"Госпожа министерша" - читать интересную книгу автора (Нушич Бранислав)Действие четвертоеАнка, Дара. Анка Дара Анка. Я только хотела вам сказать, что барыня приказала мне подойти к любому продавцу и купить все газеты, какие есть; но за то время, пока я стояла у ворот, прошел только один… Не знаю, еще, что ли, подождать у ворот?… Дара. Делайте, как барыня приказала, а меня ни о чем не спрашивайте. Рака Анка. А я двадцать. Рака. Хватит! Анка. Господин Пера из административного отделения оказался самым ловким – он купил уже триста. Рака. А дядя Васа? Анка. Всего восемьдесят. Господи, Рака, ты не знаешь, почему барыня покупает так много сегодняшних газет – и все один и тот же номер? Рака. Конечно, знаю! Анка. Почему? Рака. Ее выругали в газетах, и она хочет их все скупить, чтобы никто не читал. Анка. Ию, да как же смели обругать министершу? Рака. Ее обругали за то. Анка. За что? Рака. Из-за тебя. Анка. Почему из-за меня? Рака. Хочешь, я тебе прочту? Анка. Прочти, пожалуйста! Рака (берег Анка. Ай-ай-ай, как ты смеешь курить? Рака Анка. Посмотрю, читай спокойно! Рака Анка. Ию!.. Рака Анка. Ию, шо, ию, ию!.. Рака Анка. А это кто? Рака. Не знаю, какой-то китаец… Итак… Анка. А, теперь, я знаю, кто это. Ну, читай дальше! Рака Анка. Я знаю, кто это. Рака Анка. Кто? Рака. Тот, которого нашли в твоей комнате! Анка. При чем тут Кара-гуа? Рака. Откуда я знаю! Анка. Бедняжка, он совершенно ни в чем не виноват. Рака. Э, а зачем он снял сюртук? Вот, и в газетах пишут, что он снял сюртук. Анка. Неужели и об этом пишут! Ию, боже мой! А человек без всякого плохого умысла снял сюртук. Рака. Ей-богу, если б я был у тебя в комнате и снял бы сюртук… Анка. Скажи пожалуйста! И что было бы? Рака. То я снял бы и брюки. Анка. Утри сначала нос, как тебе не стыдно! Рака. А знаешь, как тебя называют в газетах? Анка. Разве и обо мне упоминают? Рака. Ну, конечно. Анка. А как меня называют? Рака Анка. Что там еще? Читай! Рака Дара Рака. Да мы только так, посмотрели. Дара, ты не можешь мне сказать, кто такой Ни-ни-ко? Дара. Ничего я не знаю и тебе советую убраться, пока мать не застала. И вы, Анка, могли бы заняться другим делом, а не газеты читать… Анка. Да я только принесла газеты, которые купила. Рака. И я. Знаешь, я с трудом купил двенадцать номеров. Этот Карагу платит по двадцати сантимов за штуку, и все ему продают. И эти-то я получил только потому, что крикнул продавцу: «Ты должен мне продать, я сын мандарина!» Дара. Иди, иди, черт тебя побери! Рака. Да нет, я хотел сказать – министра. Дара. Иди лучше купи побольше газет, раз тебе мать велела. Рака. Верно. Анка. Может быть, барыне помочь? Дара. Мне помощь не нужна. Анка. Как вам угодно. Чеда Дара. А что мне делать? Чеда. Подумай, с какой быстротой все идет! Вчера вечером подписали приказ о моем переводе в Иваницу, а нынче утром меня уже освободили от должности. Дара. А когда ты должен уехать? Чеда. Разве я знаю, как твоя мать приказала! Она ведь может сегодня приказать, чтобы завтра я отправился в дорогу. Все зависит от ее распоряжений. Дара. В конце концов пусть хоть завтра. Я буду готова. Чеда. Ты в самом деле решила ехать со мной? Дара. Да, решила. По правде говоря, я не могу больше выносить этого министерского положения: с тех пор как отец стал министром, у нас просто сумасшедший дом. Чеда. Я говорю то же самое. Дара. Кроме того, я не могу выносить этот срам После того, что написано в газетах, поверь, я не смогу выйти из дому, не посмею смотреть людям в глаза. Хочу в Иваницу, только бы с глаз долой. Чеда. Если б ты знала, какой это скандал. Весь Белград умирает со смеха. Дара. Ужасно! Чеда. Газеты покупаются нарасхват. Дара Дара. Ию, ию, ию! Чеда. Не считая, что каждый номер прочтут четверо. Дара. А знают ли, что все это относится именно к нашему дому? Чеда. Конечно, знают. Узнают по именам, а еще больше по тому, что у госпожи Живки, единственной из нынешних министерш, есть замужняя дочь. Все сразу поняли. Дара. А никак нельзя узнать, кто это написал? Чеда. Я знаю. Дара. Кто? Чеда. Я тебе скажу, если ты дашь честное слово ничего не говорить матери. Дара. Разве это тайна? Чеда. Да еще какая большая. Дара. Скажи мне, кто написал. Чеда. Я! Дара Что ты говоришь? Чеда. То, что говорю! Дара. Чеда, Чеда, что ты сделал?! Чеда. Пусть видит, я тоже умею пломбировать. Дара. Как ты смел, как ты мог? Чеда. А как она могла угнать меня в Иваницу? Дара. Как ты можешь сердиться, ведь она моя мать! Чеда. А как она могла рассердится на свою дочь и выслать ее в Иваницу? Дара. Ты нас опозорил, весь дом опозорил! Чеда. Я? Боже сохрани! Она сама опозорила. Дара. Боже мой, боже мой! Я не могу собраться с силами, не могу больше думать. Чеда. Ну, господи, неужели ты сама не видишь, что настало наконец время преградить путь этой женщине? Разве ты не видишь, что она превратила свой дом в сумасшедший. Не говоря о том, что она выдает тебя замуж при живом муже, она сама распалилась и завела любовника. Дара. Это неправда! Чеда. Я сам своими глазами читал ее любовные письма. Она выхлопотала ему повышение на класс, и, пожалуйста, выйди на площадь, там ты сама услышишь, что весь народ смеется над ней. Дара Чеда. Если ты можешь терпеть этот позор, то я не могу: мне стыдно показаться на люди; все подталкивают друг друга, шепчутся, подмигивают… Дара. Но разве не лучше было бы сказать ей все это и поговорить с ней серьезно? Чеда. Серьезно поговорить? Разве ты не разговаривала, а что она ответила – устроила тебе сцену с Никарагуа. Дара. Эту сцену устроил ты. Чеда. Да, я, чтобы спасти и тебя и себя. Если бы я этого не сделал, то, по плану твоей матери, без сюртука в комнате у Анки находился бы я, а ты находилась бы в комнате с Никарагуа. Так было бы лучше? Дара. Но… Чеда. Нет, ты только скажи, что было бы лучше? Дара. Хорошо, пусть будет так, но зачем тебе надо было все это помещать в газеты? Чеда. Чтобы подействовать на нее, чтобы она вовремя опомнилась. Дара. А ты думаешь, это поможет и все пойдет по-иному? Чеда. Надеюсь. Так как нынче утром в Белграде разразился такой скандал, то не исключена возможность, что будет поставлен вопрос даже о положении отца. Дара. О его положении? Чеда. О, да. Об этом уже много говорят. Есть и такие, которые думают, что после всего этого он просто заболеет… Дара. Бедный отец! Чеда. И мне его жаль, но за все это он должен благодарить свою жену. Дара. Ну, как ты думаешь, неужели отец действительно?… Чеда. Не думаю, но весьма возможно. Он скомпрометирован, и это может повлечь за собой неприятные последствия. Дара. Это было бы ужасно! Чеда. А я, если говорить откровенно, думаю наоборот – это будет хорошо, потому что чем дальше, тем больше глупостей она натворила бы. Ей-богу, неужели ты не видишь всего, что натворила эта женщина; неужели ты не видишь, что она сделала смешным такого порядочного человека, как отец, и он уже не может заниматься политической и общественной деятельностью! Неужели ты не видишь всего этого? Дара. Вижу. Чеда. Ну!.. Дара. По-моему, уверяю тебя, было бы гораздо приятнее, если б отец не был министром. Чеда. Э, беда не в том, что отец стал министром, а в том, что мать стала министершей. Поэтому слушайся меня и держись только за меня. В конце концов ты увидишь, как хорошо, что я так поступил, и сама скажешь мне спасибо. Только ты всегда должна быть со мной, это придаст мне смелости. Живка Чеда. Пожалуйста! Пера Живка. Спасибо, вы купили больше всех, но, говорят, все-таки их еще много продают. А как, вы не заметили, читает их народ? Пера. Да… как вам сказать, сударыня… читают. Как раз сейчас проходил я мимо гостиницы «Париж»: собрались вокруг столба и один читает вслух. Живка. Разумеется, если в этой стране нет законов. Я была у градоначальника, просила запретить газету, а он говорит, – по закону о печати не может. Как же так, я вас спрашиваю, разве существует закон, по которому у полиции нет власти?! Пера. Это, вероятно, потому, что там говорится не прямо о вас, а как будто все происходит в Китае. Живка. Чтоб он провалился! Пера. Потому, может быть, полиция и не находит, что ваша честь задета. Живка. Как это не задета? Ведь он говорит, что я отвратительная баба, разве это не оскорбление чести? Пера. Конечно, с одной стороны, да. Живка. А с какой же стороны нет? Пера. Я думаю, к вам это не относится, потому что все происходит в Китае. Живка Пера Живка. Не годится, конечно не годится! Пера. Как бы хоть узнать, кто это написал? Живка. Ну, вы так только говорите… Пера. Я расспрашивал, сударыня, поверьте, расспрашивал повсюду, но нельзя, никак нельзя узнать. Васа Живка. Конечно расхватали, раз вы плохо старались. Васа. Эх, плохо старались! Ведь с теми, что я принес, я купил сто семьдесят штук. Пера. А я триста шестьдесят. Васа. Вот! Живка. А если б ты был энергичным, то разузнал бы, кто это написал. Васа. Ей-богу, Живка, я расспрашивал, везде расспрашивал, невозможно узнать… Пера. И я расспрашивал, но узнать не смог. Васа. Мне пришло в голову, не может ли как-нибудь узнать этот наш новый родственник – по женской линии. Живка. А как ты думаешь? Васа. Если редактор женат, то он, конечно, сказал своей жене, кто это написал, и тогда надо расспросить, кто у нее самая большая приятельница, потому что она, конечно, сказала той; а потом мы разузнаем, кто приятельница у этой приятельницы… Живка. Ух! Пера. Таким образом, сударыня, скорее всего мы сможем узнать… Живка. Ну, идите, господин Пера, найдите эту женскую линию и узнайте. Но только скорее, как можно скорее. Я сгораю от нетерпения, я просто задохнусь от нетерпения, пока не узнаю. Идите, идите, торопитесь, господин Пера!.. Пера. Слушаюсь! Живка. Скажи мне, Васа, знаешь ли ты хоть сколько-нибудь законы? Васа. Да как тебе сказать, Живка, ни я законов не знаю, ни законы меня. Живка. Ну как же так, ведь ты столько лет был полицейским чиновником? Baca. Был, не скажу, что не был, но, по правде говоря, пока я был полицейским чиновником, у меня никогда не было необходимости знакомиться с законами. Ну, а если тебе надо что-нибудь посоветовать, я и так могу сказать, что правильно, а что нет. Живка. Я тебя не спрашиваю, что правильно, а что нет. Ты мне только скажи, что за законы в этой стране, если полиция не может запретить газету, оскорбившую министершу? Васа. А ты была у градоначальника? Живка. Только что оттуда! Баса. И что он говорит? Живка. Не могу, говорит, по закону это, говорит, не прямое оскорбление, а только намек. А какой там намек, братец. Господи, назвали меня отвратительной бабой, какой это намек! Васа. Это нет, но намек то, что Симу назвали мандарином. Я думаю, это может быть намеком. Живка. А если тому, кто писал, я разобью нос, это тоже будет намек? Васа. Бога ради, Живка, оставь ты… Не знаю, что у вас в семье за мания разбивать всем носы. Успокойся, давай поговорим о том, что делать. Живка. Что за смирение на тебя напало, чертов Васа! Меня обругали, опозорили, расписали в газетах всеми красками, а ты меня успокаиваешь. Да я землю прогрызу, а найду того, а уж коли я его найду, пусть пишет завещание и проклянет тот час, когда научился писать. Я его задушу, понимаешь, вот этими руками задушу. Васа. Де, де, де! Снова загорелась? Живка. А ты что хочешь? Как же не загореться. Васа. Да… я знаю, какая ты! Живка. Я думаю, Васа, знаешь, какая змея меня укусила? Васа. Не знаю. Живка. Не кто иной, как госпожа Ната. Руку дам на отсечение, если это не ее дело! Васа. Думаешь, она? Живка. Я отняла у нее этого. Baca. Кого ты у нее отняла? Живка Васа. Не понимаю, что ты отняла для вида? Живка. Ах, братец, я отняла у нее министерское кресло и, значит, все, что с ним связано. Васа. Экипаж? Живка. Не только экипаж, кроме него, и другие вещи. Ты этого не понимаешь! В ас а. Не понимаю, что значит «для вида». Живка. Конечно, не понимаешь, раз у тебя нет хорошего тона, если б он у тебя был, понял бы… Анка Живка. Кто принес? Анка. Рассыльный. Живка. Хорошо. Живка Васа Живка. Какой Риста? Васа. Ну да тот, Никарагуа. Живка. Вот, только его еще мне недоставало ко всем мучениям… Ну что ему надо? Васа Живка. А зачем он полез в комнату прислуги? Васа Живка. А кто его просит стать членом нашей семьи? Пусть убирается подальше! Есть у него его Никарагуа, пускай там и женится! Васа Живка Васа. Подожди! Живка. Читай, читай скорей! Васа Живка Сгорит Васа. Ах, мать… какая ты… Живка. Пропусти все остальное, имя читай! Васа. Вот так да!.. Живка Васа. Да погоди, братец мой, погоди!.. Ох, матушка, и за что же мне пропадать ни в чем не повинному… Живка. Статьи пишешь, ах ты, пес поганый! Это что, намек… Васа. Успокойся, Живка, ради бога, подожди, дай дочитать до конца! Живка. Ты уже прочитал, что было нужно. Baca. Да успокойся ты, господи… Ну как я мог написать, когда мне и в голову такое не приходило. Ведь меня из-за неграмотности уволили с казенной службы, а тут я буду писать статью, да еще с намеками… Живка. Да, да, Васа, я тебя хорошо знаю, старый прохвост! Васа. Дай мне, пожалуйста, дочитать до конца. Живка. Читай, ну, читай! Васа. Только, прошу тебя, оставь стул! Я не могу читать, пока ты его держишь! Живка. Читай! Васа Живка Васа Живка Васа Живка. Ию, ию, ию, ию… меня сейчас хватит удар. Зять… зять… чтоб ему провалиться! Ай-яй-яй, будь он проклят и на том и на этом свете! Очернил мой дом, меня осрамил. Дай бог, чтобы у него отсохла рука, которой он это писал! Васа. Успокойся ты, ради бога! Живка. Как я могу успокоиться, когда он все мои нервы издергал, всю мою судьбу измолол, как мясо для фарша. Как же я могу успокоиться, пусть он сам успокоится! Васа. Конечно, не дам! Живка. Поди купи мышьяку. Слышишь, что я тебе говорю, поди купи мышьяку!.. Васа. Да ну, Живка, зачем тебе мышьяк? Живка. Хочу его отравить… хочу отравить его, как крысу. Baca. Оставь ты, ради бога!.. Не надо! Не говори так. Давай как следует, здраво подумаем. Тебе, Живка, просто надо подать на него в суд. Живка. На кого? Васа. На зятя! Живка. Чтобы его другие судили, так, что ли? Нет!.. Я сама хочу его судить. Я, понимаешь ты? Чтобы он от моей руки погиб! Васа. Ну хорошо, а как ты думаешь это сделать? Живка. Вышлю его, заставлю его тотчас же выслать! Васа. В Иваницу? Живка. В какую там Иваницу? За границу, понимаешь ты, за границу, как высылают бродяг и игроков. Вот это я ему сразу и устрою, ни одного часа не дам остаться, вышлю его… тотчас, сейчас же… Васа. Что ты хочешь? Живка. Отыскать Симу!.. Сима, это ты? Говорит Живка. Слушай, Сима, что я хочу сказать: если ты власть и если ты министр, то сразу сделай, как я тебе скажу, а если ты мандарин… Васа Живка. Что он говорит? Ну что, скажи, ради бога! Васа Живка. А почему ты ему не сказал, что я тоже сержусь? Васа. Он говорит, чтобы ты его оставила в покое и прекратила свои глупости. Живка. Что он говорит? Васа. Говорит, что ты его ужасно осрамила тем, что появилось в газетах. Живка. Не я же писала. Васа. Еще он говорит, что сейчас будет заседание министров. Министр внутренних дел сообщил ему, что на заседании будут говорить об этом. Живка. О чем? Васа. О том, что появилось в газетах. Живка. Э, меня не касается, о чем они будут говорить, а вот почему ты ему не сказал… Васа Живка. Что он говорит? Какое положение под вопросом? Пусть только попробует! Иди, Васа, к телефону и скажи ему: если он подаст в отставку, пусть лучше домой не приходит. Если его коллеги в плохом настроении, пусть они и подают в отставку. Пусть все подают в отставку, а он не смеет!.. Так ему и скажи!.. Анка Живка. Кто еще? Анка. Госпожа Ната Стефанович, министерша. Живка Анка. Да!.. Живка. Откуда она! M угораздило же ее ко мне прийти! Прочитала небось, сука, в газете, а теперь пришла разнюхивать. Не могу, не могу ее принять, пусть убирается подальше!.. Васа. Надо, Живка, так ведь полагается! Живка. Я и сама вижу, что надо, но, знаешь, у меня от этих волнений в животе все переворачивается. Пришла теперь ко мне, провалиться бы ей подальше… Пусть войдет! Ната Живка. Ию, дорогая моя госпожа Ната. Спасибо, что навестили. С каких пор я вас не видала, даже уж говорила: что это госпожа Ната от меня отбилась? Ната. Да нет, поверьте, честное слово, вздохнуть не могу от разных заседаний. Знаете, пока я была министершей, все женские общества повыбирали меня в свои правления, а теперь вот и приходится отдуваться… Посыпались мне на голову разные заседания, проекты, резолюции; и от дома-то отбилась. Живка. А это… Это моя дочка собирается на курорт. Ната. Как, теперь, да ведь еще не сезон! Живка. Что делать, прохватит ревматизм, так и не будешь дожидаться сезона. Ната. А на какой курорт?… Живка. На какой?… В Аббацию. Ната. Так! Поедет, конечно, в салон-вагоне? Я лично всегда путешествовала в отдельном салон-вагоне, это так приятно. Живка. Да, да! Ната. Только меня удивляет, что она едет в Аббацию, ведь на этом курорте не лечатся от ревматизма? Живка. Она, знаете, хочет только доехать до Аббации, а потом в Иваницу. Ната. В Иваницу? Живка. Да разве вы не знаете, возле самой Иваницы найден новый целебный источник от ревматизма. Ната. Да? Я не знала. Живка. Да мы подписались на весь год, и нам принесли все газеты с начала года. Правда, Баса? Васа. Да, с начала этого года и за весь прошлый. Ната. Я не читаю газет, поверьте, не люблю, не читаю, разве только когда там что-нибудь очень интересное. Живка. Да, да! Васа Чеда Васа. Я хотел сказать тебе, Чеда… Слушай, что такое я хотел тебе сказать? Ах, да! Подумай, мы узнали, кто написал в газете! Чеда. Да ну? Васа. Как ты думаешь, кто? Чеда. Откуда мне знать? Васа. Ты! Чеда. Да нет, не может быть! Васа. Право, ты! Чеда. Кто бы это сказал! Васа. Знаешь, как мы узнали? Чеда. Очень любопытно! Васа. Узнал Никарагуа и сообщил нам. Чеда. Да разве этот Никарагуа все еще вмешивается в наши семейные дела? Васа. Нет, он не вмешивается, он только написал нам и требует сатисфакции. Чеда. Пусть Анка и даст ему сатисфакцию. Васа. Да, этот пирог ты ему здорово испек, нужно признать. Но вот другой пирог, который ты испек Живке в газетах, тебе не удался. Чеда. Подгорел малость. Васа. Здорово подгорел, а не малость! И вот, брат, не пристало тебе прибегать к подделкам. Чеда. К каким подделкам? Васа. Ну, например, ты прежде всего подделал меня. Чеда. Не понимаю. Васа. Понимаешь, как тут не понять. Представился человеку, что ты дядя Васа, а это, братец, подделка, и я из-за нее чуть-чуть не погиб. Ну, да что обо мне, пусть это тебе простится, но ты подделал и Живку. Чеда. Разве я кому-нибудь представлялся как министерша? Васа. Нет, но ты написал, что она отвратительная баба, а это подделка. Чеда. Ну, насчет этого не знаю. Васа. А знаешь, друг, этим ты совершил самый большой грех, какой только может совершить живой человек. Убьешь человека – найдешь у закона какие-нибудь смягчающие обстоятельства; ограбишь церковь – опять найдешь у закона снисхождение; подожжешь у соседа дом – тоже; но если ты открыто скажешь о теще, которую считают добродетельной, что она отвратительная баба, то нет такого закона на земном шаре, чтобы найти для этого преступления смягчающие обстоятельства. Чеда. Я, видите ли, этого не знал. Baca. Конечно, не знал, не знал ты и того, что все это дело плохо для тебя кончится. Давай-ка мы с тобой серьезно поговорим. Чеда. Знаю, знаю уж, вы хотите мне посоветовать оставить жену. Васа. Да нет, какая там жена, сейчас речь идет о более важных вещах, чем жена. Оставь то, о чем я с тобой раньше разговаривал: это я говорил по министершиной указке и тогда, конечно, должен был говорить всякую чепуху. А вот то, о чем я хочу поговорить с тобой сейчас, – это уже по моему собственному разумению. Чеда. Итак, я слушаю. Васа. Все это дело с газетами, как ты и сам видишь, зашло далеко, весьма далеко. Сам Сима оказался в очень трудном положении. Он недавно говорил нам по телефону, что дело будет вынесено на заседание министров еще сегодня до полудня. Чеда. Это хорошо! Васа. Знаешь, я кое-что придумал – и целиком уж своим умом, – как сделать, чтобы это дело каким-нибудь образом замять! Чеда. Ну и замните! Васа. А как я могу замять! Я тут ничего не могу, только ты можешь. Если бы ты, например, написал прямо так: то, что я наплевал, согласен вылизать. Чеда. А кто будет вылизывать? Васа. Ты, брат! Чеда. Нет уж, извините! Васа. Да нет, так только говорится. Надо просто написать: все то, что я написал в газетах, – неправда. Чеда. Я понимаю, но ведь это правда Васа. Знаю, что правда, но… братец мой, правда никогда не говорится в глаза, и правда никогда не печатается в газетах. Правда удобна, чтобы вразумить с глазу на глаз, в семье, а где же ты видел или слышал чтобы правда говорилась открыто? Чеда. И все это по вашему собственному разумению. Васа. Конечно. Видишь ли, я думаю, если б ты так написал, я отнес бы Симе до заседания. Они на министерском заседании к нему: «Что это такое, господин Сима, в газетах?» А он им: «Пустяки, извольте вот прочесть!» – и развернет твое письмо. Чеда (как бы в восторге). Ах как было бы хорошо! Васа. И я думаю, было бы хорошо. А то ведь, видишь, иначе они ему могут сказать: «Братец Сима, ты осрамил весь кабинет, и, чтобы спасти его репутацию, подай-ка, братец Сима, в отставку!» Чеда Васа. Что? Чеда. Вот это! Васа. Чтобы Сима подал в отставку? Чеда. Конечно. Васа Чеда. И я так думал, разговаривая с вами, но, как видно, мы оба ошиблись. Васа. И еще как ошиблись! Каленич Васа. Здравствуй! Каленич Чеда. А господин?… Васа. Наш родственник. Каленич. Ближайший родственник по женской линии. Чеда. Очень приятно. Я зять тети Живки. Каленич Чеда. Пожалуй, только объявите повестку дня. Каленич. На повестке дня, как вы знаете, нападение в сегодняшних газетах на тетю Живку. Васа. Да, он читал. Каленич. Итак, я составил ответ. Ведь это, если хотите, наша обязанность как членов семьи защитить тетю Живку от столь гнусной клеветы. Чеда. Конечно! Каленич. Хотите выслушать мой ответ? Чеда. Это безразлично, не вижу никакой разницы. Но подумали ли вы, что тот, кого вы назовете лошадью или ослом, разобьет вам нос? Васа (про себя). Опять нос! Каленич. Я и об этом подумал, но я не подпишусь под ответом. Чеда. А, так? Ну, это другое дело. Каленич. Не буду вам читать всего. В своем ответе я очень ловко изложил все дело. Я говорю, что господин, о котором идет речь, представитель одного иностранного государства – Никарагуа – и в качестве такового пришел ради определенных официальных переговоров, ну, скажем, для заключения торгового договора. Чеда. С госпожой Живкой? Каленич. Нет, с нашим правительством. Затем я говорю, что у вышеупомянутой госпожи министерши, к которой он пришел, в то время еще не было в доме приемной, и так как в тот момент она была занята, то впустила вышеозначенного господина в комнату прислуги, чтобы он подождал там, как в приемной. Чеда. А зачем он снял сюртук? Каленич. Объясняю: сюртук он снял потому, что вышеозначенная комнатка была очень низка и тесна. Чеда. Это вы очень хорошо заметили. Мне никогда такое не пришло бы в голову. У вас получилось необыкновенно остроумно. Каленич. Правда ведь? Чеда. Мне весьма приятно, что у меня такой остроумный родственник. Ну, дядя Васа, теперь нам больше не о чем заботиться. Все в полном порядке. Если то, что написал этот господин, появится в газетах, дело будет совершенно улажено. Васа. Только не было бы поздно! Каленич. Почему поздно? Чеда. Да знаете, не исключена возможность, что господин Сима еще сегодня подаст в отставку. Каленич Чеда. Да, дядя Сима. Каленич. Не может быть! Чеда. И все из-за статьи в газете. Васа. Да, к сожалению, из-за статьи. Каленич. Но почему, скажите, пожалуйста? Из этого ничего хорошего не получится. И, наконец, я не вижу, в чем он виноват. Чеда. Он-то нет, но обычно шишки валятся на того, кто не виноват. Каленич. Вы уверены, что он подаст в отставку? Чеда. Нет, не уверен, но так думают и говорят. Каленич. А как по-вашему? Не лучше ли мне подождать с ответом… Сначала посмотреть, какова будет ситуация, ибо, как мне думается, если он подаст в отставку и больше не будет министром, отпадает всякая необходимость в защите, не правда ли? Чеда. Конечно. Точно так же и я думаю. И мало того. Если он подаст в отставку и не будет министром, нет смысла быть с ним в родстве. Каленич. Ну да! Чеда. Я, например, – скажу вам откровенно, – если он больше не будет министром, думаю совсем отречься от родства с госпожой Живкой. Каленич. А вы думаете, он действительно подаст в отставку? Чеда. По правде говоря, я думаю, что он уже подал. Каленич. По правде говоря, я уж и не такой близкий родственник. Васа. Смотри-ка! Не ты ли вчера говорил, что ты ближайший родственник. Каленич. Да, не говорю, что нет, но больше по женской линии, а знаете, родство по женской линии не всегда бывает вполне достоверным. Васа. Да разве ты не говорил, что скорее умрешь, чем позволишь оспаривать у тебя это родство? Каленич. Да, я так выразился, но в переносном смысле. Чеда. Разумеется, только в переносном смысле. Вы этого, дядя Васа, понять не можете. Васа. Не могу. Чеда. Когда-то, во времена оно, родня была родней; теперь обстоятельства изменились – и родня может быть родней также и в переносном смысле. Каленич. Вы совершенно правильно схватываете суть дела. Васа. А я, ей-богу, ничего не схватываю! Чеда. Потому и не стоит больше об этом говорить. Итак, дорогой родственник в переносном смысле, лучше всего суньте вы эту рукопись себе в карман, подите на рынок, походите по кофейням и расспросите, какова ситуация. Если дядюшка Сима не подаст в отставку, вы придете и прочитаете это тете Живке, а если подаст, то не стоит над этим делом Чеда Васа. А дьявол его знает! Сам выдумал, что он нам родня, а теперь, видишь как! Чеда. А вы, дядя Васа, меня попрекнули, что я под вас подделался, а вот вы сами подделываете родственников. Васа. Я не подделывал, сам он подделался. Погляди ты на него! Как почуял отставку, сразу умыл руки. Чеда. Так всегда, мой дядя Васа. Крысы разбегаются, когда судно начинает тонуть. Не он первый, не он последний. Васа. Э, пусть идет к черту! Ты мне только скажи то, о чем я тебя спрашивал: можно ли это дело как-нибудь сгладить. Чеда. А, дядя Васа, оставьте вы это сглаживание, разве вы не видите, что вся обстановка настолько корява, что ее нельзя даже обстругать, не то что сгладить. Васа. Пойдем к твоей Даре. Я хочу с ней поговорить. Все-таки она дочь, у нее скорее сердце заболит, чем у тебя. Чеда. Ну что ж, пожалуй, | ничего не имею против. Попытайтесь, может быть, у нее и заболит сердце. Пойдемте сюда! Ната Живка. Да, говоря по правде, мне совершенно безразлично, что я стала министершей. Ната. Э нет, госпожа Живка, будьте искренни. Это ведь приятно: у тебя экипаж, папиросы, чтоб казаться представительной; идешь бесплатно в ложу; у тебя и салон-вагон для путешествия на курорт и курьер из министерства; когда говоришь по телефону и скажешь, кто ты, телефонистки разъединяют других, чтобы тебя соединить раньше; чиновники тебе кланяются, а жены их постоянно приходят с визитами. А если ты на обеде – тебе почетное место, какой-нибудь праздник – получаешь букет, парад – лучшее место на трибуне. Нельзя сказать, чтобы все это не было приятно. Живка. Да, если смотреть с этой стороны… Анка Ната. Прошу вас, разрешите мне понюхать это письмо. Живка. Ию, госпожа Ната, чего это вам вздумалось, с каких пор вы нюхаете чужие письма? Ната. Разрешите, пожалуйста. Живка Ната. Тот же запах и тот же цвет, розы… Распечатывайте свободно, распечатывайте. Мне все известно. Я сама получала такие письма. Живка. Ию, что вы думаете? Ната. Ну, чего вы притворяетесь?… И вы учились играть в бридж, не только я одна… Э, я все знаю. Распечатывайте это письмо свободно. Недавно вы мне сказали, что дело может дойти до отставки вашего мужа, так вот знайте, это письмо может быть очень важным. Живка. Важным? Ната Живка. Ию, ию, ию… Не могу прийти в себя! Ната. Что вы хотите, такова дипломатическая любовь. Живка. Слушайте, госпожа Ната, это настоящая дипломатическая свинья! Ната. Вы только послушайте, госпожа Живка, это письмо означает многое. Эта дипломатическая свинья не дает отставки до тех пор, пока он не уверен, что определенный министр подал в отставку. Живка. Что вы говорите?!.. Ию… Ей-богу, прикусите себе язык. Какая отставка? Ната. Я скажу только одно – этот пишет наверняка. Живка Ната. Э, еще как возможно. Отставка правительства, госпожа Живка, всегда падает на вас, словно гром средь ясного неба. Строишь планы: вот так-то я обставлю дом, сюда совершу поездку, на этот курорт отправлюсь нынешним летом… и вдруг… бррр… бум!.. Удар грома: пало правительство – и все планы разлетаются в прах. Все это случилось и со мной, милая моя госпожа Живка! Я-то знаю, как бывает! Живка. Ну что вы говорите… Ната. А уж если небо нахмурилось, не удивляйтесь. Там, где тучи, там быть и грому. А потому мне лучше уйти. Не хочу вам мешать: ведь, знаете, всякому легче переносить постигшее его горе в одиночестве. Ну, прощайте, госпожа Живка, и не принимайте все так близко к сердцу. Прощайте! Васа Живка. Ушла, но она мне напророчила… Как ты думаешь, может, в самом деле случится, что он уйдет в отставку? Васа. Да… как тебе сказать… может быть. Это самое как раз мне сейчас говорил Чеда… Живка. А, это тебе говорил Чеда? Не будет так, как Чеда говорит. Я пойду туда, сама лично пойду, ворвусь на министерское заседание. А если он уже подал отставку, я разорву ее, а им, министрам, скажу – пусть сначала каждый займется своим домом, а потом уж заботится о репутации правительства. Скажу им… я знаю, что я им скажу… Погоди, только оденусь… Васа. Ну, подумай немного, хорошо ли ты собираешься поступить! Живка. Я больше не спрашиваю, хорошо ли это; пойдем, ворвемся на заседание, и я им покажу… Подожди только, я оденусь! (Убегает Васа Чеда. Что такое? Васа. Видишь, новое чудо. Она хочет ворваться на заседание министров. Чеда. Ну и пусть врывается! Васа. Да ведь нельзя так, чего не бывает, того не бывает. Дара. А что мы можем? Васа. Помогите мне задержать ее силой! Рака Чеда Рака. Я хочу проткнуть ему живот. Чеда. Кому? Рака. Срете Матичу. Чеда. За что? Рака. Он обругал моего мандаринского отца. Чеда. А почему ты его не обругал? Рака. И я его обругал. Чеда. Ну, значит, вы квиты… Рака. Да, но об его отце не писали в газетах, что он мандарин. Живка. Убирайтесь с моей дороги! Сима. Моя отставка принята! Живка Сима. Из-за тебя!.. Живка. Как, из-за меня? Почему это из-за меня, дурная ты голова! Скажи лучше, ты не годился в министры, вот что! Скажи лучше это!.. Сима. Конечно, не годился, имея такую жену. Живка. А теперь, что же, теперь мы больше не министры? Сима. Конечно, нет! Живка. Господи боже, за что ты так со мной поступил, ведь я тебе каждую пятницу ставила свечку! Сима. Конечно, уплыло! Рака. Долой правительство! Живка А ты (Даре) иди укладывайся, раз не можешь оторвать от себя этого клеща. Укладывайся, раз не хотела путешествовать в салон-вагоне, поедешь третьим классом… Третьим классом, запомни, третьим классом!.. А ты чего ухмыляешься? |
||
|