"Александр II" - читать интересную книгу автора (Труайя Анри)

Глава IV Освобождение крепостных

Уже давно Александр сознавал, что в его стране существует чудовищный анахронизм – крепостное право. Во Франции этот институт был упразднен в 1789 году, в центральной Европе чуть позже, и Россия, таким образом, отставала от своих соседей не менее чем на полвека. Этот феномен вызывал еще большее удивление с учетом того, что в древней Московии работники были вольными людьми. Правительство лишило крестьян права менять место жительства, поскольку так было легче набирать их в солдаты и осуществлять над ними налоговый и административный контроль. Петр Великий еще более усугубил положение этих несчастных, стерев существовавшее до него различие между людьми, прикрепленными к земле, и собственно рабами. Либеральная Екатерина II и ее сын Павел I продолжили дело закабаления крестьян, раздавая населенные ими земли своим фаворитам. Между хозяевами и крепостными лежала глубокая пропасть. В забитом, униженном мужике едва ли можно было угадать современника и соотечественника его помещика, воспринявшего западный образ жизни. Последний имел в своем распоряжении человеческий скот. Он продавал, женил, наказывал, отправлял в солдаты на двадцать пять лет принадлежавшие ему «души». Желая облегчить участь крепостных, Александр I в то же время боялся поколебать устои российского самодержавия и вызвать недовольство дворянства. Его преемник Николай I, несмотря на свои похвальные намерения, также отступил перед бескомпромиссной позицией землевладельцев. В конце своей жизни он однажды признался: «Трижды я предпринимал атаку на крепостное право и трижды терпел неудачу. Очевидно, это знак Провидения». Вне всякого сомнения, он делился с сыном своими тревогами. Он даже назначил Александра председателем одного из Тайных комитетов, чья задача заключалась в изучении возможности постепенного освобождения крестьян. Разумеется, этот комитет прекратил свое существование, так и не добившись каких-либо результатов. Теперь, когда Николай I отошел в мир иной и завершилась Крымская война, Александр II вернулся к этой проблеме, полагая, что выполняет тем самым волю покойного. Он должен был попытаться сделать то, что не удалось сделать его отцу. Эта задача, считавшаяся невыполнимой, завораживала и пугала его.

В России на шестьдесят один миллион населения приходилось пятьдесят миллионов крепостных, из которых двадцать шесть миллионов принадлежали короне, а двадцать четыре – дворянам, мелким и крупным помещикам. Другими словами, на одного свободного человека приходилось шесть несвободных. Одни крепостные выполняли функции слуг, другие обрабатывали помещичьи земли, третьи, выплачивая своему хозяину оброк, выбирали себе работу по своему усмотрению за пределами поместья, иногда даже в городах. Но, несмотря ни на что, все они представляли собой не более чем имущество своего хозяина. Последний, взамен подчинения со стороны крепостных, должен был обеспечивать им покровительство и поддержку. Завися от него, они были защищены от голода или высылки. С одними добродушные и богатые хозяева обращались хорошо, другие подвергались нещадной эксплуатации, хищническим поборам и жестоким издевательствам со стороны злобных и всемогущих управляющих, заботившихся лишь о том, как бы набить свои карманы. «Идея освобождения крепостных отнюдь не была популярной в нашем обществе в 40-х годах, – напишет Лев Толстой в своих „Воспоминаниях“, – Владение крепостными по наследству казалось делом вполне естественным и необходимым».

Сельское хозяйство, в котором трудились ленивые и лукавые работники, приходило в упадок. Увеличение количества дней барщины не способствовало пополнению амбаров. Измученные крепостные пускались в бега. Целые деревни поднимались против своих хозяев, и для подавления бунтов приходилось привлекать войска. За период 1850–1854 годов произошло 40 крестьянских восстаний. Шеф жандармов Бенкендорф пишет в своем донесении императору: «Из года в год среди крепостных крестьян все шире распространяется идея свободы. Случись война или эпидемия, и могут появиться люди, которые воспользуются ситуацией в ущерб интересам правительства». В окружении Александра начали раздаваться голоса по поводу того, что крепостное право является противоестественным пережитком прошлого и что нужно предусмотреть меры по его отмене во избежание социальной революции. Сторонники освобождения имелись в обоих противоборствовавших лагерях, на которые разделились российские интеллектуалы. «Западники», желавшие, чтобы Россия восприняла опыт развития западноевропейских стран, и «славянофилы», ратовавшие за возврат к старым национальным традициям, сходились в одном – в необходимости и безотлагательности реформ. В своем меморандуме, представленном императору, славянофил Сергей Тимофеевич Аксаков осуждает нововведения Петра Великого, который, отойдя от русских реалий, создал в стране атмосферу насилия. Другой известный славянофил Кошелев умоляет царя созвать в Москве, «истинном центре России», делегатов со всей земли русской, чтобы выслушать их предложения относительно освобождения крепостных. Профессор Погодин, принадлежавший к тому же лагерю, заклинает Александра отказаться от этой «злополучной системы». Западники упирали на то, что стыдно быть единственным государством в Европе, где не уважается человеческое достоинство. Язвительная и тонкая Анна Тютчева так характеризует различия между двумя кланами российской элиты: «У нас существуют два вида образованных людей: одни читают иностранные газеты и французские романы или вовсе ничего не читают; каждый день они ездят на балы или рауты, искренне восхищаются какой-нибудь примадонной или тенором из итальянской оперы, ездят на воды в Германию и обретают центр тяжести в Париже. Другие же ездят на балы и на рауты только в случае крайней необходимости, читают русские газеты, пишут по-русски очерки, которые никто никогда не публикует, рассуждают невпопад об освобождении крепостных и свободе прессы, время от времени посещают свои поместья и презирают женское общество. Этих последних называют славянофилами».

Славянофилы и западники не единственные, кто подталкивал Александра к действию. На том же настаивали и некоторые члены его семьи. Во главе этих сторонников реформ стояли его младший брат, великий князь Константин, и тетка, великая княгиня Елена, вдова его дяди Михаила. Дочь герцога Пауля Вюртембергского, Елена получила у себя на родине блестящее образование под руководством прославленного Кювье. Она любила поражать общество знаниями и смелостью суждений. Благодаря ее усилиям был организован корпус сестер милосердия во время Крымской войны. «Ваши устремления возвышенны и достойны восхищения, – пишет ей император. – Вы утерли не одну слезу, залечили не одну рану, утешили не одну осиротевшую семью». В своем отвращении к крепостному праву великий князь Константин превосходил великую княгиню Елену. Зерна гуманизма, зароненные Жуковским, дали в его душе еще более сильные всходы, чем в душе Александра. Он открыто провозглашал себя либералом. Назначенный главным адмиралом флота, он отменил телесные наказания на кораблях и улучшил питание матросов. В своих беседах с Александром он убеждал брата в необходимости быстрых решений. Горчаков утверждал, что за границей многие, желая унижения России, очень рассчитывают на социальную революцию в стране. Александр колебался. В начале своего правления он заявил представителям московского дворянства: «Вы сами прекрасно понимаете, что нынешняя система владения крепостными душами не может оставаться неизменной. Лучше отменить крепостное право сверху, чем дожидаться, когда оно будет отменено снизу. Прошу вас поразмыслить о средствах выполнения этой задачи».

Итак, царь обращается к дворянам с просьбой помочь ему лишить их собственности. Он понимал, что ничего не сможет сделать без поддержки этого класса богатых и влиятельных людей, чьи представители занимали высшие посты в государстве. Какой бы властью самодержец ни обладал, для претворения своих намерений в жизнь он нуждался в доброй воле тех, кто контролировал управление страной вплоть до самых отдаленных ее уголков. Однако дворяне отнюдь не желали добровольно отказываться от своих привилегий. Если отдельные просвещенные умы с энтузиазмом восприняли идею освобождения крестьян, основная масса землевладельцев отвергала ее, считая несправедливой, опасной и даже антирусской. Неужели царь осмелится покуситься на порядок вещей, освященный столетиями? – задавались они вопросом. Проповедуя необходимость освобождения крепостных, он поворачивается спиной к Екатерине Великой и превращается во француза, англичанина, немца! Тщетно Александр пытался заинтересовать своими планами, еще довольно туманными, представителей высшего провинциального дворянства, наносивших ему визиты в Санкт-Петербурге. Каждый раз он натыкался на стену почтительной глухоты.

Не отчаиваясь, Александр учредил в январе 1857 года Тайный комитет, состоявший из высших сановников, включая Орлова, Долгорукого, Адлерберга, Гагарина, Панина и Ростовцева. После множества совещаний этот комитет признал, что «крепостное право само по себе является злом, от которого следует избавиться», и что «этот институт подлежит обязательной ревизии». Но это была лишь формула вежливости. После беседы с царем Киселев пишет в своем дневнике: «Судя по всему, император твердо вознамерился освободить крепостных, но его донимают со всех сторон, доказывая ему, что эта реформа столкнется с непреодолимыми препятствиями и что она связана с огромным риском». В самом деле, большинство членов Тайного комитета, несмотря на свои заявления, были настроены враждебно в отношении императорской идеи. Эти господа прилагали все усилия, чтобы затянуть дискуссию в надежде, что данный проект, как и предыдущие, утонет в горе бумаг. Разъяренный этими проволочками, император ввел в состав комитета своего пылкого брата Константина. Работа пошла несколько быстрее, однако постоянно возникал один и тот же трудноразрешимый вопрос: можно ли освобождать крестьян без предоставления им земли? Не дать им земли значило обречь их на голодную смерть. Дать им землю значило ограбить землевладельцев. Выразитель воли «рабовладельцев» князь Гагарин заявил, что распределение между крестьянами пахотных площадей приведет сельское хозяйство России к полному упадку. По его мнению, самое большее, что им следовало предоставить, – право пользования собственными домами. Чтобы выйти из этой патовой ситуации, Александр прибегнул к уловке. В Литве, где условия ведения сельского хозяйства были особенно тяжелыми, Николай I ввел систему «инвентаризации», которая определяла взаимоотношения хозяев и крепостных. Она не устраивала ни ту, ни другую сторону, и землевладельцы региона обратились к царю с просьбой пересмотреть ее. Александр воспользовался этим предлогом и в своем предписании от 20 ноября 1857 года приказал генерал-губернатору Назимову создать в Ковенском, Виленском и Гродненском уездах специальные комитеты, призванные изучить возможности освобождения крепостных путем определения их способности выкупить в течение определенного периода времени свои дома с прилегающими участками земли, и временно использовать эти участки для удовлетворения своих насущных потребностей до тех пор, пока они не смогут выкупить их. Царское предписание было доведено до сведения губернаторов и предводителей дворянства всех губерний, дабы побудить других землевладельцев последовать примеру трех литовских уездов. 9 декабря, принимая дворян Санкт-Петербурга, царь заявил им: «Я привык доверять дворянству и возлагаю на вас свои надежды. Мне хорошо известно, что решение этой задачи потребует большой работы… Никакие отсрочки более не допустимы. Необходимо незамедлительно взяться за решение этой проблемы. Такова моя воля». Он распорядился, чтобы эта встреча получила широкое освещение в прессе.

Просвещенная элита российского общества была в восторге от смелой инициативы императора. «От всего сердца поздравляю вас с этим великим событием» – пишет публицист Колбасин Ивану Тургеневу. Критик Анненков тому же Тургеневу: «Близится день, когда мы сможем сказать себе в смертный час: „Теперь я совершенно честный человек“». Тургенев Льву Толстому: «Столь долго ожидаемое событие должно вот-вот произойти, и я счастлив, что дожил до этого момента». Собравшиеся на грандиозный банкет университетские профессора, высшие чиновники, богатые купцы, литераторы и художники всех направлений славили имя монарха. Катков, издатель «Русского Вестника», произнес взволнованную речь: «Сегодня один из тех дней, когда все люди с учащенно бьющимися сердцами объединяются в общем душевном порыве. Счастливо поколение, на долю которого выпадает такое. Спасибо Небесам, что мы принадлежим к этому поколению. Благослови Господь нашего царя и его начинание! Пусть он правит долго, и пусть долго будет источником света и благодеяний для нашей родины!» Гости со слезами на глазах подняли бокалы под портретом Его Величества, обнялись и запели «Боже, царя храни!».

Один за другим в губерниях создавались комитеты, подобные литовскому. Местные администраторы шли на это из страха, как бы крестьяне, узнав о намерениях царя, не подняли восстание в случае, если ничего не будет меняться. Поскольку выработка условий освобождения крепостных стала главным предметом публичных дискуссий, Александр решил, что больше не имеет смысла скрывать деятельность Тайного комитета, и 8 января 1858 года учредил «Центральный комитет по делам крестьян». Задача этого комитета заключалась в изучении результатов деятельности провинциальных комитетов. В конечном итоге все зависело от этих небольших групп людей, рассеянных по всей необъятной территории империи. Однако среди них не было единодушия. Помимо нежелания многих помещиков расставаться с землей и крепостными, существовало различие интересов между дворянами северных губерний, где в силу низкой плодородности почв была лучше развита промышленность, и южных, где сельское хозяйство составляло основу экономики. Первые, зависевшие от личного труда как крестьянина, так и рабочего, были готовы тут же уступить свои земли, лишь бы за них дали хорошую цену. Вторые соглашались освободить своих крепостных, но хотели сохранить земли, важный источник доходов. Рядом с этими консервативно настроенными землевладельцами постепенно формировалось меньшинство сторонников отмены крепостного права. «Эти люди, – пишет губернатор Владимирской губернии, – надеются, что реформа, которую они считают абсолютно необходимой, успокаивает буйные головы, способствует налаживанию отношений между землевладельцами и крестьянами и, в конечном итоге, провоцирует повышение цен на землю».

Именно на этих людей доброй воли будут отныне опираться император и его ближайшие сподвижники. Престарелый министр внутренних дел Ланской назначил своим заместителем протеже великой княгини Елены Николая Милютина. Этот энергичный и здравомыслящий человек, сторонник справедливости и прогресса, был обвинен врагами в том, что он является революционером. В самом деле, у него было почти мистическое восприятие неотложности отмены крепостного права. Чтобы ускорить ее осуществление, он призвал в качестве советников выдающихся деятелей, таких как Соловьев, Самарин, князь Черкасский и ряд других, вместе с которыми учредил две «редакционные комиссии» (впоследствии они объединятся в одну), разработавшие юридическую базу реформы. Их деятельность возглавил Ростовцев. Император лично вмешивался в ход дискуссий на заседаниях комиссий и устраивал разносы тем, кто тормозил их работу. На полях одного из докладов он написал, что решил предоставить крестьянам землю в собственность, «дабы они не превратились в бродяг». И в подтверждение этого своего решения 20 июня 1858 года Александр издал указ о передаче государственных земель в распоряжение земледельцев и наделении последних гражданскими правами.

Годом позже, в конце июля 1859 года, сорок четыре губернских комитета подготовили свои заключения, и их представители съехались в Санкт-Петербург для отчета перед редакционными комиссиями. И тут же между сторонниками и противниками реформы начались раздоры. «Рабовладельцы» во главе с Шидловским и Безобразовым обвиняли членов редакционных комиссий в желании разорить дворянство и установить социализм, предвестник анархии. На полях писем Шидловского и Безобразова, адресованных лично императору, его рука оставила гневные комментарии: «Вот какие мысли бродят в головах этих господ… Самая настоящая софистика!» Он пишет Ростовцеву, являвшемуся главной мишенью критики консерваторов: «Если эти господа вообразили, будто способны испугать меня своими демаршами, то они ошибаются. Я слишком убежден в справедливости нашего святого дела, чтобы меня кто-то мог остановить. Но меня постоянно преследует один и тот же вопрос: как осуществить эту идею? В этом, как и во всем прочем, я полагаюсь на Бога и на помощь тех, кто, подобно вам, видит в реформе спасение и будущее счастье России. Берите пример с меня, не теряйте мужества, хотя нам с вами и приходится нелегко. Помолимся Господу, чтобы Он просветил и укрепил нас».

Вскоре Ростовцев заболел, изнуренный тяжелой работой и клеветническими нападками своих врагов. Силы быстро оставляли его. Он сказал одному из своих близких: «Если мне суждено умереть сегодня, то я умру со спокойной совестью. Я честно выполнил свой долг перед императором. Кажется, мне удалось сдвинуть это святое дело с места. Я верю в твердость царя. Господь не оставит Россию». Александр явился к постели больного. Увидев его, Ростовцев с трудом произнес: «Ваше Величество, не дайте запугать себя!» Это были его последние слова.

Александр тяжело переживал эту потерю. Кем заменить человека, который так хорошо его понимал? В его окружении ожидали назначения другого великого либерала. Выбор Александра пал на графа Виктора Панина, министра юстиции, старого соратника Николая I. Сухой бюрократ и педант, черствый по отношению к своим подчиненным и презиравший народ, это был яростный противник реформы. Однако перед монархом он испытывал священный трепет. Александр надеялся, что этот человек, пользовавшийся доверием у оппозиционеров, сумеет, из почтения перед самодержавием, убедить их подчиниться воле царя. Другими словами, он рассчитывал уговорить наиболее непримиримых землевладельцев с помощью одного из них, который действительно в дальнейшем будет преданно претворять его идеи в жизнь. Великой княгине Елене, которая не скрывала своего беспокойства, он сказал: «Вы не знаете этого человека. Все его убеждения сводятся к подчинению моей воле». Самому же Панину он заявил: «Вы должны взяться за это дело со всей ответственностью. Я всегда почитал вас человеком чести и уверен, что вы меня не разочаруете». Что же касается Панина, тот с грустью поведал великому князю Константину: «Если я прямо или косвенно признаю, что придерживаюсь по этому поводу мнения, отличного от мнения императора, то сочту своим долгом отказаться от него и буду действовать с удвоенной энергией наперекор своим собственным чувствам». Вне всякого сомнения он был искренен в своем признании, но Александр проявил очевидную наивность, решив, что механическое подчинение высшей воле способно заменить в работе государственного деятеля душевный порыв. Несмотря на личину реформатора, в душе Панин останется ретроградом.

Вступив в должность, он сразу же высказался против предоставления крестьянам земли в вечное пользование и за то, чтобы оставить за помещиками право полицейского надзора в их владениях. В скором времени между ним и Николаем Милютиным вспыхнула ссора. Раздосадованный царь выступил в роли арбитра и уладил этот конфликт. Сталкиваясь с упорным сопротивлением своим требованиям, он иногда сомневался, не слишком ли редакционные комиссии склоняются в пользу крестьян в ущерб землевладельцам.

Объемистые подборки материалов, подготовленные редакционными комиссиями, одна за другой ложились на стол председателя Центрального комитета князя Алексея Орлова. Однако в конце 1859 года этот обаятельный и авторитетный человек, восхитивший французов во время Парижского конгресса, слег в постель и был вынужден отойти от дел. Царь назначил на его место своего брата великого князя Константина, только что вернувшегося в столицу из девятимесячного путешествия по Европе, Востоку и Палестине. Константин покинул Россию, спасаясь от интриг, которые плелись против него при дворе. Вернувшись на родину, он вновь стал объектом клеветнических нападок. В Центральном комитете вокруг него сплотились четверо сторонников реформ. Однако им противостояли пять противников во главе с Паниным, упорно отстаивавшим абсолютное право собственности и право на местный полицейский надзор землевладельцев. Император в нетерпении давил на брата, дабы тот пришел к компромиссу со своими оппонентами. Устав от ссор и споров, после сорока бурных заседаний, князь Константин согласился уменьшить размеры земельных участков, выделявшихся крестьянам. 26 января 1861 года император, лично присутствовавший на последнем заседании Центрального комитета, заявил, что не допустит дальнейших поправок и отсрочек. Закончил он свое выступление ультиматумом: «Я желаю, я требую и я приказываю, чтобы все было закончено к 15 февраля. Вы не должны забывать, господа, что в России разрабатывает и издает законы самодержавная власть».

Спустя три дня проект реформы поступил в последнюю инстанцию – Государственный Совет. По этому случаю Александр выступил перед его членами с речью, призывая их одобрить этот документ: «Освобождение крепостных – жизненно важная проблема, от решения которой зависит развитие и могущество России… Работа должна быть завершена к средине февраля, и ее результаты должны быть обнародованы до начала полевых работ… Цель этой реформы заключается в улучшении положения крестьян не только на словах и бумаге, но и на деле… Оставив в стороне ваши личные интересы, вы должны вести себя не как землевладельцы, а как государственные деятели, облеченные моим доверием». На высокое собрание эта речь произвела сильное впечатление, тем более что царь не читал по бумажке, а импровизировал, высказывая свои искренние убеждения. Один из его помощников, Головин, пишет: «Это выступление возвысило монарха над его министрами и членами Государственного совета. Мне казалось, будто все они уменьшились в размерах, в то время как он непомерно вырос. В этот момент он обрел бессмертие». (Письмо к Барятинскому от 15 февраля 1861 года.)

Наконец, 19 февраля (2 марта по григорианскому календарю) 1861 года Александр поставил свою подпись под указом об освобождении крепостных. После этого символического жеста в его душе возникло чувство, что он оправдал свое присутствие на троне. Разумеется, он понимал, что эта реформа, как и все реформы, несовершенна, что она явилась результатом компромисса, что ее осуществление столкнется с большими трудностями и что она породит множество несправедливостей. Тем не менее его не покидало ощущение, будто ему удалось вытащить телегу России из болота, в котором та увязла. Спустя пять лет непрерывных баталий он сделал то, что не смогли сделать его предшественники. Умри он завтра, – думалось ему, – все равно его царствование будет не бесполезным. У него не было железной воли его отца Николая I и политической мудрости его дяди Александра I, но он бесконечно любил свой народ и хотел облагодетельствовать его.

Страна узнала об этом событии из манифеста, составленного митрополитом Филаретом (Дроздовым). Он заканчивался такими словами: «Осени себя крестным знамением, народ православный, и призови вместе с Нами Господа благословить твой труд ради личного и общественного блага». Условия освобождения определялись официальными предписаниями. Крепостные немедленно получали права свободных граждан. Право полицейского надзора переходило от помещика к «сельской коммуне», становившейся полностью автономной. Крестьянин получал в вечное пользование свой дом, огороженный двор и земельный надел, равный по площади участку, который он обрабатывал ранее. Но он должен был выкупить свою землю у помещика. Только крепостные, выполнявшие функции прислуги, освобождались без земли. В течение двух лет крестьянин должен был продолжать отрабатывать барщину и выплачивать оброк. Этот переходной период позволил бы заключить соглашение о выкупе между помещиком и «сельской общиной», и сделка должна была заключаться под контролем «мирового судьи», выбираемого среди дворян региона. Дабы облегчить этот переход собственности, государство обязалось выплатить условленную сумму непосредственно помещику с тем, чтобы она была компенсирована земледельцем в течение сорока девяти лет под шесть процентов. Пользование землей в сельской коммуне осуществлялось коллективно. «Мир» – крестьянский сход – распределял участки между ее членами и нес ответственность за уплату всех налогов.

Оставалось определить размеры предоставляемых участков. В принципе крестьянин имел право на земельный надел, равный участку, который он обрабатывал до своего освобождения. Однако в конечном итоге все зависело от характера почвы, климата и местных обычаев. Территория России была разделена на три зоны: черноземье, нечерноземье и степи, которые, в свою очередь, делились еще на шестнадцать категорий.

Эта сложная система создавала огромные трудности в деятельности «мировых судей», среди которых были такие видные фигуры, как Самарин, Черкасский и Лев Толстой. Пользуясь несовершенством и противоречиями нового законодательства, помещики избавлялись от песчаных, заболоченных и труднодоступных земель, оставляя за собой наиболее плодородные и удобные. Невежественные мужики попадались в коварную западню, которую представляло собой положение, введенное в последний момент князем Гагариным: согласно ему крестьянин мог, если того желал, получить незамедлительно и безо всякой оплаты четвертую часть предназначавшегося ему участка. Соблазнившиеся этим малым, но бесплатным даром, одним махом обрекали себя на нищету. И таких было немало.

В окружении императора опасались, что объявление об освобождении вызовет беспорядки. Реакция народа была непредсказуемой. Взрыв радости вполне мог переродиться в бунт. Накануне 19 февраля воинские части и полиция сосредоточились вокруг общественных зданий. Офицеры получили приказ оставаться в казармах. Были запрещены собрания. Некоторые помещики сочли за благо уехать на время за границу. В знатных домах избегали говорить об «этом» в присутствии прислуги. Из предосторожности правительство задержало публикацию манифеста в Санкт-Петербурге и Москве до 5 марта.

Все тревоги с самого начала оказались излишними. При появлении Александра на Марсовом поле воздух огласился ликующими криками. Его приветствовали как «царя-освободителя». Целую неделю в обеих столицах происходили манифестации, участники которых выражали радость и верность императору. Двадцать тысяч рабочих собрались на Дворцовой площади, чтобы поднести Его Величеству хлеб и соль. Чрезвычайно довольный, Александр распорядился отчеканить медаль со своим профилем с надписью «Благодарю вас» и вручил ее 17 апреля, в день своего рождения, тем, кто помогал ему осуществить реформу.

Однако очень скоро он понял, что радоваться пока рано. В провинции манифест, составленный митрополитом Филаретом в высокопарном стиле, воспринимался как нечто вроде малопонятной и недейственной молитвы. Собравшиеся в храмах мужики слушали, как священники говорят что-то непонятное об условиях новой жизни народа. Единственное, что доходило до их сумрачного сознания, – они должны оставаться верными Богу и покорными властям, а их положение крепостных сохранится еще два года. «Мировым судьям» пришлось долго разъяснять им, что это не такой уж большой срок для того, чтобы выбрать старост, составить карты и осуществить замеры и разграничение участков. У крестьян создалось впечатление, что дворяне их обманули. По деревням ходили слухи, будто помещики подменили настоящий царский манифест другим, составленным в их пользу. И эти подозрения не смогли рассеять розданные старостам четырехсотстраничные своды предписаний. Окончательно запутавшиеся в бумажном хаосе административных циркуляров будущие свободные люди все равно никому не верили. То, что им предоставлялись независимость и собственность, казалось крестьянам опасной западней. Не собираются ли их обобрать еще раз, усыпив их бдительность?

До Александра доходили издалека отголоски подобных настроений, и это сильно удручало его. Самые благородные идеи искажались в процессе своего воплощения. Утешение царь находил у брата Константина, тетки Елены и нескольких просвещенных дворян, которые понимали, что, жертвуя частью своих привилегий, они способствуют объединению русского народа.