"Черные колокола" - читать интересную книгу автора (Авдеенко Александр Остапович)

ДНИ ЧЕРНОЙ НЕДЕЛИ

Наступили золотые осенние дни, долгожданный сюреп — великий народный праздник труда, сбора урожая. Раньше бы в это время по всей Венгрии пилось рекой молодое вино, гремели чардаш и вербункош, свершались помолвки, игрались свадьбы. Теперь льются слезы, кровь и пирует помолвленная внешняя и внутренняя контрреволюция.

В Будапеште лилась кровь, а там, на Западе, откуда были выпущены «люди закона Лоджа», праздновали, шаманили, били в бубны.

Бургомистр Западного Берлина Отто Зур обратился к жителям с призывом:

«Немцы! Зажгите свечи в окнах своих квартир, чтобы продемонстрировать узы, связывающие берлинцев с теми, кто готов принести высшую жертву на алтарь свободы».

Торжественно выла, улюлюкала мировая пресса, купленная долларом, фунтом стерлингов, маркой, франком и пезетой.

Аденауэр послал в Венгрию своего друга герцога Левенштейна.

Все западногерманские лагеря, где нашли себе приют «перемещенные люди», мгновенно опустели. Тысячи и тысячи солдат Аллена Даллеса — венгры, немцы, поляки, чехи, словаки и даже бандеровцы — устремились в Венгрию. На машинах с красными крестами. На поездах. На самолетах.

25 октября, в десять часов утра, толпа поклонников США собралась у пятиэтажного здания американской миссии на площади Сабадшаг. Хорошо спевшийся мужской хор, на радость американскому телевидению и отряду кинофотокорреспондентов, фиксирующих излияния «народной» воли, скандировал:

— Где обещанная помощь?

— Довольно пропагандистских листовок и любезных улыбок дипломатов! Почему не помогаете танками, «летающими крепостями»?

— Бросайте парашютистов! Оплатить наше восстание, нашу кровь!

— Пришлите войска ООН!

— Промедление смерти подобно!

— Венгрия всегда была с Западом.

— Мадьяры сражаются и за Америку, и за Англию, и за Францию.

Дипломаты стояли у раскрытых окон, сладенько улыбались, приветствовали толпу плавным покачиванием рук, поднятых на уровень лица, но молчали.

Время открытых подстрекательских речей еще не пришло. Дипломаты были пока скромны. Не хотели лезть в пекло раньше своего батька, президента США. Они ждали от него сигнала.

И не заждались.

Еще бушевали перед американской миссией те венгры, которые всегда были с Западом, которые сражались за Америку, Англию и Францию, а в Вашингтоне президент США Дуайт Эйзенхауэр выступил с заявлением для печати: «Америка от всего сердца поддерживает венгерский народ. Соединенные Штаты рассматривают происходящие в настоящее время в Венгрии события как новое активное выражение любви венгерского народа к свободе».

Сигнал Эйзенхауэра был подхвачен и английской и американской миссиями. Теперь уже не только тайные послы США руководили контрреволюцией, но и явные. Военный атташе Англии полковник Джемс Н. Каули вместе с мятежниками бросился в открытую атаку. Он давал военные и политические советы видным вожакам вооруженных отрядов. Он выступал с речами. Вдохновлял. Указывал. Подстрекал. Обещал.

И слал через своих доверенных лиц, хлынувших с Запада в Венгрию, английские автоматы нового типа — «Томсон», западногерманские скорострельные карабины МР-44 и автоматы МП-40 и американские ЮС «Карабин».

В той же зоне и точно так же действовал атташе американского посольства Квэд.

Машина Квэда под американским флагом пробилась на бульвар Ференца в казармы Килиана. Атташе американской миссии официально отрекомендовался вожакам мятежников и заявил, что говорит не от собственного имени. Квэд сказал, что вооруженные антикоммунистические силы могут рассчитывать на солидный долларовый заем США.

Из казарм Килиана американец Квэд помчался на площадь Республики, Кёзтаршашаг, где в это время «национал-гвардейцы», овладев после штурма Будапештским горкомом партии, казнили коммунистов: вспарывали животы ножами, вешали за ноги на деревьях, забивали рты партбилетами, вырывали сердца и глумились над портретами Ленина.

Квэд появлялся всюду, где начинался пожар. Он до последней минуты оставался на посту. 4 ноября на рассвете «кадиллак» с огромным звездно-полосатым флагом подхватил вышедшего из парламентского убежища кардинала Миндсенти. Примас католической церкви был доставлен на площадь Сабадшаг. В миссии Соединенных Штатов, в личном кабинете посланника Уэйдеса, кардиналу суждено пребывать много лет.

Во второй половине дня 25 октября центр событий в Будапеште переместился от американского посольства к парламенту.

К этому времени контрреволюция перегруппировала силы, подтянула резервы, организовалась и решила действовать хитростью: малой своей кровью вызвать большую кровь народа. Прикинулась присмиревшей, желающей мирным путем добиваться своих целей.

Тысячи людей собрались на площади Кошута, где в эта время советский танковый полк охранял здание парламента. Опять были речи. Очередной оратор, стоя на цоколе памятника, потрясал кулаками:

И когда оратор умолк, жадно прислушиваясь к овации, на парламентской площади загремели, загрохотали огненные «аплодисменты» людей Кароя Рожи. Кот был выпущен из мешка. Первой же очередью крупнокалиберного пулемета был сражен советский офицер, командир полка, стоявший у головной машины и дружески беседовавший с венграми, пришедшими на митинг. «Люди закона Лоджа», стрелявшие из окон, с крыш зданий, расположенных напротив парламента, убили еще нескольких советских танкистов.

Тысячи людей, охваченные сразу же, с первых выстрелов паникой, не понимая, кто и откуда стреляет, обезумев, хлынули в ущелья улиц и переулков. С улицы Батория в спину убегающим строчили пулеметы Ласло Киша. В одно мгновение разнеслась по Будапешту ужасная неправда:

— Русские танкисты расстреливают мирных демонстрантов!

Появляется на арене Бела Кираи, бывший генерал-майор, будущий командующий «национальной гвардией», будущий фюрер войск внутренней охраны контрреволюции, войск мстителей, карателей, будущий беглец, приговоренный к смерти, и главный поставщик «документов» и «свидетельских показаний» для специального Комитета пяти, созданного ООН.

На одной из набережных Дуная толпа подростков-школьников вплотную подошла к стоящим танкам и забросала их бутылками с горючей смесью, которые были замаскированы под чернила и лежали в школьных сумках.

Капиталистическая пресса через несколько дней раструбила на весь мир, как мадьярские дети воюют с русскими. Были размножены в сотнях миллионов фотографии «героев». И ни в одной газете не было сказано, что это за дети, откуда они, кто и как вложил в их руки смертельный огонь.

Советские молодые люди, одетые в форму танкистов, сами еще недавно бывшие детьми, не могли и подумать, что враг, как он ни коварен и жесток, слособен на такое: воевать руками детей. Они не знали, что в последние дни в некоторых школах, там, где под личиной преподавателей истории, литературы и математики скрывались хортистские офицеры, лихорадочно готовились особые летучие отряды истребителей, и потому не ждали нападения, вплотную подпустили мадьярских мальчиков к своим машинам. И сделали это охотно, с радостью.

Погибли в огне, обуглились, так и не поняв, откуда на них нагрянула смерть.

Если бы воскресли русские юноши, если бы им еще раз пришлось увидеть детей, бегущих к боевым машинам, они бы опять встретили их только доверчиво, добрыми улыбками.

Ласло Киш, сидящий около радиоприемника, поворачивает рычаг, усиливает звук и победно-насмешливо смотрит на старого Шандора.

— Послушайте правдивый голос, Шандор бачи.

Диктор радиостанции «Свободная Европа» с мстительной торжественностью вещает:

— Окончательно распалась партия венгерских коммунистов. Миллион членов партии стали беспартийными, освободились от гипноза Сталина и сталинизма. Венгерская армия борцов за свободу увеличилась на миллион человек.

Ласло Киш приглушил радиоприемник, спросил с издевательским сочувствием:

— Что случилось, витязь Шандор? Почему такая партия распалась?

Ласло Киш, разумеется, не рассчитывал на ответ. Но Шандор не отмолчался. Не этому кровавому, злобствующему карлику ответил, не перелицованному профессору Дьюле. Он смотрел себе в душу, с собой говорил.

— Да, наша партия не выдержала предательского удара в спину. А почему?

Все, кто были в «Колизее», внимательно слушали старого Шандора. И Ласло Киш не мешал ему говорить. Атаману было интересно, что скажет, как будет изворачиваться старый коммунист, вступивший в партию еще при Бела Куне, в 1919 году, в дни провозглашения Венгерской Советской Республики.

Шандор Хорват сказал:

— Не выдержала наша партия предательского удара потому, что во главе ее стояла клика Ракоши. Эта обюрократившаяся верхушка опиралась не на настоящих коммунистов, а на замаскированных карьеристов, горлопанов. Ох, много было их, карьеристов, в нашей партии!.. Размахнулись мы, напринимали всяких… вроде тебя, — Шандор гневно кивнул головой на маленького радиотехника. — После освобождения принимали встречного и поперечного. Десять процентов населения Венгрии охватили. Всем народным демократиям «нос утерли». В Советском Союзе нет и пяти процентов коммунистов, а у нас все десять. Раздулись, напыжились, и вот…

Ласло Киш засмеялся.

— Лопнули! Да не просто лопнули, а по всем швам. Не сошьешь, не слепишь.

Шандор Хорват и не взглянул на радиотехника. Он игнорировал его — не видел, не слышал.

— Нельзя было подпускать к нашей партии и на пушечный выстрел всякую перекрасившуюся нечисть. Вот они-то, примазавшиеся, приползшие, и разбежались теперь.

Ласло Киш подошел к своему другу, бесцеремонно толкнул его.

— Чего же ты молчишь, профессор? Почему не возражаешь?

Дьюла угрюмо посмотрел на отца.

— Все это так, конечно, но разве ракошисты-геровцы не повинны в том, что развалилась партия? Разве они не расшатывали, не разрушали своими преступными методами, нарушением социалистической законности ее фундамент, заложенный ленинцем Бела Куном? Разве ракошисты мало сделали для того, чтобы оторвать партию от народа? Разве не ракошисты виноваты в том, что народ Венгрии все больше терял веру в партию?

— Не в партию мы теряли веру, а в Ракоши, в Сталина… — Шандор Хорват долгим, бесконечно печальным взглядом окинул сына. — Я уже тебе говорил: и правда на твоих неумытых губах звучит неправдой.

— Старая песня! — Дьюла с досадой махнул на отца рукой.

Ласло Киш пожал плечами, примиряюще сказал:

— Не понимаю я тебя, Шандор бачи. В первые дни революции ясно понимал, а сейчас…

— Я сам себя не понимаю. Шел в одну дверь, в исповедальню, а попал… в бордель, к головорезам.

— Дрогнул? Кишка тонка? Вспять поворачиваешь? Поздно, Шандор бачи. Дорога у тебя одна — вперед, только вперед!