"РУССКАЯ ФАНТАСТИКА 2006" - читать интересную книгу автора (АНТОЛОГИЯ)АЛЕКСАНДР ГРОМОВЭх, бабье лето, бабье лето… Кому оно бабье, а у кого под боком не имеется ни бабы, ни теплотрассы, тот насчет лета шутки шутить не станет. Мерзни, мерзни, волчий хвост. И тащись, как хвост, без свободы воли, послушно обстоятельствам. Стучи осколками зубов. Вечером еще так-сяк, зато под утро стылый воздух тянет из тебя тепло, как палач жилы, упорно и, кажется, даже с наслаждением. Жухлая трава и та поседела от ужаса: зима на носу. Нет спасения. Сопревшая на теле кофта с одной пуговицей да дырявый плащ - вот и вся защита. Выспаться сегодня не удалось. Бетонная плита над протянутым к знакомой хрущевке отводом от теплотрассы, уже несколько месяцев сдвинутая в сторону и открывавшая лаз в блаженное тепло, оказалась уложенной на место и даже приваренной за арматурные ушки. Добились-таки своего нижние жильцы… Сколько раз гнали из-под окон, орали визгливо, травили доберманом, обливали водой, вызывали ментов, и все это были мелкие житейские неурядицы. Конечно, рано или поздно должна была случиться неурядица покрупнее… Он не огорчился - он принял к сведению. Запасные варианты были хуже, что не замедлило проявиться на практике. “Встань и иди” - так было среди ночи сказано ему, разнежившемуся в теплом подъезде на подстилке из позаимствованных половичков. Бородач-полуночник с воспаленными от компьютера глазами вышел на площадку покурить и пинком объявил побудку. Бить не стал - побрезговал, зато не успокоился, покуда не выставил вон. Ни в коей мере не будучи Христом, Егор Суковатов не мог ответить ему: “Иди и ты”, да он и не знал легенду об Агасфере. Страдало тело, но не душа. Душа у Егора давно очерствела, иссохла и отвалилась за ненадобностью, души у него не было, а чего нет, то не способно беспокоить болью. Вот мысли - те да, шевелились. Согреться бы где-нибудь. Дождаться утра. Дальше утра Егор не заглядывал - с рассветом ужас мироздания слабел и прятался. В девять, а то и раньше откроется приемный пункт на Мастеровой. Пивная бутылка - восемьдесят копеек. На Перовской за темную бутылку дают целый рупь, зато светлые не берут совсем. И приемщик там гад: щупает горлышки пальцами и чуть что - бракует. Зато прием цветмета там же, неподалеку. Десять копеек за жестяную банку, сплющенную ногой в блин. Основная добыча, конечно, бутылки, а банки - приварок. Участок, где Егор чувствовал себя относительно вольготно, был невелик. Тащиться греться в переходе у метро - и далеко, и чужие владения. Могут накостылять. Не тот возраст, чтобы самому бить и гнать конкурентов. Лучше уж не суйся, человеческий огрызок… Если бы Егору Суковатову сказали, что ему еще только сорок восемь, он лишь бессмысленно поморгал бы в ответ. Он не знал, много это или мало - сорок восемь. Он забыл это как ненужное. Когда не идешь, а шаркаешь, когда тупая ноющая боль прописалась в нутре навсегда и к ней в гости все чаще заходит боль острая, нестерпимая, от которой кричал бы криком, если бы не разучился кричать, - вот это старость и есть. И даже эти сведения Егор помнил смутно, начиная уже забывать. Жив - и ладно. А пока ночь и под разбитыми ботами хрустит ледок, иди ищи тепло. Шаркай ногами. Зачем? А зачем растет дерево? Для чего жужжит муха? С какой возвышенной целью колония бактерий пожирает агар-агар? Жизнь требует: живи, вот и все. Ползи к теплу. Вот и ползешь. Запертый подъезд. Следующий - тоже заперт. И третий, и четвертый… Егор передвигался от подъезда к подъезду, от дома к дому. Проверял и подвалы. Найдя дверную ручку - тянул. Он твердо знал, что рано или поздно найдет дверь со сломанным или просто незапертым кодовым замком, а домофонов и уж тем более консьержек на Мастеровой улице отродясь не водилось. В районе пролетариев всегда полно малолетней шпаны; не может быть, чтобы хоть один замок не был выворочен… Это было даже не мыслью - смутным ощущением. Инстинкт приказывал: ищи. И Егор искал. Некому рассказать, сколько прошло времени, прежде чем он, временами останавливаясь, чтобы переждать резь в кишках, пререместился от одного конца короткой улицы до другого по правой стороне, а затем вернулся по левой, нигде не найдя отпертой двери. Инстинкт соврал. Вероятно, во всех близлежащих подъездах недавно поставили новые замки, до которых еще не добрались местные гопники, но этот вывод был непосильно сложен для Егора. Полуатрофированный мозг отметил одно: заперто. Холод донимал уже совершенно садистски. Проклятая ночь и не думала кончаться. Мертво, негреюще светили озябшие фонари на торчащих глаголях. Примороженные к небу звезды в ужасе глядели на стекленеющий внизу мир. Ни кошек, ни собак - все попрятались. Лишь слева от Егора за бетонным забором грохотал и лязгал железнодорожный узел, там катились с горки вагоны да временами кричал что-то по громкой связи сердитый женский голос. Звали тетку Клавкой, и была она толстая и рыжая, с жирно накрашенными губами. Егор никогда ее не видел, но иной она просто не могла быть. Главное, тепла там не водилось и водиться не могло. Справа светились огни автозаправки. Тепла там было в избытке, но кто же пустит ночевать бомжа? Если где-то и сохранились толстовцы, то на заправках они не работают, это точно… Все же Егор свернул направо. Быть может, потому, что ближайшая станция метро находилась в той же стороне, а скорее всего потому, что так велел инстинкт. До метро Егор вряд ли добрел бы. И инстинкт не подвел. Инстинкт вывел на захламленный пустырь, где под ноги немедленно подвернулась старая автопокрышка. Егор едва сохранил равновесие и тут же споткнулся о еще одну. Ба, да тут была настоящая свалка разнокалиберных покрышек и рваных, негодных камер! Топливо! Жизнь! Мыслей не было уже совершенно - тело работало, как дурно смазанный, разладившийся, но все-таки еще не до конца сломанный автомат. Прежде всего надо было найти относительно сухую растопку, что Егор и сделал, доковыляв до мусорного бака. Подобранная вчера на асфальте дрянная зажигалка, наполовину еще полная, никак не желала давать язычок огня. Подышал, согрел в ладонях, ссадил о колесико кожу на заскорузлом пальце - зажглась! Нехотя занялся клок оберточной бумаги, от него дала огонь и вонь камера тонкой резины - от “Оки”, наверное. Еще несколько минут томительного ожидания - и языки пламени побежали по покрышке. Егор блаженствовал. Усевшись на другую покрышку, он грелся, ничуть не замечая смрадной копоти, и выражал удовольствие стонами и ворчанием. Жизнь начинала удаваться. Если бы подлый враг, сидящий в животе, не резал кишки изнутри, было бы совсем замечательно. Никто не гнал Егора, да и кто мог бы согнать? Милицейский патруль? По своей инициативе? Ха-ха. Станет он пачкаться о бомжа, с которого нечего взять. Притом бомж никому не мешает: жжет резину на свалке, где ему, собственно, и место, а вокруг пустыря никаких жилых домов, одни унылые заборы, которым все равно, коптят их или нет. Сиди, млей в тепле, моргай на огонь. Как все счастливцы, Егор не наблюдал часов. Когда небо на востоке начало понемногу бледнеть - от холода, наверное, - покрышка уже догорала, рдея багряным мотком обнажившегося корда. Пожалуй, можно было посидеть в неподвижности еще немного, прежде чем с неизбежностью подняться и доволочь до костра новый резиновый бублик… Тут-то все и произошло. Совершенно неожиданно и без видимой причины. Неожиданности Егор инстинктивно делил на два вида: идущие на пользу и идущие во вред. Вторых всегда было больше, но случались и первые: раньше конкурентов обнаружить батарею пустых бутылок возле парковой скамеечки, найти на свалке почти целый пиджак, скоротать в тепле морозную ночь. Если кишки несколько часов подряд не сводит судорогой - это тоже приятная неожиданность. А неожиданности, так сказать, нейтральные, ни в плюс и ни в минус, лучше всего вообще не замечать, не стоят они того. В первую минуту неожиданность показалась неприятной, даже опасной, во вторую - нейтральной. Что-то внезапно хлопнуло над головой, как хлопает разбившаяся лампочка, резко, но несильно. Тем не менее Егор отреагировал - склонился набок и, искосырившись, глянул вверх. Бледно-лиловое кудрявое облачко, чуть заметно светящееся внутренним светом, нависало над головой, вспухая и разрастаясь, как обыкновенный клуб дыма. Вроде безопасно… То ли петарда хлопнула, то ли это фейерверк такой… Егор с усилием покрутился вправо-влево, обозрел панораму. Никого не наблюдалось ни на пустыре, ни возле. Ни души. А значит, явление, по-видимому, относилось к безопасным… Он остался на месте. Очень скоро лиловатое облачко, распухая и быстро теряя яркость, достигло его носа. Ничем особенным оно не пахло, во всяком случае с такой силой, чтобы перебить вонь горелой резины и собственный запах Егора. У него лишь защекотало в носу, он чихнул и надолго скорчился от нутряной боли. Боль грызла зло, как всегда, и долго не хотела отпускать. Разгорался рассвет, догорал костер. Отмаявшись, Егор пробурчал под нос что-то невразумительное, разогнулся, насколько мог, хотел было привстать, да так и остался сидячим истуканом: рот полуоткрыт, голова набок, в гноящихся глазах - испуг и недоумение. Недоверчиво прислушался к новым ощущениям. Внутри его что-то происходило. Впоследствии было много споров о количестве “точек проникновения”, “проколов метрики”, “координат впрыска” и как там это еще называлось. Обилие выдуманных терминов все же не шло в сравнение с числом самих точек: от тысяч до десятков тысяч, по мнению большинства исследователей. Распределились они (не исследователи, а “проколы”) по земной поверхности вполне хаотически, и надо думать, что подавляющая их часть пропала без толку над мировым океаном, однако и на сушу хватило с избытком. Достоверно известно, что на территории Москвы возникла всего одна “точка проникновения”, в Питере их не оказалось вовсе, тогда как жители населенного пункта Пошехонье-Володарск обрели аж две. Само собой, жители брегов Невы острили о пошехонцах и особенно о москвичах, что-де “им нужнее”, а в общем пытались прикрыть остротами обыкновенную зависть. И зря. Никакой почвы для зависти не имелось. Всем и каждому, начиная от нобелевского лауреата и кончая слабоумным дауном из Восточной Африки, почем зря позорящим славное племя хуту, досталось сколько нужно, а лишнее не пошло впрок, выдыхаясь вместе с углекислотой, вычихиваясь и распространяясь традиционным для инфекций воздушно-капельным путем. С той, однако, разницей, что, в отличие от бацилл, частицы таинственного тумана вовсе не собирались гибнуть вне организма и охотно разносились ветром, вовсе не теряя своих свойств. Прошли считаные дни, а для самых невезучих недели - и всем досталось поровну. Даром. Никто не ушел обиженным, да и уйти, по правде говоря, было некуда, разве что заживо похоронить себя в подземном убежище с очищенным через молекулярный фильтр воздухом. Впрочем, противников принципа “дают - бери” оказалось немного, а тех, кто располагал при этом подземным бункером, и того меньше. Разумеется, кое-кто из надышавшихся полагал себя обделенным уже вследствие того, что получил ровно столько же, сколько и другие, однако не будем говорить о рвачах, не стоят они того. По Электродной улице, прямой и серой, как сварочный электрод, Егор двигался в сторону метро. В рваной кошелке, служившей прежде временным хранилищем найденной стеклопосуды, помещались извлеченные из какого-то по счету мусорного бака ветхие брюки, потерявшая первоначальный цвет футболка и почти приличный пиджак, разве что не в цвет брюк и с прорехой под мышкой. Пяток обнаруженных попутно бутылок Егор прикопал пока в куче прелых листьев - подождут. У него было дело, не терпящее отлагательств. Каменный срам статуй принято прикрывать фиговым листом - серая промзона попыталась отгородиться от более приятных на вид благ цивилизации овальным прудом, выкопанным невесть когда и зачем. Одна полудуга овала едва не упиралась в каменную нору метрополитена; другая, утонувшая в зелени кустов и корявых деревьев, исстари служила местом распития недорогих напитков и бесплатным туалетом. Туда и ковылял Егор, оставив на время мысль о тепле подземных хором. Ему и без того было жарко. Жарко… и противно. Он никак не ожидал этого от себя. Пришлось спешить. Путь, на который здоровый мужчина потратил бы от силы пятнадцать минут, был пройден Егором за каких-нибудь полчаса. Еще вчера он вряд ли доковылял бы и за час… Оставив слева забор, а справа рассвет, он углубился в заросли и скоро вышел к пруду. Здесь, скрежеща от омерзения осколками зубов, он принялся раздеваться. Дырявый полусгнивший плащ полетел в кучу мусора. Туда же отправились бабья кофта с безжалостно оборванной последней пуговицей и вонючие штаны. Сбросив несусветные боты - их тоже надо было заменить, но пока не попалось ничего подходящего, - голый Егор сел на криогенный парапет и, собравшись с духом, бочком сполз в черную обжигающую воду. Скрутило. Стеснило дыхание. Он решил, что сию секунду умрет, но не умер, а вынырнул и забарахтался у самого берега, баламутя прибитый к парапету мусор. Вода пахла мазутом и гниющей ряской, то есть не пахла ничем особенным, и Егор принялся яростно скрести тело черными ногтями, смывая присохшую, впитавшуюся в кожу скверну. Никто не мог ему помешать в этот час и в этом месте. Он выбрался на берег не раньше, чем начал стучать зубами, и воздух показался ему жарким, как в бане. Чудеса: он сам осознал это сравнение. Он вспомнил, что такое баня! Голый человек дико выплясывал на берегу городского пруда и смеялся. С многолетней отвычки смех его больше походил на надрывный кашель, но то был смех чистой радости. Егор смеялся для себя, а не для других, и вряд ли кто мог его услышать. Сегодня он родился во второй раз, осознал это и вовсе не собирался плакать, как при первом рождении. К чему повторять пройденное? Чтобы показать, что ничему не научился за прожитые годы? А кроме того, ему вовсе не хотелось впадать в уныние. Хотелось начать действовать, и как можно скорее. Еще не успев просунуть ноги в новообретенные штаны, Егор определил для себя круг первоочередных задач и выделил среди них те, к решению которых надо было приступить уже сегодня. Точнее - прямо сейчас. Тут же, без всякого перерыва, он вспомнил свое имя. Егор. Вообще-то Георгий… э-э… Степанович. Гоша. Жора. Если угодно, даже Жорж, хотя никто никогда его так не называл, даже в школе не дразнили Гогочкой и Жоржиком… Какой он Жоржик! Гиббоном - да, дразнили. Гамадрилом тоже… Имя Жора ассоциативно напомнило о еде, рот моментально наполнился слюной. Егор сглотнул. Потом, потом… Есть дела более важные… Экспресс-поиск близ входа в метро и по окружности пруда принес еще шесть бутылок. На улице Плеханова Егор выудил из урны седьмую. Наличного капитала, считая и ту стеклотару, что была прикопана в куче листьев, уже хватало на то, чтобы перекантоваться полдня, но средств требовалось куда больше. Не беда: до открытия приемного пункта оставалась еще бездна времени - драгоценного “ни свет ни заря”, когда конкуренция слаба и есть смысл расширить поиски… Давно уже взошло и пригрело солнце, когда Иван Неподоба, мрачный и трезвый приемщик стеклопосуды, открыл свой пункт на Мастеровой. С утра несли вяло и по преимуществу старухи, дрожавшие над каждой копейкой и неизменно уносившие с собой отвергнутые бутылки. Скаредная природа старух оставляла мало возможностей для обмана. Вот-вот должны были начать подтягиваться дребезжащей рысцой испитые и нетерпеливые источники настоящего дохода, они же носители широкой русской души, - те, кто вчера хорошо принял и не припрятал ничего на опохмел. Местные бомжи, известные Ивану наперечет, появлялись со стеклянным уловом без всякой системы, но чаще ближе к пяти, когда пункт закрывался. Чтобы утром - редко. Вот почему Иван был удивлен и даже слегка озадачен при виде знакомого бомжика-доходяги, которому, по мнению Ивана, осталось ползать по свету недели полторы, да и того много. Во-первых, бомжик притащил разом двадцать две бутылки и отнюдь не выглядел помирающим от натуги. Во-вторых, он был одет непривычно и, пожалуй, излишне легко. Куда-то делись его несусветные обноски, распространявшие столь редкостное благоухание, что даже уличные собаки избегали брехать на эту помесь клозета со скотомогильником. Если бы не замызганная вязаная шапочка да не свисающие из-под нее на манер сосулек сальные патлы, пожалуй, Иван и не узнал бы бомжа. Надо же - пиджак!.. Пивную тару Иван принял без разговоров. Две винные посудины - отверг: - Не возьму. Против всех ожиданий, бомж не оставил бутылки на поживу Ивану и не ахнул их об асфальт, а деловито прибрал в кошелку. - Твое дело. На Перовской сдам, тут рядом. Иван только пожал плечами. Он собрался было матюкнуться на бомжа, чтобы тот улетучивался поживее, как вдруг бомж вновь привел в движение руины речевого аппарата и сказал довольно сипло, но настолько внятно, что ошибиться было невозможно: - Слышь… Где тут можно купить зубную щетку… подешевле? Рот Ивана несколько раз открылся и закрылся сам собой, не произведя ни звука. Рука зачем-то ощупала набитый бутылками ящик. Быть может, мироздание еще не рушилось, но уже явно начало шататься. Оставалась гипотеза о слуховых галлюцинациях. А заодно о зрительных и обонятельных. Наклонившись вперед, Иван втянул ноздрями воздух, заранее изготовившись немедленно гасить рвотный позыв. Ничем особенным от бомжа не пахло. Разве что затхлостью и почему-то прудовой тиной… Иван что-то пробормотал в ответ. Затем вдохнул еще раз и в большом изумлении ощупал себя от шеи до выпуклого животика. Вытаращил глаза. Уронил челюсть и забыл подобрать, поглощенный чем-то важным и крайне необычным. Внутри его что-то происходило. Всякому известно: идиотов на свете куда больше, чем необходимо. Данный тезис настолько банален, что можно сказать и так: “Любой идиот знает: идиотов на свете…” - ну и так далее. Так вот: настоящий идиот этого не знает. Он вообще ничего не знает, поскольку необучаем. Его коэффициент умственного развития не выше 0,20. Если выше, то такой слабоумный классифицируется медициной как олигофрен, а то и дебил - аристократ ереди интеллектуально дефективных, не нуждающийся в постоянном уходе. - Кажется, мы скоро останемся без работы, - невесело констатировал доктор Говард, главный врач Кливлендского приюта для слабоумных. И сам же понял, что не высказал ничего оригинального. Примерно то же самое могли сказать тысячи, если не десятки тысяч его коллег по всему миру. - Если так пойдет дальше… Доктор Говард не договорил. Что будет, если так пойдет дальше, было прекрасно известно всему персоналу. Урежут ассигнования. Придется сокращать штат. А если процесс не остановится, то… страшно подумать. Психиатрические клиники, имеющие дело с иным контингентом, почти не пострадали. Иное дело приюты для слабоумных. Тихие дебилы, способные к несложной работе под наблюдением, казалось, издевались над персоналом. Почти все прекратили бессмысленно улыбаться. Один, занятый стрижкой газона, сделал это столь художественно, что все ахнули. Другой умудрился произнести сложносочиненное предложение - и ни разу не сбился, подлец! Третий попросил подыскать ему иное занятие, желательно что-нибудь связанное с механикой. Четвертый, поймав доктора за пуговицу, прямо спросил, доколе он будет тут торчать и за кого его принимают, если держат за забором. Заодно он потребовал квалифицированной экспертизы, заявив, что готов для начала пройти тест на ай-кью. Черт побери, где он слов-то таких нахватался?! С пациентами других отделений тоже творилось неладное. Многие подобрали слюни. Один малый весом в триста фунтов перестал ползать на карачках и после Двухдневных попыток взгромоздился на свои тумбы. Двое идиотов осваивали членораздельную речь. Никто их не учил - учились сами. Было от чего прийти в замешательство! В конце концов доктор Говард принял половинчатое Решение. - Подождем пока, - сказал он. - Понаблюдаем одну-две недели. Все может случиться. Но если тенденция сохранится, боюсь, половину пациентов придется выписывать… Он дернул щекой, что делал всегда, находясь в состоянии раздражения, и не без яда заметил: - У кого сейчас работы выше головы, так это у всяких реабилитационных служб… Это было правдой. Более того, об этом уже сообщалось по телевидению. Поэтому к яду доктора Говарда примешалась и нотка зависти. Им-то не придется искать новую работу! А попробуй найди ее, когда тебе под пятьдесят… Хотя - если подумать - не все так плохо. Вчера доктор сам втихомолку подверг себя тесту на Ю. Получился неожиданный результат: 144 вместо обычных 120-125. Просто удивительно. Если телевизионщики не врут… Если они не врут и действительно всем досталось поровну, надо только не терять времени даром. Очень скоро желающих сменить профессию будет пруд пруди. Телевизионщики врали не больше, чем обычно. Даже меньше. Сенсация сенсации рознь: одну приходится натужно тянуть за уши - другая сама скачет на прыжок впереди охотников, только поспевай за ней. Гони в эфир свежие факты, а домыслы оставь редакционным аналитикам и ученым экспертам. Домыслы, именуемые “гипотезами” и “предположениями”, соперничали числом и скороспелостью с опятами на осенних пнях. Кое-кто с мрачным удовольствием предрекал конец света; кое-кто, наоборот, начало Золотого века. Частицы странного тумана, взятые в десятках “точек прокола” и подвергнутые исследованию, оказались идентичными. Трудно было установить, кто первый ввел в обиход термин ВНР - биологические нанороботы, или бионары. ВНР не желали вступать в контакт ни с культурами бактерий, ни с колониями плесени, ни даже с тканями высших позвоночных, включая человекообразных обезьян. Их привлекали только ткани человека. Внедрившись в клетку, бионар растворялся в ней. Два? Десять? Миллион? Хватало и одного наноробота. Вскоре клетка превращалась в фабрику для поточного производства ВНР - совсем как при вирусной инфекции, но с двумя отличиями. Во-первых, организм и не пытался защититься от вторжения. Во-вторых, после заражения (или инициации?) всех клеток организма (или живого образца ткани) клетки немедленно “одумывались” и продолжали функционировать как ни в чем не бывало. Даже лучше. Повсеместно отмечались улучшение состояния больных самыми разнообразными, в том числе неизлечимыми, хворобами, ускоренное заживление ран и сращивание переломов. Но не это было главное. Главным было вот что: интеллект зараженных людей рос, как на дрожжах. Сколь бы ни был несовершенен тест на intelligence quotient, он позволил выявить следующее: IQ стремительно, чуть ли не взрывообразно рос в первые часы после заражения бионарами, затем увеличивался медленнее и спустя несколько суток стабилизировался на уровне двадцатью пятью - тридцатью единицами выше. Человечеству помогли извне, это стало ясно в первые же дни. Вот только помогли - или “помогли”? “Поживем - увидим”, - разводили руками приглашенные на телеэфир ученые мужи, с преувеличенным энтузиазмом кивая на программу “Геном человека”, получившую второй старт. Целую неделю большой популярностью среди обывателей пользовалась гипотеза о троянском коне. Назовите-ка самую большую проблему, стоящую перед человечеством. Загрязнение среды? Опасность ядерного конфликта? Терроризм? Истощение природных ресурсов?.. Глупости. Если вы решили посмешить публику - идите в конферансье. Самая большая проблема человечества - это люди. Те самые люди, для блага которых загрязняется среда обитания, истощаются ресурсы планеты, совершенствуется оружие и внедряются новые идеологии. Все для людей. Остальное вторично. Для ускоренной гибели человечества, вещали кассандры, не хватало только всеобщего поумнения. Интеллект еще не мудрость. Интеллект - это прежде всего новые потребности, и вот для их-то удовлетворения будут еще быстрее истощаться ресурсы, загрязняться среда обитания и прочее, и прочее… С предсказуемым результатом. Нормальный налогоплательщик относится к науке примерно как к тигру в непрочной клетке - и страшно, и хочется перепороть служителей зверинца, дабы приглядывали за зверем добросовестно, и вместе с тем любопытно поглазеть. На обывателя, даже поумневшего, гипотеза о троянском коне действовала чрезвычайно. Пессимисты среди оптимистов успокаивали: откуда, собственно, следует, что действие бионаров будет продолжаться вечно? С чего бы это неведомым инопланетянам, обитателям параллельных пространств или каким-нибудь еще отцам-благодетелям делать человечеству столь значительные подарки? Постоянный патронаж, забота о гармоничном развитии юной хулиганистой цивилизации? Ой, не верится… Относительно безопасный для объекта эксперимент, ферштейн? Вспыхнет фейерверк - и нет его. Если завтра, послезавтра или спустя год бионары перестанут действовать, все вернется на круги своя без заметных последствий. Троянская лошадь - чушь всмятку. Не видно причины. Истребить людей, освободив планету для своих нужд, можно гораздо проще. Сохранив, кстати, ее ресурсы. Оптимисты среди оптимистов кричали иное. Не важно, что человечество получило подарок, о котором не просило. Дают - бери. Оскорбиться подачкой может только тот, чей убогий интеллект не сдвинуть с места никакими бионарами. Есть такие? Нет? Тем лучше. Приятно иметь дело с умными людьми. Да вы только представьте себе, какие перед человечеством открываются перспективы! Управляемый термояд - это первое и сиюминутное. Единая теория поля! Победа над болезнями! Настоящий, а не опереточный прорыв в космос! Полет к альфе Центавра уже в этом столетии! Овладение антигравитацией! Постижение глубинных тайн мироздания! Расцвет наук и искусств! Заживление социальных язв, так как сказано: все лучшие человеческие качества суть функция развитого ума. Мир на Земле, поскольку умные люди всегда договорятся между собой… Пока что умные люди наскакивали друг на друга в яростных спорах. Бежали дни, ползли недели. Публиковались результаты исследований бионаров. Было, однако, ясно, что до полного понимания их сущности гораздо дальше, чем до альфы Центавра. Но стоит ли отказываться пускаться в путь из-за того, что путь долог? К началу зимы вряд ли кто опознал бы прежнего Егора Суковатова в трудолюбивом дворнике, каждодневно скребущем асфальт большой лопатой на предмет увеличения сугробов вдоль пешеходных дорожек. Зима началась в ноябре и выдалась снежной. Егор без особого труда получил место муниципального работника низшего звена. В его ведении находился кусок уличного тротуара, двор и два дома со всеми их лестничными клетками, подъездами и мусоропроводами. Ему было доверено казенное имущество: лом, три лопаты и веерные грабли. Он гордо носил оранжевую спецовку. Начальство сперва смотрело косо, теперь понемногу начало оттаивать. Претензии? Не больше, чем к другим, даже меньше. Егор показал себя образцовым дворником. Поначалу адски уставал, болела спина, дрожали руки и временами напоминала о себе боль во внутренностях. Привык. Да и боли стали совсем не те, что раньше. Терпимые. Он и раньше терпел - куда денешься, - но терпел с тупой безнадежностью. Теперь появилась перспектива. С лица Егора подолгу не сходила улыбка. Он был счастлив. Ему казалось, что он только сейчас родился. Прошлое было темно и ужасно, зато настоящее давало опору. Он стал полезным членом общества. У него появился свой законный дом - временная квартира в назначенной к сносу развалюхе, зато аж двухкомнатная. Из ржавого крана исправно текла вода, правда, только холодная. Чепуха. Можно нагреть. Пусть отключен газ, зато есть электричество, а предшественник оставил плитку и пару кастрюль. Что еще человеку надо? Правильно: надежды на будущее. Таковые у Егора имелись, одна радужнее другой. Потому-то он и улыбался, расчищая тротуар с монотонностью механизма. Физический труд на свежем воздухе ему нравился. Работа под мусоропроводом привлекала меньше, но ведь не все проявления жизни должны казаться медом, разве нет? Прежде, с самого рождения, с медом было совсем туго. Ребенком Егор слыл самым тупым в классе, да, пожалуй, и в школе. Учителя со вздохом “рисовали” ему шаткие переводные тройки. Над ним не издевался только ленивый. Сонный мозг и общая заторможенность чувств мешали юному Суковатову понять всю глубину издевок. Быть может, потому-то он и не стал впоследствии маньяком. Летаргический ум отмечал: обижают. Не любят. Никто не любит. Егор огорчался, и только. Ему не приходило в голову мстить. После восьми классов он выучился на слесаря, сразу же был призван в стройбат, кое-как отслужил, вернулся и поступил на завод. Что было дальше, Егор помнил смутно и не желал вспоминать в подробностях. Кажется, он пристрастился к выпивке. Прошло сколько-то лет, все равно сколько. Умерли родители. Рядом с Егором появилась сожительница… или жена? Наверное, все-таки жена, коли сумела прибрать квартиру к рукам, когда Егора посадили. За что сажали - забыл. Вроде не убивал никого. Наверное, не нашлось денег на портвейн, попросил у кого-то излишне настойчиво… Нет, вспомнил! Случилось как раз наоборот. Это был единственный в своем роде звездный час в никчемной жизни прежнего Егора Суковатова. Надо полагать, с завода он уже ушел, потому что работал грузчиком в продмаге на Каланчевской. И однажды, выйдя на работу не в свою смену, занялся уборкой подсобки, сильно удивив заведующую, зато умудрившись вынести вместе с мусором три коробки коллекционного коньяка и пять буты-док старки в придачу. Не с целью наживы, совсем нет. Егор устроил праздник работягам двух кварталов. Начав с грузчиков своего и соседних магазинов, он к обеду споил благородным напитком рабочих близлежащей типографии, бригаду асфальтоукладчиков, старичка слесаря из “Металлоремонта” и неучтенное количество примкнувших граждан. Пропажи бы еще долго не хватились - тревогу забил местный участковый, узревший бдительным оком, какую жидкость распивают знакомые наперечет пролетарии, и сильно тому удивившийся. Что обидно, сам Егор коньяка и не попробовал, скромно удовлетворившись старкой. Что ему коньяк! Народная любовь куда выше. Да еще чтобы не дразнили дебилом и огрызком… Сначала в присутствии милиции его била заведующая - свирепая тетка, утверждавшая на страх грузчикам, будто в ней девяносто восемь килограммов Враки! - она тянула на сто тридцать нетто и весь вес вкладывала в удар. Егор летал по подсобке, как пушинка внутри торнадо. Затем ему были предоставлены шесть часов на выплату стоимости уворованного, иначе… Денег у жмотов-собутыльников, хотя бы и взаймы, категорически не нашлось. Равно и у супруги. Так что вышло “иначе”. Дали три года. Выйдя на волю, Егор остался без жены, без квартиры и без работы. Как давно это было? Не вспомнить, да и незачем. К чему ворошить прошлое? Настало время глядеть вперед. В то утро, когда, греясь у горящей покрышки и подыхая от рези в кишках, он вдохнул лилового дыма, началось пробуждение. Почему Егор вдруг решил, что надо жить иначе, он не умел объяснить. Решил - и все. А решив, начал действовать. От вшей он избавился самым простым манером: сбрил начисто растительный покров на теле, тем самым лишив паразитов их угодий, привольных, как Шервудский лес. Бриться пришлось с помощью тупой одноразовки, извлеченной из мусорного контейнера, и холодной прудовой воды. Зато имелось мыло - большой кусок настоящего, пусть и наидешевейшего, хозяйственного мыла, купленный преобразившимся Егором в первый же день. Редкие брови и ресницы Егор пожалел брить и оставил, тем более что они отнюдь не являлись надежным партизанским убежищем для обнаглевших членистоногих. Карательная операция, произведенная пальцами и обломком мелкой расчески, не замедлила это подтвердить. В приступе гордыни Егор решил было обойтись без всяких там центров реабилитации бездомных - и обошелся бы, кабы не документы. Для начала нужна была какая-никакая ксива. Пусть пока не паспорт. Пусть мало что значащая бумажка, но официальная и с фамилией. Та справка об освобождении давным-давно истлела неведомо где… Пришлось и бегать, и ждать. Ждал Егор деятельно: улучшил гардероб, завел полезные знакомства с грузчиками и дворниками, прикупил кое-что из необходимых мелочей. На данном этапе, как и прежде, основной доход приносила сдача стеклопосуды. Потом повезло: взяли на работу, предупредив, правда, что берут лишь на зимний период, и на тот же срок выделили жилье. Егор очень быстро обзавелся старым пружинным матрацем, облезлой тумбочкой и допотопным торшером. На помойке временами появлялись и не такие богатства. Иной раз попадались книги, их Егор жадно тащил к себе. Часами валяясь под торшером, он читал все подряд: от лохматых школьных учебников до “Современного кубинского детектива”, от стихов Агнии Барто до справочника по анодным трансформаторам, от подшивки журнала “Семья и школа” до книги с волнующим названием “Молодежь и трудовые ресурсы Туниса”. Ничего не пропадало, все шло впрок, даже ресурсы Туниса, а изголодавшийся мозг требовал: еще! Еще! Как можно больше! Когда глаза уставали, в дело вступал бывший трехпрограммный, а теперь однопрограммный громкоговоритель, извлеченный из мусорного бака и тщательнейшим образом отчищенный от липких объедков. Содержанием передач Егор частенько бывал недоволен. Ведущими - сугубо. Для кого это они так глупо выделываются? Для дурачков? Хм. Ну вот он, Егор, еще недавно был дурачком, пробы негде ставить, а разве он слушал какие-то передачи? Оно дурачку надо? Потом наступало время работы, и Егор уходил бороться за чистоту вверенного ему участка планеты. Он знал, что должен показать себя с наилучшей стороны. Может, возьмут не на сезон, а насовсем. За зиму не накопить средств для рывка на следующую ступень, да и без жилья - никак. О теплотрассе в качестве места ночлега теперь мерзко было и подумать. Уважение к себе - это первое. Деньги - второе. Знания - третье. Да, еще о здоровье не забыть… Зачем суетишься, человече? Чего хочешь достичь? О каких горних высях возмечтал? Стоят ли они того, чтобы карабкаться? И ждут ли тебя там? Прежний Егор не ставил таких вопросов. Егор нынешний ставил - и отвечал положительно. Он был лежачим обомшелым камнем, который вдруг сдвинулся с места и покатился… все быстрее, быстрее! Егор не хотел останавливаться. Каким бы ни было будущее - оно манило. Егор скреб асфальт. Ему казалось, что он расчищает дорогу к сияющим вершинам. Нет, рано вы, люди, списали Егора Суковатова! Егор Суковатов еще себя покажет! - Я теперь за собой как за малым ребенком ходить буду, - хвастался он Ивану, разливая по стаканам безалкогольное (иного теперь не употреблял) пиво. - Зубы вставлю. - Трогая языком гнилые пеньки во рту, он содрогался от омерзения и жаловался: - По части зубов у этих спонсоров инопланетных промашка вышла. Я поначалу как думал? Раз требуху вылечили, то и зубы поправят. Не-ет, не смогли. А может, не захотели. Ну, бог им судья. Сам сделаю. Вот заработаю денег… Мне ж на жизнь разве много надо? Кусок хлеба, чистая простыня, книги - ну и все. Без телевизора обойдусь как-нибудь, а белье могу и сам постирать. А там, глядишь, и учиться пойду. В заочный техникум. У меня ж всего-навсего неполное среднее, это не дело… Иван Неподоба хмыкал, но не возражал. Иван терзал воблу над расстеленной газеткой. Иван слушал нового Егора с той же охотой, с какой прежде зверел при его появлении. Иван что-то мотал на ус. - А помнишь, как ты меня гонял? - спрашивал Егор, хитренько прищуриваясь. - Так ты ж бутылку у меня хотел скрасть! - чуть конфузливо оправдывался Иван, припоминая инцидент. - А потом небось мне же и принес бы сдавать, что, нет? - А как ты меня обижал - помнишь? - мстительно вопрошал Егор. Иван Неподоба хрюкал и гудел басом: - Ну обижал… Ты кто был, а? Ты себя со стороны видел? Такого как не обидеть? Надо. - Допустим. А в рыло совать все равно не следовало. Неинтеллигентно. Под грузом обвинений в неинтеллигентности, невоспитанности и некуртуазности Иван понуро вешал голову, но Егор был щедр и прошлые вины прощал. - Так ты все еще приемщиком?.. - менял он тему. Как будто сам не знал. Сдача посуды и сейчас еще приносила Егору дополнительный доход. - Угу. - И не хочешь сменить работу? - На кой? - Ну как на кой?.. - Егор несколько терялся. - Нет, я понимаю: выгодно. Но не век же… Цель в жизни должна быть, нет? Вот я, например… - То ты, а то я, - отрубал Иван. Егор морщил лоб. - Погоди… Ты хочешь сказать, что эти… тьфу, как их?.. бионары на тебя не подействовали? - Почему не подействовали? Я теперь не гипертоник. А плоскостопие как было, так и осталось. - И только-то? А мозги? - При мне. - Ну? - При мне, говорю. Работают. - Как раньше? - не верил Егор. - Всем ведь досталось поровну. - Всем поровну, но каждому - свое, - изрекал Иван, поднимая вверх толстый палец. - Понимаешь? - Не очень. - Значит, тебе пока и не надо. После поймешь. Дожевав воблу, он испарялся, а Егор долго чесал в затылке, пытаясь сообразить, чего это Иван мудрит и темнит. Не найдя ответа, съедал кусок хлеба с наидешевейшим зельцем и принимался за самообразование. Вчерашний поиск в мусорном баке принес роскошный улов: “Историю древних цивилизаций” в изложении для абитуриентов. Кое-что было непонятно до мигрени. Как Исида зачала от мертвеца? Что свербило у Сета, из-за чего он стал нехорошим? С какого бодуна Гор скормил папаше Осирису свое вырванное Око? Во-первых, папаша уже давно был покойником, а во-вторых, тот еще деликатес. Кое-что приводило в восторг. В особенности то место в начале книги, где говорилось о неолитической революции. Как раз перед приходом Ивана единственная неубитая программа громкоговорителя поведала Егору гипотезу. Впервые ли помогают земной цивилизации неизвестные покровители? Не является ли неолитическая революция (не говоря уже о самом возникновении человечества) прямым результатом воздействия бионаров в отдаленном прошлом? Не означает ли это, что таинственные покровители решили: человечеству пора подняться еще на одну ступень? Безусловно, оно должно подняться само, снабженное отнюдь не готовыми знаниями, а лишь инструментом для их приобретения… - Вот ведь! - умилялся Егор. Неолитическая революция представлялась ему в виде штурма дворцовой решетки толпой прогрессивных земледельцев, вооруженных шлифованными топорами и бронзовыми мотыгами. В картинку временами въезжал броневик, плюющийся огнем из двух башенок; Егор гнал его прочь как явление несвоевременное. Погодите, пращуры, и до техники дело дойдет. С бионарами-то! Где уж древним ретроградам с их кое-как обтесанными рубилами и корявым дубьем противостоять натиску прогресса! Никаких шансов. Какая революция предстоит на этот раз, Егор не знал. Хватало того, что будущее рисовалось в радужных красках. Иные люди невосприимчивы к повальному оптимизму - Егор был не из их числа. Оскорбляться инопланетной подачкой, как некоторые? Да подите вы!.. Гордецы! Обиделись: человечество, видите ли, оказалось подопытной букашкой под микроскопом. Да хоть бы и букашкой! Вам что, бионаров не хватило? Умный человек не станет обижаться на добавку ума, а скажет благодетелям спасибо, вот так-то… Главное, чтобы добавка пошла впрок. Кому до инопланетных подарков не было никакого дела, так это природе. В положенное время участились оттепели, побежали ручьи, зачирикала, чуя весну, птичья мелюзга. Самозабвенно пели коты. Сугробы съежились, обороняясь от солнца черной коркой. Егор ковырял их, разбрасывая по асфальту снег, чтобы поторопился таять и не маячил. Все шло путем. - А, сосед! - приветствовал его Иван Неподоба. - Давно не виделись. Все трудишься? - А ты? - У меня день нормированный: принял, погрузил, закрылся. Теперь домой иду. Может, пузырь на двоих раздавим? Егор подумал и покачал головой. - Зря, - осудил Иван. - Слушай, теоретик, ты мне вот что скажи: как сейчас мусорят - больше или меньше, чем раньше? - А почему должны меньше? - Ну как? Интеллект-то повысился. Где раньше бросал не думая, теперь бросают с умом. А то и вовсе в урну. Нет? - Не знаю, - вздохнул Егор. - Я ведь недавно… - Не с чем сравнить? - А тебе? Меньше посуды несут или больше? - Я без работы не останусь, и не думай, - самодовольно ухмыльнулся Иван. - Как несли, так и несут. Меньше-то с чего? С ума, что ли? Так ведь умного человека в России всегда тянет выпить. Не все же такие, как ты. “Во многой мудрости много печали”, слыхал? - Приходилось. - Не осознал, значит. Ну пока, счастливчик. Провожая его взглядом, Егор недоуменно пожал плечами. Счастливчик? Это как сказать. Хотя да, пожалуй. У него есть цель. Пусть скромная. Не всем же кружиться в высоких материях, изобретая термояд или летая к альфе этого… Егор даже перестал крушить сугроб, тщетно силясь припомнить, как зовется непарнокопытный греческий мужик. Да черт с ним, гибридом… Не в нем дело, а в том, что у каждого свой собственный масштаб свершений. Кто-то до сих пор ищет свой путь, мается и потому несчастлив, а он, Егор Суковатов, свою тропку нашел. Осталось пройти ее, вот и все. Как просто! Как понятно, просто и доступно! Сиял день, а слезящаяся снежная крупчатка искрилась так, будто сознательно притворялась алмазной россыпью. На крышах плакали погибающие сосульки. Закаленный воробей отважно купался в луже. Мальчишки пускали спички по ручью, споря, чья раньше низвергнется в коллектор. Егор зажмурился, подставив лицо солнцу. Он был уверен: оно не обидится, взглянув в рожу бывшего бомжа. Настроение было умилительное, но и ответственное. Начинался новый этап. Когда запахло летом, Егора все-таки уволили как сезонника, посоветовав приходить снова в октябре. Порушили и дом, выкопав на его месте котлован под будущий небоскреб. Егор направил было стопы к бывшей жене, но получил пинка от ее нового сожителя. Ладно! В тот же день он устроился ночным сторожем на склад стройматериалов, решив таким образом проблему ночлега. Каморка была тесная, но с готовым топчаном, электроплиткой и местом для стопки-другой книг. Что еще человеку надо? Раздобыв школьные учебники, он готовился к экзаменам в пищевой техникум. Один знакомый рассказал ему, что его будущая работа будет заключаться в том, чтобы стоять у резиновой ленты и наблюдать, как мимо едут творожные сырки, а чуть что - останавливать линию и вызывать наладчиков. Егор решил, что, подучившись, справится. Воображаемое движение конвейера с сырками волнующе-приятно ассоциировалось с неостановимой поступью прогресса. Сладкая мечта быть причастным проснулась и дергала Егора за невидимые миру ниточки. - О, какие люди! - приветствовал его Иван Неподоба из-за баррикады бутылочных ящиков. - Что-то давно тебя не было видно. - Занят был, - кратко ответил Егор. - А чего посуду не несешь? - Говорю же: занят. Собирать некогда. - Ну-ну. Ты еще скажи, что и не тянет. - Ну и скажу! - озлился Егор. - Что было, то прошло, понятно? Не все такие, как ты. Другой бы на месте Ивана немедленно и агрессивно ощерил пасть - какие это такие?! - но Иван был мудрее, чем казался. - Да ты никак всерьез решил, что все изменилось? - И мясистая ряшка Ивана расплылась в улыбке - поперек шире. - Нет, правда? - А то нет? - Ладно. - Иван огляделся и, не обнаружив на ближайших подступах никого, кто шел бы сдавать посуду, спросил в лоб: - Так что, по-твоему, изменилось? Только про термояд и альфу Козлодоя не заливай, не надо… - Мои мозги, - угрюмо сказал Егор. - Они думают. Раньше спали, теперь проснулись. - Кто-нибудь это оценил? - М-м… не знаю. А зачем мне надо, чтобы ценил кто-то? Я сам для себя. Мне нравится. - Ты еще скажи, что счастлив, - фыркнул Иван. - А что? - заморгал Егор. - Почему нет? - Потому что врешь ты все. Тебе надо, чтобы тебя ценили. Всем надо. Не все могут. - Выходит, и тебе надо? - А то как же! - подтвердил честный Иван. - Мне надо, меня и ценят. Вот сегодня откажусь принимать винную посуду или приму за полцены - обматюкают. Про себя, понятно, потому что кому охота со мной ссориться? А завтра приму за полную цену - вот и уважение. Мне хватает, веришь? - Нет, - с сомнением сказал Егор. - Это еще почему? Егор морщил чело - формулировал. - Надо вверх, - сказал он наконец. - Выше надо. - Вот я и говорю: уважения тебе хочется. Ну ладно, пусть самоуважения. - Оказывается, Иван мог оперировать и такими словами. - Хотеть-то хочется, а можется ли? Я на бионары эти клал с прибором, потому что ничего не изменилось. Ты что, еще не въехал: всем ведь ума досталось поровну. Значит, кто был наверху, академики там всякие, тот наверху и останется, а кто был внизу, тот… ну? Догадайся с трех раз. Слушать такое было горько и обидно. Забыв, куда шел, Егор, не прощаясь, развернулся и пошлепал назад по Мастеровой. Иван хохотал ему вслед. - Абсолютная шкала всем до фени! - доносилось до Егора сквозь жизнерадостное ржание. - Человеку интересна только шкала относительная! Верхушка кочки или Эльбруса - все верхушка, а дно - всегда дно… Но ведь это неправда! Неправда! Вступительные экзамены Егор провалил. Как он ухитрился это сделать при конкурсе в полчеловека на место, он не понял и не брался объяснить. Запомнилась только иронически поднятая бровь экзаменатора. Егор зачем-то поблагодарил и вышел с “неудом”, глупо улыбаясь, не понимая и не веря. В тот же день он напился пьян и слонялся без цели, цепляясь к шарахающимся прохожим со слезливыми признаниями, оскорбил непристойным действием цоколь какого-то памятника, вступил в оживленный диспут с милицией и заночевал в казенном доме. Наутро разламывалась голова, а синяки на теле свидетельствовали о массаже тупым резиновым предметом. Да еще предстояло выплатить штраф. Нечестно! Не штраф и не побои - экзамены! Не всякий ведь сам догадается, что уж коли у всех абитуриентов повысился IQ, то и вопросы экзаменаторов станут сложнее! Надо было предупреждать! Его предупредили - по месту работы. В энергичных словах. Спасибо, что не уволили сразу. Это случилось немного позднее. Егор запил. Сволочные биороботы уменьшили его восприимчивость к спиртному. Если раньше его развозило вдрызг с бутылки “Жигулевского”, то теперь требовался эликсир покрепче. Деньги начали таять. Один раз Егор вооружился арматурным прутом и пошел убивать гада Ивана, но запутался в улицах и на Мастеровую не попал. Ночью он выл и рыдал в тряпье, заменявшее ему подушку. Ну почему мир устроен так подло? Почему людям интересна только относительная шкала и их личное место в ней? Умный - глупый. Талантливый - бездарный. Красавец - урод. Богатый - нищий. Атлет - доходяга. Инициативный - инертный. Вот что на самом деле их волнует. И давать всем поровну - несправедливо, потому что у самых низших, самых обиженных не будет никакого продвижения… Да, наука пойдет вперед, это точно. Для того, видно, бионары и были впрыснуты. Остальное - чепуха. Разве что воры начнут работать тоньше, так ведь баланс не нарушится, потому что опера да следователи тоже получили свою долю сиреневой взвеси. Ни один человек не ушел обиженным. И ничего не изменилось. Не ведая об Экклезиасте, Егор приходил к тому же выводу: что было, то и будет. Он мог бы понять это раньше, если бы не был так увлечен своей кажущейся эволюцией. Разве кто-нибудь, исключая наблюдателя жизни Ивана Неподобу, стал разговаривать с ним охотнее, чем раньше? Разве не внушал он по-прежнему брезгливое неодобрение? Разве хоть одна женщина посмотрела в его сторону с интересом? Зачем живешь? Кому нужен? Для чего все это? Какой смысл? Наплакавшись вдоволь, Егор принимался скрежетать зубными пеньками. Потом вставал с топчана, пинал книги и, покинув пост, тащился к круглосуточному магазину. Там было то, в чем он нуждался. От контейнера к контейнеру. От урны к урне. Возле скамеек проверить сугубо. И в кустах. Ага, вон на автобусной остановке мужик башку задрал, пиво пьет… успеть бы, пока конкуренты не набежали. Евробутылка. Почти рупь. Сентябрь природа выделила не в подарочном варианте. По утрам, в самое добычливое время, в приземном слое висели синие от холода туманы. В ужасе жухла листва. Теоретически приближалось бабье лето с его щедрыми на солнце днями, но пока сверху не то сеялась, не то просто висела в воздухе холодная морось. Она липла к нелепой фигуре, что, шаркая ногами и не замечая луж, брела неведомо куда. Иногда фигура останавливалась, скрючившись и Держась за бок. Егор Суковатов обходил свою территорию. Круг замкнулся. Возможно, он не был кругом, а был витком спирали, но это уже не интересовало Егора. Сегодня он выспался в теплом подъезде и уже почти набрал посуды на личный прожиточный минимум. Ничто другое его не интересовало - До холодов было еще далеко, а значит, все шло путем. - Бракованная, - объявил Иван, ощупав горлышки пивных бутылок и отставив одну в сторону. - С выколкой. Второй раз ее приносишь. Принесешь еще раз - получишь в репу. Винные сегодня не беру - тары нет. Итого одиннадцать штук. - Винные, - гугниво пробубнил Егор. - Чего-о? - Возьми за полцены. - Сказал уже - тары нет. - Полцены, - ноюще прогнусавил бомж. Он явно нарывался. Издав нутряной рык, Иван обозначил было движение в сторону надоеды, как вдруг что-то хлопнуло у него над головой, как хлопает разбившаяся лампочка. Кудрявое облачко, на сей раз не лиловое, а изумрудно-зеленое, чуть подсвеченное изнутри, вспухая и разрастаясь, быстро обволокло приемщика, сдатчика, штабеля ящиков и, перестав быть видимым, впиталось в городской воздух. - И не надоест им! - подивился вслух Иван. Затем он сморщил нос, прислушался к внутренним ощущениям и передернулся. Покосился на бомжа. Внутри обоих что-то происходило. Иван чихнул. Егор удержал чих, чтобы тот не отозвался очередным приступом рези в кишках. Иван подозрительно посмотрел на Егора. Тот никак не реагировал. Приобретенный интеллект был тому причиной или приобретенный опыт - какая, в сущности, разница? Даже для дебила одного урока бывает достаточно. Смотря какой урок. - То-то же, - сказал Иван удовлетворенно. - Значит, получи за одиннадцать и гуляй отсюда рысью. Уловил? Не слышу. - Винные за полцены, а? - упрямо бормотал бомж. |
||
|