"Продавщица" - читать интересную книгу автора (Козлов Владимир)Козлов Владимир ПродавщицаБез десяти двенадцать ночи. Я покупаю в гастрономе возле памятника неизвестному дядьке бутылку пива и сажусь на свободную скамейку. Дед-бутылочник подбегает с открывалкой. Другой дед злобно смотрит на него: не успел. Рядом на скамейках сидят компании тинейджеров, громко орут и хохочут. Я не спеша пью пиво. Домой идти неохота. Подходит мужик — здоровый, толстый и пьяный. — Э, пацан, послушай. Я это, приезжий, в командировке короче. Где тут можно бабу снять у вас? — Если проститутку, то лучше на «стометровке» или на Машерова, но это тридцать баксов минимум. Если хочешь, бери мотор, и поедем. — Тридцать баксов? Да за тридцать баксов я ее сам убью на хуй. — Ну, тогда ничем не могу помочь. Мужик идет к ближайшей тинейджерской компании, хлопает кого-то из пацанов по плечу, начинает втирать. Я наблюдаю и жду, что он их достанет, и они насуют ему пиздюлей, но они неадекватно спокойно реагируют на его базар, что-то даже отвечают, потом мужик сам откалывается и идет в сторону проспекта. Пива еще полбутылки. Смотрю по сторонам. Соседняя скамейка со стороны проспекта пустует: сидевшая на ней компания только что отвалила. Из темноты выходит и садится на нее баба в «левой» джинсовой куртке, надетой поверх платья. Колхозница, само собой. Ну и что? Она вытаскивает сигареты, закуривает. Я встаю, подхожу. — Здравствуйте. А можно здесь с вами сесть? — Да. Сажусь, делаю глоток пива. — А что это вы так поздно — и одна? — С работы шла — я в магазине работаю продавцом, — зашла к девчонке одной, выпили по пятьдесят капель. Теперь вот домой пешком идти надо: к нам автобус уже не ходит. — А пива не хотите? — Ну вообще-то можно. — Она тянет руку к бутылке. — Нет, зачем так? Я лучше еще по бутылке куплю. Только ты никуда не уходи, хорошо? — Ладно. Поднимаюсь и иду к магазину, на ходу допивая оставшееся пиво. Когда мне было лет шестнадцать, у нас на районе работала продавщицей кваса молодая девка — лет девятнадцать-двадцать, ничего такая. Мне она нравилась, и я пару раз дрочил на нее. Но подъябываться не подъябывался: малый еще был, а она ходила с Гнидой — с этим лучше было не связываться. Я, правда, ее только издалека видел, квас не покупал, потому что раз ночью пацаны такую бочку с квасом открыли и мыли в ней ноги и сцали в нее, так что я такой квас больше не пью. В магазине очередь: все отделы закрыты, работает только «ночник», и в нем толпится народ — за пивом и водкой. Я беру две пива. Если она не дождется — херня, выпью все один. Но она ждет, снова с сигаретой во рту. Дед-бутылочник тут как тут с открывалкой. Вспоминаю, что не отдал ему первую бутылку — поставил на асфальт у дверей магазина. Но он вряд ли про это помнит, у него уже мозги не работают. Откупориваю бутылки, возвращаю открывалку деду. — Ты продавцом в каком отделе работаешь? — В винно-водочном. — Она улыбается. — Оно вообще-то нормально, только когда сама с бодуна, а утром еще мужики подходят — девушка, а какая водка хорошая? Еще наклонится низко, весь его перегар нюхать надо. Ему лишь бы похмелиться, а он еще — какая хорошая? Вообще, она не такая жуткая. Только что колхозница — джинсовка эта, как пять лет назад носили, волосы немытые, жирные, собраны в хвост, помада дешевая. По дорожке идет мужик с авоськой, смотрит на нас. — Э, рабяты, вы тут не бачыли таких двух здаровых бугаёу? Адзин таки лысый, а други не, не лысы. — Нет, не видели, — говорю я. — А то я да сястры прыехау, агурцоу прывёз, а яны, гады, бачуць, что с дярэуни — и ёбнули па галаве, агурцы забрали, грошы што были усе. Я — у милицию, а там яны гавораць: иди ишчы сам, если увидиш — скажы нам, мы их забяром. Так я во хажу, ишчу. Не бачыли таких? — Говорю же — не видели. — Ну, ладна, вы извините, кали што. Я яшчэ падыйду. Мужик отходит. — Хер он кого найдет, — говорю я. — А если найдет, они ему еще пиздюлей насуют. Баба улыбается. — Ага. Наивняк он такой, конечно. Одно слово — с деревни. Отпиваю еще пива. Она вытаскивает еще сигарету из пачки — последняя. Сминает пачку и бросает в мусорку. Мимо. Прикуривает прозрачной зажигалкой, затягивается, выпускает дым. Я спрашиваю: — Тебя как зовут? — Таня. А тебя? — Вова. Слушай, Таня, у меня дома водка есть. Можем поехать выпить. — Вообще можно. Только надо сигарет купить. — Хорошо, остановимся возле универсама, зайдем. Допиваем пиво, отдаем бутылки деду и выходим на проспект. Я торможу первую машину — «Форд-Эскорт». За рулем — тетка, рядом — мужик. — В Малиновку довезете? — А сколько дашь? — Тысячу. — Ладно, поехали. Мы забираемся на заднее сиденье. Машина трогается. — Включай третью, — говорит мужик. — Да нет, сначала сцепление выжми. Да, вот так, правильно, молодец. — Она еще и ездить не умеет, — шепчет Таня. — Счас врежемся куда-нибудь… — Она кладет голову мне на плечо и дремлет. Едем по плохо освещенным улицам. Мелькают одинокие прохожие. Машин навстречу почти нет. — Возле универсама остановите, пожалуйста, на минутку, — говорю я. Выхожу, покупаю пачку Lamp;M, двухлитровую бутылку апельсиновой воды «Вейнянский родник», двести граммов колбасы и булку хлеба. Подхожу к машине, сажусь. — Долго ходишь, — говорит мужик. — Знали бы — не повезли бы вас. Время дорого. — Меня не было пять минут. — Доплачивать за это надо. — Ладно, доплачу еще сотню. Поехали. Выходим у дома, я сую мужику деньги, и они отъезжают. — Скорее, я в туалет хочу, — говорит Таня. Пока она в туалете, я нарезаю колбасу и хлеб, ставлю на стол две тарелки, две рюмки и два стакана — для «Вейнянского». Она выходит из туалета и, не заходя в ванную, идет прямо на кухню. — Это что, все? А больше у тебя ничего нет? — А что, мало? — Ну, я не знаю… Открываю холодильник — там только батон, одно яйцо, начатая пачка масла и полбутылки кефира. — Странный ты какой-то. За такси тысячу отдать не жалко, а чтоб холодильник наполнить, так нет. Я пододвигаю табурет. — Садись. Разливаю водку. Чокаемся и пьем, я запиваю «Вейнянским», цепляю вилкой кусок колбасы. Она спрашивает: — А что мы без музыки сидим? Я включаю в магнитоле ФМ-радио. Играет западная попса. Она смотрит на мои полки с кассетами и дисками. — Зачем тебе столько всего этого? Ты что, диджеем работаешь? — Ага. — А на каком радио? — Не скажу. — Ну и не говори. Наливаю по второй, выпиваем. — А я вот школу фотомоделей закончила. — Да? — Да, в доме культуры тонкосуконного комбината. Семь месяцев — триста долларов. — А почему не работаешь фотомоделью? — Из наших никто не работает, только одна девчонка — так у нее связи, а без связей на такую работу не устроиться. А мне и продавцом, в общем, неплохо: нормальная работа, ничего. Пятнадцать тысяч зарплата и тысяч пять каждый месяц еще получается кроме того, а то и больше — ну, ты понимаешь. Мне мой говорит — да, я замужем, я не говорила — переходи, типа, в магазин в Мачулищах, там у его бабы квартира есть, она нам может отдать. Так там зарплата — десять тысяч всего, и ничего не спиздишь. Так я ему и говорю что я там себе куплю на такие деньги? Я смотрю в окно. В доме напротив светятся два или три окна. — А у меня кассета есть с собой, — говорит она. — Сборник «Союз». Она поднимается и идет в прихожую — ее джинсовка осталась там — и приносит пиратскую кассету без коробки. Я кривлюсь. — Может не сейчас, а потом? — Нет, давай сейчас, мне эта музыка не очень нравится. Сую кассету в магнитолу и жму на «плэй», не отматывая на начало. — А у тебя есть листок бумаги и ручка? — спрашивает она. — Зачем? — Написать, какие песни, а то у меня коробки нет. — Тебе прямо сейчас надо это делать? — Ну а что тут такого? Я даю ей бумагу и ручку, а сам иду в комнату. Там почти никакой мебели — только кровать и телевизор. Ложусь на кровать и думаю, что делать дальше. Надо бы поскорее раскрутить ее — и спать. А вообще ебаться не особо хочется. Возвращаюсь в кухню. — Это Лариса Черникова. «Вспоминать не надо», — говорит она и что-то корябает на листке. Я предлагаю: — Давай допьем. — Давай. Разливаю водку. Чокаемся. Я выпиваю, наливаю в стакан «Вейнянского». Колбасы уже нет — как-то она быстро ушла. Она отпивает и отставляет рюмку. — А это, кажется, Натали — «Облака». Или нет? — Возьмешь у меня? — спрашиваю я. — Слушай, давай не будем, а? Все так хорошо было. Ладно? — Что ладно? — Ничего. — Нет, ты мне скажи — что ладно? — Да хватит, перестань. — Что перестань? — Ничего. — Она наклоняется к своей бумажке. — Так, а это Иванушки «Тополиный пух». — Она пишет на бумажке. Я бью ногой по ее табуретке, табуретка опрокидывается, она летит на пол. — Ты что, дурной? — Это ты под дуру играешь. Думаешь, мне выпить не с кем, так я тебя позвал? Ну-ка сосать, а то вообще отсюда не выйдешь. Я расстегиваю штаны, вываливаю хуй. Она берет его в рот и начинает сосать. Я кладу руки ей на голову, чтобы направлять, и сразу отдергиваю: голова у нее грязная и вся в перхоти. От нее еще и воняет, но не говном или сцулями, как от бомжей, а какой-то гарью, что ли. Я долго не могу кончить, потом, наконец, спускаю ей в рот. Она выплевывает малофью на пол. — Ты что, дурная? Пол ведь чистый, блядь. Беру тряпку, вытираю малофью и бросаю тряпку в раковину, где грязная посуда. — Все, пошли спать. Я выключаю магнитолу. В комнате снимаю джинсы и майку, остаюсь в трусах. Она ложится, как была: в платье. — Ты что, не разденешься? — Нет. — Ну, как хочешь. Я просыпаюсь первый. Она сопит. Платье задралось, и видны некрасивые белые трусы. — Подъем! — Я трясу ее за плечо. Она открывает глаза, поднимается и идет в туалет. Я выхожу на балкон. Бодуна нет — водку с пивом не смешивал: сначала одно, потом другое. Возвращаюсь в комнату. — А сколько время? — спрашивает она. — Полдесятого. — Бля, мне надо скорей домой, а потом на работу. — Дорогу одна найдешь? — Нет. — Ладно, сейчас чаю попьем и пойдем. Я ставлю чайник на газ и иду в туалет. Воняет говном: не побрызгала после себя освежителем. Сцу, иду в ванную мыть руки. В раковине ее волосы и перхоть, на моей расческе — тоже. Молча пьем чай с батоном. — Давай поставим кассету, — говорит она. — Нет, не надо. Я достаю из магнитолы ее кассету, отдаю. Она сует ее в карман джинсовки вместе со своим списком песен. Выходим из подъезда и поворачиваем к остановке. Подходит автобус. — Давай лучше на маршрутке, — говорит она. — На автобусе долго. Я не отвечаю. Подходит маршрутка, мы садимся, я отдаю водиле деньги. Кроме нас в машине только двое мужиков в костюмах и с портфелями. Выходим на конечной — на вокзале. — Ну, пока, — говорю я. — Пока. Иду пешком ко вчерашнему гастроному, покупаю бутылку пива и сажусь на ту же скамейку. Сейчас почти все скамейки пустые. Подбегает все тот же дед с открывалкой. В руке у него еще и сухая рыбина. — Тараночки не желаете? — Нет, спасибо. Откупориваю пиво. Дед уходит. |
|
|