"Трагедия господина Морна" - читать интересную книгу автора (Набоков Владимир)

Сцена II

Вечер у Мидии. Гостиная; налево проход в залу. Освещенная ниша направо у высокого окна. Несколько гостей.

ПЕРВЫЙ ГОСТЬ: Морн говорит, — хоть сам он не поэт, — «Должно быть так: в мельканьи дел дневных, нежданно, при случайном сочетаньи луча и тени, чувствуешь в себе божественное счастие зачатья: схватило и прошло; но знает муза, что в тихий час, в ночном уединеньи, забьется стих и с языка слетит огнем и лепетом…» КЛИЯН: Мне не случалось так чувствовать… Я сам творю иначе: с упорством, с отвращеньем, мокрой тряпкой обвязываю голову… Быть может, поэтому и гений я…

Оба проходят.

ИНОСТРАНЕЦ: Кто этот — похожий на коня?{3} ВТОРОЙ ГОСТЬ: Поэт Клиян. ИНОСТРАНЕЦ: Искусный? ВТОРОЙ ГОСТЬ: Тсс… Он слушает… ИНОСТРАНЕЦ: А тот — серебряный, со светлыми глазами, — что говорит в дверях с хозяйкой дома? ВТОРОЙ ГОСТЬ: Не знаете? Вы рядом с ним сидели за ужином — беспечный Дандилио, седой любитель старины. МИДИЯ:

(к старику)

Так как же? Ведь это — грех: Морн, Морн и только Морн. И кровь поет… ДАНДИЛИО: Нет на земле греха. Люби, гори — все нужно, все прекрасно… Часы огня, часы любви из жизни выхватывай, как под водою раб хватает раковины — слепо, жадно: нет времени расклеить створки, выбрать больную, с опухолью драгоценной… Блеснуло, подвернулось, так хватай горстями, что попало, как попало, — чтоб в самый миг, как лопается сердце, пятою судорожно оттолкнуться и вывалить, шатаясь и дыша, сокровища на солнечную сушу к ногам Творца — он разберет, он знает… Пускай пусты разломанные створки, зато гудёт все море в перламутре. А кто искал лишь жемчуг, отстраняя за раковиной раковину, тот придет к Творцу, к Хозяину, с пустыми руками — и окажется в раю глухонемым… ИНОСТРАНЕЦ:

(подходя)

Мне в детстве часто снился ваш голос… ДАНДИЛИО: Право, никогда не помню, кому я снился. Но улыбку вашу я помню. Все хотелось мне спросить вас, учтивый путешественник: откуда приехали? ИНОСТРАНЕЦ: Приехал я из Века Двадцатого, из северной страны, зовущейся…

(Шепчет.)

МИДИЯ: Как? Я такой не знаю… ДАНДИЛИО: Да что ты! В детских сказках, ты не помнишь? Виденья… бомбы… церкви… золотые царевичи… Бунтовщики в плащах… метели… МИДИЯ: Но я думала, она не существует? ИНОСТРАНЕЦ: Может быть. Я в грезу вошел, а вы уверены, что я из грезы вышел… Так и быть, поверю в столицу вашу. Завтра — сновиденьем я назову ее… МИДИЯ: Она прекрасна…

(Отходит.)

ИНОСТРАНЕЦ: Я нахожу в ней призрачное сходство с моим далеким городом родным, — то сходство, что бывает между правдой и вымыслом возвышенным… ВТОРОЙ ГОСТЬ: Она, поверьте мне, прекрасней всех столиц.

Слуги разносят кофе и вино.

ИНОСТРАНЕЦ:

(с чашкой кофе в руке)

Я поражен ее простором, чистым, необычайным воздухом ее: в нем музыка особенно звучит; дома, мосты и каменные арки, все очертанья зодческие — в нем безмерны, легкие, как переход счастливейшего вздоха в тишину высокую… Еще я поражен всегда веселой поступью прохожих; отсутствием калек; певучим звуком шагов, копыт; полетами полозьев по белым площадям… И, говорят, один король все это сделал… ВТОРОЙ ГОСТЬ: Да, один король. Ушло и не вернется былое лихолетье. Наш король — гигант в бауте{4}, в огненном плаще — престол взял приступом, — и в тот же год последняя рассыпалась волна мятежная. Был заговор раскрыт: отброшены участники его — и, между прочим, муж Мидии, только не следует об этом говорить — на прииски далекие, откуда их никогда не вызовет закон; участники, я говорю, но главный мятежник, безымянный вождь, остался ненайденным… С тех пор в стране покой. Уродство, скука, кровь — все испарилось. Ввысь тянутся прозрачные науки, но, красоту и в прошлом признавая, король сберег поэзию, волненье былых веков — коней, и паруса, и музыку старинную, живую, — хоть вместе с тем по воздуху блуждают сквозные, электрические птицы… ДАНДИЛИО: В былые дни летучие машины иначе строились: взмахнет, бывало, под гром блестящего винта, под взрывы бензина, чайным запахом пахнёт в пустое небо… Но позвольте, где же наш собеседник?.. ВТОРОЙ ГОСТЬ: Я и не заметил, как скрылся он… МИДИЯ:

(подходит)

Сейчас начнутся танцы…

Входит Элла и за нею Ганус.

МИДИЯ: А вот и Элла!.. ПЕРВЫЙ ГОСТЬ:

(Второму)

Кто же этот черный? Страшилище какое! ВТОРОЙ ГОСТЬ: В сюртуке, подумайте!.. МИДИЯ: Озарена… воздушна… Как твой отец? ЭЛЛА: Все то же: лихорадка. Вот — помнишь, говорила? — трагик наш.. Я упросила грим оставить… Это Отелло… МИДИЯ: Очень хорошо!.. Клиян, идите же… Скажите скрипачам, чтоб начали…

Гости проходят в залу.

МИДИЯ: Что ж Морн не едет? Не понимаю… Дандилио! ДАНДИЛИО: Надо любить и ожиданье. Ожиданье — полет в ночи. И сразу — свет, паденье в счастливый свет, — но нет уже полета… А, музыка! Позвольте же вам руку калачиком подать.

Элла и Клиян проходят.

ЭЛЛА: Ты недоволен? КЛИЯН: Кто спутник твой? Кто этот чернорожий твой спутник? ЭЛЛА: Безопасный лицедей, Клиян. Ревнуешь? КЛИЯН: Нет. Нет. Нет. Я знаю, ты мне верна, моя невеста… Боже! Войти в тебя, войти бы, как в чехол тугой и жгучий, заглянуть в твою кровь, кости проломить, узнать, постичь, ощупать, сжать между ладоней сущность твою!{5}.. Послушай, приходи ко мне! Ждать долго до весны, до нашей свадьбы!.. ЭЛЛА: Клиян, не надо… ты мне обещал… КЛИЯН: О, приходи! Дай мне в тебя прорваться! Не я молю — голодный гений мой, тобой томясь, коробится во прахе, хрустит крылами, молит… О, пойми, не я молю, не я молю! То — руки ломает муза… ветер в олимпийских садах… Зарей и кровью налились глаза Пегаса… Элла, ты придешь? ЭЛЛА: Не спрашивай, не спрашивай. Мне страшно, мне сладостно… Я, знаешь, белый мостик, я — только легкий мостик над потоком… КЛИЯН: Так завтра — ровно в десять — твой отец ложится рано. В десять. Да? Проходят гости. ИНОСТРАНЕЦ: А кто же, по-вашему, счастливей всех в столице? ДАНДИЛИО:

(нюхая табак)

Конечно — я… Я выработал счастье, установил его — как положенье научное… ПЕРВЫЙ ГОСТЬ: А я внесу поправку. В столице нашей всякий так ответит: «Конечно — я!» ВТОРОЙ ГОСТЬ: Нет. Есть один несчастный: тот темный, неизвестный нам, крамольник, который не был пойман. Где-нибудь теперь живет и знает, что виновен… Вон этот бедный негр несчастен тоже. Всех удивить хотел он видом страшным, — да вот никто его не замечает. Сидит в углу Отелло мешковатый, угрюмо пьет… ПЕРВЫЙ ГОСТЬ: …и смотрит исподлобья. ДАНДИЛИО: А что Мидия думает? ВТОРОЙ ГОСТЬ: Позвольте, опять пропал наш иностранец! Словно меж нас пройдя, скользнул он за портьеру… МИДИЯ: Я думаю, счастливей всех король… А, Морн!

Со смехом входит Господин Морн, за ним Эдмин.

МОРН:

(на ходу)

Великолепные блаженны!{6}.. ГОЛОСА: Морн! Морн! МОРН: Мидия! Здравствуйте, Мидия, сияющая женщина! Дай руку, Клиян, громоголосый сумасшедший, багряная душа! А, Дандилио, веселый одуванчик… Звуков, звуков, мне нужно райских звуков!.. ГОЛОСА: Морн приехал, Морн! МОРН: Великолепные блаженны! Снег какой, Мидия… Снег какой! Холодный, как поцелуи призрака, горячий, как слезы на ресницах… Звуков, звуков! А это кто? Посол с Востока, что ли? МИДИЯ: Актер, приятель Эллы. ПЕРВЫЙ ГОСТЬ: Мы без вас решить старались: кто всего счастливей в столице нашей; думали — король; но вы вошли: вам первенство, пожалуй… МОРН: Что счастие? Волненье крыльев звездных. Что счастие? Снежинка на губе{7}… Что счастие?.. МИДИЯ:

(тихо)

Послушай, отчего так поздно ты приехал? Скоро гости разъедутся: выходит так, как будто нарочно мой возлюбленный приехал к разъезду… МОРН:

(тихо)

Счастие мое, прости мне: дела… Я очень занят… ГОЛОСА: Танцы, танцы! МОРН: Позвольте, Элла, пригласить вас…

Гости проходят в залу. Остались: Дандилио и Ганус.

ДАНДИЛИО: Вижу, Отелло заскучал по Дездемоне. О, демон в этом имени{8}… ГАНУС:

(глядя вслед Морну)

Какой горячий господин… ДАНДИЛИО: Что делать, Ганус. ГАНУС: Вы как сказали? ДАНДИЛИО: Говорю, давно ли покинули Венецию?{9} ГАНУС: Оставьте меня, прошу…

Дандилио проходит в залу. Ганус поник у стола.

ЭЛЛА:

(быстро входит)

Здесь никого нет?.. ГАНУС: Элла, мне тяжело… ЭЛЛА: Что, милый?.. ГАНУС: Я чего-то не понимаю. Этот душный грим мне словно сердце сводит… ЭЛЛА: Бедный мавр… ГАНУС: Вы давеча мне говорили… Был я так счастлив… Вы ведь говорили правду? ЭЛЛА: Ну, улыбнитесь… Слышите, из залы смычки сверкают! ГАНУС: Скоро ли конец? Тяжелый, пестрый сон… ЭЛЛА: Да, скоро, скоро…

Ганус проходит в залу.

ЭЛЛА:

(одна)

Как это странно… Сердце вдруг пропело: всю жизнь отдать, чтоб этот человек был счастлив… И какой-то легкий ветер прошел, и вот я чувствую себя способною на самый тихий подвиг. Мой бедный мавр! И, глупая, зачем я привела его с собою? Прежде не замечала — только вот теперь, ревнуя за него, я поняла, что тайным звоном связаны Мидия и быстрый Морн… Все это странно…
ДАНДИЛИО:

(выходит, ища кого-то)

Ты не видела? Тут этот иностранец не проходил? ЭЛЛА: Не видела… ДАНДИЛИО: Чудак! Скользнул, как тень… Мы только что вели беседу с ним…

Элла и Дандилио проходят.

ЭДМИН:

(подводит Мидию к стулу)

Сегодня вам, Мидия, не пляшется. МИДИЯ: А вы, как и всегда, таинственно безмолвны, — не хотите мне рассказать, чем занят Морн весь день? ЭДМИН: Не все ль равно? Делец ли он, ученый, художник, воин, просто человек восторженный — не все ли вам равно? МИДИЯ: Да сами вы чем заняты? Оставьте — охота пожимать плечами!.. Скучно мне с вами говорить, Эдмин… ЭДМИН: Я знаю.. МИДИЯ: Скажите мне, когда здесь Морн, один вы сторожите под окном, а после уходите с ним вместе… Дружба дружбой, но это ведь… ЭДМИН: Так нравится мне… МИДИЯ: Разве нет женщины — неведомой, — с которой вы ночи коротали бы приятней, чем с призраком чужого счастья, — в час, когда здесь Морн?.. Вот глупый — побледнел… МОРН:

(входит, вытирая лоб)

Что счастие? Клиян пронесся мимо и от меня, как ветер, Эллу взял…

(К Эдмину.)

Друг, прояснись! Сощурился тоскливо, как будто собираешься чихнуть… Поди, танцуй…

Эдмин выходит.

МОРН: …О, как же ты похожа на счастие, моя Мидия! Нет, не двигайся, не нарушай сиянья… Мне холодно от счастья. Мы — на гребне прилива музыкального… Постой, не говори. Вот этот миг — вершина двух вечностей… МИДИЯ: Всего-то прокатилось два месяца с того живого дня, когда ко мне таинственный Эдмин тебя привел. В тот день сквозным ударом глубоких глаз ты покорил меня. В них желтым светом пристальная сила вокруг зрачка лучится… Иногда мне кажется, ты можешь, проходя по улицам, внушать прохожим — ровным дыханьем глаз — что хочешь: счастье, мудрость, сердечный жар… Вот я скажу, — не смейся: к твоим глазам душа моя прилипла, как в детстве прилипаешь языком к туманному металлу, если в шутку лизнешь его, когда мороз пылает… Теперь скажи, чем занят ты весь день? МОРН: А у тебя глаза, — нет, покажи, — какие-то атласные, слегка раскосые… О, милая… Мне можно поцеловать лучи твоих ключиц? МИДИЯ: Стой, осторожно, — этот черный трагик за нами наблюдает… Скоро гости уйдут… Ты потерпи… МОРН:

(смеется)

Да мне нетрудно: ты за ночь надоешь мне… МИДИЯ: Не шути, я не люблю…

Музыка смолкла. Из залы идут гости.

ДАНДИЛИО:

(к Иностранцу)

Куда вы исчезали? ИНОСТРАНЕЦ: Я просыпался. Ветер разбудил. Оконницу шарахнуло. С трудом заснул опять… ДАНДИЛИО: С трудом вам здесь поверят. МОРН: А, Дандилио… Не успел я с вами поговорить… Что нового собрали? Какие гайки ржавые, какие жемчужные запястья? ДАНДИЛИО: Плохо дело: на днях я огненного попугая — громадного и сонного, с багряным пером в хвосте — нашел в одной лавчонке, где вспоминает он туннель дымящий тропической реки… Купил бы, право, да кошка у меня — не уживутся загадочные эти божества… Я каждый день хожу им любоваться: он попугай святой, не говорящий. ПЕРВЫЙ ГОСТЬ:

(ко Второму)

Пора домой. Взгляни-ка на Мидию: мне кажется, ее улыбка — скрытый зевок. ВТОРОЙ ГОСТЬ: Нет, подожди, несут еще вина. Попьем. ПЕРВЫЙ ГОСТЬ: А стало скучновато… МОРН:

(открывая бутылку)

Так! Вылетай, космическая пробка, в лепные небеса! Взрывайся, пена, как хаос бьющий, прущий… тпру… меж пальцев Творца. ГОСТИ: За короля! За короля! ДАНДИЛИО: Вы что же, Морн? Не пьете? МОРН: Нет, конечно. Жизнь отдают за короля; а пить — зачем же пить? ИНОСТРАНЕЦ:

За этот край счастливый! КЛИЯН: За Млечный Путь! ДАНДИЛИО: От этого вина и в голове польются звезды… ЭЛЛА: Залпом за огненного попугая! КЛИЯН: Элла, за наше «завтра»! МОРН: За хозяйку дома! ГАНУС: Хочу спросить… Неясно мне… Что, выпить за прежнего хозяина нельзя? МИДИЯ:

(роняет бокал)

Так. Всё на платье.

Пауза.

ПЕРВЫЙ ГОСТЬ: Солью… ДАНДИЛИО: Есть поверье: слезами счастья! Всякое пятно мгновенно сходит… МИДИЯ:

(к Элле, тихо)

Слушай, твой актер пьян, вероятно…

(И трет платье.)

МОРН: Я читал в одном трактате редкостном — вот, Дандилио, вы книгочий, — что, сотворяя мир, Бог пошутил некстати… ДАНДИЛИО: В той же книге, я помню, было сказано, что дому приятен гость и нужен, как дыханье, но ежели вошедший воздух снова не выйдет — посинеешь и умрешь. Поэтому, Мидия… МИДИЯ: Как? так рано? ДАНДИЛИО: Пора, пора. Ждет кошка… МИДИЯ: Заходите… ПЕРВЫЙ ГОСТЬ: И мне пора, прелестная Мидия. МИДИЯ: Нехорошо! Остались бы… ЭЛЛА:

(к Ганусу, тихо)

Прошу вас, вы тоже уходите… Завтра утром зайдете к ней… Она устала. ГАНУС:

(тихо)

Я… не понимаю? ЭЛЛА:

(тихо)

Где же радость встречи, когда спать хочется?.. ГАНУС:

(тихо)

Нет, я останусь…

Отходит в полутьму к столу круглому. Одновременно прощались гости.

ИНОСТРАНЕЦ:

(к Мидии)

Я не забуду пребыванья в вашей столице колдовской: чем сказка ближе к действительности, тем она волшебней. Но я боюсь чего-то… Здесь незримо тревога зреет… В блеске, в зеркалах, я чувствую… КЛИЯН: Да вы его, Мидия, не слушайте! Он к вам попал случайно. Хорош волшебник! Знаю достоверно — он у купца на побегушках… возит образчики изделий иноземных… Не так ли? Ускользнул! МИДИЯ: Какой смешной.. ЭЛЛА: Прощай, Мидия… МИДИЯ: Отчего так сухо? ЭЛЛА: Нисколько… Я немножечко устала… ЭДМИН: Пойду и я… Спокойной ночи. МИДИЯ: Глупый!..

(Смеется.)

ВТОРОЙ ГОСТЬ: Прощайте. Если правда, гость — дыханье, то выхожу отсюда, как печальный, но кроткий вздох…

Все вышли, кроме Морна и Гануса.

МИДИЯ:

(в дверях)

До будущей недели.

(И возвращается на середину гостиной.)

А! Наконец-то! МОРН: Тсс… Мы не одни.

(Указывает на Гануса, сидящего незаметно.)

МИДИЯ:

(к Ганусу)

Я говорю, что вы добрее прочих моих гостей; остались…

(Садится рядом.)

Расскажите, вы где играли? Этот грозный грим прекрасен… Вы давно знакомы с Эллой? Ребенок… ветер… блеск воды… В нее влюблен Клиян, тот, с кадыком и с гривой, — плохой поэт… Нет, это даже страшно — совсем, совсем араб!.. Морн, перестаньте свистеть сквозь зубы… МОРН:

(в другом конце комнаты)

Тут у вас часы хорошие… МИДИЯ: Да… старые… Играет в их глубине хрустальный ручеек. МОРН: Хорошие… Немного отстают, не правда ли? МИДИЯ: Да, кажется…

(К Ганусу.)

А вы… вы далеко живете? ГАНУС: Близко. Рядом. МОРН:

(у окна, с зевком)

Какие звезды… МИДИЯ:

(нервно)

В нашем переулке, должно быть, скользко… Снег с утра кружил.. Я на катке была сегодня… Морн, как птица, реет по льду… Что же люстра горит напрасно…

(На ходу, тихо, к Морну.)

Погляди — он пьян… МОРН:

(тихо)

Да… угостила Элла…

(Подходит к Ганусу.)

Очень поздно! Пора и по домам. Пора, Отелло! Вы слышите? ГАНУС:

(тяжело)

Ну, что ж… я вас не смею удерживать… идите… МИДИЯ: Морн… мне страшно… Он говорит так глухо… словно душит!.. ГАНУС:

(встает и подходит)

Довольно… голос оголю… довольно! Ждать дольше мочи нет. Долой перчатку!

(К Мидии.)

Вот эти пальцы вам знакомы? МИДИЯ: Ах!.. Морн, уходите. ГАНУС:

(страстно)

Здравствуй! Ты не рада? Ведь это я — твой муж! Воскрес из мертвых! МОРН:

(совершенно спокойно)

Воистину. ГАНУС: Вы здесь еще? МИДИЯ: Не надо! Обоих вас прошу!.. ГАНУС: Проклятый фат!.. МОРН: Горячий свист твоей перчатки черной приятен мне. Отвечу тем же… МИДИЯ: А!..

Она бежит в глубину сцены, к нише, и распахивает рывками окно. Морн и Ганус дерутся на кулаках.

МОРН: Стол, стол смахнешь!.. Вот мельница!.. Не так размашисто! Стол… ваза!.. Так и знал!.. Ха-ха! Не щекочи! Ха-ха!.. МИДИЯ:

(кричит в окно)

Эдмин! Эдмин! Эдмин!.. МОРН: Ха-ха! Стекает краска!.. Так, рви ковер!.. Смелее! Не сопи, не гакай!.. Чище, чище! Запятая и точка!

Ганус рухнул в углу.

МОРН: Олух… Развязал мне галстук. ЭДМИН:

(вбегает, в руке пистолет)

Что было? МОРН: Только два удара: первый зовется «крюк»{10}, второй — «прямая шуйца». А между прочим, этот господин — Мидиин муж… ЭДМИН: Убит? МОРН: Какое там… Смотри, сейчас очнется. А, с приходом! Мой секундант к услугам вашим…

(И замечает, что Мидия лежит в обмороке в глубине, у окна.)

Боже! О, бедная моя!.. Эдмин… постой… Да позвони… О, бедная… Не надо, не надо же… Ну, право… Мы играли…

Вбегают две служанки: они и Морн ухаживают за Мидией в глубине сцены.

ГАНУС:

(тяжело поднимается)

Я… вызов… принимаю. Гадко… Дайте платок мне… Что-нибудь. Как гадко…

(Вытирает лицо.)

Десять шагов и первый выстрел — мой… по праву: я — оскорбленный… ЭДМИН:

(оглянувшись, порывисто)

Слушайте… постойте… Покажется вам странно… но я должен… просить вас… отказаться от дуэли… ГАНУС: Не понимаю?.. ЭДМИН: Если вам угодно, я — за него — под выстрел ваш… готов я… Хотя б сейчас… ГАНУС: По-видимому, я с ума схожу. ЭДМИН:

(тихо и быстро)

Так вот, нарушу слово!.. Открою вам… мне долг велит… Но вы должны поклясться мне — своей любовью, презреньем, ненавистью, чем хотите, что никогда вы этой страшной тайны… ГАНУС: …Извольте, но к чему все это? ЭДМИН: Вот, открою вам: он — этот человек — он… не могу!.. ГАНУС: Скорей!.. ЭДМИН: Э, будь что будет! Он…

(И шепчет ему на ухо.)

ГАНУС: Это ложь!

(Эдмин шепчет.)

Нет, нет… Не может быть! О, Господи… что делать?.. ЭДМИН: Отказаться! Нельзя иначе… Отказаться!.. МИДИЯ:

(к Морну в глубине)

Радость, не уходи… МОРН: Постой… сейчас я… ГАНУС:

(твердо)

Нет! ЭДМИН: Зачем же я нарушил… МОРН:

(подходит)

Что, решили? ГАНУС: Решили, да. Я не гожусь в убийцы: мы драться будем á la courte paille.{11} МОРН: Великолепно… Выход найден. Завтра подробности решим. Спокойной ночи. Еще могу добавить, что дуэли не обсуждают с женщиной. Мидия не выдержит. Молчите до конца. Пойдем, Эдмин.

(К Мидии.)

Я ухожу, Мидия. Ты будь спокойна… МИДИЯ: Подожди… мне страшно… чем кончилось? МОРН: Ничем. Мы помирились. МИДИЯ: Послушай, увези меня отсюда!.. МОРН: Твои глаза — как ласточки под осень, когда кричат они: «На юг!..» Пусти же… МИДИЯ: Постой, постой… смеешься ты сквозь слезы!.. МОРН: Сквозь радуги, Мидия! Я так счастлив, что счастие, сияя, через край переливается. Прощай, Эдмин, пойдем. Прощай. Все хорошо… Морн и Эдмин уходят.

Пауза.

ГАНУС:

(медленно подходит к Мидии)

Мидия, что же это? Ах… скажи мне что-нибудь — жена моя, блаженство мое, безумие мое, — я жду… Не правда ли, все это — шутка, пестрый, злой маскарад, как господин во фраке бил крашеного мавра… Улыбнись! Ведь я смеюсь… мне весело… МИДИЯ: Не знаю, что мне сказать тебе… ГАНУС: Одно лишь слово; всему поверю я… всему поверю… Меня пустая ревность опьянила — не правда ли? — как после долгой качки вино в порту. О, что-нибудь… МИДИЯ: Послушай, я объясню… Ушел ты — это помню. Бог видел, как я тосковала. Вещи твои со мною говорили, пахли тобой… Болела я… Но постепенно мое воспоминанье о тебе теряло теплоту… Ты застывал во мне — еще живой, уже бесплотный. Потом ты стал прозрачным, стал каким-то привычным призраком; и, наконец, на цыпочках, просвечивая, тихо ушел, ушел из сердца моего… Я думала: навеки. Я смирилась. И сердце обновилось и зажглось. Мне так хотелось жить, дышать, кружиться. Забвенье подарило мне свободу… И вдруг, теперь, вернулся ты из смерти, и вдруг, теперь, врываешься так грубо в тебе чужую жизнь… Не знаю, что сказать тебе… Как с призраком ожившим мне говорить? Я ничего не знаю… ГАНУС: В последний раз я видел сквозь решетку твое лицо. Ты подняла вуаль, чтоб нос — комком платочка — так вот, так вот… МИДИЯ: Кто виноват? Зачем ушел? Зачем бороться было — против счастья, против огня и правды, против короля?.. ГАНУС: Ха-ха… Король!.. О, Господи… Король!.. Безумие… Безумие!.. МИДИЯ: Мне страшно, — ты так не смейся… ГАНУС: Ничего… Прошло… Три ночи я не спал… устал немного. Всю осень я скитался. Понимаешь, Мидия, я бежал: не вынес кары… Я знал бессонный шум ночной погони. Я голодал. Я тоже не могу сказать тебе… МИДИЯ: …И это для того, чтоб выкрасить лицо себе, а после… ГАНУС: Но я хотел обрадовать тебя! МИДИЯ: …а после быть избитым и валяться, как пьяный шут, в углу, и все простить обидчику, и, в шутку обратив обиду, унижаться предо мною… Ужасно! На, бери подушку эту, души меня! Ведь я люблю другого!.. Души меня!.. Нет, только может плакать… Довольно… Я устала… уходи… ГАНУС: Прости меня, Мидия… Я не знал… Так вышло, будто я четыре года подслушивал у двери — и вошел, и — никого. Уйду. Позволь мне только видать тебя. В неделю раз — не боле. Я буду жить у Тременса. Ты только не уезжай… МИДИЯ: Оставь мои колени! Уйди… не мучь меня… Довольно… Я с ума сойду!.. ГАНУС: Прощай… Ты не сердись… прости меня — ведь я не знал. Дай руку, — нет, только так — пожать. Я, вероятно, смешной — размазал грим… Ну вот… Я ухожу… Ты ляг… Светает…

(Уходит.)

МИДИЯ: Шут!..

Занавес