"Господин штабс-капитан" - читать интересную книгу автора (Василий Коледин)

- Воистину воскресе! – и мы поцеловались троекратно и с ней.
Третья сестричка, стояла в сторонке и скромно улыбалась, стараясь не смотреть мне в глаза. Она была самой красивой из всех. Волнистые русые волосы были убраны в тугой и большой узел на затылке. Прядь непослушных волос, не подчинившихся желанию хозяйки, завитками упал на лоб. Огромные серые глаза, словно глубокие омуты, призывали утонуть в них. Правильный овал лица, даже не намекал на азиатские корни. Прямой маленький носик, небольшой подбородок и пухленькие губы. Строгое платье не смогло скрыть ее красивую, стройную фигуру. Ей было лет двадцать пять. Я подошел к ней и, взяв аккуратно за плечи, стал целовать, приговаривая при этом:
- Христос воскресе…
- Воистину воскресе, - скромно ответила девушка, практически не отвечая на мои поцелуи.
После христосования со всеми я остановился в нерешительности. И, слава Богу, бойкая сестричка, та, что была первой, взяла всю инициативу на себя. Мы познакомились. Первую звали Светлана, вторую Катерина и третью, самую красивую, ту, что приглянулась мне, звали Маша. Я тоже представился.
- Вы куда сейчас? – спросила Светлана.
- Домой, спать…
- Ой! Кто ж спит в такой праздник?! Поедемте с нами!
- А куда?
- Сейчас все едут в Тернавку. Там будет большой праздник!
В Тернавке в то время стоял штаб дивизии генерала Николина.
- А на чем вы собрались ехать? – спросил я.
- Так вы поедете? – переспросила меня Катя.
- А есть на чем? – ответил я вопросом на вопрос.
- Пойдемте с нами!
Девушки подвели меня к двум бронеавтомобилям Никашидзе. Подпоручик в кожаной куртке, галифе и шлеме, на котором сверкали мотоциклетные очки, стоявший возле одного из них, при моем появлении выпрямился и отдал честь. Я ответил ему тем же.
- Христос воскресе!
- Воистину воскресе!
Мы поцеловались. Девушки тоже похристосовались с ним. Я понял, что они все знакомы. Я невольно вспомнил о том, как много наветов и грязных рассказов ходило о сестрах милосердия вообще и как это меня всегда возмущало. Спору нет, были всякие между ними, но я всегда считал, что громадное большинство из них героически, самоотверженно, неустанно работало, и никакие вражеские бомбы не могли их оторвать от тяжелой, душу раздирающей работы над окровавленными страдальцами — нашими воинами. Да и сколько из них самих было перекалечено и убито...
- Вы с нами, господин штабс-капитан? – спросил меня подпоручик.
Я охотно согласился. Мы все кое как уместились в одной из бронемашин и поехали по направлению к Тернавке, поближе к передовым позициям. Я сидел сзади на диванчике между Катей и Машей. Всю дорогу они смеялись, и веселью нашему не было конца.
Удивительно, на что только наш солдат не способен, чего он только самодельно, с большим искусством не наладит!
На большой поляне перед лесом, в котором были расположены землянки этой дивизии, нас и многих других, что приехали на телегах и автомобилях, поместили как зрителей удивительного зрелища: солдаты, наряженные всевозможными народностями, зверями, в процессиях, хороводах и балаганах задали нам целый ряд спектаклей, танцев, состязаний, фокусов, хорового пения, игры на балалайках. Смеху и веселья было очень много. Но вся эта музыка, шум и гам прерывались раскатами вражеской артиллерийской пальбы, которая здесь была значительно слышней, чем в Годыновке. Но несмотря ни на что среди солдат и офицеров царило такое беззаботное веселье, что любо-дорого было смотреть.
В какой-то момент представления подпоручик отвел меня в сторону от наших сестричек и прямо спросил:
- Вы случайно не волочитесь за Светланой?
- О! Нет! Будьте покойны! Мне по нраву Мария.
- Простите меня, штабс-капитан! Я просто неравнодушен к Светлане.
- Ничего, подпоручик, - успокоил я его. – Однако бойкая барышня. Можно пожелать Вам только удачи.
- Хм, - усмехнулся офицер, - спасибо. Что Вы думаете делать дальше? Маша очень скромна и целомудренна.
- Прекрасно! А что будете делать Вы? Я имею в виду после представления, - пояснил я.
- Мы все, в том числе и Маша, собирались вернуться в Годыновку. Там есть неплохая корчма, знаете по дороге за мостом, на другой стороне реки. Хотите, поедемте с нами? – предложил подпоручик.
- Если барышни не будут возражать, то с удовольствием!
Мы вернулись к месту, с которого ушли. Наши знакомые сестры, будто бы не заметили отсутствия своих провожатых. Они хлопали в ладоши от восторга, наблюдая за ходом представления. Я встал возле Маши и она, заметив мое присутствие, немного напряглась. Это чувствовалось в ее поведении. Она то и дело косила взгляд своих серых глаз на меня. Но совсем скоро Маша расслабилась и даже оперлась спиной на меня. Я взял ее за руку, и она не выдернула ее из моей горячей ладони.

ГЛАВА 9.
Моя служба в мирное время.

Из Петербурга я был направлен в пехотный полк и прибыл к нвому месту службы в город Белу, Седлецкой губернии.
Это была типичная стоянка для большинства войсковых частей, заброшенных в захолустья Варшавского, Виленского, отчасти Киевского военных округов, где протекала иногда добрая половина жизни служилых людей. Быт нашего полка и жизнь городка переплетались очень тесно.
Население Белы не превышало 8 тысяч человек. Из них около 5 тысяч по национальности были евреи, остальные считали себя поляками и немного русскими — главным образом это были служилые люди, такие, как я, их семьи.
Евреи держали в своих руках весь город и всю городскую торговлю, они же были поставщиками, подрядчиками, мелкими комиссионерами, так называемыми «факторами». Без «фактора» нельзя было ступить ни шагу. Они облегчали нам хозяйственное бремя жизни, доставали все — откуда угодно и что угодно. Через них можно было обзаводиться обстановкой и одеваться в долгосрочный кредит, перехватить денег под вексель на покрытие нехватки в офицерском бюджете. Ибо бюджет был очень скромный.
Возле меня проходила жизнь местечкового еврейства — внешне она казалось открытой, по существу же — совершенно замкнутая и нам русским не понятная и даже чуждая. Там создавались свои обособленные взаимоотношения, свое налогообложение, так же исправно взимаемое и покорно выплачиваемое, как государственным фиском, свои негласные нотариальные функции, свой суд и расправа. Все это чинилось кагалом, почитаемыми цадиками и раввинами. У них была своя система религиозного и экономического бойкота.
Среди пяти тысяч бельских евреев, наверное, был только один интеллигент — доктор. Прочие, не исключая местного «миллионера», держались крепко своего «старого закона» и обычаев. Мужчины носили длинные «лапсердаки», женщины — уродливые парики, а своих детей, избегая правительственной начальной школы, они отдавали в свои средневековые «хедэры» — школы, допускавшиеся властью, но не дававшие никаких прав по образованию. Редкая молодежь, проходившая курс в гимназиях, не оседала в городе, рассеиваясь в поисках более широких горизонтов.
То специфическое отношение офицерства к местечковым евреям, которое имело еще место в шестидесятых, семидесятых годах, прошлого века отошло уже в область преданий. Буянили еще изредка неуравновешенные натуры, но выходки их оканчивались негласно и прозаически. Виновных ждало вознаграждение от потерпевших и неминуемая командирская кара.
Мы, связанные сотнями нитей с еврейским населением Белы в хозяйственной области, во всех других отношениях жили совершенно обособленно от него. Евреи не допускали в свой закрытый мир никого из чужаков. Но и своих они старались не выпускать.
Однажды на почве этих отношений Бела потрясена была небывалым событием...
Немолодой уже подполковник нашего полка влюбился в красивую и бедную еврейскую девушку. Он взял ее к себе в дом и дал ей приличное домашнее образование. Так как они никогда не показывались вместе, и внешние приличия были соблюдены, начальство не вмешивалось. Молчала и еврейская община.
Но когда прошел слух, что девушка готовится принять лютеранство, мирная еврейская Бела пришла в необычайное волнение. Евреи грозили не на шутку убить ее. В отсутствие подполковника большая толпа их ворвалась однажды в его квартиру, но девушки там они не нашли. В другой раз евреи в большом количестве подкараулили несчастного счастливца на окраине города и напали на него. О том, что там произошло, обе стороны молчали, можно было только догадываться... Мы были уверены, что, по офицерской традиции, не сумевший защитить себя от оскорбления подполковник будет уволен в отставку. Но произведенное по распоряжению командующего войсками округа дознание окончилось для подполковника благополучно. Он был переведен в другой полк и на перепутье, обойдя формальности и всякие препятствия, успел-таки жениться на своей избраннице. Правда потом его перевели, и они вместе с молодой женой уехали куда-то в Сибирь.
Польское общество мало чем отличалось от еврейского и так же жило замкнуто, сторонилось и русских, и евреев. С мужскими представителями его мы встречались на нейтральной полосе — в городском клубе или в ресторане, играли в карты и вместе выпивали, иногда даже вступали с ними в дружбу. Но домами не знакомились. Польские дамы были более нетерпимыми, чем их мужья, и эту нетерпимость могло побороть только экстраординарное увлечение...
Наше офицерство в отношении польского элемента держало себя весьма тактично, и каких-либо столкновений на национальной почве у нас никогда не бывало.