"Роза на алтаре" - читать интересную книгу автора (Бекитт Лора)

ГЛАВА II

Однажды в конце марта 1798 года Максимилиан в очередной раз сообщил Элиане:

– Через несколько дней я уезжаю.

– Куда? – спросила она.

– В Тулон. Правительство дало согласие на Египетскую экспедицию генерала Бонапарта. Я должен быть в Тулоне по делам министерства. Сейчас там формируется флотилия.

– Опять война? – удивилась Элиана. – В Египте? Но это же так далеко!

– Потому Директория и подписала решение. Они панически боятся Бонапарта и готовы услать его куда угодно подальше, хоть на Луну! – Максимилиан засмеялся, а потом произнес серьезно: – Талейран[7] связывает с этим предприятием большие надежды. Египет станет базой для новой колониальной империи Франции. Таким образом, все Средиземное море будет принадлежать нам. Вообще должен признать, что Талейран чрезвычайно благоволит к Бонапарту, а у этой лисы чутье на людей с будущим.

Он одевался, стоя перед большим зеркалом, и от его манер веяло уверенностью и спокойствием, а свет, струящийся из синевато-серых глаз, казался удивительно холодным.

Одна часть существа Максимилиана словно постоянно витала где-то, а другая находилась на земле, и он бесспорно обладал потрясающим умением находить равновесие в своем собственном мире. Элиане это редко удавалось.

– С кем же ты теперь? – спросила молодая женщина. – С генералом Бонапартом или с Талейраном?

Она еще лежала в постели, и ее лицо освещал какой-то особый внутренний огонь: глаза ярко блестели, по щекам разливалась краска.

– Ни с кем. Я всегда только с Францией и делаю то, что лучше для страны.

– А может, для самого себя?

Безупречно гладкий лоб Максимилиана прорезала тонкая морщинка, а глаза потемнели, как волны моря в бурю. Однако он улыбнулся.

– Это только так кажется.

Он опять повернулся к зеркалу и принялся завязывать галстук. Элиана думала о том, что с возрастом его красота становится все более холодной. Время наложило на его внешность свою печать, не лишив ее основных преимуществ, но избавив от некоторой доли романтичности. Он и сам изменился – постоянно о чем-то думал, даже в интимные минуты, и Элиана понимала, что в известной доле любит в нем не теперешнего, а того, прежнего Максимилиана, которого знала еще юной девушкой.

И конечно, она догадывалась, что смыслом его жизни была отнюдь не любовь.

Молодая женщина подняла взгляд к потолку. Белизна лепных украшений, совершенство пропорций, гладкая холодная поверхность. В какое-то мгновение ее пронзило чувство одиночества – точно сотни иголок вонзились в сердце!

– Возьми меня с собой! – прошептала она.

– Куда? В Тулон?

– Да.

Максимилиан обратил к ней удивленный взгляд своих ясных глаз.

– С чего бы вдруг? Это же чисто деловая поездка.

– Если тебя не будет в Париже, то и я не хочу оставаться здесь.

Она с отвращением подумала о приемах и визитах, которые станут наносить ей люди вроде Армана Бонклера. Максимилиан будто прочитал ее мысли.

– Ты можешь не принимать, если не хочешь. Это твое право.

– Нет, просто я не желаю оставаться одна. Мы и так слишком мало бываем вдвоем.

– Мы? Мы с тобой? – повторил Максимилиан, замедляя движения рук. – Да ты что, Элиана!

– Да, – с тихой настойчивостью повторила она, – мы почти ни о чем не говорим.

– По-моему, я обо всем тебе рассказываю.

– Нет, ты не понимаешь. – Элиана встала с постели и набросила мягко облегающий фигуру переливчатый атласный пеньюар. – В последнее время мы лишились уединения, чего-то сокровенного. Вокруг нас бесконечная суета, а когда мы остаемся одни, то пребываем каждый в своем мире. Мы отдались друг от друга, Макс. Поверь, любого человека можно «упустить» – прозевать тот момент, когда он перейдет некую рань, за которой уже не сможет доверять тому, кто находится рядом, потеряет желание раскрыть ему душу. Я не хочу, чтобы это случилось с нами.

Максимилиан присел на край кровати и взял теплую, мягкую руку Элианы в свою.

– Ты полагаешь, я недостаточно внимателен к тебе? Молодая женщина не ответила, но он видел, что это так.

– Но что решит поездка? Давай лучше все обсудим, когда я вернусь?

Элиана упрямо мотнула головой.

– Я не желаю ждать. И не хочу ничего обсуждать. Я мечтаю быть с тобою рядом, только с тобой.

– Но до Тулона путь неблизкий. Почтовые дороги опасны – зачем напрасно рисковать?

– Ты же поедешь с охраной. Лучше скажи, что ты не хочешь…

– Да что с тобой, Элиана! – Максимилиан провел рукой по ее светлым волосам. – Конечно же, я хочу, просто… Впрочем, ладно, так и быть. Я подумаю.

Похоже, слова возлюбленной возымели действие: через пару дней Максимилиан сообщил, что заказал для нее пропуск.

Элиана и сама толком не знала, чего ждет от этой поездки, она просто следовала непобедимому желанию, как следовала бы судьбе, и был лишь один момент, заставивший ее усомниться в правильности принятого решения.

Узнав, что мать уезжает, маленький Ролан прибежал к ней в комнату со слезами на глазах и принялся умолять ее остаться.

Элиана обняла сына и попыталась объяснить, почему ей необходимо поехать. Хотя ребенок послушно кивал в ответ, она видела, как сильно он расстроен. С тех пор, как он помнил себя, мать не покидала его ни на один день.

– Ты поживешь у тети Дезире, милый, – говорила Элиана. – Ты же любишь тетю Дезире? Там ты сможешь целый день играть с Себастьяном. А я очень скоро вернусь.

– Ты уезжаешь с дядей Максом? – спросил мальчик. Взгляд у него был серьезный, тревожный; он словно бы силился понять что-то, пока еще недоступное его уму.

– Да, с ним, – женщина отвечала уверенно и спокойно. – Тебе не нравится дядя Макс?

– Мне больше нравится дядя Эмиль, – уклончиво произнес Ролан. – А ты его любишь?

– Дядю Макса?

– Да.

– Люблю, – сказала женщина.

Ребенок нахмурился, и Элиана подумала, что это похоже на ревность. Честно говоря, она надеялась, что Максимилиан станет уделять ее сыну хотя бы немного внимания, но получилось иначе.

– А моего отца ты любила? – вдруг спросил мальчик. Молодая женщина вздрогнула. Когда Ролан чуть-чуть подрос, она объяснила ему, что у него был другой отец, а Максимилиан всего лишь «дядя». Это было сделано во избежание разных неприятных неожиданностей, и Элиана не подозревала, что мальчик станет размышлять об этом (ведь он был еще так мал!) и делать какие-то выводы.

Конечно, она понимала, что Ролан спрашивает ее не вполне осознанно, чисто по-детски, но пройдет совсем немного времени, и наступит тот день, когда он спросит по-настоящему, всерьез. И она ответила, слегка смешавшись и побледнев, но очень искренне, мягко и нежно:

– Конечно, малыш. А хочешь, скажу тебе по секрету, кого я люблю больше всех? Тебя, милый. И всегда буду любить.

Она крепко обняла сына и прижала к себе, уткнувшись лицом в его макушку. Элиана не хотела, чтобы он видел ее слезы, и ни за что на свете не желала, чтобы кто-нибудь догадался о том, что лежит у нее на душе.

Максимилиан задержался на службе, и они тронулись в путь лишь тогда, когда дневной свет начал меркнуть, а с уходящих в необозримую даль волнистых холмов подул холодный ветер.

Над землей плыли тревожные сумерки, потом на нее опустилась темная ночь, и весь мир выглядел черно-белым, потому что поверхность Сены казалась светлой от отражавшегося в ней сияния высокой луны. На небе горели звезды, а на противоположном берегу реки, обычно пестревшем огнями, уже все погасло, и город тонул в глубине ночи, и горизонт сливался с водой.

Элиана сидела в карете, прислонившись к плечу возлюбленного и опустив капюшон подбитого мехом короткого широкого пальто, какие носили в то время элегантные парижанки.

– Ты довольна? – спросил Максимилиан, погладив ее волосы, и прибавил: – Знаешь, когда я впервые увидел тебя, мне казалось, что голос твоей любви должен быть похож на нежный звон колокольчика, влекущий на неведомые райские пастбища, а не на раскаты грома, призывающие к безрассудству.

Элиана ничего не ответила, только улыбнулась, и ее глаза сияли, словно два ярких огня.

Вскоре они выехали за пределы Парижа, и вокруг уже почти ничего нельзя было различить. Облака заволокли небо, сгущая темноту, и даже бледный отсвет луны исчез; по сторонам виднелись лишь мрачные, унылые очертания полей и черная полоса леса. Стоял «вантоз» – месяц ветров, и с равнины непрерывным потоком струился холодный воздух.

Но минула ночь, и утром перед Элианой развернулась совсем иная картина: солнце, бьющее в окна кареты так сильно, что они казались похожими на зеркала, уходящие за горизонт зеленые просторы лугов и яркая синева небес. И молодая женщина любовалась зрелищем лучезарного утра, пробуждения природы, вдыхала запахи свежей зелени и испарений очнувшейся от зимней спячки земли. Они с Максимилианом остановились в маленькой придорожной харчевне, поели хрустящих пескарей с черствым хлебцем, выпили кислого вина, и Элиане казалось, что лучше этого ничего не может быть.

Они проезжали через департаменты, города и деревни, по лесистым рощам и холмам, проселочным дорогам, вдоль рек и ручьев, мимо зубчатых скал и маленьких заросших озер. Останавливались в гостиницах и трактирах, отмечались на заставах. С одной стороны, Элиана была в восторге от путешествия вдвоем, смены впечатлений, пребывания на природе, но с другой – ее поразило, потрясло то, что пришлось увидеть. Теперь она по-настоящему поняла, во что превратилась Франция за годы якобинской диктатуры и последующего неумелого правления кучки пресловутых «директоров», погрязших во взяточничестве, распутстве и взаимных склоках.

Первая Директория, потом вторая… Это было одно и то же существо, сменившее маску, неспособное думать, что-либо решать, укрывшееся в Париже, не желавшее ничего видеть и слышать, не знающее о том, что творится за пределами столичной резиденции.

Конечно, Элиана понимала, что все эти яркие лоскутки новой жизни с ее балами, праздниками, приемами – всего лишь ветхие заплатки на сером рубище обнищавшего Парижа, но то, что она увидела в других городах, разгромленных, разоренных, было во много раз страшнее.

Ураган Революции смел все вокруг, превратил страну в пустыню, населенную голодными, озлобленными, растерянными существами, лишенными крова, потерявшими последнюю надежду.

Лион, второй по величине город Франции, который Конвент «за войну против свободы» велел превратить в развалины, уничтожить, стереть с лица земли, стоял угрюмый и мрачный. Его красивейшая площадь Белькур, с окружавшими ее многочисленными отелями, не была восстановлена до сих пор, мостовая зияла ямами и выбоинами, улицы затопила жидкая грязь.

Освобождение от диктатуры отнюдь не означало наступления всеобщего единства, и страну раздирали противоречия: там хозяйничали роялисты, тут сохранились остатки якобинского правления.

Всюду, почти на всех дорогах орудовали шайки разбойников – остатки банд «королевских убийц», расправлявшихся с республиканцами, дезертиры, беглые рекруты, каторжники. К счастью, карету Элианы и Максимилиана никто не пытался остановить, они не наткнулись ни одну засаду; впрочем, Максимилиан считал, что у них достаточно надежная охрана.

Молодая женщина увидела несчастный Кавальон, прибежище террористов, Тараскон, с разбежавшимся гарнизоном, позабывший о своих пышных ярмарках Бокер, маленькие провинциальные городки, смертельно напуганные жители которых днем вздрагивали при каждом неожиданном звуке, а по ночам боялись заснуть, ежеминутно ожидая внезапного нападения какой-нибудь банды.

Потом они проезжали через южные города департаментов Тарна и Эро, пыльные, опустевшие, запущенные, овеянные жарким дыханием мистраля, а после вьющаяся между известковыми утесами дорога вывела их к Марселю.

Марсель – король побережья, разоренный, поверженный ниц! Некогда яркие красочные улицы сейчас словно посыпаны пеплом, гавань полна гниющих остовов кораблей, некогда гордых, отважных красавцев, бороздящих средиземноморские просторы!

Многое из того, что довелось увидеть, поразило Элиану, сбило с толку, заставило ломать голову над десятками вопросов. Почему? И главное – как исправить, восстановить? Что же делать теперь, когда все, что создавалось веками, разрушено, погребено?

Магазины и лавки в городах были завалены английскими газами, китайскими шелками, а промышленность самой Франции зачахла. Знаменитое шелкоткацкое производство в Лионе, суконное дело в Абвиле, хлопчатобумажное – в Руане!

Элиана удивлялась, отчего воспеваемый окружающими, умный и талантливый генерал Бонапарт не попытается взять власть в свои руки и навести порядок в родной Франции, а отправляется завоевывать далекий Египет?

Она собиралась спросить об этом Максимилиана, но потом передумала. Он принялся бы ей объяснять, а Элиане не хотелось, чтобы он опять говорил о политике. Лучше пусть просто молчит и глядит ей в глаза или даже не глядит, но зато держит ее руку в своей. Ей нравилось сидеть, прислонившись щекою к мягкому, как лесной мох, бархату сиденья и обозревать распростертый до самого горизонта чудесный ландшафт: вершины известняков, казавшихся золотисто-розовыми в лучах заката, узкие тропинки, змейками убегающие в расселины гор, склоны которых поросли лесами каштанов. Над скалами разливалось золотое свечение – точно какой-то гигантский нимб окружал чело земли, и прозрачный воздух был полон блаженного покоя. Море переливалось, сияло; оно походило на зеркало, на которое кто-то набросил шарф из сверкающей индийской кисеи.

Они ехали вперед, убаюканные однообразным шумом колес и каким-то особым вселенским спокойствием окружающей природы, по дороге, змеившейся между длинными грядами гор, дороге, ведущей прямо к Тулону, за взятие которого в 1793 году бывший тогда артиллерийским капитаном двадцатичетырехлетний юноша Наполеон получил звание бригадного генерала.

С течением времени настроение Элианы стало меняться; спокойствие исчезло, и теперь она испытывала то, что обыкновенно испытывают в конце пути: ее сердце было готово раскрыться навстречу новым впечатлениям, а душа замирала в неясном волнении от ожидания чего-то неведомого, но желанного до боли.

Вскоре совсем стемнело: фиолетово-багровый отблеск небосклона погас, и непоколебимую умиротворенность вечерней поры сменило таинство чувственно-тревожной, благоуханной южной ночи. Посеребренная звездным блеском земля изливала в воздух пьянящие терпкие ароматы густых трав, кустарников и деревьев, а луна – белый светильник, озарявший мир, – стояла высоко над мрачным горизонтом и темной, тяжелой гладью воды.

Стоило путникам въехать на зажатый между двух неприступных скал участок дороги, как впереди показался завал из камней, явно сооруженный чьими-то руками. Узнав об этом, Максимилиан распорядился разобрать преграду, и четверо стрелков нимского гарнизона, сопровождавшие их карету, принялись за дело.

Пока что никакого повода для волнения не было, и Элиана спокойно дожидалась, когда можно будет продолжать путь.

Трое охранников работали, а один стоял на страже, держа в руках зажженный факел, и колеблющийся свет золотил окна кареты и лица сидящих в ней людей.

– Не волнуйся, сейчас поедем, – сказал Максимилиан, и молодая женщина кивнула в ответ.

Однако не успели охранники закончить работу, как послышался шум, словно сверху посыпались камни, потом – выстрелы и приглушенные крики. За стенами кареты что-то происходило – Элиана почувствовала удар о стекло, потом свет заметался и вскоре погас.

Она увидела, как Максимилиан вынимает оружие, и сделала предостерегающий жест.

– Не беспокойся, – уверенно произнес он, – я не стану его применять без крайней необходимости.

Оба догадывались, что случилось, и старались не терять самообладания. Элиана знала, что у Максимилиана имеется при себе значительная сумма денег, но понимала, что в первую очередь его беспокоит судьба дипломатических депеш. Молодая женщина заметила, как он что-то сунул под сиденье кареты.

Внезапно дверца распахнулась, и Элиана увидела лицо в маске и дуло ружья.

– Выходите! – резко произнес человек. Максимилиан выбрался наружу, Элиана тоже спрыгнула наземь, и ее ноги тут же по щиколотку утонули в чем-то мягком и бархатистом. Земля была столь тверда, что ее невозможно было бы пробить даже ломом, но сверху осел густой и пышный, как перина, слой мелкой белой пыли.

Все произошло так быстро, что путники не успели как следует испугаться. Желая потянуть время, Максимилиан молчал и не пытался ничего предпринять. Элиана замерла за его спиной. Она заметила, что в пыли валяется что-то большое, темное и бесформенное – это были тела сопровождавших их людей.

– Деньги, документы! – потребовал один из бандитов.

Элиана задрожала от волнения. Она боялась, что Максимилиан станет возражать, и хотела подать ему какой-нибудь знак, но он стоял, повернувшись к ней спиной, и не видел ее испуганного лица.

– Живее! – поторопил бандит, и Элиана на мгновение закрыла глаза, не в силах даже представить ужасную картину:

Максимилиан пошатывается и падает, пронзенный безжалостным клинком. Сколько же можно терять и терять, самых любимых и дорогих!

Будучи не в состоянии выносить эту чудовищную паузу, она едва не лишилась чувств, а между тем на дороге послышался дробный стук и шуршание камней – к ним приближался какой-то конный отряд.

Мгновение – и гарцующие всадники окружили карету.

Один из попавших в крут бандитов резко оттолкнул Максимилиана и бросился бежать, но его, как и другого, который пытался схватить за руку Элиану, пригвоздила к месту пуля.

Максимилиан, ошеломленный столь быстрой расправой, слегка отшатнулся назад. Впрочем, он знал о том, что существует приказ расстреливать на месте всех, кто разбойничает на дорогах.

Возглавлявший отряд офицер спешился и сделал знак своим солдатам. Бросив поводья, он подошел к Максимилиану, лицо которого смутно белело в темноте.

– Кто вы и куда следуете? – спросил офицер, вглядываясь в путешественника.

Максимилиан сделал шаг вперед. Элиана стояла поодаль, возле дверцы кареты, во тьме.

– Из Парижа в Тулон, – сказал Максимилиан – Вот мои документы.

Офицер кивнул.

– Зажгите факел, – распорядился он и взял бумаги. Через пару секунд вспыхнувшее красным цветком пламя осветило серьезные замкнутые лица окруживших карету солдат. Двое из них переносили к обочине тела убитых охранников и бандитов.

Командир отряда покачал головой.

– Четыре человека… – медленно произнес он. – По этой дороге можно ездить лишь в сопровождении не менее дюжины стрелков. Вашему начальству следовало бы обеспечить вам более надежную охрану.

Максимилиан молчал. Офицер, склонив голову, читал бумаги. Через мгновение он поднял взгляд темных глаз и протянул Максимилиану документы.

– Все в порядке. Прошу.

– Благодарю вас, капитан. И ваших солдат тоже, – сказал Максимилиан. – Вы едете в Тулон?

– Да. И мы вас проводим. – Потом окинул взглядом тела убитых. – Придется оставить их здесь. Утром за ними приедут. Я составлю рапорт о том, что случилось.

– Вы очень любезны.

Капитан сухо кивнул.

– Садитесь в карету.

И вдруг заметил неподвижно стоявшую возле экипажа Элиану.

– Это моя спутница, – пояснил Максимилиан.

– Ваши документы, мадам.

Офицер сделал шаг вслед за скользнувшим вперед светом факела и увидел освещенное ярким пламенем красивое лицо и золотисто-карие глаза незнакомки. Первое, на что он обратил внимание, были ее серьги, свисающие из-под отороченного собольим мехом капюшона; они походили на крошечные гроздья белых кораллов, извлеченных из таинственных океанских глубин.

Женщина заправляла под капюшон выбившиеся из прически блестящие светлые волосы, выглядевшие особенно прекрасными при этих черных ресницах и карих глазах.

Максимилиан подал капитану бумаги, но тот продолжал, как зачарованный, смотреть на Элиану.

Молодая женщина еще ничего не поняла, но вспугнутое странным предчувствием сердце вдруг тревожно забилось в груди. В этот миг душа опередила разум и разбудила его – спустя несколько секунд Элиана осознала, что перед нею стоит Бернар.

В следующее мгновение перед ее глазами черной птицей промелькнула череда видений: чудовищные багровые цветы, расцветающие ночью на склонах гор, могучие океанские водовороты, порожденные загадочным притяжением небесных светил, призрачные, бесплотные, как тени, существа, выглядывающие из невидимых дверей, ведущих в пограничный с реальностью мир… Элиана чувствовала, как все опоры стремительно рушатся, ускользают из-под ног, и она падает куда-то вниз. Она инстинктивно зажмурилась. Извержение вулкана, всемирный потоп, сметающий Вселенную ураган – она пережила все это в один миг и боялась открыть глаза, как человек, внезапно очнувшийся после бури и не знающий, какой он увидит землю. Что-то рождалось в ее душе, но что? Пока она испытывала лишь растерянность и величайшее смятение чувств.

Бернар прочитал в паспорте имя, то самое, вписанное в его сердце рукою судьбы! Там были и другие имена; какие-то из них казались выбитыми на могильной плите, иные – нацарапанными кровью, но это!.. Словно начертанное в небесах Божьей десницей, горевшее, как звезда в безбрежной ночи, как последний луч солнца на закате! С ним он просыпался и с ним засыпал, он хранил память об этой женщине, хранил, как сокровище, и вот она перед ним, настоящая, не придуманная, живая!

Но… он понял, что она не одна, и это обожгло его болью, хотя он и почувствовал ее волнение, увидел чистое, светлое пламя, вспыхнувшее в глазах, прочитал в ее лице вопрос и нетерпение, и изумление, и радость…

Его рука слегка дрогнула.

– Все правильно. Пожалуйста, мадам.

Губы Элианы шевельнулись, но Бернар бросил на нее предостерегающий взгляд, и женщина невольно отступила. Бернар ничем не выдал себя, и на мгновение Элиана даже усомнилась: он ли это? Впрочем, с момента их разлуки прошло так много времени, да и ситуация была не самая подходящая для бурного проявления чувств. Рядом стоял Максимилиан, за плечами Элианы остался неведомый Бернару отрезок жизни.

Мог ли он знать, что она его не забыла, что все эти годы возле нее находилось маленькое существо, служившее живым напоминанием о прошлом!

И вот Бернар вскочил на коня и уверенной рукою расправил поводья, а Максимилиан с Элианой сели в карету.

Они ехали вперед, и молодую женщину терзали нетерпение и страх, страх вновь потерять его, не перемолвившись с ним даже словом. Элиана с трудом понимала, что говорит ей Максимилиан, и никак не могла дождаться конца пути.

Бернар жив! Он едет впереди кареты, неразличимый во тьме… Что это – реальность или чудо? Были мгновения, когда женщине казалось, что все происходящее – не более чем порождение ее разыгравшейся фантазии.

И вот на фоне густой синевы показались пронзительно-желтые, режущие глаз огни – это был Тулон, принадлежавший Франции средиземноморский порт, в котором даже ночью жизнь била ключом. Уже в конце марта в гавани находилось не менее двухсот боевых и транспортных судов, в город стягивались войска, численность которых в конечном итоге достигла пятидесяти тысяч человек.

Они въехали в Тулон, но Элиана не видела улиц, она смотрела прямо перед собой, и когда отвечала Максимилиану, было заметно, что мысли ее далеко. Ее душа парила где-то там, в заоблачных высотах никому не ведомой мечты или же блуждала в лабиринтах прошлого.

Они остановились перед зданием городской администрации. Максимилиан велел Элиане обождать в карете, а сам поднялся на крыльцо.

Едва он ушел, молодая женщина открыла дверцу и соскочила на землю. Небольшая площадь была ярко освещена, на гранитных плитах колыхались тени растущих вокруг высоких деревьев, и казалось, что качается сама земля. Меж густых ветвей сияли огни, а небо над головой было низким и черным. Откуда-то дул свежий прохладный ветер, очевидно, с моря, находившегося в какой-нибудь миле отсюда.

– Бернар! – крикнула Элиана в темноту, боясь, что он уехал. – Бернар!

Но он был здесь, он подошел к ней, и молодая женщина смотрела на него в смятении и страхе, словно все еще не веря своим глазам.

– Бернар… Мы можем поговорить?

– Конечно… Элиана, хотя у меня, к сожалению, очень мало времени.

Она кивнула, облизнув сухие губы.

Да, это был Бернар; он снял головной убор, и Элиана смогла как следует его разглядеть. Он выглядел старше, его смуглое лицо еще больше потемнело, черные волосы были коротко, по-военному острижены, но несмотря на то, что форма делала его похожим на одного из многих, он по-прежнему производил впечатление не совсем обычного человека, не такого, как все, более энергичного, страстного и безрассудного. Элиана видела тот же чувственный рисунок губ, тот же глубокий, серьезный взгляд человека, черпающего вдохновение в своей вере и фантазиях, идущего по миру под флагом своей мечты, человека, чья рожденная жизненным опытом мудрость соседствует с неумирающей романтичностью вечно юной души.

И все же Элиане показалось, что в глубине его горящих глаз затаилась тоска.

– Бернар! – повторила она, не смея коснуться его рукой. – Вы живы!

– Элиана… – медленно произнес он, – как это удивительно… Да, я жив.

Он смотрел на нее, немного изменившуюся, но по-прежнему красивую. Белая, словно алебастр кожа, правильные черты лица с прямым носом и изящным изгибом маленького рта, аристократически длинная шея и точеные кисти рук. У нее была все та же божественно-прекрасная улыбка, но сквозь привычный облик как-то по-особому проглядывала подлинно женская сущность; очевидно, после их разлуки ей пришлось изведать многое, что-то потерять и обрести…

А Элиана вспоминала, с какой сводящей с ума страстью он целовал ее в том подвале перед расставанием, как одним-единственным пожатием рук они пообещали друг другу то, что невозможно выразить никакими словами. Она провела с ним так мало времени, а между тем это время вместило в себя то, что не каждому доведется пережить и за целую жизнь, и после, до сего момента (а она так и не сумела поверить в то, что он погиб!) их соединяли какие-то глубинные узы – она родила от него ребенка, и в мыслях ее всегда влекло к нему, как его самого влекло к дикой и прекрасной Корсике, на которой он родился, где были его корни.

Неисповедимы пути Господни, но еще более непредсказуемы, таинственны пути людских фантазий, дороги, по которым ведет человека сердце, мечта и судьба!

Бернар пребывал в явном замешательстве, и тогда Элиана спросила:

– Как же вам удалось выжить?

Внешне она казалась спокойной, но внутри все болело, душа стонала, а сердце превратилось в кровоточащую рану.

– Я потерял сознание, и меня приняли за мертвого, – отвечал Бернар, – а когда привезли на кладбище, я очнулся и каким-то чудом добрался до жилья. Что было потом… долго рассказывать. А теперь я офицер армии генерала Бонапарта. Через пару месяцев, когда закончится формирование флотилии, я отправлюсь в Египет. Это будет нелегкий поход, – добавил он, предупреждая вопрос Элианы, – попытка воплотить в реальность сказочные фантазии всегда чревата непредсказуемым результатом.

Он произнес это как человек, безразличный к своей судьбе, человек, которому нечего терять и не о чем жалеть, и Элиана спросила:

– А ваша мать и сестры, помните? Вы нашли их? Бернар покачал головой.

– Нет, Элиана. Очевидно, они погибли.

– Как и мой отец, – с грустью промолвила она.

Наступила пауза, и Элиана, будучи не в силах вынести это молчание, прошептала, охваченная внезапным порывом:

– Вы сердитесь на меня, Бернар?

Он взял своей рукою в кожаной перчатке руку Элианы и поцеловал, одновременно посмотрев в глаза молодой женщины ласкающим сердце взглядом, и тогда она поняла, как много прежних чувств сохранилось в его душе, и ей захотелось упасть к его ногам и, рыдая, просить его остаться.

Бернар отпустил ее руку, и его губы тронула улыбка.

– Сердиться на вас? За что? Да как я могу!

В это время его окликнули из темноты, он оглянулся, а потом повернул к молодой женщине похолодевшее, бесстрастное лицо.

– Простите, но я должен ехать. Я и так задержался.

– Как ваша фамилия, Бернар, я должна знать!

– Разве я не сказал вам тогда? – спросил он, выделив последнее слово, словно давал понять, что память о прошлом и поныне жива в его сердце – Моя фамилия Флери.

Элиана кивнула. Ее глаза были полны отчаяния.

– Возвращайтесь, Бернар! Мне нужно вам сказать…

Но тут слова внезапно застряли у нее в горле; и она беспомощно сжала руки, и горестно качала головой, глотая горячие слезы.

Элиана чувствовала, как их с Бернаром притягивает друг к другу какая-то внутренняя сила, и одновременно ощущала угрюмую враждебность внешнего мира, непостижимым образом столкнувшего их лишь затем, чтобы вновь разлучить. Молодой женщине казалось, будто кто-то неведомый злобно хохочет, глядя на них с высоты небес.

И она понимала, что не сумеет сказать Бернару то, что хотела сказать.

Если б Элиана могла признаться в том, что всей душою и телом принадлежала и принадлежит только ему, что ждала его и дождется опять, что любила и любит его одного, тогда все было бы иначе, а так – ответом послужит отчужденная улыбка, болезненная тоска во взоре. И там, на войне, он станет постоянно думать о ней и о сыне, задавать себе вопросы, терзаться и переживать, и ему будет тяжелее вдвойне, и… может случиться так, что он не вернется.

Разве могла она рассказать ему так много и все объяснить за оставшиеся пару минут!

– Не беспокойтесь, – мягко произнес он, – я не в первый раз иду на войну. Год назад я принимал участие в итальянской кампании.

– Берегите себя! – прошептала Элиана.

Какая-то тень омрачила его лицо – тень неведомых воспоминаний, но он отогнал их усилием воли и промолвил:

– Могу ли я надеяться, что когда-нибудь… Впрочем, нет, я хотел сказать другое: вы вправе считать себя свободной, в этом смысле вам не о чем беспокоиться, Элиана. Я желал и желаю лишь одного – чтобы вы были счастливы. И… прощайте!

Он сделал шаг назад, вскочил в седло, окинул последним взглядом ее фигуру, потом развернул коня и через секунду скрылся в темноте.

Элиане казалось, что так бывает только в дурном сне, когда ты мучительно стремишься поговорить с Человеком, а он постоянно ускользает, отворачивается, уходит, меняет свой облик, а под конец и вовсе исчезает непонятно куда.

«Боже мой, – думала она, – почему мир устроен так, что наши мечты, воплотившись в реальность, зачастую принимают совсем иную форму, и мы, бывает, не сразу понимаем, что получили в руки именно то, о чем грезили так долго, а когда, в конце концов, это осознаем, обычно бывает поздно».

Через минуту вернулся Максимилиан, и молодая женщина с удивлением отметила, что на какое-то время совершенно позабыла о его существовании.

– Я обо всем договорился, – сказал он, – сейчас мы едем в гостиницу, а завтра я приступлю к делам.

– Хорошо, – отвечала Элиана.

Больше она не могла промолвить ни слова и молчала всю дорогу. Она решила ничего ему не рассказывать. Он не поймет, а возможно, и не поверит ей.

Максимилиан, конечно, заметил, как она вдруг переменилась, но приписал состояние молодой женщины недавнему происшествию на дороге.

– Тебе надо отдохнуть, – сказал он.

Элиана кивнула. Да, ей хотелось лечь и подумать обо всем… Она знала, что встреча с Бернаром, всколыхнувшая дремавшие чувства, неминуемо повлияет на ее отношения с Максимилианом, и должна была подготовиться к этому.

Однако, оказавшись в номере, она упала на постель и почти мгновенно забылась тяжелым сном.

Проснулась ранним утром и, распахнув ставни, выглянула в выходящее на море окно.

Элиана увидела высокое небо, затянутое сеткой перистых облаков, и спокойную серебристую воду. Стояло безветрие, и воздух был прохладен и чист.

Молодая женщина вдруг подумала о том, что там, в просторах необъятных далей, совсем близко отсюда, – Корсика, о которой рассказывал Бернар, древняя красавица Корсика с ее тенистыми деревьями, хрустальными ручьями, пирамидальными утесами! И она знала, что Максимилиан не сможет разделить с нею это мысленное любование тем, чего она никогда не видела наяву, не сумеет ее понять, проникнуть в тайну ее души.

Элиана была рада тому, что утренний ветерок высушил ее слезы, и за завтраком, состоявшим из тартинок, зеленого салата, кофе и рюмки превосходной мадеры, старалась держаться как обычно.

Сначала Максимилиан занялся делами, а потом они пошли осматривать гавань.

Элиана стояла на одном из причалов огромной пристани и наслаждалась ласковым веянием весны, теплым южным ветром, ярким светом, потоком льющимся с лазурных небес и отражавшимся в зеркальной глади моря. На рейде стояло множество фрегатов – трехмачтовых военных кораблей с прямыми парусами и мощной артиллерией на открытой верхней палубе.

Молодая женщина почувствовала, как трепещет душа при виде могущества создания рук человеческих. Огромные гордые корабли словно бы рвались в путь, и она представила, как они рассекают бушующие волны, взлетают над пучиной, подобно гигантским птицам, окруженные бурлящей пеной, бросающие вызов врагам, стихии и даже небесам. Сейчас она была готова поверить в то, что эта великая, грозная флотилия и впрямь несокрушима.

В душе каждого человека скрываются чувства, воззвав к которым, можно увлечь его в любые странствия, вовлечь в какие угодно авантюры, заставить разум отбросить все сомнения и подчиниться судьбе, велению сердца, зову мечты и – чужой воле.

«Может, он и вправду гений, этот Бонапарт, – подумала Элиана, – человек, умеющий вести за собой людей, обладающий особым магнетизмом, способный видеть дальше всех, обозревать вершины будущего, великий в стремлениях и надеждах!»

Вечером они с Максимилианом посетили прием, состоявшийся в одном из местных салонов, раззолоченных, согласно столичной моде, и уставленных мебелью гнутого красного дерева, обитой цветной китайской тафтой.

Здесь присутствовали служащие департамента и множество высших военных чинов в парадных сюртуках, блестящих сапогах и белых лосинах, в золоченых поясах, шляпах с трехцветным плюмажем и с саблями на боку.

Дам было мало, в основном присутствовали степенные матроны, супруги генералов, и потому офицеры искренне наслаждались обществом молодой хорошенькой женщины, да еще парижанки.

Максимилиану была свойственна одна весьма примечательная черта – на подобных собраниях он никогда не подчеркивал особых прав на Элиану, а потому окружающие всегда чувствовали себя очень свободно.

Мужчины усиленно ухаживали за ней, предлагали сладости и напитки, приглашали танцевать; дамы расспрашивали о том, что носят, едят и пьют в Париже, интересовались некоторыми известными особами, в частности, супругой Бонапарта, Жозефиной: правда ли, что она необыкновенно хороша собой и что генерал от нее без ума?

– Да, я ее видела, – отвечала Элиана, – и, на мой взгляд, она умеет выглядеть красивой и способна пленять мужские сердца, потому что обладает особой женской хитростью и лукавством.

«Той хитростью и лукавством, каких, наверное, недостает мне», – мысленно прибавила молодая женщина.

Впрочем, они у нее были, когда она жила с Этьеном, тогда она могла притворяться, но потом… С Максимилианом все было по-другому, и Элиана спрашивала себя: «Отчего женщина столь бессильна перед своими чувствами? Или человек всегда становится слабым, если боится что-то потерять?»

Она нашла взглядом возлюбленного – он беседовал в мужском кругу и не смотрел на нее.

Элиана долго наблюдала за ним и вдруг поняла, чем он отличается от Бернара: она могла представить Максимилиана на дипломатической арене, в аристократическом салоне, верхом на коне в Булонском лесу, где угодно, но только не на войне.

Она также заметила скрытое противостояние между гражданскими лицами и военными и сказала об этом своему любовнику, когда они вернулись в гостиницу.

– Да, – согласился Максимилиан, – это обычное дело. Военные не очень-то нас любят, для них мы – «министерские крысы», «взяточники», «подлецы».

– А вы правда берете взятки? – поинтересовалась Элиана, и он от души расхохотался, а потом шутливо произнес:

– В наше время, дорогая, взятки берут даже короли. И после прибавил, уже серьезно:

– Собственно, я тоже не слишком высокого мнения о военных, по крайней мере, о некоторых из них. Что такое солдат? Это не человек, а существо, подчиняющееся приказам, зависящее от чужой воли.

– Но среди них есть и таланты, и герои!

– Я этого не отрицаю и также согласен с тем, что в наше время война – историческая необходимость. В данный момент только таким способом можно добиться мира и процветания для страны.

Он пустился в рассуждения, но Элиана, что случалось крайне редко, не слушала его. Она сидела, подперев руками пламенеющие румянцем щеки, и смотрела куда-то невидящими, печальными глазами.

Максимилиан подошел сзади и положил руки ей на плечи.

– Похоже, ты недовольна поездкой?

– Нет, – задумчиво отвечала она, – я ни о чем не жалею.

– Но ты грустишь.

Элиана поймала его руку и прижала ладонью к своей щеке – доверительный, нежный жест. А потом произнесла то, что, по крайней мере, являлось чистейшей правдой:

– Я скучаю по своему сыну.