"Звезда балета" - читать интересную книгу автора (Рэк Берта)

ГЛАВА IV ДЕНЬ КОЛЕБАНИЙ

После этого ужина вдвоем наступили трудные дни перед открытием сезона, которое должно было стать для Риппл знаменательным событием. Разве не впервые в жизни ее имя появилось на афишах Лондонского театра? Правда, напечатано оно было маленькими буквами («Риппл») вместе с именами Сильвии и Дороти, которые танцевали вместе с ней в «Греческой вазе». Но разве это не было только началом?

С каждым часом девушка все больше волновалась. Перед балериной Риппл стояла задача не только хорошо исполнить свою роль в день премьеры. Ей необходимо было еще и уладить свои любовные дела. Нет, речь шла не просто о любовных отношениях, но обо всей ее жизни, замужестве и тех переменах, которые с ним связаны. После представления Риппл должна будет увидеться с Виктором. Она уже знала, что именно тогда придется окончательно переговорить с ним и принять определенное решение.

Отец и мать Риппл не предполагали быть в театре на ее выступлении. Они находились в Ливерпуле с Ультимусом. Как раз в это время у мальчика случился приступ аппендицита и предстояла операция. Ее семья была при нем. Из всех пяти братьев Риппл один только Джеральд, восемнадцатилетний красавец-студент, должен был присутствовать на первом настоящем дебюте своей сестры. Джеральд заявил, что к первому представлению «Русалочки» постарается вырваться из Оксфорда. Он и еще несколько его университетских друзей сложились, чтобы купить ложу.

«Конечно, будет Виктор, – думала Риппл, – но он не родственник. Странно думать, что человек, за которого я собираюсь выйти замуж, не имеет никакого отношения к моей семье. Даже если бы он был моим мужем, то все-таки в одном отношении он не может быть мне так близок, как родной брат. Я имею в виду годы совместной жизни, в которой он никогда не принимал участия. Детские воспоминания и мелкие события, шутки и поговорки, которые лишены всякого смысла вне семейного крута. Разные общие переживания связывают меня с братьями. С возлюбленным все обстоит иначе, на его долю выпадают другие отношения, но только не эти».

В ее памяти всплыли забытые годы жизни в Уэльсе вместе с мальчиками. Тогда все мелочи не казались такими значительными. Странно, что Риппл, как раз в то время, когда у нее появилось столько новых интересов, упорно возвращалась к старым временам и цеплялась за воспоминания о них – о доме на холме, о старой детской, о чае в школе с приготовленными дома бутербродами, густо намазанными маслом и вареньем, о том, как мальчики собирались обратно в школу. Она вспомнила, как однажды, в первый вечер пасхальных каникул, в передней появился Джеральд, выросший из своего пальто, и поздоровался с матерью ломающимся, сначала пронзительным, а затем внезапно охрипшим голосом.

Миссис Мередит вскрикнула: – Дорогой мой мальчик, у тебя болит горло! – Джеральд молодым баритоном запротестовал: – Нет, я не болен, мама. Я всегда так теперь говорю.

При этом смешном и случайном воспоминании глаза Риппл наполнились слезами. Без всякой на то причины, без причины! Она находила странное облегчение в том, что Джеральд будет присутствовать на спектакле. Девятнадцатилетняя девушка думала: «Чем старше становишься, тем больше значит родная плоть и кровь. В сравнении с Джеральдом, даже Виктор – кто он мне? Чужой. Конечно, я никогда не скажу ему об этом. Но как я рада, что Джеральд, мой брат, будет здесь в субботу».

Наступила суббота, и с утра день был похож скорее на апрельский, чем на июньский; яркое солнце по временам закрывали тучи, и собирался дождь.

Риппл проснулась в тревоге.

Она испытывала хорошо знакомое ощущение, что в тот момент, когда она откроет глаза, что-то должно случиться. Что же именно? Она окинула взглядом желтые стены своей комнаты и фриз с черными пантерами, Глаза ее остановились на стоявшем на камине единственном украшении, которое она привезла из дому: это была старинная чаша из резного стекла, наполненная морскими раковинами, которые Риппл собирала на взморье в Уэльсе.

«А, – вспомнила она, – сегодня первое представление «Русалочки»!». За завтраком Риппл услышала знакомый стук в дверь. Она открыла. Показалась рука в перчатке и голова без шапки с поднятыми вверх, как венец, очками над лицом, тронутым легким загаром.

– Доброе утро, Риппл, – произнес веселый голос. – Сегодня великий вечер, а? Ну, желаю счастья и удачи! Я решил перед отъездом заглянуть к вам и пожелать всего наилучшего.

– О, Стив, благодарю вас. Посидите минуту, можете? Не хотите ли кофе? Тут его много, позвольте вам налить! – крикнула Риппл, вскочив, чтобы принести еще чашку.

Юноша сел и снял перчатки, «Опять новые», – отметила про себя она. Это было его единственным щегольством – почти каждый день менять перчатки. Обычно мотоциклисты отличаются неряшливыми руками и ногтями, но Стив весьма заботился о своих. Его тонкие руки были всегда чистыми и ухоженными, ногти – безупречны и изящно закруглены на концах. Риппл разглядела руки молодого человека, в остальном одетого довольно небрежно, пока он сидел, пил с ней кофе, принимал от нее розовое яблоко и засовывал его в карман затвердевшей от жира куртки.

– Получили билет, который я вам послала? Вы будете сидеть в первых рядах, Стив!

– «Всегда впереди», дорогая моя, это девиз моей фирмы, – ответил Стив, – но я страшно огорчен. Боюсь, что этот вечер для меня пропадет. Нечего и говорить, как я хотел бы прийти. Очень хотел бы. Но едва ли это возможно. Вероятно, не смогу вовремя вернуться из Брукленда. Дело в том, что я должен поехать туда на замечательной новой машине, которую мне поручили испытать. Самая последняя модель. – Вслед за тем Стив разразился потоком специальных терминов, за которыми Риппл не в состоянии была уследить. Она уловила что-то смутное: «способность развивать тридцать пять лошадиных сил»…

– Затем там будут некоторые деловые люди из той же отрасли, с которыми я хочу переговорить о делах. Вы знаете, как они задерживают; потом мне надо отвести машину обратно в гараж. Это на Грэйт-Уиндмилл-стрит… Успею ли я вернуться домой, чтобы переодеться и попасть в театр к началу? Когда поднимется занавес, Риппл?

– Предполагается ровно в восемь часов вечера. На четверть часа запоздают.

– Вы говорили, что сначала будете танцевать в «Русалочке», а затем в «Греческой вазе».

– Как вы запомнили!

Он засмеялся. – Почему бы мне забыть? Я только думаю, что если не приду раньше начала второй половины программы, а это весьма возможно, то не увижу вашего выступления…

– Вы увидите Мадам в «Духе огня». Это поразительно, Стив.

– Хорошо, я постараюсь. Однако не покажется ли неприличным, если я буду пробираться в третий ряд партера, когда в сущности все уже закончится и останутся только аплодисменты, вызовы и подношения цветов? Кстати, там будут для вас цветы и от меня.

– Стив! Как это мило с вашей стороны! Но вы не должны были этого делать!

– Успокойтесь, дитя мое. «Благородной душе скромные подарки кажутся богатыми», – высокопарно процитировал Стив, допивая кофе. – Так что если у вас действительно благородная душа, то мое подношение покажется вам ужасно роскошным. Забыл сказать, чтобы вложили мою визитную карточку, но вы узнаете сами, так как подношение это очень оригинальное!.. Почему оригинальное? Увидите! Теперь я должен уходить.

Стив поставил чашку на стол и встал, натягивая свои безукоризненные перчатки, которые так явно не гармонировали со всем его костюмом. – Знаете, Риппл, – добавил он мечтательным голосом школьника, – болтают о том, чтобы «объехать кругом всю землю в сорок минут», но такие вещи возбуждают в нас стремление к действию, преодолению! Некоторые, видимо, думают, что золотой век и тому подобное – все это позади, но, клянусь, я не хотел бы поменяться местами ни с кем из современников Елизаветы! Разве можно считать древность романтичной! Жизнь никогда не была так увлекательна, так интересна, как теперь! Простите мне этот пылкий энтузиазм в такую рань. Если, как мы надеемся, новая машина не перевернется, то мне позавидуют древние финикийцы.

– Вы поедете на этой… на этой машине в Брукленд?

– Не бойтесь. Она слишком драгоценна. Я ничего на ней делать не буду, пока она не попадет в трек. Меня отвезет туда механик. Иду теперь за ним. Пожелайте мне счастья, Риппл. Желаю и вам. Спасибо! До скорого свидания!

Быстрые шаги вниз по лестнице. Хлопнула входная дверь. Стив исчез.

Риппл подумала: «Не могу себе представить, чтобы он кому-нибудь действовал на нервы. Или это потому, что он так мило ко мне относится, – как настоящий брат, только более предупредительный, конечно. Не влюблен ли он в кого-нибудь? Мне хочется, чтобы он вернулся вовремя, к спектаклю…»

Генеральная репетиция проходила до завтрака. Как часто наблюдается в таких случаях, у каждого артиста труппы было отвратительное настроение. Все – от мелочей до главного – казалось неудачным – музыка, костюмы, декорации, освещение, режиссура. Неопытная Риппл не сомневалась, что катастрофа неизбежна. Из всех балерин одна только Мадам не падала духом и была как никогда бодра и энергична.

– В глубине души я чувствую, – говорила она постановщику, – что это будет удивительная премьера, необычайный успех…

Балетмейстер хватался за волосы. – Не говорите так, не говорите так! – умолял он. – Разве вы забыли поговорку: «Рано пташечка запела, как бы кошечка не съела»?

После репетиции труппу отпустили отдыхать до вечера. Каждый использовал свободное время по-своему. Риппл же провела день премьеры совершенно необычно. Она чувствовала себя очень утомленной и упавшей духом, и у нее появилось желание остаться одной. Однажды она уже испытала тягу к одиночеству. Это было после первого ее выступления в «Колизеуме». Тогда она ускользнула от всех, поспешно направилась на одну из боковых улиц, в маленький, засиженный мухами ресторанчик, и сидела там задумчивая и одинокая. Она почувствовала тогда, что если не сможет остаться одна, то не выдержит и расплачется.

Теперь ей казалось, что либо она уединится от всех, либо сойдет с ума. Но уединиться – для нее не означало лежать на диване в своей комнате в Блумсбери, смотреть на изогнувшихся, крадущихся по фризу пантер, на блеск звезд разрисованного потолка, на изменчивое освещение. Разве можно быть одной в комнате, в доме? Она будет слышать, как ходит ее хозяйка; придет горничная-француженка делать уборку. Может зайти кто-нибудь из танцовщиц; слышны будут на лестнице громкие шаги какого-нибудь приятеля Стива. Если они даже не придут и не будут с ней разговаривать, то все равно там будут люди, все время люди! Риппл хотела остаться одна.

Она должна, раз уж у нее есть несколько свободных часов, уехать за город. За город? Как будто можно было действительно прокатиться за город на несколько часов. Те места, которые она называла загородными, находились от Лондона на расстоянии не менее суток пути.

Уроженка гор, Риппл тосковала по родным лесам, где у быстрого, журчащего и кристально светлого ручья растет ярко-зеленый папоротник. Однако побывать там нечего было и надеяться – слишком далеко. Риппл не могла упасть на зеленую, мягкую уэльскую траву, и все, что ей оставалось, – это отправиться в окрестности Лондона как можно дальше – насколько позволяли время и деньги.

В сумочке Риппл было пять фунтов. Она берегла их для новых туфель из змеиной кожи, которые присмотрела в витрине модного обувного магазина. Ну и пусть! Как ни любила Риппл новую обувь, в тот день отказаться от туфель ей было легче, чем от поездки в одиночестве на природу. Перед дверью ее дома, в прозрачной тени высохших от зноя деревьев, медленно проезжало такси. У водителя было красное добродушное лицо; он просиял, когда его остановила стройная девушка. На ней было темно-синее платье, маленькая серая шляпка, серые туфли и серые шелковые чулки.

– У меня пять фунтов, – сказала она. – Можете ли вы за эту цену повезти меня куда-нибудь за город?

– Конечно, к вашим услугам, мисс, – широко улыбаясь, сказал водитель. – За два фунта десять шиллингов вы можете неплохо прокатиться туда и затем обратно. Куда желаете поехать?

– Куда-нибудь за город.

– Отлично, мисс. По направлению к Риппли?

– Все равно, лишь бы подальше за город, где будут дороги, деревья и поля.

– Отлично. Я только посмотрю, достаточно ли у меня бензина. Будет неприятно, если я увезу вас за город, мисс, а потом не хватит бензина доставить обратно домой, и мы там застрянем.

– Конечно, – ответила Риппл на это странное предположение, – мне будет очень неприятно, если я застряну за городом и не смогу вернуться в город, особенно сегодня. У меня здесь очень важное дело, и если я не вернусь в город вовремя, то не знаю, что может случиться.

– Отлично, мисс, положитесь на меня. Бензина достаточно. Вы мне скажите только, когда вы хотите вернуться в город для вашего важного дела, и я постараюсь, чтобы вы не запоздали.

«Я знаю, что этот человек думает, – размышляла Риппл, садясь в такси. – Он воображает, что я должна вовремя вернуться в Лондон, чтобы встретиться с каким-нибудь молодым человеком. Именно так он думает. Все шоферы подумали бы так, впрочем, и все мужчины. По их мнению, девушка может считать «важным» только свидание с молодым человеком. Даже в наше время, даже теперь!»

Такси уносило ее из Лондона, через реку, мимо отвратительных домов и жалких окраинных улиц, в окрестности столицы. Во время поездки Риппл, все еще подавленная, ни на что не обращала внимания.

Она рассеянно смотрела на те места, которые они проезжали, и не заметила, как улицы, магазины, объявления на лавчонках, разлетающиеся клочки бумаги, запах горячей мостовой и бензина сменились широкими дорогами, изгородями и свежим воздухом. Ее взгляд не остановился даже на молодой зеленой ржи с мелькающими тут и там маками – картине, которая в былые дни привела бы в восторг девочку Риппл.

Она вся была поглощена мыслями о Викторе и о своей карьере, о карьере и о Викторе. Предположим, она выйдет замуж за Виктора и оставит всякую мысль о сцене. Мадам сказала ей, чтобы она постаралась представить себе все в образах и картинах.

Риппл вообразила, как она живет жизнью матери Виктора. Вот она в красивом платье и в шляпе с большими полями гуляет в саду среди роз или между цветниками в Пиннер-Хилле. Сидит в прекрасно обставленной комнате и разливает чай или за роскошным дамским письменным столом пишет письма, делает обильные заказы в лондонские магазины и ведет разные счета. Она знала, как безгранично щедр будет Виктор по отношению к ней теперь, получив наследство дяди.

Туфли из змеиной кожи. Еще бы! Лучшие магазины присылали бы ей свои новинки на выбор. Виктору доставляло бы большое удовольствие видеть, как она их носит. Она даже представила себе, как Виктор примеряет одни туфли за другими, и все самые дорогие, на ее маленькую безупречную ногу. Совершенно ясно увидела она в своем воображении блестящую черноволосую голову Виктора, склонившуюся над ее маленькими ножками в серых шелковых чулках. Он уже целовал их раньше. Это было однажды у них дома, после прогулки вдвоем. Вернувшись, они пили чай одни в охотничьей комнате, так как опоздали и мальчики уже покончили с чаепитием.

Риппл сняла тогда свои грязные туфли и протянула ноги к камину. Виктор взял в свои руки ее маленькую ногу и стал гладить ее и ласкать.

– О, дорогая моя, твои бедные ножки, они холодны как лед. Дай я их согрею. – И он встал для этого на колени.

Риппл вспомнилась цитата из ее детского чтения:

Есть ли в этом какой-то смысл и если есть, то, наверное, не очень лестный для мужчин? Почему они не могут хорошо относиться к женщине, не стоя перед ней на коленях? Почему они не могут стоять во весь рост, рядом с женщиной, смотреть ей в глаза и все же хорошо к ней относиться? Иногда у Риппл было одно мнение по этому поводу, иногда – другое.

В первые дни своей влюбленности в Виктора Барра она сказала ему: – Мне кажется, вы ставите меня на пьедестал.

Виктор горячо ответил: – Я думаю, еще бы! Я ставлю мою девочку на очень высокий пьедестал. Ей бы не понравилось, если бы я этого не делал. – Риппл задумалась над его словами теперь, быстро мчась в такси по незнакомым дорогам. Она думала: «Очень мило со стороны мужчин, что они ставят нас на пьедестал, но на этом пьедестале нет наших имен. Они пишут на пьедестале: «Моей девочке», «Моей дорогой матери», «Безупречной женщине». И в эти слова вкладывают собственное представление о нас. Нет, это не нас они ставят на пьедестал, – возмущенно думала она. – Я не представляю себе, чтобы Виктор, поставив меня на пьедестал, сделал бы на нем надпись: «Балерине Риппл», а ведь это, в конце концов, и есть настоящая я».

Такси выехало на узкую проселочную дорогу, под зеленеющий шатер июньских цветущих лип. Золотисто-зеленые кисти, еще влажные от дождя, покачивались в ароматном воздухе, который взволновал Риппл.

– «Вкрадчивый запах! – подумала она. – Вкрадчивый – правильное определение. Он тревожит и волнует». – Риппл глубоко вдохнула сильный и нежный аромат, и когда они поехали дальше, продолжала размышлять о своем: «Виктор был таким же, как этот аромат. Почему же теперь он не тот? Я думаю, потому, что он так относится к моей работе и ко мне. Ненавидит моих подруг. Ненавидит женщин-знаменитостей, например, Мадам. Он только хочет жениться на мне и увезти меня как дикарь. Говорят, девушкам это нравится. Говорят, что женщины обожают мужчину-властелина, что все нормальные женщины любят подчиняться. Тогда во мне, вероятно, есть что-то ненормальное, – с грустью говорила себе балерина Риппл, – ибо я не такая; да, я не такая. Однако мне так хочется быть любимой! И иметь детей!»

Она почувствовала, что очень хочет также чаю. В каком-то придорожном ресторанчике под названием то ли «Лев», то ли «Якорь» Риппл пила чай с черным хлебом, маслом и медом; ей предложили там и те толстые ломти шафранно-желтого кекса с глазированными вишнями, которые можно найти во всех ресторанах Англии и к которым, по-видимому, никто не притрагивается. После чая внимание девушки привлекла другая сторона занимавшего ее вопроса. Сцена – без Виктора. Что ждет ее там? «Одиночество, – подумала она. – Одиночество и успех!.. Или неуспех…»

Если она выберет сцену, то вовсе не обязательно станет прима-балериной и знаменитостью. Возможно, ее ждет серое платье. Она может навсегда остаться скромной неизвестной танцовщицей в задних рядах кордебалета. В таком случае стоит ли оставаться на сцене?

«Да, – упорно думала она. – Стоит. Я все-таки поживу хоть немного своей собственной жизнью».

Затем она так же решительно подумала: «Нет, все же это не стоит таких жертв. Лучше быть счастливой девушкой – из тех, что становятся хорошими женами и матерями. Одной из девушек, которые мирно живут дома, проводят дни в расчетах с прачкой, в проверке, свежа ли рыба – выпуклые ли у нее глаза, и выходят замуж, как только представится случай. Думаю, что если бы Виктор увез меня до того, как начались эти ссоры из-за моей работы, он мог бы сделать из меня такую же женщину, как его мать. Возможно, так было бы проще, и я чувствовала бы себя более счастливой. Если бы он женился на мне во время моего турне…»

Ход мыслей Риппл внезапно прервался. Такси свернуло на боковую дорогу, и по теням вязов стало ясно, что остался только час до того времени, когда нужно было возвращаться в город. Случилось так, что именно в это время машина, в которой ехала балерина (и дублерша Мадам) Риппл, сломалась. Почти одновременно произошла другая катастрофа – с самой Мадам, в Лондоне.