"Алгоритм невозможного" - читать интересную книгу автора (Плонский Александр Филиппович)

7. Без… дель… ник…

Для Виктора Соля наступили тяжкие времена, но он не сразу осознал это.

Когда его известили о выписке из госпиталя, им завладела радость: «я свободен, наконец-то!». Ее омрачало лишь внезапное исчезновение Великого

Физика, который не счел даже нужным попрощаться с «сынком».

«Мог бы и объяснить, что к чему», — с обидой думал Соль.

Первым делом он отправился в космоцентр за новым назначением. Но на этот раз его приняли холодно, отчужденно и чуть ли не c затаенным страхом, как будто он был болен прилипчивой болезнью. Даже зеленого новичка-«извозчика» здесь так не встречали, не то что запредельного пилота высшего класса…

— Чему удивляешься? — прояснил ситуацию шеф космоцентра. — Ты ведь у нас теперь феномен. Вот люди и думают: пообщаешься с ним чуток, того и гляди, сам станешь феноменальным!

— А это плохо? — с вызовом спросил Соль.

— Чего уж хорошего!

— Выходит, я вроде прокаженного?

— Проказу вылечивают, — сдержанно сказал шеф.

— Считать себя умершим, так что ли?

— Я этого не говорил. Наслаждайся жизнью, кто тебе мешает!

— Хочу летать, — настаивал Соль.

— Мало с тобой хлопот было? Не выполнил моего приказа, погубил один из лучших космообсерверов. Под суд бы тебя, если б не прошлые заслуги. Короче, иди отсюда, мы квиты…

— Это несправедливо! Я выполнял просьбу ученых.

— И нарушил мой категорический запрет! Твердил ведь тебе: не смей сближаться с «перевертышем»! Было или нет?

— Ну, было… Зато какой научный результат! Великий Физик говорил…

— Не прячься за его спину! Приказ есть приказ. Нарушил, пеняй на себя. -

Прозвучал сигнал срочного вызова. — Это не для твоих ушей, уходи! — отрезал шеф.

Но не успел Соль выйти за ворота космоцентра, как его вернули.

— Ну и наглец же ты, Соль! До Преземша дошел!

— Да я его в глаза ни разу не видел!

— А он сейчас за тебя заступился. Как там с медициной? — спросил шеф помощника.

— Заключение: годен. Только у него сердце теперь с другой стороны!

— Так уж получилось, — пряча глаза, подтвердил Соль.

— Ну?! — изумился шеф. — Дай послушать! Ишь ты, действительно справа. Как же тебя угораздило, братец?

— А что особенного? Подумаешь, зеркальная инверсия! Сказано же вам, я здоров!

— Здоровье это еще не все в нашем деле, — изрек шеф. — Так ведь? — повернулся он к помощнику.

— Точно. Петерс, уж какой здоровяк, а попал в нештатную, и психика отказала. Напрочь! На балкон не выходит, боится упасть.

— У меня с психикой порядок, — заверил Соль.

— А это еще не факт, — с усмешкой сказал шеф. — Случись что с тобой, как перед Преземшем оправдаюсь? Почему, спросит, не сберег моего любимца?

— Да ну вас, — покраснел Виктор.

— Ладно, погоняем тебя на тренажере, а там видно будет! Займись им,

Роб.

— Не доверяете? Мне, запредельному пилоту? Как мальчишку собираетесь проверять?

— Могу и передумать! — хлопнул по крышке стола шеф. — В нашем деле

Преземш мне не указ!

— Не выпендривайся, парень, — посоветовал помощник.

Тренажер был чистой формальностью, и Соль счел за благо не бунтовать. Шеф хочет сохранить лицо, вот и придумывает. Его прихоть можно и перетерпеть, пускай старик тешится, в душе, небось, завидует, ведь дальний космос для него закрыт навсегда…

Было от чего снисходительно усмехнуться. Но усмешка продержалась недолго: первый же простенький маневр Соль провалил вчистую. А за ним и еще два.

Электроника вышла из повиновения, и подчинить ее не удавалось.

— Тренажер неисправен! — убежденно заявил Соль. — Вы нарочно это придумали, чтобы поизмываться надо мной!

— Дурак, — беззлобно сказал Роб, в недавнем прошлом действующий пилот, хотя и не запредельщик, но уж никак не «извозчик». — А ну, пусти!

Он сел за пульт, и после первого же, куда более сложного, маневра Соль с ужасом убедился, что тренажер ни при чем.

— Вот так, приятель, — насмешливо проговорил Роб, одну за другой выполнив блестящий каскад фигур. — Это ты неисправен, а тренажер в полном порядке. И никто не думал над тобой измываться. Ну, попробуй еще! Э-э, да ты все делаешь наоборот. Что с тобой?

Ни разу в жизни Соль не испытывал такого жестокого разочарования. Любое его действие давало результат, противоположный ожидаемому. Как видно, и пилотажные навыки претерпели зеркальную инверсию, словно летать предстояло на «перевертыше», а не на обычном космообсервере.

Для запредельного пилота недопустимая роскошь обдумывать элементы пилотажа — нет времени. Годами тренировок вырабатывается автоматизм, благодаря которому движения рук рефлекторно предвосхищают команды, подаваемые мозгом. Не зря Виктор шутя говорил, что в полете думает не головой, а руками.

И вот теперь автоматизма не осталось в помине. А раз так, то пилот-запредельщик Соль перестал существовать. Да что там запредельщик, ему нельзя больше доверить даже грузовую каботажную ракету! И сам Преземш, пожелай он вмешаться (а в том, что его власть огромна, Виктор не сомневался), не сможет ничего изменить…

Бывший запредельный пилот в мрачном раздумье брел по одному из параллельных лучей пешестрады. Сочная ухоженная трава мягко пружинила под ногами. Обрамленная лиственницами, похожими на мачты старинных каравелл с пышными зелеными парусами, пешестрада напоминала парадную аллею дворцового парка. Впрочем, в этом отношении она мало чем отличалась от прилегавших к ней улиц.

С поверхности земли в городах исчез пластогудрон, в жаркие дни пахнувший смолой, а вместе с ним экипажи с углеводородными моторами и даже экологически безупречные, но своей бесшумной быстротой опасные электромобили. На месте небоскребов были разбиты скверы; проектировали их талантливые флорархитекторы, состязавшиеся на ежегодных конкурсах: экспозиция большинства скверов регулярно обновлялась, и лишь те из них, которые были признаны истинными произведениями искусства, сохранялись со скру пулезной тщательностью наравне с шедеврами зодчества.

В окружении деревьев и экзотических цветов виднелись, не бросаясь в глаза, жилые коттеджи. Среди них не было двух одинаковых, они словно вели галантный спор за право называться самым оригинальным, самым красивым, самым изящным, и даже знаток ар хитектуры попал бы в затруднительное положение, доведись ему быть судьей в этом споре. Остроумие компоновки, совершенство ли-ний, неблекнущая свежесть цветовой гаммы, отточенность форм, превращали россыпь столь не похожих друг на друга жилищ в ансамбль, изначально спланированный как одно целое.

Коттеджи освещались и отапливались аккумулированной энерги-ей Солнца (от распространенных в прошлом атомных электростан-ций, поставивших человечество на грань катастрофы, вовремя отказались; лишь за Полярным кругом в глубоких шахтах все еще действовали холодные термоядерные реакторы, питающие резервную сеть промышленной энергетики).

Но если бы Соль сделал несколько шагов в сторону, то между лиственницами перед ним распахнулись бы створки скоростного лифта, и через минуту он оказался бы в разительно ином, подземном, городе, в котором не было ничего идиллического, даже намека на патриархальность — ни цветов, ни зелени, ни нарочитой неспешности.

Этот погруженный в землю, словно айсберг в морскую толщу, многоярусный город, как и полагается айсбергу, во много раз превосходил размерами свое повершье. И если снаружи царили покой и безмятежность, то в глубине буйствовало движение, все источ ало энергию, овевалось струями ионизированного воздуха.

Паутина эскалаторов и самодвижущихся тротуаров органически вплеталась в инфраструктуру делового центра. Ни улиц, ни площадей, ни отстоящих друг от друга зданий не было в нем, а вместо всего этого, столь привычного для городов прошлого, — единый объем, расчлененный транспортными горизонталями и вертикалями на функциональные блоки.

Электромагнитный транспорт с разветвленной сетью магистралей и развязок управлялся единой компьютерной навигационной системой, наилучшим образом упорядочивавшей движение и устранявшей малейшую вероятность заторов.

Пассажиру, пожелавшему попасть в любое место делового центра или наземной, жилой части города, достаточно было ввести в память компьютера нужные координаты и ни о чем больше не заботиться…

Все это жило своей обособленной напряженной жизнью под ногами у Соля, ничем себя не проявляя. Здесь же, наверху, безраздельно господствовала природа и ничто не говорило о масштабах преобразующей деятельности человека.

Подобно большинству современников, Виктор не воспринимал природу как нечто первичное. Таким скорее виделся мир, созданный разумом человека, и первоосновой этого мира была, конечно же, не изящная декорация — творение флор-архитекторов, а некая всевышняя сила и ее порождение — Вселенная.

В госпитале Соль нередко размышлял о том, как сочетается свобода личности с довлеющей над нею предопределенностью. Пытаясь разобраться в их антагонизме, он приходил в отчаяние от скудости своего ума. На самом же деле его ум был не по годам пытли в и проницателен. Но кто из знавших бесшабашного, упрямого и потому казавшегося не слишком далеким парня мог бы догадаться об этом, а заодно признать возвышенность его чувств?! Да и у него самого такое предположение вызвало бы исполненный возмущения смех, мол, за кого принимают запредельного пилота!

Когда однажды Великий Физик назвал Соля экстрасенсом, он тоже рассмеялся:

— Шутите? Я вообще не верю ни в каких экстрасенсов!

— И правильно делаешь, — неожиданно сказал ученый. — На одного истинного экстрасенса приходится миллион дутых. — Но ты-то истинный, — помолчав, добавил он.

На том разговор и закончился.

Но сейчас Солю было не до смеха. Философские проблемы, одолевавшие его во время вынужденного ничегонеделания в госпитале, отошли на задний план, а их место занял житейский, но болезненно острый вопрос, на который тоже не было и, казалось, в принципе не могло быть ответа: как жить дальше? Много ли проку от способностей экстрасенса, если неизвестно, в чем они состоят и как ими распорядиться?

Прежде Соль и представить не мог, что однажды возникнет такая нелепая, противоестественная ситуация. Привык к удаче, сопутствовавшей ему с самого рождения, когда кибердиагносты сочли его мертвым, а он привел их в замешательство, внезапно «воскреснув». Но лишь эта первая удача была подарком судьбы, следующих приходилось добиваться трудом, мужеством, умением рисковать и… подсознательно избегать неоправданного риска.

Впрочем, в последнее не поверили бы ни шеф космоцентра, ни коллеги-пилоты, считавшие Соля не знавшим удержу искателем приключений, которому на роду написано сломать себе шею. Оттого и относились к нему без зависти, хотя к успехам других испытывали болезненную ревность.

И вот он — лишний. Выслушивает утешения товарищей:

— Может, еще обойдется!

— Не унывай, дружище, бывает и хуже!

— Вот чудак, да я бы на твоем месте…

Утешают, а сами отводят глаза, потому что слова утешений не искренни, за ними, словно ложка дегтя, — радость: хорошо, что не со мной это случилось.

Соль тоже смотрит в сторону, и ему есть что скрывать — обиду, растерянность, боль.

А вскоре и утешения иссякли: новость перестала быть новостью. Вокруг Соля образовался вакуум. Его не то что забыли, просто пре-доставили самому себе: дескать, бывший запредельщик и так не пропадет, ведь одно из основных прав человека — право на обеспеченное существование.

«Право существовать на всем готовом, ничего не давая взамен», — так с безжалостной иронией перефразировал его Соль.

Прежде он верил, что у него много друзей. Оказалось, не друзья это, — приятели. А единственный настоящий друг — дальний космос, запредел. Только с ним, за пространственно-фазовым рубиконом, Соль бывал по-настоящему счастлив, не испытывал одиночества. Наверное, оттого и балагурил на людях, что в их окружении чувство-вал себя особенно одиноким, но не мог в этом признаться даже само-му себе.

Весельчак, баламут, задира Виктор Соль… Кто отважился бы предположить в недавнюю пору его славы, что скоро он будет по-ставлен в ряд с хроническими неудачниками, не нашедшими себя ни в науке, ни в производстве, ни в искусстве, — ни в чем! Единственная разница — эти люди смирились со своим жалким положением и даже видят в нем привлекательные стороны, а Соль не смирится никогда. И не желает он спекулировать былыми заслугами, ведь не прошлым жив человек, — будущим!

Принимать подачки как должное? Утешаться тем, что общество обязано обеспечить комфорт не только труженику, но и бездельнику?

Вот! Подходящее слово найдено. Он — бездельник! Без-дель-ник!

Соль повторял это расчлененное на слоги слово, приноравливая их к своей тяжелой походке: шаг — «без…», шаг — «дель…», шаг — «ник…» «Без… дель… ник… Без… дель… ник…» — каждый слог словно капля расплавленного свинца.

А время такое мучительно тягучее! Не то, что раньше, когда его постоянно не хватало — даже не обзавелся семьей, мол, успеется…

Зато теперь можно наверстать, благо вниманием девушек не обделен.

Наплодить детишек и вечерами, после очередного дня-пустоцвета, рассказывать им, вскарабкавшимся на колени, о давних-предавних подвигах:

«Однажды на траверзе Альдебарана…»

Скажешь так и сам едва ли поверишь, что это происходило в дей-ствительности. А сын — поверит ли, не сочтет ли хвастливой выдумкой или, в лучшем случае, просто сказкой? Если даже поверит, то все равно когда-нибудь с пробудившейся презрительной жалостью спросит:

— Почему ты сейчас не летаешь к звездам? Боишься, да?

И вряд ли поймет, если молвишь в оправдание:

— Больше всего на свете хотел бы полететь к ним снова, но… не могу.

— Не можешь? — удивится сын. — Ты же запредельный пилот!

— Я был им в прошлом. Бы-ы-л!!!