"Колдунья" - читать интересную книгу автора (Фэйзер Джейн)

Глава 1

Август 1819 года

Уже наступил полдень, когда усталый конь наконец почувствовал, что приближается к дому. Повернув, он прошел через полуразвалившиеся каменные ворота и оказался на аллее, которая вела к поместью Денхолм. Скоро открылся вид на дом. Это было строение в черно-белых тонах, частично отделанное деревом. Жаркое солнце играло в узорчатых окнах, в его лучах красная черепица покатой крыши полыхала огнем. Вид у дома был запущенный, как и у ведшей к нему аллеи: она была сплошь покрыта грязью и задушена сорняками. Кусты давно никто не подстригал, а от когда-то аккуратных и ухоженных живых изгородей виднелись кое-где жалкие остатки.

Однако Хьюго Латтимер, которого вез конь, ничего этого не замечал. Он чувствовал лишь пульсирующую боль в висках, сухость во рту и ощущал невыносимую резь в глазах. Он пытался, но никак не мог вспомнить, чем занимался после того, как покинул дом накануне вечером — скорее всего, провел ночь в пивной одного из публичных домов Манчестера, накачиваясь обжигающим нутро бренди и развлекаясь со шлюхами, пока не напился до потери сознания. Ведь именно так он обычно коротал ночные часы.

Без всякой указки конь, перейдя на мелкую рысь, протрусил через арку и вошел в вымощенный булыжником внутренний дворик. И тут до Хьюго наконец дошло, что в его отсутствие здесь произошло нечто из ряда вон выходящее.

Он протер глаза и потряс головой, озадаченно уставившись на экипаж, стоявший у крыльца дома. Посетители… У него никогда не было посетителей! Боковая дверь была открыта. И это тоже было крайне необычно. О чем, черт возьми, думает Самюэль?

Он уже было собрался громко призвать к порядку Самюэля, когда вдруг огромный пятнистый пес, явно беспородный, вылетел из дверей отчаянно лая, и кубарем скатился со ступеней. Пес оскалил зубы, шерсть его встала дыбом, словно он собирался напасть на Хьюго. Но внезапно его настроение изменилось: пес завилял длинным лохматым хвостом в радостном приветствии.

Конь тревожно заржал и заплясал на камнях. Хьюго, ругнувшись, пришпорил его. А незнакомый пес все продолжал радостно лаять и прыгать вокруг наездника, будто приветствовал старых друзей.

— Самюэль! — прокричал Хьюго, соскакивая с коня и морщась от резкой боли в голове. Низко наклонившись над уже осипшим псом, он с ожесточенностью рявкнул:

— Тихо!

Пес неуверенно попятился, свесив набок длинный язык. Самюэль, однако, так и не появился. Бормоча ругательства, Хьюго завязал узлом поводья, хлопнул коня по заду, направив его в сторону конюшни, и стал подниматься к боковой двери, перескакивая через ступеньки. Пес следовал за ним по пятам, на этот раз, к счастью, молча. Войдя в просторный передний холл, Хьюго замер на пороге: ему вдруг показалось, что он попал в чужой дом.

Полоса солнечного света тянулась от открытой двери по грязным каменным плитам и упиралась в дубовую скамью у стены и массивный дубовый стол эпохи Тюдоров, покрытые толстым слоем пыли. В этом не было ничего необычного. Но вся середина холла почему-то была уставлена сундуками, круглыми картонками и всякими другими предметами, назначение которых Хьюго сразу и вспомнить не мог. Среди прочих вещей его изумленный взгляд привлекла большая клетка с попугаем. Рассмотрев ее более пристально, он заметил, что у птицы была лишь одна нога. Попугай же, увидев Хьюго, наклонил голову и разразился самыми грязными ругательствами, которые когда-либо доводилось слышать Латтимеру за десять лет службы в королевском флоте.

Озадаченный, он медленно обернулся, при этом нечаянно наступив на собачий хвост, пушистым веером лежавший на ковре. Пес взвыл.

— Вон! — требовательно сказал Хьюго, не очень надеясь на то, что он подчинится. Пес не двинулся с места, преданно глядя на Хьюго.

Затем взгляд Хьюго упал на шляпную картонку, вернее, на ее нижнюю часть. Крышка картонки была сдвинута и лежала рядом. В коробке, однако, не оказалось никаких шляпок. Вместо них, не веря своим глазам, Хьюго различил среди тряпиц пеструю кошку. Ее раздутые бока ритмично расширялись и сжимались. Несколько секунд — и кошка произвела на свет крошечный мокрый комочек, тут же деловито и умело занялась им. Котенок слепо потыкался в живот матери, нашел разбухший сосок, а кошка в это время вновь принялась рожать.

— А, вот и вы, сэр Хью. Наконец-то! Тут такое творится! Никогда ничего похожего не видал!

Плотный седой мужчина в кожаных штанах и сюртуке, с двумя большими золотыми серьгами в ушах отвлек сэра Хьюго, зачарованно наблюдавшего за рожавшей кошкой.

— Самюэль, черт возьми, что происходит? — резко спросил он. — Что это такое? — Он ткнул пальцем в шляпную картонку.

— Сдается мне, что она решила разродиться, — несколько запоздало заметил Самюэль, разглядывая содержимое шляпной картонки. — Она сама облюбовала эту картонку, и мисс сказала, что раз уж ее срок подошел, то лучше не трогать ее.

— Так. Либо я схожу с ума, — заявил Хьюго, — либо я все еще в пьяном бреду в борделе, а все это какой-то жуткий кошмар. Какая «мисс»?

— О, вы вернулись, я так рада. Теперь мисс Анстей может ехать дальше.

Неожиданно раздавшийся голос был грудным, мелодичным и очень трогательно прерывался. Хьюго медленно поднял голову, и его взор, минуя холл, устремился к двери. Обладательница чудного голоса стояла там, безмятежно улыбаясь.

Комната вдруг поплыла перед глазами Хьюго, словно время повернуло вспять. Перед ним снова появилась Элизабет — такой, какой она была шестнадцать лет назад, в тот день, когда он впервые увидел ее. Это была одновременно она и… не она. Хьюго закрыл глаза, потер виски и вновь открыл глаза. Видение не исчезло. Девушка по-прежнему стояла в дверном проеме, улыбаясь все так же доверчиво.

— Кто вы такая? — требовательно спросил Хьюго, и его голос прозвучал хрипло и надрывно.

— Хлоя.

Она сообщила это таким тоном, как будто ответ был совершенно очевиден.

Хьюго в недоумении потряс головой.

— Простите, но я по-прежнему пребываю в неведении. Девушка нахмурилась, и на лбу у нее появились крошечные морщинки.

— Хлоя Грэшем, — сказала она, наклонив голову, и пытливо взглянула на него, словно пытаясь предугадать его реакцию на это новое заявление.

— Иисус, Мария и Иосиф, — прошептал Хьюго. — Она, должно быть, дочь Элизабет.

Он не мог вспомнить, знал ли когда-нибудь ее имя. В ночь дуэли ей было три года.

— Они отправили вам письмо о моем приезде, — сказала она, и в ее голосе появилась нотка неуверенности. — Вы ведь получили его?

— Кто это — «они»? — Он откашлялся, пытаясь собраться с мыслями после потрясения.

— О, сестры Трент, сэр Хьюго, — словно пропел другой голос. И тут он увидел, что позади девушки, которую он принял за Элизабет, появилась еще одна фигура.

Миниатюрная дама застенчиво шагнула вперед.

— Они руководят семинарией для молодых леди в Болтоне, сэр Хьюго. Они написали вам в прошлом месяце, чтобы предупредить о приезде Хлои.

Обращаясь к Хьюго, дама все время трясла головой, то и дело заламывая руки в митенках, и выглядела такой усталой, что Хьюго, несмотря на кошмарную головную боль, попытался подавить в себе растущее раздражение.

— У вас преимущество, мэм. Кажется, нас не представили друг другу.

— Это мисс Анстей, — вставила Хлоя. — Она направляется в Лондон, ее там ждет место, и обе мисс Трент сочли, что она должна проводить меня. Но теперь, когда она увидела вас и знает, что вы не просто плод…

— Что-что?

— Плод воображения, — весело продолжила она. — Дело в том, что когда мы приехали и никого здесь не застали, мы испугались, что так оно и есть. Но теперь выяснилось, что вы не плод фантазии. Значит, мисс Анстей может вновь отправиться в путь, поскольку она должна приступить к исполнению своих обязанностей через неделю, а от Манчестера до Лондона очень долгий путь.

Хьюго слушал это поспешное путаное объяснение и с некоторым отчаянием спрашивал себя о том, всегда ли она говорит так много и так быстро. Правда, ему тут же подумалось, что он мог бы бесконечно слушать этот божественный голос.

— Полно, Хлоя, ты же знаешь, что я не смогу уехать до тех пор, пока не удостоверюсь, что с сэром Хьюго все в порядке. Ах, Боже мой, да ни за что. Сестры Трент никогда не простили бы меня.

— А, ерунда, — уверенно заявила мисс Грэшем. — Вы же видите: вот он, собственной персоной. Так что можете уезжать с чистой совестью.

У Хьюго появилось ощущение, что через секунду она положит свои маленькие руки на плечи гувернантки и вытолкнет ее из дома. Было совершенно ясно, кто главенствовал в этой паре.

— А мне позволено будет поинтересоваться, почему вы должны остаться здесь? Это, несомненно, большая честь для меня, но все же как-то странно.

— Вы шутите, — сказала Хлоя, однако в ее голосе вновь появилась неуверенность. — Вы — мой опекун, и сестры Трент отправили меня к вам, когда решили, что я… — Она замялась, покусывая губу. — Вообще-то я не знаю, что именно они написали вам в письме, но уверена, что сплошную ложь.

— Ах, Хлоя, милочка, нельзя же так, — забеспокоилась мисс Анстей. — Это так неделикатно, дитя мое.

Хьюго провел рукой по волосам. Ему стало казаться, что он видит какой-то страшный сон.

— Черт побери, я понятия не имею, о чем вы говорите, — сказал он наконец. — Когда я слышал о вас последний раз, вам было три года.

— Но ведь адвокаты, должно быть, сообщили вам о завещании мамы: она назначила моим опекуном вас…

— Так Элизабет умерла? — резко прервал ее он, и сердце у него оборвалось.

Девушка кивнула.

— Три месяца назад. Мы виделись с ней редко — один-два раза в год, наверное, поэтому я не ощущаю утрату так сильно, как следовало бы.

Хьюго отвернулся. Его сердце сдавила щемящая тоска. Внезапно он понял, что всю жизнь он подсознательно надеялся на то, что Элизабет когда-нибудь вновь допустит его в свою жизнь. Он прошел к передней двери, ничего не видя вокруг, не замечая ярких красок этого солнечного дня, и попытался как-то привести в порядок свои мысли.

Неожиданное появление девушки в его доме, несомненно, было связано со странной запиской, которую он получил в прошлом году. Она была доставлена посыльным ему лично из дома вдовы в Шиптоне, что по другую сторону долины. Именно там Элизабет жила после смерти мужа. Записка была написана неразборчивыми каракулями. Элизабет ничего не сообщала ему о себе, а лишь напоминала, что она уверена: он выполнит свое давнее обещание всегда быть к ее услугам — в любой момент, любым образом, в любом месте, как только ей это понадобится. В ее послании не было ни дружеских слов, ни даже намека на то, что она дает ему наконец шанс увидеться с ней, чего он ждал все эти долгие годы. Напротив, у него сложилось впечатление, что ее вынудило что-то обратиться к нему и что даже еле различимая подпись внизу листа была поставлена ею как бы нехотя.

Поэтому записка вызвала тогда в нем яростную злость, и он разорвал ее с твердой решимостью забыть обо всем.

С тех пор как закончилась война и он покинул флот, они жили всего в семи милях друг от друга. Но она ни разу не попыталась связаться с ним, а его честь не позволяла ему пренебречь ее волей, несмотря на то, что прошло столько времени после гибели ее мужа. А потом… Лишь одна наспех написанная записка, требование… А теперь еще и это.

Он вновь повернулся лицом к холлу. Пес подошел к Хлое и сел у ее ног, с обожанием глядя на нее снизу вверх.

— Не удивлюсь, если письмо у вас в кабинет? — заметил Самюэль, изучая свои ногти. — Ну, среди тех, что вы не читали. Я же всегда говорил, что когда-нибудь в них окажется чего-нибудь важное.

Хьюго сердито взглянул на человека, который был для него и товарищем, и слугой с тех самых пор, как двадцатилетним парнем он отправился на флот. Как обычно, Самюэль был прав.

Головная боль, однако, стала просто нестерпимой, и он понял, что больше ни минуты не вынесет этой неразберихи.

— Немедленно уберите пса из дома, — скомандовал он, направляясь к лестнице. — И отнесите эту чертову кошку с ее выводком на конюшню, где ей и место… Накройте чем-нибудь попугая, — добавил он сердито, когда тот выдал еще один пример сомнительного словарного запаса.

— О, нет! — воскликнула Хлоя. — Данте живет в доме…

Хьюго осторожно повернулся к ней.

— Данте? — недоверчиво переспросил он. — Этого пса зовут Данте?

— Да, потому что он из ада. Я спасла его от смерти, когда он был еще щенком. Какие-то негодяи привязали его и разводили вокруг него костер. Я чуть было не назвала его Жанной д'Арк, — заметила она задумчиво, — пока не поняла, что он другого пола.

— Пожалуй, я больше не хочу ничего слышать, — заявил Хьюго. — Вернее, я точно знаю, что не хочу больше ничего слышать, — с нажимом выговорил он каждое слово. — Я еще не ложился сегодня, так что отправлюсь наверх, где я, может быть, помолюсь впервые с тех пор, как покинул детскую. Я очень надеюсь, что мои молитвы будут услышаны, и когда я проснусь… — он сделал широкий жест рукой, — все это окажется лишь жутким плодом искаженного воображения.

Едва он произнес эти слова, попугай разразился ужасной имитацией пьяной истерики.

— Сейчас же уберите отсюда этот зверинец! — как можно более решительно заявил напоследок сэр Хьюго и отправился в тишину своей спальни.

За его спиной раздавались жалобные всхлипывания мисс Анстей.

По ночам он страдал хронической бессонницей, а вот днем ему иногда удавалось вздремнуть. Десять лет ночных вахт в море превратили дневной отдых в прочную привычку, и он был рад этому, поскольку кошмары чаще преследовали его ночью и гораздо реже днем, когда он ненадолго забывался.

Хьюго небрежно сбросил одежду на пол, забрался в постель и с облегчением закрыл глаза. Как только не стало яркого света, стук в висках несколько поутих. Он даже думать не хотел об Элизабет и об этой девчонке, которая была так похожа на нее и в то же время была совсем другой… Это какая-то ошибка. Ее место в Шиптоне, в семье Грэшем.

Внезапно он представил себе жестокое лицо Джаспера Грэшема, и сон как рукой сняло. Джаспер был сыном Стивена. Он совершенно не годился на роль воспитателя молодой девушки. Может быть, именно этого пыталась избежать Элизабет? Но в каком бреду могла ей прийти в голову мысль, что убийца ее мужа может стать девочке хорошим опекуном? Он, отшельник, который искал забвение в пьянстве и распутстве.

Хьюго застонал и перевернулся на другой бок. Через открытое окно снизу донесся стук колес отъезжавшей кареты по булыжникам внутреннего дворика. У него было появилась надежда на то, что этот экипаж увозит обеих пассажирок и многочисленное зверье и что, когда он проснется, весь этот бред будет уже в прошлом. Но, как ни странно, одновременно у него было и сильное предчувствие, что в его жизни произойдут глубокие перемены.