"Том 12. Лорд Дройтвич и другие" - читать интересную книгу автора (Вудхауз Пэлем Грэнвил)

Глава XII ДЯДЯ КРИС ЗАИМСТВУЕТ КВАРТИРУ

Легко и бойко вошел в комнату дядя Крис, беспечно постукивая перчаткой о руку, Но увидев, что Пилкингтон не один, остановился как вкопанный.

— О, прошу прощения! Как я понимаю… — Он вгляделся в Джилл. Освещение в студии Пилкингтон устроил сумеречное, артистическое, и вошедшим с яркой улицы требовалось к нему привыкнуть, — Если вы заняты…

— Э… позвольте мне… мисс Маринер… Майор Сэлби…

— Здравствуй, дядя Крис! — воскликнула Джилл,

— Господи, помилуй! — откликнулся пораженный джентльмен и рухнул на кушетку как подкошенный.

— А я тебя по всему Нью-Йорку разыскивала, — сообщила Джилл.

Интеллектуальное напряжение беседы оказалось не под силу бедному Пилкингтону,

— Дядя Крис? — слабо проблеял он.

— Майор Сэлби — мой дядя,

— Вы уверены? — выговорил мистер Пилкингтон. — Я хочу сказать… — Не поняв и сам, после минутного допроса внутреннего «я», что же, собственно, он хотел сказать, Отис погрузился в молчание.

— Как ты тут очутилась? — спросил дядя Крис.

— Я пила чай с мистером Пилкингтоном.

— Но… почему с мистером Пилкингтоном?

— Он пригласил меня.

— Откуда же ты его знаешь?

— Мы в театре познакомились.

— В театре?

Отис Пилкингтон обрел утраченный было дар речи.

— Мисс Маринер репетирует в маленьком спектакле, к которому я имею отношение, — объяснил он.

Дядя Крис чуть приподнялся с кушетки и дважды мигнул. Джилл никогда еще не видела его таким выбитым из колеи.

— Только не говори мне, Джилл, что ты пошла работать в театр!

— А я пошла. Я в хоре…

— В ансамбле, — мягко поправил мистер Пилкингтон.

— Я в ансамбле спектакля «Роза Америки». Мы уже давно репетируем.

С минуту дядя Крис молча переваривал информацию. Потом он потеребил свои коротенькие усики.

— Ах, ну конечно же!

Услышав жизнерадостные нотки, Джилл, так хорошо его знавшая, сразу догадалась, что дядюшка вполне пришел в себя, обмозговал ситуацию и готов взять ее под контроль. Догадка вполне подтвердилась в следующую же минуту дядя встал с кушетки и занял позицию перед камином. Мистер Пилкингтон, питая неприязнь к паровому отоплению, весь город обшарил, пока не отыскал студию с открытым камином. Дядя Крис расставил ноги и выпятил колесом грудь.

— Ну конечно! — повторил он. — Теперь я припоминаю, ты же писала мне, что подумываешь пойти на сцену. Моя племянница, — объяснил дядя Крис внимательно слушавшему Пилкингтону, — приехала из Англии позже. Я ждал ее только через несколько недель, потому так и удивился. Ну, конечно! Ты сообщила мне, что намереваешься пойти на сцену, и я настоятельно рекомендовал тебе начать с нижней ступеньки. Досконально познакомиться с театром, с самого низу, прежде чем выходить на яркий свет рампы.

— Ах, вот как? — задумчиво заметил мистер Пилкингтон.

— Нет лучшей выучки, — заключил дядя Крис, уже вполне овладевший собой, — чем попеть в хоре. Сколько знаменитейших актрис начинало так! Десятки! Буквально — десятки! Давай я совет любой молоденькой девушке, мечтающей о театральной карьере, я бы непременно сказал ей: «Начинайте в хоре!» Но все-таки, — продолжал он, повернувшись к Отису, — думаю, не стоит вам упоминать своей тете, что моя племянница поет в хоре. Она может не так понять.

— Именно, именно! — горячо согласился мистер Пилкингтон.

— Само словечко «хор»…

— Терпеть его не могу!

— Как бы намекает…

— Вот именно.

Вполне довольный, дядя Крис опять раздул грудь.

— Вот и замечательно! — бросил он. — Ну что ж, заскочил я только, чтобы напомнить вам, мальчик мой, что вы с тетей обедаете у меня. Побоялся, что такой деловой человек может и запамятовать.

— Я с великим нетерпением предвкушаю обед, — отозвался мистер Пилкингтон, весьма польщенный такой характеристикой.

— Адрес не забыли? Дом 9, 41-я Ист-стрит. Я переехал, помните?

— А-а, так вот почему я не могла найти тебя в том, первом доме, — вставила Джилл. — Швейцар сказал, он про тебя и не слышал.

— Идиот какой-то! — брюзгливо обронил дядя Крис. — Можно подумать, этих нью-йоркских швейцаров набирают исключительно из домов для слабоумных. Новичок, наверное. Ну что ж, Пилкингтон, мальчик мой, жду вас в 7.00 вечера. До свидания. Пойдем, Джилл.

— До свидания, мистер Пилкингтон, — попрощалась Джилл.

— До свидания, мисс Маринер, — откликнулся мистер Пилкингтон, наклоняясь, чтобы взять ее за руку. Черепаховые очки в последний раз скользнули по ней ласковым лучом.

Едва за ними закрылась парадная дверь, как дядя Крис испустил вздох облегчения.

— Фу-у! Надеюсь, я выкрутился из сложной ситуации тонко и дипломатично. Да, я проявил просто чудеса дипломатии,

— Если ты подразумеваешь, — сурово отозвалась Джилл, — что нагородил кучу бессовестных выдумок…

— Выдумки, моя дорогая, или, скажем так, творческая лепка бесформенной глины реальности, это… ну как бы выразиться?.. В общем, они пришлись очень кстати. Миссис Пигрим ни в коем случае не нужно знать, что ты поешь в хоре. Стоит ей пронюхать, что моя племянница поет в хоре, и они непременно заподозрит во мне авантюриста. И хотя, — раздумчиво продолжил дядя Крис, — я, конечно, авантюрист и есть, всякому приятно иметь свои маленькие секреты, К тому же, у милой дамы закоренелая враждебность к девушкам этой вполне достойной, но очерненной профессии, с того самого дня, как нашему молодому другу, когда тот учился на втором курсе колледжа, всучили иск за нарушение брачных обещаний от одной хористочки, Что ж, у всех у нас есть свои предубеждения, У нее — вот такое, Но, думаю, мы вполне можем положиться на нашего друга, он ни словечка не обронит… Однако зачем тебе это понадобилось? Моя дорогая девочка, что побудило тебя пойти на такой шаг?

— В точности то же самое, — расхохоталась Джилл, — спросил у меня сегодня днем мистер Миллер, когда мы репетировали один танец, только по-другому поставил вопрос, — Она взяла дядю под руку, — А что мне еще оставалось делать? Я оказалась одна в Нью-Йорке с остатками от тех двадцати долларов, что ты прислал мне, И никакого просвета.

— Отчего же тебе не жилось в Брукпорте, с твоим дядей Элмером?

— А ты когда-нибудь видел этого дядю Элмера?

— Нет, Как ни странно — ни разу,

— Вот если б видел, так и не спрашивал бы, Брукпорт! Бр-pl Я сбежала, когда они попытались заставить меня, чтобы я заменила наемного работника, который от них уволился.

— Что!

— Да, им надоело меня содержать, Я их не виню! Вот они и стали изыскивать способы сделать меня полезной в доме. Я не возражала, когда меня попросили читать тете Джулии, стерпела прогулки с Тибби, Но когда дошло до того, что мне предложили расчистить от снега крыльцо, я тихонько, молча испарилась.

— Нет, ничего не понимаю! Я же намекнул твоему Дяде. — очень тонко, дипломатично, что у тебя имеются большие личные средства.

— Знаю, знаю! И он без конца таскал меня смотреть дома и уговаривал купить их всего за сто тысяч наличными. — Джилл хихикнула, — Видел бы ты его лицо, когда я открыла ему, что все мое состояние в этом мире — двадцать долларов!

— Не может быть! Ты ему сказала?

— Ну да!

Дядя Крис покачал Головой, словно снисходительный папаша, разочарованный в любимом ребенке.

— Ты, Джилл, девушка хорошая, но у тебя совершенно нет… как бы это выразиться?.. тонкости. Твоя мама была в точности такой же. Премилая женщина, но никакой дипломатии, никакого умения разобраться в ситуации. Помню, она как-то раз выдала меня, после того как мы лазили в шкаф за вареньем. Ничего дурного бедняжка и в мыслях не имела, просто по природе своей не способна была на тактичное отрицание. — На минутку дядя Крис ушел мыслями в прошлое. — Без сомнения, превосходное качество, но немножко неудобное. Я не виню тебя за то, что ты сбежала из Брукпорта, раз тебе было там плохо. Но все-таки следовало посоветоваться со мной, прежде Чем поступать на сцену,

— Стукнуть мне, что ли, этого человека? — спросила Джилл у мироздания, — Ну как, интересно, я могла бы с тобой посоветоваться? Мой дорогой, мой драгоценный дядюшка, разве ты забыл, что растворился в пространстве, бросив меня без гроша? Мне пришлось что-то предпринимать. И раз уж мы про это заговорили, может, ты объяснишь мне эти свои переезды? Почему ты написал мне с 57-й стрит, раз ты там и не жил?

Дядя Крис откашлялся.

— Ну, в некотором роде… когда я писал письмо… Я был там.

— Наверное, это что-то да значит, но что — выше моего разумения. Я, дядя Крис, совсем не такая умная, как тебе кажется. Так что придется тебе объяснить,

— Видишь ли, дорогая, все обстоит так. Если ты помнишь, я находился в щекотливом положении. На пароходе я завел нескольких очень богатых друзей, и вполне вероятно, ненароком дал им понять, что и у меня денег немало. Ну, в общем, у них сложилось впечатление, и вряд ли было целесообразно ломать его. Существует, понимаешь ли, у богачей достойное сожаления свойство — они проявляют свои лучшие и дружеские чувства лишь к тем, кого считают не беднее себя. Разумеется, на пароходе то, что я плыл, как сказали бы пуристы, под фальшивым флагом, значения не имело. Проблема была, как же поддержать… э… невинный обман после прибытия в Нью-Йорк. Женщина вроде миссис Уоддсли Пигрим — жуткое, кстати, создание, дорогая, но богата, как филиал казначейства, — так вот, она косо посмотрит на человека, пусть самого обаятельного, если тот возьмется цементировать дружбу, завязавшуюся на пароходе, из дешевеньких меблирашек. Было крайне необходимо найти, ну, я назвал бы это базой для военных операций. И что же? Судьба благоволила ко мне. Представь, первым, на кого я наткнулся в Нью-Йорке, был мой старый денщик, которому я в прежние времена оказал немаловажную услугу. Просто-таки доказывает, что надо пускать хлеб по водам,[41] и он непременно вернется. С помощью маленького займа у меня он в свое время и сумел эмигрировать в Америку. Ну, стало быть, встретил я его, и в нашей короткой беседе открылось, что служит он швейцаром в том доме, который ты посетила. В том самом, на 57-й авеню. А в это время года, как мне известно, многие богачи уезжают на юг. Во Флориду или там Каролину. Вот мне и пришло в голову, что в его доме может случиться пустая квартира. И она нашлась. Я ее занял.

— Господи, откуда у тебя нашлись деньги платить за квартиру?

Дядя Крис снова покашлял.

— Милая, я же не сказал, что я платил за нее. Я сказал — я ее занял. В этом и есть, как можно бы выразиться, суть моей истории. Мой старый друг, желая отплатить мне добром за мою услугу, согласился стать моим соучастником в… э… невинном обмане. Я давал своим новым друзьям адрес и телефон этого дома, сам, между тем, обитая в жилище поскромнее и подешевле. Каждое утро я заходил туда за письмами. Если кто-то звонил мне, то достойнейший швейцар отвечал как мой слуга, записывал сообщение и передавал его мне, в меблирашки. А если кто-то заходил, то говорил, что я вышел. Во всей схеме нет ни малейшего изъяна, моя милая. Главное ее достоинство — изящная простота.

— Так что же вынудило тебя от нее отказаться? Совесть?

— Еще ни разу, моя милая, совесть не вынуждала меня ни от чего отказываться, — твердо возразил дядя Крис — Нет. Существовал один-единственный шанс против ста, что что-то пойдет не так. И этот единственный взял да выпал. Вот поживешь в Нью-Йорке подольше и сама увидишь одну особенность этого города: рабочий класс тут находится в беспрерывном движении. В понедельник ты встречаешь слесаря. Ага, говоришь ты себе, слесарь пошел! Ну и прекрасно. Но в следующий четверг, когда ты встречаешь этого человека снова, он уже — вагоновожатый. Еще через неделю он наливает тебе содовую в аптеке. А все виноваты эти чертовы журналы с их рекламой заочных курсов. «Вы зарабатываете все, что заслуживаете? Напишите нам, и мы заочно научим вас выращивать цыплят!»… И в умах людей начинают бродить дурацкие идеи. Они будоражат, срывают с места. Вот так получилось и в нашем случае. Катилось все без сучка и задоринки, как вдруг моего швейцара стукнула мысль — а ведь судьба-то предназначала его для работы садовником! И он уволился.

— Оставив тебя бездомным!

— Да, как ты правильно заметила — бездомным… Но — временно. К счастью, мне поразительно везло. Так и кажется, что судьба не бросает хорошего человека в беде. Так вот, к счастью, у моего друга был еще один друг, который работал швейцаром в доме на 41-й Ист-стрит, и по чудесной случайности единственная квартира в этом здании пустует. Само здание — офисное, но на самом верхнем этаже там есть, как часто бывает в таких зданиях, маленькая холостяцкая квартирка.

— А ты у нас маленький холостяк?

— Вот именно. Мой друг объяснил суть дела своему другу, мы уладили, к общему удовлетворению, финансовые детали — и я совершенно счастлив в самой уютной квартирке в мире, без всякой арендной платы. Я даже лучше устроился, чем прежде, потому что жена моего нового союзника — отменная кулинарка, и я уже дал парочку приятных обедов в моем новом жилище. Если ты можешь немножко поразвлечь друзей, это придает правдоподобие. А если тебя всегда нет дома, у них начинают возникать всякие недоумения. Вот сегодня вечером я, например, даю обед твоему другу Пилкингтону и миссис Пигрим, По-домашнему уютно, вкусно и гораздо дешевле, чем в ресторане,

— А что ты будешь делать, если настоящий владелец квартиры нагрянет в разгар обеда?

— Это исключено. Швейцар сообщил мне, что тот несколько недель назад уехал в Англию и намерен остаться там на несколько месяцев.

— Да, ты действительно обо всем подумал,

— Любой мой успех, — ответил дядя Крис е достоинством промышленного воротилы, делящегося секретами с журналистом, — объясняется тем, что я всегда вее досконально продумываю.

Джилл залилась смехом. Было в ее дяде нечто, что всегда действовало на ее моральные устои будто опиум, усыпляя их, мешая им восстать и вознегодовать. Укради он часы е цепочкой, и тут убедил бы, что действовал он из самых лучших побуждений, по велению альтруизма.

— Да какого же такого успеха ты достиг? Когда ты бросил меня, то отправился наживать богатство. Ну и как? Нажил?

— Ну, пока еще нельзя сказать, что я держу его в руках, — признался дядя Крис, — но оно так и витает в воздухе. Я даже слышу шуршание долларовых купюр, когда они летают и порхают совсем рядышком, протяни руку — и схватишь! Рано или поздно, я обязательно схвачу. Я никогда не забываю, милая, о задаче, стоящей передо мной, — возместить тебе деньги, которых я тебя лишил. В один прекрасный день, можешь не сомневаться, я их возмещу! В один прекрасный день ты получишь от меня письмецо, а там будет крупная сумма — пять тысяч, или десять, а еще скорее — двадцать, ну посмотрим, сколько, с простыми словами: «Первый взнос». — И дядя Крис повторил фразу, точно бы она очень ему понравилась: — Да, первый взнос!

Джилл погладила его руку. На нее напало настроение, в каком она раньше, много лет назад, слушала, как он рассказывает ей волшебные сказки.

— Продолжай! — вскричала она, — Продолжай! Это так чудесно! В един прекрасный день шел дядюшка Крис по Пятой авеню и встретил там случайно бедную старушку, собирающую хворост для костра. Такую старенькую и такую усталую, что ему стало ее жалко, и он подарил ей 10 центов, у швейцара одолжил. И вдруг старушка превратилась в прекрасную девушку «сказала: «Я — фея! В награду за твою доброту я дарую тебе три желания!» Дядюшка Крис поразмышлял с минутку и сказал: «Я желаю, чтоб у меня появилось двадцать тысяч долларов, чтобы послать их Джилл. И волшебница ответила: «Будет исполнено. А следующее твое желание?»

— Тебе все бы смеяться! — возмутился дядя Крис, оскорбленный таким легкомыслием. — Но позволь сказать тебе, мне не требуется помощь феи, чтобы разбогатеть. Ты можешь понять, что в домах» вроде дома миссис Пигрим, я все время встречаюсь с людьми, которым стоит только словечко шепнуть, и я стану миллионером? Седые толстяки с рыбьими глазами, в больших жилетах. Сидят, попыхивают сигарами и размышляют, что им предпринять на фондовом рынке. Умей я читать мысли, я б уже не один десяток состояний нажил. Я сидел напротив этого старого разбойника Брюса Бишопа больше часа в тот самый день, когда он и его шайка опустили на 20 пунктов «Объединенные орехи»! Знай я, откуда ветер дует, сомневаюсь, что сумел бы удержаться — я б этого субъекта попридушил и заставил признаться, что он задумал. В общем, Я стараюсь объяснить тебе: придет все-таки день, когда кто-то из этих старых устриц разжалобится на минутку и выдаст Подсказку, как мне действовать. Это соображение и привязывает Меня так крепко к дому миссис Пигрим. — Дядя Крис слегка вздрогнул. — Жуткая женщина! Весу в ней фунтов[42] 180, а игрива — ну тебе молодой ягненок по весне! Заставляет меня танцевать с ней! — Губы дяди Криса мученически дрогнули, И он на минутку примолк. — Еще спасибо, что я когда-то был футболистом!

— На что же ты живешь? — поинтересовалась Джилл, — Я понимаю, в следующий вторник ты всенепременно станешь миллионером, но как же ты обходишься сейчас?

Дядя Крис кашлянул.

— Ну, что касается Повседневных расходов, я сумел кое-что предпринять и приобрел небольшой, но вполне достаточный доход. Живу я, верно, в меблирашках, но Я придумал, как не подпускать волка нищеты к моей скромной двери, которая, между прочим, сильно нуждается в покраске, Слыхала про «Нервино»?

— Нет, как будто. Похоже на патентованное Лекарство.

— Это и есть патентованное лекарство! — Дядя Крис приостановился и озабоченно взглянул на нее. — Джилл, что-то ты бледненькая, дорогая моя.

— Правда? У нас сегодня была утомительная репетиция.

— А ты уверена, — серьезно продолжил дядя Крис, — что дело только в репетиции? Может, твои жизненные силы подорваны бурной суетой столичной жизни? Ты представляешь хотя бы, что приключится с тобой, если ты допустишь, чтоб твои красные кровяные шарики утратили жизнеспособность? У меня есть, например, один друг…

— Прекрати, дядя! Ты меня до смерти запугаешь!

— Чего я и добивался. — И дядя Крис удовлетворенно подкрутил усики. — Да, я тебя здорово напугал. Ты даже не захотела слушать историю о моем чахоточном друге. А жаль! Она — одна из лучших! Еще я бы обронил ненароком, что у меня и самого до недавнего времени были такие же проблемы, но вот как-то на днях я совершенно случайно попробовал «Нервино», прекраснейшее, особое… Это я тебе наглядно показал, как я действую. Случайно я увидел как-то рекламу, и меня осенила идея. Захожу я к ним и говорю: «Вот он я, представительный джентльмен, с обходительными манерами и обширными знакомствами среди сливок нью-йоркского общества. Во сколько вы оцените, если я изредка стану подбрасывать намеки на званых обедах, и тому подобное, что «Нервино» — это панацея для богатых? — В общем, ясно и доходчиво изложил им идею. Конечно, — говорю, — у вас в городе сотни агентов-распространителей, но есть ли у вас хоть один, кто непохож на агента и говорит не как распространитель? Есть ли хоть кто-то, кто вхож в дома богачей, допущен к их столу, а не топчется на парадном крыльце, стараясь просунуть ногу в дверь, чтоб не захлопнули? Вот этот пункт вы должны обдумать». Идею они уловили на лету, и мы договорились об условиях — не такая щедрая плата, как мне хотелось бы, но ничего, хватает. Каждую неделю я получаю сравнительно удовлетворительный гонорар, а в обмен распространяю в золоченых дворцах богачей добрые слухи о «Нервино». Только к этим людям, Джилл, и стоит с этим обращаться. Они так заняты выжиманием денег у вдов и сирот, что им некогда заботиться о своем здоровье. Поймаешь такого после обеда, когда он погружен в раздумья — а надо ли было съедать вторую порцию омара? — и он воск в твоих руках. Я придвигаю к его стулу свой, проявляю сочувствие, распространяюсь, что и у меня были точно такие же проблемы, упоминаю своего доброго старого друга, который, бедняга, умер от несварения, и потихоньку-полегоньку подвожу беседу к «Нервино». Лекарства я им не навязываю, Боже упаси! Даже не прошу его пробовать. Я просто указываю на себя — цветущего, полного сил, — и объявляю, что всем обязан «Нервино». Дельце в шляпе! Они многословно благодарят меня и записывают название на манжете. Вот и все! Думаю, — философски заключил дядя Крис, — вряд ли лекарство причинит им особый вред.

Они дошли до угла 41-й стрит. Дядя Крис нашарил в кармане ключ.

— Если желаешь взглянуть на мое маленькое гнездышко, ступай одна. Квартира на 22-м этаже. Да, непременно выйди на крышу и полюбуйся оттуда видом. Стоит посмотреть. Даст тебе некоторое представление о размерах города. А город чудесный, изумительный, моя девочка! Полный людей, которым необходим «Нервино». Я загляну в клуб на полчасика. Мне дали членскую карточку на две недели. Шикарное местечко. Вот тебе ключ…

Джилл свернула на 41-ю стрит и подошла к гигантскому строению из стали и камня, рядом с которым скромные особняки казались карликами. Было странно думать, что на самой верхотуре этой горы гнездится частная квартира. Джилл вошла, и лифт с головокружительной стремительностью вознес ее на 22-й этаж. Она очутилась перед коротким пролетом каменной лестницы, упирающейся в дверь. Поднявшись по ступенькам, она вставила ключ в скважину и, повернув его, вошла в холл, а там, миновав коридор, вышла в гостиную.

Небольшая комната, обставленная солидно и удобно, подействовала на нее успокоительно. В первый раз с той минуты, как Джилл приехала в Нью-Йорк, у нее возникло чувство, что она — за много миль от шума и суеты города. Тишина тут стояла глубокая, благотворно действующая на нервы. Она была одна среди покоя, книг и мягких кресел, на которые с широколицым благожелательством взирали высокие напольные часы. Таким мирным было это гнездышко, примостившееся высоко наверху, над шумом и грохотом цивилизации, что каждый нерв в ее теле расслабился в восхитительном успокоении, точно попала она к Питеру Пэну, на верхушку дерева.

Джилл была присуща сильнейшая тяга к исследованиям, свойственная каждому из нас. Она была откровенно любопытна и не могла и двух минут пробыть в незнакомой комнате, чтобы не прогуляться по ней, не почитать названия книг на корешках, не посмотреть картины и фотографии. И теперь она сразу же пустилась бродить по гостиной.

Сперва ее привлекла каминная полка. В гостях Джилл первым делом всегда подходила к этой полке, потому что там-то больше всего и проявлялся характер владельца. Здесь она была заставлена фотографиями, большими и маленькими, в рамках и без них. В центре, на особицу от других, приткнулся моментальный снимок, выглядевший странно среди своих фасонистых соседей.

У полки было темновато, и Джилл понесла снимок к окну, под угасающий свет дня. Почему, объяснить она не могла, но он заинтересовал ее. В нем чувствовалась какая-то тайна. Казалось бы, совеем плохонький… Почему же он занимает столь почетное место?

Сделан он был явно любителем, но выпал тот редкий случай, когда любителю повезло, такие успехи обычно вдохновляют на дальнейшие занятия своим хобби. На крыльце старого дома стояла девочка в белом коротком платьице, открывавшем стройные темные ножки. Одной рукой она придерживала летнюю шляпу, а другой поглаживала ирландского терьера, упершегося передними лапами ей в талию и заглядывавшего в лицо с унылой грустью, такой типичной для ирландских терьеров. По-видимому, ярко светило солнце — девочка сморщилась в улыбке, кривой, но очаровательной. Первой мыслью Джилл было: «Какой забавный ребенок!» А потом сердце у нее подскочило, и ей стало трудно дышать от кома в горле: она поняла, что на этом снимке — она сама!

Летящим прыжком память перемахнула через годы, и Джилл опять ощутила на лице палящее солнце, услышала возбужденный голос Фредди — тогда ему было четырнадцать, и он только что стал обладателем камеры. Он упрашивал ее постоять еще вот так, ему и требуется-то всего полминутки, какая-то проклятая штуковина внутри заела. Раздались резкий щелчок и неуверенные клятвы, что снимок получится отличным, разве только он забыл передвинуть пленку — тогда Джилл окажется в компании е коровой, которую он щелкнул по пути домой. Она вспомнила, с каким облегчением исчез терьер Пат, радостно удравший, так как он ничего не смыслил в фотографии… Сколько же лет назад все это было? Бог его знает. Теперь Фредди превратился в высокого мужчину, а она сама достигла возраста благоразумия и длинных платьев. Пат умер, в старом их доме поселились чужие… Но вот оно, молчаливое свидетельство солнечного дня, здесь, за тысячи миль от того английского вала, в котором оно появилось.

Сумрак сгустился. Вершина огромного здания чуть качнулась, отчего маятник напольных часов гулко стукнулся о бок деревянного корпуса. Джилл вздрогнула. Шум после мертвой тишины напугал ее: она старалась понять, что это. У нее возникло нервное ощущение, что она больше не одна, будто бы в тенях прятались гоблины, подглядывая за вторгшейся гостьей. Метнувшись к каминной полке, она поставила фото на место, ощущая себя героиней сказки, разглядывающей мебель в замке великана, Вскоре раздадутся бухающие шаги огромных ног — бум, бум…

Бум!

Сердце у Джилл подпрыгнуло снова, Она была совершенно уверена, что слышала стук, Будто бы хлопнула дверь. Собравшись с духом, она стояла, прислушиваясь, напрягшись всем телом. И тут, раскалывая тишину, из коридора донеслось громкое пение:

На мгновение Джилл затруднилась определить, что же она чувствует: то ли облегчение, то ли еще больший испуг, Цепенящее чувство сверхъестественного действительно отпустило, Разум подсказывал ей, что привидения не поют песенок в стиле рэг-тайма. Но, с другой стороны, владельцы квартир очень даже могут. А она, пожалуй, с большей охотой встретилась бы с привидением, чем с владельцем этой квартиры. Совсем растерявшись, она гадала: как же ей объяснить ему свое присутствие здесь? А что если он окажется ужасно вспыльчивым и не пожелает принять никаких объяснений?

Так, теперь совсем близко. Почти у самой двери…

В черном проеме двери обозначился смутный бесформенный силуэт.

По стене зашарили пальцы.

— Ну, куда ж это ты запропастился? — спросил голос, адресуясь, видимо, к выключателю.

Джилл вся съежилась, отчаянно вцепившись в спинку кресла. Вспыхнул свет. В дверях стоял Уолли Мэйсон.