"Дети Эммануэль" - читать интересную книгу автора (Арсан Эммануэль)
Глава 2 ИЗМЕНЧИВОСТЬ ВЗГЛЯДОВ
— Дети! Кризе! Мы уезжаем! — позвала Эммануэль, уже успев сесть за руль и включить двигатель.
Стефани, устроившись рядом с ней впереди, с любопытством посмотрела на нее:
— Как ты их назвала?
— Ты же слышала: Кризе. Я зову их так, когда нет необходимости называть их по отдельности.
— Я думаю, что ты знала это имя еще до того, как Кристофер и Из появились на свет.
— Почему?
— Разве ты никогда не слышала имя любовницы Афродиты?
— Вот теперь я вспомнила: Кризеид! Как я могла забыть! Ты считаешь, что мои дети похожи на нее? Стефани хитро улыбнулась и отвернулась к окну. Кристофер и Из не выходили из дома, занятые тем, что отдавали приказания собаке, так что матери пришлось позвать их еще раз.
— Поторапливайтесь, а то мы не успеем! Жан, Маттиас и Монель нас ждут к часу на обед.
— А где? — поинтересовался Кристофер.
— В ресторанчике в Эзе.
— А мы поедем смотреть плотину?
— Будет видно, а сейчас поторапливайтесь. Близнецы устроились на заднем сиденье и, не успев закрыть дверцу, поинтересовались:
— А Эа? Она разве не поедет с нами?
— Нет. У нее очень важное дело в поселке, так что вы встретитесь с ней только к вечеру. Пристегните ремни.
Эммануэль осторожно вывела машину со двора и выехала на шоссе. Неожиданно она задала Стефани вопрос, который пришел ей на ум во время их разговора несколько минут назад.
— Ты лесбиянка?
Стефани молчала и смотрела в окно, словно там происходило нечто интересное и ей некогда было ответить.
— Не знаю, как ты, — не сдавалась Эммануэль, но я — да. Правда, у меня давно не было любимой.
— Ты слишком увлечена своими мужчинами. Последняя фраза Стефани заставила Эммануэль улыбнуться:
— Ты, я вижу, не слишком любишь мужчин?
— У меня нет причин любить их.
— Если бы для любви требовались какие-то причины, мы все жили бы врозь, в полном одиночестве!
— Именно это и произошло со мной, — сказала Стефани без напускного драматизма.
Эммануэль поняла, что подобные мысли не могут расстроить Стефани, и решилась пошутить:
— Ну, во всяком случае, теперь у тебя появился, по крайней мере, один тайный воздыхатель. Кристофер просто очарован тобой! — Эммануэль повернулась к сыну:
— Правда, львенок? Ты любишь Стефани?
Кристофер словно нехотя оторвал голову от стекла и утвердительно кивнул.
Мысленно Стефани спрашивала себя, успел ли Кристофер рассказать матери о том, что произошло сегодня утром.
Когда Стефани еще спала, в дверь негромко постучали. Она проснулась и увидела, что в комнату входит Кристофер. Он, не говоря ни слова, подошел к кровати и сел.
— Открой глаза, — сказал он и поцеловал ее.
— Доброе утро.
Он поцеловал Стефани еще раз, но уже с большим чувством.
— Я тебе очень благодарен, — добавил он.
— За что? — спросила Стефани, отгоняя от себя мысль, что если бы не ранний визит Кристофера, она с удовольствием поспала бы еще полчасика.
— Ты спасла меня вчера.
Стефани попыталась несколько снизить степень опасности, угрожавшей вчера детям.
— Вы просто очень крепко заснули, ты и твоя сестра, вот и все.
Но мальчик не хотел приуменьшать опасность происшедшего и тем более признаваться в том, что он спал.
— Я все видел, — убеждал он Стефани. — Все дело было в этой проклятой дверце. Мой отец строит большие двери, прямо как горы, и они никогда не ломаются. Ты была когда-нибудь в Бангкоке?
— Никогда. А тебе там понравилось? Ты хотел бы туда вернуться?
— Нет. А что касается печи, там нужно будет поставить электронный замок, вот и все. Никогда нельзя доверять старой технике.
Стефани уже начала привыкать к тому, что в речи детей то и дело слышались технические термины. Но ее удивил смысл слов Кристофера.
— Ты хочешь опять залезть в печь?
Наивность вопроса заставила мальчика улыбнуться.
— Мы с Из поставим на дверцу электронный замок. Эа нарисует его нам. Я тебе сейчас объясню, как он будет работать.
— Только не сейчас, — запротестовала Стефани. — Я уже должна вставать.
— Ну так вставай.
Стефани чувствовала себя неловко. Тогда, несколько дней назад, она принимала душ, нисколько не стесняясь присутствия всей семьи. Сейчас же вылезти из-под одеяла, когда мальчик смотрит на нее широко раскрытыми глазами, казалось ей несколько неудобным и нескромным. Стефани видела, что Кристофер прекрасно понимает, что она испытывает. Мальчик придвинулся к ней.
— Покажи мне свою грудь, — сказал он.
— Что в ней интересного для тебя? Ты же ее уже видел. Она такая же, как и у твоей мамы, — сопротивлялась Стефани.
— Нет, — не соглашался Кристофер. — У мамы грудь больше, чем у тебя!
Отступать было некуда, и Стефани решила сделать вид, что присутствие мальчика больше не смущает ее. Она непринужденно сбросила с себя одеяло и не спеша направилась в ванную. Кристофер следовал как ни в чем не бывало за ней, стараясь не упустить ничего из виду. Внимательно осмотрев Стефани со всех сторон, он поспешил высказать свое мнение:
— Ты красивая. И очень похожа на Оранж. Этот неуклюжий комплимент неожиданно приободрил Стефани.
— Спасибо, но я все же несколько старше ее.
— Оранж исполнилось шестнадцать лет, — пояснил Кристофер, который любил точность во всем. — А мне пять. А сколько тебе? — Как только Кристофер выпалил этот вопрос, ему тут же в голову пришел другой, и он не стал дожидаться ответа. — А ты бы хотела, чтобы тебе было пять лет?
— Не знаю, — чистосердечно призналась Стефани, у которой сохранились не слишком приятные воспоминания о детстве.
Тем временем Кристофер продолжал допрос:
— Тебе столько же лет, сколько и маме?
— В два раза больше. Ты можешь подсчитать, сколько мне лет? — спросила Стефани и критически осмотрела свое тело, которое для ее возраста совсем неплохо сохранилось.
Губы Кристофера пришли в движение, он честно пытался считать, но подумал, что сейчас не время для подсчетов и перевел разговор на другую тему.
— А Дэвид ее близнец…
Стефани никак не могла согласиться с подобным утверждением:
— Но ему же всего тринадцать лет! А Оранж — шестнадцать. Близнецы должны быть одного возраста.
Кристофер начал проявлять признаки раздражения, но удовлетворился тем, что сказал:
— Мы все близнецы: Из, я, Оранж и Дэвид. Стефани удобно устроилась в ванне, предоставив мальчику возможность смотреть на нее, стоя на коленях и положив руки на край ванны.
— Мне нравится смотреть на тебя, — признался он. Стефани едва удержалась, чтобы не сказать: «Так смотри!», но вовремя прикусила язык — Кристофер и так слишком рано начал проявлять к ней интерес.
— Ты какая-то таинственная, — признался он. Стефани улыбнулась и повернула к нему голову. По ее взгляду было понятно, что слова мальчика ей нравятся.
— У тебя красивые глаза, — пробормотала она и осеклась. Не следовало давать мальчику повод гордиться собой в этом возрасте. Но Стефани не кривила душой: ей редко приходилось встречать людей с такими светлыми и чистыми глазами.
— Как тебя зовут? — спросил он. Вопрос застал Стефани врасплох.
— Но ты же прекрасно знаешь, что меня зовут Стефани!
— Нет, не твое имя. Мне нужно имя твоего мужа.
— Но у меня нет мужа.
— Ты разведена?
— Нет, просто я никогда не была замужем.
— Почему? — поинтересовался Кристофер.
— Просто у меня никогда не возникало желания выходить замуж. В принципе нет никакой необходимости обязательно всем женщинам быть замужем.
— Нет, я считаю по-другому, — не согласился Кристофер.
— Ты разрешишь мне закончить утренний туалет? Увидимся за завтраком, — оборвала его Стефани.
Кристофер был вынужден подчиниться. Он поднялся, но перед тем как уйти решил все же выяснить до конца:
— И как же тебя зовут?
— Ауриак. Это фамилия моего отца.
Кристофер долго переминался с ноги на ногу, словно раздумывая над чем-то, затем его голубые глаза вспыхнули, и он посмотрел на Стефани, в его взгляде было нечто вроде вызова:
— А меня зовут Авенжак!
— Ну это ты слишком! Это же название городка, куда ты ходишь в школу.
— С этого дня меня зовут Авенжак. Это больше похоже на твое имя. — С этими словами мальчик наклонился к ней с явным желанием поцеловать ее.
Стефани подставила ему щеку, но намерения Кристофера этим не исчерпывались.
— Я хочу тебя! — сказал Кристофер несколько торжественным голосом, довольный, что их разговор принял такой оборот.
Стефани опасалась сделать какую-нибудь ошибку и никак не могла найти достойный в подобной ситуации ответ. Кристофер, в свою очередь, как истинный джентльмен, решил дать ей время обдумать его слова.
— Мы еще поговорим об этом. А сейчас поторопись, чтобы не опоздать на завтрак. — С этими словами он вышел из ванной комнаты, на прощание помахав Стефани рукой.
— Рассказывай скорей! — было первое, что сказала Из, когда они сели за стол и она принялась за свой традиционный йогурт.
— У нее волоски, как у нашего Калоса, — упоенно рассказывал Кристофер. — Светло-желтые и немного курчавятся…
С важным видом он принялся за еду, несмотря на бурный протест Из, которая хотела узнать как можно больше о разговоре брата со Стефани. Когда он поел, ему пришла мысль внимательно взглянуть на Из и сравнить ее со Стефани. Словно понимая мысли брата, Из вырвалась из его объятий и заявила:
— Я разрешу тебе дотронуться до меня только после того, как ты займешься с ней любовью.
Кристоферу не понравилось детское упрямство Из. В подобной ситуации Оранж или Дэвид повели бы себя куда лучше. Он постарался быстрее позавтракать и отправился на поиски своих друзей, но безрезультатно: они уже уехали на прогулку. Кристофер подумал, что эти проклятые велосипеды просто лишают его друзей. Ему невольно захотелось испортить их велосипеды, но он сразу же отказался от этой идеи — Дэвид и Оранж слишком дорожили ими.
Дэвид и Оранж действительно имели все основания гордиться своими велосипедами — это были настоящие произведения искусства. Оранжевая у Дэвида и перламутровая у Оранж, двухколесные машины поражали своей элегантностью, не мешавшей их прочности и надежности. Одним словом, все, из чего они были сделаны, все их многочисленные детали были предметом гордости ребят и объектом их забот: великолепные тормоза, мягкие кожаные седла, пятискоростная передача, красиво изогнутый спортивный руль. Такое великолепие не могло оставить подростков равнодушными и в свое время предопределило их выбор: они отказались от предложенных родителями мотоциклов.
Родители Оранж и Дэвида были готовы на все, чтобы угодить детям. Их посылали работать на два года в Саудовскую Аравию, и взять с собой детей означало в очередной раз оторвать их от занятий в школе.
Однако эта проблема разрешилась на удивление легко: семья Сальван пригласила Дэвида и Оранж к себе на время, пока их родители будут в отъезде. Приглашение не могло оставить ребят равнодушными: они обожали Эммануэль и Жана, а с Кристофером и Из их связывало чувство настоящей дружбы. Что касается желания посмотреть Саудовскую Аравию, то им твердо было обещано, что они смогут сделать это во время школьных каникул.
Пятнадцать километров, отделявших школу в Авенжаке от Шан-Лу, не являлись для ребят чем-то, что могло омрачить настроение. Более того, сама дорога с многочисленными подъемами и спусками представляла для Дэвида и Оранж сплошную цепочку удовольствий.
Они испытывали чувство удовлетворения окружающим миром, а любопытство, которое проявляли к ним местные жители, наполняло их гордостью и самоуважением, хотя внешне это было незаметно, и они демонстрировали полное равнодушие к любопытству авенжакцев.
Положа руку на сердце, нужно все же признаться, что в большей степени это любопытство было вызвано внутренней раскованностью Оранж, проявляющейся как в ее поведении, так и манере одеваться. Ее полуобнаженная фигурка, то и дело мелькавшая на улочках Авенжака, просто не могла не привлекать внимания не привыкших к такому зрелищу окрестных мальчишек.
Любимой частью ее костюма была коротенькая юбочка для игры в теннис. При хорошей скорости или ветре эта юбочка взлетала вверх, предоставляя всем прохожим возможность удовлетворить свое любопытство. В наиболее жаркие дни даже эта юбка казалась Оранж лишней, и она отказывалась от нее. Теперь ее половой орган отделял от седла велосипеда лишь крохотный треугольничек материи, носивший символический характер.
Удивительным было и то, что Оранж не считала, что ее грудь может быть предметом пристального внимания. Она была искренне убеждена, что единственной достойной общего внимания частью ее фигуры могут быть ноги, в то время как ее коротенькая маечка, колыхавшаяся в такт вращению педалей, заставляла многочисленных зевак останавливаться с открытым ртом и долго смотреть ей вслед.
Еще меньше внимания Оранж обращала на свое лицо, прямой нос и чувственный рот которого придавали ему красоту и какую-то особую женственность. Оранж была похожа на бриллиант, который по всем параметрам должен иметь баснословную стоимость, но вынужден дожидаться благословенного часа, когда будет подвергнут обработке.
И хотя девочка, как и все в ее возрасте, часто смотрелась в зеркало, ее не впечатляли ни особый природный блеск глаз, ни предельная утонченность линии талии и бедер, ни наивно-беззастенчивая округлость аппетитных ягодиц.
Свобода, предоставленная Оранж в Шан-Лу с момента ее приезда сюда, не означала для нее возможности вызвать бурю страстей среди авенжакцев. Свободу же Оранж воспринимала довольно равнодушно. Она приобретала некий особый смысл лишь вечером, перед камином, когда в присутствии практически всех членов семьи Эммануэль девочка удобно устраивалась на диванчике, вздымая юбочку чуть не до пояса.
В первое время она не сомневалась, что именно ее ноги — и ничто больше — пользуются успехом у мужского состава обитателей Шан-Лу. Позже она поняла, что предметом гордости может служить все ее тело, вызывавшее естественное желание у всех членов семьи Сальван.
Увидевший ее впервые Брюс заметил, что ее тело как бы вылеплено неизвестным скульптором, больше заботившимся о совершенстве линий, чем о сходстве с реальностью.
— В этом нет ничего поразительного, — заметил на это Марио. — Искусство всегда оказывало влияние на старушкуприроду, которая просто не способна поспевать за ним. Она способна создавать образцы, которые мы уже однажды видели. И не будет ничего поразительного в том, что однажды мы увидим живое воплощение полотен Миро или Мондриана.
Оранж, казалось, была несколько расстроена обескураживающим тоном Марио, но ей на помощь пришла Эммануэль, уверяя, что совершенство Оранж просто опережает эстетические познания самого Марио.
— Это можно доказать хотя бы тем, — уверяла Эммануэль, — что для того чтобы описать все совершенство красоты, ты пользуешься образцами в виде уже написанных полотен.
Во время этого разговора сама Оранж была во власти раздирающих ее душу желаний и эмоций. Слова не могли в полной мере отразить все это, поэтому единственным средством контакта с окружающим миром чувств для нее были глаза. Ее глубокая привязанность к Дэвиду во многом объяснялась тем, что они очень мало разговаривали между собой. Брат и сестра отдавали предпочтение чувствам, которые обычно заслуживают большего доверия, чем слова.
Многие случайные свидетели их общения были убеждены, что между Оранж и Дэвидом гораздо больше общего, чем, к примеру, между близнецами. Брат и сестра не возражали против этого утверждения, сводящего на нет три разделявших их года.
В принципе они действительно были очень похожи друг на друга: тот же овал лица, те же большие глаза с каким-то особым бронзовым оттенком. Они и сами стремились при каждом удобном случае подчеркивать свое сходство. И если это проявлялось не в манере одеваться, то, во всяком случае, в жестах, походке и прическах.
Но даже это не могло скрыть некоторую незрелость Дэвида, характерную, впрочем, для его возраста. Однако дело было совсем не в возрасте, вернее, не только в нем. Оранж отличалась от брата какой-то внутренней гармонией. Единственным человеком, который смог объяснить эту разницу, была Эммануэль, выразившая все словом «эволюция».
Несовершенство Дэвида Марио объяснил стремлением природы к равновесию: затратив слишком много на сестру, природа сэкономила на брате.
Но роль богини совершенно не устраивала Оранж, которой было вполне достаточно красоты сегодняшнего дня как единственного и неповторимого идеала. Кроме того, ей показались нелепыми слова Марио о том, что Дэвид будет продолжать развиваться. Брат и сестра обменялись недоуменными взглядами при этих словах. Скорее всего, решили они, Марио никогда прежде не видел обнаженного тела юноши, иначе он не стал бы говорить, что, к примеру, половой орган Дэвида будет расти и расти. Каким же он будет лет через десять?
Все свое детство брат и сестра провели вместе: они жили в одной комнате, вместе принимали душ, не испытывая никакого вожделения друг к другу. Так продолжалось, пока Оранж не исполнилось пятнадцать, а Дэвиду двенадцать лет.
В тот день они находились в одной из гостиниц Монте-Карло, куда приехали вместе с родителями. Они, как обычно, принимали вместе душ, когда Дэвид спросил:
— Что означает быть девственницей?
В первый момент девочка несколько смутилась от такого вопроса брата, но все же была польщена доверием с его стороны и постаралась дать ему основные сведения о женской анатомии. Когда она дошла до плевы, Дэвид неожиданно спросил:
— Ты тоже девственница?
— Не знаю, — призналась девочка.
— А я, — продолжал спрашивать Дэвид, — девственник?
— У мужчин все по-другому, — объяснила Оранж, — они считаются девственниками до того момента, пока не переспят с женщиной, но внешне это абсолютно незаметно.
— На тебе тоже незаметно?
— Это верно, — призналась Оранж.
— Значит, я не могу увидеть, занималась ты любовью раньше или нет?
— Думаю, что нет.
Во время разговора на лице Дэвида отразились смешанные чувства. Впервые Оранж увидела в лице брата нечто новое. Она собралась было спросить его, о чем он думает, но осеклась — она поняла, что брат возбужден.
Его половой орган, имевший и в спокойном состоянии довольно внушительные размеры, резко увеличился и принял вертикальное положение. Кожица была натянута настолько, что через нее проступали маленькие синеватые вены, а несколько угловатая головка, словно указательная стрелка, указывала к середине живота мальчика. Сестра подумала, что если член Дэвида будет расти и дальше, то неминуемо упрется в живот.
Впервые в жизни Оранж стала свидетельницей подобной метаморфозы и не смогла удержаться, чтобы не сказать про себя, что это не что иное, как волшебство любви, и в жизни не может быть ничего важнее и прекраснее этого.
Вслух она не решилась ничего сказать, боясь, как бы ее слова или нечаянный жест не смутили брата; ей вполне хватало ощущения неподдельного счастья и наслаждения.
Оранж мечтала сейчас только о том, чтобы как можно дольше оставаться с Дэвидом в ванной, пока не иссякнет его возбуждение. Дэвид, в свою очередь, понимал состояние сестры и тоже боялся нарушить те новые отношения, которые возникли буквально на глазах. Все оставшееся время, пока они мылись, Оранж не спускала глаз с возбужденного члена брата, ставшего для нее чем-то вроде воплощения мечты.
Оранж испытывала непреодолимое желание дотронуться до своего клитора, поласкать его, но не хотела делать это сама, а подсказать Дэвиду не решалась. Она знала, что тогда их возбуждение станет еще сильнее, пока не произойдет взрыв, всплеск, извержение эмоций. Скорее всего Дэвид не хотел доводить себя до этого состояния при сестре, во всяком случае сейчас.
С этого дня она ласкала себя, вызывая в памяти образ Дэвида и его полового органа. Ее ласки приняли несколько иной характер, получив конкретный образ, который стал отныне для Оранж идеалом, объектом мечтаний.
Вспоминая разговор с братом в душе, она думала с некоторой долей иронии о девственности применительно к себе, но это было не слишком серьезно — ее мало интересовал ответ на этот вопрос.
Все мысли Оранж теперь занял Дэвид и только Дэвид. Она жила только ожиданием того момента, когда вновь получит возможность насладиться видом его обнаженного тела. И хотя они избегали мастурбации в присутствии друг друга, Оранж было достаточно вида обнаженного тела, чтобы насладить воспаленное долгим ожиданием воображение.
Оранж еще раньше, в школе и на улице, ощущала на себе похотливые взгляды молодых ребят и взрослых мужчин, но ее отсутствующий взгляд, сопровождаемый холодной улыбкой, действовал на них сильнее любого отказа.
Так прошло около года. Никаких изменений в жизни Оранж и Дэвида не произошло, пока они не оказались в Шан-Лу, который впоследствии стал для них символом начала нового этапа жизни, открыл новые горизонты и позволил возжелать того, что прежде было недоступным.
Когда Дэвид и Оранж приехали в Шан-Лу, Эммануэль в полном соответствии с законами гостеприимства предложила им две отдельные комнаты, находящиеся рядом. Но брат и сестра, не сговариваясь, в один голос попросили дать им одну комнату на двоих, что, естественно, не могло вызвать недовольства Эммануэль. Они тут же перенесли в предложенную комнату два больших дивана и разместили их по сторонам громадного окна, делающего комнату светлой и веселой. В тот же день брат и сестра накрыли диваны большими шерстяными пледами, которые привезли с собой из Сирии, где были с родителями. После того как покрывала были постелены, они принялись перевешивать светильники в соответствии с известным только им планом.
На следующее утро после переезда Оранж проснулась первая и, повернувшись к брату, молча наблюдала за ним, словно ожидая чего-то.
Ее внимание привлекло легкое движение простыни, ясно говорящее о том, чем был в этот момент занят Дэвид. Оранж лежала неподвижно, все ее внимание было направлено на действия юноши, которые сначала были несколько хаотичными, но постепенно становились все более и более ритмичными. Дэвид уже полностью проснулся, открыл глаза и посмотрел на Оранж. Увидев, что она неотрывно смотрит на него, Дэвид приостановился, словно испугавшись, но, подумав, решил не прерывать наслаждение. Сила и страсть, которые брат вкладывал в свои движения, не могли оставить Оранж спокойной; она чувствовала, как в ней шаг за шагом растет возбуждение, буквально всем своим телом ощущала каждое движение брата.
Стенки, разделяющие комнаты, были довольно тонкими, и Эммануэль, находившаяся в соседней комнате, слышала стон Дэвида, достигшего высшей точки оргазма. У обеих женщин, не знавших об этом, были в данный момент одни и те же ощущения. Теперь Оранж могла закрыть глаза и перевести дыхание.
Прошло некоторое время, и Оранж нашла в себе смелость приподняться и вновь взглянуть на брата, уже лежавшего на спине. Под простыней Оранж угадывала его руку, держащую половой орган и совершающую плавные поступательные движения, заставляющие его вновь увеличиваться.
Ждать дольше Оранж была уже не в силах, она решительно сбросила одеяло и, повернувшись на спину, как Дэвид, широко раздвинула ноги.
Ее лобок вздымался в такт дыханию; средним пальцем правой руки она слегка дотронулась до клитора, ее движения стали уверенней и сильней. Оранж слегка повернулась к брату, словно демонстрируя ему синхронность их действий. Мысленно она представляла вместо своего пальца половой орган Дэвида, а дыхание юноши делало ее мечты реальными.
Ее пальцы проникали все глубже и глубже во влажное пространство влагалища, заставляя тело вздрагивать от желания, чтобы эти секунды длились как можно дольше… Она уже была не в состоянии сдерживать эмоции, и они вырвались наружу громким и продолжительным криком. Когда Оранж пришла в себя, она увидела, что еще недавно сухая и чистая простыня покрылась влажными пятнами.
Каждое утро последующей недели проходило точно так же. Затем они вставали, шли в душ и отправлялись на прогулку со своими неизменными велосипедами.
В следующее воскресенье, когда они, лежа каждый в своей постели, испытывали уже известное им предчувствие грядущего наслаждения, Дэвид неожиданно сказал:
— Ляг рядом со мной.
Оранж поднялась, подошла к постели Дэвида, но не легла, а, опустившись на колени рядом с ней, протянула молча руку и взяла на палец немного спермы Дэвида, разбросанной по всей постели. Она поднесла палец к носу, а затем, видимо, не удовлетворившись таким анализом, попробовала на вкус. Дэвид дотронулся до ее волос, и, словно повинуясь какому-то невидимому сигналу, Оранж поднялась с колен и прижалась к брату.
Ее язык заставил его раскрыть рот, чтобы их языки могли соединиться в нежном и продолжительном поцелуе.
С каждым днем их поцелуи становились все более продолжительными. Они находили радость в том, что чувствуют дыхание друг друга, испытывают одни и те же вкусовые ощущения…
Но, ласкаясь, они не могли решиться дотронуться до полового органа друг друга. Скорее всего они и сами ясно не представляли причину своего страха. Остатки древних запретов? Это просто смешно. Наиболее вероятно, что они пока не испытывали потребности в этом. Мастурбация на глазах друг друга давала гамму максимального наслаждения, доступную им в этот момент.
В последующие дни они вносили в свои отношения новые элементы, все больше и больше открывая для себя новый, незнакомый мир любви. Оранж любила в такие минуты лечь всем телом на Дэвида, чувствуя животом сладостный член брата, который словно говорил с ней на каком-то новом, не известном до сих пор языке, заставляя ее вздрагивать и стонать при каждом его движении.
Человек никогда не может удовлетвориться достигнутым, и Оранж уже не хватало своего живота, чтобы сохранить всю остроту восприятия ласк Дэвида. Она заставляла член Дэвида дотрагиваться до своих бедер, шеи, груди…
Постепенно она научилась чувствовать момент, когда эякуляция Дэвида становилась необратимой. Она открыла для себя, что оргазм брата был различным, и это зависело теперь прежде всего от нее самой, ее упорства и фантазии.
Оранж испытывала особое наслаждение, когда ее клитор соприкасался с телом Дэвида, но по-прежнему только собственные пальцы имели» — доступ в ее влагалище. Теперь их ласки становились все более и более частыми и продолжались нередко до тех пор, пока один из них не падал обессиленный.
Так прошел почти месяц с тех пор, как они приехали в Шан-Лу. Однажды утром, перед тем как отправиться в школу, Оранж подошла к Эммануэль, которая готовила кофе на кухне, и, поцеловав ее в щеку, сказала: