"Звездный корсар" - читать интересную книгу автора (Бердник Олесь)Глава 3. Полет в небывалое— Ты знаешь, что мы познакомились в Экваториальной Школе Астропилотов. Там и стали побратимами. Поклялись действовать лишь для общего блага. Все так, как он тебе рассказывал. Но ты не ведаешь главного. Еще перед последней звездной экспедицией у меня появились сомнения: что такое общее благо? Какова общая основа для этого понятия? Может ли мудрейший вождь или даже группа самых гуманных реформаторов дать счастье миллиардам существ, руководствуясь определенным идеалом, кажущимся им достойным и совершенным? И что такое, собственно, счастье? Во все века об этом много спорили, писали, дискутировали. Мудрецы, теоретики, литераторы, политики — кто только не пытался осчастливить людей своими откровениями! Но проходили века, а люди были несчастливы, и призрачная птица сказочного понятия улетала от них, порождая тоску, смятение и новые легенды. Простейший ответ: счастье — это удовлетворение потребностей, стремлений, желаний. Это идеал самых примитивных. Более высокая идея: счастье — это борьба. Но борьба во имя чего? Быть может, снова для удовлетворения желаний? Тогда мы остаемся в заколдованном круге. Необходимо понять цель стремления. Но Абсолют недостижим, утверждали древние. Он даже не может иметь каких-либо определений. Значит, человек никогда не будет иметь достойной цели, всегда стремясь за временным призраком, ради которого не стоит и сражаться. Где же в таком случае выход? Как-то я плыл на океанском лайнере. Группа пассажиров стояла на корме. Мы кормили крошками хлеба морских кералов. Огромные голубые птицы садились на волны, вылавливали добычу, устраивали драки, отнимая подачки друг у друга. Мне стало жутко. Корабль плыл долго, и все время за нами летели кералы, наполняя простор отвратительными жадными криками. Я понял, что человечество может превратиться в такую вот стаю безмозглых яростных существ, стремящихся за кораблем Познания, поедающих то, что будет падать с его борта. Это — обоготворение, абсолютизация потребностей и функций нашей биологической машины. Все другое — наука, культура, развлечения — становится лишь камуфляжем, только стыдливым прикрытием главного — насыщения, потребления! Я начал делиться своими размышлениями с Кареосом. Он подтрунивал надо мною. Обращал мое внимание на историю всего живого, на течение всей праэволюции. Испокон веков и до наших дней — везде бой частицы с частицей, клетки с клеткою, существа с существом, формации с формацией. Утвердить себя, свою личность — вот веление Природы. Отбор лучшего, сильнейшего, самого умелого — вот лабораторный метод Мегамира, в котором мы живем. Закон сущего — сила. Его не отменишь, не обойдешь. Его можно только использовать. И когда человечество достигло такого уровня, чтобы освободиться от войн ради куска хлеба, то следует благословлять разум, давший такие возможности. Теперь борьба переходит в иные сферы, на высшую ступень — в беспредельность. Битва цивилизации с цивилизацией, галактики с галактикой. Быть может, не кровавая, возможно, не такая жестокая, как в прошлые исторические эпохи, но безжалостная. Пусть исчезает из лона Космоса никчемная цивилизация. Только разум, способный утвердить себя в необъятности, достойный назваться Сыном Вселенной. «А сострадание? Жалость?» — спрашивал я его. «Ты ведь не сострадаешь плодам или существам, которых поглощаешь! — иронизировал Кареос. — Не жалеешь?» «Может, и жалею. Пока что это-необходимость…» «Всегда будет такая необходимость, — возражал он. — Чтобы жить, следует кого-то ассимилировать, уничтожить. Сущность жизни — в противопоставлении кого-то кому-то…» «Такая жизнь — преступна. Проклята». «Это закон бытия. Он нерушим». «Кто сказал это?» «Все мироздание. Прислушайся к воплю Вселенной. Даже галактики поглощают друг друга, и звезды закусывают друг дружкой!» «Ложь! Мы не ведаем и миллиардной частицы Вселенной. Мы — лишь эмбрионы эволюции. К тому же — запрограммированы Природою…» «Верно подметил. Именно — запрограммированы. Значит, обязаны выполнять программу». «Нет! Следует выйти из потока программы. Пока мы не осознаем такого императива — мы марионетки. Осознаем — выйдем в мир свободы». «Какой свободы? От чего?» «От деспотии Природы». «Нарушение закона Природы — смерть, ничто, пустота». «Наоборот. Это новая ступень бытия. Я ощущаю это интуитивно. Посмотри — первоклетка в продолжение миллиардолетнего цикла достигла уровня мыслящего существа. В недрах материи таится исполинская эволюционная сила. Для нее все возможно, все доступно. Любое осуществление. Но пока она действует методом проб, методом «тыка» — на поиски тратится нескончаемая лавина живых существ, неизмеримые эволюционные периоды. И множество усилий ведут в тупики, в псевдотворческие аппендиксы, к вырождению. Вот что такое подчинение законам Природы. Она слепа и безжалостна. И уж если мыслящее существо осознало свое призвание — пусть возглавит эволюционный импульс, чтобы целенаправленно творить необходимые формы и явления, искать непреходящий смысл бытия». «Это слова! А практика? Что ты предлагаешь теперь, сейчас?» «Я зову тебя, других — надо искать. Следует лучшим силам планеты отказаться от стереотипов мышления, чтобы совершить прорыв… прорыв к самореализации, к осмысленной трансформации…» «Ты сумасшедший, — гневался Кареос. — Вместо борьбы за общее благо ты ищешь туманные тропки авантюр, ведущих в ничто, в пустоту. Моя программа четка и ясна: обеспечить человечество всем необходимым для безбедной жизни, дать всеобщее образование, веселый досуг, развлечения. Расширить сферу культуры, открыть возможности познания иных миров, единения с Природою, создавшей нас. Гармония работы и отдыха, благосостояние, личное счастье — что еще нужно человеку? Все не могут быть творцами, исследователями. Это привилегия одиночек. Другие будут материалом для эволюции, лабораторным реактивом Природы. Они первые же восстанут против твоих утопий, против призыва к волюнтарному мятежу в сфере духа!..» Ты понимаешь, Гледис? Мой побратим, пользуясь гуманной, псевдопередовой терминологией, идеологическими жупелами, пытался склонить меня к древнему реакционному мировоззрению: основная масса человечества — быдло, толпа, стадо полуинтеллектуальных существ, жаждущих лишь наслаждения, а над ними — элита духа, избранные, технократы, диктаторы. Я понимал хорошо уже тогда, чем окончится такая «революция» Кареоса. Сохранение старой дифференциации общества, консервирование — и, быть может, навеки — системы неравенства, кастовости, псевдоиерархичности. А поскольку действие будут введены мощные системы кибернетического контроля, то человечество уже никогда не сможет разрушить порочный круг антиэволюционного общества, в который оно само себя загонит. Кареос играл на самых примитивных струнах. Первобытное желание насыщения. Но ведь даже люди невысокого духовного уровня, удовлетворив примитивные инстинкты, начинают размышлять о смысле бытия, ищут его. И такой поиск неминуемо ведет существо к открытию небывалого. Но поскольку небывалое не будет запрограммировано технократами, то оно подвергнется преследованию. Таким образом, Кареосово «общество справедливости» станет колоссальною темницей духа. Я видел это и откровенно говорил побратиму, что он самовлюбленный слепец или же лицемер. Дискуссии продолжались почти ежедневно. Звездная экспедиция отодвинула наши свары на второй план. Но когда мы возвращались к родной системе, разразилась гроза. Нам сообщили, что Кареоса и меня ввели в руководящее ядро Всемирного Совета. Это открывало возможности для осуществления самых радужных мечтаний и планов. И снова я начал дискуссию, анализируя современную ситуацию — экологическую, демографическую, мировоззренческую — и, призывая к разработке парадоксальных, альтернативных путей, предлагал братское сотрудничество. Главная идея была такова: нужен революционный рывок к осознанию уникальности человека, его огромной космической ответственности за дальнейший виток бытия. Мы обязаны поставить мыслящих существ перед этою дилеммой: вырастить крылья нового осознания или потерпеть фиаско! Побратим был категорически против. Более того, он угрожал полным разрывом, если я посмею где-либо заикнуться об этом. В его тоне появились нотки диктатора. Я решительно заявил, что начну всепланетную дискуссию. Пусть человечество решит свою судьбу в братском обмене идей. И тогда… — Ты бежал, захватив десантную ракету. Я знаю, — сказала Гледис. — Ложь, — сурово возразил Гориор. — Кареос мистифицировал тебя. Он совершил преступление. На подходе к спутникам Ораны, когда мы уже готовились финишировать, он пришел в мою каюту и предложил мир. В знак дружбы мы выпили чашу дружбы. В ней был наркотик… — Кареос?.. — ужаснулась Гледис. — Да. Мой побратим разорвал священную нить побратимства. Я провалился в гипнотический сон. Что было дальше — ты знаешь из планетной истории… — Знаю. Кареос сообщил, что ты погиб в полете и похоронен на астероиде. Тебя провозгласили героем и воздвигли вам обоим памятник в Центральном Мегалополисе. — Он уже тогда поступал как законченный мерзавец… — Не говори так, — умоляюще попросила девушка. — Разве ты ведаешь о его сокровенных чувствах и мечтах? Быть может, он хотел лучшего? Заблуждаясь, решил пожертвовать одним человеком… ради множества… — Вот как? — улыбнулся печально Гориор. — Что ж, можно и так оценивать события. — Он тяжело вздохнул. — Но об этом — потом. Послушай, что было дальше. Выпив напиток, я потерял сознание. И очнулся уже на планете… Придя в себя, я пытался подняться на ноги, но тело не слушалось. Сознание плыло, таяло, как облачко в небе. Я пытался сосредоточиться, что-то вспомнить. Такое ощущение бывает в сновидении. Кто-то угрожает, преследует, ты стремишься убежать, проснуться… и не можешь. Ощущения времени не было. Я не ведал, почему я очутился в незнакомой местности, сколько там лежал. Кто-то склонился надо мною, расспрашивал. Затем снова одиночество. Где-то вспыхивали фары машин, иногда в туманном небе мелькали тени магнетолетов. Я уже думал, что умру, не увидев человеческого лица. Но вот возле меня остановился электроэкипаж. На борту я заметил треугольник — знак медицинской службы. Меня понесли в машину. Раздели и набросили теплый халат. Рядом сели два дюжих санитара. Кто-то спросил ласковым голосом: «Кто ты? И как сюда попал?» «Я Гориор… штурман звездной экспедиции, — еле слышно ответил я. — Сообщите членам Всемирного Союза…» «Друг мой, вы бредите, — послышался ответ. — Гориор погиб и похоронен в поясе астероидов. Вся планета оплакивает его». «Это я. Сообщите Совету. Кареос — преступник». «Кареос избран Председателем Совета. Вы фантазируете. Понятно: горе по поводу смерти Гориора, которого вы, вероятно, любили, нарушило вашу психику… Успокойтесь, попробуйте вспомнить, кто вы, откуда, какое название вашего мегалополиса». Я умолял их поверить мне, возмущался, пытался убедить в правдивости моих слов, но все было напрасно. Послышался приказ: «Паранойя. В психиатрическую номер семь». Экипаж взлетел в воздух. Я потерял сознание. — Психиатрическая? — удивилась Гледис. — А что это такое? — Больница для психически неполноценных людей, — с грустью ответил Корсар. — Неужели ты не читала о таких лечебницах? — Что-то подобное читала в исторических хрониках, — растерянно ответила девушка. — Но не думала, что до сих пор сохраняются такие заведения. Кареос говорил мне, что сумасшедших на планете нет, что генургия исправляет любой дефект мозга… — О том, что генургия способна исцелить психически неполноценного, он правду сказал, — молвил Гориор. — Но правда и то, что психолечебннц теперь больше, нежели в прошлые века рабства и насилия. Но статистика молчит — она в руках Кареоса. Ему невыгодно, чтобы люди знали об этом… — Но зачем такое извращение? — возмутилась Гледис. — Зачем ему патологические типы? — Эволюционное могущество сознания заковано в русло программированной жизни и разрушает тонкие нервные структуры. Лечить таких людей Кареос не намерен, да это и бесполезно при данных условиях. Но об этом позже… Слушай дальше. Меня привезли в больницу. Это была старинная крепость, приспособленная для потребностей медицины. Высокие угрюмые стены, вокруг горы, глубокие пропасти с бешеными потоками внизу. Оттуда невозможно уйти, бежать. Меня встретил главный психиатр — сухощавый пигмей-старичок с острым убийственным взглядом. Талантливый психоаналитик и гипнолог, но весьма жестокий. Садист. Может быть, он сам был немного сумасшедшим… Мне велели раздеться. Налепили на тело десятки датчиков с проводами, ведущими к диагностическим киберам. Старичок суетился, что-то записывал. Наконец обратился ко мне: «Кто ты?» «Гориор!» «Это уже слыхали мои помощники», — издевательски молвил старик. Он сосредоточился, вперился взглядом в мои глаза. Я ощутил, как безжалостная воля ломает меня, вынуждая подчиниться. «Кто ты?» — снова послышался вопрос. «Гориор…» «Стойкий психоз!» — раздраженно констатировал старик. «Не психоз у меня! — возмущенно подскочил я с кресла. — Поймите, что я жертва преступления! Сообщите Всепланетному Совету!..» «Хорошо, хорошо, сообщим!» — пробормотал главврач. Тем временем его помощники лепили мне на спину, на виски и на темя электроды и датчики. Внезапно мощный разряд пронизал тело, и мне показалось, что мир взорвался калейдоскопом цветистых осколков, и каждая из этих колючих частиц приносила неимоверную боль, вонзаясь в мозг, в нервы, сердце, в мускулы. Санитары понесли меня длинным темным коридором и швырнули в какое-то помещение, с грохотом закрыв дверь. Немного очнувшись от потрясения, я догадался о сатанинском замысле Кареоса: навсегда похоронить своего противника, оставив жить. Сумасшедший, считающий себя знаменитым космонавтом? Эка невидаль! Среди психически больных есть множество богов, злых духов, исторических деятелей, полководцев, святых. Сколько бы я ни жаловался — ответ будет один: стойкий психоз, паранойя или еще что-то подобное! Отчаяние овладело мною. Затем пришло безразличие. Умереть! Уйти прочь с поля жизни! Зачем жить, если ближайшие друзья предают и превращаются в циничных преступников?! Наступило странное состояние прострации. Я не спал, не ел, не пил. Сидел в уголке небольшой камеры-палаты, смотрел в пространство неподвижным взором. Не было мыслей, не было силы двигаться. Приходили врачи, о чем-то спрашивали. Я не отвечал. Да и к чему разговоры? О чем? Меня оставили в покое. И вот… прошло несколько дней… И произошло странное. С противоположной от меня стены вышла фигура человека. Да, да, не удивляйтесь, именно вышла. Будто стена была стереоэкраном телевизора. Это был высокий пожилой мужчина в старом-престаром халате. Ясные тревожные глаза, седые волосы до плеч. Он подмигнул мне, улыбнулся дружески, дал знак — молчать. Подошел к двери, прислушался. Затем, подойдя на цыпочках ко мне, приветливо шепнул: «Познакомимся. Я Аэрас, учитель, физик. — Присаживаясь на корточках рядом, вопросительно взглянул на меня. — А ты? Кто, откуда?» Что это со мною? Галлюцинация? Призраки в моей палате? Они выходят из стен, разговаривают. Неужели я и впрямь психически болен? «Гони прочь глупые мысли, — ласково отозвался странный гость, словно открыто читал в моем сознании. — Я не призрак. Пощупай. У меня такая же кожа, как у тебя. Такая же горячая кровь. Даже халат из того же склада больницы, только… хе-хе!.. намного старше…» Я несмело коснулся его руки. Она была костлява и горяча. Я слышал дыхание, видел, как на виске человека пульсировала жилка. Мистический ужас развеялся. Я облегченно вздохнул. Кивнув на стену, вопросительно взглянул на незнакомца: «А как же ты… умеешь это?» «Что?» «Там есть отверстие?» «Нет». «Что же помогает тебе пройти?» «Я умею проникать сквозь твердое». «Это невозможно». «Об этом поспорим позже, — иронически молвил Аэрас. — Прими факт, теория — потом». «Тогда ты можешь… уйти?» «Могу». «Почему же… ты здесь?» «Не хочу. Где же еще можно встретить порядочных людей на этой планете? Все нарушающие «норму» попадают сюда. Хочу знать твое имя. Кто ты? Кем был?» «Я уже и сам не знаю. Меня убедили, что я болен. Но мне кажется, что я Гориор — штурман последней звездной экспедиции…» «Вот как! — удивился Аэрас. — Ты побратим Кареоса?» «Ты знаешь меня?» «Слыхал. Кто же не знает Гориора — героя Космоса? Но как ты попал сюда? Официальная версия утверждает, что ты погиб там… в пространстве… Там и похоронен. Вспомни, что случилось с тобой». «Кареос предал. Он выбросил меня на планете в пустынном месте, перед этим опоив наркотиком. Долго я был без сознания. Затем меня подобрала медицинская служба. Вероятно, все это было целенаправленно. Я называл свое имя, но мне никто не верил. Сообщили, что Кареос избран Председателем Всепланетного Совета, а я… погиб… И меня прославляют как героя. Тело будто бы похоронено в поясе астероидов…» «Знаю. Но что случилось между вами? Почему он предал?» «Это длинная история». «Тем более я хочу знать, — настаивал Аэрас. — Судьба свела нас в проклятом месте, следует внимательно относиться к так называемым мелочам. Я слушаю, друг мой…» И тогда я рассказал ему обо всем. Когда моя повесть подошла к концу, Аэрас крепко обнял меня. Я не ожидал такого проявления чувств. Успокоившись, он сказал: «Я давно ожидал тебя! Наконец свершилось!» «Меня? Неужели мне суждено было попасть сюда, где очутился ты?» «Смешной ты, парень! Я ожидал не тебя лично, а такого, как ты». «Не понимаю…» «Я все объясню», — радостно молвил Аэрас, похлопывая меня по плечу. Он поднялся, подошел к двери, проник сквозь нее в коридор, снова поразив меня волшебством этого явления. Вернулся назад. «Нигде никого. Везде тихо. Наши коллеги-сумасшедшие спят. Врачи и санитары тоже развлекаются в своих апартаментах, смотрят телерепортаж из Центрального Мегалополиса. Кроме того, началась гроза. Нам никто не станет мешать…» В самом деле, над замком пророкотал гром. За узкими оконницами засверкали молнии. Аэрас примостился возле меня на мягком коврике, подобрав ноги под себя и положив руки на колени, словно мудрец на старинных гравюрах. «Слушай же, мой молодой друг! Я расскажу тебе, почему очутился здесь. Тогда ты поймешь и мою радость, и мои надежды. Я не припомню, когда в моей душе начался бунт против существующих порядков. Вероятно, отдельные искры вспыхивали еще в детстве, но впервые четко я ощутил возмущение бессмысленным бытием тогда, когда работал учителем в окном из микрорайонов Третьего мегалополиса. Я болезненно переживал то, что дети люто ненавидели учебу. Школа была для них свирепым рабством. И не какие-то отдельные патологические или избалованные индивиды… это было тотальное явление! «Чтоб она сгорела, эта школа!» «Вот если бы бомба, да взорвать ее!» «Лучше умереть, чем учиться?» Такие и другие восклицания учеников поражали меня, доводили до умопомрачения, заставляли думать, думать, думать о страшной дилемме. Я вопрошал себя: в чем дело? Что случилось, как это может быть, что дети отказываются добровольно принимать опыт родителей и нужна целая система принуждения или поощрения, чтобы готовить специалистов, которые пребывали бы на уровне современной цивилизации? У меня сложилось впечатление, что где-то развитие человечества ушло в сторону, положив начало разрушительному витку. И никто не видит этого, не понимает!.. Кто изучал направление эволюции? Кто вообще понял, что это такое — эволюция? Какая сила заложена в ее динамике? Разумная? Или инерционная? Быть может, она — эксперимент неких высокоорганизованных мыслящих существ? Или проба стихий природы, составляющих в бесчисленных вариантах различные явления, существа, события, не ведая, к чему это приведет и зачем это нужно! Во всяком случае, даже определив сущность эволюции как естественный отбор лучших или более гармоничных вариантов, как согласование тождества с тождеством, следует определить основные ее закономерности. Если уж мыслящее существо появилось и осознало себя, то необходимо выяснить его возможности, целесообразность, тенденции самораскрытия. Следует согласовать личную цель с велением Космоса, с императивом Целого. Да, да, мой друг, — мы частица Целого, значит, должны считаться с Ним. Или стать над законом этого Целого! Множество вопросов сверлили мой мозг. Я кидался от философа к философу. От теории к теории. Ответа, естественно, не было. Я углубился в бездны оккультных течений, в мистицизм. Но вскоре понял, что и в этом направлении — тупик. То — сумерки разума, изнемогающего от бессмыслицы реального. На тропинках мистики нет разгадки. И я оставил манускрипты древних мудрецов. Я понял, что ответ следует искать в себе. Я — фокус сознания. Только наш разум может быть критерием истинности или обмана. Все, что принято на веру, даже от высочайшего авторитета, еще не истина. Мы не можем усвоить истину из книги, можно лишь достичь ее в динамике жизни, дорасти до нее, стать ее сутью. Бутон не может увидеть, каким он станет, когда раскроется цветок, ибо сам станет этим чудом самораскрытия, этим цветком. И тогда я безжалостно разрушил общепринятые доктрины, коим верил, коими напичкивал своих учеников. И пришли вопросы: кто сказал, что жизнь — закономерный плод Космоса? Кем утверждено, что эволюция в природе шла «правильным» путем? Почему считается, что наша стратегия космической экспансии с помощью технических приборов и аппаратов правильная и целесообразная? От точного ответа на эти вопросы зависит многое. Математики знают, что малейшая неточность в расчетах полета космического корабля может отклонить его от цели на биллионы ми. Малейшая неточность! Ты слышишь? А в эволюционном учений, в социальных прогнозах, в планировании динамики общественных формаций мы действуем приблизительно, пользуясь сомнительными гипотезами и волюнтарными предпочтениями. Итак, что такое жизнь? Закономерный ли плод природы и Вселенной? Она — в вечной борьбе, неустанно защищается, воюет с собой, с пространством, временем. Или она паразитарна по отношению к этому Космосу, или она посланец иного Мегамира, чужеродное зерно иной эволюции, приспособившаяся к стихиям враждебного мира. Наука приняла как догму, что эволюция в природе шла «правильно». Но что означает «правильно»? Для кого? Кто уверен, что биологическая машина человека есть идеальное решение для достижения цели, ради которой Космос ведет таинственную игру с мириадами миров? Сложный пищеварительный аппарат, забирающий почти всю жизненную энергию, слабое неустойчивое тело, непостоянный разум, шаткие чувства — колеблющиеся, инфантильные, капризные — и весьма неточные органы анализа, подвластные инстинкту, бросающего человека на удовлетворение самых примитивных желаний вопреки велению разума, — как может такая основа быть фундаментом величественных космических достижений? Мы — только уравновешенная машина для ограниченной цели. Машина, боящаяся смерти, ударов, подвластная голоду, холоду, игрушка множества инстинктов и традиций! И все же… что-то есть в нас… то, что бунтует, клокочет, требует парадоксальных действий, даже вопреки интересам тела, временного нашего естества. Что же это такое? Я понял: это веление Вечного Движения, Вечной Динамики Космоса, которая и есть сущность Бытия. Неважно — правильно шла эволюция или нет, «законные» мы или нет? Важно, что настает время, когда мыслящие существа осознают призвание — возглавить поток эволюции, сознательно повести за собою весь живой мир к раскрытию всей спрятанной в нас потенциальности. Тогда прозвучал зов: Свобода! Надо разорвать деспотию формы, навязанной нам природою. И не прислушиваться к велениям инстинкта, а утвердить волю Духа, Разума, спросить самого себя: что тебе надобно, чего ты жаждешь? Всевозможность, вседостижимость! — вот какой зов я услыхал! Ломай сам себя, лепи свою суть! Да, да, мой молодой друг! Телу не надо изменений. Оно есть то, что есть. Определенные функции, определенные возможности. Результат инстинктивных усилий природы. А дух жаждет перемен, вечных перемен!..» Аэрас трепетал от возбуждения, глаза его пылали, словно у древнего пророка. Дисгармония между истощенным телом и вдохновенным лицом была сверхярким. Где-то в моем сознании проскользнула мысль: а что, если он и в самом деле немного того… не в себе? А вслух произнес: «Многое мне понятно… но таких обобщений я не делал. Ведь дух порожден материей, и разрывать их взаимосвязь…» «Тогда не разрывай пуповины, привязывающей дитя к матери! — рявкнул Аэрас, сверкнув глазами. — Пусть оно вечно болтается на привязи! О горе-философы! Как вы боитесь решающих выводов! Пуповина субстанции должна быть разорвана, ее закономерности нарушены! Иначе Птица Духа не полетит в Беспредельность! О вседостижимости нечего и думать!» «Вседостижимость? Я не приходил к таким поражающим выводам. Новые пути, неожиданные находки, но «вседостижимость»? Не фикция ли это?» «Фикция? Все Бытие подтверждает этот императив! Это основа Мироздания! Я признаю лишь эксперимент. Взгляни назад, на историю биосферы. Даже низшие твари не боялись нарушить закон статики, статус-кво. Рыбы захотели выйти на сушу, в чуждую для них стихию — и родились земноводные. Их боязливые родичи до сих пор плавают в океанах и болотах. Ящерицы пожелали летать, и над планетою закружили чудесные создания — Птицы. Первобытные дикие приматы подняли голову к звездам — и стали людьми. Успокойся, не думай, что я легкомысленно упрощаю все. Все, безусловно, намного сложнее, я не упоминаю о множестве условий, сопровождавших все эти биологические катаклизмы, но то, что достижимо для несознательных тварей, тем более подвластно мудрому человеческому существу, определившему свое главенствующее положение в Космосе. Какой же рычаг сдвинет с места гигантскую стену традиций и косного равновесия, в коем замер весь видимый мир от амебы до человека? Я вспомнил о равновесии. Это — страшный закон, если его понять односторонне! Ты размышлял об этом? Да? Ты подошел к пониманию порочности вечного закона, но кто начал разрывать узы, должен вообще возненавидеть любые оковы и рвать их беспощадно! Недостойно для мыслящих существ вместо железных оков надевать бриллиантовые или золотые. Люди стремятся к покою и равновесию. Ха-ха! Вспомни хотя бы молитву об ушедших из жизни: «Со святыми упокой!» Какой покой в беспредельности? Именно такие люди враги духа и разума! Принцип равновесия диктует необходимость уюта, стандарта, стереотипа, катехизиса, догмы, застывших форм, косных теорий. И всякая мысль об изменении, о революции, о метаморфозе для сторонника равновесия кажется идеей мятежа, бунта, нарушения основ, анархии. Я утверждаю: мыслящее существо, овладевшее солнцем сознания, должно вообще отбросить принцип равновесия. Ты удивился, что я сказал «солнце сознания»? Это весьма важно. Сознание не просто определенная функция разумного существа. Это чудо Вселенной. Можно даже сказать, что это Цветок Универсума, рождение во Вселенной Звезд и Галактик Вселенной Духа, Любви, Разума. И она — эта Волшебная Вселенная Сознания — появилась не в результате неких равновесных основ, а вопреки им! Это дитя разновесия! Слышишь? РАЗНОВЕСИЕ — наш девиз! Надо отбросить даже мысль о завершении, о конечности! Неустанное нарушение законов, их преодоление, освобождение от ограничений любой скорлупы, любого яйца. Что — ты считаешь это анархией? Нет — это преодоление градаций закона!..» «Я понимаю, — согласился я с ним, — если бы рыбы придерживались закона своего вида, они никогда не завоевали бы воздушной сферы! Суша была бы не заселена.» «Верно! Хотя они и преступники перед законом рыб. Как и всякий революционер преступник перед тем законом, на который он замахивается. И он же становится деспотом, если формирует нерушимую догму нового «закона». Но мы углубились в теорию. Я хочу рассказать, что случилось потом… Я начал проповедовать свои идеи среди сослуживцев-учителей. Они восстали против меня. Ученики восхищались, некоторые поддерживали меня, но удар был неминуем. Определенная информация попала в Главный Киберцентр, Аналитический Квантомозг проверил меня на лояльность и психонормальность. Резюме пришло в бюро общеобразовательных школ выразительное и лаконичное: деградация психики, разлад нервных центров, тяжкая травма сознания. Вывод: от педагогической работы устранить, отправить для лечения в психбольницу. Так я попал в этот замок». «И давно?» «Уже две спирали…» «О ясные звезды! Почти всю мою жизнь ты здесь!» «Да, — печально сказал Аэрас. — Достаточно долго. Но что такое время, когда я смотрел в вечность?» «Но одиночество…» «Его не было. Я работал». «Как? Над чем?» «Я экспериментировал. Чего стоили бы мои прозрения, если бы я ограничился пустым философствованием? Я сказал сам себе: «Послушай, друг! Если твоя идея имеет какой-то сене, если в человеке, в его душе в самом деле вспыхнул Новый Космос, если там начало прорастать зерно Беспредельности, тогда к чему печаль? Теперь только и начнется период эксперимента. До сих пор ты болтал. Теперь начнешь действовать!» «У тебя бездонный оптимизм. В таких условиях…» «Чем тяжелее, тем ближе разгадка. Плывя в потоке запрограммированной жизни, я не мог бы ничего свершить. Чтобы переступить барьер предыдущего «закона», надо выйти из потока традиционной жизни…» «И что же ты начал делать?» «Погоди. Я подхожу к сути. Меня начали «лечить» — мучить, колоть, анализировать, пичкать психотропными медикаментами. Я покорно выполнял то, что велели. Вскоре меня оставили в покое. И я принялся за дело… Начал с простейшего. Первое: чем мы сильнее всего связаны с обществом, с природою, с множеством малых и больших «законов»? Ответ: еда, воздух, секс. Более высокая градация — информация общественной жизни, информация Вселенной. Искусство, наука, религия. Зов секса можно отвергнуть, хотя это и достаточно тяжело. Без еды человек умирает после пятидесяти-шестидесяти дней голода. Без воды проживет около десяти-двенадцати дней. Без воздуха — несколько минут. Без информационного потока — мыслящее существо гибнет мгновенно. Мы — это информация. Мы — дети Логоса. Да, без общественного обмена информационным опытом человек деградирует. Ты читал о детенышах, выкормленных зверями? Они полностью оформлялись как животные и уже не могли воссоздать в себе Человека. Без искусства и познания мы становимся грубыми монстрами. Заколдованный круг. Дух жаждет свободы, а тело, везущее этот дух в себе, не может обойтись без отвратительной привычки ежедневного пожирания чего-то или кого-то. Я уже не говорю о насыщении более высокими элементами бытия — любовью, информацией и прочими составными частями сознания. Как же быть? Как отказаться от всего этого и сохранить себя? Впрочем, все наши ответы на эти вопросы не абсолютны. Они — аксиома, не подтвержденная экспериментально. Мы просто усвоили такие убеждения от родителей, от старших. Сказано: без еды нельзя прожить больше такого-то времени. Утверждается — без удовлетворения сексуальных инстинктов нарушается психическое равновесие. Утверждается, что сознание человека полностью угасает после так называемой смерти. Но ведь все эти интеллектуальные формулы — лишь псевдознание, суеверие, пустые традиции первобытного ума. Я решил экспериментально проверить цепочку простейших аксиом. Начал с еды…» «Почему с еды?» «Потому что это — грубейший закон. Самый очевидный. Это — проблема биоэнергетики. На этой основе формируется жизнь. Обмен, пожирание. Еще когда я был в школе, мои коллеги заметили мне, что я замахиваюсь на самое святое, наиглавнейшее. Без обмена пищей, мол, не будет самой жизни. В этом ее сущность — круговорот взаимопожирания. Ты съешь меня, я — тебя, паук — муху, муха — падаль, растение ассимилирует остатки животного, животное нагуляет себе тело на листьях растений, и так далее, и тому подобное. Я яростно возражал: почему непременно надо кого-то сожрать, дабы жить? Разве нельзя представить себе такой обмен, при котором никто не будет уничтожен, ничья воля не будет нарушена, унижена, узурпирована? Растения ведь очень близко подошли к этому идеалу: их энергетика лучистая, автотрофная. Вода, минералы, свет. Все это синтезируется в небывалые сочетания, получает более высокую градацию бытия. Но даже флора в рабстве! Зависимость от светил, от дождей, от удобрений, от климата. Человек должен разорвать такую причинность и зависимость. И это будет колоссальной победой. Ты думал над тем, что мы — рабы далеких предков, для коих культ пищи был священным? Даже религиозное понятие «жертва» происходит от слова «жрать», «пожирать». «Жрец» — ведь просто «обжора»! Пожиратель божественных даров! Да, вернемся к предкам. Они бродили по лесам, в степи, искали плоды, охотились на животных. Позже, овладев сельским хозяйством, достигли благополучия, изобилия, но предки передали современникам гигантский пищеварительный аппарат, коэффициент полезного действия которого ничтожен. Сызмала дитя пичкают множеством ненужных харчей. Оно вырывается из объятий благодетелей, выплевывает занудные дары, но позже привыкает и становится «нормальным» человеком с гипертрофированным желудком. В литературе я находил воспоминания о феноменальных личностях, которые ели ничтожно мало или совсем не ели…» «Полностью?» — пораженно спросил я. «Да, полностью. В древности это приписывалось чудесам, божьей воле. Но я понял, что мы имеем дело со спонтанными экспериментами природы. В нашем естестве заложена возможность новой, более экономной энергетики — она иногда начинает действовать. Ясное дело — такие люди имеют энергообмен. Но какой? Какие энергии тут действуют? Быть может, лучи Голубого Светила? А может быть, Единое Поле, возможно, организм таких субъектов переходит на ядерную энергетику и синтезирует необходимые элементы из воды, воздуха, фотонов, даже вакуума? Попав сюда, я начал уменьшать количество еды. Сначала наполовину. Затем на три четверти. Конечно, я экспериментировал постепенно. Периодически совершенно отказывался от пищи, выдерживая много дней подряд…» «И что?» «Сначала сильно отощал. Но воздержание не было обременительным. Кроме поста, я начал сознательное усвоение воздуха, лучей, воды. То есть «пищей» могло быть все что угодно. Даже наши мечты и фантазии. Если мощь воображения того, что ты сыт, достигнет уровня такого насыщения, значит, произошел факт энергообмена, как бы это ни казалось нам чудоподобным». «Неужели это помогло тебе и давало результаты?» «Весьма, — сказал Аэрас. — Все зависит от уверенности. Если ты, желая плыть, не поверишь в свою способность победить течение, то непременно погибнешь. И наоборот! Так и в нашем случае — не следует теоретизировать. Надо поверить в достижимость любой цели. Абсолютизация закона возводит стену перед разумом. Надо сказать так: закон — только ступень. На ступень можно взойти, а она останется внизу, давая опору для преодоления следующей ступени. Но воздержание от еды, сознательное усвоение новых энергий — не самоцель. Это лишь путь, метод. Я пошел дальше, устремился к прорыву в неведомое. Я понял, что освобождение от одного закона дает силу для преодоления другого. Так создается нарастающая динамика нового эволюционного импульса. Я начал анализировать проблему взаимосвязи индивида и общества, вопросы рождения и смерти, возможности овладения силами, принципиально отличными от тех, которые известны нам, нашему обыденному сознанию. Припомнилась древняя наука психотренировки. Когда-то, жаждая истины, я перечитал множество таких книг. Отбросив мистическую скорлупу мистификаторов и шарлатанов, я понял, что в основе практики сотен и тысяч исследователей лежит интуитивное понимание необъятности человеческих возможностей, возможностей нашего Сознательного Космоса. Наш дух закрыт во множестве темниц. Космическая тюрьма, планетная, общественная, расовая, религиозная, семейная, чувственная, интеллектуальная, темница инстинктов, переданная нам генетически от монстров эволюционного прошлого, тюрьма телесности, сформированная миллиардолетиями стараний природы. Попробуй пройти множество тех дверей! И где искать ключи? Вероятно, тьма-тьмущая надзирателей на страже тех врат, готовая каждое мгновение уничтожить дерзновенного заключенного! Но все же я решился! Мужественно и без оглядки! Я подумал: быть может, судьба обрекла меня провести всю жизнь в психбольнице, в одиночестве. Даже в лучшем случае, когда меня «вылечат» и выпустят на так называемую «свободу», что мне там делать? Блуждать тенью между другими тенями, среди толп, сделавших жажду насыщения своим культом, богом? Короче — терять мне было нечего, а добыть я мог Бесконечность! Так утверждали древние мудрецы, о священных заветах которых забыла наша утилитарная наука… Мои надзиратели-врачи считают, что я сижу в изолированной комнате и неспособен из нее уйти? Какая нелепость! Разве можно посадить в клетку луч? Я — свет. Пробуждаюсь и ухожу из плена. Я снова сияю и устремляюсь в беспредельность, к своей отчизне. Я хочу быть вне пределов тела больницы, хочу видеть небо, горы, людей, леса, океан! Проходили дни и ночи. Я шел на ощупь, без учителя, без поддержки, без плана. Рвал на части свое естество, бредил свободою и плакал от бессилия. Иногда перед моим напряженным взором вспыхивали лучистые зарницы, огненные стрелы, и тогда я радовался пламенным вестникам, как знакам грядущего освобождения. В сновидениях я летал, словно птица, над планетою. Такие сны часто видят дети. Почему? Потому что дети еще не заключены полностью в крепость традиций. Их сущность клокочет и требует полета. Эта потребность оттеснена в сферу подсознания и осуществляется в снах. Я радовался, что ко мне вернулась детская способность, детское мышление. Но разве мог я удовлетвориться самым радужным бредом? Разум требовал реальных достижений. И вот однажды… Я ощутил себя вне пределов крепости. Это случилось вдруг. Тело мое пребывало в палате, а сознание — на свободе. Я видел двор больницы — там прогуливались больные, ходили врачи, санитары; вокруг замка громоздились хребты гор, над ними плыли караваны туч. Я радовался и беспокоился одновременно: не сон ли это? Совершив усилие, устремился в ближайший мегалополис, увидел толпы людей, поток машин, мерцание реклам. Услышал на площади последние новости, передаваемые дикторами Всепланетного Совета. Что подарило мне возможность достичь такого феноменального результата? Какие органы действовали? Какая энергия? Я засмеялся и сказал сам себе: «Разве птица размышляет о теоретических предпосылках своего полета? Разве листок или цветок разрабатывают «научные» основы фотосинтеза, когда усваивают лучистый дар Светила? Прочь никчемные интеллектуальные хитросплетения! Надо взращивать зерно, подаренное нам беспредельностью». И еще я понял, друг мой, самое сокровенное: многие мои предыдущие представления — порочные, неверные!» «О чем ты?» — не понял я. «О тюремщиках природы, о закрытых дверях, о безысходности. Все это бред! Никто не держит нас в темнице. Дверь никем не охраняется. Мы населили пространство и время образами своих сновидений, своего невежества и суеверий. Мы — надзиратели собственного духа. И ключ — в собственном сердце. Мы забыли о своих крыльях, сложили необъятные возможности в сундучок древних догм и пользовались техническими протезами, вместо того чтобы бесстрашно ринуться в родную космическую стихию!.. Эксперимент за экспериментом. Неудачи, успехи, поиски, раздумья. Я достиг необычных результатов — сознательного управления каждым органом тела. Мог ускорять функции регенерации, роста, кроветворения, сердцебиения. Мог задержать дыхание на неограниченный период или целиком выключить его, заменив процесс поглощения атмосферного кислорода воссозданием этого элемента в организме. И наконец — главнейшее: я достиг энергетической гармонизации. Ты еще не понимаешь, о чем я говорю? Объясню. Наши клетки, наши органы имеют магнитные, биологические и психополя. Разного напряжения, разной ориентации, разного знака и поляризации. Человеческий организм подобен толпе в мегалополисе: миллион людей — огромная сила, но достаточно сигнала паники, и вся огромная масса существ превратится в бессильное, запуганное стадо. Несколько узурпаторов могут владычествовать над миллионными формациями. Почему? Потому что частицы толпы не объединены целостно, органически. Их энергетика раздроблена, рассыпана. Они не составляют синтетического единства. Так и наш организм — колосс, привязанный к земле тысячью нитей. Я разорвал их. Научился концентрировать энергетику всех органов и клеток в единый комплекс, в кумулятивный заряд. Так я добыл огненный меч, завещанный мудрецами древних веков. Так они называли сокровенную силу Жизни, динамику, творящую миры. Человеческий разум получил мощь, которая ящерице позволила полететь, рыбе выйти на сушу, растению усвоить лучи Светила, дикому примату стать Человеком. В природе эти достижения инстинктивны, стихийны, часто случайны — теперь я мог планировать собственную эволюцию! Я победил тяготение планеты. Вижу в твоем взгляде удивление. Ты слыхал о легендарных достижениях экваториальных мудрецов? Существовали в прошлом целые школы психоанализа, аскезы, самоуглубления, связи с космическими энергиями, даже со вселенским океаном информации. Передавались слухи о состоянии антигравитации, антитяготения, достигаемого мудрецами, ясновидения во времени и пространстве, трансмиграции, то есть мгновенной телепортации личности из одного места в другое. Так вот, я повторил их достижения. В один прекрасный день я вдруг поднялся в воздух. Огромная радость царила в сердце! Теперь я уже не мог сомневаться — даже выход за пределы тела фокуса сознания, экстериоризацию можно объяснить иллюзией, самовнушением, но победа над тяготением — грубый факт. Я медленно плыл над полом, прикасался пальцами к потолку, шнырял из угла в угол. Потом в сердце, заронилось сомнение. И я упал…» «Почему?» «Потому что сомнение — дисгармония. Птица, летящая над океаном, разве может сомневаться? Она ведает, что полет — ее стихия, ее жизнь. Я тогда еще не стал такою птицей. То были первые попытки. Приходил опыт. Я укреплял веру, скорее — уверенность, знания. Начались эксперименты по проникновению сквозь твердое, сквозь вещество. Это то, что напугало тебя». «Все это невероятно». «А почему? Наука просто пренебрегла космическим статусом Человека, его призванием, сокровенными имманентными возможностями. Она использовала лишь технические возможности познания. Сам Человек, как микролаборатория Вселенной, не изучался. Мыслящее существо — это очи и руки Космоса». «Тогда каждый может достичь такого состояния, как ты? Существа добрые и злые? И снова начнется сражение между ними, только несравненно ужаснее, чем раньше…» «Теоретически каждый может достичь состояния озарения, космического сознания. Но практически это почти невозможно для подлой психики. Сравни с жизнью организма: если клетка действует на пользу всего тела, она получает силу и энергию этого тела; если она сражается против него — все защитные рефлексы организма восстают против врага. То же в случае с человеком: можно иметь колоссальные духовные силы, но использовать их для эгоистических потребностей. Тогда для дальнейшего роста такого индивида сам Космос ставит барьер. Вселенское бытие имеет множество сокровенных аспектов, о которых мы и не догадываемся. Пока что можно определить лишь два главных потока, соревнующихся между собой: первый — цепная реакция размножения низшей природы — неэкономная, бессмысленная, сеющая мириады паразитарных существ в мирах времени и пространства, вампиризирующая энергосубстанцию Единого Поля; и вторая — появление мыслящих существ и их болезненные попытки в космической карусели создать гармоничную осмысленную жизнь. Даже владея немыслимым могуществом космической технологии, можно пребывать в первом потоке, послушно выполнять волю низшей природы, добровольно пребывать в самосозданной темнице! И еще: я пришел к выводу, что тело, рожденное случаем, не способно вместить беспредельность, не может быть идеальным трансмутатором космических энергий. Необходимо новое тело — пластичное, гармоничное, динамичное, — в котором не было бы эволюционных аппендиксов, лишних органов, гипертрофированных функций, чтобы оно стало идеальным инструментом воли и разума. Кибернетика, информатика уже поняли возможность перенесения информационного комплекса с одного субстрата на другой, взаимозаменяемости тел, даже создания «искусственного интеллекта». Но я зову дальше — к самосозданию! К расширению естества Человека за пределы первичной телесности, коей нас наделила природа. Эмбрион должен расти — или умереть! Ты знаешь, что в последних Циклах общественного самопознания наука подошла к пониманию ноосферы — сферы разума, кульминирующей развитие биосферы. Сначала ее определяли как ту часть биосферы, которая заполнена «продуктами» разума — результатами интеллектуальной и духовной деятельности человечества. Но такое понимание было ущербно и примитивно, оно упиралось в эволюционный тупик. Позже пришло озарение, что ноосфера — это высокочувствительное поле, высочайший аспект Единого Поля, матрицирующего мысли и образы, чувства и стремления, фиксируя их в энергоквантах различного напряжения. Более слабые постепенно угасают, переходя на низшие энергоорбиты, а более сильные, эволюционные, поддерживаемые психовибрациями новых мыслителей, приобретают титанический резонанс и становятся стойкими мыслеобразами. К чему я веду? К тому, что возможно создать в ноосферном поле стабильное тело Нового Человека. Это будет как бы переход на высшую ступень бытия. Именно так выходили рыбы на сушу, в стихию воздуха. Для них это был ужасный шаг, но целиком необходимый. В нашем случае масштабы несравнимы — человек, овладев стихией ноосферы, а значит — океаном пустоты, вакуума, станет дитём вечности, беспредельности. Исчезнет понятие смерти и рождения личности, оно заменится процессом вечного самообновления индивидуальности… Пластическая субстанция ноосферы даст возможность для любого проявления разума, духа и чувства. Ты понял, что мы не разрываем с историей прежнего человечества? Наоборот, мы усваиваем лучшие плоды всечеловеческой эволюции, сконцентрированные в сфере разума и сердца. Песни и любовь, героические подвиги и утопические стремления, неосуществимые прекрасные мечты и гениальные творения мыслителей и художников-все идеально воссоздастся на космическом полотне новой ступени бытия! Мы рождены дифференциацией, разделением, множеством. Мы завершим себя воссоединением, всеобъемлемостью. Но первая ступень, вероятно, будет самая тяжкая. Только любовь откроет врата Вечности. Самоотречение во имя нового прекрасного существа — вот путь. Гусеница должна пожертвовать собою для рождения крылатого мотылька. Отказавшись от себя нынешнего, мы воскресаем в Новом Мире. Но как далек путь к идеалу! Все следует начать с первого шага. Кто ведает, как много крепостей надо сокрушить?» Он воспламенил меня, о Гледис! Отныне этот «сумасшедший» стал моим Учителем, проводником к Неведомому, братом. Я сказал ему об этом. «Говори, что делать, как действовать?» «Мудро! — радостно ответил он. — Ни мгновения не упускать. Ни секунды не дарить инволюции, спячке. Но и сидеть в этой крепости нам незачем. Достаточно, что я провел здесь полжизни. Мое терпение получило вознаграждение, я нашел достойных последователей. Не один ты у меня. Есть еще молодые, восторженные души. Вы познакомитесь. Мы выработаем план общих действий. Надо вырываться в космический простор. Сам я не могу охватить всех возможностей. Решим вместе…» Прежде всего, Гледис, я начал прикидываться пассивным и равнодушным. Прятал взгляд от врачей, надзирателей, отвечал на вопросы дрожащим голосом. Ко мне привыкли, потеряли интерес. Прибывали новые пациенты, и я потерялся в общей массе. Выходя на прогулку, я старался уйти подальше от крепости, спрятаться между цветистыми гранитными скалами. Там мы встречались с Аэрасом. Там же я познакомился с двумя юными побратимами. Их звали Керра и Сано. Ты, Гледис, видела их. Ребята попали в крепость за бунт против школьной администрации, заявив, что школьная программа отупляет и оглупляет их, что они желают свежих и парадоксальных впечатлений, что с помощью тех знаний, что преподают в школе, невозможно жить и действовать в сложных условиях современной жизни, что в древности, когда бушевали войны и мятежи, было интереснее и даже пираты, грабя купеческие корабли, имели какой-то смысл существования, а нынешняя молодежь лишь сонно плывет в потоке сформированной, регламентированной жизни, иногда взрывая эту одурь патологическими танцами, сексуальными извращениями, наркотиками, а затем впадая в еще горшую одурь. Разумеется, за такую неслыханную дерзость их сразу же отделили от «нормальных», конформированных учеников и отправили сюда. Аэрас обратил на юношей внимание и уже достаточно долго работал с ними. Ребята оказались замечательными учениками, легко поняли замыслы учителя, увлеклись его идеями. Они начали психические эксперименты, имели некоторые успехи. «Нам необходимо вырваться отсюда, — решительно заявил мне Аэрас. — И не только из этой крепости, а уйти прочь с планеты. Не удивляйся. Чтобы достичь поставленной цели, необходимо мыслить соответствующими масштабами. На Оране нас рано или поздно найдут. Система контроля работает идеально. Замечательно, что я встретил тебя, Гориор. Ты опытный космонавт и поможешь осуществить мой план». Я долго размышлял над его замыслом. Постепенно рождалась идея побега, обретала плоть. И вот… в одну из ночей свершилось… Аэрас открыл дверь моей палаты. Керра и Сано ожидали нас возле скал. Через стену была переброшена мягкая лестница и по ней я с ребятами перебрался на ту сторону. Учитель воспользовался своей способностью левитации. Над горами бушевала гроза. Нашего побега никто не заметил, тем более что Аэрас погрузил санитаров-коридорных в гипнотический сон. В отблесках молний мы увидели вместительный магнетон — нас ожидали друзья Аэраса. Мы переоделись. Вскоре были в надежном укрытии. Нас приютили старые космонавты, которым Всепланетный Совет уже не позволял летать. На них я возлагал большие надежды, именно эти люди могли помочь осуществить наш сумасшедший план. Астропилоты были восхищены замыслом Аэраса. Космическим волкам импонировали необычность, парадоксальность, романтика. Изнывать от безделья на планете, доживая тошнотворные спирали времени до маразматической старости или попытаться овладеть небывалым? О каком выборе могла идти речь? Мы действовали осторожно. Общество было охвачено сплошной кибернетизацией, и незапланированные миграции индивидов по планете сразу же фиксировались контрольными станциями. Надо было полагаться лишь на проверенных людей. Не прошло и десятой части спирали, как наш план осуществился. В одну из осенних ночей мы пробрались на центральный космодром третьего мегалополиса. Там готовился к старту звездолет второго класса для перелета на спутник Ораны. Аэрас углубил в гипносон стражу космодрома и операторов навигационного центра. Сигналы тревоги оглушительно завывали, но их никто не слышал. Мы проникли в корабль, я быстро ознакомился с состоянием приборов и силовой установки. Все было в порядке. Я еще в астрошколе летал на таких машинах. Мы стартовали без препятствий. Уже при выходе из стратосферы получили грозный запрос: почему нарушен график вылета? Спрашивал Центральный Квантомозг Планеты, контролирующий все киберцентры Ораны. Мы не ответили. Корабль финишировал в поясе астероидов. Мы остановились на микропланетке Соо. Отныне она получила имя Астероида Свободы. Да, да, Гледис, этот волшебный кристалл Красоты и Жизни, где пребываешь ты, был тогда куском базальта. Нас было семь человек. Я, Аэрас, юноши Керра и Сано и еще три пилота, о которых я упоминал. Не густо. Но мы пылко верили и надеялись. К работе приступили сразу же. Использовали корабельных киберпомощников, выдолбили в толще астероида пещеру для корабля и для себя, чтобы локаторы Ораны не могли засечь наше убежище. За первым этапом начался второй, самый главный. Аэрас начал серию экспериментов. Условия были идеальны. Пустота мирового пространства, слабое тяготение, отсутствие человеческих вибраций, чистая ноосфера, не засоренная традиционными, инерционными нагромождениями общественной психики. Успехи пришли разительные. Мы повторили достижения Учителя. И даже превзошли его. Старым пилотам было тяжелее, они изменялись медленнее, а мы с юношами вошли в поток непрерывной метаморфозы. Это была лавина мутаций. Удивительное ощущение вседостижимости! Впрочем, не все так просто было, как ты можешь подумать, Гледис. С болью и страданием отбрасывали мы скорлупу прошлого. Людям тяжело лишиться даже какой-нибудь идиотской привычки — курения, наркотиков, алкоголя или гурманства. А тут речь шла об отказе от целого забора законов, считавшихся непреодолимыми. В результате тренировок мы полностью перешли на автотрофную энергетику — Голубое Светило дало нам необходимое питание и силу. Затем последовали опыты с вакуумом, как естественной средой Нового Человека. Это было как сказочное сновидение! Припоминаю радость, когда я впервые ощутил себя существом Вакуумного Океана! Я плескался в пустоте, словно рыба, я увивался нежными объятиями вселенской среды, благодаря судьбу за трагическое прошлое, подарившее мне возможность жить в легенде. Да, Гледис, поразительное ощущение пионера нового цикла! Боль первых шагов, но и счастье первопроходца! Внутренние органы пластически менялись, отмирали лишние тракты, модифицировались функции, возникали новые. Все это фиксировалось аналитическими приборами медцентра корабля. Но и без приборов мы ощутили, что становимся иными существами, нежели люди Ораны. Впрочем, не ради себя мы решились на тяжкую трансформацию. Нам страстно хотелось вывести родную планету на новый эволюционный путь. И мы поклялись достичь этого. Тем временем продолжалась внешняя практическая работа. Киберы помогли вам сконструировать новых механтропов для тяжелого труда. Материала на астероиде было достаточно. В недрах планетки начал возникать жилой центр — мы рассчитывали на новых переселенцев. Овладение новыми энергиями дало нам некоторые приборы, предохраняющие от нападения извне. Тогда мы решили действовать открыто. Несколько космических экспедиций наш крейсер остановил, прибуксировав корабли к Астероиду Свободы. — Зачем? — впервые отозвалась Гледис, очнувшись от удивительного рассказа. — Надо было вступить в. противоборство с волей тех лидеров Ораны, которые повели планету по инволюционному пути, — ответил Корсар. — Нужны были люди, новые исследователи, помощники. Нам надлежало создать Альтернативную Эволюцию, дающую образец для подражания. Мы знали, что на Оране нас объявили вне закона. Пустое! Мы сами стали вне закона прошлого существования! Внимательно следя за жизнью планеты, мы увидели, что Кареос уверенно осуществляет свои замыслы. Ему удалось преодолеть традиционное разделение рас и народов, провозгласив Эру Взаимопонимания. Его превозносили до небес, любили, восторгались им, его щедростью, красноречием. Он был реальным воплощением древних религиозных пророчеств: дал мир, покой, насыщение. — Я тоже так думала, — тихо отозвалась Гледис. — Неудивительно. Влияние его гипноза необъятно. Он умен и могуч. Кроме того, Кареос выполнил обещания, которые когда-то щедро сеял в жаждущие души народов. Короче говоря, ему удалось насытить голодных и страждущих и на какое-то время устранить причины социальных неурядиц и антагонизмов. Но мы смотрели дальше, в грядущие циклы истории. Видели неминуемые катаклизмы, когда глубинная потенция духа войдет в противоречие с консервативными формами жизни, с ограниченными возможностями реализации, самораскрытия. Когда-то в древности яростный пророк Регул, обращаясь к учителям духовных направлений, требовал: «Накормите голодных мира, оденьте их, а затем говорите им о духовности! К чему нищему болтовня о духе, если у него урчит в желудке?» Кареос учел призыв Регула. Мировой желудок перестал урчать. Более того — послышались звуки сытой икоты. Но чуткие души с ужасом отметили понижение потенциала духовности и культуры. Сытость не требовала духовной пищи, она удовлетворилась сама собою. Да, Кареос был сторонником покоя, но Орана для возрождения требовала мятежника! Мы достигли волшебных результатов. Кареос уже не может игнорировать существование Астероида Свободы. Он запретил даже вспоминать Звездного Корсара, он — я знаю это — жаждет уничтожить наше убежище, но воля Космического Права нерушима: Новый Мир создан, и он уже бессмертен. — И я… — Гледис опустила голову, в ее голосе послышалось рыдание, — я могла стать разрушителем мечты. Это чудовищно! — Дух часто неспособен различить сущность той или иной энергии, — ласково ответил Корсар, с любовью глядя в глаза девушки. — Нас привлекают фейерверки бытия, но за ними не всегда увидишь притаившуюся змею. Теперь ты поймешь, что Кареос клеветал на меня, что я не стремлюсь завоевать планету, дабы стать Правителем… — Да, я верю тебе! — пылко воскликнула девушка. — И вот моя рука! Отныне я с тобою, с Аэрасом, с Братьями Свободы! Гориор долго молчал, растроганный ее порывом. Затем, странно улыбаясь, спросил: — Твое решение свободно? — Да! — Ты еще подумаешь, Гледис! От этого зависит очень многое. — О чем ты, Гориор? — Отвечу позже. Нельзя силком раскрывать бутон цветка. Я хочу, чтобы на тебя взглянул Учитель. — Аэрас? — Да. — Мне страшно. — Почему? — Он мудрый… и безжалостный. Он увидит всю мою душу, раскроет самые тайные глубины… — А разве у тебя есть что прятать от друзей? — Нет, Но там… есть еще много пустого, никчемного… — Тем лучше. Ты избавишься от сора. Сохранять лохмотья даже в обычной обители — признак элементарного бескультурья. Учитель, мы ждем… Посреди помещения вспыхнул малиновый ореол. В нем возникли, уплотнились формы человека. Гледис узнала Аэраса — седого космонавта, впервые появившегося на экранах космокрейсера «Ара». Он ласково улыбнулся, коснулся рукою чела пораженной девушки. — Ты ей все рассказал? — спросил он Гориора. — Да. — Ты хочешь открыть ей новый горизонт? — Хочу, Учитель, — с надеждой сказал Гориор. — Понимаю твое желание. Но следует помнить о переплетении сердечных связей. Они крепчайшие. Где гарантия, что она сумеет разорвать паутину прошлого? — Я верю. — Этого мало, когда дело касается свободы воли иного существа. Мы можем полагаться лишь на собственное решение. И то не всегда. Впрочем, погоди… Гледис слушала странный разговор Аэраса с Корсаром, почти ничего не понимая. Старый Учитель склонился над нею, заглянул в глаза. Она ощутила легкое головокружение, боль в сердце. Затем теплая волна прокатилась в груди, охватила все тело. Она пошатнулась. Гориор поддержал ее. Девушка услышала тихий голос Аэраса: — Она искренна и чиста. Покажи ей новый горизонт. Но не спеши переступать последний порог. Это — величайшая ответственность. Не только для себя ты уйдешь на подвиг. Для всего Космоса… — Я знаю, Учитель! — Тогда иди. Но еще раз предостерегаю — свобода воли! Голос Аэраса затих. Гледис очнулась. Она сидела в кресле, возле нее стоял Гориор — сосредоточенный, серьезный. — Где Учитель? — прошептала девушка. — Он оставил нас. — О каком новом горизонте вы говорили? — Я покажу его тебе, девушка. Вставай! Сначала ты осмотришь Астероид Свободы, а затем… — А потом что? — Это возможно лишь ощутить. Выйдем отсюда. Он взял ее за руку. Гледис ощутила жар в теле. Они вышли из комнаты. Перед ними открылось радужное сплетение цветов и деревьев. Дохнула прохладная струя воздуха, насыщенная тонкими запахами. Гориор ласково взглянул на нее. — Хочешь полететь? — На чем? — Просто так. Держись за меня. Она ухватилась за его плечо, вскрикнула от неожиданности. Цветы, деревья поплыли вниз. — Боюсь! — вырвалось у Гледис. — Устремляясь к небывалому, надо полностью отбросить страх! — засмеялся Гориор. — Чего бояться вечному? — Я еще не вечная! — Ты станешь такой! — властно возразил Гориор, крепко прижимая девушку к себе. — Гляди! Смотри на наш чудесный мир, на эту волшебную обитель. Здесь живут уже тысячи бесстрашных, жаждущих разорвать оковы ограниченного бытия! В лазоревой мгле просматривались легкие строения, мерцали бассейны-озера, кое-где в пространстве пролетали фигуры людей, а в центре исполинской сферы сиял искусственный светильник. — Тут хорошо, — отозвался Корсар, — но я хочу показать тебе то, чего еще не видел ни один из моих сподвижников. — Почему мне? — удивилась Гледис, с опаской поглядывая вниз. — Поймешь сама, — вздохнул Гориор. — Если вообще поймешь. Держись крепче. Не выпускай моей руки, иначе — смерть! Не успела девушка спросить, испугаться, как они очутились на поверхности астероида. Вокруг молчание и чернота Космоса, усеянная звездами. На близком горизонте ослепительно сияло Голубое Светило Ара, угрюмо громоздились зубцы базальтовых скал. — Тут нет воздуха? — ужаснулась девушка. — Чем я дышу? — Мною! — весело ответил Гориор. — Не страшись, моя энергия защитит тебя от воздействия пустоты. Мне вакуум — родная стихия, а ты — в энергопанцире. Девушка, немного успокоившись, заметила, что ее окружает туманный ореол, на поверхности которого происходит кипение, словно некая незримая динамика ткала для Гледис волшебные доспехи. Корсар одобрительно кивнул, его ясно-синие волосы замерцали в солнечных лучах. — Ты быстро привыкаешь к невероятному. Ты — настоящая подруга Корсара. — Подруга, — прошептала Гледис, и сердце ее задрожало. — Быть вездесущим — цель человека. Когда-то этими возможностями люди наделяли богов и мифических существ. Отчуждая мечту от себя, человек унизил собственную мощь. Не носить скафандра, не создавать искусственного микроклимата, а быть хозяином всеобъятности. Ты тоже станешь такой, как мы. А теперь взгляни на вселенскую беспредельность… Гледис устремила взгляд на звездное пространство. Шаровые туманности, красные светила, голубые далекие солнца отразились в ее вдохновенных очах. Она вопросительно ждала: что Корсар хотел ей поведать? — Величественные горизонты, неизмеримые расстояния трехмерного космоса, — молвил он. — Но чуткий разум ощущает, какая статика, какая неподвижность царит в нашем мире. Звезды, планеты летят со скоростями в сотни, тысячи ми в секунду — а нам кажется, что они замерли, что они прибиты к небесной сфере. И так все, все в трехмерности, в оковах времени-пространства. Замечала ли ты когда-нибудь муки природы, пытающейся освободиться от меры, числа, веса? — Я интуитивно ощущала нечто подобное, — согласилась Гледис. — Мне деревья казались столбами огня, закованного в кору, листья, ветви. Им хочется взорваться, а они обречены медленно преодолевать узы плоти, чтобы раскрыть свою сущность… — Прекрасно! — воскликнул Корсар. — Именно это я хотел сказать. Когда-то мы с Учителем просматривали ускоренные фильмы развития растений. Это был воистину огненный взрыв! Все живое — факел огня. Только пространство и время вводит живой поток в грубую форму и вынуждает застывать в мучительной статике. Надо разорвать координаты восприятия. Пойдем! Ты увидишь! Яркая вспышка ослепила Гледис. Почти невидимая черно-фиолетовая молния разрубила Космос, смела прочь звезды и туманности. Исчезло ощущение тела. Радостный ужас и тревога всколыхнули естество девушки. В пропасть небытия, в бездну неведомого покатились волны хаоса — темного, безликого; распадались, таяли в неизмеримости. А над этой безвидностью торжественно пламенели столбы нежных лучей в дивно гармоничных сплетениях, в мелодичных аккордах, рисуя очертания неведомого мира. Невероятно трудно было осмыслить содержание той странной динамики света, но сердце знало — виденное открывает занавес желанного и сужденного бытия. Гледис взглянула на Гориора. Его лицо непрерывно менялось, глаза мерцали радужными переливами. Исчезали очертания тела, одежды — все превращалось в калейдоскоп огня, многоликого пламени. — Неужели и я такая же? — вырвался вопрос у девушки. — Да, ты прекрасна! — послышался ответ. — Но мы лишь на пороге ноосферы. Мы еще эмбрионы нового мира. Только разорвав полностью трехмерность, мы улетим в Сверхмерность! — Неужели тут есть жизнь? — Только тут она и есть! Там, на Оране, — умирание. Здесь смерти нет. Гляди, Гледис! Девушке казалось, что она пребывает в центре всеобъемлющей сферы, а вокруг нее происходит сказочная мистерия. Она видела, слышала, ощущала, обоняла — не задумываясь, как именно, — что вся беспредельность раскрывается перед нею. Пространство исчезло, время пало, все близкое и далекое оказалось рядом, возле нее, в ней. И она стала частицей Вселенной и самой Вселенной. Все пронизывала мелодия Молчания (иначе не назовешь неслышимой Музыки, несущей на своих волнах миры), и той мелодией была сама Гледис. Она превратилась в сказочное сплетение цветов, музыкальных консонансов, радужных фейерверков, героических мечтаний, поэтических вдохновений — всего лучшего, о чем она думала, читала, чего жаждала, призывала, надеялась. Все было воедино и отдельно. В нераздельности и независимо. В общности и самой полной индивидуализации. Гледис узнавала знакомые цветы. Но эта близость проявлялась не в форме или в запахе. Они открывали такую многоликость пластики, трансформации, изменения, что казались синтезом тысяч и тысяч растений, пламенными фонтанами импровизаций. Перед восторженным сознанием девушки возникали окоемы далеких миров, сказочных кораблей, неслыханно могучих существ и сущностей, дерзновенных свершений свободного разума, вышедшего из плена инферно. Психика держалась на грани восприятия, сознание изнемогало. И тогда Гориор окружил ее неким покрывалом, подобным пламенному крылу. Мир ноосферы внезапно исчез, растаял. Лазоревая мгла обняла Гледис, и они снова оказались в знакомой комнате. Корсар склонялся над нею, в его прозрачных, аквамариновых очах читалась тревога. — Тебе плохо? — О нет, — прошептала она, благодарно улыбнувшись. — Ты поднял меня так высоко, что возвращения назад нет. Лучше умереть, исчезнуть, чем знать о таких мирах и не идти к ним. Но… — Что? — Что-то происходит во мне. Боль и тревога… — Расскажи мне… — Скажу. Только позже. Хочу отдохнуть, подумать. Пусть моя душа примет Новый Мир, как… как бутон, вырастающий из моего сердца… — Мудро решила. Я оставляю тебя. Ты свободна решить свой путь. — Ты придешь, Гориор? — умоляюще спросила Гледис. — Когда позовешь меня — приду. Но уснуть Гледис не смогла. Волны несли ее тело в безвесть. Тишина оглушительно гремела аккордами дисгармоний. Не сходит ли она с ума? Где ее путь? Лететь в бездну, указанную Гориором? Для Полета нужны крылья. Не искусственные, не привязанные добрым волшебником к плечам, а взращенные несокрушимою волей духа. Вырастила ли она их? Ей еще страшно. Позади — детство, юношеские годы. Беззаботные, неповторимые. А затем — мир, открытый Кареосом. Пылкая любовь. Вот они идут по берегу моря. Под ногами нежно поет песок. На горизонте всходит Дориан — зеленоватый спутник Ораны — и сеет призрачные отблески на феерический морской простор. Кареос останавливает Гледис, кладет чувствительные ладони на ее плечи. Она ощущает, как в сердце рождается неясная тревога, томление, жажда объятий. Он берет ее на руки и баюкает, напевая какую-то древнюю песню. Нет, нет, то лишь мелодия, возникшая еще тысячелетия назад у племен экваториального пояса, а слова — новые. Это ЕГО слова. Правитель обращается к ней, к своей подруге. Кажется, так было всегда. И никогда не остановится, не исчезнет счастливое мгновение. Над миром будет тишина и слова песни любви: А затем — пылкие объятия. Неугасимая жадность познать полноту жизни. Какая-то обжигающая кульминация счастья!.. Лицо Кареоса тает. Всплывает в сознании лицо Гориора, его прозрачно-зеленые глаза. В них грусть и тревога. — Не полетит птица счастья и любви среди туманов Ораны. Кто жаждет вечного, тот пусть оставит временное, кто стремится к бессмертию, пусть отдаст смерти то, что ей принадлежит. Ты жаждешь любви? Все, что подвластно тебе, — уже не любит тебя. Все, что желает тебя, — не любит тебя. Только, искренний дар любви — без желанья возмещенья, без ожиданья благодарности — откроет сужденный цветок Невозможного. Стремиться к Небывалому, к Невозможному — единственное, ради чего стоит сражаться. То, что достижимо, — призрак. Еще не родившись, оно умерло. Оставь миры возможного, моя Гледис, улетим в мир вечного стремления… Почти неслышные слова терзают ее. Куда идти? К кому? Почему разрывается сердце? Выбор? А зачем выбор? Разве нельзя объединить их — Кареоса и Гориора? Таких могучих, таких прекрасных? Произошло чудовищное недоразумение. Две космические силы сошлись в противоборстве, вместо того чтобы общими усилиями творить гармонию Нового Мира. Кареос ничего не ведает о чудесных свершениях Корсара. Если бы знал — вражда бы угасла. Его увлечет гениальный замысел Аэраса и Гориора — овладеть стихией психосферы. Решено! Она вернется назад, на Орану. Нельзя бросаться от берега к берегу. Это легкомысленно и нечестно. Лететь в космос, чтобы уничтожить преступника, а осознав его красоту и величие, — отказаться от предыдущей любви?! Нет, нет! Надо быть последовательной. Так и не уснув, Гледис позвала Корсара. Он появился вместе с Аэрасом. Учитель смотрел на девушку грустно, но спокойно. Она ощутила, что Аэрас все знает. Девушка взглянула в глаза Гориору. — Мой друг! Я решила. Твой путь — единственный отныне для меня. Но прошлое призывает. Хочу заполнить пропасть, разделившую вас с Кареосом. Это — святое задание. Быть может, мне суждено исполнить его. Большего счастья не надо… Гориор что-то пытался сказать, в его глазах вспыхнули огоньки нетерпения, но Учитель предостерегающе поднял руку. — Помолчи. Пусть она выскажется до конца. Говори, дитя мое. — Между Ораною и Астероидом Свободы продолжается битва. Не уверена, решит ли, она проблему. Любовь не поражает никого, она жаждет объединения. Быть может, именно здесь развязка противоречий? Гориор, скажи!.. Корсар, глядя поверх головы Гледис, молчал. — Мы ничего не ответим тебе, добрая душа, — тихо отозвался Аэрас, положив руку на ее голову. — Твое сердце решило. Кто имеет право остановить его? Никто в целой беспредельности. Лети!.. — Свобода ждет тебя! — добавил Гориор и порывисто вышел из комнаты, не прощаясь. Сам Кареос встречал крейсер «Ара», вернувшийся с орбиты Астероида Свободы. Экипаж остался у Корсара, кроме Торриса и штурмана, которые и привели звездолет на Орану. Гледис вышла на поле космодрома, взволнованная предстоящей встречей. Еще издали увидела высокую фигуру Кареоса и бросилась к нему. Он стоял неподвижно. На приветствие не ответил, лишь коротко приказал: — Летим на виллу. Она вошла вслед за ним в дверь воздушного лайнера. Расположившись в каюте, все пыталась заговорить с Правителем, но он знаком велел молчать. Девушке стало страшно и неуютно. Почему он не желает выслушать ее? Почему так враждебно настроен? Куда девались его любовь и нежность? Лайнер опустился прямо на широкую плоскую кровлю виллы. Сошли вниз. Зал был пуст, зловеще чернели экраны всепланетной связи. Кареос снял плащ, швырнул его на пол. Сорвал покрывало с девушки. Она вскрикнула от неожиданности, упала в кресло. — Что с тобою? Ты взбешен! Ты заболел? — Что со мной? — рявкнул Кареос. — Ты еще спрашиваешь? Спасительница планеты! Героиня! Где же твой подвиг? Где твое самоотречение? Ты жалкий трус! Или, быть может, влюбилась в этого преступника? Девушка пораженно смотрела в искаженное лицо Правителя и удивлялась. Ведь это совсем другой человек. В нем нет ничего от того, кого она полюбила. Откуда яростный блеск в глазах? Откуда ненависть? Презрение? — Погоди, Кареос, погоди! — Гледис, прижимая пальцы к вискам, пыталась унять головную боль, чтобы сохранить спокойствие. — Ты ведь не выслушал меня. Я привезла тебе слово любви… — Любви? — злобно расхохотался Кареос, отступив к экранам. — Какой любви? Чьей? К кому? — Своей, Кареос, своей! Я многое узнала, чего не ведаешь ты. Я стала другой. Но моя любовь к тебе велела действовать. Я могла остаться на Астероиде Свободы, но предпочла вернуться на Орану… — Зачем? — Чтобы открыть тебе глаза. Нельзя уничтожать Гориора. Он не преступник. — Вот как! Ты решила это вместо меня? — Так решило мое сердце. Они — корсары — творцы, но не разрушители, не преступники. Если бы ты видел их достижения. Вас с Гориором разделило старое недоразумение. Ты — гениальный демиург, творец. И твой бывший побратим, друг тоже ищет небывалого, невероятного. Зачем вам вражда? Разве не лучше объединить силы, чтобы повести людей к прекрасной цели? — Цветистые слова! Как они мне надоели еще тогда, когда мы были друзьями! Как легко тебя запутать в феерические сети! И ты поверила в жалкие сказки? — Он открыл мне новую ступень бытия — мир ноосферы! — горячо возразила Гледис. — Это такое безмерное счастье, что ради него можно пренебречь всем. Кроме любви, — добавила она. — И поэтому я вернулась. Загляни в мое сердце, Кареос… — Ты пренебрегла реальным миром, — гневно ответил Правитель, сложив руки на груди и — меряя ее ненавистным взглядом. — Ты, как мотылек, устремилась к феерическому огоньку выдумки. О никчемное создание! За что только я полюбил тебя? Все величие Ораны я бросил к твоим ногам, и вот — благодарность! Кареос кричал, угрожал, но девушка уже не слушала его. В ее сознании звучали ласковые слова: «Только искренний дар любви — без жажды воздаянья, без ожидания благодарности — откроет сужденный цветок Невозможного…» — Ноосфера! — издевался Кареос. — Горизонты духа! Какой идиотский бред! Он открыл ей новый мир! Да тысячи наркоманов ныряют в эти миры ежедневно. Я поведу тебя в иллюзионы мегалополисов, там ты увидишь царей и повелителей Космоса, шныряющих в беспредельности. Корсар загипнотизировал тебя, чтобы использовать. Я не буду удивлен, если узнаю, что он велел тебе убить меня! Нет, не буду удивлен! — Как? — воскликнула Гледис. — Ты веришь в такую подлость? — А разве ты не летела туда для убийства? — Не для убийства, а для подвига! — горько возразила девушка. — Ведь я верила тебе! — Возможно, и Корсар убедил тебя, что убийство Правителя Ораны — подвиг! Ведь ты полюбила его? — Да, — тихо ответила девушка. — Такого, как он, нельзя не полюбить. Он — сын света! — А я — порождение тьмы? Не так ли? — Раньше я так не думала… — А теперь? — Не знаю. Мне горько и тяжко. Я хочу оставить тебя. — Вот как! — с деланным спокойствием сказал Правитель, приближаясь к ней. — Оставить? И куда же ты уйдешь? Ведь вся Орана моя. Где бы ты ни была — все будет напоминать обо мне. — Я вернусь на Астероид Свободы, — твердо ответила Гледис. — Я поняла, что поступила неверно, отправившись сюда. Вас никто не соединит. Голос любви не достигает твоего сердца, Кареос! — И ты считаешь, что я выпущу тебя? — Почему бы и нет? Ведь Гориор не задержал меня? — Ха-ха-ха! Наивная девчонка! Оскорбив Правителя Ораны, ты надеешься сохранить жизнь? — Неужели ты меня убьешь? — Я не прощаю измены. — Я поклялась быть верной любви. Ты разрушил ее. — Молчи, изменница! Взять ее! Два биостража мгновенно схватили девушку. Она закричала, пытаясь вырваться. Напрасно! Ее потащили к выходу. — Кареос, — с мукою простонала Гледис. — Остановись! Я хочу жить! Я хочу любить! Кареос! Вспомни минувшие дни нашей любви!.. — Прочь! — яростно рявкнул Правитель. — В моем сердце нет жалости. Тебя бросят в Башню Молчания. А ночью ты умрешь. Молись древним богам, если веришь им. Я еще приду, чтобы взглянуть в твои предательские глаза… перед тем, как они закроются навсегда… Биостражи оставили ее на плоской кровле старинной башни. Сто спиралей тому назад на ней был маяк, посылавший сигналы кораблям. Башня высилась далеко от берега. О победе отсюда нельзя было и помыслить. Над нею темно-зеленый купол неба. Где-то там, в глубине пространства, невидимый отсюда мир — маленькая искра жизни. Астероид Свободы. И ждет ее там чистый и мужественный искатель Невозможного. Не прислушалась к его призыву. Захотела объединить свет и тьму. О иллюзии женского сердца! Я не вернусь, мой друг Гориор! Не потому, что не хочу. Злая воля погасила мой огонек, и кто-то другой, не я, будет сопровождать тебя в полете к Новому Миру. Если можешь услышать меня, прими мою любовь, мой искренний привет! Над морем послышался пронзительный свист, мелькнули цветистые огня. Где-то у подножия башни угасли. Это прилетел Правитель. Последние минуты. Сердце Гледис чует — он не прянее сочувствия и милосердия. Глухо гудит башня. Медленно поднимается Кареос по гранитной круговой лестнице. А для девушки проходят века, неимоверно долгие спирали времени. Тысячу раз она воскресает и гибнет, рождается и умирает. Звякнула металлическая дверь в полу. Открылась. Из темного прямоугольника поднимается черная фигура Кареоса. Приближается. Он спокоен и холоден, как смерть. — Еще есть возможность, — будто бы нехотя цедит он. — Какая возможность? — шепчет девушка, ощущая, как пересыхает у нее во рту, как непослушны пылающие уста. — Сохранить жизнь. — Какой ценою? — Откажись от желания вернуться к нему… — Я люблю его! — Тогда умри. Ты избрала судьбу. — Ты любил меня. Где она — любовь? — Ты прекрасна. Но не моя. То, что принадлежит другому, — пусть умрет. — Ты — гений зла! Как я раньше не распознала?.. Кареос не ответил. Резким движением открыл металлические врата в сетчатой ограде. Властным жестом указал на море. — Иди! Девушка прижалась спиною к холодному камню, пыталась не смотреть на Правителя. Но он надвигался на нее неумолимым роком, и слышался металлический голос: — Иди. Иди. Иди. Она подняла лицо, взглянула в пылающие черные провалы очей. Там не было пощады, не было спасения. Застонав, она двинулась к отверстию. Ноги не слушались. Тело инстинктивно сопротивлялось гипнотическому приказу. Вот уже край площадки, внизу море, синяя мгла, бездонная глубина. Мама, где ты? Приди, спаси! Зачем отпустила меня тогда? Проклят день, когда мне захотелось неведомого! — Прыгай! Гледис упала в ночной провал. Над морем прозвучал отчаянный кряк, будто простонала лесная терра. И замер… Правитель стоял над пропастью, сложив руки на груди. Бездумно смотрел на холодный круг Дормана, на мерцание волн. Несказанная печаль глодала его сердце. В груди — пустота. Медленно начал спускаться по винтовой лестнице вниз. На площадке, где он оставил свои электролет, видна была тень какой-то машины. Кареос насторожился. Достал из кармана портативный излучатель гамма-волн. В море что-то заплескалось. Приблизилось. По лестнице, уходящей в воду, поднимался на площадку человек, облаченный в костюм аквалангиста. Он нес на руках Гледис — неподвижную, окоченевшую, с распущенными мокрыми волосами. Человек вышел под лучи Дориана, и Правитель вскрикнул от неожиданности: — Ты?! — Я, — печально ответил Гориор, прижимая Гледис к груди. — Как здесь очутился? — Ты бы не хотел этого? — Зачем вытащил ее из воды? — злобно сверкнул глазами Кареос. — Она мертва! — Для нее смерти нет! — сурово и гордо ответил Гориор. — Дай мне пройти. — Ты разрушил нашу любовь… и вот она погибла! — Кто поднялся к Миру Свободы, тот возвысился над прахом, о Кареос! Ты не принял руки брата! Оставайся в мирах мрака и гибели! А ее путь — к свободе. Прощай! — Ты не возьмешь ее? — грозно возразил Правитель, поднимая излучатель. — Она моя! — Ты отказался от нее. Она добровольно вернулась, чтобы спасти тебя своей любовью. Но твоя беспощадность убила ее. Чего же ты еще жаждешь? — Твоей смерти! — заревел Кареос, и малиновая молния пронзила ночь. Вокруг Гориора мгновенно возникло исполинское рубиновое кольцо такой мощи и яркости, что Правитель закричал от боли в глазах. Оружие выпало из его рук. Корсар стоял рядом и странно улыбался. — Что ж, теперь ты не скажешь, будто я рассказывал сказки. Узнай хотя бы на прощанье, что ты пренебрег чудесной тропинкой в бессмертие. Мне жаль тебя, Кареос, бывший побратим… — Проклятый! Проклятый! — яростно орал Правитель, ползая под стеной. — Ты убьешь меня? Так убивай же! Чего ждешь? Твое торжество? — Я не убью тебя, — вздохнул Гориор, направляясь к своему аппарату. — Тебя невозможно убить. Что я уничтожу? Подобие человека. Суть останется. Вместо тебя родятся новые правители, тираны и насильники. Живи и захлебывайся в злобе. Прощай! И вот вспыхивают дюзы квантолета, и Кареос остается одиноким в Башне Молчания, а малиновая звездочка тает в ночном небе, среди равнодушных, насмешливых звезд. — Я не оставлю тебя в покое, — захлебывался от ненависти Правитель, угрожающе потрясая кулаком. — Я найду тебя в проклятом небе, в преступном логове!.. Глухо шумело море, тонко посвистывал ветерок в пустынных переходах башни, а небо не отвечало на угрозы Кареоса. Только на рассвете охрана Всепланетного Совета, озабоченная долгим отсутствием Правителя, нашла его в Башне Молчания. Посланцы не узнали Правителя Ораны. Он отправился из своей резиденции энергичным и моложавым, а теперь перед ними сидел на лестнице, глядя в морскую даль, пожилой человек с темным невидящим взором… Река музыки несла Гледис. Куда, зачем? — не надо было спрашивать. Она сама была сущностью напряженного течения, творила дивные аккорды мелодии. Не было конкретной памяти о личности, о прошлом, о фактах или событиях. Долго так продолжалось или нет — кто мог поведать? Само время слилось с естеством музыки, с сердцем Гледис. Но постепенно музыка угасала, отошла в беспредельность. Воцарилась глубокая чарующая тишина. И в ней — шелест крыльев. Или шепот ветра? А быть может, шум ветвей на весеннем дереве? Она открыла глаза. И сразу же встретила взгляд — нежный, опечаленный и радостный, будто предрассветное небо на Оране. Кто это? Кто это — родной и желанный? А она — кто? — Гледис, — послышался вздох. Гледис. Так ее зовут. Гледис? Неужели она жива? В памяти обрушилась лавина прошлого. Кареос. Башня Молчания. Темный провал и падение в небытие. Печаль в несказанном одиночестве. Беспощадный взгляд Правителя. Что же с нею случилось? — Гледис! Она протянула руки навстречу зову, отдала их в горячие ладони. — Мой Гориор! Ты спас меня от смерти… — Молчи! Смерти нет. — Что ты молвил? Я ощутила ее темное дыхание. Я была мертва. — Сон. Призраки разума. Ты проснулась. — О мой прекрасный! Ты разбудил меня… — Тихо. Луч счастья тоже бывает жгучим. Тихо, моя Гледис. Мы вместе. Навсегда. Больше ничего не надо. Тихо, моя Гледис… …Величественный ритм Вселенной нес Голубую Звезду вместе с планетами в головокружительные дали. Все было как раньше, как всегда. Но на маленьком небесном теле, почти незаметном среди светил-гигантов, на Астероиде Свободы, готовился неслыханный эксперимент. Гориор и Гледис решили первыми прорваться в Новый Мир, осуществить дерзновенный план Аэраса. Корсары собрались на огромной площади в недрах астероида под лучами искусственного светила. Они сотворили исполинское кольцо, в центре которого остановились Гориор и Гледис — вдохновенные и сосредоточенные. В пространстве звучала симфония древнего композитора. Мелодия грустила и радовалась, звала и предостерегала, открывала страшные бездны и велела не ужасаться их. Торжественно замерли Братья Свободы. К Гориору и Гледис подошел Аэрас. Взглянул на тех, кто собрался. — Братья! Пусть умолкнет музыка. Пусть воцарится мудрое Молчание. И прозвучали взволнованные слова Учителя: — Нынче рождается Птица Свободы. Печаль или радость? Боль или счастье? Грустит сердце человека, ибо разрывает пуповину, связывающую его с теплым и уютным лоном матери. Радуется Птица Свободы, потому что прорывается в ширь нового неба. Братья! Чтобы встретиться — надо разлучиться! Впереди — великий праздник объединения в безмерности разума, духа и чувства. Пусть наши любимые дети проложат огненную дорогу к новым горизонтам; Человеку суждено дать Разум и Сердце Беспредельности! Слушай же меня, Дитя Вечности! Разорви цепь меры, восстань на себя! Настал твой час — РОДИСЬ! И тогда рубиново-фиолетовое пламя охватило Гориора и Гледис. Они подняли руки в прощальном приветствии. Таяло тело, осыпалось багровыми искрами вниз, а напряженная струя голубого пламени рисовала новые очертания космического существа. Нежным ореолом окружились чела влюбленных, звездами засияли сердца и объединились в общий костер, полыхающий лазоревым светилом. Гигантский лучистый шар начал исчезать, и послышался из него такой знакомый всем, такой до боли родной голос Гориора: — Эй, корсары! Почему загрустили? Разве новые, неизмеримые моря не ожидают ваших ветрил? Буря Космоса жаждет поспорить с вашими кораблями. Кто жаждет вечного веселого приключения — за нами!.. |
||
|