"Последний «бизнес»" - читать интересную книгу автора (Адамов Аркадий Григорьевич)

Глава IV «ЖЕРТВА СОБСТВЕННОЙ НЕОСТОРОЖНОСТИ»

В большом читальном зале городской библиотеки, начиная с середины дня, уже трудно найти свободное место. Вдоль длинных столов с лампами под зеленым стеклянным абажуром сидят люди: одни пишут, другие читают, третьи что-то сосредоточенно подсчитывают на черновиках. Две девушки, обнявшись, читают одну книгу. Напротив взлохмаченный паренек в очках что-то шепотом объясняет товарищу, водя карандашом по маленькому, наспех сделанному чертежу. Рядом седой человек, обложившись толстыми книгами в потертых кожаных переплетах с бесчисленными закладками, делает выписки, недовольно поглядывая на своих беспокойных соседей.

В воздухе стоит шелест переворачиваемых страниц и ровный, приглушенный гул голосов.

Было половина третьего дня, когда Николай, запыхавшись, появился в переполненном читальном зале.

У кафедры выдачи книг совсем небольшая очередь, всего три человека, значит Машу можно на минуту отозвать в сторонку. Николай хотел только предупредить ее, что он не успеет в восемь часов, когда Маша кончит работать, встретить ее.

Эх, а как он ждал вечера! Не так-то часто выдается он свободным. Николай учится в вечерней школе, кончает девятый класс — это уже три вечера в неделю! А контрольно-комсомольские посты, за работу которых он отвечает? Это же идет одна «молния» за другой! Дня не проходит спокойно. Николай, кажется, никогда не забудет — и не он один! — историю с четырехгранными пластинками к резцам, из-за отсутствия которых его собственная бригада снизила производительность в три раза. «Молния» помогла вверх дном перевернуть весь заводской склад. Не нашли! Поехали в совнархоз. Там попробовали было отмахнуться. Тогда договорились с их комитетом комсомола и повесили «молнию» прямо перед кабинетом начальника управления, дописав в нее и его фамилию. Что было! Начались поиски этих проклятых пластинок по всем предприятиям города. Нет! Написали в Госплан республики. «Молнию» опубликовали в газете. И ведь все это — время, время! Тогда Николай не видел Машу целую неделю, несмотря на то, что за пластинками в командировку ездил не он, а Борис.

И вот теперь прибавилась еще дружина.

…В обеденный перерыв Николая вызвали в партком. Там он застал еще нескольких комсомольских активистов.

Молодой инженер Алексей Федорович Чеходар, высокий, поджарый и смуглый, точно прокаленный на огне, с копной прямых иссиня-черных волос, порывисто поднялся из-за стола.

— Мне поручено возглавить штаб народной дружины на нашем заводе, — решительно и немного торжественно сообщил он. — Районный штаб рекомендует создать ее в количестве трехсот человек. Есть мнение значительно превзойти эту цифру. Наш коллектив должен показать пример другим предприятиям района. Собрание сегодня. Надеюсь, товарищи, не подкачаем?

— Можно, конечно…

— Ясно, не подкачаем…

Послышались голоса.

— Вот только собрание отложить бы малость…

— Ни в коем случае! — Чеходар с силой рубанул воздух рукой. — Мы и тут должны быть впереди! Списки по цехам уже подготовлены, — он указал на секретаря комитета комсомола Валю Жукова, и тот кивнул в ответ. — Мы их сейчас огласим. А вы хлопцев подготовьте. Чтобы ни одного отказа не было! Теперь так…

Чеходар вынул из папки листок и, пробежав его глазами, сказал:

— Мы тут прикинули список, кто выступит на собрании. Ты, Вехов, первый. От имени своей бригады, с призывом, так сказать. Только горячо говори, с подъемом!

— Уж как сумею, — смущенно усмехнулся Николай. — Такое дело программировать трудно.

В тот же вечер состоялось собрание. Чеходар вел его так умело и энергично, что отказов действительно не было. Отсутствовавших избрали заочно. Вся бригада Николая Вехова была целиком включена в состав дружины.

— Оформились, — не то иронически, не то удовлетворенно констатировал после собрания Василий Таран. — И рекомендаций не потребовали, и биографию рассказывать не пришлось.

— Чеходар — мужик деловой, — одобрительно заметил Николай. — Будь здоров, дружину отгрохал.

Завод первым в районе отрапортовал о создании народной дружины, численность ее значительно превзошла первоначальные наметки. Об этом ребята с гордфстью прочли на следующий день в газете.

И вот сегодня предстоит, наконец, настоящее дело. Кто его знает, как оно еще обернется. Но одно ясно: свидание с Машей опять откладывается.

В это время у кафедры появилась улыбающаяся девушка со стопкой книг и журналов в руках. Высокая, тоненькая, в аккуратном синем халатике. Крупные волны каштановых, с бронзовым отливом волос, легкий, с изломом разлет бровей и большие, такие ясные и чистые серые глаза. Маша! Какая она все-таки красивая!

А Маша уже увидела его, кивнула головой и улыбнулась ему, только ему одному. И сразу, как по волшебству, волна радости подхватила его, все кругом засверкало, заискрилось, все стало другим. Удивительную, сказочную власть имеет такая улыбка.

Маша между тем пошепталась с другой девушкой в синем халате, и та стала за кафедру. А Маша, улыбаясь, уже шла к Николаю.

— Здравствуй, Коля.

Николай осторожно пожал теплую маленькую руку.

— Ты что так рано?

— Да вот в штабе дружины вечером надо быть. — Николай махнул рукой. — Дело тут одно затевается.

В глазах Маши мелькнула грусть, а потом появилось беспокойство. Ох, как научился читать в этих глазах Николай!

— Ну, чего ты? — грубовато и ласково спросил он.

— Какое же вы дело затеваете?

— Да так, — с напускной небрежностью ответил Николай. Паренька одного там… в общем обидели. Разобраться надо.

— Как так обидели? Где?

В больших Машиных глазах теперь стоял испуг.

— На вечере одном. Да ты не пугайся! С ним все в порядке, выздоравливает уже.

— Выздоравливает?

Николай почувствовал, что окончательно запутался в несвойственной ему попытке скрыть что-то от Маши, и с облегчением понял, что теперь уже можно говорить все напрямик.

— В общем какая-то шпана драку там затеяла, ну и порезала его… слегка.

— И вы туда пойдете?

— Надо.

Маша опустила глаза, будто боясь, что Николай прочтет в них что-то такое, чего ему не следует знать, и тихо спросила:

— Ты мне потом все расскажешь, да?

— Ну, ясное дело, расскажу, — улыбнулся Николай.

Маша минуту помолчала, потом, казалось без всякой связи с предыдущим, сказала:

— Я очень интересную книгу прочла. Она тебе понравится. Про капитана Невельского. И жена у него тоже смелая была.

— О Невельском знаю, — кивнул головой Николай. — Его именем бухта на Сахалине названа. Дикое место. Скалы кругом, об них волны, как пушки, бьют. А за скалами — горы и леса. Там народ такой — айны — живет. Длинные бороды носят.

— Ой, откуда ты это знаешь? — всплеснула руками Маша.

— Действительную в тех местах служил, — почему-то смущенно ответил Николай.

— И ничего мне не рассказывал!

— Просто случая не было.

— Обязательно расскажешь, — улыбаясь одними глазами, строго сказала Маша.

— Слушаюсь, — в тон ей шутливо произнес Николай и добавил: — Книгу эту ты мне отложи. И потом еще Гейне, кажется… Помнишь, ты мне рассказывала? Про медведя. Как он с ярмарки убежал.

— «Атта Троль»? — засмеялась Маша и мягко добавила: Конечно, это Гейне.

Николай покраснел.

— Ну, вот что, — он вдруг вспомнил, что ему надо спешить, посмотрел на часы. — Мне пора, Маша.

— Что ж делать, иди… — Она опять опустила глаза, но Николай успел заметить в них искру тревоги.

— Да не бойся! Полный порядок будет, — с вновь обретенной уверенностью сказал он.

Выходя из зала, он оглянулся. Маша стояла на прежнем месте и, встретив его взгляд, улыбнулась.

Штаб помещался в сером четырехэтажном здании заводоуправления. У входа прибили табличку: «Штаб добровольной народной дружины завода».

В этот час в просторной комнате народа почти не было: назначенные в патруль дружинники должны были собраться вечером.

За небольшим, покрытым куском красного сатина столом сидел дежурный член штаба старик Проскуряков в очках и новом костюме и о чем-то негромко разговаривал с сидевшим напротив него, спиной к двери, человеком.

В стороне на стульях расположилась вся бригада Вехова. Борис Нискин и Таран играли в карманные шахматы, а Коля Маленький громко, не стесняясь, говорил Куклеву и Степе Шарунину: — Вот, значит, один наш ученый и предположил: а может, такую площадку построили эти космонавты, чтобы обратно улететь к себе домой? Такой, значит, ракетодром. А почему нет?

— А почему да? — неторопливо спросил Илья Куклев. — Где доказательства?

— А кто же еще мог построить? Я же тебе объясняю, ей миллион лет! Человечество еще в обезьянах ходило. А плиты в тысячи тонн весом каждая и отшлифованы.

Таран сделал ход и, подняв голову, лукаво сказал:

— Обезьяны все могут. Я знаю.

— Ты как пошел? — сердито спросил его Борис. — Я же делаю вилку. Обезьяна и та увидела бы.

Коля Маленький не привык спускать насмешек.

— Так то обезьяна… — ядовито вставил он, — а то наш Вася Таран. Две, как говорят, разницы.

Илья Куклев задумчиво произнес:

— А может, и в самом деле другие миры есть? Может, и прилетал кто оттуда?

— Мы так же далеки еще от великих тайн вселенной, важно объявил Коля Маленький, — как первая обезьяна от кибернетики. Но путь этот мы пройдем быстрее.

Он явно где-то вычитал это. Но ребята, и Куклев, и Степа Шарунин не обратили внимания на книжность его слов. Даже Борис оторвался от шахмат и минуту задумчиво глядел куда-то в пространство, потом, вздохнув, заметил:

— Не может пока человеческий разум вместить все это.

Но Коля Маленький быстро возразил:

— А все-таки до Луны мы уже добрались. Значит, до Марса, например, добраться — это уже дело техники. Я так полагаю, это наш разум не может вместить, а ученые небось уже вместили.

— Между прочим, чем темнее человек, тем все ему кажется проще, — насмешливо заметил Таран.

Но его не поддержали. А Коля Маленький мечтательно произнес:

— Эх, я бы полетел, скажем, на Марс. Только бы разрешили. Честное слово, полетел!

В этот момент в дверях показался запыхавшийся Николай. Старик Проскуряков поглядел на него поверх очков и постучал пальцем по своим часам.

— Опаздываешь, Вехов. А хлопцы ждут.

— Мы ему все прощаем, — немедленно отозвался Коля Маленький. — Обождем своего бригадира.

Таран лукаво подмигнул.

— У него, дядя Григорий, уважительная причина. В библиотеке его задержали.

Ребята добродушно заулыбались.

— А вы — цыц! Заступники! — строго прикрикнул Проскуряков и, обращаясь к Николаю, тем же тоном добавил: — Иди сюда.

Сидевший у стола человек оглянулся.

— Ну, будем знакомы. Огнев, — весело сказал он.

— Вехов, — ответил Николай, пожимая протянутую ему руку.

— А ну, хлопцы, — все так же строго сказал Проскуряков, — подсаживайтесь.

— Твое счастье, — проговорил Борис Нискин, пряча в карман шахматы. — Через три хода ты бы у меня горел, как швед под Полтавой.

Таран покровительственно похлопал его по плечу.

— Запомни, Боренька, кому не везет в игре, тому везет в любви.

Коля Маленький не преминул вмешаться:

— Везет! Надо иметь нахальство, чтобы играть с самим товарищем Нискиным и еще на что-то надеяться…

Когда все разместились вокруг стола, Огнев спросил:

— Ну так что вы с этим красным уголком задумали?

За всех ответил Николай:

— Хотим шпану ту найти. Чтоб не повадно было впредь драки устраивать.

— Гм… Искать — это, кажется, в задачу дружин не входит, — покачал головой Огнев.

Василий Таран насмешливо заметил:

— Между прочим, только утюжить улицы тоже радости мало. Девчата, например, смеются.

Огнев улыбнулся.

— Зато надо. Очень даже надо и полезно. А что начальство думает? — обернулся он к Проскурякову.

— Искать — дело не наше, это верно, — подтвердил тот. Но работу в этом уголке наладить, чтоб хлопцы и девчата вечера там спокойно устраивали, это, полагаю, наше дело, кровное, — и строго сказал, обернувшись к Николаю: — Под таким углом и действовать. Ясно?

— Можно и под таким углом, — усмехнулся Николай.

Коля Маленький весело подмигнул товарищам.

— Нам главное — что? Действовать! А угол сам придет.

— Интересно, как драка началась, — вмешался Таран, Очевидцев надо найти, особенно девчат.

Коля Маленький в ответ презрительно сказал:

— Эх, темнота! А правила конспирации? Вон я читал, один шпион провалился из-за того, что женщине доверился.

— Положим, мы не шпионы, — рассудительно возразил Илья Куклев и, что-то сообразив, толкнул стоявшего рядом Степу Шарунина. — Ты ведь рядом живешь. Может, что слышал?

Степа метнул на него испуганный взгляд.

— Что ты! Ничего я не слышал…

— Что ты, что ты! — передразнил его Коля Маленький. Живешь рядом, так надо слышать! — И, обращаясь к остальным, энергично добавил: — Ну как, хлопцы, по коням? Надо хоть взглянуть на этот красный уголок.

Николай сухо подтвердил:

— Надо. Только пойдут не все. Ты, например, с Шаруниным сейчас на занятия отправишься.

— Какие еще занятия в такой момент?!

— Обыкновенные. По техминимуму.

— Нет, вы слышите?! — чуть не плача, воскликнул Коля Маленький. — А мы что, по-твоему, рыжие? Мы уже не люди, да?

Таран невинным тоном заметил:

— Рыжие тоже люди. Иногда даже третий разряд получают, чтобы бригаду не позорить.

Коля Маленький бросил на него уничтожающий взгляд и уже собрался было что-то ответить, но неожиданно передумал и набросился на Степу Шарунина:

— Ты-то чего молчишь, как божья коровка? Над нами тут измываются, власть свою, видишь ли, показать хотят, а ты только глаза таращишь?

— А я что? — растерянно ответил Степа Шарунин и с явным облегчением прибавил: — Раз надо, так что ж…

— Надо, надо, — не унимался Коля Маленький. — А сам небось рад-радешенек! Бочком, бочком — и в сторонку.

Но тут за Шарунина, как всегда, вступился Илья Куклев. Он не любил, когда придирались к этому безответному парню.

— Хватит тебе! — хмуро оборвал он Колю Маленького. Дело бригадир говорит. Резец и тот заточить как положено не умеешь. Красней потом за тебя.

Коля Маленький собрался было ответить, но Николай решительно пресек назревавшую ссору:

— Пойдешь на занятия. Все! В конце концов мы же только, посмотреть идем. Главное еще впереди. Навоюешься.

И Коля Маленький решил в предвидении этого главного подчиниться суровой действительности.

— Хорошо, я пойду, — с угрозой проговорил он. — Я вам подарю этот третий разряд, будь он неладен. И не надо аплодисментов!

Ни на кого не глядя, он направился к двери.

Вслед за ним двинулся и Степа Шарунин.

— Ну, пора и нам, — как можно спокойнее сказал Николай, взглянув на Тарана, Бориса и Илью Куклева. В их глазах он прочел плохо скрытое сочувствие к ушедшим и с теплотой подумал: «Хорошие все-таки собрались хлопцы, дружные».

Вся четверка молча вышла на улицу.

Идти было недалеко. Сразу же за углом начиналась улица Славы, и где-то посередине находился нужный дом.

Неторопливой походкой, словно гуляя, ребята вскоре подошли к новому дому, сложенному из больших желтых плит песчаника.

Пройдя вдоль фасада, они свернули в ворота и оказались в просторном дворе. За стеной высокого кустарника виднелись красные шляпы деревянных грибов на детской площадке. Оттуда неслись ребячьи голоса.

Около одного из подъездов виднелся спуск в подвальное помещение, туда указывала нарисованная на стене красная стрела, а рядом висела небольшая табличка.

— Вон он где, красный уголок, — толкнул Николая Илья Куклев.

— Вижу.

Они не спеша обогнули двор. С другой стороны его ограничивали небольшие деревянные домишки.

У дверей были вкопаны длинные скамьи. На одной из них дремал старик в толстой фуфайке и шапке-ушанке, на другой сидели две девушки, о чем-то оживленно переговариваясь, и с любопытством посматривали на незнакомых парней.

Ребята все так же неторопливо спустились в подвал.

Помещение красного уголка состояло из двух комнат. В первой, большой комнате было сооружено некое подобие сцены, но легкий ситцевый занавес оказался наполовину оборванным. Вдоль стен аккуратно стояли стулья, некоторые с поломанными спинками и сиденьями. На стене висели обрывки плакатов.

В углу, на столике, стояла радиола с отбитой крышкой. Пол был чисто подметен. Видно, кто-то пытался по возможности навести здесь порядок.

Ребята внимательно огляделись, потом прошли во вторую комнату. Она оказалась маленькой, душноватой, без окон. Здесь картина разгрома была еще более разительной. На круглом столе лежала гора разбитых пластинок. В одном углу были свалены поломанные стулья, в другом сметены в кучу истоптанные и изорванные газеты, журналы, брошюры.

Николай чувствовал, как в груди накипает злоба. Кто посмел здесь так бесчинствовать?

Ребята настороженно оглядывались по сторонам.

— Ну, это им так просто не сойдет, — процедил сквозь зубы Илья Куклев.

Они снова перешли в большую комнату.

Николай задумчиво произнес:

— Так… Что же делать будем?..

— Положение… — в тон ему отозвался Борис Нискин.

— Утро вечера мудренее, — махнул рукой Таран. — Завтра это дело обмозгуем. Пошли, хлопцы!

На улице стали прощаться.

Неожиданно за их спиной раздался чей-то веселый возглас:

— Кого я вижу? Товарищ гроссмейстер!

Перед ними стоял, широко улыбаясь, Жора Наседкин, как всегда франтовато и пестро одетый, с тщательно подбритыми усиками.

— Сколько лет, сколько зим! — продолжал он, протягивая Борису руку.

Тот без особой радости пожал ее.

— Всего три дня, если не ошибаюсь.

— Вечностью показались, — тем же тоном, нисколько не смутившись, продолжал Жора. — Привык, как к родному. Оттуда идете? — многозначительно спросил он, кивнув на двор за желтым домом. — Происшествием интересуетесь?

— Каким еще происшествием? — так естественно удивился Борис, что Таран даже поймал себя на мысли, что сам на секунду поверил в его неосведомленность.

— Вот тебе и раз! — воскликнул Жора. — Да об этом весь город уже говорит. Здесь такая драка была, боже ты мой! Одного нашего парня даже подрезали.

— Какого это вашего?

— С нашего курса. Юрку Назарова.

— Об этом деле я слышал, — сказал Борис. — Только не знал, что это здесь было.

— Именно здесь, — подтвердил Жора. — Я как раз сейчас в больницу к Юрке иду, проявлять чуткость.

Николая вдруг осенило.

— А что, хлопцы, — он многозначительно посмотрел на ребят, — может, и нам проведать этого парня от лица, так сказать, общественности? Все-таки геройски себя вел! И потом надо же быть в курсе дела? Как-никак наш район.

— Идея! — подхватил Таран и, не моргнув глазом, прибавил: — Время все равно есть, билеты на девятичасовой сеанс взяли, а сейчас только пять.

Жора от удивления заморгал глазами.

— Вы это серьезно?

— А чего же? — ответил Борис. — Мы тебе тоже, как родному, рады.

— По меньшей мере оригинально, — пожал плечами Жора. А впрочем, в компании даже веселее. Я вас представлю по всей форме. Пошли. Нам на «тройку».

Ребята гурьбой двинулись к остановке троллейбуса.

В просторном и светлом вестибюле больницы ребята заметили невысокого человека в очках и белом халате. Его окружили несколько женщин и наперебой задавали вопросы.

— Дежурный врач, — определил Жора. — Давайте наведем справку.

Всей гурьбой они подошли к человеку в халате, и Жора через головы женщины громко спросил:

— Доктор, как Назаров себя чувствует, из шестнадцатой палаты?

— С переломом ноги?

— Нет, другой, которого ножом ранили.

Женщины испуганно умолкли, а одна жалостливо спросила:

— Как же это его, сердечного?

Доктор осуждающе пожал плечами.

— Жертва собственной неосторожности. Не надо ввязываться в драку с пьяными.

— Пусть делают, что хотят, — совершенно серьезно, в тон ему прибавил Таран. — На то они и пьяные.

Врач сделал вид, что не слышал этой ядовитой реплики, и, обращаясь к Жоре, сказал:

— Ваш Назаров выписывается через два дня.

В гардеробной пожилая нянечка наотрез отказалась выдать халаты.

— У него, милые, уже три человека сидят. А собрания у нас проводить не полагается.

Ребята переглянулись. Первым нашелся Таран.

— Правильно, мамаша! — горячо воскликнул он. — Режим есть режим. Но мы его, между прочим, нарушать и не собираемся.

— А в таком разе куда пришли? — подозрительно спросила нянечка.

— Тоже в шестнадцатую палату, к Назарову. Но к другому. Наш ногу сломал.

Старушка, видно, почувствовала какой-то подвох в словах этого плутоватого парня.

— А от того только что жена с дочкой ушли.

— Именно! — подхватил Таран. — А мы с работы. Страхделегаты.

— Делегаты еще какие-то, — проворчала старушка. — Дам вот тоже три халата, и все. У меня и нет больше.

Таран хотел было продолжать диспут, но Илья Куклев сказал:

— Ладно. Мы тут с Борисом подождем.

На том и порешили.

Жора, Николай и Таран, накинув халаты, двинулись вверх по широкой лестнице.

Хирургическое отделение занимало весь второй этаж, и шестнадцатая палата находилась в самом конце коридора. На высокой белой двери виднелся синий стеклянный квадратик с цифрой «16». Жора, не стучась, уверенно распахнул дверь. За ним вошли Николай и Rаран.

В небольшой, очень светлой, вызолоченной последними лучами солнца комнате стояло четыре кровати. На одной из них, у окна, лежал светловолосый паренек, возле него сидели двое ребят и девушка. Таран бросил на нее восхищенный взгляд.

— Юрка, приготовься, — торжественно объявил Жора. Представители трудящихся Заводского района хотят тебя приветствовать за отвагу и геройство, проявленное…

— Жора Наседкин в своем репертуаре, — насмешливо сказал плотный румяный паренек в сером костюме и красной тенниске, выглядывавших из-под халата, — Андрей Рогов, — просто добавил он, протягивая руку Николаю.

Ребята познакомились.

Второго парня, очень высокого и худого, в сером с черными полосками заграничном джемпере и пестром галстуке, звали Валерий Гельтищев.

— Марина, — с улыбкой представилась девушка.

Она была хороша собой — черноволосая, стройная, с ярким румянцем на нежных щеках и большими темными и ласковыми глазами. Синяя вязаная блузка туго обтягивала ее высокую грудь.

Николай, пожимая руку Назарову, сказал:

— Мы, конечно, никакие не представители. А так, покомсомольски зашли проведать. Хороший вы пример нам дали…

— Ну что вы… — смущенно отозвался больной. — А вообще очень рад.

— Нет, не что вы! — горячо вставил Таран. — Мы еще в нашей заводской многотиражке об этом деле напишем.

— Юра, тебя ждет мировая слава, — иронически заметил Гельтищев.

Андрюша Рогов метнул на него сердитый взгляд.

— У тебя дурацкий тон, — резко сказал он. — Печать большая сила. Сам редактор, понимать должен.

Гельтищев снисходительно усмехнулся:

— У нашей газеты другое предназначение. За это нас, как известно, и преследуют.

— Преследуют? — вскипел Андрюша. — Не публикуйте глупых статей!

— Мыслить оригинально не значит мыслить глупо.

— Иногда значит! Один девиз ваш чего стоит: «Я мыслю, следовательно, я существую!» Сплошной идеализм разводите! Тоже мне Декарты двадцатого века!

— А что за газета такая? — поинтересовался Николай.

Андрюша досадливо махнул рукой.

— Да наша, факультетская. Вот доверили им, — и сердито прибавил: — Ленина читать надо!

— Не меньше тебя читал, — отрезал Гельтищев.

— Ну, об этом мы еще поговорим. И не здесь, а на бюро. Надо в конце концов оргвыводы делать. А то нашли себе, понимаете, трибуну! Воду мутить!

Гельтищев иронически усмехнулся и поправил галстук.

— Полная демократия, значит, и свобода слова? А между прочим, можно было бы с вами поспорить, к примеру, о так называемом идеализме.

— Долго спорить не пришлось бы! Поповщина сейчас не в моде!

— С ней в космос не полетишь, — авторитетно вставил Таран, вспомнив бесконечные рассказы Коли Маленького. — И другие миры не откроешь.

Присутствие хорошенькой девушки явно вдохновляло его.

Андрюша обрадованно подхватил.

— Слыхал? Это тоже не последний аргумент. Они, — он кивнул на Тарана, — умеют спорить. Народ там знающий и зубастый. Я как-то был у них на собрании, отчет в «Ленинскую смену» писал.

— А я в этой газете ваши стихи читал, — улыбнулся Николай. — Про любовь. Здорово написали.

Андрюша покраснел и украдкой бросил взгляд на Марину.

— Это так, первые опыты, — смущенно ответил он.

— Скромность украшает человека, — засмеялся Жора.

Андрюша зло прищурился.

— Много ты в этом понимаешь!

— А я во всем понимаю. Специальность такая.

— Мы твою специальность знаем!

— Андрей, что ты сегодня такой воинственный? — улыбнулась Марина. — Лучше стихи нам почитай.

— Настроения нет.

— Скажи, — обратился Николай к Юре Назарову, — кто тебя ножом-то ударил?

— Не знаю я их. У одного только кличку слышал — Уксус. Вот он и ударил.

— Узнаешь его?

— Еще бы! Длинный такой, в ковбойке.

— А больше никого не запомнил?

— Больше… — Юра задумался, — рыжий такой еще был. Щека дергается. Тоже кличка у него есть, забыл только какая.

Николай и Таран внимательно слушали.

— Всего-то их много было? — спросил Таран.

— Человек пять, один совсем пацан, лет четырнадцати. Все там разгрохали, гады. И еще предупредили: заведете опять шарманку, не такой бенц устроим!

Юра неловко повернулся и сморщился от боли.

Марина сочувственно спросила:

— Болит, да?

— И дернула нелегкая связываться! — беспечно вздохнул Жора. — Вот уж верно про тебя врач сказал: «Жертва собственной неосторожности».

Николай сухо произнес:

— Заяц он, этот врач.

— Верно! — с энтузиазмом подхватил Андрюша.

— А по-моему, всегда надо трезво взвешивать обстановку, — сказал Гельтищев, снова поправляя галстук. — Пять против одного — это много.

Но тут опять вмешался Андрюша, и снова разгорелся спор.

Вскоре начали прощаться.

Спускаясь по лестнице, Таран мечтательно произнес, кивнув на шедшего впереди Гельтищева:

— А мировой свитер на этом парне.

— Могу достать, — охотно отозвался Жора.

— Монета будет, так и сами достанем, — отрезал Таран.

В вестибюле Илья Куклев не спеша говорил Борису:

— …А резец надо затачивать под другой угол. Потому скорость на таких оборотах пульсирует. Опасный момент создается.

— Ну что, заждались? — спросил, подходя к ним, Таран.

— Вы бы еще два часа там сидели, — проворчал Куклев, вставая.

Гельтищев и Жора ушли вперед.

У гардероба Андрюша задержал Марину.

— Ты спешишь?

— Пока нет.

— Почему пока?

— Потому, что уже семь, а в восемь мне надо идти в гости.

— Каждый раз ты куда-нибудь спешишь, — с обидой сказал Андрюша.

Марина мягко взяла его под руку.

— Неправда. Ведь ты сам знаешь, что неправда.

Ее большие темные глаза смотрели на Андрюшу с ласковым упреком, и он честно признался:

— Мне почему-то всегда тебя не хватает.

Марина не ответила.

Они направились к выходу, издали помахав на прощание ребятам.

— Хороша девчонка, — мечтательно произнес, глядя им вслед, Таран и, вздохнув, добавил: — Но есть, конечно, и лучше.

— Он тоже парень свой, — заметил Николай.

Выйдя из больницы, они еще долго гуляли по улицам. Тьма сгустилась. Сквозь плотные кроны деревьев еле пробивался золотыми нитями свет уличных фонарей. Широкие плитчатые тротуары тонули во мраке. А рядом, за черными стволами акаций, проносились освещенные троллейбусы.

Ребята, все четверо, молча, плечо к плечу, шли по тротуару. Лишь огоньки папирос, на секунду разгораясь, освещали их лица.

— Жалко того парня, — сказал Николай. — Чуть двинется, и уже больно.

— И еще грозят, — зло прибавил Таран: — «Только заведите свою шарманку, и не такой бенц устроим».

Внезапно ребята остановились и переглянулись.

Потом никто из них не мог вспомнить, у кого именно вдруг возник необычный и дерзкий план. Но все мгновенно оживились, заговорили, перебивая друг друга, плотной группой стоя в темноте на пустынном тротуаре.

Николай, сдерживая возбуждение, как можно спокойнее предупредил:

— А в штабе объясним. Хотим, мол, жизнь в этом красном уголке наладить. Вечер организовать. Для начала под нашей охраной. Поняли?

— Вот это да! — самозабвенно воскликнул Таран. — Ну, держись, хлопцы!

Илья Куклев довольно кивнул круглой головой.

— Дело будет. Давно я до них добираюсь, душа с них винтом.

Борю Нискина лихорадило, как накануне ответственнейшей турнирной партии.

— Главное — план, — горячо объяснял он. — Это половина успеха, имейте в виду!

Таран вдруг хлопнул себя ладонью по лбу.

— Братцы, надо девушек пригласить, А то как же?

— Сами придут, — ответил Николай.

— Нет, своих. А то и чужие побоятся, — настаивал Таран.

Его поддержал Борис.

— Ладно, — неохотно согласился Николай. — Предупредим в райкоме Аню.

И вдруг все замолчали. Николай даже в темноте ощутил настороженные, осуждающие взгляды друзей. Ему стало не по себе.

— Ты это брось, Николай, — тихо сказал сразу ставший серьезным Таран. — Машу, значит, жалеешь? А других девчат, выходит, можно звать? За них тебе не страшно, да?

Николай, потупясь, минуту молчал, потом медленно произнес:

— За всех боюсь. И Машу я не позову.

Он вдруг с необыкновенной ясностью ощутил — до боли, до такого испуга, что оборвалось все в груди, — как дорога ему Маша, ее смех, улыбка, крутые локоны на хрупких плечах, теплый, лучистый взгляд больших карих глаз, ее губы, которые он лишь однажды осмелился поцеловать, — вся Маша, необыкновенная, чудесная, как из сказки, девушка. Только бы была счастлива, только бы видеть ее все время рядом или ждать встречи. Да как же можно хоть на миг рисковать всем этим? Как он будет жить, если вдруг… Нет, невозможно. Как они не понимают этого!

Николай провел рукой по разгоряченному лбу и упрямо, с расстановкой, повторил:

— Не позову!

— Хорош… Хорош наш бригадир… — сквозь зубы процедил Таран. — Свое бережешь, а на других наплевать?

— Ну ладно тебе, — вмешался Борис и, взяв Тарана за плечо, попытался увлечь за собой. — Завтра разберемся, когда у вас головы остынут.

— Ну, нет! — Таран в ярости стряхнул его руку и снова повернулся к Николаю. — Я ему все скажу. Он думает, у него одного любовь. Так, что ли? А другие, думаешь, не любят? А у других душа не дрожит? Да если хочешь знать…

Таран захлебнулся от нахлынувших на него чувств и на секунду умолк. И именно в эту секунду он понял, что нельзя говорить то, что собрался сказать сейчас, нельзя потому, что ему придется наврать, выдумать то, чего нет, чего он только хочет, чтоб было, хочет со всей силой, на какую способен, хочет даже тогда, когда убежден в обратном. Но… этого нет. Нет! А Николаю надо бросить в лицо то, что есть, то, что он сам, Василий, может потерять в случае чего. А разве можно потерять то, чего не имеешь?.. И все-таки Николай поступает подло, как трус, как собственник, как куркуль какой-то.

Таран перевел дыхание и глухо, с накипевшей злостью сказал:

— Валяй, бригадир, делай, как знаешь. Но нет тебе моего согласия, попомни это.

— Не пугай, — хмуро ответил Николай. — Не из пугливых мы.

И все-таки ему было не по себе. Он догадывался, почему вдруг взорвался Таран, и в душе не мог не согласиться с ним. Да, вообщето Таран, может быть, и прав, но… но пусть он лучше не касается Маши. Однако Николай видел, что и Борис и Илья Куклев — оба они осуждают его. Так еще не бывало в бригаде, к этому Николай не привык.

— Вот что, — решительно вмешался, наконец, Илья Куклев. — Не время тут ссоры разводить. Звать, не звать. Ладно. Обойдемся. О главном сейчас думать надо.

— Нет, почему же? — с вызовом ответил Таран. — В райком, Ане, мы сообщим. А то…

— Ладно, говорю, — угрожающе перебил его Куклев. — О другом договориться надо.

Они снова двинулись по темному тротуару, попыхивая огоньками папирос, непримиренные, только внешне спокойные, сдержанно и уже без прежнего азарта обсуждая план предстоящего дела. Но Николай, как тесно ни шли они, уже почему-то не ощущал плеча идущего рядом.

Недалеко от заводских ворот ребята остановились. Николай сдержанно сказал:

— Значит, завтра. Объявление Борис пишет сейчас, чтоб с утра уже висело. А я — на завод. Наших введу в курс дела. Занятия у них через полчаса кончатся.

Его выслушали молча, не перебивая.

— Да, вот еще что, — строго прибавил Николай. — Ни одна посторонняя душа знать об этом деле не должна. Ясно?

— Убивать будем на месте, — мрачно откликнулся Таран. Грамотные.

Было уже темно, когда Степа Шарунин подошел к своему дому. У ворот на скамейке, как обычно, сидели женщины.

Во дворе к Степе подбежал паренек, который в прошлый раз так неумело ткнул его в бок по приказу Уксуса.

— Пошли. Ждут тебя.

— Я спешу, — хмуро ответил Степа.

Паренек нерешительно посмотрел на него, и Степе вдруг стало страшно.

В глубине двора, около сарая, их поджидали двое. Длинный кадыкастый Уксус, ни слова не говоря, с размаху ударил Степу по лицу.

— За что бьешь?!

— За дело, вошь матросская! — Уксуса всего трясло от ярости. — Опять твоя секция здесь была. Чего вынюхивала? Ну!

— Я почем знаю?..

— А, темнить вздумал? Вешай ему, братва!..

И снова ударил Стену. Но как только замахнулся второй из парней, Уксус неожиданно скомандовал:

— Стоп! Серьезный разговор сейчас будет.

…В ту ночь Степа так и не смог уснуть, полный бессильной злобы и горького презрения к самому себе. Сухими, воспаленными глазами смотрел он, как заползают в комнату бледные клочья рассвета. Плакать он уже больше не мог — слезы кончились.

Рано утром на фасаде нового дома по улице Славы и во дворе, у входа в красный уголок, появились два больших, написанных от руки красной и синей тушью плаката: «Внимание! Сегодня в красном уголке вечер танцев! Играет музыка! Приглашаются все желающие! Начало в 8 ч. веч.».

А за два часа до начала вечера в штабе заводской дружины собралась вся бригада Вехова. Ребята уже успели побывать дома, побриться, переодеться.

Все были в праздничных костюмах, тщательно отглаженных рубашках, с галстуками. Настроение у всех было приподнятое, боевое.

Словно и не было вчерашнего разговора в темноте, после посещения больницы, и ничего не случилось между Николаем и Тараном. Но Николай чувствовал, что все это лишь отошло куда-то на время, притаилось, спряталось перед лицом того важного, трудного и опасного, что ждало их сегодня.

Только Степа Шарунин казался еще молчаливее, чем обычно. На бледном лице его под глазом растекся большой фиолетово-желтый синяк.

— Где это ты раньше времени схлопотал? — изумился Коля Маленький.

— Упал, — хмуро ответил Степа, смотря в сторону.

Таран сокрушенно вздохнул:

— Эх, и падать-то толком не научился. Тоже мне деятель.

В штаб подходили назначенные в этот день на дежурство дружинники. Старик Проскуряков формировал из них пятерки, назначал старших, выдавал красные нарукавные повязки, ставя галочки в списке, затем указывал по висевшей на стене карте маршруты патрулирования.

В это время зашел Чеходар в сопровождении полного, пожилого человека в очках, оказавшегося инструктором райкома партии.

— Вот наш штаб, — Чеходар широким жестом обвел помещение. — Теперь прошу познакомиться.

Он подвел своего спутника к Проскурякову, потом так же уверенно, по-хозяйски продолжал сказывать:

— Каждый день формируем патрули. Вот книга учета, книга задержаний. А сегодня еще одну операцию готовим, особого рода, — он усмехнулся. — Словом, активности нам не занимать.

При этих словах Проскуряков бросил на Чеходара сердитый взгляд, но промолчал.

В это время Коля Маленький ядовито спросил у Бориса Нискина:

— Надеюсь, ты свои шахматы оставил дома, или обыскать тебя?

Тот смерил его презрительным взглядом.

— Я только и ждал твоих руководящих указаний.

Таран взглянул на часы и повернулся к Николаю.

— Слушайте, начальство, — с вызовом сказал он, — не играйте на моих нервах. Меня ждут. Я опаздываю.

— Время еще есть, — как можно спокойнее ответил Николай, хотя задержка начинала беспокоить и его. — Сейчас поторопим.

Он подошел к Проскурякову.

— Дядя Григорий, нам пора. Где люди-то? Еще человек шесть нужно.

Проскуряков сдвинул очки на лоб и возмущенно развел руками.

— Нету! Такая дисциплина у нас. Назначено на сегодня сорок шесть человек, а явилось вот… — он подсчитал галочки в списке, — четырнадцать! Понял, елки зеленые?! — и посмотрел на Чеходара.

Тот нахмурил густые черные брови и со спокойным упреком произнес:

— Неужели нельзя без паники, Григорий Анисимович? В большом да еще новом деле всегда может случиться неувязка, и, обращаясь к инструктору, добавил: — Самая большая дружина в районе, сотни людей.

— Это должны быть надежные люди, — вежливо заметил тот.

— Совершенно справедливо, — подтвердил Чеходар. — Только таких и выбирали. Правильно я говорю, Вехов? — И, не дожидаясь ответа, снова обернулся к инструктору. — А теперь взгляните на эту карту. Здесь все маршруты наших патрулей. Необходимейшая вещь для каждого штаба.

Когда Чеходар отвел своего спутника к висевшей на стене карте района, Николай сказал Проскурякову:

— Может, мы пока одни пойдем? Начинать-то надо вовремя.

— Сколько вы гостей ждете?

— Говорят, человек пять их.

— Ну вот! — Проскуряков досадливо покрутил между пальцами усы. — На каждого такого гостя надо по два хозяина. Непременно наружные посты выставь, чтоб не разбежались в случае чего. И потом не забудь, ножи у них водятся. Тут, брат, мы и так на риск идем.

— Все понятно, дядя Григорий.

— А раз понятно, то обожди еще чуток. Первых, кто придет, вам отдам.

Прошло еще минут пятнадцать, но ни один дружинник больше не появился. Маленькая стрелка часов перешла на семь.

Чеходар, наконец, проводил инструктора и, облегченно вздохнув, вернулся к столу, за которым сидел Проскуряков. Тем временем ребята начали уже все вместе наседать на старого мастера, требуя отпустить их пока одних.

— Пусть идут и начинают, — распорядился Чеходар. — А мы им ребят подошлем. Не срывать же мероприятие в самом деле.

Николай на всякий случай уточнил:

— Человек пять-шесть надо, Алексей Федорович, не меньше.

— Не робей, больше пришлем.

— Робеть не привык, — сухо возразил Николай.

Чеходар усмехнулся.

— Ну, ну, не бычись. Надо понимать шутки.

— Шутки шутками, — сердито проворчал Проскуряков, — а из-за такой дисциплины мы своих людей под удар ставим, вот что я тебе скажу.

— Мне можешь говорить, что хочешь, — Чеходар уже но сдерживал раздражения. — Думаешь, я доволен такой дисциплиной? По при посторонних иногда можно и помолчать. Этот инструктор уже из твоих слов выводы сделал. «Все, — говорит, хорошо, а вот дисциплина из рук вон. Почему вас партком до сих пор не слушал? В других организациях это дело поставлено строже». Видал? Хорошенькую славу мы по твоей милости получим в районе.

— А это уж какую заслужим, такую и получим.

Ребята между тем торопливо направились к выходу. Таран должен был еще зайти в райком за Аней. Остальные направились прямо в красный уголок. Илья Куклев нес патефон с пластинками. Надо было еще успеть повесить новые лозунги и плакаты.

Уходя, Николай подумал, что в одном, пожалуй, Чеходар все-таки прав. Зачем в самом деле надо было начинать при посторонних такой разговор? Но тут мысли его невольно перескочили на события, которые должны были разыграться в красном уголке, и спор в штабе сразу отодвинулся куда-то.

Николай ускорил шаг, догоняя товарищей.

К восьми часам красный уголок наполнился молодежью. Пришло человек двадцать. Кое-кто сначала боязливо оглядывался на входную дверь. Но заиграл патефон, первые пары закружились в вальсе, и настороженность постепенно пропала.

Обещанные Чеходаром дружинники не появлялись. И Николай чувствовал, как злость накипает у него в душе. «Трепачи! Языком только болтать горазды, а как до дела, то их нет! Кажется, придется надеяться только на себя». Обстановка резко осложнялась.

Николай в который уже раз придирчиво огляделся. Все ребята на своих постах. Илья Куклев не отходит от двери, он якобы дежурит у патефона, меняет пластинки. Борис Нискин подпирает стенку около выключателя, не танцует. Плохо! Вон какая-то девушка даже сама его приглашает, а он… да, отказался. Надо подключить к нему Степку, пусть по очереди танцуют. Впрочем, Степка тоже не танцует, он вообще сегодня какой-то странный.

Николай думал обо всем этом, а помимо его воли в голове вертелся один и тот же вопрос: «Придут или нет?.. Придут или…» И это относилось сразу и к дружинникам, которых он так ждал, и особенно к «гостям», ради которых и был организован этот вечер.

И еще, когда среди собравшихся замечал он Аню, не мог не думать Николай о том, что случилось вчера. И тогда помимо воли смутное недовольство собой овладевало им. Что-то не так он решил, не так сделал. А как бы поступила в этом случае сама Маша?

Пошла бы? Наверно… Испугалась бы, но пошла. Ох, как бы трепетало ее сердечко, как бы волновалась она сейчас! И взгляд его опять отыскивал Аню.

Девушку позвали не только для «обстановки». По сигналу Николая она должна незаметно и быстро увести других девушек, а их здесь человек шесть.

Поэтому надо было со всеми познакомиться, не теряя времени. Аня это делала уверенно, энергично и быстро, со смехом и шутками. Незнакомые люди не пугали, наоборот, притягивали ее. Белое в синюю горошину Анино платье мелькало то в одном, то в другом конце комнаты. Вот что значит комсомольский работник, молодежный заводила и вожак!

И снова Николай мысленно сравнивал ее с Машей. Нет, Маша бы так не могла, она робкая.

И услужливая совесть подсказывала: зачем же тогда рисковать, зачем было звать ее сюда? Но мысль эта, казалось бы, вполне здравая, не успокаивала, наоборот, вызывала почему-то досаду. И Николай гнал ее, гнал все мысли, кроме одной, главной: «Придут или не придут?» Но сейчас это уже относилось только к «гостям». Да, да, главное — это они! И они придут. Должны прийти!

А в это время Таран уже кружился с Аней. У них это получалось так красиво, с таким огнем и азартом, что все невольно залюбовались.

— Приз, приз!.. — закричала какая-то девушка, хлопая в ладоши.

Таран был на вершине блаженства. Он почти забыл, где он и зачем, забыл, что еще впереди то главное, ради чего он и пришел сюда. Рядом с ним была Аня, раскрасневшаяся, вся светившаяся радостью. Золотом отливали ее чудесные волосы, серые глаза смотрели на него ласково и задорно, и Таран чувствовал, что теряет голову, а рука, обнимавшая Аню, начинает предательски дрожать. Нет, так хорошо ему не было ни с одной девушкой на свете!

Николай, поддавшись общему настроению, с невольной улыбкой следил за ними.

В этот момент входная дверь приоткрылась, и в комнату проскользнул худенький паренек лет четырнадцати, в потрепанном пиджаке и белой мятой рубашке. Он настороженно огляделся, разыскивая кого-то глазами.

Паренька увидели сразу три человека. Коля Маленький бросил на него быстрый, испытующий взгляд и, сам еще не зная почему, насторожился. Степа Шарунин при виде паренька испуганно спрятался за чьи-то спины. Сердце у него заколотилось медленно и больно. Илья Куклев рассматривал паренька в упор, тяжелым и подозрительным взглядом, стараясь вспомнить, где он его недавно видел.

Между тем паренек, осмотревшись, снова скользнул к двери. Но тут его остановил Илья:

— Нечего взад-назад шнырять.

В спокойном, уверенном тоне его было что-то такое, что напугало паренька.

— Пусти!

— Сказано: оставайся, значит все.

На глазах паренька навернулись злые слезы.

— Пусти! Пусти! — упрямо твердил он, пытаясь сорвать со своего плеча тяжелую руку Ильи.

Тот усмехнулся.

— Вот чудак!

За ними уже следили из разных концов большой комнаты пять пар настороженных глаз. Ребята поняли, что то, чего они ждали, начинается.

Действительно, спустя несколько минут в красном уголке появились один за другим пятеро парней.

Вторым вошел рыжий с подергивающейся щекой, последним длинный кадыкастый Уксус. От всех пятерых сильно пахло водкой, на лицах застыла одна и та же туповато-наглая ухмылка, в уголках рта прилипли слюнявые сигареты.

Николай подал сигнал Ане. Но уже и без нее все девушки заметили хулиганов и испуганно стали пробираться к выходу. За ними устремился и кое-кто из ребят. Но Николай заметил, что некоторые не торопятся уходить, видно ожидая, как развернутся события. И они не заставили себя долго ждать.

Рыжий парень перемигнулся с Уксусом и подскочил к патефону.

— Ша, музыка! — заорал он и ударом ноги сбросил патефон на пол.

Илья Куклев перехватил его ногу, рванул на себя, и парень грохнулся на пол рядом с патефоном.

— Громим легавых!.. — истерически завопил Уксус и, выхватив нож, ринулся на Илью.

Но Таран ухватил его сзади за ворот ковбойки.

Уксус обернулся и неловко полоснул его ножом по плечу.

— Вася!.. — раздался из дверей девичий крик.

Николай прямым ударом в скулу свалил Уксуса, и тут же на Уксуса навалился Таран, пытаясь вырвать нож.

Один из хулиганов, размахивая ножом, подскочил к выключателю. Борис Нискин оттолкнул его, потом схватил подвернувшийся под руку стул и угрожающе завертел им в воздухе.

Но кто-то из хулиганов все-таки разбил люстру, и три лампочки из четырех лопнули с пистолетным треском.

Возгласы, крики, ругань, треск ломаемой мебели наполнили помещение.

— Где Уксус?! — оглядываясь, закричал Николай.

— У меня… — тяжело дыша, отозвался откуда-то из угла Илья Куклев. Он коленом прижал своего врага к полу и стулом отбивался от другого.

Николай решил отыскать рыжего парня с подергивающейся щекой, но тут он увидел, как упал от зверского удара в лицо Коля Маленький, и кинулся к нему.

В этот момент раздался оглушительный разбойничий свист, и чей-то охрипший голос заорал:

— Полундра!.. Тикай отсюда!..

И сразу к дверям метнулись тени. Николай с одной стороны, Таран и Боря Нискин — с другой устремились вслед за ними.

— Держи их!..

Парень, лежавший под Куклевым, рванулся было тоже, но Илья только глухо предупредил:

— Лежи, сволочь! Убью!..

И тот испуганно затих.

Николай и Таран выскочили во двор и огляделись.

— Ушли… — задыхаясь, произнес Николай.

— Точно, — согласился Таран, держась за плечо; оно только сейчас напомнило о себе режущей, огненной болью.

Сзади, на лестнице, ведущей из подвала, послышались звуки борьбы.

— Пусти!.. — пронзительно закричал чей-то голос.

— Я тебе пущу! — раздался голос Бориса. — Кусаться вздумал!.. Блоха эдакая!..

Николай спустился вниз. Там отчаянно рвался из рук Бориса паренек, который первый заскочил на танцевальный вечер.

Ребята, подталкивая упиравшегося парня, вернулись в красный уголок.

Коля Маленький уже поднялся и теперь сидел на диване, вытирая платком кровь с разбитой губы.

В полутьме Илья Куклев тормошил лежавшего на полу парня.

— Кажись, я его маленько сильнее стукнул, чем надо.

Таран поднял валявшийся рядом нож, провел пальцам по лезвию и одобрительно кивнул головой:

— Ничего. Умнее будет.

Нагнувшись, он всмотрелся в лицо парню и досадливо прибавил:

— Эх, не того ты, Илья, прижал, кого надо. Не Уксус это. Верно, Николай?

Таран спросил так просто, словно и не было между ними ничего, словно и не ссорились они, и Николай, повинуясь тому же душевному порыву, ответил дружелюбно:

— Да. Ошибся малость Илья.

Но порыв этот тут же прошел. Оба вспомнили вчерашнюю ссору и умолкли, непримиренные и еще больше раздосадованные.

Таран даже устыдился перед товарищами за свою невольную слабость. Ведь все они бесповоротно осуждали своего бригадира, и не было, по их мнению, ему прощения.

Между тем Борис выдвинул на середину комнаты патефонный столик и принес из маленькой комнаты запасные лампочки.

Вспыхнул свет, и Николай огляделся.

— Наделали делов, а толку чуть, — сухо заметил он. Главных упустили… А все почему? — наливаясь злостью и не в силах уже сдержаться, добавил он. — Потому, что барахла в дружину набрали. Потому, что начальство только…

— Постойте, хлопцы! — вдруг опомнился Борис и тревожно застыл на своем столике. — А где же Степка?

Шарунина среди них не было. Все переглянулись.

— Сбежал, сукин сын! — зло констатировал Таран. — Испугался!

На лестнице послышались чьи-то шаги. Дверь распахнулась. В комнату вбежала Аня, за ней четверо дружинников.

— Эх, опоздали, — разочарованно сказал один из них.

— Спектакль окончен, — насмешливо отозвался со своего дивана Коля Маленький. — Вы бы еще позже пришли. Вояки тоже мне!

Аня подошла к Тарану и осмотрела плечо.

— До свадьбы заживет. Перевязать только надо.

— И так сойдет, — смущенно ответил Таран.

Коля Маленький не утерпел и засмеялся.

— Смотря на какой день свадьбу назначили.

В ответ Аня насмешливо подмигнула.

— Не скоро. Пусть он еще найдет такую, которая за него выйти согласится.

Николай посмотрел на лежавшего на полу парня.

Тот тихо стонал.

— Его надо в какую-нибудь поликлинику отвести, — сказал Николай дружинникам. — А этого шпингалета, — он указал на сидевшего в углу паренька, — мы с собой заберем.

В штабе старик Проскуряков, вздыхая, выслушал сбивчивый, возбужденный рассказ ребят.

— Эх, елки зеленые! Провалили дело, — сокрушенно сказал он. — Через нашу неорганизованность провалили. Нешто иначе упустили бы этих подлецов?

— Ничего, ничего, — бодро отозвался Чеходар. — Первый блин всегда комом.

Этого Николай стерпеть не мог.

— Ничего? — зло переспросил он. — А то, что вон его ножом полоснули, а могли и хуже чего сделать, это как? — он кивнул на Тарана. — А тому вон всю щеку раскровянили, это тоже ничего?

— «Жертвы собственной неосторожности», — отозвался Таран с напускной беспечностью, содержавшей, однако, изрядную долю яда.

— Ты, Вехов, остынь немного, — строго сказал Чеходар. А то забываешь, с кем говоришь.

Но Николай уже не мог остановиться.

— Знаю я, с кем говорю! Набрали дерьма в дружину, вот что! Зато первые! Зато больше всех! Мы передовые!.. А мы на первом же деле — мордой в грязь!

— Ты вот что, Вехов, — тихо произнес Чеходар, и уголки губ задрожали у него от сдерживаемой ярости. — На весь коллектив грязь не лей. Всю нашу дружину порочить тебе не дадим, учти.

Но Николай уже взял себя в руки. Этому помогли не слова Чеходара, а изумленные и чуть насмешливые взгляды ребят, никогда еще не видевших своего бригадира в таком состоянии.

— Я всю дружину не порочу, — уже спокойнее ответил он. — А то, что половину народа гнать из нее надо, это факт!

Чеходар снисходительно усмехнулся.

— Никого мы гнать не будем. И раздувать этот случай тоже не собираемся. Если тебе плевать на коллектив, на его доброе имя, то мы так поступать не намерены. И кончим на этом. Вот лучше им займитесь, — и он указал на понуро сидевшего в стороне паренька, которого задержал Борис Нискин.

Все сразу оживились. А Коля Маленький, решив окончательно разрядить обстановку, с обычным своим веселым оптимизмом произнес:

— Зато танцевать теперь в этом красном уголке можно, сколько влезет. Больше шпана туда не сунется.

И Чеходар сразу поддержал шутку.

— Правильно! Есть, оказывается, и достижения. Поэтому не будем сгущать краски.

«Не хватает еще, чтобы до райкома дошло, — с досадой подумал он. — В сводке мы уже первыми по городу идем. Из газеты даже звонили».

— А гнать кое-кого из дружины все-таки надо, — ни на кого не глядя, будто самому себе, упрямо повторил Николай.

И вдруг ему стало так тяжело на душе, так тоскливо и одиноко, как никогда еще не было. Он уже жалел о своей вспышке и удивлялся ей. Между тем в ней вылились вся горечь, вся тревога, которые накопились у него за последние дни и часы, но главным здесь была еще, кажется, не понятая им до конца досада на самого себя.

Николай отошел в сторону и, присев на скамью, жадно закурил. Его никто не окликнул. «Отчитал меня, как щенка нашкодившего, — со вновь вспыхнувшим раздражением подумал он о Чеходаре. — Ну, погоди еще…»

В это время старик Проскуряков посмотрел поверх очков на задержанного паренька и сурово спросил:

— Ну-с, а тебя как зовут?

— Никак не зовут, — хмуро отозвался тот, Боря Нискин пояснил:

— Они его Блохой называли. Я слышал.

— То кличка их блатная, — махнул рукой Проскуряков. Нам она не подходит. — И, обращаясь к пареньку, уже добродушно пояснил: — Ты, милый, пойми. Мы тебя с этим самым Уксусом не путаем. Среди своих находишься, ясно?

Паренек угрюмо смотрел в пол и молчал.

— А вот компанию ты водишь плохую. До добра не доведет.

— Давай, дядя Григорий, мы с ним сами потолкуем, предложил Таран.

— Ну, валяйте.

Ребята отвели паренька в сторонку и уселись вокруг него. Николай подошел тоже, но стал чуть поодаль, лишь прислушиваясь к начавшемуся разговору.

— Значит, называть себя не хочешь? — строго спросил Борис.

— Не хочу.

— Боишься?

— Ничего не боюсь, а не хочу.

— Фу! — вздохнул Коля Маленький. — Хоть разговаривать с нами начал, и на том спасибо.

— А тебя, что же, этот Уксус на разведку послал?

— Вас считать!

— Нас?! — изумился Таран.

Паренек вызывающе усмехнулся.

— А по-вашему, другие дураки, да? Одни вы умные?

Как ребята ни бились, паренек отказывался отвечать, сначала спокойно, даже вызывающе, а потом горько всхлипывая и растирая по грязным щекам крупные градины слез.

Пришлось его отпустить.

Когда за пареньком закрылась дверь, Николай, ни на кого не глядя, хмуро произнес:

— Что-то тут нечисто. Предательством пахнет.