"Тополиная Роща (рассказы)" - читать интересную книгу автора (Ряховский Борис Петрович)12Будто не люди швыряли его, будто земля подбрасывала, изгибаясь волнами. Удар всем телом, его волокло спиной, лицом. Вновь срывало его с земли, он летел, раскинув руки. Холод встречного воздуха на разбитом лице. Топот набегающей толпы, ее дыхание. Он оглох, ослеп, глазницы были набиты смесью крови и песка. Толпа расступилась под окриком, он лицом почувствовал свет луны. — Кежек! Кузден!.. — голос Жусупа. — Живо, винтовки в руки. Туркмены в степи! — И к толпе: — Табун!.. Где ваш табун, проклятые? Нас выдали, а табун — им?.. (Возле лица Нурмолды хрустнула под копытом глиняная корка.) Всё возитесь? Нурмолды попытался сесть. Сквозь слипшиеся веки блеснул синим револьвер в руке Жусупа. Конь рванулся, разворачиваясь и с хрустом разрывая глиняную корку. — Уходи в степь, Жусуп! — тонко крикнул старческий голос. — Наши кони в меловых холмах! Рассыпалась толпа, Нурмолды подняли, он узнал Абу. — Зачем?.. Зачем сказали про меловые холмы? — спросил Абу у деда. Старик ответил: — Жусуп не посчитался бы с нами, стрелял бы из юрт. Сурай вытирала лицо Нурмолды, как ребенку. Примчался подросток с криком: — Туркмены! В степи громыхнул выстрел. Заголосили аульные псы. Заметались женщины, вытаскивали из юрт детей. На меловом от луны склоне холма чернела группа всадников. Аул не дышал, даже собаки замолкли. Лишь верещал в крайней юрте ребенок. Нурмолды пошел навстречу всадникам. Аул со страхом глядел ему вслед. На середине пути его догнала Сурай, побежала рядом. Поигрывали глаза, белели зубы в тени лохматых тельпеков. Девушка кинулась вперед, обогнала Нурмолды, закричала: «Отец!» — указывала на Нурмолды, плакала. Тощий туркмен в халате прижал руку к груди: — Ты мне дочь вернул. Салам, меня зовут Чары. Я тоже Советская власть, только бумаги с печатью нету. — Я ликбез, яшули. — Жусуп здесь? — спросил, выезжая вперед, человек в форменной гимнастерке. Нурмолды ответил по-русски, что надо опередить бандитов, их кони укрыты в холмах. Милиционер подал руку: — Кочетков! — и велел подать Нурмолды коня. Подъехал Шовкатов. Спросил о Исабае. Нурмолды не ответил, и Шовкатов больше не спрашивал: понял, что нет уж Исабая. В грохоте копыт проносились всадники по каменной глине такыров, взлетали по изгибам увалов к белому шару луны. Вывихнутая нога бессильно болталась, не удерживая круп коня, Нурмолды мотало в седле. Боль ударяла в бок острым камнем, при толчках перехватывало дыхание. Впереди на белую полосу гипса выкатился черный ком: они!.. — Опоздали!.. — Нурмолды не сумел докричать (успели, все успели сесть на коней, проклятые, и запасные у них!). Гортанно взвыла погоня. Конь рванулся под Нурмолды, боль бросила его лицом в гриву. Догнали бандитов, налетели, сшиблись. Завертелся страшный вихрь, хрипели, визжали, бились внутри его: «Раскрошу!», «Гнилой кизяк!..». Конь Нурмолды растерянно закружил, втянутый воронкой вихря. Вдруг разорвало вихрь, разметало, крики: «Ушли!» Нурмолды остался в пустоте. В бессилье дергал повод. Наскочил Кочетков: — Ранен?.. Чары, проводи товарища в аул. Заодно пленного отвезешь! — Начальник, кто за меня с Жусупом посчитается? — А кто за твоей дочерью заедет?.. Мы этих похватаем — и к месту их сбора, на колодец Кель-Мухаммед!.. Кочетков ускакал следом за погоней, удалявшейся с криками и выстрелами. Нурмолды свесился, разглядел: на земле сидел Рахим. Руки скручены за спиной, шапка на глаза. Нурмолды сполз с коня, стал развязывать руки Рахиму. Чары оттолкнул его. — Ты что, сдурел, парень? Он стрелял в меня! — Он не умеет стрелять, яшули. Он учитель. — У меня глаза-то на месте! — Чары сдернул с Рахима шапку, потряс перед его лицом: — Скажи ликбезу, что ты стрелял! — Я стрелял, яшули… Но я не мог тебя убить. Чары хлестнул Рахима шапкой: — Ты что, изюмом стрелял? — Не заступайся за меня, Нурмолды. Он не поверит, что я стрелял вбок, в сторону, что я молился в этой свалке: убереги казахов от пуль туркмен, а туркмен — от пуль казахов. Не поверит, что ты оберегал его дочь, как свою сестру, а я тебе был отцом в земляной норе у чарджуйского бека… такой тесной, что, когда наш третий товарищ умер и его труп стал разбухать, нас притиснуло к стенам… а его блохи и вши бросились на нас. Кежек бил меня на колодце Кос-Кудук. Приди я в Бухару, там станут бить узбеки… Убей меня, яшули, но знай, что ты убил брата! — Какой ты мне брат? — Выслушай, темный человек. Слово «туркмен» одними истолковывается как «я тюрк», другими — как происходящее от «тюркман», что означает «племя тюрков», или как происходящее от персидского «тюркманад» — тюркоподобный. Все тюрки — братья, Чары, мы не можем быть разделены на сартов, казахов, якутов, киргизов, дунган, таранчинцев, туркмен… Чары перебил: — Но русский Кочетков мне тоже брат. — Он не понимает твоего языка, Чары. — Он советский, а советские русские объединили наш разорванный народ: прежде мы жили под Россией[7], жили в эмирате, жили в Хивинском ханстве. — Э, разве это событие, яшули, если нас ждет великий день объединения: мы изживем наши аульные языки, создадим единый чистый тюркский язык. Чары издал сдержанный звук, выразивший всю меру его удивления: — Это как же?.. Разве я успею выучить новый язык? Я стар. — Твои внуки выучат. — По-каковски же я стану с ними толковать? Нурмолды с осторожностью вмешался: — Яшули, учитель говорит на языке ученых… Чары вновь издал губами звук, выразивший всю меру его растерянности. — Извините, молла, — забормотал Чары, — мы всю жизнь в пустыне, люди грубые. — Он достал нож, перерезал ремень, стягивающий руки Рахима. — Хе-хе, разве в такой свалке разберешь, кто палит в воздух, а кто в тебя. — Дай ему коня, яшули, — попросил Нурмолды. Рахим взял руку Нурмолды обеими руками, склонил голову. Помолчали. С Чары Рахим простился, прижав руку к груди. — Что же ты мне сразу не сказал, что у него мозги набекрень? — прошептал Чары, оглянувшись: они отъезжали. — Он в здравом уме… — Опять ты обидно шутишь надо мной!.. Перемешать народы, как альчики в кармане! Несчастный безумец… в тюрьме у бека всякий бы спятил. Чары завернул коня, догнал Рахима. Обшарил, нашел нож и сунул себе за пояс. Опять же шепотом, хотя отъехали они далеко, пояснил: — Моего отца на базаре в Куня-Ургенче укусил такой же вот несчастный… Рассветало. На подъезде к аулу они догнали одного из подростков, в начале ночи посланных Кежеком в дозор. — Ты до сих пор торчал на увале? — спросил Нурмолды. — Я видел туркмен, учитель, но оставался на месте, как велел… — Подросток не решился назвать Кежека при Чары: он со страхом глядел на носатое мрачное, укрытое под тельпеком лицо туркмена. Нурмолды спросил о Кежеке и Жусупе — среди настигнутых погоней их не было. Парнишка начал было говорить, что не знает ничего о них, смешался, не решаясь дальше лгать учителю, которому вчера глядел в рот. Нурмолды вмиг вспомнил об овраге за солончаком, где Жусуп дожидался Кежека. Он шепнул Чары: — Яшули, поезжай к нашим, скажи: Жусуп прячется в оврагах. На въезде в аул парнишка запричитал: — Я боюсь, они убьют вас! Жусуп и Кежек стояли возле юрты Суслика с пиалами айрана в руках. Эх, парнишка… знал, что здесь Жусуп и Кежек, знал, да не остановил Нурмолды, когда тот отсылал Чары. Да что винить парнишку, для него Чары чужой, а Жусуп свой, хоть и страшен. Нурмолды сполз с лошади, его шатало, боль в боку не давала дышать. Полосы теней легли сбоку, Нурмолды оглянулся: позади его стояли Абу, его девяностолетний дед, Сурай, подросток. Подходила мать Абу. Кежек отдал пиалу Жусупу, пошел на Нурмолды, на ходу доставая маузер. Абу перехватил его руку, крутанул и бросил Кежека оземь. Нурмолды поднял маузер Кежека, направил на Жусупа. В хрипе, ругани катались по земле Абу и Кежек, вскрикивала мать Абу. Как ни тягостны были для Нурмолды эти минуты, он не сводил глаз с Жусупа. Стих шум, за спиной Нурмолды своим тихоньким голосом старичок сказал: — Абу, ныне ты не уступаешь в силе своему отцу. Жусуп попятился. — Стой, выстрелю! — прохрипел Нурмолды. — Стой! Голос ли выдал его, выдала ли нелепо вытянутая дрожащая рука — он через силу держал на весу тяжелый маузер, — но понял Жусуп, что не выстрелит он, что впервые держит оружие. Повернулся, уходя, и вдруг повалился. Все увидели стоявшего на четвереньках Суслика. Вмиг он стянул руки Жусупа арканом, действуя с такой легкостью, будто связывал не своего страшного зятя, а овцу перед стрижкой. Он встал на ноги. Жена бросилась на него с криком: — Спятил!.. Он остановил ее тычком в грудь, властно сказал: — Думала, всю жизнь будете со своим братцем об меня ноги вытирать? Сроду ничего такого она не слыхала и потому стала истуканом. |
||||
|