"Дзен и исскуство ухода за мотоциклом" - читать интересную книгу автора (Пирсиг Роберт М)

3

К тому времени, как мы выезжаем из Долины Ред-Ривер, грозовые тучи — повсюду; они чуть ли не накрывают нас.

Мы с Джоном обсудили ситуацию в Брекенридже и решили двигаться дальше, пока не придется остановиться совсем.

Осталось уже недолго. Солнце скрылось, ветер дует холодом, и нас окружает призрачная стена различных оттенков серого.

Она громадна и подавляет собой все остальное. Прерия здесь тоже огромна, но огромность этой серой массы, готовой опуститься сверху, пугает. Мы полностью в ее власти. Когда и где она обрушится на нас — не нам определять. Мы можем только наблюдать, как она придвигается все ближе и ближе.

Немного раньше — там, где самая темная часть серого сомкнулась с землей, — виднелся городок: какие-то домики, водокачка; теперь они исчезли. Скоро нас накроет. Я уже не вижу никаких населенных пунктов, и просто придется мчаться во всю прыть.

Я подтягиваюсь к Джону и выбрасываю вперед руку: полный вперед! Он кивает и рвет вперед. Я даю ему небольшую фору и приноравливаюсь к его скорости. Машина реагирует прекрасно — семьдесят… восемьдесят… восемьдесят пять… Вот теперь мы по-настоящему чувствуем ветер, и я опускаю голову, чтобы уменьшить сопротивление… Девяносто. Стрелка спидометра качается туда-сюда, но на тахометре — постоянные девять тысяч… под девяносто пять миль в час… а мы держим эту скорость… движемся. Уже не сосредоточишься на обочинах… Я протягиваю руку и щелкаю выключателем фары. Все равно нужно. Безопасности ради. Слишком темно.

Мы несемся по открытой плоской равнине: ни единой машины, лишь кое-где — деревья, но дорога — гладкая, чистая, и двигатель звучит плотно, как при высоком числе оборотов в минуту: с ним все в порядке. Становится все темнее и темнее.

Вспышка и «бу-буммм» грома: одно сразу за другим. Я вздрагиваю, голова Криса прижата к моей спине. Несколько предупредительных капель дождя… при такой скорости они — как иголки. Вторая вспышка — БАММ, и все вокруг — видно, как на ладони… а потом, в ясности следующей вспышки — та ферма… та мельница… о Господи, он был здесь!.. сбросить газ… это его дорога… забор и деревья… а скорость падает до семидесяти, потом — шестьдесят, пятьдесят пять, и я держу ее.

— Почему мы тормозим? — кричит Крис.

— Слишком быстро!

— Нет!

Я киваю, что да.

Домик и водокачка промелькнули мимо, и теперь появляются небольшая дренажная канава и перекресток с дорогой, уводящей к горизонту. Да… думаю, правильно. Так оно и есть.

— Они уже далеко! — вопит Крис. — Догоняй!

Я мотаю головой из стороны в сторону.

— Почему? — вопит он.

— Опасно!

— Они уехали!

— Подождут.

— Быстрее!

— Нет. — Я качаю головой. Просто смутное чувство. На мотоцикле таким чувствам начинаешь доверять, и мы остаемся на пятидесяти пяти.

Начинается дождь, но впереди я замечаю огоньки города… Я знал, что он здесь будет.

Когда мы подъезкаем, Джон и Сильвия уже ждут нас под первым деревом у дороги.

— Что с вами случилось?

— Сбросили скорость.

— Это мы поняли. Что-то не так?

— Нет. Давайте выбираться из-под дождя.

Джон говорит, что на противоположной окраине есть мотель, но я отвечаю, что есть мотель и получше, если повернуть направо по дороге, обсаженной тополями, через несколько кварталов отсюда.

Мы сворачиваем к тополям и проезжаем несколько кварталов — появляется небольшой мотель. Внутри, в конторе, Джон озирается и произносит:

— Это действительно хорошее место. Когда ты здесь был до этого?

— Не помню, — отвечаю я.

— Откуда ты тогда про него знаешь?

— Интуиция.

Он смотрит на Сильвию и качает головой.

Сильвия уже некоторое время наблюдает за мной. Она замечает, как слегка дрожат мои руки, когда я расписываюсь в книге регистрации.

— Ты ужасно бледный, — говорит она. — Это на тебя молния так подействовала?

— Нет.

— Ты как привидение увидел.

Джон и Крис смотрят на меня, и я отворачиваюсь от них к двери. Дождь по-прежнему как из ведра, но мы делаем рывок к своим комнатам. Все наши вещи на мотоциклах укрыты, и мы пережидаем грозу — потом заберем.

Дождь заканчивается, небо немножко светлеет. Но со двора мотеля я вижу, как за тополями почти совсем собралась другая тьма — ночная. Мы идем в город, ужинаем, а когда возвращаемся, я чувствую, как дневная усталость по-настоящему наваливается на меня.

Мы почти неподвижно отдыхаем в металлических шезлонгах во дворе мотеля, медленно допивая пинту виски, которую Джон принес из холодильника мотеля вместе с какими-то закусками. Виски проходит внутрь медленно и приятно. Прохладный ночной ветерок постукивает листочками тополей вдоль дороги.

Крис спрашивает, что мы будем делать дальше. Этого пацана ничего не утомляет. Новизна и странность обстановки возбуждают его, и он хочет, чтобы мы пели песни, как они это делали в лагере.

— Мы не очень хорошо поем песни, — говорит Джон.

— Тогда давайте рассказытать истории. — Крис задумывается. — А вы знаете что-нибудь интересное о привидениях? Все пацаны в нашем домике рассказывали по ночам о привидениях.

— Лучше ты нам расскажи, — просит Джон.

И он рассказывает. Слушать его истории довольно забавно. Некоторые я не слышал с тех пор, как сам был в его возрасте. Я говорю ему об этом, и он хочет послушать мои истории, но я ни одной не помню.

Немного погодя он спрашивает:

— Ты веришь в привидения?

— Нет, — отвечаю я.

— Почему?

— Потому что они не-на-уч-ны.

Мой тон заставляет Джона улыбнуться.

— В них не содержится материи, — продолжаю я, — и нет энергии — а, следовательно, согласно законам науки, они не существуют нигде, кроме как в умах людей.

Виски, усталость и ветер в деревьях начинают мешаться у меня в голове.

— Конечно, — прибавляю я, — законы науки тоже не содержат в себе материи и не имеют энергии, и, следовательно, не существуют нигде, кроме людских умов. Лучше всего сохранить целиком научный подход ко всему вместе и отказаться верить и в привидения, и в научные законы. Только так будешь в безопасности. Для веры во что-то остается очень немного места, но это — тоже научный подход.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — отвечает Крис.

— Я просто развлекаюсь.

У Криса опускаются руки, когда я так разговариваю, но не думаю, что он обижается.

— Один пацан из Христианского союза молодежи говорит, что он верит.

— Он просто тебя дурачит.

— Ничего не дурачит. Он сказал, что если людей правильно не похоронили, их призраки возвращаются, чтобы преследовать других людей. Он правда в это верит.

— Он тебя просто дурачит, — повторяю я.

— Как его зовут? — спрашивает Сильвия.

— Том Белый Медведь.

Мы с Джоном переглядываемся, внезапно вспомнив одно и то же.

— А-а-а, индеец! — говорит он.

Я смеюсь.

— Наверное, придется кое-что пояснить, — говорю я. — Я думал о европейских привидениях.

— Какая разница?

Джон хохочет:

— Он тебя поймал.

Я на минуту задумываюсь:

— Ну, у индейцев иногда другой взгляд на вещи, и я не утверждаю, что он полностью неправилен. Наука не есть часть индейской традиции.

— Том Белый Медведь сказал, что папа и мама не велели ему верить во все это. Но бабушка шепнула ему, что это все равно правда, вот он в это и верит.

Крис умоляюще смотрит на меня. Ему на самом деле иногда хочется о чем-то узнать. Развлекаться — еще не значит быть хорошим отцом.

— Конечно, — отвечаю я, давая задний ход, — я тоже верю в привидения.

Теперь на меня странно смотрят Джон и Сильвия. Я вижу, что на этот раз мне легко не отделаться, и мысленно готовлю себя к долгому объяснению.

— Совершенно естественно, — говорю я, — считать невеждами европейцев или индейцев, веривших в привидения. Научная точка зрения низвела все остальные точки зрения до такого положения, когда все они кажутся примитивными. Поэтому если человек сегодня говорит о призраках или духах, он считается невеждой — или же чокнутым. Почти невозможно представить себе мир, где могут действительно существовать привидения.

Джон утвердительно кивает, и я продолжаю:

— Мое личное мнение: интеллект современного человека — не такое уж совершенство. Коэффициенты интеллекта не слишком отличаются. Те индейцы и средневековые люди были так же умны, как и мы, но контекст, в котором они мыслили, был совершенно иным. В том контексте мышления привидения и духи настолько же реальны, насколько для современного человека реальны атомы, частицы, протоны и кванты. В этом смысле в привидения я верю. Знаете, у современного человека ведь тоже есть свои призраки и духи.

— Что?

— О, законы физики и логики… система чисел… принцип алгебраической подстановки. Все это призраки. Просто мы верим в них так истово, что они кажутся реальными.

— Мне они кажутся реальными, — говорит Джон.

— Не улавливаю, — говорит Крис.

Поэтому я продолжаю.

— Например, кажется абсолютно естественным подразумевать, что гравитация и закон тяготения существовали до Исаака Ньютона. Только чокнутый, наверное, будет думать, что до семнадцатого века гравитации не было.

— Конечно.

— А значит, когда начался этот закон? Он существовал всегда?

Джон хмурится, пытаясь понять, к чему я клоню.

— А веду я вот к чему, — говорю я. — До начала земли, до того, как образовались солнце и звезды, до самого первоначального поколения всего закон тяготения существовал.

— Еще бы.

— Сидя в пустоте, не имея ни своей массы, ни собственной энергии, не находясь ни в чьем мозгу, потому что никого просто еще не было, ни в пространстве, потому что и пространства тоже не существовало, нигде — этот закон тяготения все-таки существовал?

Вот теперь Джон, кажется, уже не так уверен.

— Если этот закон тяготения существовал, — говорю я, — то, честное слово, я не знаю, что вещь должна сделать, чтобы не существовать. Мне кажется, закон тяготения прошел все испытания на несуществуемость, которые только есть. Вы не придумаете ни единого качества несуществования, которое бы не нашлось у закона тяготения. И ни одного-единственного научного определения существования, которым бы он обладал. И все-таки по-прежнему «здравый смысл» заставляет верить в то, что он существовал.

Джон говорит:

— Кажется, мне надо будет над этим подумать.

— Ну, тогда я предсказываю, что ты будешь думать над этим достаточно долго и в конце концов поймаешь себя на том, что снова и снова возвращаешься назад — пока не придешь к единственно возможному, рациональному, разумному заключению. Закона тяготения и самой гравитация не существовало до Исаака Ньютона. И ни одно другое заключение не имеет смысла.

А это означает, — продолжаю я, не дав ему перебить, — это означает, что закон тяготения не существует нигде, кроме как в головах людей! Это призрак! Мы все очень заносчивы и самонадеянны, третируя призраки других, но сами становимся столь же невежественными и суеверными варварами, когда дело доходит до наших собственных.

— Почему же тогда все верят в закон тяготения?

— Массовый гипноз. В своей очень ортодоксальной форме, называемой «образование».

— В смысле, учитель гипнотизирует детей, чтобы те верили в закон тяготения?

— Конечно.

— Это абсурд.

— Вы слышали о важности зрительного контакта в школьном классе? Каждый педагог подчеркивает это. Ни один педагог этого не объясняет.

Джон качает головой и наливает мне еще. Он подносит руку ко рту и театральным шепотом говорит Сильвии:

— Знаешь, он всегда производил впечатление такого нормального парня.

Я парирую:

— Это первая нормальная вещь, которую я сказал за последние недели. Остальное время я прикидываюсь безумцем двадцатого века — таким, как вы. Чтобы не привлекать внимания.

Но повторю — для тебя. Мы верим, что лишенные оболочки слова сэра Исаака Ньютона сидели в самой середине небытия за миллиарды лет до того, как он родился, и что он эти слова магически открыл. Они существовали всегда, даже когда ни к чему не применялись. Постепенно появился мир, и они стали применяться к нему. Фактически, сами эти слова и были тем, что образовало мир. Это, Джон, смешно.

Проблема, противоречие, на котором застряли ученые, — разум. Разум не обладает ни материей, ни энергией, но его господства над всем, что они делают, не избежать. Логика существует в умах. Числа существуют только в умах. Я не расстраиваюсь, когда ученые говорят, что привидения существуют в умах. Меня достает лишь вот это «только». Наука тоже — только в твоем уме, и именно это ее не портит.

Они просто смотрят на меня, поэтому я продолжаю:

— Законы природы — человеческие изобретения, вроде привидений. Законы логики, математики — тоже человеческие изобретения, вроде привидений. Вся эта благословенная штука — человеческое изобретение, включая само представление о том, что это — не есть человеческое изобретение. Мир не имеет вообще никакого существования вне человеческого воображения. Все это — привидение, и в древности его таковым и признали: весь этот благословенный мир, в котором мы живем. Он управляется привидениями. Мы видим то, что видим, потому что привидения нам это показывают: призраки Моисея, Христа, Будды, Платона, Декарта, Руссо, Джефферсона, Линкольна — снова, снова и снова. Исаак Ньютон — очень хорошее привидение. Одно из лучших. Ваш здравый смысл — не больше, чем голоса тысяч и тысяч таких привидений из прошлого. Призраки опять и опять. Призраки, которые пытаются найти свое место среди живущих.

Джон, видимо, слишком погружен в мысли, чтобы ответить что-то, но Сильвия возбуждена:

— Откуда ты взял все эти идеи? — спрашивает она.

Я уже почти готов признаться, но потом передумываю. У меня такое чувство, что я уже и так подтолкнул тему к самому пределу, а может — и за него, и пришло время отступить.

Немного спустя Джон произносит:

— Хорошо будет снова увидеть горы.

— Да, хорошо, — соглашаюсь я. — За это по последней!

Мы заканчиваем бутылку и расходимся по комнатам.

Я вижу, что Крис чистит зубы, и на сей раз спускаю ему с рук — но с обещанием, что примет душ утром. По старшинству захватываю постель у окна. Когда свет уже погашен, он говорит:

— Теперь расскажи мне про привидение.

— Я же только что рассказал, во дворе.

— Нет, ты расскажи настоящую историю.

— Это была самая-пресамая настоящая в жизни история про привидение.

— Ты знаешь, какую. Другую.

Я пытаюсь вспомнить какую-нибудь из числа привычных.

— Когда я был мальчишкой, Крис, я знал множество, но теперь все забыл. Пора спать. Нам всем завтра рано вставать.

Тихо, если не считать ветра за жалюзи мотеля. Мысль об этом ветре, несущемся к нам через открытые равнины прерий, успокаивает и убаюкивает меня. Ветер поднимается и опускается, потом поднимается и вздыхает, и опускается опять… с такого огромного расстояния.

— Ты когда-нибудь сам встречал призрака? — спрашивает Крис.

Я уже почти сплю.

— Крис, — отвечаю я, — у меня однажды был приятель, который всю свою жизнь потратил на то, чтобы ничего не делать, а только охотиться на привидение, и это было пустой тратой времени. Поэтому спи.

Я осознаю свою ошибку слишком поздно.

— Он его нашел?

— Да, Крис, он его нашел.

Мне по-прежнему хочется, чтобы Крис только слушал ветер, а не задавал вопросы.

— А потом он что сделал?

— Проучил его хорошенько.

— А потом?

— А потом сам стал привидением.

У меня почему-то возникла мысль, что это убаюкает Криса, но ничего подобного не происходит — я только просыпаюсь еще больше сам.

— Как его зовут?

— Ты его не знаешь.

— Ну как?

— Не важно.

— Ну, все равно — как?

— Поскольку, Крис, это не важно, то его зовут Федр. Ты такого имени не знаешь.

— Это ты его видел на мотоцикле под дождем?

— С чего ты это выдумал?

— Сильвия сказала, что ты увидел привидение.

— Это она просто так выразилась.

— Пап?

— Крис, пусть это будет твой последний вопрос, а то я рассержусь.

— Я просто хотел сказать, что ты правда разговариваешь так, как никто больше не разговаривает.

— Да, Крис, я знаю, — отвечаю я. — В этом-то и проблема. Теперь спи.

— Спокойной ночи, пап.

— Спокойной ночи.

Через полчаса он уже сонно дышит, ветер нисколько не утих, а у меня сна ни в одном глазу. Там, за окном, в темноте этот холодный ветер пересекает дорогу, теряется в деревьях, листья — посверкивающие блестки лунного света: никакого сомнения быть не может, Федр все это видел. У меня нет ни малейшего понятия, что он здесь делал. Я, вероятно, никогда не узнаю, зачем он поехал по этой дороге, но он был здесь, направлял нас по этому странному пути, был с нами все это время. Выхода нет.

Вот бы сказать, что не знаю, почему он здесь, но, боюсь, должен признаться, что знаю. Все, что я говорил о науке и призраках, и даже та мысль о заботе и технологии сегодня днем — все они не мои. На самом деле, у меня уже много лет как нет новых идей. Они украдены у него. И он наблюдает. Вот почему он здесь.

С таким признанием, надеюсь, он теперь позволит мне немного поспать.

Бедный Крис. «Ты знаешь какие-нибудь истории о привидениях?» Я мог бы рассказать ему одну, но даже сама мысль об этом пугает.

В самом деле пора спать.