"Все реки текут" - читать интересную книгу автора (Като Нэнси)

6

За стеклянной дверью с ее неплотно задернутыми шторами виднелось идущее к закату солнце. Разомлевшая от жары река лениво двигалась между высокими берегами, отражая голубое небо и клонившиеся к воде деревья во всем богатстве тончайших оттенков. Вода медленно перемещалась вниз по течению, на смену ей приходила другая вода. Так остается неизменной для глаза радуга над водопадом, хотя составляющие ее мельчайшие брызги каждый миг другие.

Не находя себе места, Дели снова вернулась к кровати Эстер, возле которой день и ночь теперь горела лампа. Для больной, чей мир замкнулся в четырех стенах, она значила больше, чем солнце.

В свете лампы ее исхудалое, обтянутое желтой кожей лицо казалось восковым, от него остались лишь нос да лоб; глаза утонули в бездонных глазницах. Она с усилием повернула голову и спросила:

– Ты говоришь, дитя, что сейчас светло, как днем?

– Да, тетя.

Накануне вечером Дели упомянула, что луна вошла в полную фазу. Сейчас, в разгар дня, палило солнце, тени в саду были короткими и густыми. Но какой смысл объяснять ей это?

– Дать тебе воды?

– Да… пожалуй. А когда мне дадут снотворное?

– Ты приняла его совсем недавно. Что, очень болит? – Невыносимо!..

Губы больной были бледны и плотно сжаты, их уголки опущены в горьком смирении. Дели поднесла ей питье. Желтые пальцы женщины беспомощно обхватили стакан, будучи не в состоянии удержать его. Вдруг ее голова начала метаться на подушке, будто она хотела убежать, избавиться от нестерпимой муки. Из ее груди вырвались стоны: – О, Господи! Смилуйся надо мной!

Дели бросилась искать сиделку, которая сидела на кухне и пила чай. Та стремительно прошла по коридору, шурша своим клеенчатым передником и поправляя накрахмаленные манжеты.

– Не так все страшно, как вам кажется, – сказала она. – Больные любят, чтобы с ними носились, только и всего.

Дели посмотрела на ее плотно сжатый рот и тяжелый подбородок, на маленькие глаза, обведенные тенями. Что сделала жизнь с этой женщиной? Она выглядела так, как если бы ее никто ни разу не пожалел, а значит, и она никого не пожалеет.

– О, сестричка! Дайте мне лекарство. Мне очень, очень плохо…

– Вы приняли его полчаса назад, миссис Джемиесон.

– Но мне нужно еще… Еще один порошок! Доктор не мог знать, что одного теперь недостаточно.

– Я не могу взять на себя такую ответственность! Только через три часа!

– Три часа… – Эстер тихонько заплакала.

– Я возьму ответственность на себя, – сказала Дели и направилась к умывальнику, где лежали порошки, содержащие опиум.

– Дайте сюда! – сиделка вырвала у нее лекарство. – Здесь отвечаю я, а не вы, мисс Гордон. – С каменным лицом она опустила коробочку в карман фартука.

К счастью, в тот день доктор нанес им один из нечастых визитов. После инъекции метания и стоны прекратились, и больная погрузилась в беспокойный сон.

Провожая доктора, Дели рассказала ему о том, что произошло утром и попросила его увеличить дозу наркотика.

– Я предлагал поместить ее в больницу, там ей было бы спокойнее, – нетерпеливо возразил тот, натягивая желтые кожаные перчатки. – Тогда она и слушать не хотела об этом, а теперь ее нельзя трогать, она слишком слаба.

– Вы считаете, что ей уже не подняться, доктор? И никакой надежды?

– Ни малейшей.

– Тогда почему бы не облегчить ее муки? Ведь даже бездомной собаке вы не откажете в сострадании, если она мучается!

– Я увеличил дозу, но если делать это слишком быстро, действие наркотика снизится. Так легко дойти до смертельной дозы. Мы не имеем таких прав. С точки зрения закона…

– Закон! Что знает закон о страдании?

Он пожал плечами и втиснул свое плотное тело в пролетку.

– Теперь уже недолго ждать, она дышит на ладан.

В один из дней больной стало лучше. Теперь она, по-видимому, не ощущала боли, сон ее стал спокойнее и просыпалась она с умиротворенным выражением, какого Дели никогда раньше не видела на ее лице. Это было отрешенное, отсутствующее лицо человека, готовящегося отойти в мир иной.

К вечеру Эстер проснулась. Они были одни в комнате. Дели почти испугалась, увидев устремленный на нее кроткий любящий взгляд.

– Шарлотта! – внезапно воскликнула больная, громко и отчетливо.

– Что с тобой, тетечка? Это я, Дели.

– О, дитя! Мне почудилось, что здесь твоя мать… Я, наверное, задремала и увидела сон…

– Ты хорошо поспала?

– Скоро я засну навсегда и снова увижу Лотти и Адама. Они ждут меня там, на другом берегу. Осталось недолго…

Дели молча смотрела в пол.

– Я хочу поговорить с тобой, потому и просила Чарльза привезти тебя. В смерти Адама ты не виновата. Он был упрямый, настойчивый мальчик, и может быть… Впрочем, теперь все равно: было бы лучше, если бы ты никогда не приезжала в наш дом. Я предпочла бы не видеть и не знать тебя вовсе.

Испуганная Дели подняла на нее взор: в затуманенных черных глазах Эстер промелькнул знакомый гневный огонек.

– Я хотела простить тебя, я молилась. Но это сильнее меня. Ты должна понять, Дели: жизнь была слишком жестока ко мне. Теперь уж ничего не изменишь. У меня нет больше сил любить или ненавидеть. В моем сердце нет места для ненависти, но я тебя не простила.

– Так, может, мне уехать? Я только хотела…

– Нет, останься. На Чарльза положиться нельзя, он, видно, боится даже заходить сюда, и по правде говоря, мне не нравится эта сестра.

– Мне тоже! Tcc! Она идет…

Сиделка принесла бульон и начала кормить больную, отламывая маленькие кусочки хлеба. Однако проглотив две-три ложки, Эстер отвернулась.

– Не хочу больше, аппетита нет. Все какое-то безвкусное. Шла бы ты на солнце, Дели. Она у нас очень бледная и худая, правда, сестра?

– Солнце уже село, миссис Джемиесон.

Дели вышла на веранду. Было еще довольно светло, и Чарльз читал газету, сидя у двери, ведущей в гостиную. Река тускло блестела сквозь ветви деревьев, точно отшлифованный металл.

– Почему бы тебе не пойти к ней? – негромко спросила его Дели. – Она сегодня в ясном сознании, но я чувствую, что конец близок.

– Да, разумеется… – Чарльз поспешно сложил газету. Вид у него был виноватый. – Мне иногда кажется, что я только раздражаю ее.

– Я тоже так думала, но она, по-видимому, хочет видеть нас возле себя.

Он поднялся и, ссутулившись, пошел в комнату жены.

Спустя два дня у Эстер начался кашель, который не прекращался ни днем, ни ночью. В субботу с восходом солнца Чарльз заложил кабриолет и поехал за доктором. Вскоре после его отъезда кашель прекратился; она впала в кому. Подбородок у нее отвис, дыхание стало прерывистым, по временам прекращаясь совсем, как если бы легкие выключались. Потом следовали два-три торопливых судорожных вздоха – и снова пауза. Каждый раз Дели замирала в страхе, думая, что наступил конец.

Внезапно больной овладело беспокойство. Ее голова начала метаться на подушке из стороны в сторону, лицо исказилось гримасой боли; она бредила и стонала. Голова ее отворачивалась все дальше и дальше к стене, будто она стремилась уйти, бежать от чего-то, что было выше человеческих сил. В отчаянии Дели принялась тормошить ее.

– Тетя, тетечка!.. Что с тобой? Ты слышишь меня? – кричала она, держа ее за руку.

Голова на мгновение остановилась, веки дрогнули, силясь подняться. На Дели глянули белки закатившихся глаз.

– О, Небо! Почему же не едет доктор? – простонала Эстер.

– Это она во сне, – сказала сиделка.

– Откуда вам знать? – Дели бешено сверкнула на нее глазами. – Почем вы знаете, что она сейчас испытывает?

В эту минуту лай собак возвестил о прибытии экипажа. Дели выбежала на заднее крыльцо и облегченно вздохнула, узнав доктора, высвобождающего свое грузное тело из тесной пролетки. Готовая целовать ему руки, она бережно приняла от него маленькую черную сумку, заключавшую в себе желанное избавление от боли, магическое средство, позволяющее измученной больной спокойно заснуть.

Пощупав у Эстер пульс, доктор поспешно достал из сумки шприц и набрал раствор лекарства.

– Вы не спите, миссис Джемиесон? – громко, с расстановкой спросил он. – Сейчас я сделаю укол, и вам станет легче.

По мере того как лекарство проникало в вену, больная будто поднималась над волнами боли и страдания. Лоб разгладился, губы раскрылись, глаза теперь смотрели прямо, мерцая в провалившихся глазницах.

Доктор начал ее осматривать. Дели остановилась в дверях. Вдруг он издал резкое восклицание, вынул платок и зажал себе нос.

– Вот так история! Где сестра? У больной страшное кровоизлияние. Брр! Извольте выйти из помещения, мисс! – резко сказал он девушке, которая стояла бледная как полотно. Смрадный запах, распространяясь по комнате, достиг ее ноздрей. Дели сбежала по ступеням веранды и кинулась к реке, тяжело и глубоко дыша, чтобы освободить свои легкие от этого кошмарного зловония и заполнить их чистым воздухом, пахнувшим солнцем и травой.

Только когда коляска отъехала, Дели медленно, будто преодолевая внутреннее сопротивление, пошла к дому. Сестра вышла ей навстречу.

– Доктор сказал, что он принял все меры, но спасти ее не удалось: она так и не вышла из коматозного состояния. Теперь это вопрос времени.

– Что могло задержать дядю?.. Она может скончаться в любой момент?

– Да. Но это может продлиться и до утра. Хотя вряд ли можно долго продержаться после того, что с ней было сегодня. – И она с мрачным удовлетворением пустилась в детальные описания, едва не доведя девушку до обморока.

Дели села в гостиной. Ей оставалось одно: ждать. Паузы в затрудненном дыхании становились все продолжительнее. Сквозь открытую дверь Дели с замиранием сердца прислушивалась… Однако каждый раз дыхание возобновлялось.

Бэлла принесла им чай. Дели машинально выпила его и пошла сменить сиделку. Лицо Эстер с провалившимися глазами напоминало посмертную маску. Однако нервы продолжали выполнять свою, теперь бесполезную, работу, передавая импульсы в легкие, которые поднимались и опадали почти незаметно для глаз.

В доме зажгли свечи, а Чарльза все не было. Дели вышла в сад: она физически не выносила сиделку с ее тупым равнодушным лицом.

Привезенные краски и кисти лежали без употребления. Подсознание Дели автоматически фиксировало увиденное, точно некий чуткий прибор, настроенный на ритмы природы. Сама же она была точно в трансе: ее душевная гармония была нарушена, все было чуждо и враждебно ей, весь мир, даже звезды, бесстрастно и бессмысленно глядевшие с высоты.

Она вернулась в комнату и предложила сиделке отдохнуть. В половине одиннадцатого все оставалось по-прежнему. Сиделка сменила Дели, и та снова вышла в гостиную.

Сидя в кресле, она задремала. Где-то около полуночи сестра вышла к ней и сказала обыденным голосом:

– Она скончалась, мисс Гордон.

– Что?! – вскричала Дели. – Почему же вы не позвали меня?

– Я не была уверена до последнего момента.

– Господин Джемиесон еще не вернулся?

– Нет еще. Вы хотите, чтобы я одела ее? За дополнительную плату, разумеется.

– Да, конечно, – сказала Дели, потрясенная ее расчетливой деловитостью.

Она подошла к постели умершей, горько раскаиваясь в том, что бросила тетю в ее последние минуты, и она умерла одна, без нее. Впрочем, смерть всегда – дело лишь одного, даже если вокруг рыдают толпы друзей.

Эстер выглядела все так же: рот открыт, глаза мирно закрыты. Казалось, она заснула, но более глубоко и спокойно, чем засыпала раньше. После предсмертных хрипов воцарившаяся в комнате гробовая тишина казалась неестественной. Ни звука не вырывалось из этих губ, которые всегда были плотно и горестно сжаты, а теперь беспомощно разошлись, будто свидетельствуя о ее полной капитуляции.

Около часа ночи, когда сиделка уже сделала почти все, что нужно, залаяли собаки: это возвратился Чарльз. Дели слышала, как открылась задняя дверь, как он шумно протопал по коридору в свою комнату. Она подошла к его двери и постучала. Дядя, шатаясь, встал на пороге:

– О, моя дорогая! Я, кажется, немного припозднился… Ну как она? Как здоровье м-моей жены?

Дели смотрела на него в упор: она никогда еще не видела его таким.

– Она умерла час назад.

– Умерла… Значит, ее нет? Наверно, мне н-надо пойти к ней… – Вид у него был виноватый и жалкий.

– Успеется, она подождет, – сухо сказала Дели и пошла прочь. Теперь она знала наверняка, если их брак не удался, виной тому был не только характер Эстер. Можно было не сомневаться, что дядя Чарльз предал свою жену не в первый раз.

Войдя утром в тетину спальню, Дели отметила, что там нет лампы, которая горела круглые сутки в течение нескольких недель. Сиделка окуривала комнату, а дядя Чарльз, чтобы загладить вчерашнюю вину, вышел в сад и набрал букет белых лилий. В комнате пахло как в церкви; неподвижные очертания застывшего тела напоминали о мире живых не больше, чем высеченная на надгробии мраморная фигура.

Над подоконником вилась оранжевая бабочка: ее, опьяненную солнцем, занес сюда ветер; пчелы дремотно жужжали среди петуний, которые Эстер развела у себя под окном. Легкий утренний бриз шевелил листья эвкалиптов, и они позвякивали на ветру, точно металлические. С заднего двора доносились звуки пилы и стук молотка: это Чарльз и Джеки мастерили гроб из муррейской сосны. Сиделка намекнула, что «в таких случаях» надо поспешить с похоронами, тем более, что погода стоит жаркая.

Дели предложила похоронить тетю на лужайке у дюны, где были могилы троих детей. Но Чарли неожиданно заупрямился.

– Она хотела лежать рядом с Адамом. Мы отвезем ее на кладбище.

В полдень повозка с гробом, усыпанным лилиями и ветками жасмина, выехала из ворот усадьбы. Бэлла и новая служанка Джесси, которая вряд ли любила хозяйку при жизни, проводили покойницу громким плачем и причитаниями. Дели, не имевшая в своем гардеробе ничего темного, надела белое муслиновое платье с оборками и пристроилась на каком-то ящике, тогда как сиделка заняла место рядом с Чарльзом, сохраняя серьезное и печальное выражение лица.

Солнце, стоящее прямо над головой, пекло немилосердно, пока они не въехали под тень эвкалиптов. Прямые солнечные лучи сюда не достигали, однако воздух было горячим и удушливым. Увядающие на гробе цветы испускали дурманящий аромат, сквозь который Дели различила другой запах… Она боялась поверить, но это было так. Заплутавшая зеленая муха прожужжала мимо, потом вернулась, покружила над гробом и села на край повозки. Дели свирепо согнала ее, но она прилетела снова; к ней присоединилась другая.

К тому времени, когда они выехали на улицу, ведущую к мосту, за повозкой летел целый рой мух, а некоторые уже ползали среди цветов, и Чарльз машинально сгонял их. Дели махала длинной веткой жасмина, но мухи назойливо возвращались. У моста заспанный таможенный чиновник вышел к ним из своей будки. Дели уже не владела собой.

– Какой еще сбор?! – истерично кричала она. – Мы везем мертвое тело! Покойники пошлину не платят…

На кладбище случилась непредвиденная задержка. Могильщика не было на месте, и некому было вырыть могилу.

– Я вырою ее сам! – вскричал Чарльз, теряя самообладание: он тоже заметил мух.

– Его сейчас разыщут, – невозмутимо возразил сторож. – Но вы должны предъявить свидетельство о смерти, без него хоронить нельзя.

– Я еще не получил его. Мы живем в деревне. Доктор не мог ведь выдать свидетельство вперед, хотя и знал, что она долго не протянет.

– Вам надо пойти к нему и получить бумагу, а я тем временем распоряжусь насчет могилы. Имейте в виду: в воскресенье – дороже.

– Хорошо, хорошо! Если вы не возражаете, мы оставим гроб здесь в тенечке. Вы поедете с нами, сестра? Возможно, понадобится свидетель.

Доктора они не застали – он был на вызове. Дели с сиделкой остались ждать в приемной, тогда как Чарльз поехал за священником. Однако господин Полсон отдыхал между двумя требами и сначала вообще отказался выйти к посетителю. Потом он сказал, что по воскресеньям не отпевает. Когда Чарльз объяснил ситуацию, он, скрепя сердце, согласился, но потребовал свидетельство о смерти.

Доктор тем временем вернулся домой. Получив нужный документ, Чарльз перевел дух: это какой-то кошмар!

Когда они вышли на раскаленную улицу, Дели вдруг споткнулась и протянула руку, чтобы ухватиться за створку ворот, над которыми раскачивался газовый фонарь в квадратной металлической сетке. В ушах у нее звенело, глаза застилало черным.

Очнулась она в приемной доктора.

– Это у вас от нервного перенапряжения, мисс, – строго сказал тот. – Слишком много всего в один день. Вам не следует возвращаться на кладбище, тем более в такую жару. Если у вас есть в городе друзья, у которых вы можете остановиться, я не советовал бы вам ехать сегодня на ферму.

– Я живу здесь, а не на ферме, – сказала она.

– Отправляйтесь к себе и сразу ложитесь в постель.

– Я отвезу ее, доктор, – сказал Чарльз. – Бедная крошка ничего не ела весь день.

– Но я должна проводить тетю! – запротестовала Дели. – Но стоило ей встать на ноги, как она вновь пошатнулась.

По пути в пансион, они завезли сиделку. Чарльз помог Дели подняться наверх, и она с облегчением забралась в постель. Внутри у нее была пустота, все члены болели, точно ее избили палками.

Когда хозяйка принесла ей обед, Дели с неимоверным трудом заставила себя съесть картофельный салат, запив его чаем. На холодную отбивную она даже не взглянула: во рту у нее был вкус смерти. Никогда больше не прикоснется она к мясной пище!