"Люблю только тебя" - читать интересную книгу автора (Калинина Наталья Анатольевна)

ИВАН, СЫН МАШИ И АНАТОЛИЯ. ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ – ЕЕ ТРУДНО ЗАБЫТЬ

– Не надо. – Ваня, положив руку на горячий ствол АК-16, опустил его к земле. – Она такая красивая. Мне надоела кровь.

– Но мы сами пойдем на корм шакалам, если в ближайшее время не добудем чего-нибудь поесть, – возразил Игорь. – Или свихнемся и перестреляем друг друга. Честно: я боюсь сойти с ума.

– Тебе это не грозит. Мне, наверное, тоже. Ну а она пускай живет.

Птица – это был большой беркут – сделала круг над их головами и взмыла ввысь. Иван снял с плеча автомат и, подняв его высоко над собой, швырнул в пропасть. Игорь с недоумением смотрел на друга.

– Все, – сказал Иван в ответ на его немой вопрос. – Больше ни капли крови. Никогда в жизни. Клянусь.

– В рай собрался. Таких, как мы с тобой, туда не берут. – Игорь криво усмехнулся. – Ну а в аду мы с тобой уже побывали.

– Кидай, – велел Иван. – Я загадал желание.

Игорь нехотя повиновался. Его автомат, ударившись о камни, выпустил короткую очередь. Ее подхватило и усилило эхо.

– Сбудется. А сейчас – пошли. Эта тропа наверняка ведет к границе. Теперь я знаю точно: нас будут охранять добрые духи.

– Тут был человек с Запада, – сказал монах. – Мы думали, он умрет. Мы положили его в храме – здесь днем прохладно и нет мух. Мы оставили ему еду и питье. Мы ушли в долину – нужно было собрать урожай. Мы вернулись через две недели. Его здесь не было. Он оставил письмо. Оно на странном языке. Хотя с нами он говорил по-английски. Вот оно.

Монах протянул Ивану сложенный вчетверо пожелтевший листок с потрепанными краями. Иван развернул его.

Письмо было написано по-русски.

«Нужно отказаться от того, что очень хочешь. Тогда на тебя снизойдет покой. И ты будешь жить вечно. Все движется по кругу. Я был когда-то оленем или змеей. Кем я буду потом? Откажись от любви к ней, и тебе станет хорошо. Кто предлагает мне эту сделку? Кому принадлежат голоса, которые слышатся по ночам в храме? О Будда, неужели ты никогда не испытывал любви к женщине?..»

Буквы были кривые. Чувствовалось, что каждое слово давалось пишущему с трудом. Этот русский, как и они, решил раз и навсегда покончить с войной и пришел к этому храму той же самой тропой, которая привела сюда и их, думал Иван.

– Какой-то чокнутый, – резюмировал Игорь, послушав письмо. – Помешан на женщинах.

– Ты ошибаешься: он любит только одну из них, – возразил Иван, засовывая письмо в карман куртки. – Как его звали? – спросил он у монаха.

– Он написал свое имя на камне. Вот.

Монах указал рукой на скалу позади Ивана. Обернувшись, Иван прочитал: «Анджей Мечислав Ясенский», выцарапанное чем-то острым. И чуть пониже и мельче: «Я тебя люблю».

– Поляк, – заметил Иван. – Моего деда тоже звали Анджеем. – Я никогда его не видел. Но его фамилия Ковальски. – Иван повернулся к монаху. – Давно ушел?

– С тех пор минуло две зимы. Будда принял его и дал ему силы. С ним ничего дурного не случится.

– Будем надеяться. Покажешь, как выйти к морю?

– Надо взобраться на скалу Золотого Будды. Оттуда в ясную погоду видно море.

Они добрались в Гвадар, портовый город в Пакистане, без особых приключений, если не считать растертые в кровь ноги. Монахи снабдили их лохмотьями, которые подобрали в долине: две пары рваных штанов, дырявые майки. В Гвадаре было много беженцев и просто бродяг. Местная полиция давно перестала интересоваться документами – ведь тех, у кого их не оказывалось, приходилось сажать на казенный паек, что было слишком накладно.

Капитан небольшого греческого судна, окинув их хитрым взглядом прирожденного торговца, сказал, что готов подвезти до Адена за сотню долларов с носа. Они предложили себя в качестве рабочей силы, и через полчаса уже таскали в трюм тяжелые ящики.

– Я видел у пирса советское судно, – говорил Игорь Ивану – оба лежали на одеяле, которое бросили на еще не остывший настил палубы. – Я, наверное, не смогу без родины. Ты меня прости, но…

– Родина… Что такое Родина? – задумчиво произнес Иван.

– Я не могу тебе объяснить. Я вспоминаю какие-то запахи, и мне хочется плакать. Я любил себя там. Здесь я себя ненавижу.

– Это пройдет. Там мы не сможем собой распоряжаться. Я больше не хочу так жить. Я понял это уже давно.

– Но ведь мы сами попросились в Афган – нас никто не… – начал было Игорь. Но Иван его перебил:

– Да, мы с тобой попросились сами. Но других послали силой. Этого Анджея Мечислава Ясенского, например. И тех, что лежат с выклеванными глазами. Помнишь поле, где росли колючие оранжевые цветы?

– Но войны на Земле были всегда. И будут, – возразил Игорь. – Иначе людей расплодится слишком много и им станет тесно.

– Это придумали те, кого устраивает существующий миропорядок. Меня он больше не устраивает.

Они молчали какое-то время, каждый думая о своем. Наконец Игорь сказал:

– Проведу парочку лет в тюрьме, зато потом буду дома. Устроюсь на радиозавод. Буду каждый день ходить в кино. Я так скучаю по кино.

– Сломался…

– Нет, ты не понимаешь. По-другому я жить не смогу.

– Спокойной ночи. – Иван повернулся к нему спиной.

Когда он проснулся, рядом с ним было пусто.

– Сбежал, – сказал появившийся невесть откуда грек. – Я так и знал. Евреи не любят тяжелой работы.

– Но он не еврей, – возразил Иван. – И потом, разве это имеет…

– Еврей – он и в Африке еврей, а уж я эту чертову нацию знаю как облупленную, – перебил его грек. – Ладно, марш в камбуз и давай за работу. В три ноль-ноль отдаем концы.

– Инга, я не мог, не мог это сделать, – шептал Иван, мечась по подушке. – Я все помню: я пил анальгин, а не этот чертов алголизин. Я знаю их на вкус – я всегда разжевываю таблетки. Я… я любил тебя. Это сделал кто-то другой, кто тебя ненавидел. Другой, другой…

И все начиналось по новому кругу: он видел Ингу на дне реки, видел тяжелый чугунный якорь и цепь, которой были обмотаны ее ноги. Ее волосы шевелились словно живые.

– С тобой это случилось потому, что я слишком сильно тебя хотел, – бормотал Иван. – Я больше никого не смогу так хотеть… Тот Анджей очень хотел какую-то женщину… Дядя Ян… дядя Ян любил маму. Инга, Инга, я люблю тебя… Прости.

Очнувшись, он обнаружил, что наволочка мокрая от слез.

В небольшой комнате была кровать, на которой он лежал, столик в изголовье, два стула. И на всем – солнечные зайчики, как когда-то в его детской комнате на даче в Пахре.

«Родина», – подумал он и вспомнил Игоря.

С тех пор, как они расстались, прошло почти три года. За это время Иван успел избороздить почти все моря и океаны, побывать во многих портах мира. Он все так же плавал матросом на торговых судах, получая за эту работу вдвое, а то и втрое меньше, чем другие матросы. Он был никем, ибо на своей бывшей родине наверняка числился в пропавших без вести, то есть вычеркнутых из жизни. Второй его родиной стал мировой океан. И Иван не собирался ему изменять. В портах на него заглядывались девушки, зазывали в гости… Девушки были веселые, красивые, и их восхищенное внимание поднимало ему настроение. Дальше поцелуев дело не шло, и приятели над ним подтрунивали. Они называли это «синдромом морского волка». Они не знали прошлого Ивана.

Сам он называл это «синдромом Инги».

Последнее время он стал испытывать чувство вины за то, что с ней случилось.

Малярией Иван заболел давно, еще когда сингапурский танкер, на котором он плавал, стоял на траверзе в Нахо, Окинава. Тогда его вылечил матрос-тай из их команды. Последние три месяца он плавал на марокканском сухогрузе. Приступ малярии начался, едва они отплыли из Валлетты. В Мальтийском проливе штормило, и Иван чуть не отдал Богу душу. Когда судно бросило якорь в Сиракузах, капитан сам отвез его в больницу – не хватало ему еще иметь на своем судне мертвеца. Иван помнил жаркую палату, где их лежало человек шесть, если не больше. Еще он помнил женщину, которая давала ему пить и клала на лоб пузырь со льдом.

Больше он не помнил ничего.

Он заснул. Сон был глубокий и принес облегчение. Проснувшись, увидел женщину, которая ухаживала за ним в больнице.

– Parla italiano?[31] – спросил он, вспомнив, что Сиракузы – это Сицилия, где говорят хоть и на трудно понятном, но все-таки итальянском языке.

– Да, но я могу и по-английски, – ответила она на вполне сносном английском. – Меня зовут Анна. Анна Джулия Каталаньи. Ты находишься у меня дома. Они думали, ты умрешь.

Женщина присела на стул возле столика. Она смотрела на Ивана с состраданием и любопытством.

– Мне получше, – сказал он по-английски и добавил по-итальянски: – Спасибо, синьора. Вы спасли мне жизнь.

– Нет, мой мальчик, ты бы все равно выжил. Такова воля Святой Мадонны. – Она взяла его руку в свою. Иван закрыл глаза. Давно ему не было так хорошо. – Температура нормальная, – сказала Анна. – Но тебе еще надо лежать. Мой дом в твоем распоряжении.

– Спасибо, – прошептал Иван, не открывая глаз, и сжал руку Анны.

– Я принесу бульона и фруктов, – сказала она, вставая.

Иван почувствовал вдруг сильный голод.

На следующее утро она вывела его в сад.

Сад был большой и запущенный. На земле валялись спелые апельсины, своей яркой желтизной придавая пейзажу осеннюю окраску.

– Я живу одна, – рассказывала Анна. Она сидела напротив него в плетеном кресле. – Они убили моего мужа.

– Кто? – спросил Иван.

– Те, на кого он работал. Брат говорит, Адриано осмелился не послушаться приказа. Скарафаджио ему этого не простил, хотя он и приходится мне троюродным братом.

– Ты говоришь о…

Анна прижала палец к губам.

– Не произноси этого слова. Оно приносит несчастье, – сказала она, все так же пристально глядя на Ивана.

Он смутился под взглядом ее больших черных глаз.

– Ты смотришь на меня так, словно…

– Да, мой мальчик. Ты очень похож на Паоло. Когда я увидела тебя в больнице, я чуть не лишилась чувств. Я знаю, ты не Паоло – мой мальчик утонул, когда ему не было семи лет, но я всегда представляла, что он, когда вырастет, будет таким, как ты. – Анна встала и, подойдя вплотную к Ивану, положила руки ему на плечи. Она смотрела ему в глаза, и он не в силах был отвести свои. Он знал, она не хочет, чтобы он это делал. – Я всю ночь молилась. Я просила Мадонну избавить меня от этого наваждения. Я спрашивала у нее: скажи, это проделки дьявола? Но зачем ему нужно искушать меня? Чтоб довести до исступления и забрать мою душу? Души исступленных для дьявола легкая и желанная добыча. Я так боюсь стать добычей дьявола – ведь если я попаду в ад, я не встречусь с моим мальчиком. О, Господи! – Анна сжала руки в кулаки и с силой стукнула ими по спинке кресла, на котором сидел Иван. – Я так боюсь козней дьявола, а Мадонна не хочет дать мне совета. Ты… ты не Паоло, скажи мне?

– Меня зовут Иван. Если хочешь, называй меня Яном, – последнее время меня многие так зовут.

– Ты не Паоло, – эхом откликнулась Анна. Она ссутулилась и отошла, повернувшись к Ивану спиной.

– У меня не было матери. Я всю жизнь мечтал о ней. Подойди поближе.

Он протянул к ней руки и попытался встать… Голова закружилась вдруг в бешеном ритме, и на несколько секунд он потерял сознание.

– Паоло, Паоло, Паоло… – звучало вокруг. Он вспомнил, что слышал это имя как бы в бреду, когда лежал в больничной палате. И медленно открыл глаза.

– Мама… Я так давно тебя ищу. Где ты была все это время? – сказал он вдруг на чистейшем итальянском, хотя всегда говорил на нем с акцентом. И снова потерял сознание. На этот раз надолго.

Теперь Анна ни на секунду не отходила от него. Он много спал. Проснувшись, тянулся к ней, как ребенок. Анна бросила работу в больнице. Она объяснила ему, что работала там только от тоски, – у нее были кое-какие капиталы, к тому же помогал брат.

– Он считает себя виноватым в смерти моего мужа, – рассказывала Анна. – Он говорит, что должен был предупредить Адриано, чтобы тот успел скрыться. Но не сделал этого. – Замявшись на секунду, она продолжила: – Адриано со мной плохо обращался, и Пьетро это знал. Святая Мадонна, я не хотела его смерти, но когда они внесли его в дом и я увидела его вонючую кровь, я готова была задушить убийцу в объятиях. Мне пришлось притворяться и носить траур. Я себя за это презираю. Но я боялась родственников Адриано – они бы утопили меня в море, если б догадались о моей радости. О, Мадонна, прости!..

Когда Анна уходила, Иван лежал и думал. Он ловил себя на том, что теперь и думает по-итальянски, хотя не помнил, на каком языке думал в последние годы, – ведь говорил он на нескольких. Он еще раньше замечал за собой одну особенность: любая, даже самая необычная обстановка быстро становилась для него привычной. Это началось в Афгане, когда они с Игорем, двое оставшихся в живых из отряда десантников, сброшенного на плато в окрестностях Кандагара, попали в плен к моджахедам. Через неделю Иван уже вполне сносно объяснялся со своими конвоирами на их языке – это был пашто – и, глядя на них, исступленно творящих молитвы Аллаху под бомбежкой либо минометным огнем, вдруг понял, что сам мысленно к нему обращается. Он обратился к Аллаху в ночь перед тем, как их с Игорем должны были казнить. Помнится, поднялась пыльная буря. Они бежали под ее надежным покровом, сумев даже прихватить с собой оружие и съестные припасы. И команда судна, состоявшая главным образом из греков, тоже почти сразу приняла его за своего. Что удивительно, он и сам чувствовал себя среди них своим. Так было на всех судах.

Он лежал и смотрел в окно. Он ждал Анну. Такое с ним было впервые.

Она показала ему комнату Паоло, его книги, игрушки, велосипед. Она рассказывала ему о нем все что помнила. А помнила она немало, поскольку была одиноким человеком и жила воспоминаниями. Анна попросила Ивана рассказать о его детстве. Он сбился через минуту. Он вроде ничего не забыл. Он помнил, как звали его родственников, помнил, где что стояло в квартире в Москве и в доме отца в Плавнях. Помнил лица друзей, знакомых, какие-то события из своей жизни. Но это была чужая жизнь, и ему совсем не хотелось о ней говорить.

Зато он любил слушать Анну.

– Ты говоришь, что встретила меня через год после смерти Адриано. Мне кажется, я не мог появиться раньше именно из-за него, – как-то сказал он.

Она крепко прижала его к себе…С паспорта, который принесла ему Анна, на него глянуло знакомое лицо.

– Знаешь, а он мне нравится, этот Паоло, – сказал он, всматриваясь в фотографию. – Отличный парень.

Он поднял глаза на Анну и улыбнулся.

Она возила его к родственникам, каждый раз к новым. Казалось, весь город был населен родственниками Анны Каталаньи.

– Паоло нашелся, – говорила она им с порога и вела его в глубь комнаты. – Он тогда не утонул. Мы ведь так и не нашли его тела, помните? Его возвратила мне святая Мадонна. Мой Паоло… Смотрите, какой он красавец.

Они разглядывали его – доверчиво и не очень. Но всем без исключения он нравился. Это было видно по их лицам.

В машине Анна говорила:

– Они хитрые. Но я заставлю их поверить. И Пьетро хочет, чтобы они поверили. И тот человек Скарафаджио, который распорядился убить Адриано, он тоже хочет, чтоб они поверили. Так что им придется это сделать.

Она купала его. Он был еще слаб, и Анна боялась, что ему может сделаться плохо.

– Я помню эту родинку. Она была с маковое зернышко, а теперь стала почти с вишневую косточку. О, я очень хорошо помню эту родинку. – Она прижималась к ней щекой. – У моей матери была родинка на этом месте. Моя мать была урожденная Джиротти. Это очень древний и славный род.

Она намыливала ему спину рукавицей, сплетенной из какой-то жесткой травы. Он думал о том, что многие из парней, с которыми он ходил в плавание, брали с собой фотографии матерей. Он сказал Анне:

– Я хочу, чтобы ты сделала свое фото.

– Я всегда буду с тобой. Зачем тебе мое фото? Она шутливо шлепнула его ладошкой по спине.

– Нет, прошу тебя. Обещай, что сделаешь свое фото.

Он не отставал, пока она не пришла и не положила на тумбочку возле его кровати три цветные фотографии.

– Тебе идет с распущенными волосами, – сказал он, рассматривая их. – Почему ты носишь этот старческий узел?

– Я вдова. Меня обязывают к этому. Все эти люди. – Она вдруг закрыла глаза и что-то прошептала на каком-то диалекте. Он не знал этого диалекта, но понял, что она сказала.

– Почему ты их ненавидишь? – спросил он.

– Они хотят моей смерти. Чтобы получить наследство. Но теперь у меня есть ты. Все достанется тебе. Так сказал Скарафаджио.

– Но ведь он отдал приказ убить Адриано.

– Скарафаджио был моим любовником, – сказала Анна.

– Был? А сейчас?

Она уловила нотки ревности в его голосе и рассмеялась.

– Сейчас мне не нужен никто.

В ту ночь он вспомнил Ингу и дом у реки. Он больше не испытывал чувства вины за ее смерть. То была чужая жизнь. Книга, которую ему довелось когда-то прочитать. Он не все в ней понял. Вспоминая, он перечитывал заново некоторые страницы.

За окном шумел дождь.

Человек, которого звали Иваном, любил девушку по имени Инга. Он хотел, чтобы она принадлежала только ему. Отец Ивана тоже ее хотел, хоть любил другую женщину, мать Ивана…

У него закружилась голова. Он захлопнул книгу.

Но она лежала под подушкой, и он все время думал о ней. И в конце концов снова ее раскрыл.

Отец Ивана хотел, чтобы Инга умерла, но он никогда бы не смог убить ее сам. А Иван смог бы?..

Он стрелял в Афгане в женщин и детей. Но то был другой Иван. Потому что Инга к тому времени погибла.

Отец Ивана хотел, чтобы Инга…

Он пропустил несколько страниц.

Нонна, жена отца Ивана, хотела, чтобы Инга умерла. Она ревновала ее к мужу.

Она сказала Ивану, что он выпил вместо анальгина алголизин.

Она работала фельдшером. Она была очень сильная. Чугунный якорь такой тяжелый…

Нет, она бы не смогла его поднять, если бы… Он захлопнул книжку и крепко заснул.

Анна кормила его из серебряной ложечки яйцом всмятку. Обоих это забавляло. За кофе они смотрели друг на друга.

– Мама, – вдруг сказал он, – я хочу уехать отсюда.

Она вздрогнула, но сказала спокойно:

– Обязательно уедем, мой любимый. Мы поедем путешествовать. А когда вернемся сюда…

– Мы не вернемся сюда, – перебил он ее. – Мы купим дом в Неаполе. Я очень люблю Неаполь.

– Хорошо. – Она поставила на блюдце недопитую чашку с кофе, вытерла рот салфеткой и встала.

– Когда мы едем? – спросил он, зевая и беспечно потягиваясь.

– Я съезжу к Пьетро. Он даст денег.

– Но ведь ты говорила, будто у нас много денег. – Он стал насвистывать «Casta diva»[32] – эту арию здесь пели все, вплоть до портовых грузчиков. Но он вспомнил ее по другой причине: то была музыка его детства.

– Это твои деньги. Пьетро не хочет, чтобы мы их тратили.

– Ха, не слушай этого индюка Пьетро, хоть он мне и родной дядя. Деньги нужно тратить, а не копить.

– Они тебе пригодятся, – возразила Анна.

– Я хочу потратить их вместе с тобой. – Он встал и, положив ей на плечи руки, заглянул в глаза. – Давай уедем сегодня?

Она выскользнула из его объятий.

– Завтра, – сказала она. – Сегодня мы уже не успеем на самолет.

– Из Палермо есть прямой рейс в Неаполь.

Ночью.

– Нужно найти человека, чтоб присматривал за домом и садом. А главное – кормил кошек.

– Запри этот дом. Кошки прокормят себя сами. Ма…

Она обернулась. Он смотрел на нее испытующе и будто с сожалением.

– Все будет хорошо, бамбино. – Анна схватила с вешалки плащ. – Я закажу билеты.

Она выскочила на улицу.

Он слышал, как быстро стучат по плитам ее каблучки.

Он гулял в саду, когда раздался телефонный звонок. Он вскочил в окно и снял трубку.

– Бамбино, я не смогла выполнить обещание. Мы улетим завтра. О'кей?

– Но почему?

На другом конце провода послышался какой-то странный звук – точно там запустили на большую скорость магнитофонную пленку.

– Нет билетов, – ответила Анна с интонацией автоответчика. – Нет билетов, понимаешь? – повторила она почти нормальным голосом.

– Понимаю. – Он внезапно почувствовал облегчение. – Но завтра мы обязательно улетим, о'кей?

– О'кей, бамбино.

В трубке послышались гудки.

Он зашел в ванную и посмотрел на себя в зеркало.

– Все о'кей, – сказал он своему отражению. И стал мыть руки.

Эту заметку он прочитал уже в салоне «Боинга-747», выполняющего рейс Неаполь – Рим – Лос-Анджелес:

«Вдова Адриано Каталаньи, убитого год и три месяца назад в Сиракузах (Сицилия) местной мафией, сорокатрехлетняя Анна Джулия Каталаньи пыталась вчера ночью убить чугунным утюгом своего сына, двадцатитрехлетнего Паоло Федерико Каталаньи, которого нашла после долгой (шестнадцатилетней!) разлуки в палате смертников муниципальной больницы Святой Елены и самоотверженными усилиями вернула к жизни. К счастью, молодой человек еще не спал и сумел уклониться от удара. Он выпрыгнул в окно и убежал, а обезумевшая Анна Джулия молотила утюгом его постель. Потом она выскочила на улицу и с криком: «Бамбино, я не виновата!» – бросилась под проходивший мимо автобус. Женщина умерла за несколько минут до приезда «скорой помощи» и полиции. Очевидцы слышали, как она звала своего сына Паоло и проклинала какого-то Пьетро. Судя по всему, этот человек, Пьетро Гульельми, ее родной брат, по слухам, связанный с мафией Скарафаджио.[33] (Кто скрывается под этой странной кличкой, никто толком не знает.)

Согласно брачному контракту супругов Каталаньи, после смерти Анны Джулии все имущество и капитал должны были перейти кровным родственникам Каталаньи, коим и является ее сын Паоло. Однако, согласно тому же контракту, Анна Джулия становится единственной наследницей состояния в том случае, если ее сын умирает, достигнув совершеннолетия. Полиция отказывается что-либо комментировать. Пьетро Гульельми в злополучную ночь гибели своей сестры находился дома в кругу друзей. Однако комиссар Эудженио Валетта, желавший побеседовать с синьором Гульельми, вынужден был довольствоваться обществом его жены, которая и сообщила, что муж срочно вылетел по делам в Панаму. По слухам, тот же комиссар Валетта посоветовал Паоло Каталаньи, единственному бесспорному наследнику состояния Адриано Каталаньи, покинуть на какое-то время Сиракузы и вообще Италию».

«Я и без него собирался это сделать, – думал Иван. – Я всегда считал этого Пьетро скользким типом».

Он вздохнул, вспомнив Анну.

Анна его любила, а он оказался слабым и не смог ее защитить. Правда, он слишком поздно понял, что она всего лишь марионетка в руках тех типов.

Теперь он думал о том, что в Лос-Анджелесе живет его настоящая мать. Он откинулся на спинку кресла и, прикрыв глаза, стал тихо насвистывать мелодию «Casta diva».