"Только с дочерью" - читать интересную книгу автора (Хоффер Уильям, Махмуди Бетти)

12

Нелуфар была девятнадцатимесячной дочкой Мортезе, второго сына Баба Хаджи и Амех Бозорг, и его жены Настаран. Прелестная малютка когда-то нечаянно уронила на пол именинный торт Махтаб. Это вечно воркующее, веселое существо было нежно привязано к Махтаб и ко мне.

Я почувствовала острую жалость к несчастной малышке, но в следующее мгновение уже насторожилась. Не ловушка ли это? Не выдумка ли Махмуди с целью увезти нас в какое-нибудь другое место?

Однако мне ничего не оставалось, кроме как дойти с ним до улицы Шариати и сесть в такси. Меня терзала тревога. Не выболтала ли Эллен мой секрет Махмуди? Или, может, звонили из посольства? Не хочет ли он упрятать нас в новой норе, прежде чем мы успеем кого-нибудь известить?

Мы дважды пересаживались из одного такси в другое, и по дороге я молила Бога: только бы Махтаб не подала виду, что узнаёт этот район. Мы ехали тем же путем, что и к представительству США при швейцарском посольстве.

Более того, больница, до которой мы наконец добрались, была прямо напротив посольства!

Махмуди быстро провел нас в приемную и справился о номере палаты Нелуфар. Даже при моем скудном знании фарси я уловила, что возникла какая-то проблема и Махмуди пытается воспользоваться своим положением врача, чтобы прорваться сквозь бюрократический заслон. После нескольких минут яростного спора с регистраторшей он объяснил мне, в чем дело.

– Вам с Махтаб придется остаться здесь. Вы без чадры.

Я сразу сообразила, почему Махмуди так упрямился: ведь если он пойдет к Нелуфар один, ему придется оставить нас с Махтаб без присмотра здесь, в приемной, через дорогу от посольства! Я поняла, что это не ловушка. Нелуфар действительно пострадала. Я забыла все свои беды. Мое сердце разрывалось от боли за малышку и ее родителей. В конце концов Махмуди решил, что семейное горе важнее семейной безопасности. А кроме того, он, конечно же, не подозревал, что я знаю, рядом с чем мы находимся.

– Оставайтесь здесь! – приказал он.

И побежал узнать о состоянии Нелуфар.

Подумать только – мы были в двух шагах от посольства и ничего не могли предпринять. Несколько минут с Хэлен не стоили того, чтобы будить в Махмуди зверя.

К тому же он быстро вернулся.

– Здесь никого нет, – сказал он. – Мортезе перевез ее в другую больницу. Настаран ушла домой, так что идем к ней.

Обогнув посольство, мы быстро двинулись к находившемуся неподалеку дому. Я усилием воли удержалась от того, чтобы не взглянуть на здание, и мысленно постаралась внушить то же самое Махтаб. Махмуди не должен был догадаться, что мы здесь уже бывали.

Дом Мортезе и Настаран был расположен в квартале от посольства. Здесь уже собрались несколько соболезнующих женщин, и в их числе племянница Махмуди, Фереште, которая заваривала чай. Настаран ходила взад-вперед по комнате, периодически выглядывая на балкон – не идет ли муж с известием о дочери.

Именно с этого балкона на третьем этаже девочка упала на тротуар, перекувырнувшись через низкие металлические перила – не более восемнадцати дюймов высотой. Это был типичный тегеранский балкон – и типично тегеранская трагедия.

Прошло два часа, изредка нарушаемых тихими словами утешения. Махтаб не отходила от меня, ее личико было мрачно-серьезным. Мы обе думали о хорошенькой жизнерадостной девочке и шепотом молили Бога помочь маленькой Нелуфар.

Я пыталась поддержать Настаран, которая не сомневалась в моей искренности. Как мать я сочувствовала ей всем сердцем.

Следом за Настаран мы с Махтаб вышли на балкон. В дальнем конце двора появился Мортезе в сопровождении двух братьев. Они несли коробки с бумажными носовыми платками, которые здесь трудно достать.

Настаран, угадав страшную правду, издала жуткий, леденящий душу вопль. Носовые платки требовались для того, чтобы вытирать слезы.

Она бросилась к двери и встретила мужчин на лестнице.

– Мордех! – проговорил Мортезе сквозь слезы. «Умерла».

Настаран потеряла сознание.

Дом тут же наполнился скорбящими родственниками. Они били себя в грудь и голосили согласно ритуалу. Махмуди, Махтаб и я плакали вместе с ними.

При всем моем искреннем сочувствии к Настаран и Мортезе под конец этой печальной ночи я задалась вопросом, как случившееся отразится на моих планах. Был вторник, а в воскресенье я должна была встретиться в парке с мисс Алави. Не сорвется ли эта встреча и не останемся ли мы здесь – навсегда? Мне надо было обязательно каким-то образом связаться с ней, а возможно, и с посольством по телефону. Вдобавок мне не терпелось выяснить, что произошло с Эллен.

На следующий день утром мы облачились в черное, чтобы вместе с родителями и легионом родственников присутствовать на похоронах. На ночь малышку Нелуфар поместили в морг, и сегодня ее мать и отец должны были совершить обряд омовения тела, тогда как остальные родственники будут нараспев возносить молитвы. Затем Нелуфар, завернутую в простой белый саван, повезут на кладбище хоронить.

В нашей спальне в доме Маммаля, когда мы готовились к печальному дню, я сказала:

– Не лучше ли мне остаться дома присматривать за детьми, пока все взрослые будут на кладбище?

– Нет, – отрезал Махмуди. – Ты должна пойти с нами.

– Я не хочу, чтобы Махтаб все это видела. Да и толку от меня будет намного больше, если я останусь с детьми.

– Нет!

Однако, когда мы пришли к Настаран и Мортезе, я в присутствии Махмуди повторила свое предложение собравшимся, и моя идея была одобрена. Махмуди сразу уступил – он был слишком поглощен другими мыслями, чтобы думать обо мне.

Я не осмелилась бы выйти из дома без разрешения Махмуди, но, как только я осталась одна с ничего не подозревавшими детьми, я тут же устремилась к телефону и позвонила Хэлен.

– Пожалуйста, зайдите, – сказала она. – Мне надо с вами поговорить.

– Не могу. Хотя и нахожусь совсем рядом с вами. Мне пришло в голову, что, может быть, позже, когда вернутся взрослые, мне удастся повести детей в парк. Мы с Хэлен ориентировочно условились встретиться в три часа в парке рядом с посольством.

Я не смогла дозвониться до мисс Алави, что меня очень расстроило, но зато дозвонилась до Эллен, и разговор с ней привел меня в ужас.

– Я во всем признаюсь Махмуди, – заявила Эллен. – Скажу ему, что ты хочешь бежать.

– Ради Бога, не делай этого! – взмолилась я. – Ведь я открылась тебе, потому что ты американка. И ты обещала мне молчать. Дала слово хранить тайну.

– Я все рассказала Хормозу. – Ее голос дрогнул. – Он очень сердит на меня. Хормоз запретил мне близко подходить к посольству и велел все рассказать Махмуди, так как это мой мусульманский долг. Если я этого не сделаю, а с тобой и с Махтаб что-нибудь случится, этот грех падет на меня – я превращусь в убийцу. Я обязана во всем ему признаться.

Меня охватил страх. Махмуди может меня убить! Он наверняка запрет меня на ключ и отнимет у меня Махтаб. Та драгоценная толика свободы, которую я сумела обрести, будет безвозвратно утеряна. И я навсегда лишусь доверия мужа.

– Пожалуйста, не надо! – рыдала я. – Пожалуйста, не говори ему.

Я кричала в трубку. Плакала, умоляла, взывала к национальной солидарности – все тщетно: Эллен оставалась непреклонна. Она твердила, что обязана исполнить свой мусульманский долг из любви ко мне и заботы о нашем с Махтаб благополучии. Она должна все открыть Махмуди.

– Позволь мне самой это сделать, – предприняла я отчаянную попытку. – Я справлюсь. Не беспокойся.

– Хорошо, – согласилась Эллен. – Я дам тебе какое-то время. Но если не признаешься ему ты, это сделаю я.

Я повесила трубку с таким чувством, словно у меня на шее затянули петлю. Что же мне теперь делать? Сколько времени я протяну? До какой поры смогу находить предлоги, чтобы удерживать Эллен от признания? Придется ли мне все рассказать Махмуди? И как он к этому отнесется? Само собой разумеется, он меня изобьет, но до чего он может дойти в своем бешенстве? А что будет потом?

Как же я раскаивалась, что распустила язык и выболтала свой секрет Эллен! Но разве могла я предвидеть, что меня подведет не иранка, а американка, да еще из моего родного города?

Снедаемая гневом и тревогой, я огляделась по сторонам – вокруг царило привычное запустение. Не зная, чем заняться, я принялась за работу, начиная с кухни. Пол в иранской кухне уложен с наклоном, поэтому его моют так: просто выплескивают воду из ведер, которая стекает по трубе, увлекая за собой грязь. За это дело я и взялась, опорожняя ведро за ведром и даже выскребая грязь из-под металлических шкафов, до которых у иранских домохозяек обычно не доходят руки. Из-под шкафов шествовали полчища гигантских тараканов.

Превозмогая отвращение, не обращая внимания на шум в гостиной, где резвилось около пятнадцати детей, я драила кухню.

Затем, обозрев запасы продуктов, я решила приготовить обед. Еде в Иране придается большое социальное значение, и я знала, что по возвращении все будут мне благодарны, увидев проявленную мною заботу. Мне надо было чем-то себя занять. Обнаружив в холодильнике кусок говядины вместо обычной баранины, я решила приготовить таскабоб, персидское блюдо, которое особенно любил Махмуди. Накрошив огромную гору лука, я перемешала его в кастрюле с кусочками говядины, пересыпала специями и изрядно сдобрила кэрри. Сверху я положила помидоры, картофель и морковь. Попыхивая на плите, мое говяжье рагу источало приятный пряный аромат.

От недоброго предчувствия у меня стучало в висках, но знакомая рутина помогала мне держать себя в руках. Благодаря трагической смерти Нелуфар я выиграю отсрочку в несколько дней. Во все время траура Махмуди не будет общаться с Эллен и Хормозом. Я приняла решение по мере сил сохранять свой статус-кво в надежде на то, что мисс Алави совершит чудо до того, как предательство Эллен выбьет почву у меня из-под ног.

Займись чем-нибудь, приказала я себе.

Когда скорбящие родственники вернулись с похорон, я была занята приготовлением фасоли по-ливански – мое фирменное блюдо.

– Так нельзя готовить фасоль. У нас принято иначе, – сказала Фереште, увидев, что я добавляю туда лук.

– Я хотела бы приготовить по-своему, – ответила я.

– В таком случае твою стряпню никто не будет есть. Фереште ошиблась. Мое блюдо ели и похваливали.

Разумеется, мне было приятно слышать похвалы и видеть тайную гордость Махмуди, но я преследовала далеко идущую цель. Я знала, что предстоящая неделя будет целиком заполнена ритуалами, в которых должны будут принимать участие все взрослые, и хотела закрепить за собой «место» няньки, повара и уборщицы. Отведав мою стряпню, семья дружно признала за мной это право.

Около трех часов пополудни я предложила отвести детей на прогулку в близлежащий парк. Но, к моему ужасу, за нами увязался весельчак Маджид, который был рад случаю подурачиться. Я издали завидела Хэлен и чуть заметно мотнула головой. Некоторое время она наблюдала за нами, но подойти не решилась.

Неделя тянулась бесконечно долго. Мне никак не удавалось еще раз воспользоваться телефоном, так как один-двое взрослых под тем или иным предлогом оставались дома. Я страшно обрадовалась, когда наконец Махмуди сообщил мне, что пятница – последний день траура и в субботу – то есть за день до условленной встречи с мисс Алави – Махтаб возобновит занятия в школе.

Махмуди был взвинчен до предела. По мере того как утихала душевная боль, вызванная кончиной Нелуфар, его все больше поглощали собственные проблемы. В его задумчивых глазах все чаще вспыхивал огонек безумия. Мне было знакомо это выражение, и я по-настоящему боялась. Я словно сидела на пороховой бочке, пребывая на грани паники. Временами я не сомневалась, что Эллен ему уже все выложила, иногда внушала себе, что у него и без того достаточно оснований для психоза.

В субботу, когда мы собирались в школу, он был особенно не в духе. Не желая ни на секунду выпускать нас из поля зрения, он потащился за нами. Пока мы шли по улице, он был агрессивен и раздражителен, затем грубо втолкнул нас в такси. Мы с Махтаб испуганно переглянулись, зная, что беды не миновать.

В школе Махмуди заявил в присутствии Махтаб:

– Оставишь ее здесь. Пусть приучается к самостоятельности. Отведи ее в класс и возвращайся, поедешь домой вместе со мной.

Махтаб завизжала и вцепилась в подол моего пальто. В свои пять лет она была не в состоянии вынести сразу два испытания: нарастающий гнев отца и разлуку с матерью.

– Махтаб, ты должна быть сильной. – Я пыталась говорить спокойно и ласково, но чувствовала, как у меня дрожит голос. – Пойдем в класс. Все будет хорошо. Я заберу тебя в полдень.

Махтаб поддалась моим уговорам и пошла за мной. Но по мере приближения к классной комнате, на безопасном расстоянии от грозного отца и в преддверии расставания со мной, она захныкала, а затем разрыдалась. Когда мы дошли до дверей, она отчаянно скулила, точно так же, как в первые два дня, до того как я стала оставаться в школе, вблизи от нее.

– Махтаб! – взмолилась я. – Успокойся. Папа не на шутку рассержен.

Но мои слова утонули в воплях Махтаб. Одной рукой она вцепилась в мое пальто, другой отталкивала от себя учительницу.

– Махтаб! Пожалуйста…

Внезапно все находившиеся в классе девочки вскрикнули от смущения и неожиданности. Они схватились за русари – удостовериться, что их головы покрыты надлежащим образом. В их святая святых вторгся мужчина!

Я подняла голову и увидела, что над нами возвышается Махмуди, залысины у него на лбу побагровели, что служило признаком ярости. Он занес кулак, чтобы обрушить его на своих мучителей. В его глазах пылал гнев тысячи истерзанных демонов.