"Последний «бизнес»" - читать интересную книгу автора (Адамов Аркадий Григорьевич)

Глава III АНДРЮША РОГОВ ИЩЕТ СЕНСАЦИЮ

Редакция областной комсомольской газеты «Ленинская смена» помещалась на втором этаже старинного здания. Там были длинные гулкие коридоры, выложенные замысловатым паркетом, двустворчатые двери из резного дуба и потолки на такой высоте, что даже в самой большой комнате человек чувствовал себя, как на дне глубокого колодца.

Заведующий отделом литературы и искусства Викентий Владимирович Халатов, румяный, седой, артистичного вида человек с черным галстуком-бабочкой и лучезарным взглядом серых, совсем молодых глаз, был, пожалуй, самым старым журналистом в городе. Тем не менее он отнюдь не случайно работал в редакции именно молодежной газеты. Халатова ценили за громадный опыт и неиссякаемый, чисто юношеский энтузиазм. Начинающие журналисты откровенно молились на него и ловили каждое его слово. Приговор Халатова был окончательный и обжалованию не подлежал.

В тот не по-весеннему жаркий день, когда Андрюша Рогов, студент четвертого курса филфака, робко приоткрыл тяжелую дверь отдела, Халатов, отдуваясь и поминутно вытирая цветным платком багровые щеки и шею, хладнокровно расправлялся с чьей-то статьей.

Андрюша, бросив тревожный взгляд на эту статью, даже зажмурился на секунду от страха: то была его собственная рецензия на недавно выпущенную областным издательством книгу местного автора.

Дверь предательски заскрипела, и Халатов поднял голову.

— Иди, голубчик, иди, — поманил он Андрюшу. — Я тебе буду сейчас делать больно.

Андрюша заставил себя улыбнуться.

— Пощадите, Викентий Владимирович.

Но тот грозно спросил:

— Ты что написал?

— Рецензию, — не очень твердо ответил Андрюша.

Сидевший за столом напротив Халатова редакционный острослов Саша Дерюбин ехидно сказал:

— Вы разверните вашу формулу, Викентий Владимирович, а то, видите, человек не понимает. Он ведь еще…

— Саша, — сухо оборвал его Халатов, — я бы на вашем месте после вчерашнего фельетона, которым вы нас осчастливили, вел себя поскромнее.

Дерюбин густо, совсем по-мальчишески, покраснел.

— Со всяким бывает…

— Вы удивительно находчивы, Саша, А теперь умолкните. У нас начинается творческий разговор. Итак, голубчик, — обратился Халатов к Андрюше, — повесть Р. Обманкина тебе не понравилась. Почему, разрешите узнать?

— Очередная макулатура! Детектив! — горячо ответил Андрюша. — На потребу самым низким вкусам. Одно название чего стоит: «Призраки выходят на берег».

— Так. Если бы ты ограничился доказательством этой мысли, рецензия была бы хотя и мелкой, но в общем верной. Однако ты во всеоружии накопленных в храме науки познаний решил глубоко подойти к вопросу. Весьма похвально! В твоем материале появилась тема, появилось дыхание.

— Почему же вы недовольны? — не выдержал Андрюша.

— Стоп! Я тебе слова пока не давал! Ты пишешь… — Халатов пробежал глазами по странице. — Вот! «Детективный жанр со свойственными ему дешевыми „ужасами“ и „тайнами“ широко распространен на Западе и является типичным продуктом тлетворной буржуазной культуры».

— А что, скажете, неверно? — запальчиво спросил Андрюша.

Халатов вдруг задумчиво и мягко улыбнулся:

— Верно, голубчик, все очень верно. А скажи на милость, ты Эдгара По читал?

— Конечно.

— И нравится?

— Еще бы!

— И Конан Доила, конечно, читал, и Коллинза, и, может быть, даже Честертона? И тоже нравится? Ведь да? Только честно!

— Ну, нравится.

— А все это, — Халатов заговорщически понизил голос, не «продукт тлетворной буржуазной культуры», как ты думаешь?

Андрюша на минуту растерялся.

— Так ведь это… это когда писалось! В период подъема! В историческом разрезе надо брать.

Халатов досадливо махнул рукой.

— Я сейчас не о том! Значит, могут быть в жанре детектива и увлекательные и по-настояшему художественные произведения?.. А ты здесь что делаешь? — Халатов потряс страницами Андрюшиной рецензии. — Ты не борешься за качество произведений этого жанра! Нет! Ты зачеркиваешь сам жанр! Понятно тебе?

— Понятно, — сумрачно произнес Андрюша и потянулся за статьей. — Давайте переделаю.

Халатов отвел его руку.

— Одну минуту.

Он оценивающе взглянул на Андрюшу, на его расстроенное лицо и неожиданно спросил:

— До сих пор ты у нас печатал стихи и информации?

— Да.

— А теперь, юный друг мой, попробуй написать рассказ. Причем на свежем, фактическом материале.

— Какой рассказ? — удивился Андрюша.

— Детективный. Конечно, без тлетворного влияния Запада, а воспитательный, с характерами. И обязательно с острым, захватывающим сюжетом. Для воскресного номера. Чтобы его рвали из рук.

— Но про что писать? На каком материале?

— Э, голубчик, за этим дело не станет! Пойдешь, например, в уголовный розыск.

— Куда?!

— Чего ты пугаешься? — засмеялся Халатов.

Но Андрюшу уже охватил нетерпеливый азарт.

— Нет, это здорово — в уголовный розыск! Я там никогда еще не был. Значит, про бандитов писать?

— Вот ты завтра пойди посмотри, а потом посоветуемся, как и о чем писать.

Алексей Иванович Огнев любил в эти ранние часы не спеша пройтись по едва проснувшимся и словно еще умытым утренней прохладой улицам.

По старой армейской привычке, а может быть, из-за стариковской уже бессонницы, вставал он чуть свет, когда все еще спали, и, крадучись, выходил из комнаты, прихватив гантели старшего сына, сладко посапывавшего на железной раскладушке у окна. На кухне Алексей Иванович несколько минут заученными движениями, почти автоматически вращал и кидал гантели, потом умывался, тяжело ворочаясь под тонкой ледяной струйкой, и, выпив стакан чаю, выходил из дому.

Направляясь на работу, он выбирал разные маршруты. Если погода была хорошей, а главное — если требовалось обдумать по дороге что-либо срочное и важное, Алексей Иванович выходил пораньше и шел самым длинным и приятным для себя путемчерез Приморский бульвар, насквозь продуваемый легким бризом и в эти часы непривычно пустынный.

Внизу, за каменным парапетом, раскинулся порт.

У причалов толпились корабли, между ними сновали баркасы и легкие юркие катера. На внешнем рейде, как нарисованные, дремали танкеры. А дальше, до самого горизонта, величаво стыло море, золотисто-пепельное в лучах восходящего солнца, изрезанное синими и голубыми стрелами ряби.

В то раннее утро Алексей Иванович не спеша брел по Приморскому бульвару, пристально, но больше по привычке, чем из любопытства, вглядываясь в редких прохожих и машинально отмечая про себя появление в порту новых судов. Его высокая, чуть сутулая фигура в синем костюме четко вырисовывалась между черными стволами каштанов и кленов.

Выбранный маршрут свидетельствовал, что Огнева занимает какое-то трудное и важное дело.

Алексею Ивановичу действительно было о чем подумать. В городе опять появился Иван Баракин по кличке «Резаный», дерзкий, хитрый и опытный вор.

И появился он не с добрыми намерениями, это ясно, иначе бы не стал передавать через официантку в поезде ту глупую и наглую записку. Одного взгляда на нее Огневу было достаточно, чтобы догадаться, кто ее автор. Уж кого-кого, но Баракина Огнев знал так хорошо, как можно только знать человека, опасный характер и грязную биографию которого изучаешь подробно, кропотливо и отнюдь не ради пустого интереса.

«Жди подарочек», — припомнил Огнев слова записки и усмехнулся. Что бы это могло значить? Уж не угрожать ли вздумал? Нет, вряд ли. Баракин не дурак и знает Огнева не хуже, чем сам Огнев знает его. Поэтому такая глупая мысль ему в голову не придет. Вот если бы он, наконец, одумался и решил бы потолковать с Огневым о том, как дальше жить? Но это исключено. Об этом говорит весь тон записки — враждебный, нахальный, вызывающий. Зачем же он написал ее? Скорей всего, это обычная дешевка — порисоваться: вот, мол, я какой, ничего не боюсь! — желание подразнить, щегольнуть лихостью.

Алексей Иванович машинально пригладил взлохматившиеся на ветру светлые, с незаметной, но сильной проседью волосы и невольно поежился: всетаки прохладно еще по утрам, надо было надеть хоть плащ и кепку. Он ускорил шаг, чтобы согреться.

Бульвар кончился. Огнев свернул налево и двинулся вверх по улице под зеленый шатер акаций.

Усилившийся ветер с моря теперь порывисто и упруго напирал на него сзади, холодя спину.

Мысли продолжали вертеться вокруг Баракина.

Зачем все-таки он появился в городе? Займется прежними делами — кражами в гостиницах и квартирах? Вряд ли. По этим делам его связи известны и в большинстве оборваны, а если и сохранились кое-какие, он не будет ставить их под удар глупым оповещением о своем приезде. Ведь понимает, что теперь Огнев настороже и принимает меры. Против чего? Против таких преступлений Баракина, какими он занимался раньше. Выходит, не боится Баракин этих мер. А почему? Как видно, не собирается он вернуться к прежним делам. Что же такое задумал Баракин, какой опасный номер собирается выкинуть на этот раз?

Ровно в девять часов утра Алексей Иванович подошел к невысокому красноватому зданию управления городской милиций и поднялся на второй этаж.

Дверь налево вела в канцелярию и через нее — в кабинет начальника отдела уголовного розыска полковника Ивашова. Направо начинался широкий мрачноватый коридор, куда выходили кабинеты сотрудников отдела, там был и кабинет Огнева. Но прежде всего следовало повидаться с Ивашовым.

В канцелярии перед деревянным барьером, за которым сидела секретарь отдела Лидочка Влах, как всегда толпились сотрудники, отмечавшие в книге свой приход на работу. Формальность эту любили, потому что появлялась возможность обменяться новостями, пошутить, посмеяться и даже полюбезничать с Лидочкой.

Когда Огнев вошел в канцелярию, все шумно, наперебой стали здороваться с ним, расспрашивать о Москве.

Пробравшись, наконец, к барьеру, он спросил Лидочку, кивнув на дверь кабинета Ивашова:

— Пришел?

— Пришел, пришел, — ответила та и с напускной строгостью сказала: — Вот я сейчас открою дверь, пусть послушает, какой здесь базар устроили.

— Лидочка, вам изменяет память, — весело откликнулся кто-то из сотрудников. — Это так же похоже на базар, как вы на знаменитую его королеву по кличке «Резаная шейка». Вы помните эту даму?..

Огнев усмехнулся и, открыв дверь, зашел в кабинет начальника отдела.

Ивашов сидел за столом. Это был грузный, еще нестарый человек, на широком мясистом лице под лохматыми бровями светились умные, чуть смешливые глаза, густые черные волосы были гладко зачесаны назад, открывая высокий, с залысинами лоб.

Он, улыбаясь, встал и неторопливо подошел к Огневу.

— Ну, здорово, старина! С приездом!

Чувствовалось, что этих людей связывает большая, не вчера родившаяся дружба.

Ивашов обнял Алексея Ивановича за плечи и усадил рядом с собой на диван.

Через час, уже по пути к себе, Огнев заглянул в одну из комнат.

— Петро, — обратился он к лейтенанту Коваленко, молодому, розовощекому крепышу в щеголеватом коричневом костюме, зайди ко мне.

В самом конце коридора Огнев своим ключом отпер дверь кабинета, вошел и огляделся. Все стояло на своем месте, привычно, удобно, и Алексею Ивановичу показалось, будто он и никуда не уезжал.

И Москва с ее шумными улицами, магазинами, театрами, высотными зданиями и метро и уютная квартира брата в новом доме в Черемушках — все вдруг отодвинулось куда-то при взгляде на знакомый до последней царапинки письменный стол, на полукруглое кресло с потертыми ручками и старый, местами облупившийся несгораемый шкаф. Прежние и новые заботы еще плотнее обступили Огнева в этом кабинете, и он, вздохнув, опустился в кресло.

Постучав, зашел Коваленко. Огнев кивнул ему на стул:

— Садись.

Он неторопливо закурил, придвинул пачку через стол Коваленко и сказал:

— Была у меня интересная встреча по дороге домой, в поезде. Придется кое-что старое поворошить и кое-кого потревожить. И тебе один адресок перепадет.

Коваленко, вынул блокнот.

— А вот это уже ни к чему, — заметил Огнев. — Такие вещи в памяти надо держать. Голову, надеюсь, не потеряешь, а с книжечкой всякое может случиться.

— Понятно, — стараясь скрыть смущение, ответил Коваленко.

В этот момент в кабинет кто-то неуверенно постучал.

— Входите! — крикнул Огнев.

Дверь открылась, и на пороге появился плотный паренек в аккуратном сером костюме и красной тенниске. У него было румяное и нежное, как у девушки, лицо, золотистый пушок спускался от висков на щеки; карие глаза, обычно смешливые и задорные, сейчас смотрели с любопытством и чуть смущенно. В руке он держал серую фетровую шляпу.

Паренек шагнул в кабинет и неуверенно спросил:

— Не вы товарищ Огнев?

— Я. Чем могу быть полезен?

— Я к вам, — обрадовался паренек. — Моя фамилия Рогов, я из «Ленинской смены», сотрудник редакции, — и, сразу покраснев, добавил: — Внештатный пока. На филфаке еще учусь.

Огневу гость понравился, и он уже по-другому, добродушно повторил вопрос:

— Чем же я могу быть вам полезен? Да вы садитесь.

Андрюша сразу почувствовал перемену в его тоне и, опустившись на стул, начал торопливо излагать свою просьбу.

— …Материал нужен необычный, остросюжетный, — закончил он. — И даже, в хорошем смысле, сенсационный. Чтобы все прочли, из рук рвали.

— Значит, детективный рассказ сочинить хотите? — скептически усмехнулся Огнев.

Уловив новую интонацию в словах Огнева, Андрюша горячо воскликнул:

— Вы напрасно иронизируете! Этот жанр в принципе нам очень нужен. Знаете, как его молодежь любит?

— Да нет, я не возражаю, — засмеялся Огнев. — Пишите на здоровье. Только какое же вам дело дать? А, Петро?

Коваленко деликатно уточнил:

— Вам как, с убийством надо? Или просто кражонку можно, квартирную там или государственную?

— Можно и с убийством, — великодушно согласился Андрей, сам, однако, внутренне содрогнулся от мысли, что ему предстоит узнать, так сказать, из первоисточника о таких делах. Только чтобы в основе лежала какая-нибудь тайна, — просительно добавил он, — что-то непонятное, необъяснимое.

— Видишь, Петро, — весело сказал Огнев, — оказывается, тайна нужна, да еще необъяснимая.

Коваленко виновато вздохнул.

— Насчет этого я не знаю, Алексей Иванович. Какие же тут необъяснимые тайны?

«Никакого у них воображения нет», — с досадой подумал Андрюша.

Надо сказать, что уже с первой минуты знакомства сотрудники уголовного розыска разочаровали его. Он шел с мыслью увидеть настоящих сыщиков, людей необыкновенных, какими он воображал их себе, с пронзительными, читающими мысли собеседника глазами, пружинящей походкой, тонко и многозначительно улыбающихся, с пленительными, почти светскими манерами. А перед ним сидели самые простые, совсем обыкновенные люди, ничем не отличающиеся от тех, кого он встречал до сих пор.

На лице Андрюши отразилось охватившее его разочарование, и, заметив это, Огнев сочувственно спросил:

— Это у вас первый литературный опыт, или уже что-нибудь печатали?

— Конечно, печатал, — самолюбиво ответил Андрюша. Стихи, например.

— Вот как! — изумился Коваленко. — Люблю стихи. Трудно, наверно, их писать?

— Да, нелегко, — снисходительно согласился Андрюша.

На столе неожиданно зазвонил один из телефонов. Огнев снял трубку.

— Огнев слушает. Так… Так… Адрес?.. — Он взял один из карандашей и стал записывать. — Ясно… Сейчас еду!

Он положил трубку и извиняющимся жестом развел руки.

— Надо ехать. Неприятное происшествие в Приморском районе. Коваленко, едете со мной.

Огнев летал, застегивая пиджак. Коваленко стремительно поднялся вслед за ним.

Невольно вскочил со своего места и Андрюша.

— А я как же?

— Вы? — Огнев секунду помедлил. — Если хотите, можете ехать с нами.

Андрюша, заливаясь от волнения краской, радостно воскликнул:

— Конечно, хочу! Что за вопрос?

… «Победа» с непривычной скоростью неслась по улицам, обгоняя другие машины, трамваи, автобусы. Андрюша, зажатый между Коваленко и еще одним сотрудником, чувствовал, как гулко бьется сердце.

Машина свернула сначала в одну улицу, затем в другую, стремительно пронеслась вдоль бульвара, потом мимо драматического театра и большого «Гастронома».

И тут вдруг Андрюша увидел мать. Она выходила из «Гастронома» с сумкой, полной продуктов, в своем стареньком клетчатом пальто с большими пуговицами и черной шляпке — такая домашняя и привычная, что при взгляде на нее Андрюша вдруг с особой остротой ощутил всю необычность событий, в которых он сейчас участвовал. Черт побери, куда его занесло!

Машина резко затормозила около двухэтажного дома, почти невидимого за зеленой стеной акаций.

«Городской совет Союза спортивных обществ и организаций», — прочел Андрюша на небольшой, совсем еще новенькой табличке у входа.

Вслед за Огневым и другими сотрудниками он прошел по коридору, ловя на себе любопытные и взволнованные взгляды.

Около одной из дверей стоял милиционер. При виде Огнева он отдал честь и открыл дверь. Андрюша вместе с сотрудниками оказался в просторной светлой комнате.

Кругом царил беспорядок. Ящики всех письменных столов были выдвинуты, в них, очевидно, грубо и торопливо рылись, на полу валялась опрокинутая пишущая машинка, истоптанные, порванные бумаги, папки, под ногами хрустело битое стекло.

Но не было ни трупов, ни даже следов крови, ни оружия ничего, что втайне, с замиранием сердца ожидал увидеть Андрюша. «Простая кража, — с огорчением подумал он, — и что тут вообще можно украсть? Вот если бы обокрали магазин, да еще ювелирный! На сотни тысяч рублей, это да!»

Между тем Коваленко уже расположился за одним из столов и, достав бланки, что-то записывал под диктовку другого сотрудника. Андрюша прислушался.

— Справа от двери, на расстоянии в пятьдесят сантиметров и на высоте метр семьдесят сантиметров, висит пустая вешалка, деревянная, светлая, с тремя металлическими рожками, — диктовал сотрудник, сантиметром измеряя расстояния на стене. — Далее, по часовой стрелке, в тридцати сантиметрах от нее…

«Какая скука», — подумал Андрюша. Он заметил, что Огнев разговаривает в стороне с каким-то человеком, и подошел к ним. Человек был невысокий, полный, седые волосы зачесаны назад, на щеках и толстом носу — паутинка склеротических жилок. Говорил он взволнованно, все время почему-то потирая руки:

— …Теперь, что взяли: во-первых, деньги. Я как раз получил под отчет полторы тысячи и, уходя, запер в стол. Потом вон из того шкафа все кубки, шесть штук, два из них серебряные. Что еще?.. Да, три коробки спортивных значков. А со стен сняли все почетные вымпелы. И, наконец, уже совсем смешные вещи. Вон из радиолы четыре лампы вытащили… А у Павла Семеновича на столе будильник стоял, старый, просто допотопный. Тоже украли! Ну подумайте… Да еще вон у той сотрудницы со стола коробку конфет украли. Знаете, ассорти шоколадное? Была бы еще коробка целая! А то Мария Николаевна тут всех товарищей из нее уже угощала в честь своего дня рождения.

Огнев слушал внимательно, не перебивая, а когда человек кончил, коротко спросил:

— Все?

— По-моему, вполне достаточно, — как будто даже обиженно ответил тот и вдруг, схватившись, воскликнул: — Верно! Забыл! — Он указал на столик в углу: — Макет унесли! Макет нового стадиона!

— М-да, — задумчиво покачал головой Огнев. — Радиолу оставили, пишущую машинку — тоже, а какой-то макет, который и продать нельзя, унесли.

— Не какой-то! А дорогой! — запальчиво возразил толстяк.

— Ну, не будем спорить, — примирительно сказал Огнев. Все, что вы мне сообщили, продиктуйте вон тому товарищу, он указал на Коваленко. И подробно каждую вещь опишите.

Когда толстяк отошел, Огнев с улыбкой посмотрел на Андрюшу и спросил:

— Ну как, интересно?

— В принципе, конечно, да. Но в общем-то самая простая кража, — немного разочарованно ответил Андрюша, — и совсем не крупная.

— Простая? — усмехнулся Огнев. — Не сказал бы. Кража странная.

«На деньги они наткнулись случайно, — подумал он, — это ясно. А вот остальное… непонятно!» И убежденно повторил: Очень странная кража.