"Литературный текст: проблемы и методы исследования. 8. Мотив вина в литературе (Сборник научных трудов)" - читать интересную книгу автора

Т. Г. Ивлева. Тверь Шампанское в художественном мире А. П. Чехова

Представляется, что семантика последнего чеховского жеста, ставшего широко известным благодаря воспоминаниям О. Л. Книппер-Чеховой, может быть реконструирована и через включение этого жеста в контекст художественного мира писателя — мира его прозы и эпистолярного наследия. Ведь зона контакта, о которой писал М. М. Бахтин и которая существует между миром художественным и миром реальным, предполагает, в том числе, и возможное проецирование художественных законов, созданных писателем, на его собственную реальную жизнь. «На какой-то миг художественного бытия законы творчества становятся законами жизни. Но и этого мига достаточно, чтобы судьба писателя оказалась в зависимости от тех законов, которые вошли в мир по воле творца. На такой основе формируется поэтика жизнетворчества».[162]

В этот момент автор как лицо конкретно-биографическое становится равным автору-творцу или, если вновь воспользоваться терминологией Бахтина, первичному, молчащему автору.[163] Но воплощается (реализуется) этот автор-творец теперь не в слове-образе своего художественного текста, а в факте своей реальной жизненной биографии. Этот факт и становится, вероятно, моментом окончательного, полного самовыражения художника — слияния в единое целое всех ипостасей его жизненного и творческого «Я».

Семантическое поле чеховского шампанского эксплицировано и практически исчерпано в небольшом одноименном рассказе «Шампанское» (1886). Примечателен уже тип повествования, довольно редкий в прозе Чехова, — монолог, маркирующий сближение, пусть даже и формальное, первичного и вторичного автора:

В приведенном монологе зафиксированы, прежде всего, ситуации, имеющие ярко выраженный ритуальный характер, непременным атрибутом которых становится именно шампанское. Это, во-первых, свадьба — самая частотная в прозе Чехова обрядовая ситуация, требующая появления шампанского в своем хронотопе.

Она возникает, например, в рассказах «Зеленая коса»:

«Цветы запоздалые»:

Присутствует эта ситуация и в шутке в одном действии «Предложение», и в комедиях «Иванов» и «Вишневый сад». Свадебный ритуал с шампанским структурирует рассказы с соответствующими заглавиями: «Свадьба», «Серьезный шаг», «О том, как я в законный брак вступил», «Перед свадьбой» и другие. Структура обряда и одновременно его негативная авторская оценка зафиксирована в письме Чехова О. Л. Книппер от 26 апреля 1901 года:

К ритуальным ситуациям, которые сопровождают человека в течение его жизни и включают в качестве обязательного действа питие шампанского, как опять-таки следует из приведенного выше монолога (и это наблюдение подтверждает контекст чеховского творчества), относятся также юбилей, встреча Нового года и приравненные к ним прочие важные события:

В том же случае, если шампанское появляется за пределами описанных выше ритуальных ситуаций, оно маркирует обычно особый — эстетизированный — образ жизни, демонстративно противопоставленный обыденной среднестатистической реальности, находящийся за ее пределами и в определенной степени идеальный для нее. Этот образ жизни через перечисление его главных, структурообразующих, деталей эксплицирован в рассказе «Что чаще всего встречается в романах, повестях и т. п.?»:

Именно шампанское в данном случае становится семантическим ядром и одновременно метонимическим заместителем красивой жизни для немногих, предопределяющим появление остальных, как правило, уже произвольных, ситуативных деталей-элементов:

В том же случае, если аристократический или романный хронотоп помещается в контекст обывательской жизни, то он неизбежно трансформируется в хронотоп праздника, свободы от различного рода социальных уз или в богему (если воспользоваться обозначением, характерным для чеховского художественного мира),[165] опять-таки противостоящую скучному и однообразному течению повседневного времени. Шампанское в этом случае становится маркером посещения веселых домов с красными фонарями, ресторанов, уборных актрис, если речь идет о мужчинах, и маркером адюльтера, шире — свободного от моральных норм поведения, если речь идет о женщинах:

Семантика данной сюжетной ситуации естественным образом обусловливает появление в чеховском творчестве особого типа персонажа — проходимца или прохвоста, если вновь воспользоваться авторскими наименованиями. Непременной деталью его жизнеповедения становится именно пристрастие к шампанскому. Таков Венгерович 2 в пьесе «Безотцовщина»:

Таков Федор Иванович в комедии «Леший»:

Таков муж Раневской в комедии «Вишневый сад»:

Последний случай словоупотребления примечателен тем, что здесь семантика образа эксплицирована: смерть от шампанского маркирует отнюдь не алкогольное отравление; она является следствием совершенно определенного, очевидного в контексте чеховского творчества способа жизнеповедения.

Образ пошлого человека, любящего «красивую» жизнь и сознательно выстраивающего ее «на аристократичный» манер, появляется и в письмах Чехова (за исключением post-сахалинского периода):

Таким образом, шампанское в художественном мире Чехова становится, прежде всего, метонимией или неизменно повторяющейся обывательской жизни (маркером ее основных вех и рубежей), или жизни богемно-праздной, но и в том, и в другом случае — жизни пошлой. Отсюда комический модус произведений, в которых оно появляется.

Однако, рассказ-монолог «Шампанское» не исчерпывает вполне семантического поля образа. Еще одна смысловая его грань проявляется в повести Чехова «Драма на охоте»:

На первый взгляд, шампанское замещает здесь традиционное во врачебной практике того времени красное вино (или кагор), которое давали умирающим и которое в определенных случаях и в определенной степени могло заменить собой причастие (отсюда появляющаяся в первой части цитаты вариативность: портвейн или шампанское и предпочтительность именно первого). Однако функция шампанского в данной сюжетной ситуации принципиально иная: как следует из второй части цитаты, на какое-то время оно возвращает героиню к жизни. Так, шампанское превращается в метонимический знак земной жизни человека, его существования на земле. Именно эта сема и становится доминирующей в последних произведениях и письмах Чехова:

Отсутствие здесь комического модуса изображения очевидно: для писателя, изолированного тяжелой болезнью от удобств и удовольствий «цивилизации», ужин с шампанским в модном столичном ресторане становится теперь знаком полноценной во всех отношениях человеческой жизни. Окончательное же формирование семантики образа шампанского происходит в последних пьесах Чехова.

Так, в драме «Три сестры» особое значение приобретает ремарка, предваряющая четвертое ее действие. Она задает не только фон, на котором разворачиваются заключительные события пьесы, но и пространственно-временной континуум, фиксирующий вполне определенную точку зрения, с которой эти события оцениваются:

Остановившееся в высшей точке дня мгновение, принципиально разомкнутое пространство фиксируют здесь статично-вечную гармонию природы. Старый сад в этой знаковой системе может означать временность индивидуального человеческого существования, а еловая аллея фактически стирает грань между ним и лесом — воплощением абсолютной свободы, не подчиняющейся никакому внешнему воздействию. Она фиксирует процесс постепенного растворения сознания в вечном бессознательном — мира человека в мире природы.[167] Покой или «вертикальное» бытие противопоставлено здесь бытию линейному — «горизонтальному», воплощением которого становится «река». Человек же — это лишь прохожий «к реке через сад».

В обозначенном контексте только что выпитое шампанское маркирует конец прежней жизни персонажей — и, прежде всего, трех сестер — завершение их мечты о прекрасной, но недостижимой Москве. И эта семантика прощания, связанная с шампанским, эксплицирована в реплике Вершинина:

Точно так же в последнем действии комедии «Вишневый сад» среди «декораций первого акта» «Яша держит поднос со стаканчиками, налитыми шампанским» (13, 242), которые сам тут же и выпивает для того, казалось бы, только, чтобы констатировать весьма примечательный факт:

Однако «не настоящим», с точки зрения Яши, оказывается не только шампанское:

Как видим, шампанское здесь вновь сопоставляется с жизнью человека: прекрасны только его постоянные мечты о будущей жизни, реальность же оказывается «не настоящей», как и шампанское. В этом смысле, финал последнего произведения Чехова (звук топора, срубающего вишневые деревья, и звук лопнувшей струны, замирающий и печальный) отчасти оказывается предопределенным уже репликой Лопахина:

Здесь шампанское становится знаком не просто земной жизни человека, но жизни, которая всегда проходит мимо человека, так и не случается с ним. И таким образом, сам ритуал ухода Чехова, прощания Чехова с жизнью фактически уже был предопределен.