"С "ПОЛЯРОИДОМ" В АДУ: Как получают МБА" - читать интересную книгу автора (Робинсон Питер Марк)

СЕМЬ Сессия: Крестьянский бунт

Я отметил, что сегодня, в первый декабрьский день, температура достигла почти семидесяти градусов[16] и что после того, как рассеялся утренний туман, всю местность залил солнечный свет. Чем ближе сессия, тем сильнее вся эта красота начинает действовать на нервы. У меня нехорошие предчувствия, я устал и подавлен. Хочется дождя со снегом.

Саймон настолько смутила мой дух, что последние две недели семестра я начинал свои дни в 6.30, прямо как она и призывала делать. Я выбирался на пробежку среди промозглых, туманных холмов, потом съедал яичницу-болтунью из пары яиц, подзаряжаясь белком. К 8.00 я уже был в состоянии боевой готовности, это так, но к 8.30 начинал клевать носом, сидя в классе. По вечерам я занимался даже в еще большем одиночестве. То же самое делали и Филипп с Джо. Когда это становилось непереносимым, мы выползали на кухню.

— Хочу на горные лыжи, — регулярно жаловался Филипп. Он страдал не по Швейцарии, а по озеру Тахо.[17]

— Всю жизнь мечтал покататься на лыжах на американском Западе, — говорил Филипп. — В Швейцарии всем известно, что на Сьерра-Невада не такой снег, как у нас, более легкий и глубокий. Вот уже и в газетах пишут, что на Тахо начались первые серьезные снегопады. Но швейцарскому мальчишке надо сидеть в своей комнате и учиться…

Джо кругами ходил по кухне, ладонями сжимая кружку, как в тисках. "Мне надо по первому классу сдать эти экзамены", — повторял он. Джо считал, что получить как можно больше «H» — это серьезный карьерный фактор, хотя Стенфорд запретил корпоративным вербовщикам задавать студентам вопросы про их оценки.

— А-а, да пусть им не разрешается спрашивать напрямую, — спорил Джо. — Но я вам говорю, у них нюх на «Н», будьте спокойны.

Джо допивал кофе, потом прыжками взбегал по лестнице, возвращаясь работать в свою каморку. Мы с Филиппом еще оставались посидеть, но ненадолго. Филипп решил превратить минимум одну из своих "Р с плюсом" в полновесную «Н», а мне еще оставалось разделаться с "U".

Как-то утром, на седьмой неделе семестра, мы пришли на очередное занятие по «лесоводству», заняли свои места и потом просто сидели, следя, как минутная стрелка на настенных часах перевалила через 8.00, затем 8.15… 8.30… Никаких следов профессора Кемаля. Студенты уже начали вставать, чтобы покинуть аудиторию ("Должно быть, у Кемаля машина сломалась, — сказал Сэм Барретт, — а я, между прочим, вполне бы мог часика полтора позаниматься…"), как появился декан Словаки.

— Сегодня ваш класс буду вести я, — сказал он. Он выглядел несколько растрепанным, будто бежал рысью всю дорогу из кабинета. — У профессора Кемаля заболел один из членов семьи. Кто-нибудь может одолжить учебник?

Четыре последующих занятия у нас были замещающие преподаватели, либо декан Словаки, либо профессор из Вартона, с визитом приглашенный в Стенфорд. На одном из занятий этот профессор мог начать лекцию по новой теме, например, "Выбор в неблагоприятных условиях". В следующий раз вместо него появлялся Словаки и принимался обсуждать тонкие аспекты гауссова распределения. Потом опять приходил профессор из Вартона и на этот раз рассказывал про биномиальное и непрерывное распределения. "Ни один из этих ребят понятия не имеет, о чем должны быть наши лекции, — говорил Джо. — Они меня убивают".

Не помогло и возвращение профессора Кемаля на девятой неделе. Заболел его отец, причем до сих пор лежал в больнице. Кемаль выглядел усталым и рассеянным. "Некоторые из вас прислали открытки с пожеланием скорейшего выздоровления. — Его глаза стали наполняться подозрительной влагой. — Спасибо вам". После этого Кемаль начал говорить про совершенно новый вопрос, "Среднеквадратическое отклонение", и хотя мы уже подготовили решения четырех задач, он позволил обсуждению настолько отклониться от темы, что к концу занятия не успел даже закончить разбор второго примера.

В тот день на обеденном перерыве Сэм Барретт помахал мне рукой, приглашая к своему столику. Рядом с ним сидела высокая женщина, которую я уже знал по нашим «лесоводческим» занятиям, Луиза Пеллигрино, одна из его соседок по дому.

— Слыхал новости про Кемаля? — спросил Сэм. — Давай, Луиза, расскажи ему.

— Я сильно расстроилась после сегодняшнего класса, — начала Луиза. — Понимаете, я плохо сдала зачет и поэтому очень-очень пытаюсь понять материал.

— Стало быть, нас таких трое, — заметил Сэм.

— В общем, после занятия, — продолжила Луиза, — я пошла к Эстер Саймон. Мне кажется, я очень мягко с ней говорила. Не хотела жаловаться совсем. Я просто ей сказала, что многим из нас кажется, что после болезни отца Кемаль не вполне еще оправился, чтобы снова преподавать. Я ей говорю, у него ведь два класса по «деревьям», один наш, утренний, и еще один десятичасовой, и в них почти 120 первокурсников. Значит, для 120 человек есть угроза провалиться по предмету из ядра курса, причем в самый первый семестр. Я правильно говорю? Есть же такая опасность?

Мы с Сэмом согласно киваем.

— И я это все ей сказала. А она, вместо того, чтобы войти в положение, встала в позу и давай на меня: "Студенты должны понимать, что профессор Кемаль тоже человек". Вот. И еще говорит: "Не вы первая приходите сюда со своими жалобами. Я не понимаю, с какой стати студенты не могут потерпеть и поменьше требовать от профессора Кемаля".

— Нет, ты слыхал?! — вмешался Сэм. — Мы им платим, а они хотят, вишь ты, чтобы мы поменьше требовали!

Я тоже был возмущен.

— Естественно, мы все желаем его отцу поправиться, — сказал я, — но это не причина, чтобы кемалевы проблемы вставали нам поперек дороги. Если Кемаль не в состоянии преподавать, школа должна от него избавиться.

Нет, я не горжусь этим инцидентом. Но он ясно показывает, в каком состоянии находились студенты за десять дней до сессии. Мы были обессилены, беспомощны и перегружены работой, так что многого не требовалось, чтобы довести нас до истерики.

Последние семестровые занятия выпали на первую неделю декабря. Существовала традиция встречать овацией завершение каждого курса лекций, что мы и проделали на бухучете, компьютерах и ОБ. Последние классы по «лесоводству» и «микро» нуждаются в спецкомментарии.

На «лесоводстве» профессор Кемаль сделал краткое заключение и спросил, нет ли у нас вопросов по предстоящему экзамену.

Подняла руку Луиза Пеллигрино.

— Я тут поинтересовалась, — сказала она, — и выяснила, что группы, которым этот курс читали другие профессора, получили более высокие оценки на зачетной сессии. Поэтому, когда дело дойдет до нашего семестрового экзамена, я надеюсь, что будет соблюдена элементарная справедливость и что к нам будут применяться те же требования, как и для других групп.

В аудитории раздались аплодисменты.

Сэм Барретт поднял руку и спросил, будет ли экзамен проходить в помещении, где мы смогли бы действительно сосредоточиться, потому как прошлый раз в экзаменационном классе было очень шумно.

— Когда я заглянул проверить, было тихо, — ответил Кемаль.

— В тот момент — может быть. Но потом за окном начали шуметь, и очень сильно.

— А вам не пришло в голову закрыть окно?

— Да бросьте! Не принимайте меня за глупца. Окно было закрыто!

— Я с трудом могу поверить, что шум стоял такой, что действительно мешал вашему экзамену. С очень большим трудом могу поверить.

Лицо Сэма налилось кровью. Он уже открыл было рот, но вмешалась Луиза:

— Профессор Кемаль, я вот что хочу вам объяснить. У нас у всех плохие предчувствия насчет этого экзамена и для этого есть причины. Я знаю, что лично я серьезно готовилась к вашему зачету — серьезней, чем для любых других зачетов. Но на вашем экзамене я показала очень плохие результаты. Я хорошо понимаю, что этот семестр был лично для вас очень сложным, но…

— Друзья, — прервал ее Кемаль, раздраженно вскинув руки, — я вам обещаю. Вам не надо беспокоиться. Честное слово. Готовьтесь к экзамену так, как к любому другому и я вам обещаю, что беспокоиться не надо.

— Означает ли это, что курс настолько скомкан, — опять атаковал Сэм, — что вы просто готовы всем нам проставить хорошие оценки, лишь бы не связываться?

— Уверяю вас, что шансы провалить экзамен останутся, — отозвался Кемаль. — Но если вы достаточно подготовлены, вам не нужно проводить бессонные ночи, беспокоясь о результате.

Когда время занятия истекло, несколько человек присоединилось к вялым хлопкам в честь профессора Кемаля, в то время как Сэм с полудюжиной других студентов просто встали, запихали книги в сумки и молча прошли мимо Кемаля на выход.

Тем же днем, в конце послеобеденного занятия по «микро», Игер упер руки в боки и непринужденно сказал:

— Благодарю вас за внимание. После медленного старта вы многому научились, как к этому склонны все «лирики». Пожелаю удачи на экзамене. Кое-кто может посоветовать вам не беспокоиться о сессии, но я не из их числа. Настойчиво призываю отнестись к экзаменам серьезно.

Игер уже начал собирать свои бумаги, как к кафедре спустился Конор.

— Профессор Игер, — сказал он, протягивая ему небольшой сверток, — мы тут все скинулись вам на подарок.

Игер разорвал обертку и вынул из нее книгу. Затем он недоуменно взглянул на Конора:

— Эдуард Каммингс?

— Разумеется, — ответил Конор. — Ведь мы же лирики.

Когда умолк смех, Конор продолжил:

— Профессор, всех очень интересует: почему перерывы восьмиминутные?

Игер хмыкнул.

— Я уже давно заметил, что у МБА-студентов тенденция к агрессивному упрямству. Если скажешь им десять минут, они уйдут на все пятнадцать. Но если скажешь восемь, то можно быть вполне уверенным, что они вернутся в аудиторию примерно минут через десять.

Класс встретил эту последнюю колкость Игера бурными аплодисментами со вставанием.

Презрительные насмешки, которыми мы закидали Кемаля, овация, которой мы наградили Игера — они многое говорят о том осеннем семестре. Кемаль был нашим ровесником. Он хотел стать нам другом. Но семестр оказался для многих из нас травмирующим, как поле битвы, и мы не хотели этого профессора себе в приятели. Нам был нужен полководец, человек, на которого мы могли бы опереться и маршировать туда, куда он прикажет. Игер был холоден, безжалостен и педантичен. Но мы знали, что можем положиться на него, и к концу семестра относились к нему так же, как солдаты к генералу Паттону. Мы влюбились в этого мерзавца.

Воскресная полночь. Через восемь часов — сессия.

Как обычно, когда я вечером позвонил Стивену, он посоветовал расслабиться. Как обычно, я этого не сделал.

— Питер, они не хотят тебя проваливать, — убеждал Стивен. — Они хотят, чтобы после выпуска ты стал со временем богатым и пожертвовал своей альма матер кучу денег. Просто выучи достаточное число приемов, чтобы справиться с несколькими вопросами. А по оставшимся нацеливайся на частичный зачет. Помни, что все, что тебе нужно — это «Р». Расслабься!

А откуда я знаю, какие именно приемы мне надо разучивать? Как я могу понять, что их действительно освоил? И что конкретно может сойти за частичный зачет?

С понедельника я приступил к пятидневке, сплошь состоящей их экзаменов, по одному на каждое утро, с 8.00 до полудня. Непосредственно на экзаменах я находился в том же состоянии обостренного восприятия, которое уже испытал на зачетной сессии. Казалось, времени не существует. В полдень, когда заканчивался очередной экзамен, я со своими однокурсниками выходил во дворик и там мы толпились, смеясь и шумя, пока не начинали разбредаться маленькими группками, направляясь в столовую. За обедом на меня наваливалась усталость. Я возвращался домой, спал часа два, затем вставал, ощущая прилив холодного, колючего страха при мысли, что утром опять ждет экзамен, выпивал подряд две чашки кофе ради заряда кофеина, а потом устраивался в своем кабинете-кладовой, чтобы заниматься еще шесть-восемь часов.

Первым шло "лесоводство".

Имелось шесть вопросов. В одном из них к врачу пришел пациент, чьи симптомы свидетельствовали, что у него может быть болезнь А, В или С, с конкретными вероятностями по каждой. Врач мог предписать курс лечения 1 или 2. У них, в свою очередь, тоже имелись свои вероятности справиться с каждой из болезней. "Построить дерево решений, рассчитать вероятности и рекомендовать курс лечения".

Во втором вопросе начальник налогового управления пытался решить, сколько инспекторов надо выделить на каждую группу налогоплательщиков. Следующая задача обсуждала погоду в одном из городов, задавая вероятность выпадения дождя на тот или иной день, причем количество осадков в дождливые выходные описывалось случайно распределенной переменной с таким-то средним значением и таким-то среднеквадратическим отклонением, а сам вопрос звучал так: "Чему равна вероятность, что на ближайшие выходные дождь будет идти только один день и при этом количество осадков превысит шесть сантиметров?"

По стандартам зачетного экзамена эти задачи были примитивны, ни одна из них даже близко не напоминала запутанность "Золотой рощи". Верный своему слову, профессор Кемаль подготовил прямолинейный экзамен. По мере того, как шло время и я отвечал на один вопрос за другим, я все больше и больше начинал испытывать облегчение, так что когда к полудню все закончилось, я был расслаблен, словно только что прошел сеанс массажа.

Вторник, семестровый "микро"-экзамен Игера.

Главный вопрос, составленный в характерной для Игера остроумно-насмешливой манере, был про Белоснежку и семь гномов. Белоснежка работала экономкой. У каждого из гномов имелась своя специализация: один варил пиво, другой растил нюхательный табак и так далее. В задаче расписывалось, какую зарплату требовал каждый гном за свой труд, какие затраты у него уходили на сырье, каков был спрос на его продукцию, какие цены он устанавливал… Требовалось указать, как именно Белоснежке следует составить бюджет по всем семи направлениям домашнего хозяйства. Выполняя расчеты, я то там, то здесь делал небольшие ошибки, но в целом задача у меня не вызывала беспокойства.

И в немалой степени благодаря самому Игеру. Ближе к концу семестра он объявил, что позволит принести с собой на экзамен две страницы конспектов, а именно, разрешалось иметь два листка форматом восемь с половиной на одиннадцать дюймов и ни в коем случае больше. Это превратило всех нас в кустарей-одиночек, увлекающихся искусством миниатюризации. Я часами не разгибался над своими листками, словно ученый, расшифровывающий свитки Мертвого моря. Но, конечно, я на собственном опыте убедился, что каким бы крошечным почерком ни писал, вместить все не удавалось. Буквально через мелкое сито приходилось просеивать конспекты, разобранные задачи, тексты учебников, выбирая и взвешивая концепции и пытаясь в мозгу связать идеи так, чтобы одиночная, малюсенькая завитушка-символ выражала собой полную линию рассуждений. К моменту сдачи экзамена я настолько прочно держал в голове все концепции, что заглянул в свою официальную шпаргалку только два-три раза.

Задача на экзамене по "Организационной бихейвиористике", в среду, вращалась вокруг фирмы, выпускавшей специальный сорт тонколистового проката. Пятистраничный текст обрисовывал управленческую систему предприятия, его подразделения по сбыту и маркетингу, должностных лиц высшего административного звена, включая президента и начальников нескольких отделов, главных конкурентов этой компании и основного заказчика, Пентагон. В приложении на трех страницах описывалась рыночная конъюнктура и сообщалось, что в прошлом году, после пятнадцати лет прибыльной деятельности, фирма понесла существенные убытки. Экзаменационный вопрос, по сути, звучал так: "В чем дело?"

Признаюсь, я во второй раз прибег к тактике выплескивания жаргона. Начальники отделов сбыта и маркетинга, писал я, подозревают друг друга в подтасовывании фактов, чтобы увеличить свои годовые премиальные — "конфликт интересов". Один из старших руководителей, далее утверждал я, не может решить, в каком качестве ему следует себя вести: как администратору высшего звена, как этого и требует его должность, или, поскольку он был совсем недавно нанят на работу, как молодому специалисту — "ролевой конфликт". Следуя этому подходу, я сумел упомянуть и "корпоративную культуру", и "техническую специализацию и новаторскую деятельность", и "структурно-конъюнктурную привязку", да и целую горсть прочих терминов.

Возможно, что мое поведение на экзамене по ОБ звучит цинично, как элементарная попытка получить удовлетворительную оценку без стремления к обретению подлинных знаний. Так оно и было. И все же потом, забираясь в кровать, на пару часов дневного сна, я вдруг понял и признал, что мне, молодому человеку, десять недель назад не имевшему буквально никакого представления о бизнесе, материал ОБ действительно позволил взяться за сложную управленческую ситуацию и извлечь из нее смысл, пусть даже и рудиментарный.

Четверг, компьютеры, четырехчасовая боль. Я был уставший, еще даже заходя в класс. Затем я обнаружил, что мне приходится бороться за каждый ответ. Ощущение напоминало повесть Хемингуэя про борьбу с тунцом. Я потратил целый час, отвечая на один вопрос из пяти, сильно выпав из нужного ритма, поэтому с остальными задачами пришлось разбираться на скорую руку.

В самом последнем вопросе речь шла про Эксэл Байсикл Компани, предприятие, выпускавшее туристические и горные велосипеды, мужских и женских моделей, итого четыре модели общим числом. Они заключили контракты с оптовиками на ежемесячную поставку определенного количества каждой модели в течение одного квартала. Задача в деталях расписывала затраты на изготовление моделей, время, требуемое на сборку и отделку, снабженческие издержки и так далее. "Разработать модель линейного программирования, которая сведет к минимуму затраты компании на трехмесячный контрактный период". Здесь я превратился уже не в Хемингуэя, а в Ахава, нанося отчаянные, судорожные удары гарпуном.

К экзамену по бухучету, выпавшему на пятницу, во мне уже едва теплился огонек интеллектуальной мысли. Я был измотан. Перегорел. Едва заняв место, я почувствовал, что не в состоянии закончить экзамен, но мне было уже все равно. А потом Уолт раздал "голубые тетрадки" и тут я испытал тот самый прилив адреналина, способность, что развилась, должно быть, еще у наших неандертальских предков, чтобы спасаться от птеродактилей и закованных в шерстяную броню мамонтов.

На этом экзамене шла длинная цепочка вопросов про балансы и отчеты о движении ликвидной наличности Петри Корпорейшн, торгового дома-гиганта. Я работал в ровном, устойчивом ритме, столкнувшись с проблемой только ближе к концу, когда минут на сорок застрял среди методов учета при приобретении частичного пакета дочерней компании. Я описал два пути решения этого вопроса, надеясь, что какой-то из них позволит получить частичный зачет.

А потом, как только минутная стрелка больших, казенных часов на фронтальной стене аудитории перевалила за 12, отметив наступление полудня, раздался громкий, стреляющий звук. Это Сэм Барретт раскупорил бутылку калифорнийского шампанского.

Все отпили из горлышка.

Завершился осенний семестр. Конец, точка.

К тому времени, как я вернулся домой, Филипп уже уехал в Тахо кататься на лыжах. Джо вот-вот должен был отправиться в аэропорт.

— С наступающим! — крикнул он, закидывая сумки в поджидавшее такси. — Увидимся в следующем году. Все, я побежал!