"Эртан-2 (версия с СИ)" - читать интересную книгу автора (Середа Светлана Викторовна)

Глава 1

До найденного Джанисом телепорта мы добрались почти без приключений: Долина, удовлетворившись одной жертвой, дала выжившим передышку. Зингар встретил нас равнодушно: вампирам не было дела до погибшего полуэльфа, и даже вернувшийся живым Джанис удостоился лишь сдержанного кивка от отца.

Пока Женя разговаривал с вождем, я чувствовала на себе неотрывный взгляд Аланы, светлый и пронзительный, как серебряный стилет. Впрочем, там, в Зингаре, я не придала ему значения — он догнал меня позже, уже в Вельмаре. Каждую ночь этот взгляд врезался в мои сны, как найрунг под ребра, и крик разносился по пустынным коридорам дворца, пугая ночную стражу. Друзья искренне сочувствовали мне, полагая, что я переживаю во сне смерть Вереска. На самом деле я почти не вспоминала о полуэльфе.

Нет, я ничего не забыла. Мне пришлось дважды — для Фар-Зингаро и для магистра Астэри — пересказывать историю наших приключений в Долине, и каждый раз я воспроизводила события точно и беспристрастно, как страницу из учебника истории. Все считали, что я "хорошо держусь" и старались лишний раз не затрагивать эту тему, но мне и в самом деле не было больно. Разум понимал, что это история из моего недавнего прошлого, что вот эти руки направили серебряный стилет в грудь полуэльфа, и стилет — вот он, его до сих пор можно взять за прохладную рукоять, провести пальцем по длинному узкому лезвию. Но душа заледенела. Образ Вереска потускнел и подернулся проседью пепла… Право слово, страница истории не стоит сильных эмоций. Спрашивайте — отвечу, не спросите — и думать не стану.

Кажется, я тогда вообще ни о чем не думала. Отвечала на конкретно поставленные вопросы, вяло ковырялась в тарелке, когда напоминания о еде становились чересчур назойливыми, иногда механически перелистывала книжные страницы. Но чаще всего я лежала на кровати, бездумно разглядывая круглый светло-серебряный, словно выточенный из кусочка льда, наконечник карниза. Если смотреть на него не отрываясь, то все окружающее — карниз, шторы, лепнина на потолке, витиеватый узор на обоях — постепенно тускнело и почти вытеснялось из поля зрения. Мир, сжавшийся до размеров ледяного шарика, казался стабильным и безопасным.

Первую неделю меня почти не трогали, потом стали ненавязчиво (вероятно, под чутким руководством магистра, так как в деликатность Жени и Ники верится с трудом) приобщать к социальной жизни. Тревожные взгляды друзей и знакомых безмерно раздражали, и, чтобы избавиться от докучливого внимания, я быстро приучилась делать то, что от меня ожидают. На тревожное "Ну как ты?" отвечала деланно-бодрым "Не дождетесь", изображала сдержанное внимание к общему разговору, улыбалась, если по лицам собеседников видела, что прозвучала шутка. Эти простые шаблонные действия практически не требовали участия разума, но окружающие искренне верили, что я "иду на поправку".

В свое время, на волне интереса к психологии, мне довелось прочитать немало специальной литературы, и теперь я понимала, что мое состояние не просто «ненормально» — оно с каждым днем становится все хуже, и самостоятельно с этим не справиться. Но я отчетливо понимала и то, что даже великий Архимагистр водной элементали не способен излечить депрессию мановением руки. А это значит, что, вздумай я попросить помощи, придется выбраться из холодного, но безопасного мирка. И упорно, без жалости и снисхождения, работать над собой, снова и снова проживая несколько самых страшных минут… У меня не было ни энергии, ни желания для такого подвига. А главное — не было цели, во имя которой стоило его совершать.

Однажды Женька ввалился ко мне в комнату и радостно объявил, что мы немедленно отправляемся к Косте Литовцеву, потому что, дескать, Костя надоел уже вопросами обо мне и грозится взять штурмом дворец.

Я покорно спустила ноги с кровати:

— Идем. Что ж ты раньше не сказал.

У Кости задержались допоздна: пили чай, о чем-то болтали. Кажется, я даже пару раз смеялась над чьими-то шутками. Под вечер заглянула Нимроэль. Бесцеремонно осмотрела меня со всех сторон, нашла, что я выгляжу превосходно, только очень бледная и грустная. И, разумеется, для исцеления от того и другого порекомендовала заняться любовью — она искренне верила, что если это чудодейственное лекарство помогает ей от всех душевных недугов, то и для других оно будет столь же эффективно. Раньше меня подобная наивность забавляла (или бесила — в зависимости от настроения), сейчас я лишь равнодушно пожала плечами:

— Ты преувеличиваешь терапевтическое значение секса.

Женька воспринял эту фразу, как образчик моего былого чувства юмора, и принялся с энтузиазмом развивать тему, вогнав в краску впечатлительную Нику. Нимроэль не участвовала в веселье: она долго смотрела на меня с печальной полуулыбкой, потом негромко сказала:

— Не жди его, Юля. Кристоф умер.

— Неужели? — вяло удивилась я. — Кто бы мог подумать.

К горлу подступила тошнота — как тогда, на поляне. Я механически поднялась с дивана, пересекла гостиную. Напряженное молчание в спину остановило меня на первой ступеньке. Я замерла на несколько секунд, пытаясь понять, что делаю не так, потом спохватилась:

— Голова кружится. Пойду полежу.

В гостевой спальне было темно. Сон не шел, и я — за отсутствием привычного шарика от карниза — бездумно прислушивалась к звукам снизу. Мелодичного голоска Нимроэль не было слышно — видимо, она заходила только для того, чтобы посмотреть на меня. Ника хохотала и оживленно рассказывала что-то — порой так громко, что я могла бы разобрать отдельные слова, если бы захотела. Женя против обыкновения говорил тихо, но даже не вслушиваясь в смысл, по одним лишь интонациям — уверенно-ласковым, покровительственным — было понятно, как ему нравится эта смешная девочка с медными волосами. Ну и хорошо. Чем больше они заняты друг другом, тем меньше будут донимать меня ненужным сочувствием. Костя в основном молчал, лишь изредка вставляя отрывистые фразы.

Внезапно разговор стих и почти сразу скрипнули ступени. Я досадливо поморщилась: сейчас придут будить. И точно, через минуту дверь приоткрылась, и Женькин голос осторожно позвал:

— Юль, ты спишь?

Я промолчала. Была слабая надежда, что это вынудит его убраться, но она не оправдалась. Женька бесцеремонно протопал по комнате, остановился рядом с кроватью. Костя поспешил за ним:

— Не буди. Пусть поспит.

— Что скажешь вообще? Как она, на твой взгляд? — тихо спросил Женя.

— Ужасно, — с прямолинейностью врача ответил Костя. — Она все сильнее замыкается в себе.

— Но почему? — Женька был искренне удивлен и расстроен. — Ну, то есть я догадывался, что Вереск ей нравится, но чтоб настолько…

Я резко села на кровати.

— Белль Канто, скажи честно, сколько человек ты убил?

— Я? — опешил Женя. — Ну, если считать здесь, в Эртане… немало, в общем. А что?

— И сколько из них были твоими друзьями?

Он открыл рот — и снова закрыл, так и не найдя подходящих слов.

— Еще вопросы есть? — ровным тоном поинтересовалась я. — Нет? Тогда не могли бы вы обсудить мою личную жизнь в другом месте? Спать хочется.

Не дожидаясь ответа, я снова легла и отвернулась лицом к стене.

— Жень, ты иди, — вполголоса попросил Костя. — Я скоро.

Белль Канто молча вышел. Костя присел на кровать рядом со мной, положил руку на плечо. Почему-то вспомнилось, что так делал папа, когда приходил пожелать спокойной ночи — только он еще поправлял одеяло.

— Юль, поживи у меня.

— Даже не надейся. Чтобы ты торчал тут сутками, как Женька? Ему можно, он и так больной на всю голову, а у тебя жена и двое детей.

— Я не собираюсь надоедать тебе нравоучительными разговорами. Я просто хочу быть рядом.

— Ну почему вы все не можете оставить меня в покое, а? — против воли в моем голосе проскользнуло раздражение. — Со мной все в порядке, понимаешь? В порядке. Если бы я хотела покончить с жизнью, я бы это уже давно сделала. Найрунг-то у меня никто не отбирал. Это было бы символично, ты не находишь?

— Так нельзя, Юлька. Ты уходишь. Ты рядом — и тебя здесь нет, — теплая Костина ладонь нащупала в темноте мои пальцы. Я не выдернула руку, но и не ответила на прикосновение. — Мне очень страшно за тебя, малыш.

Костя был единственным из всех моих мужчин, в чьих устах это обращение звучало естественным — может быть, потому, что он не трепал его понапрасну. Но сейчас в душе ничего не дрогнуло.

Глаза были такими сухими, что делалось больно. Я опустила веки.

— Спать хочется.

— Господин Милославский?

Прошло несколько секунд прежде, чем президент Корпорации поднял взгляд на посетителя. Фиолетовые тени на осунувшемся лице проступили еще резче, даже по сравнению со вчерашним днем. Мало кто узнал бы в этом серолицем человеке с желтыми от кофеина зубами блистательного Германа Милославского, чья обаятельная и уверенная улыбка не сходила с глянцевых обложек бизнес-журналов.

— Гречихин, — устало обронил Милославский. — Есть новости?

— Новостей много, но приятных среди них, к сожалению, нет. Во-первых, нам удалось выяснить, что Василиса Старцева покинула пределы России и сейчас, вероятнее всего, пребывает на территории Евросоюза. Ее сопровождал мужчина. — Гречихин заметил тень надежды в глазах шефа и поспешил уточнить. — Это не он. Мы продолжаем поиски.

— Хорошо, — президент ничем не выдал своего разочарования. — Что там со Старосельцевым? Он еще не пришел в себя?

— Это вторая неприятная новость. Старосельцев скончался, не приходя в сознание.

Милославский до хруста сжал челюсти, но ничего не сказал. В самом деле, что тут можно сказать? Сотрудники, виновные в превышении служебных полномочий, уже наказаны, медики сделали все возможное, чтобы спасти ценного свидетеля (а по совместительству — и главного подозреваемого), но с самого начала было понятно, что Старосельцев ("Тварь продажная!") — не жилец.

— Если мне позволено будет высказать свое мнение, — осторожно заметил Гречихин, — вряд ли это было похищение с целью выкупа.

— Сам знаю, — отмахнулся Милославский. — Если бы дело было в выкупе или шантаже, я бы уже давно получил список требований. Но похитители молчат. Значит, либо у них были какие-то другие цели, либо… — президент задумчиво потер подбородок и продолжил после длительной паузы. — Либо это было не похищение. Хотя в такие совпадения верится с трудом. Черт, если бы не вырубились камеры слежения, у нас хотя бы была картинка их встречи со Старосельцевым!

Последняя фраза, сказанная в сердцах, явно ни к кому конкретно не относилась, но начальнику СБ сделалось неуютно. Как ни крути, а все это — и вышедшие из строя камеры, и "паршивая овца" в охране, и эти хреновы «снайперы», которые не придумали ничего лучшего, кроме как ухлопать Старосельцева, — его, Гречихина, профессиональный прокол. И то, что шеф после подобной катастрофы обошелся всего лишь выговором и штрафом (а не придушил провинившегося сотрудника собственноручно, не выбросил из окна и не плюнул сверху на остывший труп) — скорее настораживает, чем утешает. То ли господину президенту нынче просто не до разборок с подчиненными, то ли… готовится мстить по-крупному. Господи, а ведь он еще не знает главного!

Снова толкнулась настойчивая мысль: бежать. Бежать прямо сейчас, пока Милославский пребывает в неведении. Гречихин машинально бросил взгляд на шефа: меж бровей пролегла резкая складка, сжатые в линию губы кажутся почти белыми на потемневшем лице, тонкие пальцы (странно представить, но, говорят, в молодости Милославский почти профессионально играл на пианино) нервно постукивают по столу карандашом, оставляя на светлой столешнице уродливые серые точки. Страх и жалость плохо уживаются друг с другом, но глава СБ одновременно опасался шефа и искренне сочувствовал ему. Вот только не было уверенности, что в случае чего он сможет рассчитывать на ответное сочувствие.

Гречихин вздохнул, усилием воли заставляя тело расслабиться: только сейчас заметил, что судорожно, до боли в пальцах, сжимает папку с отчетами. В любом случае готовиться к побегу нужно было гораздо раньше, и в первую очередь отправить Татьяну с детьми в безопасное место. Сейчас уже поздно. Бегство будет однозначно расценено как признание собственной вины — президент даже не станет копать глубже.

— Господин Милославский, — негромко, но решительно произнес Гречихин. — Есть еще одна новость. Мне удалось узнать, кто был заказчиком того неудавшегося убийства.

— Наконец-то! — грифель с сухим треском обломался, и Милославский раздраженно отбросил карандаш. — Кто это?

— Это… — Гречихин сглотнул комок в горле. — Я.

В кабинете повисла недоуменная тишина, нарушаемая лишь мерной дробью капель по стеклу. Середина сентября выдалась на редкость дождливой — ни малейшего намека на бабье лето.

— Я вас не понимаю, Леонид, — неестественно ровным тоном произнес Милославский.

— Я заказал это убийство, — глухо повторил Гречихин. — Так утверждает посредник, один из врачей медицинской бригады, обслуживавшей спецпалату. По его словам, я открыл счет на его имя и перевел значительную сумму денег, пообещав заплатить еще столько же, когда заказ будет выполнен. Я проверил: деньги действительно поступили с одного из моих счетов.

— Кто-то мог вас подставить?

— Нет. То есть… мог, конечно, но дело не в этом.

Он замялся. Решение было принято, но облечь его в слова оказалось нелегко, и Гречихин был благодарен шефу за то, что тот, хоть и окаменел лицом, не торопит с рассказом.

— Начать, наверное, стоит с того, что месяца полтора назад у меня внезапно начались проблемы со здоровьем: периодические приступы головокружения и удушья, ночные кошмары, лунатизм. Вернее, тогда я не думал, что это лунатизм: я смутно вспоминал, что куда-то ходил и что-то делал, но воспринимал это не более чем беспокойные сны. На всякий случай я прошел медицинское обследование. Врачи не нашли никаких отклонений — сказали, что это обычное переутомление, порекомендовали отдохнуть. Помните, я просил у вас отпуск по состоянию здоровья?

— Я дал вам пару дней, — кивнул Милославский. — Больше не позволяла ситуация.

— Я их провел в своем загородном доме. После этого приступы не повторялись, и я решил, что это действительно было переутомление. Только недавно, пройдя по собственному следу до самого конца, я понял, что те странные сны были реальностью. Вот подробный отчет об организации покушения, — Гречихин протянул шефу черную кожаную папку без всяких надписей. — К сожалению, он основывается только на показаниях свидетелей, сам я до сих пор ничего не помню. Заявление об уходе лежит там же. Учитывая обстоятельства, я согласен понести любое наказание. Только… — Гречихин запнулся. — Герман Сергеевич, пообещайте, что это не затронет мою семью.

— Гречихин, я смотрю, вы действительно повредились рассудком, — лицо Милославского перекосила гримаса не то брезгливости, не то досады — На кой черт мне сдалась ваша семья?

Он открыл папку с докладами, извлек из нее заявление об уходе — единственный рукописный документ в стопке — и аккуратно разорвал пополам.

— Извините, но сейчас я не могу принять ваше заявление. Лучше всего, конечно, было бы отправить вас отдохнуть на месяцок-другой. В нашем загородном доме. Но мне просто некем вас заменить — Гриша еще не готов. Так что возвращайтесь к своим обязанностям. Если снова заметите за собой подозрительные симптомы: ночные кошмары, провалы в памяти, внутренние голоса — немедленно дайте мне знать. Да, и вот еще что… — президент поколебался. — Выдайте аналогичную инструкцию своим людям.

— Вы полагаете, кто-то пытается воздействовать на нас извне? — осмелился уточнить глава СБ. Сейчас он был готов ухватиться за любое, даже самое фантастическое оправдание.

— Я ничего не полагаю, — отрезал Милославский. — У меня слишком мало информации. Все, идите, работайте, Гречихин. Мне надо подумать.

После того, как начальник службы безопасности покинул кабинет, президент Милославский долго сидел, сжав виски ладоням. Со стороны могло показаться, что он действительно погружен в раздумья, однако в застывшем взгляде не отражалось ни одной мысли.

— Семь лет я мучился осознанием собственной вины, — внезапно заговорил Милославский, не поднимая головы. — Семь лет я был убежден, что во всем виноват только я — и мои проклятые гены. Все эти годы я жил в постоянном страхе утратить рассудок, выискивал у себя малейшие признаки психического расстройства. — Он выпрямился и обвел кабинет взглядом, который действительно можно было принять за взгляд безумца. — Тебе легко было убедить меня в этом, не так ли? Ведь я и до этого панически боялся повторить судьбу своего отца. Предрасположенность к шизофрении передается по наследству… но она не передается от начальника к подчиненному! — последнюю фразу Милославский почти выкрикнул и — как бы в подтверждение своих слов — швырнул через стол папку с отчетами Гречихина. Папка мягко спланировала на середину кабинета и с глухим стуком ударилась об пол, веером рассыпав содержимое. — В совпадения я не верю. Ты пытаешься управлять моим подчиненным, значит, я уже не в твоей власти, а?

Он сделал паузу, словно ожидая, что таинственный враг поддержит беседу. Но в кабинете было тихо, только дождь неутомимо барабанил по стеклу да мерно шуршал кондиционер.

— Чего ты хочешь? — тоскливо спросил Милославский в пространство. — Если тебе нужен камень — приди и возьми его. И оставь нас в покое!

Пространство молчало.

Президент тяжело выбрался из-за стола, подошел к ростовому зеркалу у входа. Встал с краю, чтобы собственное отражение не заслоняло обзор, и пристально оглядел помещение. В том, зазеркальном, кабинете, как и следовало ожидать, не было никого, кроме изможденного мужчины в слегка помятом сером костюме.

— Хреново выглядишь, господин президент, — криво ухмыльнулся своему отражению Милославский. — Может, ты и впрямь повредился рассудком? Это бы многое объяснило…

Отражение ответило вымученной усмешкой.

Лорд Дагерати вошел в кабинет, как обычно, бесшумно и внезапно — и, конечно, успел заметить, как Женька поспешно соскочил со стола.

— Белль Канто, — брезгливо поморщился герцог. — Опять протирал своей задницей мой стол?

— Простите, ваша светлость, — повинился Женька, склоняясь в положенном по этикету поклоне. — Привычка.

— И что тебя так тянет на столах сидеть?

— Так ведь удобно же! — молодой человек с улыбкой пожал плечами. — А разве это ваш стол? Я думал, это кабинет для допросов.

— Это мой личный кабинет для допросов. И мне не нравится, что каждый нахал чувствует себя здесь, как дома. Нечего мне тут лучезарно улыбаться! Лучше бы Веронике поулыбался, у нее с утра глаза на мокром месте.

— Я тут ни при чем! — торопливо заверил Женя. — Это она к Юльке заходила. А зачем вы так рано пришли? До встречи еще пятнадцать минут.

— Поговорить надо, — коротко пояснил глава Канцелярии. — Садись, белль Канто, не торчи столбом.

Женька послушно опустился на стул. Сидеть было неудобно. Он хотел развернуть стул спинкой вперед — еще одна любимая поза, — но покосился на сурово поджатые губы герцога и передумал. Комфорт комфортом, а сильных мира сего без надобности злить не стоит.

— Сдается мне, белль Канто, что ты соврал и на самом деле прекрасно знаешь, о чем пойдет речь на встрече с Милославским.

— Почему вы так думаете?

— Я не устаю повторять, что твоя наглость безгранична, но в благоразумии тебе не откажешь. Ты бы никогда не стал назначать встречу такому человеку в управлении Канцелярии Тайного Сыска, да еще и в присутствии главы Канцелярии, если бы не был заранее уверен, что Милославский согласится. А значит, ты заранее знал, что ему от тебя нужно нечто такое, ради чего он поступится и гордостью, и безопасностью. Так?

— Просто в сообщении, которое мне передали через Костю, говорилось, что он согласен встретиться на любых условиях — ну я и решил не мелочиться. А это место — самое безопасное. Для меня, во всяком случае.

— Действительно, — саркастически усмехнулся лорд Дагерати. — Что может быть безопаснее кабинета для допросов? Мне приятно, что ты так высоко ценишь мое гостеприимство. Но мне совсем не нравится, что ты пытаешься уйти от разговора. — Он нехорошо сощурился. — Не зли меня, белль Канто. Тот факт, что ты спишь с принцессой, не дает тебе никаких привилегий. Скорее наоборот.

— Я с ней не сплю! — вспыхнул Женька. — Как вы могли подумать, ваша светлость…

— Ну прости старого циника, Женевьер, — герцог неожиданно мягко улыбнулся. — Разумеется, с Вероникой у тебя большое и светлое чувство. — Улыбка превратилась в свирепый оскал. — А спишь ты с моей любовницей, не так ли?

Матовая бледность залила Женькины щеки. Он попытался улыбнуться, но улыбка вышла жалкой. Последняя фраза герцога была ударом ниже пояса, и они оба это понимали.

То, что Женевьер белль Канто — частый гость в постели прекрасной Нимроэль, лорд Дагерати знал давно и — Женька не сомневался — виртуозно использовал это обстоятельство в своих целях. Строго говоря, отношения светловолосой эльфийки и главы Канцелярии менее всего описывались словом «любовники». Скорее — добрые друзья, для которых секс — еще один способ приятно провести время, наряду с воскресным обедом и совместной прогулкой в парке. Глупо, согласитесь, ревновать приятеля за то, что он пообедал с другим… Но когда дело дойдет до открытого противостояния с одним из самых влиятельных лиц королевства, кто станет прислушиваться к таким смехотворным аргументам?

— Я вижу, ты меня понял, — удовлетворенно кивнул герцог. — Итак, что от тебя нужно президенту Милославскому?

— Информация о моей сестре.

— Какого рода информация? Если я правильно помню, твоя сестра находится в заложниках у Корпорации.

— Уже нет, — Женька поежился под цепким взглядом, тяжело вздохнул и, осознав безнадежность своего положения, неохотно приступил к рассказу:

— Помните, я говорил, что у меня есть человек, который может ее вызволить?…

— Занятная история, — без всякого выражения прокомментировал герцог, когда Женька замолчал. — И ты, конечно, понятия не имеешь, кто был этот парень?

— Ни малейшего. Возможно, Михаил что-то знал, но мне он об этом ничего не говорил, а с мертвого какой спрос?

— Действительно, умереть — это было очень предусмотрительно с его стороны, — иронично согласился лорд Дагерати.

— Ну не смотрите на меня так, ваша светлость, это действительно была случайность. Я, может быть, с вашей точки зрения, и аморальный тип, но, уверяю вас, не настолько, чтобы избавляться от подельников, когда в них отпала нужда. Да и кроме того…

Закончить мысль он не успел. На пороге возник Васкер и с коротким деловым поклоном доложил:

— Милорд Дагерати, господин Милославский просит встречи с господином белль Канто.

Глава Канцелярии подобрался, как хищник в предвкушении охоты.

— Зовите.

Через пару минут дверь снова распахнулась, пропуская в кабинет невысокого подтянутого мужчину лет сорока с небольшим. Женька рассматривал визитера с искренним и даже несколько жадным интересом. Земной образ Милославского был ему хорошо знаком: он часто мелькал на телеэкране, в журналах, новостных лентах. А вот с эртанской ипостасью Женька столкнулся впервые, и сейчас затруднялся определить, что преобладало в его чувствах: разочарование или восхищение. Человек, переступивший порог кабинета, был до изумления похож на свой прототип: короткая стрижка — не стильная, но аккуратная; темно-серый костюм, который, если не присматриваться к деталям, вполне можно принять за творение модного европейского кутюрье; лакированные штиблеты — все было подчеркнуто земным.

Какая-то смутная разница между двумя образами все-таки присутствовала, но Женька затруднялся сформулировать ее даже для себя. "А вот Юлька бы наверняка подобрала нужные слова", — подумал он с неожиданной досадой. Впрочем, досада была направлена не на кого-то конкретного, а скорее на исключительно паскудное стечение обстоятельств. Трудно недооценить пользу, которую могли бы принести Юлины способности при общении со скрытным и изворотливым господином президентом. И надо же так случиться, что именно сейчас, когда он сам напросился на встречу, Юлька в таком состоянии, что с ней в одной комнате страшно находиться, какая уж там помощь…

Нет, определенно, женщины — странные существа. Меньше, чем за неделю до похода в Долину, Женька имел неосторожность намекнуть на ее чувства к Вереску — так Юля посмотрела, как на идиота. И ведь недоумение было вполне искренним! Пусть Женька и не эмпат, но у нее по лицу все видно, не умеет девушка притворяться. Кто бы мог подумать, что она так отреагирует на смерть чужого ей полуэльфа?

Горло перехватило спазмом. Ох… Некстати он вспомнил Вереска.

Женька уже отплакал свое — разумеется, не у погребального костра, а позже, за закрытой дверью… рыдал, как сопляк, стыдно вспомнить. Первая, самая острая, боль уже прошла, выплеснулась слезами. Но тот уголок души, который принадлежал молчаливому полуэльфу, до сих пор ныл и кровоточил — такие раны не затягиваются быстро.

Женька сам не понимал, чего ему недостает больше. Советов Вереска — редких, лаконичных, но всегда — в точку? Его фантастического умения добывать информацию едва ли не из воздуха? Двух клинков, которые в любом бою готовы были защищать его, Женькину, спину?… Он рефлекторно передернулся — между лопатками пробежал холодок. Нет, не в том дело. Без всего этого можно обойтись: и сам не дурак, и оружие держать умеет — пять лет в Эртане не прошли даром. Но разве друг это только острый ум да пара клинков?

Женька привычно сглотнул едкий комок — горечь утраты пополам с чувством вины. Не время предаваться чувствам. Не сейчас.

Взгляд президента скользнул по молодому человеку, но не задержался на нем: опытный дипломат, Милославский отлично понимал, кто здесь главный. Он повернулся к герцогу и склонился в глубоком поклоне:

— Рад приветствовать вас, милорд Дагерати.

Как официальный представитель своего государства, он был почти равен герцогу по статусу и вполне мог довольствоваться сдержанным полупоклоном. Смысл его жеста был прозрачен даже для Женьки: президент давал понять, что прибыл сюда как частное лицо.

— Располагайтесь, господин Милославский, — лорд Дагерати учтиво, хоть и без особого радушия, указал на стул. — Не обращайте на меня внимания. Я присутствую здесь в качестве наблюдателя и не собираюсь вмешиваться в вашу беседу с господином белль Канто.

Только после этого приглашения президент позволил себе выпрямиться и обратить внимание на человека, с которым у него была назначена встреча.

— Здравствуйте, Женя. Вы разрешите так себя называть?

— Конечно, — молодой человек привстал, пожимая протянутую руку. Если президенту хочется поиграть в демократию, то отчего бы и не подыграть ему? — Добрый день, господин Милославский.

Глава Корпорации непринужденно опустился на жесткий стул. Его, казалось, совершенно не смущали ни спартанская обстановка кабинета для допросов, ни тишина, которая повисла после завершения ритуала приветствия. Женя не торопил собеседника, сохраняя на лице вежливо-безразличное выражение, хотя внутри все кипело от любопытства. Интуиция наемника подсказывала, что загадочный беглец может оказаться важной деталью головоломки.

— Я понимаю, Женя, что у вас есть все основания ненавидеть меня, — осторожно начал Милославский. — И, полагаю, извинения здесь неуместны: вы все равно не поверите в их искренность.

Женька шевельнул плечом, молчаливо признавая справедливость этого утверждения.

— Возможно, вас несколько утешит тот факт, что я жестоко наказан за свою нечестную игру. Поверьте, Женя, если бы вы сами решили мне отомстить, вряд ли бы у вас хватило фантазии на более изощренное наказание. То, что я потерял, обладает для меня огромной ценностью, и я готов на многое, чтобы… исправить ситуацию. В противном случае, как вы понимаете, я бы не согласился встретиться с вами на таких оскорбительных для меня условиях.

Женька невольно покосился на лорда Дагерати — все-таки заявление насчет "оскорбительных условий" напрямую касалось его. Но герцог со скучающим видом рассматривал ногти.

— С вашего позволения, я перейду сразу к делу, — продолжил президент. — Во время побега ваша сестра и ее помощник увели с собой одного человека. Я хочу его вернуть.

— А вы уверены, что этот человек захочет возвращаться? — хмыкнул Женя.

Лицо собеседника осталось невозмутимым, лишь зрачки на мгновение дрогнули. Что скрывалось под вежливой маской дипломата — боль? сомнение? досада? Черт, как не хватает Юльки!

— Вы говорили с ним?

— Лично я, — подчеркнул Женька, — нет.

Он не хотел раньше времени дать Милославскому понять, что парень исчез практически сразу. Когда собеседник думает, что у вас есть альтернативный источник информации, он обычно становится куда более откровенен.

— Вы его даже не видели, — догадался проницательный господин президент.

Женя неопределенно пожал плечами. Это можно было трактовать и как "Думайте, что хотите", и как "Вы правы, не стану спорить".

— Видите ли, Женя, я не знаю, что именно вам удалось узнать от вашей сестры, но… этот человек не отдает себе отчета в своих поступках. Он находился на лечении в частной психиатрической клинике.

— Корпорация оказывает еще и медицинские услуги? — не удержался от иронии Женька.

— Он был временно отпущен из клиники, — терпеливо пояснил Милославский. — Я предоставил свою территорию для его встречи с опекуном. Но опекуна задержали дела, он не успел вовремя подъехать, а у молодого человека случилось обострение. Никто этого не ожидал — обычно он не страдал повышенной агрессивностью, поэтому у охранников не было успокоительного, а применять силу они не решились. Разумеется, ребята бы в итоге справились с ситуацией, если бы ваша сестра не прихватила его с собой. Поймите, Женя, этому человеку нужна медицинская помощь! — заметив скептическую гримасу на лице у собеседника, Милославский горестно вздохнул. — Я вижу, вы мне не верите.

— Не верю, — с мстительным удовольствием подтвердил Женька. — Но история, несомненно, жалостливая. Добавьте в нее сердобольную красотку и предложите журналу «Космополитен». Под рождество прокатит на ура.

Президент с излишней тщательностью поправил манжету, выбившуюся из рукава пиджака, потом снова поднял глаза на собеседника:

— Увы, я не могу поделиться подробностями. Это не моя тайна. Но я готов купить у вас информацию о том, что случилось с пропавшим человеком. Назовите свою цену.

— Цену… — с едва заметной насмешкой протянул Женька. — Надеюсь, вы понимаете, господин Милославский, что речь пойдет не о деньгах? За деньги у нас с вами дружба как-то не складывается.

— Хорошо. Назовите ваши условия.

Молодой человек испытующе вгляделся в лицо собеседника, пытаясь отыскать хоть отблеск его истинных чувств. Кто для него этот таинственный беглец? Дорог ли он сам по себе или это еще один заложник, рычаг для управления влиятельными фигурами? Хранитель тайны, которую президент надеется заполучить — или наоборот, похоронить навсегда? На профессионально доброжелательном лице дипломата не отражалось ничего, кроме вежливого ожидания.

Готовясь к этой встрече, Женька заранее продумал свои требования, и они были достаточно скромными. Благоразумие подсказывало, что излишняя наглость в таком деле скорее повредит, чем поможет. Но сейчас он снова засомневался. Милославский не скрывал, что ради возвращения беглеца готов на многое. Но был ли это тщательно продуманный ход или жест отчаянья? И где проходит граница этого "многого"?

— Господин Милославский, — наконец решился молодой человек. — Я хочу, чтобы вы отказались от притязаний на Звезду Четырех Стихий.

Лорд Дагерати оторвался от созерцания своих безупречных ногтей и слегка приподнял бровь. Герцог удивлен, расшифровал Женька. Удивлен и, кажется, не особо доволен.

Президент ответил не сразу, но задумался он скорее над формой, чем над содержанием ответа.

— Простите, Женя. Я не могу дать такого обещания, пока не поговорю с человеком, о котором идет речь, с глазу на глаз. Но когда я его найду, вполне вероятно, мне действительно придется свернуть поиски Звезды. Скорее всего, мне станет просто не до того.

— Надеюсь, вы не рассчитываете, что я поверю столь расплывчатому заверению? — непочтительно хмыкнул Женя.

Президент качнул головой:

— Нет. Я рассчитываю, что это расплывчатое заверение поможет вам определиться с ответом.

Информация действительно любопытная, кто бы спорил. Надо будет обдумать ее на досуге. А пока… пока придется умерить аппетит.

— Господин Милославский, вот мое условие: я требую, чтобы вы оставили в покое мою сестру. Я расскажу все, что узнал от нее, — она сама не скажет большего. А использование Василисы в качестве инструмента для шантажа, как вы уже сами убедились, обходится вам слишком дорого.

— Я предполагал, что вы об этом попросите, — кивнул Милославский. — Я согласен. Сегодня же распоряжусь, чтобы мои люди прекратили поиски Василисы. Надеюсь, вам достаточно моего слова? К сожалению, более материальной гарантии предоставить не могу.

— Достаточно, — Женька усмехнулся уголками губ. — У меня ведь есть свидетель.