"Колдунья" - читать интересную книгу автора (Фэйзер Джейн)

Глава 2

В то же самое время Хлоя стояла внизу на ступеньках и махала рукой карете, увозившей мисс Анстей. Бедная дама разрывалась между чувством долга, как она себе его представляла по отношению к Хлое, и ее бесспорным обязательством перед новыми хозяевами. Однако ей пришлось поступиться чувством долга, когда Хлоя деловито отмахнулась от ее страхов и, в конце концов, убедила ее сесть в карету. Мисс Анстей утирала слезы и осыпала благословениями бедное, оставляемое ею дитя. Она сокрушалась по поводу неряшливого состояния дома, несомненных странностей сэра Хьюго и его слуги и, что особенно важно, по поводу отсутствия миссис Латтимер или по крайней мере экономки. Напоследок Хлоя услышала от нее:

— Ах, Боже мой, наверное, мне не следовало бы оставлять тебя здесь… Что скажут сестры Трент? А леди Колшот? Мое опоздание произведет такое плохое впечатление.

Попрощавшись, Хлоя решительно закрыла дверь кареты, положив конец ее причитаниям. Кучер щелкнул кнутом, и карета с раздираемой сомнениями пассажиркой исчезла за воротами поместья Денхолм.

Хлоя задумчиво повернулась к дому. Похоже, что миссис Латтимер действительно не существует в природе, хотя в семинарии все почему-то решили, что таковая имеется. Надо сказать, что Хлоя совершенно ничего не знала о сэре Хьюго, пока не было зачитано завещание ее матери. Она не представляла, почему ее мать выбрала в опекуны именно его. Но ведь она почти ничего не знала и о матери, поскольку проводила с ней всего лишь несколько дней в году с тех самых пор, как ей исполнилось шесть лет. В данный момент она была точно уверена лишь в одном: эта перемена в ее жизни была, несомненно, к лучшему.

Хлоя присела у шляпной коробки. Кошка вроде бы уже окотилась, и девушка насчитала шесть мокрых котят, шевелившихся подле нее. Она рассеянно гладила кошку по голове и думала, что котята пока больше похожи на крысят и совсем не напоминают тех очаровательных созданий, в которых они скоро превратятся.

— Убрали бы вы всю эту компанию на конюшню, мисс, пока не спустился сэр Хьюго, — раздался у нее за спиной ворчливый голос Самюэля.

Она встала, стряхивая пыль с юбки.

— Думаю, нам пока не следует отправлять ее во двор. Кошка испугается и может бросить котят.

Самюэль пожал плечами.

— Сэр Хьюго не любитель животных. Кроме лошадей, конечно.

— Разве он не любит собак? — Хлоя ласково гладила голову Данте, уткнувшегося ей в колени.

— Только не в доме, — сообщил Самюэль. — Охотничьи собаки — это хорошо, но только на псарне.

— Данте всегда спит рядом со мной, — заявила Хлоя. — Даже обе мисс Трент смирились с этим, ведь иначе он будет выть всю ночь.

Самюэль опять пожал плечами.

— Пойду-ка лучше на кухню. Сэр Хью пожелает завтракать, когда проснется.

— А разве у вас нет повара?

Хлоя прошла за ним через холл в кухню, находившуюся на другой половине дома.

— Да зачем он, когда нас всего двое?

Хлоя обвела взглядом кухню с огромным камином, вертелом, массивным столом и рядом медных котелков.

— Вас всего двое в этом доме — сэр Хьюго и вы?

Это казалось странным, но можно привыкнуть к чему угодно.

— Верно. — Самюэль разбил яйца в миску.

— О, — Хлоя нахмурилась, покусывая губу, — ну, тогда, может быть, вы мне покажете мою спальню. Я могла бы убрать туда часть вещей из холла.

Самюэль прекратил разбивать яйца и изучающе посмотрел на нее.

— Рассчитываете остаться?

— Конечно, — сказала Хлоя с напускной уверенностью. — Мне больше некуда идти.

Самюэль проворчал:

— Здесь шестнадцать спален. Выбирайте.

— Шестнадцать!

Он кивнул и бросил щепотку соли в яйца.

Хлоя еще немного постояла в некоторой растерянности, но когда стало очевидно, что он не сдвинется с места, она вышла из кухни. За свою короткую жизнь она уже успела понять, что не всюду можно рассчитывать на теплый прием и дружеское участие, поэтому и сейчас ее не особенно обеспокоила странность нынешнего положения. Хлоя была прагматичным созданием и тут же поняла, что, как всегда, должна использовать ситуацию наилучшим образом, настолько, насколько это было в ее силах. Она была готова выдержать все что угодно… Все что угодно, лишь бы снова не оказаться в семинарии сестер Трент в Болтоне, где она томилась последние десять лет. Любым способом она должна была не допустить своего возвращения туда.

Для начала Хлоя отправилась на поиски библиотеки, где, как предположил Самюэль, она могла найти свои бумаги.

Библиотека была столь же неопрятной и пыльной, как и весь дом. Данте, следовавший за ней, стал обнюхивать углы, отчаянно виляя хвостом и царапая плинтус. Вероятно, он охотился на мышей. Хлоя подошла к столу, на котором лежала кипа писем. Перебирая их, она обнаружила, что некоторые были шестимесячной давности. «Может, он читает письма только в первый день Нового года или именно в этот день он выкидывает их, так и не распечатав?» — подумала девушка.

Она нашла конверт с печатью адвокатов из Манчестера. Она встречалась с ними — это они сообщили ей об условиях завещания ее матери, поэтому она и оказалась здесь. Хлоя спрятала письмо в карман и продолжила поиски. На одном из конвертов она сразу узнала тонкий, паутинообразный почерк мисс Энн Трент и тоже взяла это послание. Хлоя довольно хорошо представляла себе его содержание. Оно должно было быть явно не в ее пользу, так что она сама решит позднее, стоит ли передавать этот документ ее новому опекуну.

Закончив поиски, Хлоя отправилась знакомиться с остальной частью дома. Данте неохотно оставил свою мышиную охоту и последовал за ней по широкой лестнице с резными перилами. Оказалось, что дом состоял из целого лабиринта мрачных коридоров, с выцветшими гобеленами на панелях стен. В углах лежала пыль, и кругом стоял спертый, затхлый запах. Хлоя была уверена, что именно так пахли мыши. Судя по энергичным прыжкам и поискам Данте, и он думал так же.

Она открывала двери пустых спален с массивной резной мебелью и непременными кроватями с пологом, укрепленным на четырех столбиках. Покрывала и полога всюду были потертыми, кое-где даже оказались порванными и свисали с рам. Девушка даже и мысли не допускала, что сможет спать в одной из этих спален, пока не наткнулась на угловую комнату с тремя окнами и большим камином. Над кроватью свисал балдахин из канифаса, тоже довольно пыльный и выцветший, но все же он был целым. Кроме того, светлая ткань казалась ей более приятной, нежели гобелены и тяжелые покрывала в других комнатах. Вышитый ковер елизаветинских времен скрывал пыльный деревянный пол. Вид из трех окон был очаровательным: на пустошь с одной стороны и на долину — с другой.

Она распахнула окна, впустив в комнату свет и воздух. Данте с выразительным вздохом шлепнулся на пол у камина, как бы одобряя выбор хозяйки. «А теперь, — решила Хлоя, — нужно заняться кошкой — устроить ее с потомством подальше от конюшни. Если они не будут то и дело попадаться на глаза, возможно, хозяин дома забудет о них. И о попугае тоже».

Ей потребовалось пятнадцать минут, чтобы устроить клетку с попугаем на широком подоконнике, а коробку с кошкой и котятами в прохладном темном комоде. Затем Хлоя вышла из комнаты, решительно закрыв дверь перед носом Данте, который несколько минут отчаянно лаял, пока она удалялась.

В конце соседнего коридора она обнаружила двойные двери. Медные ручки на них были не такими тусклыми, как другие, и она поняла, что комната, в которую они вели, была обитаемой. Апартаменты, должно быть, принадлежали сэру Хьюго. А поскольку Хлоя была неисправимо любопытна, то тут же, даже не подумав, чем это может кончиться, тихо взялась за ручку и толкнула двери, молясь, чтобы они не заскрипели.

Еще мгновение — и Хлоя уже стояла на пороге, молча оглядывая комнату. Она была самой большой из всех, увиденных ею, с такой же массивной мебелью, как и во всем доме. Кровать сэра Хьюго была огромной, с резными столбиками в виде причудливых животных, балдахин и занавеси — из вышитой золотистой парчи. Но все это убранство имело весьма запущенный вид. Это была всего лишь тень былого великолепия. Полог кровати был открыт, и спящий мужчина даже не пошевелился, когда она осторожно вошла в комнату.

Окна были открыты, и она слышала, как кто-то насвистывал во внутреннем дворике. Очевидно, это был грум или рабочий конюшни.

Девушка вновь взглянула на постель. Густые темно-каштановые волосы прикрывали лицо спящего; простыня соскользнула с его плеча, обнажив темную загорелую кожу и выгоревшие от солнца волосы на его руках. Хлоя не могла не заметить, что под материей скрывалось мощное тело сильного мужчины. Еще в холле она обратила внимание на его высокий рост и широкие плечи, хотя была занята массой других вещей. А сейчас человек, которому предстояло отвечать за нее следующие четыре года, буквально поразил ее своей силой, хотя был совершенно неподвижен.

Неодолимая сила влекла ее в комнату. Она приблизилась к постели еще на шаг, и тут мир перевернулся.

Секунду назад она стояла и вдруг оказалась на кровати, лицом вниз, одна рука ее была с силой заведена за спину, а живот прижался к его крепким мускулистым бедрам. Хлоя отчаянно замолотила ногами, но тут ее руку заломили еще выше, отчего на глазах у девушки выступили слезы. Ей пришлось перестать двигаться, чтобы боль не стала еще резче, тогда хватка немного ослабла.

— Ах ты, маленькая проныра, — зашипел над ней негодующий голос. — Что, черт возьми, ты делаешь, рыская и вынюхивая в моей спальне? Что ты искала?

Еще один рывок за руку последовал за сердитым вопросом, и она едва сдержала крик от боли.

— Я ничего не искала. — Она попыталась повернуть голову, чтобы освободить лицо от мешающего говорить покрывала. — Пожалуйста… Вы делаете мне больно, — взмолилась Хлоя.

Хватка вновь незначительно ослабла.

— Я ничего не искала, — повторила она со слезами потрясения в голосе. — Я только хотела осмотреться, а ничего не искала.

Хьюго ничего не сказал в ответ, и она еще некоторое время оставалась в том же положении. Он крепко держал ее за запястье и тут внезапно начал ощущать тело, лежавшее у него на бедрах. Она была очень легкой… Такой же, как когда-то ее мать. На мгновение печаль острой болью сковала его сердце.

— Интересное объяснение, — сказал он через минуту. — И на что же ты смотрела?

Изящное тело, почувствовав некоторую свободу, слегка передвинулось, и, неприятно пораженный, он понял, что ее близость воздействует на него совершенно нежелательным образом. Он еще крепче сжал ее запястье.

— Ну?

— …На вещи… на все… на сам дом. Я хотела узнать, где что. Между прочим, я нашла письма адвоката и сестер Трент. — Слишком поздно она вспомнила, что еще не решила, отдавать ли последний документ. — Я собиралась отдать их вам… Пожалуйста, позвольте мне встать.

— Едва ли стоило отдавать их, пока я сплю, — заметил он, удивляясь, почему столь безыскусное объяснение звучит так убедительно. Он отпустил ее руку. — Можешь встать.

Она отстранилась, и он был освобожден от ее почти невесомого тела. Только когда она отдалилась, он понял, что только что ощущал аромат ее волос и кожи. «Лепестки роз и лаванда, — подумалось ему, — и чуть-чуть медового клевера».

— Отойди подальше и дай мне посмотреть на тебя, — неожиданно произнес он.

Хлоя так и сделала, с опаской глядя на него и потирая болевшую руку. Она привыкла к прохладному приему, но нынешний опыт был решительно неприятным.

Хьюго сел повыше на подушки, подумав мимоходом, что головная боль прошла, и он чувствовал себя настолько хорошо, насколько обычно чувствовал себя после того, как проходило похмелье… до следующего утра. Взглянув на часы, он увидел, что проспал полтора часа. Не так уж много для одной ночи, но придется довольствоваться и этим. Он вновь посмотрел на девушку, впервые разглядев как следует и мысленно сравнивая ее с Элизабет.

Он внезапно осознал, что Хлоя Грэшем была поразительно красива. Он всегда считал Элизабет красавицей, и ее дочери были присущи лучшие черты матери. Но если красота Элизабет была с каким-то изъяном, то совершенство ее дочери было безукоризненным. У Элизабет рот был чуть-чуть маловат, глаза, возможно, поставлены немного ближе, чем хотелось бы, а нос слегка длинноват. Эти недостатки, обычно незаметные, обнаруживали себя только при сравнении с абсолютным идеалом женской красоты.

Светлые волосы девушки были гладко зачесаны и туго заплетены в две толстые косы, струившиеся по ее спине. Прическа несколько сковывала блеск волос, но одновременно резко выделяла прелестные черты ее лица.

Тело Хлои было облачено в невыразительное, бесформенное платье из саржи тускло-коричневого цвета, которое обтягивало его там, где не нужно, и висело там, где не следует. Хьюго пришло в голову, что это был искусно продуманный покрой наряда, который должен был скрыть женственность носившей его девушки. Но все же портному не хватило изобретательности, чтобы скрыть изящество и хрупкое совершенство прекрасно сложенного, миниатюрного тела Хлои. Он снова почувствовал, что не может равнодушно смотреть на нее, но попытался не придавать значения сигналам, которые подавало ему его собственное тело.

— Распусти волосы, — потребовал он внезапно. Резкий приказ напугал ее, но она послушно развязала ленты и расплела толстые косы, расчесывая волосы пальцами.

Результат был поразительным. Облако золотистых волос густым покрывалом струилось по ее спине, обрамляя лицо, выделяя яркую синеву глаз и персиковую нежность ее кожи.

— Бог мой, — прошептал он про себя, а затем заметил вслух: — Это самое ужасное платье из всех, что я видел.

— О, я знаю, — ответила она со смехом. — И у меня, по меньшей мере, еще дюжина таких же. Думаю, их задумывали как спуд.

— Что-что?

— Или как кущи? — задумалась она. — Не помню точно, но в любом случае это из Библии… «Не должно держать свет под спудом». — Она вздернула брови. — Или «кущи» тут больше подходят, а?

Хьюго потер виски, опасаясь, что опять вернется головная боль.

— Я, очевидно, невероятно бестолков, девочка, но боюсь, что ничего не понимаю.

— Платья должны скрывать мою фигуру, — объяснила она, — от викария, от племянника мисс Трент и от помощника мясника.

— А, — сказал он, — теперь я начинаю понимать.

Он откинулся на подушки, рассматривая ее сквозь полузакрытые веки. Мало кто из зеленых юнцов смог бы устоять перед такой сияющей красотой. Осмотрительный опекун, несомненно, попытался бы приглушить эту красоту в нежелательной компании.

Хлоя продолжала стоять у постели, в свою очередь, пристально разглядывая его. Простыня сползла вниз, обнажив его торс, и взгляд Хлои упал на крошечный рисунок на его загорелой коже, чуть выше сердца. Рисунок очень напоминал свернувшуюся клубочком змею. Она никогда раньше не видела мужчину без рубашки и не пыталась скрыть своего интереса.

Верхняя часть его тела казалась ей совершенной. Мощная шея поддерживала львиную голову с выступающим подбородком. Длинные каштановые волосы ниспадали на широкий лоб. Едва заметные лучики морщинок окружали его ярко-зеленые глаза в обрамлении густых темных бровей. Его губы, вероятно, обычно казались полными, но сейчас были упрямо сжаты, отражая его мысли. «Скорее всего, это не очень приятные мысли», — подумала Хлоя с некоторой тревогой.

Она положила руку в карман, и письма зашуршали в ее пальцах.

— Не хотите ли прочитать письмо от адвокатов? — неуверенно спросила она.

— Пожалуй, я так и сделаю, — сказал он, вздыхая. — Куда отправилась твоя застенчивая компаньонка?

— В Лондон.

— Оставив тебя здесь? — С тягостным смирением он констатировал и без того очевидный факт. Каким-то образом ему непременно нужно будет уладить эту неприятность, и, похоже, для этого потребуется побольше сил, чем ему показалось вначале.

К письму адвоката Скрэнтона была приложена копия завещания. Леди Элизабет Грэшем целиком вверяла опекунство над ее дочерью Хлоей сэру Хьюго Латтимеру. Он должен был взять на себя ответственность за ее состояние, составлявшее примерно восемьдесят тысяч фунтов, вплоть до ее замужества.

Восемьдесят тысяч фунтов! Он беззвучно присвистнул. Стивен женился на Элизабет из-за ее состояния — это не было ни для кого секретом. Вероятно, после его смерти деньги вновь перешли к ней. Четыре года брака — недостаточный срок, чтобы он успел промотать все ее состояние, а после его смерти Грэшемы не получили ни пенса. Это было очень интересно. Хьюго готов был поспорить на что угодно, что, оставшись без гроша, Джаспер непременно постарается выманить деньги у молодой и хрупкой мачехи.

Внезапно он нахмурился, вспомнив слова девушки о том, что она почти не скорбит о смерти матери.

— Что ты имела в виду, когда говорила, что видела свою мать только несколько раз в году?

— Она не хотела встречаться ни с кем, — ответила Хлоя. — Меня отправили в семинарию сестер Трент, когда мне исполнилось шесть лет. Домой я приезжала каждое Рождество, на неделю. Мама обычно никогда не покидала свою комнату. — Она немного помолчала. — Я думаю, она была очень больна. Доктор давал ей какое-то лекарство, от которого ей постоянно хотелось спать. Она часто забывалась, не могла вспомнить, куда и что положила, путала события, людей. Я не знаю, что такое с ней было…

Внезапно она отвернулась, вспомнив мать такой, какой она видела ее перед смертью, в комнате, пахнувшей странно и неприятно, где никогда не открывались окна и постоянно, даже в самые жаркие летние дни, горел огонь в камине. Женщину с тонкими белыми неухоженными волосами и выцветшими глазами, которые иногда приобретали пугающе безумное выражение. Когда она принимала предписанное врачом лекарство, ужас постепенно покидал ее, сменяясь забытьём. Она никогда не беседовала с дочерью. Конечно, время от времени они обменивались какими-то фразами, какой-то отрывочной информацией о том, о сем, но мать и дочь никогда не разговаривали по-настоящему. Они никогда не знали друг друга.

Хьюго посмотрел на отвернувшуюся девушку, заметил, как напряглись ее плечи, и уловил печальную нотку в голосе, который до сих пор был бодрым и радостным. В душе у него появилось сочувствие.

— Почему она отослала тебя, такую маленькую? — на этот раз мягко спросил он.

— Я не знаю. — Хлоя пожала плечами и вновь повернулась лицом к нему. — Наверно, потому, что она была больна. Семинария стала для меня приютом. Там были и другие девочки, чьи родители уехали за границу или умерли. — Она опять пожала плечами.

«А где же был Джаспер все это время? Неужели он даже не пытался вмешаться в судьбу своей маленькой сводной сестры?» — мелькнула мысль у Хьюго.

— А что же твой брат? — спросил он.

— Джаспер? Вы знаете его? Да, наверное, должны знать, раз вы знали маму. — Она нахмурилась. — Он никогда не бывал у нас в доме. Я помню только, что ходила играть в большой дом с Криспином, но это было до того, как я уехала в школу. Я не видела обоих очень давно. Их не было на похоронах мамы.

Хьюго вспомнил, что приемный сын Джаспера, Криспин, был на четыре года старше Хлои. Он вполне мог понять, почему Элизабет стремилась держать дочь подальше от семьи Грэшемов после того, что Джаспер и его отец сделали с ней самой. Но он не мог представить, как это ей удалось. Какую силу вдруг обрела Элизабет, эта сломленная духом затворница? И мог ли ей помочь он, Хьюго? Не подчинись он ее повелению, смог бы он спасти Элизабет от увлечения опиумом, от этой зависимости, которая уже сильно укоренилась в ней ко времени смерти Стивена? Именно Стивен использовал опий, чтобы держать жену в руках, чтобы ощущение реальности у Элизабет было в лучшем случае слабым. Бурные воспоминания, старые вопросы, презрение к себе — все это вновь поднялось у него в душе беспокойной неукротимой волной. Он закрыл глаза: на него вновь пахнул запах подземной часовни, и как наяву увидел вереницу растрепанных женщин с горящими от выпивки и возбуждения взорами. Он будто вновь пережил свое возбуждение, увидел его отражение в глазах товарищей по этим играм. Подумать только, что это было прежде его жизнью — безудержный поиск беспредельного плотского наслаждения. Жизнью его и жизнью других, связанных воедино кровью и клятвой. И еще общей целью: неустанным поиском такого вида распутства, перед которым меркли все приличия. Да, он был с ними вместе до тех пор, пока Стивен Грэшем и его сын не вступили на путь абсолютного порока…

Хлоя, наблюдавшая за его лицом, невольно отступила к двери. Неподвижное, с обострившимися чертами, оно стало похожим на маску, выражавшую только одно чувство — гнев. Он открыл глаза, и она вздрогнула, увидев их выражение. Это были глаза измученного человека, заглянувшего в ад.

Но еще секунда — и лицо его снова стало прежним. Он потер глаза тыльной стороной ладони, затем пригладил пальцами волосы, смахнув их со лба, и снова обратился к ней:

— Итак, почему ты покинула сестер Трент?

— Они больше не хотели держать меня там.

— Да? — Он вопросительно поднял брови.

Судя по тому, что она стала переминаться с ноги на ногу, вопрос этот был ей неприятен. Хлоя выудила еще одно письмо из кармана.

— Причиной стал племянник мисс Энн, — сказала она. — Не говоря уже о викарии. Но я не думаю, что тут была моя вина, это они, похоже, считали, что я завлекала их. — Последние слова были произнесены с интонацией, которая, как предположил Хьюго, была пародией на вышеупомянутую мисс Трент. — Хотя я не представляю, как они могли подумать подобное, — продолжила она удрученно. — Как бы то ни было, здесь, наверно, все это сказано. — Тут она неохотно протянула письмо Хьюго.

Он чувствовал ее волнение, пока изучал густо исписанную страницу. Закончив, он смял письмо в комок и бросил в сторону камина.

— Какая замечательная картина. Если читать эту гадость между строк, то ты, девочка моя, отъявленная Иезавель[1]. Лживая маленькая кокетка, опасная для любого чистого, простодушного юноши.

Хлоя вспыхнула:

— Это так несправедливо. Ведь не моя вина, что священник таращил на меня глаза, уронил на пол свой пирог и забыл слова проповеди в церкви.

— Да, конечно, не твоя, — согласился Хьюго. — Однако, опять-таки читая между строк, я подозреваю, что настоящим наказанием был племянник мисс Энн.

Лицо Хлои приобрело выражение глубокого отвращения.

— Это просто льстивая жаба, — заявила она. — Его руки всегда были потными, и губы у него были мерзкие, отвислые. А он еще пытался поцеловать меня, словно я прислуга на кухне. Он хотел жениться на мне! Можете себе представить?

— Очень даже представляю, — пробормотал Хьюго. — А как мисс Энн относилась к его ухаживанию за тобой?

— Она это поощряла, — заявила Хлоя.

«И вовсе не удивительно, — подумал Хьюго. — Какая тетка не захочет состояния в восемьдесят тысяч фунтов для своего племянника?»

— Но когда я сказала ей, что я думаю о господине Седрике Тренте, — продолжала Хлоя, — она… ну… она была очень груба. Потом она и мисс Эмили сказали, что я дурно влияю на других девочек и вообще они больше не могут держать меня в семинарии, хотя им, конечно, очень жаль отсылать меня, поскольку я только что стала круглой сиротой. Но ради блага семинарии я должна уехать. Вот они и написали вам. А поскольку мисс Анстей ехала в карете, которая была оплачена леди Колшот, они сочли удобным, чтобы она доставила меня сюда по пути в Лондон.

— Понятно.

Бедный ребенок! Эта незамысловатая история, которой сама девушка не придавала особого значения, говорила Хьюго о многом: о длинной безрадостной полосе одиночества в ее жизни, без любви, без ласки. А могло ли все сложиться иначе, если бы ее отец не умер в той подземной часовне?

Он отмахнулся от этой мысли и, внезапно отбросив простыню, с необычной для него энергией встал с постели.

Глаза девушки расширились; с жутким ругательством он, поняв свой промах, вновь схватил простыню и заорал:

— Вон отсюда!

Хлоя бросилась прочь.

Обернув простыню вокруг талии, Хьюго вышел из комнаты и громко позвал Самюэля, который не замедлил появиться в конце коридора.

— Пусть этот идиот Скрэнтон немедленно придет сюда. Пошли мальчика с запиской. Я хочу видеть его здесь к обеду.

— Слушаюсь, сэр Хью, — невозмутимо ответил Самюэль и удалился.

Хьюго вернулся обратно в комнату и кое-как оделся. Девушка не может остаться здесь — даже на одну ночь. Дом холостяка — совершенно неподобающее место для нее, и лишнее доказательство тому — жуткая неосторожность с его стороны, которую он только что допустил. Как бы он сам ни презирал условности, все же существовали границы, которые он не мог переступить.