"Левая рука тьмы" - читать интересную книгу автора (Ле Гуин Урсула К.)

20. ДУРАЦКАЯ ОШИБКА

Где-то в своих записях, которые Эстравен набрасывал во время нашего перехода по Гобрину, он удивлялся, почему его спутник стесняется своих слез, стыдится плакать. В то время я мог бы объяснить ему, что еще большим стыдом, чем слезы взрослого человека, является его страх. А теперь, в вечер его гибели, я шел по Долине Синотт, и меня окружали холод и безмолвие, перед которыми отступил страх. И тут мне стало ясно, что ты можешь плакать, сколько тебе заблагорассудится, но толку от этого нет.

Я был доставлен в Сассинот и посажен в тюрьму, ибо находился в обществе изгнанника, человека вне закона, а, может быть, и потому, что они не знали, как поступить со мной. С самого начала, еще до того, как пришел официальный приказ из Эренранга, они обращались со мной внимательно и вежливо. На этот раз кархидской тюрьмой для меня стала обставленная комната в Башне Лорда Электра; у меня были камин, радио, и пять раз в день меня сытно кормили. Кровать была жесткой, одеяло тонким, пол голым, воздух холодным — как и в любом помещении в Кархиде. Но мне прислали врача, от чьих рук, голоса и манер шло такое спокойствие, которого я никогда не знал в Оргорейне. После его ухода мне показалось, что дверь осталась открытой. Я крикнул об этом, потому что хотел видеть дверь в свою комнату постоянно закрытой, ибо из холла шел холодный воздух. Но у меня самого не было ни сил, ни решимости встать с кровати и закрыть дверь своей тюрьмы. Врач, любезный молодой человек, обладавший поистине материнским добродушием, сказал мне с умиротворяющей уверенностью:

— Пять или шесть месяцев вы недоедали и работали с предельным напряжением сил. Вы вымотали себя. Но теперь вам ничего не надо делать. Лежите и отдыхайте. Лежите столь же спокойно, как замерзшая река в своем русле в долине. Лежите спокойно. И ждите.

Но стоило мне заснуть, и я снова видел себя в грузовике, где мы прижимались друг к другу; провонявшие, дрожащие, нагие, мы теснились друг к другу в поисках тепла — все, кроме одного. Он лежал сам по себе у зарешеченной обледеневшей двери, и рот его был полон запекшейся крови. Он был предателем. Он ушел сам по себе, оставив всех нас, оставив меня. Я просыпался, полный ярости, которая трясла меня до тех пор, пока не разражалась невольными слезами.

Должно быть, я был болен, потому что у меня были симптомы, которыми сопровождается высокая температура, и врач на ночь оставался со мной. Я не помню эти ночи, но у меня остался в памяти свой собственный голос, когда я жаловался ему:

— Он должен был остановиться. Он же видел стражников. Он бежал прямо под их стволы.

Молодой врач долго молчал.

— Вы же не хотите сказать, что он покончил с собой?

— Может быть…

— Это самое худшее, что можно сказать о друге. И я бы не хотел так думать о Харте рем ир Эстравене.

Когда я говорил, я забыл о том презрении, с которым эти люди относятся к самоубийству. Для них, в отличие от нас, такого выхода не существует. Они отрицают его, такое действие, они считают, равносильно предательству самого себя. Для кархидских читателей наших канонов преступление Иуды заключается не в том, что он предал Христа, а в его поступке, отмеченном отчаянием, которым он лишил себя возможности прощения и возврата к жизни: в его самоубийстве.

— Значит, вы не считаете его Эстравеном Предателем?

— И не только я. Здесь много таких, кто никогда не верил в обвинения против него, мистер Ай.

Но эти слова уже не могли утешить меня, и я мог лишь плакать, раздираемый той же мукой.

— Тогда почему же они убили его? Почему он погиб?

На это у него не было ответа, его вообще не существовало.

Я ни разу не был подвергнут формальному допросу. Они лишь интересовались, как с Фермы Пулефен я добрался до Кархида, и спрашивали о содержании кодового послания, брошенного в эфир с их передатчика. Я рассказал им. Информация пошла прямо в Эренранг к Королю. История с кораблем по-прежнему держалась в секрете, но новости о моем бегстве из орготской тюрьмы, мой переход через Лед зимой, мое присутствие в Сассиноте стало широко известно и оживленно обсуждалось. По радио не упоминалось ни участие Эстравена в этой истории, ни его смерть. И все же о ней было известно. Соблюдение тайны в Кархиде является, скорее, вопросом благоразумия или же ее окружает атмосфера всепонимающего умалчивания — запрет на вопросы, но не запрет на ответы. В Бюллетенях говорилось только о мистере Ае, Посланце, но каждый знал, что именно Харт рем ир Эстравен тайком вырвал меня из рук Орготы и вместе со мной прошел через Лед в Кархид, чтобы разоблачить ложь сказок Сотрапезников о моей внезапной смерти от острой лихорадки в Мишноре прошлой осенью.

…Эстравен совершенно точно предсказал эффект, который произведет мое появление; он заблуждался лишь в том, что недооценил его. Ибо из-за иностранца, который больной, недвижимый и бессильный лежал в комнате в Сассиноте, в течение двух дней пали два правительства.

По отношению к правительству Орготы это всего лишь означало, что одна группа Сотрапезников сменила другую группу и взяла под свой контроль все правительственные учреждения Тридцати Трех. Кое-какие тени укоротились, а некоторые стали длиннее, как принято говорить в Кархиде. Фракция Сарфа, которая послала меня в Пулефен, все же удержалась, несмотря на беспрецедентную растерянность, когда ее поймали на прямой лжи и когда Король Аргавен объявил об ожидающемся прибытии Звездного Корабля в Кархид. В этот день партия Обсле, фракция Свободной Торговли, заняла руководящее положение в Зале Тридцати Трех. Так что хоть какую-то службу я им сослужил.

В Кархиде же падение правительства большей частью означало бесчестье и смещение премьер-министра вместе с заменой его кьоремми, хотя случались и покушения, и отречения от престола, и убийства. Моя несомненная ценность в международных играх с шифтгреттором плюс моя защита и соучастие (в деле с Эстравеном), придали моему престижу вес, настолько превосходящий его, что он тут же подал в отставку и, как я позже узнал, еще до того, как правительство Эренранга узнало, что я связался с кораблем. Получив предупреждение от Тесишера, он ждал только известия о смерти Эстравена, после чего и подал в отставку. Он потерпел поражение и удовлетворил жажду мести — и то, и другое в одно и то же время.

Как только Аргавену все стало известно, он прислал мне приглашение тут же явиться в Эренранг и вместе с тем любезное разрешение на оплату всех моих расходов. Сассинот был столь же любезен, решив отправить со мной молодого врача, потому что я был еще далек от нормального состояния. Мы проделали путь на вездеходе. Я запомнил только часть его; двигались мы спокойно и неторопливо, с долгими ожиданиями грейдера, чтобы расчистить дорогу, и долгими ночами в гостиницах. Путешествие заняло у нас только два или три дня, но оно показалось мне бесконечно долгим и не оставившим ничего в памяти, кроме той минуты, когда мы миновали Северные Ворота Эренранга и углубились в узкие тенистые улицы, забитые снегом.

Теперь я чувствовал, что сердце мое ожесточилось и голова стала совершенно ясной. И хоть это краткое путешествие немало утомило меня, я чувствовал прилив сил. Сил, которые прихлынули ко мне по привычке, потому что я наконец оказался в знакомом мне месте, в городе, в котором я жил и работал больше года. Я узнавал улицы, башни, сумрачные дворики, дорожки и фасады Дворца. Я знал, чего мне нужно тут желать. И первым делом мне было ясно, что после смерти моего друга я должен завершить дело, из-за которого он погиб. Я должен положить замковый камень в эту арку.

В воротах Дворца мы узнали, что дан приказ поместить меня в один из домов для гостей в пределах стен Дворца. То была Круглая Башня, что говорило о высочайшем уважении к моему шифтгреттору, оказанному мне при дворе: это было не столько благоволение Короля, сколько признание моего высокого статуса. Здесь обычно размещались послы дружественных государств. То было хорошим знаком. По пути к моему обиталищу мы прошли мимо Красного Углового Здания, и я бросил взгляд на узкий сводчатый проход, на голые ветви деревьев над прудом, серую гладь льда и на дом, который по-прежнему стоял пустым.

В дверях Круглой Башни я был встречен человеком в белом плаще и пурпурной рубашке, с серебряной цепью на плечах: Фейкс, Предсказатель из Крепости Азерхорд. Увидев его прекрасное, нежное и доброе лицо, первое лицо знакомого мне человека, которого я встретил за много дней, нахлынувшая на меня волна облегчения смягчила мою напряженность. Когда Фейкс взял мои руки редким в Кархиде жестом приветствия и назвал меня своим другом, я не мог не ответить на его теплоту.

Ранней осенью он был послан в кьоремми своим районом, Южным Рером. Избрание в члены совета обитателей Крепостей Хандарры не является чем-то необычным; скорее, необычностью явилось то, что Ткач согласился принять это предложение, которое, я был уверен, Фейкс, скорее всего, отверг бы, если бы его не беспокоила политика правительства Тибе и то направление, по которому он вел страну. Поэтому он снял золотую цепь Ткача и возложил на себя серебряную цепь Советника; носил он ее недолго, ибо лишь с Терна стал членом Хес-кьоремми или Внутреннего Совета, который должен был служить противовесом премьер-министру, и именно Король попросил его принять эту должность. Чувствовалось, что он на пути к тому высочайшему посту, с которого меньше года назад был свергнут Эстравен. Политические карьеры в Кархиде стремительно взлетают вверх и так же стремительно рушатся.

До того, как мне предстояло увидеть еще кого-либо или как-то объявить о своем формальном прибытии, мы немало говорили с Фейксом в Круглой Башне, холодном, помпезном, маленьком домике. Вглядываясь в меня своими ясными глазами, он спросил меня:

— Сюда должен опуститься корабль, мы ждем его приземления: корабль куда больший, чем тот, на котором вы спустились на остров X орден три года назад. Это верно?

— Да. То есть, я послал сигнал, после которого они должны готовиться к спуску.

— Когда он явится?

Когда я понял, что не знаю даже, какой сейчас день месяца, я начал соображать, в каком незавидном положении недавно находился. Я должен был отсчитать время назад до дня, предшествовавшего смерти Эстравена. Когда мне стало ясно, что корабль, если он находится на минимальном расстоянии, должен уже вращаться на планетарной орбите, ожидая сигнала от меня, я испытал еще одно потрясение.

— Я должен связаться с кораблем. Они будут ждать указаний от меня. В каком месте, по мнению Короля, они должны опуститься? Это должна быть необитаемая местность, и достаточно обширная. Мне надо получить доступ к передатчику и…

Все было организовано быстро и без задержек. Бесконечные проволочки, ранее вызывавшие у меня раздражение, когда я имел дело с правительством Эренранга, растаяли и исчезли, как льдина в весеннем половодье. Колесо удачи продолжало вращаться… На следующий день я получил аудиенцию у Короля.

Эстравену потребовалось полгода, чтобы организовать нашу первую встречу. Он должен был отдать жизнь, чтобы состоялась вторая.

Я был слишком усталым, чтобы в это время испытывать страх и кое-что другое, о чем я продолжал думать, и это заставило умолкнуть инстинкт самосохранения. Я пересек огромный красный холл, осененный пыльными знаменами, и остановился перед возвышением, где полыхали три огромных камина, поленья в которых шипели, выбрасывая искры. Король сидел у центрального камина, облокотившись на стол.

— Садитесь, мистер Ай.

Расположившись по другую сторону от огня, в свете пламени я увидел лицо Аргавена. Он выглядел больным и старым. Он напоминал женщину, потерявшую своего ребенка, мужчину, потерявшего сына.

— Итак, мистер Ай, ваш корабль готов к посадке.

— Он приземлится в Атхтен Фене, как вы того и пожелали, сир. Он спустится вечером, в начале Третьего Часа.

— А что, если они промахнутся? Тогда они сожгут все окрестности?

— Они спускаются точно по радиолучу; все приготовлено и организовано. Промахнуться они не могут.

— И сколько их там — одиннадцать? Это верно?

— Да. Поводов для опасений нет, милорд.

Руки Аргавена дернулись, но он сдержал себя.

— Я больше не боюсь вас, мистер Ай.

— Рад слышать.

— Вы исправно служили мне.

— Но я не ваш слуга.

— Знаю, — равнодушно сказал он. Повернувшись к огню, он закусил нижнюю губу.

— По-видимому, мой передатчик, мой ансибл в руках Сарфа в Мишноре. Но когда корабль приземлится, на борту у него будут ансиблы. Таким образом, если вы согласны, я могу обрести звание Полномочного Посла Эйкумены, что даст мне право вести переговоры и подписать договор о сотрудничестве с Кархидом. При помощи ансибла наши соглашения будут утверждены Хайном и Столпами.

— Очень хорошо.

Больше я ничего не сказал, потому что он потерял ко мне всяческий интерес. Носком сапога он пододвинул бревно в пламени камина, где взвился вихрь искр.

— Какого черта он обманывал меня? — чуть не закричал он и в первый раз в упор взглянул на меня.

— Кто? — спросил я, не отводя глаз от его взгляда.

— Эстравен.

— Он хотел, чтобы вы сами не обманывали себя. Когда вы стали оказывать предпочтение группе, недружелюбно относящейся ко мне, он постарался убрать меня с ваших глаз. Он дал мне возможность предстать перед вами, когда наша встреча могла убедить вас принять Миссию Эйкумены и прислушаться к ее словам.

— Почему же он ни слова не сказал мне о том огромном корабле, что висел над нами?

— Потому что он ничего не знал о нем: пока я не оказался в Оргорейне, я ни с кем не говорил о нем.

— Прекрасное место, чтобы распустить языки нашли вы вдвоем. Он пытался заставить Орготу принять вашу миссию. Он все время работал с этими Свободными Торговцами. И вы скажете мне, что он не был предателем?

— Нет, он не был предателем. Он понимал, что какой бы народ не вступил в союз с Эйкуменой, остальные вскоре последуют за ним, к чему все и идет: как только вы заключите союз, за вами последуют и Сит, и Перунтер, и Архипелаг. Он очень нежно и преданно любил свою страну, но он не мог служить только и исключительно ей или вам, сир. Он служил тому, чему служу и я.

— Эйкумене? — удивленно спросил Аргавен.

— Нет. Человечеству.

Говоря эти слова, я не был уверен, что они заключали в себе полную правду. Здесь была только часть правды, лишь один аспект ее. Такой же правдой было бы утверждение, что все действия Эстравена диктовались чисто личной преданностью, привязанностью, чувством ответственности и дружбы по отношению к единственному человеческому существу — ко мне. Но и это не было полной правдой.

Король не ответил. Его мрачное и задумчивое лицо снова было обращено к огню.

— Почему вы связались с кораблем до того, как сообщили о вашем возвращении в Кархид?

— Чтобы заставить вас действовать, сир. Послание к вам могло первым делом попасть на глаза Лорду Тибе, который не замедлил бы передать меня Орготе. Или приказал бы всадить мне пулю в лоб. Ведь из-за него был убит мой друг.

Король ничего не сказал.

— Моя собственная жизнь в сущности значит не так уж много, но у меня были и остаются обязанности перед Геттеном и перед Эйкуменой, у меня есть задача, которую я должен исполнить. И потому первым делом я связался с кораблем, чтобы обеспечить себе возможность достигнуть этой цели. Такой совет дал мне Эстравен, и он был прав.

— Все правильно. Во всяком случае они опустятся у нас, и мы будем первыми… Они все похожи на вас, а? Извращенцы, постоянно в кеммере? Нам придется поломать себе голову, как бы принять их с почетом… Свяжитесь с Лордом Горчерном, камергером, и сообщите ему условия почетной встречи. Чтобы не было ни малейшего повода для обид, никаких накладок. Мы разместим их во Дворце, если они сочтут его подходящим для себя. Я хочу оказать им честь. Вы пару раз оказали мне неоценимые услуги, мистер Ай. Вы дали повод обвинить Сотрапезников во лжи, а теперь мы их оставим в дураках.

— Но они будут вашими союзниками, милорд.

— Знаю! — вскрикнул он. — Но первым будет Кархид — первым Кархид!

Я кивнул.

Помолчав, он спросил:

— Как это было… как вы прошли через Лед?

— Нелегко.

— Если перед Эстравеном предстает такая дикая дорога, он тянет до конца. Он крепок как железо. И никогда не выходит из себя. Мне очень жаль, что он погиб.

Я не нашелся, что ответить.

— Ваши… ваши земляки получат у меня аудиенцию завтра днем во Втором Часу. Что вы еще хотели бы услышать?

— Милорд, можете ли вы отменить Указ об Изгнании Эстравена, очистить его имя?

— Еще нет, мистер Ай. И не торопите меня. Что еще?

— Больше ничего.

— Тогда можете идти.

Даже я предал его. Я сказал, что не позволю кораблю опуститься, пока с него не будет снято наказание и не будет восстановлена честь его имени. Настаивая на этих условиях, мне пришлось бы отбросить в сторону то, ради чего он умер. И это не помогло бы ему вернуться из той дали, куда он ушел.

Остаток дня прошел в обществе Лорда Горчерна и других, вместе с которыми мы занимались вопросами приема и размещения команды корабля. Затем вездеход доставил нас к Атхтен Фену, примерно в тридцати милях к северо-востоку от Эренранга. Посадочная площадка размещалась на окраине большого пустынного района, столь густо заросшего кустарником, что тут было немыслимо ни селиться, ни вести сельское хозяйство, и сейчас, в середине Иррема, пустынные замерзшие пространства были покрыты толстым слоем снега. Радиомаяк был в действии весь день, и с корабля уже был получен подтверждающий сигнал.

Приближаясь к Геттену, команда должна была видеть на экранах корабля и линию терминатора, проходящую через Великий Континент, от Залива Гаттен до Пролива Чаризун, и вершины Каргава, по-прежнему залитые солнцем, и россыпи звезд, потому что уже приближались легкие сумерки.

Корабль спускался в грохоте и сиянии славы, и пар с ревом рванулся вверх белыми клубами, когда стабилизаторы опустились в огромное озеро воды и грязи, родившееся под ударом тормозных двигателей; под этой вязкой поверхностью была вечная мерзлота, крепкая как гранит, опустившись на которую, корабль лишь слегка покачнулся и застыл, окруженный водной гладью, которая уже стала схватываться льдом — огромная изящная рыба, балансировавшая на хвосте, и его силуэт отливал темным серебром в сумерках, спустившихся на Зиму.

Стоявший рядом со мной Фейкс из Азерхорда, заговорил, едва лишь смолк грохот спускающегося корабля.

— Я счастлив, что мне при жизни довелось увидеть это, — сказал он.

Эти же слова произнес Эстравен, когда перед его глазами предстал Лед, дышащий смертью; то же он мог сказать и этой ночью. Чтобы избавиться от охватившей меня горькой печали, я двинулся через снежные завалы к кораблю. Обшивка его уже покрылась легкой изморозью, и когда я подошел ближе, распахнулся входной люк, из которого скользнул трап, легко коснувшийся льда. Первой в проеме люка показалась Ланг Хео Хью, конечно, совершенно не изменившаяся со времени нашей последней встречи, которая состоялась три года назад для меня и лишь пару недель для нее. Увидев меня, и Фейкса, и всех прочих из сопровождавшего меня эскорта, она остановилась у подножия трапа и торжественно произнесла на кархидском языке:

— Я пришла с дружбой.

Для нее все мы были чужими. Я дал возможность Фейксу первым приветствовать ее.

Он представил меня ей, и она подошла, протягивая мне правую руку, как это принято у нас, но вглядевшись в мое лицо, она воскликнула:

— О, Дженли! Я не узнала тебя! — Было так странно после столь долгих лет услышать женский голос. И остальные, подчинившись моему совету, вышли из корабля: малейший признак недоверия в этом смысле мог бы обидеть сопровождающих меня кархидцев, нанести урон их шифтгреттору. Все высыпали наружу, встречая кархидцев с изысканной любезностью. Я знал всех членов экипажа, и все же мне было так странно смотреть на них. Странными были их голоса для меня: то слишком низкими, то излишне высокими. Они казались мне группой больших и странных животных двух видов: большие обезьяны с умными глазами, в которых светится похоть, ибо все они в кеммере… Они жали мне руки, притрагивались ко мне, обнимали меня.

Я постарался взять себя в руки, и пока мы ехали на вездеходе обратно в Эренранг, торопливо изложил Хео Хью и Тюлье самое важное, что им нужно было знать о ситуации, в которой они оказались. Когда мы прибыли во Дворец, я сразу же пошел к себе.

Появился врач из Сассинота. Его тихий голос, и его лицо, молодое серьезное лицо, не мужчины и не женщины, а просто человеческое лицо вселили в меня спокойствие и дали облегчение… Но, посоветовав мне улечься в постель и дав мне какие-то слабые транквилизаторы, он сказал мне:

— Я видел ваших друзей Посланцев. Как чудесно, что к нам спустились люди со звезд. И я при жизни успел увидеть их!

Он был полон восхищения и отваги, которые так высоко ценимы духом Кархида — да и людьми тоже — и хотя я не мог разделить его чувства, что-то объяснять ему, спорить с ним было бы актом невежества. И я сказал, вложив в свои слова полную искренность, хотя и сам не очень верил в нее:

— Это в самом деле восхитительное событие для всех — открытие нового мира, нового человечества.

В конце весны, когда месяц Тува подходил к завершению, разлив весеннего половодья вошел в берега, снова освободив дороги для путешествия, я взял отпуск в моем маленьком посольстве в Эренранге и двинулся на восток. Мои люди ныне были во всех уголках планеты. После того, как нам было разрешено пользоваться воздушным транспортом, Хео Хью вместе с тремя другими взяла аэрокар и полетела в Сит и на Архипелаг, которых я совершенно не знал. Другие были в Оргорейне, а еще двое в Перунтере, куда весна приходит на несколько недель позже. Тюлье и Ки'эста прекрасно чувствовали себя в Эренранге и могли справиться с любыми сложностями. Все шло спокойно. Кроме того, корабль, который сразу же отправился на Зиму с космодрома одного из его ближайших соседей, не мог прибыть раньше, чем через семнадцать лет по планетарному времени, ибо Геттен был маргинальным миром, находившимся на самом краю пределов обитаемых миров. За ним располагался Приток Южного Ориона, а за ними не было обнаружено ни одного мира, населенного людьми. От Зимы до самых развитых миров Эйкумены лежал долгий путь — пятьдесят лет до Хайн-Давенанта, колыбели нашей расы, а чтобы добраться до Земли, потребовалась бы целая жизнь. Спешить было некуда.

Я пересек Каргав, где в это время года были открыты нижние перевалы, и двинулся по дороге, которая вилась вдоль берегов Южного моря. Я навестил первую деревню, в которой остановился, когда три года назад рыбаки перевезли меня с острова Хорден; обитатели этого Очага встретили меня без малейших признаков удивления. Неделю я провел в большом портовом городе Татхере в устье Энча, и с первыми летними днями направился пешком в Землю Керма.

Я шел на восток, уклоняясь к югу, шел по зелёной лесистой стране, равнины которой пересекали большие реки, и на берегах их стояли одинокие дома, пока не пришел к Ледяному Озеру. К югу от него за холмами был виден тот свет, который был так мне знаком: тусклая мертвенная белизна неба, отражающая льды и снега, лежащие под ним. Там был Лед.

История Эстре уходила в непроглядную даль веков. Его Очаги и все строения были возведены из серого камня, вырубленного из окрестных скал. Вокруг были суровые и мрачные места, пронизанные свистом ветра.

Я постучал, и дверь открылась.

— Прошу гостеприимства вашего Домена, — сказал я. — Я был другом Терема из Эстре.

Тот, кто открыл мне дверь, стройный, серьезный молодой человек лет девятнадцати или двадцати, молча выслушал мои слова и так же молча пригласил меня к Очагу. Он провел меня в умывальню, в комнату, где я переоделся, в большую кухню и лишь убедившись, что незнакомец привел себя в порядок и поел, он оставил меня в спальне, узкие прорези окон которой смотрели на серую гладь озера и на сумрачные заросли тора, которые простирались между Эстре и Стоком. Мрачный дом в суровой стране. В огромном камине гудело пламя, давая, как всегда больше глазу и духу, чем плоти, ибо каменные стены и пол, и ветер, летящий с гор, покрытых Льдом, требовали почти все тепло. Но я уже не мерз так, как в первые два года на Зиме, теперь я уже прожил достаточно в этой холодной стране.

Через час или около того мальчик (стремительное изящество его движений и внешнего облика говорили о нем, скорее, как о девочке, но она не могла бы хранить столь суровое молчание) пришел сказать мне, что Лорд Эстре готов принять меня, если я буду настолько любезен пожаловать к нему. Я пошел вслед за ним по лестницам и по бесконечным коридорам и проходам, в которых так хорошо можно играть в прятки. Вокруг нас шныряли дети, то и дело натыкаясь на нас; малыши порой вскрикивали от удовольствия, а подростки чуть постарше, как тени, скользили из двери в дверь, прижимая ладони ко ртам, чтобы не рассмеяться. Маленький толстячок лет пяти или шести запутался в моих ногах и, рванувшись вперед, схватил за руку моего сопровождающего в поисках защиты.

— Сорве! — выдохнул он, не отрывая от меня широко раскрытых глаз, — Сорве, я побегу прятаться в пекарню! — И покатился дальше, как кругленький камешек. Молодой человек по имени Сорве, ничуть не взволновавшись, последовал дальше, пока не привел меня к Внутреннему Очагу Лорда Эстре.

Эстванс Харт рем ир Эстравен был стар, за семьдесят, и артрит поразил его, заставив скрючиться некогда высокую фигуру. Но сейчас он, выпрямившись, сидел у огня в кресле на колесиках. Его широкое лицо было изборождено следами времени, как скала, постоянно стоящая на ветру: он был спокоен, до жути спокоен.

— Вы Посол Дженри Ай?

— Это я.

Он смотрел на меня, а я на него. Терем был сыном, плоть от плоти этого старика. Терем был младшим сыном; старшим был Арек, чьим голосом я говорил с ним, когда мы мысленно общались, оба ныне были мертвы. В этом спокойном, усталом твердом лице, от которого я не отрывал взгляда, я не видел ничего общего с внешностью моего друга. В нем не было ничего, кроме непреклонного убеждения, что Терем мертв.

Я был дурак, я сделал глупость, придя в Эстре, где надеялся найти утешение. Его здесь мне не найти; да и почему путешествие в те места, где провел свое детство мой друг, должно было что-то дать мне, заполнить пустоту, которую он оставил по себе, утешить угрызения совести? Теперь ничего уже не изменить. Мой приход в Эстре, может быть, преследовал другую цель, которой я должен постичь.

— Я был рядом с вашим сыном в те месяцы, что предшествовали его смерти. Я был с ним, когда он погиб. Я принес вам записи, которые он вел. И если я могу что-то рассказать вам об этих днях…

Выражение лица старика не изменилось. Спокойствие не покинуло его. Но молодой человек, сделав внезапное резкое движение, вышел из тени и остановившись в луче света, падавшем из окна, и озаряемый неярким пламенем камина, хрипло сказал:

— В Эренранге его по-прежнему зовут Эстравен Предатель.

Старый лорд посмотрел на мальчика, а потом снова на меня.

— Это Сорве Харт, — сказал он, — наследник Эстре, сын моего сына.

Здесь не запрещались кровосмесительные связи, теперь я хорошо знал это. Это было странным лишь для меня как для землянина, и удивление, которое я испытал, увидев пламя, пылавшее в душе моего друга, в этом мрачноватом мальчике из далеких краев, заставило меня молча застыть на месте. Заговорив, я почувствовал, что с трудом владею своим голосом.

— Король отменит свой указ. Терем не был предателем. И какое имеет значение, если даже дураки и называют его так?

Старый лорд медленно и торжественно склонил голову.

— Имеет, — сказал он.

— Вы вместе пересекли Лед Гобрина, — сказал Сорве, — вы с ним?

— Мы с ним.

— Я хотел бы послушать это предание, Господин мой Посол, — очень спокойно сказал старый Эстванс.

А мальчик, сын Терема, сказал, запинаясь:

— Вы расскажете нам, как он погиб? И еще… вы поведаете нам о других мирах среди звезд… о других людях, об иных существах?