Шеррилин Кеньон Драконица

Ричмонд, Вирджиния.

«Будь добрей с драконами, ибо поджаренный ты — хрустишь и хорош под кетчупом». Доктор Чэннон МакРэй, отвлекшись от своих записей, приподняла бровь в ответ на необычное замечание. Она часами вглядывалась в знаменитый Драконий Гобелен, пытаясь расшифровать староанглийский символизм, и за все это время никто не побеспокоил ее. До этого момента.

С самым раздраженным видом она оторвала ручку от блокнота и обернулась. И у нее перехватило дыхание. Не было там никакого надоедливого, непочтительного мужчинки. Это был высокий потрясающе сексуальный бог, заполнивший маленькую музейную комнатку харизмой такой силы, что было удивительно, как он смог войти в здание и не потрясти его до самого основания.

Еще никогда в своей жизни она не видела такого, как он или соблазнительной улыбки, подобной той, что он бросил в ее сторону. Бог мой, она не могла оторвать от него взгляд. Минимум метр девяносто-пять, он возвышался над ее средним ростом. Длинные черные волосы были стянуты в гладкий «конский хвост». На нем были дорогой, сшитый на заказ черный костюм и пальто, которые не подходили к странной прическе, но превосходно соответствовали его царственной ауре.

Но самым странным в его внешности была татуировка, покрывавшая левую половину лица. Выцветший темно-зеленый рисунок закручивался в спирали и изгибался от линии волос к подбородку, словно какой-то древний символ. На любом другом человеке такая метка казалась бы дикой или странной, но этот мужчина носил ее с достоинством и гордостью, как что-то, на что он имел право по рождению.

И все же больше всего ее завораживали его глаза. Насыщенного золотисто зеленого цвета, они лучились таким интеллектом и жизненной силой, что у нее перехватывало дух.

Его ухмылка, и мальчишеская, и лукавая одновременно, была обрамлена манящими ямочками, которые завораживали ее.

— Заставил потерять дар речи, а?

Ей понравилось звучание его голоса, переплетенного акцентом, который она не могла определить. Он казался уникальной смесью британского и греческого. Не говоря уж о его глубине и соблазнительности.

— Не совсем, — сказала она, подавив желание улыбнуться в ответ. — Просто удивляюсь, почему вы так сказали.

Он безразлично пожал широкими плечами, в то время как его золотистые глаза опустились к ее губам, вызывая в ней позыв облизнуть их. Что было еще хуже, его долгий пристальный взгляд вызвал внезапный прилив клубящегося в ней желания. Внезапно в маленькой стеклянной комнате стало настолько жарко, что она почти ожидала, что окна галереи запотеют.

Он небрежно сложил руки за спиной, но все же казался напряженным, словно пружина, настороженный и готовый сразиться с любым, кто станет угрожать ему.

Какой странный образ…

Когда он заговорил снова, его глубокий голос стал еще более соблазнительным и манящим, чем раньше, как будто он оплетал ее магическим заклинанием.

— Вы были так серьезны, глядя на гобелен, что мне стало интересно, как вы будете выглядеть с улыбкой на губах.

О, этот мужчина был обольстителен. И чересчур уверен в своей привлекательности, судя по бесцеремонному отношению. Неудивительно, что он мог заполучить любую женщину, которая ему приглянется.

При этой мысли Чэннон сглотнула, оглядывая свой бежевый вельветовый джемпер и бедра, которые не были по-модному узкими. Она никогда не была женщиной такого типа, который привлекает внимание таких мужчин. Она считала себя счастливицей, если, в кои то веки, ее заурядный внешний вид хотя бы зарабатывал повторный взгляд.

Мистер Возьми-меня-прямо-сейчас должно быть проиграл пари или что-либо в этом духе. С какой еще стати ему с ней разговаривать? И все же, в нем чувствовался дух опасности, загадки и власти. Но не обмана. Он выглядел честным и, что достаточно странно, заинтересованным в ней. Как это могло быть?

— Да, отлично, — сказала она, отступив влево, закрывая блокнот и просовывая ручку в кольца спирали, — У меня нет привычки, разговаривать с незнакомцами, поэтому, если вы меня извините…

— Себастьян.

Пораженная его репликой, она остановилась и подняла на него глаза.

— Что?

— Я — Себастьян. — он протянул ей руку — Себастьян Катталакис. А вы?

Совершенно ошарашена и удивлена тем, что ты со мной разговариваешь. Она моргнула, чтобы прогнать эту мысль.

— Чэннон, — сказала она, прежде, чем смогла остановить себя. — Шэннон через букву «Ч».

Его взгляд обжигал ее, в уголках этих прекрасно-очерченных губ застыла слабая улыбка, когда он сверкнул крошечными ямочками. Его окружала неописуемая аура мужественности, которая, казалось, говорила, что ему было бы намного комфортнее на каком-нибудь древнем поле боя, чем взаперти в музее.

Он взял ее холодную руку своей большой и теплой.

— Очень приятно познакомиться, Шэннон через «Ч».

Он поцеловал ей руку как рыцарь из далекого прошлого. Сердце ее заколотилось, когда она почувствовала его горячее дыхание на своей коже, его теплые губы на своей плоти. Это было единственное, что она могла сделать, чтобы не застонать от чистого удовольствия. Она чувствовала себя странно красивой рядом с ним. Желанной.

— Расскажите мне, Чэннон, — сказал он, выпуская ее руку, и, переводя взгляд с нее на гобелен, — Что вас так заинтересовало в этом?

Чэннон посмотрела него и замысловатую вышивку, которая покрывала пожелтевшую ткань. Если честно, она сама не знала. С тех пор, как она впервые его увидела, еще маленькой девочкой, она влюбилась в этот древний шедевр. Она потратила годы на изучение подробной драконьей легенды, которая начиналась с рождения человеческого младенца и дракона и покрывала три метра полотна. Ученые создали бесчисленное множество трудов о своих теориях его происхождения. Она, сама, написала диссертацию на его основе, пытаясь соотнести эту легенду со сказками о Короле Артуре или кельтскими традициями. Было неизвестно, откуда появился гобелен или, даже, с какой историей его связать. Поэтому, никто не знал, кто выиграл в битве между драконом и воином. Именно это интриговало ее больше всего.

— Я бы хотела знать, чем это все закончилось.

Он стиснул зубы.

— У этой истории нет конца. Битва дракона и человека до сих пор продолжается.

Она нахмурилась. Себастьян выглядел серьезным.

— Вы так думаете?

— Как? — спросил он добродушно. — Вы мне не верите?

— Скажем, у меня есть изрядная доля сомнений по этому поводу.

Он сделал шаг вперед и, снова, его яростная мужская харизма ошеломила ее и послала заряд желания сквозь нее.

— Хм, изрядная доля сомнений, — повторил он голосом, более напоминавшим низкое утробное рычание. — Интересно, что я могу сделать, чтобы заставить вас поверить?

Она знала, что должна отступить. Все же, она не могла заставить ноги подчиниться. Его чистый пряный запах, захвативший ее, заставил колени задрожать. Что же такого было в этом мужчине, что вызывало необходимость стоять и разговаривать с ним. О, к черту разговоры. Чего она действительно хотела, так это заняться с ним сексом. Обхватить его прекрасное лицо ладонями и целовать его губы, до тех пор, пока не опьянеет от их сладости. Так, тут что-то определенно было не так. Мэйдэй. Мэйдэй.

— Зачем вы здесь? — спросила она, пытаясь удержать свои похотливые мысли в узде. — Вы не тянете на человека, изучающего средневековые реликвии.

В его глазах заблестел лукавый огонек.

— Я здесь, чтобы украсть гобелен.

Она усмехнулась этой идее, хотя что-то внутри нее говорило, что не слишком много усилий надо, чтобы поверить в это объяснение.

— Правда?

— Конечно, зачем же еще мне здесь быть?

— И, правда, зачем?

Себастьян не мог понять, что в этой женщине так сильно притягивало его. Он был вовлечен в серьезные дела, требующие его полного внимания, и все же, даже ценой собственной жизни, он не мог отвести от нее взгляд. Она собрала свои медово-коричневые волосы на макушке так, что непослушные локоны спадали беспорядочными волнами из-под серебряной заколки староваллийского дизайна. Несколько прядей выбились из нее, чтобы свободно увиваться вокруг ее лица, как будто они жили своей собственной жизнью. Как страстно он желал распустить эти волосы, почувствовать, как они скользят сквозь его пальцы и касаются его обнаженной груди.

Он прошелся взглядом по ее роскошному телу и подавил улыбку. Ее темно-голубая рубашка была неправильно застегнута, а носки были разного цвета. Несмотря на все это, он сходил с ума от желания. Она не походила на женщин, которые его привлекали и все же… Она и ее кристально-чистые голубые глаза, сиявшие умом и любопытством, очаровывали его. Он сгорал от желания попробовать ее полные влажные губы, погрузить лицо в ложбинку у основания шеи и упиваться ее ароматом. О боги, как он жаждал ее. Это была такая отчаянная необходимость, что его удивляло, почему он еще не заключил ее в кольцо своих рук и не удовлетворил свое любопытство.

Он никогда не относился к мужчинам, лишающим себя плотских удовольствий, тем более в те моменты, когда внутри него ворочался зверь. А эта женщина волновала эту его смертельную часть до опасного предела. Себастьян зашел в музей только затем, чтобы выяснить его расположение и место хранения гобелена. Он не искал женщину, чтобы скрасить одинокие ночи до тех пор, пока не вернется домой, где он будет…ну, снова одинок.

Однако у него еще было время до возвращения. Часы, которые он предпочел бы провести, глядя в ее глаза, а, не ожидая в комнате отеля.

— Не хотите выпить со мной? — спросил он.

Его вопрос, казалось, поставил ее в тупик. С другой стороны, он, видимо, так действовал на нее. Она нервничала и дергалась рядом с ним, и он дико хотел успокоить ее.

— Я не провожу время с мужчинами, которых не знаю.

— Как вы можете меня узнать, пока вы…

— Правда, мистер Кат…

— Себастьян.

Она покачала головой.

— Вы настойчивы, не так ли?

Она и понятия не имела насколько. Подавляя в себе хищника, Себастьян сунул руки в карманы, чтобы не испугать Чэннон, потянувшись к ней.

— Боюсь, это врожденное. Когда я вижу что-то, чего хочу, я пытаюсь это получить.

Эти слова заставили ее приподнять бровь и одарить его подозрительным взглядом.

— Почему вы хотите говорить со мной?

Ее вопрос поразил его.

— Моя леди, у вас разве нет зеркала?

— Есть, но оно не волшебное.

Она отвернулась от него, чтобы уйти. Двигаясь с присущей его виду неописуемой скоростью, он остановил ее.

— Слушай, Чэннон, — проговорил он нежно. — Я боюсь, что я все испортил. Я просто…

Он замолчал и попытался придумать способ удержать ее рядом с ним еще на некоторое время. Она посмотрела на его руку, все еще сжимающую ее плечо. Себастьян неохотно отпустил ее, хотя каждая клеточка его души кричала, чтобы он удержал ее, независимо от последствий. Она была женщиной обладающей своим собственным разумом. И первый закон его народа промелькнул в его голове: только то, что женщина отдает по собственной воле достойно того, чтобы это иметь. Это был закон, который даже он не нарушил бы.

— Ты что? — спросила она мягко.

Себастьян глубоко вдохнул, сражаясь со своей животной частью, которая желала ее, не заботясь о правах или законах, с той частью, которая ревела от такой нужды, что это его пугало.

— Ты кажешься очень хорошим человеком, а вас в этом мире так мало, что я хотел бы провести несколько минут с тобой. Может быть часть этой «хорошести» немного сотрется.

Чэннон невольно засмеялась.

— А, — поддразнил он, — так ты все-таки умеешь смеяться.

— Умею.

— Присоединишься ко мне? — спросил он. — На углу есть ресторанчик. Мы можем дойти туда пешком, на глазах у всего мира. Обещаю, я не буду кусаться, пока ты сама не попросишь.

Чэннон слегка нахмурилась из-за него и его странного чувства юмора. Что же в нем было такого, что делала его абсолютно неотразимым? Это было ненормально.

— Я не знаю…

— Слушай, обещаю, что я не псих. Эксцентричный и своеобразный, но не псих.

Но она все еще была неуверенна.

— Готова поспорить, что тюрьмы заполнены мужчинами, которые говорили эти же слова женщинам.

— Я бы никогда не обидел женщину, и, из всех — в последнюю очередь, тебя.

В его голосе была такая искренность, что она поверила ему. То, что она не чувствовала никакого беспокойства, и внутренний голос не говорил ей бежать, убедило ее еще больше. Вместо этого, он притягивал ее, и она чувствовала такую безмятежность рядом с ним, как будто именно там было ее место.

— Прямо по улице?

— Да, — он предложил ей свою руку — Пойдем. Я обещаю держать свои клыки и мысленный контроль при себе.

Чэннон еще никогда в жизни ничего подобного не делала. Она была из тех женщин, что узнают мужчину долгое время, прежде чем решиться хотя бы на свидание. И вот, она натягивает свое пальто и берет его под руку, ощущая мускулы настолько тугие и хорошо сформированные, что это посылает дрожь по ее телу. По ощущению этой руки, она могла сказать, что его модный черный костюм и пальто скрывали потрясающее тело.

— Ты кажешься таким необычным, — произнесла она, выходя с ним из комнаты. — Есть в тебе что-то древнее.

Он открыл стеклянную дверь, ведущую в фойе музея.

— «Древний» — это у тебя рабочее слово.

— И все же, ты очень современен.

— Человек эпохи Возрождения застрявший меж культур.

— Это то, кто ты есть?

Он бросил на нее косой игривый взгляд.

— Честно?

— Да.

— Я убийца драконов.

Она громко рассмеялась. Себастьян усмехнулся.

— Ты снова мне не веришь.

— Скажем так, неудивительно, что ты хотел украсть гобелен. Предполагаю, что заказов на убийство мифических чудовищ немного, особенно в наше время.

Эти зеленовато-золотые глаза безжалостно дразнили ее.

— Ты не веришь в драконов?

— Конечно, нет.

Он поцокал:

— Ты так скептична.

— Я — практична.

Себастьян пробежал языком по зубам, когда его губы изогнулись в полуулыбке. Практичная женщина, не верящая в драконов, но изучающая драконьи гобелены и носящая неправильно застегнутую блузку. Определенно, такой, как она, не было больше ни в одном месте или времени.

И она странным образом воздействовала на его тело. Он был уже тверд, а ведь они едва касались друг друга. Она легко и нежно держала его руку, как будто была готова сбежать от него в любой момент. Это было последнее, чего он хотел, и это удивляло его больше всего. Предпочитающий уединение, он общался с другими, лишь, когда его физические нужды побеждали его жажду одиночества. И даже тогда, эти встречи были краткими и ограниченными. Он брал любовниц на одну ночь, убеждался, что они также удовлетворены, как и он, а потом быстро возвращался к своему уединенному существованию. Он никогда не тратил время на бесполезные разговоры. Никогда не заботился о чем-либо большем, чем имя женщины и том, как ей нравится, чтобы ее касались.

Но Чэннон была другой. Ему нравилась гармония ее голоса и то, как блестели ее глаза, когда она говорила. Больше всего его очаровывало то, как улыбка освещала ее лицо, когда она смотрела на него. А ее смех…Он сомневался, что даже ангелы на небесах могли создать более драгоценную мелодию.

Себастьян открыл дверь в темный ресторан и придержал для нее, пока она входила. Когда она прошла мимо него, он позволил взгляду спуститься вниз по ее спине. Он затвердел еще сильнее. Чего только он не отдал бы за возможность обнять ее, теплую и обнаженную, чтобы пробежать руками по ее роскошным изгибам, попробовать ее шею на вкус, прижать ее к себе, медленно погружаясь глубоко в ее тело, пока она будет извиваться под его прикосновениями.

Себастьян заставил себя отвести взгляд от Чэннон, чтобы заговорить с администратором ресторана. Он мысленно приказал незнакомой женщине усадить их в отдаленном уголке. Он хотел уединения с Чэннон.

Как бы он хотел встретить ее раньше. Он провел почти неделю в этом проклятом городе, ожидая возможности вернуться домой, где он если и не чувствовал теплоты, но, по крайней мере, ему было все знакомо. В этом городе он проводил свои ночи в одиночестве, бесконечно слоняясь по улицам, желая попасть в свое время.

На рассвете он должен будет уйти. Но до тех пор он намеревался провести с Чэннон столько времени, сколько сможет, позволяя ее присутствию скрасить одиночество внутри него, ослабить боль в сердце, сжигающую его большую часть жизни.

Чэннон следовала за администратором, ведущей их по ресторану, но все это время она чувствовала позади себя присутствие Себастьяна — его горячий хищный взгляд на ее коже, и то, что он, как будто, хотел проглотить ее целиком. Что было еще невероятнее, она сама хотела вобрать его в себя. Ни один мужчина еще не заставлял ее чувствовать себя настолько женщиной и не вызывал желания часами изучать его тело руками и губами.

— Ты опять нервничаешь. — Заметил он, когда их усадили в темном уголке в задней части бара. Она оторвалась от меню, чтобы поймать взгляд этих зеленовато-золотых глаз, напоминающих ей о каком-то диком звере.

— Ты невероятно проницателен.

Он склонил к ней голову.

— Меня обвиняли и в худшем.

— Уверена в этом, — поддразнила она в ответ. Действительно, он производил впечатление преступника. Опасный, темный, соблазнительный.

— Ты действительно вор?

— Смотря, какое значение ты вкладываешь в это слово.

Она засмеялась, хотя не была уверена, шутит он или говорит всерьез.

— Итак, скажи мне, — сказал он, когда официантка принесла напитки, — чем ты занимаешься, Шэннон через «ч»?

Она поблагодарила официантку за свою «Коку», затем посмотрела на Себастьяна, чтобы увидеть, как он отреагирует на ее профессию. Большинство мужчин несколько пугались ее занятия, хотя она не могла понять почему.

— Я профессор истории в университете Вирджинии.

— Впечатляет, — сказал он с искренним интересом. — На каких временах и культурах ты специализируешься?

Ее удивило, что он знал кое-что о ее работе.

— В основном пренорманская Британия.

— А. «Hwaet we Gar-Dena in gear-dagum peod-cyninga prym gefrunon, hu da aephelingas ellen fremedon».

Его староанглийский ошеломил Чэннон. Он говорил так, как будто этот язык был ему родным. Представить только, настолько красивый мужчина, разбирающийся в предмете, столь дорогом ее сердцу.

Она ответила ему переводом.

— Итак. «Истинно! Исстари слово мы слышим о доблести данов, о конунгах датских, чья слава в битвах была добыта!»

Он склонился к ней.

— Ты хорошо знаешь «Беовульфа».

— Я углубленно изучала староанглийский, что весьма полезно, учитывая мою работу. Однако ты не похож на историка.

— А я и не историк. Я скорее что-то вроде реконструктора.

Это вполне объясняло его внешний вид. Теперь его присутствие в музее и по-рыцарски властные манеры приобрели смысл.

— Это исследования средневековья привели тебя сегодня в музей? — спросил он.

Она кивнула.

— Я изучаю гобелен уже много лет. Я бы хотела быть тем человеком, который, наконец, приоткроет над ним завесу тайны.

— Что бы ты хотела узнать?

— Кто создал его и зачем? Как появилась эта история? Поэтому, я хотела бы знать, как музей заполучил его. У них нет никаких записей ни о нем, ни о человеке, у которого они приобрели его.

Его автоматические ответы удивили ее.

— Они купили его в 1926 году за пятьдесят тысяч долларов у коллекционера, пожелавшего остаться неизвестным. Что до остального — гобелен был создан в 17 веке в Британии женщиной, которую звали Антифона. Это история о ее дедушке и его брате и их извечной борьбе между добром и злом.

У него был настолько искренний взгляд, что она была почти готова поверить ему. Странно, но его слова имели смысл, учитывая то, что гобелен не был закончен. Но с этим она была осторожна.

— Антифона, да?

Он покачал головой.

— Ты просто не веришь ни одному моему слову, не так ли?

— Почему же, добрый господин, — с озорством сказала она с притворным английским акцентом. — Не то чтобы я тебе не верю, но как историк, я должна полагаться на факты. У тебя есть какие-нибудь доказательства сделки или существования этой Антифоны.

— Есть, но я сомневаюсь, что ты хорошо отнесешься к тому, что я их тебе предоставлю.

— Почему это?

— Они до смерти испугают тебя.

Не зная, как отреагировать на эти слова, Чэннон откинулась назад. Она действительно не знала, что представлял собой человек, сидящий напротив. Он заставлял ее нервничать, в то же время, привлекал своей опасностью. Притягивал, несмотря на все доводы разума.

Они молчали, пока их заказ размещали на столе.

Пока они ели, Чэннон изучала его. Отблески свечей в баре танцевали на его глазах, заставляя их сверкать, как у кошки. У него были сильные и мозолистые руки — руки мужчины, привыкшего к тяжелой работе — и все же, его окружала аура богатства и власти, аура могущественного человека, следующего своим собственным правилам. Он был абсолютной загадкой, как будто в нем уживались две личности, которые заставляли ее чувствовать себя одновременно и в безопасности, и под угрозой.

— Скажи, Чэннон, — внезапно спросил он, — тебе нравится преподавать?

— Иногда. Но исследования я люблю больше. Я люблю копаться в древних манускриптах и пытаться собрать прошлое по крупицам.

Он издал короткий смешок.

— Без обид, но это кажется ужасно скучным.

— Ну конечно, убийство драконов — это ведь более активное времяпрепровождение.

— Да. Никогда не знаешь, что случится в следующий момент.

Она вытерла рот, глядя на то, как он ест, оперируя превосходными европейскими манерами. Он был определенно образован, но выглядел странно по-варварски.

— Так как же ты убиваешь драконов?

— Очень острым мечом.

Она покачала головой.

— Да, но… ты его вызываешь? Или идешь к нему сам?

— Самый легкий способ — это незаметно подкрасться.

— И молиться, чтобы он не проснулся?

— Ну, если он просыпается, это делает игру более интересной.

Чэннон улыбнулась. Его заразительное остроумие притягивало ее. Особенно, учитывая то, что он, казалось, не замечал женщин вокруг, строящих ему глазки, пока они ели. Как будто он видел только ее. Как правило, все эти женско-мужские игры ее отталкивали. Ее последний бой-френд, корреспондент из Вашингтона, указал ей на каждый недостаток в характере или внешности, которым она обладала. Последнее, чего она хотела, так это еще одних отношений, где они с мужчиной не были бы равны.

Для следующего романа, она предпочла бы кого-нибудь похожего на нее — историка, со стандартной внешностью, жизнь которого также крутилась бы вокруг исследований. Две довольные капельки воды.

Ей не был нужен горячий, загадочный незнакомец, заставляющий ее кровь кипеть от желания. Чэннон, ты только послушай себя. Ты — сумасшедшая, если не хочешь этого мужчину. Возможно. Но такого еще никогда с ней не случалось.

— Знаешь, — сказала она ему, — Я не могу избавиться от чувства, что ты все же собираешься потом похитить меня, связать меня голую, чтобы твои друзья могли прийти и посмеяться надо мной.

Он приподнял бровь.

— И часто с тобой такое случалось?

— Нет, никогда, но у сегодняшнего вечера есть все задатки для того, что бы стать эпизодом «Сумеречной Зоны».

— Обещаю, что голоса Рода Серлинга за кадром не будет. Со мной ты в безопасности.

И по какой-то странной, не имевшей абсолютно никакого смысла причине, она поверила ему. Следующие несколько часов Чэннон провела, наслаждаясь ужином и болтая о своей жизни. С Себастьяном было невероятно легко разговаривать. Хуже того, он сводил ее гормоны с ума. Чем дольше они были вместе и шутили друг с другом, тем неотразимее он становился.

Она взглянула на часы и вздохнула.

— Ты знаешь, что уже почти полночь?

Он проверил свои часы.

— Мне не хотелось бы заканчивать наш ужин, — сказала она, кладя салфетку на стол и отодвигая стул, — но я должна идти, иначе я не смогу поймать здесь такси.

Он легко дотронулся до ее руки, удерживая ее за столом.

— Почему бы тебе не позволить мне отвезти тебя домой?

Чэннон начала отказываться, но в глубине ее души что-то протестовало против этого. После вечера, проведенного вместе, она чувствовала себя с ним необычайно легко. От него веяло чем-то таким успокаивающим, таким открытым, таким располагающим, что он казался давно потерянным другом.

— Окей, — сказала она, расслабляясь.

Он заплатил за ужин. Затем помог ей подняться, надеть пальто и вывел из ресторана. Чэннон молчала, пока они шли по улице к его машине, но она чувствовала его притягательное, мужественное присутствие каждой клеточкой своего тела. Хотя она ни в коей мере не была светской красавицей, у нее в жизни было множество свиданий, несколько бой-френдов и даже — жених, но никто из них не заставлял ее чувствовать себя так, как этот незнакомец. Как будто он заполнял собой пустующую часть ее души. Девочка, ты сошла с ума. Наверное, так оно и было.

Чэннон остановилась, когда они приблизились к его серому спортивному Лексусу.

— Кое-кто путешествует с шиком.

Подмигнув ей, Себастьян открыл дверь машины.

— Ну, я бы обернулся драконом и отвез тебя домой, но что-то мне подсказывает, что ты стала бы протестовать.

— Несомненно. Я думаю, чешуя натерла бы мне кожу.

— Правильно. Не говоря уж о том, что они действительно вызовут военных для погони за мной, как я однажды испытал на своей шкуре. Знаешь, тяжело уворачиваться от истребителей, когда у тебя двенадцатиметровый размах крыльев.

Она снова рассмеялась, но, с другой стороны, так она провела большую часть вечера. Боже, ей действительно нравился этот мужчина.

Себастьян сел в машину и почувствовал, как напряглось его тело, когда они оба оказались внутри. Ее женственный аромат кружил ему голову. Она была так близко, что он мог почувствовать ее вкус. Весь вечер он прислушивался к сладким звукам ее мягкого тягучего южного выговора, смотрел за движениями ее губ и языка, гадая, каково будет ощутить их на своем теле, представлял, как он будет заниматься с ней любовью, сжимая ее в своих руках, пока она не вскрикнет от наслаждения.

Его влечение к ней поражало Себастьяна. Почему он почувствовал это именно сейчас, когда он не может позволить себе остаться в ее времени и узнать ее лучше? Проклятые мойры[1]. Как же им нравилось вмешиваться в людские судьбы. Пытаясь избавиться от этой мысли, он подъехал к отелю, где она остановилась.

— Ты родом не отсюда? — спросил он, паркуясь.

— Я здесь только на выходные, чтобы изучить гобелен. — Она отстегнула ремень безопасности.

Себастьян вышел, чтобы открыть ей дверь, а затем проводил до комнаты.

Чэннон заколебалась у дверей, глядя на него и чувствуя опаляющий жар его притягательных глаз. Этот мужчина был до опасного сексуален. Ей было интересно, увидит ли она его когда-нибудь снова. Он не попросил номер ее телефона. Или, хотя бы, ее е-мэйл. Черт.

— Спасибо, — сказала она, — я действительно хорошо провела сегодня время.

— Я тоже. Спасибо, что согласилась составить мне компанию.

Поцелуй меня, неожиданно промелькнуло у нее в голове. Она действительно хотела знать, каково будет прижиматься к его телу.

К своему удивлению, она тут же выяснила это, когда он рывком притянул ее к себе и накрыл ее губы своими.

Себастьян глухо застонал от ощущения ее близости, стиснув руки за ее спиной. Он прижимал ее так, как будто каждая клеточка его тела болела от необходимости владеть ею. Ее язык скользнул по его, дразня и терзая.

Чэннон провела рукой по его затылку, посылая дрожь по всему телу, оставляя его болезненно напряженным. Он закрыл глаза, позволяя всем своим чувствам исследовать ее. Он ощущал медовый вкус ее губ, мягкость и теплоту ее рук на своей коже. Она пахла женщиной и цветами, и он задрожал от звука ее сбивающегося дыхания, когда она ответила на его страсть. Возьми ее. Зверь внутри него взвился с яростным ревом. Он зубами и когтями разрывал человеческую его часть, заставляя ее сдаться. Зверь в нем жаждал ее. Себастьян был почти беспомощен перед лицом этой бешеной атаки, и его руки дрожали от усилий, которые он прилагал, чтобы сдержаться. Напряжение заставило его зарычать.

Чэннон застонала от ощущения его рук, сжимающих ее. Он прижимал ее так крепко, что могла почувствовать его сердце, бешено колотящееся под ее грудью. Его мощь захватила ее, переполнила, заставила сгорать от неистового желания. Единственной ее мыслью было содрать с него одежду и посмотреть, действительно ли его тело было настолько потрясающим, каким казалось.

Себастьян прижал ее спиной к двери, пригвоздил ее к ней, углубляя поцелуй. Его теплый мужской аромат проник в ее сознание, захватывая ее.

Он покрыл поцелуями дорожку от ее губ, вниз по щеке и зарылся губами в ее шею.

— Позволь мне заняться с тобой любовью, Чэннон, — прошептал он ей в ухо. — Я хочу чувствовать твое теплое, мягкое тело под собой. Ощутить твое дыхание на своей коже.

Его предложение должно было бы оскорбить ее. Они едва знали друг друга. Но как бы она ни старалась убедить себя в этом, у нее ничего не выходило. В глубине души она тоже этого хотела. Вопреки всем доводам разума и здравомыслия, она хотела его до боли.

Еще никогда в своей жизни она не поступала так. Никогда. И все же, она обнаружила, что открывает дверь в свою комнату и впускает его.

Себастьян глубоко с облегчением вздохнул, все еще сражаясь за контроль. Он еще никогда не подходил так близко к тому, чтобы подчинить женщину своими силами. Его роду было запрещено манипулировать сознанием в любом другом случае, кроме защиты своей жизни или жизни другого человека. Он обходил это правило раз или два для достижения своих целей. Сегодня, если бы она отказала ему, он, несомненно, перешел бы черту. Но она не отказала. Спасибо богам за мелкие услуги.

Он наблюдал, как Чэннон кладет ключ-карту на комод. Она колебалась, и он чувствовал ее взволнованность.

— Я не обижу тебя, Чэннон.

Она одарила его неуверенной улыбкой.

— Я знаю.

Заключив ее лицо в ладони, Себастьян взглянул в эти божественные голубые глаза.

— Ты так красива.

Чэннон задержала дыхание, когда он снова привлек ее к себе и завладел ее губами. Все, что случилось этим вечером, включая ее чувства, не имело смысла. Она прижалась к Себастьяну, пытаясь понять, почему она все-таки впустила его. Незнакомца. Мужчину, о котором она ничего не знала. Мужчину, которого, скорее всего, больше не увидит. Но это все казалось ей неважным. Обнимать его и быть с ним так долго, как только возможно — вот что имело для нее значение в тот момент.

Она почувствовала, как его руки освободили ее волосы, и те каскадом заструились по спине. Он спустил пальто ее с плеч, и она позволила ему упасть на пол. Пробежав руками по ее плечам, он отодвинулся, пожирая ее голодными глазами. Еще ни один мужчина так не смотрел на нее. Взглядом полным дикого желания, абсолютной одержимости.

Испуганная и взволнованная, она сняла с него пальто. С глазами, потемневшими от неудовлетворенного желания, Себастьян стянул пиджак и отбросил его в сторону, не опасаясь, что тот изомнется. Ее бросало в дрожь оттого, что она значила для него больше, чем безупречность костюма.

Он ослабил галстук и снял его через голову.

Его глаза смягчились, когда Чэннон потянулась, чтобы расстегнуть его рубашку. Он поймал руку девушки и легонько поцеловал кончики пальцев, посылая сквозь нее потоки наслаждения, а потом вновь поднес ее ладонь к пуговицам, пристально наблюдая за ней.

Сгорая от болезненного желания, Чэннон освобождала пуговки из петелек его рубашки. Она следовала взглядом за движениями рук, пристально наблюдая, как обнажается его кожа, медленно — сантиметр за сантиметром.

О, боже, у этого мужчины было тело, словно вырвавшееся из ее снов. Его безупречно тугие мускулы были покрыты самой потрясающей смуглой кожей из всех, что она когда-либо видела. Темные волоски покрывали его кожу, делая его еще более похожим на хищного зверя, еще более опасным и мужественным. Чэннон замерла, дотронувшись до ребер, покрытых шрамами. Она провела по ним рукой, почувствовав, как он резко вдохнул, когда ее пальцы коснулись более гладкой, выступающей кожи.

— Что с тобой произошло?

— У драконов острые когти. — Прошептал он. — Иногда я не успеваю вовремя убраться с их пути.

Она дотронулась до ужасного шрама над его бедром.

— Может тебе стоит сражаться с теми, что помельче.

— С моей стороны это будет как-то не по-спортивному.

Она сглотнула, когда он снял рубашку, в первый раз увидев его неприкрытый торс. Он был великолепен. Она пробежала руками по твердым, напряженным мышцам, восхищенная тем, как они ощущаются под ее ладонями. Ее пальцы прошлись вверх по его груди и дальше по гладкому плечу, покрытому татуировкой с изображением дракона.

— Тебе действительно нравятся драконы, не так ли?

— Да, — засмеялся он.

Себастьян делал все возможное, чтобы быть терпеливым, дать ей время привыкнуть к нему. Но это было тяжело, потому что единственное, чего он действительно хотел — это уложить ее на кровать и облегчить, наконец, мучительное напряжение своего тела.

Он покрывал поцелуями ее шею, расстегивая пуговицы ее джемпера, а затем уронил его на пол. Она стояла перед ним, оставшись лишь в туфлях и неправильно застегнутой блузке. Это была самая сексуальная вещь, которую он видел за четыреста лет своей жизни.

— Ты всегда так застегиваешь блузки?

Она взглянула вниз и резко вздохнула:

— О, боже. Я так спешила сегодня и…

Он остановил поток ее слов поцелуем.

— Не извиняйся, — прошептал он прямо в губы. — Мне нравится.

— Ты очень странный человек.

— А ты — богиня.

Чэннон покачала головой, когда он поднял ее на руки и понес к кровати. Она положила руки на его мускулы, напряженные от его усилий. Это ощущение заставило ее рот увлажниться. Он аккуратно положил ее на матрас, затем пробежал руками вниз по ногам, чтобы снять туфли и чулки и забросить их через свое плечо. С колотящимся сердцем Чэннон наблюдала, как он покрывает поцелуями дорожку от ее бедра к животу. Он медленно расстегивал ее блузку, целуя и облизывая каждый обнажаемый им сантиметр кожи. Она застонала от этой картины и ощущения его губ, будто смакующих ее тело. Наслаждение острым клинком пронзило ее живот, и девушка задрожала от болезненного желания ощутить, как он будет заполнять ее. Она настолько хотела почувствовать его внутри, что боялась сгореть в огне, разрывающем ее.

Себастьян почувствовал ее влагу на своей коже, скользнув по ней. Его тело кричало от желания, но он еще не закончил свои пир. Он хотел наслаждаться ее вкусом, запомнить каждый сантиметр ее роскоши. То, что он чувствовал к Чэннон, поражало его. Это не походило ни на что, испытанное им ранее. На каком то странном уровне, она дарила ему мир и убежище. Она заполняла одиночество его израненной души.

Он терся лицом о шею Чэннон, пока ее затвердевшие соски дразнящее касались плоти его груди, а руки блуждали по спине.

— Как хорошо чувствовать тебя под собой, — прошептал он, вдыхая ее запах.

Чэннон глубоко, прерывисто вздохнула от удивления, вызванного этими словами. Он покрывал мелкими поцелуями ее шею, в то время как его рука прошлась вниз по ее телу, чтобы коснуться горячего, мучительно-напряженного местечка между ее ног. Девушка довольно зашипела от ощущения его пальцев, играющих с ней, и выгнула спину, когда он медленно прошелся губами от ее шеи до груди. Себастьян лизнул затвердевший сосок, заставляя ее трепетать. Она прикусила губу, когда волна страха прошла сквозь нее.

— Я хочу, чтобы ты знал — я обычно не веду себя так.

Себастьян приподнялся на руках, чтобы поглядеть на нее. Он вжал бедра между ее ног, чтобы она могла почувствовать его большую выпуклость, пока его дорогие шерстяные брюки слегка терлись о внутреннюю поверхность ее бедер. Ей было достаточно этого ощущения, чтобы сойти с ума от желания.

— Если бы я так считал, моя леди, меня бы не было сейчас здесь с тобой. — Его взгляд стал более интенсивным, завораживая ее. — Я вижу тебя, Чэннон. Тебя и барьеры, которыми ты отгородилась от других.

— И все же ты здесь.

— Я здесь, потому что мне знакома твоя печаль. Я знаю, каково это, просыпаться утром, потерянным и одиноким, страстно желая, чтобы кто-нибудь был рядом.

У нее сжалось сердце, когда он заговорил о том, что действительно составляло часть ее жизни.

— Почему ты одинок? Я не могу представить такого красивого мужчину без очереди согласных на все женщин, дерущихся за право быть с ним.

— Внешность — это не главное, что есть в этом мире, моя леди. Она определенно не защищает от одиночества. Сердце никогда не полагается на глаза.

От его слов Чэннон сглотнула. Действительно ли он так думал? Или это была просто ложь, чтобы заставить ее чувствовать себя лучше от того, что она делала с ним. Она не знала, но хотела верить ему.

Чэннон хотела облегчить мучения, которые она видела в его голодных глазах. Он отстранился, чтобы снять туфли и брюки. Девушка затрепетала, увидев его полностью нагим. Словно опасный, темный зверь, медленно скользящий в лунном свете, Себастьян был неописуемо красивым. Абсолютно потрясающим.

Мускулы заполняли каждый его сантиметр, покрытый самой великолепной загорелой кожей, до которой она дотрагивалась в своей жизни. Единственным недостатком этого идеального тела были шрамы, которыми были помечены его спина, бедра и ноги. Они действительно напоминали отпечатки клыков и когтей какого-то яростного зверя.

Когда он снова присоединился к ней, она стянула резинку с его волос, позволяя им упасть вперед, обрамляя греховно красивое лицо.

— Ты выглядишь, как какой-то варварский вождь, — сказала Чэннон, пробегая рукой по шелку его распущенных волос. Девушка провела пальцами по замысловатым линиям татуировки на его лице.

— М-м-м, — выдохнул он, целуя ее грудь.

Чэннон прижала к себе его голову, пока его язык дразнил ее. Волны удовольствия прокатывались по ее телу. Потерявшись в тумане наслаждения, она прошлась руками по его ребрам, потом вверх по плечам. С ней происходило что-то странное. Казалось, с каждым его вздохом интенсивность прикосновений усиливалась. Умножалась. Она могла поклясться, что вместо одного языка, ласкающего ее, она чувствовала сотню. Как будто ее кожа была живой, и он касался ее всей одновременно.

Себастьян издал шипящий звук, когда его силы поднялись в нем. Секс повышал мощь представителей его рода. Его люди всегда стремились к насыщенным физическим удовольствиям, усиливающих их самих и магию, которой они обладали. Красота этого заключалась в том, что наплыв силы обычно сохранялся в течение суток, а в случае действительно великолепного секса — двух.

Чэннон определенно была достойна двух. Он заглянул ей в глаза, встретив бессмысленный и дикий взгляд. Его мощь влияла и на нее тоже. Физическое воздействие на человека было еще сильнее, чем на такого, как он.

Себастьян почувствовал момент, когда она совершенно отдалась экстазу его колдовского прикосновения. Ее барьеры и сомнения исчезли, она откинула голову и закричала, когда оргазм прорвался сквозь нее.

— Вот так, — прошептал он ей на ухо, — не борись с ним.

Она и не боролась. Вместо этого Чэннон повернулась и лихорадочно схватилась за его тело. Себастьян глухо застонал, подчиняясь ее страстному желанию.

Чэннон искала руками и губами каждый сантиметр его плоти. Он перекатился на спину, усадив ее на себя так, что она обхватила ногами его талию, позволяя ему почувствовать свою влажность низом живота. Себастьян знал, что она больше была не в состоянии говорить, и часть его жалела об этом. Она была сплошной жаждой. Сплошным требовательным сексом.

С дикими, голодными глазами Чэннон взяла его ладони и притянула их к своей груди, скользя по его набухшей плоти. Она наклонилась вперед, чтобы провести языком по краю его подбородка, покрывая поцелуями дорожку до его губ. Она страстно поцеловала его и отстранилась.

— Что ты сделал со мной? — хрипло спросила она, удивляя его своими словами.

— Это не совсем я, — честно ответил он, — Это что-то, что я не в силах контролировать.

Девушка стонала и извивалась над ним, заставляя его тело гореть еще сильнее.

— Я хочу, чтобы ты был внутри меня, Себастьян. Пожалуйста.

Он не стал терять время и подчинился. Развернув ее, он обернул свое тело вокруг нее так, что ее спина оказалась прижатой к его груди. Одну ее ногу он поднял к своей талии. Он прижал подбородком ее голову и притянул ее к себе, медленно проникая глубоко в ее гладкую влажность.

Чэннон никогда еще не ощущала ничего подобного. Ни один мужчина не занимался с ней любовью так. Ее правое бедро было прижато к внутренней поверхности бедра Себастьяна, пока он использовал свое левое колено, чтобы поддерживать ее левую ногу, получая доступ к ее телу сзади. Она не знала, как у него это получалось, но толчки были глубокими и ровными, заполняя ее самым сильным наслаждением, которое она когда-либо испытывала. Он был таким твердым внутри нее, таким большим и теплым.

Чэннон хотела больше прикосновений. Больше силы.

Себастьян скользнул рукой по ее животу и ниже, пока не коснулся местечка между ног. Она шипела и извивалась от разрывающего ее удовольствия, когда его пальцы терлись об нее в унисон с его толчками. И она все также чувствовала сотни рук, ласкающих ее, словно она купалась в его прикосновениях, его запахе.

Совершенно обезумев от экстаза, она отвечала на его бурные движения. Ее тело, казалось, жило своей жизнью, и ее удовольствие, как будто, было самостоятельной сущностью. Она хотела еще больше.

Себастьян благоговел перед тем, как она отвечала ему. Ни одна человеческая женщина, которую он встречал, не была такой. Если бы он не знал лучше, он бы подумал что она частично Дракос. Она впилась ногтями в кожу его рук, обернутых вокруг нее, и, кончив вновь, закричала так громко, что он был вынужден наскоро поставить заклятие оглушения вокруг них, чтобы никто не услышал.

Ощущая прилив сил, он лукаво улыбнулся. Ему нравилось удовлетворять партнершу, а с Чэннон он радовался этому еще больше. Она шевельнулась в его руках, захватив его губы яростным поцелуем. Себастьян взял ее лицо в ладони, убыстряя темп толчков, погружаясь еще глубже в ее тело. Она была непередаваемо хороша. Такая теплая и отзывчивая. Такая безупречная. С колотящимся сердцем, он прижал ее крепче, ощущая, как его плоть набухает еще сильнее. Ощущение Чэннон в его руках, ее вкуса пронеслось сквозь него, оставляя его дрожащим, до боли напряженным, но в то же время, успокаивая его.

Его зверь заревел и защелкал зубами от удовольствия, когда мужчина глубоко погрузился в ее тело и задрожал от силы оргазма. С двумя его половинами, удовлетворенными и едиными, это был самый потрясающий момент его жизни.

Чэннон застонала, ощутив его разрядку. Все еще обернутый вокруг ее тела, он прижал ее ближе. Она слышала его прерывистое дыхание и чувствовала, как колотится его сердце у ее плеча. Мужской запах наполнял голову и сердце, вызывая желание оставаться в коконе его тела вечно.

Ощущение пульсирующего удовольствия начало постепенно отступать, оставляя ее слабой и выжатой, как лимон, их страстными любовными играми.

Когда он отстранился от нее, ее захватило чувством ужасной потери.

— Что ты сделал со мной? — спросила она, поворачиваясь на спину, чтобы поглядеть на него.

Он покрыл поцелуями дорожку от основания ее шеи до губ.

— Я ничего не делал, моя малышка. Это все ты.

— Поверь мне, такого я точно раньше не делала.

Себастьян мягко рассмеялся ей на ухо. Она улыбнулась ему и уронила взгляд на маленький золотой медальон, который он носил на шее. Странно, что она не заметила его раньше. Чэннон провела пальцами по цепочке, затем взяла медальон в руку. Если она не ошибалась в своих предположениях, он был древнегреческим. Золото было покрыто рельефным изображением дракона, свернувшегося вокруг щита.

— Красивый, — выдохнула она.

Себастьян взглянул на ее руку и накрыл ее пальцы своими.

— Он принадлежал моей матери, — сказал он, удивляясь, почему он заговорил о ней. Он никогда ни с кем этим не делился. — Я совсем не помню ее, но мой брат говорит, что она попросила его отдать медальон мне, чтобы я знал, как сильно она меня любила.

— Она умерла?

Он кивнул.

— Мне едва исполнилось шесть, когда…— Голос подвел его, когда воспоминания о той ночи всколыхнулись в нем. Он до сих пор мог слышать крики умирающих и чувствовать запах пожаров в своей голове. Он помнил свой ужас и руки его брата, Терена, тащившие его в безопасное место. Он всегда жил с кошмарами той ночи в сердце. Сегодня, с Чэннон, оно, казалось, болело не так сильно.

Она пробежала пальцами по рисунку на его щеке.

— Мне жаль, — прошептала девушка, и, глубоко в сердце, он чувствовал ее искренность. — Мне было девять, когда моя мама умерла от рака. И до сих пор маленькая часть меня мечтает о том, чтобы я когда-нибудь снова смогла услышать ее голос.

— У тебя нет семьи?

Она кивнула:

— Я выросла с тетей, которая умерла два года назад.

Он сердцем почувствовал ее боль, и это удивило его. Ему было ненавистно осознавать, что она одинока в этом мире. Как и он. Это был очень трудный путь.

Сжав руки, Себастьян позволил своему телу утешить ее. Чэннон закрыла глаза, когда он обвел контур ее уха языком, а затем запустил его внутрь, посылая дрожь по ее телу. Она отдалась его рукам и притянула его ближе для еще одного жгучего поцелуя. Крошечная часть ее хотела умолять его не бросать ее утром. Но она отказывалась так унижаться. Ввязываясь в это, Чэннон знала, что у них будет только сегодняшний вечер. И все же, мысль о том, что она больше его не увидит, ранила ее сильнее, чем она могла вообразить. Она чувствовала, что потерять его будет равносильно потере жизненно необходимой части самой себя, в прямом смысле этого слова.

Себастьян знал, что должен был уйти сейчас, но что-то в его душе восставало против этого.

Да рассвета оставалось совсем мало времени. Ему все еще надо было забрать гобелен и вернуться домой. Но, сейчас, все, чего он хотел, было побыть еще немного с этой женщиной, сжимая ее в объятиях, согревая ее в теплом убежище своих рук.

— Спи, Чэннон, — прошептал он, посылая маленькое сонное заклятие.

Если она не заснет и будет также смотреть на него, он никогда не сможет заставить себя отпустить ее. Девушка сразу же расслабилась в его руках.

Себастьян провел пальцами по нежному изгибу щеки, наблюдая за ней. Она была так красива. Он зажал в пальцах пригоршню ее волос и глубоко вдохнул их запах. Ее цветочный аромат напомнил ему о теплых летних днях, о смехе и дружбе. Обнаженные бедра Чэннон уютно прильнули к его паху, ее поясница прижалась к его животу. Гладкие ноги были переплетены с его мужскими. О боги, как он хотел оставить все, как есть. Мужчина опять почувствовал возбуждение. Ощутил необходимость взять ее снова, перед тем как исполнить свой долг.

Ты должен идти. Как бы он ни отрицал это, он знал, что выбора у него нет. С сожалением вздохнув, он отстранился от ее тепла, выбрался из кровати, все еще пораженный ночью, которую они провели вместе. Он никогда ее не забудет. И впервые в своей жизни, он серьезно подумал о том, чтобы вернуться сюда на некоторое время. Но это было невозможно.

Его род не слишком жаловал современный мир, где их легко могли найти или выследить. Ему были необходимы открытые пространства и более простой мир, где он мог иметь свободу и уединение, так необходимые ему.

Сжимая зубы от боли, вызванной необходимостью уходить, он тихо оделся в темноте.

Себастьян отступил от кровати и замер. Он не мог оставить ее так, как будто эта ночь ничего для него не значила. Сняв медальон матери со своей шеи, он одел его на Чэннон и поцеловал ее приоткрытые губы.

— Спи, малышка, — прошептал он. — Пусть богини судьбы будут добры к тебе. Всегда.

Потом он быстро вышел из ее комнаты в темную ночь. Один. Он всегда был одинок. Он давным давно смирился с этим. Обойдя здание отеля, и, направляясь к своей машине, он столкнулся с женщиной средних лет, съежившейся от холода в поношенной куртке. На ней была вылинявшая форма официантки и старые туфли, выдававшие в ней человека, у которого не было другого выбора, кроме как быть практичным.

— Эй, — сказал он, когда она отодвинулась, чтобы пройти мимо него. — У тебя есть машина?

Она отрицательно покачала головой.

— Теперь есть.

Он протянул ей ключи от Лексуса и указал на него.

— Документы на машину найдешь в бардачке. Просто заполни их, и она — твоя.

Она моргнула.

— Ага, конечно.

Себастьян искренне улыбнулся ей. Он купил машину только, чтобы использовать, пока будет заключен в этом времени. Там куда он направлялся, она будет совершенно бесполезна.

— Я серьезно, — сказал он, подталкивая ее к автомобилю. — Никакого подвоха. Я принял обет бедности минут пятнадцать назад, и теперь она полностью в твоем распоряжении.

Она недоверчиво рассмеялась:

— Не имею ни малейшего понятия кто ты, но все равно спасибо.

Себастьян склонив голову, наблюдал, как женщина уезжает. Затем осторожно зашел в аллею и осмотрелся вокруг, чтобы убедиться, что нет никаких свидетелей. Призвав силу Ночи, чтобы оградить себя от любого случайного прохожего, он сменил форму. Мощь Дракоса хлынула в него, как огонь, как будто ионы воздуха вокруг него зарядились электрической энергией — силой, которая позволяла ему сбросить одну личину и заменить ее другой.

В его случае, этой альтернативной личиной была форма дракона.

Расправляя свои двенадцатиметровые крылья во всю ширину, Себастьян оттолкнулся задними ногами и взлетел в небо, на этот раз, стараясь держаться ниже уровня радаров.

Ему нужно было завершить одно последнее дело перед возвращением в свое время. И все равно, даже направляясь к музею, он не мог выбросить образ Чэннон из головы. Он все еще мог видеть ее, спящую в своей кровати, с волосами, рассыпанными по плечам, помнил ощущение медовых прядей в своей ладони.

Его драконья форма сгорала от нужды, и Себастьян жаждал вернуться к Чэннон. Если бы он только мог. Все, на что он осмеливался — это одна ночь с человеческой женщиной. Риск выдать себя был слишком велик.

За считанные минуты Себастьян пересек город и приземлился на крыше музея. Он вызвал электрическое поле, позволяющее молекулам его тела измениться из животного в человека, и вернулся к форме мужчины. Движением руки, он переоделся в черное и перенесся с крыши в комнату, где хранился гобелен.

— А вот и ты, — сказал он, увидев вновь работу Антифоны. Ощущение вины, печали и скорби прошло сквозь него, когда он вспомнил нежное лицо своей малышки-сестры.

После того, как он продал гобелен, у него никогда не возникало желания снова увидеть его. Но сейчас он должен был его забрать. Это был единственный способ спасти брата. Вообще-то, это не должно было его волновать. Сам Дэймос плевать на него хотел. Но даже после всего, что тот сделал, чтобы сломить его, Себастьян все равно не мог повернуться к брату спиной и оставить его умирать. Только не тогда, когда мог помочь ему.

— Я полный кретин, — с отвращением произнес мужчина.

Усилием воли он перенес гобелен из витрины музея в свою руку. Затем свернул и положил его в черную кожаную сумку, чтобы не повредить.

Уже готовый перенестись из комнаты обратно на крышу, Себастьян внезапно ощутил странное жжение в левой руке.

— Что за…?

Зашипев от боли, он уронил сумку и стянул перчатку. Дуя на горящую кожу, он нахмурился, когда округлый геометрический рисунок проступил на его ладони.

— Нет, — недоверчиво прошептал он, уставившись на него.

Это было невозможно, но он не мог отрицать того, что видел и чувствовал. Что было еще хуже, он ощущал внутри себя необычное волнение, которое заставило его выругаться еще громче.

Против своей воли, он обрел пару.

Это был кошмар. Действительно наихудший из кошмаров. Это была ошибка. Должна была быть.

Себастьян тотчас же покинул музей, все еще обдумывая свой следующий шаг. На крыше он приостановился. Ему нужно было вернуть гобелен в Британию на тысячу лет ранее. Он поклялся, что сделает это. Он разрушил будущее Антифоны, и сейчас, судьба брата была в его руках.

Но метка….

Он не мог оставить свою пару здесь, отправившись домой. Остаться в этом времени он тоже не мог из-за высокой опасности поражения электрическим зарядом — его Ахиллесовой пяты

Из-за того, что он полагался на электрические импульсы, меняя форму, любой электрический разряд мог вызвать нежелательную трансформацию. Вот почему его род избегал периода времени после Бенджамина Франклина[2], так называемого сатаны его рода.

Но закон требовал защищать свою пару. Любой ценой. Века войны привели к тому, что аркадианская ветвь Дракосов почти вымерла. И, учитывая то, что Себастьян выслеживал и убивал злобных Дракосов — животных, их род сделает своей целью найти и убить Чэннон, лишь узнав о ее существовании. Она погибнет по его вине.

Если она умрет, он никогда не сможет вновь образовать пару.

— Пара, проклятье, — пробурчал он, подняв глаза к ясной, полной луне. — Черт бы вас побрал, мойры. О чем вы только думали?

Связывать человека с аркадианцем было жестоко. Это случалось очень редко, так редко, что Себастьян даже никогда не задумывался о такой вероятности.

Так почему это должно было случиться именно сейчас?

Оставь ее. Он должен был бы. Но, в таком случае, он упустит единственную возможность создать семью. В отличие от человеческих мужчин, ему давался только один шанс. Если у него не получится заявить свои права на Чэннон, он проведет остаток своей исключительно долгой жизни в одиночестве. В полном одиночестве. Он никогда не сможет вновь увлечься женщиной. Он будет обречен на целибат. Черт бы все это побрал.

Выбора не было. По истечении трех недель метка на ее человеческой руке сойдет, и Чэннон забудет о ее существовании. Его отметина останется навсегда, и он будет скорбеть о девушке всю оставшуюся жизнь. Даже, если он вернется потом, будет слишком поздно. С исчезновением метки — испарялись и его шансы. Это была ситуация, о которой говорят — «сейчас или никогда».

Не упоминая уже о том «незначительном» факте, что в течение этих трех недель Чэннон будет магнитом для катагарианских Дракосов, желающих его смерти.

Веками он и животные — Катагария играли в смертельные «кошки мышки». Те часто прибегали к использованию ментальной разведки, так же как и он. Их метафизический локатор легко уловит его метку на теле Чэннон и выведет их к девушке. И если один из них найдет его пару одну, без защитника… Он постарался отогнать эту мысль.

Нет, он должен был защитить ее. Это единственное, что он действительно должен был сделать.

Закрыв глаза, Себастьян превратился в дракона и полетел к отелю Чэннон, где вновь сменил форму и зашел в ее комнату уже человеком. Он собирался нарушить все известные законы.

Мужчина горько рассмеялся. Для него это было не в новинку. И какое ему вообще до этого дело? Его люди изгнали его давным давно. Он был для них мертв. Почему он должен подчиняться их законам? Они его не волновали. Ему было плевать на все. На всех.

И все же, когда Себастьян увидел Чэннон, спящую в лунном свете, с ним случилось нечто невероятное. Чувство обладания ею прошло сквозь него. Она была его парой. Его единственным спасением, по каким бы извращенным причинам не связали их мойры. Оставлять здесь Чэннон без защиты было неправильно. Она не имела ни малейшего представления о врагах, готовых на все, чтобы достать его, врагах, которые без колебаний причинят ей боль, просто потому, что она принадлежит ему.

Себастьян прилег рядом и заключил ее в объятия. Она пробормотала что-то во сне и прижалась к нему. Сердце мужчины заколотилось от ощущения ее дыхания на шее. Он опустил взгляд на ее правую ладонь, прижатую щекой, несущую на себе такую же метку, как и его левая рука. Он вечность ожидал ее появления. После всех этих веков опустошающего одиночества, мог ли он осмелиться, хотя бы помечтать о доме? О семье? С другой стороны, смел ли он этого не сделать?

Чэннон, — нежно прошептал он, — пытаясь разбудить ее. — Я должен кое-что у тебя спросить.

— Хмм? — промурчала она во сне.

— Я не могу перенести тебя из твоего времени без твоего согласия. Мне нужно, чтобы ты отправилась со мной. Ты согласна?

Она моргнула, открывая глаза и, хмурясь спросонья, поглядела на него.

— Куда ты собираешься меня взять?

— Я хочу, чтобы ты отправилась ко мне домой.

Она улыбнулась, словно ангел и вздохнула.

— Конечно.

Себастьян сжал руки вокруг нее, когда девушка опять заснула. Она сказала да. Его затопила радость. Может быть он, наконец, искупил свои грехи. Может на этот раз, у него будет возможность получить временную отсрочку от мучений прошлого.

Прижимая Чэннон к себе, Себастьян пристально вглядывался в окно, ожидая первых рассветных лучей, чтобы перенестись из ее действительности, в мир, лежащий за границами самых диких ее фантазий.

Чэннон почувствовала странное подергивание в животе, переходящее в ужасную тошноту. Что за чертовщина?

Она открыла глаза и увидела Себастьяна, смотрящего на нее. На нем была интригующая маска из черных и красных перьев, еще сильнее выделяющая золото его глаз. Покрывая лишь его лоб и левую часть лица с татуировкой, она напомнила ей о Призраке Оперы. Она никогда не считала маски сексуальными, но на нем, м-м-м, детка. Он был одет в еще более возбуждающие доспехи черной кожи поверх кольчужной рубашки — кожаные доспехи, покрытые серебряными кольцами и заклепками, через которые сверху донизу проходила шнуровка. Концы ее были не стянуты, оставляя соблазнительную щель, сквозь которую проглядывала его загорелая кожа. Ням-ням.

Улыбаясь, она собралась что-то сказать, пока не поняла, что сидит на спине коня. Очень, очень большого коня. Что еще интереснее, она была одета в темно-зеленое платье с широкими рукавами, струящееся вокруг нее как наряд сказочной принцессы.

— Отлично, — выдохнула она, проводя рукой по замысловатой золотой вышивке на рукаве. — Это сон. Я согласна на сон, где я буду спящей принцессой или что-нибудь еще в этом роде.

— Это не сон, — сказал он тихо.

Чэннон нервно рассмеялась, приподнимаясь на его колене и оглядываясь вокруг. Солнце было высоко, как если бы день был в самом разгаре, и они ехали по старой проселочной дороге, которая вела прямо к густому выглядевшему доисторическим лесу.

Что-то было не так. Она чувствовала это сердцем и видела по его напряженному телу и осторожному взгляду. Он что-то скрывал.

— Где мы?

— «Где», — медленно сказал он, избегая встречаться с ней глазами, — и близко не так интересно, как «когда».

— Прости?

Она увидела эмоции, промелькнувшие в его глазах, и самой странной из них была мимолетная паника, как будто ответ на ее вопрос заставлял его нервничать.

— Ты помнишь, прошлой ночью я попросил разрешения взять тебя домой, и ты сказала «конечно»?

Чэннон нахмурилась:

— Смутно.

— Так вот, милая, я дома.

У нее заболела голова. О чем он говорил?

— Дом? Где?

Он прочистил горло и все еще боялся глядеть на нее. Этот мужчина определенно что-то скрывал. Но почему?

— Ты говорила, что любишь исследования, так? — спросил он.

Ее внутренности сжались еще сильнее.

— Да.

— Тогда считай это уникальной исследовательской кампанией.

— Что это значит?

Его челюсти напряглись.

— Разве ты никогда не мечтала попасть в Англо-Саксонию и выяснить, какой она действительно была до Норманнского завоевания.

— Конечно.

— Ну вот, твое желание исполнилось. — Он взглянул на нее и одарил неискренней улыбкой.

Так, этот парень не был Робином Уильямсом[3], и, если только она не забыла чего-то очень важного о прошлой ночи, она не вызывала его из бутылки. Если он не был джинном…

Она нервно рассмеялась:

— О чем ты говоришь?

— Мы в Англии. Или, скорее, мы там, где вскоре появится Англия. Сейчас это королевство называется Линдси.

Чэннон замерла. Она знала все об этом средневековом Саксонском королевстве и это…это было не возможно. Она ну никак не могла быть там.

— Ты опять подшучиваешь надо мной, ведь так?

Он отрицательно покачал головой.

Чэннон потерла лоб рукой, пытаясь разобраться во всем этом.

— Так, ты накачал меня клофелином. Великолепно. Ты понимаешь, что как только я приду в себя, я вызову копов.

— Ну, до появления копов, которых можно будет вызвать, пройдет еще лет девятьсот, и еще около столетия до того, как появиться первый телефон. Но я согласен подождать, если хочешь.

Чэннон зажмурилась, пытаясь думать, несмотря на пульсирующую головную боль.

— Так ты хочешь сказать, что я не сплю и не нахожусь под действием наркотиков.

— Верно, по обоим пунктам.

— Но мы в Англо-Саксонии?

Он кивнул.

— И ты — охотник на драконов?

— О, так эту часть ты помнишь.

— Да, — сказала она рассудительно, но с каждым словом, произнесенным после, ее голос превращался в тихую истерику.

— Чего я не помню, так это как, черт побери, я тут оказалась, — заорала она, вспугнув несколько птиц.

Себастьян моргнул. Она уставилась на него.

— Ты сказал, что голоса Рода Серлинга за кадром не будет, и вот она я, в центре эпизода Сумрачной зоны. О, и, дай-ка мне догадаться, она называется «Ночь абсолютного кретинизма»!

— Все не так плохо, — сказал Себастьян, пытаясь придумать, как лучше объяснить ей все. Он не винил ее за злость. Вообще-то, она восприняла все гораздо лучше, чем он осмеливался мечтать.

— Я знаю, что все это нелегко.

— Нелегко? Я даже не знаю, с чего начать. Я сделала что-то, чего раньше никогда не делала, и вот, я просыпаюсь, и ты говоришь, что предположительно перенес меня в прошлое. Я не уверена, что я нахожусь в своем уме, и у меня нет галлюцинаций. Почему я здесь?

— Я…— Себастьян не был уверен, как лучше ответить. Сказать правду он не мог. Чэннон, я практически похитил тебя, потому что ты моя пара, и я не хочу оставаться в одиночестве следующие триста-четыреста лет своей жизни. Нет, это определенно не то, что мужчина может сказать женщине на первом свидании. Ему нужно было соблазнить ее. Быстро. И завоевать, чтобы она сама захотела остаться с ним. Лучше всего еще до того, как дракон сожрет одного из них.

— Слушай, почему бы тебе не отнестись к этому, как к грандиозному приключению. Вместо того, чтобы читать об истории, которой ты учишь других, ты можешь пожить в ней пару недель.

— Ты что — Дисней Уорлд? — спросила она. — Я не могу оставаться тут несколько недель. У меня есть своя жизнь в двадцать первом веке. Меня уволят с работы. Я потеряю машину и квартиру. О боже, кто заберет мои вещи из стирки.

— Если ты останешься со мной, таких проблем не будет. Тебе никогда не придется волноваться об этом снова.

Чэннон в ужасе посмотрела на него. О, Боже, пусть это будет какой-нибудь ужасный кошмар. Ей нужно проснуться. Это не может быть правдой.

— Нет, — ответила она, — ты прав. Мне не нужно беспокоиться об этом в Англо — Саксонии. Мне нужно волноваться только о недостатке гигиены, отсутствии водопровода, нашествии викингов, сожжении на столбе, нехватке современных удобств и ужасных болезнях без антибиотиков. Господи, я даже не смогу достать тут Мидол[4]. Не говоря уже о том, что я не узнаю, что будет в «Баффи» на следующей неделе.

Себастьян испустил долгий терпеливый вздох и одарил ее извиняющимся взглядом, который подавил большую часть ее гнева.

— Гляди, — тихо сказал он, — давай заключим сделку. Проведи со мной пару недель и, если, ты действительно не сможешь этого выносить, я верну тебя домой, так близко ко времени твоего исчезновения, как только смогу. Хорошо?

Чэннон все еще пыталась ухватить суть происходящего.

— Ты можешь поклясться, что ты не играешь с моим разумом. Я действительно здесь, в Англо-Саксонии.

— Клянусь душой своей матери, что ты в Англо-Саксонии и я смогу вернуть тебя обратно. И, нет, я не играю с твоим разумом.

Чэннон приняла это, хотя не могла понять почему. У нее просто было ощущение, что он никогда не поклялся бы душой своей матери, если бы лгал ей.

— Ты действительно можешь вернуть меня в тот самый момент, когда я исчезла?

— Возможно не в тот же самый, но я могу постараться.

— Что ты имеешь в виду под «постараться».

Себастьян сверкнул ямочками, потом стал серьезным.

— Путешествия во времени — наука неточная. Ходить сквозь временные пласты можно лишь, когда рассвет сменяет ночь и только под влиянием полной луны. Главная проблема заключается в прибытии. Можно попытаться попасть в определенное место, но степень успешности колеблется около девяноста пяти процентов. Я могу вернуть тебя в тот же день, а могу на неделю или две позже.

— Это лучшее, на что ты способен?

— Эй, скажи спасибо, что я достаточно стар. Когда аркадианин впервые пробует передвигаться во времени, шанс на успех составляет всего процента три. Однажды меня занесло на Плутон.

Она невольно рассмеялась.

— Ты серьезно?

Он кивнул.

— И они не шутят, когда называют его самой холодной планетой.

Чэннон глубоко вздохнула, переваривая то, что он сказал ей. Было ли это реальностью? Она не знала об этом, не более, чем знала, говорил ли он правду, когда обещал вернуть ее домой. Себастьян все еще закрывался от нее.

— Значит, я застряла тут до следующего полнолуния?

— Да.

О, боже, нет. Если бы она была из тех женщин, что плачут, то возможно ревела бы сейчас. Но Чэннон всегда была практичной.

— Хорошо. Я с этим справлюсь, — сказала она, больше себе, чем ему. — Я просто притворюсь, что я саксонская цыпочка, а ты…

Она замерла на полуслове, вспомнив, что он сказал о путешествиях во времени.

— Так сколько тебе лет?

— Мы стареем несколько не так, как люди. Так как мы можем ходить сквозь время, наши биологические часы идут намного медленнее.

О, ей не понравилось, как он сказал «люди» и, она знала, что вгонит ему кол в сердце, если только он окажется клыкастым. Но к этому она собиралась вернуться через несколько минут. Пока она хотела понять то, что он сказал про возраст.

— Так вы стареете собачьими годами.

Себастьян засмеялся.

— Что-то типа того. По человеческим меркам, мне где-то четыреста шестьдесят три.

Чэннон ошарашено присела, оглядывая его гибкое, твердое тело. Он выглядел как человек, едва разменявший третий десяток, а никак не приближающийся к пятистам.

— Ты не разыгрываешь меня, а?

— Нет, ни капельки. Все, сказанное мной с момента нашей встречи — истинная правда.

— О, боже, — сказала Чэннон, медленно и осторожно дыша, чтобы подавить панику, вновь поднимавшуюся в ней. Даже, зная, что все это — правда, она не могла поверить. Мозг отказывался принимать, что люди могут путешествовать во времени, и что она действительно была в Темных веках[5]. Не могло это быть так просто.

— Я знаю, что во всем этом определенно должна быть обратная сторона. И почти уверена, что именно в этом месте должно выясниться, что ты вампир или что-нибудь еще в этом роде.

— Нет, — быстро ответил Себастьян. — Я не вампир. Я не питаюсь кровью и не делаю ничего особенного, чтобы поддерживать в себе жизнь. Я был рожден матерью, как и ты. Я также чувствую. Если меня ранить, течет красная кровь. И, так же как и ты, я умру когда-нибудь в будущем. Просто я наделен несколькими дополнительными силами.

— Я поняла. Я — Тойота. А ты — Ламборджини и чрезвычайно хорош в постели.

Он издал смешок:

— Хорошее обобщение.

Обобщение, блин. Это было невероятно. Непостижимо. Как она умудрилась вляпаться в нечто подобное.

Но, глядя на Себастьяна, она понимала. Он был неотразим. С такой аурой смертельной опасности и животного магнетизма — как смела она надеяться, что могла бы противостоять ему.

Ей стало интересно, а существуют ли еще где-либо такие же, как он. Мужчины, обладающие силой и магией. Мужчины, настолько неописуемо сексуальные, что лишь один взгляд на них заставлял сгорать от желания.

— А есть ли еще такие, как ты?

— Да.

Девушка лукаво улыбнулась своим мыслям.

— И много?

Себастьян нахмурился перед тем, как ответить.

— Когда-то было, но времена меняются.

Чэннон заметила грусть в его глазах, боль, которую он держал в себе. Они заставляли ее страдать вместе с ним.

Он взглянул на нее:

— Гобелен, который ты так сильно любишь — это история нашего возникновения.

— Рождение человека и дракона.

Он кивнул.

— Примерно за пять тысяч лет до твоего появления на свет, мой дед — Ликаон, влюбился в женщину, которую считал человеком. Но она им не была. Она принадлежала к расе, проклятой греческими богами. Никогда не рассказывая ему, кем и чем в действительности была, через некоторое время родила она ему двух сыновей.

Чэннон припомнила сцену рождения, вышитую в верхнем левом углу гобелена.

— В день, когда ей исполнилось двадцать семь, — продолжил Себастьян, — она умерла в ужасных мучениях, точно также как и другие представители ее расы. И, когда мой дед это увидел, он понял, что его дети обречены на ту же судьбу. Ослепленный яростью и горем, он искал противоестественные способы сохранить жизнь своим детям.

Мужчина напрягся, говоря об этом.

— Сведенный с ума скорбью и страхом, он захватил так много людей моей бабушки, как только мог и начал экспериментировать с ними, объединяя их жизненные силы с силами животных. Он хотел создать гибрид, который не был бы проклят.

— Это сработало? — спросила Чэннон.

— Лучше, чем он надеялся. Его колдовство не только дало им силы и мощь животных, но и продолжительность жизни, в десять раз превышающую человеческую.

Это заставило ее приподнять бровь.

— Так ты говоришь мне, что ты вервольф, который может прожить семь-восемь сотен лет?

— Да, что касается возраста, но я не Лайкос. Я — Дракос.

— Ты так говоришь, как будто я должна понимать, о чем речь.

— Ликаон использовал свою магию, чтобы «располовинить» своих детей. Вместо двух сыновей, он получил четырех.

— Что? — спросила она. — Он разрезал их пополам?

— И да, и нет. У его магии проявился побочный эффект, на который мой дед, как я думаю, не рассчитывал. Когда он объединил человека с животным, он рассчитывал, что создаст единое существо. Вместо этого, у него получилось два. Одно — с человеческим сердцем, а другое с сердцем животного. Тех, кто обладает сердцем человека, мы называем — Аркадианами. Мы способны подавлять звериную часть своей натуры. Имея человеческие сердца, мы способны на сочувствие и разумное мышление.

— А те, что с сердцами животных?

— Их называют Катагария, что значит — испорченный, злой. Из-за своего звериного сердца они менее склонны к сочувствию и полагаются на основные инстинкты. Как и их человеческие собратья, они обладают теми же психическими способностями, умением менять форму, силами, преломляющими время, но не самоконтролем.

Ей не нравилось, как это звучало.

— А другие люди, на которых он экспериментировал? Они тоже разделились?

— Да и все мы заложили основу для двух обществ — Аркадиан и Катагарии. Как в природе, подобное тянулось к подобному, и мы основали группы или патрии, основываясь на наших зверях. Волки жили с волками, ястребы с ястребами, драконы с драконами. Мы используем для них греческие названия. Поэтому, дракон — это Дракос, волк — Лайкос и так далее.

Чэннон видела в этом определенный смысл.

— И все это время аркадиане оставались с аркадианами, а катагария с катагарией?

— В основном — да.

— Но, судя по тону твоего голоса, никакого «и они жили долго и счастливо» не получилось.

— Нет. Мойры разгневались, что Ликаон посмел разрушить их планы. В наказание, они приказали ему убить своих детей. Он отказался. Тогда, боги прокляли нас всех.

— Как прокляли?

У Себастьяна задергалась челюсть, и в его глазах она увидела затаенную боль.

— Первое, мы достигаем полового созревания только после двадцати. Из-за того, что этот момент оттянут, когда оно, наконец, наступает, это слишком сильно воздействует на нас. Многие сходят с ума и, если, мы не находим способ контролировать и направлять свои силы, мы становимся Убийцами.

— Я так понимаю, что ты имеешь в виду не тот тип хорошего убийцы вампиров, борющегося со злом.

— Нет. Это существа, стремящиеся к абсолютному разрушению. Они убивают, не колеблясь и с невообразимой жестокостью.

— Как ужасно, — выдохнула Чэннон.

Он согласился:

— До половозрелости, наши дети — либо люди, либо животные, в зависимости от базовой формы родителей.

— Базовая форма? Что это?

— Аркадиане — люди, поэтому их базовая форма — человеческая. Катагария имеют форму того животного, к которому относятся. Урсулан будет медведем, Геракиан — ястребом.

— А Дракос будет драконом.

Себастьян кивнул:

— Ребенок не обладает силами, но как только он достигает зрелости, они приходят к нему. Мы пытаемся помогать тем, кто проходит через все это, и учим их обуздывать свою мощь. В большинстве случаев у аркадиан получается, но с катагарией все не так. Они побуждают своих детей к уничтожению людей и аркадиан. Из-за того, что мой род дал обещание остановить их и их Убийц, они возненавидели аркадиан и поклялись убивать нас и наши семьи. Короче говоря, мы находимся в состоянии войны.

Чэннон затихла, обдумывая его последние слова. Так вот какую вечную борьбу упоминал он вчера.

— Именно поэтому ты здесь?

На этот раз мука в его глазах была настолько сильной, что она зажмурилась.

— Нет. Я здесь, потому что пообещал.

— Что пообещал?

Себастьян не ответил, но она почувствовала, как напряжение вернулось в его тело. Он страдал, и девушка хотела знать почему. Но затем она поняла.

— Катагария уничтожили твою семью, ведь так?

— Они забрали у меня все. — Агония в его голосе была такой дикой и яростной. Никогда еще в своей жизни она не слышала ничего подобного.

Чэннон так хотелось утешить его, как никогда и никого раньше. Она мечтала иметь возможность стереть прошлое и вернуть его семью. Пытаясь отвлечь Себастьяна, она вернулась к предыдущей теме.

— Если вы воюете, то у вас должны быть армии.

Мужчина отрицательно покачал головой.

— Не совсем. У нас есть Стражи, которые сильнее и быстрее, чем остальные. Их долг — защищать всех: и людей, и оборотней.

Потянувшись к нему, она дотронулась до маски, скрывающей его татуировку.

— У всех аркадиан есть такие метки?

Себастьян отвел взгляд в сторону.

— Нет. Только у Стражей.

Чэннон улыбнулась.

— Ты — Страж.

— Я был Стражем.

То, что он выделил прошедшее время, сказало ей о многом.

— Что произошло?

— Все случилось давным-давно, и я не хотел бы об этом говорить.

Она могла понять это, особенно после того, как он столько ей рассказал. Любопытство было сильнее, чем она могла вынести, и все же, она не стала настаивать.

— Хорошо, но могу я спросить всего лишь одну вещь?

— Конечно.

— Когда ты говоришь давным-давно, у меня появляется чувство, что это означает нечно совершенно другое. Это было десятилетие, два или…

— Двести пятьдесят четыре года.

У нее отпала челюсть.

— И все это время ты был один?

Себастьян кивнул.

У нее защемило в груди. Двести лет в одиночестве. Она не могла себе этого представить.

— И у тебя совсем никого нет?

Себастьян замолчал, когда старые воспоминания вновь всколыхнулись в нем. Он делал все возможное, чтобы забыть о своих обязанностях как Стража. Свою семью. Он был воспитан, чтобы беречь свою честь в сердце и из-за одной ужасной ошибки потерял все, что имело для него значение. Все, чем он однажды был.

— Я был…изгнан, — слова застревали в его горле. За все это время он ни разу не произнес их вслух. — Ни одному аркадианину не разрешено общаться со мной.

— Почему они изгнали тебя?

Он не ответил. Вместо этого он указал вперед.

— Взгляни туда, Чэннон. Я думаю, ты увидишь кое-что, намного интереснее меня.

Сильно в этом сомневаясь, Чэннон повернула голову, и у нее перехватило дыхание. Впереди, на холме располагалась огромный деревянный замок, окруженный зданиями. Даже с такого расстояния она видела передвигающихся людей и животных.

Она моргнула, не веря своим глазам.

— О, боже, — выдохнула она, — настоящая саксонская деревня.

— Да, полный набор вместе с плохой гигиеной и отсутствием канализации.

Ее сердце громко колотилось, пока они медленно и размеренно приближались к холму.

— Ты не мог бы заставить эту штуку двигаться быстрее. — Спросила она, сгорая от желания подобраться поближе.

— Я мог бы, но тогда они сочтут это проявлением агрессии и, возможно, решат выпустить в нас пару стрел.

— О, тогда я могу подождать. Не хочу быть подушечкой для иголок.

Себастьян молчал, наблюдая как Чэннон тянется, чтобы разглядеть город получше. Он улыбнулся ее нетерпению, когда она завертелась в седле, потираясь бедрами о его болезненно-напряженный пах.

Удивительно, насколько сильно он хотел обладать ею снова, учитывая недавно проведенную вместе ночь. Мужчина до сих пор не мог поверить, что рассказал ей настолько много о своем прошлом и своих людях, но как его пара она имела право знать о нем все. Если только она станет его парой. Он все еще не решил, что с этим делать. Самым благородным было бы вернуть ее домой и оставить. Но он не хотел. Ему не хватало человека, о котором он мог бы заботиться, того, кто заботился бы о нем.

Сколько раз лежал он ночью, не в силах сомкнуть глаз, мечтая о семье. Желая нежности утешающего касания? Скучая по смеху и теплоте дружбы? Веками, его одиночество было его адом. А эта женщина, сидящая на его коленях, может стать его единственным спасением. Если только он решиться.

Чэннон прикусила губу, когда они въехали во внутренний двор замка, и она увидела настоящих, живых саксов за работой. Там были мужчины, кладущие камни, восстанавливая часть ворот. Женщины, ходящие туда и сюда с корзинами белья и пищи, болтая между собой. И дети! Множество саксонских детишек бегало вокруг, они смеялись и играли друг с другом. Более того, там были купцы и музыканты, жонглеры и акробаты.

— Тут проходит какой-то фестиваль?

Он кивнул.

— Закончен сбор урожая, и теперь всю неделю люди будут праздновать, чтобы отметить это.

Она пыталась понять, о чем болтали люди в толпе. Это было неописуемо. Они говорили на староанглийском.

— О, Себастьян, — вскрикнула она, заключая его в кольцо своих рук и прижимая к себе. — Спасибо тебе за это. Спасибо.

Себастьян сжал зубы от ощущения ее груди, прижавшейся к нему, ее дыхания, обжигающего его шею. Его пах напрягся еще сильнее, и потребовались все его силы, чтобы удержать зверя в узде. Он почувствовал, как разрывается все внутри него, когда он противопоставил друг другу части своей души. Это было опасно, но необходимо, для их же собственного блага.

Особенно, учитывая, что обе его части хотели одной и той же вещи — они хотели Соединения, где Чэннон доверит ему себя, церемонии, которая свяжет их навеки. Такие решения не принимаются легко. Ей придется отказаться от всего, чтобы быть с ним. Всего. И он не был уверен, что может просить ее об этом. Это было бы несправедливо, и он определенно не был достоин такой жертвы.

Он увидел счастье в глазах Чэннон и улыбнулся ей.

Но эта улыбка померкла, когда он оглядел город и увидел невинные души, жизнь которых оборвется, если что-нибудь пойдет не так.

Брэйсис продемонстрировал редкий для него проблеск интеллекта, когда организовывал этот обмен. Клятвой Стража Себастьяну было запрещено превращаться в дракона или каким-либо образом использовать свои силы, если это может открыть людям его происхождение. В присутствии невинных, он должен был выдавать себя за человека. Брэйсис поклялся, что Катагария придут в людском обличии, чтобы совершить обмен, а затем мирно уйдут. К сожалению, у Себастьяна не было другого выбора, кроме как верить ему. Конечно, Брэйсис знал, насколько велики силы Себастьяна и был бы полным идиотом, если бы попробовал напасть на него. Зверь может быть глупым, но Брэйсис настолько глупым не был.

Как только они доехали до конюшни, Себастьян помог Чэннон спуститься с коня, а затем спешился сам. Он натянул кольчугу ниже, чтобы никто не заметил, как он желал женщину, стоящую перед ним.

Чэннон наблюдала, как Себастьян снял меч с широким лезвием со спины коня и закрепил его на перевязи. Она должна была признать, что он выглядел восхитительно — таким мужественным и сильным. Рукава кольчуги спадали из-под кожаных доспехов, слегка позвякивая в такт его движениям. Шнуровка кольчуги была ослаблена и обнажала дорожку волос на его груди, а девушка очень хорошо помнила часы, которые она провела, касаясь этой роскошной кожи руками и губами. Уставившись на маленький шрам на его шее, она до боли хотела провести по нему языком. У этого мужчины были тело и аура, которые следовало бы клонировать и сделать стандартным набором каждого представителя мужского пола. Гордый и опасный, он заставлял трепетать каждую ее женскую частичку. Остановись! Она оборвала сама себя. Они были в центре города и…Там было еще на кого посмотреть.

Ага, как же. Как будто они были более интересны, чем Себастьян. Он поправил меч, так чтобы эфес выступал вперед, а лезвие касалось ноги, а потом стянул кожаную сумку с седла. Мальчишка подбежал, чтобы забрать коня.

— Какой сегодня день? — спросил он парня на староанглийском.

— Вторник, сир.

Себастьян поблагодарил его и дал пару монеток, перед тем как поручить своего коня его заботе. Затем он повернулся к ней.

— Ты готова?

— Абсолютно. Я всю жизнь об этом мечтала.

Чэннон боялась вздохнуть, когда он вел ее по шумной деревне. Себастьян оглянулся, чтобы посмотреть на девушку, пока она пыталась увидеть все сразу. Она была так счастлива быть здесь. Может быть, у них все-таки была надежда. Может, он не совершил ошибки, перенеся ее сюда.

— Скажи, Чэннон, ты когда-нибудь пробовала саксонский хлеб?

— А он вкусный?

— Самый лучший из всех.

Взяв девушку за руку, он завел ее в лавку, располагающуюся через дорогу. Когда они вошли, Чэннон вдохнула сладковатый запах пекущегося хлеба. Караваи лежали рядами на деревянном прилавке и в корзинках на столах по всей комнате. Пожилая, грузная женщина стояла чуть поодаль, пытаясь сдвинуть с места большой мешок.

— Подождите, — сказал Себастьян, поспешив к ней. — Позвольте мне.

Выпрямившись, та благодарно улыбнулась.

— Спасибо, положи его вон там, под лавку.

Себастьян взвалил мешок на плечо. У Чэннон потекли слюнки, когда его кольчуга приподнялась, и сверкнул твердый, загорелый живот. Его широкие плечи и бицепсы напряглись от усилий. А, поставив мешок на пол у лавки, он одарил ее чудесным видом своего зада, обтянутого черными кожаными штанами. О да, она бы хотела кусочек.

— Чем я могу вам помочь, добрые люди? — спросила женщина.

— Что нравится тебе, Чэннон?

Это был вопрос с намеком или что?

Сделав над собой усилие, чтобы отвлечься от созерцания Себастьяна, она попыталась найти что-либо другое, во что можно было бы запустить зубы.

— А что бы вы посоветовали? — спросила девушка, испытывая свое знание староанглийского. Никогда прежде она не пробовала его в разговоре.

К ее удивлению, женщина все поняла.

— Если хотите чего-нибудь сладенького, я только что вынула из печи медовые булочки.

— Это было бы чудесно, — ответила Чэннон.

Женщина оставила их одних. Себастьян стоял позади, пока она изучала виды хлеба, имеющиеся в лавке.

— А что у тебя в сумке? — спросила она, указывая на черный мешочек, который Себастьян снял с лошади.

— Это просто одна вещь, о которой я должен позаботиться позже.

Он опять уклонялся от ответа.

— Ты поэтому вернулся сюда?

Он кивнул, но в его взгляде промелькнуло нечто очень осторожное, предупреждавшее девушку, что эта тема закрыта.

Лавочница вернулась с булкой и нарезала ее для них. Пока Чэннон жевала горячий, вкусный ломоть, женщина попросила Себастьяна помочь ей перенести несколько коробок из телеги, стоящей снаружи, в заднюю часть ее лавки. Он пошел помочь, оставив свою сумку с Чэннон.

Девушка слушала, как они переговариваются в соседней комнате, пока она ела булку, запивая ее сидром, который дала ей женщина. Ее взгляд упал на сумку, и любопытство взяло верх. Потянувшись, она открыла ее, чтобы посмотреть, что внутри. Дыхание изменило Чэннон, когда она увидела гобелен. Он действительно выкрал его. Но зачем?

Пожилая женщина вошла, вытирая руки о фартук.

— У вас хороший мужчина, моя леди.

Чэннон выпрямилась, краснея оттого, что ее застали на месте преступления. В тот момент она не была в этом так уверена.

— Он все еще разгружает телегу?

Женщина поманила ее за собой в подсобное помещение и взглядом показала выглянуть из двери. В аллее за лавками она увидела Себастьяна, играющего с двумя мальчишками, которые замахивались на него деревянными мечами и щитами, представляя, что они воины, бьющиеся против дракона. Ирония их игры не ускользнула от нее.

Некоторое время она смотрела, как он смеется и поддразнивает их. Это согрело ее сердце. Себастьян, которого она постепенно узнавала, был многогранным человеком. Таким заботливым, сочувствующим и нежным, каких она раньше не встречала. В то же время, в глубине его души жила первобытная жестокость, которая напоминала ей, что его нельзя не принимать всерьез.

И пока она смотрела на него, играющего с детьми, с ней произошло нечто странное. Чэннон представила, как он бы выглядел, играя со своими собственными детьми. С их детьми.

Видение было настолько ярким, что это испугало ее.

— Почему ты носишь маску? — спросил один из мальчиков.

— Потому, что я не такой хорошенький, как ты, — поддразнил его Себастьян.

— Я не хорошенький, — возмущенно сказал малыш. — Я красивый мальчик.

— Да, ты красивый, Обри, — сказал мужчина средних лет, передвигающий бочонок через заднюю дверь здания напротив. Затем он взглянул на Себастьяна.

Широко открыв рот, он вытер ладонь о рубашку и подошел, чтобы пожать Себастьяну руку.

— Много времени прошло с тех пор, как я видел кого-либо из вас. Это честь пожимать вам руку, господин.

Мальчики приостановили игру.

— А кто он, дедушка?

— Он охотник на драконов, Обри, как те, о которых я рассказываю тебе перед сном.

Он указал на маску Себастьяна и его меч.

— Я был в твоем возрасте, когда они появились в Линдси и сразили Мегалоса.

Чэннон было интересно, а не был ли Себастьян одним из тех, кто пришел тогда. Как будто чувствуя ее присутствие, он повернул голову и увидел ее в дверях.

— Если вы позволите, — сказал он мужчине и детям и подошел к ней. По ее лицу Себастьян видел, что девушку что-то беспокоит.

— Что-то не так?

— Ты был среди тех, кто бился с Мегалосом?

Он покачал головой, когда его душу прорезала боль. Если бы не его изгнание, он был бы с ними тогда. В отличие от других Стражей, он должен был сражаться с Катагарией в одиночку.

— Нет.

— О.

Что еще не так? Ты все еще выглядишь огорченной.

Она спокойно встретила его взгляд.

— Ты украл гобелен из музея. — Сказала она на современном английском, чтобы больше никто не понял. — Я хочу знать почему.

— Я должен был вернуть его сюда.

— Зачем?

— Потому что это выкуп за другого Стража. Если в пятницу я не отдам гобелен, они убьют его.

На это Чэннон нахмурилась.

— Зачем им гобелен?

— Не имею ни малейшего понятия. Но, учитывая, что на кону была жизнь человека, я не стал уточнять.

Неожиданно она вспомнила, что Себастьян сказал о гобелене прошлым вечером. «Он был создан в 7 веке в Британии женщиной, которую звали Антифона. Это история ее дедушки и его брата и их извечной борьбы между добром и злом». По пути в город он сказал, что это история его деда.

— Антифона — твоя сестра?

— Была моей сестрой. Она умерла очень давно.

По выражению его лица она видела, что боль потери все еще мучила его.

— Почему ее гобелен оказался в музее?

— Потому что…— Он глубоко вздохнул, чтобы притупить агонию внутри себя, такую жестокую, что она заставляла болеть все его существо. Заставляя себя ответить на ее вопрос, Себастьян почувствовал, как у него задергалась челюсть.

— Гобелен был с ней, когда она умерла. Я пытался вернуть его моей семье, но они не хотели иметь со мной ничего общего. Я не мог вынести его присутствия, поэтому я взял его в будущее, зная, что там сохранят его, и будут чтить и защищать его так, как делала бы она.

— Ты рассчитываешь вернуть его, покончив со всем этим, не так ли?

Он нахмурился от ее догадливости.

— Откуда ты знаешь?

— Я бы сказала, что я могу читать мысли, но я не могу. Мне просто кажется, что мужчина с таким большим сердцем, как у тебя, не стал бы красть ничего, не собираясь возместить убытки.

— Ты не так хорошо меня знаешь.

— Я думаю, достаточно хорошо.

Себастьян сжал зубы. Нет, она не знала. Он не был хорошим человеком. Он был глупцом. Если бы не он, Антифона была бы жива. Ее смерть была полностью на его совести. Он жил с постоянным чувством вины, с болью, которую нельзя облегчить и никогда не вылечить.

И в этот момент он понял, что должен отпустить Чэннон. Он не мог оставить ее. Не мог разделить с ней жизнь. Если с ней что-то случится… Это тоже будет по его вине. Как его пара, она будет главной приманкой для Катагарии. Даже будучи изгнанным, он оставался Стражем, и его работа заключалась в выслеживании и уничтожении любого Убийцы, которого он мог найти. Один он мог бороться против них. Но вне патрии, которая охраняла бы Чэннон, пока он исполняет свою древнюю клятву, всегда есть шанс, что она закончит, как Антифона. Он скорее останется евнухом на всю жизнь, чем позволит такому случиться. Евнухом! Нет! Он подавил возмущенный внутренний крик Дракоса. Следующие три недели он будет защищать ее жизнь ценой своей собственной, и, когда его метка сойдет с ее руки, он вернет ее домой. Вот, что нужно было сделать.

Покинув пекарню, они провели вечер, неспешно исследуя ассортимент лотков, пробуя еду и напитки. Чэннон не могла поверить во все происходящее. Этот день был самым лучшим в ее жизни. И не только потому, что она была в Англо-Саксонии, но и потому, что Себастьян был рядом с ней. Его легкие поддразнивания и открытая манера общения запали ей в душу, и она страстно желала, чтобы он остался с ней.

— Прошу прощения, мой господин…

Они обернулись и увидели человека, который стоял позади них, пока они наблюдали за акробатом.

— Да? — спросил Себастьян.

— Его Величество, Король Хенфрит, просит вас почтить его сегодня своим присутствием. Он желает оказать сердечное гостеприимство вам и вашей леди.

У Чэннон закружилась голова.

— Я встречусь с королем?

Себастьян кивнул.

— Передай его Величеству, что встретиться с ним честь для нас. Мы прибудем вскоре.

Посланец покинул их.

Чэннон нервно выдохнула.

— Что-то я не уверена насчет этого. Я соответствующе одета?

— Да. Уверяю тебя, ты будешь там самой красивой женщиной.

Потом ее галантный спутник подал ей руку. Приняв ее, девушка позволила ему провести ее через город к замку. Когда они приблизились к дверям замка, она услышала музыку, доносящуюся изнутри и смех людей, наслаждающихся ужином. Себастьян открыл дверь и пропустил ее вперед. Чэннон заколебалась на пороге, оглядываясь с благоговейным трепетом. Это было великолепнее, чем она могла когда-либо себе представить.

Королевский стол располагался отдельно от остальных, и за ним сидели четверо мужчин и трое женщин. Мужчина в короне, как она поняла, был король, женщина справа от него — его королева, а остальные должны были быть его детьми или возможно дочерьми и сыновьями вельмож.

Слуги сновали с едой туда-сюда, пока собаки кружили, ловя объедки со столов. В зале звучала возвышенная музыка.

— Нервничаешь? — спросил Себастьян на современном английском.

— Немного. Я не имею ни малейшего представления о саксонском этикете.

Он поднял ее руку к губам и поцеловал ее пальчики, пробуждая в ней теплую дрожь.

— Следи за мной, и я покажу тебе все, что тебе следует знать, чтобы жить в моем мире.

Это заставило ее приподнять бровь. Она была уверена, что за его словами что-то крылось.

— Ты же собираешься вернуть меня домой в следующее полнолуние, правда?

— Даю тебе слово, моя леди. Это единственная вещь, которую я никогда не нарушал и я, более чем определенно, не предам клятву, данную тебе.

— Я просто уточняю.

По толпе пронесся шепот, когда они пересекли зал и приблизились к королевскому столу. Чэннон нервно сглотнула, но она была здесь с самым красивым мужчиной королевства. В своих черных доспехах и маске, Себастьян являл собой потрясающе мужественное зрелище. Мужчина с царственной аурой, обещающей силу, скорость и смертельно опасную точность.

Он остановился у стола и низко, почтительно поклонился. Чэннон повторила его движения, надеясь, что ее реверанс соответствовал его.

— Приветствую, ваше Величество, — сказал Себастьян, выпрямляясь. — Я — Себастьян Катталакис, принц Аркадии.

От этого заявления у Чэннон отвисла челюсть. Принц? Было ли это правдой или просто еще одной шуткой?

Он повернулся к ней с осторожным выражением на лице.

— Моя леди — Чэннон.

Король поднялся на ноги и поклонился им.

— Ваше Высочество, много времени прошло с тех пор, как я имел честь находиться в компании охотника на драконов. Мой долг по отношению к вам больше, чем я смогу когда-либо оплатить. Прошу, проходите и садитесь. Вы и ваша леди-жена можете наслаждаться нашим гостеприимством столько, сколько пожелаете.

Себастьян провел Чэннон к столу и усадил ее справа от себя, напротив мужчины, который представился зятем короля.

— Ты и в правду принц?

— Лишенный наследства, но в остальном верно. Мой дед — Ликаон, был королем Аркадии.

— О, мой бог, — произнесла Чэннон, когда кусочки мозаики сложились, наконец, у нее в голове. — Король, проклятый Зевсом?

— И мойрами.

Ликантроп — греческий термин для обозначения вервольфов, вампиров и оборотней произошел от имени Ликаона, короля Аркадии. Пораженная, она размышляла, какие еще из так называемых мифов и легенд были на самом деле реальностью.

— Знаешь, для историка ты можешь быть полезнее, чем Розеттский камень[6].

Себастьян рассмеялся:

— Рад слышать, что я могу хоть чем-то быть тебе полезен.

Больше, чем он мог бы предположить, и не только из-за знаний, которыми обладал. Сегодняшний день был единственным из тех, что она могла припомнить за очень долгое время, когда она не была одинока. Ни одного мгновения. Чэннон наслаждалась каждой его минутой и действительно не хотела, чтобы он заканчивался.

Девушка с нетерпением ожидала следующих нескольких недель, которые она могла провести с Себастьяном в его мире. И где-то глубоко внутри, куда Чэннон боялась заглядывать, пряталась ее частичка, сомневающаяся, что она сможет оставить его, когда придет день. Как могла женщина отказаться от мужчины, заставляющего ее переживать такие чувства, какие вызывал Себастьян каждый раз, когда глядел на нее? Чэннон не была уверена, что это вообще возможно.

Себастьян отрезал кусочек от жареного чего-то, что девушка не могла определить по виду, и подал ей. Думая, что лучше не уточнять что это, она попробовала кусочек и обнаружила, что блюдо было достаточно вкусным. Они молча ели, пока остальные закончили ужин и начали танцевать.

Через некоторое время, Чэннон бросила взгляд на Себастьяна и заметила беспокойство в его глазах.

— Все в порядке? — спросила она.

Себастьян провел рукой по незакрытой части лица. Он чувствовал себя не в своей тарелке. Гармония между двумя его частями была нарушена внутренними разногласиями из-за Чэннон и боль, вызванная этим, была сильнее, чем он мог вынести. Дракос желал ее, не заботясь о последствиях, но его человеческая часть не хотела подвергать девушку опасности. Борьба между ними была столь жестокой, что Себастьян не знал, сможет ли он выносить ее в течение трех недель, не разрушив навсегда одну или другую свою половину. Это напоминало ему те самые внутренние противоречия, которые вызывали сумасшествие у представителей его рода в юности. И если он не сумеет как можно быстрее восстановить равновесие, его силам будет нанесен непоправимый урон.

— Организм еще не восстановился после прыжков во времени, — ответил мужчина.

Силой заставляя дракона подчиниться, он не говорил с Чэннон, пока та ела. Себастьян дал девушке время испытать на себе свой образ жизни и красоту его времени, не мешая ей.

О, боги, как он хотел заставить ее остаться с ним. Он мог взять ее прямо сейчас и связать ее судьбу со своей до конца жизни. Это было полностью в его власти. Но он не мог так с ней поступить. Человек в нем отказывался предъявлять на нее права против ее воли. Это должен был быть ее выбор. Он не мог принять меньшего.

Чэннон нахмурилась, заметив серьезное выражение его глаз.

— Ты уверен, что все в порядке? — спросила она.

— Со мной все хорошо. Правда.

Ей все еще не верилось в это. Музыканты затихли, и толпа начала аплодировать им. Хлопая музыкантам и танцорам, Чэннон заметила нечто на своей руке. Хмурясь, она посмотрела на свою ладонь.

— Что же это?

Себастьян сглотнул. До этого момента он использовал свои силы, чтобы скрывать от нее метку. Но его мощь ослабевала.

Чэннон попробовала стереть ее.

— Что это?

Он начал было говорить ей правду, но слова замерли на его губах. Ей не нужно было это знать. Не сейчас. Он не хотел портить ей удовольствие, поднимая такую серьезную тему.

— Это от перемещения во времени, — солгал мужчина. — Ничего страшного.

— О, — сказала Чэннон, опуская руку, — Хорошо.

Музыканты заиграли снова. Себастьян, извинившись, оставил ее. Чэннон нахмурилась. Что-то в его поведении беспокоило ее. Он шагал слишком решительно с напряженной спиной, отведя плечи назад. Следуя за ним, она увидела, как он покинул замок и вышел наружу. Себастьян обошел стену замка и направился к маленькому колодцу. Чэннон держалась позади, когда он вытянул ведро воды из колодца, затем снял маску и плеснул водой в лицо.

— Себастьян, — спросила она мягко, пойдя к нему, — Скажи, что с тобой?

Себастьян пробежал рукой в перчатке по волосам, смачивая их.

— Со мной действительно все в порядке.

— Ты повторяешь это снова и снова, но…

Она положила ладонь на его руку. Ощущение ее прикосновения ударило в него с такой силой, что ему захотелось застонать. Его тело яростно ответило, когда желание рванулось сквозь него. Дракон зарычал и заходил кругами, требуя ее. Возьми ее. Возьми ее. Возьми ее. Нет! Он не достоин ее жизни. Он не подвергнет ее опасности.

— Я не должен был брать тебя сюда, Чэннон, — сказал Себастьян, направляя силу внутрь, обуздывая дракона. — Прости.

Она улыбнулась ему.

— Не извиняйся. Это не так уж и плохо. Здесь, на самом деле, очень мило.

Он закрыл глаза и отвернулся. Он должен. Зверь внутри него опять оскалил зубы, истекая слюной. Заяви на нее права. Он хотел полного обладания. И человеческая половина хотела того же. Его член напрягся еще сильнее, и он задумался, сколько еще он сможет сдерживать в узде эту его часть.

Чэннон заметила хищное выражение его глаз, когда Себастьян прожег ее алчным взглядом. Ее тело ответило на него таким сильным желанием, что это ошеломило и напугало ее. Она хотела, чтобы он всегда смотрел на нее так. Вечно.

Со срывающимся дыханием, он обхватил ее лицо руками и притянул ближе для яростного поцелуя. Чэннон застонала от неприкрытой страсти, которую она ощутила, прижавшись к нему всем своим весом. Она обвила его шею руками, чувствуя, как бугрятся и напрягаются его мышцы. Воспоминания о прошлой ночи нахлынули на нее. Она снова видела его обнаженное тело, двигающееся в лунном свете, и чувствовала его глубоко в своем теле.

Себастьян глухо застонал от ее вкуса, от ощущения языка, касающегося его собственного. Обезумев от страсти, он прижал Чэннон к стене ворот. Он желал ее независимо от последствий, независимо от места и времени.

Зажатая между стеной и его телом, Чэннон чувствовала его возбуждение. Будто намагниченные, ее бедра терлись о его. Она хотела снова чувствовать его в себе, чтобы между ними не было ничего, кроме обнаженной кожи.

— Что же ты такое делаешь со мной? — выдохнула она.

Себастьян отдернулся, когда ее слова проникли в его помутненный разум. И все равно, единственное, что он мог чувствовать, была Чэннон. Ее запах заполнял его и кружил голову. Мужчина снова склонился к ее губам, и едва успел остановиться.

С шипением, Себастьян заставил себя отпустить ее. Если бы он снова поцеловал ее, он взял бы ее прямо там, во дворе, как животное, не заботясь о том, что она человек, не заботясь о ее праве выбора.

Соединение было особенным моментом, и он отказывался осквернять его, словно один из Катагарии. Нет, он не возьмет ее вот так. Он не позволит Дракосу победить.

— Чэннон, — прошептал он. — Пожалуйста. Вернись внутрь.

Чэннон начала отказываться, но напряжение его тела удержало ее от этого.

— Хорошо, — сказала она.

У угла замка она остановилась и оглянулась на него. Себастьян прислонился к стене, низко опустив голову. Она не знала, что было не так, но понимала, что ничего хорошего это не сулило.

— Ха, а как тебе это!

Чэннон повернулась на звук детского смеха. Она увидела двух мальчишек с деревянными мечами, которые сражались с Себастьяном раньше. Они бегали по двору.

— Я убью тебя, гадкий дракон, — закричал один, когда они забежали в кузницу, где кузнец заругался и попытался выгнать их, говоря тому, что повыше, что он должен идти домой и поесть. Она покачала головой. Некоторые вещи оставались неизменными, вне зависимости от времени. Любопытствуя, что еще могло напомнить ей о доме, Чэннон пересекла двор.

Себастьян глубоко дышал, пытаясь призвать свои силы. Это было плохо. Если он останется с Чэннон, к тому времени, когда пятница наступит, он будет не в состоянии встретить трио Катагарии.

Себастьяну нужно было вернуть свои силы назад, целыми и невредимыми, а это означало, что ему придется либо заявить свои права на Чэннон, либо найти для нее безопасное место, так, чтобы он мог держаться от нее подальше. Потому что, если он этого не сделает, они оба погибнут.

— Бас?

Себастьян оглядел двор, пытаясь определить источник призывного шепота. Это было имя, которое никто не использовал веками. Справа блеснула золотая вспышка. К его шоку, появился Дэймос, и свалился на землю. Словно раненый зверь, его брат стоял на четвереньках, низко опустив голову. Не веря своим глазам, Себастьян подошел к нему.

— Дэймос?

Дэймос поднял голову, чтобы взглянуть на него. Вместо ненависти и отвращения, которые Себастьян ожидал увидеть, в его глазах он нашел только боль и чувство вины.

— Ты достал гобелен?

Себастьян не смог ответить, вновь увидев лицо брата. Они были почти идентичны во внешности и строении тела. Цвет волос был единственным различием. У него волосы были черными, а у Дэймоса — красновато-коричневыми.

Когда Себастьян заглянул в глаза, так похожие на его собственные, прошлое вновь промелькнуло в его голове. «Ты не больше, чем трусливый предатель. Я бы хотел, чтобы это тебя разорвали на части. Если бы на свете была справедливость, то ты лежал бы в могиле, а не Антифона». Жестокие слова эхом отражались в его сознании, и даже сейчас он мог чувствовать жалящую боль кнута, когда на его спину обрушились две сотни ударов.

Избитого и окровавленного, Себастьяна бросили в помойную яму и оставили там умирать или жить, как он сочтет нужным.

Он выбрался из ямы и кое-как добрел до леса, где в течение многих дней лежал, то, приходя в сознание, то, теряя его снова. До сих пор он не мог понять, как ему удалось выжить.

— Бас! — с яростью произнес Дэймос, болезненно морщась от попытки подняться. Он пошатнулся, и Себастьян обнаружил, что, против своей воли, помогает брату добраться до колодца и встать на ноги.

Длинные красновато-коричневые волосы Дэймоса спутались и были покрыты запекшейся коркой крови. Его лицо было разбито, а одежда изорвана.

— Хреново выглядишь.

— Ага, во время пыток тяжело сохранять приличный вид.

Себастьян испытал это на себе.

— Ты сбежал?

Тот кивнул.

— Где гобелен?

— Он в безопасности.

Дэймос скрестил свой взгляд с его.

— Ты действительно собирался обменять его на меня?

— Я же принес его сюда, не так ли?

Слезы появились в глазах Дэймоса, когда тот взглянул на него.

— Я сожалею о том, что сделал с тобой.

Себастьян поразился. Оказывается, Дэймос знает, что такое извинение.

— Катагария рассказали мне, что случилось в тот день, и как они обманули тебя.

Дэймос дотронулся до шрама на шее Себастьяна, который он получил, пытаясь спасти жизнь Антифоны.

— Я не могу поверить, что ты выжил. И я не могу поверить, что ты сделал это для меня.

— Как будто у меня было что-то лучшее, чем я мог заняться.

Дэймос зашипел и закрыл глаза рукой.

— Чертовы разведчики. Они пытаются выследить меня.

Себастьян похолодел. Без своих сил, он не мог учуять разведчиков, но если они выслали их за Дэймосом, тогда они найдут… Чэннон!

С колотящимся сердцем он понесся к замку.

Чэннон мечтала о том, чтобы с ней был ее блокнот, чтобы записать все, что она видела. Это было просто невероятно.

Зачарованно, девушка слонялась мимо лотков и хижин, заглядывая внутрь, где семьи ужинали и готовились вместе встречать вечер.

— Ты, кажется, потерялась.

Она обернулась на голос. Там были трое мужчин — красивых и высоких.

— Не потерялась, — ответила Чэннон, — Просто решила немного подышать воздухом.

Блондин выглядел, как лидер группы.

— Знаешь, для женщины бродить в одиночку может быть очень опасно.

Чэннон нахмурилась, когда волна паники поднялась в ней.

— Прошу прощения?

— Скажи-ка, Акменес. — Обратился светловолосый к брюнету, стоящему позади него. — Почему бы это аркадианину переносить человека во времени?

Паника исчезла, уступив место чистому ужасу, особенно учитывая тот факт, что мужчина говорил на современном английском. Она попыталась добежать до Себастьяну, но третий мужчина поймал ее. Он схватил ее за правую руку и показал ее своим друзьям.

— Потому что она его пара.

Тот, которого звали Акменес, рассмеялся.

— О, как это мило. Аркадианин с человеческой подружкой.

— Нет, — сказал брюнет. — Еще лучше. Страж-одиночка с человеческой парой.

Они жестоко захохотали.

Чэннон свирепо глядела на них. Она могла выглядеть безобидно, но, будучи сама по себе в течение некоторого времени, как одинокая женщина, она выучилась нескольким вещам. Тай Кван До было одной из таких вещей. Чэннон ударила плечом держащего ее мужчину и вывернулась из его захвата. До того, как другие успели поймать ее, она побежала к замку. К несчастью, катагария двигались намного быстрее девушки, и схватили ее, не дав ей возможности достичь его.

— Отпустите ее. — Голос Себастьяна прокатился по двору, словно раскат грома, когда он обнажил меч.

— О, нет, — саркастично произнес Акменес. — Вот что лучше всего. Страж, который растерял все свои силы.

Сердце Чэннон сжалось от этих слов.

На лице Себастьяна появилась недобрая насмешливая улыбка.

— Мне не нужны мои силы, чтобы победить вас.

Она не успела даже моргнуть, а Катагария уже набросились на Себастьяна.

— Беги, Чэннон, — крикнул Себастьян, нанося сокрушительный удар первому атаковавшему.

Чэннон убежала недалеко. Она не могла оставить его биться в одиночку. Не то, чтобы ему была нужна помощь. Она увидела, как они напали все вместе, и он легко откинул их назад.

— Хм, Акменес, — сказал самый молодой катагария, поднявшись с земли, судорожно дыша. — Он побеждает.

Акменес засмеялся.

— Только в человеческой форме.

С одной яркой вспышкой Акменес превратился в дракона. Люди из собравшейся было толпы в ужасе закричали и заметались в поисках убежища. Чэннон отступила назад.

Возвышаясь как минимум на шесть метров, Акменес являл собой устрашающее зрелище. Его зеленые и оранжевые чешуйки, сверкали в закатных лучах, когда он взмахивал крыльями. Он ударил шипастым хвостом, но Себастьян увернулся. Двое остальных тоже изменили форму на драконью.

Себастьян крепко сжимал в руках меч, поворачиваясь к ним. Даже если бы его силы не были бы повреждены, он не смог бы трансформироваться. Не в центре человеческой деревни. Это было запрещено. Черт бы вас побрал, Мойры.

— В чем дело, Катталакис? — спросил Акменес. — Не можешь нарушить клятву, чтобы защитить своих людишек.

Брэйсис расхохотался.

— Он просто не может, братец. Его силы слишком разрознены. Он бессилен помешать нам.

Акменес покачал большой чешуйчатой головой и вздохнул.

— Ты должно быть разочарован. Все эти годы ты преследовал нас, а теперь… — Он поцокал языком. — Когда ты будешь умирать, Себастьян, пусть тебя утешит то, что мы найдем применение твоей паре, как когда-то твоей сестре.

Неприкрытая агония рванулась через Себастьяна. Снова и снова он видел лицо сестры, чувствовал ее кровь на своей коже, сжимая ее безжизненное тело в своих руках, и рыдал.

— Убейте его, — сказал Акменес и повернулся к Чэннон.

Дракон внутри Себастьяна заревел от жажды мести. Он не смог спасти Антифону, но он не позволит Чэннон умереть. Только не так.

Подавляя свою человечность, он опустил щиты. Изменение произошло так гладко, что он даже не заметил его. Все, что он чувствовал, была любовь к своей паре в его сердце и отчаянное животное желание защитить ее, не зависимо от законов или здравого смысла.

Чэннон замерла при виде драконьей формы Себастьяна. Зверь был одного роста с Акменесом, а его чешуя была черной и кроваво-красной. Он выглядел яростно, пугающе опасно, и она искала что-нибудь, что напоминало бы о человеке, которым он был две секунды назад. Девушка не находила ничего.

То, что она видела, ужасало ее. Акменес резко развернулся, чтобы встретиться лицом к лицу с Себастьяном, который яростно атаковал остальных. Они извергали пламя, сражаясь, как первобытные звери, каковыми и являлись. Потом, к ее ужасу, Себастьян одним острым ударом зубов убил дракона слева от него. Тот, что был справа, спотыкаясь, отскочил от него, сжимаясь от боли, и взлетел в небо.

Акменес бросился к ней, но Себастьян перехватил его. Сила их удара о землю потрясла ее. Они сражались как люди, избивая друг друга, но в тоже время и как драконы, переплетая хвосты, пытаясь ударить соперника шипами.

Чэннон сжималась от страха, когда оба дракона наносили друг другу многочисленные раны, но не отступали. Она никогда не видела ничего подобного. Они были в плену кровной вражды. Акменес приподнял свое тело и бросил Себастьяна через голову, а затем, перекатившись, поднялся на громадные лапы. Он оступился, пытаясь взлететь, но Себастьян пронзил его сердце хвостом.

— Дракон!

Теперь, вооруженные и подготовленные, жители деревни вернулись, чтобы поразить существ, напавших на них. Сначала Чэннон подумала, что они пришли, чтобы помочь Себастьяну, но потом поняла, что те собираются атаковать его. Не думая, она подбежала к нему.

— Беги, Себастьян, — крикнула она.

Он не двинулся с места, взглянув на нее своими пугающими глазами, и в этот момент девушка поняла, что в этом теле нет мужчины, которого она знала. Дракон оскалился на нее, когда толпа атаковала его. Запрокинув голову назад, он пронзительно закричал. К ее удивлению, он не напал на людей. Вместо этого он сгреб ее массивными когтями и взлетел. Чэннон завопила, увидев удаляющуюся землю. Она не имела ни малейшего представления о том, куда он ее несет, но ей это не нравилось. Совсем не нравилось.

— Себастьян?

Себастьян слышал голос Чэннон. Но он доносился откуда-то издалека. Он видел ее, как в тумане. Смутно припоминал… Дракон издал крик, когда что-то пролетело мимо его головы. Оглянувшись, он увидел Брэйсиса, преследующего их.

И в этот момент человеческие воспоминания ворвались в его сознание.

— Себастьян, помоги. Нас захватили Убийцы.

— Я не могу, Перси. Я не должен оставлять Антифону.

— В холмах она в безопасности. Мы на открытой территории, беззащитные. Пожалуйста, Себастьян. Я слишком молод, чтобы умереть. Я знаю, ты можешь победить их. Пожалуйста, пожалуйста, помоги мне.

И поэтому он поспешил на мысленный призыв о помощи, чтобы защитить своего младшего кузена и брата, не зная ничего о том, что эта мольба Перси была ловушкой, не зная, что Перси намеренно выманил его из пещеры.

Он нашел брата едва живым и слишком поздно узнал, что они заставили Перси позвать его. К тому времени, когда Себастьян вернулся в пещеру, где оставил прячущуюся сестру, Убийцы уже ушли. Так же, как и жизнь Антифоны.

Опустошенный до степени, о существовании которой даже и не подозревал, он отказывался сказать хоть слово в свою защиту, когда был изгнан. Себастьян не ответил ни на одно из оскорблений Дэймоса. Он не должен был оставлять Антифону без защиты. Сейчас он смотрел на женщину, которую он сжимал в лапах. Чэннон.

Мойры вверили ему ее жизнь, также как брат вверил ему жизнь Антифоны. Он не позволит Брэйсису тронуть ее. На этот раз, он спасет ее. Не важно, чего это будет ему стоить, она будет жить. Себастьян направился к лесу. Чэннон задержала дыхание, когда они приземлились на маленькой опушке.

— Прячься, — слова, казалось, с шипением вылетали из драконьей пасти Себастьяна.

Не задавая вопросов, она побежала к деревьям и кустам, выискивая безопасное место. Лес был настолько густой, что она быстро потеряла драконов из виду, но слышала звук их борьбы. Девушка чувствовала, как дрожит под ней земля. Радуясь тому, что на ней зеленое платье, она нашла кусты, растущие группой, и залезла в них, ожидая и молясь.

Себастьян кружил около Брэйсиса, наслаждаясь моментом, радуясь ощущению драконьей крови, пульсирующей в его венах. Двести пятьдесят лет он мечтал об этом моменте, грезил о возможности испить из фонтана мести. Теперь этот момент пришел.

Брэйсис был последним из Убийц того дня. Себастьян выследил их всех, одного за другим. Он охотился за ними сквозь времена и расстояния.

— Готов умереть? — спросил он соперника.

Брэйсис атаковал. Себастьян схватил его зубами и сомкнул их на плече Катагарии. Он почувствовал на языке кровь зверя, когда Брэйсис вцепился когтями в его спину. Себастьян едва ощутил это. Что он действительно чувствовал, так это страх Брэйсиса. Он клубился вокруг с таким отвратительно резким запахом, что это рассмешило Себастьяна.

— Ты можешь убить меня, — проскрипел Брэйсис, — но я прихвачу тебя с собой.

Что-то воткнулось в плечо Себастьяна. Оскалив зубы, он оглянулся, дернув головой, и увидел кинжал, торчащий из его спины. Но не сталь жалила его, это был яд, покрывающий лезвие. Погибель Дракона.

Заревев от боли, он развернулся и прикончил Брэйсиса, одним ударом сломав его длинную чешуйчатую шею. Себастьян стоял над телом врага, непонимающе глядя на него. После всех этих лет, он ожидал от этого убийства большего. Он рассчитывал, что оно изгонит боль из его сердца, облегчит его чувство вины. Но этого не произошло. Он лишь чувствовал себя разочарованным. Одураченным. Нет. За двести пятьдесят лет, только одна вещь подарила ему мгновение покоя.

Внезапно, крик разорвал тишину леса. Чэннон. Себастьян распрямился во весь свои шестиметровый рост, выискивая ее сквозь деревья с помощью своего драконьего зрения и чувств.

Он больше ничего не слышал. С колотящимся сердцем, Себастьян побежал через лес к тому месту, где она скрылась. С каждым шагом, сокращающим расстояние между ними, ощущения стремительно захватывали его. Он вновь проживал каждую секунду смерти Антифоны. Вину, страх, агонию.

Под наплывом его человеческих чувств, дракон отступил, оставляя лишь мужчину. Мужчину, которого разрушил тот день. Мужчину, на могиле сестры поклявшегося, что никогда не впустит никого в свое сердце.

Того же мужчину, однажды вечером за ужином заглянувшего в пару кристально-голубых глаз и увидевшего в них будущее, которое хотел бы иметь. Будущее, наполненное смехом и любовью. Будущее, проведенное в безмятежности с женщиной, стоящей рядом, чтобы давать ему силу и смысл жизни.

Листья и ветви впивались в его плоть, но Себастьян не обращал на них никакого внимания. Так же как и Антифону, он оставил Чэннон одну с кошмаром, о котором ей никто не рассказал. Бросил ее один на один с…

Увидев ее, он замер. Хмурясь, Себастьян пытался вздохнуть. Его зрение помутилось от яда, поэтому он не был уверен, стоит ли ему доверять. Он моргал снова и снова. И все равно картинка не менялась. Чэннон стояла с мечом в руках, направляя его острие в горло Дэймоса.

— Бас, не мог бы ты, сказать ей, что я не из Катагарии.

Чэннон обернулась через плечо и увидела обнаженного Себастьяна, стоящего между деревьями. Снова в человеческом обличии, он был бледен и покрыт потом.

— Отпусти его.

По выражению голоса Себастьяна она поняла, что мужчина, которого она держала, не солгал ей. Он был из хороших парней.

Увидев, что Себастьян пошатнулся, она уронила меч, который отобрала у незнакомца и тут же подбежала к нему.

— Себастьян?

Его колотило в ее руках. Вместе они опустились на землю, и девушка положила его голову себе на колени.

— Я думал, ты мертва, — прошептал он, пробегая руками по ее предплечьям. — Я услышал твой крик.

Мужчина, которого она загнала в тупик, присел рядом с ними.

— Я напугал ее. Я пытался помочь тебе с Брэйсисом, хотел проследить твое присутствие и вышел на нее. Ты не сказал, что нашел пару.

Чэннон не обратила внимания на мужчину, потому что температура Себастьяна пугающе упала. Почему его так трясло? Его раны не выглядели настолько серьезными.

— Себастьян, что с тобой?

— Погибель Дракона.

Чэннон нахмурилась, когда мужчина чертыхнулся. Что такое Погибель Дракона?

— Себастьян, — сказал тот, — не смей умирать на моих руках. Черт тебя побери, борись.

— Я и так уже мертв для тебя, Дэймос, — сказал он срывающимся голосом, отвернувшись, — помнится, ты пожелал мне сдохнуть в муках.

Себастьян закрыл глаза. Чэннон заметила скорбь в глазах Дэймоса, когда ее собственная прошла сквозь нее. Это не могло происходить на самом деле. Она хотела проснуться. Но это был не кошмар, это была реальность.

Дэймос взглянул на нее, опаляя ее силой и эмоциями, заполнившими его зеленовато-золотистые глаза.

— Он умрет, если ты ему не поможешь.

— Что я могу сделать?

— Дай ему цель, ради которой стоит жить.

Ее рука начала покалывать в том месте, где была метка. Чэннон нахмурила брови, когда она начала исчезать.

— Что за?..

— Мы теряем его. Когда он умрет, метка тоже исчезнет.

Реальность яростно ударила в нее. Себастьян умирает? Нет, не может быть.

— Себастьян? — спросила она, встряхивая его. — Ты меня слышишь?

Он едва ощутимо шевельнулся в ее руках. Она не отпустит его вот так. Она не могла. Хотя они знали друг друга лишь один день, казалось, что они были вместе целую вечность. Мысль о том, что она потеряет его, парализовала девушку.

— Себастьян, ты помнишь, что сказал мне в номере отеля? Ты сказал: «Я здесь, потому что мне знакома твоя печаль. Я знаю, каково это, просыпаться утром, потерянным и одиноким, страстно желая, чтобы кто-нибудь был рядом».

Она прижалась губами к его щеке и заплакала.

— Я не хочу больше быть одна, Себастьян. Я хочу просыпаться рядом с тобой, как сегодня утром. Я хочу чувствовать твои объятия, твои пальцы в своих волосах.

Он обмяк в ее руках.

— Нет, — закричала Чэннон, прижимая его к своему сердцу. — Не поступай со мной так, Себастьян Катталакис. Не смей заставлять меня поверить в рыцарей в сверкающих доспехах, в существование мужчин, хороших и порядочных, а потом оставить меня. Черт возьми, Себастьян. Ты обещал вернуть меня домой. Ты обещал не бросать меня.

Метка исчезла с ее ладони. Чэннон рыдала, и ее сердце разрывалось на части. До этого момента она не понимала, что вопреки всему, вопреки всем доводам разума, она любила этого мужчину. И она не хотела терять его.

Чэннон прижалась мокрой щекой к его губам.

— Я люблю тебя, Себастьян. Я просто хотела бы, чтобы ты прожил достаточно долго, чтобы увидеть, что могло бы у нас получиться.

Внезапно, она вновь ощутила покалывание в руке, которое перешло в обжигающий зуд. За ним последовало медленное, едва заметное колебание воздуха у ее щеки.

Дэймос с шумом выдохнул.

— Вот так, маленький братишка. Борись за свою пару. Борись за свою драконицу.

Чэннон подняла голову, когда Дэймос скинул свой плащ и обернул его вокруг тела Себастьяна.

— Он будет жить?

— Я не знаю, но он хотя бы пытается. Если мойры этого желают, он выживет.

Чэннон стирала пот со лба Себастьяна, моля, чтобы он выжил, и шепотом просила его вернуться к ней.

После того, как они стабилизировали состояние Себастьяна, Дэймос перенес их в маленькую деревушку в Сассексе, где люди и аркадиане жили и работали бок о бок. Девушка узнала, что, хотя аркадиане могли перемещаться во времени лишь при полной луне, они могли использовать свою магию для горизонтальных прыжков из одного места в другое в одном временном промежутке тогда, когда хотели. Она не могла этого понять, но ей было все равно. В тот момент все, что имело для нее значение, была непрекращающаяся борьба Себастьяна со смертью.

Было уже далеко за полночь. Они находились одни в большой комнате, где свет исходил только от трех свечей, закрепленных в железном держателе на стене. Накрытый простынью, Себастьян лежал на резной кровати с изображениями драконов и колосьев пшеницы, защищенной от сквозняка мерцающим белым пологом.

Ночные звуки проникали через открытое окно, пока она ожидала какого-нибудь знака, что он просыпается. Но их не было. Незадолго до рассвета, усталость взяла над ней верх, девушка свернулась калачиком около него и заснула.

— Чэннон?

У Чэннон было ощущение, что она парит в воздухе, словно у нее не было никакой физической формы. Она оказалась в летнем поле, окруженная дикими цветами. Девушка была одета в струящееся белое платье, которое оставляло ее практически обнаженной. В отдалении виднелся средневековый замок, выделяющийся на фоне горизонта. Он напомнил ей страницу одного из манускриптов, которые она изучала. Ничто из этого не казалось реальным, пока она не почувствовала, как сильные руки оборачиваются вокруг нее. Оглянувшись через плечо, Чэннон увидела Себастьяна позади. Так же как и она, он был практически обнажен, одетый лишь в тонкие белые брюки. Легкий бриз развевал волосы вокруг его лица и он сверкнул своими убийственными ямочками. С воспарившим сердцем, она повернулась в его объятиях и коснулась своей отмеченной рукой татуировки Стража.

— Я сплю?

— Да. Это был единственный способ дотянуться до тебя.

Она нахмурилась.

— Я не понимаю.

— Я умираю.

— Нет, — сказала она с нажимом, — ты все еще жив. Ты вернулся ко мне.

Выражение нежности, с которым он посмотрел на нее, заставило ее сердце забиться быстрее.

— Частично да, но мне все еще не хватает сил, чтобы проснуться.

Он присел на землю и потянул ее за собой.

— Я скучал по тебе сегодня.

Чэннон тоже скучала так, что не могла осознать, что же с ней происходило. Но с другой стороны чувства редко можно объять разумом. Все время, что он был без сознания, ей казалось, что какая-то жизненно важная ее часть исчезла.

Сейчас в кольце его рук, прижавшись к нему спиной, она чувствовала себя, так как надо. Она ощущала себя цельной и согретой.

Себастьян взял ее руку и нежно провел большим пальцем по ее пальчикам.

— Я не могу потерять тебя, — прошептала она, — Я часами думала о своей жизни там, дома. Она была одинока и пуста. Мне не с кем было посмеяться.

Он прижался губами к ее виску и нежно поцеловал. Потом обхватил ее лицо ладонями и коснулся лба своим.

— Я знаю, любимая. Я провел свою жизнь в одиночестве в пещерах. Моим единственным спутником был звук ветра снаружи. Но единственный путь вернуться для меня — это вновь обрести свои силы.

— Обрести их как? Как ты потерял их?

Чэннон почувствовала движение его губ на своей коже, когда он прошептал, покрывая ее мелкими поцелуями.

— Я использовал их, чтобы бороться с самим собой. Я противопоставил друг другу дракона и человека внутри себя.

Его прикосновения обжигали ее. Чэннон не хотела жить ни дня, не ощущая его рядом, не видя его дьявольской улыбки и этих глубоких ямочек. Короче говоря, ей был нужен этот мужчина.

— Зачем ты так поступил? — спросила она.

Он отстранился и поцеловал кончики ее пальцев.

— Чтобы защитить тебя.

— От чего?

— От меня самого. — Просто сказал он.

Чэннон уставилась на него, озадаченная его словами. Он никогда бы не обидел ее. Она это знала. Даже в своей драконьей форме, он не сделал ничего, что могло бы ранить ее, а лишь защищал.

— Я не понимаю.

Себастьян провел большим пальцем по ее ладони, повторяя линии метки. Вверх по ее руке побежали мурашки, и грудь Чэннон напряглась, когда она смотрела на него.

Когда он встретился с ней взглядом, она увидела его печаль.

— Я солгал тебе, когда ты спросила меня о метке. Часть нашего проклятья заключается в том, что судьбой нам предназначена лишь одна пара за все наше существование, пара, которую не мы выбираем.

Чэннон нахмурилась. Дэймос отказывался говорить с ней, когда она спросила, что он имел в виду, называя ее парой Себастьяна. Он сказал, что это должен был сделать сам Себастьян. Себастьян поцеловал ее отмеченную ладонь.

— В момент, когда мы, аркадиане и катагария рождаемся, мойры выбирают для нас пару. Остаток жизни мы проводим, пытаясь найти нашу вторую половину. В отличие от людей, мы не можем завести семью и детей с кем-то кроме нее. Если мы не сможем найти ее, мы обречены на одиночество. Как человек, ты вольна выбирать, кого полюбить. Ты можешь влюбляться не единожды. Но я не могу. Ты, Чэннон, единственная женщина во всех временах и пространствах, которую я вообще могу любить. Единственная, с кем я могу создать семью. Единственная, кого я буду желать всю жизнь.

Она вспомнила теорию Платона о том, что человечество состоит из половинок мужчин и женщин, разделенных богами. Теперь она понимала, что эта теория была построена на действительности Себастьяна, а не ее собственной.

— Так что же нужно, чтобы ты мог обрести свои силы?

Он коснулся пальцами ее губ и поглядел на нее с отчаянной нуждой. Она знала, что он все еще сдерживается, все еще боится поцеловать ее.

— Ты должна признать меня как свою пару, — тихо сказал он. — Секс питает наши силы. Он повышает их. Я так сильно пытался удержаться от Соединения, что закопал их слишком глубоко. Внутри аркадиан и катагарии существует тонкий баланс между человеческой и животной половиной. Я так усиленно с собой боролся, чтобы защитить тебя, что нарушил его.

— Ты можешь восстановить его, только Соединением со мной?

Он кивнул.

— А в чем конкретно заключается это Соединение?

Он обвел пальцем линию ее подбородка, заставляя Чэннон сгорать изнутри.

— Соединяясь со мной, ты признаешь меня, как половинку своей души. На самом деле обряд очень прост. Ты должна соединить свою отмеченную ладонь с моей и впустить меня в свое тело. Удерживая меня внутри, ты должна произнести «Я принимаю тебя таким, какой ты есть, и всегда буду хранить тебя в своем сердце. Я всегда буду идти с тобой рядом».

— А потом?

— Я повторяю те же слова для тебя.

Все это казалось Чэннон слишком простым. Если весь смысл заключался только в этом, то почему он так отчаянно пытался этого избежать?

— И все?

Себастьян заколебался. Девушка внутренне застонала.

— Я знаю этот твой взгляд, — сказала она, слегка отстраняясь, — он появляется всякий раз, когда ты чего-то не договариваешь.

Он улыбнулся ей и запечатлел на ее щеке целомудренный поцелуй.

— Ну, хорошо, есть и еще кое-что. Когда мы соединимся, моим естественным инстинктом будет привязать тебя ко мне.

И все равно, это звучало не так плохо.

— Привязать как?

— Кровью.

— Окей, эта часть мне не нравится. Что ты имеешь в виду, когда говоришь «кровью»?

Себастьян опустил руки и оперся на них, поглядывая на нее.

— Ты знаешь, как люди связывают себя узами кровного родства?

— Да.

— Это практически то же самое, но с одним важным отличием. Если ты вкусишь моей крови, наши смертные жизни будут полностью связаны.

— То есть мы станем одним человеком? — спросила девушка.

— Нет, не так. Ты помнишь свой курс греческой мифологии?

— Немного.

— Знаешь, кто такая Атропос?

Она покачала головой.

Нет. Понятия не имею.

— Это одна из мойр, богинь судьбы. Она та, кто выбирает нам пару при рождении, и, если мы решаем связать себя с этой парой, ее сестра Клото, прядущая нить нашей жизни, сплетает их вместе. В конце нашей жизни Атропос перерезает нить и вызывает смерть[7]. Но если мы связаны, и у нас всего одна нить на двоих, она не может обрезать одну, не повредив другую.

— Мы умрем вместе.

— Точно.

Уау. Это серьезное обязательство. Особенно для него.

— То есть твоя продолжительность жизни снизится до человеческой?

— Нет, моя нить сильнее. Это ты будешь жить по-аркадиански долго.

Чэннон удивленно моргнула.

— То есть ты пытаешься мне сказать, что я могу прожить несколько веков?

Себастьян кивнул.

— Или мы оба можем умереть завтра же.

— Ух-ты. А есть еще что-нибудь? — спросила она с любопытством. — Я получу какие-нибудь из твоих сил? Ментальный контроль? Прыжки во времени?

Он рассмеялся.

— Нет. Извини. Мои силы предопределены моим рождением и моей судьбой. Связывание влияет только на нити наших жизней.

Чэннон улыбнулась и встала на колени между его ног. Она толкнула Себастьяна, нависая над ним, и, заставляя его откинуться на руки. Девушка прикусила губу, глядя в его мужественно-красивое лицо, умирая от желания поцеловать его.

— Итак, ты предлагаешь мне великолепного, потрясающе сексуального мужчину, который посвятит мне всего себя полностью на ближайшие несколько веков?

— Да.

Ее улыбка стала еще шире.

— Мужчину, который никогда не сможет ходить налево?

— Никогда.

Чэннон заставила его лечь на спину, оседлав его талию, и оперлась на руки, так, что ее лицо было всего в нескольких сантиметрах от его. Сквозь его тонкие брюки она чувствовала его эрекцию, прижимающуюся к ее телу. Как же она хотела его. Но сначала девушка хотела удостовериться, что учла все возможные последствия.

— Ты знаешь, — сказала она, — на такое предложение тяжело сказать нет. Должны же в нем быть какие-то недостатки?

Себастьян потерся об нее бедрами, заставляя сгорать от желания, и убрал непослушный локон волос за ее ухо. И все равно, он старался не касаться ее, и Чэннон понимала, что он предоставлял ей право сделать первый шаг.

— Катагария, которые хотят моей смерти, — серьезно промолвил он, — Они никогда не прекратят попытки добраться до нас, а из-за моего изгнания, только мы двое будем противостоять им. Наши дети будут аркадианами, а не людьми и им тоже придется драться против Катагарии. Но самое главное, тебе придется остаться тут, в Средневековье.

— Почему?

— Из-за всего этого электричества, окружающего твой мир. Аркадиане, превращающиеся в обычных зверей — ястребов, пантер, волков, медведей, могут жить в твоем времени. Если они неожиданно сменят форму, она будет достаточно маленькой или нормальной, чтобы не привлечь внимание людей.

— Но если ты обратишься в дракона, мы окажемся посреди фильма про Годзиллу.

— Точно. И в твоем мире существует множество электрошокеров или вещей, которые могут полностью вывести меня из строя. Ничего личного, но я не горю желанием стать объектом чьего-либо научного исследования. Знаем, плавали… (Been there, done that and sold t-shirt for profit).

Чэннон выпрямилась, все еще сидя на нем, пытаясь переварить все, что он сказал. Мужчина предлагал ей сделку века.

Себастьян осторожно наблюдал за ней. Требовалась вся его выдержка, чтобы держать руки подальше от нее, когда все чего он хотел было заняться с ней любовью. Он все рассказал ей. Теперь выбор был в ее руках, и мужчину трясло от страха, что она оставит его.

— Наши дети будут нормальными, так?

— Абсолютно нормальными. Они будут взрослеть как люди, за исключением того, что не станут тинэйджерами до двадцати.

— И это ты называешь недостатком?

Он рассмеялся.

— О, кстати, ты больше не в изгнании.

Себастьян нахмурился.

— Что?

— Пытая Дэймоса, Катагария признались, что одурачили тебя, пытаясь забрать гобелен у Антифоны. Однако она отказалась его отдать.

— Почему? Что в нем такого важного?

— К несчастью, ничего, но они верили, что в нем заключен секрет бессмертия. Кажется, их легенды говорят о том, что внучка их создателя заключила его секреты в творение, посвященное ему. Они схватили Дэймоса, думая, что гобелен у него и, узнав, что только ты знаешь, где он находится, организовали ту сделку с тобой.

— Моя сестра погибла ни за что?

— Ш-ш, — сказала она, приложив руку к его губам. — Просто радуйся тому, что правда выплыла наружу и гобелен в безопасности. Дэймос хотел бы исправить, то, что сделал с тобой в прошлом.

Себастьян не мог поверить, что после всех этих лет, его изгнание окончилось.

Это означало, что у Чэннон будет настоящий дом, где она будет в безопасности. Дом, где в безопасности будут их дети.

Чэннон легла на него своим телом и прошептала ему в губы.

— Это означает, что ты больше не одинок. Я, на самом деле, не нужна тебе.

— Не правда. Ты нужна мне больше, чем кто бы то ни было. Мое сердце было мертво, пока я не заглянул в твои глаза.

Он взял ее лицо в ладони.

— Я хочу, чтобы ты соединилась со мной, Чэннон. — неистово произнес он,

— Я мечтаю провести остаток жизни, просыпаясь с тобой в моих объятиях и чувствуя твои волосы меж моими пальцами.

У Чэннон перехватило дыхание, когда он повторил слова, которые она сказала ему раньше. Он слышал ее.

— Я тоже тебя хочу.

Смеясь, Себастьян перекатился, вдавливая ее в землю, давая почувствовать каждый прекрасно твердый сантиметр своего тела.

Они целовались в безумной спешке, помогая друг другу раздеться. Чэннон отстранилась, когда их обнаженные тела соприкоснулись.

— А оно считается, если мы занимаемся этим во сне?

— Вообще-то это не сон. Это альтернативная реальность.

— Знаешь, меня это пугает, когда ты говоришь такие вещи.

Он улыбнулся ей.

— Я столькому должен научить тебя о своем мире.

— А я хочу все это узнать.

Чэннон целовала его восхитительные губы, сплетая свои обнаженные ноги с его. Она чувствовала, как возбужденный член касается ее бедра, и это ощущение заставляло ее сгорать от желания.

— Ты уверена насчет этого? — спросил он, покрывая поцелуями дорожку на ее подбородке. — Тебе придется отказаться от всех будущих эпизодов «Баффи».

Она резко втянула воздух через зубы, обдумывая это.

— Должна признаться, это трудное решение. Смотреть, как Спайк[8] ходит туда-сюда с важным видом или провести пару сотен лет, занимаясь любовью с греческим богом. — Чэннон поцокала языком. — Что же выбрать девушке?

Она застонала, когда Себастьян обвел контур ее ушка языком и прошептал:

— Что я могу сделать, чтобы склонить чашу весов на свою сторону?

— Ну, начало хорошее. — Чэннон вздохнула, а ее тело покрылось мурашками, когда Себастьян опустил голову, чтобы истязать ее грудь своим горячим ртом. — Кажется, мне просто придется найти альтернативу просмотру телевизора.

— Я думаю, что смогу с этим помочь. — Он перекатился снова, чтобы усадить ее поверх своего тела. Напряженность его пристального взгляда обожгла ее.

— Традиция требует, чтобы ты руководила процессом. Идея Соединения заключается в том, что женщина добровольно отдает свою жизнь и доверие в руки мужчины. Когда ты примешь меня, мой зверь сделает все возможное, чтобы защитить тебя.

— Как тогда, когда ты превратился в дракона перед всеми теми людьми?

Он кивнул

Чэннон улыбнулась.

— Знаешь, жаль, что я не встретила тебя, когда училась в третьем классе. Там был один задира…

Он оборвал ее слова поцелуем.

— Мм, — выдохнула девушка, — так, где мы остановились?

Чэннон покрыла мелкими поцелуями дорожку от его подбородка до груди. Себастьян застонал, когда она добралась до его соска и начала дразнить его языком и губами. Он чувствовал, как его силы вновь оживают, как заряжается воздух от такой мощи. Чэннон тоже чувствовала это. Она застонала, когда энергия пробежала по ее телу, лаская ее. Себастьян поднял вверх левую руку. Рисунок на его ладони светился и мерцал. Глядя прямо ему в глаза, Чэннон накрыла его метку своей и переплела свои пальцы с его.

Ее окатило жаром, когда она ощутила, как нечто горячее и требовательное пронеслось сквозь нее. Девушка видела в его глазах и зверя, и человека, когда он прерывисто дышал. Это было самое сексуальное зрелище в ее жизни.

Выгнув спину, она приподняла бедра и впустила его глубоко в свое тело. Они оба застонали в унисон.

Чэннон наблюдала за выражением лица Себастьяна, медленно опускаясь на его тело.

— Умм, я забыла слова.

Он засмеялся, приподнимая бедра, вводя себя так глубоко, что она вскрикнула.

— Я принимаю тебя таким, какой ты есть.

— О, — выдохнула она, затем, вспомнив, что она делает, повторила его слова. — Я принимаю тебя таким, какой ты есть.

— И всегда буду хранить тебя в своем сердце.

— Угум. Я определенно всегда буду хранить тебя в своем сердце.

— Я всегда буду идти с тобой рядом.

Она положила руку ему на грудь, там, где билось его сердце.

— Я всегда буду идти с тобой рядом.

Его глаза стали неестественно темными. Себастьян потянулся свободной рукой и дотронулся до ее щеки. Его голос напоминал глубокий низкий рокот, нечто среднее между голосом дракона и человека.

— Я принимаю тебя такой, какая ты есть. И всегда буду хранить тебя в своем сердце. Я всегда буду идти с тобой рядом.

Он едва закончил произносить слова, когда его клыки удлинились и заострились, а глаза потемнели, принимая цвет обсидиана.

— Себастьян?

— Не бойся, — сказал он, обнажая клыки. — Это дракон желает быть связанным с тобой, но я контролирую его.

— А что, если я хочу этого?

Себастьян заколебался.

— Ты понимаешь, на что идешь?

Чэннон замерла, все еще ощущая его внутри, встречая его взгляд.

— Я была одна всю свою жизнь, Себастьян. Я не хочу однажды испытать это снова.

Он сел, не выходя из нее. Чэннон зашипела от того, насколько приятно было чувствовать его, когда она обняла свободной рукой его талию, а он своей притянул ее ближе. Девушка приподняла бедра, а затем резко опустилась.

— Вот так, любовь моя, прими меня.

Себастьян позволил ей медленно скакать на нем, ожидая большего возвращения сил. Он должен был полностью контролировать себя для того, что им предстояло.

Когда мужчина убедился, что его силы достигли идеального равновесия, он наклонил голову и нежно погрузил клыки в ее шею.

Чэннон задрожала от ощущения его горячего дыхания и зубов, впившихся в ее плоть, но как ни странно, она не чувствовала боли. Вместо этого, она получила эротическое удовольствие, настолько сильное, что мир внутри нее распался на цвета и звуки. Ее голова откинулась назад, когда девушка почувствовала силу, с которой Себастьян вонзался в нее, наполняя ее своим запахом. Это было возбуждающе и пугающе одновременно. Ее зрение стало острее и четче, и она ощутила, как удлиняются ее клыки. Глухо застонав, она инстинктивно поняла, что должна сделать. Дрожа, Чэннон вцепилась в его плечи, подтягиваясь выше в его руках. А затем, подавшись вперед, вонзила клыки.

На мгновение время замерло, оставляя их соединенными. Чэннон не могла вздохнуть, когда ее тело и дух последовали за ним, в место, о существовании которого она даже не подозревала. Где были только они вдвоем. Только их колотящиеся сердца, их соединенные тела.

Себастьян издал шипящий звук, почувствовав связывание. Воздух сгустился и завертелся вокруг них, когда они оба достигли настолько интенсивного оргазма, что закричали в унисон.

Ослабленный и едва дышащий, он поцеловал ее в губы, прижимая к себе, когда почувствовал, как втягиваются ее клыки.

— Это было потрясающе, — сказала она, все еще цепляясь за него.

Себастьян улыбнулся.

— Слишком жалко, что это можно испытать лишь однажды.

— Правда?

Он кивнул.

— Ты снова полностью человек. Не считая того, что теперь тебя ждет очень долгая жизнь.

Чэннон закусила губу и одарила его горячим, многообещающим взглядом.

— И мой собственный ручной дракон.

— О да, моя леди. И ты можешь ласкать его ручками, когда захочешь.

Она рассмеялась.

— Знаешь, с того самого момента, как я встретила тебя, меня не оставляет это странное чувство, что все это просто странный сон.

— Ну, если это сон, тогда я не хочу просыпаться.

— Я тоже, любовь моя, я тоже.

Два года спустя.

Чэннон покинула кафедру, с сердцем, колотящимся от триумфа. Все историки в зале полностью лишились дара речи от ее работы и исследования, которое она только что предъявила на их суд. Она сделала то, о чем всегда мечтала — разгадала загадку гобелена, который теперь вновь висел в музее.

— Блистательное исследование, доктор Катталакис, — произнес доктор Лазарус, пожимая ей руку, когда она спускалась со сцены. — Совершенно новаторское. Оно открывает перед нами абсолютно новый мир.

— Спасибо.

Чэннон попыталась пройти мимо ученого, но он остановил ее.

— Как вы смогли отыскать эти ответы? Я имею в виду Книгу Драконов, которая, как вы сказали, была взята из Александрийской библиотеки[9]. Как вам удалось ее найти?

Она обернулась через плечо, чтобы поглядеть на Себастьяна, который терпеливо ожидал ее, прислонившись к стене и скрестив руки на груди. Одетый во все черное, он представлял собой устрашающее зрелище. И все равно, она скучала по его доспехам. Было что-то в том, как кольчуга облегала его восхитительные мускулы… Ей надо было домой. Как можно быстрее.

Чэннон вернулась к доктору Лазарусу и его вопросам.

Книга Драконов была подарком от Себастьяна на ее прошлый день рождения. Он сказал, что выкрал ее за день до того, как пожар поглотил древнюю библиотеку. С этой книгой и гобеленом Антифоны, она смогла придумать целую мифологию, основанную на жизни его людей, что гарантировало, что ни один из «экспертов» никогда не выяснит правду о Дракосах. Аркадианские драконы были в безопасности от людского любопытства.

— Книга была найдена на распродаже частного имущества. Я передала ее Ричмондскому Музею[10]. — Она похлопала его по руке. — Теперь, если вы извините меня…

Она отступила от него. Но до того как она подошла к Себастьяну, ее перехватил доктор Гертер.

— Вы не надумали вновь вернуться к работе?

Чэннон отрицательно покачала головой.

— Нет, сэр. Я же сказала, я ухожу.

— Но после работы, которую вы представили…

— Я собираюсь домой. — Она отдала ему страницы, которые сжимала в руке. — Опубликуйте ее и будьте счастливы.

Доктор Гертер покачал седой головой.

— Миф о Драконе. Блистательная история.

Чэннон улыбнулась.

— Да.

Как только она достигла, наконец, своей пары, Себастьян заключил ее к кольцо своих рук и притянул к себе.

— Я не могу решить, помогла ли нам твоя работа или навредила.

— Мы не можем позволить, чтобы человечество узнало о вас. Теперь, никто не станет исследовать гобелен снова. Его сохранят для потомков, как ты и хотел, а научное сообщество перестанет вынюхивать правду.

Она подняла голову и увидела, что он пристально смотрит на гобелен, висящий на музейной стене. Всякий раз, вспоминая сестру, Себастьян выглядел таким невообразимо печальным.

Как жаль, что богини судьбы не могут позволить тебе изменить прошлое.

Он вздохнул.

— Я знаю. Но если мы попытаемся, они заставят нас заплатить за это десятикратную цену.

Чэннон крепко его обняла, а затем отстранилась, чтобы они могли уйти.

— Ну, — произнес он, приобнимая ее за плечи, когда они вышли из музея, — сегодня полнолуние. Ты готова отправиться домой?

— Полностью, Сэр Рыцарь-Дракон, но сначала…

— Я знаю, — сказал он, издавая страдальческий вздох, — пытка марафоном «Баффи», через которую я прохожу каждый раз, когда мы появляемся здесь.

Чэннон рассмеялась. Себастьян был очень терпелив с ней в их нечастые визиты в ее время, где она просматривала все свои любимые шоу.

— Вообще-то я подумывала об одной вещи, которой мне больше всего не хватает в Сассексе.

— И что это?

— Съедобная набедренная повязка из взбитых сливок.

Он приподнял бровь, а потом одарил ее лукавой улыбкой, сверкнув ямочками.

— Мм, моя леди, мне нравится ход ваших мыслей.

— Рада слышать, потому что знаешь, как говорят?

— Как? — спросил он, открывая перед ней дверь.

— «Будь добрей с драконицами, ибо обнаженный ты великолепен и хорош под взбитыми сливками».