"Пропавший мальчик, пропавшая девочка" - читать интересную книгу автора (Стауб Питер)Глава 7Поначалу похожая на простое любопытство одержимость мальчика развивалась тихо и без малейшего признака назойливости, которую в скором времени она обретет. Марк и Джимбо вышли покататься на скейтбордах – вернее, улучшить мастерство катания, которое вряд ли можно было назвать впечатляющим, – а заодно позлить кое-кого из соседей. Раз за разом ребята убеждались, что среднестатистический взрослый не может спокойно смотреть на подростка на скейтборде. Что-то в комбинации мешковатых джинсов, согнутых коленей, бейсбольной кепки козырьком назад и фиберглассовой доски, с грохотом летящей на четырех колесах, заставляло среднестатистических взрослых мужчин учащенно дышать и тихо звереть. И чем дольше длилось зрелище, тем больше они зверели. А если скейтбордист падал, они кричали: «Ты не ушибся, паренек?» Неудивительно, что в городе Миллхэйвен не нашлось места для скейтбордистов, оборудованного всякими премудростями типа рампы, «полутрубы», чаши. Взамен в городе имелись автостоянки, ступени муниципальных зданий, строительные площадки и несколько холмов. Самые лучшие из автостоянок оккупировали, как правило, ребята постарше, которые терпеть не могли «чайников» вроде Марка и Джимбо и насмехались над их снаряжением, а то и пытались отобрать его, хотя сами были экипированы отменно. Марк как-то увидел в «Леджере» объявление, размещенное двадцатилетним хиппи с дредами[12] по имени Джеффи Матущак, который решил расстаться со спортом и окунуться в духовную жизнь в Индии, поэтому предлагал купить две его доски за пятьдесят долларов. Последние свои деньги они потратили на покупку через Интернет специальных ботинок «Ди-Си Мантика». Снаряжение Джимбо и Марка смотрелось здорово, чего не скажешь об умении им пользоваться. Опасаясь насмешек и унижения, они тренировались то на спортивной площадке в Куинси, то на широких ступенях окружного музея, что в центре города, но большей частью – на улицах, поблизости от своих домов, особенно на Мичиган-стрит, в одном квартале на запад. В день, когда одержимость Марка впервые заявила о себе, он проехал на доске мимо входа в переулок, выкатился по Мичиган-стрит и, сделав лихой финт, чуть склонился вперед, расставив в стороны руки. Мичиган-стрит сбегала вниз гораздо круче, чем Сьюпериор-стрит, и делала довольно резкие повороты, в память о которых на руках и ногах обоих друзей имелось изрядное количество синяков. С Джимбо в двадцати–тридцати футах за спиной Марк опять лихо – и достойно подражания – зарулил за угол Вот тут-то и поджидал его поворотный момент. Марк вдруг заметил то, чего никогда прежде не замечал, просто не обращал внимания, несмотря на то что увиденное годами находилось на этом самом месте, буквально за углом. Это был маленький дом, не поддающийся описанию или классификации, за исключением разве что нежилого и заброшенного вида пустующего явно не один год здания. Осознав, что наверняка видел этот домишко тысячи раз, Марк удивился, почему он никогда не обращал на дом внимания. Взгляд его скользил по фасаду, не задерживаясь ни на чем До сего момента здание словно отступало на недостойный внимания задний план. Это так поразило Марка, что он спрыгнул с доски и ударом ногой по концу подкинул ее. На этот раз трюк сработал четко: подпрыгнув, доска встретила поджидавшую ее руку. С грохотом подкатил Джимбо и остановился рядом, опустив ногу с доски на тротуар. – Йоу[13] ведущий, – окликнул он, – чего встал? Марк ничего не ответил. – Чего ты там узрел? – Да вон, дом, – Марк показал рукой. – И что? – А он здесь раньше был? В смысле, ты – Слышь, чувак, он тут сто лет стоит, – ответил Джимбо. Он прошел несколько шагов вперед, и Марк за ним следом – И я видел. И ты видел Видим этот дурацкий дом каждый раз, когда катим по этой улице. – Да клянусь тебе, я его не видел. Ни разу в жизни. – Не гони. Джимбо сделал несколько осторожных шагов вперед, затем обернулся и изобразил на лице скуку. Разозлившись, Марк напустился на него: – Я гоню? А какого черта мне вдруг приспичило гнать об этом, а? Пошел ты, Джимбо! – И тебя туда же, Марки-Марк. – Не называй меня так. – А ты не гони. Да ну, бред какой-то. И эту бетонную стенку тоже, скажешь, не видел, а? – Бетонную стенку? Марк будто на ватных ногах сделал несколько трудных шагов и остановился возле друга. – Да за твоим домом На другой стороне переулка, напротив твоего уродского забора. Деревянный забор, который много лет назад Филип Андерхилл приколотил по обеим сторонам наглухо запертых ворот в дальнем конце их маленького заднего двора, так покосился, что едва не касался земли. – А, ну да, – сказал Марк. – Такая стена с колючей проволокой поверху. А она-то при чем? – Она идет позади того дома, дурик. А дом тот – прямо позади вашего. – Да… Точно. – Марк скосил глаза на дом. – А у него что, номера нет? Ржаво-коричневые дыры пятнали обесцвеченную полоску рамки, где когда-то красовался номер. – Кто-то сорвал. Плевать. Посмотри, какой на той стороне. Марк глянул на ближайший дом на противоположной стороны улицы. – Тридцать три двадцать один. – Он перевел взгляд на Джимбо, затем с доской под мышкой направился вверх по низкому холму, пока не остановился перед брошенным домом и не разглядел табличку на следующем здании. – Тридцать три двадцать пять. – Значит, какой у этого? – Три тысячи триста двадцать третий… Ей-богу, не видел я его тут раньше, – ответил Марк и захихикал над абсурдностью сказанного. Джимбо ухмыльнулся и покачал головой: – А теперь, господа, когда перед вами давно всеми забытый… – Здесь был пожар, – перебил Марк. – Посмотри на крыльцо. – Угу, – буркнул Джимбо. Деревянный пол крыльца и кирпичная стена на четыре фута вверх под первым фронтальным окном были в черных подпалинах. Эти следы давнего пожара напоминали выцветающий синяк, но не рану. Дом вобрал огонь в самое себя. – Очень похоже на поджог, – сказал Джимбо. Марк будто наяву увидел, как ручейки огня бегут по крыльцу, пламя лижет кирпичи, затем опадает, слабеет и умирает. – Его сожжешь, как же, – проговорил он. – Вон, глянь – само потухло. – Он сделал шаг вперед, но недостаточно широкий, чтобы поставить ногу на первый прямоугольный камень пешеходной дорожки к дому. На лице его застыло смущенное и рассеянное выражение. – Он ведь пустой, да? Там никто не живет. – Ну, – кивнул Джимбо. – Странно, правда? – По-моему, это ты странный. – Отстань. Нет, ты прикинь: ты видел хоть один пустой дом в районе вокруг парка Шермана? Или слышал про такой? – Не-а. Зато видел этот. В отличие от тебя. – Но почему его бросили? Эти здешние домики – настоящая находка, если только ты не конченый расист, как мой папаша. – Мой папаша недалеко ушел от твоего, – сказал Джимбо. Заклятый враг всех скейтбордистов Скип – древний, старше своего хозяина Омара Хилльярда, большеносый пес – с трудом поднялся на ноги и выдал звучное, начисто лишенное угрозы «гав». – Я к тому, – продолжил Джимбо, – что домик-то не из тех, что с этими, как его, парапетами-балюстрадами, как Мюнстер-хаус Он такой же, как все в этом районе. Как твой, например. Марк видел, что так оно и есть. За исключением слишком узкого крыльца и низко свисавшей высокой крыши, здание очень походило на дом Андерхиллов. – Как думаешь, он давно пустует? – Давно, – ответил Джимбо. Черепица с крыши во многих местах обвалилась, краска на оконных рамах облупилась. Несмотря на то что светило солнце, окна казались непроницаемо черными. Нерешительность и какая-то сложная утонченность нового чувства удерживали Марка, не позволяя пройти по дорожке, взбежать по ступеням крыльца и заглянуть в эти черные окна: что бы ни скрывалось там, за ними, оно заслужило право навеки остаться в покое. Мальчику так не хотелось, чтобы нога его касалась камней этой дорожки и ступеней крыльца. И тут произошло странное – Марк внезапно почувствовал, что неприязнь была взаимной: сама пустота и заброшенность дома будто вырабатывали силовое поле, распространявшееся до первого камня дорожки. Сам здешний воздух отвергал гостя и выталкивал назад. И все же… – Что-то я не врубаюсь. Как я мог не видеть его раньше? – Марку вдруг пришло на ум сравнение: дом напоминал крепко сжатый кулак. Два следующих часа Джимбо и Марк провели, катаясь по Мичиган-стрит, повторяя ее повороты, запрыгивая на тротуар и спрыгивая оттуда на проезжую часть. Шума они производили не меньше, чем пара мотоциклистов, но никто не высунулся, чтобы сделать им замечание. Каждый раз, проезжая мимо пустого дома и всматриваясь в него, Марк ждал, что здание вот-вот растворится, снова станет неприметным, но оно продолжало являть себя с той же удивительной четкостью, как и тогда, когда он первый раз выкатился из-за угла и обратил на него внимание. Дом номер 3323 по Северной Мичиган-стрит заявил о своем существовании и теперь никуда отсюда не денется. Одержимость, способная, как и все одержимости, изменить в жизни человека все, вползла в душу Марка. Тем вечером во время ужина Марк заметил, что мать выглядит чуть более смущенной и растерянной, чем обычно. Она приготовила запеченную вырезку, которую он и отец нашли восхитительной. После дежурных поверхностных и безразличных вопросов о том, как прошел его день, и получения дежурных безразличных уклончивых ответов Филип сконцентрировался на отвлеченных вопросах. Но вместо того чтобы говорить о кознях и героизме на линии фронта отдела по работе с клиентами газовой компании, мать, казалось, вела какой-то тайный разговор, который слышала она одна. Мысли Марка то и дело возвращались к дому на Мичиган-стрит. Теперь Марк жалел, что не решился подойти к дому, подняться на крыльцо и заглянуть в окно. Воспоминание о чувствах, испытанных перед домом, выветрилось не полностью, оставив легкую напряженность: словно, если бы он решился, это могло стать нарушением… Нарушением чего? Частной жизни? У брошенного дома нет никакой частной жизни. Хотя… Он припомнил свое ощущение: – Что-то ты сегодня тихий, Марк, – заметил отец. – Не цепляй Марка. Все у него отлично, – безжизненным голосом проговорила мать. – Разве я его цепляю? Может, я и тебя цепляю? – Не знаю. А ты знаешь? Марк наблюдал, как мать собирает вилкой крошечные кусочки мяса и подгребает их к краю тарелки. Отец собирался высказаться по поводу его поведения, и Марк, в спешке пытаясь придумать повод улизнуть из столовой, сказал: – Меня там Джимбо ждет… – Бог простит тебе, если Джимбо подождет еще немного. Чем таким важным вы собираетесь заняться? – Ничем. – Чтоб я не слышал грохота ваших досок, как только начнет темнеть. Ты меня понял? – Понял, хорошо, – сказал Марк и унес в кухню свою тарелку прежде, чем отец припомнил, что у его раздражения была и другая причина помимо обычной – взросления сына. Растеряв ослепительное золото полудня, солнечный свет потускнел и приобрел рассеянный скоротечный оттенок желтого, который упал на Марка Андерхилла с силой терпкого аромата или сочного гитарного аккорда. Марку показалось, что он слышит стрекот насекомого, и тут же звук оборвался. Мальчик побежал. За покосившимся забором, о котором упомянул Джимбо, лежал восьмифутовый пыльный переулок, а за ним поднималась стена из бетонных блоков, о которой тоже говорил Джимбо. Если ту стену повалить, она ляжет четырнадцатифутовым бетонным одеялом, и тройные жилы колючей проволоки, бегущие по верху стены, будут чуть-чуть не доставать до разваливающегося забора Андерхиллов. Восемь футов высотой, четырнадцать длиной, увенчанная кольцами колючей проволоки – конечно, Марк видел эту стену раньше, но до настоящего момента она казалась ему столь же незначительной, как пустая собачья будка Тафтов и струны телефонных проводов над головой. Незначительной и уродливой. И угораздило же кого-то соорудить такое убожество. Единственное, для чего нужна была стена, – скрывать заднюю часть дома и отваживать воришек, задумавших забраться в дом со стороны переулка. Оба конца стены утопали в густом переплетении бурьяна и виноградной лозы, поглотившем деревянный забор шести футов высотой с обеих сторон заднего двора и похожем на жутко переросшую живую изгородь. Со стороны переулка эти заросли казались непреодолимо плотными. В разгар лета они источали сильный древесный запах смеси плодородия и гниения. Вот и сейчас Марк уловил этот едва заметный запах, истекавший из самого средоточия зарослей. Никогда не удавалось ему понять – лучший ли это запах из всех ему известных или самый отвратительный. Поскольку из проулка дома не было видно, Марку захотелось еще раз взглянуть на него. Желание это по силе равнялось застарелому голоду – как засевшая в сердце заноза. По узкому проулку он добежал до заднего двора Монэгенов, перемахнул их трехфутовый кирпичный заборчик, по сухой выжженной глинистой земле с островками зеленой травы пробежал к задней двери и ударом распахнул ее. – Эй, Джимбо! – позвал он. – Можно тебя на минутку? – Уже идет, Марки, – донесся голос матери Джимбо. – А чего это ты с черного хода? – Да я шел от переулка. Появившись в арке кухни, она направилась к Марку с волнующей улыбкой. В Марго Монэген его волновала не только улыбка Марк считал ее самой красивой женщиной на свете – самой красивой в кино и в жизни. Ярко-рыжие волосы Марго мягко падали, чуть не доставая до плеч, и она поправляла их пальцами. Летом она обычно носила футболки с шортами или синими джинсами, и когда он смотрел на ее тело в такой тонкой, свободной одежде, то порой чувствовал, что вот-вот упадет в обморок. Женщина, улыбавшаяся Марку, пока тот приближался к входной двери, казалось, не только понятия не имела, насколько она великолепна, но и была совсем проста Она держалась с ним по-матерински приветливо и непринужденно, нимало не смущаясь насчет своей простой домашней одежды. Помимо того, что Марго была красавицей, она прекрасно ладила с соседями. О красоте миссис Монэген Марк мог говорить только с мамой. Открыв дверь, Марго прислонилась к косяку. И в то же мгновение пенис Марка начал расти и твердеть. Он сунул руки в карманы, мысленно радуясь, что джинсы такие широкие. Она крайне осложнила ситуацию тем, что протянула руку и погладила макушку мальчика. – Как бы я хотела, чтоб у моего Джимбо была вот такая же стрижка, – сказала Марго. – А то он похож на дурачка хиппи. Твоя заметно прохладнее. До Марка не сразу дошло, что она говорит о температуре тела. – Какие приключения запланировали на сегодня? – Ничего такого особенного. – Я все прошу Джимбо показать мне, что он может на скейтборде, но он наотрез отказывается! – Нам еще учиться и учиться, прежде чем представать перед публикой, – сказал Марк. У Марго была белейшая, нежнейшая полупрозрачная кожа, считал Марк, нежнее, чем у молоденькой девушки. Ему казалось, он может видеть ее насквозь, проникая взглядом все ближе и ближе к ее внутреннему свету. Синева ее глаз проливалась идеальными кругами на белом, и восхитительно пышные формы угадывались под черной футболкой с надписью «69 песен о любви». Это была одна из его футболок, которую у него взял поносить Джимбо. Его футболка, обтягивающая плечи Марго Монэген, грудь Марго Монэген. Господи ты боже мой… – А ты симпатичный парень, – сказала она – Смотри, подрастут ведьмочки одноклассницы, попадешь в ежовые рукавицы. Марк почувствовал, как жар прилил к лицу. – О, прости, милый, я смутила тебя… – проговорила Марго и смутила его окончательно. – Я такая растяпа. – Ну ма-а-ам, – промычал Джимбо, бочком протискиваясь в дверь и едва не отталкивая мать, – я ведь просил тебя, не приставай к моим друзьям. – Я не приставала к Марку, сынок, я… А чтобы окончательно сойти с ума, подумал Марк, можно припомнить, что пятнадцать лет назад Джимбо выполз на белый свет между колоннообразных ног Марго Монэген. – Ладно, мам, – бросил Джимбо и спрыгнул со ступеней на задний двор. Марк прижал ладонь к пылающей щеке и взглянул на мать друга. – Иди, иди, – сказала она. Он спрыгнул со ступеней и догнал Джимбо за низенькой кирпичной оградой. – Меня бесит, когда она так делает, – сказал Джимбо. – Что делает? – Треплется с моими друзьями, вот что. Будто вынюхивает. Выуживает – Да пусть, я не против. – Вообще-то я тоже. Ну, чем займемся? – Давай еще разок проверим тот дом. – Ага, пойдем на свалку, подстрелим пару крыс. Это был намек на фильм Вуди Аллена, который они смотрели пару лет назад. Там у блестящего гитариста, которого сыграл Шон Пенн, был неограниченный запас свободного времени, и он не придумал ничего лучшего, как потратить его, стреляя в крыс на местной свалке. Для Марка и Джимбо эта фраза обозначала бессмысленную затею. Джимбо улыбнулся и глянул сбоку на друга: – Только давай пройдем через парк, посмотрим, чем народ занимается, а? Летними вечерами старшеклассники и бездельники со всех концов города собирались вокруг фонтана в парке Шермана. В зависимости от того, кто там был, у фонтана могло быть весело или немного страшно, но скучно – никогда. Обычно мальчики решали отправиться в парк без обсуждения и принимали участие во всем, что бы там ни происходило. – Будь другом, а? – попросил Марк, вздрогнув от острой боли в сердце при мысли о том, что они сейчас не вернутся в переулок. – Ну, давай вместе сходим, глянем кое на что. – Ты опять бредишь, – сказал Джимбо. – Ладно, веди. Марк уже шагал по переулку. – Ты видел его уже тысячу раз, но сейчас надо, чтоб ты – Слышь, сколько тебя помню, ты всегда был смешной парень, – сказал Джимбо. – Слышь, сколько тебя помню, ты когда-то был смышленый парень. – Пошел ты! – И тебя туда же. Чувствуя мрачную удовлетворенность после обмена любезностями, они направились к точке между задним двором Марка и бетонной стеной. – Нет, ты посмотри. – Ну, бетонная стена, сверху – колючка. – Что еще? Джимбо пожал плечами. Марк показал на плотную путаницу стеблей и листвы по обеим краям стены. – Плюс вся эта фигня, – продолжил Джимбо, – заросли слева и справа. – Вот именно – слева и справа. А дальше? – А дальше – навроде высокой живой изгороди. – А зачем вся эта фигня? Чего ради надо было ее городить? – Чего зачем? Чтоб не лез никто. – А ты на другие участки в квартале посмотри – разница есть? – Чтоб сюда пролезть, нужно очень постараться. – И снаружи ни черта не видно, – добавил Марк. – Единственный в нашем районе дом, который не видно с переулка. Соображаешь? – Не совсем… – Тот, кто его строил, очень не хотел, чтобы глазели на его задний двор. Вот для чего вся эта фигня – чтобы народ ничего не увидел. – У тебя крыша не поедет – только об этом все время думать? – поинтересовался Джимбо. – Тут что-то скрывали. Только посмотри на эту Китайскую стену! Неужели не интересно, что за ней прятали? Джимбо сделал шаг назад, глаза его округлились от неверия: – Ты чемпион мира по брехне. И к большому твоему несчастью, все, что ты несешь, кажется тебе очень логичным. Может, пойдем все-таки в парк? В молчании ребята покинули северную оконечность переулка и свернули на восток по Ауэр-авеню, с виду совсем не авеню, а всего лишь похожую на множество ей подобных улицу с жилыми домами и припаркованными у домов машинами. По Ауэр они прошли один квартал, предоставивший им для размышления две межрасовые пары, сидевшие на верандах своих домов. Мальчишки ярко представили себе, что их отцы сказали бы об этом, и не проронили ни слова, пока не миновали поворот на бульвар Шермана и еще один квартал с закусочными, винными лавками и складами-магазинами. Дойдя до угла Вест-Берли и не дожидаясь зеленого света, они перебежали оживленную улицу и оказались в парке. Вокруг двадцатифутовой каменной чаши высохшего фонтана праздно бродило довольно много народу. Состязающиеся в громкости песни «Phish» и Эминема рвались из двух магнитофонов, стоявших один напротив другого. Марк и Джимбо заметили полицейского в форме, прислонившегося к стоявшей чуть в стороне патрульной машине. Как только друзья увидели копа, их походка изменилась, стала более неловкой и неестественной; желая подчеркнуть свое безразличие к блюстителю закона, они зашагали на полусогнутых, опустив одно плечо ниже другого и вздернув подбородки. – Эй, пацаны! – окликнул их полисмен. Мальчики сделали вид, будто только что заметили его. Улыбаясь, полицейский поманил их к себе: – Шагайте сюда, ребята Я вам кое-что покажу. «Ребята» вразвалочку направились к нему. Офицер повел себя, как заправский фокусник: в первую секунду в его руках ничего не было, а в следующую он уже держал черно-белую, восемь на десять, фотографию подростка металлиста. – Знаете его? – А кто это? – спросил Джимбо. – С ним что-то случилось, да? – А ты? – спросил офицер Марка. – Нет, не знаю, – покачал головой Марк. Полицейский поднес фотографию поближе к их лицам. – Хоть один из вас по вечерам встречал его здесь? Не кажется ли он вам знакомым? Оба покачали головами. – А кто такой? – вновь спросил Джимбо. Полисмен опустил руку с фотографией. – Парня зовут Шейн Ослендер. Шестнадцать лет. – Из какой школы? – спросил Джимбо. – «Холи нэйм», – ответил коп. Это объясняло многое. Марк и Джимбо делили ребят, ходивших в эту школу, на три основные категории: морально безупречные зануды, которые втихаря крепко напивались; драчуны и/или «жокеи» – любители угонять и колотить машины и невредимыми удиравшие с места аварии; и наконец, на нижней ступени – любители травки, убежденные в непорочности марихуаны. Тем, что принадлежали к третьей категории, частенько не удавалось дотянуть до выпускных экзаменов. – А он что, влез в аптеку и стянул оксиконтин?[14] – спросил Джимбо. – Ничего он не делал, – ответил коп, – кроме того, что четыре дня назад пропал. – Сбежал? – спросил Джимбо. – Пропал, – повторил коп. – Исчез. – Сбежал он, точно, – сказал Джимбо. – Да гляньте на его физиономию! Небось, родичи скинули его в католическую школу, а он этого не пережил. – Шейн Ослендер, – сказал Марк, вглядываясь в лицо на фотографии. – А сами-то вы как думаете, офицер, что с ним стряслось? – Спасибо, что уделили мне минуту. – Фотография уже незаметно исчезла в манильском конверте в правой руке офицера. – Думаете, он еще жив? – спросил Марк. – Благодарю за сотрудничество, сэр, – сказал коп. Когда ребята отошли, офицер подозвал к себе пару девушек, которые шептались друг с дружкой чуть в стороне. Вскоре Марк и Джимбо подходили к краю толпы. – Смотри, вон еще один, – сказал Марк. – Плодятся, как двухвалентные элементы. Второй полисмен, стройный блондин повыше ростом, показывал фотографию Шейна четверым старшеклассникам из школы Мэдисон. – Черт, – прошипел Джимбо. – Это Рэйвер, Спаркман, Тиллинджер и Биней Джэкобс. Нельзя, чтоб они нас заметили. – Надеюсь, когда-нибудь кто-нибудь похитит и одного из этих уродов вместе с их уродской травкой, – бросил Марк, обходя фонтан. – Слушай, я понял, что тут стряслось! – И? Джимбо поглядывал на Рэйвера, Спаркмана, Тиллинджера и Джэкобса. Мерзкие по отдельности, они собирались вместе и становились настоящим кошмаром. – Кто-то утянул парня прямо отсюда. Или встретили его здесь и увели куда-то – к себе в машину, или домой, или еще куда… – Ничего хорошего сегодня здесь не будет, – мрачно проговорил Джимбо. – Ладно, – сказал Марк. – Если хочешь – сваливай. А я кое-куда заскочу. |
||
|