"Господин штабс-капитан" - читать интересную книгу автора (Василий Коледин)

- …Но ведь и ты бываешь на передовой… и я очень волнуюсь за тебя!
- Не бойся. Со мной ничего не случится. Я заговоренная. Да и к тому же мы не воюем, а только выносим раненых и оказываем первую помощь.
- Я все одно очень волнуюсь за тебя!
Маша подняла голову и поцеловала меня в губы:
- Я люблю тебя, и моя любовь будет вечной…
Я ответил на ее поцелуй. Она перевернулась, села и обняла меня. Мое спокойствие исчезло. Я повалил ее на спину и стал осыпать поцелуями…
- Мне пора! Я уже опаздываю! – Маша вскочила и стала метаться по комнате в поисках одежды.
- Мне тоже надо идти, так что пойдем вместе, тем более нам по пути, - я тоже встал, влез в галифе и натянул гимнастерку.
Через минут десять мы вышли из дома. Маша взяла меня под руку. Со стороны, наверное, могло показаться, что муж и жена вышли на прогулку, только они очень спешат домой. Широко шагая, мы дошли до главной улицы. Здесь наши дороги должны были разойтись. Моя рота располагалась направо, а госпиталь – налево. И мы расстались бы сразу, если бы не печальное шествие, перегородившее всю улицу. Длинная вереница крестьянских телег медленно двигалась в сторону госпиталя. Рядом с телегами, понурив головы, шли солдаты и служащие госпиталя. На телегах сидели и лежали раненные солдаты и офицеры. Их головы, руки, ноги, забинтованные кое-как на скорую руку, кровоточили, и красные пятна алели на белых повязках. Мы остановились и стали провожать взглядом проезжающие мимо телеги. Боже! Вереница казалась нескончаемой. На некоторых телегах никто не сидел. Но из-под плотных покрывал то там, то тут торчали ноги, некоторые в сапогах, а некоторые в ботинках. Головы людей были скрыты под покрывалами. Рядом с такими телегами сопровождающие казались особо понурыми.
- Здравствуйте, барышня, - услышал я грустный голос проходившего мимо брата милосердия. На рукаве его солдатской шинели была повязка с красным крестом.
- Здравствуй, Игнатьич… откуда их? – почти шепотом спросило Маша.
- С линии фронта. Там австрияки пошли в наступление, и было выбили наших с позиций, но мы вернулись в свои окопы. Много раненых, но больше тех, кому уже ни чем не поможешь. И сестричку нашу мы там потеряли…
Маша вздрогнула и с явным волнением схватила Игнатьича за рукав. Но поскольку прецессия не останавливалась, то мы пошли рядом с ним. Маша отпустила мою руку, и я шел рядом с ней в шаге позади.
- Кто, Игнатьич?! Кто?!
- Раба божья Светлана… - брат милосердия перекрестился, - царствие ей небесное, представилась…
- Нет! – вскрикнула Маша.
- Да. Отдала жизнь за Веру, Царя и Отечество…
- Как же так? Игнатьич?! Как?!
- Я не был при том. Тот, кто был, говорит, что геройски погибла.
- Где…она? – чуть не плача спросила Маша.
- Не знаю. Может уже в госпитале. Всех туда везем…
Маша остановилась. Я сделал шаг и догнал ее. Телеги проехали дальше, провозя мимо нас десятки искалеченных и убитых людей. Маша уткнулась в мою гимнастерку и заплакала. Я прижал ее к себе и стал гладить по спине, не зная чем еще могу ей помочь. Хотя мне и самому было нелегко даже страшно. Боже! Ведь совсем девочка! – думал я. – Никого не щадит война. Ведь такое может случиться и с Машей! Господи! Не допусти!
- Иди! Я тоже пойду, - моя девушка оттолкнула меня и вытерла слезы. – Тебе надо на службу! А я тут реву… Иди, я справлюсь сама. Вечером увидимся.
Однако вечером мы так и не увиделись. Она осталась в госпитале и дежурила всю ночь, оказывая помощь докторам, у которых работы сильно прибавилось. Я ночевал один. Утром следующего дня в роте я узнал о предстоящих в обед похоронах. На похороны собирался прийти и сам командир полка и весь штаб. Часов в пятнадцать, оставив в роте за старшего поручика Хитрова, я пришел к госпиталю. Там на городском кладбище проходила церемония отпевания. В толпе людей я заметил Машу. Она стояла, опустив голову и молча плакала. Протиснувшись сквозь толпу, я встал рядом с ней.
Полковник Зайцев в мундире с черной повязкой на правом рукаве говорил надгробную речь:
- … Сестра Иванова, увидев роту без офицера, сама бросилась с ней в атаку. Она, вместе с двумя нижними чинами захватила одну из лучших линий неприятельских окопов, где, будучи тяжело раненной, скончалась славной смертью храбрых. Совсем девочка, не задумываясь, отдала жизнь за отечество! Неустанно, не покладая рук, она работала на самых передовых позициях, находясь всегда под губительным огнем противника, и, без сомнения, ею руководило одно горячее желание – прийти на помощь раненым защитникам царя и Родины. Молитвы наши и многих раненых несутся за нее к Всевышнему...
Потом мне стало известно, что командование, лично полковник Зайцев просили наградить Светлану Иванову посмертно офицерской наградой – орденом Святого Георгия IV степени. Говорят, что когда наградные документы представили Николаю II, он задумался. До этого случая орденом была награждена только одна женщина – корнет Надежда Дурова, знаменитая «кавалерист-девица». Но Светлана не была ни офицером, не была она ни дворянкой и вообще не имела никакого воинского звания. И все же император подписал именной указ о ее награждении.
- Пойдем отсюда… - попросила меня Маша.
- Пойдем, - согласился я.
Мы медленно вышли на главную кладбищенскую аллею, ведущую к храму. Госпиталь расположили недалеко от него. Здесь нам никто не встречался. Каштаны низко нависали над посыпанной кирпичной крошкой дорожкой, поэтому мне изредка приходилось нагибаться. Вечерело. Черные тучи затягивали небо. Подул сильный и довольно холодный для этого времени года ветер. Я схватил, чуть было не улетевшую, фуражку. Маша зябко прижалась к моей руке. По всей видимости, надвигалась гроза.
- Зайдем в церковь? – спросил я.
- Да, хочу свечку поставить за упокой… - сказала девушка.
Мы зашли внутрь храма. Здесь нас встретила тишина и вечность. У иконы Божьей матери стоял наш полковой священник и убирал в небольшой ящик огрызки свечей.
- Добрый вечер, батюшка, - поприветствовал я попа.
- Добрый вечер, Станислав Максимович. Добрый вечер, Мария, - отозвался знакомый поп. - Зашли помолиться за безвинно убиенных?
- Да, душа просит…
- Тогда обязательно надо помолиться. Ох, сколько в этот раз полегло… и для всех у Господа найдется утешение.
- Вы, отец Николай, завтра посетите мою роту? Нам через два дня на передовую.
- Конечно, приду. А вот почему ваше командование не приглашает военного муллу? Ведь в полку много мусульман. И они имеют полное право отправлять религиозный культ. Пусть он даже не православный. Но татары тоже люди. Почему до сих пор Зайцев не выхлопотал полкового муллу?
Пока мы тихонько разговаривали, Маша отошла от нас и, встав на колени с зажженной свечкой, молилась у одной из икон.
- Не знаю, батюшка. Это вы сами спросите у Зайцева. Вы таки почти капитан, а, следовательно, выше меня по званию, и имеете больше прав для обращения по команде, не нарушая субординацию, - с сарказмом ответил я.
Отец Николай, в миру – Николай Васильевич Семенов, представлял собой очень сложный конгломерат из каких только возможно человеческих пороков и добродетелей. Ему на вид было лет сорок пять – пятьдесят. Точнее определить возраст не представлялось возможным по причине наличия большой окладистой бороды, которая скрывала его лицо. Только большой открытый лоб, серые глаза и массивный нос, не скрытые бородатой маскировкой, служили предметами для определения его истинного возраста. Под его глазами имелась разветвленная сеть морщинок, свидетельствующих о веселом нраве. Лоб также был изрезан морщинами, но не в таком количестве и более глубокими, такими, как овраги на его родине. Рост батюшки достигал больше десяти вершков или в соответствии с метрической системой - больше ста девяноста сантиметров. Ну, и вес его был под стать росту около семи пудов. Батюшка любил выпить. Пил много, так как здоровый организм требовал и больших объемов. Любил полковой священник покушать, вкусно и обильно. Говорят, случалось встречать его и с противоположенным полом. Но в публичных скандалах он замечен не был. При всем своем довольно разгульном образе жизни, отец Николай никогда не опаздывал на службу. С утра, даже после бессонной ночи, он выглядел соответственно своему сану. Всегда в рясе с большим крестом на выпяченном животе и доброй, но несколько хитроватой улыбкой, спрятанной в бороде. Из его положительных качеств хочу упомянуть его отзывчивость и добрый нрав. Солдаты его любили и побаивались. Офицеры относились к нему по-разному. Некоторые были обижены за его высказывания в их адрес, некоторые побаивались его сильных рук. Но многие уважали и все были с ним в хороших отношениях. Признаться, я недолюбливал отца Николая. В нем я не видел ничего благоговейного, что, как мне всегда казалось, должно присутствовать в священнике. Какой-то святости, которая, по моему мнению, должна присутствовать в служителях господа, в нем отсутствовала. Он был очень приземленным человеком. Исповедоваться перед ним мне не хотелось вовсе, впрочем, я и не исповедовался перед ним. Кроме того, я вообще не понимал, как священник, исполняющий духовные потребности и имеющий какие-то неосязаемые религиозные должности, ведь у бога не может быть близких или дальних почитателей, мог состоять в военной должности, которая приравнивается к тому же еще и к высокому воинскому чину. Я не говорю уже о зарплатах! Причем с увеличением и без того высоких окладов еще и за выслугу лет! Полный, безумный бюрократизм.
- Ну, это не дело лезть православному батюшке в военное руководство. Вы командиры и должны заботиться о своих солдатах, - парировал отец Николай.
- Обязательно займусь выяснением этого вопроса, - пообещал я. – Так что, батюшка, ждать мне Вас завтра?
- Приду, сын мой, приду в послеобеденное время.
К нам подошла Маша. Она приложилась к руке священника, и тот благословил ее.
- Честь имею! – щелкнул я каблуками, таким манером попрощавшись с «господином капитаном» - полковым священником. Осенив себя крестом, мы с Машей вышли из храма.

ГЛАВА 15.
Душеспасительные беседы.