в тумане…

В далекой дымке, словно на экране,

Лишь силуэты. Что же там такое?

И я пошел, не мысля об обмане.

Как хорошо идти! Как твердо, ровно.

Чеканю шаг, расправил плечи гордо…

Но вдруг с тревогой замечаю,

Что все меняется невольно…

Вместо деревьев выросли столбы,

И вместо солнца - жар из высоты,

А пенье птиц - гуденье в проводах,

Исчезли вовсе белки и цветы…

Тревога сжала сердце… Что случилось?

Я шаг ускорил. Дымка опустилась,

И я вошел в лес камня и бетона…

Мне никогда б такое не приснилось!…

Шум, грохот, крики, ругань, смрад…

Коробки серые, пустых глазниц парад.

Вокруг лишь люди, люди, люди…

Несутся, в точку уперевши взгляд…

Я остановился, чувствуя что-то странное в появляющихся строчках. Повторил про себя уже сочиненное и вдруг понял: в последних строках я назвал гордейцев людьми!…

Что ж, в каком-то смысле это правильно. Ведь, если верить Ауиниоану, мы произошли от них. Хотя сам я всегда думал, что мы - это две близкие, но все же различные расы. Интересно, почему кто-то не смог стать человеком? Почему кто-то остался на предыдущей эволюционной ступеньке?… Так жалко их… Неужели это неизлечимо? Вот бы узнать…

И тут я вспомнил, что бедный Ауиниоан до сих пор читает лекцию моему фантому! Стало так стыдно, что я покраснел и не сразу заместил фантом, а сначала полноценно подключился к нему и с облегчением узнал, что ученый не заметил подмены. Тогда я осторожно смерцал в фантом и, как ни в чем не бывало, продолжил слушать лектора, одновременно впитывая то, что успел накопить ментальный блок фантома.

- Ну вот и все, - через какие-то полчаса сказал Ауиниоан. - На этом краткий обзор завершен. Хорошо, что ты вернулся хотя бы к концу… - Старик посмотрел на меня сердито.

- Я… - Мне было так неловко, что даже подходящих мыслей не находилось, не говоря уж о словах.

- И я бы очень обиделся и не стал бы с тобой разговаривать, если бы не догадался проследить, куда ты смерцал. - У меня перехватило дыхание. - Кстати, потренируйся с фантомами, а то ты мне такую фигню, прости за выражение, оставил, что она стала через пять минут распадаться, и мне самому пришлось ее подпитывать, чтобы ты ничего не заметил и продолжал свои дела в городе…

- Я… я… - Мне почему-то тоже хотелось рассердиться, но не получилось. Видимо, грусть и тоска все еще владели моим сердцем, не оставляя простора для других чувств. - И как ты думаешь, я все правильно делал?…

В конце концов, очень хотелось с кем-то посоветоваться, поделиться, а кто еще мог лучше ответить на мои вопросы, как не специалист по гордейцам?

- Откуда же я знаю? Я ученый, а не практик. Судя по фильмотеке и некоторым частям энциклопедии, все правильно. Хотя еще бы посмотреть на реакцию той гордейки. Зря ты так поспешно оттуда смерцал. Мог бы хоть фантом оставить…

- Не до этого было, - вздохнул я.

- Да вижу, - буркнул Ауиниоан. - Я хоть и закрылся, но даже сквозь блок от тебя такой тоской веет, что сам сейчас заплачу.

- А твое мнение обо всем, в целом? Ну, как бы…

- Хочешь мое мнение?… Зря ты полюбил гордейку. Да и полюбил ли? Подумай, может это просто жалость, которая иногда так похожа на любовь? Если да, то жалей себе на здоровье, я и сам их иногда жалею, хоть и специалист, а любовь найди в сердце людицы…

- Друзья тоже так говорят. - Я грустно улыбнулся. - Но самое страшное, такие мысли все чаще стали появляться и у меня самого. Да, жалость есть, но если бы только она одна!…

- Тогда… - Ауиниоан вдруг задумался. Я не стал закрываться, хотя почувствовал, что ученый залез ко мне в память. - Тогда будь предан своей любви до конца. Ты же человек! Пусть так случилось, что твоя любовь никогда не станет полной, никогда не раскроется со всех сторон, но ведь в этом тоже что-то есть… Бывает, любящий человек теряет свою людицу. И вся его жизнь становится грустью и воспоминаниями… Понимаешь, о чем я?…

- Да, любовь принимают, какие бы внешние условия ни были.

- Я не совсем об этом. - Ауиниоан замолчал и, казалось, снова о чем-то серьезно задумался. - Хотя и об этом тоже. Но главное, что я хочу сказать: есть много историй любви, которые гораздо печальнее твоей. Потому что нет печальнее любви, в которой нет надежды. А у тебя она есть…

- Есть?… А мне кажется, что мне тяжелее, чем даже потерявшим свою людицу! Потому что им остается только смириться и любить воспоминания, а у меня!… У меня вроде бы и надежда есть, и сердце, в котором я нашел свою любовь, живет и бьется, но при этом все так безнадежно…

- Люби, как можешь. Давай то, что можешь дать. Что я могу еще сказать? - торжественно сказал Ауиниоан и вдруг перешел на мысли. - "Жаль, что гордейцы совсем не умеют общаться внутри. Тебе даже просто связаться будет сложно…"

"Да нет, связаться можно. У них там вместо всего настоящего придуманы разные штуковины: вместо мерцания - машины, а вместо общения - вот такие палочки…"

Я показал Ауиниоану "мобильник".

- О, а я думаю, что у тебя за гордейская побрякушка, - заинтересовался ученый. - Дай-ка посмотрю, а то я только теоретически о мобильной связи знаю, а вблизи никогда не видел.

Он увлеченно стал вертеть в руках подарок моей Лины.

- Только она больше даже через него со мной не связывается, - грустно сказал я. - Наверное, я все же что-то сделал неправильно…

- Да ты просто далеко от города, вот он и не работает. У них ограничение по расстоянию…

- Да?! Точно, она что-то такое говорила. А если она за это время хотела со мной связаться? - Я заволновался.

- Если ты не в зоне приема, то у нее не получилось. - Ауиниоан, похоже, уже разобрался с устройством, после чего сразу потерял к нему интерес. Протянул мне.

Я с любовью взял подарок Лины.

- Знаю место, где он работает, - сказал я и смерцал туда.

"Ты приходи иногда ко мне, а? - раздался внутри просительный голос Ауиниоана. - На моей памяти ты единственный, кто так серьезно заинтересовался гордейцами. И, похоже, твоя история еще не закончена… Или можно я к тебе сам буду периодически заглядывать за новостями?…"

"Можно, - разрешил я, - только не слишком часто…" После чего закрылся и с нетерпением уставился на мобильник.

Вдруг он издал какой-то странный звук, прямоугольное окошечко засветилось, а потом что-то появилось. Такими же значками, как у Лины на "бэйджике". Потом еще раз прозвучала короткая мелодия, и снова какой-то текст появился.

Я так разволновался, что не сразу сообразил смерцать к Ауиниоану и попросить прочитать. Наверняка, он знает письменный язык гордейцев. Когда эта мысль пришла в голову, и я уже сосредоточился на деревьях, под которыми обитал ученый, как мобильник заиграл длинную, уже знакомую мелодию. Сердце забилось восторгом, и я немедленно нажал кнопку с зеленым пятнышком.

- О, надо же! Эй, котик, ты куда девался?! Сам додумался в зону досягаемости перескочить? Ну, ты герой! Я тебе уже битый час названиваю, даже СМС послала, как дура. Потом сообразила, что ты все равно читать не умеешь…

Любимый голос. Я почувствовал, как внутри начинает петь. Хотелось взлететь высоко в небо и окутать любимую осязаемой радугой.

- Ну, давай, докладывай, чего так быстро смотался, не понравилось что ли?…

- А тебе? - едва сумев вернуться из вышины, спросил я.

- Класс! - рассмеялась Лина. - Для первого раза, так вообще супер. Для твоего первого раза, я имею ввиду. Так долго и, как бы это выразиться… дотошно что ли… Ты сам-то кончил?…

- Что? Кого?…

- А, да что я спрашиваю, - почему-то расхохоталась она. - У тебя же это атавизм!… В общем, котяра, ты мне нравишься, честное слово. Давай договоримся, что ты иногда будешь приходить в гости. Вместе с атавизмом, понятное дело.

- Сейчас… - я обрадовался и собрался тут же смерцать к Лине домой.

- Эй-эй! Только не сейчас, скороход ты мой. Это ты там без дела слоняешься по лесам целыми днями. А у меня дела, обязанности, работа… Короче, давай завтра вечером. Я пораньше приду, романтику какую-нибудь устроим, раз тебе без нее не в кайф. Тогда и прилетай. Только, прошу любезно, не появляйся больше между мной и теликом, как в прошлый раз. А то я чуть не обделалась, честное слово… Где-нибудь на кухне или в углу комнаты появляйся, что ли…

- Мы завтра встретимся?!

- О, понятливый… Да, завтра. Вечером. Вечер, это когда солнце уже не светит. Понятно?…

- Да.

- Вот и ладненько. Тогда пока, котяра мой лесной! Буду ждать с нетерпением…

Голос пропал. И сразу тихая светлая грусть пришла на место радости. Но я был счастлив! Главное не думать о том, что… Ощущать грусть от того, что голос пропал, и настала разлука с любимой, переживать недавний разговор и отголоски радости, предвкушать встречу… Главное не думать. Просто переживать и ощущать. Не думать…

Мы гуляли с Уэдом и Даной у реки. То садились и смотрели на воду, а то ходили по песчаному берегу и разговаривали. Нам всем троим нравилось слушать журчание воды, поэтому говорили в основном молча, несмотря на то, что последнее время из-за частых встреч с любимой, я и с друзьями то и дело начинал общаться вслух…

Уэд больше не уговаривал меня забыть о Лине и не говорил о жалости. Они с Даной смирились и приняли мой выбор, и теперь называли Лину "твоя любимая", и говорили о ней, как о людице.

Полная версия повести:

http://gopal.ru/Roman/lubovceloveka.htm