Анна Тин ПОСОЛ С КОМОРРЫ

Надо сказать, задание у нас с Роофом не из приятных. Не люблю я такие вещи. Рооф тоже хмурится, но сам внутренне даже доволен. Ну и болван, воображает, что он особенный, раз ему так доверяют. А по-моему, это самая черная работа, что ни на есть. Сидим в развалинах третий час, дышим пылью, а все затем, чтобы инопланетника подстеречь. Главное не пойму, чего наши власти никак не договорятся, что в этих коморрянах особого. Земляне же столковались с ними, а наши все вокруг да около. А нам из-за этого торчать тут, на самом солнцепеке, среди камней, ловить коморрского посла. Неизвестно, еще как земляне на это посмотрят. Не пришлось бы воевать сразу с двумя цивилизациями. Наши-то думают, что так они разом и землян с коморрянами поссорят, и много интересного узнают. Мне же это, честно говоря, не нравится. Однако задание, не отвертишься. Я не сделаю, так другого пошлют, не в этот раз, так в следующий… Вот и дичь появилась, Рооф, ты видел?

Втроем они спрыгнули на берег и направились к высящейся над островом громаде руин. Два землянина и посол с Коморры, с непроизносимым для людского голоса именем, посему окрещенный для простоты Лоуллом. Сырой, залитый солнцем песок скрипел под ногами.

— А какой тебе тут интерес? — махнул рукой в сторону развеянного временем храма Аркет Бел, начальник косморазведки.

Посол обернулся, и Фил Консорт, советник по связям с инопланетянами, понял, почему глаза его кажутся огромными — из-за отсутствия белков.

— На моей планете такого нет. Ничего древнего и ветхого, все застроено и обжито. И мне кажется, что ваши предки думали по-другому, чем вы, донесся приглушенный ветром ответ.

— Да, они и жили в другом мире. Звезды для них были гвоздями, вбитыми в хрустальный свод неба.

В юности Аркет грешил стихами, и до сих пор у него осталась скверная привычка иной раз говорить красиво. В сочетании с крепкой, широкой в кости фигурой, резкими движениями и волевым, упрямым выражением лица это производило довольно комичный эффект. Пока они бродили между разрушенными зданиями, Бел воодушевлено пересказывал популярные издания, посвященные этой культуре. Лоулл вроде бы внимательно слушал, но при этом испытывал беспокойство, которое Фил хоть и чувствовал, до объяснить не мог. Сначала советник по связям отнес это на счет экскурса в историю. Но дело было в том, что острая интуиция жителя Коморры побуждала его немедленно уйти отсюда. Руины источали угрозу, но как он ни напрягал слух, зрение и все прочие восемь чувств, никакой внешней опасности он не улавливал. Вместе с тем чутье могло и подводить его, сказывалось влияние скрытых эмоциональных каналов аборигенов. Из-за этого, а также из дипломатических соображений, он никак не решался высказать свои опасения. Они приблизились к центру комплекса, и напряжение сделалось непереносимым.

— Я вспомнил про одно дело — начал Лоулл, но договорить не успел.

Почва разверзлась под ними, и их накрыла тьма…

Все же Рооф, хоть и дурак, а может, когда хочет…

Технически он сработал отлично. Мрак был что надо и пустоту мгновенно открыл. Но глупость есть глупость, она себя покажет. В спешке он налил слишком жидкую «подушку». Так что наши три приятеля, попав в нее, хоть и не расшиблись, но и не завязли, как положено. Опять же Рооф погорячился, когда с ходу кинулся на коморрянина с гипнопетлей. С виду тот, конечно, дохляк дохляком, однако против наших шести у него десять чувств, а реакция — нам такая и не снилась. А ведь Рооф знал, чем его взять можно. Ну и получил от коморрянина по голове, хорошо не на смерть. Вместо того чтоб за ультразвук схватиться, который этих, долгопятых, парализует. Наш объект, хоть Роофа и повалил, так и скрючился, когда я по нему лучом шарахнул. Взял я его, тепленького, без проблем. Кинул роботу в клешни — и на катер. А сам Роофа потащил, тяжеленного, как зарева. Ничего, пока наши земные братья в подушке бултыхались, мы на катер, и привет, ищи нас по всем звездным закоулкам.

— Фил!!! — заорал Аркет, отплевываясь от густой и липкой дряни, пропитавшей воздух. — Ты цел?!

— Как будто, — донеслось приглушенно откуда-то справа.

Почва мелко затряслась, и снова все стихло.

— Это что, землетрясение?

— Думаю, еще хуже, — мрачно произнес Бел. — А где Лоулл?

— Рядом нет. Слушай, — с нарастающим удивлением закричал Консорт. Его вообще здесь нет. Я его не чувствую. Это что, их коморрский юмор?!

— Если бы… Вроде, посветлело или это у меня в глазах?

— Нет, я тоже вижу… Ну и дыра, — сквозь быстро рассеивающуюся муть советник по связям разглядывал яму. Аркет пнул стену.

— Камень спекся в стекло… Мне все это очень не нравится, Фил. Мы должны найти нашего гостя.

Однако им это не удалось. Они обшарили весь остров и под конец Консорт, менее тренированный, чем Бел, исцарапанный и обильно усыпанный местными репейниками, просто рухнул в траву, простонав:

— Я все, на пределе. Косморазведчик кивнул и сел рядом.

— Неужели ты ничего не чувствуешь?! Напрягись, ты ведь телепат.

Фил покорно сосредоточился. Прикрыв глаза, он настроился на исчезнувшего посла. Сначала не было ничего, потом появилась уже знакомая, неопределенная тревога. Все почернело, и сквозь тьму он уловил смутное угрожающее движение. Мелькнуло, быстро, как отсвет, лицо незнакомого, необычного вида человека. Сразу же, как стаканом, его накрыло конусом голубого, разящего света и пронзило нестерпимой болью. Фил вскрикнул, и все исчезло. Осталась только безмятежная, напоенная солнцем синева моря и неба и медленный росчерк чайки под высокими облаками.

— Ну что? — нетерпеливо спросил Бел. Телепат нахмурился:

— Если мое седьмое чувство не врет, наш друг попал в скверную историю. Его или украли, или поймали, но не наши, а вот кто, не знаю. Таких я еще не видел.

— Выясним, — буркнул Аркет многообещающим тоном.

Когда, наконец, гордые собой, земляне вышли за пределы Солнечной системы, они совершенно неожиданно оказались в запутанном клубке взаимоотношений нескольких гуманоидных цивилизаций. Здесь возможно было встретить все: союзы и антисоюзы, полное слияние и подспудную войну. Единственное, что никогда не практиковалось, это — открытые тотальные столкновения, слишком дорогостоящие и бессмысленные по существу. Каждая планета содержала изрядный штат разведки и контрразведки, обычно высокооплачиваемый и привилегированный во всех отношениях.

Рооф и 120-й, похитившие Лоулла, были агентами с планеты Крунс. Они создали землянам большую проблему. До этого Совету удавалось более или менее успешно поддерживать дружеские контакты со всеми цивилизациями разом. Теперь же назревал колоссальный конфликт. Коморряне, скрытные и недоверчивые, ничего не говорили людям про Крунс. А само человечество пока еще с ним не встречалось.

Из-за этого вся энергия и все труды Аркета Бела пропали даром. Спустя три дня после происшествия на острове он явился к Филу мрачный, будто вывеска похоронного бюро. Пока телепат поил его чаем, Аркет изливал свои печали:

— Я перетряс все отчеты за много лет. Лично опросил всех, летавших в этот сектор, так или иначе связанных с Коморрой. Ничего. А если это они сами?

— Они, по-моему, нам много недоговаривают. Прекрасно знают, кто и зачем это сделал, однако скрывают правду и только требуют вернуть своего посла.

— М-да, тупик. Есть, правда, возможность связаться с гоминидами на Каллипсо, у них же с Коморрой что-то вроде федерации.

— Ну это не проще, чем Лоулла найти. Я бы посадил одного из своих ребят прослушивать их передачи, вдруг что-нибудь проскочит по телепатическим путям…

И все-таки земляне вышли на Крунс.

«Никогда бы не подумал, что такое возможно. Тоже мне древняя цивилизация, оплот гуманизма».

В пресквернейшем настроении 120-й сидел перед экраном, просматривая сцены, считанные машиной с Лоулловой памяти. Его нос, почти не выступающий над лицом, подергивался, демонстрируя сильнейшее раздражение и напряжение мысли, на какое только способен представитель его расы. Оказывается, коморряне, если им случалось оказаться в плену и с их памяти снималась голограмма, не мудрствуя лукаво, или убивали вернувшихся из плена, или ссылали в места, где долго не выжить.

«Вот если б я влип, как этот малый, а потом вернулся, шеф посопел бы и отправил меня отсыпаться — до нового задания. А иначе никто бы, ни за какие шиши, на нашу работу не пошел… И что теперь с ним делать — непонятно. Я-то его отпустить хотел, а вот, выходит, нельзя. Пойду взгляну, как он поживает, вдруг осенит».

120-й поместил пленника в центральный отсек — самое безопасное и комфортабельное место корабля. Однако Лоулл, словно и не замечая окружающего его комфорта, сидел, сжавшись, на полу, уставившись в одну точку.

Его вид очень не понравился 120-му.

— Послушай, хватит притворяться, — сказал он, — что, космолингвы не понимаешь? И что ты на меня злишься, я же не своей охотой, а по заданию. Знал бы, что ваши так поступают с бывшими пленниками, отказался бы. Веришь?

Коморрянин внимательно посмотрел ему в лицо. Его глаза, то ли темно-коричневые, то ли темно-вишневые, иногда приобретали очень острое выражение. 120-му стало не по себе. Наконец Лоулл медленно произнес:

— Чего еще ты от меня хочешь?

— Я выход ищу. Сам напакостил, сам помочь хочу.

— Бесполезно. Лучше бы ты меня убил.

— Еще чего, скажите, пожалуйста… Я, конечно, не чистенький сопливец, да и работа у меня самая мусорная, но убийцей никогда не был и быть не собираюсь. Это для дураков занятие, а мне мозгов хватает другими способами проблемы решать.

«Да, положеньице. Ведь я его прекрасно понимаю. Видел, как люди на Коморре живут. В этом муравейнике у каждого мало чего своего в голове имеется. Оборви разом все эти ниточки — жив-цел человек, а вроде покойника. Они и в космос-то улетают как насовсем. Родные им почти что поминки устраивают, со слезами и воплями. Этот вот даже способным почитался, а начальству не угодил, и на Землю послали… Стоп, кажется, есть выход… Раз он такой строптивый… Опасно, правда, да ничего, молод еще выдержит».

— Слушай, покойник, не вешай нос, есть у меня идея. Кстати, имей в виду, я тебя ни нашим, ни вашим не отдам. По Уставу, нашему, крунсянскому, ты моя собственность. А у меня тебе худо не будет, ручаюсь.

«Не слишком-то он поверил, судя по всему. Хотя черт их разберет, скрытников».

На сей раз Фила отправили встречать гуманоида, гуляющего по космосу подобно киплинговской кошке. Он представился собирателем-коллекционером экзотики. Трудно сказать, какая культура породила это создание, толстенькое, приплюснутое, с всклокоченными волосами до пят, в невообразимо грязных и вонючих лохмотьях. Его порядком потрепанный корабль был битком набит самыми неожиданными вещами. Фил, коего он потащил посмотреть на эти диковины, только поражался, где, в каких закоулках Вселенной можно раскопать такие чудеса. Кристаллы, самопроизвольно меняющие цвет, форму, плотность и размер. Лакомства, от которых человека поднимает в воздух и может унести в космос, если вовремя за что-нибудь не зацепиться. Растения, читающие мысли и каждый раз, цветущие таким цветком, какой представит себе наблюдатель. Единственным его спутником был крупный хищный кактус, охотящийся за молью, от которой, как пожаловался космический барахольщик, просто житья не стало. Кактус присутствовал при разговоре, но беседовать не пожелал, видимо занятый потомством — кактусятками, облепившими всю его макушку.

Консорт, как человек предусмотрительный, заранее запасся обширной голотекой самых различных плодов Земли, Пока хозяин возился со странного вида треногой, которую, как он уверял, можно использовать как голопроектор, телепат осматривал обширную и порядком захламленную кают-компанию. Тут он обнаружил нечто, из-за чего даже не услышал, как его окликнули. На полке между двумя горшками стояла полупустая банка, и на ней, несомненно, было нарисовано лицо, мелькнувшее перед телепатом на острове.

— Откуда это? — спросил Консорт.

— А, это… ерунда… с планеты Крунс.

— Где это — планета Крунс? — стараясь не выдавать волнения, поинтересовался землянин.

Барахольщик хмыкнул и ткнул пальцем в карту, в место, где, напрягшись, Фил разглядел Тау Комоисса. Он отлично помнил отчет авторазведчика, летавшего к единственной планете этой системы. Она была пустой и голой, как лысина господа бога, о чем он немедленно сообщил лохматому пришельцу. Тот только захихикал в ответ:

— Хитрые они там, на Крунсе. Так устроились, что, если не знать их секрета, ни за что к ним не попадешь. У них там горы повсюду, до самой стратосферы, пустые и холодные. А атмосфера и жизнь только в долинах. Так они устроили над долинами искусственный мираж — каменную пустыню. Если кто незваный туда является, особенно автомат, они его на гору сажают, где пустошь одна, он нащелкает этого миража, и никто больше из нежеланных гостей их не беспокоит. А забавные там водятся людишки, неплохие. Их по всей Галактике ценят за сообразительность.

— А как к ним попасть?

— Зачем, смотря.

После недолгого колебания телепат решился на откровенность:

— Они у нас коморрского посла украли.

— О-о, даже так, — собиратель экзотики заметно помрачнел, — дело плохо. Зря они такого не вытворяют, есть причина.

— Все же как до них добраться?

— Ну, знаете, это не джентльменский вопрос. Я существо мирное, нейтральное. И, — он предостерегающе поднял палеи, — меня не купишь. Продаются те, кто ничего не стоит.

— А если прямо полететь на Крунс?

— Так ничего не добьетесь.

— Почему? Они нас уничтожат?

— Что вы, что вы, — замахал коротенькими лапками пришелец, — они никого не убивают. В простейшем случае они ставят зеркало.

— Что?

— Так искривят пространство-время, что, летя на Крунс, вы все время будете попадать в противоположный сектор космоса. Или еще что-нибудь. У них много всяких штучек в запасе.

Фил замолк и, чтобы собраться с мыслями, предложил пришельцу взглянуть па голограммы. Это занятие отняло у них часа два, при этом коллекционер шумно восхищался флорой, фауной и этнографией Земли. В итоге длительных переговоров он обменял у Фила небольшую статуэтку Будды, пару тамтамов и аквариум с золотыми рыбками на ожерелье с Болдтиппа, самоскачущий стул с Киома и поющую змею из лесов Войс-Сесси. Последняя оказалась погруженной в герметичный контейнер, так как оное животное плюется ядом на двести метров, «И потому крайне редок на аукционах», — пояснил коллекционер. К каждой вещи была приложена подробная инструкция на космолингве.

Консорт позвонил в Центр, чтобы ему доставили отобранное, а заодно вызвал Аркета, сорвав его с тренировки. Запыхавшийся косморазведчик быстро оценил ситуацию и посоветовал выяснить способы, какими можно было б связаться с Крунсом.

Лохматый пришелец в ответ на просьбу советника только подмигнул:

— Это и просто и сложно, приятель. Очень просто, если они хотят с вами общаться, и очень сложно, если не хотят. В последнем случае вы с ними никогда не встретитесь, хоть весь космос по миллиметру прочешите. Ловкие они, бестии, вот что я скажу.

— Вы думаете, наш посол жив?

— И невредим, уверяю вас. Они вообще очень гуманные созданья, хоть таковыми себя и не считают.

— А про Коморру вы что знаете?

— Немного, но место это мрачное.

— То есть?

— Очень древняя, очень замкнутая, очень напыщенная цивилизация. У них там разные люди, как и везде, но общий фон крайне неприятный. Такая, знаете ли, манера задирать нос, куда там — высшая раса, и вдруг замолк, как бы спохватившись.

— Но все же как-нибудь можно с Крунсом связаться?

— Есть самый верный и единственный способ — заинтересовать их.

— Каким образом?

— Любым. Сделать так, чтобы они сами установили с вами контакт.

— А что вы для этого посоветуешь? — от волнения Фил даже запутался в грамматике.

Гость еще раз ему подмигнул. Выглядело это забавно, глаза у него были круглые, как у сыча.

— Суди по их поведению, вы им и так небезразличны, но прямой контакт почему-то их не устраивает. В данной ситуации самое лучшее — начать экспансию поблизости от Крунса. Например, на планете Хито Бут — по-вашему XXVI сектора Лебедя. Прилететь туда и на орбите развернуть что-нибудь этакое, — он повертел ручкой над головой. — Понятно!

— Примерно.

— Только, — пришелец раздул щеки и вытаращил глаза, — ни в коем случае не садитесь на поверхность. А над планетой делайте, что хотите.

Консорт уловил еле заметную вибрацию, означавшую, что к кораблю причалил гравилет:

— А вот и ваши приобретения прибыли. Толстяк запрыгал, отчего его космы разлетелись по всей кают-кампаний, цепляясь за разное барахло.

— Отлично, отлично, заберите, — он пихнул телепату увесистый тюк, потом схватил с полки овальный предмет с матовой поверхностью, похожий на приплюснутое яйцо. — А это вам, лично. Бесплатно.

— Что это?!

— Потом разберетесь, — затараторил пришелец, сбегая вниз, к входному люку.

Фил подхватил тюк, сунул «яйцо» в карман и двинулся следом.

Рооф хорош тем, что прост. Чем занята его голова, можно определить безо всякого усилия. Я застал его в видеозале, за этакой развлекалочкой с мордобитием. Ясное дело, хотя физически он и оправился от наших земных похождений, но весь в унынии, заранее подсчитывает, во что ему выльется его оплошность. Я выключил запись и сел в кресло. Исчезли желтые дали немыслимого пейзажа, стены посерели и сдвинулись. Рооф уставился на меня с недовольной миной. Я улыбнулся.

— Давай поговорим о делах. Тебе за твою промашку подагается не больше трети гонорара, плюс дополнительный курс в Школе.

Он кивнул и помрачнел еще больше, отчего весь покрылся темно-синими разводами.

— Предлагаю обмен. Я отдаю тебе половину и стараюсь, чтобы тебя не упекли в Школу надолго, а ты уступаешь мне свою часть прав на Лоулла, и… — добавил я с нажимом в голосе, — всячески способствуешь, чтобы я мог оставить его себе.

Рооф был так поражен, что только мигал некоторое время, потом выдохнул дрожащим голосом:

— Ты его хочешь себе оставить?!

— Ну да, — заявил я как можно беззаботней. — Ведь согласно Уставу я обязан вернуть в Центр только голограмму его памяти, а он сам есть моя… то есть наша добыча,

— Но зачем?! Ведь этот пункт не пересмотрен, по-моему, только потому, что уже триста лет всех инопланетников мы спокойно отдаем дипломатам, а те их сплавляют по домам. Кой черт тебе сдалось с ним возиться?

Я изобразил задумчивое лицо:

— Боюсь, мне трудно будет это объяснить. Вот у тебя бывают моменты, когда тебя несет помимо твоей воли?

— Еще как, — фыркнул Рооф и невольно потянулся рукой к свежезажившей ране на голове. — Но ведь ты умный человек, 120-й, хитрый.

— Всяк из нас по-своему дурак, — воспроизвел я любимую присказку нашего шефа. — Можешь считать, что это моя прихоть, каприз, так сказать.

Если я его и не убедил, то он согласился со мной, просто хотя бы потому, что ему было выгодно. Но все-таки предупредил, что это моя идея, и в случае чего расхлебывать придется мне.

Первое, что пришло в голову Ар кету, когда он выслушал телепата, что коллекционера подослали сами крунсяне. Якобы нейтральное лицо, ни к чему не обязывающая дипломатия, да плюс, в виде совета, попытка заставить землян выполнить некоторые нужные им действия. И все же трудно представить, что представители такой могущественной во всех отношениях цивилизации станут прибегать к столь примитивным средствам, если они действительно заинтересованы в результате. Ситуация вроде бы прояснилась, но на самом деле стала еще более сложной. Как, например, завязать контакт с Крунсом, не утратив его с Коморрой?

Бел вздохнул…

Это раньше с инопланетянами все было просто. Если кому-то земляне были интересны, те прилетали и потихоньку знакомили человечество со своими экзотическими товарами, обычаями, образом жизни. Кого только не заносило в Солнечную систему! То зеленые, то волосатые, то бесполые, всякие-разные. Только прилетели — сенсация. А теперь вроде и отношения устоялись, и цивилизация с цивилизацией, как шерочка с машерочкой, но порой отсутствие практического опыта в межпланетной дипломатии, и огромная ответственность доводят Совет до умопомрачения. Не знаешь иногда, кому и верить. И как себя держать, чтобы и в проигрыше не остаться, и лица не уронить. Земной опыт тут шаткая опора, а из их Всегалактического кодекса ничего толком не определишь, кроме дипломатических ритуалов, опять-таки не всеми и не буквально принятыми. С одной-то цивилизацией возникают проблемы, но когда их столько… Еще всякие мелкие независимые планеты и спутники, тут уже хоть стреляйся сразу. Ну, разбился Совет по секторам, ну, копается каждая группка со своей сферой, а проку никакого — в огороде бузина, а в Киеве дядька, вот и весь диалог.

Бел воздел очи горе.

За что ему такая напасть, чем он прогневал Великий Космос и родную планету? Тихо-мирно гонялся себе за пиратами и контрабандистами, заработал уйму травм и солидный оклад, нашел подругу жизни, терпеливую, как Создатель, потомство вывел две штуки, опять паршивцы катер угнали и шатаются невесть где, наверняка в запретной зоне.

Размышляя, Бел вскочил с кресла и забегал по комнате.

Внезапно остановившись, посмотрел на свое отражение в темном пластике стены. Оно ему не понравилось: лицо, хмурое и озабоченное, искривленное синим бликом, выглядело даже зловещим. Он повернулся к молчаливо наблюдающему за его метаниями Консорту.

— Вот что, Фил. Завтра доложи на Совете про этого любителя редкостей. Видно, придется послать один из «Викингов». Помнится, Лоулл ими все восхищался. Может, и на крунсян он произведет впечатление… Ты о чем думаешь? — вдруг спросил Аркет, видя, что телепат вдруг нахмурился.

Тот вздохнул:

— О нашем коморрянине.

— Да, неприятная история, — согласился Бел, — но мы разберемся… Я пойду?

Фил кивнул, вяло пожимая протянутую руку.

Он проследил взглядом, как легко и стремительно косморазведчик пересекает двор и втискивается в гравилет, сразу же взмывший и растаявший между облаками.

«А ведь он старше меня на семь лет, — меланхолически подумал советник, — и ему, стало быть, никак не меньше сорока».

От напряжения у него нестерпимо разболелась голова. Будто некто вогнал в череп дюжину крючьев и теперь дергает то за один, то за другой. Телепат медленно поднялся, добрел до реабилитатора и сунул голову в прибор. И сразу же на него как будто повеяло сухим, теплым ветерком. Невесомые щупы щекотали кожу, от них шло легкое покалывание и благодатное тепло, разливающееся по телу, рассасывающее боль, притаившуюся в затылке. Вот теперь можно думать дальше…

Про таких, как Фил, говорят, что избыток ума хуже его недостатка. Недостаток интеллекта можно компенсировать его подвижностью, а вот излишек — не лезет ни в какие рамки. Из-за этой своей потребности в почти постоянном сосредоточении он так и остался в одиночестве. Даже те временные связи, коими он иногда обзаводился, сразу начинали его тяготить, как только он был озадачен очередной мировой проблемой. В пылу праведного гнева его нередко обзывали чудовищным эгоистом, но это было не совсем верно. Собственная персона занимала в его размышлениях более чем скромное место. Он брезговал почестями и званиями, отвергал самые лестные предложения, если они ему казались слишком суетными. Тем не менее большинство коллег его недолюбливали. Эрудиция Фила поражала, его способности были бесспорны, но его молчаливая замкнутость сильно смахивала на высокомерие, а его рассеянность порой доходила до абсурда. К естественной неприязни, которую вызывает всякий выдающийся человек, примешивался страх перед его телепатическим даром, неподдающимся никакому контролю. В общем, его отправили из института в Совет с большим облегчением, а там долго не знали куда его пристроить, пока стечением обстоятельств он не оказался в секторе контактов с инопланетянами. Здесь он сразу оказался на своем месте. Он управлялся с самыми немыслимыми ситуациями так, словно занят был этим с рожденья. Безразличный к облику и манерам звездных гостей, за счет своего ума и острой интуиции он устанавливал контакт и дружеские отношения быстрей и проще, чем сотня вояк развязывает драку. Все неожиданное, обычно инстинктивно отторгаемое людьми, интересовало его и служило пищей его ненасытному мозгу. Где-то он походил на подростка, вечно алчущего новизны, где-то на старца, боящегося любых перемен. Ибо все, что касалось его персоны, работа, местожительство, друзья, сохранялось им, по возможности, неизменным. Вся его энергия, вся его активность уходила в разреженные высоты абстрактных сфер, и он, вечно перегруженный всякою внешней информацией, и не мог себе позволить тратиться на строительство и переделку собственной жизни. Всякому малознакомому человеку их содружество с Белом, ввиду полной противоположности натур, казалось непостижимым. Этот союз, своего рода атом, где Аркет оказался положительным центром, а Консорт электроном, вращающимся вокруг тяжелого ядра, возник, однако, из искренней взаимной симпатии и внутреннего сродства. Если бы Бел вырос не в перегруженной темпом тесноте большого города, у вечно спешащих родителей, а Фил появился не в провинциальной тишине маленькой Лунной базы, они могли бы поменяться местами или выйти схожими, как близнецы. И та, скрытая часть их возможностей, которая не могла проявиться в одном человеке, искала себе выход в другом. Поэтому они прекрасно понимали друг друга и, когда им удавалось работать вместе, могли творить чудеса.

Конечно, я не надеялся, что меня похвалят за намерение прикарманить Лоулла, но шуму вышло, как от взрыва Сверхновой. Шеф сперва оцепенел, а потом раскричался на весь центр: да кто ты такой, как тебе не стыдно, что ты себе позволяешь и т. д. Я переждал, пока он выдохнется, и опять повторил, что, согласно действующему Уставу, после того, как я отдал им голограмму, Лоулл в моей власти. Начальство сосредоточенно попыхтело с минуту, после чего, наконец, изволило спросить:

— А какие у тебя для этого резоны?

Заранее, продумывая этот разговор, я так и не решил, стоит ли высказывать здесь мои соображения, но теперь, стоя перед шефом, понял, что откровенность сейчас неуместна. И ответил:

— Ты же знаешь, что иногда чувствуешь, что поступаешь правильно, но объяснить не можешь. Вот сейчас мне кажется, что лучше оставить Лоулла у себя. Он смерил меня проникающим взглядом и изрек:

— Что же, ты не младенец. Только САМОМУ изволь доложить лично. Награду, как и положено, ты получишь, да не забудь прийти за новым заданием.

Когда я взглянул на САМОГО, то понял, что здесь придется выкладывать начистоту. Сознаюсь, я изрядно нервничал, ведь к НЕМУ вызывали только по самым экстренным случаям. ОН был предельно корректен, но означать это могло все, что угодно. Взгляд его желтых глаз был въедлив, как кислота, и цепок, как суперклей.

— Итак, мой любезный, извольте объясниться, — тон ЕГО голоса и выражение лица были обтекаемыми, с примесью ядовитой мягкости,

— Домой Лоуллу нельзя, — сухо сказал я. Он. видимо, вспомнил голограмму коморрянина и усмехнулся, заметив:

— А высказывается, сентиментальны, 120-й. По традиции, вам следовало бы поступить иначе.

— Я просто последователен. Ч го касается традиций, осмелюсь напомнить, что все ваши родственники традиционно разводят овощи на голубом спутнике, а не руководят разведкой.

Он так и подскочил, уставившись на меня с разинутым ртом. Занятное, однако, зрелище…

— Я не знаю толком, что у вас на уме, 120-й, — сказал он, подумав, но точно знаю, что вы нас никогда не подводили. Ступайте и помните, что все ваши средства лежат у нас в хранилище.

Мог бы и не говорить, разве это забудешь… Ладно, меня намеками не проймешь, тем более что разрешение оставить Лоулла у себя я получил.

Новое качество всегда собирается по крупицам. Поэтому сперва создателям «Викингов» пришлось нелегко. Доказать реальность того, чего пока нет и выбить необходимые средства при острой конкуренции программ — это было сверхсложной задачей.

После именно те, кто больше всех негодовал и противился, приписывают себе плоды успеха, а истинные творцы прозябают в безвестности. Годы тяжелейшей работы, срывов и повторных экспериментов — такова единственная награда тем, кто идет первыми.

Такие мысли бродили в голове некоего Эванса, пока он показывал будущему экипажу устройство и потенциальные возможности «Викинга». Консорт вполуха выслушивал эти сентенции, хотя и понимал, что для них имелись веские основания. Когда все дружно восхищались мощью, мобильностью и универсальностью корабля, телепат тоже старался не отстовать, периодически громко восклицая: «Но это необыкновенно сложно, мистер Эванс! Без вас мы тут просто пропадем, мистер Эванс!» При этом лицо Генерального директора программы складывалось в непроизвольную гримасу. Из всех видов деятельности он уважал только собственный труд и считал, что от всяких там фантазеров больше проблем, чем проку. В конце концов, он не сдержался и заметил Филу что теории — это, конечно, прекрасно, но попробуйте-ка это все организовать так чтобы процесс шел как надо и каждый знал свое место. Консорт любезно согласился, но перед уходом тихо спросил изобретателя: «Хотите лететь?» Тот растерялся настолько, что даже не смог ответить. Телепат загадочно улыбнулся.

Третий день Лоулл в одиночестве бродил по дому, а 120-й пропадал в неизвестном направлении. Из каких-то собственных соображений он перенес свое жилище из густонаселенной долины на безжизненное горное плато. Поначалу коморрянин пробовал выбраться наружу, но вскоре прекратил бессмысленные попытки. Даже если он выберется за стены, вряд ли ему удастся совладать с чужой техникой, пришвартованной к подъезду, найти космопорт и улететь беспрепятственно. Потом хозяин щедро снабдил его всевозможной информацией о Крунсе, и за это время он успел вкратце ознакомиться с этой цивилизацией. Надо сказать, что мнение о Крунсе и крунсянах у него сложилось не слишком лестное. Местные жители вели хаотическое, если не сказать дикое, существование. Никто не заботился о поддержании хотя бы видимости порядка, даже так называемое правительство, которое, похоже, вовсе не интересовалось, чем заняты его подданные. Поведение аборигенов не поддавалось никакой систематизации, выглядело как случайное и непредсказуемое. Ничего общего с раз и навсегда заведенным механизмом коморрского общества, где разумно и последовательно была расписана жизнь каждого от рождения до смерти. Мысленно он представлял свою цивилизацию прекрасным зданием, а Крунс — кучей рассыпающихся камней. Даже облик местных жителей, привычка на ходу менять цвет кожи, появившаяся из-за резкой неоднородности естественного освещения на планете, вызывала у него неприязнь. Он томился, так как чувство предвидения, прекрасно развитое у него, как у всякого коморрянина, здесь не работало, и эта неопределенность изводила его.

При всем старании Консорта, при заметном нажиме Совета, его замысел сорвался в последнюю минуту из-за самого Эванса. Нередко тот, кто не признает уже открытых законов и ищет новые, не считается также с правилами поведения в обществе. Все хитросплетения Фила, все его намеки и полунамеки разному начальству, едва не приведшие изобретателя на пьедестал первопроходца, рухнули в мгновение ока, когда несдержанный Эванс, вдохновленный нежданным успехом, ринулся критиковать начальство. Слушая его на последнем решающем заседании, телепат мысленно рвал на себе волосы. За рекордный срок, в какие-то пару часов, своим ребяческим нигилизмом, самоуверенностью и неспособностью воспринимать чье-либо мнение, Эванс успел настроить против себя почти всех присутствующих.

«Ну надо же, какой дурак», — вздохнул Фил, обводя взглядом огромный центральный зал «Викинга». Его сильно беспокоило еще одно довольно странное обстоятельство — непрошеный подарок любителя редкостей, проявляющий последнее время несколько неприятные свойства. Сначала Фил начисто забыл про него и вспомнил только тогда, когда Аркет вдруг коснулся его руки и указал вверх.

— А это что такое?

Это было еще до отлета, когда они вместе собирались на очередной Совет. Телепат обернулся и прямо над своей головой увидел парящее в воздухе «яйцо». Оно изменило цвет с голубоватого на черный, покрылось серебристыми точками и издавало чуть слышное потрескивание. Машинально советник схватил его. Оно легко далось ему в руки. Серия экспериментов показала, что «яйцо» всюду следует за ним с привязчивостью влюбленной кошки, легко проницает любые материальные и силовые препятствия, а также никому, кроме него, не дается в руки. Ни одному прибору, кроме человеческих глаз, увидеть его не удается. Чтобы не смущать коллег, Филу приходилось все время таскать его с собой в кармане и взять в полет. Сейчас оно лежало у него за отворотом куртки и своим присутствием провоцировало его на самые мрачные прогнозы.

Фил так задумался, что не сразу сообразил, почему здесь собрался весь экипаж. Оказывается, они не только уже прилетели, но и успели послать автомат-разведчик и сейчас все с нетерпением ждали, пока установится изображение на экране. Наконец, компьютеру удалось справиться с помехами, и им предстала поверхность планеты XXVI. Картина была четкой, но удручающей. Бесконечная каменная пустыня, напоминавшая о подножии потухшего вулкана, словно когда-то разом вскипевшие недра выплеснулись наружу, оплавив горы и скалы, а после застыли причудливыми формами. Черная и бурая плоскость, местами растрескавшаяся и покрытая пористыми выступами, без всяких признаков атмосферы. Голос Фила, прервавший их молчаливое созерцание, на этом фоне прозвучал напряженно:

— Должен предупредить, если кто-нибудь еще не знает, что тот гуманоид, который нас сюда направил, всячески предостерегал против контакта с поверхностью этой планеты. По его словам — здесь абсолютно безопасно, но только если не касаться почвы.

Консорт внимательно посмотрел на своих товарищей.

Слава богу, Аркет умеет подбирать людей. Разные по виду, возрасту, полу, они были похожи в одном — в человеческой надежности.

Соломон Кат, геофизхимик. специалист по эволюции планет, уточнил:

— А пробы?

Бел, не отрывающий взгляда от датчиков траектории автомата, ответил:

— Придется пока обходиться тем, что дают бесконтактные анализаторы.

Коморряне никогда не спят. Изредка они впадают в как бы дремотное состояние, но три из десяти их воспринимающих систем включаются в этот момент на полную мощность. Поэтому Лоулл, как и все его собратья, подобно тысячеглазому Аргусу, всегда был начеку. Он почуял приближение 120-го задолго до того, как увидел его и сразу внутренне собрался, поскольку крунсянин явился с каким-то важным для него, Лоулла, намерением. Понять, что тот будет делать, пленник не мог, единственное, что он ясно улавливал, — 120-й не стремится причинять ему вреда. Поэтому он даже не испугался, ощутив легкое колебание пола и услышав низкий усыпляющий звук. И почти сразу провалился в диковинное для него бесчувственное состояние.

Очнулся Лоулл посреди незнакомого помещения. Один конец вытянутого коридора был тупиком, а другой скрывался за пеленой плотного пара. Лоулл поднялся с пола и почувствовал, что его бережно, но настойчиво подталкивают в сторону медленно струящегося тумана. Но не это его беспокоило, а две присоски, намертво прилепившиеся к вискам. Он попытался, но безуспешно, сорвать их. Напор усилился, его втянуло в раструб и выбросило в полость, где не чувствовалось ни стен, ни потолка, исчезло даже ощущение собственного веса, как будто тело сравнялось плотностью с окружающей средой. Откуда-то просочился тонкий, как лезвие, луч, пронизавший клубы, и Лоулла потащило вверх плавным круговым движением тумана, сперва медленным, потом все убыстряющимся. Пелена растаяла, и обнаружилось, что мчится он по стенке гигантской воздушной воронки вместе со стремительно летящими пузырящимися облаками. Иногда он пронизывал как будто незримые, заполняющие пространство музыкальные конструкции, слышались звуки, обрывки мелодий. Волнами накатывались запахи, смутно ассоциирующиеся с цветением бесконечно большого и разнообразного сада. Теперь он несся с чудовищной скоростью, не различая ничего в сплошном, слившемся в монолит, потоке, несущем его навстречу разгоравшемуся ослепительному свету. Мгновение ему почудилось, что он проницает вязкую пленку, и движение сразу изменилось…

Теперь он парил над сверкающей, переливчатой, радужной гладью поверхности как бы водной, но, если его органы чувств его не обманывали, очень сложного состава. Над ним нависало небо, но он никак не мог определить ни высоту, ни траекторию своего пути, поскольку «море» переходило в «небо» без всякой границы. Он плыл как бы в центре гигантского живого яйца, среди непрерывно текущих к непонятной цели потоков вещества и энергии. Неожиданно впереди из плоскости вспучился и затвердел, прямо у него на глазах, остров. Течение, несущее его, плавно свернуло, и Лоулл стал приближаться. Остров, даже выделенный из общей массы океана, представлял собой все то же вещество, что переливалось кругом, и был так же частью этого единства, как и прежде. Легко, как пушинка, коморрянин опустился среди окаменевшей причудливыми гроздьями пены. И услышал шепот: «Гармония и тождество, всеобщая гармония и всепланетное тождество». И сразу почему-то ему сделалось нехорошо, несмотря на всю красоту этого причудливого мира, неуютно в этих поющих скалах. Почудилось, что и его сейчас поглотит эта блистающая бездна. Сразу потемнело вокруг. Вверху прорезалась дыра, стремительно растущая, в которую холодно и остро глянули с черного неба точки звезд. Одна кольнула его мертвенным голубым лучом, и он мгновенно втянулся в ее бушующие, раскаленные недра. Он пронесся вместе с огненными вихрями сквозь бурлящие слои, и протуберанец подхватил его и выбросил наружу. Подобно капле дождя упал он на поверхность второго по счету спутника звезды. И сразу же всеми чувствами запутался в буйстве цветущего леса. Над ним, застилая зеленоватое небо, раскачивались алые ветви деревьев. Справа зашелестели кусты, и из-под желтых листьев вынырнула узкая зубастая пасть с выпученными глазами по бокам. Лоулл отскочил, но тварь не замечала его. С урчанием она выхватила из травы крупную бешено извивавшуюся змею. С углов пасти закапала зловонная слюна. Он медленно поднялся и, подобно кучевому облаку, поплыл над джунглями. Внизу кипела жизненная схватка. По бесконечным пищевым цепям циркулировав энергия голубой звезды. Холодный ее свет, смешиваясь с почвой планеты, превращался в движение живой материи, непрерывно создающей и уничтожающей саму себя. Казалось, миллиардолетия эволюционной битвы сложились для него здесь в мгновенный апофеоз. Он устал от воплей и визга, от рычания, от зрелища различных способов, коими звери пожирали друг друга, от запахов крови и навоза с примесью тонкого аромата цветов, распускающихся на разлагающихся трупах.

Хватит, подумал он и разом, без переходов, очутился в ледяной пустоши естественного спутника этого мира…

… Так его носило довольно долго. Он был свидетелем рождения и гибели, развития и распада мириадов миров. Он видел, как возникают бесчисленные и разнообразные формы материи, как брезжит разум, как в мгновенном пламени нежданной катастрофы сгорают тысячелетние высокоразвитые цивилизации. Он стал атомом, молекулой, фотоном, странствующим по Вселенной, игрой прихотливых сил тяготения. Он не помнил, кто он, откуда, куда идет, его сознание заполнилось вечным холодом космоса. И настал предел. Рубеж, когда он понял, что уже не сможет существовать, что еще миллионная часть секунды — и он распадется до пустоты… И очнулся.

Лоулл был дома. Он лежал на своем ложе, над ним сквозь прозрачный купол потолка лился сумрачный свет коморрского дня. Стояла непривычная тишина. Пространство, окружающее его, казалось пустым, он не слышал ни приказов, ни гомона телепатических бесед, гул которых был привычным фоном. С трудом преодолевая вязкую слабость, Лоулл встал. Стена разошлась, выпуская его, и вновь беззвучно сомкнулась. Тусклый бесцветный город, поделенный на сектора, лежал перед ним. Далеко во мгле чернел купол Дворца Великого Аксиоматика. Лоулл вздрогнул, так как только сейчас осознал, что находится все время в одном и том же длящемся мгновении, люди на улицах замерли на ходу, одежды, развевающиеся по ветру, застыли, машины повисли в воздухе, схваченные временем в самых причудливых точках своих траекторий. Лоулл посмотрел вверх, на облачную завесу, вечно скрывающую звезды. Поколение за поколением вырастало здесь, никогда не видя даже собственного солнца. А ведь их предки пришли оттуда, с неба, чтобы освоить эту дикую планету, и стали наследниками двух погибших цивилизаций. Когда же они замкнулись в себе? Тогда, когда до них докатилась вспышка — вестница гибели их праматери? Или раньше, поставленные перед необходимостью выжить во враждебном мире?

С леденящей ясностью он ощутил смещение угла своего зрения. У него резко изменился масштаб видения, и в этом бесконечном новом мире Коморра перестала быть центром Вселенной, абсолютным идеалом. Не уникальное, но заурядное, не единственно гармоничное, но случайное сочетание сил — таким явлением была теперь его родина, со всеми ее целями и идеалами. А Аксиомы, Великие Аксиомы, питаемые их плотью и кровью, выглядели не вершиной знания, но жалкой попыткой противостоять законам Мироздания. С ужасом смотрел Лоулл на своих собратьев, сколь нелепым, искаженным и безумным был их взгляд, застывший и невидящий. С каким упоением обманывали они сами себя и друг друга. О, великая Коморра, светоч миров! До чего смешна твоя призрачная власть, хлипка твоя мощь, низко твое величие! Сколько веков ты пожираешь сама себя, дабы оставаться мертвой, сколько дремучей дикости и варварства передается вместе с традициями и верованиями. Кто был тот хитрец, установивший этот порядок, стремящийся быть неизменным вопреки могучему потоку развития, движущему весь Космос? Но «остановленное» движение не прекращается, уходит вглубь и накапливается изнутри. Чем сильнее внешние ограничения, тем выше напряжение в системе, и настанет день, когда грянет катастрофа. Не от этого ли погибла их прародина? А им-то внушали, что это есть результат слишком быстрого развития.

Лоулл почувствовал, что смертельно устал. Сумрак, ползущий по улицам, внезапно уплотнился и сомкнулся вокруг него. Еще минуту или две он чувствовал такое же, как сначала, состояние бестелесного парения и после окончательно очнулся. Этот был тот же коридор в доме 120-го, только теперь вместо тупика зиял проем. Медленно побрел он, с трудом ориентируясь, хотя вроде бы уже бывал здесь. Увиденное им, несомненно, было телепатической передачей неслыханного на Коморре объема и качества. Вслепую он свернул несколько раз, пересек центральную часть дома и внезапно увидел хозяина. 120-й лежал возле небольшой коробочки, от которой тянулись к его голове два тонких проводка. Не нужно было обладать никаким чутьем, чтобы понять, насколько ему плохо. Машинально Лоулл шагнул вперед и замер, удивленный. Между ними не было прозрачной стены, той, что обычно ставил крунсянин. Сейчас его легко можно было бы убить, но пленник не испытывал никакого желания сделать это. Между тем 120-й шевельнулся, с трудом, пошатываясь, встал и с видимым отвращением оторвал от висков присоски, такие же, как у коморрянина. Тотчас же, чмокнув, отвалились кружки и с головы Лоулла. Экскурс в Галактику, судя по всему, стоил недешево. Некоторое время они смотрели друг на друга в упор, и Лоулл пытался понять выражение лица крунсянина, переменчивое, словно водная гладь. Измученность неуловимо сменялась энергией, апатия — любопытством, настороженность — спокойствием, как будто пробегали под прозрачной кожей цветовые волны. Но теперь это не вызывало у Лоулла отвращения, наоборот, он почувствовал к своему похитителю что-то вроде симпатии. 120-й сказал:

— Мы еще поговорим, покойник, а сейчас мне пора. — И, развернувшись, без видимого труда прошел сквозь ближайшую стену.

Огромная полусфера корабля, плавающая на гравитационной подушке, обросла густым ворсом антенн и детекторов. В сектор слежения, беспрерывно обрабатывающий информацию вот уже вторые сутки, сбежались свободные от вахты земляне. Все они неотрывно следили за экраном, слушая, вместе с тем, миссис Дитц. Эта дама, грузная и импульсивная, тяжелая в общении, была, вместе с тем, лучшим оператором на корабле. По наблюдательности, быстроте интеллектуальной реакции, широте кругозора она далеко превосходила всех прочих и умела очень точно и стремительно истолковать самые неожиданные результаты. Остальным уследить за ее мыслью и речью было нелегко:

— Если все это сравнить, картина проста до изумления, но с таким мы не встречались еще. Глянь сюда — планета дырявая, насквозь как решето, до самой магмы, так? — она кинула взгляд на Ката, и тот кивнул. — Но это все пустое, а в толще есть зараза, которая ползает…

— Что?! — выдохнули разом несколько человек.

— Ползает, — еще громче повторила Дитц, — говорю, — и опять защелкала клавишами.

Аркет, несмотря на свою реакцию, с трудом успевал разбирать картины, мелькающие на экране:

— Вот магма, вот слой, здесь точка, так? Другой момент: эхограмма по плотности — это плотнее, чем грунт. А здесь, через минуту, — смещение на градус. Еще минута — еще градус. Потом стоп. А другая — едет. Размер разный, скорость разная. Иногда стоит час, другой. Ходит вверх, вниз, вправо, влево. Такая вещь. — Она выключила изображение ц повернулась. — Вот вам штучки-дрючки для гимнастики мозгов.

— Какой состав? — поинтересовался кто-то. Миссис Дитц втянула щеки и сложила губы трубочкой, после чего сказала:

— Представь, по непрямым данным, качественно тот же.

— Самородки с мотором, — мрачно пошутил Отто, щуплый, невзрачный с виду, но языкастый и смекалистый атмосферщик.

— Так какие мнения? — подытожил Фил.

— Больше, чем мы взяли, без прямых проб не соберешь. Я бы послал катер, — с расстановкой протянул Соломон. Аркет колебался:

— Так, если мнения разделились, то будем обсуждать.

После краткого диспута они все же решились. Однако прежде, чем кто-либо успел дотронуться до пульта управления, прямо среди них из воздуха сконденсировался крунсянин. Хитрый любитель редкостей рассчитал правильно. Долгое время могущественный Крунс пытался заселить эту планету, расположенную посреди всех основных трасс. Но так и не сумел совладать с камнеедами, предбиотическими примитивнейшими существами, населяющими толщу породы. Планета порождала их непрерывно, а они, подобно земным термитам, пожирали любые строения на поверхности, рассеивая свои вездесущие споры. Крунсяне, само собой, не могли потерпеть, чтобы другие гуманоиды пострадали от их старых врагов. Поэтому экипаж «Викинга» с некоторым изумлением, но без паники слушал инопланетянина, говорящего на чистейшем человеческом языке:

— Мы должны вас предупредить о крайней опасности вашей посадки на эту планету. Эти… звери, — перед лицом собравшихся возник мастерски сработанный призрак экрана с изображением непонятных движущихся объектов, сразу проникнут в любой ваш механизм, заразят корабль и довольно быстро съедят его и вас…

Фил, опасаясь, что гуманоид внезапно исчезнет, поторопился спросить:

— Почему вы избегаете контактов с нами?

— Из-за соглашения с Коморрой, но они сами его нарушили.

Аркет сразу приступил к делу:

— Мы хотели бы попросить вас вернуть нам Лоулла. Пришелец стушевался, но потом тем же бодрым тоном произнес:

— Об этом вам следует поговорить с нашим советником.

— А как до нею добраться?

Опять возникла неловкая пауза, затем крунсянин ответил:

— Если хотите, завтра мы пришлем за вами катер.

— Хотим, хотим, — поспешно согласился Консорт. Инопланетянин сразу пропал, как будто бы и не был.

Из-за приборной шкалы донесся голос миссис Дитц. И когда это она успела туда залезть?

— Что-то сомнительная у него материальность. По-моему, так это просто голограмма.

Кусок, силком впихнутый, и голодному поперек горла встанет.

Сам факт, что тебя, как мальца, хочешь не хочешь, а заставляют опять учиться, неприятен. Хотя вроде с тобой ничего плохого в Школе и не делают, но настроение потом — далеко ниже нуля. Правда, считается, что это идет на пользу разведчикам, допустившим ошибки, т. е. понесшим физический ущерб при выполнении задания. Не знаю, будет ли от этого прок Роофу, а мне пришлось еще с полчаса сочувствовать ему, после того как я его оттуда, из Школы, забрал. Слушать бы мне это и дальше, да вдруг заверещал срочный вызов. Автомат информационной системы предложил мне срочно связаться с приемным залом, где якобы идет речь обо мне. О чем это, интересно знать? Пока я набирал код, Рооф удалился, как он выразился, «утешиться хорошим ужином». Усох, бедняга, на казенной диете.

Зал для приемов обширен и помпезен, так что издалека едва можно разобрать, кто это к нам прибыл. Довольно долго я провозился с настройкой, пока удалось приблизить изображение фонтана, обставленного креслами с гостями. Оказывается, это земляне уже сюда добрались. А они пошустрей, чем я о них сперва подумал. Двоих я видел тогда, вместе с Лоуллом. А вот еще новость, так новость — какой-то комморянин с ними. Первый раз, между прочим, на Крунсе. Постарше и, похоже, потощее и попротивнее Лоулла. Принимает их наш босс по внешним связям. Наконец-то слышимость сносная…

— …но принудить 120-го силой мы не можем. Вы должны сами с ним договориться как с частным лицом.

— А если он откажется? — поинтересовался землянин, которого, судя по бирке, зовут Аркет. — Ничем не можем помочь. На нашей территории действуют наши законы, — и даже ручками развел.

А сам то, я же вижу, не хотел бы отдать Лоулла на съедение этим цивилизованным каннибалам.

— Ваши действия носят провокационный характер, — резанул бледный и жесткий, как корпус корабля, коморрянин.

— А это еще вопрос, вы же первые послали Лоулла на Землю вопреки предыдущему договору. Так что теперь мы в расчете.

— Земляне сами пошли на контакт.

— Как же, как же, после того как вы им подсунули на Венере свой обветшалый блок связи…

— А зачем 120-му Лоулл, что он с ним делает? — вмешался другой землянин.

— Ничего, дома держит, — веско ответил наш дипломат.

— Неправда, — высокомерно заявил представитель Коморры, и тут я, наконец, разобрал, что его зовут господин Ут, — я никак не могу с ним мысленно связаться, а это, значит, его или вовсе убрали, или все мозги ему перевернули.

Мой сопланетник только зарозовел от злорадства:

— То, что ваши пассы через изолянт не проходят, это хорошо!

— Но ведь вы, насколько мне сказали, телепатией не владеете! воскликнул кто-то из людей, верно сам телепат.

— Ну и что? — удивился мой соотечественник, — вы же тоже левитацией не владеете, а летать летаете. Мы не можем, зато наши машины могут…

Я выключил экран. Мне было все ясно, а лезть в дипломатическое болото так же бессмысленно, как есть самого себя. Много чести… Я пошел разыскивать Лоулла. Он теперь так усердно поглощает информацию, что боюсь, как бы не занемог от старания. Конечно же, ясное дело, сидит и долбит «Формы самовыражения индивида». Едва я вошел, как он вскочил и пробормотал испуганно:

— Лучше отдай меня, 120-й. Они до тебя все равно доберутся. Да, телепатия, конечно, вещь хорошая, но все-таки неприятно, когда новость берут у тебя прямо из головы.

— А я не из пугливых. Хочешь взглянуть на них?

Лоулл некоторое время молчал и, видимо, напряженно думал. После все-таки решился: пока я опять нашел нужный канал, события, судя по всему, развивались. Наши с комморянином сородичи дискутировали, обвиваясь логическими кольцами как два удава, пытающихся задушить друг друга, а земляне ошарашенно созерцали этот процесс. Мой однопланетник то зеленел, то желтел, а господин Ут впадал то в трагический, то в патетический тон попеременно:

— Вы не имеете права держать у себя нашего человека, поскольку он есть неотделимая часть нашей цивилизации.

— Но вы сами отделили эту часть, послав ее на Землю, так что она вполне автономна.

— Вы не можете об этом судить. Мне должна быть предоставлена возможность видеть Лоулла.

— Это как захочет 120-й.

— Причем здесь 120-й! Мы говорим от имени цивилизаций, а вы мне суете эту пешку, вашего 120-го.

У нас в своем роде каждый сам себе цивилизация. Личное есть личное. Лоулл его вещь, и он как хочет так и поступает.

— У вас что, рабство?

— Что вы, у нас законы, по которым, в частности, мы не можем вмешиваться в имущественные дела наших людей…

Похоже, они крепко зациклились. Меня это, честно говоря, скорее смешило, чем страшило, но вот Лоулл все больше и больше скучнел. Неожиданно схватил меня за руку и прошептал:

— Что бы ни говорил тебе этот человек, — он взглянул на господина Ута, — не верь ему. Это страшный тип!

Тут только я заметил, что он весь трясется, и сразу прервал трансляцию.

— Кто это?

Коморрянин посмотрел на меня с непонятным, тяжелым выражением:

— Это советник Главного Аксиоматика, убийца моего учителя. Наконец я понял, что не ужас, но ненависть переполняли его. Древнее, архаическое чувство, крунсянам почти не свойственное. Неприятный сюрприз, настораживающий. Что еще кроется за этим обычно невыразительным лицом? Что ускользнуло за крупное решето голограммы его памяти? Ведь приборы фиксируют только то, что запечатлевали рецепторы, собственно содержание личности ускользает от них.

Не очень радостно ощущать себя младенцем, еще меньше — бильярдным шаром, который гоняют по сукну. Участвовать в событиях, не имея возможности изменить их или направить — занятие не вдохновляющее. Земляне почувствовали эту тривиальную истину сполна на собственном опыте. Эта игра, в которую ни одна из сторон не считала нужным посвятить их до конца, начинала уже порядком надоедать. Больше всего Аркету хотелось плюнуть как на тех, так и на других и предоставить им разбираться между собой без землян. Еще одно обстоятельство действовало на них угнетающе: люди, вышедшие к звездам, овладевшие тайной рождения вещества и энергии, очистившие Землю от многовековой грязи, здесь, на Крунсе, ощутили себя отсталыми провинциалами из глухомани, попавшими в столичный город. Хозяева посадили «Викинг» на плато над городом и предоставили им жилье в долине, но в остальном их практически не замечали. Любые проблемы решались крунсянами моментально, но они нисколько не воодушевлялись самим фактом явления гостей с другой планеты. Неудивительно, впрочем, поскольку инопланетян прибывало на Крунс и отлетало с него видимо-невидимо каждую минуту. Даже Фил, обычно падкий на все новое, вскоре пресытился впечатлениями. И он вполне разделял общее для всего экипажа настроение растерянности и уныния. Рассевшись на террасе, отделенной от окружающего мира незримой стеной, они рассеянно разглядывали переменчивый крунсянский пейзаж. Собственно, городом окружающее назвать было трудно, поскольку их обитель была практически единственным строением, постоянно находящимся на одном месте. Все остальные здания вели себя как стая птиц, сиюминутно переносясь с места на место. Окрестности кишели зверьем. Посреди построек могли спокойно расти кусты, и аборигенов, похоже, это нисколько не беспокоило. Из-за множества светящихся пятен долина днем и ночью напоминала ковер с подвижным рисунком.

Сол, медлительный любитель порядка, проворчал, когда на его глазах часть горизонта оторвалась, образовав огромный кратер, и унеслась в люминесцирующее, как северное сияние, небо:

— Как только они управляются с этим безобразным разнообразием.

А второй пилот, резкий и нетерпеливый парень, заявил:

— Слушайте, ну кто мне скажет, чего мы ждем? Аркет, мрачно созерцавший маневры аппарата причудливой конструкции неподалеку от них, пояснил:

— Когда этот их 120-й изволит нас принять.

— А кто он такой?

— Насколько я понял, местный Джеймс Бонд… Консорт, наконец, ответил на обращенную к нему реплику Сола:

— Видимо законы и у них тоже жесткие… в своем роде… Но исходят они не из монополии власти, а из других, более естественных принципов…

— Слушай, а ты хотел бы тут жить?

Телепат открыл рот, но ничего не сказал, поскольку заметил приближение к ним господина Ута в паре с крунсянским представителем. С тех пор, как он внезапно присоединился к людям прямо в Зале контактов с заявлением, что теперь не оставит их без своей помощи, коморрянин успел всем изрядно надоесть. Поучения и наставления, коими он щедро их пичкал, могли составить краткий курс «О том, как неразумному человечеству приблизиться к идеалу разума».

— 120-й нас ждет, — провозгласил господин Ут.

Хозяин, на первый взгляд, производил довольно приятное впечатление. Вообще-то крунсяне — крупная раса, но 120-й никоим образом не выглядел громоздким. Он оставлял впечатление доброжелательного, уверенного и энергичного гуманоида, и люди как-то сразу успокоились, расположившись среди гостиной, украшенной, как здесь принято, зеленью. После небольшой паузы Аркет приступил к Делу:

— Не пожелает ли господин 120-й вернуть нам Лоулла за любое вознаграждение, какое только нам по силам?

120-й взглянул на него и, как Белу показалось, фыркнул.

Консорт, схоронившись за ветвями, пытатся, но безуспешно, прочитать мысли крунсянина.

— Я не торгую людьми, господин Аркет. Я бы отпустил Лоулла, будь у меня гарантия, что его не убьют тут же его сородичи, — по их круглым глазам я понял, что коморряне не слишком-то откровенны с союзниками.

А длинноносый господин Ут прямо-таки засверкал очами.

— То есть? — переспросил кто-то из людей.

— Есть у них милый обычай приканчивать послов, если те в плен попадают.

— Ложь, — взвился Лоуллов сопланетник. Зачем же гак глупо попадаться на вранье. Я-то могу все доказать, даже показать:

— Посмотрите сами, — и указал им на экран, прокрутив сцены из памяти моего «покойника», как-то раз он был на такой церемонии.

Мерзкое убийство, по правде сказать. Землянам оно тоже, видно по всему, не понравилось. Но не успели они высказаться, как господин Ут бросился на меня. Некоторое время я с удовольствием наблюдал, как он пытается поколотить мое голографическое изображение, я ведь не кретин, чтобы самому подставляться, после чего пояснил:

— Агрессивность есть свойство иерархических цивилизаций, — и отрадно же мне было видеть, как резко насупились земляне, а их главный спросил:

— Вы ведь не можете дать гарантии господину 120-му? Коморрянин только прошипел:

— Могу дать гарантии, что этого дела мы так не оставим. Идемте, заключил он повелительно, как будто люди были его вассалами.

Произошла заминка, и тут я решил их доконать:

— Вы ведь Лоулла хотели видеть? Так он согласен, можете с ним поговорить.

Не стал я им, правда, сообщать, как мне долго пришлось Лоулла уговаривать, с какой неохотой он согласился на эту встречу. Сейчас он стоял позади меня и сразу же выскользнул к гостям. Едва-едва я успел поставить прозрачную стену — на всякий случай. Секунду-другую оба коморрянина смотрели друг на друга. От них исходило немое напряжение, ощущаемое даже мной. И…и не Лоулл, а тот, другой, отвел глаза. Землянин, по имени Фил Консорт, спросил:

— Как вы себя чувствуете? — Лоулл обернулся к нему, не отрывая в то же время взгляд от господина Ута:

— Прекрасно, лучше, чем раньше.

Эта фраза имела еще один, дополнительный, смысл для его соплеменника. Тот разозлился еще больше, хотя это уже казалось невозможным.

— Вы хотите вернуться домой?

Я не уловил, кто это поинтересовался.

— Нет, — резко ответил Лоулл.

Но это была неправда. Несмотря на все мои старания, он оставался коморрянином до мозга костей, и его до стона тянуло туда, где его ждала быстрая, верная и мучительная смерть. Я понял, что он ведет какую-то свою игру, добиваясь одному ему известной цели.

— Его обработали, — заявил господин Ут.

— Это у нас на Коморре людей обрабатывают, — отрезал Лоулл, — а не здесь.

— Предатель! — завопил представитель Коморры. — Изменник, ты еще…

Мой «покойник», видать, дошел до предела, поскольку закричал:

— А ты… ты убийца. Это ты продал Онка, чтобы стать советником!

Судя по всему, он давно мечтал все это высказать и за эту возможность был готов расстаться с жизнью. На землян жалко было смотреть. Они сидели, разевая рты, как бестолковые статисты и только что успевали следить за событиями. Если бы ненависть была веществом, им бы уже негде было бы повернуться. Лоулл кричат:

— Что, не достать, зубы коротки, да подавись ты своей Коморрой…

Ого, это уже истерика, пора вмешиваться. Я нажал кнопку, и стена между Лоуллом и гостями, загустев, стала непроницаемой. Но страсти за нею продолжали бушевать. Наш представитель, наконец, счел нужным высказаться:

— Вот видите, господин Ут, присутствие Лоулла у нас акт добровольный, так что межпланетные правила соблюдены.

— Я требую экспертизы сознания.

— Во-первых, это возможно, только если он сам согласится. Во-вторых, единых критериев не существует, а стандартные тесты, он, я думаю, пройдет без труда…

— Как вы можете претендовать на контакты с нами, если у вас нет никаких законов и вы не можете укротить собственных людей…

— Что вы, в таких законах мы просто не нуждаемся, наши собратья достаточно сообразительны…

Дальше слушать их мне становилось неинтересно. Я вернулся к Лоуллу, и, надо сказать, вид у него был самый что ни на есть измученный и несчастный. Мне надо было кое-что уточнить:

— Послушай, что они в тебя так вцепились. Ведь ты для них — все равно что мертвец? Он тяжко вздохнул:

— Тебе это очень трудно понять. Это противоречит одной из аксиом Великого Аксиоматика: коморрянин может и должен существовать только среди коморрян на своей планете.

— Но это же. — я чуть не сказал — «глупость», но осекся. Чужие заблуждения надо уважать. Еще один момент был для меня не совсем ясен:

— А что у тебя с господином Утом, все-таки?

— Это очень просто. Ты, наверное, не слишком подробно просмотрел мою память. — Мне стало неловко, но Лоулл, похоже, нисколько не обиделся, просто констатировал это, как факт. — Так вот, когда нас обучают, так сказать, жизненным правилам, считается, что в этот особо опасный период некоторые особи могут уклоняться от догм. Учитель при решении тех или иных задач должен наблюдать за учениками и… исправлять отклонения. Наш учитель был превосходным учителем, но он не исправлял отклонения. А все особо приближенные имеют в мозге «пятно», усиливающее их телепатические способности. Они находят вышедших за стандарт и, в зависимости от степени отклонения, решают их участь. Моего учителя поставили на работу, где люди сходят с ума. А нас отдали господину Уту, который и донес на нашего учителя. Как он нас мучил, скотина… А мы ничего не могли сделать, у него же «пятно», и мы для него как марионетки. Вот я и проверил, могу ли теперь устоять перед его нажимом. Могу, но пока мне это дорого дается… Но это не важно… Вот что теперь делать?

— Вряд ли они пойдут на конфликт, не сумасшедшие же. Пошумят и оставят тебя в покое.

— Ты их плохо себе представляешь. Даже сам Великий Аксиоматик такой же раб аксиом, как и его последний слуга. У них же нет ничего важнее. Пусть гибнет Вселенная, но Коморра вечна и неизменна. Кроме того, отсутствие развития понуждает их все время искать источник поживы. Они не могут справиться с хаосом, который сами же порождают, иначе чем пожирая чужие миры. А теперь они должны доказать свое могущество землянам, дабы те вступили с ними в союз и послужили, в свою очередь, Великим Аксиомам. Вот видишь, как я им нужен.

Слова Лоулла меня поразили, но не страхом перед коморрянами, а тем, как спокойно он говорил о своей прежней миссии. Немыслимо, как вообще разумное существо может согласиться участвовать в подобной затее. Наверное, он легко прочел эти мои мысли, поскольку сделался еще более унылым:

— Тебе этого не понять, 120-й. Я все равно обречен, что бы ты ни сделал.

Я глубоко задумался. Действительно, положение казалось если и не безнадежным, то достаточно трудным.

Не то чтобы Фил Консорт вовсе не доверял своему седьмому чувству, просто он не всегда его хорошо понимал. Особенно если видимое и логически выводимое противоречило его внутреннему чутью. Причина же была в том, что если зрительно или же по логической цепочке всегда можно было добраться до исходных данных, то его внутреннее око, или из-за собственного несовершенства, или в силу его природы, давало ему достоверную, но не конкретную информацию. Примерно как гадалка: «будет тебе дальняя дорога при пиковом интересе, бойся усатых мужчин и рыжих собак». Если внешняя сторона событий вызывала у него только некоторую озабоченность, то внутренняя подоплека, которую он даже не смог бы сформулировать, вызывала у него постоянное напряжение. Он чувствовал себя как бы балансирующим на доске, уложенной поверх острой вершины скалы. Причем каждый его шаг непредсказуемо смещал равновесие в какую-то сторону. Апогея это состояние достигло, когда они вернулись от 120-го. Сначала, сморенный усталостью, Фил заснул как убитый. Но среди ночи неожиданно проснулся с совершенно ясной головой, дрожа от возбуждения. Его захватила непреодолимая потребность видеть Лоулла. Наедине. Без ревнивого ока официальной Коморры. И он был уверен, что тот пойдет на контакт.

С лихорадочной быстротой Фил выскочил наружу, уселся в катер и почти услышал, что за ним захлопнулась невидимая дверь. Теперь главная трудность состояла в том, как найти дорогу к дому 120-го. Но он не почувствовал незримого наблюдения господина Ута, для которого его намереньи было так же ясно, как если бы Фил прокричал ему об этом прямо в ухо. Естественно, что допустить эту встречу коморрянин не мог.

Консорт, не защищенный в своем катере от телепатической атаки, ощутил мгновенное помрачение сознания. Управлять сложной психикой землян господину Угу было не под силу, но подавить активность мозга он был в состоянии. Катер, потеряв управление, врезался в угол ближайшего здания…

Аркета разбудил настырный писк сигнала связи. От первых же слов крунсян он облился холодным потом. Нет, этого просто не могло быть. Вокруг уже толпились сонные и взбудораженные коллеги. Быстроте, с какой Бел добрался до точки происшествия, позавидовал бы призер межпланетных гонок.

Над городом полыхал красочный крунсянский рассвет. Жаркий ветер волнами прокатывался по улице, струями обвиваясь вокруг неподвижного тела Фила Консорта, свесившегося из разбитой машины. Аркет, впервые растерявшийся, не сразу заметил, что телепат постепенно теряет плотность. Он как бы растворялся в воздухе. Бел кинулся вперед, но его руки прошли сквозь пустоту. Позади раздался голос:

— Откуда у вас Ахрон? — обернувшись, землянин увидел двух крунсян, один из которых указывал на овальный предмет, также постепенно исчезавший, на месте, где только что лежал труп. Аркет пожал плечами:

— А что это такое?

Крунсяне некоторое время спорили между собой, потом тот, кто спросил, подошел ближе, а второй, нахмурясь, отвернулся:

— Это изделие очень древней цивилизации, от которой в Галактике почти не осталось следов. Мы не умеем им управлять. Но тот, у кого Ахрон, живет вечно. Каждый раз, когда он умирает, то переносится в какой-нибудь другой мир. Но этот бессмертный никогда не может вернуться туда, где уже умер. Его носит, как пылинку, по бесконечностям. Странно, что Ахрон сработал не сразу.

— Но избавиться от него можно?!

— Да, есть такой момент в его работе — плоская точка. Если в это время его передать, именно передать, другому гуманоиду, то можно от него избавиться вместе с бессмертием.

С ужасом представил себе Аркет телепата, странствующего по бесчисленным мирам. В отличие от своего друга он не то чтобы боялся неведомого, но не ждал от него ничего хорошего, но теперь, прежде всего, необходимо было выяснить причины происшедшего.

120-й поставил вокруг дома защитную стену односторонней телепатической прозрачности и Лоулл мог наблюдать за событиями без всякого риска. Он первым учуял новость и кинулся будить крунсянина. Тот быстро сориентировался, известие не то чтобы поразило его, но вызвало глубокое отвращение. Убийство на Крунсе — неслыханное преступление, признак глубокой недоразвитости, примитивного, убогого варварства. Для крунсян это, прежде всего, означает неспособность индивида решить проблему иначе, нехватку интеллекта, а разум здесь ставился превыше всего.

— Что теперь будет? — почему-то шепотом спросил Лоулл.

— Ничего особенного, — мрачно ответил 120-й. — Конечно, господина Ута тут же интернируют с планеты, и никто из тех, кто так или иначе связан с Крунсом, больше не будет иметь с ним никаких дел. А ваших не будут сюда пускать без квоты сознания.

— Это что?

— Мерка, снимаемая с интеллекта. Есть некий минимум, после которого гуманоид уже не совершает убийств.

— А я?

— Ты — особый случаи. Кроме того, думаю, квота у тебя достаточная. И вообще ты мог бы у нас остаться. Твоих собратьев сюда будут пускать с большой подстраховкой. Я тебя устрою, дел у нас полно.

Лоулл, казалось, колебался. Несколько раз прошелся кругом по комнате и неуверенно посмотрел на 120-го:

— Понимаешь… чтобы принять твое предложение, мне надо было бы родиться заново, на Крунсе. Как бы я ни относился теперь к Коморре, на мне лежит ее клеймо. Слишком здесь все чужое. Мне никогда не понять ни ваших неписаных законов, ни смысла вашей жизни Я не могу тут стать нужным, скорее помехой, сколь ни был бы слаб мой разум, я все-таки хочу, чтоб от него был прок хоть кому-нибудь. Это моя слабость. Вам, крунсянам, необязательно быть с чем-то связанным, выполнять функцию, вы свободные люди. Я же могу жить только долгом. Мне нельзя вернуться, это так, но я могу ведь еще кое-что, хотя бы попытаться помочь землянам.

Лоулл взглянул на 120-го, и тот вдруг понял, насколько все это время он недооценивал коморрянина. Он ощутил, какой огромный скрытый потенциал тот несет в себе, какую разрушительную силу разбудили его манипуляции в этом ранее дремавшем сознании… Впервые в жизни насмешливый и холодный крунсянин почувствовал что-то похожее на благоговение. Поэтому тон, которым он спросил, был чрезмерно почтительным:

— Но ты еще вернешься, Лоулл?

Темно-вишневые глаза выражали то ли грусть, то ли сожаление, или еще какие-нибудь чувства, неведомые на Крунсе:

— Возможно, я еще буду работать на вас, 120-й. Или, скажем так, в том же направлении, что и вы. Возможно, им все-таки удастся меня уничтожить. На данный момент мне это почти безразлично. Но так или иначе, я останусь твоим другом, хотя вам, вечно несущимся вперед, неизвестно, что это такое постоянство человеческих отношений.

120-й почувствовал себя странно. Он не мог понять, что с ним происходит, поскольку ранее не испытывал ничего подобного. В первый момент ему даже показалось, что у него помрачился рассудок. Что-то щемило внутри, словно ему собирались оторвать руку или выколоть глаз. Будто Лоулл ударил его невиданным приемом, причинил непривычную боль. Непонятные эмоции, исходящие от коморрянина, проникли в него, отразились, как в зеркале, в его сознании, нарушив связное течение его мыслей. И ничего, совершенно ничего не мог он поделать, единственное, что породил его практический ум, это слова:

— Ладно, но тогда я снабжу тебя нашей техникой… И если что, сразу возвращайся.

Человеку необходимо умереть, чтобы образовавшаяся пустота указала его истинное место. С тех пор как нелепо погиб Фил Консорт, Аркет ощущал ненаполнимую никакой самоуверенностью пустоту внутри себя. Конечно, он давно приучился справляться с любым, самым тяжелым, внутренним состоянием, без этого не мог бы без потерь выпутываться из ситуаций, в которые, как косморазведчик, попадал время от времени. И теперь его действия были продуманны и быстры, как обычно. Вместе с крунсянами они моментально восстановили ход событий и причину смерти телепата, как бы это ни отрицал свою причастность господин Ут. И здесь вопрос встал ребром. Крунсяне рекомендовали им воздержаться от любых контактов с убийцей, ежели люди хотят остаться в дружеских с ними отношениях. Самому Аркету очень этого хотелось, поскольку он верил им, а не господину Уту, все отрицавшему и с негодованием требовавшему, чтобы люди тут же покинули Крунс и вернулись на Землю вместе с ним. Бел с трудом подавлял в себе первобытное желание удавить коморрянина. Но личные эмоции не могли тут ничего решить, даже если большинство экипажа придерживалось той же точки зрения. Бел прекрасно осознавал, что земная цивилизация по своему состоянию напоминала раствор, достигший критической точки. Неустойчивое положение должно было разрешиться либо кристаллическим, наподобие Коморры, либо газообразным, по типу Крунса, устройством социума. Обе эти тенденции соперничали на Земле, и от него, его решения, как суммарного выражения воли находившихся с ним людей, зависело, распылиться ли человечеству среди звезд или же отвердеть. И какой бы выбор ни был ими сделан, они все равно окажутся тем стрелочником, который всегда виноват. А Бел не чувствовал в себе никаких резервов, никакого внутреннего видения, особого чутья, позволяющего найти в этом случае единственно оптимальный выход. И не было Фила Консорта, в избытке обладавшего этими качествами.

Аркет был так поглощен своими невеселыми рассуждениями, что не заметил, как вспыхнул и сразу погас на пульте сигнал, возвещающий, что вблизи «Викинга» движется какое-то тело. Тем более не мог он знать, когда вплотную к корпусу корабля скользнул овальный катер, явно изготовленный на Крунсе. Катер прилепился к обшивке и просочился сквозь нее, как вода сквозь бумагу. Бел лишь тогда встрепенулся, когда чуткое ухо косморазведчика уловило сзади то ли шаги, то ли просто движение рассекаемого воздуха. Аркет резкое обернулся. На пороге рубки стоял Лоулл. Коморрянин неуловимо изменился. Он стал жестче, но вместе с тем мудрее, в его облике исчезла неуверенность. Прежде чем он произнес какие-то слова, Бел понял, что земляне получили такого преданного и могущественного союзника, о котором не могли даже мечтать.