"На развалинах Мира" - читать интересную книгу автора (Вольный Владимир Анатольевич)

Часть вторая НАТА

Ее звали Ната. И та, которую я принял за взрослую женщину, оказалась подростком, четырнадцати с лишним лет. И, постаревшей, еще на десять, после перенесенных ею, ужасов и испытаний — если смотреть в глаза… Ей повезло гораздо меньше, чем мне — крупным осколком, в день Катастрофы, ей попало в бок и, по-видимому, сломало пару ребер. Все зажило само собой, но, до сих пор, нагибаясь вниз, ей было трудно дышать. От голодной смерти ее спас, провалившийся в трещину, микроавтобус, одной из торговых фирм развозивших по домам сахар, муку и различные крупы. Именно он и находился под всяческим мусором, в той пещерке, откуда она появилась. Грузовик рухнул кабиной вниз, и все мешки хаотично свалились туда же, отчего в верхней части образовалось немного свободного места. Там Ната и жила, после того, как случайно набрела на это место, прячась, от сыплющихся с неба хлопьев. Где-то внизу, под мешками, хлюпала вода, и, самые нижние из них, гнили, распространяя тяжелый запах. Но, может быть, это были не только мешки — в кабине был и водитель. Ната это понимала, но, воспринимая все очень спокойно — как и я в первые дни — никуда не уходила. Она не отличалась многословностью. Не то, что ей было неприятно говорить со мной, напротив… Но, отвыкнув говорить, вообще, она в данный момент просто не находила слов. Их заменяли глаза — настолько выразительные и глубокие, что я понимал все, что она хотела мне передать.

Едва у нее подкосились колени, как я подхватил ее на руки и не позволил упасть на землю. В себя она пришла быстро — буквально, в течении трех-четырех минут. За это время я сорвал с нее ее рванье, скрывающее от меня лицо девушки. А после этого… Объятия, последовавшее вслед за этим, уверили меня в том, что эта встреча для нее не менее долгожданна, чем и для меня. Какое-то время, мы вообще не говорили… Ни я, ни она, не могли опомниться, от самого факта существования друг друга. Весь, потерянный нами мир, для каждого из нас выразился лишь в одном, единственном человеке — но и это имело огромное значение… Когда она окончательно пришла в себя — это произошло довольно скоро, мы, почти не сговариваясь, стали искать средство, чтобы убраться с острова. Я показал ей на воду и бревна, которые в изобилии валялись на берегах — и мы принялись за дело. У нее не возникло даже вопросов — как мы будем переправляться, и куда, собственно, предстоит идти после этого. Предварительно, я все-таки осмотрел ее убежище и, решив, что ничего отсюда брать не стоит, с облегчением вылез на свежий воздух.

Запах гниения был просто чудовищным — как она могла его терпеть столько времени? Но, увидев, насколько измождена и обессилела девушка, я промолчал. В свое время я и сам выглядел и питался не лучше…

Предстояло отыскать бревна, годящиеся на плот. Так как мой, предыдущий, развалился, необходимо было построить новый. Ната, оправившись от шока, вызванного моим появлением, стала мне помогать.

Наверное, это было неестественно — мы вздрагивали, когда случайно касались чужих рук, молчали, не слыша вопросов, и не пытались услышать ответ сами… Каждый выражал свои мысли, большей частью, жестами — мы словно разговаривали на языке глухих. Это было продолжение того ступора, в который мы оба впали, увидев друг друга. И, если я, в силу того, что ощущал себя мужчиной, еще как-то выдерживал такое состояние, то она, увидев, как я пытаюсь что-то сказать, отводила глаза в сторону, или даже закрывала уши. Я не знаю, чем это можно объяснить — мы были в абсолютно нормальном состоянии, и, вместе с тем, ощущали себя, как зеркальном отражении. Как чужие и, как очень близкие друг другу люди. Это и отторгало нас, и заставляло искать сближения…

Плот большей частью пришлось мастерить мне — Ната с трудом могла что-либо поднять. Увидев, с какой натугой она старается передвинуть комель бревна в мою сторону, я отвел ее руку. Как мы будем выбираться из провала? Как я заметил, оружия у девушки не имелось вообще, никакого. Зато, Ната умела прятаться — да так, что это не раз спасало ей жизнь! Вороны появлялись над островом и уже пытались напасть на девушку — она скрывалась от пернатых разбойников среди руин. А то страшилище, которое сожрало подстреленную птицу, однажды решило преследовать ее на земле. И только искусство скрываться, помогло ей избежать жуткой пасти новоявленного монстра. Ната так умело укрылась от него, что не смогла даже запомнить, как тот выглядел…

Мгновенное исчезновение ворона в воде заставило меня подойти к изготовлению плота со всей ответственностью. Кроме того — теперь я был не один… Ответственность, за ее судьбу, заставила меня еще раз пересмотреть все узлы и сучья, внушающие подозрения. У меня не было больше веревки — почти вся она осталась привязанной и висела теперь на стене. Вместо нее, я использовал мотки поржавевшей, но крепкой проволоки — она в изобилии лежала возле одного из зданий. Я нарубил ее кусками и, изорвав перчатки, смотал ими четыре ствола. Плот получился неподъемным — но мне и не надо было думать о том, чтобы разбирать его на другом берегу. Обратная дорога до самого подъема пролегала по земле. И, хотя почти целый день нам предстояло идти среди множества водных зеркал, я надеялся, что запомнил свой путь, и смогу провести девушку сквозь все эти болота и озера.

Долгое затишье, сопровождавшее меня в дороге, сменилось на пронзительно дующий ветер. Он принес холод и липкую влагу, от которой сразу намокла наша одежда. Я, будучи подготовленным к подобным испытаниям, за счет изготовленной собственноручно куртки, не мерз так сильно, как Ната. Зато девушка застывала прямо на ходу…

— Иди сюда…

Я достал из мешка одеяло и набросил его на ее плечи.

— Укутайся… Так теплее?

— Да.

Она благодарно посмотрела мне в глаза. Я, почему-то, не мог долго в них смотреть. Мешало неосознанное чувство… Она была женщиной — и я оказался к этому не готов! В своих поисках, я, как-то, не представлял себе самой встречи — с кем она произойдет? Это казалось несущественным — было бы, вообще — с кем! Но сейчас, видя перед собой, усталую, съежившуюся под одеялом, девушку, не мог отделаться о мысли — о чем-то, давно забытом. И о том, что очень скоро не станет давать мне покоя — так, как раньше не давало покоя одиночество.

Мы преодолели озеро. На наше счастье, на воде не было никакого волнения. И вороны, которые могли подстеречь нас на открытом пространстве, тоже не появились. Видимо, у них здесь был только один разведчик — хотя, хватило бы и одного, чтобы сильно осложнить нам переправу. Что касается монстра… я с тревогой вглядывался в темную гладь озера. Но, ничто не нарушало покоя этих мутных вод. Погружая весло в воду, я старался делать это, как можно плавнее, не производя брызг и излишнего всплеска. Может быть, это, может — что иное, но чудовище не появилось, и через два часа, наш плот благополучно причалил к берегу. Только после этого я смог спокойно вздохнуть. И здесь — видимо, осознав наконец все произошедшее за последние полдня, я не выдержал…

— Иди ко мне!

Я привлек ее к себе и крепко обнял. Комок, державший меня в напряжении, рассосался и исчез. Я больше не один! То же самое было и с ней. Она сцепила руки у меня на спине и заплакала — навзрыд. Она не стеснялась своих слез — и те стекали по ее лицу, оставлял грязные бороздки…

— Живой… Живой!

— Ната! Наточка!

Я не видел того, что у нее потрескавшиеся губы и струпья на коже, не чувствовал тяжелого запаха ее одежды. Я обнимал и прижимал ее к себе, боясь, что она может истаять, раствориться, как призрак… и что мне все это просто пригрезилось! Но руки ощущали трепещущее девичье тело — и она, задыхаясь, произнесла:

— Живой!

Она отвечала тем же — быть может, даже более чем я. И меня прорвало… я заплакал — и не стыдился этих слез. Она целовала меня, осушая слезы своими губами…

— Я уже совсем отчаялась…

— Теперь все будет по-другому…

Она всхлипнула в последний раз и улыбнулась — тепло и радостно.

— Так не бывает… Кто ты? Как тебя зовут?

— Мое имя — Дар. И ты — первая, кого я увидел… за очень много времени после землетрясения.

Она меня не слышала — девушка просто внимала звукам моего голоса, не вдаваясь в смысл произнесенного. Я чувствовал, что через мгновение не выдержу — закричу или забьюсь в истерике…

Она печально склонила голову, и, помолчав немного, вновь устремила на меня свои глаза.

— Дар…

… Что все сокровища мира? Что возможность жить в неге, и праздности? Что все, чем гордилось и что почитало человечество? Я мог отдать все знания и все драгоценности земли, только за взгляд — тот, который благодарная моему появлению, девушка дарила мне. Я задохнулся от нахлынувших чувств — и, не затрудняя себя более поисками слов, сжимал эту девушку-подростка. Несмотря на разделявшие нас слои меха и ткани, я слышал, как бьется ее сердечко — и выше этого не было более ничего!

А вокруг возносились хмурые груды домов, лежали серые камни и бурая, покрытая пеплом земля. Помалу стал падать холодный дождь, сквозил ветер — но мы позабыли обо всем, упиваясь тем, что каждый из нас вновь обрел человека…

Ната оторвалась от моей груди — я продолжал гладить ее волосы. Она облизнула свои губы. Я, даже не задумываясь — хочет ли она того, или нет — еще раз привлек ее к себе. Она чуть дернулась — я смутился, и сам отодвинулся от девушки. Ната посмотрела на меня так пристально, что я почувствовал неловкость и желание отвести глаза в сторону.

— Ты… Настоящий?

— Не похоже?

Она сглотнула и тихо добавила:

— Нет… Просто, я уже не верила.

Я сразу ее понял — ей, отрезанной водой от остальной части города, было еще труднее переживать свое одиночество. Если я имел возможность покидать свой подвал, то ей, ее остров, стал и убежищем, и тюрьмой… Девушка дотронулась до своей шеи и жалобно сказала:

— Болит…

— Что с тобой?

— Ударилась недавно, прячась от воронов. Когда голову наклоняю, внутри, как будто, щелкает…

— Покажи.

Она доверчиво подставила мне свою головку — я положил пальцы на тонкую шею, и, слегка помассировал. На ощупь, все было в порядке, но в одном месте я обнаружил небольшой желвак. При прикосновении к нему она чуть охнула и дернулась.

— Здесь?

— Да. Только не трогай, пожалуйста.

— Я и не трогаю.

Противореча собственным словам, я осторожно коснулся бугорка еще раз.

Похоже, у нее был смещен один позвонок — как она, вообще, с этим могла столько продержаться? Любое движение головы, в таком случае, должно было приносить ей невыносимую боль!

— А те, кто летит к нам с озера, они что? За тобой?

Она вскинулась и, позабыв про меня, тревожно оглянулась к воде. Пользуясь тем, что она отвлеклась, я сильно дернул ее голову вверх. Она вскрикнула еще раз, схватилась за шею и кинула на меня жалобный взгляд:

— Я же говорила! Больно!

— А теперь?

— Теперь? Вроде, отпустило… Ты мне что-то вправил, да?

— Ну, я не костоправ, так… учился понемногу, кое-чему, когда-то.

Получилось? Вообще-то, я мог тебе и шею свернуть.

Она сделал широкие глаза, не понимая, говорю я серьезно, или шучу. По глазам девушки я заметил — она растерялась…

— Да ты не бойся! Я не сумасшедший. Я действительно, не знаю, как это делается. Видел, как врачи так делают — на тренажерах. Но, если бы не попробовал — ты бы долго так не протянула… Похоже, мне удалось вставить тебе позвонок на место?

— Вроде… Она попробовала вертеть головой из стороны в сторону, и кивнула:

— Теперь почти не болит. Немного… Спасибо. Но как ты решился?

— А кто бы решился? Кроме нас, двоих…

Она настолько поразилась моим словам, что перебила меня почти сразу:

— Ты сказал — двоих!?

— Больше никого нет, Ната. Никого. Только мы. Ты и я…

— Но это неправда! Так не должно быть! Не может быть!

Я прижал ее к себе — девушку стала бить нервная дрожь…

— Правда. Я живу один. И, кроме тебя, до сих пор не встретил ни одного живого человека.

Она больше ничего не сказала — поверила сразу и бесповоротно… На глазах девушки появились слезы. Она плакала молча, роняя их на сразу ставшее усталым, лицо. Я вытер ее щеки ладонью…

— Может быть, где ни будь, в другом месте. Не в городе.

— Но я видела их!

Пришла моя очередь изумиться:

— Кого? Людей?

Она вздохнула:

— Не знаю… Они — как люди. Почти, как люди, но что-то не так. Не то…

Как тебе объяснить? Они — страшные. Я не решилась их позвать. И, показываться не стала…

— Когда это было? Сколько их? Где?

Я буквально тряс ее в руках, а она лишь жалобно закрыла глаза, повторяя:

— Давно. Неделю, нет — три, четыре или пять тому назад. Не помню. Пусти…

Я опомнился. Ната поправила на себе свое отрепье, и я, извиняясь, произнес:

— Прости. Я совсем голову потерял. Почему ты не позвала их?

— Я испугалась. — Испугалась? Чего? Они ведь могли помочь тебе! Вытащить отсюда, и дальше… — я сбился, не зная, что могло быть — дальше? Но известие о том, что она видела и не стала окликать уцелевших, не давало мне покоя.

— Я, думал, что все погибли! Все, понимаешь? Там, откуда я пришел — там нет никого! Уже почти три месяца — нет, больше! — я живу совершенно один!

А ты говоришь — не стала звать…

— Я испугалась! Потому, что я видела не людей! — она обидчиво поджала губы. — Не людей… а Нелюдей!

Я растерянно посмотрел на нее, еще не осознавая того, что услышал… И тут, как молнией, меня пронзило воспоминание о не столь уж и давнем прошлом. Тот, жуткий труп получеловека, с клыками и когтями на руках…

— Они были похожи на… на зверей?

— Не знаю. Кажется…

Она устало присела на валун — спрессовавшийся пепел и камни образовали много таких, разбросанных повсюду. Мы уже отошли на порядочное расстояние от озера, и нужно было искать место для привала.

— Это было на другой стороне озера. Не на моей. Я видела в основном силуэты — не вблизи. И они не внушили мне желания кричать, с просьбами о помощи. Скорее, наоборот…

— Ты сказала — нелюди… Ты видела что-то, да? Ведь так?

Она опустила голову — на ее лице опять показались слезинки…

— Почему ты молчишь?

— Они ели. Кого-то. Я услышала крики. Решила, что мне показалось, что это галлюцинации… Потом побежала на холм — хотела оттуда махать палкой или тряпкой, чтобы меня заметили. Я споткнулась и упала. А пока поднималась — по берегу бежали какие-то существа, за ними — другие. И те, кто догонял, поймали первых… И они их… — Голос девушки задрожал.

— Они их убили? Да?

— Они их ели! Живыми!

Ната почти кричала… Я присел рядом, стараясь унять волнение.

— Может быть, тебе показалось? Ты же сама сказала — далеко. Плохая видимость…

— У меня хорошее зрение. И слух. Я не совсем здорова… но не настолько, чтобы не понять, что там происходило. Говорю тебе — они их ели!

Ее начала бить истерика. Я занес руку, собираясь ударить девушку по щеке — самый, как говорят, действенный способ остановить подобное… и опустил ее.

Я не мог ее ударить. Не мог, и все тут. Она сидела такая хрупкая и беззащитная — и я, взрослый и суровый мужчина, отчетливо понимал, что с этой минуты я взял на себя всю ответственность всегда и всюду ее защищать… Вместо этого, я обнял ее и погладил по волосам.

— Ну, ладно… все. Успокойся. Я верю тебе. Ну, не надо, прошу тебя… все хорошо. Теперь, все будет хорошо. Там — нет нелюдей. Там никого нет.

Только я, ты — и щенок.

— Щенок? — она всхлипнула.

— Ты увидишь его. Это хороший пес. Правда, очень сообразительный. Вы подружитесь.

Прижав ее к себе, как ребенка, я думал над тем, что услышал. После громадных крыс, чудовищных воронов, и, ни на что не похожего «свинорыла» — теперь еще и эти, нелюди…

— А там, у тебя — там таких точно нет?

— Таких — нет.

Я утаил, о том, что повстречал в городе. Мне вовсе не хотелось ее пугать — к тому же, я и не настолько был не прав. Живых нелюдей, наверху, я еще не встречал… Что-то очень чуждое было в их появлении — это даже не звери.

Или, не только звери… Я вспомнил, как ощущал в себе странные способности, и, как сам, едва не потерял человеческий облик. Не были ли эти, увиденные

Натой полулюди, нормальными, совсем недавно — до Катастрофы? И не повезло ли нам, обоим, что мы остались прежними? Мне и Нате. Мне вдруг стало ее очень жаль! Я так испугался, что с ней что-либо произойдет, что опять ее обнял, и с силой прижал к своей груди.

— Ты что?

Она сдавленно мяукнула в моих руках, и я ослабил объятия…

— Я нечаянно… Тебе больно?

— Нет. Мне дышать было нечем. Что случилось?

Я промолчал. Объяснить девушке свои чувства в этот момент было сложно.

Ната вздохнула и, совсем по-женски, поправила мне прядь волос, выбившуюся из-под повязки. Я глухо произнес:

— Ната… Если что-то будет происходить — слушайся меня с полуслова.

Хорошо?

Она сразу подобралась и тревожно спросила:

— Ты кого ни будь, увидел?

— Нет. Я так… На всякий случай.

Она на некоторое время задумалась, а потом произнесла:

— Я поняла. Я умею слушаться.

В ее словах прозвучала какая-то, очень многозначительная интонация, но я, поглощенный мыслями о будущих переменах, не обратил на это никакого внимания.

Назад мы шли по той же дороге, по какой я выходил к озеру. Мы почти не останавливались, и Ната быстро выдохлась. Она мало, куда могла пойти, на своем клочке земли, и отвыкла долго находиться на ногах. Ее однообразная, полностью состоящая из круп, еда, тоже не способствовала накоплению сил. Я выяснил — воду она действительно брала из озера. Больше ее просто неоткуда было взять. И та, насыщенная долго оседающими частицами сажи и пепла, тоже не способствовала хорошему самочувствию. Ната сильно ослабла и, к тому же, успела простудиться. Я вслушивался в ее кашель, и не мог представить себе — каким образом я вытащу девушку наверх? Она не умирала от голода и, не имела, сколько ни будь серьезных ран — если не считать тот, злополучный вывих. Но, однообразный рацион, тоже сыграл свою роль. А нам еще предстояло столько пройти. Когда подступила ночь, я выбрал место, где в случае внезапного нападения мог бы сдерживать врага — крыс или еще каких-либо крупных хищников — и велел ей ложиться. Ната просто повалилась на одеяло и почти сразу уснула. Я сидел возле нее и долго смотрел на лицо спящей девушки… Почти ребенок. А, судя по выражению ее глаз — уже взрослый, и не мало повидавший человек. До меня стало постепенно доходить, что отныне, все последующие ночи, как снаружи, так и внутри подвала, мне придется проводить вместе с ней…

Утром я разбудил ее очень рано — нужно было спешить. Мои запасы были не бесконечны, а теперь их следовало делить да двоих. Сбавив темп, мы рисковали остаться без еды. Ната ни словом не высказала своего недовольства — она на самом деле, умела подчиняться. Хотя, тот короткий отдых, который выпал на ее долю, не превышал примерно четырех часов — слишком мало для ее истощенного организма.

Едва мы начали путь, как она оступилась и с размаху попала ногой в лужу.

Липкая, противная жижа, с чавканьем расступилась и снова сомкнулась.

Девушка, скорчив гримасу, вытащила ногу из воды. С почти развалившегося кроссовка, стекала грязь.

— Осторожнее.

— Я случайно.

Она словно оправдывалась. Мне это не понравилось — походило на то, будто бы она меня боялась. Но я вовсе не собирался давить ее своим авторитетом.

— Дай, посмотрю, — как можно мягче произнес я, и склонился над ее ногой.

— Да нет, я только намокла — и все!

— У тебя обувь почти на издыхании… А у меня нет запасных — на твой размер. Вернее, у меня вообще нет обуви. Я хожу в самодельной.

— Я вижу. Ты сам их придумал?

Я невольно перевел глаза на свои обмотки.

— А кому бы это делать, кроме меня? Тепло и удобно. Правда, подошва слабовата.

— Ничего…

— Ничего, плохо, или ничего — хорошо?

Она слегка улыбнулась, и я тоже рассмеялся. Натянутость сразу исчезла — мы оба были товарищи по несчастью.

Я кое-как подтянул ремешком почти отпадающую подошву — этого вряд ли могло хватить надолго, но иного способа ей помочь я не знал. А до подвала, где я мог бы сделать ей мокасины по примеру своих, еще предстояло добраться.

Ната украдкой посматривала на клыки, висевшие у меня на груди. Не совладав с любопытством, она спросила:

— А это… Ты кого-то убил, да? Зверя?

— Нескольких. Крыс, если точно. И одного… не знаю, как и назвать. Сейчас стало столько всего непонятного, что у меня все перемешалось в голове.

Она спокойно отреагировала:

— Крыс я видела. Они как-то, пытались переплыть на мой остров, но их всех топил ящер.

Я вздохнул с облегчением — на наше счастье, на плот никто не покушался. А то, участь тех крыс, вполне могла бы стать и нашей…

— Ты сильно испугалась?

— Когда? Когда все случилось?

— Я не о том… Тогда, ясное дело — у меня самого душа в пятки ушла, как жив остался, до сих пор не понимаю. Когда меня увидела…

Она потупилась, поняв мой вопрос.

— Нет. Я не испугалась. Это… просто шок, какой-то. Я ведь уже не верила, ни во что. Думала, еще немного — и все… И, вдруг — ты! Да еще… — она окинула меня взглядом. — Такой странный… Это лишь потом, я догадалась, что это нормально.

— Это у тебя ловко получилось. Я и спохватиться не успел, как ты исчезла!

Она опять улыбнулась.

— Вороны приучили. Одна чуть не разбила мне голову — вот я и не стремилась высовываться наружу. Они часто прилетали на остров — мне тогда приходилось сидеть тихо-тихо, как мышке…

— Ты боялась?

— Естественно! Они такие большие! Такие… — она запнулась, подыскивая определение. — Другие…

Пройдя через весь город, мы оказались у подножия обрывистой стены провала.

Ната охнула — она не видела с острова, что случилось с ее частью города, и теперь изумлено смотрела на громаду земли, возвышающуюся над нашими головами.

— Не может быть! Ты на самом деле пришел оттуда?

Это был скорее не вопрос, а утверждение. Я уже понемногу говорил ей, что спустился, но девушка не понимала истинного значения этого слова, пока не увидела сама — откуда спустился… Ната, с тоской посмотрела наверх — вершина провала терялась в тумане, скрадывая истинную высоту.

— Да.

— С самого верха?

— С самого. Собственно, иного пути и нет. Можно, конечно, попытаться дойти до того места, где вода из болота падает вниз — но, что там творится, я не знаю. Кроме того, там могут быть такие же ящеры, вроде твоего, из озера… Он очень большой?

Ната думала о своем… Она грустно усмехнулась и тихо сказала:

— У меня не хватит сил.

— Но…

Она посмотрела на меня как-то странно, но ничего не сказала, и лишь чуть сдвинула губы в нервном порыве…

— Ты подумала, я жалею, да? Ната, я не для того тебя искал!

Она безразлично произнесла:

— Я не думала… А искал ты ведь не меня. Просто так получилось, что попалась именно я.

— Что с тобой?

Она вдруг прислонилась к холодной земляной стене и закрыла глаза.

— Устала… Я столько времени провела там, на острове. Пещерка, костер, вода. Пещерка, костер, вода. И все.

— Ты отвыкла от нагрузок, и ослабла от голода. Ничего… — я старался внушить ей уверенность, как-то позабыв о том, что минуту назад, сомнение посетило меня самого. — Все образуется! Вот поднимемся, придем ко мне — там отоспишься, искупаешься, отдохнешь… И все войдет в норму!

— Да…

Она, по-прежнему, не открывала глаза. Я встал совсем близко. От девушки исходила глухая безысходность и отчаяние.

— Ната! Ты слышишь меня?

— Да.

— Я придумаю, что ни будь! Привяжу тебя за конец каната — поднимусь вверх и втащу тебя следом!

— Это нереально. Ты говорил, что здесь высоко — но я, даже не представляла, насколько… А ведь это был спуск — не подъем. А теперь надо сделать все в обратном направлении — да еще, с таким никчемным грузом, как я.

— Почему ты так говоришь? — я нахмурился. — Такой груз я готов поднять на высоту, еще более крутую, чем эта! Лучше давай думать о том, что у нас получится, а не впадать в меланхолию.

Она улыбнулась, но усмешка тотчас сползла с ее лица. Девушка, действительно, была совершенно обессилена. Я растерялся — как ни горько было в этом признаваться, но она была права. Как бы я ее поднял? Я посмотрел наверх — так же, как это сделала Ната несколько минут назад.

Туман, клубившийся на вершине, постепенно рассеивался, и я увидел, что мы вышли вовсе не туда, куда надо — это было другое место. Мы отклонились в сторону, и я не мог понять — куда? Я перевел взгляд на девушку — она совсем сползла по стенке, упав на колени так и не раскрыв глаза…

— Ната?

Ответом была молчание и тяжелое дыхание девушки. Я присел рядом, обнял и привлек к себе. Она доверчиво положила свою голову мне на грудь. Я прикрыл ее одеялом. Под рукой прощупывались косточки измученного лишениями подростка — меня захлестнула жалость…

— Наточка…

Я погладил ее волосы и смутился — вдруг она меня услышала? Но девушка уже спала очень крепко, не реагируя более ни на что… Постепенно усталость сморила и меня.

Проснулся я оттого, что почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд.

Ната сидела на коленях и изучала мое лицо. В ее глазах появилась непонятная жесткость, уголки губ скривились. Казалось, что она хочет или расплакаться, или, наоборот — ударить. Я потянулся.

— Ты проснулся?

— Вроде того… А ты давно, сама?

— Нет. Не давно.

Она отвела взгляд в сторону — я увидел, что она с вожделением смотрит на мешок.

— Ната, потерпи немного. Мне не жалко… но тебе сейчас вредно. Нельзя после голода есть сразу много. Особенно — мясное.

— Я понимаю.

Она отвела глаза. Скрепя сердце, я поднялся. Следовало что-то решать. Мне казалось, что спуск должен был быть где-то к северу — я не мог так далеко уйти от обрыва, где оставил веревку. Кроме того, здесь нужно было быть осторожным — в отличие от моего плато, в этом городе водились хищники.

Стая серых монстров могла нас настичь в любом месте. Было даже странно, что нам удалось так далеко отойти от озера и, ни разу, не подвергнуться нападению этих уродов.

— Мы пойдем вдоль подножия. Я, кажется, забыл где оставил веревку… Там отдохнем — немного. А потом станем подниматься наверх. Не спрашивай, пока, как… я и сам не знаю. Ты согласна?

— Дар, — она спокойно посмотрела на меня своими лучистыми, теплыми глазами. — Как ты скажешь, так и будет. Я же не маленькая девочка, меня не нужно уговаривать. Если так лучше — значит, так и буду делать. Ты — мужчина. А решения и должен принимать мужчина.

Я сглотнул, покачав головой — никогда раньше я не слышал подобных слов ни от одной из женщин, с кем меня, когда-либо, связывала судьба. И было очень непривычно услышать такое от подростка…

Она следовала за мной, почти след в след — я даже заинтересовался такому умению копировать практически все мои движения. Увидев вопрос в моих глазах, она коротко пояснила:

— Скаутский лагерь. Тропа разведчика. Там так учили — повторять все за тем, кто идет первым.

— А еще чему учили?

— Разжигать костер. Очищать воду. Находить свое месторасположение на местности. Готовить еду из того, что можно найти в лесу. И кофе варить…

Я фыркнул:

— Кофе… Это что, такая проблема?

— Нет. Когда оно есть. А когда — нет?

— Как это?

Она повела рукой вокруг, но сразу ее отпустила.

— Нет, сейчас не видно… А в лесу их хватало. Одуванчики. Если их выкопать

— то, под каждым цветком, есть небольшой корешок, как луковичка. Ее надо прожарить и размолоть. Потом просто заварить кипятком — все.

— И будет кофе?

— По вкусу — почти одно и то же.

Я улыбнулся:

— Неплохо… А еще что ты умеешь? Нет, я не смеюсь — напротив. Вдруг, ты знаешь, что-то такое, что нам обоим может пригодиться? Мне в лесу жить не приходилось… Ходил, правда, как вольный турист — по горам. Но, давным-давно.

Она серьезно кивнула:

— В горах я всерьез не бывала. Наш инструктор только обещал нас повести… но я не успела.

По лицу девушки пронеслась легкая тень…

— Я в лесу была два раза. Мне понравилось — было так интересно!

— И сколько вас там было?

— Двенадцать. Наш класс был не очень большой. Это потом, когда мне пришлось перейти в другую школу…

Она опять как-то скривилась, и я не стал расспрашивать больше, видя что воспоминания не доставляют ей удовольствия. Она только что потеряла все — родителей, друзей, близких. Пережила столько, что любому хватило бы на всю жизнь. Конечно, то же самое пришлось вынести и мне — но ведь она была совсем еще ребенок…

Ната снова споткнулась — и на это раз серьезно. Она со стоном схватилась за свою лодыжку, а я ощутил холодный испуг — если это перелом, то наше положение станет совсем плохим.

— Ната!

Девушка держалась за ногу, кривясь от боли. Я встал на колени и взял ее стопу. Она, закусив губы, ждала, что я стану делать. Я расшнуровал ботинок и отбросил его назад — идти в них было уже просто нельзя. Не удивительно, что она все время отставала и соскальзывала с камней. Ната испуганно спросила:

— Ты станешь дергать, да?

— Я не сумасшедший… Ты сама не дергайся — я хочу посмотреть.

— Я умею терпеть боль… Если надо — дергай.

У меня вертелся в голове вопрос — когда ты этому могла научиться? Но я промолчал, занявшись тем, что стал стягивать с ее ноги носок. Кожа в месте сгиба несколько посинела, а сам лодыжка опухла. При прощупывании она морщилась, но не стонала — она действительно умела терпеть! Это не был перелом, но и растяжение, тоже, не могло стать подарком — идти самостоятельно, какое-то время, она уже не могла. Ната все поняла по выражению на моем лице и сразу сказала:

— Я смогу идти!

— Да?

Она смутилась. Положение становилось серьезным, а мы ведь еще даже не нашли места подъема. Я поискал глазами, собираясь выбрать для нее палку, чтобы она могла опираться при ходьбе. Попытка провалилась, едва она сделала один шаг. Она стала терять равновесие, и я поймал девушку, прежде чем она упала на землю. Поймал… и не стал отпускать. Вместо этого я отбросил шест и поднял ее на руки. Ната широко раскрыла глаза, но промолчала — она по-прежнему предоставляла мне право все решать самому.

Ощущая ее малый вес, я слышал и биение ее сердца — удивительно ровное и спокойное. Ната не выдержала первой:

— Тебе тяжело, наверное…

— Пока — нет. Ты легкая… мне даже приятно тебя нести.

Я запнулся — не признаваться же ей в том, что сквозь рванье и грязные тряпки, которые на ней были одеты, я чувствовал ее девичьи формы…

— Но ты не сможешь нести меня все время!

— Не смогу, ты права. Но есть выход! Давай, садись мне на шею!

— Куда?

Не церемонясь особо, я остановился и встал перед ней на колени. Ната не успела ничего сказать — я сам запрокинул ее ногу на плечо, и, поднырнув под вторую, поднялся. Такой способ передвижения, оказался лучше первого — у меня частично стали свободны руки. А я не хотел быть застигнутым врасплох…

Ната, справившись со своим смущением, стала помогать мне, выбирая путь с высоты. Хоть она и весила, как ребенок, но, тем не менее, даже ее вес давал о себе знать — все чаще я стал избегать крутых подъемов и спусков, старался обходить большие трещины, не рискуя их перепрыгивать. Ната заметила это очень быстро…

— Дар, опусти меня на землю.

— Зачем?

— Я устала. И мне надо…

Я не стал перечить. Она, прихрамывая, отошла за валуны, а я присел на ближайший, вытирая пот со лба. Мне было жарко — пар валил изо рта, руки немного тряслись — я тоже устал. Моя куртка спасала меня от сквозняков, но вот наряд девушки… Я придвинул к себе мешок и вытащил из него запасной анорак.

— Накинь.

Ната стянула с себя изодранное полупальто и бросила его в воду. Оно медленно стало погружаться в ручей, и, перекатываясь по камням, постепенно скрылось с глаз.

— Спасибо.

Ее благодарные глаза, как-то очень тепло посмотрели на меня… Взгляды встретились. Я отвернулся в сторону и буркнул, коря себя за то, что не догадался сделать этого раньше.

— Пока не за что… Придем домой — сошью что ни будь по размеру. Как твоя нога?

— Ничего… Ты умеешь шить?

— Вроде того. Правда, нарядов от кутюр не обещаю.

Она присела возле меня и жестом попросила воды. Я протянул ей флягу — Ната отпила глоток, и вернула ее назад.

— Не надо, от кутюр. Лучше — от тебя. Обстановка более подходящая. А я — не манекенщица. С моим-то ростом, куда там…

— А что, хотелось?

Она равнодушно пожала плечами:

— Ну, как… Все девчонки хотят стать моделями или артистками. Или — танцовщицами. Я не видела ни одной, которая стремилась бы на завод, или, вытирать сопли в яслях!

— Но…

Я проглотил все, что хотел сказать. Как-то, не в тему, был этот вопрос — находясь в окружении сотен и тысяч разрушенных домов и погребенных под ними людей…

— А ты? Ты чем занимаешься… занимался раньше?

— Всем. Работал. То тут, то там.

— Не имел постоянного места, да?

Я вздохнул устало:

— И места, тоже. Ната, нам бы о другом думать надо. Специальностей у меня хватает — да только сейчас, они все ни к чему. Ты отдохнула? Тогда, вставай — и забирайся мне на загривок. Лучше добраться до места поскорее — пока спокойно…

Неясное состояние дискомфорта не оставляло меня несколько последних минут.

И оно становилось все сильнее и сильнее. Я не выдержал, и стал беспокойно оглядываться по сторонам. От внимания девушки это не скрылось.

— Что происходит, Дар?

— Подожди… Не говори ничего.

Мой слух не поспевал за моими чувствами — я не слышал ничего подозрительного. Но внутреннее чутье уже громко било в набат! Я поднялся и медленно вытащил лук, изготовляясь к стрельбе. У Наты испуганно расширились глаза:

— Ты чего?

— Тихо, ради всех святых… Молчи.

То, что не давало мне покоя, надвигалось словно отовсюду… И я, еще не определившись, с какой стороны ждать беды, вертел головой, рискуя свернуть себе шею.

Наверное, нам просто повезло! Будь оно, более терпеливым, не полагайся только на свою чудовищную силу и внешность — эти записки не кому было бы писать… Клокочущая в горле бешенство, жажда разорвать, так кстати подвернувшуюся, добычу, полуосознанное понимание своей мощи — в этом яростном реве смешалось все! Раздвигая ближайшие кусты, перед нами выскочило существо, более всего походившее на огромную обезьяну, вставшую на задние лапы. Рост зверя достигал двух с лишним метров. По налитым буграм, на полностью покрытых шерстью лапах, угадывалась неимоверная сила.

Он раскрыл пасть — и этот жуткий рев повторился! Челюсти монстра сильно выдавались вперед, и были украшены двумя клыками, которых не могла скрыть нависшая над ними шерсть. Зрачки зверя буквально налились кровью — он протянул к нам свои громадные лапы и сделал шаг вперед. Холод пробежал по всему моему телу. От ужаса я на какое-то время потерял способность соображать, совершенно позабыв про лук… С подобным мне еще не приходилось сталкиваться. Тот, мертвый, лежавший возле здания, в окружении других трупов, был хоть и страшен, но мертв… А этот, с оскаленной пастью и поднятыми руками-лапами, был живой!

Первой — к моему стыду — на чудовище отреагировала Ната. Она не закричала, не стала закрывать лицо руками, не впала в истерику — нет, она просто швырнула ему в морду первое, что попалось ей под руку. Это был мой мешок.

Он так удачно накрыл морду зверя, что ослепил его на несколько секунд.

Зверь даже не уворачивался — он не ожидал сопротивления, и теперь злобно заревел в мешке, принявшись рвать его на себе когтями. Мы, одновременно вскочив, бросились убегать, позабыв и про провизию, и про все наши вещи.

Только оружие осталось при мне — но лишь потому, что оно находилось на спине. Несколько секунд мы мчались просто с невозможной для людей скоростью… а потом Ната, вскрикнув, упала на землю. Я по инерции пробежал еще около десяти шагов, пока не понял, что скачу по камням один.

— Ната!

Зверь справился с тканью и, громко рыча, бросился вслед за нами. Он уже приблизился к Нате, когда под покрытые шерстью ноги — или лапы? — попался сухой ствол. Он споткнулся, и, во весь рост, растянулся на камнях. При падении, он так крепко приложился своей башкой, что ошеломленно завертел ею, явно не понимая, что с ним случилось.

— Дар!

У меня потемнело в глазах. Она протягивала ко мне руки, умоляя о спасении… А я, взрослый и сильный мужчина, практически бросил ее, в страхе позабыв обо всем на свете! Я рванул лук со спины…

Стрела пробила плечо зверя насквозь — с такого расстояния, ею можно было бы прострелить даже бревно! Такого рева я не слышал даже от всей стаи крыс, вместе взятых! Он закрутился на месте, пытаясь вырвать древко из раны, и, не удержавшись на скользких камнях, упал с откоса в большой овраг.

Я подскочил к Нате, и взвалил ее как куль на плечо, сразу устремившись к возвышающейся неподалеку, груде руин. Там сохранилось несколько домов, и я рассчитывал успеть затеряться в них, прежде чем зверь выберется из ямы.

Здравого смысла остановиться и расстрелять его сверху, у меня просто не хватило… Но та же неудача, в которую попал этот полузверь, получеловек, подстерегла и меня самого. Я попал ногой меж двух камней и, взвыв от боли, рухнул на них лицом. На несколько секунд у меня все смешалось — кровавые круги поплыли перед глазами, в уши словно затолкали ваты. На какое-то время, я ослеп и оглох…

Когда шум в голове чуть поутих, я поднялся на колени. Ни Наты, ни зверя поблизости не было. А потом, я услышал крик девушки:

— Ко мне! Иди ко мне, тварь!

Я все понял… Видя, что я без сознания, она, сознательно, отбежала в сторону и теперь отвлекала внимание монстра на себя! Ната!

Я вскочил и, услышав рык чудовища, кинулся на звук.

… Она уперлась спиной в какую-то стенку — дальше бежать было некуда. Это понимал и монстр. Он широко расставил лапы-руки, и теперь медленно, зорко следя за всеми движениями девушки, подкрадывался к ней.

— Ната!

Казалось, она даже перестала дышать. Я видел ее глаза — в них отражался не столько страх — хотя это было бы естественно — но, скорее, невысказанный вопрос. Она так посмотрела в мою сторону, что я, не колеблясь ни мгновения, выскочил на открытое пространство. Монстр втянул воздух и резко повернулся в мою сторону — мы оба замерли… Он повел кроваво-красными, словно чем-то удивленными глазами, оскалил жуткие клыки и злобно зарычал — эхо его рыка пронеслось по опушке и унеслось дальше, в руины. Стараясь не делать ни одного лишнего движения, я приподнял лук. Получеловек — полузверь тотчас подобрался и уставился на меня — один урок он хорошо запомнил! Я заскрипел зубами от ярости — страх исчез, уступив место ненависти. Как бы не был опасен этот зверь — он был без оружия. А я имел в руках нечто более серьезное, чем обыкновенная дубина — лук и острейший меч! Но что-то внутри меня противилось открытому бою. Шестым чувством я понимал, что пока не могу равняться с таким порождением в схватке на равных — а значит, подвергну свою жизнь и жизнь Наты, смертельной опасности.

Зверь, продолжая смотреть на меня, еще раз втянул воздух. Он явно не знал, что выбрать — его острейший слух, уловивший шорох, с которым я поднимал лук, говорил ему об опасности с моей стороны, а обоняние — вело и влекло к беззащитной жертве. На несколько томительных и бесконечно долгих секунд, воцарилась никем и ничем, не нарушаемая, пауза… Я боялся даже пошевелиться — рука, занесенная за спину в попытке ухватить стрелу, словно застыла… моя попытка ее выхватить, могла стоить Нате жизни. Чудовищу было достаточно лишь протянуть свою страшную лапу — и длинные, загнутые когти разорвали бы грудь девушки в мановение ока!

Заросший шерстью, монстр мотнул башкой — во все стороны полетела сырая грязь. Он угрожающе рыкнул и резко взмахнул одной из лап в мою сторону. По моей рассеченной брови потекла кровь — он кинул в меня камень! А я, даже не успел заметить, как он его подобрал! Он вдруг осклабился — показал свои клыки, широко раскрыв пасть. Зверь понимал, что он проворнее и сильнее!

За эти мгновения я успел его немного рассмотреть — он был покрыт свалявшейся шерстью, менее всего напоминавшей волосы, и, скорее присущей облезлой собаке. От одежды ничего не осталось — перерожденный невесть в что, давно обходился без нее, и казалось, вовсе не чувствовал холода.

Лысый череп, с резко вытянутым затылком, космы, спадавшие на плечи, мощные бугры мышц, которым я мог лишь позавидовать… Затянувшееся молчание прервал неясный гул — зверь поднял голову и завыл угрожающе. Гул, вернее, это уже был шум, от ломаемых чьими-то быстрыми шагами льдинок, стал еще более отчетливым. Я похолодел — если это спешат такие же, как он… Но, по виду зверя было видно, что он напрягся. Видимо, приближение незнакомых существ, поставило его перед выбором — броситься на нас, или, встретить пришельцев на месте. И тут я увидел, как Ната, побледнев еще больше, стала медленно опускаться по стенке на землю. Она крепилась сколько могла, но усталость и испытания этого дня доконали девушку! Бешенство ударило мне в голову — я столько времени искал человека! Столько раз рисковал жизнью! И теперь, из-за какого-то урода, пусть и трижды жуткого, мог ее потерять?

Зарычав не хуже зверя, я натянул лук и выстрелил в монстра! Стрела просвистела, никого не задев — он отпрянул в бок и ощерил свои клыки. Видя бесполезность лука — зверь предугадывал все мои движения — я отбросил его и выхватил меч!

Но схватки не последовало — шум, который отвлек его внимание, стал очень резким — и мы, позабыв друг про друга, одновременно повернулись в ту сторону, откуда он исходил.

Если, несколько минут назад, при виде нелюдя, я испытал шок — то состояние, в котором оказался сейчас, передать было невозможно. На нас неслось штук двадцать серых, злобных тварей — перерожденных крыс! Они очень быстро бежали, разламывая тонкий ледок и создавая тот самый шум, который не позволил монстру напасть на нас сразу. Бывший человек прижал уши к башке и оглушительно заревел:

— Ааа! Ввау!

В этом крике уже не было ничего человеческого.

Крысы моментально остановились — будто уперлись в невидимую преграду, за которую далее нельзя было переступать. Самая крупная и самая сильная издала неясный звук — что-то вроде взвизгивания, смешанного со скрипом.

Стая моментально рассредоточилась, образовав полукруг, обе стороны которого, должны были сомкнуться за нашими спинами.

Монстр снова закричал — его вопль пролетел от нас к руинам. Я успел подумать, что на эти крики сюда скоро сбегутся все чудовища, какие только могут водиться в этих местах! Крысы завершили окружение и теперь, плотоядно скаля резцы и нервно дергаясь из стороны в сторону, неумолимо и неотвратимо сжимали смертоносное кольцо. Нелюдь — иного определения подобрать было сложно — тревожно осмотрелся и, отскочив назад, подобрал с земли кусок металлической трубы. От изумления я даже опустил меч — он понимал, что делает, и вооружался вполне сознательно! Ната находилась всего в нескольких шагах от него. Она лежала недвижимо, и я надеялся, что крысы ее не заметят, поглощенные двумя серьезными противниками. Но потом…

Они бросились в атаку. Среди множества серых я опять увидел три, или четыре черных. Когда-то, их предки населяли всю Европу — до появления более крупных серых, пришедших из Азии. Но, похоже, времена изменились, и теперь главенствующее положение стали занимать именно они. Черные были крупнее и резвее серых, и они руководили стаей. Самая большая заверещала, и стая одновременно кинулась на нас.

Внутренним чутьем я ощутил, как острые резцы собираются впиться мне в спину — и, в последнее мгновение, в полуприседе и с поворотом всего корпуса назад, взмахнул клинком… Эффект был ошеломляющим — голова нападавшей отлетела в сторону, а туловище, по инерции ударилось мне в грудь, окатив фонтаном густой и дурно пахнувшей крови. Монстр тоже не дремал — крыса, которая приблизилась к нему первой, уже получила по загривку его дубиной и теперь с визгом отбегала прочь, волоча сломанную переднюю лапу. Но стая не оставила своего намерения превратить наши тела в свой ужин. И начался бой… Я уже не успевал что-либо разобрать в этой адской карусели, крутясь как волчок, и, едва успевая отразить очередной натиск обезумевших от голода и ярости тварей… Схватка была безжалостной — пять из нападавших крыс были мертвы, а остальные пустились наутек. Но и наш преследователь получил тяжелую рану — кто-то полосонул его по горлу резцами, в отчаянном прыжке на спину монстра! Нелюдь бросил дубину и схватился своими лапами за шею — из-за боли он позабыл обо всем! Зато я сохранил еще какие-то способности к соображению — и, едва только крысы повернулись к нам спинами, отпрыгнул от столь опасного соседства. Монстр был занят только собой, а я, в два прыжка приблизился к недвижимо лежавшей

Нате, и — откуда только взялись силы — подхватив ее одной рукой, забросил тело бедной девочки на плечо. Не сводя глаз с беснующегося на месте монстра, я вдоль стены отходил все дальше и дальше, пока не достиг поворота — а за ним, вкинув меч в ножны, сделал полукруг, чтобы подобрать брошенный лук. На мое счастье, он не пострадал. Я забросил его за спину и, уже не обремененный мешком, а только телом девушки, стал быстро уходить отсюда.

Она пришла в себя где-то через минут десять. Я услышал вдох девушки и сразу остановился. Окончательно привести Нату в чувство помог глоток коньяка. Она уже ничему не удивлялась…

— Ты как с неба свалился…

— Ближе. Вон, с той горки!

Мы приблизились к месту моего спуска в провал. Бегство от нелюдя и крыс, как раз подвело нас туда, куда я стремился. Вой покинутого и раненого чудовища слышался еще долго… То, что по-видимому, могло быть недавно человеком, скулило на весь свет о полученной им ране — и напрасно. Ибо вскоре мы увидели множество неясных теней, спешащих на зов к тому месту, где произошла схватка. Я молча указал Нате на тени — она согласно кивнула, понимая, о чем идет речь. Время нелюдя пришло к концу…

Расправившись с этим чудовищем, крысы могли заняться и нами. Я подсчитал — у нас в запасе еще около пары часов. За это время предстояло дойти до запрятанной в кустах веревки и подняться по ней хотя бы на несколько метров. Но, может быть, крысы попробуют гнаться за ним по стенам? Я поделился сомнениями с Натой, и она спокойно ответила:

— Вряд ли. Они теперь стали такими большими, что уже не смогут карабкаться по отвесным кручам. Да и те, которые не изменились, не смогли бы. Это ведь совершенно отвесные стены…

Она была права. Но эти стены были столь же круты и для нас самих. Ната, заметив мое беспокойство, произнесла:

— Они не нападут… сейчас.

— Я знаю. Пока у них есть кого рвать. Но, надолго его не хватит. А крыс там соберется предостаточно.

— Ты сказал, что вы вместе убили пятерых. Они не оставляют своих — их тоже съедят.

Я вздрогнул:

— Откуда ты знаешь? На острове разве водились крысы?

— Нет. Иначе бы мне не выжить. Я их видела — как и тех, о ком тебе говорила.

— Там же?

— Да.

Ната утерла пот. Я протянул ей флягу:

— Хлебни. У нас только и осталось, что спиртное… Крысы тоже пришли поесть

— тех, кого убили?

— Почти сразу. Едва только эти ушли. Они подрались — и одну крысу порвали и сожрали ее же сородичи. Вот почему я думаю, что вначале они съедят все трупы — и только потом побегут вслед за нами.

— А те… — я посмотрел ей в глаза. — Они были, как вот этот?

— Дар, я же не в бинокль смотрела. Может быть, что и да. Далеко… Я кивнул.

— У тебя, там, наверху… такие тоже есть?

— Нет, — я перевел взгляд на громадную и мрачную стену, вставшую непреодолимым стражем для любого хищника, попытавшегося достичь моего города. — Там — нет. Есть крысы. Но и они — я ведь уже говорил — преимущественно на другой стороне. У себя я не встречал ни одной.

— На другой стороне?

— Ну да. За рекой. Вернее, за тем, что было рекой. Правда, воды в ней опять прибавилось, но это, скорее, похоже на болото, чем на реку. А в болоте есть кое-кто, кто предпочитает крыс, как особый деликатес…

— Как мой ящер?

— Возможно.

Ната сделала мне знак замолчать. Я сразу потянулся за оружием, но она жестом попросила меня не двигаться.

— Смотри сюда…

Она указала на холмик, метрах в десяти перед нами. Он шевелился и рос прямо на глазах. Я уже догадывался, что мы сейчас увидим.

— Пошли. Он для нас не опасен. Бегает неплохо, но недалеко. Видит не очень, зато нюх и слух имеет отменный. Я убил одного такого, там, наверху.

Правда, если лапой зацепит — мало не покажется.

— Кто это?

— Почем мне знать?.. Может, крот, какой ни будь, гигантский. Хотя, у него морда сильно свинячью напоминает.

Ната посмотрела на меня с немым вопросом — я пожал плечами.

— Откуда все это, Дар? Откуда они… такие!

— Я не знаю, девочка… Ничего не могу тебе прояснить. Я ведь и сам, многое вижу впервые. Да что там, многое… Все! Никогда не предполагал, что это вообще, возможно.

— Это?

— Это. Читать про кошмары не приходилось? Вот, считай, что какой-то из них… воплотился.

— То — книги!

— А это — реальность. Ната, у нас нет времени…

Заломанные кусты увидела первой Ната — несмотря на всю свою усталость и, связанную с ней, рассеянность. Я лишь подивился тому, как точно она указала на место, где был припрятан конец, свисающий с высоты…

— Как ты догадалась?

— По росе. Веревка вся покрыта водой — видишь? Она немного блестит — если посмотреть под определенным углом. Было бы солнце — ты и сам бы ее увидел!

А там, наверху…

— У меня тоже нет солнца.

Она была абсолютно права — веревка была вся в воде. Я только мрачно смотрел на туго стянутые узлы, думая, что ко всем нашим неприятностям, добавилась еще одна. Подниматься по отвесной стене, пользуясь скользким канатом — что может быть приятнее…

Ната, задрав голову, смотрела ввысь.

— Сколько здесь?

— Не знаю. Не считал. Но, думаю, не менее сорока метров. Это еще терпимо — если пройти на восток, есть места, где все сто!

— Ты измерял?

— Сравнительно… на взгляд.

— Ты мог и ошибиться.

— Мог. Но, все же, если и ошибся — то в пользу этого места. Когда мы поднимемся хотя бы до половины — ты сама увидишь.

Она кивнула, ни словом более не выразив своего сомнения, в задуманном мною, предприятии. А вот я, напротив, уже с очень большим недоверием смотрел на веревку, на Нату, на свои пораненные в схватке руки, и не представлял себе, как смогу с таким грузом взобраться наверх! И выдержит ли веревка, долгое время провисевшая под воздействием дождя? Сможет ли она удержать нас обоих?

— Поднимись первым, — предложила мне Ната. — Поднимись и, уже оттуда, попробуй поднять меня.

— Но…

Она не дала мне продолжить:

— Дар, я не маленькая… Я все понимаю. Если ты станешь тащить меня на себе, как мешок — ты устанешь, и мы сорвемся вместе. Сама я не сумею — ты напрасно будешь ждать меня, пока я зависну, где ни будь… посередине. В итоге мы погибнем оба. А очень скоро здесь будут крысы. Это единственный выход.

— Хорошо, — я сглотнул, ощутив, как в горле появился комок. — Только не вздумай уходить!

Она недоуменно посмотрела на меня, и мне пришлось объясниться:

— Ната… Я всякое уже повидал в этой жизни. Ты уже сегодня пыталась пожертвовать собой. Не играй в благородство! Я не хочу тебя терять. Нет, я не совсем то сказал… Я не хочу… Да что я заладил — хочу, хочу! Ты сумела выжить там, на острове — ты сумеешь выжить и здесь! И не чувствуй себя обузой — я уверен, что ты еще не раз сама сможешь мне помочь! Но для того, чтобы это проверить, тебе придется подняться по стене. Наверх!

Она устало кивнула, а потом мягко произнесла:

— Ты подумал, я могу уйти, а?… Я бы не ушла, Дар. Я боюсь. Очень боюсь! И то, что ты посчитал за самопожертвование — это… случайность. Но еще страшнее — вновь остаться одной! После того, как ты меня нашел… А в то, что ты сможешь нас вытащить — теперь я верю. Не бойся — лезь наверх. Ната не станет жертвовать собой. Я просто буду ждать… здесь.

Я вздохнул — она не сильно развеяла мои опасения, но иного выхода действительно не было. Меч и лук были закреплены за спиной, на руках — вновь перчатки. Все подтянуто, подогнано так, чтобы ничто не мешало при подъеме… И он — начался!

Никогда раньше я бы не решился на такое… Я загнал свой страх куда-то глубоко, полностью сосредоточившись на том, чтобы раз за разом, движение за движением, перебрасывать руки от узла к узлу вверх… Всю свою жизнь я панически боялся высоты — и теперь я преодолевал такую высоту, какая мне не могла привидится даже в самых кошмарных снах!

Пять узлов. Руки начинают неметь, тело наливается грузом, словно превращается в мешок, и тянет вниз. Семь. Девять — рукоять меча вдруг возникает перед носом — ножны сдвинулись, а убрать их назад нет возможности! Десять. Двенадцать — дрожь по всему организму. Внезапная слабость — я оторвался от стены и посмотрел в стороны, на остающиеся внизу руины, сплошь покрытые укрывшим их ковром пепла. Пятнадцать. Семнадцать.

Узел за узлом, выступы в почве, выемки, впадинки… все, что угодно, лишь бы поставить ногу, зацепиться, отдохнуть хоть немного. Двадцать. Двадцать два — пот льется градом, все мешает…

— Держись!

До меня донесся голос Наты — словно из глухого колодца. Я стиснул зубы — как она могла догадаться, что именно сейчас мне нужна помощь? Вопреки расхожему мнению, бодрости мне ее оклик не добавил. Но появилась злость на самого себя — время летело, и с минуты на минуту внизу могли оказаться крысы! Двадцать пять. Двадцать шесть…

Это было в десять раз хуже, чем спуск! Тогда я только боялся что сорвусь — а теперь вообще не знал, смогу ли достичь того места, за которым закончится этот бесконечный подъем! Но ведь там, внизу — там еще оставалась Ната! И на всем свете не было сейчас ни единого человека, способного вытащить ее оттуда — кроме одного. А он, почти полностью обессилев, сцепил пальцы на узле и не мог оторваться от него и найти в себе силы, чтобы подтянуться еще немного… Двадцать семь. Двадцать восемь.

Двадцать девять.

Я больше не мог. Обхватив заранее приготовленным ремнем канат, я дрожавшими пальцами стянул его потуже и повис, опираясь ногами о нижние узлы. Волей неволей, я стал смотреть вниз — и от увиденного холодная дрожь прошла по всему телу… Громадная, просто невозможная высота… Руины — до самого горизонта. Темный лес, в который я не решился пройти. Далекие озера

— одно из них приютило девушку почти на три месяца этой страшной жизни… Как там она? Я посмотрел вниз — подножье стены стало таким далеким, что я на мгновение растерялся, не заметив вначале Нату, примостившуюся среди камней. Я вдруг понял, что перестал бояться — или сама высота стала уже такой, что особой разницы, десять иди двадцать метров, уже не играла роли. Переломать все кости можно было и с трех…

— Дар! Что случилось?

Я нагнул голову. Ната, встав с камня, смотрела на меня, прислонив ладонь к глазам.

— Все в порядке! Я сейчас! Вряд ли она услышала меня полностью — ветер относил звуки в сторону. Но она кивнула — догадалась. Я махнул ей рукой — и опять похолодел, на этот раз от испуга совсем иного рода! Всего метрах в ста от нее, по камням, крадучись, быстро перебегали несколько знакомых, серых силуэтов…

— Ната! Ната!

Она услышала меня и выжидательно замерла.

— Поднимайся! Поднимайся сама! Быстрее!

— Я. е… огу?!

— Сможешь! Я тебя вытащу — позже! Быстрее!

Я не стал уточнять — почему. Но ее не нужно было долго уговаривать — она все прекрасно поняла и так. Ната проследила за моей рукой и сразу вцепилась в конец каната. По тому, как он натянулся, я понял, что девушка решилась…

Я не заметил, когда ухватился руками за скобу, за которую был перекинут один из узлов каната. До верха оставалось не более четырех метров — ничто, по сравнению с тем, что осталось позади.

— Держись! Я тащу!

— Авай…

Ветер, который вдруг предательски усилился, отнес ее ответ от меня. Но она не могла меня не понять… И тогда я стал подтягивать канат на себя, перехватывая его всякий раз на узлах. Это продолжалось бесконечно — круги плыли у меня перед глазами, становясь из синих — желтыми, а потом — красными… Из под ногтей сочилась кровь — перчатки давно порвались. А потом я жестоко ударился спиной о землю и скобу, не сорвавшись только потому, что заранее обвязался за нее ремнем. Он и удержал меня от падения в бездну, натянувшись, как струна. Канат в руках взлетел, и я ощутил, как груз, висевший на нем, исчез…

— Ната!

Ответом послужил сдавленный и испуганный шепот из провала:

— Я здесь…

Я ухватился рукой за скобу и перегнулся — Ната висела просто ни на чем. Ее пальцы вцепились в выступы на стене — более ее не держало ничто!

Оставаться в таком положении она могла еще несколько секунд — не больше.

Большая часть оборвавшейся веревки упала вниз, и там теперь копошились серые тени — крысы. Я намотал на руку ремень и прыгнул, рассчитывая, что скоба выдержит… Это был безумный поступок — но зато я, ударившись о камни всем телом, подхватил ее, когда пальцы Наты стали разжиматься…

— Дар… — Она только выдохнула, глядя на меня безумными глазами. В них был ужас… — и я прекрасно ее понимал. Но времени у нас уже просто не оставалось — ремень сильно натянулся от рывка и мог порваться так же, как и канат!

Я проскрежетал, закусывая губы в кровь:

— Сама… Наверх. Сама!

Она поняла — и стала хвататься за веревку, на которой мы оба висели.

— Ну же! Я не могу долго так держаться!

Она кивнула — и, отпустив меня, стала взбираться по канату вверх. Едва она скрылась за краем пропасти, как я, ослабив ремень, на котором повис, стал подтягиваться на канате на руках. И, когда я выпрямился на дрожащих ногах и посмотрел в пропасть, оставленную нами позади — Ната, захлебываясь от рыданий, кинулась мне на грудь! Мы упали на землю, не имея больше сил ни стоять, ни сидеть, ни дышать…

То, что с нами творилось, трудно передать словами. Только тот, кто испытал в своей жизни что-либо подобное, мог бы мог представить и нашу радость, и восторг, и ту давящую усталость, которую мы почувствовали сразу, едва прошел первый восторг после подъема из пропасти. Мы лежали на голой земле, крепко обнявшись… всего в паре метров от обрыва. Высота уже не пугала — мы позабыли про нее, устав до такой степени, что уснули там же, где сели отдохнуть на пару минут…

Провал — как бы он не был страшен — остался позади. Теперь нас ждала дорога, хоженая мною не единожды. Она была знакома, изучена и проверена неоднократно. А главное — здесь можно было не бояться внезапного нападения злобных крысиных стай, или жуткого подобия человека… Оставалось три с лишним дня дороги — если идти одному. С Натой, время могло растянуться и на более долгий срок — и весь этот путь мы рисковали провести на голодный желудок. Мешок и все продукты остались внизу…

Как только мы встали, я сказал Нате:

— Нам придется идти быстро… У нас нет еды, а ближайшее место, где мы сможем поесть — это мой… наш подвал. Кроме того — могут напасть вороны.

Ната согласно поддакивала мне, посматривая на рухнувшие здания и холмы, образовавшиеся во время землетрясения. Я закусил губы — мне приходилось ее подгонять не от случайной прихоти — в подвале оставался щенок, и я беспокоился за его судьбу. Так надолго я его еще ни разу не оставлял.

Ната перевязала мои ладони. Кожа на них была стерта до крови — в горячке, я не заметил, как содрал ее, вытаскивая бесконечную веревку с таким грузом на конце. Когда я посмотрел вниз — не поверил, что я смог это сделать…

Но девушка подтвердила — я действительно, почти весь подъем втаскивал ее наверх, и ей самой, лишь в паре мест, удалось мне немного помочь. Стена провала почти не имела выступов, за которые можно было бы зацепиться, и, единственное, что ей оставалось, это уповать на то, что у меня хватит сил… Только увидев, как канат стал перетираться, она успела подтянуться к самой стене, и при рывке, после которого он окончательно порвался, удержалась на месте. Ната говорила, что этот страх, ей не забыть до самой смерти…

Она старалась. Девушка не ссылалась на усталость, на сбитые в дороге ноги, на непрекращающиеся боли в боку — она шла и шла, до тех пор, пока я, видя по ее бледнеющему лицу, что она вот-вот упадет, не подхватывал ее на руки и не подыскивал место для ночлега. Мы спали, укрываясь моей курткой. Ната, вначале немного меня стесняющаяся, постепенно привыкала, и, когда становилось прохладно, не вздрагивала, как в первую ночь, когда я, пытаясь ее согреть, невольно прижимался всем телом.

Теперь, находясь в относительной безопасности, на плато — как я стал называть мою часть города — мне не было нужды все время насторожено оглядываться по сторонам. Появилась возможность слегка расслабиться… и получше приглядеться к своей спутнице. Девушка была очень мила… При своем невысоком росте, она была изумительно сложена — это просматривалось даже через те тряпки, которые на ней были одеты. Вряд ли она могла бы стать королевой красоты — но во всех ее движениях проступала плохо скрываемая грация и изящество. Когда она улыбалась — это случалось не часто — то словно расцветала… Я предвидел, что лет через пять она может стать очень и очень красивой. Мы выкинули почти все рванье, в котором она была на момент нашей встречи — и теперь она была одета в мои запасные, анорак и штаны, которые ей были довольно велики. Пришлось их перевязать бечевой, но даже так она выглядела куда лучше, чем в том жутком и пропахшем вонью, рубище. Вначале нашего пути, от Наты исходил тяжелый запах давно немытого тела — я притерпелся к нему, но она сама, завидев, как я иногда отворачиваюсь, быстро уловила причину. Ната до посинения пыталась отмыться в первой попавшейся луже, пока я не оттащил ее, чуть ли не силой. Обнимая ее хрупкое тело, я испытывал чувства, передать которые сложно… Это была одновременно и забота, и защита, и что-то иное, что оформилось несколько позднее. Я осознавал, что думаю о ней, не только как о спасенном мною человеке, а, прежде всего, как о женщине. Очень юной, маленькой и смелой, сильной и слабой… Но, прежде всего — женщине.

Похоже, и сама Ната понимала это — но ни единым словом, или жестом, не выдала этого знания, предоставляя событиям идти так, как это уже запланировано самой судьбой.

Оказавшись на знакомой и потому более близкой мне территории, я стал гораздо спокойнее, перестав тревожно вскидываться на всякий шорох. Это была исхоженная мною земля, где, по моему мнению, уже не должно было быть неожиданностей. И, кроме того — я был не один. Постоянная спешка не давала времени это понять до конца — и лишь теперь я стал задумываться о том, что, все-таки, произошло… Как оказалось, это пришло в голову не только мне.

— Дар, я только теперь стала понимать, что меня ждало там, внизу. Нет, я не думала о смерти — но представляла ее совсем не такой. Трупы повсюду, один на одном, сгоревшие, раздавленные, утонувшие… Я тысячу раз могла оказаться среди них! Но тогда я даже не боялась… А теперь вспоминаю об этом озере с ужасом и страхом. А ты? Ты тоже такое чувствовал?

— Всякое бывало… И думал, и представлял… и едва сам в пропасть не прыгнул. Только я предпочитаю спать без сновидений — иначе перед глазами встает то, что видеть не всегда хочется…

— Разве можно спать без сновидений?

— Если загрузишь себя, какой ни будь, работой, так, что руки виснут, как плети, а глаза закрываются сами — вполне.

— Знаешь, — она чуть замешкалась, прежде чем продолжить. — Я лежала сейчас, с закрытыми глазами… и боялась их открыть. Я думала — вдруг все это случилось, только в моем воображении. Наш уход с острова, бегство от зверей, подъем…

— И что я — всего лишь порождение твоих измученных снов.

— Не то… — она грустно улыбнулась. — То есть, да, конечно. Но не совсем.

Что я опять останусь одна…

Я прикусил язык — поделом…

Назад, в мою берлогу, мы шли почти пять дней. Ната не могла двигаться с той же скоростью, что и я — сказывалось и накопившаяся усталость, и почти полностью порвавшаяся обувь, и отсутствие еды. Как назло, те зверьки, которые водились поблизости нашего холма, почему-то не попадались здесь — а уже был готов употребить в пищу даже их. Ел же их щенок? Ночевки были трудными. С каждым днем все сильнее и сильнее крепчал мороз, даже замерзала вода в бутылках, хоть она беспрестанно качалось за спиной. От холода сводило конечности, и почти не попадалось ни чего, что можно было использовать для костра. Все было погребено под слоем грязи и хлопьев, ставших единой, смерзшейся массой. Приходилось подолгу рубить топором, чтобы выудить, где ни будь, кусок тяжелого, отсыревшего дерева, потом колоть его на щепки и терпеливо ждать, пока они нехотя начнут чадить… Ната не жаловалась. Вообще, казалось, что она, невысокая и хрупкая на вид, на самом деле высечена из камня. Она передвигала ноги, стиснув зубы, и изо всех сил старалась не быть для меня обузой. И именно тогда, дожидаясь ее, где ни будь на очередном подъеме, я смотрел на бредущую устало фигурку и мрачнел, вспоминая о судьбе тех, кто в эти дни оказался так далеко от меня… Моя собственная семья. Я уехал от них на расстояние, в несколько тысяч километров. Что с ними, живы ли они, смогли ли они спастись, если в тех, столь далеких от этих мест, краях, тоже пронеслась, уничтожающая все, подземная волна? До этого я отгонял от себя эти мысли, сразу стараясь, чем ни будь себя занять. Но то, что я встретил, или, вернее, нашел Нату, неожиданно подняло целую бурю в моей голове, внушив еле теплящуюся, призрачную надежду…

За два дня до конца пути нас встретил щенок. Он с такой неуемной радостью, таким напором бросился ко мне из-за встречного холма, что я не успел опомниться, как был сбит с ног. Пес крутился и прыгал вокруг, заливая всю округу восторженным лаем, пополам с визгом, тыкался мордой в ладони и путался в ногах, всем своим видом показывая, как он рад встрече, и тому, что он теперь не один.

Ната присела на корточки и щенок немедленно подбежал и лизнул ее в нос.

— Как угорелый… — тихо и устало произнесла она. — Он твой?

Я пожал плечами:

— Я его нашел… как и тебя. Наверное, теперь мой.

— Я тоже твоя? — Ната как-то напряглась и странно посмотрела на меня, сразу спрятав свои глаза от моего недоумевающего взора.

— О чем ты?

Она неопределенно качнула головой и, переведя разговор, улыбнулась вновь налетевшему на нее щенку:

— Как его зовут?

— Я не знаю. Все собирался, да так и не придумал имя. Не хватило воображения, наверное. Если хочешь, назови его сама.

Ната погладила щенка за ухом, и тот вдруг недовольно рявкнул.

— Смотри! — она прижала щенка к земле и, преодолев его сопротивление, развела пальцами густую шерсть. — У него бок подпален!

Я похолодел. Уходя в поход, я забыл погасить два светильника, и теперь сразу представил, что вместо долгожданного отдыха, нас может встретить пожарище… Но тут же пришла мысль, что подвал не мог загореться — он был весь из бетона, а светильники находились далеко от деревянных ящиков, и всего, что могло гореть. Скорее всего, щенок просто сбил, какой ни будь из них, и при этом обжегся. Но как? Он очень аккуратно относился ко всему, что могло его оцарапать или обжечь — после того, как один раз подлез своей любопытной мордашкой к свечке и попробовал лизнуть огонек.

— У него рана на шее!

Ната тревожно посмотрела на меня.

— ?

— Это укус, он еще кровоточит…

Я нахмурился — щенок не мог укусить себя сам! Это означало, что в подвал проник кто-то… или что-то, и это могло остаться там, среди моих запасов.

Оно попыталось прикончить и щенка, но тому удалось бежать! Но как же он меня нашел, неужели шел по следу? Я посмотрел на него с невольным уважением — не каждая взрослая собака могла взять след такой давности.

Хотя, это могла быть и простая случайность. Но меня больше волновал вопрос сохранности подвала…

— Что случилось? — Ната встала и испуганно смотрела на меня. — Что с тобой?

— У меня только один щенок… и я не знаю, кто мог его искусать.

— Надо торопиться?

— Да. И идти еще далеко.

Мне стало очень и очень не по себе — щенок-то, убежал… а вот подвал?

Если это случилось сразу, когда я покинул свое убежище, то вполне возможно, что вместо отдыха, мы с Натой можем найти лишь разграбленный склад. Мысль о том, что нас тогда ожидает, как-то заслонила другую — кто мог быть незваным гостем? Я представил себе все возможные последствия и содрогнулся: — У нас не было ничего… Ближайший схрон, где я припрятал несколько банок консервов, находился в полутора днях дороги к востоку — если свернуть немедленно. Это был удар… К тому же, все сильнее и сильнее давал знать о себе холод.

По-видимому, Ната все поняла по моим глазам. Она встала с колен, отпустив слишком тяжелого для нее щенка, и поправила спавшую прядь волос.

— Идем! Я буду идти быстро… а если отстану — не жди!

Я покачал головой:

— Я тебя не брошу.

— Идем! — она решительно схватила меня за рукав и сделала несколько шагов вперед. Щенок, некоторое время мешавшийся под ногами, быстро понял, что мы не настроены к играм и, по-деловому, почти не отвлекаясь, затрусил впереди нас. К вечеру — перерыв был только на краткий отдых — мы дошли до берега озера Гейзера. Видимость ухудшалась с каждой минутой и, как ни рвался я домой, пришлось устраиваться на ночлег. Едва мы опустились на землю, как

Ната в изнеможении повалилась прямо на спину. Она ни единым словом не высказала своей усталости днем, крепясь изо всех сил, но сейчас просто мгновенно уснула, не обращая внимания даже на холод. Я поднял ее почти невесомое тело на руки и отнес к естественному укрытию — завалу из нескольких упершихся друг в друга плит. Потом перетащил туда и наш нехитрый скарб — остатки веревки и оружие. Я тоже чувствовал себя выбившимся из сил. До подвала оставалось часа четыре, ходу — около шести километров — и их не стоило преодолевать ночью. Теперь я уже стал побаиваться развалин — что, если непрошеные гости появились из-за реки?

Щенок тоже притомился и пристроился возле Наты, свернувшись в клубочек. Он как-то сразу ее признал, и мне невольно пришло на ум воспоминанье о том, каким он был диким, в первые минуты, когда я его нашел, после того, как убил его мать… Ната во сне прижала его к себе, тот взвизгнул, но не отстранился — вместе им было теплее. Мне оставалось только позавидовать… Сон меня не брал, не смотря на усталость. Тревожили мысли о том, что мы можем найти завтра там, где я так надеялся отдохнуть от этого похода.

Через мгновение у меня похолодело на сердце — Отчаянный, нечеловеческий крик, прорезал ночную тьму и пропал, унесясь эхом вдоль берега спокойного в этот момент озера. Ната вздрогнула и сразу приподнялась на локте. Щенок уже стоял на всех четырех лапах, и, вздыбив шерсть, глухо заворчал на тот берег.

— Что это? — Ната спросила шепотом, почти не разжимая губ.

Я пожал плечами. Ничего подобного мне не доводилось слышать до этого никогда. Хотя всяческих криков и рычания за последний месяц слушать пришлось не единожды. Ничего человеческого в этом вопле не было, а зверь мог оказаться какой угодно…

Ната показала глазами на щенка. Тот весь подобрался и снова заворчал.

— Тихо, Угар, тихо…

Я недоуменно оглянулся на Нату, потом согласно кивнул: девушка сделала единственно правильное решение — рычание щенка могло привлечь к нам внимание со стороны того, кто издавал эти зловещие звуки. Имя для пса она произнесла непроизвольно — подпалина на его боку весь день маячила у нас перед глазами… Щенок нехотя смирился, оглядываясь на тот берег и скаля острые белые зубы. Ната погладила его по голове, и тот снова прилег рядом с ней, впрочем, не выказывая больше никаких признаков сна.

— Что это… могло быть? — Ната тихонько повторила свой вопрос.

Вместо ответа я придвинул к себе лук и положил на древко стрелу. Что бы это не было — встреча с ним не могла оказаться дружелюбной… Слишком частые схватки этих дней уже дали достаточное представление о том, что всего рычащего и кричащего следует опасаться и избегать. Остаток ночи прошел спокойно. Больше ничто не тревожило нас до той самой поры, пока белесый сумрак не начал сменяться чуть более светлым. День и ночь давно почти не отличались друг от друга, но, по прошествии почти трех месяцев, после катастрофы, разница между утром и вечером стала более заметна.

Через развалины мы перешли быстро — мне все время казалось, что здесь, в знакомой местности, на нас никто не посмеет напасть. Впрочем, так оно и вышло — ни я не чувствовал угрозы от окружавших нас камней, ни щенок, спокойно и уверенно бежавший впереди нас. К холму, под которым находилось мое убежище, мы подходили с величайшими предосторожностями. Я знаками указал Нате укрыться и, притянув к себе щенка, осторожно направился к лазу в пещеру. Возле входа, шагах примерно в десяти, я отпустил его на землю и легонько подтолкнул ладонью. Пес сразу понял, что от него требуется, и так осторожно приблизился к отверстию, что я сразу подумал — мы здесь ни одни!

Угар — я уже мысленно стал называть его так вслед за Натой — на брюхе вполз в чернеющее отверстие и некоторое время я больше ничего не видел.

Потом в проходе показалась его большая голова, и он призывно тявкнул.

Потом, обсуждая с Натой его необычайную сообразительность, мы поразились, что он все сделал так, как от него требовалось. Но в этот момент я воспринял его поведение как должное, и незамедлительно последовал приглашению.

В подвале никого не было, хотя присутствие постороннего наблюдалось повсюду. Все мешки с продуктами, все банки — все было разбросано на полу и валялось в полнейшем беспорядке. Светильники были перевернуты и масло, вытекшее из них, впиталось в бетон, образовав грязные темные пятна. На всем присутствовали отметины от укусов. Внимательно рассмотрев следы, отпечатавшиеся на полу, и царапины от когтей на ящиках — я уже не сомневался в том, что это именно когти — я пришел к выводу, что здесь побуянил наш щенок, так нерасчетливо оставленный мною за сторожа. Однако, весь вид Угара, злобно рычащего на всякие следы, заставил меня в этом усомнится. Пес кинулся куда-то в угол и выволок громадный кусок черно-бурой шкуры. По всему подземелью разнесся тошнотворный запах — это оказалась придушенная и наполовину обглоданная тушка крысы. Но какой была эта крыса! Чуть ли не впятеро больше своих собратьев, с более укороченной мордой и двумя резко торчащими в стороны клыками — именно клыками, а не резцами, как у нормальных крыс. Лапы, неестественно вывернутые внутрь, более длинные, чем задние, так же заканчивающиеся массивными когтями — по пять на каждой лапе! Шкура очень жесткая и колючая на ощупь — мне пришлось, преодолевая омерзение, взять ее за холку и, поискав глазами уцелевший от разгрома мешок, бросить ее туда. Брюхо твари было распорото, словно ножом, и ее внутренности вывалились наружу. Зловоние стало настолько нестерпимым, что я поспешно выбежал наверх, зажимая нос ладонью.

Угар ухитрился выскочить раньше меня, хотя еще секунду назад стоял позади

— видимо его чувствительное обоняние, куда более сильное, чем мое, тем более не смогло вынести этого жуткого запаха…

Ната поодаль, почти сливаясь в тени плит с холмом, молча ожидала результатов нашей разведки, в который раз поражая меня своим терпением — не каждая женщина способна спокойно ждать в такие минуты, ничем не выказывая своего присутствия. Я жестом позвал ее к нам. Она быстро подошла и только глазами спросила меня:

— Как?

Я выдохнул:

— Терпимо. Там никого… нет. Но были крысы. Или, вернее, что-то вроде того. Одна. Только она не такая, как те, которых мы с тобой уже встречали.

Очень отличается по виду, и… какая-то, не совсем нормальная. Не такой формы, что ли… Она там, внизу.

Ната испуганно дернулась:

— Крыса?

— Мертвая. Не бойся. Но убили ее не мы. Может быть, — я указал на щенка. -

Ее придушил Угар.

Ната приподняла глаза, услышав, как я назвал щенка, потом согласно кивнула.

— А может, и не он. Она крупнее его, и на вид гораздо сильнее. В любом случае, она дохлая и жутко воняет. Я положил ее в мешок, но вынести ее наружу не смог из-за запаха. И потом, если ее вынести, то запах будет здесь — и тогда, тут соберутся все крысы, если они есть, на падаль.

— Ее надо зарыть?

— Да. И быстро.

Ната, ни о чем больше не спрашивая, сняла с плеч моток каната и, поискав глазами, выбрала место. Она быстро убирала попадавшиеся ей под руки камни и песок, не обращая внимания на то, что они оставляли ссадины и царапины на ее коже. Отстранив ее в сторону, я принялся рубить промерзлую землю топором. Ната некоторое время молча смотрела на меня, а потом тихо произнесла, указывая рукой в сторону:

— Можно просто сбросить в яму…

Я хлопнул себя по лбу… Как я вновь спустился вниз, предварительно обмотав лицо, как подбирал с пола останки мертвой крысы — лучше не вспоминать… Казалось, меня самого вывернет наизнанку. Даже после того, как я, не жалея воды и тряпок, оттер все дурно пахнущие следы и пятна засохшей крови — запах падали преследовал меня еще долгое время. Ната ждала снаружи — я не хотел, чтобы она видела, чем я занимаюсь. Почему-то, мне хотелось, чтобы подвал ей понравился… В конце концов, с уборкой было покончено, и я, выбравшись наружу, улыбнулся и жестом пригласил ее внутрь.

Однако всю торжественность нарушил Угар. Он все крутился промеж наших ног, и так запутал уставшую и обессилевшую девушку, что та оступилась, и, потеряв равновесие, начала заваливаться набок. Я успел подхватить ее на руки. Ната доверчиво прижалась ко мне, и меня вновь смутил взгляд ее темных глаз — какой-то покорный и вопрошающий… Не спуская ее с рук, я пригнулся и, почти на коленях, внес ее внутрь. Предварительно зажженные мной светильники — я опять установил их на прежние места — освещали подвал ровно, позволяя рассмотреть все достаточно хорошо. Я мягко опустил Нату на ноги. Она тихо выдохнула, в немом восторге созерцая все богатства подземелья: — многочисленные ящики консервов, стеллажи с соленьями, герметичные упаковки с различными мясными и колбасными изделиями, множество бумажных и полиэтиленовых пакетов с крупами. Хоть мне и показалось вначале, когда я вслед за Угаром проник в подвал, что многие припасы безнадежно испорчены — все оказалось в гораздо лучшем состоянии, чем от первого впечатления — видимо крыса действительно получила смертельную рану в схватке с псом и не сумела ничего толком перепортить.

Как бы там не было, хоть все и было перевернуто и разбросано по всей пещере, но именно беспорядком все и ограничилось.

— Так не бывает…

Она всхлипнула и в немом восторге посмотрела на меня. Я развел руками:

— Убедись сама. Потрогай все руками — чтобы удостоверится, что не мираж.

— Не мираж, — она сразу согласилась. — Миражи не бывают в подвалах. Но это… похлеще любого миража!

Я ее понимал. Нечто подобное испытал когда-то я сам, в тот день, когда впервые проник сюда, и увидел те богатства, обладателем которых стал, спустившись в это отверстие…

— Я разожгу очаг. А ты пока, осмотрись. Походи по подвалу, привыкни. Он достаточно большой — может, даже слишком. Это как замок — только в одной плоскости. Здесь много помещений — секций — и все они, чем ни будь, заполнены. Жаль, многое отсутствует. Но, по сравнению с тем, что сейчас наверху… никакие деньги не заменят того, что имеется здесь! Ты сама в этом могла убедиться!

Она молча кивнула — спорить было, действительно, не о чем…

— Тут и так, тепло… Я разденусь?

Я спохватился:

— Ну конечно! Скидывай свою одежду и давай ее сюда.

Она стянула мою куртку — та превратилась после путешествия в рванье. За ней последовал толстый жакет — и я сразу отнес их в тот угол, где у меня была трещина в полу. Сбросив вещи вниз, я вернулся к Нате.

Она сидела на табурете, возле давно угасшего очага, и лишь ее глаза выдавали, что творилось у нее в душе: восторг, восхищение, радость, печаль, тоска, отрешенность… все одновременно. И неизвестно — чего больше?

— Что ты?

— Я? Так… ничего. Ты не обижайся — я просто слегка одурела от всего… И устала.

Я криво улыбнулся — впервые, за короткое время нашего знакомства, она позволила себе сказать что-то, не совсем приличное.

— Впечатляет?

— Да… Сильно. Когда ты рассказывал — я даже не думала, что так может быть. Здорово!

Она спокойно произносила эти слова, но мне казалось, что она что-то не договаривает… Словно выдавливает из себя то, что от нее хотят услышать.

— Ты уже походила по подвалу?

— Нет. Ты сам меня поводи, ладно? Будь экскурсоводом. А то, я боюсь заблудиться.

— Здесь не заблудишься. Тут во все стороны, только одна дорога. Вперед да назад. Но, если ты так хочешь — пойдем.

Мы начали с правой стороны — самой длинной из всего склада, если считать от жилых помещений. Здесь находились стеллажи, где хранились стеклянные банки с различными маринадами и соленьями — преимущественно из овощей и фруктов. Она дотронулась до банки, провела по ней пальцами — на стекле остался четкий след вытертой пыли.

— И это все… твое?

Может быть, будь на моем месте, кто-либо иной, он и не уловил бы подтекста в вопросе — но, я ее понял сразу.

— Мне не с кем было до сих пор делиться. Да, это все — я обвел комнату рукой — мое. А теперь — и твое тоже. Ты можешь брать здесь все, что захочешь. И, разумеется, не спрашивая меня о разрешении. Скажем так… Это все — наше! Понимаешь меня?

Она моргнула. Я улыбнулся девушке, желая смягчить неловкость, возникшую после ее вопроса.

— И вообще… Ты здесь не гость. Ты — хозяйка.

Я запнулся — определение было, возможно, тоже с подтекстом — и она не могла его не заметить! Но Ната тактично промолчала — хотя я увидел в ее глазах лукавую искорку…

— Мы оба — как раньше я один — являемся теперь хозяевами этого подвала и всего того, что здесь находится. И… Ната, ты не бойся меня. Я помог тебе не для того, чтобы превратить в свою рабыню. Ты не слуга, и не вещь… Ты человек, и я вовсе не собираюсь посягать на твою свободу или право принимать решения, только лишь потому, что приложил руку к твоему освобождению из этого плена на острове.

— ?

— Ну, не плена… — я стал подбирать слова, вконец растерявшись, но Ната сама меня поправила:

— Я знаю. Если бы думала иначе — осталась там…

Теперь уже я взглянул на нее с вопросом, но она отвела глаза в сторону.

Она прошлась вдоль рядов, заглянула в каталог, который я скуки ради составил, подсчитывая все, что хранилось на складе, и вернулась обратно.

— Повезло… Ты долго его искал?

Я как-то посвящал ее в свою эпопею — и теперь лишь подтверждал свой рассказ.

— Уже не помню. Наверное, долго. Мне так показалось. По крайней мере, до тех пор, пока я на него не наткнулся, я умирал с голоду.

— Мне было легче.

Я отрицательно метнул головой:

— Ну, нет! Какое там — легче! В этой машине, соседствуя с трупами… так и свихнуться можно!

— А если бы ее не было — то с ума я сойти бы просто не успела.

Я подошел к ней и положил руки на ее плечи.

— Здесь тебе это не грозит!

Она нервно, искоса взглянула на мои ладони и я, смутившись, убрал их обратно.

— Все нормально… — она извиняюще, стараясь произнести как можно мягче, чуть коснулась меня сама. — Не волнуйся. Я тоже… соскучилась. Мне самой очень хотелось, до кого ни будь, дотронуться… Уже давно.

Внезапно я ощутил такой порыв ее обнять, что не смог сдержаться и привлек ее к себе, почувствовав мягкие округлости, едва скрываемые под шерстью тонкого свитера.

— Дар…

Она прошептала просяще, но — многозначительно, очень, по-взрослому — и я, с сожалением, едва не задрожав от нахлынувших на меня, давно не испытываемых, чувств, отпустил девушку.

Мы направились дальше — через все комнаты, уцелевшие при землетрясении.

Ната только восторженно охала, когда я зажигал очередной светильник — хотя я сильно подозревал, что она так поступает, только из чувства вежливости перед хозяином этих сокровищ… Мы остановились перед расщелиной, служившей мне иной раз как мусорная яма. Ната заглянула туда и отпрянула назад.

— Глубоко. Ты туда залезал?

— Зачем? Я бросал факел, для проверки. Метров десять, примерно, есть. Я сбрасываю туда мусор… ну, и еще, кое-что. Не всякий раз есть возможность выйти наружу.

— Я поняла. Это естественно, не надо стесняться.

— Ну вот, — я облегченно вздохнул. — Одному, как-то не требовалось… Но теперь я сделаю туалет, как полагается.

Я утянул ее в другое помещение, туда, где хранились мелкие припасы из числа тех, которые не входили в перечень съедобных. Там были сложены рыболовные снасти, мясницкие топоры, заготовки для стрел.

— Так здорово! Ты все так хорошо приспособил!

Она понимающе посмотрела на коробочку с мелкими рыболовными крючками, и спросила:

— А ты, уже пробовал, что ни будь, ловить?

— До сих пор — нет. Не было необходимости. Да и где? Река, почти вся, ушла под землю, и лишь совсем недавно стала наполняться водой. И в ней вряд ли водятся такие рыбы, которых захочется видеть на столе… А ты что, у себя на острове, ловила рыбу?

— Пыталась пару раз. Но чем? Сделала острогу из палки — вот и вся снасть.

Было бы мелководье — может, что и вышло. А когда самой рыбы не видно — от нее мало толку.

— Мы можем попробовать, если хочешь.

— У тебя тут столько всего… Я не любитель рыбы, разве, что иногда.

Правда, когда хочется есть — то уже все равно, что…

Я промолчал. Вспоминать первые дни, и связанные с ними лишения — не очень приятное занятие… Ната знала, что говорила — в ту пору, можно было съесть все, что угодно…

— А ты? Как ты… Как ты жила в первые дни?

— Трудно. Знаешь, не столько страшно того, что творилось повсюду, сколько потом — когда я пришла в себя и увидела, что я совсем одна. Кругом — все горит, все рушится… Трупы — повсюду. Вповалку, друг на друге… Я ходила по ним часами — ногу было некуда поставить. А потом забрела на этот остров

— тогда еще воды столько не было. Я и сама не знала — куда иду и зачем?

Было все равно… Нашла вот эту нору… и там и осталась. День, другой — потом воды стало прибавляться все больше и больше. Мне казалось, что если я оттуда уйду, то погибну. Ну, а когда воды стало столько, что перейти ее вброд уже было нельзя, я и вовсе смирилась — пусть будет, как будет.

Тоже… думала, придут спасатели и отыщут. Один раз, правда, попыталась переплыть — но когда увидела, как в воде что-то шевелится, выскочила назад, как ошпаренная. Он потом меня несколько раз хотел поймать, на суше.

Не сумел…

Я только качал головой — убегать от ящера, это даже не то, что от стай голодных крыс…

— Но, наверное, это все тебе и так известно? В смысле — ты сам все видел, в первые часы?

— Да. По большому счету — первые часы я как раз только и видел. До того момента, как провалился в метро.

— В метро?

У нее так широко раскрылись глаза, что я поспешил ее успокоить:

— Ну, не сразу в метро, конечно. В вентиляционную шахту, как я думаю. Мне повезло — не раздавило там, и не присыпало землей… Зато пришлось пройти в подземелье очень много, в почти полной темноте. Потом нашел спуск еще глубже — в само метро…

— Ты сумел спуститься? Так глубоко?

— Пришлось. Разломал решетку ограждения, перелез ниже — и оказался на путях. На мое счастье, они не были завалены — я смог пройти по ним, до ближайшей станции. Ну а там, просто выбрался наружу… — Я скривился, вспомнив, чего все это стоило… — А когда вылез… Все тоже самое, что и у тебя. Смерть, и ничего больше. С тех пор я живых людей и не встречал.

— А я видела. Несколько раз. Но они быстро пропали. На мой остров никто не пытался попасть — а потом я сама уже боялась с него уходить. Да и как?

Если бы не ты — так бы и не догадалась сделать плот сама. Но он мне и не был нужен…

Я кашлянул, и Ната вскинула на меня глаза.

— Догадалась бы. Ты просто не хотела — вот и все…

Она кивнула, соглашаясь.

— Да. То, что я увидела с берега — это было так страшно, что я уже ничего не хотела. Мне казалось, такое теперь повсюду — люди едят людей! И твое появление…

— Еще один людоед, да?

— Нет. Вовсе нет! Просто, твой вид…

— Ладно. Не сотвори себе кумира — знаешь?

Она мягко улыбнулась и ответила:

— Не сотворю. Но я ведь так и не поблагодарила тебя за то, что ты для меня сделал! -

Вот еще…

Я напрягся — Ната быстро пересекла расстояние, отделявшее нас друг от друга, и встала передо мной:

— Можно тебя поцеловать?

Она решительно подтянулась на цыпочках и коснулась моих губ.

— Это, конечно, не очень много… но от сердца!

— Более чем достаточно. Прекрасная награда. Какая и положена настоящему принцу, выручившему несчастную девушку, заточенную кровожадным волшебником в заколдованный замок… А теперь — на будущее — давай без благодарностей.

Я сделал то, что сделал бы всякий на моем месте.

— Увы, — она провела пальцами по моим губам. — Где они, всякие? А уж если говорить о принцах… им ведь положена иная награда. Но, ты же, на принца как-то, не тянешь… Ты не обиделся?

— Не очень. Я рад тому, что мы так хорошо друг друга понимаем.

— Продолжим осмотр?

— Я думал, ты хочешь скорее поесть и отдохнуть. Но, если хочешь — давай.

Она повернулась и направилась обратно. Я, вздохнув, сам себя ущипнул за ногу — так тебе и надо! — и поплелся следом, прикидывая попутно, из чего сделать ей лежанку. Следовало придумать что-либо, чтобы девушка могла чувствовать себя защищенной от нескромных взглядов — в данном случае, хотя бы и моих…

Она медленно ходила по всему подвалу, дотрагиваясь руками до коробок с консервами, до мешков и банок, до кульков с крупами — и я видел, как мелко-мелко дрожат ее руки. Она не признавалась мне, что испытывает, видя все это, но я и сам догадывался… Мы почти ничего не ели последние дни. Я подошел к бочке, в которой нагревал воду и посмотрел внутрь. Воды было на донышке. Я почти все израсходовал при уборке.

— Ната!

Она продолжала ходить по коридорам, не слыша моего обращения.

— Ната! — Еще громче прикрикнул я.

Девушка испуганно отдернула руку, решив, по-видимому, что я рассержен.

— Иди сюда. Ну что ты?

Она робко подошла, замерев с опущенной головой в двух шагах от меня.

— Да ты что?

— Я случайно… не сердись, пожалуйста!

— Не понял… За что?

Она вскинула голову и мне сразу стало стыдно — до меня дошло, что она меня попросту боялась… Боялась моего превосходства над ней в физической силе, моей сытости и устроенности бытия, моего варварского вида. Я смешался и не сразу нашелся, что сказать:

— Послушай… я вовсе не хотел тебя, ну как бы сказать… Испугать. В общем, я же уже сказал тебе — не бойся.

— Да…

— Тебя что, часто обижали взрослые? Или… Ну, ладно, — я решил не давить на нее в этом плане. — Мне надо, чтобы ты мне помогла. Тебе надо помыться… да и мне не мешает, тоже. Вода здесь недалеко, возле холма.

Что-то, типа ручья. Но надо, чтобы ты смотрела, если появится кто ни будь.

Раньше такой надобности не было, но мало ли… Я буду набирать и таскать воду, а ты будешь караулить. Хорошо? А потом мы поужинаем. А пока — перекусим, чем ни будь…

— Да.

Я кивнул ободряюще головой, и, подхватив ведра, пошел к выходу. По торопливым шагам позади себя я услышал, что мог бы ее и не звать — она боялась остаться в подвале одна.

Ната стояла на небольшом возвышении, прикрывая глаза ладонью от пыли, которую нес начинающийся ветер, и внимательно смотрела по сторонам. Я таскал воду, наполняя бочку до самого верха. Пришлось сделать почти десять ходок туда и обратно, пока она не наполнилась полностью.

— Пойдем вниз. Хватит.

Я устало выдохнул и, пропустив ее, маленькой мышкой проскользнувшую мимо меня в подвал, поднял дверцу и притянул ее к отверстию, а затем привязал к скобам. Конечно, это было более для самоуспокоения, но на первых порах, могло, кого ни будь, сдержать. Угар, занявший свое привычное место, посматривал на нас своими глазками-бусинками, и терпеливо ждал, когда я начну с ним играть, как это было до похода. Но сегодня мне было не до щенка. Усталость, скопившаяся за эти дни, буквально сшибала с ног. Я не стал выливать последние два ведра и отнес их к очагу. Дрова лежали на месте, заготовленные щепки — тоже. Чиркнув спичками, несколько раз, я разжег костер и подвесил ведро над огнем.

— Ната… — мне было неловко, но приходилось как-то решать эту проблему. -

Я говорил о мытье… но выразился не совсем точно. Мне кажется… Я имел в виду то, что искупаться надо полностью. Ты давно этого не делала?

— С первого дня… не помню. Попадала под дождь — вот и все. И пару раз в озеро залезала. Пока не увидела там это чудовище.

— Ты сможешь сама? Я бы этого не говорил, но… Как у тебя бок?

— Я попробую… — она смутилась.

Я поискал глазами. На полке лежал кусок старой клеенки, которую, видимо, клали на стол во время обедов. Прибить пару щепок в стеллажи, подвесить пленку — это заняло очень мало времени. Вода самотеком должна была уйти в щель в углу — я прорубил ее специально, ленясь оттаскивать грязную воду к трещине. Я принес мыло, кусок полотенца, которым сам пользовался как мочалкой и чистое ведро.

— Я сейчас налью воды… А ты, когда вымоешься, одень вот это. Великовато, но больше ничего нет, — я повесил рядом с импровизированной ширмой белый халат, оставшийся от продавцов. — С твоей одеждой, что ни будь, придумаем позже. А то у меня уже ноги подкашиваются.

Она встала перед клеенкой, и, не поднимая на меня глаз, принялась стягивать с себя изорванный свитер. При этом движении она охнула и, скривив лицо, схватилась за бок. Я подскочил к ней.

— Давай, я…

Свитер снимали долго. Приходилось, как можно бережнее стягивать его, чтобы не заставлять Нату принимать той позы, при которой она начинала сжимать губы от боли. Под свитером была белая блузка, вернее, бывшая когда-то белой… и больше ничего. Она была одета на голое тело. Я расстегнул пуговички и машинально потянул за рукава. Ткань осталась в моих руках, открыв худющее, изможденное тело подростка, с, тем не менее, совсем не по-детски развитой грудью. Я вздохнул — все воспринималось отстраненно, словно передо мной была уже не женщина, а я уже перестал быть мужчиной.

Главное было в том, что это человек… и я теперь был не один. Она, не делая попытки прикрыться, молча ждала, что я буду делать дальше. Я, закусив губу, принялся развязывать шнурок на ее штанах. Ткань потеряла свой цвет и стала неимоверно грязной, вся в жирных пятнах и подпалинах. Но под снятыми штанами открылись такие точеные ножки, что у меня перехватило дыхание. Кроме черных плавочек, на ней больше ничего не было. Тело Наты было вовсе не как у девочки — подростка. А она продолжала хранить молчание

— только ее слегка участившееся дыхание выдавало волнение девушки…

— Дальше… ты сама… — я прохрипел и попытался встать, чтобы ее покинуть.

— Какая разница… — она безразлично протянула, и, видя, что я поднимаюсь, глухо добавила: — Останься. Я все равно не смогу. У меня все болит. — Она увидела, как я старательно отворачиваюсь, и добавила: -

Пожалуйста… Помоги мне.

Я, вконец растерявшись, опустил глаза… и потянул белье вниз. И все же, я не думал сейчас о ней, как о женщине, хотя не мог не видеть красоту и совершенство этих линий. Я отвернулся, и, зачерпнув в кружку согревшуюся воду, глухо буркнул:

— Голову сначала…

Она, придерживая одной рукой бок, покорно кивнула. Я долго, несколько раз намыливал ей волосы, сливал пену водой, тер шею и руки, как-то не решаясь, спустится ниже.

— Ты протрешь мне кожу…

Я опомнился и поднял на нее глаза. То, что я увидел, повергло меня в некоторый шок. Имея тело женщины — не ребенка, взгляд взрослого человека, у нее было лицо юной девушки. И, хоть я и знал, с кем имею дело — но только сейчас окончательно убедился в том, насколько не сочеталось выражение этих глаз с почти детскими губами… Ната сразу поняла мое замешательство, и сама ответила на мой невысказанный вопрос:

— Мне четырнадцать… четырнадцать с половиной. Я ведь тебе говорила. Ты забыл?

— Да… — я что-то прошептал в ответ.

— Почему?

— Не знаю… У тебя… Ты разговариваешь, как взрослая. Ведешь себя, тоже.

Не как ребенок. Да и выглядишь…

— Маленькой женщиной? Многие так думали… Ты сможешь дальше? У меня сильно болит бок — самой трудно.

— Попробую… — только и нашелся я, что повторить ее же фразу. Я встал за ее спиной и самым неестественным образом старался смотреть куда-то вдаль, в глубину подвала. Мои ладони ощущали тепло ее обнаженного тела… и это, для мужчины, столь долгое время лишенного женского общества, было невыносимо. И спину, и грудь девушки, я мыл с той же тщательностью, как и голову. Потом сразу перешел к ногам и делал тоже самое, растирая ее жестким, свернутым полотенцем, до самых бедер. Мне хотелось делать это бесконечно… Я поднял голову — Ната стояла, чуть покачиваясь, с закрытыми глазами.

— Ната… — я тихо произнес ее имя.

— Да…

— Дальше… я мужчина, все таки. Это… Ты сама. Она согласно кивнула и красноречиво указала мне глазами. Я ушел, оставив ее за ширмой. Сложно говорить, какие я, испытывал чувства. Здесь была девушка… юная и, возможно, невинная. И это заставляло меня думать о ней, и, как о женщине — и как о подростке. Приходилось выбирать, самому пока неясный, тип поведения. Кроме того, она, хоть и ребенок — а видела уже столько, сколько не пожелаешь и иному взрослому… Меня даже не поразило, как естественно

Ната попросила меня ей помочь, словно я был самым близким ей человеком, вроде отца. Хотя, в ее возрасте, вряд ли отцы моют своих дочерей. Впрочем, мы оба были в ступоре от нашей встречи, от тяжелого и страшного бегства от нелюдя. От разгрома моей — а теперь и не только моей — берлоги. Все было нормальным, словно и должно было таким быть…

Она вышла из-за ширмы, путаясь в полах длинного халата и безуспешно пытаясь его запахнуть.

— Вот постель, — указал я Нате, после того, как накормил ее, быстро разогрев пару банок консервов. — Не слишком мягко, там, под мешками и одеялами, доски. Зато не на улице и не на земле. И тепло. Ты ложись и засыпай. И… — я перевел дух, повторив в который раз: — Не бойся. Меня не бойся. Не знаю, что ты там имела в виду, когда так шарахалась от моего оклика — но, честное слово, я того не заслуживаю. Я очень устал, а уже поздно. Завтра, что ни будь, сооружу, будешь спать отдельно. А сегодня просто не могу. Ладно?

— Я не боюсь…

— Ну и хорошо. Я пойду помоюсь, и приду. Ну, все.

Я быстро намылился, стараясь смыть с себя всю грязь и усталость последних дней. Потом долго отдраивал свою кожу мокрым полотенцем, доводя ее до розового оттенка, тщательно, на два раза, вымыл голову и волосы, и — как есть — лег на краешек постели, стараясь не задеть лежавшую на боку, спиной ко мне, девушку. Светильник, я, немного подумав, гасить не стал — оказаться в полной темноте при неординарной ситуации, не хотелось… Пес свернулся калачиком на коврике и тихо посапывал. Я закрыл глаза и моментально провалился в сон.

Вначале мне показалось, что уже утро — и я почему-то вскинулся, сам не понимая — куда и зачем? Но, едва я приподнялся, как в полной темноте раздался приглушенный вздох — и до меня дошло, что тревога была ложной… Просто прогорело масло в плошке, и я инстинктивно проснулся, когда она погасла. Не нужно было больше никуда спешить, не нужно убегать и прятаться — но, можно спокойно лежать и отдыхать, наслаждаясь редкими минутами полного покоя.

Меня что-то коснулось — и я вспомнил, что нахожусь на своей постели не один. Рука Наты опустилась ниже и легла мне на грудь. А потом и она сама, доверчиво и нежно, приткнулась мне под бок, положив свою головку на мое плечо. Я замер, боясь нарушить этот сказочный миг… Она спала, и все ее движения были произвольны — но я считал, что так и должно быть, и что так теперь и будет — раз судьба свела нас вместе. Я обнял ее и прижал к себе, сразу ощутив мягкость ее тела. Ната вздохнула — на это раз чуть с жалобными нотками — я коснулся больного места.

— Дар…

Я вздрогнул. Я принимал ее за спящую, но оказалось что она лишь делала вид таковой.

— Ты… не спишь?

— Нет. Я проснулась — только что. Все горит, и, еще болит — тут.

Я прикоснулся к ее лбу, желая проверить ладонью температуру. Но, против моего ожидания, кожа девушки была неправдоподобно холодной…

— Как ты себя чувствуешь? Тебе плохо?

— Не знаю. Меня всю трясет.

Она на самом деле мелко-мелко дрожала — так, что я почувствовал на постели слабое вибрирование… Я приподнялся на локте, не зная, что делать. В аптечке хранилось много лекарств — но какое применимо, в данном случае?

Мои сомнения разрешила сама Ната.

— Со мною такое уже случалось… Однажды. Нервы. Это пройдет. Только желательно, чтобы кто-то был рядом — если я начну метаться… Ты понимаешь?

— Не очень. У тебя бывают приступы?

— Иногда. Очень редко. И бок еще, этот…

Я склонил голову — все ясно. То, что происходило с девушкой, было ответной реакцией на спасение — шок. Все, и хорошее, и плохое, слилось в одно целое, и единственное лечение заключалось только в покое. Я придвинулся к ней, стараясь не задевать опухший бок, и прошептал:

— Ната… Наточка… Все будет хорошо. Теперь все будет хорошо. Не бойся ничего и спи спокойно. Твое озеро и остров остались там, далеко отсюда. И все звери и мутанты — там же. А у тебя теперь есть дом… и все что в нем.

Есть и друг — если ты захочешь меня считать таковым. И еще щенок — видела, как он к тебе неравнодушен? Ты ему понравилась. А собаки всегда разбирались в людях лучше, чем сами люди. Ты хорошая… Тебе обязательно понравится здесь. И мы… понравимся… надеюсь.

Она молча сглотнула, слушая все, что я торопливо старался ей сказать. А мне нужно было просто отвлечь ее от мыслей — своих и очень плохих, раз они вызвали такое состояние… Но я не успел. Ната выгнулась всем телом и вскрикнула. Я схватил ее за руки и с силой прижал к постели.

— Нет!

Дикий крик прорезал тишину подвала. Угар подскочил и врезался башкой в поленницу, отчего только добавил сумятицы.

— Нет!

Ната рвалась с такой силой, что я едва удерживал ее в таком положении. Она извивалась как змея, силясь разорвать мои оковы — и, умудрившись высвободить руку, со всей силы ударила меня кулаком в глаз. У меня, казалось, полетели искры…

— Ах, черт…

Психанув, я навалился на нее всем телом. Она вдруг разом обмякла, и, задыхаясь, зло и яростно прошептала:

— Ну, давай! Давай! Скотина! Все вы…

— Ната? Да что с тобой? Девочка…

Она еще раз с силой выгнулась и вдруг обмякла… Ната беззвучно заплакала, отвернув от меня лицо. По ослабевшим рукам и смягчившемуся выражению на губах, я догадался, что приступ закончился так же внезапно, как и начался.

— С тобой часто… такое?

— Что?

Я не стал уточнять. Похоже, в ее жизни не все было намазано медом… И теперь, это, самым неожиданным образом приняло, вот такие вот, формы.

— Ноги…

Я приподнялся и освободил ее придавленную ногу.

— Холодно. Укрой меня, пожалуйста.

Я дотронулся до ее оголившегося бедра — здесь кожа тоже была совершенно ледяная.

— Я разотру тебя. Только не дергайся.

— Зачем? — в голосе девушки проявился настоящий страх.

— Затем, чтобы ты не превратилась к утру в ледышку. Я не подбросил в очаг дров побольше — как вижу, напрасно. Кстати, если захочешь еще раз заехать мне, промеж глаз, постарайся промазать — а то, с одним, я вряд ли смогу в следующий раз попасть, какой ни будь, крысе в горло!

— Я тебя ударила? Дар, прости меня!

Она так искренне это произнесла, так вскинулась и стала гладить меня по синяку, что я сразу смягчился:

— Ну… бывает. Я сам сглупил — отпустил тебя. Знал же, что приступ. Только не думал, что он вот так выражается. Светильник я зажигать не стану… чтобы ты меня не стеснялась.

— А ты сам?

Я промолчал. Девушка очень точно подметила мое состояние — и кто знает, не так уж ли она была не права, когда кричала мне эти обидные слова? Но я старался уверить себя, что смогу контролировать ситуацию…

Она притихла — но я чувствовал, как напряглось ее тело под моими руками. Я тер ее кожу, массировал ступни, спускался к лодыжкам и вновь поднимался — и так проделал столько раз, пока даже слабое прикосновение не стало вызывать у нее ощущение ожога.

— Ну вот, теперь не замерзнешь. Если хочешь — я зажгу светильник.

— Нет, — она чуть расслабилась. — Не нужно. Мне гораздо лучше. Спасибо.

Уже совсем согрелась… А теперь… Теперь ты возьмешь меня?

— Что?

Она что-то глухо пробормотала себе под нос. Я смешался, не поняв сразу, что она имела в виду. Но Ната уже повернулась на другой бок, ко мне спиной, и затихла. От ее слов у меня все пересохло во рту. Я поднялся, и в темноте прошел к баку, где была вода. Напившись, я вернулся к ложу. Ната дышала очень ровно, старательно изображая спящую… или на самом деле спала. Я решил, что мне просто, почудилось, и, стараясь ее не задеть, лег на краешек.

Как она поняла, что весь сон, который овладел мной накануне, теперь улетучился совсем — я не знаю. Но она повернулась ко мне и положила мне руку на грудь.

— Успокойся, Дар. И не вини себя… или меня, ни в чем. Я знала, что эта ночь не покажется тебе простой. Я просто устала. Да и представляла себе тут все совсем иначе. Зажги свет — я все-таки боюсь этой кромешной темноты. И… спи.

— Ты сказа…

— Спи, Дар. У меня что-то с головой — могу что угодно ляпнуть, когда приступ проходит…

Подчинившись ее просьбе, я чиркнул спичкой — огонек светильника мигнул и вскоре заиграл тенями, возле нашего изголовья. Ложась, я заметил несколько маленьких точек на ее ключице — следы от заживших язвочек или ожогов.

Непроизвольно коснулся их пальцами — но Ната не среагировала, вновь уйдя в забытье…

Мне же не спалось. Я вновь и вновь переваривал все в себе — и не находил ответа. А Ната, разметавшись во сне, скинула с себя одеяло, и теперь лежала на спине — а рубашка, которую я ей дал из своих запасов, сбилась наверх, полностью оголив ее волнующее тело… У меня забилось сердце — я не мог отвести глаз от ее бедер, от впадинки на животе, от сводящих с ума ложбинок и покатости, ведущей к поросшему курчавыми волосками, лобку… Вынести это было невозможно! Я лежал в постели с практически голой девушкой, да и сам был раздет… Желание, до того сдерживаемое мною, разом заявило о себе, и я едва удержался от того, чтобы не опустить свою руку на живот девушки. Минуту — или целую вечность! — я боролся сам с собой, между страшным желанием обладать этим телом, этой девочкой-подростком, и чувством долга, не дававшем мне совершить подлость…

Совесть, стыд ли — возобладали над первым — и я, чуть ли не со стоном, вскочил с кровати. Сон покинул меня полностью. Я стоял возле потухшего очага и думал о том, что жизнь в нашем убежище теперь неминуемо изменится.

Только, в какую вот сторону? Дождавшись — я не хотел греметь раньше времени — когда на улице немного рассвело, я накидал дров и разжег огонь.

Я увлекся — хотел сделать что ни будь такое, что могло бы понравится Нате, давно уже не питавшейся ничем, кроме своей жуткой похлебки. Когда я на минутку остановился, раздумывая, что бы еще поставить на стол, раздался голос, от которого я сразу весь дернулся — в подвале никто еще не говорил, кроме меня самого!

— Просто чудо! Ты испугался?

Она появилась у меня за спиной и дотронулась до плеча.

— Как в ресторане. Нет, даже лучше!

— Ты уже встала? — я задал довольно глупый вопрос.

— Только сейчас. Но я давно не сплю — не хотела тебе мешать. И… не знала, что нужно…

— Делать? — я деланно улыбнулся. — Делать придется многое. Например — помогать мне с выбором. Ты что предпочитаешь? Вино или покрепче?

Она заметно поморщилась и резко отрицательно мотнула головой.

— А без этого нельзя? Я совершенно не пью.

— Вот как? Ну… наверное, это не так уж и плохо. Я просто хотел отметить нашу встречу, наше возвращение… и все остальное. Но, если ты не хочешь — не будем.

Ната заметно смутилась.

— Прости. Я не подумала о том, что тебе, возможно, это нравится. Ты, если так хочешь, конечно же, можешь выпить. А я — ограничусь, чем ни будь другим — ты не против?

— Вообще-то, я тоже не страстный поклонник спиртного. Любитель, скорее… и то, предпочитаю пить только в компании. Так что, если сок — то можешь налить его и мне.

— Правда?

Она с недоверием посмотрела мне в лицо. Я кивнул:

— Правда. Если ты опасаешься, что связалась с алкоголиком — брось. Я не из этой породы.

Она промолчала, но я заметил, что она заметно расслабилась. Видимо, мой ответ рассеял некоторые ее подозрения на мой счет… Пока она помогала мне накрывать на стол, я украдкой рассматривал девушку. Она доходила мне до плеч ростом, во всех ее движениях присутствовала плавная грация и мягкость. Волосы Ната распустила свободно по плечам — они у нее спускались ниже лопаток, почти до пояса, и имели темный, почти коричневый, оттенок.

Глаза девушки были карие. Руки — тонкие, но сильные. Покатые ключицы, тоненькая талия… Похоже, что она занималась спортом в лучшие времена — или же, чем-то, вроде танцев. А улыбалась она так, что от одного этого, камень, лежавший у меня на сердце — от этой ночи — вмиг растаял… Мне нестерпимо захотелось ее обнять и поцеловать — и я спешно отвернулся, чтобы не выдать блеска своих глаз. Ната выбрала яблочный сок. Я вскрыл банку своим ножом. Увы, но консервного, у меня в подвале, так и не нашлось.

— Ната… За тебя.

Она задержала стакан в руке.

— Почему за меня?

— Потому что я — мужчина. А у мужчин принято пить за женщин… а не за себя.

— Даже если эта женщина — всего лишь подросток?

— По правде говоря, ты не совсем обычный подросток… Да, даже так. Только у меня возникли сомнения… Некоторым образом ты всячески даешь мне понять, что относишься, к несколько старшей, возрастной группе. Тебе действительно, четырнадцать лет?

Ната усмехнулась.

— Ты не веришь? Да, мне — четырнадцать. С половиной. Ты считаешь меня старше?

— Физически ты развита несколько более… в общем, не гадкий утенок, а скорее — лебедь.

Она поморщилась:

— Не люблю сравнений с животными или птицами — отдает, каким-то зоопарком.

Да и не тяну я на лебедя. А с кем бы ты сравнил себя?

Я почесал затылок.

— Как-то и не думал… Кошкой, которая гуляет сама по себе. То есть — котом, конечно.

— Ну, что-то в этом есть… Но кот? Нет, слишком мелко! Я не вижу в тебе обычного, бездомного кота — скорее уж, что-то более серьезное!

— Давай завтракать, — я улыбнулся и придвинул к ней самодельную тарелку. -

А то мы наговорим друг другу такой ерунды, что потом и сами не разберемся, что несли.

… И настали дни, совсем не похожие на те, которые я коротал, будучи в подвале один. Мы могли разговаривать часами. Спорили, советовались, и учились — друг у друга. Выживанию. Оказалось, что и мне есть, что почерпнуть из ее знаний — несмотря на возраст и кажущуюся беззащитность девушки. Одним словом — жили.

Бок у девушки, тревоживший меня поначалу, на удивление быстро стал заживать. Сказался и уход, и постоянные натирания лечебными мазями — в них я разбирался и следил за тем, чтобы Ната не забывала употреблять их каждый день. Так же скоро поджили и стертые ладони у меня самого — и даже быстрее, чем у нее. Но на мне все теперь залечивалось гораздо быстрее — и я смутно подозревал, что здесь не обошлось без моего недавнего прошлого. Я не хотел говорить об этом Нате — боялся, что она воспримет все очень тяжело. Мне и самому было многое не ясно — звериные способности, появившиеся после незаконченного перерождения, нет-нет, да и проскальзывали, пугая, в первую очередь, меня самого.

Мой щенок на удивление быстро привык к тому, что все внимание отныне уделялось не ему, а Нате, так неожиданно появившейся в нашем холостяцком, мужском обществе. Он не ревновал — напротив, по свой щенячьей натуре, очень непосредственно и неуклюже втерся меж нами, требуя свою долю ласки.

И получал ее — но уже не столько от меня, сколько от девушки. Она быстро нашла с ним общий язык — и теперь быстро приучала окликаться щенка, на выбранное ею случайно имя — Угар. Подпалина ли на боку, белое пятно на груди — так или иначе, кличка очень подошла щенку, и он, сообразив, что все прочие отошли в прошлое, стал отзываться на эту весьма охотно.

То, что щенок все схватывал на лету, было и удивительно, и подозрительно.

Но, привыкнув к тому, что никакой напасти ждать от него не приходится, я обращал на это внимание лишь в связи с тем, когда требовалось научить его очередному фокусу. Это была либо команда что-то принести, или — с появлением Наты — привести девушку. Он несся к ней, и, хватаясь зубами за ее штаны, упирался всеми лапами в бетонный пол, стараясь вытащить ее к выходу. Угар ни разу никого из нас не укусил — даже в шутку. Хотя его клыки могли бы сделать честь и взрослой собаке — он был из довольно крупной породы. Я посматривал на шкуру, лежащую теперь на полу, возле постели Наты, и вспоминал, каких размеров достигала его мамаша…

Ната взяла все заботы по дому на себя — кроме разве что тех, что всегда и повсюду были прерогативой мужской работы — вроде колки дров. Или, пополнения запасов воды — они теперь в бочке таяли на глазах. Она наводила чистоту старательно и с таким усердием, что мне приходилось по несколько раз в день выходить с пустыми ведрами к ручью. Неприкосновенной оставалась лишь та вода, которая хранилась во второй бочке — для питья.

Мы скроили — и я помог ей сшить — несколько рубашек, типа тех, что я смастерил для себя сам. С прорезями для головы и длинными рукавами.

Собственно, большей частью я лишь торчал рядом и пытался давать советы.

Она шила куда лучше меня — и, как итог, ее рубашки оказались настолько качественнее моих, что мне не оставалось ничего иного, как попросить ее заодно переделать мои собственные. Зато, анорак для нее — теплую куртку мехом внутрь — я сшил самостоятельно. Набив руку на подобных, я сделал ее быстро — за два вечера. Теперь девушка могла выходить со мной за пределы подвала, не боясь замерзнуть. Куртка девушке очень понравилась — и в благодарность она чмокнула меня в щеку… А потом печально заявила, что щетина — не украшение для настоящего мужчины. Пришлось, горестно вздохнув, отправляться к осколку зеркала и там долго скоблить подбородок и щеки одним из моих драгоценных лезвий. При той скорости, с какой у меня росла борода, мне грозило ежедневное бритье, или уничижительный взгляд юного создания, не желающего выносить мой неряшливый вид. Ната тоже многое умела

— кроме изготовления кофе из корней одуванчиков. Она знала, как разжечь костер, практически на ветру — что не получалось у меня почти никогда.

Умела очистить воду от грязи, выпарить соль, отыскать брод, сложить шалаш

— скаутские навыки были вбиты в нее крепко. Я только с сожалением констатировал, что мне подобной школы пройти не довелось. Все мое умение черпалось из книг, да кинофильмов. И, если бы не хорошая память…

Нам было интересно друг с другом — и не только потому, что мы были разные… Хотя это накладывало определенный отпечаток на наши отношения. Я смастерил ей, как и обещал, ширму и отдельную постель. Ее комната была в той же секции — мы не стали освобождать еще одну, во-первых, из-за проблемы складирования вещей, а во-вторых — Ната сама так захотела. Она не желала находиться слишком далеко от меня, боясь оставаться в темноте и тишине подвала в полном одиночестве. Кроме того, так мы получали возможность переговариваться, лежа каждый в своей постели — и порой, такие беседы затягивались далеко за полночь.

Ознакомившись с местом моего и Угара обитания, она сама изъявила желание посмотреть и все прочие окраины города — и я не был против провести ее по ним. Только к мертвому озеру я ее не водил — туда, где вся чаша смерзшейся воды была заполнена телами погибших… Вылазкам способствовала и погода — бесконечные похолодания и оттепели, наконец-то, сменились устойчивым и постоянным теплом — если можно назвать все время дующий с юго-востока ветер, постоянным и теплым. Вообще, со сменами сезонов творилось что-то непонятное. По моим расчетам уже должна была быть весна — но то, что творилось снаружи, пока никак это не подтверждало.

Я водил ее и к берегам бывшей реки. Воды в ней стало еще больше, и то место, где мы так безрассудно переправлялись со щенком по крышам вагонов, теперь почти полностью скрылось под водной гладью. Хотя, гладью это назвать было нельзя — с берега заметно виднелись многочисленные завихрения и подобие какого-то течения, несущего воды на север города, к провалу.

Мы осмотрели прибрежную полосу у реки — искали следы чудовища, которые могли остаться, вздумай оно выползти на берег. Но, либо их смыло случайными волнами, либо он не покидал реки. Пройдя вдоль всего течения ставшей более полноводной, реки на север, мы достигли места, где она, перекатываясь на порогах, с ревом и грохотом, извергалась вниз. В ту самую пропасть, из которой мы вылезли. Прошло всего около двух недель — а перед нами был настоящий водопад! Теперь уже было довольно рискованно подходить к самому краю — вся кромка разбухла, и от нее постоянно отваливались громадные пласты, улетавшие в бездну и возвращающиеся в виде гулкого эха, от падающих масс земли и породы. Опоздай я всего на несколько дней — и ни спуск, ни подъем, в этом месте уже был бы невозможен…

— Как ты решился…

Ната стояла возле меня и вопросительно смотрела мне в лицо.

— Я бы сразу руки разжала… Тут и смотреть-то — оторопь берет!

— Но ведь не разжала, когда поднимались?

— Это — другое. Я знала, что не одна. Что ты меня поднимешь, что не бросишь… А так, самой — и в никуда, в бездну! Не зная даже, что там может тебя ожидать! Это — подвиг, Дар!

— Да брось ты, — я смутился. — Какой еще подвиг? Что я, в главной роли в дешевом боевике, что ли?

— Не говори так. Это — не боевик. Ты сам все понимаешь. Это… я даже не знаю, как все это назвать!

Я указал рукой вдаль:

— Смотри! Видишь, вон ту дымку? Вон, где темнее… нет, правее от руки.

Заметила? Там находится твое озеро…

Ната дотронулась до меня и провела пальцами по щеке.

— Так быстро растет, просто ужас! Тебя не брить — подпаливать надо!

— Спасибо на добром слове…

Она улыбнулась и коснулась моей щеки губами.

— Я шучу… Не мое это озеро. Теперь — я здесь. С тобой и Угаром. Или ты уже жалеешь, что вытащил на себя такую обузу?

— Глупости говоришь…

Ната рассмеялась:

— Конечно! Я же девчонка — мне положено глупости нести!

Я отвернулся — мне иногда было ее просто не понять…

— Ну, извини… Вырвалось.

— Пыли много… Или пепла. Когда только она вся осядет?

— Это все от взрывов, да?

Я пожал плечами — от взрывов, от пожаров, от вулканов… мало ли. Мы дошли до места, где была та плита, к которой я привязывал канат при спуске в пропасть. Она уже почти вся была погребена под слоем пепла и земли, и в скором времени, должна была сползти вниз — как и многие остатки, домов и зданий, во множестве слетевших туда же перед ней.

— Весь город под пеплом, песком и камнями, — констатировала Ната. -

Пройдут годы — и никто не сможет сказать, что здесь когда-то жили люди.

— Они сейчас под нами… Я тоже так недавно думал. Не нужно о мертвых. Я не суеверен, но все равно, не стоит.

— Прости. Я не права, конечно.

Я привлек ее к себе — бывает… После обхода северной части города мы вернулись домой. Время для длительных переходов еще не пришло — Ната только оправлялась от своей болезни и не могла так долго находиться в походе. Но теперь, в подвале, уже не было столь тоскливо и скучно, как тогда, когда тишину в нем нарушал лишь звонкий лай пса, да мое угрюмое ворчание. Мы разговаривали — много и обо всем на свете. Среди наших тем не было лишь двух. Отношений между мужчинами и женщинами. На нее существовал негласный запрет — и он осуществлялся нами неукоснительно. Хотя… слыша, как она укладывается в своем углу, скрытая за ширмой и каменной стеной, я долго ворочался и не мог уснуть, терзаемый желанием, понятным любому человеку… Но ни словом, ни взглядом, я не давал ей понять, что этот вопрос мучает меня по ночам — и не только! Зато она… Ната могла появиться передо мной, почти полностью раздевшись — когда выскакивала из-за ширмы по своим надобностям. Или, переодеваясь, просила меня ей помочь в каких-то, несущественных мелочах. Это было так непосредственно — словно она и понятия не имела о том, что подобные вещи уже непозволительны девочкам ее лет. То, наоборот, в ее словах, проскальзывали такие вещи, которые вряд ли подходили ей по возрасту и жизненному опыту, который она должна была бы иметь при обращении с противоположным полом. Меня иногда одолевали сомнения — кого я, все-таки, нашел в провале? Девочку? Девушку? Женщину?

Она могла быть и той, и другой, и третьей — одновременно…

Второй темой было молчание о близких. Я не спрашивал ее о прошлом, не желая теребить слишком свежие воспоминания о погибших — и того же поведения придерживалась Ната. Мы исключили все упоминания о том… может быть и зря. Но я не хотел думать о своей семье, как о мертвых. А присутствие девушки в подвале — пусть и случайное по своей сути — каким-то образом наложилось и на саму память. Я не сравнивал ее с женой — это было просто глупо — но хотел подойти и приласкать девушку… как я это делал дома.

Постепенно все входило в привычное русло. Мы вставали — вначале я, потом

Ната. Последним, потягиваясь, и позевывая, поднимался Угар. Умывались, завтракали — и отправлялись на прогулку, которая представляла собой ежедневный сбор топлива, обязательный для нас с Натой, и натаскивание воды

— для меня. Щенок при этом исполнял роль наблюдателя — он взбирался на наш холм и с важным и сосредоточенным видом, обозревал окрестности, выискивая взглядом — или нюхом — появление возможного противника… Но, ни вороны, налет которых мог оказаться неожиданным и очень опасным, ни переродившиеся крысы-трупоеды, не тревожили нашего уединения. Казалось, все эти жуткие создания, остались далеко позади — в провале и на той стороне реки.

Ната не была мне в тягость. Ни капли не походя на таких женщин, кто стал бы жеманничать, или, пользуясь своей слабостью, уклоняться от тяжелой работы, она сама находила ее для себя и исполняла, насколько хватало ее сил и умения. Наш быт облегчился — благодаря тому, что теперь им занимались не две, а четыре руки. Впрочем, нельзя сказать, что не было пользы и от щенка — он нес караульную службу, храбро бросаясь на любые шорохи. Со временем он мог вырасти в большую и грозную собаку, способную без особого труда расправиться с одной из серых тварей, едва не загрызших его самого. Мы так и не выяснили, к кому отнести ту бурую хищницу, которую мне пришлось вытаскивать из подвала. Она мало была похожа на обычных крыс

— пусть и гигантских — отличаясь от них и цветом шерсти, и всей своей внешностью. Попробовала бы она напасть на Угара месяцев, скажем, через семь… Но мы не знали — есть ли у нас эти пять… шесть — или более, месяцев. Мы вообще ничего не знали — и это было единственным, что омрачало наше существование. Ложась спать, вечером, после ежедневных забот, мы всегда смутно ожидали чего-то страшного… И, может быть, поэтому, я не загадывал наше будущее вперед. Его могло просто не быть…

Когда небо заволакивало хмурыми, темными тучами, и начинал надуваться мокрой взвесью, холодный ветер севера — мы спешили укрыться в подвале. Шла вторая неделя весны — если верить моему календарю. Ната подсчет на острове не вела. Она была настолько ошеломлена, тем, что случилось, что совсем не представляла себе, что можно еще что-то делать, кроме самого необходимого.

Видя, как споро и ловко она хозяйничает в нашем складе-жилище, я не мог нарадоваться на такую помощницу… И, глядя на нее, поражался — у нее не было и следа, того, что испытал я сам. А ведь я был так близок к помешательству и тому, чтобы превратиться в чудовище. Но Наты это не коснулось никоим образом.

Примерно два раза в неделю у нас был банный день. Я приносил воду, Ната ее нагревала в ведрах на очаге. А потом мы развлекались тем, что разыгрывали

— кому мыться первым. Несколько раз мыли и пса — но он сильно подрос, и теперь держать его тушу в бочке было уже трудновато. Зато ему нравилось, когда Ната его вычесывала. Он мог сидеть возле нее и блаженствовать часами

— да еще, и не давал ей отойти, по своим делам, хватая за ноги или руку своими крепчайшими зубами — Продолжай, мол!

Несколько раз удостоился такой чести и я. И млел при этом — не хуже собаки… Руки девушки — нежные и умелые, приводили в порядок мои сильно отросшие волосы, заплетали их в косичку, или, когда у нее хватало настроения, во что-то неописуемое. Ната смеялась и говорила, что никогда не представляла себя парикмахером — а вот пришлось! Она порывалась меня остричь, но отсутствие ножниц, и мое нежелание, не позволяли ей совершить задуманное. А мне нравилось походить на дикаря, кроме того, волосы грели лучше любой шапки — если подмораживало.

Не сразу, постепенно — но мы стали замечать, что что-то происходит. То ли, дни становились длиннее, то ли, стал рассеиваться этот ненавистный смог над городом — но светлое время суток увеличилось, да и сама видимость стала значительно больше. Небо оставалось все таким же, неприветливым и тяжелым, сквозь него не просвечивали звезды, и не прорывались солнечные лучи — но мы ждали их! Ждали всем сердцем! Нам казалось — появись оно, и сразу станет гораздо легче, появится уверенность в следующем дне, появится надежда!

К моему облегчению, меж нами не наступил тот пресловутый момент, которого всегда с опасением ждут и боятся все путешественники, подолгу вынужденные жить в замкнутом пространстве — Синдром неприятия… Мы никогда не ругались — да это было и невозможно по своей сути. Ната всегда беспрекословно исполняла все, что от нее требовалось, а я не считал себя самодуром и не стремился в чем-то подавить ее волю. И, если совсем честно, преодолеть подобное заключение — если нашу жизнь в подвале можно было назвать таковой — представителям разного пола, все-таки, было легче. Я уже не представлял себе, что мог найти не девушку, а мужчину…

Раз существовали крысы, раз летали зловещие черные вороны — значит, вслед за ними могли появиться и иные представители животного и пернатого мира.

Как знакомые, так и неизвестные — ведь, если птицы, еще как-то походили на своих сородичей, то этого нельзя было сказать о тех же крысах, или странном Свинорыле.

Таким громадным зверям требовалось много еды — а ее отсутствие в руинах объясняло то, что мы почти не видели этих монстров на своей территории. Но ведь где-то она была? А, раз была еда — то там мог найтись и человек? В своих путешествиях я не дошел только до гор. Они, иногда просматриваемые вдалеке, манили к себе — у их подножия я полагал встретить людей, выживших после катаклизма. Но, если раньше я хотел отправиться туда, как можно скорее, то теперь это предприятие откладывалось на неопределенный срок. И одной из причин было то, что я боялся потерять Нату… Если там есть люди — что помешает ей уйти с ними, и к ним? Что ей человек, превосходящий ее по возрасту почти в два раза? Я был для Наты как отец, или брат… а втайне начинал желать совсем иного. Я успел за короткий, в общем-то, срок, привыкнуть к ней. К ее мягким, кошачьим движениям, к ее печальной, иногда, улыбке, все понимающим и теплым глазам. К жестам, спокойным объяснениям, к смеху. Изголодавшись по общению, я уже не мог представить себе, что вновь окажусь в этом подвале один.

Но было ясно и другое. Мы не сможем всю оставшуюся жизнь провести затворниками — иначе она очень быстро из кажущейся идиллии, превратится в кошмар. Нам придется — рано или поздно — выйти из подземелья и отправиться на поиски. Кого угодно и где угодно.

К этому была еще не готова сама Ната. Прогулки по развалинам города еще не убедили меня в том, что она набралась достаточно сил для дальних странствий. Кроме того — оставались опасения — чем мы будем питаться в дороге? Если эта проблема еще как-то была разрешима для щенка — то сможем ли мы есть то, что ловит наш пес? А иной пищи, голая и выжженная земля, предоставить не могла. Да и та казалась чудом — откуда эти мелкие зверьки могли появиться, и что они ели сами?

Была еще одна причина — существование злобных монстров, способных убить нас в пути. Огромная голова змея в реке, ящер в озере, вороны — все они были способны без труда расправиться с нами, как самостоятельно, так и набросившись целой стаей. Этого нельзя было не принимать в расчет. Я хотел подождать еще немного, пока не станет теплее — приход весны был уже не за горами. Ната меня не торопила — она и не думала о дальнем походе.

Но, совершенно неожиданно, мысли о вылазке отошли на второй план.

Случилось то, что перевернуло все наши представления о самом появлении громадных чудовищ — и произошло все там, где мы ожидали это увидеть менее всего…

Хоть припасов в подвале могло хватить еще на очень долго, меня все время посещали мысли о том, что неплохо бы найти еще один источник, для поддержания их количества на постоянном уровне. Я беспокоился только из-за того, что всегда могло случиться очередное землетрясение — и, до сих пор, все выдерживающие своды подвала, могут рухнуть, придавив все запасы продуктов. То, что это могло случиться тогда, когда мы были бы внутри, в расчет не принималось — в этом случае, они бы нам больше не понадобились… Правда, как это сделать, я понятия не имел. Искать еще склад? Такая удача не могла повториться дважды… я не раз в этом убеждался, в своих скитаниях. Можно было пройти над развалинами громадного супермаркета, и даже не понять, какие богатства скрыты под ногами. Камни, плиты, балки… Покрытые побуревшей и ссохнувшейся массой, в которую превратились хлопья, они скрыли под собой все. Даже ходить по развалинам стало намного легче, хотя ровных дорог давно уже не существовало — это были бесконечные холмы, холмики и горы. Но они и скрывали под собой предательские провалы, озерки, затянутые поверху слоем зыбкой грязи, острые куски стекла, напрочь резавшие любую мою обувь. И все же, от вылазок мы не отказывались.

Со временем я начал думать о том, что одного копья да топора, к которым теперь добавились лук и меч, все же недостаточно. Это было оружие для меня

— оно не годилось для девушки. Тогда мне пришла в голову идея изготовить лук по ее силе. Я использовал для этого стальные прутья, которые нашлись в каком-то завале, среди прочего хлама. Они обладали хорошей упругостью и могли послужить вместо древка. Обмотав прутья бечевой, я оставил в середине место, примерно, десяти сантиметров в длину, и сплел здесь утолщение, чтобы стрела могла, как бы, ложиться на выступ. По краям привязал два обычных кольца, накрепко укрепив их проводом и клеем.

Ната с интересом наблюдала за мной, иногда помогая, что ни будь, поддержать. Зато тетиву она сплела сама — я берег две оставшихся от моего лука, как зеницу ока, понимая, что заменить их будет просто нечем… Мы взяли несколько резинок, в середину вложили крупную леску, и, привязав все кончики к кольцу, начали сплетать косичкой все нити. Плела Ната, я а лишь держал сам лук, чтобы он не упал. Еще раз, согнув конструкцию, я примерил, сколько мне примерно требуется, чтобы он держал такую выгнутую форму.

После этого мы обвязали тетиву возле следующего кольца. Остальное Ната отрезала ножом. Я поднял лук одной рукой. Держать его было тяжеловато.

Когда же я стал натягивать тетиву, то едва сумел это сделать.

— Туго? — поинтересовалась девушка.

Я неопределенно махнул. Таким он, собственно, и должен был быть. Другое дело, насколько с ним она сможет управляться. Но то, что мы сделали, заключало в себе только часть общей работы. Теперь нужно было изготовить стрелы. Мои не подходили — они были намного длиннее, так как лук для Наты я сделал несколько короче. Можно было, конечно, стрелять и ими, но натяжка получалась не в полную силу. Ната предложила для этого взять остатки от ящиков, из которых я сделал ее постель. Сухие и достаточно длинные, они легко кололись на тонкие, неровные тростинки. Далее я обработал их ножом, придавая каждой округлую форму. Работа была знакомой — так же я изготавливал свои стрелы. Вышло двадцать три штуки. Больше ломать ящики мне не хотелось — я рассчитывал найти для стрел, что ни будь, более подходящее. Прутья, например. Правда, ближайшие кустарники и сохранившиеся деревья для этого не подходили — слишком кривые. Наконечники мы смастерили все из тех же гвоздей. Мы возились с ними два дня — торопиться нам было некуда. Наверху ничего не менялось. Небо, все такое же хмурое, серое и грязное, нависало над холмом и застилало его вершину клубами белесого тумана. Стало еще теплее — наши теплые куртки уже прочно заняли место в кладовой.

Испытывать лук мы вышли утром следующего дня. Недалеко от входа в убежище, среди прочих обломков, торчала доска, широкая и крепко держащаяся в земле.

Ее я и собирался использовать как мишень.

Мы отошли от доски на тридцать шагов — больше я не рискнул, полагая, что из нового оружия стрелять столь же метко, как из своего привычного лука, будет сложно… А позориться в глазах девушки никак не хотелось. Первый десяток пролетел мимо, хотя все они ложились очень близко от цели. Сразу стала видна разница между настоящим луком и нашей, домашней, заготовкой.

Натягивать и удерживать лук было тяжело, рука просто висла от тяжести.

Бросив безуспешные попытки, я разобрал всю конструкцию и значительно облегчил оружие, чтобы оно стало по силе девушке. После этого пристрелка началась по новой… Наконец, одна из стрел попала в доску. Я громко закричал:

— Ааа… Зараза! Моя взяла!

Ната посмотрела на меня и, слегка усмехаясь, произнесла:

— Хорош… Нет, в самом деле — хоть в кино снимайся!

— В роли кого? — поинтересовался я, натягивая тетиву.

— Ну, уж не Тарзана, конечно. Скорее… А, впрочем, не знаю. Но здорово! Ты бы сам видел, как смотришься! Только бриться надо почаще — а то щетина весь колорит портит.

Я кивнул, соглашаясь.

— Приму во внимание. Но, когда мои станки закончатся — тебе придется привыкать к бороде. Нож наводить до остроты бритвы, я пока не научился.

— Тогда и ты привыкай к моим усам и бакенбардам!

— Не понял?

— Дар, ну не люблю я бородатых… Сразу кажется, что в этом атавизм какой-то. Дикость.

— Ого, какие мы слова знаем!

Ната топнула ногой, в шутку рассердившись.

— Ну, знаешь… не одни только, вот такие вот, Тарзаны, все на свете знают!

— Остынь… — я примирительно ей улыбнулся. — А дикарем выглядеть… Что ж, мне это подходит. Кому, как не нам иметь первобытный вид!

— Ну, побрейся. Пожалуйста…

Я погладил ее по щеке. Ната словно сжалась… но не отпрянула, а наоборот, закрыла глаза, отдаваясь неуместной вроде сейчас ласке…

— Побреюсь. Если единственной девушке во вселенной не нравится щетина — нужно считаться с ее желаниями.

Я откровенно любовался ею. Ната и сама очень походила на дикарку, сошедшую с полотна, какого ни будь, художника. Распущенные на спине и плечам волосы, пушистые и мягкие на ощупь. Безрукавка, мехом наружу, и рубаха, с вышитым ею самой, узором, по горловине. Широкий, кожаный пояс, с закрепленными на нем ножнами и острым ножом в них. Кожаные поручи на запястьях — чтобы защитить руки при стрельбе. На ногах — мокасины, которые я так долго и тщательно шил для нее. Обтягивающие стройные ноги, штаны, из плотной ткани — еще больше подчеркивающие все прелести ее точеной фигурки.

Я снова прицелился — оружие было нужно испытать неоднократно.

— Есть!

Ната улыбнулась. Она ни разу не высказала своего нетерпения, при каждом моем промахе делая ободряющее лицо, и кивая — Ничего, получится! Вот и получилось. Мне была приятна ее улыбка, и я снова натянул тетиву. Из всех стрел попали в доску четыре. Перед тем, как повторить тренировку, я осмотрел резинки. Хорошо, что я сделал это заранее — на краях тетивы, в том месте, где выемка в стреле соприкасалась с тетивой, начали появляться рваные ниточки. Тетива могла перетереться. Ната, заметив, что я рассматриваю лук, предложила мне обмотать этот место, что мы и сделали, применив полоску тонкой кожи, которую я вырезал из рваного плаща. Так как, при каждом выстреле, стрела заметно ударяла меня по ладони, я сшил грубое подобие перчатки — еще к своему оружию. Теперь такую же нужно было изготовить и для Наты.

То ли я приноровился, или, сыграли свою роль упорные тренировки — но я мог похвастаться тем, что уж из своего лука могу попасть туда, куда захочу… ну, по крайней мере, на расстоянии около ста шагов, точно. С этим

— не получалось. Из восемнадцати стрел — остальные раскололись — я всаживал в мишень шестнадцать. Две оставались словно заколдованными. Но, когда Ната, в очередной раз собрала и принесла их мне, я, при осмотре, обнаружил, что на каждой из них есть еле заметные выступ, ударяющийся о лук при стрельбе и отклоняющий ее полет. Когда я их срезал, Нате больше не понадобилось выискивать их вдали — все стрелы попали в цель с первой попытки.

— Ну вот, теперь твоя очередь.

Ната со вздохом взяла лук в руки — и выстрелила. Я только вздохнул — у нее не было никаких задатков лучника…

Оружие было готово, оставалось найти ту дичь, для которой я его готовил.

Но наше уединение не нарушал никто. Иногда прилетали вороны, по привычке роясь в мусорной куче возле нашего жилища, но это бывало не часто. Крыс, подобных той, которую мы нашли при возвращении, не появлялось. Я до сих пор не мог вспоминать о ней без содрогания — настолько отвратительным был запах, исходящий от тушки. Мы поднимались на вершину холма и подолгу вглядывались во все стороны, как, надеясь, так и немного побаиваясь появления живого существа, годного на то, чтобы попасть на наш стол в качестве еды. Не беспокоился только Угар — он теперь подолгу пропадал в руинах и почти всегда возвращался с добычей — теми самыми мелкими зверьками, чью породу мы так и не смогли разгадать. Кроме нас, среди этих унылых развалин, не было ни единой, живой души. Из однообразия наших дней выход предложила Ната:

— Дар…

Я с наслаждением слушал ее голос, так соскучившись по возможности просто поговорить. Конечно, то, что это был человек противоположного мне, пола, добавляло еще большую остроту, но я боялся пока даже лишний раз прикасаться к девушке…

— Дар, давай сходим к дальнему озеру. Когда мы ночевали возле Гейзера, ты говорил, там горячая вода бьет прямо из земли. Посмотрим, что это такое?

Разумеется, я согласился. Мы приставили к отверстию, ведущему в подвал, дверцу, подперли ее, чтобы она не распахнулась случайно, а, кроме того, я накидал на не жидкой грязи. Если не стоять близко, то заметить что-то необычное было трудно. Мне не хотелось, чтобы кто ни будь, обнаружил наш дом… По крайней мере, тогда, когда его хозяев там нет.

Ручья, как такового, больше не существовало. На его месте широко разлилось озерцо, примерно метров сорока в диаметре. В одной его части из воды вырывался столб, периодически пропадая и появляясь вновь.

— Озеро Гейзера, где мы останавливались перед тем, как вернуться домой — не здесь. Это — новое образование. Оно севернее и намного ближе. Мы еще сходим к нему, если хочешь, — я показал Нате рукой направление. — А тут — просто не очень чистая вода.

Ната дотронулась до мути, подходившей к нашим ногам.

— Теплая… Не обжигает, а просто теплая. Давай, искупаемся?

— Что ты? — я даже вздрогнул. — В такой грязи? Ты посмотри, сколько в ней всего! Не-ет… Я пас. Да и тебе не советую.

— Жаль… В бочке мыться так неудобно.

Она с сожалением зачерпнула воды и поднесла ее к глазам.

— Ой, какая гадость! — она резко дернула ладонью, смахивая с нее капли.

— Что там?

— Такие маленькие червячки… фу!

Я недоверчиво посмотрел на воду:

— Тебе показалось, наверное. Такой холод… как бы они выжили?

— Вода ведь теплая?

Ната была права. В такой воде, на самом деле, могли безбедно находиться мельчайшие организмы. Тепло, поступающее изнутри, поддерживало жизнь в водоеме, и, возможно, не только в нем — от озера в сторонку уходил змеистый след.

— А вдруг, там, что ни будь, водиться? — Ната заинтересованно указала в сторону канавы. — Раз есть червячки, то, может быть, и те, кто ими питается?

— Есть, — спокойно ответил я. — Только вряд ли это окажутся рыбы. Скорее, какая ни будь, гадость, с жабрами и в чешуе, да еще с зубами и рогами на морде!

— В этой луже?

Она с сожалением произнесла:

— И все же жаль… Мне так хотелось искупаться.

— Я предоставлю тебе такую возможность. Только в другой раз, — я озабочено смотрел на небо. — А пока, давай-ка, делать ноги…

Над нами что-то происходило. Облака стремительно передвигались, закручиваясь в штопор — а на поверхности земли не было даже ветра.

— Видела подобное? — я указал ей на небо.

— Нет, — она запрокинула голову. — Не приходилось. Что это?

— Если бы я знал. С одной стороны — вроде, как стрелой достать можно. А на самом деле — с полкилометра, не меньше. Там настоящий ураган! Как бы он не спустился пониже…

— А если спуститься, — резонно заметила Ната. — То нас просто сдует.

— И смоет — тучки-то, дождевые. Но я уже позабыл, когда приличные ливни были. Так, сопли все, какие-то.

Ната поморщилась, но ничего не сказала. А над нашими головами творилось что-то, на самом деле, необычное. Огромные, кучевые облака сталкивались друг с другом, сплющивались и расплывались, образуя темные вершины небесных гор — и вновь рассеивались, бешено растаскиваемые в высоте, ветром.

Угар ворчал — ему тоже не нравилось то, что происходит. Ната, чуть побледнев, ждала, что я намерен делать. А я все не мог оторваться от диковинного зрелища…

— Дар, — она была вынуждена напомнить о себе. — Мы остаемся здесь?

— Что? Ах, да. Нет, мы уходим. Сейчас.

Я подобрал лук — самодельный так и остался валяться дома — Ната отказалась с ним ходить, и я носил с собой только свой.

— Пойдем, куда ни будь?

Ната поежилась, не зная, что решить.

— А нас не застигнет в дороге снег или дождь?

— Если мы с тобой увидим настоящий снег, а не эту слизь — я только за. А вот если что другое — увы… Но, к сожалению, зонтика я тебе предложить не могу. Чего нет, того нет. Но, не сидеть же постоянно в подвале? Или ты против?

— С тобой — нет. Ты интересный — всегда найдешь, о чем поговорить.

— Благодарю. Вот уж никогда не думал, что могу стать интересным, для девицы твоего возраста.

Ната сложила уголки губ в подобие гримасы:

— А ты, когда был в моем возрасте, много понимал в девушках?

— Если бы…

— Вот и ответ. Зато с возрастом, стал умнее… так? И разговорить наивную девочку сможешь без труда.

Я усмехнулся.

— Наивную — вряд ли. Разница, понимаешь ли, большая.

— А… Нужна опытная, да? Чтобы с полуслова понимала всю вашу мужскую натуру?

Девушка насупилась — я видел, что в ее глазах, появились уже знакомые черточки, проступавшие, когда она сердилась…

— Гнев плохой советчик, Ната. Что я сделал не так, что ты на меня рассердилась?

— Я? Рассердилась?

Она нервно рассмеялась.

— Пошли домой.

Я пожал плечами — почему бы и нет? По дороге я еще раз остановился, рассматривая продолжающееся явление в небе. Вначале серые и бурые, облака резко посветлели, отчего и на развалинах стало все залито ярким, неестественным светом.

Ната тронула меня за рукав.

— Дар… Извини. Я сорвалась, как девчонка. Пойдем, ладно? Не нравится мне все это…

Я согласился — Она была по настоящему напугана и совершенно не имела желания оставаться здесь надолго.

На следующий день мы, как обычно, встали, и, совершив все утренние дела, направились в город. От вчерашних туч ни осталось и следа — все было, как и раньше, затянуто сплошной пеленой, не имеющей ни единого просвета. Угар резво носился среди куч и мусора, выискивая что-то, что манило его среди полного запустения и хаоса, а мы с Натой, неторопливо выбирали все, что могло и должно было сгореть в пламени нашего очага. Со временем это могло перерасти в проблему — топливо приходилось приносить с все более далекого расстояния. Все ближайшие деревянные изделия, будь то мебель, доски или деревья, я уже перевел в огне.

Ната сняла с головы косынку — она сделала ее сама — и кокетливо поправила волнистые волосы. Она прищурилась, пытаясь рассмотреть что-то, среди плотного покрова облаков, и неожиданно заметила:

— Ты обратил внимание? Вроде, как стало гораздо светлее.

Я, подумав, не мог, не согласится. Нате, испытавшей почти все, что пережил я сам, тоже довелось видеть и черные тучи пепла, и зарево огней от пожарищ. И, естественно, ту полу-ночь, полу-сумерки, которые так надолго воцарились в первые дни… Разница с тем временем, была видна невооруженным глазом.

— Весна, Ната. Природа свое время знает.

— Скорее уж. А то я испарилась вся в этих шкурах!

Она поправила на поясе ремень с ножнами и сама себе рассмеялась:

— Чувствую себя какой-то амазонкой! Или нет — дикаркой, скорее.

— Есть разница?

— Ну, скажешь тоже, — она улыбнулась. — Что притворяешься? Амазонки, все-таки, были более развиты, чем последние.

— Глупое предположение. Так считали все, кто сталкивался с теми, кто, по их мнению, сильно отстал от цивилизации.

— А разве нет?

Я оперся на рукоять топора — он торчал в стволе, который я уже полчаса, безуспешно, пытался перерубить.

— Ната, откуда это в тебе? Добро бы, ты имела возможность сравнивать… Нет, конечно. Все, кого считают дикими и примитивными, вовсе не так выглядят при ближайшем знакомстве. Все дело в том, с какой стороны к этому подходить. Да, какому ни будь аборигену, впервые в жизни из джунглей попасть в современный город — смерти подобно. Как минимум — нервный срыв и возможность быть раздавленным под колесами ближайшего автомобиля. А, если повезет — то постоянно быть в центре внимания и выглядеть полным идиотом. Но, попади ты в его стихию — и роли резко изменятся. Все его племя станет хохотать над тобой, наблюдая, как долго и безуспешно ты стараешься выловить их снастью, какую ни будь, завалящую рыбешку из реки, или постоянно мажешь из духового ружья… Там дикарем будут считать уже тебя. Кстати, в недавних — по нашим меркам — временах, сильно отсталые, по мнению европейцев, китайцы тоже считались, чуть ли не дикарями. А ведь их страна в ту пору уже знала и умела куда больше, чем просвещенная Европа. Порох, ракеты, иглоукалывание, философия…

— Да понимаю я все… Но амазонки — это как-то красивее. А ты — целый диспут тут развел.

Я засмеялся:

— Ну конечно. Тут иная логика — как я сразу не понял? Разумеется — разве может сравниться, какая-то, там, дикарка с уверенной и надменной всадницей, перед которой трепещут все мужчины в округе?

— Ну не надо, не надо… Я не расистка, в самом деле.

— Но амазонка — ближе к телу? Все, брэк — а то мы без дров останемся!

Я вновь поднял топор и стал кромсать неподатливое бревно. Ната, вздохнув, устремилась на поиски более легкой добычи — торчащих из земли веток и обломков древесины.

Топливо было необходимо и для того, чтобы сушить нашу одежду — при постоянной сырости, мы рисковали заболеть, надевая мокрую ткань. А лечение не являлось совсем уж простым делом… Тем не менее, немалые познания в медицине оказались и у Наты — к моему удивлению и восторгу. Она не распространялась особенно, на тему — где она их получила. Я же, видя, что расспросы ей неприятны, не настаивал. В прошлом девушки существовала какая-то тайна — и, по ее поведению, я не видел, что она собирается меня в нее посвящать. С высоты своего возраста и опыта, я не мог не замечать, что она далеко не так проста, как могло бы показаться. Она была хорошо развита

— и не только в физическом смысле. У Наты присутствовала очень большая духовность, получить которую, только сидя на уроках в школе, было невозможно. Она могла говорить со мной практически о чем угодно, на любую тему, на все имея свой, собственный взгляд. И, почти никогда, не случалось так, что поднятый мною вопрос не был ей знаком. На мои удивленные глаза, она отвечала, что успела перечитать столько книг, что этих познаний ей хватит на всю оставшуюся жизнь. Я тоже не считал себя неграмотным — но, иной раз, ее начитанность ставила меня в тупик — я, как оказалось, прочел даже меньше, чем эта юная особа.

Ната знала еще кое-что — то, чем, к моему стыду, я владел куда хуже. Она показала мне несколько приемов из рукопашной борьбы. И, если с виду, она не производила впечатление опасного соперника, то в схватке могла одержать верх над куда более мощным человеком, чем являлась сама. Ее тонкие и хрупкие руки, могли как нежно приласкать — так и пребольно ткнуть в болевую точку, после чего я начинал хватать губами воздух, и минут десять отсиживался на взгорке. Я тоже занимался боевыми видами спорта — в юности.

Но то, что умела Ната, не шло с моей секцией ни в какое сравнение. Мои попытки ее победить — даже в шутку — всегда оканчивались позорным поражением. Ната называла это Системой, и категорически отказывалась отвечать, кто и когда ее этому обучил. Во время наших тренировок, я заметил, что Ната с трудом сдерживается, чтобы не ударить меня со всей силы — без особых на то причин. Она загоралась непонятной яростью, из глаз чуть ли не сыпались искры — девушка явно теряла представление о реальности и стремилась уничтожить врага по настоящему… Во внешне доброй и спокойной девочке таился беспощадный дух. Это меня пугало — я не мог выяснить, отчего у нее такая жестокость? Но, едва тренировка заканчивалась, как она сразу преображалась, становясь прежней, милой и женственной Натой…

Она никогда не вспоминала родных. Это и облегчало и тревожило — подросток не мог так скоро забыть своих родителей, не вспомнив о них при мне ни разу. Такой твердости от нее нельзя было требовать. Если же это — черствость — мне пришлось бы признать, что я думаю о ней гораздо лучше, чем следовало бы…

Мы привыкли друг к другу. Иногда я вел себя как ее отец — вспоминая о разнице меж нами. Иногда — как брат, обучая стрельбе, или умению ходить по кручам. Но, чаще всего, я думал о девушке просто как о женщине, которая волей случая оказалась рядом… И, с каждым разом мне хотелось отбросить условности, и стать ближе — как если бы она перестала быть подростком.

Останавливало меня даже не то, что я чувствовал ответственность и заботу за эту девушку — было еще, кое-что, что я не мог в себе пересилить. Далеко отсюда, в совсем иных краях, остались те, кого я любил и ради кого оказался так далеко от настоящего дома. Я не мог ничего решить для себя — живы ли они или я только думаю о них, как о живых. И смогу ли я их увидеть? Сквозь разрушенные города, снесенные страны, рухнувшие и поднявшиеся горы… Сквозь радиоактивные озера и моря, превратившиеся в болота… Пробиться назад, в каждодневной борьбе с врагами, которых нельзя было даже представить в самом кошмарном сне — нет, я не надеялся их увидеть более…

В минуты моей слабости Ната — словно чувствуя — молча подходила и брала меня за руки. Мы просто сидели рядом, наблюдая, как горят дрова в очаге… и молчали. Слова были не нужны. Наверное, пожелай я тогда… и то, о чем я думал бессонными ночами, могло произойти само собой. Но я знал — что бы ни случилось, я никогда не стану принуждать ее к таким отношениям силой. Похоже, знала — или понимала это — и она…

— Дар! Дар!

Ната, еле справляясь, несла целую охапку поленьев, которые я нарубил по ходу нашего продвижения, на одном из пустырей. Возле нее крутился Угар, вконец запутавший бедную девушку. Я прикрикнул строго:

— Угар, хватит! Отойди от нее!

Он нехотя отбежал в сторону. Ната, сбросив вязанку, задыхаясь, произнесла:

— Как он слушается… Все понимает, да?

— Только сказать не может. Еще бы дрова таскал — совсем цены не было.

— А ты пробовал?

Она приманила щенка и стала нагромождать на него несколько веток. Угар возмущенно залаял и стал сопротивляться всеми силами — ветки летели в разные стороны. Я покачал головой и вернулся к прерванной работе. Звон ударов далеко разносился над руинами — я не жалел сил. Оставался еще один взмах, как все вокруг стало очень быстро темнеть.

— Что это?

Ната испуганно вскинулась и посмотрела наверх. Я тоже оторвался от своего занятия, не понимая, что случилось. Темнота сгущалась с каждой минутой, нет — секундой!

— Сюда! Ко мне, быстрее!

Не зная, что предпринять, я хотел, чтобы мы все — и Ната, и щенок, были рядом. Девушка и Угар быстро подбежали ко мне — и вовремя! Еще через несколько секунд кромешная тьма окутала все вокруг! Мы не могли видеть даже своих пальцев, поднося их к лицу вплотную…

— Мне страшно!

Ната прижалась ко мне, ища защиты от этой, новой напасти, обрушившейся на наши головы. Рядом тихо вздрагивал пес — он все-таки еще был щенком, несмотря на свои размеры и уже одержанные победы над грозным врагом. Угар даже стал было поскуливать, но я цыкнул на него, опасаясь появления в этой темноте, еще каких ни будь, злобных монстров.

— Что это, Дар?

Ната шептала, осипнув от волнения и вздрагивая всем телом. Я сглотнул и промолчал — ответить мне было нечего. Что-то чудовищное опять происходило с землей — и с нами. И рядом не было никого, кто мог бы пояснить нам природу этого явления.

— Это смерть. Я чувствую!

— Нет! Пока мы живы — это не смерть! Никогда не сдавайся — даже если уже нет сил! На нас никто не нападает. И еще ничего не произошло… кроме темноты. Будем держаться все вместе. И ждать.

Она всхлипнула — обреченно и жалостно.

— А вдруг, это навсегда? Вечная ночь…

— Не думаю.

Я старался ее успокоить, а у самого кошки скребли на душе… и пот холодными струйками сбегал по спине. Такого ужаса я не испытывал уже давно. Даже появление нового чудовища не смогло бы вывести меня из себя так сильно, как эта необъяснимая тьма. Угар, от избытка распиравших его чувств, принялся, было подвывать — я пнул его в бок, жестко приказав:

— Заткнись! Не хватало еще, чтобы ты к нам привлек кого-то, из ночи…

Он тоже дрожал, и я ухватил его за холку, опасаясь, что он может обезуметь и броситься со страху, очертя голову, в темноту и ужас этой внезапной тьмы.

Ната почти беззвучно плакала, шепча:

— Зря я так… Лучше бы, это уже случилось. Все, не так жалко умирать — тебе…

Она так тихо это произнесла, что я решил, что у меня начинаются галлюцинации… Я не стал у нее ничего переспрашивать, отнеся все вопросы на этот счет неуместными…

— Ната… Я с тобой. Что бы ни случилось — я рядом. Не бойся. Мы еще будем жить — вот увидишь!

— Дар, — она вдруг перестала всхлипывать и повысила голос. — Я, кажется, знаю!

— Что?

— Я догадываюсь… Мне так хочется, чтобы это оказалось правдой!

— Да что же? — я почти кричал на нее, сам, теряя голову, и желая как можно скорее узнать причину темноты.

— Это — затмение! Солнечное затмение! Просто так темно, потому, что солнца мы вообще…

— Не видим! Я понял, Ната!

Она снова повторила, словно убеждая в этом не только меня, но и саму себя, в первую очередь.

— Затмение… Это затмение.

Я обнял их обоих и крепко сжал — будь что будет… Наверное, прошла вечность. Первым заметил еле уловимые проблески Угар — он так громко залаял, что мы от испуга подскочили и больно ударились головами.

— Свет! Свет на горизонте!

Нет, это было не солнце. Так же быстро, как и пришла, темнота ускользала темным, громадным пятном, на запад — а за ней возвращалась привычная, полу сумеречная зона, в которой наши глаза научились видеть все, как при ярком свете…

— Ната! Наточка… Это было затмение — ты не ошиблась!

Она молчала — ее колотило от пережитого, и она не могла вымолвить ни слова. Я бережно поднял ее на руки и, бросив на месте заготовленные поленья и топор, пустился в обратный путь — к подвалу.

У нее вновь был шок — подобный тому, какой я уже один раз видел, и стал тому свидетелем… Я очень опасался, что психика Наты, надорванная испытаниями, сломается совсем. Я нес ее обмякшее, ставшее вдруг таким родным, тело и сглатывал выступившие на глазах слезы — только бы она выдержала!

Наверное, именно страх перед будущим или вид настоящего — погубили тех, кто выжил в первые дни. Я не успел испытать его в полной мере сам — попав в первые часы катастрофы в провал, под многометровую толщу земли, и выбравшись затем наверх — я пропустил в это время все, что стало причиной массовой гибели обреченных на смерть людей. Отчего, как — ответа на этот вопрос не было. Неведомое излучение, неизвестное оружие — это уже не имело никакого значения. Я не стал свидетелем этого, по причине моего падения — так же, как и Ната. Она, после получаса отчаянного бегства по кромкам, разверзающихся под ногами, пропастей, упала в колодец с водой и там, держась за скобы и задыхаясь от недостатка воздуха, продержалась, почти целый день… Мы оба не были на поверхности земли какое-то время — может быть, это нас и спасло. Вряд ли мы были одни такие, кто смог укрыться, по желанию или против своей воли. Но я, когда вышел на поверхность, почти сразу потерял представление о том, что со мной стало — все было, как в полусне, сквозь который не могло пробиться, понимание происходившего… и в этом не было страха. Как это вынесла Ната — я не мог себе даже представить. Возможно, в душе девушки пронеслась такая буря, что ее отголоски, нет-нет, да и выплескивались при случае наружу. Страх тоже мог убить…

Вокруг все полностью прояснилось. Ната все еще не пришла в себя, и я решил сделать остановку. Как бы она не была легка — но вряд ли девушка могла весить менее сорока килограмм. А прыгать с таким грузом с камня на камень часами — не всякий спортсмен выдержит такие нагрузки. Я присел, посадил ее на колени и стал слегка поглаживать по волосам, надеясь, что это поможет ей быстрее очнуться. Постепенно ее дыхание совсем выровнялось, веки вздрогнули, и она раскрыла глаза.

— Где я?

— Все в порядке. Ты — со мной. Мы живы. И ты, и я, и собака. Вот он, машет хвостом… Все осталось прежним. Как ты?

— Уже лучше… Намучаешься ты со мной, Дар. Я — больная женщина…

Я слегка усмехнулся.

— Это пройдет, Ната. Это, всего лишь испуг — не более. И… я ведь тоже испугался. Так что, не кори себя ни в чем. Если сравнивать — ты очень смелая девочка. Не каждый мог бы, так вот, в одиночку, на острове…

Она через силу улыбнулась.

— Я постараюсь больше не падать в обморок.

— Ничего. Не нужно стараться — это нормально. Если уж мужчины впадают в истерику, то вам, по всей вашей женской природе, положено это делать.

— То девочка… — она еще раз улыбнулась. — То женщина… Кто я для тебя, скажи мне честно?

Я отвел глаза в сторону.

— А это важно? Ты — Ната. Наточка… И все. Этим все сказано.

Она молча уткнулась мне в грудь, стиснула пальцы на моей спине — ее сотрясала дрожь…

— Спасибо тебе… Зато, что ты есть.

— Глупости…

Я вновь поднял ее на руки. Дрова были позабыты — мне хотелось нести ее на руках, хоть до самого края города… Мы не стали возвращаться назад — это было далеко, и у нас уже не оставалось для этого ни желания, ни сил. Кроме того, я не хотел подвергаться, еще какому ни будь, испытанию, полагая, что на один день их более чем достаточно. Но мы ошиблись — настоящие испытания ожидали нас дома.

Ночью нас разбудил протяжный скулеж, временами переходящий в жалобные завывания. Мы, не сговариваясь, подошли к тому месту, которое я в свое время отвел для лежанки щенка. С Угаром творилось что-то странное… Пес весь извивался на подстилке, по его телу пробегали конвульсии, а на морде появлялся широкий оскал. Глаза щенка закатились, пугая нас белыми белками…

— Он болен? — Ната спросила меня шепотом. Я так же тихо ей ответил:

— Не знаю… Вроде, нет… И ел все обычное, что и мы.

По волнистой шкуре словно прошла рябь, сразу напомнив мне ту страшную волну, до основания разрушившую весь известный нам прежде, мир… Шкура, будто жила сама по себе, отслаиваясь от мяса и костей. Угар громко взвыл.

— Я боюсь! — Ната вскрикнула и прижалась ко мне. У меня сжало сердце — так беззащитно и трогательно было ее движение. Исходящее от девушки тепло на несколько секунд заслонило от меня все происходящее — я вдыхал запах ее чистого тела и волос, которыми она меня касалась… Ната быстро опомнилась и слегка отстранилась.

— Он растет… — она указала на щенка, сама, покрывшись краской смущения.

Я перевел глаза — Угар, действительно, менялся на глазах. Он дергался, визжал, пытался лаять, но из его горла вылетали только хриплые, утробные звуки. Одна лапа, будто набухнув, раздалась в размерах и по ней судорогой пронеслась дрожь. Потом это повторилось с другой, с третьей… Поясница изогнулась до невозможного, так, что мы услышали явный хруст, и спина, резко дернувшись, вытянулась в длину. Щенок рос! У нас обоих возникла одна и та же мысль…

— Он превращается в чудовище!

— Оружие! Быстрее!

Я кинулся к топору, а Ната, споткнувшись, упала на бетонный пол и сильно ударилась. Но, не заметив в этот момент боли, она сразу вскочила и ухватилась за нож, лежавший на столе.

Угар снова взвыл и попытался подняться. Его лапы сразу разъехались в разные стороны, и он опять опустился на подстилку. Я заметил, что она подозрительно уменьшилась, а потом понял, что дело не в ней — щенок на наших глазах раздувался в размерах, принимая формы взрослой собаки. На шее пса затрещал ошейник, который на него нацепила Ната, он сдавливал горло

Угара, и у того стали закатываться глаза от удушья. Но ремешок не выдержал, и через несколько мгновений лопнул, упав к ногам пса.

Потрясенные, мы молча смотрели на него с разных концов комнаты. Угар заскулил басом и попытался подползти ко мне. Я размахнулся для удара.

Ната, оцепенело стоявшая до той поры, закричала:

— Нет! Не надо!

Она храбро бросилась вперед и, опустившись на колени, обняла пса за голову. Щенок высунул широкий, багрово-красный язык и лизнул ее руку. Он уронил морду на ее колени и затих, временами сотрясаясь и подергиваясь, то одной, то другой частью своего тела.

— Он не монстр… Он хороший, правда! Он наш, наш щенок — ведь так,

Угарушка?

Пес тяжело дышал и смотрел на Нату каким-то странным взглядом. Я сглотнул и опустил топор вниз. Угар, увеличившись в размерах, остался псом, каким мы и привыкли его видеть, и только необычный, моментальный рост, заставлял думать о том, что с ним произошло что-то, не поддающееся нашему знанию…

Ната погладила его по голове.

— Как он вырос… Эта порода, такая и должна быть, да?

— Вроде… Но, если это щенок, то, что будет, когда он на самом деле, повзрослеет?

Я тоже опустился на колени и прикоснулся к Угару. Пес повернул свою лобастую голову ко мне и вперил в меня свои глаза. Мне стало не по себе…

— Что с тобой произошло, кучерявый ты наш?

Он моргнул. Я, продолжая на него смотреть, продолжил:

— В первые дни, еще до тебя… Я один раз видел жуткие вещи. У меня на глазах, из человека, получилась какая-то полуобезьяна, полуволк…

Оборотень, одним словом. Я тогда испугаться просто не успел, только потом, когда вспомнил, подумал, что мне померещилось. Я сам тогда… плохо, что понимал. А когда бродил по городу, нашел труп зверя — его шарахнуло балкой по голове и он уже был мертв, когда я его увидел. Он очень походил на того, от которого мы с тобой убегали внизу. Но это все были люди…

Угар, вроде как, остался нормальным, хотя меня что-то смущает…

— Глаза, да? Я заметила. Знаешь, Дар, они ведь у него не звериные. В смысле, не страшные, а какие-то, иные… понимающие, что ли.

— Вот это-то, меня и пугает…

Угар, навостривший уши, при этих словах потянулся и лизнул меня в нос.

Ната, очень внимательно за ним наблюдавшая, поперхнулась и промолвила:

— Слушай, он ведь понял!

— Понял?

— Ну да! А ты разве не заметил?

Я с недоверием медленно качнул головой. Пес тоже. Он повторил этот жест за мной настолько естественно, что у меня дрожь прошла по телу…

— С ума сойти… Это похоже на правду! Ната, он… нет, этого быть не может!

— Почему, Дар? Мне тоже приходилось встречать необычные вещи… Кто знает, что с нами всеми происходит? Я, так, например, до сих пор понять не могу… И, если он, стал нас понимать, пусть даже не речь, но интонацию, смысл — ты представляешь себе, как это здорово? Он лучше человека приспособлен к такой жизни, и станет нам незаменимым помощником! Вот увидишь!

Я положил руку на ее ладонь — Ната сильно возбудилась, и мне хотелось ее успокоить.

— Или слопает, вместо ужина. Не поручусь, что такое не может случиться.

Тут произошло то, отчего и у меня, и у Наты, волосы чуть не стали дыбом на головах… — Угар скорчил такую презрительную гримасу, словно ему предложили съесть тухлую крысу. Ната прошептала:

— Он понял…

— Я вижу.

Ната склонилась к уху пса и дрожащим голосом произнесла:

— Угарушка… Ты нас не съешь?

— Ну, дела… Никогда бы не подумал.

Мы еще долго сидели возле пса и говорили о тех перспективах, которые могут перед нами открыться, с появлением у щенка почти сверхъестественных способностях. Я погладил его еще разок и направился к своей постели. Ната, еще немного задержавшись, тоже встала и ушла в свой угол. Мне не спалось — то, что случилось, не укладывалось у меня в голове. И я немного побаивался… Послышались легкие шаги.

— Дар… Ты не спишь?

— Нет.

— Можно мне лечь рядом? Немножко, страшно… Я побуду с тобой, ладно?

Вместо ответа я протянул руку. По всему моему телу удушающей бурей пронесся жар. Я желал этого и боялся, что не смогу себя удержать…

Девушка коснулась моих пальцев и присела на край. Она молчала, но я чувствовал, что и она испытывала что-то, подобное моему состоянию…

— Ты замерзнешь… Ложись под одеяло.

Она вздохнула, но, не говоря ни слова, опустилась на постель. Я накрыл ее до головы и, задержав руку немного дольше, чем это было нужно, медленно положил ее вдоль своего тела. Как мне хотелось ее обнять! Мы хранили молчание, и оба знали, что не спим. Я не выдержал… Она манила меня своей близостью, своей доступностью, самой женственностью, наконец. Я не хотел думать о том, что она еще совсем девочка, молодая девушка, волей случая попавшая в такую передрягу, и теперь оказавшаяся в моей власти. Моя рука под одеялом легла на ее грудь, а сам я вплотную придвинулся к ее спине.

Едва я ощутил это прикосновение, как у меня словно забурлила кровь, сердце едва не вылетало из груди — так сильно оно стало биться! Я сжал ее грудь и, уже теряя всякое самообладание, ткнулся губами в ее ключицу. Ната молчала. Она слово умерла, ни единым шевелением не выдавая той гаммы переживаний, которые охватили ее в этот момент. Я прошептал, осипнув и испытывая сухость во рту:

— Наточка…

— Ты… Пришло время раздвинуть мне ноги?

Это прозвучало с такой издевкой, таким презрением, что удар пощечины был бы перенесен куда легче… Ната сказала эти слова очень тихо, но для меня они прогремели как выстрел, шарахнувший по моим нервам. У меня задрожали руки.

— Нет… О небо… Прости меня!

— Не уходи, — она вдруг удержала мою руку, которую я порывался убрать. -

Останься со мной… Только не трогай меня, пожалуйста…

— Ната!

Она не оборачиваясь, сильно сжала мои пальцы возле груди.

— Обещай мне, что не станешь… ничего делать!

— Да! Обещаю…

Ната долго молчала, собираясь с силами. Я подумал, что такого испытания мне не выдержать, даже если она станет меня просить постоянно… Я касался, и, не мог не желать этого юного тела. В своем углу шумно вздохнул

Угар.

— Он тоже не спит… Наверное. — Ната оставалась в том же положении, прижав мою руку к себе. Она немного подогнула колени, отчего ее бедра уперлись в низ моего живота. Это было невыносимо…

— Я все понимаю… и не стала бы тебя мучить. Прости меня, если сможешь.

Только не трогай… И, не уходи. Мне страшно. Я только поэтому здесь! Я знаю, чувствую, что нам не надо его опасаться, но все же…

— Я посижу возле тебя… на полу.

— Но…

— Ната, я не из камня… Если ты все понимаешь, то не заставляй меня совершать того, о чем можешь пожалеть.

— Жаль. Мне казалось, ты крепче. Проводи меня до моей простели… и уходи.

Она встала и направилась к ширме. Я увидел, как побелели костяшки пальцев на ее сжатых кулачках — похоже, что она ожидала худшего…

Утром я проснулся оттого, что ее рука гладила меня по волосам. Ната, с каким-то неясным, затуманенным взором, смотрела словно сквозь… Я сразу прикрыл веки, желая, чтобы ее пальцы продолжали оставаться на моей голове, как можно дольше. Ната уловила, что я уже не такой, как был за несколько секунд до этого, и усмехнулась:

— У тебя они сильно отросли… А ножниц нет, постричь нечем.

— Отрастут еще больше, заплетешь мне косичку.

— Заплету. Тебе пойдет. Только брейся почаще, а то будешь на разбойника с большой дороги походить. А сейчас вставай — я завтрак приготовила! И спасибо тебе…

— За что?

Ната мягко улыбнулась:

— За то, что сдержался. Будь мужчиной и дальше… Но больше ни слова!

Вставай, Угар уже весь извелся, на улицу рвется.

Я вспомнил про пса и скосил глаза в его сторону. Бывший щенок — назвать его щенком у меня уже как-то не хватало уверенности — сидел возле постели и смотрел на меня, слегка склонив голову набок. Он приветственно тявкнул, но прозвучало это так, будто рядом ухнули в полую трубу — голос нашего пса вовсе не был щенячьим.

— Ну и здоровый!.. И как нам его теперь кормить?

Ната пожала плечами:

— Подумаем… Пока кашей, круп у нас достаточно. А там, он и сам, что ни будь, добудет.

— Ты полагаешь?

Она утвердительно кивнула:

— Конечно. В такой башке столько мозгов, что они обязательно нам пригодятся. Вот увидишь, Угар еще преподнесет нам немало сюрпризов. И первую дичь, скорее, он добудет, а не мы с тобой.

Прежде, чем сесть за стол, Ната отнесла в его угол большую миску, наполненную содержимым нескольких консервных банок сразу… Угар склонил массивную, лобастую голову и уткнулся в содержимое миски. Я только повел бровями — оно таяло с катастрофической быстротой… сразу стало понятно, что ее придется вскоре наполнять вновь.

— Ему не хватит.

— Вижу, — без особой радости согласился я. — Придется еще достать парочку.

Нет, так не пойдет. Его кормить надо как-то иначе.

— А сейчас?

— А сейчас — вскрой.

Она быстро добавила в миску еще несколько банок. Пес умял их так же споро, как и первую порцию, и теперь стал поглядывать на нас — не дадут ли ему еще что ни будь? Я удержал руку Наты, порывающейся отдать ему то, что лежало в ее тарелке.

— А вот этого — не надо. Я и раньше его к столу не подпускал, а теперь и подавно не стану. Иначе, это ничем хорошим не кончится…

Ната подчинилась, хотя и с неохотой. От ее ночного испуга уже ничего не осталось — а я, глядя на устрашающие размеры бывшего щенка, не мог отделаться от мысли, что сейчас может произойти нечто неординарное. Мне уже приходилось слышать, о том, как часто крупные и сильные собаки, превращали жизнь своих хозяев в муку — если те, по своему неумению и слабости, позволяли первым утвердиться в главенствующей роли. Но как не допустить такой ситуации сейчас? Я решительно встал и направился к Угару.

— Сидеть.

Он недоуменно посмотрел мне в глаза.

— Сидеть!

Пес прекрасно знал эту команду — как и многие другие, которым я его научил раньше. Теперь все зависело от того, станет ли он слушаться. Я держал руки вдоль тела — но, под рукавом, сжимал нож, ожидая худшего…

— Сидеть!

Мой тон стал совсем нервным — это заметила и девушка, приподнявшаяся с табурета.

— Дар…

Угар оскалил угрожающе клыки — один их вид мог привести в трепет кого угодно! Но, за эти месяцы, я уже насмотрелся клыков и когтей достаточно…

— Угар! Сидеть!

Пес вскочил и залаял. Ему не понравилось, как я с ним общаюсь. Ната тоже поднялась со скамейки, и направилась, было к нам…

— Останься! — я, не поворачиваясь, бросил ей через плечо.

— Но…

— Останься. И возьми в руки копье.

То, как я это произнес, не предвещало ничего хорошего. Ната побледнела и отступила назад, к стулу. Пес снова зашелся в лае — и весь подобрался, готовясь к прыжку. Я более не медлил — протянув руку перед его мордой, я сделал вид, что пытаюсь ухватить его за нос. Клацнули зубы — он едва не цапнул меня за кисть. Одним рывком, другой рукой, я вздернул его за холку, оторвав от пола так, что его лапы перестали касаться бетона. Вес у пса теперь стал немалый — более пятидесяти килограмм, и удержать его долго было очень непросто. Мне пришлось его опустить. Угар, ошалело мотнул башкой, не понимая, что с ним произошло. А я, не теряя ни секунды, снова схватил его за холку, а второй рукой за область, возле хвоста, и опять вздернул в высоту — и там, пресекая все попытки к сопротивлению, несколько раз довольно жестко тряханул. После этого, не колеблясь и не жалея, я с размаху швырнул его на пол. Угар шлепнулся брюхом, не успев сгруппироваться. Я навис над ним и угрожающе произнес:

— Сидеть! Я кому сказал!

Он нехотя подчинился. Пес присел на задние лапы и, казалось, удивленно посмотрел на меня — что мол, ты так разошелся? Но, сквозь завитки черной шерсти на морде, просвечивали внимательные и налитые кровью глаза…

— Сидеть.

Ната все так же стояла возле края стола. Она так и не выполнила моего указания — не взяла в руки оружия.

— Лежать!

Угар распластался на полу. Я быстро скомандовал:

— Сидеть! Рядом!

Мы прошлись по периметру комнаты, на сколько позволяли ее размеры. Я все время следил за тем, чтобы иметь возможность ухватить его, если он вздумает броситься в сторону…

— Лежать. Ползи…

Пес пополз, неуклюже заелозив по бетонному покрытию своими широкими лапами.

— Замри!

Он уронил морду на лапы и затих, молча, ожидая дальнейших команд. Я перевел дух — вроде, этот раунд оказался выигранным…

— Встань! Ко мне!

Пес вскочил и подбежал ко мне. Вздымающиеся бока указывали на то, что он сильно взволнован…

— Сидеть.

Мы находились друг возле друга. Я теребил его слегка за ухом, давая время щенку прийти в себя… и сделать выводы. Если он останется на месте — все нормально… Если же оскалит клыки — схватка неминуема!

— Место.

Он поднялся и, вразвалочку, направился к своей подстилке. Там пес крутанулся на месте, уминая коврик, и улегся. Мордой к нам, вперив в меня и Нату свой немигающий взгляд.

Ната, широко раскрыв глаза, смотрела то на меня, то на пса.

— Не спрашивай, — я предвосхитил ее вопрос. — Так было надо.

— Я знаю, — она внешне спокойно наливала мне в кружку горячий чай. Только вздрагивающие пальцы выдавали ее состояние — Я все поняла.

— Во всех стаях. Хоть — волчьих, хоть собачьих — всегда есть сильнейшие и слабейшие… Есть вожак — и есть те, кто ему подчиняется. Слабый подставляет свою шею — самое уязвимое место — вожаку под зубы. И тот волен поступить так, как ему угодно. Может убить — а может и помиловать.

Утрирую, но в целом, это выглядит, именно так. Таким образом, слабейший всегда дает понять вожаку, что он не претендует на лидерство в клане — а вожак, в свою очередь, знает, что этого члена стаи не следует опасаться.

Если же тот сопротивляется этому… скажем, обряду — тогда бой. До смерти.

Только очень сильный — в данном случае — вожак, может ухватить зверя за холку и оторвать его от земли. Собака или волк, прекрасно это понимают — и глупо сопротивляться сильнейшему. Если, разумеется, это не враг. Мы не враги Угару — мы его стая. И сейчас я дал ему ясно понять, что в этой стае

— он не главный. Если бы не успел…

Ната кивнула, намазывая мне на лепешку слой варенья из банки:

— Тогда бы он откусил тебе пальцы. Только мне показалось… он ведь мог это сделать?

— Мог. Реакция собаки куда быстрее моей. Возможно, Угар не так уж и прост, и не стал доводить дело до кровопролития. Он подчинился — инстинктивно или сознательно. Но подчинился — а это самое главное.

Ната чуть усмехнулась:

— Хорошо, что я не такая большая… Ты бы меня тоже стал за холку встряхивать?

— Предпочитаю носить на руках, — я улыбнулся. — А может, и признаю ваше превосходство.

— Нет, — она решительно смахнула крошки со стола на пол. — Я — девушка. Ты

— мужчина. В доме может быть только один хозяин.

— Ого! А хозяйка?

Она устремила на меня лукавый взгляд.

— А хозяек может быть много… Как в стае, где правит только один самец!

— Ну, тогда роль амазонки не для вас, моя юная леди — вряд ли, они стали бы подчиняться, какому бы то ни было, мужчине!

Ната повела плечами.

— Смотря, какой мужчина… Ты не слишком его? Смотри, какой печальный лежит.

— Делает выводы, я полагаю. Надеюсь — правильные.

Ната вздохнула.

— И все же, мне было очень не по себе.

— Мне тоже. Он подчинился. Пока. Посмотрим — что будет дальше. Теперь я хочу вывести его в город. Там все выяснится до конца. Он ведь может избрать и иную дорогу…

— Убежит?

— Не исключено.

Ната порывисто встала и подошла к лежащему псу.

— Угарушка… Ты можешь от нас уйти, да?

Он высунул язык и лизнул ее за руку. Девушка просияла.

— Нет! Я по его глазам вижу — он останется!

Я промолчал — останется ли он с нами или предпочтет уйти… в любом случае, его перерождение принесло больше вопросов, чем ответов. Если такое могло произойти с ним — не ждет ли подобное и нас самих? Проснуться утром и обнаружить у себя вместо рук, мохнатые лапы… а вместо милого и нежного лица девушки — звериный оскал? Нет! Меня передернуло. Ната заметила, что я насупился, и вернулась к столу.

— Тебе налить еще?

— Нет. Спасибо. Я наелся. Знаешь — я все-таки выйду наружу. Угар пойдет со мной.

— А меня вы возьмете?

— А ты как… после вчерашнего?

Она покрутилась, показывая мне, что чувствует себя в отличной форме.

— Видишь? Я здорова!

— Я вчера, кое-что, иное слышал…

— Это было вчера. И затмение, не так часто повторяется, чтобы укорять бедную девушку в минутной слабости. Я с вами — остаться одной тут не слишком-то приятно!

На этот раз ничто не помешало нам собрать заготовленные накануне дрова, и, мой план по наполнению одной из секций, топливом, постепенно претворялся в жизнь. Пока мы совершали прогулки с грузом туда и обратно, я мельком рассматривал пса.

Он изменился не сильно — в основном, только в размерах. Внешне пес вроде бы остался прежним — но это, если не всматриваться. У Угара стали длиннее лапы — даже более длинные, чем могли были бы стать, вырасти он обычным путем. И они теперь стали такими же округлыми, как и те, которые я столько раз видел у крыс или подземного жителя, убитого нами возле подножия скал.

Отпечаток каждой, на влажной поверхности достигал размеров чайного блюдца

— вот почему могло показаться, что тут прошел кто-то очень большой. На самом деле, рост пса не превышал семидесяти сантиметров — в холке. Но весь ли это рост? Мне, почему-то, казалось, что он еще будет вытягиваться, и постепенно достигнет не менее метра — если не больше. Один раз он случайно выпустил когти — ему понадобилось вскочить на почти отвесную стенку. Он произвольно уцепился за нее лапой — и, похоже, сам удивился тому, что на его подушечках вдруг появились мощные когти. Когти достигали чуть ли не размеров самой подушечки! Видимо, такие лапы теперь становились нормой для всех изменившихся зверей. Я не мог не оценить их преимуществ, сравнивая со старыми — Угар стал ходить по камням практически бесшумно. Он теперь гораздо увереннее перескакивал с горки на горку, с камня на камень — и мог так двигаться, пожалуй, часами, не требуя времени на отдых. Да, наш пес стал гораздо более приспособлен для новой жизни — в отличие от нас, оставшихся прежними.

Все остальное у собаки мало изменилось. Та же черная шерсть с белым пятном на груди. Чуть более удлинившиеся тело — он не превратился в страшилище или урода, оставшись как и прежде, просто собакой. Разве что, клыки — их размерам теперь мог бы позавидовать леопард средней величины… Сила их стала чудовищной — Угар на наших глазах хватанул зазевавшегося зверька и мгновенно разодрал его, сожрав вместе с костями…

Угар понимал нас, почти что, на лету. Ната объясняла это тем, что он улавливает интонацию в словах, а не смысл. Я не отрицал и не соглашался с ней — поведение собаки было более чем сложным. И не все наши слова можно было понять только лишь по одной интонации…

Вечером, не сговариваясь, мы решили держаться вместе. Хоть он за весь день не вызвал ни единого замечания — но слишком свежо было утреннее происшествие, чтобы полагаться на то, что пес станет вести себя по-прежнему… как всего лишь день тому назад. Ната, посмотрев на свой закуток, нерешительно направилась было к себе — я удержал ее за руку, красноречиво указав глазами на свою постель. Она потупилась — мне пришлось рассеять ее подозрения.

— Я буду спасть возле тебя. На ковре.

— Не нужно. Ложись на кровать, как и я… На твоем плече так спокойно…

— Спасибо. Мне это тоже больше нравится. Но я… лучше на ковре.

— Если бы я тебе не доверяла — ушла к себе.

— Если бы я сам себе доверял… Ложись.

Она благодарно улыбнулась и юркнула под одеяло. Я оставил светильник зажженным, не решаясь оставаться в полной темноте. Меч был вынут из ножен и лежал у изголовья так, чтобы я мог выхватить его одним движением. Ната, видевшая все эти приготовления, только грустно прошептала:

— В этом есть что-то неправильное. Так не должно быть всегда. Мы не сможем так жить.

— Предложи, что ни будь, сама. Я ведь не виноват, что он стал таким…

Ната не нашлась, что ответить, и замолчала. Мы оба, какое-то время, смотрели на щенка. Впрочем, называть его теперь щенком, как-то было уже неудобно — он вымахал так здорово, что не каждая собака смогла бы сравниться с ним в росте. То, что мы с Натой оказались свидетелями этого события, на многое прояснило глаза — теперь было примерно понятно, что происходило с теми животными, которых мы встречали во время наших странствий. Правда, не совсем было ясно, как могли настолько измениться в размерах змеи, превратившиеся чуть ли не в драконов — но, ведь вокруг было столько непонятного…

Ната — она все-таки вынудила меня лечь рядом, и теперь лежала на моем плече — прошептала:

— Ты его боишься?

— Нет. Я боюсь другого…

— Чего же?

Я вздохнул, убирая ее руку со своей груди.

— Тебя. И себя, тоже. Ты уже не маленькая… или притворяешься таковой.

— Хочешь сказать — нам не следует спать вместе? Но, я ведь не на столько наивна, Дар. И… я же, все-таки, боюсь.

— Ты же говорила, что он не опасен?

— Да. Но, все равно. Он… такой большой. Все так сложно…

Пес зашевелился в своем углу. Мы притихли и перестали шептаться, полностью обратившись в слух. Я заметил, как темная туша Угара поднялась, и сжал рукоять меча…

— Нет! — Ната ухватила меня за кисть. — Не надо!

Пес неторопливо подошел к нашей постели и положил свой влажный нос в раскрытые навстречу ладони Наты.

— Дар, — Ната погладила пса по голове. — Он не тронет. Он наш прежний

Угар. Ведь, правда?

Пес, услышав, что назвали его имя, лизнул ее своим шершавым языком. Ната счастливо засмеялась:

— Он будто все понимает!

— Даже слишком…

Угар оторвался от рук девушки и пододвинулся ко мне. Я напрягся, не зная, что ожидать от этого, слишком уж умного пса… Угар склонил голову передо мной и, вильнув хвостом, поднялся на задние лапы, закинув передние на постель. Это было чересчур — я не разрешал ему никогда такого делать, чтобы не приучать лежать на своей постели. Но сейчас я промолчал, ожидая дальнейших действий переродившегося пса.

— Погладь же его… Он ждет твоей ласки! — Ната с мольбой смотрела на меня.

Я нерешительно высвободил руку и положил ее на загривок собаки. Угар поймал кисть зубами… и еле заметно сжал ее своими устрашающими клыками.

Одно движение — и он мог бы раздробить мне ее в мелкие кусочки. Ната сглотнула — этот звук прозвучал так сильно, словно в подвале что-то разбилось. Пес разжал пасть…

— Ты понял? Он мог… и не стал! Он прежний, он не изменился, Дар!

— Я вижу.

Я откинул одеяло и присел на край кровати. Пес ждал, так и оставшись в этой позе — лапами на постели. Я ухватил его за баки на морде и прижал к своей груди…

— Как же ты напугал нас, Черный…

Ната вскинула удивленно брови — она не слышала прежней клички щенка. Но мне было не до объяснений…

— Как же ты так мог! Щеня, щеня…

Это был мир. Он, со свойственной ему проницательностью, смог сделать то, что я сам оказался не способен — сломать возникшее меж нами напряжение, едва не приведшее к кровопролитию… Пес изменился — но остался прежним, преданным и верным щенком, помнящим все, что с ним было. И он не видел во мне соперника или врага…

Угар радостно залаял. Это уже был не щенячий тембр — эхо заполнило все помещение гулом, от которого стала даже дребезжать посуда! Я невольно воскликнул:

— О! Нет, дорогой, хватит! Так больше не делай, а то от твоего баса все стены рассыпятся!

— Да, от одного его голоса, все крысы теперь разбегутся!

— И от вида… и от зубов. Он сможет, по-моему, с двумя-тремя справится, как нечего делать!

Ната соскользнула с постели — я прикрыл глаза, не в силах видеть ее, почти обнаженного тела — и присела возле пса. Она обняла его за шею — было трогательно смотреть, как юная девушка, стоя на коленях, была даже ниже пса и при этом отважно прижимала к себе его громадную голову…

— Знаешь, — Ната задумчиво посмотрела на пса, всем своим существом выражая дружелюбие и преданность. — Он ведь не прост. Далеко, не прост.

— Не новость, — спокойно заметил я в ответ. — Это было видно и до его перерождения.

— А если он умнее нас?

— Не думаю, Наточка… Он, что бы там ни было — собака. И все. Умная, сообразительная… очень сообразительная. Но — собака.

— Но, почему-то, ты нашел живыми именно собак, а не умных, в гораздо большей степени, людей.

Я откинулся на постель.

— Ну вот. Говорили о собаке, а перешли…

— Дар, ты же сам начал!

— Я?

— Да, — она невинно пожала плечами. — И не делай вид, что я не права! Тебе просто нравится меня все время вызывать на спор!

— Ну… знаешь!

Наш разговор нарушил Угар. Он снова гулко рявкнул — по подвалу словно пронесся раскат грома!

— Пожалуй, придется его выпустить на улицу. А не то он нам здесь все разнесет вдребезги! Ну и глотка…

— Я сама! — Ната быстро поднялась и, набросив на себя одеяло, выскочила в лаз. Я остался лежать, ожидая их возвращения.

Она вернулась очень тихо — я не успел опомниться, как она мышкой проскочила в постель, и сразу прижалась ко мне, согреваясь после уличной прохлады. Все ее тело было холодным — она была почти раздета, ожидая, пока пес закончит свои дела…

— Дар…

— Ната!

Я прижал ее к себе. Маленькая, упругая грудь девушки уперлась в мою… Желание, сдерживаемое с трудом, едва не выплеснулось наружу. Я стиснул в руках хрупкое тело и, теряя голову, приблизил свои губы к губам девушки.

— Дар… Не надо, пожалуйста.

— Ната!

Мои руки легли на ее бедра. Сдерживаться уже не было никакой возможности.

Я больше не мог терпеть такую муку…

Ната резким движением ткнула меня, куда-то, в живот, потом в область груди

— у меня перехватило дыхание от жуткой боли! Я хватал губами воздух, а она, насупившись, сидела рядом, ожидая, пока я приду в себя.

— Прости. Ты меня вынудил так сделать.

— Уходи.

Я отвернул лицо к стене.

— Дар, я не хоте…

— Уходи!

Ната молча соскользнула и пропала в темноте. Раздался скрип в ее углу — она вернулась на свою половину…

Прошло несколько дней. Пес ничем не выказывал своей агрессивности — и я, постепенно, перестал ожидать скрытой угрозы в наш адрес. Напротив — он даже, как-то, остепенился, перестал носиться и убегать. Он стал больше слушать Нату — что раньше достигалось с большим трудом. Стал взрослее…

Ната не уставала восторгаться его способностями, расхваливая его при каждом удобном случае. Тот поздний вечер, завершившийся так нелепо, мы не упоминали. Я не хотел, стыдясь самого себя, и того, как ловко обездвижила меня молодая девчонка — а она… Она вела себя так, будто ничего и не было.

Мы уже давно перестали бояться нападения крыс — за все время, пока мы здесь находились, эти твари ни разу не нарушали границ города. Не считая той, жуткой, буро-коричневой бестии, которую убил щенок, иных хищников в нашем районе не водилось. Тем не менее, без оружия я из подвала никогда не выходил, принуждая и Нату следовать этому правилу.

Я решил провести ее к развалинам банка. Показать то, что хранилось среди упавших стен. Мне была интересна ее реакция на несметные — по недавним временам — сокровища. Но она, на удивление спокойно, восприняла информацию о хранилище — лишь ее сузившиеся глаза выдавали, что она не так уж и равнодушна… Выждав паузу, я спросил:

— Тебе это не интересно?

— Отчего ж. Давай, сходим. Но, если ты хотел меня этим ошеломить — не получиться. Что сейчас значат деньги?

Она пожала плечами и вернулась к своей работе. Я решил сделать из очага что-то, вроде печи — чтобы иметь возможность более экономно расходовать дрова, а заодно не греть постоянно воду. Ната мне помогала — я клал кирпичи, вынимая их из формочек, которые сбил из досок. А девушка в эти формы накладывала глину, перемешанную с пеплом — при высыхании получалась почти каменная смесь. Вот и сейчас, у нее были измазаны обе руки. К работе привлекли даже пса — он топтался по вязкой глине своими широкими лапами.

Вес у Угара был, пожалуй, намного больше, чем у Наты. Он, вообще, рос не по дням, а по часам. У него расширилась грудная клетка, окрепли и без того мощные мышцы, а шерсть стала свисать до самого пола. С такой шубой можно было не бояться даже самого лютого мороза, и мы, не без оснований, стали бояться, что они могут вернуться. Не зря же она у него так выросла!

Природа не могла напрасно его так наградить… но наши опасения не подтверждались. Зима уходила, отдавая свое место прочно воцаряющемуся теплу. Похоже, что перерождение ему даже понравилось. Если в первые дни он еще путался в собственных лапах, то скоро привык к ним, и очень быстро понял всю выгоду, которую они ему принесли. Ходить и прыгать по острым граням, на них было очень легко — мягкие подушечки предохраняли от порезов и обеспечивали бесшумность передвижения. Ну а острые когти позволяли взобраться в такие места, куда он, будучи обычным псом, вряд ли смог бы попасть. Не скрою, я с замиранием сердца следил за щенком, все время думая о том, что это может произойти и с нами. Ната, понимающая мои опасения, заметила, что кое в чем, я тоже не остался прежним. В первую очередь, это были мои волосы. Она помалкивала до поры, предпочитая относить их цвет за естественный — в смысле, окрашенный. Но, не желая мне досаждать расспросами, относительно такой странной окраски, ни о чем не спрашивала.

Теперь же, видя, что никакое мытье не возвращает им их истинный оттенок, она не удержалась…

— Откуда это у тебя?

Я объяснил — насколько смог. Ната, подумав, сделала вывод — я тоже подвергся перерождению. Это полностью соответствовало тому, что со мной было… и она вопросительно уставилась на меня своими темными глазами.

Пришлось посвятить ее во все то, что я испытал, вначале, когда выполз из подземелья… Реакции не последовало — Ната лишь закусила губу и больше не возвращалась к этой теме. Я решил, что она просто испугалась…

Мы с девушкой оказались, в общем-то, неплохими строителями. Печь получалась на славу. Если и не так, как у специалистов, то не намного хуже. То, что от нее требовалось, она исполняла хорошо. Я хотел найти подходящий бак и установить его на печке — чтобы не ставить на огонь ведра всякий раз, когда нам нужна горячая вода. Даже мытье нашей нехитрой посуды, и то надоедало — если мыть ее холодной водой. Что упоминать о том, что моющих средств, для этого, у нас просто не было — не тратить же драгоценный шампунь или мыло!

Ната снова спала у себя. Те две ночи, которые она провела на моей стороне, остались в прошлом. Они испытали меня на прочность и основательно подпортили нервы. Теперь я старался обращать на нее внимания не больше, чем просто на товарища по несчастью — не более того. Это было нелегко…

Покончив со строительством, мы, наконец, выбрались на прогулку — теперь эти походы по руинам не казались слишком сложным делом. Мы выбрали погожий день, подперли вход в подвал валуном и пошли. Впереди перескакивал по плитам, припорошенным пеплом, Угар, за ним, как обычно — Ната, несшая мешок с провизией и мотком веревки, замыкал шествие я, с луком в руках. Мы были в дороге уже несколько часов, отойдя от подвала примерно на десяток километров. Или слежавшаяся со временем земля, куда перестала проваливаться нога, или привычка — но теперь мы передвигались по руинам гораздо быстрее, чем в первые дни. Ничто не указывало на то, что могут возникнуть какие-то трудности.

Я замешкался, рассматривая кусок железной трубы, прикидывая — смогу ли его выдрать и унести на обратной дороге в подвал, чтобы потом использовать для своих целей. Мне хотелось изготовить настоящие наконечники — для этого требовалось отлить их из железа. Я попробовал потянуть за конец, поднатужился и, ничем не нарушаемую тишину, прорезал резкий лай пса!

Знакомое ощущение прокатилось по жилам — я бросил трубу и выпрямился, сразу достав из колчана две стрелы. Ната остановилась и повернулась ко мне, не догадываясь, откуда ждать опасности. Угар сорвался с места и в два прыжка встал перед ней. Он оскалил клыки, шерсть его поднялась дыбом — он стал очень похож на разъяренного медведя! На его повторный лай и последовавшее затем рычание, раздался злобный ответ, прозвучавший откуда-то сверху… шипение, а потом резкий и короткий рев.

— Рряу?

Ни крысы, ни вороны таких звуков не издавали. Мы поняли это сразу и прислонились спина к спине. Я уже не сомневался — на нас собирались напасть!

— Гау! Га-а… — могучий голос Угара перекрыл это шипение. Пес крутанулся на месте и уставился на Нату. Мы похолодели — он выглядел настолько страшно, что у нас мурашки пошли по коже… Это был уже не пес — само исчадие ненависти и злобы стояло перед нами. Взгляд Угара был устремлен куда-то, сквозь нас… Ната быстро повернулась.

— Дар! — она вскрикнула в испуге.

Я развернулся на носочках, вскидывая лук перед собой… Прямо перед нами, только выше — на самой кромке, торчком стоявшей стены — сидел, ощерившись, огромный кот. Собственно, кошачьего, в нем было столько же, сколько оставалось собачьего в Угаре. Он достигал таких же размеров, что и наша собака, отличаясь разве что еще более длинными, саблевидными клыками и невероятной ненавистью в желтых глазах, устремленных прямо на нас. Уши зверя были плотно прижаты, хвост нервно колотил по бетону, сбрасывая вниз каменные крошки и ссохшийся пепел. Он прижался к плите, собираясь прыгнуть вниз…

Ната оступившись, дернула меня за рукав — стрела, нацеленная в голову зверя, просвистела мимо него, ударившись наконечником о плиту и, расколовшись на несколько частей, упала вниз. Больше мы ничего не успели сделать — зверь прыгнул! И сразу, отбросив в толчке и меня и Нату, Угар вырвался вперед. Два тела сплелись в беспощадной и яростной схватке. Мы сразу поняли, что перевес в силе и ловкости не у нашей собаки — кот или кошка — превосходил его по всем показателям. Но Угар защищал нас… Во все стороны летели клочья шерсти, из сцепившегося клубка вырывалось рычание и злобный рев. Стремительный хищник уворачивался от клыков и ударов Угара, успевая при этом нещадно рвать его своими лапами и зубами. Бывший щенок дрался самозабвенно, и не менее жестоко, не обращая внимания на укусы противника, стараясь ухватить его за горло. Это удавалось и самому коту — но густая и длинная шерсть собаки мешала ему сжать смертельные объятия своей пасти на шее Угара. Кровь брызгами летела от сцепившихся зверей, оставаясь пятнами на земле и на отвесно стоящей плите, с которой спрыгнул этот хищник. В какой-то момент, кот, вырвавшись из клубка, резко подпрыгнул вверх. Угар рванулся на месте, потеряв его на секунду из виду, а зверь, всеми четырьмя лапами, уже опускался ему на спину. Положение собаки стало очень сложным — кот мог рвать его, оставаясь неуязвимым для клыков Угара. Пес повалился на бок, стремясь сбросить врага со своей спины

— и еще больше усугубил свое положение, подставив незащищенный живот.

Громадная тварь не замедлила этим воспользоваться — и жалобный визг Угара пронесся по окрестностям. Она вспорола ему шкуру и мясо, как ножами, и тут же слетела с пса — моя стрела впилась в бок хищнику. Вторая вонзилась в землю перед его мордой — кот оказалась на редкость живучим и прыгучим, успев увернуться, казалось, от неминуемой гибели. Третья и вовсе пролетела впустую — кот перемахнул через плиту в одном прыжке, оставив лежавшего пса и нас, ошалевших от такой скорости и силы этого переродившегося зверя.

Мы бросились к Угару. Пес лежал на боку и тяжело дышал. Кровь быстро вытекала из его многочисленных ран — кошка изорвала его очень серьезно… Я оставил возле него рыдающую Нату, а сам взобрался на ту же плиту посмотреть, куда могла исчезнуть эта серо-коричневая бестия. Сверху я ничего не видел — она, либо успела смыться, либо затаилась, где ни будь, выжидая, пока пойдут по ее следам. Оставлять такого врага поблизости было неблагоразумно. Я спрыгнул с плиты и по следам, оставленным кошкой, отправился в разведку. Я не надеялся на лук — он годился для дальнего боя, а при резком появлении хищника, мог оказаться даже лишним. С мечом в руках, я обыскал все, на расстоянии не менее пятидесяти метров — кошка пропала, словно ее и не было. На месте схватки оставалась безоружная Ната и раненый пес — нужно было возвращаться к ним.

Угар закрыл глаза — он даже не скулил. Ната, сжавшись, с заплаканными глазами, сидела возле него на коленях.

— Он еще живой?

— Да. Но…

— Тогда — без но. Мы отнесем его домой и там вылечим. И держи себя в руках! Если ты мне не станешь помогать — мы можем не успеть!

— Это я тебе помешала…

— Все? Тогда утри сопли и вставай! Раньше нужно было соображать! И… не плачь, Ната. Мне нужна твоя помощь — я один не справлюсь.

Слезы у нее высохли практически мгновенно. Она поднялась и, утерев лицо, произнесла:

— Я дура. Что надо делать?

— Возьми мой лук. И колчан — мне теперь не с руки его нести. Ступай впереди нас на интервал, шагов в десять, не больше и не меньше. Следи по сторонам и стреляй, если увидишь что-то подозрительное! Только не в нашу сторону… Я понесу Угара.

— Но он же такой тяжелый!

— Носилок не предусмотрел. Вдвоем будет неудобно. И — кто-то должен встретить эту пантеру, если ей вздумается вернуться и продолжить…

Она взяла в руки оружие и с испугом сказала:

— Но я не смогу…

— Сможешь. Все, Ната, хватит. Ты падала в обморок, когда мы убегали от нелюдя, ты теряла голову при затмении. Но ты также сумела выжить — совершенно одна, и никакие страхи не смогли с тобой справиться. Ты еще не знаешь своих сил — или не веришь в них. Пришло время доказать себе самой, что ты способна не только плакать… но и убивать, если понадобиться. Бери лук! Теперь ты не девушка — ты воин! И твоя задача — охранять нас с Угаром от неожиданного нападения! Вперед!

Она поднял мешок, забросила его на спину и ухватилась за середину лука.

— Тетиву не держи все время натянутой — она так ослабнет. Да и долго ты ее не удержишь. Неси стрелу в той же руке, что и лук — так будет быстрее изготовиться для стрельбы. Пошли!

Я быстро осмотрел пса — перевязывать его сейчас было нечем. Следовало, взять собаку так, чтобы причинить ей, как можно меньше страданий. Нести

Угара было все же легче, чем ту же Нату — я мог забросить его на спину, ухватив за передние и задние лапы. Кровь из ран, оставленных кошкой, заливала мне воротник и шею… Он иногда вздрагивал — мне приходилось совершать вынужденные прыжки, или слишком быстро идти. Я торопился — такое с нами было впервые. Никто и никогда еще не пытался напасть на нас на нашей собственной территории — не считая давно не появляющихся воронов.

Если эта тварь здесь не одна — последствия второй такой схватки могут быть самые плачевные… Вся моя уверенность, в том, что кроме нас, в городе больше никого нет, моментально пропала. Более того — я убедился, что не одни только крысы, но и их злейшие враги, тоже оказались способны выжить в этих условиях — и так же измениться, создав тем самым для нас смертельную угрозу… И наше счастье, что, в отличие от первых, последние не живут стаями! Впрочем, окажись такое — это не могло стать удивительным, в этом новом, и таком странном, мире.

Ната преобразилась — вся ее женственность исчезла, уступив место полной сосредоточенности и вниманию. Она охраняла нас до самого подвала и вошла в лаз последней, пропустив меня с псом на плечах.

Мы положили его прямо на стол. Ната приготовила воду, развела в ней раствор марганцовки и промыла все раны, оставленные когтями и зубами кошки, на теле Угара. Самое тяжелое ранение оказалось на животе — там лапа монстра прошлась как бритвой, располосовав всю грудную клетку несчастного пса. Когти лишь немного не достали до ребер — но такого проникновения было более чем достаточно. Я зашил все края ран, а потом обработал их марганцовкой еще раз. Шерсть мы состригли, чтобы волосы, попадая в рану, не раздражали ее. Какие-то мази и инъекции на этот случай в аптечке были — другое дело, что я уже основательно подзабыл, какие именно нужно использовать. Мой небогатый опыт спасателя почти не имел практики использования подобных препаратов — только теория. Но зато, это знала

Ната. Она быстро пересмотрела все содержимое, выбрав пару шприцов и отобрав несколько ампул, велела мне достать бутылку крепкого виски.

— Зачем?

— Обработать шприц.

— У меня есть спирт…

Ната вколола содержимое ампул псу и устало присела возле Угара на табурет.

Всю ночь и весь последующий день, он боролся за свою жизнь. Он лежал на подстилке, на которую мы положили еще несколько одеял, то хрипел, то, наоборот, затихал, и мы испуганно вскидывались, боясь, что его дыхание остановилось. Мы не спали — сидели молча рядом, обнявшись… Через силу, я заставил Нату хоть немного поесть. Но и сам, едва смог проглотить кусок — ничего не лезло в горло. Я и сам не представлял, как нам стал дорог этот неуклюжий, ставший таким большим, щенок… Ната сварила бульон и, намочив в нем лепешку, поднесла ее к сухому носу собаки — любимое лакомство Угара.

Он не реагировал — а ведь ради такого угощения, пса можно было заставить сделать все, что угодно. К концу третьего дня Угар вытянулся, судорога прошла по всему его телу — и он жалобно взвыл. Мы, задремавшие было, сразу проснулись. Пес лежал с открытыми глазами — в них была одна сплошная мука…

— Он умирает?

Я не знал, что ответить. Ната опустила голову…

— Он борется, Ната. Он сильный и крепкий пес. И… я зря подозревал его. Он выполнил свой долг до конца. Изменившись внешне, Угар остался прежним — преданным и верным другом. И он защитил нас, Ната — своей жизнью.

Ната упала на колени перед собакой:

— Угар! Не умирай! Угарушка…

Тот чуть высунул язык и коснулся руки девушки — очень слабо… Ната часто- часто заморгала — слезы стали стекать по ее лицу.

— Угар…

Я обнял Нату и спрятал ее голову на своей груди — мы больше ничего уже не могли сделать. Ната так и уснула, а я остался сидеть возле подстилки, с тревогой ожидая, когда раздастся последний вздох нашей собаки…

А утром наступил перелом! Он, до того, лежавший недвижимо, с шумом выдохнул и заскулил — точь-в-точь, как тогда, когда я впервые его увидел и в первый раз схватил за загривок, в полуразрушенном доме на территории речного порта.

— Ната! Ната! Угар пришел в себя!

Она моментально проснулась и протерла красные глаза.

— Угар! Песик наш!

А «песик», слабо вильнув хвостом, стал лакать предложенную ему воду — и выпил ее, чуть ли не с полведра за раз. А потом снова уснул — на этот раз уже спокойно и глубоко. И, когда проснулся сразу заявил о своем желании, во-первых — выбраться наружу — справить естественные надобности, а во-вторых — поесть. Угар весь пошатывался, и мне пришлось его поддерживать, чтобы он не свалился. Вернувшись в подвал, я подвел его к приготовленной миске — Ната расстаралась! Стоило ли говорить, сколько всего вкусного она туда положила! Мне пришлось даже отогнать его прочь — иначе бы он, выжив от ран, рисковал умереть от обжорства. С этого момента он резко пошел на поправку. Я постоянно осматривал его раны — они заживали на нем, как на «собаке». Только оставшиеся рубцы, скрытые густой отросшей шерстью, указывали на то, что пришлось вынести псу. Мы отсиживались в подвале — я ждал окончательного восстановления всех сил Угара. Мне хотелось найти и уничтожить опасного соседа, появившегося среди развалин.

Я не мог допустить того, что в них живет кто-то, способный убить любого из нас. Ната не разделяла моего убеждения — ей казалось, что этот кот — случайный гость в городе. Ему нечем было питаться, и лишь потому он рискнул напасть на нас. Это был вопрос спорный, и разрешить его можно было только одним — глубокой разведкой всех руин. Но, среди множества холмов и взгорок, среди расщелин и нор, появившихся в городе после катастрофы, спрятаться могла не то что громадная кошка, но и целое полчище, таких же…

Мы с Натой, вновь и вновь, переживали случившееся. Все это было настолько неожиданно — мы привыкли к сознанию собственной безопасности слишком сильно. Мир опять стал иным. Нам пришлось признать, что давно изученная и внешне не опасная часть нашего города вовсе не так уж и безобидна.

Теперь Ната не уклонялась от обучения стрельбе. И, хотя у нее это получалось не очень хорошо, она упорно тренировалась. Сравниться со мной она не могла — сказывался мой опыт детства и постоянные тренировки этих месяцев. Только на первый взгляд, могло показаться, что владение луком и стрелами просто — на самом деле, это оказалось очень сложной наукой, граничащей, почти что, с искусством. Видимо, у меня был врожденный дар к этому оружию. Конечно, нам обоим было далеко до настоящих мастеров — но сами себе мы казались хорошими стрелками.

Озаботившись проблемами безопасности, я долго ломал голову, над созданием надежной защиты для нас самих — вроде жилетов, которые не смог бы прокусить даже такой зверь. Для этого требовались стальные кольца — если делать кольчугу, или пластинки — если сооружать что-то, вроде панциря. Все окончилось только ошейником для пса — ни мне, ни Нате таскать громоздкие и тяжелые колеты было неудобно. В итоге, я их разобрал, решив, что лучше иметь возможность свободно двигаться. Новый ошейник псу не нравился — он пытался его содрать, и жалобно подвывал, прося снять с него эту непонятную кожаную упряжь. Я был неумолим — ошейник обеспечивал ему жизнь — если кто ни будь вновь попытается ухватить его за горло.

Нас стал волновать вопрос — есть ли в городе, еще кто-то, кроме так некстати подвернувшейся кошки? Уцелеть могла не только она — но и другие, не менее опасные звери! На территории города были парки, водоемы — в них могли сохраниться такие твари, встреча с которыми никак не могла оказаться желанной… Кое-где, в лесопарках, возле городской черты, раньше водились зайцы, лоси и кабаны. Ната, услышав про кабанов, испуганно вздрогнула:

— Ты хоть представляешь себе, во что он мог превратиться?

— Надеюсь, не в слона. Но, если… да, такого стрелой не возьмешь.

— А этот… заповедник — он далеко от нас?

Я задумался, припоминая.

— Не то, что бы очень. Но и не близко. В предгорье. Достаточно далеко от города, так что не волнуйся.

Ната облегченно выдохнула.

— Хорошо, хоть так… Зато есть крысы. Почему их так мало?

— Мало? Одна пара крыс способна за год произвести потомства, до тысячи себе подобных! Вместе со своими питомцами, разумеется. Самка рожает около дюжины крысят за раз — а те способны к размножению через месяц, по-моему…

— Тогда их должны быть толпы!

— Да. То есть, нет. Природа не так глупа, как кажется. Пока они были маленькие — куда ни шло. Но, таких размеров — вряд ли. Иначе бы весь тот берег уже был бы покрыт их массами. А этого, как видишь, не наблюдается.

— А кабаны не умеют лазать по развалинам?

— Нет. Кабаны живут в лесу — что им делать здесь? Кошка могла забрести по следам зверьков, которых ловит Угар. Кабан же, сдохнет с голоду — вот и все.

— Она пришла оттуда, Дар, из тех мест, куда ты хочешь попасть. С той стороны скал. Ну, подумай сам, где бы она была до сих пор?

— А зачем ей оттуда приходить? Если там есть добыча — никакого резона покидать ту местность. Если нет… это еще хуже, чем я себе представлял.

— Успокоил…

Ната иронично посмотрела на меня и добавила:

— Не расстраивайся. Поживем — увидим.

Совместная забота о щенке, переживания и общие трудности — мы становились все ближе. Прошло совсем немного времени, после того, как девушка впервые появилась в подвале — а казалось, что мы знаем друг друга уже очень давно.

Она понимала меня с полуслова, порой, и вовсе без них. Ната занималась ведением нашего хозяйства — а я переключился на чисто мужские обязанности, украдкой посматривая, как она готовит или убирает комнаты. Совсем юная — но настолько умная и все понимающая, что это сильно не вязалось с ее возрастом… Было что-то, что делало ее непохожей на своих сверстниц. И это было не связано с тем, что она перенесла в эти дни. По обрывкам фраз, по случайным словам, я догадывался, что она хранит что-то в себе, желая сохранить это в полной тайне от всего мира — в данном случае, от меня. Как бы то ни было, она тоже радовалась тому, что живет вместе со мной. И я радовался. Ночлежка, каковой был подвал, стал настоящим домом. Она внесла и теплоту, и уют — так, словно была не подростком, а взрослой женщиной. И я ловил себя, что все меньше вижу ее ребенком, предпочитая думать о Нате совсем в ином ракурсе…

А она, словно не замечая моих оговорок и взглядов, воспринимала все, как есть — вроде вовсе не считая меня мужчиной. Меня это и раздражало и опускало с небес на землю — девушка оказывалась мудрее меня…

Угар поправлялся и требовал все больше и больше еды. Я тихо ужасался, наблюдая, как быстро с его помощью тают наши запасы. На такой аппетит, при подсчитывании продуктов, я как-то не рассчитывал. Но псу все время хотелось есть — это обуславливалось его ростом. Он матерел на глазах, превращаясь из бывшего щенка в могучего зверя. Временами, мы потешались, видя, как по бетонному полу подвала бочком переваливается этакий самоходящий, меховой коврик… — Угар заново учился ходить.

Съедая свою порцию, он недовольно порыкивал и предано смотрел Нате в глаза, требуя добавки. Способ действовал безукоризненно — она откладывала ему в миску, что ни будь, из своей тарелки. Мои протесты помогали мало, и только решительный окрик на обнаглевшего пса, заставлял его убраться на подстилку. Впрочем, теперь он в ней и не нуждался — с такой шерстью можно было спать даже на снегу.

Из подвала мы вышли — долго сидеть взаперти таким неутомимым натурам, как я и пес, было невмоготу. Ната тоже не любила подолгу оставаться одна, возле очага — и мы втроем, устремлялись в очередной поход. Ната опасалась, что кошка — слишком живая, по общему мнению — где ни будь, может нас подстеречь. Но я даже желал этой встречи, рассчитывая поквитаться с хищником, за полученные Угаром раны. Против была только Ната — она боялась за нас. Услышав мое категоричное — Нет — ей пришлось промолчать. Мы прошли туда, где подверглись нападению. Угар, узнав его, сразу глухо заворчал.

Ничего не напоминало о битве — дожди смыли все следы. Я взобрался на холм, оставив возле Наты Угара, и осмотрелся. Кошка могла подкрасться отовсюду — при изрытой и изувеченной местности, это было несложно.

— Пойдем.

— Куда?

— Искать ее бессмысленно. Она сама нас найдет… если захочет.

Ната повела плечами.

— Как скажешь. Ты обещал мне, если помниться, показать банк?

Я кивнул.

… Ната держала в руках несколько купюр и что-то шептала побледневшими губами. Она не впала шок, не стала кричать от восторга — она, так же, как и я, прекрасно понимала никчемную ценность этих бумаг. И они не произвели на нее особого впечатления. Тут дело было в другом…

— Всегда этого хотелось — Она тихо произнесла, не смотря на меня — И всегда я знала, что так не бывает. И вдруг… вот оно. То, что могло бы изменить всю мою жизнь.

— А могло ли?

— Могло.

Она упрямо качнула головой.

— Мы не в раю жили, Дар. Без этих проклятых бумажек, ты не мог чувствовать себя полноценным человеком. Делать, что хочешь, жить, как хочешь. И… ты бы не был здесь, если бы не искал их, когда все случилось.

— Наверное. Был бы в другом месте — тратил деньги.

— Вот именно! Тратил — а не зарабатывал! И не ломал себе голову над тем, как это сделать! И никому, на всем свете, не был бы должен…

Я прислушался к последней фразе — она прозвучала не случайно. Ната нахмурилась и скривила лицо…

— А ты… много была должна?

— Много. Свою свободу. За нее, оказывается, тоже нужно было платить.

— Кому?

Ната стиснула губы.

— Тем, кто смог ее отобрать. Я не хочу говорить об этом. Пошли отсюда. Мне противно здесь находиться. Вроде, это всего лишь деньги — а мне кажется, что все они пропитаны человеческой кровью…

Я кивнул. Находиться в этом полуразрушенном храме денег и мне не доставляло особого удовольствия. Здесь все угнетало. На выходе Ната обернулась и сделала несколько шагов назад.

— Куда ты?

— Я хочу все поджечь!

— Но, Ната…

— Уступи мне, Дар! Я хочу отомстить! За все! За себя, за то, что со мной… И за тебя — в том числе.

Я промолчал. Не все ли равно, что случиться с этими мешками, содержимое которых уже никого не сможет сделать счастливым? Столб густого, черного дыма, вознесся у нас за спиной. Слышался треск — мешки хранились на деревянных стеллажах, и они тоже горели. Я пожалел — доски могли бы пригодится в подвале. Всю дорогу Ната была задумчива и молчалива, и, только когда мы добрались до ручья, от которого рукой было подать до подвала, она сказала, словно извиняясь:

— Я психопатка, да? Но мне всегда этого хотелось — даже когда от них зависело, жить мне или нет.

— И такое бывало?

— Да. По-всякому… Я расскажу тебе, потом, как ни будь. Только не сейчас, ладно? Не заставляй меня, Дар…

Я не стал настаивать… Ната ведь не знала, что некоторое время тому назад, я и сам хотел спалить все содержимое этого хранилища. И лишь нежелание заняться этим всерьез, уберегло то, что догорало в мешках и на полу от огня, разведенного рукой девушки.

Кроме сооружения печи, мне пришло в голову сложить теперь что-то, вроде бани. Две стены уже были — если освободить угол в одной из секций.

Оставалось сложить еще пару, вывести слив, продумать, как нагреть само помещение — и баня готова. Пропарить тело после походов — что могло быть лучше? Ната не отказывалась, став помогать мне по мере своих сил. Когда все было готово, она вызвалась испытать баню первой — на правах, так сказать, первой помощницы. Мне пришлось уступить. Кроме того, в этот день у нее было, почему-то, особенно хмурое настроение, и я подумал, что парилка сможет ее немного отвлечь. Я только вздохнул, провожая ее, идущую в одном лишь коротком отрезе ткани — наподобие индийского сари. Даже сквозь него было видно, как она хороша…

Ната вышла распаренной и с румянцем на лице.

— Это так здорово! Иди, пока горячо!

— Понравилось?

— Не то слово!

Я больше не расспрашивал — следовало спешить, чтобы не упускать жар.

Нельзя же было постоянно греть воду, в той сложной системе глиняных труб, которые, я установил для подогрева этой бани. Парная вышла на славу. Один недостаток — слишком темно. Но это уже было не в наших силах — светильники не могли гореть при такой температуре, им не хватало кислорода. Таким обновленным и свежим, я давно себя не чувствовал. Получился настоящий праздник — и его следовало отметить. Ната выбрала к моему возвращению апельсиновый сок — самый любимый, по ее мнению. Она налила его в кружки и ждала, пока я усядусь за стол.

— Ты бы предпочел пиво, да?

— Обойдусь, — буркнул я. — Сок, так сок. Даже полезнее.

— Я бы налила. Но пива нет, ты же знаешь. А что-то, покрепче, после бани — не стоит. Вредно.

— Да ладно… — я отмахнулся. — Не нужно ничего. Пусть будет сок.

Мы смаковали напиток, потихоньку подливая в кружки содержимое банки. Ната закинув ногу на ногу, потягивала сок из трубочки. Я украдкой бросал взгляды на ее обнаженные ноги…

— Ты бабник?

— Что? — от неожиданности я даже поперхнулся.

— Ты, наверное, любишь девочек, да?

Я поставил кружку на стол. Ната смешливо добавила:

— Любишь, любишь… Я же вижу!

Я встал и сделал попытку выйти — говорить с ней на эту тему у меня не было ни малейшего желания. Но девушка сразу вскочила и просительно произнесла, преграждая мне дорогу:

— Ну, извини… Извини, честное слово. Я же не знала, что ты такой обидчивый.

— Ната. Давай условимся… на будущее. Не надо меня провоцировать.

— Иначе?

— Иначе… иначе ничего.

Она перестала улыбаться и уже серьезно сказала:

— Я тоже не слепая, Дар.

— Раз не слепая — то перестань.

Девушка тряхнула мокрыми волосами и вдруг, неожиданным и резким движением, сбросила ткань, покрывающую ее тело. Больше на ней не было ничего…

— Ты ведь не успокоишься, да? Ну, так бери… Если так сильно хочется.

Я застыл как изваяние, не в силах отвести глаз от манящего меня тела…

— Что же ты? Само в руки идет!

В глазах Наты уже не было ни юмора, ни веселья — одна только тоска… Я, нечеловеческим усилием, заставил себя отвернутся, и молча вышел из подвала.

— Дурак! Я больше никогда не стану тебе себя предлагать! Дурак!

… Снаружи начинался ливень — один из тех, которые срывались внезапно и превращали все вокруг в затопленное болото на несколько часов. Засверкали молнии — не серебристо-белые, какие мы привыкли видеть, а желтовато-красные — что было особенно красиво. В подвал вода не попадала — он находился на возвышении и дождь не мог залить его своими струями.

Запахло раскаленным металлом — видимо, молния попала куда-то, поблизости.

… Она тронула меня за плечо и глухо промолвила:

— Почему ты ушел?

— Я не собака. Мне не надо бросать кости.

— Я — кость?

— Ты так себя повела… что уж лучше бы кость.

— А ты… Ты!

Ната ударила меня по спине кулачком и уткнулась лицом меж моих лопаток.

Она не давала мне повернуться, сквозь всхлипывания, выговаривая:

— Мужик. Просто, мужик — как и все… И тебе — как всем, надо только одно.

Трахаться. Навалиться на женщину и воткнуть в нее свой… Неужели без этого жить нельзя?

— Ната?.. — я ошалело смотрел на девушку, не веря своим ушам.

— Молчи… Ты же хотел знать? Вот и знай! Нет, не надо тебе ничего знать.

Не трогай меня! И…

Она быстро развернулась и, не договорив, ушла.

… Что-то менялось. Это витало в воздухе — неуловимо и незримо для наших глаз. И все же — что-то происходило. Ни я, ни Ната не могли понять, в чем дело — словно, кто-то, неведомый, подталкивал нас к выходу из подвала, принуждая часами сидеть на вершине холма и ждать… Вроде бы, все было как всегда: так же нависали над головами грязно-серые или буро-коричневые облака, так же налетал порывистый ветер, лил дождь…

С нами восседал и Угар — он стал еще крупнее и сильнее. Еды мы не жалели — ограничивать рост бывшего щенка не следовало. Слишком многое зависело от того, каким он будет, на возможный случай, когда от него потребуется вся его сила и мощь. Окрепла и Ната — следы ее болезни сошли полностью. Теперь она была в состоянии даже натянуть мой лук — и без промаха выпустить несколько стрел. Кроме того, я изготовил для нее маленькое копье — полегче, чем мое собственное, но не менее острое и крепкое. Направленное умелой рукой, оно могло пробить крупную кошку насквозь.

О том, что меж нами случилось, мы предпочитали не упоминать. Ната замкнулась в себе, и теперь наше общение часто сводилось, к ничего не значащим, общим фразам. Это было тяжело… Я пытался несколько раз подступиться к девушке, желая сгладить охлаждение, но она пресекала все мои попытки к сближению.

— Ты чувствуешь?

Я с радостью подхватил предложенный вопрос.

— Да! А ты, тоже?

Ната удивленно посмотрела на меня.

— Да. Неприятное, что-то…

Она поежилась, и я укрыл ее припасенным заранее одеялом. Она благодарно кивнула и подсела поближе — чтобы я тоже мог укрыться. Я опять ощутил прикосновение ее юного жаркого тела, и снова предательский жар начал подкатывать к моим измученным членам…

— Ты весь дрожишь! Тебе холодно?

— Ннет… Все нормально.

— Укройся получше.

Искус был слишком велик. Но, помня, к чему уже привело, один раз слишком близкое соседство, я остался на месте. Получать тычок в бок, или укоризненный взгляд, мне совершенно не хотелось…

— Не бойся… Я не укушу.

— Я не боюсь.

— Тогда обними меня… как раньше.

Ната сама прижалась ко мне. Ее голова спряталась на моей груди и я почувствовал, как на мою кожу стали капать горячие слезы…

— Что ты? Ната?

— Молчи… Мне плохо, Дар. Так плохо… Только не пользуйся этим…

— С чего ты…

Она зажала мне рот ладошкой и тоскливо продолжила, глядя, куда-то в сторону:

— Ты прости меня… если сможешь. Я не наивная девочка. Давно уже… не девочка. Но не требуй, не проси от меня того… чтобы я… Я не могу.

Просто не могу.

У меня неожиданно вырвалось:

— Кто ж тебя так обидел, солнышко мое?

Ната даже не удивилась… Она только прижалась ко мне и совсем уж, по-детски, не отвечая, разрыдалась, всхлипывая и шмыгая носом. Я растерялся — она уже не раз вела себя необычно, но так? Девушку стала бить крупная дрожь — это мог быть еще один приступ, и его следовало остановить, как можно скорее.

— Ната! Наточка! Родная моя! Не бойся ничего! Я с тобой! Ната!

Истерики не последовало — она только сотрясалась от рыданий, оставаясь на моей груди и не делая попытки убежать…

Я дождался пока у нее просохнут слезы и тихо произнес:

— Давай, по-прежнему… Ната. Я попробую.

— Давай. Но ты не сможешь…

Я вздохнул, понимая, как она права…

— Смогу. Если ничего другого не остается.

Теперь уже вздохнула Ната. Она обвила мою шею руками и замолчала — слова нам не требовались…

— Запах такой резкий…

— Это озон. Он как бы обжигает легкие. Так всегда, после дождя. Замечаешь, воздух стал чище, по-моему?

— Да. И Угар, тоже, не такой.

— Щенок?

Я посмотрел на пса. Он безмятежно выкусывал что-то из своего хвоста и спокойно ожидал, пока мы насидимся на вершине, чтобы вместе с нами или спуститься, или пойти, куда ни будь.

— А ты не замечаешь? У него такие черточки в глазах появились…

— Да? Нет, не вижу… Угар!

Пес послушно повернул ко мне свою голову. Он несколько секунд рассматривал наши лица и, повернувшись, вернулся к прерванному занятию.

— Да нет, вроде, никаких черточек.

— Я ошиблась, наверное. В подвале, при светильниках, все меняет свои очертания.

Она вздохнула и прижалась ко мне покрепче — на вершине дул довольно холодный ветер. Я был только рад ему — он вернул мне возможность снова обнять это родное создание… настолько уже родное, что я не мог представить, как мог раньше жить, не зная, что на свете есть Ната..

— Дар… Я прошу у тебя прощения.

— Это ты меня прости…

Вместо ответа девушка приподнялась и прижалась к моим губам. Это было так неожиданно… и так сладко, что у меня помутилось в глазах. Она сразу вырвалась из моих рук и легко сбежала вниз.

— Догоняй!

Я вскочил. Угар тоже поднялся, заинтересованный происходящим.

— Догоняй!

Девушка задорно смотрела на меня снизу. Я поправил перевязь — бегать с оружием было несподручно. Внезапно Угар, сморщив нос, повернулся в сторону юга и залаял. Я насторожился — он не подавал на улице голос без особой на то надобности.

— Что там?

Ната уже взбиралась назад, поняв, что сейчас не до шуток.

— Угар что-то почуял…

— Опасность?

— Нет. Не думаю. Я бы тоже… уловил. Что-то иное — может — запахи.

Ната, подумав, произнесла:

— Ты же хотел туда сходить… Как?

Я оценивающе окинул ее с ног до головы.

— А ты сможешь? Это далеко.

Ната тряхнула копной своих отросших волос, рассыпав их по плечам.

— Смогу.

— Хорошо. Тогда — утром выходим. Направимся в степи — там мы были с

Угаром. Но, на этот раз, возьмем сразу восточнее, чтобы посмотреть, как там дальше.

Ната показала глазами на Угара. Я кивнул:

— Да. Мы можем там встретить немало… интересного.

— Интересного?

— Степи — не город. Если наступила календарная весна — то там уже вовсю все должно вылазить из земли. Растения… А значит — появятся и те, кто ими питается. Ну и…

— Те, кто ест первых?

— Да. Но, теперь, с нами Угар — он предупредит о появлении хищников!

Ната с сомнением посмотрела на пса.

— Он не предупредил о большой кошке!

— Зато предотвратил ее нападение. Нет, Ната, в степи все открыто, и подобраться незаметно, гораздо сложнее. Хотя и там тоже хватает буераков и оврагов, где можно спрятаться. А мне очень хочется, все же, посмотреть, что там, за скалами…

Она задумчиво прикусила губу.

— За ними — горы. Если их не снесло во время землетрясения, что вряд ли — то мы их увидим.

— Ты уверена?

— Я родилась в этом городе и прожила всю свою жизнь, Дар. И мне приходилось иногда туда выезжать. С родителями… До гор далековато. Мне так показалось. Правда — я была еще маленькой.

— Сколько тебе было?

Ната досадливо отмахнулась:

— Это было в другой жизни, Дар…

— И все же?

— Лет семь… Или восемь.

— И ты запомнила?

— Да. У меня очень хорошая память. От границы города до гор, не меньше ста километров.

— Солидно… Это подтверждает мое собственное мнение.

… Мы представляли собой внушительный по вооружению отряд. У обоих луки, за плечами колчаны, полные тяжелых стрел, копья — я настоял их взять, уверенный в том, что это орудие может оказаться даже полезнее меча и ножей. Свой меч, разумеется, был в ножнах подвешен за спиной. Веревки, мешки с продуктами, палатка, из пропитанной раствором пепла и жженой глины ткани — она выдерживала напор воды, в течение нескольких часов. Следовало еще упомянуть Угара. Его клыки и сила позволяли ввязаться в схватку с любым врагом, например, стаей крыс, попадись они вдруг нам в пути. В степи укрыться от схватки было бы просто негде… Играя с псом, я всячески тренировал его, проверяя его хватку и цепкость. Для этого служило порядком измочаленное весло, найденное среди кучи мусора, недалеко от нашего холма.

Я тянул его на себя, Угар — на себя. Кончилось тем, что я с размаху упал на копчик и взвыл сам, как собака, от боли. А вслед за этим услышал треск

— мощнейшие челюсти пса запросто перегрызли дерево, превратив его в щепки.

— Да, — только и нашлась Ната. — Это, что-то… Если бы он успел ухватить эту кошечку — ее шкура лежала бы сейчас в подвале, рядом со шкурой его мамы…

— Он еще наверстает упущенное. Кроме того — он стал таким не сразу. К моменту встречи с кошкой он еще просто не был готов.

На этот раз мы шли гораздо быстрее — я помнил дорогу, да и Угар, ранее семенивший позади, теперь уверенно и четко бежал впереди. Он, похоже, тоже вспомнил…

Дорогу преградила невысокая гряда холмов. Раньше ее просто не было. Я озабочено напрягся, пытаясь понять — где я допустил ошибку? Я хорошо помнил дорогу — мы не могли настолько уклониться и попасть в неизвестную область. Обойти гряду было непросто, и мы шли вдоль нее на восток.

— Это те самые скалы?

— Ну, нет… Скалы неприступные. Они высокие, возвышаются как отвесные стены. А, это — так. Холмы. Можно и подняться, если хочешь.

Мы изменили маршрут и стали взбираться наверх. Шла к концу неделя, как мы покинули подвал — а уже так далеко ушли.

Угар насторожился. Он приподнял свои лопоухие уши, что не мало удивляло нас, привыкших постоянно видеть их опущенными. Это вообще не соответствовало его породе. Но Угар выпадал из общепризнанных канонов…

— Что он там обнаружил?

Я посмотрел, приставив к глазам ладонь. Полусумрак давно уже рассеялся, и видимость стала намного лучше. Вокруг простиралась равнина, заканчивающаяся где-то, очень далеко. Там была желтая пустыня. Скалы мы не видели совсем.

— Что могло произойти?

— Или их скрывает туман… или они провалились.

— Но ведь мы не слышали ничего такого…

Ната имела в виду, что никаких сильных землетрясений давно уже не случалось.

— Спроси у него сама.

Она пожала плечами. Я понял, что девушка готова обидеться, и поспешил загладить неловкость.

— Ната, я ведь не понимаю по-собачьи. Если там что-то есть — мы скоро узнаем. Я, лично, пока ничего не ощущаю.

— А ты… Всегда чувствуешь?

— Только опасность.

Ната указала на пса — тот сосредоточенно принюхивался, поднимая голову вверх. Один раз он даже приподнялся на задних лапах.

— Вот это да…

— Не удивлюсь, если он еще и подпрыгивать станет.

Что-то кольнуло меня в сознании…

— Угар… — я тихо позвал пса.

Тот, не оборачиваясь, тихо тявкнул.

— Ната… Будет лучше, если мы поищем, что ни будь, такое, где можно укрыться.

— Ты тоже? Чувствуешь?

— Боюсь, что теперь — да.

Ната потянула лук из-за спины.

— Не нужно. Пока — не нужно. Но место поискать… для спокойствия, не помешает.

Далекий, чуждый звук донесся до нас с той стороны, куда так устремленно смотрел Угар. Мы с Натой сразу напряглись.

— Ты слышал?

— Да. И, кажется, догадываюсь, что это может быть…

Я посмотрел на Угара. Тот был по-прежнему спокоен, хотя и не так, как если бы увидел врага. Это состояние, я у него уже научился угадывать.

— Мне знаком такой вой… Это не крысы. И не кошка. Это — собаки!

— Собаки?

— Прислушайся…

Ната приложила руку к уху и замерла.

— Воют. Они воют, Дар.

— Именно. Угар чует сородичей. Нам следует немедленно уходить. Если он смог их учуять, то они — подавно. Ветер не в нашу пользу…

Ната поняла — дул западный прохладный ветер, и он относил наш запах на восток, в сторону новой угрозы.

— Хоть бы их было немного… — прошептал я, выискивая, куда спрятаться.

Ната догадалась по моим губам…

— Они нападут, да?

— Почем мне знать? Возможно. Ната, мне кажется, я втянул нас в неприятную историю. Если эти собаки, такие же, как наш… Нам придется несладко.

Ната, все-таки, сняла с себя лук и жестко сказала:

— Я не дам себя съесть.

— Постараемся до этого не доводить. Быстро, за мной!

За нашими спинами, южнее уже пройденного маршрута, имелось естественное возвышение в виде груды камней. Мы вполне могли бы спрятаться среди валунов и, уже там, с успехом отбить все попытки нападения. На наше счастье, вверху что-то громыхнуло — назревал дождь. Мы никогда его не любили, но на этот раз я обрадовался ему, как хорошему знакомому.

— Собаки собьются со следа! Быстрее!

Мы выиграли около полукилометра. Валуны были уже совсем рядом, и мы успели взобраться на них, когда первые, из мчащихся вдалеке псов, показались на покинутой нами гряде. Дождь уже шел в полную силу, и, даже обладая самым хорошим нюхом, учуять, в этой грязи и при непрекращающихся порывах ветра, нас не смогла бы самая лучшая ищейка.

— Это, — я прикрыл рот Наты, порывающейся что-то сказать. — Дикие собаки.

Одичавшие, вернее. Если нас обнаружат — это будет серьезнее, чем даже крысы…

— А Угар?

— Он не глупее нас. Видишь, как он тихо ступает по камням? Пес не станет привлекать их внимания. Мне кажется, он не жаждет встречаться со своими сородичами.

Угар тихо зарычал, словно предупреждая о чем-то.

— Ты что? Тихо!

Он мотнул мордой в сторону. Я привстал с места — пес указывал совсем в иную сторону, противоположную той, откуда мы прибежали. Мы находились на груде камней, и увидеть нас там никто не мог, но взобраться, при желании, было можно. И, вряд ли, наше оружие смогло бы надолго сдерживать натиск злобной стаи. Но это были не собаки…

Приподнявшись я застыл как изваяние, позабыв о том, что надо опуститься и не привлекать внимания… Два чудовища, как две капли воды похожие на ту падаль, что я вытащил из подвала — но в десять, нет, двадцать раз больше!

— вихляющими прыжками мчались из степи в нашу сторону. Они шли по нашим следам — тем, которые мы оставили, когда шли сюда!

— Дар…

Ната выдохнула в ужасе, увидев причину моего ступора.

— Замри.

Я стал медленно вытаскивать из ножен клинок. Это было безумие. Оба этих существа достигали роста гризли — не меньше! И вряд ли они были слабее медведя… У них имелись короткие, куцые хвосты, плоские и бьющие их при прыжках по широким задницам. Бурая, почти коричневая шерсть, испачканная грязью — видимо, они недавно рылись в земле. Кривоватые лапы — такие же, как у Угара, но несоизмеримо большие по размерам. И на них были такие же, огромные когти… Каждый из монстров легко мог разорвать быка — если б тот оказался в степи в этот момент. Это был уже не тот противник, с которым мне приходилось сталкиваться — не злобные, но трусоватые крысы, убегающие всякий раз, когда они чувствовали свою слабость. Нет, эти знали свою силу и были уверены в том, что добыча от них не уйдет. Я содрогнулся… Угар, предупредивший нас, о таких чудовищных бурокрысах, втиснулся меж камней.

Он не был трусом, но схватка с этими хищниками, была бы самоубийством для собаки! И, все же, он оскалил клыки — пес не собирался сдаваться без боя.

Мне стало внезапно очень спокойно — вот и все… Вся наша сумасшедшая борьба, все устремления, окончатся здесь. В желудках этих монстров. Бежать некуда — позади, к валунам, спешила стая собак. Впереди — эти переродившиеся создания, прежде живущие среди помоек и подвалов. Хотя, вряд ли это были крысы — очевидно, что они произошли от совсем иных зверей, но я не мог вспомнить, от кого именно? Сейчас это уже не было важно…

Ната прижалась ко мне, вся дрожа.

— Мы погибли…

Я стиснул зубы — пусть так… Но вначале им придется отведать кое-чего, перед десертом!

Звери уже увидели нас. Одна из них вскинула свою громадную башку и взревела — это было как раскат грома, пополам со скрежетом обрушившейся массы стекла по железу… Зверюга стала приближаться скачками к нам. Я вскинул лук — ну что ж…

Яростный лай и вой послышался с другой стороны — собаки услышали рев монстра, и теперь огибали валуны, заходя в обход камней, где мы прятались.

Бурокрысы — иного определения я не смог им найти — резко остановились. Они пропахали землю, взрыв ее своими лапами, как плугами, и встали спина к спине. Собаки — их оказалось не меньше десяти штук, тоже остановились в нескольких шагах от них и, зло рыча, стали смыкать кольцо…

— Дар!

— Молчи! — я прошипел сквозь зубы, зажимая ее рот рукой. — Молчи ради всего святого!

Чудовища уставились друг на друга. Они позабыли про нас — теперь перед ними были более серьезные враги, оставлять которых позади никто не собирался. Псы встали полукругом — окружив бурокрысов, кольцом. Один из них взревел и кинулся в атаку. Через несколько мгновений, все напоминало страшную сцену из фильма ужасов — все эти осатанелые создания, рвали и кусали друг друга, не считаясь с полученными ранами.

— Скорее!

Я подсадил Нату на самый большой камень, и приказал найти место, чтобы спрыгнуть вниз с другой стороны. Но высота этого гребня достигала почти двухэтажного дома. Это был единственный выход — пока там шла схватка, мы могли убежать и скрыться среди гряды…

— Я не смогу…

— Держи Угара!

Не обращая внимания на ее испуг, я подал ей тушу пса. Ната вряд ли смогла бы удержать его, если бы пес сам не стал карабкаться на скалу. Но я был начеку — вскочил на камни и подхватил его за холку. Внизу клацнули клыки — одна из собак, увидев, как преследуемая добыча уходит, отвлеклась от боя и попыталась нас остановить. Я с силой дернул ногу к себе — и клыки пса, почти сомкнувшись на голени, едва не сдернули меня обратно. Ната кинула в собаку камнем и та отскочила на несколько шагов. Я рванулся наверх — и вовремя! Укусившая меня тварь вновь искала возможность напасть — и не обращала внимания на то, что творилось за ее спиной. Опасность она заметила — но слишком поздно. Она кинулась в сторону — и, тотчас же, ее сбил с ног бушующий, бурый вихрь! Громадные резцы сомкнулись на шее собаки, и предсмертный визг перешел в ужасающий хрип. Монстр тряхнул мордой — собака отлетела на землю, метров на пять от камней. Голова пса была почти оторвана, кровь хлынувшая из горла сразу стала впитываться в землю. Нога моментально побурела — зубы собаки меня все же успели достать!

Несколько псов накинулись на тушу чудовища с разных сторон и принялись рвать ее с остервенением и злобой обезумевших от ненависти созданий…

Нельзя было терять ни секунды! Схватка могла быстро превратиться в погоню!

Мы спрыгнули. Ната, не смотря на свой страх, довольно удачно попала на мягкую землю. Не причинил неудобств прыжок и Угару — он приземлился на свои лапы, как на пружины. Зато я, укушенный напавшим на нас псом, едва не сломал ногу — и, прихрамывая, ткнул в пригорок перед нами:

— Вперед! Скорее!

Позади нас продолжалась резня… Три собаки из стаи уже лежали бездыханные, в лужах расплывающейся крови. Одна, прихрамывая и скуля, отползала в степь

— ей один из монстров оторвал лапу. Но и у чудовищ были потери — клыки псов не намного уступали в размерах резцам бурокрысов. Одно из чудовищ завалилась на бок — и его терзали в клочья четверо из оставшихся собак.

Еще две наскакивали на второго, а тот, огрызаясь и злобно рыча, отступал назад. С его морды стекала кровь — в схватке ему вырвали глаз, и он не мог хорошо видеть противника. В конце концов, монстр развернулся и, сопровождаемый этими двумя псами, бросился в бегство.

Мы мчались не разбирая дороги, и я едва не столкнул Нату в овраг — это был тот самый, что преградил нам дорогу в нашем предыдущем путешествии со щенком. Как мы его умудрились не заметить? Я ухватил, начавшую падать девушку за волосы, и вытянул обратно. У Наты слезы брызнули из глаз — это было довольно больно… Выбрав подходящее место для спуска мы съехали в овраг. На дне его протекал ручей — шагов восемь шириной. Как специально, в одном месте мы заметили бревно, лежащее поперек этой мелкой речушки. Угар сильным прыжком перекинул свое тело на ту сторону, затем по бревну перешла

Ната. Я, замыкая отряд, медленно опираясь на копье, проследовал за ними.

Мы поднялись на противоположную сторону оврага — она была несколько выше, и с нее можно было видеть, что происходит на месте сражения.

Из стаи осталось только два полноценных пса — все остальные были ранены, легко или серьезно. Но, и с оставшимися, я не хотел связываться, опасаясь, что на шум битвы может прибежать еще одна стая. Сколько их тут, в степи, кто знает?

Как уцелевшие, так и раненые собаки стали собираться возле мертвой туши поверженного врага и, урча и огрызаясь, стали кромсать его в куски своими страшными зубами. Это стало походить на бойню. Кровь из растерзанной туши потекла по склону. Мы потрясенно смотрели, как одни невероятные создания, пожирают других…

Угар вдруг гавкнул — смело и вызывающе. Собаки оторвались от трапезы и устремили на нас, свои тяжелые, немигающие глаза. Мне показалось, что в них мелькнул холодный приговор — Погодите, придет и ваш черед…

— Проклятье! Ты нас погубишь!

Но они не собирались нападать. Слишком умные, чтобы принимать еще один бой, с наполовину поредевшими рядами. Они больше не собирались рисковать, лишь глухо зарычали и вновь принялись рвать и глотать, большими кусками, мясо и плоть бурокрыса.

— Уходим.

Я взял Нату за руку.

— Им не до нас. Но лучше не ждать, пока они передумают.

— Посмотри, — Ната взволнованно указала рукой — Опять…

На холме, у места сражения, стал вздуваться земляной бугор. Мелкие камни стали отлетать в стороны, почва раздалась и появилось что-то, вроде воронки с вывернутыми краями. Потом, из земли, показались знакомые когти на громадной лапе…

— Это Свинорыл. Я тебе рассказывал о таком. Да мы уже видели его, в провале, если ты не забыла…

Туша Свинорыла выползла на поверхность. Он приподнял свою массивную голову, хрюкнул, почти как настоящий боров, подслеповато прищурился и, увидев одну из мертвых собак, ухватил ее своими когтями. Стая, видя, как одна из их товарок исчезает в земляном провале, разом вскинулась и бросилась к месту, куда скрылся этот подземный житель. Раздался утробный визг — первая, которая осмелилась сунуться в отверстие, выскочила назад с окровавленной мордой. Остальные сгрудились над норой лая и рыча — но ни одна больше не решилась повторить нападения. Видимо, они уже хорошо понимали, что означает для любой из них вхождение в ту область, где перевес всегда будет не на их стороне… Впрочем, я помнил, какие размеры были у этого зверя — вряд ли он уступал собакам и в массе, и в силе.

— Откуда он взялся?

— Вылез на шум, наверное. У них должен быть очень хороший слух, раз зрение не очень… Когда мы пытались его подманить, он не стал вылезать.

— А чем ты его подманивал?

Ната заинтересованно разглядывала мечущихся псов.

— Хлебом пытался. Но он не реагировал.

— А я знаю… На что, надо было. Он чует смерть. Так что не хлеб — мясо!

— Смерть?

— Кровь. Он должен чувствовать кровь — как акула в море. Она тоже проплывает большое расстояние, если чует в воде кровь. Вот и эти — такие же… Подземные акулы.

— Свинорылы. Они на акулу не похожи. Правда, я не знаю, как сейчас должна выглядеть сама акула…

Ната вздохнула облегченно.

— Столько всего сразу. Мне показалось, что уже все… конец.

— Мне тоже…

Ната повернулась ко мне и взяла меня за руку.

— Если у нас не будет выхода — как сегодня… То, тогда — ты лучше убей меня сам! Обещаешь?

— Ты с ума сошла?

— Я не хочу быть съеденной заживо…

Я долго смотрел ей в глаза. Ната не играла — она все говорила вполне серьезно.

— Ната… Я никому не позволю тебе сделать больно.

— Ты хороший, Дар. Только наивный… и мечтатель. Разве ты смог бы убить вот такого? А он бы смог. Нас всех. И, знаешь… пойдем домой, в подвал.

Мне совсем расхотелось путешествовать. Там так спокойно…

Угар, до сих пор молча ждущий на гребне оврага, коротко рыкнул, при слове

— подвал. Он тоже не хотел больше оставаться здесь, пусть, даже вблизи своих сородичей. Или, именно потому, что они были слишком близко…

— Как твоя нога?

В пылу бегства я совсем забыл, про укус собаки. Зато Ната, увидев, как я всякий раз морщусь, наклонилась и стала рассматривать рану.

— Только вскользь, кость не задела. Надо перевязать. Достань бинт.

Из ткани, которой в подвале было великое множество, мы наделали полотнищ, специально, на такой случай. И теперь, несколько из них, уже готовыми лежали в наших мешках. Ната умело и быстро перетянула мне кровоточащую рану.

— Дойдешь?

— А куда я денусь? Ты меня нести не сможешь.

— Если понадобится — донесу.

Ната без всяких шуток протянула мне руку. По ее глазам я видел — донесет…

— Я сам. Буду опираться на копье. Все, пошли отсюда.

Остаток дня прошел почти без происшествий… Мы спешно уходили назад, почти тем же путем, каким и пришли сюда. Только перешли овраг за пару километров от того места, где оставили стаю пировать.

— Скалы…

Ната остановилась и вскинула руку к глазам. Она не ошиблась. Это были те самые скалы, которые мы с Угаром видели в своей первой вылазке в степи.

Похоже, что мы все же углубились далеко на восток, так, что они остались в стороне. И, если это так — мы несколько заблудились… и теперь выходили прямо к их подножию.

— Выходит, овраг действительно длиться до самой желтой пустыни…

— Ты о чем?

Я посвятил Нату в описание всех черточек и кружков на карте в подвале.

— Таким образом, мы дошли почти до самого края — если бы не собаки. Мы могли пройти еще немного — и уперлись в желтые пески. Или, точнее, в желтую землю. Но, это, наверное, сейчас одно и тоже.

— Ты выяснил то, что хотел?

Я замялся — мы прошли достаточно, чтобы понять — людей здесь нет. И прохода — тоже… Путь на юг преграждали скалы. На восток — стаи собак — вряд ли там могла быть только одна. И пустыня, которую тоже нельзя было обогнуть. Одним словом, дорога на восток, в этой местности, оставалась недоступной. Но еще была река…

— Мы вернемся… и снова пойдем?

— Когда заживет нога.

Ната согласно кивнула.

— Хорошо. Я знала, что ты так ответишь.

— И ты не боишься?

— Боюсь… Но, кто знает — не встретим ли мы в городе таких чудовищ, по сравнению с которыми даже эти собаки и бурокрыс покажутся нам мелкими шавками? Так какая разница? Давай вернемся… А там — посмотрим. Все равно, ты не усидишь в подвале долго. А я одна не останусь. И… С тобой я готова идти куда угодно.

В голове у меня что-то кольнуло — а руки сами собой срывали лук со спины…

Шагах в пятидесяти впереди, у самого подножия этой каменной гряды, среди булыжников, упавших с вершины гребня, настороженно смотрела на нас очередная громадная кошка…

— Не стреляй… Далеко. Ты не попадешь в нее.

— Я и не собирался…

Кошка медленно, не сводя с нас пристального взгляда, скользнула гибким телом по камням, и исчезла, словно и не была здесь секунду назад. Я проводил ее движение, глядя на наконечник стрелы, и лишь потом опустил оружие вниз. Искать ее здесь было бесполезно. Да и этот зверь мог оказаться вовсе не тем, который напал на нас среди развалин.

Зарядили дожди. Всего день прошел с тех пор, как мы, усталые и вымотанные, ввалились под своды нашего убежища — а город уже было не узнать. Ливень, начавшийся ночью, сразу, по нашему возвращению, превратил все в месиво грязи, ходить по которой было просто невозможно. Нога скользила по камням, проваливалась в какие-то отверстия и дыры. Измучившись и устав бороться с жидкой грязью, мы предпочли переждать дождь в подвале.

На этот раз он не закончился через день. Не закончился и через два, и через три. Вода уже перестала просачиваться и уходить во всевозможные трещины и ямы — она стала накапливаться в них, постепенно наполняя их до краев и угрожая затопить все вокруг. А дождь все лил и лил…

— Я с ума сойду… — Ната тоскливо смотрела на завесу из дождя, стоя перед входом. — Ну что это такое? Потоп вселенский, на самом деле…

— Ну, это вряд ли.

Я встал позади нее и проверил, как закрывается дверь, которую я недавно сделал. Если вода поднимется выше подножия холма — то крохотная надежда оставалась лишь на нее.

— А… Не поможет, — обречено махнула рукой Ната. — Все равно, зальет.

— Тогда придется все поднимать на стеллажах, на верхние полки.

Она сделала широкие глаза:

— Да там работы на неделю, если не больше! Как все это поднять?

— Молча. Или, если хочешь, можешь ругаться. Но поднимать — если вода станет поступать в подвал — придется.

Ната вздохнула и ушла вглубь нашего склада. После возвращения, мы почти не разговаривали друг с другом. Моя нога заживала, я перестал хромать… а иной причины, для того, чтобы пообщаться, как-то, не находилось.

Постоянное сидение в подвале, ставшего нам домом, становились уже невмоготу… Угар, росший как на дрожжах, метался по нему, как тигр в клетке, и красноречиво смотрел в мою сторону, явно показывая, что он уже не может находиться в четырех стенах… Ната перешила все, что можно, в пятый раз вымыла полы и стряхнула пыль со стен — она тоже, только вздыхала, поглядывая на выход из убежища. Мы беспричинно дулись друг на друга, и не ссорились лишь благодаря тому, что почти не общались. Да и я, устав от безделья, стал подумывать о том, что пора, что ни будь предпринимать, чтобы отвлечь нас от тоски.

Меня опять смущал Угар. Я как-то встал рядом, примерив его высоту в холке, к своему росту. Получилось, что, стоя на всех лапах, он достигал почти до паха, а сидя — головой спокойно упирался в мой живот. Это было непостижимо! При всем этом, он весил уже не меньше семидесяти килограмм, а может, и больше — и организм, получивший неведомый заряд, позволивший ему так расти, требовал пищи. Количество ее могло быть любым — пес поглощал все! Но кормить его одними лишь кашами становилось уже сложно — он воротил нос, требуя мяса… А переводить на Угара, по семь-восемь больших банок тушенки за раз — это было расточительно даже для наших, кажущихся бесконечными, запасов. И он этим не удовлетворялся — глаза пса, поднятые над вылизанной дочиста миской, смотрели укоризненно и вопрошающе — Что же ты, хозяин? Мало…

Я стал думать, куда пойти — теперь любой поход связывался уже с нуждами нашего питомца. Требовалось отыскать еду, которая бы удовлетворила собаку.

Путь на юг я отметал сразу — попытка, предпринятая в последний раз, надолго отвадила у меня охоту встречаться с подобными созданиями. Ну а запад, упирающийся везде в русло бывшей реки… он мог стать не лучше. Мы еще счастливо избежали знакомства с клыками подводного змея, когда спасались бегством от стаи голодных крыс-трупоедов. И все-таки, я сознавал, что единственное место, где стоит рассчитывать на добычу — это именно, берега реки. Чем питались и на кого охотились собаки, живущие возле скал — меня не интересовало. Вторгаться в их владения — себе дороже.

А возле берегов можно было найти множество склонов и удобных мест, как для засады, так и для бегства — если возникнет такая необходимость.

Я посмотрел на шумно вздыхающего Угара, на откровенно скучающую Нату — и громко сказал:

— Кончится дождь — собирайтесь в поход.

Можно клясться, чем угодно, что пес не понимает человеческой речи — но чем объяснить то, что он, спокойно лежавший на своем коврике, сразу подскочил и радостно залаял на весь подвал? Я едва удержался на ногах — он, в порыве радости, боднул меня своей мордой прямо в живот!

— Ура! А куда?

Ната заинтересованно отбросила свое шитье.

— Хотел бы я и сам это знать… — пробурчал я вполголоса. Вслух же произнес:

— Посмотрим…

От нее не укрылось выражение на моем лице…

— Ты не хочешь? Тогда зачем?

— Почему не хочу? Хочу… Только я еще не определился — куда.

— Пойдем в город!

— В город? Но что там делать? Мы уже везде, практически, были.

Ната умоляюще сложила руки:

— Ну, Дар…

— Пойдем, побродим… если хочешь. Посмотрим, что и как. Вдруг, что-то изменилось, появилось то, чего мы не знаем. Ты согласна?

— Разумеется. Здесь, конечно, здорово — но, по правде говоря, я уже стала задыхаться от этих серых стен!

— Ну, ты не права. Они же белые? Ната колупнула краску на бетоне:

— Ну, пусть, белые… Все равно — надоело!

Я невольно залюбовался ею — так хороша была эта девочка-девушка-подросток…

Заметив мой взгляд, она сразу насупилась и отошла к очагу. В котелке, висевшем над огнем, варилось и булькало что-то — с появлением Наты, все заботы на этот счет, легли на ее плечи. Не то, чтобы я отказывался готовить — она отстранила меня от этого процесса, заявив, что дело мужчин

— это дело мужчин… А кухня — это женское! Спорить было бесполезно — Ната готовила так хорошо и вкусно, что я предпочел уступить, занимаясь другими делами.

— Ты совсем перестал есть. Нет аппетита?

Она попробовала свое варево, и я сглотнул слюну — так потрясающе пахло от очага.

— Разве? Я, вроде, не жаловался.

— А кто вчера половину своей порции отдал Угару? Будешь его баловать — привыкнет попрошайничать и совсем стыд потеряет!

Пес, услышав о ком идет речь, навострил уши. Я возмущенно заметил:

— И это ты мне говоришь? А кто все время его к столу приучал?

Ната повела плечами.

— Дрессируй получше…

— Я — плохой дрессировщик. Если бы он не понимал все, что нужно сам, вряд ли мне удалось бы его, чему ни будь, научить. У меня никогда не было собаки. Кошки — да, бывали. Но, самое большое чему я их мог научить, так это прибегать на свое имя. И то, когда они были голодными…

— Да? — она критически окинула меня взором. — А производишь впечатление очень твердого человека. Или, это напускное?

Я пожал плечами:

— Ни да, ни нет. Я могу быть и твердым — если придется. Но не люблю этого…

Ната налила мне в тарелку суп.

— Ешь сам. Я обижусь, если ты опять станешь кормить Угара. Его порция остывает. Пусть потерпит!

Я отломил кусок лепешки — Ната, научившись их печь по моему рецепту, внесла некоторые свои добавки.

— Вкусно… Где ты научилась готовить?

Она вздохнула:

— Дома, где же еще. И, не дома — тоже. Приходилось.

Она сразу замкнулась — я умолк, подумав, что зря напомнил ей о том, чего она всегда старалась избежать — темы о доме и близких.

— Искупаться так хочется…

— Нагреть воды?

— Нет, искупаться… в смысле — поплавать.

Я развел руками:

— Ну, бассейн мне не вырыть… Разве что — в реке. Но там я не советую — могут вполне приятно закусить одной из твоих стройных ножек!

Ната рассмеялась — в первый раз после нашей размолвки.

— Не льсти, не умеешь… А я — знаю где!

— Да?

— Да! В гейзере!

Я опешил на секунду. В самом деле, такая мысль мне и в голову не приходила!

— Но… Там ведь вода может быть очень горячей! Гейзер — это не шутки…

— Но, Дар, ты же сам там купался — я помню, как ты рассказывал!

Ната преданно и лукаво стала заглядывать мне в лицо. Я не выдержал.

— Ната, перестань. Ната, я не… Ната! Все, сдаюсь…

— Есть!

Она повисла на мне, целуя меня в небритую щеку. Я дернулся, как ужаленный

— после всего, что между нами было, все нежности теперь воспринимались с трудом…

— Ты что?

Она закусила губу.

— Да… Гвоздь тут вылез.

Я незаметно достал с пола согнутый кусочек железа и демонстративно положил его на край табурета.

— Не убрал, наверное, когда наконечники делал.

— Да?

Она взяла его в руки и подозрительно посмотрела.

— Вроде бы, я полы подметала…

Пока она была занята гвоздем, я встал и отошел на безопасное расстояние.

Как я мог признаться ей в том, что уже давно и мучительно хочу ее? Хочу — как женщину, хочу — до потери рассудка. Это была сладкая… но мука. Иной раз, проснувшись среди ночи, я часто ловил себя, на том, что не выдержу — встану, подойду к ее уголку, сдерну ширму, разделяющую наши комнаты, и…

Ната заметила мой изменившийся взгляд и сжалась — она всегда так сжималась, когда ее покидало хорошее настроение.

— Так как… Гейзер?

Она так тоскливо повела глазами по обшарпанным стенам подвала, покрывшимся пятнами и разводами… Я склонил голову.

— Ну, как хочешь. На гейзер, так на гейзер. Только уговор — искупаешься — и все. У самого берега — добавил я, уже понимая, что этот уговор будет нарушен ею непременно. Сам я рассчитывал остаться на берегу. Охранять девушку, пока она будет в воде. Хоть в городе и не попадалось крупных хищников, не считая, кошки, но мало ли…

Ко мне подошел Угар. Он подставил мне свое ухо — это так ему нравилось, что могло сравниться разве что, с почесыванием брюха. Пес блаженно прикрыл глаза…

— А меня?

Ната так быстро пристроилась рядом с псом, что я не успел ничего сказать.

Она заискивающе моргнула и добавила, кладя голову на холку собаки:

— Ну, погладь меня тоже. Хочешь, я даже мурлыкать буду?

Вздохнув, я положил ладонь на ее волосы.

— Как хорошо… — Ната тоже закрыла глаза. — Мурашки просто по коже бегут.

Мурлыкать она, естественно, не собиралась. Я не выдержал.

— Не думал, что волосы могут быть такой эрогенной зоной.

— Могут. Еще как, могут. Может, даже больше, чем что-либо, иное. Но — если это не эротика… а чувства.

Теперь уже я не нашелся, что ответить. В который раз девушка ставила меня в тупик своими откровениями. Мы затихли на какое-то время — я гладил обоих, а они — и пес, и Ната — сидели рядышком и тихо кайфовали…

— Вот и вся наша… семья.

Она так тихо это прошептала, что я едва услышал. Но я не стал переспрашивать. Кто знает, какие мысли сейчас бродили в этой головке. И, как я уже не однократно убеждался — весьма и весьма умной… и странной головке.

Угар лизнул меня в ладонь. Язык пса был шершавым, словно наждачная бумага

— я даже отдернул руку назад.

— Протрешь ведь!

Ната, со вздохом, поднялась — идиллия была нарушена.

— Ну, все. Хватит, а то мы и до вечера к гейзеру не дойдем. А дождь, мне кажется, уже закончился.

К озеру мы пришли через несколько часов. Такие дальние прогулки не были в тягость — после того, как слежавшаяся земля и пепел образовали собой единую массу, ходить по ней стало намного легче. К тому же — острые углы и впадины постепенно замывались дождями. Ната, высказавшая предположение о том, что город скоро исчезнет, была не так уж и не права — через несколько лет, он мог на самом деле превратиться в сплошную гряду холмиков и холмов, не имеющих уже ничего общего с прежним городом. Да и сейчас мало что напоминало о том, что здесь когда-то жили люди.

Вода в озере была действительно горячей. Но купаться, температура воды позволяла. Я выбрал место для наблюдения, предоставляя Нате влезть в озеро и там плескаться. Сам же остался на некотором возвышении — охранять.

Привычка, всегда быть наготове, уже стала второй натурой…

Она быстро скинула с себя одежду — я не успел даже опомнится! И, подняв целую кучу брызг, нырнула с разбега в теплую воду озера. Я присел возле ее одежды. Ната сбросила с себя абсолютно все, не оставив даже нижнего белья.

Не следовало ей разрешать проделывать такое — все-таки, у меня было такое ощущение, что за нами наблюдают сотни внимательных глаз. Но, возможно, что это все было только плодами моего воображения. Угар вел себя вполне спокойно, да и меня не навещало знакомое чувство приближающейся опасности

— ладно… Я отнес это в счет придуманных самим собой страхов.

Она быстро пересекла озеро от берега к берегу и подплыла ко мне.

— Давай, вместе!

— Ната, так нельзя. Это не городской пляж, в разгар купального сезона. Я постерегу на суше.

Она задорно тряхнула мокрыми волосами и вновь поднырнула — я увидел, как мелькнули ее розовые ягодицы. Что-то заставило меня опустить глаза, хотя я так хотел увидеть эту картину еще раз.

— Так ты не пойдешь?

На мой отрицательный жест последовал целый фонтан — она окатила меня водой, набрав ее полные ладони. Ната стояла на ногах, касаясь дна пальчиками ступней. Вода просвечивала до самого дна, позволяя видеть всю ее прелестную, точеную фигурку. Она заметила мой напряженный взгляд и резко отплыла от берега.

— А гейзер не проснется?

— Не думаю. Он как часы — можно время проверять. Следующий выброс только вечером. Ровно в восемь двадцать. Потом — через каждые полчаса, и до самого утра! Тот, который ты видела при подходе — последний! Днем он, почему-то, не хочет работать.

— Значит, я успею искупаться?

— Еще надоест.

Я присел на камень. Угар, вначале метавшийся по берегу, неожиданно мотнул своей кудлатой башкой и прыгнул в воду. Ната взвизгнула — большой зверь быстро ее настиг, загребая всеми четырьмя лапами сразу. Она ухватилась за его шерсть, и пес потащил девушку к берегу.

— Он умница! Спасает меня, как от утопления!

— Похоже на то…

Я присмотрелся — Угар вел себя как заправский спасатель. Пес высунул морду из воды, отрывисто гавкнул — Прими ношу! — и, круто развернувшись, вновь пустился купаться. Ната не собиралась вылезать — теплая вода ей так нравилась, что она опять нырнула, скрывшись с глаз собаки. Я наблюдал за ней, и потихоньку возбуждение охватило все мое естество… Нет-нет, она выныривала из воды совсем близко — и тогда ее стройные ноги заставляли биться мое сердце учащенней, чем следовало. Пару раз она так высунулась из воды, что показала свою крепкую грудь — и я встал и направился за валуны.

Волнение, охватившее меня, уже не могло утихнуть само собой…

— Ты уходишь? Уже все?

— Выходи. Нельзя весь день провести в озере — нам нужно еще и до дома успеть, чтобы не идти ночью.

— Тогда отвернись!

Я, пожав плечами, подчинился. По плеску за спиной, я понял, что она вышла на берег.

— А вытереться чем?

— Одевайся так. Полотенца я не приготовил. Высохнешь по дороге. Да не тяни

— в воде тепло, а воздух холодный… простудишься. Пожалуйста.

— Хорошо!

Я повернулся — она, не успев одеться, с испугом прикрыла тело ладонями…

— Дар!

— Извини, я не специально…

Мне пришлось снова повернуться. Справиться с желанием уже не было никакой возможности — мне хотелось подойти к ней и прижаться к таким волнующим округлостям! Пересилив себя, я быстро ушел за плиты, которые скрывали меня от девушки. Я больше не мог вынести в себе, то, что рвалось наружу…

— Дар…

— Я сейчас!

Мне слегка ломило поясницу — обычное, но уже забытое, ощущение, которое наступает после разрядки…

— Ты где?

— Иду. Успокойся. И позови пса — пусть вылезает. Ему тоже не мешает отряхнуться перед дорогой.

Она внимательно посмотрела на мое лицо и слегка закусила губы.

— Ты обиделся на меня?

— С чего вдруг? — мне не хотелось ни о чем, сейчас говорить… — За что?

— Да так… — она стала расчесывать волосы, глядясь прямо в воду. — А ты… У тебя давно никого не было?

— Не понял?

— Я говорю о женщине.

На этот раз я действительно смутился. Поднимать эту тему с Натой — значит, подойти слишком близко к тому, что я так старательно пытался от нее скрыть.

— Ты можешь говорить со мной о чем угодно. В том числе, и об этом.

— Об этом? В смысле?

— Я не девочка, Дар… И не делай удивленное выражение на лице — тебе не идет притворство.

Я промолчал. То, что я давно уже подозревал, только подтвердилось — Ната, несмотря на свою молодость, была знакома с той стороной жизни, которая называлась сексом. Глупо было бы думать, что она осталась наивна и безграмотна в этих вопросах — мы все жили в такое время, когда даже самые юные создания, очень быстро и рано постигали ту науку, смысл которой взрослые безуспешно старались от них скрыть. И слишком часто я видел в глазах девушки выражение, вовсе не соответствующее ребенку… Но мне, почему-то, не хотелось в это верить.

— И… давно?

— Не очень, — Ната беззаботно помахивала ногой, сидя на камнях. -

Достаточно, чтобы все понимать. Ты удовлетворен?

— Вполне. Но, может, не стоит об этом?

— Боишься меня шокировать? — Ната усмехнулась.

— Да не то что бы… Наверное, да! — с вызовом ответил я. — Все-таки, я не могу с тобой обсуждать все на свете. Мне за сорок — а тебе, всего около пятнадцати лет. Ты просто не в состоянии понять то, о чем я имею свое представление. Оно сложилось у меня задолго до твоего рождения, знаешь ли…

— А у тебя были дети?

Я запнулся — вопрос девушки вызвал целую массу ненужных никому воспоминаний… И я совершенно не хотел вновь поднимать, запрятанный глубоко-глубоко, ответ, на другой вопрос — живы ли те, кто остался за тысячи километров отсюда?

— Неважно. Пойдем обратно — Угар что-то нервничает. И мне не спокойно.

Я обманывал Нату — я ничего не ощущал. Но мне хотелось поскорее уйти от этих вопросов…

— Как хочешь… Только, ты все равно не сможешь, все время делать вид что тебя это не интересует. Потому, что сам хочешь говорить об этом.

Я нахмурился — она с обычной легкостью указала на все мои потаенные мысли…

— Ната, пойми же… Между нами такая разница — я не могу свободно говорить обо всем, что тебе захочется. Как-то, не совсем нормально получается.

— Что — не нормально? Слушай, Дар. Ты что, считаешь, что все осталось, как прежде? Что мы все в той же стране, в том же городе… ну да, в городе.

Только где он? — она развела руками. — У тебя нет другого собеседника. Ты что, не слышал что я тебе сказала? Слышал. Если на то пошло — я сама завела речь об отношениях между мужчинами и женщинами. Ты не хочешь говорить? Ладно — тогда я тоже буду молчать.

Я вздохнул обреченно — не хватало еще, чтобы меж нами снова пробежала черная кошка…

— Хорошо. Давай, поговорим. Только я все равно не знаю, как это получиться…

— А ты не думай. Давай так — я буду тебе задавать вопросы — а ты мне станешь на них отвечать. Идет?

— Глупейшее положение… Никогда не давал интервью на эти темы. Да еще…

— Маленькой девочке? Ты это хотел сказать? А как ты собираешься жить со мной дальше, Дар? Хотя, конечно. Ты можешь кое-что и возразить… Но мы придем и к этому… вопросу.

— Стоит ли?

— Думаешь, я не поняла, зачем ты уходил за плиты?

Я повернулся и, не оглядываясь, зашагал прочь. Придуманный мной ангел, на поверку, оказывался бесенком… и не с очень-то и чистыми, по всей видимости, крылышками. А я все это время считал ее невинным ребенком, к которому даже страшно прикоснуться…

— Считаешь, что имеешь право меня судить?

Ната легко догнала меня и, на ходу, облачалась в анорак.

— Возьми.

Я протянул ей ее оружие.

— Спасибо. Теперь настало такое время, что женщинам дарят ножи и копья — вместо цветов.

— Цветов в городе нет.

— А ты бы подарил? Молчишь… Разве я стала другой, Дар?

— Ты была другой…

Она забежала вперед, преградив мне дорогу.

— Когда я тебя обманывала, Дар? Когда? Если девушка… женщина не хочет ложиться с мужчиной в постель — это уже считается обманом? Что изменилось?

— она криво усмехнулась, продолжив: — Оо… Как у тебя засверкали глаза!

Наверное, ты очень хочешь меня ударить? Ну, так давай — бей! Я ведь не смогу тебе помешать! Ты же мужчина — а у нас всегда было принято мужикам бить баб!

— А я не мужик. Я — мужчина. И женщин не бил никогда. Девушек, кстати — тоже. А помешать ты можешь… Но это ни к чему — я не смог бы тебя ударить, даже если бы ты не умела так вырубать взрослых мужиков… Тебе хочется говорить? Ну, что ж, поговорим. Да, мне неприятно… что я оказался ослом. Но это ничего не меняет. Я тебя гоню? Нет. Я тебя упрекаю? Нет. Это

— твоя жизнь. И… почему именно сейчас? Не раньше — когда ты видела, что со мной творится? Ты же видела? Раз ты грамотная… во всем.

Ната опустила голову.

— Видела. Но я — не могла. И… не могу.

— Тогда зачем ты решилась — сегодня?

— Ты сам сказал — я видела. Что мне еще оставалось? Ждать, пока ты начнешь меня просвещать? Но ведь ты так не хотел признаваться себе в том, что уже давно все понял. Да, Дар. Я не наивная девочка… Может, даже слишком. Но это не моя заслуга — и не моя вина.

Мы вернулись в подвал подавленные и сразу разошлись по своим углам. Угар, не понимающий, но тонко чувствующий все наши размолвки, только метался от

Наты ко мне, и обратно. Пес так не любил, когда мы ссорились…

Утром Ната покормила пса, выпустила его наверх и подошла ко мне. Я лежал на постели. Вставать не хотелось. Никаких дел не намечалось, а идти куда либо, после вчерашнего — тем более. И я не знал, как отныне себя вести с ней…

— Я к тебе…

Ната присела на край настила, почему-то, слегка пошатнувшись.

— Ты помнишь, как я просила… как звала тебя, а ты ушел? Ты мог тогда все сделать, как хотел. Ты хочешь, чтобы я тебя позвала снова?

Я отвернулся.

— Ты хочешь… Почему ты не можешь сказать мне прямо?

— Потому что ты права.

Она как-то неприятно прищурилась и, закусывая губы, чтобы не рассмеяться мне в лицо, спросила:

— У тебя было много женщин?

— Не знаю.

— Как не знаю?

— Я их не считал…

Она недоверчиво бросила на меня взгляд своих, поблестевших вдруг, глаз. Я отвел лицо в сторону. Что-то в словах девушки было не то…

— Ну, ты мне не говоришь правды…

— Я не помню — устраивает? Может, больше двадцати.

— И все?

— И все. А что, это мало?

— Конечно. Я знала ребят у которых было больше тысячи.

— Круто… — я усмехнулся. — Только я, как-то, не гнался за количеством.

— Да нет, тысяча — это действительно много… А ты бы хотел?

Ната заинтересованно ждала ответа. Я вспылил:

— Если очень честно?

— Да!

— Вряд ли. Слишком много — не запомнить лица…

— А зачем тебе их запоминать? Сегодня одна, завтра — другая. Какая разница

— какое лицо? — девушка тряхнула волосами и, заметив, как я проследил за открывшимся воротом, словно специально стала стягивать с себя рубашку…

— Жарко…

— Ната?

Она пошатнулась — я подхватил ее под руки. Девушка наклонилась ко мне — и я сразу уловил сильный запах спирта.

— Ты… так ты пьяна?

Она через силу попыталась улыбнуться — это походило на жалкую гримасу.

— А ты мне кто? Отец? Или брат? Нет… только не брат. — Она нервно хохотнула и опять стала заваливаться на постель — Не… не держи меня. Я не падаю. Я — ложусь. Мне сейчас все равно… пользуйся. Ты спал с пьяной женщиной? Все говорили, что это здорово — для мужика. Можешь делать все, что хочешь! А я — как колода! И не больно…

Она рванула ворот. Ткань затрещала, оголив налитую, не по-детски развитую, грудь.

— Что же ты? — Ната уже совсем пьяно улыбнулась. — Вот я… вся здесь.

Трахай, сколько душе угодно!

Звук пощечины эхом прошелся под сводами подвала. Девушка ошеломленно и, даже слегка протрезвев, схватилась за щеку.

— А говорил — не бьешь…

Я вскочил с постели и, ухватив ее под мышку, потащил к бочке с водой.

— Напрасно, — Ната, заплетаясь языком, сама нагнулась к воде. — Трезвой я с тобой не лягу. И пьяной, теперь — тоже. Сам виноват — мог взять меня тогда — и сейчас. А больше — ни-ни! Ненавижу мужиков…

Я уложил ее на ее кровать и сел рядом. Ната прикрыла глаза.

— Зря ты…

Она уронила голову на подушку и мгновенно уснула. Я посмотрел на стол — там стояла опустошенная бутылка кубинского рома. Ната тяжело дышала — я проверил ей пульс. Сердце ее билось, как мотор, угрожая выскочить из груди.

— Зачем ты так?

Я прошептал, складывая ее разметавшиеся руки вдоль тела. Нужно было убрать со стола. Дожидаясь, пока скребущийся в двери Угар не подаст о себе знак, я принялся наводить порядок.

Раздался грохот. Ната, перевалившись на край постели, упала на пол, потянув за собой и всю громоздкую конструкцию. Я зло выругался — давно следовало все переделать и сбить гвоздями!

Ее рвало. Девушка держалась за живот руками и выпускала из себя всю эту отраву. Ее тело сотрясали приступы и спазмы — я подскочил к ней и подставил ведро. Ната дергалась, словно по ней пропускали электрический ток.

— Сейчас… Потерпи немного.

Я набрал в кружку холодной воды и развел в ней щепотку марганцовки — следовало немедленно промыть ей желудок. Но, как заставить практически невменяемую девушку это проглотить? На глаза попался чайник. Я вставил его в рот Наты, предварительно обмотав тряпкой — чтобы не повредить зубы, и принялся наливать в него воду. Она закашлялась — спазмы повторились.

Только, когда я проделал эту процедуру, раз пять, и убедился, что в желудке девушки больше нет ничего, кроме воды, я решил, что пора остановиться. Тело ее словно стало невесомым — я легко поднял ее и вышел на поверхность.

Дул свежий ветерок. Угар, резвящийся на холме, заметил меня с Натой на руках и сбежал вниз. Он ткнулся мне в ноги, но я отогнал его, ища глазами на что бы присесть.

— Охраняй!

Пес сразу стал серьезным и в несколько прыжков взобрался обратно на вершину — ожидать появление возможных врагов. Свежий ли воздух, промывание

— у Наты выровнялось дыхание и она уснула, так и не раскрыв глаз. Такая доза могла свалить с ног и взрослого мужика, а слабую девочку… Я вздохнул — какую девочку? Дурак ты, Дар…

Она спала почти весь день и пришла в себя только к вечеру.

— Где… Что это? Почему мы на улице?

— Тебе стало плохо, мне пришлось тебя вынести на свежий воздух.

Она сжалась — как от удара.

— Ты меня… попользовался, да?

— Нет. Я не люблю пьяных женщин. И перестань все мерить с этой стороны… Мы остались с тобой вдвоем, Ната. Только вдвоем. Если ты станешь утраивать такие сцены постоянно — это превратит нашу жизнь в кошмар. Такой же, как все это…

— Я не буду больше пить… И тебя… провоцировать.

Я поднял ее на руки. Ната обвила мою шею и положила голову на плечо.

— Если бы так можно было всегда… Ты не очень рассердился?

— За что? Ты хотела как лучше, я понимаю. Но, если я так тебе… неприятен, то не стоит больше.

— Не ты. Я не могу. Не могу тебе все объяснить…

Она горько скривилась и спрятала свое лицо от моего вопрошающего взора.

Доза алкоголя, выпитого Натой, не прошла бесследно. Весь последующий день ее мучили сильные головные боли, она ходила пошатываясь, и я силой уложил ее в постель — отлеживаться. Ей еще повезло, что она вообще осталась в живых — я, внимательно посмотрев на бутылку, похолодел — она выпила особо крепкий сорт — около шестидесяти градусов. Если бы не промывание — мне пришлось бы копать могилу…

Я присел на край ее кровати — Ната молча протянула ко мне тоненькую, ослабевшую руку.

— Спасибо тебе.

— Ты хотела умереть? Ты так меня боишься?

Ната чуть сжала мне пальцы в своей ладошке.

— Не хотела. Так получилось. Я… ты мучаешься. А я не могу — сама.

Добровольно. Вот и…

— Тебя так пугает постель со мной, что ты решила пересилить этот страх ромом?

Ната отвернулась. Рука ее ослабла полностью.

— Ты ничего не понимаешь… Не могу я. Не могу.

Я повел плечами.

— Не можешь — не надо. Никто тебя не принуждает. И забудь об этом.

Я встал, но Ната неожиданно поймала меня за руку.

— Посиди со мной…

— А ты хочешь?

— Почему ты это не сделал?

Я на секунду растерялся. Но прямой вопрос требовал честного ответа…

— Ну, знаешь… Все-таки, это не как яблоко — надкусил и выбросил. Хотя, бывало всякое. Я не могу так — в ускоренном темпе.

— Ты романтик… Обязательно ужин при свечах, музыка для души и чистая постель с лепестками роз. Так ведь только в романах бывает, а наяву — чаще грязные простыни, заплеванный пол и небритые рожи с перегаром и запахом табака изо рта.

— Вообще-то, меня подобное не прельщает. И, если, как ты говоришь — на немытых полах — то это случай не про меня. Да и противно, наверное, на грязной простыне.

— Эстет! — она слабо рассмеялась.

— В этом, тоже есть своя красота. Какой может быть — если откровенно — секс, в мусорной куче? Пусть, все мрачно и сурово. Но зачем воспринимать жизнь только в мрачных тонах? И что плохого в интиме, на чистой потели?

— Ты любил свою жену?

Я глухо выдохнул.

— Да.

— Вот видишь… Как я тебя поймала. Любил. А мог бы сказать — люблю! А какая она была?

Я пожал плечами — как это объяснить?

— Моложе меня… Добрая, умная. А любил я сказал потому, что… это почти реальность. Я вынужден признавать то, что она могла погибнуть — как миллионы прочих людей во всем мире.

— Красивая?

— Да. По крайней мере — была в молодости. Конечно, с возрастом изменилась

— но так со всеми происходит. Так ведь красота женщины — это хоть и многое, но не главное.

— А ты бы хотел, чтобы она всегда оставалось молодой и красивой?

— А кто бы из мужей не хотел такого для своей жены? Разумеется… Когда ты идешь к своим друзьям, или, просто по улице — то хочется, чтобы с тобой рядом шла привлекательная женщина, обращающая на себя внимание других мужчин. Это эгоизм собственника, но что в этом плохого? И — совсем иное — когда люди видят, что она, как говорят — обабилась. Стала толстой, с узлами на ногах, с шаркающей походкой, без интереса и жизни в глазах.

Тогда мужчина предпочитает ходить один…

— Я поняла. Ты все таки ее любил… любишь, извини. Но она перестала тебе нравиться — как женщина.

— Я вот этого я не говорил.

Ната кивнула.

— Говорил. Только что. И не надо меня уверять, будто ты имел в виду всех, в общем смысле. Я прекрасно разбираюсь в твоей интонации — ты сказал именно то, что хотел сказать.

— Нет, Ната. Не ищи в моих словах, какого то скрытого смысла. Моя жена не дошла до такого состояния — по крайней мере, внимание на нее еще обращают.

Обращали… Может, мне что-то не нравилось — но не настолько.

Девушка попыталась приподняться. Я поддержал ее за плечи, положив подушку повыше.

— Тебе нравились тоненькие и стройные, так?

— Почему — нравились? И сейчас нравятся. Времена Рубенса прошли — этот эталон уже давно не в моде. Да и как можно было восторгаться массивными телесами и необъятным задом — извини за прямоту — я не представляю? Хотя, может кому и нравилось…

— А тебе приходилось иметь дело с такими?

— Тебе это интересно? Ну, бывало… Но я остался не в восторге. Почти так же муторно, как с проституткой.

При этих словах Ната слегка вздернулась, и я умолк, выжидая, что она мне ответит.

— Значит, ты тоже спал с проститутками… А мне показалось… И что, судя по твоему тону — это так тошно?

— Не то, что бы очень… Хотя — да. Я всего один раз имел такой опыт — и больше не пытался повторить. Такое ощущение, что перед тобой заведенная машина — только говорящая. То, что она на работе — заметно даже с закрытыми глазами. Есть отведенное время — есть клиент — успей обслужить — пошел вон! Примерно так! Я ничего не испытывал — наоборот, от сознания того, что она делает это за деньги, у меня все опустилось.

— И ты ушел?

— Нет. Она кое-как настроила меня на боевой лад — все-таки, уплачено… Ну и я, соответственно, тоже, кое-как, выполнил то, что требовалось. Но удовольствия не получил никакого. Так что, от постели со шлюхами, не вижу толка. Каждая из них будет думать только о том, чтобы поскорее вылезти из-под одного и забраться под другого. Время — деньги. Вот и все чувства.

Это убивает желание.

— На то они и шлюхи…

Ната, как-то отрешенно смотрела в сторону. Она вытерла пот с лица — вроде, как слезу смахнула…

— Ты больше не хочешь спрашивать? Тогда давай спать.

— А…? Что-то голова снова заболела… Ладно, с проститутками все понятно. Но почему ты так настроен против полных — что, и эти женщины настолько неприятны в постели?

— Ну, не столь категорично… Смотря, какая полнота. И, я ведь не могу отвечать за всех. Кому как. Некоторым, наоборот, нравится. Но мне, видимо, просто не повезло. Ощущение было… я просто не знаю, как тебе это передать. Скажем — желание, при виде подобного обнаженного тела, пропадает напрочь.

— Ты страшный человек… — Ната тихо, без эмоций посмотрела мне в глаза. -

Ты можешь так словом унизить женщину… Это даже больнее, чем если бы ты ее ударил. А ты не думал о том, что прежде чем стать такой, она могла всю свою молодость и красоту, стройность и грацию отдать любимому человеку? И именно из-за него стать такой, как ты описываешь? После родов, например.

— Думаю. Потому и не настроен так уж агрессивно, как тебе кажется. Но я помню и о том, что свою молодость, кстати, отдает и другая сторона. И тоже, надо заметить, по любви. И эта сторона вовсе не хочет видеть своих избранниц в таком свете — если только это не любители пышных форм. Что, не нравится? Не тебе одной… А ты подумай — как должно было бы быть противно, мужчинам, тем, которым приходится жить вместе с такими? И, ведь никуда не денешься — годы. Вот скажи, почему, когда женщина, добившись своего — выскочив замуж — начинает считать, что все основное ею уже сделано? И все… Раз за разом, бывшие бабочки совершают обратный процесс

— превращаются в гусениц… Я считаю так — если женщина не держит себя в форме, не следит за своей фигурой, внешностью — она уже не женщина, а так

— сосуд, для слияния спермы. Грубо? Да. Очень. Но, к сожалению — верно.

Можно сколько угодно говорить о том, что мужикам нравятся разные — но все, как бы там ни было, предпочитали иметь любовниц стройных и тонких — а не наоборот. Кстати, для сравнения… Одно дело — если ты будешь держать под ручку статного красавца, с горой мышц, уверенного в себе и хорошо одетого.

Ну, не усмехайся — пусть, не ты — я к слову. И другое — плюгавого, скукоженного, плешивого, в замызганных штанах с пузырями на коленках, без двух-трех зубов и парой гнилых, в придачу. Умеющего только наливаться пивом и связывать все слова с помощью мата. Ты пошла бы с таким? Это, ведь без разницы — какого пола. Нет… Вижу — не хочется. Вот и мне — не хочется. Мне откровенно жаль тех мужчин, которые, плюнув на все, сами начинают опускаться — да только что им еще делать? Разводиться? Проблемы, да еще и дети… Вот они и превращаются в импотентов — потому что своих жен в постели переваривают по необходимости и с трудом. И секс превращается в рутину — или обязанность. А разорвать этот круг — силенок не хватает.

— У тебя, кажется, хватило? Ты так убежденно об этом говоришь… По-моему, ты уже не один раз был женат, Дар?

— Верно. Не один. Но только причина развода была несколько иной. Все проще

— меня просто не дождались из армии. Но, если бы моя первая жена стала бы похожа на то, что я тебе описал — я ушел бы от нее сам.

— Все равно, Дар. Так нельзя. У всех разные судьбы — и не могут быть все женщины, как на подбор — одинаково стройные, красивые, умные…

Я отмахнулся, разглядывая, как прибежавший пес, катает по полу какую-то кость.

— Остынь. Тебя лично это касается? Нет. Я что — сам высокий и статный брюнет? Тоже нет. Так что, все это попусту… А идеал — он конечно, у каждого свой. И стремиться к нему надо — хотя бы в желаниях. Меня не интересовали все женщины. Меня интересуют те, которые… в общем, что толку об этом? Ну не люблю я толстых в постели — и все тут! И спать с ними — по мне, уж лучше я сам себя удовлетворять буду! Есть такие, кому они нравятся

— а есть такие, как я. Я же не общую точку зрения выражаю…

Пес подтащил кость к моим ногам. Я пинком отшвырнул ее назад.

— Фу, Угар! Только по помойкам тебе шататься!

Он обиженно засопел — не хотел расставаться с игрушкой!

— Пошел!

Ната выскользнула из-под одеяла и встала возле собаки. По сравнению с ним, она казалась еще ниже, чем была на самом деле — Угар, сидя, мордой достигал ее груди! Я подумал о том, что она, вполне могла бы на него усесться верхом — мощный костяк овчарки запросто выдержал ее вес. Похоже — та же самая мысль возникла и у нее! Девушка пригнула пса к полу, перекинула ногу — и запрыгнула на спину пса. Угар недоуменно присел — и тут же громко залаял, выражая свое несогласие. Но Ната продолжала удерживаться на нем, вцепившись всеми пальцами в густую шерсть. Угар начал могучими прыжками носиться по комнате — и Ната, хохоча во все горло, на одном из кульбитов рассерженного пса, разжала свои объятия и упала на бетон.

— Ната!

Я испугался всерьез — падение могло быть небезопасным. Ната лежала на спине с закрытыми глазами.

— Ты что? Крыша поехала? Пришло же в голову — на овчарке кататься… И так еле в себя пришла.

Я осторожно подсунул под нее руку и поднял. Тело девушки было почти невесомым. Она открыла глаза.

— А ты испугался за меня, да? Ты испугался?

Мне хотелось ее отругать, но вместо этого я тихо произнес:

— Да… Очень. Какая же ты… глупая.

Мне не хотелось ее отпускать — знакомая волна, жаром затопила меня полностью…

Уловив, что мое состояние поменялось, Ната попросила:

— Поставь меня на ноги… Я дойду сама.

Она заметно поскучнела. Я подумал, что любое проявление известной слабости, будет расценено ею однозначно… Но это не было концом того, что возникло уже между нами. Если раньше, в силу того, что я не хотел признаваться не только ей — а самому себе, как мне дорога эта девочка, и большей частью отмалчивался и старался держаться на расстоянии — то после этого разговора я хотел вновь и вновь говорить с ней об этом. Можно назвать это извращением, чем угодно — но как должен был вести себя здоровый и полный сил мужчина, последний раз, спавший с женщиной, больше девяти месяцев тому назад? Не мог же я ей признаться, что приехал домой не в самый лучший момент — у родственников жены случилось несчастье, и это как-то не располагало ее к интимной жизни… ну а до того, я находился в командировке, почти пять месяцев. И, если многие мои товарищи, на работе, заводили себе временных подружек — то я, как-то не стремился к этому… А сейчас! Иметь рядом, под одним кровом, невероятно привлекательную и юную девушку, и только грезить о ней… Это было очень трудно.

Ната тоже стала другой — перестав меня провоцировать, она, наоборот, вела себя, как никогда, скованно, отстраняясь от меня всякий раз, когда я подходил слишком близко.

Я готовился к дальнему походу. Вопрос пропитания для пса оставался открытым — он, хоть и снабжал себя, по мере возможности — ловлей мелких грызунов на территории города, но это были такие мелочи, что не могли приниматься в расчет. На этот раз мне хотелось проникнуть в степи, на запад — подальше, от возможных стай собак или крыс. И, тем более — таких огромных бурокрысов. Мы оставили за этими гигантами это название, как наиболее удачное — из-за цвета их шкур и похожей внешности. Хорошо, что нападавшие на нас, настоящие крысы, не достигали таких размеров… Я отдавал себе отчет, во что может вылиться подобная встреча для нас, и, потому, избрал более безопасный путь — ближе к берегам реки. Там должны были быть кустарники и деревья — что внушало надежду на добычу.

Подготавливаясь к путешествию, я несколько раз заставил Нату примерить заново сшитую одежду — зимние куртки уже пришла пора менять на более легкие. Девушка подчинялась, хоть зачастую, я просто лишний раз хотел, чтобы она мелькнула передо мной, своим полуобнаженным телом…

Возникла еще одна проблема — как и у любой другой женщины. У Наты в очередной раз пришли дни, требующие особого к ним отношения. Проще говоря

— месячные. Но, если в первые дни это было как-то нами не сильно замечено, то сейчас все обстояло иначе. Ни прокладок, ни сопутствующих им вещей, на полках не было. Нате приходилось укрываться от меня за ширмой и заниматься стиркой. Следовало дождаться, пока эти дни пройдут — пускаться в поход, когда еще не окончился цикл, не стоило. Во-первых — и в главных — от нее исходил запах. Не уловимый мною, но прекрасно различаемый Угаром. Тот волновался и не давал ей покоя. Если его мог учуять наш пес — то дикие собаки, или, кто там еще — и подавно! Мне не хотелось привлекать к нам внимание всех хищников прибрежной полосы… Да и сама Ната чувствовала себя не лучшим образом — заметная слабость и усталость, ноющий живот, приступы боли — с таким в походы не отправляются! Мы решили подождать. И, только когда Ната, слегка смущаясь и отводя глаза в сторону, заявила мне, что уже можно — мы стали собирать вещи.

Перед выходом я решил подогнать лук девушки по ее силе — натягивать тетиву, на прежнем, ей было все же тяжело. Попросив ее встать рядом — чтобы измерить величину древка, я не мог удержаться, чтобы не провести рукой по ее голове — казалось, от нее исходила волна, попадая в которую, я терял чувство реальности… Угар в очередной раз выскочил наружу — пробежаться на воле. Я гладил Нату и не мог оторваться… Она прикрыла глаза и шепотом произнесла:

— Так странно… Гладишь меня, как котенка у себя в руках.

У меня что-то сдвинулось в мозгах… Расценив ее слова, как сигнал к действию, я, с бьющимся сердцем, встал вплотную и крепко прижал ее к себе.

Ната сделала шаг назад и вцепилась в спинку стула, пытаясь что-то сказать

— но я, дрожащими руками, уже стягивал с нее ту одежду, которую сам и шил для девушки…

Что-то взорвалось в моем сердце — и выплеснулось наружу неудержимым фонтаном, в котором совсем мало оставалось от ласки и нежности. Я все понимал — что это предательство, не только по отношению к ней, но и к тем, кто, возможно, ждал меня очень далеко отсюда — и не мог остановиться. Я желал обладать этой юной девушкой, почти что подростком. Все законы морали, которыми руководствовался наш мир, пропали — они были погребены вместе с теми, кто их выдумывал, принимал и заставлял им подчиняться!

Она была передо мной, беззащитная, и оттого еще более желанная в своей полной беспомощности! Ната только издала слабый вскрик и попыталась прикрыться руками… Тщетно! Я пожирал ее глазами, изголодавшимися за это время по женскому телу, я вспомнил, как купал ее в первый день, когда мы вернулись — я не мог и не хотел больше себя сдерживать! Покрывало, которое

Ната со стула потянула было к себе, отлетело прочь — я рванул его в сторону, не позволяя ей скрыть свою наготу. Ната вздрогнула, закусив губы.

Мои руки срывали остатки ткани — я уже ничего не соображал, кроме сознания того, что хочу немедленно, сию же секунду, взять ее трепещущее тело и отнести на постель!

— Дар! Не надо так! Не надо, прошу тебя! Я умоляю тебя — не надо!

Она могла вывести меня из строя одним только ударом — но, почему-то, не делала этого… Вместо сопротивления, Ната упала на колени и навзрыд зарыдала — в полный голос, перешедший в отчаянный крик:

— Не надо!

У нее начиналась истерика. Я упал на колени рядом с ней — обнаженная девушка сводила меня с ума! Я схватил ее, за сжавшиеся под моим прикосновением, бедра, и потянул на себя. Ната вдруг перестала отбиваться… Она бессильно обмякла и упала на спину. Я заметил, как слезы на ее глазах вдруг исчезли, а губы прорезала гримаса отвращения. Она бросила на меня уничижительный взгляд, и я услышал, как она еле слышно прошептала: — Давно пора…

Это ли, или что иное — но я вдруг почувствовал себя подонком, собирающимся изнасиловать ребенка… Весь дрожа от возбуждения, я стоял возле лежащей девушки, с которой мог сделать все, что угодно… — и не делал больше ничего. Ната прижала руки к себе по швам, не делая больше попыток укрыться, и опять тихо плакала… В ее глазах была уже только мука и боль.

Позже, она мне призналась, что уже ни на что не надеялась — так страшен я был в ту минуту.

С усилием, граничащим со стоном, я отвернулся и протянул ей покрывало.

— Возьми…

Я не узнал своего голоса — он охрип в один миг. По легкому движению позади, я понял, что Ната поднялась с пола.

— Закройся… И иди к себе.

Больше я ничего не смог сказать. Выносить ее присутствие рядом — и не иметь возможности прикоснуться! — это рвало мне душу, выворачивая ее насквозь. От неутоленного желания в паху стало ломить — я бросился на свою постель, укрывшись с головой… Мною овладело опустошение. И я знал, что больше выносить этого не смогу. Кому-то из нас, придется покинуть подвал.

В полной тишине — ее нарушали лишь потрескивания дров в очаге, до меня донеслись приглушенные всхлипывания Наты. Раньше бы я встал и попробовал ее успокоить — но теперь, именно я был причиной этих слез! Я только стиснул зубы и отвернулся в другую сторону. Мы оба не спали в эту ночь. Я понял это, когда утром увидел круги под ее глазами — впрочем, у меня вид был не лучше. Мысль, запавшая мне в голову накануне, не давала мне покоя — но говорить об этом Нате я не собирался. Это был не ее выбор — постель или одиночество. И не девушке было его решать. Я просто хотел исчезнуть — так, чтобы она ничего не заметила…

Украдкой приготовив свое оружие, собрав, кое-какие, необходимые на первых порах, вещи, я стал искать куда-то засунутую тетиву для своего лука — старая уже требовала замены.

— Я завтрак приготовила… Будешь? — Ната говорила очень тихо, глядя куда-то в пол… — Все остывает.

— Спасибо. Я не хочу.

Я опять принялся шарить по полкам, но она не уходила. Я видел, с каким трудом, пересиливая себя, она протянула ко мне руку:

— Дар…

— Что?

В моем ответе была только сухость и разочарование…

— Мы… Мы теперь не друзья больше?

Я промолчал. По правде говоря, в моей голове смешалось все — и обида, и горечь, и обыкновенная тоска изголодавшегося по женской ласке, мужика…

— Как теперь жить, Дар? — она продолжала стоять на месте, не выпуская моего рукава из пальцев.

— Как ни будь… Как жила… как жили раньше.

Я едва не обмолвился — она могла расценить это, как указание уйти самой.

— А мы сможем?

Я снова отмолчался — комментировать такой вопрос было просто нечем. Ната грустно произнесла:

— Ты не сможешь без этого, да?

Вместо ответа я пожал плечами, старательно отводя глаза в сторону. Но она не унималась.

— Но ведь меня могло там не быть! Ты бы никого не встретил, не нашел — что тогда? Почему ты стал таким…

— Ненормальным, ты хотела сказать? Да, я обходился… пока тебя не было. И обошелся бы дальше. Но случилось именно так, а не иначе — мы встретились.

Что ж, я самый обычный мужчина — мужик, как ты говорила… Я не виновен в том, что сама природа заставляет меня тебя хотеть.

Ната потупилась, а я криво усмехнулся — не девочка, что уж тут краснеть…

— И я не могу этому противиться… как ты заметила. Вчера.

— Но ты же смог…

— Нет. Не смог. Я никогда тебя не трону… силой. Но ведь я тоже могу, напиться — и вдруг, это будет как раз тогда, когда ты не сможешь мне противиться?

Ната промолчала. Говорить было, в сущности, не о чем. Я сделал шаг в сторону — она уступила мне дорогу. Угар, увидев, как я направляюсь к выходу, встал с лежанки и глухо гавкнул — спрашивал, верно, ли он понял мои намерения прогуляться. Я остановился — оставляя ее, подвал, и все, что в нем находится — я обеспечивал ее на длительное и безбедное существование. Но, тем самым, обрекал на лишения себя. И, помощь верного и могучего пса, вряд ли показалась бы мне лишней. Тем более, что я все-таки считал его своим — в силу того, что было между нами.

— Ко мне.

Пес подбежал, помахивая хвостом. Я ухватил его за его холку.

— Пошли.

Угар сделал шаг, извернулся и вопросительно посмотрел на оставшуюся стоять, с широко раскрытыми глазами, Нату — она все поняла…

— Пошли.

Пес уперся. Он замотал головой, вырвался из моих рук и подбежал к Нате.

— Дар!

Я вздрогнул. Окрик словно ударил меня по нервам — но я знал, что если обернусь, то уже не смогу выполнить то, что задумал.

— Дар!!!

Я сжал кулаки до боли в пальцах и упрямо ринулся вперед, прочь, из ставшего вдруг тесным и душным, подвала…

Она не выбежала вслед за мной. И Угар — пес, который, как я надеялся, станет мне надежным помощником в предстоящих странствиях — тоже остался в подвале. Удерживаемый ли ею, или по собственному желанию — но он не шел сейчас рядом со мной.

А я… Я месил ногами грязь, с каждым шагом распаляя себя все больше и больше, взвинчиваясь, как пружина. В такие минуты всегда хочется боя, драки — с кем угодно и по любому поводу. Но в развалинах было тихо. Не появлялись крысы, которые жили на той стороне реки, не прилетали вороны, обитающие далеко отсюда — в провале. Только нудно и бесконечно моросил мелкий дождичек, противно капающий мне за открытый ворот куртки. Я не знал, куда шел. Ноги сами меня несли — я даже не задумывался о направлении, целиком и полностью поглощенный мыслями о том, что произошло.

Меня никто не преследовал, не догонял — видимо, Ната решила, что так лучше и для нее. Я скупо и зло усмехнулся — Что ж, ты получил то, что и хотел…

Ну и ладно — начнем все по новой!

Как я оказался на его берегах — это осталось непостижимо для меня самого.

Перепрыгивая через очередной валун, обходя почти занесенные землей плиты и камни, я вдруг вышел к краю водной чаши. Озеро появилось сразу. Как и в тот раз. Но его берег… Вначале я не понял, что видят мои глаза. А потом…

… Тут потрудились вороны. Ни одно из тех тел, что оказалось вмерзшим в лед, не осталось нетронутым. Зловещие птицы расклевали, а вернее — разорвали их на части, тут же, на месте… Теперь становилось понятным — почему эти крылатые твари, так долго не появлялись, и не делали попыток напасть на нас, возле холма, или во время наших походов. Они знали — куда стоит лететь, чтобы прокормиться. Наступившее потепление растопило ледяную чашу почти полностью — им не понадобилось даже долбить лед своими клювами.

Обойдя озеро со всех сторон, я увидел, что его края стали очень изрытыми — словно в них проделал ходы гигантские земляные черви. А может быть — это и были черви? Что мешало и им стать такими же чудовищами, как и все, что так непостижимо превратилось из привычных созданий, в невероятных монстров? И кого еще суждено мне увидеть в пути? Волков, величиной с медведя? Медведей

— со слона? И сможет ли приходу чудовищ противостоять Ната? Я представил стаю крыс, сгрудившуюся возле входа в подвал, и содрогнулся — что могла сделать слабая девушка, одна, против этих кровожадных созданий? А что будет, когда вороны съедят все останки? Эти птицы очень хорошо помнят те места, где они, когда-либо, находили для себя корм. А раз так — то и наш холм не будет обойден их вниманием. И тогда они смогут подкараулить

Нату…

Я круто повернул, и, так же быстро, как шел сюда, направился назад. Мне не понадобилось много времени, чтобы изменить решение. Без меня она погибнет.

И неважно, что она сумела продержаться столько времени одна, на острове.

Город — не закрытая территория. Рано или поздно — в нем появятся те, кто станет представлять для человека угрозу. Перед этим меркло все — и моя, неутоленная страсть, в первую очередь. Да и кто я такой, чтобы за нее решать? Ната — и я… По ее меркам — почти старик.

Я увидел их на склоне примерно через километр после того, как обогнув озеро, отправился в обратный путь. Угар шел по моим следам, спокойно принюхиваясь к воздуху и земле. Мы поравнялись. Ната открыла было рот, но я сделал знак ничего не говорить и, указав ей рукой на дорогу, пошел вперед.

Мы вели себя так, будто ничего не случилось. Только молчали — всю дорогу.

Угар, зевая и потягиваясь, улегся на коврик — день шел к концу, и он понимал, что сегодня мы уже никуда не пойдем. А мы… Ни я, ни Ната не ложились, занимаясь каждый, чем ни будь, лишь бы убить время — или, напротив, отсрочить его, от неизбежного объяснения.

Остывал недоеденный ужин — никто из нас почти не притронулся к своим тарелкам. Разве что пес — тот не страдал отсутствием аппетита и уплел все за милую душу. Ему было легче — подобные терзания вряд ли бы мучили собаку. Угар валялся на ковре и блаженствовал — в отличие от его хозяев, не находящих себе места, не знающих, как подступится к тому, что отравило нашу жизнь почти полностью… Ната ушла в свой угол и принялась там что-то делать. Угар тихо сопел на подстилке — он набегался за день вместе с нами и теперь отдыхал. Я погладил его, и он, не открывая глаз, лизнул мне руку своим шершавым языком.

— Спи…

От дров исходило успокаивающее тепло, и я, усилием воли, заставил себя смотреть на красновато-багровые угольки… Постепенно стало темнее — Ната затушила масляные горелки, оставив только одну, возле себя. Она что-то напевала, тихонько, под нос, мелодия была знакома, но я не мог вспомнить откуда она… Я опустил голову — мне было не до песен. Я остро ощутил, насколько мы разные — я, со своим опытом прожитых лет, и она, совсем юная, хоть и опаленная жутким кошмаром случившегося с нами. Мы не могли быть вместе… Все мои надежды, в которых я старался не признаваться самому себе, были тщетны. Впрочем, чего я мог еще ожидать?

— Ты не ложишься?

Голос Наты прозвучал над самым ухом, и я от неожиданности вздрогнул.

Кончик ножа, которым я остругивал ветку, дернулся в пальцах и обрезал кожу…

— Ой! Что я наделала!

— Ничего, пустяки. Сейчас промою водой и все дела. Ната присела рядом.

— Прости, пожалуйста. Я думала, ты слышишь, как я иду. А что ты вырезал?

— Ложку…

Я отбросил заготовку в огонь. Ната проследила, как ее начинает охватывать пламя, а затем склонилась к моему плечу и провела пальцами по моим отросшим волосам. Я замер, сразу почувствовав тепло, исходившее от ее рук.

— Так странно… Все время смотрю и удивляюсь. Такой цвет — как темное серебро. Нет, скорее, как излом стали. Но, не холодный, а наоборот, согревающий. Словно от них исходит тепло. Непонятно — вроде бы, напротив, такой оттенок должен только холодить.

— Раньше были обычные, темно-русые. И — короткие.

Она встала за спиной и положила обе ладони мне на голову:

— Хочешь, я сделаю тебе массаж? Мне говорили, что я умею руками снимать боль.

— Нет, — я мягко отвел ее руки, продолжая смотреть на огонь. — Не надо.

— Почему? Тебе не нравится?

— Очень нравится. Но не надо.

Ната не настаивала. Она снова уселась на табурет и тоже погрузила руки в шерсть спящего пса. Я бросил на них взгляд — эти двое лучше понимали друг друга, чем мы, люди…

— Понимаю… Ты взрослый, опытный мужчина, не находишь слов, чтобы сказать

— Ната, ты женщина, а я не могу спокойно жить рядом с женщиной. Так.

Только ты, хоть и опытный, и уже… нет, не старый, но зрелый. Матерый — как бы раньше сказали — а не заметил, что я тоже, не такая, как все. И ты не терялся раньше, когда разговаривал с другими женщинами. Почему же сейчас ты стал так робок? Не можешь, открыто встать, подойти к моей постели, сорвать одеяло и лечь рядом. Кто тебе помешает? Разве я? Но ведь ты уже убедился — стоит только захотеть… Куда я от тебя теперь денусь?

— Что ты говоришь, Ната. Зачем? Я не стал… и не смогу.

Она перестала гладить Угара, встала передо мной на колени.

— Я не буду сопротивляться, Дар. Не буду. Не могу больше. Ну что же ты, ты ведь мужчина… Ты же хотел лечь со мной — в одну постель?

Я промолчал, стиснув кулаки до хруста в ладонях.

— Значит, не ляжешь. Тогда зачем ты вернулся? Что бы все повторилось?

— Ты… Как ты на непохожа, на саму себя.

Она жестко усмехнулась, закусывая губы до крови:

— Что, не нравлюсь? А ты думал, я маленькая девочка, кутенок, с которым можно делать все что хочется… А ведь я — другая. Совсем другая!

— Что с тобой случилось, Ната? — я разлепил пересохшие губы. — Что с тобой, милая?… Пусть я, старый и дурной, развратный кобель — но ты?

Она запнулась, подсмотрела мне в глаза и внезапно уткнулась мне грудь. Я обнял ее худенькие плечи.

— Что ты… Ну, не плачь. Не плачь, родная моя. У нас все будет хорошо. Я больше никогда тебя не обижу…

— Какая я дура… — она всхлипывала, и не пыталась вытереть слезы. — Какая же я дура! Ты не слушай меня, я просто с резьбы сорвалась. Не могу больше, не могу! Ты меня спас, вытащил с того света, а я, верчу тобой, как бездушная кукла. Я ведь не хотела, это само так получается — как подумаю, что ты тоже… нет, не такой, но все равно, из тех, кто может… Нет, не могу!

Она попыталась вырваться из моих рук, но я еще крепче ее обнял, не позволив ей встать. Я что-то шептал ей, не понимая, о чем она говорит, но, догадываясь, что нарыв, мучивший ее все это время, вскрылся именно сегодня.

— Отпусти меня… Я нехотя разжал руки.

— Я сейчас.

Она вытерла лицо краем рубашки и села возле Угара, продолжавшего спать и не слышавшего этой сцены.

— Я попробую. Ты мог заметить — я часто тебя провоцировала. Мне казалось — ты такой же, только притворяешься другим. Такой же, как все вы, мужчины. Я ждала, что ты возьмешь меня еще в первую ночь, когда мы вернулись сюда.

Тогда я решила, что ты не стал этого делать только потому, что испугался моей худобы и больного состояния, а когда я поправлюсь, все равно сделаешь то, что предназначено тебе природой. Но ты, почему-то, не спешил — а я все ждала тебя по ночам, и даже приготовила для тебя нож… Да, нож! Если бы ты лег — я бы тебя убила. Молчи, дай мне выговориться — ты сам этого хотел!

Она смочила губы водой, в которой я промывал порезанную руку, и, продолжая смотреть в сторону, продолжила:

— Тогда я стала тебя дразнить. Раз ты не спешишь, значит, уверен в том, что я все равно буду твоей, стоит лишь захотеть! Но ты не поддавался или, даже смущался, как мальчишка. И я растерялась… А потом поняла — ты не такой… И это мне мешало жить, находиться с тобой рядом. Потому что так не бывает! Раз ты украдкой смотришь, как я купаюсь, как изгибаюсь, нарочно, под одеялом — я специально ложилась голой! Как подставляла тебе свои волосы, чтобы ты их расчесывал — и ощущала дрожь в твоих руках — значит, ты меня хочешь! Ты не мог не хотеть! Но ты не делал попытки что-либо изменить… Нет, не говори! — она приложила палец к моим губам. — Все, что ты может сказать, я уже знаю. Ты считал меня малолеткой, к которой даже подойти нельзя, и лишь иногда не мог совладать с собой. Ты ждал, что я, когда ни будь, вырасту, да? И тогда, ты, наконец, сделаешь то, что хочешь?

— Нет… Ничего я не ждал… — я не узнавал своего голоса. — Я просто жил.

Живу — вот и все. Ты, действительно, не малолетка. То есть… конечно — малолетка. Вернее — не невинная девочка. Но я это знаю, и знал раньше. По некоторым приметам… Есть такие вещи, которые не могут быть доступны детям, девушкам твоего возраста. Ты хочешь, чтобы мы выяснили все до конца? Я хотел тебя, да. И… хочу. Но я никогда не спал с женщинами против их воли. Вот и с тобой… не получилось. Может быть, это и приятно, но я не хочу никого насиловать, чтобы узнать. Я был рад тому, что нашел тебя. Рад и сейчас, хоть ты и пытаешься меня оскорбить всеми силами… Да, я не могу смотреть спокойно, видя тебя обнаженной. Никто бы не смог. Ведь я не евнух. Разве в этом есть моя вина? Ты говоришь очень взрослые вещи, я не ожидал их от тебя услышать… но не надо думать обо мне плохо. Я не искал тебя для того, чтобы сделать своей рабыней — ты вольна жить, как хочешь.

Если нам повезет, встретить, когда ни будь людей, и тебе с ними будет лучше, или ты просто захочешь уйти — ты всегда имеешь на это право.

— Нет!

Она резко вскочила и прижалась ко мне:

— Нет! Я никуда не хочу уходить! И мне никто не нужен… кроме тебя.

Стало совсем темно — плошка с маслом выгорела полностью, напоследок ярко вспыхнув и озарив все помещение. Только мерцающие угольки в очаге освещали небольшое пространство перед собой, отбрасывая причудливые тени на пол…

— Прости меня, Ната. Я просто старый и глупый… и уже ничего не понимаю.

Но… Можешь спать спокойно — без ножа.

Ната встала с колен и решительно обхватила мою шею руками. И вновь, как в степи, я почувствовал на своей щеке ее нежные губы…

— Поцелуй меня, в губы. Сам…

Она прикрыла глаза. Я сглотнул и отвернулся в сторону.

— Ты боишься — себя. Я не хотела говорить, но раз так… Хорошо, тогда слушай, а потом решай, как быть. Мне придется рассказать тебе обо всем.

Мне кажется, ты не станешь меня из-за этого ненавидеть… или презирать — не знаю. Ты не похож на других. Иначе бы я не решилась говорить. Конечно, я могу промолчать, и ты никогда ничего не узнаешь — а те, кто знает, наверное, погибли. Надеюсь, что погибли! Но я не хочу молчать. Я устала. Я вижу, слышу, как ты не спишь ночами в своем углу… не перебивай! Я должна выговориться, или это разъест мне душу… Ты, наверное, обратил внимание — я не разговариваю с тобой, как подзаборная дешевка! Хотя, как видишь, могу и так. Я многое могу…

Она на секунду запнулась и, устремив взгляд на огонь, продолжила:

— У нас была нормальная семья. Мама, папа, я и брат. Папа занимал высокий пост, как я сейчас понимаю — очень влиятельный и, как теперь говорят, крутой… Мама — учитель музыки. Я с детства очень любила читать, буквально запоем проглатывала все, что мне попадалось в нашей библиотеке.

А она у нас была большой, целая комната книг! И еще, в кабинете отца и в наших спальнях — детские. Но они мне быстро наскучили, я очень скоро перешла на взрослую литературу. Наверное, поэтому и считала себя умнее и старше своих сверстников. Жили мы хорошо, даже роскошно… пока не подрос мой брат. Он был старше меня на пять лет. Когда мне было десять, он в первый раз пришел домой под кайфом. Папа жутко наорал на него, но и пальцем не тронул — мама не дала. А зря. Потом еще раз, потом другой. За полгода изменилось буквально все. Мама стала нервной, раздражительной.

Папа стал с ней постоянно ссорится, кричать вечерами. Он хотел даже выгнать брата из дома, но мама ему не позволила. А потом он ушел. Мы остались с квартирой и всеми вещами — он ничего с собой не взял. После этого брат дал маме слово, что он больше никогда не притронется к наркотикам, но его хватило только на один день… Он начал таскать из дома вещи, приходил с пустыми, ввалившимися глазами. Мама зарабатывала мало и, чтобы как-то нас троих обеспечить, устроилась еще на одну работу. Она дежурила по ночам в больнице — в молодости закончила курсы медсестер. Мне исполнилось двенадцать. Все мои бывшие подруги куда-то растерялись — школа, в которой я училась раньше, была платной, и теперь мне пришлось перейти в обычную. Я там не пришлась ко двору, как говорят… Здесь девчонки курили, ругались, некоторые уже спали с парнями и считали нас, тех кто этого не испытал, соплячками. Мне было очень трудно. А потом брат привел домой, когда мама была на работе, своих друзей. Они всю ночь провели в нашей квартире, мешая мне заниматься и спать. Впрочем, спать я и не могла — мне так было страшно. Они иногда заходили ко мне в спальню, говорили, что ошиблись дверью, и уходили. Они все были невменяемые, обколотые… Я рассказала об этом маме, когда она пришла утром. Брат удрал до ее прихода и появился через два дня, совсем грязный и опустившийся. Он как-то виновато разговаривал с нами, опять обещал, что все исправит… Разумеется, она его простила и пожалела — она всегда его прощала и жалела, и при всех ссорах с папой вставала на его сторону. Когда мама опять пошла на дежурство…

Ната сглотнула, на глазах у нее появились слезы. Она утерла их ладонью, перевела дух и вновь начала говорить.

… Он снова привел дружков. На этот раз они были не такие, более трезвые, что ли. Они опять устроились в зале, а потом… Я закрывалась на ночь. Брат постучался ко мне, сказал, что хочет мне что-то объяснить. Я не хотела ему открывать, просила, чтобы он отложил до утра, что хочу спать. Но он не уходил, просил все настойчивее… и я впустила его. А едва я открыла дверь, как они вломились ко мне всей толпой! Я не успела даже вскрикнуть.

Мне зажали рот и скрутили руки. Они сразу сбросили на пол одеяло, подушку и сорвали с меня ночную рубашку. Брат тоже держал мне руки… Кто-то заткнул мой рот, кто-то — рвал на мне белье… Меня повалили на пол, потом прижали руки и ноги — и их главарь навалился на меня всем телом. Мне казалось, я сойду с ума… Господи, что они со мной творили! Они все хотели… Под конец, главарь заставил брата проделать со мной то же самое, что и они. Впрочем, он особенно и не противился, по-моему — он даже не совсем понимал, что происходит. Я все слышала. Сопротивляться я не могла, как-то разом почувствовав, что меня всю вывернули наизнанку. Была только боль и безразличие ко всему. Потом меня перевернули, подложили под живот подушку и изнасиловали сзади. Я думала, что они разрывают меня пополам!

Кто-то предложил выбить мне передние зубы — хотели заставить меня сделать им всем минет… А я этого даже не понимала. Но, предложение никто не услышал. Они, вообще, друг друга не слышали. А я не кричала… Они подняли меня на колени — сама я стоять уже не могла — и один из них собрался вложить мне в рот свой член. Я уже почти не соображала, что они хотят, так мне было больно и тошно от всего… Они запрокинули мне голову, зажав нос.

Мне стало нечем дышать, и я открыла рот. Тогда он воткнул туда член.

Наверное, я просто не могла делать того, что они хотели. Я стала задыхаться, и тогда они стали меня бить. Потом опять бросили на пол, и все повторилось… Я потеряла сознание. Когда я очнулась, мама стояла в проходе у дверей и, без звука, сползала по стене. Врача я вызвала сама… Ее увезли в больницу даже раньше — они никак не могли понять, кому из нас хуже! Перед тем, как уехать, она нашла в себе силы сказать мне, чтобы я молчала про брата. Она просто безумно любила его… всегда потакала ему во всем. Потому он и делал всегда, что хотел. В больнице я провела несколько недель, и — ни разу! — за первые пять дней, мама меня не навестила. Она дни и ночи проводила в поисках брата, который пропал и не появлялся все это время. Где она его нашла, как вытащила — я не знаю. Врач, пожилой и опытный человек, делавший мне операцию, часто приходил ко мне. Я все время молчала. Он сказал, что теперь я должна беречься, иначе могут быть осложнения. Эти подонки мне все внутри разорвали… А потом обмолвился, что дети мне больше не грозят. Он считал меня ребенком, не совсем понимавшим, что с ним происходит. Но я услышала и запомнила навсегда… все.

Мама обратилась к отцу, с одной единственной просьбой — чтобы он вытащил из этой истории брата. Все-таки, было заведено уголовное дело, и за него взялись следователи. Они приходили к нам домой, вызывали его самого и маму. Меня они не могли вызвать — я лежала в больнице почти два месяца.

Приходили сами. В конце концов, один из них с ненавистью сказал маме, что ее сынок сделает с ней за дозу, то же самое, что сделал со мной. Они говорили, что он отдал меня своим приятелям, в обмен на наркотик, и что это типично для наркоманов. Только мне было абсолютно все равно. Мама заискивала передо мной, старалась во всем угодить. Брат не попадался на глаза. Его так и не задержали — мама сумела заставить отца вмешаться. Он действительно, был крутой… брат пропал, и я думаю, что он приложил к этому руку. Скорее всего — он сам его и осудил. А мама, совсем уже потеряв голову, просто подсунула мне исписанный лист, в котором я признавалась, что сама всех пригласила к нам домой и все это организовала. Ей было невдомек, что никто не станет даже читать этот бред… Она в истерике билась, головой о стену, говорила, что брата в тюрьме убьют, что она этого не переживет. Потом дошло до того, что она стала меня обвинять во всем, будто это я, на самом деле, затащила их к нам… Я бросила школу, вернее я туда больше и не ходила после всего случившегося. На суд я не хотела идти.

Меня выписали. Когда мама ушла на очередные поиски, я стянула все наши вещи, книги, все, что смогла, в одну кучу и подожгла. Жить мне не хотелось. Соседка заметила дым, ее муж вышиб двери и вытащил меня оттуда.

Пожар успели потушить. А меня отправили в интернат. Я пробыла там только один день, а ночью пришли взрослые ребята и увели меня с собой, в свою спальню… Ты, наверное, догадываешься, что я не в силах была уже им ни в чем отказать? Мне пригрозили, сказали, что я уже — все равно — дырявая… И я перестала плакать. Для них это было тоже самое, что возбудитель — каждому хотелось взять меня, именно в истерике. Но я просто лежала — как бревно. А утром я ушла оттуда. На улице меня подсадил в машину какой-то, проезжавший мимо, парень и отвез к себе. Несколько дней я жила у него дома, пока он не сказал мне, что пора бы и отработать за его хлопоты. Он был сутенер. Я согласилась… Он стал возить меня к одному ресторану, там находились, примерно моих или старше лет, девчонки, и все мы разбирались на час или на два клиентами из этого заведения. Меня никто не искал, видимо, мама решила, что я пропала, а может, ей так больше хотелось… Этот парень продержал меня у себя больше полугода. Потом его убили, на моих глазах, возле этого же ресторана. Нас, тех, кто на него работал, оказалось пятеро. Самая старшая — мы ее называли Мэри — предложила работать самостоятельно. Все остальные согласились. А для меня словно ничего не существовало. Клиенты, из числа тех, кто уже покупал меня, часто не хотели иметь со мной дела — хоть я и возбуждала их внешне своим возрастом и внешностью. В постели я чувствовала себя обыкновенной тряпкой, брошенной под грязные ноги… Им было неинтересно спать с бесчувственной колодой.

Может, тот парень меня бы и выгнал, если б его не пристрелили. К тому же — я как раз только-только выпуталась из очередной неприятной истории… неважно. Я вернулась в его квартиру, какое-то время жила там, пока не кончились деньги. Меня нашли. Вернее, нашли квартиру — его убийство шло в общем деле, где были замешаны большие шишки. И так случилось, что вот как раз это дело, вел один из тех, кто приходил к нам и допрашивал меня. Когда он увидел меня, встретившей их на пороге, то просто потерял дар речи. Он вытащил меня из всей этой истории, не дал отправить меня в колонию и забрал к себе. Больше года я жила с его родителями, старенькими и жалеющими меня людьми. У самого следователя была семья, и он иногда приводил меня к ним. Хотел, чтобы я почувствовала себя человеком. Я была замкнутой, резкой и никого не пускала к себе в душу. Постепенно они сумели растопить камень у меня на сердце, за что я им останусь благодарна всегда, пока помню… Они устроили меня в платную, заочную школу, все стало приходить более или менее в норму, а потом случилось все это. С тех пор я не могу видеть мужчин. Однажды он попробовал меня приласкать — просто так, как дочку, совсем без злого умысла. А я разбила о его голову вазу… Это произошло чисто рефлекторно — и я стала замечать, что стоит ко мне прикоснуться любому мужчине — и меня сразу обуревает желание его убить! Он заметил это и, только для того, что бы я не хваталось сразу за что попало, стал обучать искусству борьбы. Названия у нее не было — он так и говорил, что это Система. После всего этого — любой контакт — ты понимаешь, о чем я

— это мука, для меня…

Ната умолкла, рассеянно перебирая и подбрасывая в костер несгоревшие щепки и веточки. Потрясенный, не находя в себе слов, я молча сидел рядом. Ната вздохнула и тихонько промолвила:

— Теперь ты знаешь…

Я присел к ней, потом, не в силах совладать с собой и с жалостью заполнившей меня до отказа к девушке, находившейся рядом, поднял ее на руки. Ната смолчала. Я отнес ее к постели и уложил, накрыв сверху одеялом.

Девушка мягко прикоснулась к моей руке:

— Дар… Когда ни будь, ты не сдержишься. А я не могу так. Не надо мне ничего обещать, не надо ничего говорить… просто, попробуй потерпеть, пока я сама не решу, как мне жить… А если не дождешься — то не тяни. Напои меня — так, чтобы я не могла ничего сделать — и возьми. Если ты меня изнасилуешь — это ничего не добавит к тому, что уже было. Но, сама я…

Вместо ответа я прилег на краешек настила и долго гладил Нату по волосам, пока по ее ровному дыханию не понял, что она спит.

Я просидел возле нее всю ночь. Ната плохо спала, металась во сне, и даже бредила… звала кого-то, дергалась и стонала. Иногда я брал ее за руку и успокаивающе шептал самые ласковые слова, какие только мог ей подарить…

Этот разговор изменил в наших отношениях все. Ната не могла мне лгать — я видел это по ее глазам. Все мои притязания на девушку показались мне теперь не то, что неуместными — невозможными. Все стало понятно. Боль, причиненная ей в прошлом, не могла так просто и быстро исчезнуть. Ей было меньше пятнадцати — но хлебнуть досыта человеческой жестокости пришлось столько, сколько я не встречал за все свои сорок…

Мы возобновили тренировки — Ната училась владеть луком. Сказалось ли то, что я его облегчил, убрав одну стальную полоску или появился какой-то навык — но стрелы, выпущенные ее рукой, стали лететь значительно дальше и точнее. Мы даже решили устроить соревнование — кто быстрее и метче сможет вогнать по десять стрел в мишень. Я обогнал ее на четыре — но зато, одну послал прямо в яблочко. Правда, у Наты, из всех стрел в цель попало только пять. Все остальные Угар старательно подобрал и притащил к нашим ногам.

— Ладно, — я решил быть снисходительным. — У меня тоже не получалось сразу. В конце концов это искусство и не легкое… Со временем научишься.

Я отвернулся, намереваясь уйти в подвал за ведром — Ната напомнила о том, что надо пополнить запасы в бочке. Когда я вылез наружу, она, закусив губу, недоверчиво смотрела на мишень. Я присвистнул: — Все десять стрел, одна возле другой, торчали в доске, причем одна пробила ее насквозь.

— Это как? — спросил я несколько ошалело.

— Мне стало неприятно, что я все время мажу… Я разозлилась и швырнула самую тяжелую стрелу в мишень. А она попала. Тогда я начала кидать остальные и видишь — вот так.

— Ничего себе… — я забыл, про воду. — А ну-ка, попробуй еще раз!

Ната, увидев, что я заинтересован, взяла в моем колчане стрелу, и, почти не целясь, метнула ее вперед, держа где-то в районе оперения. С резким свистом стрела унеслась прочь и влетела в землю, возле самой мишени.

— Так. Ясно. Я за водой, а ты тренируйся. Или, вот что…

Лучше всего, Нате удавался бросок с самой тяжелой стрелой. Я подумал, что если ее специально утяжелить и слегка удлинить? Какая разница, чем Ната будет попадать в зверя, стрелой или… стрелой? Дротик — вот что ей нужно!

Ната продолжала тренироваться, пробуя себя и с луком, и без него, а я спешно выстругивал из прутьев пару тяжелых дротиков. Я насадил на них самые длинные наконечники, сознательно сделав их потяжелее. Оперения к ним не полагалось — при броске, оно могло только помешать. Ната примерилась пару раз, потом резко взмахнула — дротик, с глухим стуком, влетел в доску и расщепил ее надвое. Я потрясенный молчал. Это было что-то…

— Ты доволен? — Ната смущенно смотрела мне в лицо.

— Доволен? Да ты просто молодец! — я заорал, подхватывая ее на руки. — Еще бы не доволен! Я копье так бросать не могу, да что там! Стрелой пока первый раз попал, весь взмок! А ты — с первого раза! Дротиком!

Ната царапнула меня за грудь пальцами.

— Теперь гожусь на охоту? Можно меня брать?

— Возьму!

— А кто добычу нести будет?

— ?

— Ну, я ведь читала — раньше, в древности, мужчины всегда добывали зверя, а нести его поручали свои женам… чтобы у них руки оставались свободными, на тот случай, если какой ни будь, большой хищник решит, что с ним нужно поделиться!

— А… Какие проблемы! Поделимся. Я отдам ему тебя, а себе возьму добычу!

— Что? Ах, ты! Пусти! Пусти, меня!

Я еще крепче прижал ее к себе, и мы повалились наземь, отчего я больно стукнулся головой, набив на затылке шишку. Ната, делая вид, что сердится, но не в силах спрятать улыбку, кусала меня за ухо, уверяя, что вначале она сама меня съест. Мы оказались лицом к лицу, и я смутился, увидев так близко ее совсем невеселые глаза.

— Ты ни при чем… — она мягко улыбнулась. — И не торопись меня отпускать.

Я этого не просила.

— Мне теперь сложно догадаться, когда я должен остановиться…

— Ты всегда можешь не останавливаться, если так решишь.

— Я подожду, — я сглотнул предательский комок. — Я умею ждать…

— А ты не изменил своего отношения ко мне? Может, ты не понял, что я делала… у этого парня?

Ната напряженно ждала ответа — она даже замерла, насколько это было вообще возможно, лежа на моей груди. Я аккуратно приподнял и поставил ее на колени.

— Я понял все. И очень хочу, чтобы память об этом сгорела в твоей душе так же, как сгорел и город, в котором тебе пришлось это пережить.

— Такое не забывают, Дар… И ты тоже — не забудешь.

— Не забуду. Я сказал — память? Я ошибся. Я хотел сказать — боль.

Ната долго искала что-то у меня в глазах, потом, молча, прижалась ко мне и обняла — крепко-крепко…

— Дар…

Наверное, Ната светилась. Иначе, не найти слов, чтобы передать то состояние, в котором она находилась. Девчонка бросала дротики в мишень, бегала по холму за псом, дурачилась и смеялась — и я видел, что на этот раз, все совершенно искренне… Спал тот тяжелый камень, который ей пришлось так долго носить в себе. А я… Нет, она не переложила его на меня. Хотя, может быть, я немного облегчил ее тяжелую ношу…

Угар, потерявший всякую надежду на прогулку, жалобно взвыл и начал хватать нас за ноги. Но даже его интеллекта не хватило, чтобы понять, что сегодня это может быть чревато — Ната, торжествующе хохоча, уселась на него, и бедный пес стал жертвой агрессии со стороны, вконец, развеселившейся девчонки. Зато я смог присесть и перевести дух. Ната довела собаку до того, что пес, потеряв всякое терпение, ухватил ее зубами за ногу и стал таскать за собой, нарочито выбирая самые неудобные участки. Она прыгала за ним на одной ноге. Я не на шутку испугался. Одно неосторожное движение, и

Ната могла серьезно ушибиться о торчащие тут и там куски плит, камней и прочего, торчащего из земли, хлама.

— Угар! Перестань, немедленно! Ко мне!

Но пес, справедливо полагая, что долг платежом красен, мотал бедную девушку до тех пор, пока она не отпустила его, задыхаясь от усталости и смеха. Они оба, шатаясь, поплелись ко мне, и я только развел руками — стирка и мытье были обеспечены. Ната прикладывала ко лбу лезвие ножа — все-таки, она не сумела уберечься от пары ссадин и ушибов. Но девушка и не думала обижаться на пса, вполне мирно гладя его по загривку. Угар, словно усмехаясь, скалил свои страшные клыки и делал вид, что собирается ее укусить. Ната, умиленно улыбаясь, потихоньку заговаривала ему зубы — я предвидел, что она вновь собирается оседлать громадного пса.

— Ну, все, хватит! Или кто-то сегодня останется ночевать на улице!

Угар, поняв, что я не на шутку рассердился, мотнул башкой. Ната, притворно огорчившись, пошла домой накрывать на стол. Как бы там ни было — день еще не кончился, и, пока девушка возилась в убежище, я решил обойти с собакой наш холм. Мы прошли по всему периметру, поднялись на вершину и долго наблюдали по всем сторонам. Прошло несколько месяцев, с тех пор, как все произошло, а, казалось, что я прожил несколько лет. Я не чувствовал себя больше одиноким. Со мной был Угар, и была Ната. Ната… Рано или поздно — мы встретим людей. Что будет тогда с нами? Хорошо это или плохо? Чем закончится эта встреча? Кто будут эти, уцелевшие, — друзья… или враги? И, не поэтому ли, не признаваясь даже себе, в самых мрачных предположениях, я так хотел научить Нату не бояться вида крови и уметь самой нанести смертельный удар. После встречи с тем жутким созданием, стычка с которым едва не привела к нашей общей гибели, я больше всего опасался, что люди, скорее всего, будут врагами. Мутантами… За себя я не боялся. Пережитый кошмар этих недель, кровавые схватки с крысами — страх потерял надо мной власть. Я учился убивать, прекрасно понимая, что только это умение, не даст, кому бы то ни было, убить меня. А вместе со мной — и девушку… Ей тоже придется выучиться этому ремеслу — ради того, чтобы жить.

… Вблизи озера Гейзера стали часто появляться следы зверьков — по нашему общему мнению, довольно крупных. Те ли это были, на которых охотился Угар или другие — мы не знали. Все следы, как две капли воды, походили один на другой, различаясь только величиной отпечатков. Мы видели парочку из них — издалека. Угар, унюхав добычу, унесся вперед и спугнул их — зверьки, неожиданно быстро и проворно, исчезли среди камней и чахлой травы, появляющейся среди холмов. Я решил устроить там засаду…

Возможно — мы уже не являлись единственными охотниками, среди руин — на дальних холмах мелькали темные тени, по виду, очень напоминающие ту самую кошку, которая едва не прикончила нашего пса. Ната показала мне на них глазами — они могли превратить охоту на зверьков в охоту на нас…

— Пусть попытаются, — сквозь зубы проворчал я. — Угар уже способен кое-кому переломать хребет самостоятельно…

Пес уверенно и с достоинством — Откуда что бралось? — снова шел впереди нас. Не зная, что это собака, на расстоянии, его вполне можно было бы спутать с медведем, не из самых крупных. Шерсть, свисающая до земли, массивная голова с мощной челюстью, кривоватые лапы с втянутыми когтями…

Никакая кошка не могла больше претендовать на легкую победу — Угар мог одним ударом раздробить ей кости.

Мы дошли до холмов и выбрали место, в котором затаились — нужно было сидеть тихо, не производя ни малейшего шума.

— А ты охотился здесь, до меня?

— Нет. Единственная моя охота — и то, случайная — это Свинорыл.

Ната многозначительно посмотрела, но ничего не произнесла — Я про себя улыбнулся. Действительно — среди развалин, впервые в жизни — и, надеяться на удачу? Нонсенс… Но вслух сказал:

— Давай ждать… Охота — это, прежде всего, ожидание.

Мы расположились недалеко от полосы вдавленного песка — вроде, как следа от проползших змей или больших червей. Они тянулись от воды и вглубь земляных холмов. Если эти змеи питаются мелкими грызунами — удобней места не найти. Угар тоже растянулся во весь рост на земле и положил голову на лапы. Он вскоре стал дремать, что меня вполне устраивало. Он мог только спугнуть добычу, вместо того, чтобы нам помочь.

Первые зверьки появились на водопое в начале ночи. Ната, с которой мы все это время тихо болтали, прервала меня на полуслове…

— Смотри! — она восторженно выдохнула и потянулась к луку.

— Не торопись… Выбери того, кто поближе. Не спеши…

Я сам загорелся азартом и, на всякий случай, изготовил свой лук к стрельбе.

— Левого… Вставай медленно.

Зверек, которого мы выбрали, сосредоточенно копался в прибрежной полосе, и что-то доставал из скудных водорослей, сразу отправляя их себе в рот.

Я сделал ей знак остановиться. Ната послушно замерла — ее нога, на которую она собиралась ступить, так и повисла в воздухе.

— Вбок… Перенеси вес тела на одну ногу. Приготовься…

Ната стала вставлять стрелу, но я положил ладонь на древко.

— Нет. Дротик.

Она кивнула и потянулась за дротиком, висевшим у нее за спиной. Зверек встрепенулся — он напряг свои длинные уши и застыл, как вкопанный. Мы замерли — он услышал наше шевеление… Прошла пара томительных минут, прежде чем он успокоился и вновь склонился к зарослям. Рядом сжался Угар — пес проснулся и тоже собирался принять участие в охоте. Я слегка сжал его пасть — погоди… Ната отвела руку назад и резко метнула дротик. Воздух наполнил звук похожий на жужжание шмеля. В следующий миг мы услышали визг раненого зверя. Он подпрыгнул вверх и сразу упал — наконечник пробил его насквозь! Мы выскочили, опередив пса на доли секунды. Я успел ухватить его за загривок, не допуская к переставшей биться добыче.

— Нужно добить.

— Но ведь он мертв?

— Не уверен.

Я склонился над тушкой. Зверек не шевелился, но его глаза, начавшие покрываться смертной пеленой, все еще были устремлены на нас…

— Они очень живучи, Ната. Я не знаю, кто был его прародителем, но, думаю, что одного удара было недостаточно.

Она нерешительно вытащила свой нож. Я отодвинулся в сторону, предоставив ей самой прикончить зверька. Одно дело — метнуть свое оружие в зверя, и совсем другое — вонзить сталь в трепещущее тело, которое еще смотрит на тебя все понимающим, мучительно тоскливым взглядом… Ната, стиснув зубы, негромко попросила:

— Я… отвернись.

— Зачем? Мы с тобой договорились — ты все делаешь самостоятельно. И, при необходимости, станешь это делать и в будущем. Зачем бояться того, что я буду это видеть? Меня вид крови уже давно не пугает…

— Меня тоже. Но это так неприятно.

— Тогда он умрет в мучениях. Или, его сожрут те твари, с холмов.

Ната зажмурила глаза и подняла руку. Я перехватил ее, прежде чем она успела опустить нож.

— Нет. Не так. Ты должна видеть, куда бьешь. Это мог быть не безобидный… Крол, а опасный зверь, способный нанести смертельную рану.

Бей под лопатку — где сердце.

Она вздохнула — я сурово смотрел ей в лицо. Девушка нахмурилась… и четким сильным ударом пресекла жизнь зверя. Остро отточенный нож пробил шкуру там, где требовалось.

— Я убила его…

— Вот и хорошо. Ты же охотница. И подруга охотника. А если бы ты его не убила — мы остались бы голодными.

Я умолчал тот факт, что у нас в мешках был достаточный запас провизии на несколько дней — Ната, впервые в жизни, оборвавшая чужую жизнь, забыла об этом… Не каждый раз молодые девушки убивают кого-то, пусть, даже ради собственной жизни. Но и Ната, была не совсем обычной девушкой… Того, что она испытала, хватило бы многим, чтобы ожесточиться и не бояться смерти, в любых ее проявлениях.

— Надо снять шкуру. Пока он теплый — это легче. Попробуешь?

— Да. Сама, значит — сама.

Она присела над тушкой. Позволив ей самой разделывать зверя, я принялся за разведение огня. Топлива здесь хватало в избытке и мне не понадобилось много времени, чтобы собрать охапку, которой хватило бы для костра. Угар терпеливо сидел возле девушки и изредка рычал, когда она бросала ему окровавленные кусочки.

— Кролик.

— Что?

— Ты сказал — он похож на кролика.

— Аа… Да, похож

Зверек, распластанный на земле, действительно сильно напоминал кролика — только увеличенного, раз в пять. Если бы не необычные лапы и слишком крупная грудная клетка — он ничем не отличался, от этих пушистых, домашних зверьков. Может быть, кто-то из них и был совсем недавно кроликом, а теперь переродился, вот таким вот образом, в его увеличенную копию.

— Тогда уж — Крол!

Я нагнулся и потрогал шкуру зверя.

— Как мех?

— Вполне. Мягче, чем твоя, из Свинорыла. Крепкая, наверное, очень хороша для куртки!

— Одной шкуры может не хватить.

Ната еще раз посмотрела на снятую шкуру и отложила ее в сторону.

— Вернемся завтра домой — положишь в раствор. Отмокнет, очистишь ножом, потупее, чтобы не изрезать ненароком.

Мы вернулись домой… Отмывшись и отоспавшись, после похода, мы вновь стали тренироваться в стрельбе из лука и метании дротика. Я не хотел терять, с таким трудом, приобретенные навыки, а Ната решила превзойти саму себя.

Меткий бросок, принесший нам более пяти килограммов прекрасного мяса, лучше всех моих убеждений доказал ей полезность ее умения. Ната окрепла — я видел это по ее румянцу на щеках, по уверенному шагу и тому, с какой легкостью она поднимала груз, раньше казавшийся ей слишком тяжелым. Не так уж и много прошло с тех пор, как я вытащил ее с острова — но теперь ее было не узнать! Она словно расцвела, наполняя все наше жилище светом и женственностью. О том, что было меж нами в ту ночь, мы, по молчаливому уговору, не вспоминали. И, как ни странно — мне стало легче после ее рассказа. Ната больше меня не боялась, а я знал, что могу прийти к ней, если терзающие меня желания вновь захлестнут с головой. Но, ее ли покорность, с которой она предложила мне себя, или что иное — я не создавал причин, по которым бы она могла внести меня в число тех, кого продолжала ненавидеть всей своей израненной душой. Сложность наших отношений, мучившая и ее, и меня, наконец разрешилась… хотя бы к спокойствию одного человека. Но, не меня…

Мы долго провозились со шкурой. Лужица, которая так прекрасно помогла мне обработать шкуру Свинорыла, находилась далеко отсюда, и пришлось полагаться только на свои силы. Мы счистили с нее мездру и положили в ведро с раствором. Я намекнул Нате, что лучшее средство — мочевина, но она скорчила такую гримасу, что мне пришлось уйти со своим предложением, куда подальше. Окончательная доводка стоила сильной усталости пальцев и ломоты в спине — но она этого заслуживала! Длинный, волнистый мех, достигал почти двадцати сантиметров в длину, а на ощупь был таким мягким, что Ната решила его вообще не трогать — оставив себе, как накидку на постель. Вместе с тем, девушка собрала весь вычесанный, в ходе обработки, мех, заявив, что ей от меня кое-что понадобиться…

— Ты заметил, что Угар линяет? Вместе с тем, что я вычешу из пса, это составит около килограмма шерсти. Я свяжу такой свитер, который ты будешь носить долго-долго.

— Ты умеешь вязать?

— Да. Но мне нужно напрясть ниток.

— Ниток?

— Ну, пряжи из шерсти. Нужна прялка. Ты сможешь ее сделать?

Я и понятия не имел, что это такое… Совместными усилиями мы соорудили что-то, вроде колеса с ручкой, чем-то напоминающего колодезный ворот. Но все попытки добиться того, что бы шерсть получалась ровной, без узелков и обрывов, были тщетны, и Ната, расстроившись, заявила, что в таком случае придется подождать. Я, как мог, ее успокаивал — все же мы не могли уметь абсолютно всего…

Теперь, собираясь в очередной поход, я мог быть уверен в том, что она меня не подведет — охота на кролов показала, что девушка не боится крови и способна сама нанести решающий удар.

— Только я пойду с копьем!

— Почему? Ты же так хорошо владеешь дротиком?

— Дротик — это на близкое расстояние. На большее — твой лук бьет точнее и сильнее. Не каждый зверек подпустит к себе близко. Нам просто повезло, что они пришли к воде. А если встретим крупного — от меня будет мало толку. А вот с копьем я еще смогу как-то помочь!

Я пожал плечами:

— Ну, вопрос спорный. Как хочешь. Возьми тогда и то, и другое. Правда, будет тяжеловато, зато будешь чувствовать себя вооруженной с ног до головы?

— Зачем? У нас воин не я, а ты!

Я кинул в мешок запасную обувь и пробурчал:

— Если меня вдруг ранят или убьют…

Ната резко встала со скамьи и подошла ко мне.

— Если тебя убьют… Никогда не пугай меня так, Дар.

Она взволнованно стала перебирать необходимые в походе вещи, а я смущенно отвернулся — слова были не нужны…

— Так ты не возьмешь дротики? Когда увидишь, как какой ни будь кролик машет тебе хвостом в насмешку, вот тогда и посмотрим, что ты сможешь сделать с одним только копьем.

— У них короткие хвосты. И махать, сам понимаешь, нечем. Кстати, а на кого мы будем охотиться?

Я пожал плечами:

— Понятия не имею. Кого найдем. Ну, а если не повезет… станем ловить рыбу.

Я думал испробовать рыболовную снасть. Вся она, в свое время прибранная мною в укромном месте, лежала в полной сохранности. Она не заржавела от сырости — я залил все крючки маслом. Теперь я, почесывая затылок, раздумывал, что можно использовать как наживку.

— Можно размочить крупу, — Ната с интересом смотрела за приготовлениями. -

Мы всегда так делали, когда приезжали к бабушке и ходили на рыбалку.

— Ты ловила рыбу?

— Да, мне доверяли. А однажды, я такого сазана вытащила — чуть ли не с руку длиной!

Я с сомнением посмотрел на девушку, пряча ухмылку на лице.

— Не веришь? Вот увидишь — я тебя обставлю!

— Нет… — я покачал головой. — Пожалуй, это лишнее. Рыба — на крайний случай. Что-то мне не очень хочется составлять конкуренцию тому монстру… Остановимся на кролах. Да, кстати, я тебе новые мокасины приготовил — примерь.

— Ура!

Она повисла у меня на шее и чмокнула в щеку. Я вздрогнул, но Ната уже умчалась в другой угол собираться.

— Не забудь взять запасную обувь! — поцелуй еще горел на моей коже… — И одеяло, для ночевки на земле. Только не бери свое, из постели. Возьми то, что висит возле входа.

— Оно такое тяжелое…

— Это на вид. Оно очень теплое и его легко нести. Не забудь и накидку от дождя. Да, для Угара надо бы взять его чашку.

— А зачем? Мы не прокормим его в походе кашами.

Ната была права — о еде псу следовало позаботиться теперь самому. Но, на всякий случай, я положил в мешок и большую кастрюлю, которую использовал как походный котелок. Я брал ее с собой и в прошлые разы, а пес, будучи еще щенком, всегда дочиста вылизывал ее, облегчая мне последующее мытье.

Брезгливость у меня несколько притупилась — я считал, что достаточно помыть и почистить котелок песком, и можно снова готовить в ней еду для себя.

Мы рано легли спать. Ната быстро юркнула в свою постель, и вскоре я услышал ее равномерное дыхание. Мне не спалось — я подумывал о том, сколько еще смогу сдерживать себя…

Вышли очень рано. Практически, было так же темно, как и тогда, когда мы ложились. Угар, зевая и потягиваясь, не мог понять, чего я так тороплюсь, но, едва мы миновали границы знакомых холмов, с него слетела вся ленивость и благодушие — пес понял, что мы пошли в дальний поход. Он громко залаял, выражая свой восторг, и прыжками унесся вперед.

— Вот скорость — Позавидовала ему Ната — Нам бы так!

— Он не может так долго бежать. Собаки, вообще, не бегуны на дальние дистанции.

— Разве? А я читала, что на севере люди их приучили катать санки с поклажей.

Я усмехнулся — девушка меня уела своей начитанностью и знанием вещей, о которых, я давно подзабыл.

— Ну, это другие собаки, ездовые. Их специально выращивают для той цели. А наш Угар совсем другой породы.

— Какой?

— Не знаю. Он больше всего похож на ньюфаундленда. Но помесь иной крови точно присутствует. Что-то есть и от волкодава. Кроме того, ты ведь видишь, какой он — разве такие собаки раньше существовали? Надо попробовать его запрячь в волокушу — может потянет.

— Неет… — протянула она. — Угар для этого слишком умный. Он тащить ничего не станет.

Вскоре мы вышли за пределы города. Впереди расстилалась большая равнина, уходящая далеко на юг. С восточной стороны к ней подступали заросли кустарника и редкие участки кривых деревьев — остатки тех лесопосадок и естественных рощ, которые были здесь, до всесокрушающего катаклизма… Я взошел на холм и долго смотрел вдаль — после моего похода вдоль берега реки здесь все сильно поменялось. Там, где раньше была голая, перепаханная земля, росли невиданные растения. Различной величины, от мха, по которому было удобно идти, и до большущих кустарников, чуть ли не вдвое выше нашего роста. И это был не предел — дальше, к югу, они достигали еще больших размеров. Мы ничего не узнавали в этом многообразии — все было совершенно иным, не знакомым, и поэтому чудным для нашего взора. Кустарник и редкие участки травы начинались почти сразу, возле самых границ бывшего города.

Природе понадобилось очень мало времени, чтобы оживить, казалось бы, безжизненные места, какими я их видел недавно…

— Странно…

— Что?

— Тут ничего не было. Только перевернутая земля — и все.

— Да? Непохоже… Но — загадочно, — выдохнула Ната. Я, с сомнением, покачал головой:

— Дико… Потеряться можно запросто. Раньше, все было видно, как на ладони.

Только подумать — всего за каких-то несколько недель…

— Я ведь говорила тебе — весна!

— Да еще какая! — в тон ей ответил я. — При таких темпах, тут все разрастется, как в джунглях!

— Нет… — протянула Ната. — Джунгли? Скорее — саванна. Или прерии, как в

Северной Америке.

— Ладно. Как не назови — все одно… для нас это чужое. И куда теперь идти, я понятия не имею. Давай придерживаться восточного направления — там мы будем ближе к реке и, если заблудимся, сможем выбраться к ней и по берегу вернуться назад. Надеюсь, мы пришли не напрасно, и здесь водятся съедобные звери.

— Все бы вам о еде…

— Ага. Вон и Угар на мешок посматривает. Он тоже не против перекусить!

Мы поправили поклажу на спинах и спустились вниз, навстречу неизвестности.

Первым пропустили Угара. Я постоянно окрикивал его, пока пес не уяснил, что следует держаться поблизости. За ним шла Ната, а я, как обычно, замыкал шествие. Свои руки я держал свободными, удерживая только копье, на случай внезапного появления какого ни будь особо опасного и крупного зверя. Мы постоянно петляли — выросшие растения не давали возможности придерживаться одного направления. Следов животных мы пока не встречали, но я не оставлял уверенности в том, что это временно. Стаи собак и такие крупные хищники, как бурокрысы, должны были что-то есть — не на людей же они охотились, в самом деле? Или на людей? Мы шли весь день, до самой ночи. Я привык в скитаниях много и подолгу ходить, а Угар, так внезапно став взрослым псом, казалось, вообще не чувствовал усталости. Он ступал своими круглыми лапами, по слегка влажноватой почве, и я, как ни старался, не мог услышать ни малейшего звука… Да, он куда лучше нас был подготовлен к тому, чтобы начать эту новую, дикую жизнь в местности, лишь на первый взгляд оставшейся прежней. Зато Ната, начала часто спотыкаться, цепляясь за узловатые сучья, и проваливаться в пахнувшие плесенью и тиной ямки — следы от скопившейся дождевой воды. Она молчала, и я сжалился над уставшей до предела девушкой.

— Заночуем здесь. Возле тех кустов. Я вижу там поваленное дерево. Если оно сухое — нам будет из чего развести костер.

Мы расположились под сенью разлапистого кустарника, надежно прикрывшего нас от порывов дующего ветра. Он нес с собой холодный воздух — ветер был северный, стылый…

Я обошел нашу стоянку — под ногами похрустывали полусгнившие ветки.

Подобраться к нам, во время сна, было непросто. Но, это если не иметь на лапах, таких мягких подушечек, как у Угара… Ната куталась в одеяло — ей было холодно. Понадеявшись на установившееся тепло, мы нерасчетливо оставили дома зимние вещи и сейчас жалели об этом.

— Иди ко мне.

Она призывно протянула мне руку.

— Одеяло только одно…

— Будем спать вместе.

Я улыбнулся — Она совсем перестала меня опасаться…

— Спать не придется. В смысле — всю ночь. Мы не в подвале. Кто-то будет сторожить, до полуночи. Потом — другой. И так — до утра.

— Я понимаю. А Угар?

— Мы еще не ночевали в таких условиях. Среди зарослей. Нужно быть готовыми, а полагаться только на пса… я опасаюсь.

Ната подвинулась ко мне поближе. Я положил возле себя лук, поставил копье и, преодолевая слабое сопротивление, усадил девушку на колени, обняв ее руками. С другой стороны к нам привалился Угар. Ната затихла, а я сразу перестал ощущать и холод, и усталость — близость этой маленькой женщины мгновенно пробудила во мне все те чувства, которые я испытывал, ворочаясь в постели часами, без сна… Она доверчиво склонила головку и положила ее на мое плечо. Раздался приглушенный голос:

— Ты так устанешь.

— Нет, — почти шепотом ответил я.

— Ноги затекут…

Я промолчал и только крепче обнял ее, пытаясь укрыть от ветра. Она умолкла, а я, счастливый от такой близости и ощущения ее тела, тоже прикрыл глаза и опустил свою голову. Мы молчали. Девушка затаила дыхание, а я боялся потревожить ее малейшим движением. Она была на моих коленях, я чувствовал ее упругие бедра, хрупкую, тоненькую спину и ладони, которыми она уперлась мне в грудь. Казалось, от нее исходило такое тепло, что оно проникало даже сквозь кожу моей рубахи… Ната слегка шевельнулась и задела губами мое оголившееся плечо. Мы оба вздрогнули. У меня затуманилось в глазах — так сильно я хотел прижаться к ее нежным губам своими. Мое состояние передалось и ей… Ната порывисто дышала мне в плечо, казалось, что ее губы что-то шепчут, чего я не должен слышать, но обязан догадаться, понять… Сглотнув от волнения, я стал гладить ее по волосам. Она вся как-то сжалась, но не сделала ни единой попытки высвободится из моих объятий. Я вдыхал запах ее волос, в котором смешалась гарь от наших костров, терпкий аромат окружающей нас растительности и, только ей присущий, дух… Уже ни в силах сопротивляться, обуревающим меня чувствам, я нежно коснулся губами тоненькой шейки. Мои руки продолжали гладить девушку по голове, по спине… Ната тоненько вздохнула:

— Дар…

Я вздрогнул и заставил себя остановится.

— Ты такой горячий…

— Грейся.

Она просунула руку мне под куртку — пальцы Наты были как ледышки. Я невольно охнул.

— Дай сюда.

Она протянула ко мне ладонь. Я поднес ее к своим губам и стал согревать дыханием. Потом — вторую… а затем я вплотную притянул к себе лицо девушки. Оно тоже было совсем холодным, и я принялся его целовать… Ната не сопротивлялась. Она вообще, словно уснула — глаза девушки были плотно сжаты, и только порывистое дыхание выдавало, что она все чувствует… Я целовал ее глаза, застывшие щеки, вздрагивающий подбородок, и постепенно холод отступил. Это были чудные мгновения…

Я оторвался от милого лица и прикрыл Нату одеялом. Так хорошо мне давно уже не было… Девушка зашевелилась и убрала рукой краешек, мешавший ей меня видеть.

— Какой ты… Нежный…

Она больше ничего не сказала — укрылась с головой и прижалась к моей груди…

С раннего утра небо сильно заволокло тучами — темными, низко сидящими над холмами, которые угрожали разразиться проливным дождем. Мы ожидали ливня, но он так и не начался. Вместо этого еще сильнее усилился холодный ветер, и я стал подумывать о том, что стоит вернуться назад. Но неожиданно, воспротивилась Ната. Она слегка осунулась — ночное дежурство она несла наравне со мной.

— Нет, Дар. Ветер кончится — и все пройдет. Когда мы опять соберемся сюда?

Мы так далеко ушли от дома и возвращаться, с пустыми руками? Я перетерплю холод…

Мы стояли на вершине, которую продувало насквозь, но не сходили вниз, под защиту складок местности — все это было последствием тех, осенних дней, когда вся земля оказалась перевернута наизнанку. Мы не уходили, потому что я хотел увидеть, где ни будь, то, что мы так давно искали — животное, годное для употребления в пищу. Главное, конечно, было не в них — я высматривал следы появления человека. Я не узнавал прибрежной степи. После того раза, как я побывал здесь и ушел назад с Угаром, все сильно изменилось. Травяной ковер колыхался при малейшем дуновении ветра и напоминал живой и огромный организм, дышащий не всегда ровно и в такт.

Где-то, очень далеко, мелькали неясные тени, и тогда наш пес поднимал свою лобастую башку и устремлял туда немигающий взгляд… Ната потерла ладошки, согревая их своим дыханием:

— Куда сегодня? Она хотела спросить, в какую сторону я намерен идти.

— Не знаю. Видишь вон ту, узкую синюю полоску вдалеке?

— Да.

— Это — гряда холмов, подобных тому, на котором мы стоим. Только они намного выше, по-моему. Мне кажется, это те самые скалы, они лишь немного не подошли вплотную к самой реке. Если мы возьмем вправо — выйдем, как раз к ней. Можем уйти к скалам — но там мы опять упремся в камни, которые, как ты помнишь, перейти нельзя.

— Пошли, как шли до сих пор. По прерии.

— Фенимора Купера начиталась?

— Да. А еще — Майн Рида, Сат-Ока, Лизелотту Вельскопф-Генрих, Сальгари.

Продолжать?

Я присвистнул — неплохо! Ната чуть заметно улыбнулась — ей удалось меня поразить…

— На том берегу я впервые убил врага — мать нашего Угара. Твои первые мокасины — если уж мы решили придерживаться индейских названий — между прочим, были сшиты из нее.

— Тепло. — Ната тряхнула головой, и ее темные волосы легли волной на пышный мех Крола — я, все-таки, убедил ее отдать его на изготовление капюшона.

— Да. Где-то, на той стороне это и произошло. Но тогда было далеко видно.

А сейчас все скрыто за травой. Мне это не очень нравится…

— Почему? Разве плохо — земля вновь наполняется жизнью!

— Не плохо… Странно все это. Еще не наступила настоящая весна — а ты видишь, как все тянется из земли? Опасно… В такой траве может спрятаться любое животное. Мы пройдем совсем рядом и даже не увидим его.

— А Угар на что? Он почует любого зверя раньше, чем ты его заметишь!

Я неопределенно пожал плечами — не следовало практически во всем полагаться на одного, пусть и такого сообразительного, пса. Она наклонилась к нему и потрепала Угара по холке.

— Ну что, Угарушка? Есть тут звери?

Пес мотнул башкой и с шумом втянул ноздрями воздух.

— Все-таки, трудно привыкнуть… — Ната вопросительно посмотрела на меня, а я продолжил: — Он такой большой, сильный… Вроде — пес, а вроде — и не пес.

— Все понимает?

— Ну…

— Не думай об этом, — Ната поправила на себе мешок и посмотрела вниз. -

Давай спускаться. Если мы будем стоять здесь все время, то никуда не попадем. А ведь ты хотел поохотиться, помнишь?

— Помню. Только на кого? Я ничего не вижу среди этих зарослей…

Мы прошли почти половину светового дня и устроились на привал. Степь все сильнее поражала нас буйством своих первобытных красок — повсюду рос огромный кустарник, на котором висели непонятные бутончики-почки, обещавшие в дальнейшем вырасти в плоды или цветки. Под ногами в изобилии попадались моховые прогалинки, которые так удивили нас в начале нашего пути, а чем глубже мы уходили в степь, тем чаще они стали устилать черную и местами даже ярко-коричневую землю. Мы старательно обходили эти участки стороной — неизвестно, что это могло быть… Росшая пучками, отдельно друг от друга, трава при ближайшем наблюдении оказывалась совершенно не похожей друг на друга, встречались растения, совершенно не знакомые нам по прошлому, невиданных расцветок и форм. И это было только начало… По моим расчетам, шел первый месяц весны. Будь это до катастрофы — здесь бы все было покрыто глубоким снегом. Слишком рано, для этой климатической зоны, такое цветение. Но критерии прошлого здесь не действовали. Я сильно подозревал, что невиданное изобилие растительности еще только предстоит, с приходом настоящего тепла.

Приглушенное рычание Угара и его недвусмысленно вздыбленная шерсть заставила нас оторваться от разговора, а в следующее мгновение мы оба вскочили на ноги. Пес, оскалив пасть, устремил свой взгляд на заросли кустарника, неподалеку от нас.

— Там кто-то… Я зажал Нате рот ладонью и, стараясь не делать резких движений, потянулся к копью. Девушка сразу поняла, что нужно делать — уступив мне дорогу, она наклонилась, поднимая с земли свое. Угар продолжал рычать, впрочем, не производя большого шума.

— Тихо. Я все слышу. Тихо, Угар.

Где-то впереди, буквально в нескольких десятках метров от нас, раздавался неясный шум. Словно кто-то большой и неуклюжий ломился сквозь эти ветви и сучья к определенной цели, нисколько не заботясь о том, что может привлечь к себе внимание. Ната, за спиной, еле слышно произнесла:

— Это не хищник… Он бы уже напал.

— Ты думаешь?

— Да. Там вода, помнишь? Мы переходили через ручей…

Я кивнул. Ната шепотом продолжила:

— Это кто-то пришел на водопой. Хищник, подкрался бы незаметно. А этот уверен в своей силе — раз не боится шуметь.

— Ветер в нашу сторону. Он идет от реки. Наш запах относит на восток…

— Зачем ему идти от реки? Там ведь тоже есть вода?

Я пожал плечами — выяснить все мы могли только увидев того, кто продирался сквозь кустарник.

Ната побледнела.

— А если это тот… Бурокрыс?

— Вряд ли. Угар ведет себя как охотник — присмотрись…

Пес прижался к земле — он ждал только команды, чтобы метнуться в ту сторону, откуда исходил шум. Ната сделала мне знак замереть на месте. Она медленно встала на колени и приложила ухо к земле.

— Их несколько…

— Ты уверена?

— Да. Не меньше трех… или четырех.

Это многое меняло. Кто бы не был, хищные звери или животные, но численный перевес был не на нашей стороне. Нам следовало поскорее убираться отсюда, пока нас не заметили. Но поведение Угара, чующего врага за версту, мешало мне отдать команду к немедленному уходу — что-то, здесь, было не так… Он не вел себя так, как если бы это были наши злобные преследователи — крысы-трупоеды. Или собаки — те, уже, учуяли бы нас сами. Я почувствовал знакомый азарт…

— Проверим…

Мы пригнулись и, старясь ступать как можно тише, укрываясь за деревцами и пока еще голыми кустами, стали приближаться к ручью. Внезапно я остановился и заставил Нату пригнуться к земле. На ее удивленные взгляд, я показал пальцем на губы и на одежду:

— Наш запах… Ветер переменился.

Шум вдалеке сразу стих. Видимо, мы не успели среагировать вовремя, и те, кого мы выслеживали, оказались не такими уж непугаными. Прошло несколько томительных секунд… Холодный порыв едва не сбил меня с ног. Налетевший с северо-запада ветер резко ударил в лицо, и от знакомого запаха я весь напрягся — смесь навоза и жеваной травы. Так могли пахнуть только коровы!

Я поднял вверх большой палец, отчего Ната радостно улыбнулась — ее тоже захватила лихорадка ожидаемых действий. Мы ползком устремились вперед.

Слева от нас, тоже изображая пластуна, передвигался Угар. С его пасти капала слюна, и он не сводил с колыхающихся кустов своего горящего взгляда. Я положил руку ему на холку.

— Постой…

Что-то в этих животных заставляло меня воздерживаться от опрометчивых решений. Я вгляделся внимательнее, но сквозь заросли ничего разобрать было нельзя. Ната ожидающе посмотрела на меня, и я решился.

— По моему счету… Раз. Два. Три! Встали!

Мы вскочили в полный рост. Ближайшее к нам животное шарахнулось в сторону.

Это были крупные звери, ростом, как раз с корову, и я, не теряя времени, изготовился и метнул копье в бок одного из них. Лезвие со свистом прорезало воздух и пробило шкуру животного. Вместо ожидаемого мычания, мы услышали какой-то хрип, и все стадо, а в нем насчитывалось около пяти голов, повернулось к нам и склонило в нашу сторону массивные и скрученные в спираль рога. Я содрогнулся — еще несколько секунд и нас просто растопчут! А всему виной моя беспечность — нельзя нападать на животных, с которыми неизвестно что произошло, после перерождения. Вчерашние жвачные вполне могли оказаться настоящими убийцами! Спас положение Угар. Он выскочил громадным прыжком вперед и оглушительно зарычал. Стадо смешалось и, давя и сбивая друг друга с ног, бросилось наутек. Никакого стука копыт мы не услышали — они словно летели над землей и травой, хотя я явственно видел, как их ноги ступают по земле. Угар рявкнул и перехватил еще одним прыжком раненое мною животное, отсекая ему возможность бегства вместе с остальными. Тот отпрянул в сторону. Я рванул из-за спины лук — одного копья оказалось не достаточно! Мимо просвистело копье Наты — она, возбужденная, смотрела вперед на последствия своего броска. В отличие от моего, он оказался удачнее — копье пробило животному шею и задело артерию.

Угар, благоразумно выжидая пока тот перестанет кружиться и страшные рога не встретят его во время нападения, не давал ему убежать своими наскоками.

У зверя подогнулись ноги. Он упал, жалобно замычал и, через мгновение, страшно захрипел — клыки пса стали довершать работу, начатую нашими попаданиями. Пес придавил своей тушей дергающееся животное и стал рвать ему шею…

Я перевел дыхание — только что мы подвергли себя смертельной опасности… Но зато, объединенными усилиями, добыли то, что так долго искали. Только, что мы добыли?… Убитое животное лежало на боку, задрав ноги вверх в последних конвульсиях. Я стал рассматривать его, поражаясь тому, какие шутки может выкидывать природа над теми, чей облик совсем недавно был нам так знаком. То, что мы приняли за коров, походило на них лишь отчасти. Величиной тела и комплекцией, это действительно напоминало бывших домашних животных, но морда его скорее была срисована с овечьей, точнее — бараньей. На это указывали и рога, величине и крепости которых могли бы позавидовать настоящие коровы. Изогнутые и достигающие в длину около полуметра, они являлись настоящим оружием… Отсутствовало вымя, присущее настоящим коровам, зато повсюду был очень густой меховой покров, что тоже говорило о том, что это изменившийся вид домашних овец, только ставших в несколько раз крупнее. Более всего меня поразили ноги. С некоторой натяжкой, их, скорее, можно было назвать лапами — наподобие тех, что имелись у пса. Напрочь отсутствовали привычные копыта. Ноги были столбообразные, от самого туловища и до овальной стопы — но вот ее размер вполне соответствовал размерам животного. С такими лапами можно было бы бродить по любому болоту или песку — ширина позволяла их владельцу проходить в самых недоступных местах. Этим объяснялась и бесшумность передвижения при ходьбе и беге… Я потрогал ее рукой. Она была крепкой и мягкой одновременно, как если бы это была кошачья лапа. Если в ней запрятаны когти, то это не станет слишком удивительно… Я перевел взгляд на морду — с открывшейся пасти свисал длинный язык. Угар с вожделением его облизывал, готовясь откусить.

— Погоди.

Я отодвинул пса в сторону, продолжая осмотр зверя-животного. У него не оказалось клыков или острых зубов, и это меня успокоило — это, действительно, было жвачное животное. Возможно то, что получилось из случайно уцелевших овец.

— Овцебык.

Я обернулся, посмотрев на Нату. Она утвердительно повторила:

— Овцебык. Такие водятся… или водились в северных странах, ближе к полярному кругу. Этот очень похож, если бы не эти лапы.

— Да, наверное, так и назовем. Что с тобой?

Я едва успел подскочить и подхватить девушку за талию — она, закрыв глаза, начала заваливаться набок, собираясь упасть на землю.

— Что с тобой? Ната! Наточка! Она вздохнула и попыталась высвободиться.

— Я… Я не знаю. Увидела кровь, твои руки в ней, свое копье — и вот…

Сама не знаю, почему так.

— Тебе плохо?

— Нет, нет! Все нормально. Ты извини, я просто переволновалась, наверное…

Я посмотрел на свои руки, обагренные густой и темной кровью животного, на копье, которое я воткнул в землю, рядом с тушей, из разорванного горла которого, успела натечь на землю бурая лужица… и все понял. Девушка впервые присутствовала при настоящем убийстве, которое мы совершили. Крол был не в счет — он был почти мертв, все происходило при скудном свете… А сейчас, это была настоящая смерть, причем Ната сыграла в ней не последнюю роль. Девушка испытывала приступ тошноты, видя убитое животное, хотя видеть ей приходилось не меньше, чем мне…

— Дать тебе воды?

— Да, пожалуйста… Или, нет. Дай мне глоток из твоей фляжки… Я сделал удивленные глаза, но смолчал — Ната всегда брезгливо морщилась, видя, как я прикладываюсь к чему бы то ни было, крепче чая… Она отпила и слабо улыбнулась:

— Не сердишься? Думаешь, какая я тебе помощница, да?

— Нет, не думаю. Со всяким могло случиться. И знаешь, я ведь тоже такое чувствовал, когда впервые убил… Она посмотрела на меня долгим пронзительным взором и покачала головой:

— Нет… Ты закаленный.

Я смолчал — давно ли я стал таким?

— Ты закаленный, — повторила она. — Такие не впадают в истерику от вида крови. Это у тебя в глазах.

— Считаешь меня жестоким?

— Я так не говорила. Просто, ты — мужчина.

Я хмыкнул:

— Так… А мужчина, по-твоему, только тот, кто способен спокойно смотреть на пролитую кровь? Я знавал таких женщин, которые относились к этому куда более равнодушней, чем иные мужики…

Ната упрямо мотнула головой.

— Не говори мне о других. Только ты… и я. Ты — Мужчина. Это не одно лишь умение убивать и резать. Это — еще и многое другое… А я должна тебе соответствовать — чтобы не быть обузой. Ты сам так говорил — помнишь?

Когда та кошка ранила Угара. Моя слабость может нас всех погубить, при случае…

— Хорошенькая слабость! А это — чья работа?

Я указал на окровавленное копье.

— Да… Слов много, сумбурно все, а главное — безосновательно. Я не верю.

Смогла попасть — смогла убить. Сможешь вынести и все остальное. И не терзай себя сожалениями — у нас нет иного выхода.

Она вздохнула.

— Это случайность…

— Поможешь мне разделать бычка?

— Не надо!

Она вскрикнула с такой мольбой, что я сжалился.

— Ладно. На сегодня с тебя и впрямь достаточно. Сделаю все сам.

Смотреть-то, ты сможешь?

— Попробую.

Я вытащил нож и воткнул его перед собой в землю.

— Начнем. Смотри.

Овцебык был довольно таки тяжел, кроме того, мне мешал Угар, пытающийся урвать свою долю добычи и грозно рычащий на мои попытки его отогнать от туши. Я довольно бесцеремонно оттащил его за загривок, приложив для этого все свои силы. Пес упирался и не хотел отходить, а сдвинуть сопротивляющегося Угара с места — это, надо сказать, еще та задача… Мне пришлось на него грубо прикрикнуть, после чего он, с очень недовольным выражением на морде, отошел к Нате и уселся в ее ногах. Я скосил в их сторону глаза — девушка стояла, а наш пес сидел на задних лапах и, в таком положении, достигал ее груди. Настоящий гигант!

— Вначале нужно повернуть добычу так, чтобы тебе было удобно добраться до ее брюха. Теперь осторожно, чтобы не запачкаться, делаешь надрез вдоль от груди к паху. Подожди, пока стечет кровь, это произойдет быстро — животное еще теплое, и она не успела свернуться. Это нужно для того, чтобы в мясе не осталось крови, понимаешь?

— Да…

— Видишь, как я это делаю? Так, после этого, начинаем ее стягивать к спине, помогая ножом, только аккуратно. Если шкура не нужна, а животное очень большое — это ни к чему. Можно просто вырезать куски мяса, а остальное бросить. Но ведь мы не бросим, правда? Нам нужно от него все — и шкура, в том числе. Как ты считаешь — из нее получится хорошая зимняя куртка для тебя?

— Не знаю. Она такая тяжелая. Кроме того, ты уже сшил мне куртку. И ткани у нас достаточно. Я улыбнулся:

— Ну, это легкая куртка. А для настоящего холода нужна шуба, вроде этой.

Только я один ее буду долго делать, если ты мне не поможешь… Смотри, какой тут красивый узор, на меху? Если его сохранить, потом можно будет это место оставить для украшения.

— Если сделать его впереди, возле груди?

— Точно. Только я его могу испортить… нужно поддержать вот здесь, чтобы не порезать.

Ната, забыв о тошноте, уселась на колени и принялась мне помогать. Я про себя усмехнулся — главное, не дать ей понять, что я ее отвлекаю…

— Нет, не так. Возьми вот здесь и как бы закатывай ее на себя.

Она послушно выполнила, что я просил.

— Прекрасно. Теперь вот здесь, здесь… Тяни чуть сильнее, но не рывками — тогда она останется целой.

Постепенно, мы общими усилиями освежевали овцебыка, и я положил возле ног девушки большущий ковер, еще пару часов назад защищавший нашу добычу от ветра и стужи. Ната присела на колени, погладила мех и грустно произнесла:

— А все-таки жаль… Мы ведь не могли без этого обойтись, да?

— Не могли. Наши запасы не бесконечны, кроме того, когда истечет срок годности многих консервов, их придется выкинуть, чтобы не отравиться. Но и это мы все не сможем съесть — просто не унесем с собой. Но, постараемся.

— Как?

— Придется развести костер и как следует подвялить мясо в дыму. Тогда оно станет и легче, и дольше сохранится.

Ната недоверчиво посмотрела на меня:

— Ты все знаешь… Откуда это? Разве ты раньше был охотником?

— Никогда. Даже ружья в руках не держал. Я ведь тебе уже говорил, что впервые убил свинорыла. Но его мясо мне не очень понравилось. Так ведь, ты тоже, много читала — разве тебе не попадалось описаний того, что я только что сделал?

— Не знаю. Не помню. Точнее… я мало увлекалась книгами на эту тему. Мне больше нравились исторические, всякие энциклопедии, или…

— Или?

Ната смутилась, и я, смеясь, продолжил за нее:

— Или любовные романы, не так ли?

— Ну, не совсем так…

— О, прекрасная принцесса, похищенная злобными и жестокими разбойниками!

Она была продана в страшное рабство в восточный гарем! Он посвятил свою жизнь ее поискам — но не нашел, и, лишь через многие годы, освободил случайно из плена девушку, а позже влюбился в нее — а та оказалась дочерью его возлюбленной… и, разумеется, отдала ему свое сердце. Или, нет — они были разлучены судьбой, так как он был богат и надменен, а она бедна и умна — даже слишком, для капризного сына богатых родителей…

— Перестань!

Я увернулся от горсти земли, брошенной в мою сторону, и продолжил:

— Или вот — Она его не любила, и он ее не любил! И они никого не любили, а потом умерли вместе в один день и лишь на небесах поняли, как им не хватало друг друга!

— Ну, перестань, Дар!

Ната смеялась и притворно хмурила брови:

— Что, сам не читал, да?

— Ну, может и читал, пару раз, для общего ознакомления.

— Я же девушка! Мне положено читать романы о любви, вышивать крестиком и уметь играть на фортепиано!

— Это в двенадцать-то лет? Ага, а еще сказки рассказывать… Мы что, в семнадцатом веке с тобой жили? Ладно, брось. Давай лучше мясо разделывать.

Уже без боязни и отвращения, Ната стала мне помогать, а я, продолжая подтрунивать над ней, отвлекал своими разговорами от мыслей о смерти.

Наверное, мне это удалось — Ната спокойно воспринимала вид и запах крови, густо впитавшийся в почву вокруг нас.

Мы вырезали самые аппетитные куски, разрезали их на кусочки и развесили над костром — я собрал весь ближайший хворост для этой цели. Угар получил, наконец, свою долю. Он уплетал мясо с таким урчанием и жутким хрустом переламываемых костей, что мы только переглядывались, не решаясь окликнуть пса. За один присест, он съел, наверное, не менее чем пять килограммов мяса, отчего его живот раздулся и стал похож на туго набитый барабан.

— Он лопнет…

Ната с испугом смотрела, как пес поглощает очередную порцию, но я отвел ее руку, которой она пыталась оттащить мясо прочь.

— Вряд ли. Он зверь, как бы там ни было. А они не умирают от обжорства.

Любой хищник умеет и долго голодать, и так наедаться, что съеденного мяса ему вполне хватит надолго вперед. Пусть лопает. Нам нужно набрать воду — наша, во фляжке, кончается.

— У меня еще есть немного.

— Умница. И все-таки, побереги ее, пока я не вернусь.

— Ты уходишь?

— Не бойся. Пока с тобой Угар — никто к вам не приблизится. А без воды нам всем будет несладко.

— Разве та, которую пили эти коровы, не годится для нас?

Я посмотрел на нее круглыми глазами и хлопнул себя по темени:

— Идиот.

— Бывает… — Ната точно скопировала мою интонацию… Она так насмешливо скорчила рожицу, что я не выдержал, сгреб ее в охапку и с силой прижал к себе.

— Задушишь…

Я нехотя разжал объятия, но Ната не спешила отойти. Она сама прижалась ко мне и очень серьезно посмотрела снизу вверх, глаза в глаза.

— Что ты?

— Молчи. Ничего не говори, хорошо? Она ткнулась мне в грудь лицом, помолчала некоторое время и потом сразу отошла прочь. Я стоял в растерянности, не зная, что на нее нашло. Девушка остановилась возле ручья, присела на корточки и стала умываться. Я подошел и сел рядом.

— Вода холодная какая… Но чистая — я попробовала!

Мы переночевали возле остатков туши. Всю ночь я поддерживал костер — огонь мог отпугнуть любого зверя, а они вполне могли появиться, на запах крови и мяса. Пес, самым бессовестным образом, спал на земле, раскинув лапы, и так сопел, что мы с Натой не могли заснуть. Кончилось тем, что она перебралась ко мне, под накидку, вместе со своим одеялом. Я обнял ее, укрыл и вздохнул

— она была совсем рядом… и так далеко, словно на иной планете. Я не мог теперь даже помыслить о насилии над ней. Но как же трудно было терпеть… Эта девочка — ведь по возрасту она была совсем молоденькой девушкой — годилась мне в дочери. Но менее всего, я хотел бы, что она ею была, прежде всего, видя в ней только женщину, которой я так хотел обладать… один

Она успокоилась, лежа подле меня, и вскоре заснула. А я смотрел на красноватые угольки костра и старался не шевелиться, чтобы не потревожить ее покой. То, к чему я так стремился, чего так хотел — исполнилось. Я нашел еще одну живую душу, родственную мне, не одичавшую в этих нечеловеческих условиях. Я часто представлял себе — какой она окажется, эта встреча… А все вышло совсем не так, как я себе придумал. Не множество людей, спешащих на помощь, не подготовленный и организованный отряд спасателей — напротив. Это я стал для нее спасителем, выведя девушку их пределов нижнего, еще более сурового, чем мой, мира. И мог ли после этого обмануть, уже ее, надежды?

— Ты не спишь?

От неожиданности я вздрогнул.

— Нет…

— Почему? Тебе надо отдохнуть — нам так далеко возвращаться назад.

— Ничего. Я стал мало спать, с некоторых пор. Наверное, свежий воздух тому причиной. Раньше, до того… ну, в общем, тогда, мог проваляться в кровати долго. Я же сова.

— А я — жаворонок. Но тоже — раньше. А теперь могу спать в любое время — или не спать — если нужно.

— Это хорошо. А теперь спи, еще рано вставать.

Она закуталась поплотнее и негромко произнесла:

— Холодает… Словно зима опять возвращается.

— Не должно бы…

— Почему? Теперь все возможно, даже две зимы сразу, разве не так?

Я неопределенно пожал плечами. Возразить что-либо на ее слова я не мог, но согласиться с ними… лучше не надо. Ничего хорошего возвращение сильных холодов нам принести не могло. Скорее, даже наоборот…

— А я любила зиму… Она поджала под себя ноги, усевшись, как индийский йог и принялась расчесывать Угара, перебравшегося к нам поближе и положившего голову на лапы.

— Мы играли в снежки, катались на санках… Папа водил нас на каток, где я здорово расшибла себе в первый раз нос. Все испугались, стали искать врача, а он только смеялся и говорил, что до свадьбы заживет… Зажило.

Только свадьбы так и не было.

— Ната…

Она, глядя перед собой, как бы отмахнулась ладонью:

— Все в порядке, Дар. Все в полном порядке… Извини, что я вспомнила. Ты не переживай больше за меня, не стоит. Я сильная девушка. Просто, иногда так хочется вновь почувствовать себя маленькой. И я, на самом деле, любила зиму.

— А теперь?

— Теперь? Не знаю… нет, наверное. Теперь она для меня стала совсем не такой, как была раньше. Холодно, мрачно, тоскливо… и одиноко. А ты?

— Я всегда любил тепло.

Угар повернулся во сне на бок, вытянув свои лапы еще дальше… Он перестал храпеть, и мы облегченно вздохнули. Мех пса согревал, хотя и лез в лицо курчавыми волосками, отчего вся кожа начала сильно чесаться.

— Повернись. Я тоже от него чешусь, если долго с ним играю. Как ты думаешь, мы когда ни будь еще увидим звезды?

— Да. Непременно. Ты заметила, что с каждым днем небо, как будто становится выше? Может быть, в один прекрасный день мы проснемся, а этой бурой кучи облаков больше нет!

— Скорее бы, — Ната мечтательно потянулась, потревожив Угара. — Так хочется увидеть настоящее солнце, а не эту пародию…

— Мы и сейчас его видим. Просто сквозь облака, оно не так ярко сияет, как раньше.

— Да я понимаю… Только, кажется, что оно не наше. Чужое, совсем не такое теплое и ласковое. Будто, чей-то глаз все время смотрит и смотрит на нас с тобой, и никуда от него не спрятаться.

Я поморщился — сравнение, выбранное Натой, приходило и мне в голову, отчего я порой бросал взгляды вверх, хотя и старался не зацикливаться на этой мысли.

Стало чуть светлее. Угар потянулся, зевнул и, стряхнув меня со своего бока, сделал попытку подняться. Ната, разомлевшая от тепла, сытости и спокойствия, хотела его остановить, но я ей помешал:

— Пусть идет. Может, ему в кусты надо.

— Лишь бы не уходил далеко. С ним спокойнее. Но, если что — ты ведь тоже почувствуешь, правда?

— Правда.

Она некоторое время молчала, а потом спросила, делая паузы в словах:

— Дар… А ты, больше ничего не ощутил в себе, кроме этой способности чувствовать опасность?

— Не бойся, Ната. Нет, я ничего не ощутил. Я такой же, как был раньше.

Может, более решительный, чем прежде.

— Ты был нерешительным?

— Иногда, да. Когда не знал, прав я или нет. Если следовало совершать какие-то действия сразу и без раздумий.

Она хмыкнула:

— Так ведь это не нерешительность, а совсем иное!

— Что же это, по-твоему?

— Ну, наверное, признак повышенной ответственности за свои поступки.

Потому ты и не мог сразу, быстро, на что-либо решаться. Мне кажется, ты на себя наговариваешь, я ведь уже видела, как быстро ты принимаешь решения, если грозит опасность.

— Это от страха, наверное. — я улыбнулся.

Утром мы нагрузились так, что еле передвигали ноги от тяжести — я тащил сырую шкуру и часть провяленного на костре мяса, а Ната — еще одну часть.

Все, мы, как бы не хотелось, забрать не могли. Разделанная, освежеванная туша оставалась лежать на земле — и я предвидел, что едва мы покинем это место, как к нему соберутся многочисленные любители падали… Следовало уходить — среди них могли быть и крупные звери, встреча с которыми не могла стать приятной. Как Угар не сопротивлялся — я навьючил мешок и на него — не нести же все нам одним. У меня еще была идея соорудить что-то, вроде салазок — пес вполне мог бы тащить их по влажной траве и песку. Но это требовало времени, а его у нас как раз и не хватало.

Пес, выспавшийся за ночь, нюхал воздух и бросал взгляды на юго-запад — в сторону синеющих вдалеке скал. Это могло предвещать только беду…

— Если придут хищники — придется принимать бой. Или — оставить им мясо.

Лучше уйти.

Ната согласилась со мной, прекрасно понимая, что одно дело — сражаться с помощью огня, которого все звери на земле должны бояться, и другое — пытаться остановить разъяренного бурокрыса нашими копьями. Бледное, просвечивающее пятно, подбиралось все выше к зениту — мы могли разглядеть его сквозь белесый полог облаков, мешавших ему всей своей силой осветить землю. Расплывчатым кругом оно поднималось над нашими головами, и мы ощущали исходившее от него тепло.

— Скоро оно разорвет эти тучи…

— Возможно. Будет ли это хорошо?

— Боишься, что его лучи окажутся для нас опасны?

— А ты нет? После всего, что произошло, солнце тоже могло стать другим. Я не буду тебе разъяснять, про защитный атмосферный слой и радиацию — сам толком мало в этом понимаю. Но, если после катастрофы, над нами стало меньше кислорода, или там, озонового слоя — его лучи просто сожгут нас.

Ната глубоко вздохнула не ответив — к чему слова? Мы продолжали уходить к городу, взяв направление круто на север. Трава становилась все гуще, а земля — все мягче. Идти по ней было трудно — она не прилипала к ногам, но зато, как бы разъезжалась под ступней, отчего каждый раз приходилось делать лишнее усилие при шаге. Этих трудностей не испытывал Угар — он спокойно шел впереди, передвигаясь на своих широких лапах. Мы могли ему лишь позавидовать… Вот для чего пригодились такие странные ступни!

Мимоходом я сорвал несколько больших почек с ярко-красного куста и лизнул их. Вкус был слегка кисловатым, чем-то напоминавшим шиповник.

— Ты знаешь, что это за растение?

— И знал бы, не ответил. Чем оно было раньше — вопрос не столь важный, как тот, каким оно стало сейчас.

— И как это узнать?

— Ну, если его будут клевать птицы…

Ната красноречиво вздернула нос:

— Какие птицы, Дар?…

Я запнулся. Не считая воронов, встреча с которыми оставила в моей памяти не самые лучшие воспоминания, иных птиц ни в городе, ни в степи, нам видеть не доводилось.

— Тогда, какие ни будь, насекомые.

— Нет уж… — протянула она, перешагивая через толстую бурую ветку, стелящуюся по земле, наподобие лианы. — Не надо. Если трава такая выросла, да овцы превратились в быков — то насекомые и подавно. А как ты предлагаешь разговаривать с паучком, величиной с нашего Угара?

— Это вряд ли. Я уже видел насекомых — в степи. Они были, конечно, странные, намного крупнее прежних — но, не на столько… Я уже думал над этим. Случись все летом — да, возможно. А так как, тогда была осень и, заметь, вот-вот должен был начаться настоящий снег и холод — то, всякая мелочь, вроде комаров, жуков и им подобных, давно уже попряталась по своим норам. Хотя, конечно, быть уверенным в этом до конца, нельзя. Почему изменилось то, что изменилось, я не знаю. Но думаю — это произошло только с теми, кто попал под излучение.

— Ты про свечение?

— Ну, может быть, не только оно. Или, не именно — оно. А в общем — да, наверное. Другого ведь объяснения, всему этому, нет?

Ната указала мне на пса. Тот с шумом втягивал воздух и уверенно сворачивал левее того направления, которого мы придерживались.

— Остановить его?

— Ни к чему. Угар знает, что делает. Это инстинкт. Он чует дорогу так же, как мы ее видим. Мы уже ходили с ним здесь — до тебя. И теперь он выбирает самую подходящую тропу.

Мы взяли быстрый темп, стараясь поспеть за могучим псом. Даже с грузом он уходил вперед, дожидаясь потом, пока мы взберемся за ним на кручи, которые стали все чаще попадаться — мы вступили в черту города.

— Все равно, — хмыкнула Ната, неожиданно вернувшись к прежнему вопросу. -

Ты не такой, как все… Странный. И, знаешь, почему?

— Ну?

— Ты спокойный.

Я с недоумением посмотрел на девушку.

— Может быть, я не так сказала, и это надо обозначить иным словом… Видишь ли, мне не приходилось встречать таких людей, которые ко всему бы относились настолько терпимо. Ну, не терпимо, а без излишних эмоций, наверное… А ты можешь. Ты многое умеешь, будто специально готовился к тому, что наступит. Ты ничему не удивляешься, воспринимаешь все, что видишь, словно уже был готов к переменам. Я, когда смотрю в твою сторону, не могу даже представить тебя другим — цивилизованным, в костюме, за рулем автомобиля…

— Я не умею водить машину. — Все равно. Ну, не машину, так что ни будь другое. Идущего пешком с портфелем, например. Это не ты! Ты не вписываешься в этот образ. А тот, в котором ты сейчас — он твой. Твой настолько, будто ты в нем родился! Ты словно знал, что все так будет — катастрофа, дикие звери. Все, все… Я, когда тебя увидела впервые, на острове, думала, что у меня галлюцинации. Ты именно отсюда, Дар — со своим луком и мечом за спиной, с этими украшениями на шее, — она указала на висящие на ремне клыки крыс и свинорыла. — Ты дикарь… Только образованный и умный. Но, все равно — оттуда. Из прошлого. Древнего прошлого.

Отрицательно мотнув головой, я потянулся к сумке, в которую мы сложи с вечера куски завяленного мяса.

— Давай перехватим… К вечеру мы будем в той балке, где ночевали в прошлый раз. У нас тяжелый груз, все равно не успеем пройти больше.

Угар, увидев что мы остановились, подластился к Нате, и та, не удержавшись, сунула ему большой кусок мяса.

— Не балуй его. Он с вечера съел столько, что ему еще на пару дней хватит.

— Мы все равно все не сможем донести — пропадет.

— Теперь — нет. Оно покрыто тонким слоем нагара и сможет выдержать, пока мы не засолим его дома в ведрах.

Я был вынужден объяснить ей, что пес нам нужен не сытый, а бодрый — на случай, если появиться очередная кошка или крысы.

— И что, оттого, что он будет голодный, он станет лучше сражаться?

— А ты попробуй сама, наешься до отвала, а потом побегай или попрыгай…

— Прости, ты прав. Давай собираться и уходить. Я уже соскучилась по нашему подвалу…

Я ничего не ответил, но про себя озарился счастливой улыбкой — мое убежище стало для нее домом! И я тоже хотел быстрее вернутся обратно. Тот запал, с которым я пускался в странствия раньше, почти сошел на нет, после того, как я встретил Нату. Что мне было еще искать? Я был благодарен судьбе зато то, что это оказалась именно она, а не кто ни будь другой…

Первый толчок мы почти не почувствовали. Лишь слегка вздрогнули блики огня на стенах, скупо отражаемые от почти прогоревших дров в очаге. Угар приподнял голову и навострил уши. Мы еще не спали, но уже лежали, каждый в своей постели, разговаривая о чем-то не существенном. Вслед за Угаром, и я приподнялся на локте — волна необъяснимой тревоги пронзила все мое существо… Полог, сшитый из двух одеял, служивший ширмой, отделявший ложе девушки от остальной комнаты, вдруг сильно колыхнулся — словно его приподняло ветром — чего в подвале просто не могло быть… Ната, поднявшись на колени, испуганно сложила руки на груди. Она устремила свой взгляд наверх и, с дрожью в голосе, произнесла:

— По… потолок! Дар, там трещина!

Я вскочил. Поднимая глаза к потолку, куда указывала Ната, успел подумать про «тревожный» мешок, по заведенному мной обычаю, висевший у выхода. Он всегда был наполнен всем необходимым. Но добежать до него я не успел…

Нас так тряхануло, что и я, и Ната буквально взлетели к потолку. У меня искры посыпались из глаз — я врезался головой в балку. Нате повезло чуть больше — она, как кошка, приземлилась на ноги, но сразу упала — пол под нами качался словно живой… Следующий удар кинул нас в объятия друг другу

— и хорошо, что слетевшая перед тем постель Наты, упала раньше, чем мы, столкнувшись, покатились по бетону куда-то в угол. Мы снова поднялись и опять упали — устоять на ногах было невозможно. Поднялась пыль, все валилось со стеллажей вниз, летели осколки камней и стекла. Многие коробки развалились, и их содержимое покатилось по полу. Впечатление было таким, что и пол, и потолок стали жить своей, самостоятельной жизнью, они двигались, приводя нас в ужас, своим жутким шевелением… Я рывком приподнялся и, ухватившись за вбитый в стену крюк, попытался удержаться на ногах. Над головой послышался скрежет, и я сделал такой прыжок, за который не стыдно было даже перед тигром. Плита, сдвинувшись с места, резко качнулась вниз и воткнулась торчком в бетонный пол подвала. Раздался визг

— один, из падающих стеллажей, накрыл собой и всем своим содержимым, метнувшегося к выходу пса.

— Угар!

Ната пронзительно закричала и кинулась на выручку собаке. Я перехватил ее порыв, выдернув из-под падающей ей на голову глыбы бетона, а затем рывком отправил к лазу.

— Прочь!

— Дар! Собака!

Ната протягивала руки к несчастному псу — а там уже творилось что-то ужасное. Стены стали покрываться жуткими трещинами. Тлеющие угли из очага вдруг оказались на полу, все помещение стало наполняться чадом и гарью, сжигая, и без того испорченный клубами пыли, воздух закрытого помещения.

Выкидывая вслед за девушкой все, что попалось мне под руку — топор и свои штаны, я кинулся к лазу. Вслед раздался скулеж обреченной собаки…

— Угар!

Ната рванулась обратно, но я сжал ее запястье до боли и, преодолевая сопротивление девушки, вытащил ее на поверхность. Жизнь Наты означала для меня гораздо больше, чем судьба погибающего Угара. Мы уже не могли ему ничем помочь, а, рискуя остаться внутри подвала, были бы замурованы так же, как и он. И, едва мы отбежали от входа на несколько шагов, как тяжелый валун, до сих пор, как скала, прикрывающий вход с одной из сторон, сдвинулся с места и наглухо запечатал лаз.

— Нет!

Ната рвалась их моих рук… Она кричала, плакала, обзывала меня такими словами, что я только стискивал зубы, понимая, что она не в себе сейчас…

А под ногами все дрожало и тряслось — мы с трудом сохраняли равновесие.

Это было далеко не то, что пришлось нам пережить в Тот день — но и в этом, самом сильном, за все время, после катастрофы, землетрясении, хорошего было мало. Это продолжалось довольно долго — около десяти минут.

Постепенно толчки стали ослабевать, а потом прекратились. Всюду стояла столбом поднятая ввысь пыль. Над холмом повисло облако, быстро сносимое сильным и пронзительно холодным ветром прочь. У нас стало скрипеть на зубах. Я силой усадил Нату на землю.

— Пить… — жалобно попросила девушка.

Я посмотрел в направлении ручья, из которого мы брали воду. Он был погребен под падающим песком и весь замутнен. Рассчитывать на такую воду уже не приходилось.

— Придется поискать подальше. Ручей забит грязью. Но вряд ли мы сможем сейчас найти чистую воду поблизости. Землетрясение засорило все источники.

— Угар… Он погиб?

— Не знаю, — я поджал губы. — Если жив… мы его выкопаем. Но сейчас стоит подумать о себе. Этот ветер заморозит нас к утру, на все сто процентов, и мы уже ничем не сможем помочь Угару.

Ната начала мелко-мелко дрожать — она выскочила на улицу совершенно раздетой — если не считать рубашки. Я, напротив, оказался только в штанах.

Холод, вначале не замеченный нами из-за шока, стал овладевать нашими телами…

— Мы не сможем попасть в подвал и там переждать?

— Вход завален большим камнем. Его нужно откапывать. А сейчас просто не до этого. Нам необходимо развести костер.

— У меня в кармане рубашки есть спички… я случайно положила их, когда готовила ужин.

— Случайности спасают нам жизнь. Но одних спичек мало — требуются еще и дрова.

Не в первый раз мы ночевали под открытым небом — но уже давно ни она, ни я не были так неподготовлены к подобной ночевке… Все наши теплые вещи остались внутри, под завалом. Одеяла и куртки, меховая обувь и перчатки — все находилось под многотонной массой, осевшего вниз холма. А ветер, как нарочно, усиливался, становилось все холоднее и холоднее. Ната, скукожившись и обняв колени руками, стала вздрагивать всем телом… она застывала. Смерть, которую мы избежали внизу, теперь угрожала здесь — в виде этого, не ко времени налетевшего, холода. Собственно, я ощущал себя не лучше — у меня зуб на зуб не попадал, выбивая дробь, с которой я едва мог совладать.

— Надо торопиться. Вперед! Нельзя сидеть на месте. Нужно бороться. Вперед,

Ната! Разожжем костер — продержимся до утра. А там… утро вечера мудренее.

Ната без слов поднялась — я видел, как ей плохо. Она не то что, собирать дрова — сама не могла сделать ни шагу.

— Держись. Пожалуйста держись, Ната.

Она согласно кивнула, не разжимая плотно сжатых губ. Так, как за предыдущие месяцы мы подобрали практически все, что могло гореть, то за дровами приходилось уходить все дальше и дальше, предпринимая довольно далекие вылазки. На всякий случай, в подвале всегда был большой запас приготовленных дров — но к ним мы не имели доступа. Найти, что ни будь, пригодное для разведения огня, мы могли только отойдя от холма на расстояние не меньше километра. Ближе было подобрано все. Ни у Наты, ни у меня не было обуви — пришлось идти босиком по промерзшей земле, сильно рискуя обрезаться об вылезшие в результате толчков острые концы ржавого железа и всяческих обломков. Жалея девушку, я, тем не менее, заставлял ее двигаться, собирать древесину. Оставаться на месте — означало замерзнуть.

Мы нашли несколько досок, какие-то ветки, вырванные из недр, даже бревно — возле него я остановился и принялся с ожесточением его рубить. Ната, вздрагивая и трясясь всем телом, пыталась разжечь огонь. Спички одна за другой гасли на ветру — она не могла даже удержать их в руках.

— Брось.

Я высмотрел вблизи покрытые мхом и землей плиты — под ними можно было хоть укрыться от ветра. Но, если земля вздрогнет еще раз — они окажутся нашей могилой… Я сплюнул, внезапно ожесточившись — Ну и что? Мы быстрее замерзнем, если что…

Ната безвольно закрыла глаза и стала опускаться на холодную землю.

— Не спи!

Она только кивнула, так и не открыв глаз. Я надрал мха, выбрал охапку посуше и отложил ее в сторону — на разведение огня, остальное бросил на землю, ей под ноги. Потом раскидал его на небольшом участке, и молча стал стягивать с Наты рубашку. Она только дернулась, но я уже уложил ткань на мох, а следом и саму девушку, животом вниз.

Ната задрожала еще сильнее — земля вовсе не была теплой, и ложиться даже на ткань, оказалось не приятным делом. Но выбирать не приходилось. Я стал с неистовством растирать, мять, и безжалостно разогревать спину девушки.

Мои ладони от грубой работы и от постоянного использования рукояти топора или древка лука стали жесткими и покрылись мозолями. Спина Наты стала розоветь, потом покраснела, и, вскоре, она стала постанывать — мои прикосновения уже жгли ей кожу. Но я все еще не прекращал своих усилий, добиваясь того, чтобы выгнать из ее тела весь холод, успевший овладеть девушкой.

Ната жалобным голосом произнесла:

— Протрешь ведь… Уже горит все!

— Терпи.

Я быстро перевернул ее на спину. Ната охнула, пытаясь приложить руки, чтобы закрыть оголившуюся грудь — но я жестко убрал их вниз, положив вдоль тела. И снова, как и на спине, я стал мять и трепать кожу девушки — может быть, не столь сильно — эту область так натирать было просто нельзя… Ната закусила губу, чтобы не кричать, но мне было не до ее прелестей.

— Мне уже тепло, — голос девушки больше не дрожал. — Честное слово, тепло!

— Хорошо. Быстро одевайся.

Я выхватил из-под нее рубашку и принялся натягивать на обнаженное тело. Но это был еще не конец… Ната с изумлением увидела, что я склонился к ее голым ногам.

— Дар! Ты…

— Не дури.

Я усмехнулся — только в такой момент мне именно этого и не хватало! Ладони принялись выполнять привычную уже работу — Ната только смущенно смотрела, как я растираю ей ноги и бедра, не прикрытые, по сути дела, ничем — на ней была лишь рубашка и тоненькая полоска нижнего белья, пригодная разве что, для стриптиза…

— Мне нравиться.

Она зарделась, словно маленькая девочка…

— Так получилось. Я всегда предпочитала носить тонги…

— Что в этом плохого? Наоборот, очень красиво!

— Дар, я не могу так…

— Я что, по-твоему, голых девок не видел? И тебя уже так растирал, если помнишь…

Она чуть слышно сказала:

— И видел…

Словно не расслышав, я оставил ее сидеть в том же положении и, забрав спички, стал пытаться разжечь костер. Ната, вначале несколько ошеломленная, поднялась и взяла коробку у меня из рук.

— Дай мне.

На этот раз, у нее все получилось с первой попытки. Ната положила под щепки кусочки мха и прикрыла дрожащее пламя своей рубашкой. Язычки огня быстро съели мох, взялись за тоненькие щепки и ветки — и вскоре весело стали трещать подготовленными мной дровами. Только сейчас я почувствовал, как промерз сам, и присел возле костра, отогреваясь от пронизавшей все тело стужи. Тепло заполнило нашу нору — мы расположили костер так, чтобы дым не выедал глаза и уходил наружу. Снаружи продолжал дуть ветер — но мы его уже не боялись — дров должно было хватить надолго.

Ната, улыбаясь, дотронулась до моего плеча.

— Вот, возьми.

Она протянула мне мой нож.

— Откуда?

— Ухватила, когда все рушилось. А потом забыла на земле — от холода.

Спасибо тебе…

— Не за что.

— Ты так здорово умеешь все делать… женщины, наверное, млели в твоих руках?

Я отмолчался — не та ситуация, чтобы обсуждать подобные темы.

— Это потому, что ты был спасателем?

— Да. Научился, кое-чему.

— Выходит, ты не просто так прогуливался по провалу, когда повстречал меня? Явно знал, что твое умение может пригодиться!

Ната словно посмеивалась — но я видел, что за этой маской она пытается скрыть свой страх.

— Какой из меня спасатель? Давно уже позабыл, когда им работал.

Так… навыки кое какие остались.

— А что мы будем делать потом? Когда дрова закончатся?

— Принесем другие. Я нарубил достаточно — до утра хватит. А не хватит — то бревно ждет на месте.

Ната посмотрела наружу.

— Холодно… Даже выходить не хочется.

— Не выходи. Я сам все принесу.

Так, перебрасываясь незначительными фразами, мы провели около пяти часов — стало светать. Ната, уставшая от бессонной ночи, притулилась к моему плечу. Я осторожно стал приподниматься — дрова заканчивались, и нужно было принести еще охапку. А холодный ветер все ни как не унимался…

— Ты куда собралась?

— С тобой. Ты ведь хочешь идти за дровами!

— Я один. Ты плохо переносишь холод, а там, на открытом месте, ты моментально промерзнешь. И мне опять придется тебя растирать!

Ната мягко улыбнулась, в ее глазах мелькнули смешливые огоньки.

— Может быть, мне понравилось…

Я подумал — ее ответ можно истолковать довольно двусмысленно… У меня, несмотря на все случившееся, возникло напряжение в той части тела, которое все мужчины мира предпочитают беречь пуще всего на свете…

— Мне тоже. Но рисковать не стоит. Хоть сейчас и утро — но опасное время еще не прошло. В это время выходят на охоту практически все хищники. То, что их не было до сих пор — еще ничего не значит!

— Тем более! И у тебя нет оружия!

— А если ты пойдешь со мной — оно появится?

Она вздохнула:

— Оставишь, да? А пока ты будешь собирать эти поленья — они придут стаей и разорвут тебя на маленькие кусочки. И тогда я несчастная, голодная и холодная, замерзающая в одиночестве, брошенная на произвол судьбы жестоким, взрослым дядькой, забьюсь вон под тот пригорок и там закрою глаза — учти, все в слезах! — и умру… Но не сразу — буду скулить и ныть от холода, вот так!

Я шлепнул ее по мягкому месту.

— Подымайся. Шут с тобой — пошли вместе. Но учти — снова застынешь — не помилую. Буду тебя греть, предварительно раздев догола, так что кожа слезать начнет!

— Раздень. Может, я этого и хочу…

Я отвел глаза — смеялась ли она в этот раз? Ната ждала ответа, и я глухо произнес:

— Возьми хоть этот дрын, мало ли…

От укрытия до брошенного бревна было около пятидесяти шагов. Как только мы подошли к месту — ветер, словно по волшебству, прекратил нам досаждать и сразу все стихло… В полной тишине удары топора по мерзлой древесине звучали, как удар молота по наковальне.

— Плохо, что пилы нет. Тогда бы я тебе помогла.

— Да? А что, ты и пилить умеешь?

— Умею. Не только языком — если ты это имел в виду. Папа учил, когда мы выезжали на дачу. Он, вообще, был мастером на все руки.

— Ната… Ты так часто вспоминаешь о нем. Если бы он тебя забрал, все могло быть в твоей жизни иначе? Тебе было лучше с ним, чем с мамой?

— Нет. Я плохой ребенок — больше эгоист, чем ты думаешь. Вспоминала о нем, когда мне что ни будь было нужно, а так, вела себя, как все дети, наверное… Да у нас и не принято было виснуть на шее у родителей. Хотя, мне так иногда этого хотелось… Но мама это пресекала — телячьи нежности.

Правда, с братом она была иной…

При упоминании о брате у нее слегка скривилось лицо. Но Ната быстро справилась с собой и вновь заговорила прежним, почти равнодушным тоном…

— Я праздники очень любила — Новый год. Столько всего! Сугробы, елка, игрушки! Мороз такой — вкусный! Папа вешал подарки — это когда я совсем маленькая была. Мешочек с конфетами, или куклу.

— Ты и в куклы играла?

— Дар, ну ты сам как ребенок, право… Неужели я так взросло выгляжу? Ты словно забыл, что я тоже была девочкой… хоть немного. Нет. Я в куклы не играла. Предпочитала с мальчишками — в машинки или солдатики. А когда научилась читать — книги мне заменили все: и игрушки, и друзей… Это плохо, да?

— Когда нет друзей? Плохо… Делиться прочитанным не с кем.

— Где их возьмешь? А у тебя они были? Я глухо ответил:

— Были… Давно. А потом появилась жена. Самый мой преданный и самый верный друг. Она всегда была готова встать за меня горой — даже если я был не прав. И никогда меня не предавала.

— Да?

Тон, с которым она это произнесла, мне не понравился…

— Ты так в ней уверен… — она продолжила после некоторой паузы, заметив, что я не спешу отвечать. — Поэтому и уезжал все время подальше?

— Не намекай, Ната, на то, чего ты не можешь знать. Я не сбегал от семьи — я просто пытался ее обеспечить.

— И какая это, в таком случае, семья? Ты — тут, она с ребенком — там!

Видела я таких…

— Каких?

Ната опустила голову, стараясь не смотреть мне в глаза.

— Разных… Их жены оставались далеко. А они, зарабатывая деньги, заодно искали себе развлечений…

Я пожал плечами.

— Это меня не касается.

— Я бы не отпустила! Не понимаю я таких жен!

— Твой папа вас обеспечивал? Вроде, помниться, ты говорила, что до того, как он ушел — вы жили неплохо. А если бы нет? Двое детей, жена — и все встречают его дома с голодными глазами! Как ты думаешь — он уехал на заработки, если бы не имел денег, что бы вас прокормить?

Она замкнулась — плечи девушки предательски вздрагивали, и я, оставив топор в бревне, подошел к ней.

— Ната?

— Они умерли, Дар. Все. И папа, и мама… и он, тоже.

Я понял, что она говорила о брате, который вверг ее в пучину грязи и несчастий, оборвав ее короткое детство… Даже после этого она сохранила в себе силы не говорить о нем плохо — так, как не говорят о мертвых.

— Ты и его… Жалеешь?

— Да, — просто ответила Ната. — Я, наверное, слишком… нет, не стоит.

Конечно, ты прав. Он того не стоит. Но я не умею приговаривать людей к смерти.

— И мне не приходилось. Но его — убил бы голыми руками!

Ната грустно произнесла:

— Не надо так… Я не хочу видеть, как ты поднимаешь… как ты можешь поднять руку на человека. Что-то измениться тогда между нами.

Я обнял ее, и мы молча стояли, перестав вдруг говорить о прошлом. Стоило ли оно этого? Все ушло… сгорело в страшном вселенском огне, провалилось в бездну чудовищных пропастей, легло под тяжелые пласты исковерканной земли.

Это было совсем недавно… а, казалось, что в другой жизни.

— Пойдем.

Я вздохнул и опустил руки. Потом вернулся к стволу и стал добивать его мерными ударами, а затем, положив топор, принялся ножом настругивать мелкие щепки. Костер мог уже потухнуть, и теперь они опять могли понадобиться, чтобы его разжечь. Ната, тем временем, стала собирать валявшиеся поблизости куски древесины — землетрясение выкинуло их из земли, в который раз перевернув все вверх тормашками. Она отходила от меня все дальше и дальше, а я, поглощенный борьбой со стволом, не обращал на это внимания. Когда я обернулся, удивленный, что не слышу звука ее шагов, то увидел — Ната находится от меня, по крайней мере, метров за пятьдесят.

Мне, почему-то, это не понравилось… Хоть, после столкновения с кошкой, никаких серьезных зверей в городе мы не видели, это еще не означало, что их вообще не может быть. На такой большой территории могло водиться что угодно.

— Ната!

Я сложил ладони рупором и повторил:

— Ната! Вернись сюда!

— Сейчас! Здесь столько дров… Лучше иди ты ко мне — поможешь мне дотащить!

Я вполголоса ругнулся, но решил не спорить — в конце концов, мы сюда за этим и пришли. Собрав то, что удалось настругать — не бросать же добро? — я направился к девушке. Мое внимание отвлек железный штырь, выброшенный тряской из недр — он еще не полностью поржавел и мог сгодиться как лом — нам еще предстояло как-то отодвинуть валун, закрывший вход в подвал. Я принялся его дергать… Через несколько секунд мои руки покрылись испариной, а по телу, холодной — но не от ветра! — волной пронеслось предупреждение… И тотчас раздался крик Наты, в котором перемешался жуткий испуг и отчаяние.

— Дар! Дар!!!

Я рывком ухватил с земли топор, уже догадываясь, что-то, чего я так опасался, действительно случилось…

Громадными скачками, наискось, через покатую ложбину, появившуюся в результате ночных толчков, мчалось страшное, покрытое свалявшейся шерстью и комьями присохшей грязи, существо. Мне хватило одного взгляда, чтобы понять, кто это может быть… Чудовищный Бурокрыс, оскалив свои выступающие резцы, несся на Нату, сокращая разделяющее их расстояние с каждым скачком на пару метров.

Даже отсюда было заметно, насколько он огромен! Величина монстра была с хорошего быка. Только этот «бык» был покрыт шерстью и имел кривые, массивные лапы с длинными, загнутыми когтями, способными разорвать любого из нас нас! И, мой топор, против него — слишком слабое оружие… А зверь, молча и уверенно, прыгал через преграды на своем пути, делая это столь же ловко, как это получалось у нашего пса. Если бы Угар мог нам помочь! Имея такие клыки и силу, он смог бы задержать зверя или, хотя бы, отвлечь его внимание на себя…

Ната больше не кричала — она оцепенело стояла, ожидая приближающееся чудовище на месте. Сейчас я бы предпочел встретиться с парочкой человекоподобных нелюдей, но не с одним, таким… Выбирать не приходилось.

А последний, преодолев заключительные метры, взревел в ярости и кинулся на

Нату. У меня потемнело в глазах…

Девушка неожиданно пригнулась — прыжок хищника, рассчитанный на то, чтобы сбить жертву с ног, потерпел фиаско — он просто перемахнул через нее и с размаху влетел в жидкую грязь — Ната находилась возле большой лужи. Он проехался по ней брюхом и, не сдержав равновесия, ударился об какой-то камень, что на несколько мгновений вывело его из строя. А Ната, которую я уже считал погибшей, рванула с места.

— Сюда! Ко мне!

Я сделал шаг вперед — если пришло время умирать, то добраться до девушки он сможет только после того, как расправится со мной.

Зверь, раздосадованный своим промахом, развернулся и, загребая землю лапами, рванул в нашу сторону. Ната добежала до меня и встала рядом. Я закрыл ее собой — монстр уже приближался, и я видел его багровые, налитые кровью, зрачки… Я услышал, как Ната приподняла с земли какой-то предмет, возможно, обломок доски. Чудовище не стало сразу кидаться в атаку — оно видело, что нам некуда деться, и теперь даже сбавило темп, выбирая удобную позицию. Он обошел нас полукругом, наклоняя к земле голову и угрожающе рыча. Один только рев зверя мог заставить задрожать от ужаса… От него исходило сильное зловоние, с пасти стекала слюна, а глаза зверя горели безумием и жаждой убийства.

— Это тот самый!

Ната указывала на морду зверя — одна из его глазниц была повреждена в том бою. Но я и сам видел, что кошмар, от которого мы едва спаслись в степи, вновь встретил нас — и, на этот раз, мы были подготовлены к нему гораздо хуже.

— Беги!

Она не пошевелилась. Но от ее присутствия сейчас было больше вреда, чем пользы — я не мог ничего предпринять, зная, что она находится за моей спиной. Оружие имелось только у меня…

Монстр рявкнул, приподнялся на дыбы, став тем самым выше меня вдвое, и взмахнул лапой. Ната за спиной вскрикнула.

— Нет!

Как я увернулся сам, как успел оттолкнуть девушку — известно только небу… Когти просвистели над самой макушкой и, как мне показалось, даже сорвали клок волос с головы. А вслед за этим, обезумев сам от полной безысходности и предчувствия неизбежного конца, я рубанул по промахнувшейся лапе топором. Рев, который раздался вслед за этим был раза в два громче — лезвие рассекло толстую шкуру и прорубило мясо, вместе с частью кости. И сразу второй удар топора врезался в живот чудовища — я не терял времени, пользуясь возможностью нанести ему хоть какой-то вред!

Последовавший затем рык и сильнейших толчок сорвали меня с ног и отшвырнули от чудовища на несколько метров — он взмахнул второй лапой, и, на сей раз, удар достиг цели. У меня все звенело в голове — удар прошелся вскользь, не зацепив при этом жуткими когтями, но и этого было более чем достаточно, чтобы я очумело мотал головой, не понимая, где я и что происходит. Зверь сгреб девушку под себя — я увидел, как острые резцы раскрылись над недвижимо лежащей Натой! Наверное, ее спасло чудо. Бурокрыс поторопился, или его подвел искалеченный глаз, из-за которого он не мог видеть, что я смог подняться и занести над ним топор. Страха у меня не было — только бешенство и злоба, вряд ли уступающая злобе зверя.

Сильнейшим ударом я вогнал лезвие в череп чудовища и снова слетел с ног, отброшенный, при его последующем развороте в мою сторону. Он метнулся ко мне, оставив девушку лежать на земле. Теперь монстр жаждал мести, и весь его гнев и ярость были направлены только против меня! Я ждал его с одним ножом — топор так и остался торчать в башке чудовища. Он не причинил ему сильного вреда — кости черепа оказались крепче, чем я думал, либо он был слишком живуч и велик, чтобы умирать так быстро… На этот раз он не атаковал лапами, а кинулся на меня всей тушей, рассчитывая сбить с ног и затем вонзить в мое тело резцы. Инстинктивно, я отступил назад и зацепился ногами о тот самый штырь, который безуспешно пытался достать. Резцы щелкнули перед самым лицом — я падал, нелепо взмахнув руками, а зверь, устремившись за мной, все своей массой нанизывался на прут! Такого визга мы не слышали даже тогда, когда подводный змей уничтожал стаю крыс на переправе! Но он не оставил своего намерения со мной покончить — лапа монстра впечаталась в мой бок, отчего я почувствовал, что значит — сдирать кожу живьем… А затем туша Бурокрыса придавила меня, и я оказался погребен под плотной и тяжелой массой, покрытой жесткой и зловонной шкурой. Мне не хватало дыхания, он раздавливал меня своим весом… еще немного — и цель зверя была бы достигнута!

Ната, видя, что чудовище подмяло меня под себя, зверея от ненависти и забыв про страх, кинулась к топору — он выпал и окровавленный валялся неподалеку от ее ног. Сила девушки не могла равняться моей, но ее хватило, чтобы заставить монстра приподняться после удара. Ната метила в висок, но топор только отсек ухо зверю. Он жутко зарычал и повернулся к тому противнику, которого он уже считал мертвым. Монстр вновь приподнялся на задние лапы, что дало мне возможность сделать вздох… и увидеть, как занесенные над Натой лапы сейчас превратят тело девушки в груду костей и разорванного мяса! Весь в крови, чувствуя сильнейшую боль в голове и всем теле, я вскочил на ноги, оказавшись вплотную к брюху зверя. Что произошло быстрее — бурокрыс, заметивший перед собой врага и стремительно опускающий на него страшные когти, или я, с диким криком ухвативший его за шерсть и взбирающийся по ней к оскаленной морде… Нож, направленный моей рукой пробил второй глаз монстра и погрузился в голову до рукояти. А потом все стало погружаться во тьму, в которой последнее, что я услышал, был отчаянный крик девушки:

— Не-ет!

… Что-то темное, закрывающее собой весь свет, стало стремительно сковывать глаза, заполняя их густым алым туманом. Все завертелось разноцветными кругами и взорвалось, разрывающей голову, болью.

— Ммм…

Ната, пытаясь оттащить меня от туши поверженного бурокрыса, слишком сильно рванула за руку, и, вследствие этого, я ударился головой о камень и снова застонал.

— Мм… Нне. надо..

— Дар! Хороший мой! Милый! Родной! Не уходи! Пожалуйста! Не уходи!!

Она заглядывала мне в лицо, выискивая хоть малейшие проблески разума в почти потухших зрачках. С лица девушки на меня капали крупные, горячие слезы… Ната упала на колени и вновь закричала:

— Дар! Не умирай! Не надо! Не оставляй меня, Дар!!!

— Ты что… так орешь?

Мне казалось, что я произнес это очень громко… Но Ната, оборвавшись в стенаниях, буквально застыла передо мной, пытаясь понять — не почудилось ли ей это? А потом, видя, что я с трудом разлепил ресницы, кинулась мне на грудь.

— Живой!

— Вроде… Только не дави так… а то точно, кончусь.

Она сразу приподнялась и, вытирая рукой слезы, радостно улыбнулась:

— Как я и испугалась!

Я промолчал. Дурнота, на минуту отступившая, вернулась вновь…

— Тебе плохо?

— Да не кричи ты так… Пить хочу. Принеси воды.

— Сейчас! У нас есть вода! Я сейчас!

Она мигом подхватилась, и через минуту я почувствовал на губах холодную влагу. Ната положила мою голову на свои колени, чтобы мне было удобнее глотать. После воды мне стало немного лучше — я снова открыл глаза.

— Я убил его…

Ната утвердительно закивала. Но мне не требовалось подтверждения — я сказал это, скорее, для себя самого. То, что Ната здесь, рядом, говорило о том, что смертельная схватка выиграна… Я попробовал пошевелить пальцами на руках и ногах. Все движения отдавались сильной болью, но я с удовлетворением заметил, что конечности меня слушаются. Это уже было неплохо — зверь не переломал мне кости. Лишь бы не подхватить заразы, которой много могло скопиться на его кривых когтях.

— Холодно…

Ната часто-часто заморгала.

— Костер потух… Ни единого уголька не осталось. Я смотрела.

— А спички?

— Я их выронила… в луже. Все в грязи — их не найти.

Боль накатывала приступами, оставляя, тем не менее, голову ясной, как никогда.

— А ты… Что с тобой?

Ната, действительно, вся тряслась.

— Он тебя задел?

— Нет. Но… Уже почти вечер, Дар. Ты пролежал целый день. И, почти не дышал. А я сидела рядом.

— Целый день!? Ты вся застыла!

Она кивнула.

— А ты весь в крови…

— Знаю… Пусть. Потом… дома, вымоемся.

— Дома?

Я вздохнул — в пылу сражения, как-то выпало из памяти то событие, которое заставило нас искать ночлег.

— Откопаем…

Ната посмотрела на меня с сомнением — я догадался, что она начинает считать, что у меня бред.

— Да не дрожи ты так. В порядке я… почти.

Она недоверчиво округлила глаза. Я облизал ставшие опять сухими губы.

— Значит, огня нет… Дай руку.

Ната помогла мне приподняться. И сразу, от задетого чудовищем бока, боль стремительно заполнила меня без остатка…

— Дар!

— Да не кричи ты… Так. Идти я, точно, не в состоянии…

Я повернул голову набок — это тоже отозвалось приступом тошноты, но зато я смог увидеть небольшой холм, совсем рядом с нами.

— А это… что? Тьфу…

Я догадался только по вони, которая исходила от туши. Это был Бурокрыс. В черепе зверя, в глазнице, так и остался мой нож. Кроме того, из живота у него торчал штырь, сыгравшись роль рогатины — скорее всего, именно он и послужил причиной смерти монстра. Рядом валялся топор — при падении, зверь обломал его рукоять. Ната проследила за моим заинтересованный взглядом, истолковав его по-своему.

— Вы вместе упали… Он еще дергался — я перерезала ему глотку.

— Ты? Чем?

— Ножом, — Ната устало повернулась. — Вытащила его из глаза и перерезала.

А потом опять воткнула.

Я попытался ей улыбнуться — гримаса исказила мое лицо.

— Лучше ложись! На тебе места живого нет!

— Лежу. Ната, мы замерзнем.

Она горестно вскинула руки.

— Но я не знаю…

— Способ есть… тебе вряд ли понравиться.

— Какой?

Я повернулся к чудовищу и мотнул головой.

— Вот он.

Она перевела взгляд на зверя, потом на меня, потом опять на монстра, и, в сердцах, воскликнула:

— Ничего не понимаю… Ты что, хочешь снять с него шкуру и укрыться ею? Но я его даже перевернуть не смогу!

— Не надо переворачивать… Снимать шкуру — не надо. Я же сказал тебе — этот способ тебе не понравиться. Но иного у нас нет. Ветер опять усиливается…

Ветер снова налетал, неся с собой обжигающий, просто таки, ледяной холод.

Как она, вообще, смогла столько времени выдержать, сидя возле меня почти голой…

— Но что нужно делать? Скажи мне — я все исполню!

— Вытащи нож. Сядь возле него… и режь шкуру. Вдоль. От глотки к лапам.

Ната, стиснув зубы, молча стала делала то, что я велел. Вонь, до сих пор, как-то переносившаяся нами, стала намного сильнее — она вспорола брюхо чудовища!

— Ой… Какая гадость!

Она отпрянула назад, стараясь не видеть вываливающихся из туши внутренностей. Смрад стал просто отвратительным…

— У него несварение было… по-моему.

Я попытался улыбнуться, но девушка сейчас не воспринимала никакого юмора.

— Так. Пока, все как надо. Теперь возьми что ни будь… и отпихни все это подальше. В грязь, хотя бы. Хорошо. Возьми две палки — сантиметров по семьдесят. Нет, не такую — поменьше. Вот, сгодиться. Вставь одну между краями шкуры. И вторую — тоже.

Ната морщилась, но старательно исполняла все, что я ей говорил.

— Как руки? Согрелись? Правильно — так и должно быть… Теперь помоги мне подползти поближе — и сама нагнись.

— Что?!

— Мы можем туда забраться и захлопнуть шкуру, выбив палки ногами. В утробе зверя мы будем в безопасности и тепле — до самого утра.

Ната отпрянула с нервным смехом:

— Нет! Не полезу! В эту мерзость? Ни за что!

Я приподнялся на руках и глухо сказал:

— Я не смогу сам. Помоги…

Запнувшись на полуслове, Ната подскочила ко мне, подсунула мне свои руки под мышки, и, согнувшись, присела возле бурой шкуры поверженного зверя.

— Не полезу!

— Замерзнешь. Внутри туши тепло будет сохраняться долго. Потому у тебя и согрелись руки. Если бы это был овцебык — мы могли бы выпить его крови и сейчас чувствовали себя, совсем хорошо.

— Что?!

— Я не предлагаю тебе пить — его кровь. Просунь руку. Тепло?

Ната предательски заморгала ресницами.

— Не могу…

— А жить хочешь? От меня, толку мало… До подвала далеко, да и нет смысла туда торопиться — внутрь еще нужно попасть. Это шанс, Ната.

— Я не могу, Дар.

— Хорошо. Я — первый. Но ты — следом. Если ты останешься — мы погибнем оба. Ты замерзнешь… а я, сам, добраться до подвала не смогу. И откопать вход — тем более. Зато, кое — кто будет сидеть вот здесь, возле этой громадной крысы, с брезгливым выражением на застывающем лице…

— Я не…

Воспользовавшись тем, что она на секунду отвлеклась, я схватил ее за руку и втащил за собой. Ногой выбил палку — теперь, чтобы вылезти, пришлось бы потрудиться. Запах внутри был омерзительным — так, наверное, пахло в гниющей куче мусора, на городских свалках.

— Меня сейчас вырвет…

— Пусть. Закрой глаза и лицо своей рубашкой. Дыши через нее — так будет легче.

— А ты?

— И я тоже…

Ната подчинилась. Я был прижат ею к ребрам монстра и не имел возможности пошевелиться. Боль в голове, утихшая на время, снова напомнила о себе…

— Исполни мою просьбу… Подсчитай, сколько времени продержится Угар на том мясе, что еще осталось в подвале.

— Думаешь, он жив?

— Надеюсь. Он лаял, когда мы покидали подвал. Если там больше ничего не упало — он мог остаться невредим.

Ната всхлипнула.

— Не могу представить… что его больше нет.

— А ты не представляй. Пока мы не увидим труп, не торопись его хоронить.

Давай, напряги память…

Ната умолкла, подсчитывая в уме несложную задачу, а я, добившись того, что отвлек ее на какое-то время от этого запаха, с облегчением прикрыл глаза.

Любое движение и умственная работа доставляли мне сильную усталость. От вони или от новых приступов боли стало мутить — я чувствовал, что скоро начнутся рвотные спазмы.

Как я и ожидал, мы очень скоро согрелись. Этот способ я вычитал в записках одного полярного путешественника, которому пришлось так коротать время, после того, как он убил белого медведя. Правда, тот вряд ли испытывал такие муки от невозможного запаха… Но и мне не могло прийти в голову, когда я читал, что жизнь заставит меня это вспомнить.

— Ты мог погибнуть!

— А? Что?

У меня все гудело, и слов Наты я не расслышал, хотя мы были плотно прижаты друг к другу.

— Ты ведь мог убежать… Пока он был занят мной.

— Аа… Да, наверное.

Меня тошнило, и я не хотел ничего говорить. Ната вдруг стала вздрагивать всем телом, как тогда, когда у нее начинался приступ.

— Ты мог меня бросить! Мог! Ведь ты был без оружия! А ты, с топором — на него! Зачем?

— Дурочка…

Я подсунул под нее руку — оставаться, в скрюченном положении, было уже невмоготу. Ната, перестав вздрагивать, крепко ухватила мою вторую руку и положила себе на бедро.

— Прижмись ко мне. Сильнее. Еще сильнее! Пусть ты будешь рядом!

Она совсем теряла голову от пережитого ужаса… Ната опустила мою руку себе между ног и зашептала:

— Я больше не боюсь, Дар. Ничего не боюсь!

Я не отвечал. Нахлынувшая внезапно темнота залила все — я ощущал ее внутри себя. И, в этой темноте, мне уже ничего не хотелось ни слышать, ни видеть, ни чувствовать…

— Дар!

… Я вновь и вновь пытался ударить его топором. Зверь уворачивался и скалил желтые резцы — Не достанешь, не достанешь! Потом голова его раздвоилась, и из нее стали сыпаться мерзкие черви, скользкие и длинные, расползаясь в разные стороны…

— Ох…

— Проснулся? Наконец-то! Я боялась тебя сама будить!

Ната сидела передо мной. В брюхе Бурокрыса оставался я один, да и то, лишь наполовину. Моя голова покоилась на коленях девушки, под нее она подложила свою единственную защиту — полностью окровавленную рубашку. Больше на ней ничего не оставалось, если не принимать во внимание узкой полоски плавочек, едва скрывающих интимные места. Похоже, я выглядел не лучше — она с жалостью смотрела на меня, явно не зная, что дальше делать.

— Ты давно проснулась?

— Не очень… Я от вони совсем голову потеряла. Но ты правильно сделал, что втащил меня вовнутрь. Только, в следующий раз, я лучше замерзну!

— Так правильно или нет?

Она с брезгливостью повела плечами:

— Не напоминай мне об этом… А то меня наизнанку вывернет!

— Это меня сейчас вывернет…

Я уронил голову прямо на край жесткой шкуры. Ната, всплеснув руками, принялась вытаскивать меня наружу.

— Ты зачем? — я уже слабо понимал, что она собирается сделать.

— А ты решил остаться в ней навсегда? Нам нужно возвращаться в подвал… к подвалу и попробовать попасть туда, к Угару! Там есть лекарства и бинты, спирт, мази… Я там смогу тебя вылечить!

— Спирта, по-моему, больше нет. Проверял как-то. Коньяк — да. И все такое…

— Ты еще шутишь? Значит, будешь жить!

— Да я пока умирать и не собираюсь…

Я, сквозь боль, усмехнулся — Ната полностью справилась с собой, и теперь можно было не опасаться, что она начнет паниковать.

— Сил хватит?

— Сил?

— Да. Я ведь, нетранспортабельный. Сам не передвигаюсь.

— Ты уверен?

— Да уж, точнее некуда… Я попробовал пошевелить ногами — резкая боль отозвалась во всем теле.

— Не приведи небо, если он мне кости сломал…

Ната, услышав мои слова, принялась меня ощупывать.

— Ох!

— Потерпи, родной мой…

Я на некоторое время потерял способность сопротивляться — не ослышался ли я?

— Ты… Что-то сказала? Она, смахнув вдруг выступившие на глазах слезинки, счастливо улыбнулась и, наклонившись к моему уху, четко повторила:

— Ты — мой. Родной. Самый родной, на свете. Дар… судьба моя.

Я потрясенный молчал, не зная, что сказать ей сейчас… Ната выпрямилась и уже другим, более твердым тоном, произнесла:

— Ты ведь крепкий. Ты выдержишь, пока я тебя дотащу до дома?

— Выдержу. Мне хотелось добавить, что после таких слов, я выдержу все, что угодно — но смолчал, решив, что не стоит пользоваться своим положением и, возможно, слабостью девушки. И все-таки, даже ощущая, как по телу ноющими приступами расползается боль, я еще раз повторил — про себя — и улыбнулся тем словам, что она произнесла…

— Ты что? Смеешься?

— Нет. Откуда ты так хорошо знаешь, как нужно осматривать повреждения на теле человека?

— Все оттуда… — Ната перестала улыбаться, и на ее губах появилась складка… — Девчонки приходили после работы в синяках. Иногда — помогали раненым.

— Каким раненым?

Ната свела брови на переносице.

— Тебе это надо? Браткам…

У нее резко испортилось настроение, а я сам себя горько укорял, что стал задавать глупые вопросы.

— Давай выбираться отсюда.

— Давай.

Кое-как, поддаваясь напору ее рук, я полностью выполз из брюха монстра. За ночь земля побурела — вся кровь впиталась в нее, оставив только грязные разводы.

— Я оттащу тебя в сторону, а сама стяну с него шкуру

— Сама?

— Сама. Ветра больше нет. Заметил, что стало тепло? Даже все лужи, которые ночью замерзли, растаяли. Еще немного и от него станет так нести, что сюда, на запах, сбегутся все падальщики города.

— Удивительно, что их не было до сих пор.

Ната молча указала мне рукой на соседние холмы.

— Уверен? Посмотри…

Я перевел глаза на развалины. Кое-где, быстрыми силуэтами, среди камней шныряли какие-то мелкие зверьки. Возможно те самые, кого так старательно истреблял наш пес.

— За ними придут и побольше.

— Я знаю, — просто ответила Ната. — Потому и тороплюсь.

Она жестоко и с ненавистью посмотрела на тушу монстра.

— Справишься?

— Придется. Мне не нужна вся шкура — только часть. Чтобы я могла тебя на ней тащить.

Я смотрел, как она орудует ножом, и постепенно ее фигурка стала расплываться в моих глазах…

— Ложись.

— Ты уже?

— Ты впал в бессознательное состояние и не заметил, как я закончила.

— Отдохни…

Она стерла пот с лица и устало заметила:

— Нет времени. К тому же, я успела немного посидеть, пока ты спал.

Ната перетащила меня на шкуру, впряглась в нее, и я сразу почувствовал на себе все неровности и кочки тропы, по которой ей приходилось меня волочить к подвалу. Особо сильный удар по затылку выключил меня от восприятия реальности…

Я очнулся оттого, что лопатками ощутил холод — я сполз со шкуры на землю и теперь лежал возле нее, а Ната, шмыгая носом и вытирая слезы, смотрела на свои ладони…

— Постой…

Она с радостью кинулась ко мне.

— Ой! Как ты оказался на земле? Как себя чувствуешь?

— Цыпленок «табака». Разве, что, не поджарен. Но ты особо не радуйся — жить буду и еще надоем тебе изрядно!

Она наклонилась.

— Попробуй только обмани! Надоест он… Я очень этого хочу!

Я попробовал улыбнуться, но лицо исказила гримаса боли.

— Больно?

— Терпимо… Где мы?

— До нашего холма еще метров пятьсот. А я ладони стерла о шкуру. Ничего толком сделать не могу…

— А другие пятьсот, я что, по воздуху пролетел? Не можешь… Помоги мне подняться лучше.

Ната подставила свое плечо и я, опираясь на девушку, встал на ноги. Голова слегка кружилась, но в целом я чувствовал себя сносно. Ната тащила меня очень долго, почти полночи. Для ее силенок и моего веса — это был подвиг.

Я молча приблизил ее к себе и поцеловал в губы. Ната всхлипнула.

— Почему так? Все неправильно…

— Что неправильно?

— Ты все мог… пока был здоров. А я — нет. А теперь…

— Теперь?

Ната отвела глаза. Я покачнулся — она сразу ухватила меня руками за штаны, помогая удерживать равновесие.

— Ничего. Отойду… дней через пять.

— У тебя сотрясение. И бок весь синий. Даже через запекшуюся кровь видно.

— Кровь, чья?

Она отрицательно повела глазами.

— Нет, только ссадины. Под когти ты не попал. Но, может быть, сломаны ребра. Одно или два.

— Плохо. Нам это ни к чему.

Ната с тревогой спросила:

— Ты сможешь идти?

— Хотелось бы и дальше оставаться в лежачем положении. Но ведь одна маленькая девочка не вытащит взрослого дядьку и умрет — вся в соплях, слезах и скулеже. Я ничего не перепутал?

Ната не ответила. Она отвернулась и старательно прятала от меня свое лицо.

— Ты что, обиделась?

Девушка тряслась от смеха — больше нервного, чем настоящего. Но и это было лучше, чем неверие в свои силы.

— Ну все, успокаивайся. Давай топать дальше. Только плечо свое подставляй

— я костыли потом выстругаю. Нож где?

Ната без слов протянула мне клинок

— А топор я оставила на месте. Забыла.

— Потом вернемся — заберем. Нас никто не преследует?

Она встревожено оглянулась.

— Вроде нет. А могут?

— Обязательно. Хищник уже давно мертв — самое время сбежаться всем пожирателям трупов. Серых крыс, мы с тобой еще здесь не видели, но ведь и эта тварь, появилась совершенно неожиданно? Какое-то время, они будут заняты тушей, а потом могут отправится по нашим следам. Так, во всяком случае, все звери и поступают.

Ната решительно шагнула вперед.

— Идем. Второго боя тебе не выдержать. И нечем.

— Пожалуй.

— А я — не справлюсь даже с обычной крысой, не то, что такой, из новых…

— Справишься. Ты все сможешь. Сил своих не знаешь — как и я их не знал.

— Ты? Не знал?

Я вздохнул.

— Ната, я до катастрофы и котенка убить бы не смог. Просто так, конечно… Ситуация заставит. Единственный раз, когда на меня неожиданно выскочила и налетела псина, в переулке, и мне некуда было деваться, я размозжил ей башку об бордюр тротуара. Но я и не думал, что когда ни будь, выйду с топором на гораздо более крупную собаку, как это получилось с матерью щенка.

Стоя на ногах, я стал чувствовать себя намного лучше — постоянная тошнота и слабость отступили. Но в глазах, словно прокатывались наплывами полосы различного цвета. Ната, посматривающая на меня, заметила:

— Лежать будешь не меньше недели.

— Ты что? Медицинский заканчивала?

— Симптомы знакомые… и не спрашивай больше об этом. Ты не первый, кого мне приходилось таскать на себе и выхаживать. Достаточно?

— Один вопрос. Это было по принуждению?

Она долго молчала. Наконец, когда я уже решил, что Ната ничего не станет отвечать, она глухо произнесла:

— Дар, я все тебе рассказала. Я ненавижу свое прошлое и не хочу его вспоминать. Но приходится… как сейчас. Больше не спрашивай — пожалуйста!

Мы, спотыкаясь и ковыляя, через два часа, подошли к холму. Уже на подходе до нас донесся приглушенный лай.

— Он живой!

Ната радостно вскинулась. Я оперся на ее плечо.

— Слышу. Не услышишь тут, как же. На один его вой, скоро все крысы соберутся, какие только есть в округе.

Я беззлобно ругался, скорее из желания что-то говорить, чем с досады. Пес был жив! Беглый осмотр холма показал, что он, практически остался в том же состоянии, что и был. Кое-где, вылезли балки и острые грани присыпанных раньше плит — а в целом, все осталось, по-прежнему. Но вход в лаз был закрыт — тем самым валуном. Угар, будто поняв, а может быть услышав, что мы рядом, стал лаять еще громче, выражая свое желание поскорее выбраться наружу.

— Угар!

Ната кинулась к подвалу, потом ко мне, опять к подвалу, и, в нерешительности, остановилась на месте. Я махнул рукой.

— Иди. Сама только, поосторожнее…

Она бросилась к входу и стала раскидывать от него куски земли, спрессованной глины, камни и остатки чего-то, что уже нельзя было разобрать. Под руки ей попалась даже изломанная детская коляска… земля творила с нами страшные шутки. Она работала — ей вторил из подвала Угар.

Он уже точно разобрался, кто пытается докопаться до лаза, и теперь всячески старался показать, что он жив, что он ждет и надеется! Ната, не замечая никого и ничего, продолжала расчищать вход. Я, прислонившись к вкопанному столбу — нашей мишени — так и стоял, дожидаясь завершения ее трудов. Устав, я опустился на землю. Голова стала болеть с новой силой…

— Дар! Ты что? Что с тобой?

Ната испуганно нависла надо мной. Я посмотрел на нее мутными глазами, понимая, что к горлу подступает сильнейший комок…

— Дар!

— Кайф ловлю… — прошептал я, опираясь руками о землю, и ощущая, что меня начинает выворачивать наизнанку. Так и случилось. Рвотные массы хлынули из горла фонтаном. Сразу стало противно и горько. Ната хлопотала возле меня, пытаясь, что-то сделать, но я лишь отталкивал ее, содрогаясь от новых спазмов и не желая, что бы она видела, что со мной творится. А звуковым сопровождением всему служил скулеж и вой нашего пса — он услышал, что работы прекратились, и возобновил свой лай с новой силой. У Наты слезы брызнули из глаз — она упала на колени и громко закричала:

— Дар! Не умирай! Не оставляй меня! Родной мой! Единственный!

— Да успокойся ты… — я с трудом приподнял голову. — Причитаешь, как над покойником.

Сил держать голову не было, и я, как был, упал лицом прямо в лужу желто-зеленой блевотины. Ната еще громче зарыдала, заглушая даже пса.

— Да уймись ты… Поболеть, и то не даешь.

Новый приступ рвоты сотряс все мое тело. Как ни странно, после него мне стало значительно легче. Зрение сразу прояснилось, и я смог разглядеть девушку, стоявшую возле меня на коленях. Удар могучей лапы чудовища, если и не сорвал мне голову, то сдвинул все мозги основательно…

— Дай воды… — скорее промычал, чем сказал я. Ната поднялась и сразу вернулась.

— Пей. Ручей очистился — я набрала воду в нем.

Она подставила передо мной ладони, наполненные водой. Я склонился к ее рукам… Вода была очень холодной — это помогло мне окончательно прийти в себя.

— Что там?

— Что? — растерянно откликнулась Ната.

— Что с проходом?

— Очень узко. Плиты сдвинулись, наверное. У меня сил не хватает.

— А прокопать?

— Пробую…

— Давай-давай… Я посижу, пока.

Ната удалилась, и вскоре я услышал, как она ругает сдавившие проход плиты, и, одновременно, пытается успокоить собаку. Работала она долго — я успел еще пару раз впасть в забытье и оба раза прийти в себя — в ее отсутствие.

Из меня был плохой сторож — появись сейчас, какой ни будь, новый враг — и не кому было бы предупредить Нату об опасности. Но, и успей я его заметить

— мое состояние не могло создать хищнику особых преград. Сломанный топор остался лежать на месте сражения, а единственный нож был занят — Ната пыталась им подрывать землю в проходе. Я очень надеялся, что разрушения, вызванные землетрясением, незначительны — иначе нам бы пришлось, откопав пса, сразу думать о том, где теперь искать себе кров… А ведь в подвале еще оставалось все, что обеспечивало наше существование до данного момента: еда, одежда и наше оружие. Второй такой удачи быть уже не могло…

А она работала. Изредка выбираясь наружу для короткого отдыха, Ната вновь устремлялась вглубь, невзирая на ободранные до крови пальцы. Угар, слегка приумолкший, опять горестно взлаивал, не давая покоя ни мне, ни Нате.

В третий раз я открыл глаза уже к вечеру. После сна я стал чувствовать себя настолько хорошо, что самостоятельно поднялся и, пошатываясь, приблизился к проходу. Ната, усталая и вымотанная до предела, тяжело дыша привалилась спиной к насыпи из земли и камней, которые выгребла из лаза — и все это, одними руками…

— Ты останешься без рук.

Она подняла на меня измученные глаза.

— Ты встал?

— Вроде… Покажи.

Она молча протянула ко мне ладони. Вся кожа была в порезах и ссадинах, на пальцах запеклась кровь.

— Плохо. Отойди.

— Но…

— Не спорь, Ната.

Я сдвинул ее в сторону. Валун, придавивший отверстие, закрывал собой все пространство — убрать его не было никакой возможности. Ната, по сути дела, прокапывала второй ход. Я прикинул — лаз составлял около десяти наших шагов. Такими темпами — работы еще не меньше, чем на неделю. И то, если по пути не попадется еще, какая ни будь, плита.

— Иди, попей воды.

Она поднялась с колен и пошатнувшись прислонилась ко мне.

— Сил нет больше…

Я взял ее за талию. Девушка была вся в пыли, по лицу и груди стекал пот.

Ее такие прекрасные, мягкие, волнистые волосы сейчас были склеены густыми комками грязи. Щеки впали. Она безвольно обмякла в моих руках, и я прижал ее к себе.

— Ну что ты… Солнышко мое. Не плачь, не надо. Я что ни будь, придумаю.

Иди ко мне…

Нам было не до стыда. Почти полностью обнаженная Ната доверчиво склонила свою головку мне на плечо, сказав чуть слышно:

— Если бы ты мог… Я так теперь жалею обо всем.

Я не стал переспрашивать — такие признания не делают сгоряча… Но обстановка и наше положение не позволяли расслабляться. Я поцеловал ее глаза и велел выйти наверх — отдохнуть на воздухе.

Попасть внутрь можно было только через лаз. Неважно, можно ли прокопать второй ход — этот оставался свободным. Иначе бы мы не слышали, как за камнем скребется Угар. Но и работа девушки была не напрасной — образовалась глубокая яма… и, если только тот валун не очень громаден, его можно было бы попытаться туда сдвинуть. Я стал углублять яму, а заодно подрывать землю под самим камнем. Вскоре ко мне присоединилась и Ната.

Дело пошло еще лучше, когда я догадался снять с себя штаны и наполнять их землей, наподобие ведра. Мы проработали еще не меньше трех часов, уже стемнело. Нами овладевала усталость. А, кроме того, мы не ели уже двое суток.

Приказав Нате отойти подальше, я встал возле глыбы и слегка надавил. Она пошатнулась, но осталась на месте. Это был огромный риск. Она могла в темноте отдавить мне ноги и заживо замуровать в этом тесном закутке. И тогда ни Ната, ни кто иной, уже ничего бы не смог сделать… Но эту ночь мы должны были провести у себя — дома. Иначе, нас ждала только смерть. Еще одной такой ночевки, мы бы уже не выдержали…

Ярость, сопоставимая разве что с той, какая овладела мною при битве с бурокрысом, заполнила меня — я напрягся изо всех сил, уперся ступнями в острые камни и стал давить… еще немного, еще чуть-чуть… Валун со скрежетом сполз в приготовленное место, открыв нам узкий проход. И сразу, из него показалась знакомая, лохматая и восторженно лающая морда. А затем и весь пес выкарабкался из отверстия и бросился на меня, сбивая с ног прямо на упавший камень…

Ната ухаживала за мной — терпеливо и довольно умело. Борьба с валуном отняла последние мои силы, а восторг пса, рвущегося на свободу, привел к еще более плачевным результатам — падая, я еще раз приложился головой о камень и на этот раз отключился надолго. Девушка, превозмогая боль в изрезанных ладонях, втащила меня вовнутрь склада. Она сумела отыскать в полной темноте уцелевшие светильники, спички и осветила помещение.

Последствия землетрясения были плачевны — но поправимы. Все стеллажи, все наше богатство, которым мы так дорожили — все оказалось на бетонном полу подвала. При падении, многие банки — из числа стеклянных — разбились, залив всю поверхность скользким месивом. Да и сам пол уже не оставался таким же ровным, каким он был до толчков. В одном месте плиты поднялись, образовав, крутую горку. Возле трещины, находящейся на месте поворота, наоборот, сильно накренились — и вся конструкция, которую я там соорудил, рухнула вниз. Зато открылись входы в еще две комнаты — достаточные, чтобы в них можно было пролезть. Ната отложила все это на потом, занявшись в первую очередь мной, а после — наведением, хоть какого ни будь, порядка. К счастью, не пострадал очаг и система вытяжки — она даже усилилась, благодаря возникшим во множестве трещинам в верхних плитах. Они удержались на месте — все-таки, этот подвал был сооружен на совесть! Сохранились и наши постели — хоть и разметанные сейчас по полу. Оружие, которое висело в изголовье, тоже не пострадало и висело на прежнем месте. Аптечка — та была только присыпана нетолстым слоем упавшей сверху земли. Так же осталась невредимой наша одежда и запасы тканей. В целом — разрушения были незначительны. Но, в самом центре нашего жилища, рухнув со свода, возвышались две массивные плиты — они перекрывали собой центр помещения, и теперь над ними образовался своеобразный купол-конус, уходящий вверх на несколько метров. Оттуда в любую минуту могла упасть груда камней и земли

— это было самое серьезное из всего, что выяснила при разведке Ната.

На моем теле она обнаружила множество шрамов. Хоть мы и считали, что когти и резцы чудовища меня практически не задели — это оказалось не совсем так.

Просто, под слоем покрывшей меня полностью крови монстра, их не было видно. Весь мой правый бок оказался располосован словно ножом. Лишь по везению, ни один из когтей не достал до жизненно важных органов, углубившись всего на пару сантиметров. Но и этого было немало… Осталась отметина на плече — след первого удара бурокрыса. Самая тяжелая рана — повреждение головы, была не видна. Но она как раз и доставляла мне более всего хлопот. Вернее, не столько мне, сколько Нате. Она умело промыла и перевязала мне все открытые раны, но совершено не знала, что следует делать с тем, что я находился в бессознательном состоянии, бледный и с синеющими губами…

Еще парочка шрамов — совсем касательных — нашлась на ключице и на ноге.

Это были просто царапины, не имеющие серьезного значения. Больше всего

Ната боялась заражения, и потому, несколько раз промыв все рваные края раствором марганцовки, она вколола мне несколько уколов — антибиотик и снотворное — после чего я, на короткое время пришедший в себя, опять погрузился в продолжительный сон…

Ната удивительно умело ориентировалась во всех этих названиях и препаратах

— что объяснялось некоторыми перипетиями ее прошлого. Но я, помня реакцию девушки на расспросы, не касался более этой темы. Правда, те ранения, которые ей приходилось врачевать, должны были сильно отличаться от моих — но перевязки и уколы она научилась делать вполне профессионально.

Ей не нужно было никуда выходить — все необходимое имелось в доме.

Заготовленные заранее дрова — не напрасно мы столько времени тратили на это! Продукты, не все погибшие при падении со стеллажей. Вода — она появилась в ручье, и Нате не нужно было предпринимать дальних вылазок, чтобы наполнить ведра. Несколько раз приносил добычу Угар — он почти полностью перешел на самообеспечение, питаясь тем, что добывал на развалинах. Эти зверьки были невзрачны на вид, но удивительно жирны. Ната, долго о чем-то размышлявшая, однажды, наложила мне на раны жир, вырезав его из брюшины убитых животных. Действие его было поразительным — раны очистились от гноя, и почти сразу спал жар. Ната кормила меня с ложечки — слабость не позволяла мне даже поднять рук. Она варила крепкие бульоны — когда из консервов, а когда и из мяса зверьков, не брезгуя их видом, и заставляла меня пить его в больших количествах. В прошлое время, от подобных ранений и ушибов я бы провалялся в постели не меньше месяца, если бы выжил. Но сейчас — уход ли, действие мазей и уколов или появившаяся жизненная сила подняли меня на ноги за две недели, почти полностью убрав все последствия от столкновения с Бурокрысом. Остались только рубцы на коже — Ната, улыбаясь, говорила, что они лишь стали украшением…

Она часто сидела возле меня, занимаясь, каким ни будь, своим делом.

Уставая и собираясь спать, она больше не уходила к себе, а ложилась с краю, чтобы всегда оказаться рядом, если мне понадобится ее помощь. Тогда я высвобождал руку из-под одеяла и гладил ее по волосам. Пока сильна была болезнь и слабость — мысли о близости не посещали меня. Теперь же… ее присутствие вновь не давало мне покоя.

В первый же день, как я выбрался на поверхность, после долгого перерыва, я попросил Нату принести лук и стрелы. На удивление, пущенная мною стрела попала в мишень, хотя руки еще немного тряслись и после первого же выстрела я почувствовал усталость, но это уже были мелочи. Главное — я по-прежнему мог попасть в цель с расстояния в пятьдесят шагов. Это означало, что мое выздоровление идет полным ходом, и вскоре я смогу участвовать во всех наших общих делах. Ната стояла рядом и радовалась как ребенок, прыгая и хлопая в ладоши. Я смотрел на нее, на ее детскую непосредственность, которой она выражает свою радость, и был счастлив, ловя себя на мысли, что очень привязался к этой взрослой девочке — маленькой женщине. И… именно как о женщине я думал о ней постоянно…

Совместными усилиями мы привели в порядок наше жилище. Стеллаже поставили, банки рассортировали, одновременно выкинув все разбившиеся в яму возле холма. Как позже оказалось — зря… Плиты, упавшие сверху, кое-как выровняли. А в итоге вообще поменяли свою спальню на иное помещение, чтобы не оказаться под образовавшимся куполом еще раз. Забутовать его нам было нечем, да и с такой сложной работой нам пришлось бы провозиться не один день. Землетрясение несколько преобразило местность — что-то рухнуло окончательно, что-то, наоборот, вылезло из многодневного нахождения под землей и пеплом. Мы удивленно смотрели, как из земли показался остов давно сгоревшего троллейбуса — он напоминал скелет доисторического динозавра, пробитый во многих местах сквозными дырами и покрытый ржавчиной… Упал шест, стоявший на вершине холма и служивший ориентиром, но в нем больше и не было нужды. Мы так хорошо знали город, что могли отыскать дорогу практически в любом направлении. Появились новые ручейки и провалы — их приходилось обходить стороной, не зная, что может таиться под внешне крепким краем земли, возле трещины. Жизнь вновь налаживалась. И, все же, оставалась прежняя проблема, решение которой уже не могло откладываться надолго — я чувствовал это по взглядам самой девушки…

— Дар, принеси, пожалуйста, воды. Я хочу искупаться. И тебе не помешает, тоже…

— Ты же вчера мылась?

— Ну и что? Пока все это разгребешь, — она указала на кучу мусора. — Семь потов сойдет!

Я пожал плечами — почему бы и нет? Воды было в избытке, ручей рядом — даже ближе, чем был до толчков. Натаскать ее труда не составляло. Тем более, что землетрясение открыло несколько новых захоронений древесины — пусть подгнившей и слегка сырой, но после просушки годящейся для разведения очага. Я взял ведра и вышел наружу. Там уже сидел Угар. Он приветственно помахал хвостом и вновь уставился на ближайший холм — выискивал очередную жертву своего непомерного аппетита.

— Ждешь? Ну, жди проглот… Искал бы лучше, где ни будь подальше — так вероятнее будет.

Оценив мой совет, как призыв к действию, пес неторопливо поднялся и затрусил вдаль. Я проводил его глазами — когда же и мы вновь пойдем куда ни будь?… Несмотря на ранения и последствия тряски земной поверхности, тяга к странствиям у меня все еще оставалась сильной.

Ната кивнула мне с улыбкой.

— Спасибо. Что бы я без тебя делала.

— Сама носила. Не за что. Это моя обязанность, если помнишь. Я же не говорю тебе спасибо за то, что ты всегда заботишься о порядке в нашем доме. Это естественно.

— А напрасно. Иногда мог бы и поблагодарить — женщинам это приятно.

— Ну, тогда…

Я встал возле нее и, преодолев сопротивление смеющейся девушки, привлек ее лицо к своим губам. Она, перестав вдруг упираться, приподнялась на цыпочках и сама отыскала мои губы… Я вздрогнул, ощутив, как сердце стало биться раза в два быстрее… Ната не отходила. Она призывно положила мне свои руки на плечи, словно, чего-то ожидая…

— Ната…

— Дар…

Я, как в тумане, склонил свою голову. Наши губы встретились и упоительное чувство стало заполнять всего меня. Ноги подкашивались сами собой…

— Наточка…

— Дар…

Я не выдержал! Мои ладони легли на ее плечи, скользнули вниз на талию, бедра — и желание едва не взорвало меня изнутри! Она не отступала, не пыталась высвободиться, напротив, прижалась ко мне так, что мой напрягшийся член стал упираться в ее живот… Прикрыв глаза, задыхаясь, она повторила:

— Дар…

Пьянея и теряя голову, я просунул руку под складки ее распахнувшейся рубашки. Почувствовав кожу пальцами, я и вовсе потерял рассудок, переставая различать реальность, опустился перед ней на колени.

— Ната! Милая, желанная моя!

— Дар… Опомнись…

Она не открывала глаз, вздрагивая всем телом. Ее близость так меня распалила, что я уже не мог совладать с собой и принудил девушку опуститься рядом, на холодный пол подвала. Я гладил ее тело, пробираясь к заветным местам, и вскоре мои пальцы коснулись курчавых завитков ее лона, бархатной поверхности ягодиц, впалого и нервно пульсирующего живота. Я уже готов был кончить, не имея сил сдерживать переполняющее желание обладать ею. Девушка не предпринимала никаких попыток остановить события — она закрыла глаза, полностью отдавшись моим нетерпеливым рукам и губам. На сомкнувшихся ресницах заблестели слезинки… Увидев их, у меня сжало сердце.

— Наточка! Я хочу тебя! Родная!

Она не отвечала…

— Я отнесу тебя…

Я встал с пола и, легко подняв ее тело, пошел к постели. Ната, обвив мою шею руками, тихо произнесла:

— Не надо… Прошу тебя, не надо… Не трогай меня… Пощади.

— Ната!

У меня стали появляться круги перед глазами — Как? Опять? После всего, что нам пришлось пережить вместе?

— Я стану твоей… Стану. Только подожди… еще немного. Умоляю… Или — бери сам. Без меня…

Я сжал ее так, что она вскрикнула. Мы уже находились на постели, и я стал срывать с нее нехитрую одежду, обнажая нежную кожу юного и прекрасного создания…

— Дар! Милый! Не надо! Ты же обещал! Я прошу тебя! Не надо! Я боюсь этого!

Я умоляю тебя! Я умоля…

Она стала сотрясаться в беззвучных рыданиях. Губы девушки, случайно встретились с моими — и все то благоразумие, к которому она меня призывала, исчезло вмиг. Желание било из меня через край — теперь я был готов даже к насилию, невзирая на ее просьбы и мольбы. Но она и не сопротивлялась… Перестав что-либо говорить, она полностью отдалась моему напору и лишь сжала кулаки до белизны в суставах. Я уложил ее на шкуру и стал жадно рвать завязки на ткани штанов. Еще немного — и Ната, полностью обнаженная, лежала передо мной. Никакая сила уже не могла бы помешать мне, проникнуть в нее всем своим измученным и истосковавшимся по женской ласке естеством…

Злобный лай и грозное рычание — вот что остановило меня в самый последний миг, заставив дернутся как от удара! Угар, влетевший в подвал, щелкал пастью, словно огрызаясь с кем-то, и яростно кидался на лаз. От отчаяния и обиды слезы, казалось, брызнули у меня из глаз, но в следующую секунду я, понимая, что любое промедление может стоить нам жизни, рванулся к висевшему над Натой мечу и соскочил с постели. Ната, ничего не понимающая, прижав руки к груди, приподнялась и широко раскрыла глаза — она не слышала появления пса.

Угар рванулся в лаз, громко взлаивая на кого-то…

— Назад! Назад Угар!

Крича и ругаясь от бешенства, я бросился к нему. Вход в подвал обладал как преимуществом, так и недостатком. В нем можно было сдержать любого крупного противника, но выйти наружу не представлялось возможным — по той же причине! Любой враг мог ударить на выходе, сверху по голове, мощной лапой — и последствия этого были бы самыми наихудшими…

Пес опять кинулся в проход.

— Назад!

Но Угар был более сообразительным, чем я предполагал. Он не полез в сам лаз, а затормозил возле него, настолько резко, что проскочили искры! Пес остановился перед отверстием и, опустив голову, стал рычать на невидимого мне врага. Я подбежал к нему, он коротко рявкнул, мотнув башкой — Нельзя!

Я не успел даже подивиться — такому его не обучали… Угар снова рявкнул.

— Тихо. Тихо… поняли уже все. Кто там? Крысы?

Он мотнул головой, словно выражая свое несогласие.

— Вороны?

На этот раз реакция пса была более сильной — он зло гавкнул и весь ощетинился.

— Ты что, понимаешь, что ли? — я опешил от такой понятливости собаки…

— Он хорошо помнит значение этих слов. Звуки.

Ната, накинув на себя кое-что из верхней одежды, стояла позади меня и держала в руках свое копье. Я машинально заметил:

— Не стой под рукой… Ната?

От стыда и смущения краска залила мне лицо. Нет, я вовсе не стеснялся того, что могло произойти, да и ей это не могло быть в диковинку. Но, что-то заставляло меня не смотреть в глаза этой девушке — совсем еще молодой для подобных развлечений… и уже испытавших их в полной, даже слишком, мере…

Она успокаивающе произнесла:

— Со мной все в порядке, Дар…

Я промолчал — выражение на моем лице говорило само за себя. Какой уж тут порядок…

В проходе ничего нельзя было увидеть — вырытый нами так, что получился слегка искривленным, он скрывал от нас тех, кто находился снаружи. Но и они не пытались попасть к нам, видимо, хорошо понимая с кем придется иметь дело. Или же, наша собака, успевшая нырнуть от нападения в подвал, смогла кого ни будь по пути хорошо цапнуть — это тоже могло отбить охоту на эксперименты.

— Не ходи! — испуганно шепнула Ната мне в след.

Я взял из ее рук копье и, выставив его впереди себя, полез в лаз. Едва я высунуть его из-за поворота — мощный удар по древку разбил его в щепки, отбросив наконечник куда-то вперед. Да, те, кто ждал на выходе, были готовы к встрече… Мне стало не по себе. Если бы не вовремя вернувшийся пес, вороны могли беспрепятственно проникнуть в подвал. Подойти на своих шаркающих лапах к постели и жесткими, как камень, клювами превратить нас в кровавое месиво… И это — в самый упоительный миг, какой только я мог себе представить! Тоже самое отразилось и в глазах Наты — она все поняла…

— Ох!

Она бессильно стала опускаться на пол…

— Ната?

Я крикнул псу:

— Стереги.

Угар сел возле входа. Попытайся вороны проникнуть в подвал — клыки собаки мигом превратили бы наглецов в комок перьев.

Кляня и их, и себя самыми последними словами, я отнес, потерявшую сознание, девушку на ложе — на этот раз, ее собственное. Подумать только, во что могла превратиться минута счастья, которая едва не наступила у нас, после стольких дней ожидания… Но, у нас ли? Я посмотрел на лицо Наты. Она этого не хотела, хоть и не пыталась больше отбиваться всерьез. А ведь могла…

Я положил ее поудобнее и, на всякий случай, поставил возле постели свое копье. Более тяжелое и увесистое, чем дротик, оно не могло помешать — если враг, все-таки, сумеет прорваться в подвал! Сжимая в руке меч, я вернулся к Угару. Он продолжал сидеть возле входа, перестав рычать и лаять, но, оттого, не теряя бдительности, как настоящий охранник и сторож. Угар, взъерошив шерсть, напоминал собой небольшого медведя. Я с опаской и долей уважения посмотрел на его суровую морду — теперь, справиться с ним одним только встряхиванием было уже нереально. Но в этом и не было необходимости. Пес больше не пытался посягать на какое-то особое отношение к себе. Да и нельзя сказать, чтобы мы обделяли его вниманием, и он не получал от нас все, что только мог захотеть…

Я посмотрел в сторону Наты. Мне, почему-то, стало несколько горько… Похоже, что я все-таки чуть было не принудил ее к тому, что могло сейчас произойти. Я хотел быть с ней, но не становиться таким, кого она могла только ненавидеть, похожим на всех, кто уже пользовался положением девушки… Сжав до боли рукоять меча, я решил, что не стану принимать такого дара, если он будет против ее собственной воли. Только, надолго ли хватит на это моей, собственной?

— Угар… — я вполголоса окликнул пса.

Тот повернул свою громадную голову и так же негромко рявкнул в ответ. К сожалению, при всех его талантах, говорить он все равно не умел. Что, впрочем, и не требовалось. Научившись понимать его без слов, я уже подозревал над чем думает наш могучий друг.

— Разведай…

Пес опустился на брюхо и пополз к выходу. Прошло несколько томительных секунд. Щелканье клюва о камень, рык пса — Угар, хвостом вперед, выбрался из лаза обратно. Нет, вороны не собирались так скоро покидать место засады. А караулить они могли долго…

— Сколько же их там?

Я прикинул. Если это те самые, которые когда-то едва не прикончили собаку

— то их осталось двое. Третий, настырно досаждавший мне при переправе через озеро, был съеден подводным монстром. Но ведь это могли оказаться и иные птицы… Правда, даже двух было вполне достаточно, что бы ни дать нам возможности высунуть носа из подвала.

— Дар…

Ната поднялась с постели и направлялась ко мне. Я обернулся.

— Как ты?

— Уже лучше. Они еще здесь?

— Увы. Я и не знал, что ты способна так часто терять сознание. Мне казалось, что ты гораздо крепче. Ты уже многое видела, а в обморок падаешь, как кисейная барышня.

— Это не по моей воле… само собой происходит. Иногда — как сейчас — совсем не вовремя. Даже без причин. Это — после того случая…

Ната встала рядом, и я сразу заметил, что теперь она не рискует стоять слишком близко…

— Что мы будем делать?

— Не знаю пока…

Я, на самом деле, не знал. Можно, конечно, оставив Угара стеречь вход или просто загромоздив его чем ни будь, спокойно заниматься своими делами — но ведь это не выход? Позволив этим тварям один раз запереть нас здесь, мы рискуем подвергаться подобному и впредь. И когда ни будь они все же добьются своей цели. А я хорошо помнил, что может означать удар такого клюва — разорванные грудные клетки крыс, еще стояли перед моими глазами…

— Пойди, приготовь что ни будь поесть. Я подумаю…

Ната ушла к очагу, и я услышал, как она перебирает банки. Угар вопросительно посмотрел на меня, похоже, он так и не сумел никого поймать.

Видимо, всю охоту ему испортили нагрянувшие, так некстати, птицы, или он сознательно вернулся к нам, увидев их в воздухе. Если так — пес спас нам жизнь… Я погладил его по лобастой голове. Пес довольный облизал нос и уселся возле моих ног.

— Так. Что мы имеем? Давно бы пора найти еще один вход… Ладно, лисица — и та, готовит в норе запасные лазы. А мы, люди, этим не удосужились заняться заранее. Вот и получили то, что получили…

Я наряжено размышлял. Попробовать использовать что-то вроде щита — и с его помощью выбраться, выдержав первый удар? Бред — клюв монстра способен размолотить в клочья все, что угодно. Да и нет у нас ничего подходящего.

Выйти с факелом? Все звери бояться огня. Но где гарантия, что это поможет?

Тем более, в этом случае? Эти птицы хорошо знакомы с человеком и вряд ли бояться пламени так сильно, как его боялись бы дикие животные.

— Я все приготовила.

Ната звала меня к столу. Я кивнул.

— Сиди.

Пес покосился на вкусно пахнущий угол, где находился очаг, но только облизнулся и поближе подполз к лазу — службу он знал и понимал, что сейчас не время ластиться к нам.

Ната предложила мне легкий завтрак — лепешки и, поджаренные в собственном жире, консервы. Я вздохнул — от одного только их вида у меня начиналась изжога…

— Налей кипятка, пожалуйста…

Ната протянула мне мою чашку. Мы обзавелись ими не так давно, вскоре, после того, как вернулись с удачной охоты. Для этого нам пришлось забраться в образовавшуюся пещеру на склоне одного из холмов — Угар загнал туда зверька, и я прикончил его внутри ножом. А заодно вытащил на свет то, что попалось под руки. Это и были те самые чашки. До этого приходилось пользоваться обрезанными банками из-под тушенки.

— Ты придумал?

Я молча помешивал сахар. Ната, силясь выказать свое спокойствие, налила себе еще одну, но я заметил, как подрагивают ее руки.

— Они сюда не проникнут.

Она кивнула.

— Я понимаю…

— Тогда что же…

Она приложила палец к губам — жест, совершенно ненужный в нашем уединении…

— Что?

Ната склонила голову и негромко произнесла:

— Не нужно…

Я заткнулся. Раскладывать все по полочкам не стоило…

— И что остается?

Я пожал плечами. Как ни крути — выход был только один. Но у девушки было на этот счет свое мнение…

— Посмотри, — она указала мне рукой на трещины в потолке. Я непонимающе поднял голову вверх.

— Ну и?

— Не догадываешься? А про лаз ты забыл?

— Лаз?

— Ну да. Тот, в последней комнате. Он ведь остался целым. Пока ты лежал… когда болел. Я попробовала туда проникнуть. Он сохранился почти хорошо — в одном месте лишь, плиты сдвинулись, и от этого даже стало легче подниматься выше. Только я не рискнула забираться далеко…

— Но зачем?

Ната пожала плечами.

— Не знаю… Думала, вдруг понадобиться. Вот и понадобилось.

Я вскочил, как ужаленный.

— Тебя могло там придавить, как муху! На кой леший тебя понесло неизвестно куда?

От моего крика Угар, до того спокойно лежавший у входа, глухо зарычал — он не понимал причины моей внезапной агрессии и, на всякий случай, давал понять, что он готов вмешаться… Ната непонимающе смотрела на меня, потом всплеснула руками и сказала:

— Что такое? Чего ты испугался? Ну, придавило бы… и что? Подумаешь. Одной шлюхой…

Я рванулся к ней и занес руку для пощечины. Ната, оборвавшись, замерла ожидая удара. Ее глаза встретились с моими…

— Бей… — тихо попросила она. — Ты давно хочешь меня ударить. Тем более, сегодня… Бей. Мне не привыкать…

— Может быть, ты и вынудишь меня ударить… Но не за это. Никогда — за это.

Я вышел из-за стола и направился к месту разлома, в угол, где секции склада образовывали поворот. В словах Наты был здравый смысл — если попытаться выбраться из подвала через вершину холма — птиц можно будет застать врасплох. Но все мои предыдущие попытки отыскать еще один выход на поверхности заканчивались ничем. Появился ли лаз теперь, после толчков, приведших к обрушению многих плит внутри самого холма?

Девушка догнала меня возле трещины, решительно преградив мне дорогу.

— Отойди.

Я попытался ее отодвинуть, но она жестко оттолкнула мою руку.

— Нет. Я полезу первой. А ты — подумай о том, что хотел…

Я поймал ее за руку и притянул к себе.

— Прости меня… Я очень боюсь… за тебя. Прости.

Ната, прекратив вырываться, обняла меня…

— Какой же ты… иногда слабый. Другой бы уже давно все поставил все на свои места. Неужели так сложно переспать с женщиной против ее воли? А теперь… я не знаю, как мне себя вести с тобой. Почему ты не ударил — мне бы стало легче.

— Разве я мог? Я…

Она зажала мне рот.

— Нет. Не говори слов, о которых можешь потом сожалеть. И… Ты мне тоже очень дорог. Я вела себя, как последняя идиотка… А по другому не могу.

Я смолчал. Ната подождала, но, видя что я нарочито не реагирую на ее слова, пожала плечами и направилась к дальнему концу подвала. Лаз сохранился хорошо. Я принял из рук Наты наше оружие: лук, пару дротиков — она решила захватить и их. Мы взяли веревку — та могла пригодиться при подъеме. Первой, как и собиралась, полезла Ната. Она ужом проскальзывала меж опасных разломов и острых граней темнеющего металла. Взобравшись на очередной выступ или площадку, она бросала мне веревку и, подтягиваясь сам или с ее помощью, я поднимался все выше и выше. Мы проползли, таким образом, не менее десяти метров — по всем расчетам, находились на самой вершине нашего холма. Где-то скоро должен был появиться и сам выход наружу. Но здесь, по-прежнему, было темно. Ната достала спички, я остановил ее руку, готовую чиркнуть по коробке.

— Опасно. Может быть, тут скопился газ.

— Тогда бы мы не могли так далеко залезть.

Ната была права. Я кивнул — пробуй…

Спичка тускло осветила помещение, в котором мы оказались. От увиденного нами в этот миг было не по себе… Вся комната или, вернее, этаж, придавленный сверху пластами земли и стенами соседнего здания, был наполнен человеческими останками. Полуразложившиеся, с жутким запахом тления, они лежали повсюду. А еще выше — виднелся темный клочок открытой земли, где отсутствовали камни и участки скрученной арматуры. Именно туда устремился дымок от спички, догорающей в пальцах девушки. Я отставил Нату и, зажимая нос, полез вперед. В полной темноте, нащупывая руками землю, я стал загребать и отбрасывать ее за себя. Ком земли попал в девушку — она вскрикнула, но сразу умолкла. Любой звук мог потревожить своды, и все рухнуло бы вниз, завалив склад…

Приток свежего воздуха был как дар неба! В несколько секунд я расширил проход, и тусклый свет проник в узкое отверстие, сразу осветив и Нату, и лаз, в котором мы находились. Еще выше оказалась плита — она была полностью скрыта сверху землей, но оставила под собой достаточно места для, собственно, самого отверстия, которое и служило тягой для нашего подвала. Возможно, оно было не единственное — холм был пронизан такими щелями. Но именно эта и именно сейчас нужна была, как никогда.

Я напрягся. Как бы не хотелось покинуть это мрачное место — следовало соблюдать осторожность. Вороны могли запросто оказаться и здесь, в непосредственной близости от вершины. И, скорее всего, что один из них находился как раз тут как охранник для остальных, ждущих сейчас нашего появления внизу. Подо мной, тяжело вздыхая, карабкалась Ната. Ей увиденное далось труднее, чем мне — она не знала, что можно увидеть в слоях холма, а я не говорил ей никогда раньше об этом…

— Ната. Я у входа. Замри на время.

Она послушно остановилась. Я прислушался — нет, вроде, ничего не слышно… Слегка дул ветер, сбрасывая песок и мелкие комки с вершины — и все. Вороны, если и сидели где-то поблизости, ничем себя не выдавали. И я решился…

Выставив перед собой лук, я прополз этот последний метр и встал на колени.

От резкого света слегка зарябило в глазах, но это длилось лишь мгновение.

Я поднялся и прикрыл собой лаз, давая возможность Нате беспрепятственно последовать за собой.

Птицы были внизу. Отсюда, с вершины, они казались не очень большими — но я знал, насколько это обманчиво. Каждая из зловещих, черных бестий достигала величины Угара, как раз такого, какой он был сейчас. Вороны, восседая по обе стороны от лаза, спокойно ждали момента, когда понадобится применить свое мощное оружие — страшный клюв, которым запросто можно было дробить камни… Мы подкрались, укрываясь за неровностями поверхности и выступающими плитами. Я изготовился, кивнул Нате и спустил тетиву. Стрела взлетела — и резкий, клокочущий крик раненой птицы взорвал тишину. Ворона, заваливаясь на одну сторону, падала в лаз. Вторая сразу сорвалась с места, поднимаясь над нашими головами. Ната вскинула руку — дротик пролетел в каком-то сантиметре от лап, чиркнув одну из них по морщинистой, жесткой шкуре.

— Угар!

Пес выскочил из подземелья и принялся рвать бьющуюся птицу клыками за крыло. Он умело уворачивался от ударов ее лап, потом придавил своей тушей, лишив возможности применить клюв, и вгрызся в ее горло. Через секунду все было кончено — ворон обмяк и перестал биться…

Уцелевший собрат погибшего монстра кружил над головами — он не собирался улетать. Увидев, что произошло с его напарником, он яростно каркнул, и это прозвучало как крик летающего ящера… Ворон спикировал вниз, намереваясь ударить на лету девушку лапами. Я откинул лук — времени выстрелить уже не оставалось — и, выхватив меч, прикрыл ее собой. Когти пронеслись возле лица — ворон промахнулся совсем немного и со всего размаха врезался в землю. Я успел отсечь ему одну из лап, прежде чем монстр успел подняться.

Второй дротик Наты пробил крыло ворона. Но живучая тварь не хотела сдаваться. Птица сумел отбросить от себя кинувшегося на него Угара и, расправив крылья, снова поднялась в воздух. На этот раз ворон не стал задерживаться, а, тяжело махая крыльями и заваливаясь на бок, улетел вдаль за холмы.

— Угар! — я жестко прикрикнул на пса. — Прекрати!

Он таскал дохлую птицу по камням, раздирая ее внутренности в клочья…

Мы еще какое-то время оставались наверху, ожидая, что могут появиться новые враги. Но все было тихо. О сражение уже ничего не напоминало — только пятна крови на камнях возле входа, да истерзанная туша под склонившимся над ней псом.

— Прекрати! Всякую падаль жрать еще…

Ната вскинулась.

— Там же вода на огне! Ведро, наверное, уже прогорело!

Мы посмотрели друг на друга и рассмеялись…

… Мы вскоре разобрались, почему наглые и опасные хищники появились возле нашего холма. Всему виной стала наша беспечность — содержимое тех самых банок, которое мы так бездумно вышвырнули из подвала, не озаботившись их полным уничтожением. Я молча указал на банки Нате. Она согласно кивнула, после чего нам пришлось закидать землей весь образовавшийся в яме мусор. Я стал укреплять двери, ведущие в проход. Пес, спасающийся от птиц, вышиб их своей массой с налета — это, конечно, было хорошо… но как-то не хотелось, чтобы такое мог повторить кто ни будь другой. Кроме того, нужно было как-то расчистить и подготовить запасной лаз, так хорошо нас выручивший в этой осаде. Заодно, отогнав Угара от мертвой птицы, я принялся выдирать из нее перья — не пропадать же добру. Они могли заменить искусственное оперение, которое я приделывал к стрелам. Все остальное я сбросил в мусорную яму — употреблять в пищу это уродство мы бы не стали ни под каким видом… Ната указала на когти чудовища.

— Эти заберешь?

— Принеси маленький топор. Да, кстати. Может, сходим к тому месту?

Ната отрицательно мотнула головой.

— Ни к чему. Я уже обрубила клыки у бурокрыса и принесла сюда.

— Когда?

— На следующий день. Взяла твой лук, меч и сходила. Там ведь оставался топор — его нужно было забрать.

Я молча покрутил пальцем у виска… Ната рассмеялась.

— Да не было там никого! Тушу всю обглодали — и все. Они все разбежались, еще до моего появления. Зато я все принесла — и когти, и даже резцы.

— Ты и их вырубила? Ну и ну…

— Только ты не вешай их себе на грудь. Они такие большие — ты ходить не сможешь!

— Нет слов… Нет, не повешу.

Досадное происшествие — не более того, прервало тот виток в наших отношениях, который мог так много изменить… Вечером, искупавшись и смыв с себя грязь и пот, я нерешительно подошел к Нате. Она, увидев выражение в моих глазах, закусила губы…

— Ната…

Девушка вся съежилась в острый и колючий клубок.

— Ты… Я…

Она резко отпрянула назад и, уже с безопасного расстояния, произнесла, стараясь не смотреть мне в глаза.

— Не торопись, ладно? Ты ведь обещал…

Я остался стоять на месте, не зная, что сказать на это. А Ната, проскользнув мимо, принялась готовить ужин Угару — пес давно и мечтательно посматривал на очаг.

Прошло два часа. Она ни словом, ни жестом не напоминала о том, что произошло между нами утром, и я, сгорая от стыда, страсти и сожаления, угрюмо улегся в свою постель. Ната еще возилась какое-то время, а потом тоже ушла к себе, загасив огонь в очаге.

Я чувствовал себя обманутым. Более того — взбешенным и оскорбленным! В очередной раз эта девчонка оставляла меня на том же месте, что и раньше… иными словами — в дурацком положении. А я не мог больше оставаться прежним…

Сон не шел. Я ворочался на постели с боку на бок, в голове крутилась навязчивая мысль — плюнь на все, встань и подойди к ней. Ты мужик или кто?

Ты можешь сделать все, что захочешь… И никто, даже она не станет тебя останавливать потому, что дальше уже некуда! С досады и злости я ударил кулаком по краю настила. На шум встрепенулся Угар. В углу, где спала Ната, тоже послышался шорох — она откинула полог и смотрела на мою сторону.

— Спите.

Я грубо бросил, видя, что Ната не ложится:

— Спи. Я нож уронил…

Не желая разговаривать, я отвернулся к стене. Вновь наступила тишина, такая звенящая, такая тяжелая, что от нее хотелось встать и бежать куда глаза глядят. Я уже стал раскаиваться, что передумал уходить в свое время.

Глупо насиловать природу, делать вид, что ничего не происходит. Продолжать желать женщину, жить с ней на площади в несколько квадратных метров и не иметь возможности быть с ней… Легче, пожалуй, самому спрыгнуть в пропасть, чтобы покончить со всем раз и навсегда!

Я нервно, беззвучно рассмеялся. Подумать только — на десятки, если не сотни километров вокруг, нет ни единого человека… А двое, оставшиеся в живых после самой жуткой катастрофы в истории человечества, сейчас мучаются, каждый в своем углу. От чего? Какие еще причины мешали ей отбросить все и позволить взять верх тому, что хотела и она сама. Ведь я видел, что я не был ей противен… Или — это не так? И она продолжает жить здесь только из сознания того, что ей некуда деться? Пропади все пропадом…

Бесконечная ночь никак не кончалась. Угар потянулся, встал с коврика и направился к выходу. Он ткнулся носом в полог ткани и пропал под ней.

Послышался его басовитый рык — пес просил открыть дверь наружу. Мне пришлось подняться… Перед тем, как выскочить, он втянул воздух. Нет, на этот раз никто не подстерегал снаружи, и он черной молнией проскользнул мимо меня на свободу.

Я решил больше не ложиться. Мне не хотелось ни разговаривать, ни видеть

Нату. Я быстро собрался и, подхватывая лук и колчан, вышел вслед за псом.

Угар поджидал меня на холме. Я свистнул и, не оглядываясь, направился прочь. По еле слышному поскрипыванию позади, было ясно, что пес идет следом. Он мог ходить и совсем бесшумно, если в этом возникала необходимость. Угар забежал вперед меня — это была обычная расстановка во время наших путешествий.

— Что ты еще задумал?

Он вильнул хвостом. Мне пришлось ускорить шаг. Скорость собаки уже намного превышала мою собственную, а ведь совсем недавно, всего несколько недель назад, он был еще таким смешным и неуклюжим. Как же все это было непонятно, непостижимо! Оставалось только удивляться, что мы сами не превратились в каких ни будь страшилищ, с покрытыми шерстью телами и руками. Я горько усмехнулся — уж тогда, наверное, я сразу перестал бы думать о тех стройных ножках, которые не давали мне покоя. Я крикнул:

— Угар! Ко мне.

Пес недоуменно остановился — мы ведь совсем недалеко ушли.

— Ко мне. Домой.

Я развернулся и зашагал обратно. Если повезет — мы найдем людей, тогда… тогда я оставлю ее с ними. Иного решения уже придумать было нельзя. Угрюмый и насупленный, я возвращался назад, вовсе не радуясь при виде знакомых склонов и тропок.

У самого входа сидела Ната. Она была с дротиком — я настрого запретил ей выходить наверх без оружия.

— Что ты здесь сидишь? Пошли в дом.

— Что с тобой?

— Со мной? Ничего обычного. В голову… одна жидкость ударила. Бывает, если ты знаешь, что это такое… А с тобой, что? Все, как всегда, в порядке?

— Со мной? Да… со мной ничего не изменилось. А ты… ты не можешь без этого?

Разговор обещал быть сложным…

— Хочешь правду? Нет, не смогу. А если смогу — то превращусь в жирного борова с заплывшими глазками… и тоненьким голоском. Кстати, ты могла бы это и ускорить. Чего проще — ночью, ножом… по одному месту. Ты, кажется, так и собиралась — в свое время? И все проблемы разрешаться сами собой, разве нет?

У Наты брызнули слезы из глаз.

— Не смей! Я не могла даже подумать о таком!

— Ну, так подумай. А не то мне придется…

— Изнасиловать меня, да?

— Нет. Я просто уйду. Оставлю тебе все и уйду.

Ната кинулась в подвал, закрывая лицо руками. Я прошел вслед за ней — что ж, пусть будет такая правда, чем вообще никакой…

Она встретила меня, стоя посередине комнаты.

— Ты же все знаешь! Все! Ты должен меня понять! Я не могу! Не могу!

— Всего несколько часов назад, мне показалось, что у тебя появилось иное желание… разве нет?

— Я хотела… Я хотела, пыталась пересилить себя. Не я — ты сам все делал…

— Но почему, Ната?

Она вдруг ухватила меня за руку и, ничего не отвечая, повела внутрь подвала. Там девушка сняла с меня мое вооружение и повесила его на обычное место, словно оно мешало ей продолжать наш разговор. После этого, словно не заметив этой странной паузы, она бросила мне в лицо:

— Потому что я ненавижу… ненавижу мужчин. Не тебя — совсем не тебя! Но я… ты…

— Тоже — мужчина. Но это не я тебя насиловал, Ната. Не я покупал на ночь.

Да. Я — мужчина. А ты — хочешь ты того, или нет — ты уже женщина. Не девочка… По возрасту — ты еще, чуть ли не ребенок, а по всему остальному

— ты знаешь гораздо более своих сверстниц. И не только сверстниц. А я — всего только человек, вовсе не сделанный из кремня или стали. И если я хочу быть с тобой — это естественно для мужчины. Так что же мне делать?

Ната посмотрела мне прямо в глаза.

— Тогда — сделай это… Сделай сам, как ты и хотел. Но не принуждай меня хотеть того, чего я не выношу… Сам — без меня. Вот я — вся здесь. Я не стану сопротивляться. Но мне будет плохо, очень плохо! Ты ни в чем не виноват — я ведь тебя не обвиняю… Но поделать с собой ничего не могу!

Сама мысль о том, что я ложусь… под кого-то, мне уже невыносима!.. Не ты

— мое прошлое не отпускает меня, Дар! И, единственный выход — это… ты сам. Сам. Возьми меня… но не проси, чтобы я этого желала…

Я горько усмехнулся, ощущая, как у меня начинают дрожать руки…

— А мне казалось, я уже не то же самое, что кто-то… и все. Ты притворялась, да? Тогда зачем ты меня выхаживала?

— Нет! — она испуганно мигнула — я на миг почувствовал раскаяние… Принуждать ее к своим страстям — честно ли это по отношению к ней? При иных обстоятельствах, такого не могло произойти никогда. Но в том то и дело, что обстоятельства были именно такими…

— Я не лгала тебе! Никогда! И я лю…

Она ударила себя по губам и резко отвернулась. Я вздохнул. Все было выяснено до конца. Ната очень тихо произнесла:

— Дар, я пропустила через себя… столько, что чувствую себя лишь сосудом, в который каждый может плюнуть. Как можно хотеть такую женщину?

— Я не считал и не считаю тебя виновной в чем-либо.

— Но от этого ничего не меняется… Ты всегда будешь это помнить — внутри себя. И я тоже не смогу забыть. Я все понимаю — ты прав. Другой бы уже давно поступил со мной так, как я того заслуживаю… И не мучался бы сам, и не мучил меня.

— Я не верю…

Я встал возле нее совсем близко…

— Это все — неправда. Я видел твои глаза, Ната. Пусть я старый, развратный, похотливый кобель…

— Нет!

— … Но я не могу без тебя. Ты вошла в мою жизнь и плоть, стала тем человеком, ради которого я теперь могу пойти хоть в огонь. И я видел такой же огонь в твоих глазах!

Она молчала. Я нерешительно обнял ее за талию. Ната прошептала:

— Отведи меня к себе. Отведи… не мучайся. Я закрою глаза — и ты сможешь это сделать… А потом… мне уже будет все равно.

— Никогда. Я не поступлю так, против твоей воли. И я не хочу — чтобы было все равно…

В подвал вбежал Угар. Увидев нас в таком виде, он фыркнул и прислонился к моим ногам — от напора этой туши я едва удержался и в сердцах прикрикнул:

— Место! Совсем распоясался, боров!

— Он не виноват. Отпусти меня.

Ната, побледнев, смотрела мне в лицо.

— Ты бы должен был выгнать меня… Есть… была еще одна причина, по которой я не могу согласиться добровольно.

На ней лица не было — так она помрачнела…

— Ты была больна? Ната вздрогнула всем телом.

— Ты знал? Нет, не может быть…

— Я ничего не знал. И не знаю. Это, всего лишь предположение… и, как вижу, верное.

Ната опустилась на скамейку и закрыла лицо ладонями. Ее чуть ли не трясло…

— Это так серьезно?

— Очень серьезно, Дар. Я ничего не придумываю, чтобы отогнать тебя от себя. Я просто пытаюсь найти в себе силы, чтобы признаться…

— Разве того, что я уже слышал, недостаточно?

— Нет. Ты имеешь право знать обо мне все. Да, я болела. Долго, тяжело и противно. И я боялась… до дрожи в коленях, боялась, что болезнь может вернуться! И тогда, уступив… я заражу и тебя!

— Кажется, я догадываюсь… Это связано с твоей прошлой жизнью?

Ната молчала. Любое слово давалось ей с трудом…

— Что это было? СПИД? Сифилис?

— Этого не было. Но хватало иного. ЗППП… Понимаешь эту аббревиатуру? Это

— как профзаболевание. Постоянно… Но они, хоть и неприятны — не так страшны… Главное — подозрение на туберкулез.

Сдержать порыва, отшатнувшего меня в сторону, я не смог — и Ната еще ниже опустила голову, став похожей на затравленного зверька… Только напряжением воли я заставил себя остаться на месте и не вскочить.

— И ты… Долго болела? Какая стадия? А сейчас?

— Я здорова, Дар. Я провела в платной клинике около месяца. Меня всю там искололи. Если бы ты увидел мои вены после этого — то решил бы, что я наркоманка.

— Это… клиенты?

— Да. Очередной субботник с бандитами. Мой… он только что вышел на свободу, и нас троих специально привезли, чтобы показать, как его уважают.

Но одним только им не кончилось… А потом выяснилось, что он заражен. И через него — и меня тоже… многие подхватили эту заразу. Мой сутенер сказал позже, что его убили. Свои же. Такого в их среде не прощают.

Я утер пот со лба, весь взмокнув от признания Наты. Она протянула было мне платок, но, встретив мой напряженный взгляд, уронила руку…

— Вот видишь… Ты теперь знаешь все. Я не хотела тебе говорить. И… я не больна сейчас. Я могла бы тебя обмануть, но не хочу. Ты можешь не бояться поступать со мной, как хочешь… Врачам не было нужды лгать — все мои сбережения остались там.

— Сбережения?

Она бросила на меня удивленный взгляд.

— Неужели ты думал, что я… работала просто так? Я была проституткой.

Проституткой! Проститут…

— Хватит!

Она сжалась, ожидая, что на нее обрушиться моя рука.

— Ты подумала, что я могу тебя ударить? Как же я страшен, наверное, если до этого дошло… Скорее, я отсеку себе руку.

— Но ведь я столько времени тебе не говорила…

— О чем? Боялась признаться? Я и сам бы боялся… в такой ситуации.

Ната порывисто кинулась мне на шею и жарко зашептала:

— Ну почему? Почему я не встретила тебя раньше? Почему? Ведь меня убить хотели — те, после того, как узнали… Меня отовсюду выгнали — сидела на телефоне, на связи. Заказы принимала… на девочек. А наши… они же не только дуры там — среди девчонок разные были, Дар. Куда там некоторым звездам! Но ни одна! Понимаешь? Ни одна не верила, что есть на свете нормальные мужики. Что кого-то можно просто любить — без денег, без расчета, что он вытащит из этой грязи! И я не верила… А ты… Почему ты не попался мне тогда? Почему ты не взял меня — сразу? Ведь мог? Хочешь, я скажу тебе, о чем я мечтала — когда поняла, что ты за человек… Хочешь?

Она прижалась ко мне всем телом и, не давая опомниться, крепко сжала мою голову, заставляя глядеть глаза в глаза:

— Чтобы вновь оказаться наивной девчонкой… такой, какой я была — до всего. Чтобы не они — те отморозки, та мразь — а ты, ты стал бы моим первым мужчиной! И единственным… Не смейся!

— Это не смех. Не сердись на меня, — я с трудом согнал ухмылку с лица. -

Это нервное… Я всегда так меняюсь, когда у меня сильный стресс… Прости.

— Хороший мой… — Ната поцеловала меня в глаза. — Желанный… Если бы только знал, как я хотела быть с тобой, сама хотела! Но не могла. И не знаю, смогу ли когда ни будь. Мне кажется, что если я решусь на это — все те лица, которые видели меня, рассматривали, унижали, возникнут передо мной снова… и я захочу их уничтожить. Ты понимаешь меня? Я ведь могу убить тебя! Вот почему я хочу, чтобы ты сам все сделал — силой. Напоил, или связал меня! Но ты не станешь…

Я с трудом разжал губы.

— Нет. Не стану. Теперь, уже точно, не смогу. Может, чуть раньше, не слыша всего, попытался бы…

— Я знаю… Ты не их породы. Почему ты так смотришь?

— Ты такая… юная. И пытаешься меня соблазнить — ведь так? Хочешь, чтобы я вновь потерял контроль над собой… чтобы избавить себя от принятия собственного решения.

— Да… Я опытная и злая, Дар. Я не ребенок больше. Знаешь, почему они так со мной поступили? Потому что уже в двенадцать лет я выглядела, как сейчас. Я ранняя женщина… очень ранняя. Только раньше я не была циничной и жестокой… и не была твоей.

— Раньше бы меня посадили в тюрьму — за развращение малолетних.

Она грустно улыбнулась — впервые, за весь наш разговор.

— А я и есть малолетка. Даже сейчас.

— Эх ты, Лолита…

— Нет. Я Ната. Лолита была невинным созданием. А ты говоришь с…

Я закрыл ей рот своими губами. Ната обвила мою шею руками с силой прижалась ко мне. Волна, словно электрический разряд, проскочила по всему моему телу. Я вновь ощутил, как пропавшее желание напомнило о себе — и не могло не напомнить — Ната сидела на моих коленях, и я чувствовал все ее формы…

— Я хочу тебя спросить… Раз пошел такой разговор. Ты уверена на все сто?

— Если бы я знала, Дар! Я ведь не врач. И все, что чувствую — это с их слов. Я боялась, что после всего, что мне пришлось там перенести, на острове, болезнь вернется снова. Из-за плохого питания, из-за испуга, из-за всего сразу… Они предупреждали меня о том, чтобы у меня всегда были фрукты, всегда солнце… а какое сейчас солнце? Потому я и боялась. Но ничего нет — совсем ничего. И я подумала… ты так долго ждал.

Раздался грохот и испуганный визг пса. Мы повернулись в его сторону. Угар сидел с виноватым видом, а на полу валялась кастрюля, в которой Ната варила нам обед.

Она посмотрела на него, потом на меня, потом опять на пса и стала истерически хохотать. Нату просто трясло от смеха. Это не могло быть нормальным — начался приступ…

Я поднял ее и, невзирая на разлившуюся на полу лужу, на постель. Ната не унималась… Ее глаза стали закатываться, она сотрясалась в конвульсиях — мне понадобилась вся моя сила, чтобы удержать ее и дождаться, пока сотрясения не перестанут бить тело этой маленькой и такой желанной мне женщины. Она утихла и затем уснула, так и не открыв глаза…

… Угар слизывал с пола остатки бульона. Я прошел мимо него, тоскливо заметив:

— Хорошо, что ты все еще щенок. Хоть и такой большой. Да и не о ком тебе переживать…

Пес тихо взвизгнул. Он сознавал свою вину и не мог догадаться, почему на него никто не кричит…

— Иди, иди… вылизывай. Хоть полы не мыть.

Я устало собрал разбросанные вещи и присел на табурет. Пока мы шлялись с

Угаром по городу — Ната искупалась и нагрела воды для меня. Можно было вымыться… что я и сделал. Девушка так и лежала. Ее дыхание выровнялось, она свернулась калачиком, положив голову на ладони… я нагнулся и коснулся ее щеки губами. Ната сквозь сон пробормотала:

— Еще…

Я отступил назад. Воспользоваться ее состоянием сейчас — это именно то, что она от меня ожидала. И именно этого я сам себе не прощу…

Дверь была плотно притянута и закреплена на ремни. Оружие лежало возле меня — я мог укладываться спать. В комнатах вновь было темно — я загасил все плошки с маслом, и теперь в подвале оставался лишь один источник света

— тлеющие угли очага… Все стихло.

Некоторое время была полнейшая тишина. Уже посапывал в своем углу пес, догорали в очаге дрова, а я, все не спал, заново прокручивая все, что с нами происходило… Похоже, что все зашло в тупик. Жить так, делая вид, что ничего не происходит, я больше не мог. Или же — для этого на самом деле, нужно было становиться скопцом… Или — последовать совету самой Наты — взять ее, невзирая на ее желание. Только как после этого смотреть в ее глаза? Оставался только один выход — искать людей. Легко сказать… а где их искать?

Раздираемый этими мыслями, я не находил ответа… И, естественно, едва в углу, где находилась ложе Наты, раздался шорох, у меня вмиг пропали остатки сна. Послышались легкие шаги. Я замер, мгновенно догадавшись, что девушка направляется прямо ко мне. Ната приблизилась к постели и присела на самый краешек. Я, кажется, стал слышать удары своего сердца…

— Дар… Я… Я пришла к тебе…

Голос Наты слегка дрожал, и я кожей ощущал это волнение. Ее состояние моментально передалось и мне. Я медленно убрал в сторону одеяло и протянул ей руку. Ната, секунду помедлив, вложила в нее свою ладонь. Она склонилась над моим лицом, и я почувствовал на щеке легкое прикосновение нежных губ.

— Ты вся дрожишь…

— Ты тоже…

— Это не холод…

— Я понимаю. Да… Я… Ты все знаешь, Дар. Я ведь не спала… Думала. И решалась… Ты можешь сделать это так, что я стану твоей вещью — а можешь стать для меня судьбой. Теперь все в твоих руках. Я не знаю, смогу ли дать тебе то, что ты хочешь, но пусть будет, что будет. Мне уже просто невыносимо смотреть, как ты ждешь меня в своей постели… и, я попробую.

У меня перехватило дыхание. Ната все же нашла в себе силы… В это невозможно было поверить — она, не в грезах и снах, а наяву, сидела возле меня…

— Если бы ты принудил меня — все было бы проще. Но ты так не захотел. А сама я — боюсь… я ведь могу и не выдержать — и ударю тебя, когда ты совсем этого не будешь ждать. И все же… Вот я. Здесь. Возьми меня… Не отказывай мне на этот раз — я сама пришла к тебе. Не ты. А, раз так… Пусть это не желание близости с тобой — я сейчас наверное, слишком откровенна — но я не могу больше сопротивляться. Если ты отвернешься или прогонишь меня — я уйду… совсем.

— Как я могу тебя прогнать? Я мечтал об этом столько дней…

— Я того не стою…

— Наточка… Желанная моя… Не говори больше ничего…

Она вздохнула, умолкнув. Ее руки прошлись по моим плечам и скрестились на моей обнаженной груди. Ната отдавала мне себя, и я понимал, что от того, как все будет происходить, зависит теперь все. Я очень бережно, со всей накопившейся нежностью провел ладонью по ее щеке и дотронулся до тонкой шеи. Ната вздрогнула, но не отодвинулась. Я взял ее за ладонь, поцеловал пальцы, медленно, поцелуй за поцелуем, стал подниматься к предплечью. Она молчала, целиком уступив мне право на инициативу. Только учащенное дыхание и вздымающаяся грудь указывали на ее состояние. Я взял ее за плечи и потянул к себе, укладывая рядом с собой, на спину. И снова, как в тот раз, когда я купал ее, меня поразила хрупкость и невесомость ее тела. Свет, исходящий от затухающего очага, отбрасывал колеблющиеся тени на стену, освещая ее лицо неяркими, матовыми бликами. Ната не закрывала глаза и мне было как-то не себе… Я прикоснулся к ним губами, но девушка, поняв мое смущение, тихо произнесла:

— Я должна… я хочу видеть твои глаза…

Я медленно закрыл и вновь открыл свои, в знак согласия. Все было понятно — не ожидая ничего хорошего от мужчин, Ната боялась вновь доверится им, перенеся на меня часть своей боли, от того унижения и изуверства, которое выпало на ее долю… Помедлив секунду, я уже решил, что должен сделать, для того, чтобы хоть как-то дать ей понять, что на этот раз все будет по другому… Никогда, ни один человек в ее прошлой жизни, не мог ей дать таких ласк, скорее, потребовав подобного от нее самой.

Ната лежала вся в напряжении, сведя вместе ноги и прикрывая руками маленькие груди. И все же, она совсем не была похожа на подростка. У нее было тело женщины, и какое тело! Отточенные, без малейшего изъяна формы, плавные и манящие изгибы, нежная кожа… Она пришла совсем обнаженной, и ничто не скрывало от моих глаз красоту и волнующую прелесть этой милой девочки… У меня нарастало желание. Я сбросил на пол одеяло, чтобы оно не путалось в ногах, и наклонился к животу Наты. При моем прикосновении он слегка втянулся, и я вновь уловил сотрясающую девушку дрожь. Я знал, что хочу сделать… Медленно, опускаясь все ниже к лобку, я целовал губами ее кожу, нависая над ее телом. Мои губы коснулись низа живота, в том месте, где он начал едва уловимо подниматься вверх, переходя в прикрытые узкой полоской волос, половые губы. Девушка вся напряглась. Я взял в рот нежную кожицу, захватив ее вместе с волосками, и несколько раз жарко выдохнул.

Ната, совершенно не ожидавшая такого, слегка закусила губы. Ее голова покоилась на подушке, и она наблюдала за мной с широко раскрытыми глазами.

В них проглядывалось недоумение, какая-то боль и что-то еще, пока не совсем оформившееся и не находящее ответа… Перейдя ниже, я быстро спустился к ее ногам и вновь начал подниматься, лаская их губами и легкими прикосновениями пальцев. Я подбирался к заветному месту все ближе и, через некоторое время, вновь коснулся губами манящих меня выпуклостей. Ната стихла, перестав даже дышать. Тогда, очень медленно, преодолевая слабое сопротивление, я начал разводить ее ноги, чтобы освободить себе доступ в святая святых… Девушка приподняла руки, закрывая себе лицо. Она стала заметно бледнеть — это было видно даже в столь неверном свете очага — и я подумал, что в любую секунду она сорвется и начнет биться в истерике. Ната ожидала совсем иного от меня, и, поступи я именно так — может быть, все стало бы иначе… Я решительнее, еще шире развел ее ноги в стороны и склонился к розовеющему отверстию. Первое же мое прикосновение вызвало у

Наты слабый стон. Я рассматривал, исследовал ее вагину, проникая в нее языком, чуть прикусывая на глазах набухающие складки. Ната застонала и попыталась освободиться, выгибая спину. Это еще больше облегчило мне проникновение, что я и сделал, со всей страстью своего желания. Вид обнаженной девушки, доступность ее тела, аромат ее кожи распалили меня так, что я был в полном возбуждении, готовый немедленно овладеть Натой всей народившейся мощью. Я и желал этого и сдерживал себя, решив вначале, дать ей все, что смогу сделать… для того, чтобы доставить ей наслаждение, которого она, может быть, не испытывала никогда. И мне это удалось! Ната, разметавшись по постели, громко и часто задышала, с ее губ срывались стоны и вскрики, она хватала меня за голову и крепко прижимала к своему лону. Я подсунул ладони под ее ягодицы и с силой стал притягивать ее к себе, проникая языком, как можно дальше во влажное, уже истекающее соком отверстие. В этом было что-то волшебное… Каждая клеточка ее тела стремилась к моим ласкам, на каждое мое движение она подавалась сама, казалось, даже ее половые губы обхватывают мой язык, не давая ему выйти наружу. Она еще выше приподняла ноги, согнув их в коленях. Я положил их на плечи, облегчив ее устремления и давая возможность полностью расслабиться, отдавшись моим ласкам. Она изгибалась, стонала, даже кричала — но я не отпускал ее, желая полностью обессилить девушку и сам испытывал от этого страшное возбуждение. Очень скоро Ната громко, в полный голос закричала и резко дернулась, отчего я буквально всем лицом погрузился в раскрывшееся моим ласкам отверстие… Я отстранился, предоставив ей возможность отдышатся и прийти в себя. Все мое лицо было влажным, храня на себе следы оргазма девушки. Я протер его краем простыни. Ната, заметив что я делаю, приподнялась и слабо привлекла меня к себе, положа руки на мои плечи. Я молча опустился рядом, тяжело дыша и положив ладонь на ее грудь…

— Ты… Ты! Как это прекрасно… Милый, мой…

Я вздохнул. Еще никогда девушка не обращалась ко мне т а к, никогда я не слышал т а к о г о тепла и т а к о й нежности…

— Милый… Ты не ослышался! Милый!

Она прошептала это, повернув ко мне свою головку. В глазах у нее блестели слезы. Я, не сдержавшись, потянулся к ним губами. Ната сама подставила лицо для поцелуя, и, позволив себя поцеловать, прильнула губами к моим. Я испытал легкое головокружение. Поцелуй девушки был настолько приятен, настолько сладок, что меня охватила истома… Она целовала и целовала меня, и я вконец потерял границы реальности блаженства. Ната тихо произнесла:

— Милый мой… Так со мной еще не было… Никогда. Мне не верится, что это было…

— Если ты только захочешь — я сделаю так еще…

— Нет, я тогда сойду с ума… Так хорошо не должно быть много…

— Тебе всегда будет хорошо…

— Я знаю. Теперь я знаю… И верю.

Она положила голову мне на грудь.

— Я не ожидала. Совсем не ожидала — этого… Ты не такой, как все. Я чувствую себя, возле тебя, совсем маленькой девочкой… и женщиной, одновременно. Словно ребенка, ты можешь носить меня на руках, и… даже сейчас — ты ведешь себя так, будто я все еще девственница… Готовишь меня… Дар, как это… Мне не передать словами! Так не бывает!

— Наточка…

Она прижалась к груди.

— Мне кажется — я перестала этого бояться… Тебя бояться. Совсем перестала! И…

Она, вдруг умолкнув, потянулась ко мне. Я обнял девушку, отчего ее грудь прижалась к моей. Словно в тумане, я гладил ее по спине, проводил руками по таким манящим меня ягодицам, целовал… Ната вела себя совсем не так, как вели себя те женщины, с которыми мне приходилось встречаться за свою жизнь — она не отдавалась моим ласкам — сама искала их! Ее губы блуждали по моему телу, не переходя пока ту грань, которую она сама себе установила. Маленькие ладошки гладили мою кожу и голову, всем своим существом она давала понять, как ей хорошо и как она хочет, эту сладость передать мне… Ната прервала свои ласки и, приподнявшись, ловко уселась на меня верхом. Ее колени плотно обхватили мои бока, а животом я почувствовал влажное и горячее место, которым она плотно прижалась ко мне.

— Ты… Почему ты так поступил? — она смешалась. — Разве это не было неприятно? Ласкать так, как ты… я только лишь слышала, что мужчины так могут, но не верила. Я не видела таких мужчин, чтобы были на это способны.

Я покачал головой:

— Нет. Я… я не знаю, я пока не могу говорить тебе, что я… люблю тебя.

Мне столько лет, что я уже не рискую произносить этих слов. И все же, это очень близко…

— Дар…

— А в любимом человеке нравится все. Ты можешь не волноваться… Я не стал бы делать т а к с любой женщиной. Для этого надо желать ее не только телом, но и душой… слиться с ней в минуты ее блаженства и испытывать его самому только оттого, что можешь причинить радость…

— И тебе было хорошо?

— Это не то слово. Меня это переполняет, я сам начинаю себя чувствовать на твоем месте. Ты понимаешь?

— Нет. Не знаю… Я с таким никогда не встречалась… Ты ведь не знаешь, как это было у нас. Я видела, как наших девушек заставляли так делать друг с другом, для потехи клиентов. Они смотрели, смеялись… и всегда их били после этого, говоря, что так могут поступать только шлюхи.

— Тебя заставляли?

— Нет. Я же, как мышонок… Слишком мала ростом для таких представлений.

Мужчинам не нравятся такие… и что ты во мне нашел? Меня просто продавали.

Одному или нескольким на час, два или ночь. Всегда разным, всегда грубым… Но тебе это противно слышать.

У Наты задрожали губы. Я попытался было привстать, но она с неожиданной силой придавила меня к постели.

— Дар, от этого не уйти, не спрятаться. Это всегда будет со мной!

— Но никогда оно не встанет между нами! Я привлек заплакавшую девушку к себе. Сквозь рыдания вырывалось бессвязно:

— Ты… ты… За что? 3а что меня так? Ведь я еще совсем, совсем ничего не знаю, я еще совсем девчонка… А они… Мне нет даже пятнадцати, а я словно жизнь прожила… за что? Господи… Дар, милый, ласковый мой, обними меня, крепче, не выпускай!

Слезы предательски навернулись на мои глаза. На миг исчезло желание обладать этим доступным, влекущим меня телом, и вместо него появилось стремление защитить, оберечь его от всех невзгод, от всего окружающего нас ужаса… Я гладил Нату, целовал и убирал солоноватые капли со щек…

Она затихла, справившись с собой, умиротворенно устроившись на моей груди.

Вся она, полностью лежа на мне, являла собой тоненькую и стройную красоту, каким-то чудом явившуюся мне в дни небывалых испытаний. Ее лобок прижался к низу моего живота, задел напрягшийся член, и у меня вновь сперло дыхание

— я хотел ее, хотел всем своим существом, и никто на свете не мог меня за это осудить! Ната, желанная до безумия, мгновенно почувствовала мое состояние. Она легко соскользнула с меня и легла рядом на спину. Ее рука настойчиво потянула меня за собой:

— Иди ко мне… Забудь обо всем! Желанный мой, родной мой, единственный!

Теперь я смогу!..А я больше не мог! Вбирая губами ее груди, касаясь впалого живота, милого и улыбающегося мне лица, я встал перед ней на колени…

— Возьми меня… Я все теперь могу! Желанный…

Она сама потянула меня к себе. Я утонул в ее глазах, счастливых и сумасшедших одновременно. Ната направила ладошкой мой член в себя, издав сладостный вздох, и я, из последних сил пытаясь сдержаться, проник в нее, ощущая, как огненная лава уже рвется из меня наружу… Едва я ощутил себя в ней — так долго хранимое мной желание выплеснулось наружу, от чего у меня на какое-то время помутилось в голове… Но Ната не отпустила меня после этого. Напротив, она прижалась ко мне всем телом, обвила руками и ногами, не давая мне двигаться и лишив возможности сопротивляться.

— Так должно было быть… Столько ждать. Не волнуйся, хороший мой. Ты очень скоро сможешь — теперь я сделаю все…

Ната умела, действительно, все. Ее ласки — или мои глаза, имеющие возможность наслаждаться этим чудом, руки, для которых более не было нигде запрета — я хотел ее снова и снова! Она доводила меня до исступления, сама насаживалась на мою плоть, став и покорной, и неукротимой. Я до синяков сжимал в руках ее тело, сходя с ума от возможности обладать им…

Сдерживаться больше было невозможно и пик наступил, разразившись криком восторга. Мне казалось, я проник в нее так глубоко, что разорвал ее пополам. Устье у Наты было маленьким и узким, отчего меня словно зажали в плотные и необыкновенно нежные, тисочки. Ната владела техникой секса, как никто другой. Сжимая мышцы влагалища, она выдавила из меня все, всю мою силу, и это было настолько хорошо, что я в изнеможении упал на нее, провалившись в забытье… Я пришел в себя от ее ласк. Ната удерживала мое тяжелое тело на своем, таком маленьком и хрупком на вид, прижимая мою голову и шепча:

— Я так счастлива… Это же чудо, быть с тем, кого любишь, кого хочешь… Как я теперь счастлива! Ты не знаешь этого… Нет, знаешь, не можешь не знать — иначе бы не мог быть таким! Я люблю тебя, люблю и еще раз люблю! Желанный мой! Я готова тысячу раз умереть, все перенести, только бы быть с тобой, всегда! Ничего не было, ничего! Только ты, мой родной, мой единственный!..

Всем своим сердцем я понимал, что она хотела этим сказать. В жутком прошлом Наты не было мужчин — только озверевшие, похотливые самцы. И только сейчас, только теперь, здесь, она испытала радость и счастье оттого, что может сама выбрать, кто разделит с ней ложе… И это будет ее выбор! Пусть, что девушка и я были единственными людьми, встретившие друг друга в этом кошмаре… Да, она потянулась ко мне всей своей измученной и обожженной душой, больше ей просто не из кого было выбирать. Но я не был зверем, использующим свою силу, чтобы заставить ее пойти на это. Я так же потянулся к ней, к живому и родному человечку, который стал для меня всем, самим смыслом нашей жизни среди изуродованной и искалеченной земли. Это еще не была любовь, я гнал от себя это слово… но чем это еще могло быть?

Как самую величайшую драгоценность я обнял ее и лег на бок. Ната положила голову мне на плечо и призналась:

— Милый… Любимый мой… Можно мне тебе это говорить? Я ведь тоже не знаю — как это, любить… Я хотела быть с тобой, очень хотела! И я так боялась… Мне казалось — едва ты коснешься меня… и я сразу захочу тебя убить! А потом — нож, меч, что угодно! Но этого не случилось!

Милый… Теперь — ты мой! Мой! А я… я отдам тебе все, всю свою жизнь… если только ты захочешь ее принять.

— Ната! Наточка!

Она крепко, словно боясь потерять, обхватила меня руками, и я, вдыхая запах исходящий от ее волос, прижался к ним лицом, пряча, наверное, самую глупую и счастливую улыбку, какая может появиться у человека…

… И произошло чудо! Ранним утром, мы, смущенные немного и льнущие друг к другу, вышли из подвала и при неярком свете посмотрели глаза в глаза.

Легкие синеватые круги у обоих — последствия практически бессонной ночи — неловкость в общении, теряющиеся обрывки фраз… А постом — одновременный порыв навстречу — и счастье, выплескивающееся из наших сердец! Не было больше недомолвок, не было пустых ссор и обид. Ната на глазах расцвела и я не мог налюбоваться ею, позабыв практически обо всем! На ее щеках розовел румянец смущения, но в карих, теплых глазах горел огонь желания и любви… и что и говорить, как я ждал и как хотел наступления вечера. Весь день мы только и делали, что искали прикосновений друг друга и выбирали место, чтобы слиться в объятии… Наша вторая ночь была даже чудеснее, чем первая. Ната, попросив меня некоторое время не смотреть, что она делает, устроила из нашего ложа что-то, вроде восточного будуара, и, позвав меня из дальнего угла, встретила как одалиска, одетая лишь в тончайшую кисею, сквозь которую просвечивало ее нежное и такое желанное тело. Прильнув к ее ногам, я стал покрывать их поцелуями, и постепенно поднимался все выше — к тому месту, которое познал предыдущей ночью. Ната еле слышно застонала:

— У меня колени подгибаются…

Не прекращая своих ласк, я взял ее за ягодицы и положил перед собой, а сам нагнулся к ее паху. Ната всхлипнула:

— Так не бывает… Нет, нет! Не надо больше! Я умру от счастья, милый мой!

— Наточка!

Она подалась ко мне, отрывая мое лицо от своей чистой и столь приятно пахнущей кожи…

— Мой Дар! Мой любимый! Мое солнышко и моя судьба! Я не могла даже мечтать о таком… А теперь, я начинаю верить в сказки!..

— Ты сама моя сказка! Хрупкая и нежная… сказка, которую я хочу прочитывать еще и еще раз!

— Нет! Я сильная! Я сильная, мой любимый! Не береги меня, не жалей! Бери меня! Бери, как хочешь и когда хочешь! Я вся твоя! Я хочу быть твоей!

Я вздохнул про себя — что скрывать… Мне приходилось слышать, что-то вроде этого, в моем, богатом женщинами, прошлом… но, на поверку, получать от них то, что они обещали, оказывалось куда сложнее, чем услышать. Словно угадав мои мысли, Ната прижала мою голову к своей груди и взволнованно зашептала:

— Ты не веришь? Я клянусь, что сделаю все, что ты захочешь!

— Девочка моя…

Она уткнулась мне в плечо влажным лицом.

— Ты снова плачешь?

— От радости, родной мой… только от радости! Это слезы счастья… Такого со мной никогда раньше не было. А теперь мне хочется просто разреветься во весь голос — так меня переполняет! Я дурочка, да?

— Что ты? Глупенькая моя… милая, желанная моя девочка! Мечта всей моей жизни!

Она улыбалась мокрыми глазами, роняя на меня обжигающие и такие родные слезинки…

— Я не выдержу этого…

У меня стала кружиться голова — никто и никогда не говорил мне таких слов и никто и никогда не был так признателен…

От ее признаний я почувствовал себя готовым быть с ней сколько угодно, дарить ей всю радость, которая накопилась во мне за время ожидания… Я склонился к ее ногам.

— Ты… Ты… меня… опять!

— Ты не хочешь?

— Нет! Я хочу! Но, ты…

— Мне это нравится, котенок… Не говори ничего…

После того, как предыдущей ночью я утолил свою страсть, я мог хоть немного себя контролировать и теперь желал довести ее до полного изнеможения, дать почувствовать, что не только она, но и я могу подарить ей всю полноту ощущений, какие только возможны между мужчиной и женщиной.

Я стащил с нее легкую ткань. Ната притихла — как и вчера. Она смущалась моего откровенно жадного взора — а я смотрел и не мог насладиться ею, желая видеть ее перед собой хоть всю жизнь… Я стал целовать ее кожу, погружал язык в узкою впадинку на животе, нежно касался мочек ушей. Ната только вздрагивала и еле слышно шептала:

— Я словно в первый раз…

— Да! — я поцеловал ее в шею. — Это и есть в первый раз. Пусть это станет твоя ночь…

— Дар… — она часто задышала, инстинктивно пытаясь сдвинуть свои ноги от напора моих, проникших туда ладоней. Я, осторожно, чтобы не причинить ей боль, развел ее бедра в стороны. Ната закрыла глаза, и сопротивление ее ног ослабло… Она совсем расслабилась — я с тревогой подумал, что слишком сильное нервное напряжение, привело к тому, что она подошла к черте, за которой может начаться приступ. Но она только впала в некоторое подобие забытья… Убедившись, что с ней все в порядке, я раздвинул ее ноги еще шире — и увидел неприкрытое ничем, лоно девушки. Она выбрила волосы на лобке, что обнажило нежную кожу, бархатным бутоном задрожавшую под моим прикосновением. Он набух и притягивал меня к себе, как магнитом. Не сдержавшись, я прильнул к нему губами. Лобок девушки быстро стал влажным — она хотела меня! Я коснулся языком во влажного отверстия и стал исследовать им все складочки, все тайны, скрывающиеся внутри… Ната буквально заставляла себя не кричать — я это понимал по ее сведенным в ломоте рукам и исказившемуся лицу. Ее пальцы впились в мою спину, оставляя на ней багровые полосы… А я хотел насладиться видом того, что было скрыто от меня все эти бесконечные недели ожидания…

— Ох…

Она больше не могла сдерживаться. Из сжатых уст девушки вырвался стон. Она изогнулась всем телом и прижала меня к себе руками.

— Еще… еще!

Губы ее дрожали, глаза, казалось, метали молнии… Одного этого мне хватило, чтобы почувствовать себя на седьмом небе — Ната была уже в полном трансе, на пороге волшебного экстаза… Обе ее руки легли вниз и недвусмысленно вцепились в складки половых губ, раздвигая их и облегчая мне проникновение. Я обезумел… Схватив ее за бедра, я с силой прижал ее к себе, вонзаясь в ее лоно, как можно дальше. Ната истекала, выгибаясь моим ласкам навстречу, бессвязно шептала и плакала… Это продолжилось около минуты, после чего она особенно резко всхлипнула, выгнулась и бессильно упала на спину. Я не удовлетворенный, тем, что сделал, продолжил свои ласки. Ната слабо реагировала на них — она испытала оргазм и теперь едва ли понимала, чего я хочу. Но у меня уже возникло иное желание… Я перевернул ее на живот и лег меж ее ног. Ната чуть сжалась, не догадываясь, что сейчас произойдет. А я, ухватив ладонями ее мягкие и сводящие меня с ума половинки, принялся раздвигать их в стороны.

— Дар…

Она заметно напряглась, попытавшись высвободиться. Но это было не просто… Я приник лицом к ягодицам и проник языком в иное отверстие. Ната вздрогнула… А я, сходя понемногу с ума от желания вонзиться в нее всем своим существом, ласкал ее все сильнее и сильнее…

— Дар… — она чуть ли не плача воззвала к моему благоразумию.

Мне не хотелось ее отпускать, но я понимал, что сейчас она в шоке от моих ласк… Да я и сам был в трансе, едва ли находя в себе силы удержаться, чтобы не овладеть ею везде… Я лег рядом с ней.

— Тебе это неприятно?

— Мне стыдно… — после небольшой паузы ответила Ната. — Так со мной еще никто не поступал. Меня вообще, никогда не ласкали… ты — первый.

Особенно, как сейчас…

— Тебе плохо?

— Нет! Хорошо… очень! — это прозвучало с заминкой, что не могло не быть замечено мною. Я ждал. Ната, смущаясь, произнесла:

— Я не могу так… Ты такой… взрослый. Мне очень стыдно.

— Ты стесняешься своего тела?

— Нет. Ты можешь сомневаться, но я теряюсь, когда вижу, как ты меня разглядываешь. Я чувствую себя девочкой… испорченной девчонкой. А ты — словно строгий отец, собирающийся меня наказать. Твои глаза словно обжигают! И вдруг — эти ласки… Это так сладко!

— А я — забыл о разнице, меж нами…

Она вскинулась и обняла меня, прижав губы к моему уху:

— Не слушай эту дуру, ладно? Пожалуйста, не слушай! Мне так было хорошо… И ты можешь смотреть на меня столько, сколько хочешь!

— Честно?

— Любимый… Я очень хочу твоих ласк. Всех твоих ласк! И везде… Бери меня, так как ты хочешь…

Она взяла в ладонь мой член и провела по кожице пальцами. Я застонал… голова кружилась — я хотел ее! Тогда она плотно прижалась ко мне и стала покрывать мое лицо поцелуями. Я обнял ее. Ната откинулась на спину, утянув меня за собой…

— Возьми меня…

Она подтянула ноги к животу. Девушка стала казаться такой хрупкой, что мне стало на миг страшно — я боялся ее разорвать! Но Ната улыбнулась и вновь прикоснулась к члену. Я взял ее под талию и придвинул к себе, после чего погрузился в нее… Ната, еще сильнее, притянула к себе ноги — и я сразу ощутил, как касаюсь при каждом движении ее матки… Хватило нескольких раз

— и у нее стали закатываться глаза…

— Да… Да! Да!

Наверное, я не брал ее… а насиловал. Всей силой своего желания, всей мощью, я врывался в хрупкое тело, мял, рвал, насаживал на себя, желая достать до самого сердца… Она закричала, раздирая мне кожу на спине, и я забился в оргазме, выпуская в ее чрево всю свою нерастраченную силу…

Сказать, что после этой ночи наша жизнь изменилась — значит, не сказать ничего. Все заботы, все дела — все отошло на второй, если не на третий план! Я не мог, не представлял себе минуты без того, чтобы не подойти к

Нате и не коснуться лишний раз милого лица девушки губами… Она отвечала мне тем же. Мы, словно обезумев, бросались в объятия друг друга. Одно только прикосновение этих рук, один взгляд, пойманный мною в слепом обожании заставлял меня позабыть обо всем на свете — и немедленно взять ее на руки и отнести к постели. Неизвестно, откуда брались силы — такого со мной не было раньше никогда! Я задыхался от страсти, всячески стараясь под любым предлогом оказаться с ней рядом… а заканчивалось это только одним — мы сливались обнаженными телами, даря и принимая ласки нашего неутоленного желания…

Сказалось ли долгое воздержание, юность и красота девушки, ее настоящее — не притворное желание — отдаваться мне, не в меньшей степени чем мое собственное, обладать ею… Доходило до того, что мы чуть ли не целыми днями лежали в кровати и занимались сексом, изредка отрываясь для исполнения самых уж неотложных дел… Только Угар, не понимавший причин нашего добровольного заточения, заставлял нас заботиться о том, чтобы выпускать его на улицу или готовить еду — он не всегда возвращался домой сытым. Если погода на улице была плохой — это оказывался лишний предлог, никуда не ходить… и мы оставались на нашем ложе любви и страсти, к тоске пса и нашей взаимной радости. Меня поражало, как неистово и безгранично отдавалась мне моя маленькая девочка… — для нее не существовало запретов! Я, проживший на свете более чем вдвое, и даже больше, лишь удивлялся тому, что она умеет и знает…

Конечно, на то была причина, но мы ее не касались. Я не забыл рассказа

Наты, но не чувствовал ревности или брезгливости, которая могла меня от нее оттолкнуть. Девушка была не виновата в том, что могла безошибочно воздействовать на все струнки моего к ней желания… Это было время, когда все на свете нам заменила наша постель. Но я не жалел об этом. Если настало такое время, что каждый миг, который ты живешь на свете, может оказаться последним — почему не взять от этого мига все? То, что я спал с подростком, меня не стесняло — кое-кому, после всемирного потопа, приходилось делать это с собственными дочерьми. И не важно, что это требовалось для возрождения рода людского на земле… К тому же — хотел я того, или нет — но девочкой она уже не была…

У Наты не могло быть детей, и мы не нуждались в предохранении. Но, если бы чудо вдруг произошло — ни я, ни она не были бы против… Мы не боялись даже того, что возможный ребенок появиться на свет в совсем не приспособленном для этого месте, более того, мы желали его…

Ночь за ночью, день за днем — все равно — таких сил и такого стремления к близости с девушкой у меня раньше не было никогда. И я не противился.

Напротив, брал все и старался сам отдать ей то, что она хотела получить взамен… А Ната… Ната распускалась весенним, майским цветком, став до безумия желанной и столь же милой…

Не было никого, кто мог бы нам помешать и заявить, что мы не вправе этого делать. А появись… Вряд ли мы бы стали его слушать. Той, лучшей жизни, которую нам так долго и так уверенно обещали — ее не было… Вместо нее — огромное, неимоверное, невероятное кладбище, где под осколками былого величия и великолепия лежали миллионы… Я все понимал — мы не очень порядочно поступали тогда. Быть может, и мне, и Нате, следовало воздержаться от того, чему мы предавались с таким исступлением — во имя тех, кого мы оставили в прошлом! И, в большей степени это касалось именно меня. Но мы не могли. Не могли — и все тут. И никто бы не смог. Разве что скопец — но, будь он на моем месте, и то, наверное, нашел бы способ, если не удовлетворится сам, то хоть привести к этому ее — желанную, юную и такую ждущую! Жизнь продолжалась: страшная и жестокая, непривычная и трудная. Такая, какая она досталась нам: единственным, сумевшим выжить. И мы хотели взять от этой жизни все…

Она порхала по подвалу, успевая найти мгновение, чтобы подбежать ко мне и коснуться своими губами моих, не всегда бритых щек, потом, со смехом, уворачивалась от ответных объятий и вновь целовала.

— Ната!

— Нет, нет, мой хороший… Нет, не сейчас! Ты меня с ума сведешь…

Снаружи происходили события, которые в скором времени могли многое изменить. Уже совсем очистилось небо — ушли в прошлое грязные тучи, нависающие над головой, перестали литься дожди, где в каплях было намешано пыли и пепла больше, чем самой воды. Совсем потеплело — мы выходили из подвала и поражались тому, что можем ходить в одних только рубашках. Ната нашила нам их, используя для этого ткань, хранящуюся на складе. Все рубахи одевались через голову — так было легче кроить. Кроме того, мы все-таки смастерили веретено — и теперь, Ната тщательно выстригла все шкуры, собираясь изготовить пряжу для вязания. Еще немного и мы могли повторить свою попытку разведать, что находится за неприступными скалами. Но до этого…

… — Я люблю. Впервые, в своей жизни — люблю. Я люблю тебя, Дар!

— Не нужно, Ната. Не надо таких признаний и слов — я их не заслужил. Мы оказались вместе не по нашей воле — это случай. Пусть — прекрасный! Но все же — случай… И то, что происходит — не могло произойти с нами раньше.

Никогда, Ната…

— Ты боишься своих чувств… да?

— Нет. Но я не могу говорить о них… Я… не имею права.

— Я понимаю. Ты винишь себя… не нужно. Ты пытался бороться — разве нет? А я — могу! И я стану говорить тебе о своей любви — хоть ты в нее и не веришь… Но, если ты не хочешь меня слышать — я стану произносить их шепотом!

Я смолчал, а Ната, оценив мое молчание, как знак согласия, прижалась ко мне грудью… Это было несравнимо ни с чем — по первому зову, она готова была быть со мной, стоило лишь посмотреть на нее зовущим взглядом. Ната приподнялась на локтях, устремив на меня свои бездонные глаза…

— Ты невероятный человек…

— Почему?

Она загадочно улыбнулась. Рука девушки легла на низ моего живота и проскользнула ниже…

— Ты умеешь нравиться женщинам.

— Нет. Никогда за собой этого не замечал. Обычно, все было несколько иначе

— они нравились мне.

— Догадываюсь, почему… ты из молчунов, да? Девушкам нравится, когда им вешают лапшу на уши — прости за откровенность. Но я бы не сказала, что ты не умеешь разговаривать!

— Разговаривать — не значит, разговорить… Мы с тобой не могли общаться одними кивками.

— Это все ерунда. Ты умеешь нравиться — я чувствую это. И не спорь — мне ведь виднее.

— Ну конечно, — я улыбнулся. — Моя маленькая женщина, куда мудрее своего неотесанного друга.

— Не друга. Мужа… Я запнулся… Нате не следовало говорить мне это. Но она решительно повторила, глядя мне в глаза:

— Мужа, Дар! Я выбрала тебя… не ты. Ты имел женщин до меня и будешь их иметь после, я знаю. Когда мы найдем других людей… А я — уже нет.

Никогда больше я не позволю никому овладеть собой — кроме того, кому смогла отдаться сама… Ты молчишь?

— Я не знаю. Не знаю, Ната. Любое мое слово может тебя обидеть, если ты его поймешь по-своему… Это так странно сейчас. И я просто растерян.

И… есть еще то, что я не имею права забывать.

— И не надо. Я маленькая, да — но очень проницательная женщина. Ты не можешь мне объяснить больше того, что я и так вижу… Это твоя семья? Дар, родной мой… Я не заставляю тебя их забыть. Но их нет… здесь. И, пока это так — могу я иметь право хоть на капельку счастья?

Я прижал ее к себе.

— Ты не должна мне этого говорить…

— Мне не до гордости, Дар! И я не хочу быть больше гордой… Я не ушла бы — если тебе вдруг пришлось выбирать между нами. Я согласна на все, только чтобы лежать на твоем плече, хоть иногда… Нет, не говори ничего — ты всегда забываешь, кто я… А я всегда помню. Я очень много знаю — потому что мне пришлось все узнать. Ты старше меня. Намного, да. Ну и что? Да, ты мог бы быть мне отцом — твой возраст вполне это допускает! И я не могла бы желать лучшего для себя! Если бы оставалась прежней девочкой, до того, как все случилось… Но, не сейчас. Теперь я хочу тебя, только как мужчину — своего мужчину! Я ведь человек — не бессердечное существо, только принимающее то, что для него делают. За одно то, что ты вытащил меня оттуда, каждая обязана была бы тебя отблагодарить именно так, как это доступно молодой женщине или девушке… Может быть, еще и потому, я стремилась отдалить этот миг, чтобы ты не принял мою любовь как одну лишь благодарность!

— Я знаю.

Она прикрыла мне рот руками.

— Не перебивай. Ничего ты не знаешь. Ты мучился в своей постели и хотел прийти ко мне. Но не пришел… Ты хотел уйти — но не смог. Ты не бросил меня, не стал пользоваться свой силой. И ты столько раз рисковал ради меня! Можешь мне не верить… но что это тогда, если не любовь?

— Это не я — это ты…

— Страшная женщина? Нет, я, всего лишь — женщина. Самая обычная. Разве только слишком молодая, по-твоему…

Я слегка улыбнулся:

— В юности все девушки, которые были старше меня на несколько лет, казались глубокими старухами. И только когда я стал мужчиной, эта разница перестала бросаться в глаза. Но после, я всегда стремился к связи с теми женщинами, которые были меня моложе.

— А девочки всегда взрослеют раньше своих сверстников. Это природа так предусмотрела. И, между прочим, мужей себе выбирают — очень многие — не среди мальчишек!

— Все-то ты знаешь…

Я сгреб ее в охапку и подмял под себя. Ната тихо и счастливо засмеялась…

Позже, когда устав от ласки и объятий, мы просто лежали молча — голова девушки покоилась на моем плече, как она и любила, Ната спросила:

— Тебе хорошо?

— Очень… Мне сложно тебе объяснить. И… это мне должно быть стыдно перед тобой. Меня не покидает ощущение, что я делаю это с подростком…

— Не извиняйся. Разве тебе это не нравится? Или ты больше любишь пожилых?

— Нет, конечно. Одна только твоя юность может заставить меня забыть о своих годах. Стоит тебе лишь захотеть — и я словно возрождаюсь… становлюсь готовым быть с тобой еще раз, и еще..

— Я знаю. Ведь потому век… моих подруг, был так короток.

— Не нужно, Ната.

Она погладила меня по голове.

— Какой ты, право… Сразу видно, что не из серых. Хоть и имеешь такие волосы — цвета стали!

— Серых?

— Да. Так бандиты называли простых рабочих, мужиков — на их жаргоне… Серость, быдло.

— А ты откуда…

Я смешался, поняв, что сморозил глупость. Но Ната спокойно ответила:

— Среди клиентов бандиты были регулярно. Самые щедрые… и самые страшные.

После работы с ними девочки приходили едва живыми. И я тоже…

— Ната!

— Я тоже, Дар. Ты относишься ко мне, как ребенку, стараешься меня защитить, уберечь — от всего! Я очень тебе благодарна, за все это — меня редко, когда жалели. Но не нужно меня идеализировать.

Я попытался закрыть ей рот поцелуем. Ната увернулась и продолжила:

— Нас не целовали в губы… Это как кодекс чести, среди проституток — не позволять себя целовать. Пойми же — я шлюха.

— Зачем ты…

— Я шлюха. Я малолетняя путана, которую имели почти каждый день, на протяжении более полугода. Я даже лиц не помню, не то что имен. Будь я старше, и не так… смазлива, ты бы относился ко мне по иному. Ты постоянно принимаешь меня за невинную девчонку — а это всего лишь стерва, познавшая мужчин раз в двадцать больше, чем ты хотел бы познать женщин.

— Что с тобой сегодня?

— Ты хороший. Только так не бывает. Мне повезло, что я оказалась в нужном месте и в нужное время. Был бы это не ты… Кто-то старше или моложе, трусливей и злее, страшный и грязный — не знаю. Сильный, грубый — это все равно. Я ведь стала бы спать с ним, Дар… Стала. Даже, против своей воли.

Потому что я — дрянь. Я бы захотела остаться жить… Но все не так. Все случилось совсем не так, и мне нет нужды умирать или изображать из себя кого-то…

— Почему ты решила мне все это сказать?

— Я не знаю… Мне обидно, что ты смотришь на меня такими глазами. За тебя

— обидно. Я бы хотела, чтобы ты меня избил, когда ни будь…

— Бьет, значит — любит? Мне не нужно для этого поднимать на тебя руку.

— Дар…

— Если сегодня вечер откровений… Тогда и ты выслушай меня. Как объяснить одной милой, желанной девочке, что я уже так привык к ней, привык к ее тихому и ровному дыханию у себя на плече… Что постель без нее становится пустой и холодной… Но ведь она все умеет понимать без слов. Юная, нежная, льнущая ко мне она сводит меня с ума! Может быть, все дело в той новизне, что я испытываю с ней, может, в понимании того, что я обладаю еще почти девочкой… Я иногда думал, что я ничем не лучше тех, благодаря кому она стала женщиной так рано. В такие минуты я отворачивался от нее, пытаясь пересилить себя и свою страсть… а она, теряясь, принимала это как обиду на свой счет, и, не сумев меня вернуть в свои объятия, заливалась тайными и беззвучными слезами. Я ведь видел их, Ната… Сильная, стойко переносящая боль и невзгоды, не теряющаяся при опасности и закаленная своим жизненным опытом, не допускающая проявления никакой слабости — эта девочка совершенно не умеет сдерживать себя при малейшем моем повышении голоса.

Девочка, отдающаяся мне так, что я готов всю ночь после этого носить ее на руках, повторяя ласковые слова. Такое было со мной только в случайные моменты моей жизни… и совсем редко. И вот, эта девочка хочет уверить меня в том, что она плохая…

Но кто тогда я? Ната, радость моя, я ничего не хочу больше слышать… не потому, что это тяжело слушать, а потому, что это больно тебе! Не делай себе больно…

Она поднялась надо мной и вздрагивающим голосом произнесла:

— Дар! Милый мой Дар! У тебя настоящее имя, ты — мой дар! За все, что мне… за все!

Она кинулась мне в ноги, начав покрывать их поцелуями. Я ошалело притих, но потом, опомнившись, с силой притянул ее к себе и усадил на свой живот.

Ее вес мною едва ощущался — все таки она, несмотря на свои, не по детски развитые грудь и бедра, была практически подростком… Ната притихла, предвидя что-то новое в моих желаниях. После той, первой ночи с ней, мне не часто приходилось ласкать ее, я просто не успевал… Но сегодня у меня было желание дать девушке как можно больше. Я приподнял ее, подсунув ладони под ягодицы, и соскользнул по простыне вниз. Жаркое, ничем не прикрытое лоно, сразу оказалось доступно моему взору и я, невзирая на смущение и попытки освободиться, овладел им. Ната вскрикнула, забилась, но я уже проник в нее, вновь погружаясь языком в узкое отверстие. Она была полностью в моей власти и я пользовался этим, то прижимая к себе ее легкое тело то, слегка поднимал его, чтобы немного отдышатся от возбуждения. Она, покорная и расслабившаяся, бессильно опустила руки, позволяя мне делать с ней все что угодно. Глаза девушки закрылись, ресницы вздрагивали, милые манящие губы что-то шептали… В какой-то момент она выгнулась, до крови закусила губы и жалобно простонала. Я положил ее возле себя и долго смотрел на лицо, раскрасневшееся и счастливое. Она глубоко вздохнула и, не открывая глаз, притянула меня к себе. Мы лежали так и она нежно, без слов, гладила меня по голове, а я, усталый и успокоившийся, забыл о своем возрасте, прижавшись к ее груди…

— Милый.

Я поцеловал ее сосок.

— Какой ты милый… мой Дар. Любимый мой…

Я не отвечал, зарываясь в теплые полушария лицом и с наслаждением вдыхая их запах. Ната начала покрывать поцелуями мое лицо и, когда ее губы коснулись моих, возбуждение вновь охватило меня. Я откинулся на спину, предоставив ей свободу выбора, но девушка не хотела оставаться в долгу… Она прижалась ко мне и продолжила свои ласки.

— С тобой так хорошо… Так не может быть всегда.

— Почему?

— Ты привыкнешь… привыкнешь ко мне и уже не будешь таким, как сейчас.

Нет, — она отмела мои возражения. — Не говори ничего. Ты сам все это должен знать. Только в сказках всегда любят до конца и умирают в один день. Но у меня с тобой, как в сказке… Я не замечаю твоих лет, хотя, где-то в глубине, понимаю это… Ты для меня словно все, все сразу. Я хочу быть и твоей дочерью, и твоей женой и даже матерью… Я задыхаюсь от любви к тебе, родной…

Остаться безучастным было невозможно. Лаская друг друга, мы то отдавались любимым рукам и губам, то сами шли им навстречу. Ната вновь оказалась у меня на животе, и я, распаленный и желавший обладать ею, положил свои ладони на ее колени. Девочка немного отодвинулась и задела собой напрягшийся член. Она улыбнулась мне и, протянув руку, ладонью прикрыла мне глаза. Я послушался ее молчаливой просьбы. Ната привстала, коснулась моего органа нежными пальчиками и направила его в себя. Словно крылья бабочки, почти неосязаемые и опаляющие одновременно, обхватили меня там… Я не сдержал стона. Не давая мне проникнуть сразу, она очень медленно, доводя меня до исступления, опускалась и поднималась, с каждым разом вырывая из моих губ стон. Потом, улучив мгновение, когда, как мне казалось, я всем своим существом оказался на кончике ставшего гигантским члена, она мягко и решительно опустилась. Я изо всех сил прижал ее к себе, чувствуя, что у меня темнеет в глазах. Мышцы влагалища сокращались в такт моим движениям, создавая слабую преграду, и суживая стенки отверстия, отчего я неудержимо рвался вперед, еще сильнее желая преодолеть эту преграду. Не в силах больше себя сдерживать, я со стоном извергся. Ната мгновенно замерла… и тут, произошло что-то, необъяснимое. Что-то внутри нее, словно взяло меня в сладчайшие объятия, отпустило, потом снова взяло… еще и еще. Девушка смущенно, улыбаясь краешками губ, сохраняла полную неподвижность. Раньше я о таком только слышал…

Мы лежали, взявшись за руки и отдыхая. На мой немой вопрос Ната только покачала головой, не желая отвечать. Не всякая взрослая женщина знала и умела столько, сколько умела и пользовалась этим моя маленькая девочка. Но какой ценой ей пришлось за это знание заплатить… Она томно потянулась и легла на живот. Я смотрел на ее узкие плечи, хрупкую осиную талию, плавные изгибы бедер… Ноги Наты были чудом! Начинаясь от тонких щиколоток и маленькой ступни, они идеально переходили в более полную область ягодиц и являли собой совершенство, к которому невозможно было относится равнодушно… Вздохнув, я положил ладонь на низ ее спины и медленно повел ее вниз, дотрагиваясь до чарующих холмиков ее зада. Ягодицы Наты завораживали, притягивали к себе, и у меня вновь стало появляться желание… Я хотел ее взять именно так…

Ната, украдкой следившая за выражением на моем лице, как бы втянулась в постель, выгнув спину. У меня вздрогнула рука. Тогда она тихо произнесла:

— Ты все можешь… Все, что захочешь.

Я склонился над ней, смущенный и даже раздосадованный. Девушка угадала мои желания, с обычной для нее проницательностью.

— Ната… Я действительно хочу тебя так… Но ты… Это не значит, что ты обязана уступать моим желаниям.

Она приблизила мое лицо к себе и прошептала:

— Не надо, Дар. Я все понимаю, и я знала, что так будет… многие мужчины имеют и хотят так иметь женщин, и я не нахожу это противоестественным.

Ведь некоторых из вас тянет на других мужчин… так почему, стремление делать то же самое с девушкой, более постыдно? Я уже несколько раз замечала за тобой, как ты хочешь этого, но не решаешься сказать мне правду…

Она на секунду замолчала, потом продолжила:

— Мне всегда… почти всегда было неприятно, когда меня, кто-нибудь, покупал. А так, как ты… Это ведь тоже было… и не раз. Самое страшное уже в прошлом. Конечно, это было больно, но теперь я ведь не девственница… везде. Не бойся меня брать…

— Ты считаешь меня извращенцем?

Ната стиснула мое лицо и отрицательно покачала головой.

— Нет! Что ты? Я считаю тебя своим мужем, и сама — ты понимаешь меня? — сама хочу, что бы ты взял меня именно так! Мужчина не успокоится, пока не добьется своего… Но ты — не просто мужчина, ты — мой мужчина. Я вытерплю любую боль, если ты мне ее причинишь. И мне кажется, что она будет не такой сильной, как с другими. И, кроме того, я обещала тебе, что дам тебе все, что могу… и даже то, чего не могу — тоже.

— Ната, я не стану… Она быстро прильнула ко мне и жарко зашептала:

— Нет! Я хочу этого, хочу! Сама! Я все хочу испытать с тобой! И, после всего — именно с тобой! Возьми меня так, как ты хочешь! Если ты будешь меня жалеть — я уйду к себе… Я хочу, Дар! Если ты желаешь меня так — значит, я нравлюсь тебе вся! Было бы намного хуже, если бы спал со мной только всегда одинаково… Помнишь, ты сам говорил — секс по обязанности? Я лучше умру, чем замечу, что ты спишь со мной без желания… Если я желанна тебе так — бери меня всю! Лучше быть желанной и любимой — чем просто занимать вторую половину постели. Хочу, чтобы ты брал меня, не спрашивая о моих вкусах! И так — тоже…

Она встала на колени и потянула меня к себе. Я тоже приподнялся. Ната, слегка запинаясь, произнесла:

— Дар, я ведь давно ждала этого… и приготовилась. Возьми там, в изголовье, в правом углу.

Я молча протянул руку и нащупал в складках шкуры маленький флакон.

Девушка, пряча от меня глаза, объяснила:

— Это… Ты очень возбужден, и сейчас такой большой… Мне так будет легче тебя принять. Не обижайся, что я не предложила тебе сама. Я не знала, как ты относишься к такому… Ведь есть и такие, которые считают подобное грязным.

— Ната!

— Молчи… Я хочу тебя, любимый…

Она закрыла глаза и опустилась на простыню, лицом вниз. Руки Ната поджала, сжимая кулаки. Я поочередно взял каждую за запястье и опустил вдоль туловища вниз, к бедрам. Сопротивляться своему желанию, особенно, после признания девушки, у меня не было сил… Немного напряженная, она молча лежала, отвернув голову в сторону. Я смял подушку и подсунул ее ей под живот. Ягодицы Наты оказались на возвышении и меня захлестнуло жаром… Оставив на время флакон, я прильнул к ним лицом и принялся вылизывать и покусывать нежную кожу, все ближе приближаясь в сжавшемуся, от моих ласк, отверстию.

Я продолжал это делать до тех пор, пока языком не увлажнил всю поверхность ее ягодиц, и она немного расслабила мышцы. Несколько капель масла я сразу нанес на член, а остальное, не жалея, пролил между ее половинок. Встав на колени, между ее ног, я медленно и широко развел их в стороны. Ната снова напряглась, но не издала и звука. Я провел пальцем по анусу, слегка погружаясь в него и давая возможность привыкнуть к этим ощущениям.

Некоторое время я ласкал таким образом и клитор Наты, добившись того, что она стала учащенно дышать и двигаться мне навстречу. Но иное отверстие уже манило меня к себе… Я склонился ниже, приставил к нему головку и потихоньку, очень осторожно, но и не уступая назад, ввел его внутрь. Ната издала стон, глухой и жалобный. Я замер, но она сразу дотронулась до меня рукой, и я понял, что она хочет довести все до конца. Впрочем, остановиться было уже трудно… Я взял ее половинки в ладони и развел их еще, как можно шире, одновременно опускаясь на Нату всем телом. Член с трудом, преодолевая внутреннее сопротивление, проник в нее почти на всю глубину. Лежа на ней, я медленно содрогался, чувствуя и вину и небывалое наслаждение…

— Все хорошо… Все хорошо, милый… — Ната вся покрылась испариной и слегка закусила губы.

— Чудо мое… — у меня перехватывало дыхание от доступности девушки…

— Не двигайся пока… дай мне привыкнуть… Ты уже кончил?

— Нет еще… — я еле нашел в себе силы ответить.

— Тогда поднимись на колени… и приподними меня. Мне так будет легче…

Я вышел из Наты, заставив ее издать вздох и встал так, как предложила

Ната. Ее анус, немного припухший, находился передо мной, и я вновь желал завладеть им. Она подалась ко мне, приподнимаясь, и я подхватил ее за бедра. Ната встала на колени, сильно прогнулась и опустила голову вниз.

Она ждала меня… Я, чувствуя, что у меня сердце готово выскочить из груди, снова развел теплые полушария ягодиц в стороны и наставил головку члена на узкое и подавшееся мне навстречу отверстие. На этот раз, Ната смогла расслабиться намного больше — сопротивление внутри нее ослабело. Она не могла помогать мне… все-таки, мое присутствие в ее организме доставляло ей боль. Но она не отстранялась, когда я, уже совершенно потеряв над собой контроль, с силой и стремлением погрузиться, как можно дальше, совершал движения, входя в нее почти на всю длину своего члена. Ната сама вся дрожала, то сжимаясь, то полностью расслабляясь подо мной, отчего мне казалось, что и девушка испытывает что-то, подобное тому, что чувствовал я сам. В какой-то момент, пароксизм страсти овладел мною полностью, и я кончил, бессильно опускаясь на ее спину. Мое сердце билось так, что было готово выскочить из груди… Ната опустилась на постель, осторожно высвободилась из-под меня и соскользнула на пол. Через несколько минут она вернулась и принялась вытирать меня мокрым полотенцем.

— Тебе хорошо?

— До дрожи… — меня, действительно, трясло… — Очень! У меня так было всего несколько раз в жизни.

— А разве твоя… Прости, я вмешиваюсь в то, что не должна была бы спрашивать.

— Неважно… — я отвел глаза. — Не всем это нравиться. Мне немножко не повезло.

— Немножко? Я же вижу, что с тобой происходит! Нет, со мной ты испытаешь все! И мне это — нравиться. Мне честно — нравиться… Правда. Я испорченная, все должно быть по иному… Но я тоже так хотела. Хотела, чтобы ты взял меня так. И мне было хорошо… Это и боль, и наслаждение — все сразу.

Она легла мне на плечо.

— Мне стыдно…

— Почему?

— Я заставил тебя…

— Вовсе нет. Не казнись… Ты хотел этого, и я хотела. Я не лгу тебе — мне на самом деле было хорошо. Я не совсем нормальная, наверное, но это так.

Какой-то озноб по всему телу, дрожь… Да, я чувствовала боль, но ее можно было вытерпеть. И восторг, и, даже — оргазм… Он совсем другой, но тоже, был. Но ведь с тобой все стало по другому!

— Ты обманываешь меня…

Ната приподнялась повыше и я оказался в ложбинке между ее грудей.

— Я обижусь, если ты будешь так говорить. Как ты не поймешь — я люблю тебя! Я вся, до кончиков волос, хочу принадлежать тебе! Неужели ты мне не веришь?

— Солнышко мое… верю!

— И не думай, что ты меня заставляешь спать с собой! Я, я хочу тебя, хочу постоянно чувствовать тебя в себе, твои руки, твои губы, твой…

Я закрыл ей рот поцелуем.

… — Тебе понравилось то, что я сделала?

От неожиданности я вздрогнул — я считал, что она уже спит глубоким сном.

Но Ната, не открывая глаз, покоилась у меня на плече и терпеливо ожидала ответа.

— Я думал, ты уснула… Ты о чем?

— О том, мы с тобой сегодня испытали. Тебе понравилось?

Я смутился. Одно дело — брать женщину так, как хочешь, и совсем иное

— говорить с ней об этом после…

— Конечно. Я ведь уже сказал, что очень.

— Я хотела услышать еще раз… Я достаю тебя разговорами, Да? А, настоящая женщина в постели прежде всего должна помнить о другом… О том, что она должна быть на кухне — кухаркой, на приеме — леди, а здесь…

— Ты опять!

— Нет. Это не я — это такая пословица… или высказывание — не помню. Но я считаю ее верной. Не позволяй мне больше говорить — когда мы лежим вместе.

Лучше бери меня — так, как ты хочешь… И не стесняйся говорить мне о своих желаниях — даже самых сокровенных.

— Твой бы опыт… Нет, я не то хотел сказать! Твой бы ум, да многим…

— Я не сержусь. Это единственный плюс, который у меня есть — оттого, что было. А вот твою силу — тоже, не сравнить… Ты заметил, что можешь быть со мной так часто, как тебе хочется? Или, как хочется мне…

— Да. И сам поражаюсь этому. Я раньше не обладал такой… потенцией. Это, наверное, потому что нас тоже задело излучение…

— А в руках появилась такая сила, что ты оказался способен одним ударом проломить башку той зверюге, которая чуть не закусила мной и тобой! Да,

Дар, так и есть. Мы изменились. Но ты — больше, чем я. Я даже не чувствую в себе ничего нового — хотя должна была бы. А вот ты — другое дело. Я не знала мужчин, чтобы в твоем возрасте были столь же неутомимы и ловки. И это, твое внутреннее предугадывание опасности — оно меня порой даже пугает…

— У меня и сейчас нет никаких бицепсов. Правда — я напряг руку. — Вместо прежнего, дряблого мясца, кое-что появилось. А ты не допускаешь, что это просто результат упорного труда? Древним людям тоже приходилось выходить с копьями на пещерных медведей, и никакое излучение или мутация были тогда ни при чем.

— Лучше не надо — про медведя… — Ната непритворно охнула. — Если уж такие жуткие твари получились из обычных крыс — то, что могло статься с теми, кто переродился в лесах?

— Или полях…

— Или морях, да? Последнее еще страшнее — вон какие монстры появились в озере!

Мы оба замолчали, представляя себе ту пугающую неизвестность, которая теперь могла встретить нас при выходе из пределов городских руин. Да, и как мы уже убедились — и в самом городе…

— Расскажи мне, что ни будь…

— Сказку?

— Хотя бы сказку… Если ты считаешь, что я еще в них могу верить.

— Не сумею. Я и своему ребенку их никогда не рассказывал.

— Почему?

— Ну… Во-первых — просто не умею. А во вторых — это, все-таки, прерогатива матерей!

— Это заблуждение, Дар. Я вот всегда предпочитала, чтобы мне сказки рассказывал отец — у него получалось намного интереснее!

— Выходит, он умел это делать лучше — вот и все.

— Он просто больше меня любил…

Она умолкла. По внезапно повлажневшему плечу я догадался, что Ната плачет.

— Наточка… Не надо, родная моя…

— Нет, нет… я уже все! Сама ведь предупреждала — не надо разговаривать…

— Это означает только то, что ты вовсе не такая уж железная, как хочешь казаться.

— Не железная… Ледяная я, Дар. Как сухой лед, который в холодильнике, под верхней полкой, валяется. Возьмешь в руки — не тает, а обжигает. И потом, только грязные разводы на ладони остаются. Вот и я — так же…

— Это все — в прошлом.

— Дар… Она тоскливо вздохнула и молча улеглась мне на грудь. Я гладил ее по спине, по угловатым лопаткам, проводил ладонями по ключицам, спускался ниже — к ягодицам и, не желая дать ей понять, что загораюсь новым желанием, вновь поднимал руки выше… Ната, вначале лежала молча, но, потом, стала даже подмурлыкивать… — настроение вернулось к ней, и я успокоился.

— Так приятно… Ты умеешь делать массаж?

— В общем то — да. Но сейчас — не стану.

— Но, Дар…

— Нет… не проси. Я тебе тогда спать вообще не дам — сама знаешь почему.

Думаешь, мужчина сможет удержаться, когда увидит перед собой такие нежные холмики?

— Ты — сможешь. И ты — можешь, глупый… Я ведь уже говорила — все, что хочешь!

— Нет. Не сегодня. Если я опять так тебя возьму — боюсь, что ты завтра не сумеешь подняться. Все же, это не совсем то, что предусмотрено природой.

— Если это тебе нравится — значит, предусмотрено. Но я, пожалуй, не буду настаивать… И, это все — отговорки! Ты сам потом не сможешь встать — от усталости!

Мы оба рассмеялись. Ната принялась в шутку со мной бороться, и я с удивлением заметил, что в ее, на первый взгляд, худеньких руках, скрывается немалая сила…

— Ты тоже стала сильнее… Хотя, по внешнему виду не заметно!

— Мама беспокоилась, когда я занималась спортом, что буду как штангист — но наш тренер говорил, что это полная чушь.

— Ты занималась спортом?

— Да. А что, непохоже? Я с сомнением вздохнул — но Ната отмела мои вопросы сразу:

— Скаутский отряд — это так, постольку… Меня отдали на акробатику. Папа хотел так — он считал, что я слишком хрупкая, и не смогу за себя постоять… как предвидел.

— И сколько ты занималась?

— Пять лет. Никаких особых результатов не было — я и не стремилась. Просто нравилось кувыркаться, лазить по канатам, прыгать.

— А сколько тебе было?

— Он привел меня в секцию в шесть лет. А еще — плавание. Так что плавать я научилась — если бы мы перевернулись на озере, то я смогла бы тебя вытащить!

— Спасибо.

Я подумал, что попади мы в воду ее озера — та, невидимая бестия, которая там водилась, вряд ли позволила нам добраться до берега вплавь…

— А я сам научился. Меня никуда не отдавали…

— Ты в семье был один?

— Нет. Четверо. Я — самый младший. Что ты улыбаешься?

— Не могу! — Ната задыхалась, зажимая себе рот рукой. — Самый младший!

Только подумать — самому за сорок — а младший!

Я вначале не понял, а потом тоже расхохотался — хотя, в сущности, причина для этого была самая, что ни есть, пустая…

— Ладно, давай спать. А то так и проболтаем всю ночь. Вон Угар — сопит так, что полог трясется.

— Он такой большой… Как ты думаешь, если бы он тогда был с нами, то смог бы справиться с Бурокрысом?

— Лучше не пробовать. Мне кажется, что возможностей увидеть его в бою у нас будет еще предостаточно…

Я свернулся, давая понять, что не намерен больше разговаривать.

— Ты спать?

— Да… Спи, девочка моя… А то я тебе сам спать не дам. Спи!

Она удобно устроилась на моем плече и сделала вид, что засыпает. А мне уже не спалось… Нежность и признательность, к милой девочке, наполняла мое сердце, заставив позабыть на время обо всех ужасах, какие могли еще встретиться нам в будущем… Это было невозможно — я сжимал в своих руках девушку, которую никогда бы не узнал — в прошлом. Жуткая катастрофа в какие-то часы перевернувшая все, что мы привыкли считать своим миром, забрала у меня все и всех… и дала взамен ее. Но это была очень большая плата… Я вздохнул, сжав непроизвольно пальцы на талии Наты.

— Что с тобой, милый? Ты чем-то расстроен?

Он нее не могло укрыться, наверное, ничего…

— Немного… Спи, котенок мой.

Ната стала гладить меня по груди ладошкой…

— Что-то плохо, да? Это женщины…

— Женщины?

— Ну да. О чем бы ты мог еще подумать? Не о мужчинах, я думаю!

Я усмехнулся. Ната приняла это как подтверждение своим словам.

— Ты о ком-то думаешь? Мне кажется, ты очень влюбчив, Дар.

— А разве, можно по другому? Нужно, хотя бы чуточку влюбляться, чтобы женщина не чувствовала себя только как средство для удовлетворения. Но я уже не такой увлекающийся, каким был когда-то…

— И это тоже женщины… А я… Что для тебя я?

Она внезапно прижалась ко мне и горячо зашептала:

— Верь мне! Хоть немножко… Я не лицемерка. Я могу быть разной — мне пришлось быть разной… И все же — мне нет причин тебе лгать! Ты не веришь…

— Что ты!

— Нет, нет! Прости меня, я все время говорю какие-то глупости…

Ната взобралась на меня и стала нежно покусывать мое ухо своими крепкими зубками…

— Я ненасытная волчица… А у тебя сердце стучит!

— ?

— Ну, не так, когда ты спокоен…

— Да?

Даже в темноте было заметно, что она смутилась. Ната опустилась на меня своим телом, пряча от меня глаза. Ее груди мягко прижались к моей коже, и меня сразу бросило в жар. Я свел руки на ее спине и прижался к ее ищущим губам своими.

— Ты так и не уснешь, да?

— Я хочу быть этой ночью твоей… Вся!

— С ума сойти… Только лежи смирно… а то я за себя не отвечаю!

— Дар… Если ты хочешь, я… — она старалась не смотреть мне в глаза. — Ты можешь сделать все, что пожелаешь.

— Ты и так отдала мне всю себя, солнышко…

— Нет, еще не всю… Я… Мне трудно даже сказать тебе об этом… А сам ты не заикнешься, я знаю. Возьми меня по иному… В рот.

Она сразу же сжалась, словно ожидая удара. Я почувствовал сухость в горле… Прошлое девушки мгновенно зазвучало у меня в ушах. Ни словом, ни намеком я старался не показывать ей, что запомнил ее мрачную исповедь слово в слово, даже сейчас ненавидя тех подонков, которые чуть было ее не погубили. Но эта просьба… Какие бы желания не обуревали меня, но я не мог сам предложить ей то, что она, запинаясь, произнесла сама…

— Ты не хочешь? Считаешь меня сучкой… Я все испортила…

— Ната… Я, не… — я судорожно искал нужные слова. — Если честно… да, я хочу. Конечно… Но не знаю, как ты… ну, понимаешь меня, это вряд ли… понравится тебе самой…

— Глупый… — она улыбнулась краешками губ. — Старый и глупый. Дожил до таких лет… Понравится. В любимом человеке тебе все понравится!

— Но…

— Это ведь были твои слова?

— Мои…

— Ты мне говорил, что мы не сможем лгать друг перед другом? Ты. А теперь ты пытаешься сделать вид, что твоя порядочность не дает тебе права делать со мной того, чего ты хочешь! Дар, я ведь не слепая, я все понимаю… Ты можешь и имеешь право делать со мной все! Все, что ты захочешь — все! И я знаю, что ты этого хочешь…

— Ната…

Она ласково прикрыла мне рот ладошкой и, целуя меня в ухо, добавила:

— Молчи… Пусть я испорченная и похотливая дрянь. Но, я — твоя дрянь… И я все равно не успокоюсь, пока не отдам тебе всю себя! Всю! Раз ты можешь это делать для меня — и делаешь — то почему противно должно быть мне, когда я хочу дать то же самое тебе?

Ната потихоньку стянула с нас одеяло и прильнула губами к моей груди. Еще ни разу до сегодняшней ночи я не получал от нее таких ласк — с ее стороны все ограничивалось поцелуями губ или лица. Как-то, всегда, инициатива была больше с моей стороны, и это я перебирал губами ее соски во рту, покрывал ее поцелуями от губ до лобка, вдыхая аромат бархатистой и нежной кожи. А ласки ее лона… Ната принимала это, дрожа от возбуждения, и ее состояние так распаляло меня самого, что очень скоро мы переходили к полному слиянию, в котором ее ответных ласк просто не требовалось. Но сейчас все было по-другому…

Она приподнялась, долго и бережно водя пальцами по моей груди, животу, потом медленно провела ими по внутренней поверхности бедер и прикоснулась к набухшему члену, едва не вызвав семяизвержения.

— Ты очень возбужден… А говоришь — остался прежним. Столько раз за одну ночь — ни у кого бы сил не хватило!

Она опять поцеловала мое ухо и скользнула вниз, к ногам. Ната подсунула одну руку под мои ягодицы, а другой бережно взяла член возле основания, сомкнув на нем пальцы. Некоторое время она просто водила головкой по всему своему лицу, прикасаясь ею то глаз, то щек. Все чаще и чаще она стала водить ею по своим влажным, жарким губам, и у меня начало мутиться в голове. Я чувствовал, что больше не могу сдерживаться — одних ее прикосновений мне было чем достаточно, чтобы кончить… Она не стала задерживаться, видя мое перенапряжение и, несколько раз ухватив член обеими ладонями, совершила быстрые движения по нему вверх и вниз. Я излился мгновенно, залив ей руки и себя самого. Меня охватило блаженное состояние от расслабления, отступила напряжение в пояснице, обычно сопутствующее этому акту… и, где-то в глубине, червоточинкой мелькнула мысль — все произошло не совсем так, как должно было быть. Тем не менее, слегка успокоившись, я привлек Нату к себе и долгим, затяжным поцелуем сковал ей губы.

— Тебе хорошо?

— Да. Спасибо, милая моя…

Она медленно покачала головой:

— Хочешь, я расскажу тебе, о чем ты думаешь?

— О тебе. Но, если хочешь — расскажи!

Она лукаво улыбнулась:

— Ты думаешь о том, что твоя девочка обвела тебя, как мальчишку, так?

— Не понял…

— Не притворяйся. Все ты понял. Но, по-другому, просто бы не получилось — ты совсем не мог себя контролировать. И я не хотела тебя сдерживать… И знаешь, почему? — она, тихо смеясь, снова меня поцеловала. — Потому что теперь ты получишь то, что я обещала! А говорю я тебе это затем, чтобы ты быстрее пришел в себя — зная, что тебя ожидает!

— Натка! Солнышко!

— Да, да! Вот такая у тебя испорченная девчонка в постели! Пока не сделаю этого — не вздумай даже глаз сомкнуть! Спать я тебе не дам!

Я просто прижал ее к себе. Состояние недавнего умиротворения, словно по мановению волшебства, начало сменяться предчувствием нового блаженства… Ната вывернулась из под меня и уселась мне на живот, ее груди нависли над моими губами, чем я не преминул воспользоваться. Ната часто и прерывисто задышала, отдавшись моим ласкам. Она подставляла мне то одну грудь, то другую, иногда прерывая это занятие поцелуями. Постепенно и я и она снова пришли в раж, и я опять ощутил в себе силы. Ната спустилась с меня на пол, встав на колени. Я присел было перед ней, на край постели, сжимая ее лицо в своих ладонях, но она опять заставила меня откинуться на спину. Я прикрыл глаза, ожидая ее, не заставивших себя ждать, ласк. Ната вновь проделала с членом ту прелюдию, которая прошлый раз привела меня в исступление, но теперь я уже мог сдерживаться, ожидая большего. Она нежно прикоснулась к головке губами, потом еще и еще раз, и постепенно, по миллиметру, не прекращая трогать его язычком, слегка взяла его в себя.

Потом отпустила и повторила все вновь. Так продолжалось некоторое время, и с каждым разом, она все глубже втягивала его в себя. Не позволив мне взорваться, она освободила член и начала обдувать его своим дыханием, давая мне возможность успокоиться. Добившись нужного результата, она слегка изменила свои действия — теперь Ната, не забирая член ртом, только облизывала языком уздечку, иногда отвлекаясь на то, чтобы очень и очень бережно, попеременно, заглотнуть яички. У меня все плыло перед глазами…

Было такое ощущение, словно уже все закончилось — и мгновенно начиналось заново! Ната опять стала целовать головку члена, вбирая его в себя. Она положила свои ладони мне на бедра, ничем не ограничивая мои непроизвольные устремления погрузиться в нее как можно глубже. В какой-то момент мне показалось, что от моих порывов она может задохнуться, и я отпрянул назад.

Но Ната, прижавшись к моим ногам, опять взяла инициативу в свои руки. Она все чаще и все глубже насаживала себя, почти дотрагиваясь губами до корня моего отростка, так, что я чувствовал, как касаюсь головкой стенок ее горла. Это было неописуемо! Сдерживаться больше не было сил — я застонал…

Ната на мгновение оторвалась от меня и тихо произнесла:

— Ну что ты, родной мой… Не мучай себя… Кончай, не бойся… Я хочу этого… хочу тебя всего. Полностью…

Она вновь приняла мой член, и через несколько секунд у меня все поплыло перед глазами… Я извергся в нее, как мне казалось, нескончаемым могучим потоком бурлящей лавы… При каждом движении ее узкое горло так плотно обхватывало ствол члена, так нежны и настойчивы были эти касания — мне в затуманенном разуме чудилось что я весь таю и вхожу в нее и растворяясь там. Наверное, я кричал от блаженства… Ната ни на секунду не отрывалась от меня, и я потерял способность что-либо соображать… Она жадно целовала мой член, собирая капли моей силы и промокнув все салфеткой, выгибаясь и мурлыча как кошка, прилегла рядом, подложив под голову мою руку.

Мы не произносили больше ни слова. По ее счастливой, умиротворенной улыбке, по чуть дрожащим перебирающим мои волосы пальцам, по наступившей у нее истоме, я догадался, что доставленное мне блаженство, она разделила вместе со мной… И, возможно, оно было не меньшим, чем если бы я брал ее обычным способом. Или, сам, лаская ее лоно… Это открытие еще больше наполнило меня нежностью к лежавшей возле меня девушке. Я осыпал ее поцелуями, что-то шептал бессвязно и повторяясь бессчетное количество раз.

Ната, видя до чего меня довела, сама с подозрительно заблестевшими глазами, уткнулась лицом в мою шею.

— Я так боялась…

— Все было прекрасно!

— Боялась, что не получится… Что я в последний миг вспомню тех…

— Не надо! — я закрыл ей рот, сразу прижав к себе. — Все было просто прекрасно! Так хорошо мне не было никогда! Спасибо тебе, солнышко!

По ее вздрагивающим плечам, я догадался, что она плачет, приглушенно всхлипывая и роняя слезы мне на лицо. Спазмы скрутили меня самого, и, еле удерживаясь от проявления такой же слабости, я с силой прикусил себе губы, так прижав к себе девушку, что она вскрикнула от боли.

— Ната! Наточка! Не надо, родная моя! Не надо, хорошая! Забудь об этом, навсегда забудь! Нет ничего между нами! Только ты имеешь для меня значение, а больше я ничего не хочу знать! Есть только мы с тобой, ты и я!

И я… Я люблю тебя! Люблю!

Я усыпал ее поцелуями, снимая губами, соленые капли с ресниц, гладил по вьющимся волосам, проводил ладонью по узким лопаткам… Ната затихла, доверчиво прижавшись ко мне, как ребенок прижимается к матери… Я уже подумал, что она, наконец-то, уснула, но девушка неожиданно тихо произнесла:

— Вымотала я тебя сегодня… Но мне хотелось, чтобы ты взял меня всюду.

Чтобы стать твоей полностью… Ты не сердишься?

— О такой женщине… девушке можно только мечтать. И я благодарен небу за то, что оно дало мне тебя!

— Я того не стою… Ты так все воспринял… Неужели ты не испытывал такого раньше?

— Почти нет. Вернее — точно, что нет. Не стоит даже вспоминать. Мне никто этого не давал.

— Даже?.. — она запнулась. — Значит, я смогла все сделать правильно… Вот ты и убедился в том, кто я есть.

— Наточка…

— Молчи, хороший мой, молчи… Я с ума по тебе схожу — так ты меня приручил! Так мало было у меня хорошего в прошлом, такая дикая безысходность… А потом еще и этот кошмар, машина с трупами и мешками… Я бы сдохла там, на острове, так и не узнав, что счастье было так близко! И мне больно, очень больно…

У меня хлынули слезы из глаз. Меня самого начало трясти, и я, отпустив ее, сжал кулаки до хруста, стараясь не выпустить рвущийся наружу крик…

Ната, увидев что натворила, быстро прижалась ко мне, целуя мои глаза…

— Прости меня! За все обиды, какие я тебе нанесла! За твои слезы! Ничего больше не хочу я от жизни, только бы ты всегда был со мной…

Больше она ничего не произнесла — только так и осталась лежать на моей груди, как на самом безопасном месте, во всей вселенной…

— Дар! Дар!

Ната вбежала в подвал и кинулась ко мне. Я все еще нежился в постели, совершенно не желая вставать, после почти бессонной ночи…

— Что случилось?

— Весна! Весна началась!

Я недоуменно посмотрел на девушку.

— Весна? Но так она уже недели четыре тому назад началась, если не раньше…

— Это — по твоему календарю, на стенке нарисованному! А настоящая — сегодня! Да вставай же, соня! Выйди на улицу — там так тепло, что загорать можно! А ты все лежишь…

Я ухмыльнулся.

— Ну, кое-кто, мог бы и не упрекать… Не ты ли мне всю ночь спать не давала?

— Это ты мне спать не давал! — возмущенно парировала Ната. — А еще прикидываешься, невинной овечкой! А ну вставай, лежебока несчастный!

Она сдернула с меня одеяло, и я, в чем мать родила, оказался на постели…

Ната прыснула со смеха, но, совладав с собой, уже серьезно повторила:

— Вставай. Там, на самом деле, что-то происходит. Не то, что было раньше.

И Угар уже там носится по холмам, как угорелый, нос повсюду сует…

— Да он давно уже все поблизости по сто раз вынюхал… Ладно, ладно! Встаю.

Ната не преувеличивала. Едва я вышел из лаза, как сразу почувствовал на лице очень теплое дуновение легкого, по настоящему весеннего, ветерка.

Словно дождавшись, именно этого утра, повсюду из земли и пепла, стали пробиваться ростки растений — столь же удивительных, как и те, которые мы видели в степи. Да и сам ветерок приносил с собой пряные запахи, явно зародившиеся далеко отсюда — это были запахи далеких трав, которые росли возле высоких и неприступных скал. Но продолжалось это все недолго — уже к вечеру погода переменилась и на смену теплу вернулся холод — возможно, последний, которым зима пыталась вернуть утраченные позиции.

Ната, огорченно взирающая на все эти метаморфозы, в сердцах произнесла:

— Дар, ну что это такое? Я не успела даже толком обрадоваться — и все по новой… Что, так теперь всегда будет?

— А кто его знает… — довольно равнодушно отозвался я, возясь с задубевшей сеткой, которую мы забыли вытащить после неудачной попытки наловить рыбу в одном из водоемов. — Ты не нервничай… Все образуется.

— А я не хочу! — с вызовом воскликнула она. — Не хочу, и все! Мне эта нескончаемая зима уже порядком надоела!

— Кончиться… — я без особого энтузиазма попытался ее успокоить. — Не вечная она. Да и грех жаловаться — настоящих морозов мы с тобой и не видели. Так, не больше десяти градусов, по-моему… Ни снега, ни льда — это ли зима?

— Дар, ну я серьезно… Вдруг, она навсегда? И тогда — ни растений, ни цветов, ни травы — чем тогда станут питаться животные в степи и возле реки?

— А я то думал, ты о букетах мечтаешь… Прогноз неутешительный… — я поднялся и отбросил сеть в сторону, она мне уже надоела. — Но, не совсем верный. По сути дела — это и не зима вовсе. Скорее — очень длинная осень.

Затянувшаяся, да… Но — осень. Ната, растения и так уже есть — если помнишь, мы сквозь них довольно долго продирались. И трава — тоже. А цветы

— еще просто не время. Появятся…

— А если нет?

— Тогда — будут сугробы и метели. И мы с тобой замерзнем.

Она хмыкнула:

— Ну да, так я и поверила. Нет, я то, конечно, может и замерзну… А вот ты

— вряд ли!

— Не подлизывайся…

Ната повалила меня на спину.

— Сдаешься?

— Сразу и бесповоротно. С девушкой, которая, запросто валит с ног такого здорового мужика, как я, даже и спорить опасно.

— А ты все не верил, что я сильная…

А Ната, на самом деле, не была слабой. Если ее физическая сила и не могла равняться с моей, то, своим духом она могла бы поспорить со многими… Не сразу и не все, она рассказала мне о своих первых днях после катастрофы. И не потому, что не хотела — Ната просто не помнила подробностей так, как запомнил их я. Она ехала в автобусе, возвращаясь с учебы — ее покровитель, специально заставил девушку, заниматься хоть чем ни будь, чтобы отвлечь от постоянных мыслей о недавнем прошлом. И, хоть ей уже приходилось видеть, как льется кровь — но такое она не могла представить и в самом жутком кошмаре… Автобус накренился и упал набок. Все пассажиры, которые в нем были, с криками и стонами повалились друг на друга, сразу начался пожар, бились стекла… Ната успела заметить и свечение, и то, как их подбросило ввысь, а потом, чей-то ботинок ударил ее по голове, и она потеряла сознание.

Она очнулась в темноте, где единственным освещением были клубы дыма и многочисленные огни пожарищ. Выбравшись из ямы, она набрела на автобус, почти полностью сгоревший, где кроме нее находились только трупы — многие, с выжженными глазницами. Сломанные ноги, руки, свернутые шеи… ее стошнило прямо на чье-то лицо, и она опять провалилась в забытье, упав прямо на трупы. На следующий раз, Ната уже нашла в себе силы выбраться из автомашины — та была погружена наполовину в воду, что, собственно, и не позволило огню добраться до нее самой. Повсюду был ужас… И, среди этого хаоса напуганная до безумия, со сломанными ребрами, изрезанная осколками стекла и железа девушка-подросток, которой судьба приготовила новый виток испытаний…

Она не знала, почему осталась жива, хотя все, кого она видела вокруг, были мертвы. Под ногами были зияющие трещины, повсюду горы битого камня и кирпича, глыбы бетона и вспученной земли. А еще — небывалой черноты небо, на котором не просвечивало ровным счетом ничего… Девушка пару раз встречала людей — таких же обессиленных и жалких, как и она сама. Один пытался ее расспросить о случившемся, но, не сумев получить внятного ответа — Что она могла сказать? — Едва не убил ее в приступе сумасшествия.

После этого она стала избегать таких встреч, а после, уже и не заметила, как их не стало совсем. Ната не помнила, что она ела, где бродила и ночевала — это было словно стерто из ее памяти. Сумбурно, тенями, наплывали какие-то воспоминания, но в них уже не фигурировало ничьих лиц.

Наткнувшись на автомашину, в которой лежали мешки, она решила остаться там и дожидаться помощи. Помощь не пришла — ни на второй день, ни на третий.

Ни, даже, через месяц… Тем временем, неизвестно откуда появившаяся вода затопила все вокруг, перекрыла ей доступ к внешнему миру. Случайное наблюдение за небом дало ей возможность вовремя увидеть странных и страшных птиц — Больших воронов. Ната успела спрятаться от них среди руин

— вся ее жизнь превратилась в сплошную игру, где ставкой стала она сама.

Не раз и не два, летающие монстры пытались подстеречь девушку, но всякий раз она успевала ускользнуть о них, затаившись среди множества разрушенных стен и крыш. А когда она впервые увидела ящера, выползшего на берег и упорно пытающегося настичь ее по следам — подумала, что сошла с ума… Вороны и ящер сожрали всех мертвецов, которых сумели достать из-под обломков. Видя их жуткое пиршество, Ната едва не лишалась чувств… Довершило все, появление человекоподобных нелюдей на противоположном берегу. После этого, она решила ни в коем случае не устраивать на холмах костров, которые могли выдать ее присутствия, ни вообще, каких либо действий выказывающих своего пребывания на этом острове.

Она не понимала происходящего. Так же, как не понимал его и я. Но, если мне, выпало скитаться среди развалин, пока сумасшествие едва не превратило меня в зверя, то с ней ничего подобного не случилось. Ната ни разу не ощущала того, что испытал я. Лишенная надежды и связи с людьми, лишенная всего — она продолжала жить, хотя каждый день, навязчивая мысль о смерти, почти завладевала ею… Кто знает, сколько она смогла бы еще продержаться — не появись я, в облике первобытного дикаря, перед ее глазами.

— О чем ты думаешь, родной?

— О тебе, солнышко…

— Нет… — она засмеялась. — Какое я солнышко? У меня волосы темные, почти черные. Не то что, твои…

— Ну так и я — не рыжий.

— Ты светлый… Свинцовый!

Она расхохоталась и обняла меня.

— Никак не привыкну к твоим волосам… Все время кажется, что они крашенные.

— Я и сам с трудом привык. Зато — густые и здоровые. Мне не мешают.

— Сегодня можно не топить… — Ната посмотрела на очаг.

Я уже приспособился к ее манере, неожиданно перескакивать на иные темы, и не удивился.

— Не надо. Жарко.

… Мы обсуждали маршрут, по которому собирались пойти в поход. Ната загибала пальцы.

— Вариант первый. Основной. Мы идем вдоль берегов бывшей реки на юг, до того места, где был речной порт. Потом, если сумеем найти там для себя и

Угара еду, отправимся дальше — пока не дойдем до того места, где сможем найти проход в скалах. Если там все осталось по-прежнему — сами, или с помощью собаки, мы сможем кого ни будь найти…

— И съесть! — я сделал страшные глаза. Ната строго посмотрела на меня.

— И съесть. Почему бы нет? Но вот, дальше…

— Дальше, мы и пойдем — дальше! — я продолжил за нее. — И будем идти до тех пор, пока не убедимся, что дальнейшая дорога бессмысленна. Или, что там нет дичи, на которую мы сможем охотиться. Мы с тобой хорошие ходоки,

Ната, и теперь сможем пройти это расстояние гораздо быстрее, чем тогда.

— Хорошо, — она кивнула. — Другие варианты рассматриваться не будут?

— А какие? В провал, мне что-то не хочется… На Восток? Там болото… Вряд ли оно высохло за это время, скорее — наоборот. В желтые земли? Одной встречи с дикими собаками мне хватило, что бы ни желать повторения.

Переправа через реку исключается. Вот и остается — только на юго-запад.

— Угара не спрашиваем?

Ната смеющимися глазами смотрела на меня, и я не смог сдержать улыбки.

— Перебьется. Он пока еще лишен права голоса. По крайней мере, в прямом смысле этого слова.

Я отошел к очагу. Все вещи были уже давно уложены, запасная одежда и обувь находилась в заплечных мешках — Ната их перешила, подогнав так, что носить их стало намного удобнее. Был отобран и приготовлен запас продуктов, которого могло хватить на три недели — вес немалый, но, к сожалению, необходимый. Мы брали еду с расчетом на собаку — надеяться только на охоту не следовало. Кроме этого, у каждого еще имелось оружие — памятуя наши столкновения, вовсе не лишняя необходимость. Я изготовил для Наты новое копье, увеличил запас дротиков и набил колчан стрелами. Вооружение девушки завершал нож и мой маленький топорик. Свое копье, лук, и топор я приготовил так, чтобы все это нести на спине. Все было смазано, наточено и надежно привязано. В мешках хранились самые необходимые для дальнего путешествия вещи — вроде ниток, иголок, лекарств, рыболовных лесок с крючками, веревок… И у меня и у Наты имелись накидки от дождя, которые должны были заменить нам палатку. Мы надеялись на то, что наступившее тепло сохранится на все время похода. Нести еще и зимние вещи — это увеличивать и без того большой вес нашего снаряжения.

Пламя очага потихоньку угасало… Так надолго ни я, ни Ната еще ни разу не уходили. Что нас могло ожидать там, за скалами? И сможем ли мы найти в них проход? Я присел на шкуру, задумавшись о предстоящем путешествии…

— Дар… — Ната прервала мои размышления. — Давно хотела у тебя спросить.

Откуда этот клинок?

Она с нескрываемым интересом разглядывала меч, лежавший у нее на коленях.

Я вздрогнул — лезвие нисколько не притупилось за время моего пользования…

— Осторожнее! Не порежься!

Ната спокойно вертела его в руках.

— Ты не ответил…

— Я нашел его. На той стороне — я рассказывал тебе об этом. Мы тогда, чуть было не попались, в первый раз, крысиной стае…

— А я думала, что он у тебя был всегда. Значит, ты не умеешь им пользоваться?

Я смущенно развел руки в стороны.

— Увы… Как-то, не приходилось. Не было случая, знаешь ли… А что, ты и это умеешь?

— Нет, — Ната погладила рукоять. — Не умею. Из настоящего оружия, я в руках только пистолет держала… случайно. Но у меня его отобрали, на мое счастье.

Я промолчал. В прошлом Наты хранились такие тайны, которых я не хотел касаться, пока она сама не захочет их вынести на свет…

— У меня был альбом с иллюстрациями. Все, про холодное оружие, начиная с мечей времен бронзового века и до наших дней. А память у меня фотографическая… Так вот, он не принадлежит ни к одному периоду, хотя взял в себя очень много от клинков средневековья… Но есть какие-то странности, и я пока не поняла, какие именно.

— Будь осторожна. Он очень остр…

— Да, я вижу. Если бы это, было реальностью — он мог принадлежать, какому ни будь воину, из легенд, типа фэнтэзи… Он настоящий — не бутафория.

— Я тоже так думал.

— Но таких никто и никогда не делал — ни в одном из государств. В рукояти прослеживается влияние востока… Сам клинок — явно европейский стиль.

Узоры и изображения льва — вовсе, ни к чему не вяжутся. Он предназначен для ближнего боя, удобен в рукопашной, когда много врагов и мало места… И очень крепкая и гибкая сталь — такую могли бы отлить в Японии, где было налажено производство самурайских мечей.

— Ты еще скажи, что это — оружие ниндзя.

— Не смейся, Дар. Эти киллеры средневековья прекрасно владели мечами… И кто знает — не являлся ли владелец этого клинка таким же мастером, использующим его для выполнения некоторых заказов… Понимаешь?

Я кивнул.

— Там нет ничего, что могло бы указать на изготовителя или самого заказчика.

— Я заметила.

Она взялась за рукоять обеими руками и, направив его вниз, с легкостью вбила меч в бетон, на глубину примерно четырех сантиметров.

— Потрясающе… если бы ты умел им пользоваться по настоящему — то чудовище было бы разрублено с одного удара!

— Это вряд ли. Да и не было тогда у меня меча. Давай, уберем его обратно в ножны — меня пугает, как спокойно ты его держишь в руках.

— А я видела, один раз, как одним таким клинком насмерть перепугали всю нашу «крышу»…

Мы поднялись рано. Азарт предстоящего путешествия захватил нас с головой, и мы не смогли дождаться рассвета, чтобы тронуться в путь. Впереди весело трусил Угар — он прекрасно понимал, что мы вышли не на обычную прогулку!

Мы дошли до оврага, преградившего мне когда-то дорогу, спустились по нему южнее, повернули на запад — с каждым часом уходя от подвала, служившего нам домом, все дальше и дальше. Дорога стала намного легче и проходимей.

Многие трещины в земле сомкнулись, а какие-то просто занесло, и по ним можно было идти, без опасения провалиться в бездну. Угар поймал небольшого зверька — они стали опять попадаться, как только мы отошли от нашего холма на день пути. Пес стиснул его своими мощными челюстями — этого хватило, чтобы тот, издав жалобный писк, бездыханно повис в его пасти. Он нимало не походил на тех, кого Угар так старательно истреблял в изученной нами части города — этот был намного меньше. Мы с Натой не были сильны в зоологии и не могли разгадать, прообраз какого животного послужил для создания зверька. Более всего он был похож на куницу, но откуда могли появиться в развалинах куницы? Ну и, разумеется, у него, как и у Угара, имелись такие же лапы, отлично приспособленные для лазания по камням, и бегу по влажной, запутанной травами, земле.

К исходу третьего дня мы вышли к берегам реки. Еще на подходе нами был услышан неясный шум, а когда мы поднялись на сам откос, то замерли в изумлении — это оказался гул от набегающих на берег волн!

Вместо почти превратившегося в болота дна на всем протяжении покрытого остовами затонувших кораблей, большими валунами и множеством полусгнивших и ободранных деревьев, перед нашими глазами несла свои воды могучая река, достигшая почти тех же размеров, что и та, которая была здесь до катастрофы. Мы пораженно смотрели с высокого берега на волны, с которых ветер срывал пенные шапки, не веря своим глазам…

Было еще одно изменение — эти волны неслись вдаль намного быстрее, чем прежняя река. Пропали и желто-коричневые пятна стоячих луж, омуты и затоны

— цвет воды оказался сверкающе-синий, насыщенный до такой степени, что казался таковым даже вблизи.

Ната зачерпнула ладонью воду и поднесла к глазам. Даже в ладонях, она казалась небесного оттенка, придавая коже девушки мертвенно-бледный цвет.

— Синяя река! — выдохнула она. — Совершенно синяя…

— Да, — я согласился с ней. — Такого я еще не видел. Как красиво… Столько воды — откуда?

— Может быть, ледник в горах? — предложила Ната. — Потеплело, и он стал стремительно таять?

Это было не лишено смысла. При столь резком изменении температуры, какое наблюдалось последние дни… но, чтобы вот так, сразу наполнить водами всю реку? Вот к чему привело наше долгое отсутствие на этой стороне города — мы даже не знали, насколько тут все поменялось.

Я приложил ладонь к глазам, стараясь рассмотреть противоположный берег. Он очень хорошо был виден раньше — пока вода в реке была лишь местами и не имела столь стремительного движения. Теперь же все сливалось в мерцании отсвечивающих волн, глаза рябило, и я перестал смотреть.

— Теперь туда не попасть…

— И не надо. Ты соскучился по крысам? — Ната пожала плечами. — Здесь хватает простора. Кроме того, мы ведь собирались не на ту сторону!

— Крысы могут оказаться повсюду… Эти твари вездесущи. Если они не попадались до сих пор — это еще не значит, что их нет совсем. Просто, они умело скрываются… — как крысы. А вот, люди…

— Ты все еще сомневаешься? Но ведь ты искал их там!

— Это вряд ли можно назвать поисками. Всего два раза, и оба были сопряжены скорее с бегством, чем с настоящей разведкой. А ты сама знаешь, что остаться незамеченным на таких больших пространствах, вполне возможно…

Ната вытерла ладони.

— Собираешься переплыть реку?

— Нет. Такое течение не пропустит любого пловца. Сооружать лодку — очень долго и сложно. Но, даже если бы у нас и имелось подходящее средство, я бы не стал пытаться этого делать. В этой воде могут оказаться такие создания, которым не составит труда перевернуть и лодку, и плот, и нас вместе с ним.

Да и посредине реки я вижу какие-то завихрения… водовороты, по-моему. И их не так уж мало. Нет, Ната, переправляться мы не станем.

— Вот и хорошо, — заметила девушка. — Мы ведь шли на юг? Вот и продолжим наше путешествие, как намечали.

Мое предчувствие, что жизнь возле берегов реки будет намного богаче, оправдалась полностью. С нескрываемым удивлением и настороженностью мы наблюдали за выросшими за время нашего отсутствия травами и кустами — они вытянулись на высоту до трех метров. И трава, вовсе не похожая на прежнюю, немногим уступала самим кустарникам. Цвет ее менялся от темно-зеленого до коричневого, кое-где попадались вкрапления даже желтого — словно разноцветный ковер… Всюду мельтешили жужжащие и копошащиеся создания, в которых мы без труда опознали насекомых. Но каких! Каждое из них, превосходило своих прародителей более чем в десять, а то и двадцать раз!

Укус какого ни будь жука, мог оказаться опаснее, чем резцы крысы… Из-за, возможно, находившегося на них яда — это нельзя было скидывать со счетов.

Угар попытался погнаться за каким-то, но быстро вернулся — они стремительно исчезали среди зарослей и трав, вновь появляясь после нашего ухода. То я, то Ната, вскидывали головы вверх — при таком обилии жизни, казалось, что все это не может появиться само по себе, без живительного участия солнца… И у нас обоих было предчувствие, что оно уже совсем рядом, близко — за тонкой пеленой белесых облаков. Мы оставались в рубашках с длинными рукавами — я настоял на том, чтобы их не заворачивать, несмотря на тепло. На многих кустарниках имелись колючки, и ткань хоть как-то помогала не изрезать кожу в кровь.

Я снял с наконечника копья чехол. Мы вступали в местность, где в любой момент могли встретить животных или зверей, встреча с которыми могла закончиться не только расхождением в разные стороны… Ната тоже поправила дротики за спиной — она так и предпочитала этот вид оружия луку и стрелам.

Свое копье она подготовила раньше меня.

— Угар пока спокоен… Пошли.

Всего за один день мы добрались до излучины, где река делала крутой поворот на запад. Примерно, где-то здесь, я перешел русло и попал на ту сторону, где столкнулся с большой черной собакой — матерью нашего пса.

Угар ничем не высказывал того, что он узнает эту местность. Он по-прежнему стремился отбегать от нас в стороны и пытался ловить порхающую и ползающую живность, всякий раз исчезающую у него из-под лап. Приходилось его строго окликать и принуждать идти рядом. Мы удовлетворенно переглядывались — это внушало надежду на то, что нам не придется беспокоиться о его пропитании.

Среди такого обилия не могло не встретиться животное годное в пищу. После охоты на овцебыка и я, и Ната были уверены в своих силах… Мокасины из шкуры бурокрыса — Ната, все же притащила какую-то ее часть домой — были лишним тому подтверждением. И сейчас, я не боялся увидеть среди травы даже его, хотя вовсе не желал такого столкновения. Смерть множества крыс от моих стрел, убитый ворон, проломленная голова собаки и, наконец, самое грозное создание — Бурокрыс — все это наполнило меня уверенностью и сознанием собственной мощи. А кроме того, со мной была Ната, вооруженная почти так же, как и я, и Угар — его клыки и когти способны были запугать любую крысу на нашей дороге… Такое же чувство было и у Наты. За короткое время она превратилась в отважную искательницу приключений, способную встать рядом со мной, отражая любую опасность. Я невольно залюбовался ею -

Ната шла впереди меня, ступая, почти бесшумно, легко преодолевая попадающиеся по дороге преграды. Наверное, мы очень живописно смотрелись здесь, среди разломов и взгорок, возле берегов изменившейся реки, на такой необычной траве… У обоих торчали за головами луки в колчанах, за поясами

— ножи. И, никого вокруг, на многие километры пути…

Хоть мы и стремились к югу, желая поскорее добраться до линии скал, но, следуя намеченному ранее плану, решили на этот раз пройти вдоль всего берега, не срезая угол. Здесь уже не было видно ни далеких холмов, ни вершин гор, но стали попадаться луга, на которых мы увидели следы появления жвачных животных, возможно, тех же овцебыков.

Ужин нам обеспечила Ната. Я не успел даже среагировать, как она, молниеносно выхватив дротик, бросила его уверенной рукой в кусты.

Послышался вскрик, очень похожий на крик ребенка. Угар кинулся в заросли.

Через минуту он выволок оттуда Крола — такого же, какого она подстрелила на берегах озера Гейзера. Только этот был крупнее.

— Заяц?

— Нет. Скорее, именно — Крол. Большой Крол.

Так, мы уже навсегда, закрепили за этим зверьком его наименование. После того, как у нас появилось мясо, мы устроили привал. Угар, порывающийся вонзить клыки в добычу, был прикован строгим окриком возле меня, и это псу совершенно не нравилось. Он всей грудью вдыхал запах свободы — как, смеясь, заметила Ната. Она снимала с Крола шкурку, а я наблюдал за ее работой, не вмешиваясь в процесс. На мне была охрана стоянки, и я успел заметить мелькнувшие в траве тени, прежде чем они укрылись от наших глаз.

И я, и Ната одновременно сорвали с плеч луки… Визг, всхлипы — Угар, сорвавшись с места, ринулся вперед. Через несколько минут он вернулся обратно, держа в зубах сразу двух зверьков, очень похожих на морских свинок. Пес вопросительно посмотрел на меня, ожидая — на этот то раз, ему выделят его долю? Ната вздохнула, доставая нож…

— Ты меня заразил своим стремлением убивать. У нас есть еда в мешках, есть

Крол — зачем мы это сделали?

— Мы — охотники, Ната. — я положил руку на рукоять ножа, собираясь помочь ей разделать тушки. — И жить отныне станем, как охотники. Нам требуется не только еда, но и шкуры животных. От этого никуда не деться… А насчет использования их в пищу — у нас есть, кому об этом позаботиться. Мне кажется, что кашей теперь ты от него не отделаешься… Ручаюсь, что пес предпочтет свежее мясо, и его не мучают угрызения совести. Да и по виду они вполне съедобны, не находишь?

— Фу! — она очаровательно вздернула носик. — Не говори так! Я согласна съесть, что угодно — но только не существо, так похожее на крысу.

— Ну, этим далеко до крыс. Хотя я вовсе не уверен в том, что они не имеют общего корня. И те, и другие — грызуны. Кстати, Крол тоже к ним относится…

— Хочешь съесть все один? Еще слово — и меня стошнит!

— Все, все… молчу. Ты готовишь — мы на охрану.

Ната кивнула. Я поднялся и свистнул Угару. Тот с сожалением посмотрел на тушки животных и уныло поднялся.

— Ничего, от тебя не убудет… Вот приготовит наша хозяйка все, как надо — вернемся и поедим. Мы на твою порцию претендовать не станем. Это уж точно…

Больше нас никто не потревожил. Ната собрала все внутренности Крола, добавила к ним убитых стрелами зверьков — мы сняли только шкуру — и все это положила перед псом. Угар так стал хрустеть костями, переламывая их в своих жутких челюстях, что мы перестали есть сами..

— Ну и силища…

— Как пресс, — хладнокровно заметил я. — Несколько атмосфер.

— Что?

— Давление так меряют. Помнишь, как он грыз кости овцебыка? А это для него

— мелочь…

Ната пожарила мясо на прутьях, принесла воды из ручья, достали из мешка лепешки — и мы стали насыщаться нежным мясом, не забывая, между делом, посматривать по сторонам. Я заметил, что на воздухе мы стали есть намного больше — даже Ната, которая дома предпочитала ограничиваться совсем уж маленькими порциями. Не помогали мои просьбы подумать о своем здоровье — она еле-еле вталкивала в себя консервы или самой же приготовленные каши.

Но здесь, вдали от склада, уговаривать уже не приходилось. Наверное, это объяснялось и тем, что мы тратили гораздо больше энергии, чем сидя в подвале.

Ната потрогала мои мышцы и удовлетворенно кивнула — последствия ранений прошли совсем. Я чувствовал себя прекрасно, и даже сильнее, чем был до схватки с монстром. Может быть, это были незаметные глазу изменения в организме… Я боялся, что однажды со мной может произойти то же, что и с

Угаром. Ната не разделяла моих страхов, она не верила, что я могу стать чудовищем, и восприняла мой рассказ о том, как я, блуждая среди руин, едва не превратился в зверя, довольно скептически… Но, когда я упомянул о нелюде, она задумалась…

— Как это повлияло на животных — я, пока, не представляю. Излучение нарушило их ДНК, заставив переродиться, практически, мгновенно — иначе объяснить столь стремительное появление монстров невозможно. Но человек… Представь себе, такую ситуацию — Были такие люди… которые уже сами по себе, являлись зверьми. По своим душевным параметрам. Он уже — оборотень, только живущий под личиной человека. И вдруг — появляется нечто, что вызывает к жизни силы, до поры дремлющие в нем, и превращает в то, чем он и был всю жизнь. Допускаешь такой вариант? Ты же говорил — тот монстр, которого ты видел у себя, не был похож на того, от которого мы убегали! То есть — у каждого это происходит по-разному. И ты… иными словами, уже получил все, что мог получить в результате облучения или свечения — все равно.

— Утешила. Нелюдь… Если это так, то любой, кого мы с тобой увидим в будущем — если увидим, конечно — может оказаться зверем. Или готовым в него переродиться. Но тогда…

Ната нахмурила брови.

— Тогда смерть. Либо они убьют нас, либо мы — их.

— А ты сможешь поднять руку… пусть даже на бывшего человека?

Она не ответила, закусила губу и уставилась долгим, изучающим взглядом на огни нашего костра…

Съесть все мясо мы не могли, и Ната нарезала его полосками, сложив остатки в полотняный мешочек и пересыпав солью. Я удержал ее руку, видя, как щедро она расходует этот продукт.

— Не спеши. Это одно из самых ценных приобретений или находок, которая потребуется в будущем.

— Соль?

— Соль. Обойтись можно без всего. Без соли — нельзя. Я отдал бы половину наших богатств за лишний мешок соли и чувствовал бы при этом себя богачом.

— Но где мы ее найдем?

— Сложно ответить навскидку… Раньше были солончаки — оттуда и брали. Еще существовали шахты — это уже специализированные разработки. Ну… можно выпарить из воды — если она соленая.

Она нахмурилась.

— Выходит, когда у нас закончатся наши запасы, мы рискуем остаться без соли?

— Практически — да. А теоретически… Что-то, не помню я поблизости ни морей, ни соленых озер. Но ведь откуда-то, люди раньше брали соль? Не знаю, Ната, это вопрос без ответа.

— Море может оказаться куда ближе, чем ты думаешь, Дар.

Мы посмотрели друг на друга — такое исключать, тоже не следовало. Слишком много перемен случилось с нами и всем миром и неизвестно, что могло оказаться за цепью скал… Так же, как невозможно было себе представить провал, тянущийся в необозримую даль…

Ната приложила ладонь к глазам.

— Становится светлее — не находишь?

На самом деле, все вокруг заливало каким-то свечением, придавая каждому листку, каждой травинке и камешку на земле резкие очертания… Я посмотрел на собаку. Угар поднялся на лапы и весь напрягся…

— Что происходит?

Я потянулся к оружию, недоумевая, что могло так встревожить пса. Угар не скалил клыков, не ворчал так, как он обычно предупреждал нас о появлении опасных хищников. Ната попыталась его погладить, но он резко отпрыгнул в сторону и — даже! — взвыл! Мы видели, что он очень возбужден и вроде как напуган…

— Да что же это?…

Ната прислонилась ко мне.

— Дар… Ты что ни будь, понимаешь?

— Пока нет…

— Он такой же, как тогда, в подвале… Когда менялся!

Мы оба напряглись — если сейчас из собаки начнет вылезать что-то, совсем уж невероятное, это будет слишком…

— Нет… Не думаю. Он вел себя по-другому. Угар чует перемены. Но какие?

И… Я тоже, Ната.

Она отпрянула от меня, испуганно вскочив на ноги. А меня стало наполнять предчувствие какой-то радости, словно я уже знал, чего нам следует ждать…

Угар стал неистовствовать — он прыгал на месте, кружился, как заведенный, лаял во весь голос! Одним словом, вел себя так, будто в него вселился бес сумасшествия! Мы с Натой ошеломленно смотрели на собаку, не решаясь подойти поближе, чтобы остановить его. А поведение пса, тем не менее, ставило нас под угрозу — он производил такой шум, что на него могли сбежаться все хищники, какие только водились в округе. Наконец, Ната пришла в себя и громко произнесла:

— Да ты что, белены объелся?

В ответ пес резко подпрыгнул — этого хватило, чтобы преодолеть разделяющее нас расстояние — и с маху лизнул девушку в нос. Ната покачнулась… Я выступил перед ней:

— Угар!?

А он, еще более неистово и возбужденно, стал носиться вокруг нас с таким азартом, что у меня голова стала идти кругом. Я ничего не понимал — такое с ним происходило впервые! И тут Ната толкнула меня в бок, заметив:

— Посмотри!

Я вгляделся и обомлел! Повсюду творилось что-то неописуемое! Мелькали какие-то тени вдалеке — даже отсюда можно было догадаться, что они тоже исполняют замысловатые танцы, наподобие того, какой исполнял наш Угар.

Взвились в воздух сотни насекомых. Мы знали об их присутствии, но лишь теперь увидели их во всем великолепии! Чуть ли не под ногами пробегали — и ничего не боялись при этом! — мелкие и более крупные зверьки. Они не обращали ни на нас, ни на пса никакого внимания — словно тоже сошли с ума!

А потом… Потом и я почувствовал что-то необъяснимое — приступ эйфории, осознание того, что еще немного… Еще чуть- чуть — и что-то измениться… Из земли стали появляться клубы дыма, вырывающегося из недр, с шумом заколыхались деревья и кусты. Мы вбежали на один из холмов, опасаясь быть сбитыми с ног — совсем близко от нас промчалось стадо овцебыков! Все в пене на мордах, в кустах мелькнула парочка громадных собак — они тоже, будто не замечали никого и ничего! Гул, шелест, сильный ветер — все сразу смешалось в одном трудно различимом шуме… А потом мы оба закричали, внезапно увидев то, что никак не могли понять!

Резкие, слепящие, огненные, рвущие в клочья облака на землю стали падать солнечные лучи! Один, другой, десять, сорок — сотни! Они очень быстро слились в один ярчайший поток и заполнили все пространство, освободив белесое небо от постоянной пелены. Мы, словно ослепшие и сошедшие с ума от радости, увидели высоко-высоко над головами солнце! Солнце! Как мы по нему скучали!..Мы кричали, пели, танцевали, прыгали и метались не хуже Угара

— а он, воодушевленный нашим сумасшествием, превратился из могучего пса в озорного щенка, каким и должен был бы быть, не смотря на свой рост и вес!

… Это было не то солнце, к которому мы привыкли. Оно обжигало — не грело… Но мы радовались и этому. Сразу стало очень жарко — в мешки ушло все, что мы еще надевали на себя при наступлении холодных вечеров. Оно не имело привычного, желтого цвета — это солнце стало красным, и мы могли смотреть на него, не боясь ослепнуть. Небо окрасилось в бледно-розовые оттенки. Земля стала ярко бурой, камни заблестели, трава и кусты приобрели тени, которые мы не видели уже давно, а, главное, мы получили возможность видеть! Видеть столь далеко, что стали теряться от открывшегося перед нами простора! Перед нами расстилалась равнина, теряющаяся вдали. На всем своем протяжении она то опускалась, то поднималась — мы могли это заметить, благодаря тому, что находились на возвышении. Мы видели даже покинутый нами город — он появился темными холмами далеко на горизонте к востоку от нас. Отсюда была заметна и цепь скал, к которым мы стремились — оказалось, что до нее совсем недалеко, может, немногим более двадцати километров. До самого их подножия, тянулись участки открытого пространства перемежающегося кустарником и деревьями, уцелевшими после Великого пожара.

Только сейчас я смог по настоящему представить и оценить тот маршрут, по которому мы ходили в свои прошлые вылазки.

Мы увидели и вершины гор. Настоящие горы, где на пиках белел, видимый даже отсюда, снег. До них было очень далеко, и надо было еще найти проход, в открывшихся скалах. Но теперь, после того, как живительное светило вновь появилось над нашими головами, мы уже ничего не боялись…

— Дар! Дар! — Ната, плача и смеясь, опрокинула меня на землю. — Солнце!

Солнышко! Оно вернулось! Оно — вернулось, Дар!

— Посмотри на Угара…

Пес перестал радоваться и снова застыл, усиленно нюхая воздух…

— А ведь он даже не знает, какое оно, настоящее солнце…

Ната вытерла мокрые глаза, призывно махнув псу. Но тот остался на месте… И, постепенно, добродушное выражение его морды, стало вновь очень настороженным и суровым.

— Враг…

Мы вскочили на ноги. Казалось нереальным, что сейчас, после такой светлой радости надо вновь чего-то опасаться. Опять бояться того, что может выскочить из-за кустов и напасть. И, тем не менее, пес явно чувствовал чье-то присутствие…

— Вот оно… — Выдохнула, побледнев, Ната.

Из-за холма вынеслось несколько крупных псов. Они мчались в одном стремительном порыве, но, увидев нас прямо перед собой, мгновенно затормозили, срывая дерн с земли могучими лапами…

Несколько секунд стояла гробовая тишина. Все застыли каменными изваяниями, не производя ни единого движения. Только молнии, сверкавшие из глаз обеих сторон, выдавали всю степень напряжения… Ближайший к Угару пес, ощерил клыки и глухо заворчал. Угар, до того стоявший неподвижно, пригнул голову к земле, ответив ему тем же. На это вся стая сдвинулась с места…

— Наточка… — я побелевшими губами подозвал девушку к себе. Она молча потянулась к копью. Руки не дрожали — девушка приобрела опыт в наших прошлых столкновениях, и теперь, перед лицом смертельной опасности, была готова дорого отдать свою жизнь… Я отчетливо понимал, что перевес на стороне стаи — мы были на открытом пространстве, лишенные возможности воспользоваться луками. Их — девять рослых, мощных и ни в чем не уступающих нашему Угару, псов. Мы могли успеть убить двоих, троих — не больше…

Вожак тем временем повысил тембр своего рычания. Угар, пригнув морду к земле еще ниже, опять ему ответил — еще более зло и напряженно. Мы понимали — идет выяснение отношений на самом высоком уровне, и оттого, у кого первым не выдержат нервы, решиться, быть схватке или нет… Вожак выпрямился, бросив на нас очень внимательный взгляд. Он сразу оценил степень опасности вероятных потерь и коротко рявкнул. Вся стая стала нас медленно обходить. Я схватился за лук…

— Дар…

Ната показала глазами.

— Не стреляй… если не бросятся!

Я кивнул. Это было ясно и так. Угар совершил прыжок и приземлился почти у самой морды вожака. Нас пес был меньше последнего, хоть мы и думали, что расти больше уже просто некуда. Тот резко отпрянул назад, попятившись перед напором нашего пса. Но потом, словно устыдившись своей слабости, издал такое громовое рычание, по сравнению с которым, голос нашей собаки мог показаться визгом кутенка! Могучее эхо пронеслось над вершинами холмов и унеслось в степи. Как бы не был я занят наблюдением за стаей, но не мог не заметить, что после этого рева, в травах сорвалось со своих мест несколько теней и принялось убегать со всех ног. На сей раз Угар не ответил — он принялся медленно, не приподнимаясь, отползать назад, до тех пор, пока не уперся в мои ноги.

— Сейчас все решиться…

Крайняя из собак — как оказалось, сучка, рванулась к Нате. Я спустил тетиву… На счастье собаки, в этот миг Угар толкнул меня своим задом и у меня дрогнула рука. Стрела вошла в землю перед самым носом псины! Она отпрыгнула назад и ощерила клыки… Вожак сделал шаг вперед и тоже пригнул голову. Мы замерли… И тогда, к нашему удивлению, она, взвизгнув, прыгнула к вожаку, сильно толкнув его всем телом, после этого, звонко лая, сразу устремилась в степь, даже не оглядываясь, следует ли за ней вся остальная стая. А затем, позабыв про нас, словно по команде, и все другие собаки сорвались со своих мест, и кинулись вслед за ней…

Пораженные и напуганные, мы смотрели им вслед, не понимая, что случилось — всего мгновение назад, стая была готова броситься на нас!

Ната обессилено опустилась на землю. Я кинулся к ней.

— Ната!

Она слабо отмахнулась рукой — сил говорить уже не было.

— Это не просто так… Будь внимательнее, Дар. Они не могли так просто убежать — их что-то спугнуло…

Угар продолжал рычать вслед так быстро убежавшей стае. Он никак не мог успокоиться и нервно реагировал на мои попытки его урезонить. Впрочем, мы и сами чувствовали себя не лучше. Сильный нервный стресс — вначале, появление солнца, потом дикие собаки — все вместе было слишком сильным потрясением… Но, как оказалось, на этом не закончилось.

Так же быстро, как и рассеялись, прояснившееся небо заволокли новые облака. Налетел сильный ветер и принес темные тучи, низко повисшие над головами и скоро закрывшие от нас это новое солнце. Стало значительно темнее, а может мы просто успели привыкнуть к краткому мигу, когда все было освещено солнечными лучами. Мы горестно наблюдали за этими изменениями, поражаясь тому, как быстро происходит смена погоды, в течении всего лишь одного часа… Угар стал чаще принюхаться и рвался в степи — в ту сторону, куда убежали собаки.

— Что это с ним?

— Чует новую обстановку, — я угрюмо отмахнулся, отвечая Нате, опечаленной тем, что тучи опять закрыли от нас светило. — Вот и бесится.

— Нет… Дар, я не знаю — как с вашими предчувствиями, но мне кажется, что нас ожидает хороший дождь!

— Да, будет гроза, — я согласился с ней, подбирая с земли наши вещи. — Не мешало бы поискать убежище, чтобы спрятаться от ливня. Может, поэтому собаки и не стали возле нас задерживаться?

— Дар, это не ливень.

Она смотрела на небо, шевеля губами…

— Что ты, Ната?

— Посмотри сам…

Я повернул голову. На реке происходило что-то странное. Стали во множестве подниматься большие волны, появились завихрения… дно словно тряслось, на всем своем протяжении.

— Нет… Посмотри на небо!

Я поднял голову. Увиденное, повергло меня в шок. Над нами проявилась огромная воронка, куда стремительно срывались облака, словно всасываемые чудовищным насосом. Мне сразу вспомнился Тот день, все перипетии которого я так отчетливо видел…

Угар поднял голову вверх и завыл обречено и тоскливо. Нам с Натой стало не по себе — в этом было что-то зловещее.

— Он кличет нам беду… — Ната взяла меня за руку.

— Вижу… Сам…

Она не спрашивала — откуда? Посвященная в некоторые изменения моей психики, девушка всматривалась в мое лицо, ища ответа… а я, не имея возможности завыть наподобие пса, еле сдерживался от переполнявшего меня чувства ужаса…

— Дар!

Я очнулся. Ната трясла меня за руку.

— Ты где? Что с тобой?

— Здесь… Разве я уходил?

Она свела брови на переносице.

— Ты словно в трансе был! Ничего не слышал, не отвечал! Это… оно так сильно действует?

— Так — нет. Первый раз, честно… Я что, действительно, тебя не слышал?

— Да. Что это?

— Ната, что-то грядет… Что-то очень серьезное. Раньше я мог заметить опасность, примерно понимая, чего ожидать. Но это…

— Что, Дар? — Ната чуть ли не плача смотрела мне в глаза.

— Не знаю… Я ничего не понимаю. Посмотри на собаку — Угар никуда не стремится больше. Он сидит и ждет… Он знает — то, что будет — будет таким большим, таким огромным, что от него никуда не убежать и не спрятаться. И это — не ливень. Наточка… Я не знаю.

Она неожиданно скривила лицо — крупные слезы брызнули из глаз.

— Ты что?

— Ты… Угар. Вы оба — как чужие. А я — одна. Случайно попавшая… Вы пугаете меня!

— Ната, что ты… — Я крепко ее обнял. — Чего ты испугалась? Я прежний, прежний Дар. И мы с тобой…

Протяжный вой собаки прервал мои слова. Угар вытянулся в струну, выпуская из себя предчувствие чего-то страшного… Все замерло — ни единого шороха не раздавалось возле нас, и мы слышали собственное дыхание! Я схватил Нату за плечо. Девушка вырвалась, испуганно отбегая от нас с собакой — и не видя, что позади нее начинается крутой откос!

— Стой!

Я скорее рявкнул, чем нормально произнес это слово. Ната еще больше попятилась назад. А в следующую секунду раздался грохот — и будто само небо упало вместе с ним на землю!

Ната широко раскрыла рот, но я ничего не слышал, оглохнув от этого неимоверного раската! Она нелепо взмахнула руками и вдруг, покачнувшись, стала падать вниз — с откоса в реку. Угар, сбив меня с ног, одним прыжком оказался на краю и, клацнув зубами, успел ухватить девушку за ремни мешка.

Она уже скрылась за обрывом, а пес, упираясь лапами и скользя вслед за ней, пытался удержать их обоих от падения. Я кинулся к ним, одновременно выхватывая из-за плеча топор. Одной рукой я схватил собаку за заднюю лапу, а второй вбил топор в землю — это было единственное, что еще можно было придумать в эти секунды! Слишком большой вес собаки не давал мне возможности вытащить их наверх — я мог только сдерживать их падение, скользя рукой по топорищу. Я не смог удержать их, лапа собаки выскользнула из моей руки. Угар сразу съехал еще на полметра ниже. Он продолжал удерживать Нату за ремни, но и сам, через мгновение, упал вместе с ней в реку. Я закричал, позабыв о том, что при таком грохоте никто не может меня услышать, и, ни секунды не колеблясь, прыгнул вслед за ними. Ледяная вода на миг ошеломила меня. Я судорожно бил руками, пытаясь вынырнуть на поверхность и, наконец, увидел перед собой черный бок собаки. Угар продолжал держать Нату, не выпуская ремней из пасти. Я схватился за его шерсть, придерживая одной рукой спадавший мешок. Нас несло течением, ударяя о попавшие в водовороты коряги и бревна. Одно такое оказалось совсем близко — я ухватился за него, подтягивая к себе собаку вместе с девушкой. Борьба с волнами продолжалась около нескольких минут — за это время нас отнесло от места падения на пару сотен метров. Неожиданно Угар, до того придерживающийся лапами за ствол, сильно оттолкнулся…

— Куда?

Угар плыл в сторону берега, унося с собой Нату. Из-за сильной волны я не мог их видеть и терялся в мыслях, не зная что предпринять. Через минуту

Угар вернулся — уже без Наты.

— Угар!

Я обезумел — где девушка? Пес рванул меня зубами за ремень и оторвал от бревна, за которое я продолжал держаться. Он плыл, широко загребая лапами, и тащил меня за собой. Я не мог даже помочь ему, захлебываясь от попадающей в рот воды. Пес вырвался на скользкий берег и уронил меня рядом с Натой…

Отдышавшись, я бросился к ней. Девушка была без сознания — при падении она ударилась головой. Рядом с нами, всего в нескольких метрах, в кустарник ударила молния! Запахло жженым, по телу пронеслась холодная волна — мы были на совершенно открытом пространстве и следующая молния могла попасть прямо в нас! Я поднял Нату на руки, бросив ее поклажу собаке.

— За мной! — я не сомневался, что умный пес догадается, что от него требуется. Молнии с неба стали сыпаться, как град — одна за другой. Каждый удар грома сопровождался огненной вспышкой, и было не понятно, почему до сих пор не начался дождь. Одна молния врезалась в откос, на котором мы только что находились — и часть его, отколовшись от остального холма, стала с грохотом сползать вниз, в беснующуюся реку. Нам нужно было немедленно где-то укрыться! Угар потянул меня за собой — он обнаружил чью-то нору. В этот миг я даже не подумал, что там может оказаться кто-либо, кто не захочет делиться с нами своим убежищем. Я швырнул в отверстие мешки, затем вполз сам и протащил следом девушку. Угар замыкал наш отряд, закрыв собой сразу весь проход. Ната не приходила в себя, я положил ее голову на свои колени. Холод, усталость, нервное напряжение — все сказалось сразу. Я прикрыл глаза, желая хоть немного отдохнуть, и не заметил, как уснул…

— Дар… Дар?

Моя рука потянулась к ножу. Ната, быстро прижав меня к земле, прошептала:

— Я тебя теперь на расстоянии будить буду!

Она укоризненно улыбнулась — Я опомнился…

— Прости, солнышко…

— А что случилось? Почему так темно? Дар, я помню, что падала в воду? Где мы?

— Не долетела. — я искал фляжку, так как у меня зуб на зуб не попадал… -

А мы с Угаром, как истинные герои, прыгнули следом…

Она с сомнением посмотрела на собаку, потом на меня и покачала головой.

— Нет… там же высоко! Я помню!

— Угар успел тебя схватить, — я старался унять дрожь, которую выстукивали мои зубы. — А потом я поймал его за лапу. Не романтично, но действенно.

Правда, пришлось искупаться, так как я вас не удержал. Мы выбрались и нашли вот эту дыру. А в ней мы потому, что наверху идет такой обстрел, что черту…

— Обстрел?

— Молнии, Ната. Без всяких шуток.

— Бедняга… — она положила мне ладонь на лоб. — По моему, давно уже все тихо.

Она пошарила рукой в мешке и протянула мне фляжку.

— Пей!

Ната только охнула, видя, какие глотки я делаю…

— Все, все! Хватит! Тут два стакана!

— Да? А я — ни в глазу…

Коньяк или растирания Наты, но через несколько минут моя дрожь стала утихать. Ната выглянула наверх — гром еще продолжался, но молнии больше не сверкали. Зато начался долгожданный дождь. Идти в такую погоду было бы неразумно.

— Останемся здесь…

Только ближе к ночи дождь стал стихать, и мы увидели, что небо немного прояснилось. Это уже была настоящая ночь — с просвечивающими сквозь остатки туч, звездами… Промокшие, продрогшие, усталые и измученные мы встали возле норы, наблюдая за ночным небом. Все переменилось — сама земля поменяла свой облик, создав новые реки и горы, взамен исчезнувших. Но звезды — они остались прежними. Тускло сияющие в непостижимых далях, они равнодушно смотрели на нас сверху вниз… Где-то, в стороне от вершин виднеющихся теперь скал, притулилась луна — мы уже забыли, как она выглядит! А теперь, будто слегка размытая по хмурому, ночному небу, она отражала свет, падающий на эту степь, позволяя увидеть очень отчетливо настороженность пса, впервые в жизни видевшего это явление, и широко раскрытые глаза Наты…

— Жизнь возвращается, Ната!

Ната прильнула ко мне и уже сама повторила:

— Да… Жизнь возвращается. Но есть ли в ней место для нас?

Я не отвечал ей, надолго задумавшись о том, что пришлось нам преодолеть для того, чтобы стоять сейчас вот так, на берегу полноводной реки, наблюдая за звездным небом.

— Есть. И, как мне кажется — не только для нас.

Мы обнялись и уже вместе, не сговариваясь, стали смотреть в сторону юга, откуда неслись стремительные волны… Там, где вдалеке смыкались в темноте скалы и воды Синей реки, нас ожидал ответ на пока еще не выясненный вопрос — есть ли там те, к кому мы стремились и кого столько искали… Есть ли там такие же, как мы — живые, не превратившиеся в зверей, не потерявшие надежды и человеческого облика — есть ли там Люди? И узнать это, мы могли, только продолжив наш поход…

Конец первой книги