"Дети Эммануэль" - читать интересную книгу автора (Арсан Эммануэль)

Глава 3 БРАТЬЯ И СЕСТРЫ

— При виде этого черного озера у меня прямо мурашки бегут по спине. Откуда оно взялось? А кто этот Филипп, о котором ты только что рассказывала? А Ив? У меня есть знакомая Ив, но вряд ли мы имеем в виду одну и ту же женщину. Как вы очутились в Шан-Лу? Почему вы вернулись во Францию?

Первыми на все вопросы бросились отвечать близнецы.

— Эта вода электрическая. В ней лучше не купаться, чтобы тебя не ударило током!

Эммануэль остановилась посредине мостика, чтобы дать детям возможность осмотреть все вокруг и ответить на многочисленные вопросы Стефани.

— То, что ты видишь перед собой, озеро Сан Кассен. Еще недавно оно называлось Волчьим, на его берегах не редко находили убежище воры и разбойники. Это была жестокая эпоха! Но сегодня это одно из самых спокойных и тихих мест в стране. Им очень заинтересовалась одна электрическая компания, но тут я не вижу причин для беспокойства. Я лично предпочитаю тепло и яркий свет независимо от того, что на дворе: лето или зима, день или ночь.

Стефани взглянула на нее и несколько саркастически заметила:

— Будь осторожна! Мне кажется, горный воздух несколько вскружил тебе голову.

— Нет, это не из-за горного воздуха. Скорее это из-за красной земли… Подруга пристально посмотрела на Эммануэль:

— Ты никак не можешь забыть Бангкок! Неожиданно в разговор вмешалась Из:

— А Филипп вовсе не наш отец!

— Верно, — призналась Эммануэль, — и я очень сожалею об этом. Если бы семья Андруэ приехала в Бангкок немного раньше, вы стали бы настоящими братьями и сестрами с Дэвидом и Оранж.

— Это каким образом? А кто такие эти Андруэ? — попыталась выяснить все подробности Стефани.

— Андруэ — это семья, которая состоит из Филиппа, о котором тебе уже рассказала Из, и его жены Ив. Другими словами, они отец и мать Дэвида и Оранж. Обо всем остальном ты, наверное, уже успела догадаться: они способны на настоящие чудеса. Без них нам вряд ли удалось бы что-нибудь сделать здесь.

— А почему вы уехали оттуда?

— Нам захотелось заняться чем-нибудь другим. Жан бросил свою работу, потому что не хотел больше слышать о проектах и чертежах. Итак, каникулы для всех! А Марио, как ты знаешь, непревзойденный мастер в этой области; вот уже сорок четыре года он не без успеха занимается тем, что ничего не делает. Так что его присутствие в нашей компании вполне закономерно.

— Когда он уехал из Таиланда?

— На год раньше нас. Ему показалось, что Италия уже достаточно созрела для того, чтобы он мог реализовать там свои замыслы.

— И весной вы отправились к нему?

— Да. Из Бангкока мы приехали прямо к нему на виллу. Сказать по правде, это не вилла, а скорее какое-то особое хозяйство, запрограммированное так, чтобы ничего не производить! О, там было просто великолепно! Мы были единственными хозяевами пяти огромных апартаментов, предоставленных в наше распоряжение, нам не хватало лишь одного — отопления. Мы никак не могли решиться жечь в камине портреты многочисленных предков Марио. Мне кажется, он и сам, несмотря на свои принципы, вряд ли согласился бы на это. Марио, кстати, был первым, кто не выдержал испытания холодом и предложил переехать в его квартиру в Гримо. Это было равносильно тому, чтобы попасть из огня в полымя — после пятисот гектаров земли маленькая квартирка площадью всего около пятидесяти метров. Вот когда мы вспомнили, что Филипп Андруэ неоднократно приглашал нас к себе.

— А где вы с ним познакомились?

— В Бангкоке. Его назначили советником посольства вместо Жильбера де Сайна. Потом его неоднократно повышали по службе, и вот теперь он получил приглашение отправиться в Саудовскую Аравию. А мы оказались здесь, в Шан-Лу. — Эммануэль повернулась к ребятам, которые прекратили свои игры и внимательно слушали ее. — Вы еще не заснули, а?

Кристофер и Из одновременно замотали головами, стараясь показать, что им тоже интересно и они внимательно слушают.

— Я прошу прощения, если мой рассказ кажется вам скучным, ведь вы это уже не раз слышали. Но мне же нужно рассказать обо всем и Стефани тоже, не так ли?

Близнецы закивали в знак согласия.

Эммануэль продолжала:

— Но еще до того, как оказались в Шан-Лу, мы некоторое время провели в Монако, где тогда жили Андруэ. Их вилла просто великолепна: отличная прислуга, высокопоставленные гости… Мы как будто вернулись назад в Бангкок.

— Так почему же вы не вернулись в Таиланд? — удивилась Стефани.

— После всего того, что Жан наговорил руководителям своей компании? Он только что закончил строительство плотины в Ярн-Хи и решил, что с него более чем достаточно. Жан думал, что правление компании съест его заживо, но они решили послать его в Венецию, чтобы он занялся проблемами, связанными с постепенным затоплением города.

— Но это же совсем не его специальность.

— Естественно. Работы такого профиля, как правило, имеют мало общего с обычным строительством. Там нет ни бетона, ни электронных блоков, ни стальных запоров… Ему пришлось бы проводить все рабочее время среди пыльных бумаг и своры бюрократов.

— Да, но ему и раньше приходилось заниматься примерно тем же.

— Все верно, но социальное положение, которое якобы дает подобная работа, представляет собой просто закамуфлированное рабство, лишающее людей права на элементарное счастье. Вот почему Жан бросил все это, отказавшись променять счастье на власть. А что может сделать человек, решившийся бросить вызов власти, всеобщему уважению, репутации? Только уехать.

— Я больше чем уверена, что именно ты подтолкнула его к этому шагу.

— Безусловно. Я целиком и полностью поддерживала его тогда, поддерживаю сейчас и буду впредь делать, даже если мне когда-нибудь придется стать уличной торговкой каштанами! Гораздо важнее для всех нас было не стареть, а ведь именно это ждало нас в Венеции. Представь себе, что могло быть с моими детьми, если бы они росли в тех условиях!

— Значит, твой муж решил больше не работать?

— Если так можно выразиться. Скорее он принял решение больше никогда не работать по найму, а быть кем-то вроде свободного консультанта. Естественно, он получает гораздо меньше, чем раньше, ведь большие деньги платят в основном не за работу, а за послушание. Теперь он стал хозяином самому себе. Разве это не стоило того? Вот ты сейчас спокойно работаешь над книгой. Разве ты не рада, что тебе не приходится вскакивать по утрам и мчаться в лабораторию?

— Не стоит делать выводы из моего конкретного случая. Если бы увольнение автоматически означало начало свободной жизни, не было бы никакой необходимости писать книгу, жизнь и так полна фантазий!

— Конечно, необходима определенная переделка всего вокруг. Как видишь, я тоже не трачу время даром, помогаю Жану оформлять его проекты, и мне это даже нравится! Это приучает к спокойствию. Эа утверждает, что в терпении сила математики, но еще в школе я хлебнула этого терпения сполна. Знаешь, в свое время я была одной из самых спокойных учениц в классе!

Теперь вся компания была уже в зоопарке Фрейо. Эммануэль объяснила близнецам, что они изменили маршрут только ради того, чтобы дать им возможность посмотреть на животных. Незаметно беседа переросла в обсуждение жизни зверей и птиц. Стефани восхищалась умением Эммануэль вести разговор и строить фразы так, что было просто невозможно вызвать раздражение ни с одной, ни с другой стороны. Когда она ответила на все вопросы близнецов, Стефани предложила вернуться к прерванному разговору. Эммануэль согласилась.

— Почти весь май мы провели в Монте-Карло, у Андруэ. Видимо, жили бы там еще долго, если бы Филиппу не пришлось в срочном порядке принимать новое назначение. Такие вещи случаются довольно часто среди дипломатов, и мы остались там на некоторое время одни. Ив пришлось срочно решать не только свои, но и наши проблемы. Результатом ее стараний и поисков стал этот великолепный дом в Шан-Лу.

— Что было потом?

— В сентябре вернулся Филипп, чтобы взять с собой Ив. В результате в нашей семье стало на двое детей больше.

— Неплохая сделка, — заметила Стефани. — Это просто сон! В благодарность за наше предложение Филипп и Ив были готовы сделать для нас все что угодно. Естественно, это была несколько неравноценная сделка.

— О, ты, кажется, уже начинаешь критиковать свои же утверждения?

— Разве я когда-нибудь говорила, что неравенство — это зло?

— Ты хочешь поговорить о политике?

— Только не сегодня! Когда-нибудь мы поговорим и об этом, и, я думаю, ты будешь удивлена.

— Возможно. Кстати, я думала, ты знаешь Дэвида и Оранж совсем немного, а оказывается, что вы знакомы уже давно!

— Да, около пяти лет. Но «знакомы» — немного не то слово в данном случае, мы просто знали их родителей. И что значит — «знали»? Андруэ совсем не то же самое, что де Сайн. Скорее это две прямые противоположности. Одна мысль о том, что они будут спать в той постели, где еще недавно спала Ариана, вызывала у меня море слез. Эта Ив была просто чем-то вроде вечной девственницы, а Филипп, казалось, умел наслаждаться исключительно своими книгами! Но по совершенно невероятному стечению обстоятельств эта пара стала нашими самыми близкими друзьями. Наша дружба явилась своеобразным исключением из правила Арианы: не верьте друзьям, которые отказываются лечь с вами в постель.

— Мне никак не удается представить себе Жильбера де Сайна.

— Жильбер наш отец! — подала голос Из.

— Именно поэтому я бы хотела познакомиться с ним, — ответила Стефани.

— Я еще не рассказала тебе об Ариане, — заметила Эммануэль, в голосе которой ясно звучали ностальгические нотки.

— И об Анне-Марии… — добавила Стефани.

— Почему ты так интересуешься именно ею? — голос Эммануэль теперь зазвучал несколько грустно и слегка возмущенно. Это имя напоминало ей о слишком многом…

Перед самым своим отъездом Ариана предупредила Эммануэль:

— Анна-Мария разочарует тебя!

Первое разочарование уже произошло чуть раньше. Идея зачать ребенка от Эммануэль не удалась. Трижды на берегу моря Эммануэль занималась любовью с тремя молодыми незнакомцами, чтобы потом языком аккуратно вложить их сперму во влагалище Анны-Марии. Но все старания были напрасны…

Эммануэль знала, что такого случая им больше не представится. Такое случается лишь единственный раз в жизни.

Эммануэль тогда решила:

— Ариана, я сама выношу ребенка, но я не хочу, чтобы он родился от одного мужчины. Пусть его отцами станут все те, кого я люблю!

Ариана согласилась с ней. Ее мозг сразу воспринял идею Эммануэль.

— Ты не должна все время оставаться в своем доме, пока еще возможно оплодотворение. Число тех, кого ты хочешь, превышает число тех, кого ты любишь. Я помогу тебе, но ты должна зачать ребенка в моей постели.

— Но Жан обязательно должен быть одним из отцов Из! — воскликнула Эммануэль.

— Естественно, но это должно произойти здесь.

— И твой муж Жильбер станет отцом моего ребенка в твоих объятиях. Он родится к твоему дню рождения!

— Как жаль, что в этот момент я буду очень далеко отсюда! А кроме наших мужей кто? Впрочем, я предоставляю право выбора тебе.

— Не знаю, понравится ли тебе, но я хотела бы, чтобы среди них был и Марио…

Ариане пришлась по вкусу затея Эммануэль относительно Марио:

— Марио — отец! Он никогда не сможет простить себе такого конформизма. Единственное, что сможет прельстить его в подобной ситуации, это то, что его гены смешиваются с генами других подобных ему представителей человечества.

— Это все верно, — заметила Эммануэль, — но таких представителей не так уж много. Всего восемь, включая трех перечисленных.

— Всего лишь восемь? Я думала, твой выбор будет значительно шире. Но я обещала, что не буду вмешиваться, так что решай сама.

— Но я бы и не позволила тебе делать это!

— Фу, как грубо. Ну ладно, когда начнем?

— Через два дня.

— Прекрасно. Всем остальным займусь я: питание, развлечения, сон. Эммануэль не выдержала и рассмеялась:

— Ты с ума сошла! Вполне достаточно того, что я не буду принимать таблетки.

— Я в это не верю. Зачать одновременно от восьми мужчин совсем не то же самое, что от одного. Ну ничего, у меня есть сорок восемь часов, чтобы обдумать это.

Эммануэль стала вдруг серьезной:

— Не говори глупостей! Ни ты, ни я не можем ничего поделать; практически отцом ребенка может стать лишь один из них. Это физиология, и с ней ничего не поделаешь. Важно лишь то, что ни мы, ни все отцы никогда не узнают, кто именно является естественным отцом ребенка. Пусть они станут отцами все вместе! Жизнь — это не просто процесс оплодотворения клетки, это мир, который видит перед собой новорожденный. Дать жизнь — означает прежде всего заняться окружающим миром, пытаться сделать его более гостеприимным и добрым, чем раньше. Все восемь отцов Из — решительные люди, которые искренне хотят создать для нее этот мир, стремятся к тому, чтобы она никогда не узнала, что такое страх. — Эммануэль подумала некоторое время, потом добавила:

— Я не прошу никого из них заботиться о ребенке. Единственное, чего я твердо требую: не считать ребенка ничьей собственностью. Пусть у него будет большая семья!

— А тебе никогда не приходило в голову, что раз ребенок не принадлежит никому из отцов, то он попросту принадлежит тебе, матери?

— Мне? Я не люблю владеть чем-либо. Я делю со всеми свою дочь, как делю себя, делю с тобой своих любовников.

— Но разве девочка сама не выделит кого-нибудь одного из восьми?

— Естественно, но ведь все они разные. В глазах Из они такие же разные, как и в моих. Не выделять никого из них и означает высшую справедливость — воспринимать красоту и интеллигентность каждого, любить каждого…

И вот через день она испытала чувство любви к некоему незнакомцу, случайно оказавшемуся в их доме. Он не был похож ни на одного из тех, кого Эммануэль любила раньше. Моложе Жана — лет тридцать или чуть меньше, короткая бородка, обрамляющая лицо, несколько худощавая фигура. Как он попал к ним на ужин? Наверное, его пригласил Жан. Скорее всего это один из его зарубежных коллег. Он и похож немного на перса. Как, Жан его не знает? Он врач, хотя напоминает музыканта или писателя.

Первые слова гостя словно Эммануэль из забытья.

Слова, которые он произносил медленно, с паузами, красивый тембр голоса звучали в сознании Эммануэль песней, время от времени слегка изменявшей свою мелодию.

Она улыбнулась гостю. У него были глаза ребенка, странным образом сочетавшиеся с ресницами и бровями взрослого человека.

Он понял ее взгляд и старался сделать все возможное, чтобы завоевать ее при помощи незаметных для постороннего взгляда жестов, знаков…

Эммануэль понимала эти сигналы, но сейчас не испытывала никакого желания отвечать на них. Как тоскливо было смотреть на мужчин, сидевших напротив нее, не сводивших глаз с ее ног, ловящих взглядом каждое движение ее бедер и пытавшихся украдкой заглянуть в разрез слегка расстегнутой блузки.

Она почувствовала взгляд незнакомца, остановившийся на ее ногах, потом продолживший движение все выше и выше… Эммануэль справедливо рассудила, что ее поза вполне позволяла незнакомцу достаточно хорошо рассмотреть предмет своего вожделения. Теперь она могла изменить положение ног.

Но гость хотел видеть ее всю. Он не выражал своего желания жестами, он просто ждал! Эммануэль не хотела уступать, по крайней мере, так быстро. Но постепенно она начала испытывать возбуждение: ее клитор с каждой минутой становился все более и более чувствительным. Теперь все присутствующие могли быть зрителями спектакля, который был разыгран только для одного.

Она расстегнула все пуговицы на блузке, открыв взгляду гостя и всех присутствующих ослепительную белизну груди и прекрасно сохранившуюся эластичную кожу живота. Но представление не завершилось этим. Эммануэль широко расставила ноги, и все получили возможность видеть ее половой орган.

Эммануэль прекрасно знала, какой эффект производит это представление, и искренне радовалась. Далеко не каждая женщина могла похвастаться такой плавностью линий своих влагалищных губ, как она. Годы, прошедшие с тех пор, когда Эммануэль была девственницей, не оставили отпечатка, ее тело сохранило свежесть и силу.

Мужчины и женщины окружили Эммануэль, закрыв от нее того, ради кого она решилась на этот спектакль.

— Лури! — крикнула она сквозь толпу.

Почему она назвала это имя? Эммануэль только что придумала его, услышав, что молодой человек назвал местом своего рождения Луристан, народ которого, как он надеялся, когда-нибудь будет жить в счастье и радости. Молодой человек услышал голос Эммануэль и, пробравшись сквозь толпу, протянул ей руку. Эммануэль сжала ее, но боль в глазах АнныМарии остановила ее. Анна-Мария, которая уже три месяца живет рядом с ней, так и не научилась делить любовь с другими. Любовь других к Эммануэль заставляла ее сердце сжиматься от ревности-счастье других несло ей страдания. Анна-Мария не могла и не хотела учиться новому. Эммануэль поднялась и, взяв гостя за руку, подвела его к молодой женщине.

— Анна-Мария Серджини, любовница моя и моего мужа.

Эммануэль заметила, как блеснули глаза молодой женщины при этих словах.

— Почему ты так любишь слова, Эммануэль? — спросила она.

— Разве ты — слово, Анна-Мария?

Время остановилось для Эммануэль. Она чувствовала какой-то холод, возникший вдруг между ним»;. Анне-Марии понадобилось уколоть ее? Для чего же тогда существует в мире любовь, если ею нельзя поделиться с другими людьми, близкими тебе по духу?

Когда Эммануэль вернулась в мир реальности, Анны Марии уже не было. Она решительно взяла за руку молодого человека и направилась с ним в соседнюю комнату. Ее ничуть не беспокоило то обстоятельство, что дверь осталась не закрытой на ключ, — никто не осмелится следить за ней, да она и не собиралась скрываться от других. Более того, она хотела, чтобы все видели, как она занимается любовью, если только они способны получить от этого наслаждение.

Эммануэль хотела сама снять с себя то, что еще оставалось на ней, но молодой человек не дал ей этого сделать. Он обнял ее и сжал в объятиях, словно демонстрируя силу своего желания. Эммануэль молчала, предоставив возможность говорить своему телу, которое было куда более красноречивым, чем ее голос. С неожиданной лаской она гладила его волосы, ласкала его, словно знала уже много лет. Ее интересовало все: губы, язык, запах…

Руки Эммануэль скользили по его спине, опускаясь все ниже и ниже. Да, у нее было множество любовников более красивых и стройных, чем он, но чисто интуитивно Эммануэль чувствовала, что этот молодой человек тоже будет прекрасным любовником. Если он пошел за ней, ответил на ее призыв, он не может быть плохим человеком. Это мужчина, который не подавляет в себе желание, ему не требуются условия для любви, не нужно время для раздумий. Именно за это и любит его Эммануэль.

Чуть позже она расскажет ему, что ощущала в этот момент, и услышит, что испытывал он, но слова уже будут не столь важны по сравнению с чувствами. Эммануэль практически разучилась произносить: «Я тебя люблю». В последние годы она стала избегать подобных слов, представляющих собой лишь тень человеческих поступков. Разве можно передать словами море любви, которое заполнило душу Эммануэль?

— Анна-Мария, послушай меня! Посмотри на меня! Если я не буду любить, когда я способна любить, то лишусь возможности любить вообще!

— Ты путаешь любовь с желанием.

— Ты ошибаешься. И ошибается Ариана. Любовь и желание — это одно и то же.

— Лури, если ты хочешь меня в момент, когда я уже твоя, и хочешь после того, как мы испытали подъем на вершину блаженства, как бы ты назвал это чувство? Нет, не говори этого мне! Лучше скажи это Ариане.

— А кто это — Ариана?

— Моя подруга. Я тебя с ней обязательно познакомлю.

— Я люблю Ариану. Я люблю всех, кого любишь ты! Руки Лури сжимали грудь Эммануэль, ласкали ее живот, бедра. Эммануэль вздрагивала каждый раз, когда он дотрагивался до ее груди, словно она была ее половым органом, ее влагалищем. Наконец он ввел свой член в ее влагалище. Эммануэль ждала этого с той минуты, как заметила его первый взгляд, направленный в свою сторону. Его движения были медленными и плавными, он словно стремился как можно дольше длить наслаждение. Они любили друг друга одетыми и раздетыми, на кровати и на дощатом полу, стоя и лежа, сидя в кресле и на шкуре льва, на столе и возле открытого окна… Вероятно, кто-нибудь проходил мимо в это время, но это нисколько не волновало Эммануэль. Она была счастлива.

Уже в ванной, куда они пришли усталые, но радостные, они играли, словно малые дети, толкаясь и брызгаясь.

Наконец они вернулись в комнату, куда Эммануэль привела Лури в самом начале, это был кабинет Жана. Она начала одеваться, но Лури не дал ей закончить. Он подошел к Эммануэль и, слегка наклонясь, стал целовать ее соски, потом его губы побежали вниз, пока Эммануэль не почувствовала, что его язык быстрыми движениями проникает все глубже и глубже в ее влагалище…

Жан вошел в комнату в момент, когда Эммануэль отдыхала после очередного оргазма. Эммануэль сделала мужу знак подойти и, как только он приблизился, предложила:

— Что бы ты сказал, если бы я предложила Лури стать одним из отцов нашего ребенка? Жан улыбнулся и с симпатией взглянул на гостя:

— Конечно, я буду очень рад.

— А Лури поедет с нами смотреть плотину? — с некоторым беспокойством спросил Кристофер.

— Он приедет в Ниццу не раньше, чем в четыре. Мы поедем за ним в аэропорт сразу после обеда. Он, наверное, устанет с дороги и захочет отдохнуть дома.

— Он приедет из Бангкока? — спросила Из.

— Нет, из Тегерана. Он там работает, а сейчас едет в отпуск к нам.

— И весь отпуск будет с нами?

— Надеюсь, да.

— А он поможет нам построить дом в саду?

— Только не сразу после приезда, ему надо отдохнуть.

— Кажется, ему очень понравилось здесь? — спросила Стефани.

— Да, впервые оказавшись в Шан-Лу, он был так потрясен, что сразу захотел купить дом.

— У него что, есть на это средства?

— Кто знает? Он часто рассказывает о своих предках-жуликах, но имеет ли доступ к их карману…

— Настоящие грабители с большой дороги или просто чиновники-взяточники?

— Такие семьи, как у него, обычно весьма многочисленны, и среди их членов попадаются совершенно разные люди. Но тем не менее владелец дома отказался даже принять Лури. Кстати, мне кажется, он довольно приятный человек. Мы, правда, ни разу его не видели, договор об аренде подписан через посредников, но весь Авенжак произносит его имя не иначе как вполголоса. Лури, между прочим, не слишком расстроился, он договорился с кем-то и купил два гектара земли по соседству с нами, причем довольно дешево, как он мне признался. Теперь он занят поисками винодела, который мог бы регулярно поставлять нам вино.

— Вы надолго арендовали Шан-Лу? — спросила Стефани, которая с момента приезда не переставала интересоваться материальными проблемами Эммануэль и ее семьи, пребывая в уверенности, что материальная стабильность в значительной степени обеспечивает будущее каждого.

— Тут мы сделали большую глупость, мы арендовали Шан-Лу всего на год. Тогда мы не были уверены, что сможем здесь пробыть дольше. Цена, выброшенная за аренду дома, была почти вдвое больше того, что мы намеревались потратить. Все изменилось к лучшему, когда мы познакомились с семьей Декавиль. Я имею в виду Маттиаса и Монель. Маттиас как раз собирался арендовать дом в этом районе для съемок своего фильма, и все наши проблемы были моментально разрешены.

— Я не совсем поняла, кто он: оператор или режиссер?

— И то и другое одновременно. К тому же он еще и автор сценария. Меня удивляет другое: сюжетом своей картины он избрал строительство плотины! Когда Маттиас узнал, что Жан специалист именно в этой области, он немедленно предложил ему консультировать съемки. Я же тебе говорила, что Жан никогда не останется без работы!

— Мне непонятно, почему он согласился именно на это предложение?

— Конечно, ему не слишком понравилась эта идея, но он решил уступить.

— Уступить чему?

— Любви, разумеется. Любви к семье Декавиль. Я же тебе рассказывала: мы решили разделить Шан-Лу с нашими друзьями, мы хотели жить вместе! Теперь нам остается надеяться, что владелец дома продлит аренду и не за просит чересчур много.

— Но Маттиас, наверное, мог бы заплатить и больше, он же далеко не бедняк.

— Не так уж он и богат. Он одолжил кучу денег на съемки своего фильма. Интересно только, как это ему удалось? — Эммануэль рассмеялась, и Стефани сделала вывод, что она не слишком верит в финансовый успех картины Маттиаса.

— Ну что ж, давай поговорим, — обратился Жан к Стефани, передавая ей сковородку, от которой поднимался аромат жареной рыбы с коньячным соусом. — Тебе кажется мальчишеством, что я в сорок лет отказался от общества, которое одаривало меня почестями и деньгами за то, что я строил плотины, и занялся строительством псевдоплотины? Тогда позволь спросить: ты испытывала большое удовольствие, когда корпела над полиамидами для своих хозяев?

— У меня просто не было другого выхода. Я — кто?

Простой пролетарий.

— Ты считаешь, что я был по-настоящему свободен, когда начал строить плотину, в которой не было никакой необходимости? Ведь все это делалось в угоду каким-то местным политиканам.

— И ты решил заняться строительством такой же бесполезной плотины, наняв по смехотворно низкой цене рабочих, которые к тому же окажутся безработными, как только вы все здесь закончите…

— Совсем нет. Мы с Маттиасом подумали об этом.

— Почему мы не идем смотреть плотину? — прервал их Кристофер, которому не слишком нравились долгие разговоры отца.

— Мой друг, там еще нечего смотреть! Строительство еще не началось, — стал с несколько виноватым видом оправдываться Жан.

Слова отца еще больше раззадорили мальчика, который продолжал упорно настаивать на своем:

— Строительство не начиналось и на прошлой неделе, и на позапрошлой…

Эммануэль пришлось положить Кристоферу дополнительную порцию мороженого, чтобы охладить хоть не много его наступательный пыл. Точно такую же порцию пришлось дать и Из, чтобы обеспечить ее нейтралитет в споре.

— А что сценарий? — спросила Эммануэль у Маттиаса. — Хоть здесь, по крайней мере, дело двигается?

— Мы работаем над сценарием. Но ты же знаешь, что мы решили не менять сюжета.

— А я нет! — воскликнула Стефани и тут же добавила, что она, разумеется, слышала, но как-то не прислушивалась…

Маттиас воздел руки к небу, словно призывая его в свидетели, и, улыбнувшись, сказал:

— Вот уже несколько месяцев все население занято тем, что строит плотину. Постепенно плотина приобретает форму, растет в высоту, и вот однажды утром, когда должно состояться торжественное открытие, строители просыпаются и не видят ее! Плотины просто нет.

— Она разрушена ураганом или рухнула из-за неверного расчета? — поинтересовалась Стефани. Маттиас загадочно улыбнулся:

— Или вообще не существовала. А может быть, просто стала невидимой.

— И где происходит вся эта фантасмагория?

— Мы уже неоднократно переносили ее с места на место, — искренне ответил Маттиас.

Наступила очередь Эммануэль попробовать объяснить все Стефани:

— Это история о строительстве несуществующей плотины, но в конце фильма ее все же удается построить.

— Я хотела понять нечто другое, — сказала Стефани, внутренне ощущая, что ее чувство реальности начинает давать трещину.

— Эммануэль не совсем верно сказала, — вмешался Жан. — Если быть точным, речь идет о строительстве бесполезной плотины. Именно по этой причине и не удается построить ее.

Стефани взглянула на Монель, словно та могла подсказать ей ключ к разгадке тайны, и Монель, почувствовав взгляд, сказала:

— Нельзя исключать и того, что жители поселка незаметно для себя начнут воспринимать наше строительство слишком серьезно. Но ведь любое строительство должно быть немного игрой, не так ли?

Маттиасу пришлось опять вмешаться, хотя он избегал говорить последним:

— Если мне не удалось объяснить тебе все, Стефани, это вина моя и только моя. Я забыл рассказать тебе о финале. Когда жители поселка не обнаруживают плотины на месте, они решают начать ее строительство сначала.

У Стефани вдруг исчезло желание шутить на эту тему. В конце концов, в жизни существует множество вещей в тысячу раз более важных, чем эта плотина. Но почему такой специалист и профессионал, как Жан, дал разрушить свое детище? Это самое интересное для нее в сюжете фильма. А может, в этом весь смысл сюжета?

— Еще один вопрос, Маттиас, — вновь обратилась к нему Стефани. — Почему для строительства псевдоплотины тебе понадобился специалист по строительству настоящих плотин?

Неожиданно вместо Маттиаса ей ответил Жан:

— Только тот, кто знает, насколько лицемерна окружающая действительность, может построить настоящую фальшивку.

— Чтобы осуществить вымысел, прежде всего нужно знать реальность, иначе мы вновь придем к ошибкам, которые совершил Создатель, — добавил Маттиас. — Жан, когда я только предложил ему сотрудничество, тоже мало что соображал, он был просто уверен, что речь идет о съемке фильма, и только значительно позже понял, что мы будем работать над идеей, которая не имеет ничего общего с миром кино.

— А не является ли это своеобразным предательством по отношению к твоей профессии? — воскликнула Стефани.

— Моей профессии? Но я не режиссер, я географ. Вернее, был таковым. Моей специальностью были реки. Я еще тогда понимал, что отношения, связывающие мир человека и природу, в значительной степени определяют их общую судьбу. Жану пришлось признать, что именно эта мысль должна лечь в основу сюжета. Мы расскажем о течении воды и тех, кто пытается изменить его направление.

— Весьма признательна за предоставленную информацию, — отрезала Стефани, — но меня несколько смущает то, что Жан после стольких лет серьезного строительства занялся тем, что я, прошу прощения, называю клоунадой. Честно говоря, мне вдруг показалось, что им овладело стремление к уничтожению того, что он построил раньше. Такое часто встречается в определенном возрасте у людей с решительным складом характера.

— В определенном возрасте? — переспросил Жан.

— Стариком можно стать в любой момент жизни, — ответила Стефани и, повернувшись к Маттиасу, спросила:

— Разве не так?

Маттиас поставил на стол чашечку с недопитым кофе и, сделав рукой извиняющийся жест, сказал:

— Прошу прощения, если не смогу достаточно квалифицированно ответить на этот вопрос. У меня нет никакого личного опыта в решении подобных проблем.

— У Маттиаса есть один дефект, — вмешалась Монель, — он слишком щепетилен. — С этими словами она положила ладонь на руку мужа.

Стефани с удивлением заметила, насколько различались между собой их руки: темно-красные, слегка шершавые у Маттиаса и прозрачно-белые, маленькие у Монель. Они казались хрупкими, когда их сжимала большая, крепкая рука Маттиаса… Что заставляет, думала Стефани, этого семидесятилетнего ученого заниматься вещами, без которых он может прекрасно обойтись?

Монель проследила за направлением взгляда Стефани и уже начала опасаться, что та воспримет ее сентиментальный жест как нечто устаревшее и потому смешное. Неужели рука Маттиаса, испещренная крупными венами, пересекающими ее вдоль и поперек, могла смутить ее больше, чем кажется? Но ведь более пятидесяти лет она не устает повторять одну и ту же фразу: «Маттиас — мой локомотив, который время от времени я оставляю в мастерской для починки».

Стефани наконец отвела от них взгляд, и Монель смогла вздохнуть с облегчением.

— Любимый, — обратилась она к мужу, — помнишь те два года, что ты провел без меня? О, наши тайные свидания!

Странная нежность, думала Стефани. Она была уверена, что сама вряд ли способна на такие чувства.

Маттиас подумал, что их гостья имеет право на то, чтобы ее ввели в курс жизни в Шан-Лу, и не при помощи каких-то намеков, а прямо и откровенно. Он повернулся к близнецам и попросил собрать для него и Монель букет цветов на свой вкус, поскольку они лучше всех разбираются в цветах. Дети, польщенные оценкой своих знаний, убежали.

— Маттиас, — обратилась к нему Эммануэль, — можно подумать, ты собираешься признаться в чем-то аморальном!

— Дорогая, ты прекрасно знаешь, что я разделяю все твои идеи, но Монель мне кажется более замкнутой, чем ты думаешь.

Видимо, Монель была не согласна с мнением мужа и поспешила заявить:

— Стефани, Маттиас хотел сказать, что я никогда не была ему неверна, хотя время от времени покидала его. Я жила тогда с молодой женщиной, которую искренне любила, почти так же, как Маттиаса. — И после паузы добавила:

— Однажды я уехала от Маттиаса почти на два года. Это было долго, и нам очень не хватало друг друга.

В комнате воцарилась тишина, и, чтобы разрядить ее, Монель вновь заговорила:

— Мне непонятно, зачем было делать тайну из столь естественных вещей. Мало кто может понять, что и в это время мы не переставали любить друг друга. Мы любим друг друга с первого дня нашей встречи и никогда не изменяли друг другу ни с женщиной, ни с мужчиной!

— Разве любовь между двумя женщинами нечто иное? — спросила Стефани.

— Я не изменяла и ей, — возразила Монель. — Я никогда не обещала ей верности и не была связана с ней узами договора.

Маттиас почувствовал, что настал его черед.

— Мы с Монель встречались украдкой, но она не изменяла своей подруге, мы говорили друг другу нежные слова, держались за руки и ничего больше. — С этими словами Маттиас взглянул на Стефани с какой-то хитрецой во взгляде и добавил:

— Она вернулась ко мне, только чуть позже!

Эммануэль внимательно наблюдала за Маттиасом и Монель. Она думала о том, что они неподвластны времени — несмотря на морщинистую кожу и выцветшие волосы, они выглядят как молодые любовники, и ничто не может им помешать оставаться такими до конца жизни.

Маттиас взглянул на Эммануэль, словно прочитал ее мысли, но обратился к Стефани:

— Ты находишь несколько странными наши воспоминания? Ты права. Нельзя относиться к памяти, как к предметам материального мира, это знак слабости и к тому же довольно бесполезное занятие. Нам надо больше думать о нашем общем будущем, я просто уверен, что у нас впереди масса разнообразных развлечений!

— И никаких плохих воспоминаний впредь? — поинтересовалась Стефани.

— Такие воспоминания, дорогая, каждый держит глубоко в себе.

— Самое главное для всех нас — не сопереживать, а вместе думать о новом, — добавила Монель.

— И это не так уж трудно, — констатировал Маттиас. — Времени предостаточно, и у нас большой выбор!