Александр Викторович Костюнин Совёнок

Свои отзывы и предложения направляйте по адресу: A-Kostjunin@yandex.ru

Авторский сайт: http://www.kostjunin.ru

Когда мальчишки растут, то обычно предпочитают играть с мальчишками: в машинки, войнушку, в футбол. Девочек в свою компанию не больно-то любят принимать. Мой Серёжка такой же. Исключение сын делал только для одной девчонки.

Он называл её Совёнок.

Похожа…

Широко распахнутые выразительные глаза. Длиннющие реснички. Казалось, слышно было, как они хлопают. Махонькая, годика три. Серьёзная-серьёзная. Мать заплетала ей косички раз в неделю, очень туго, чтоб не растрепались. Девчушка замрёт, а голова крутится: вправо-влево, вправо-влево. (Точь-в-точь совёнок.) Косички следом – туда-сюда.

Поселились они с матерью в нашем доме прямо за стенкой, в однокомнатной квартире. Раиса работала продавщицей в угловом. Рыжие волосы до плеч, яркая помада. Многообещающий взгляд маслянистых глаз. Призывно-короткое платье в обтяжку, демонстрирующее стройную соблазнительную фигуру. Всегда открытая к общению. К ней частенько захаживали мужики, оставались на ночь. Такая «прости господи» была… Во дворе Раису прозвали Кошкой.

Моё общение с соседями ограничивалось дежурным «Здрасьте!». Я старался не обращать на них внимания, покуда не увидел сынишку на улице вместе с пацанкой.

Они строили в песочнице диковинный город. Девчушка, присев на корточки, лепила маленькими ладошками башенку дворца. Сын был старше года на три, а беседовал с ней увлечённо, не замечая разницы в возрасте.

Я важно подошел, наклонился к Совёнку, протянул руку:

– Ну, давай знакомиться. Как тебя зовут?

Девчушка опустила голову и спряталась за панамку, стала демонстративно ковырять совочком землю.

– Так как же тебя зовут?

– Меня-то – ладно, а тебя?

Я представился.

– Мне мама с чузыми дядьками не велела лазговаливать.

Озадаченно убрал руку:

– Разве я чужой? Мы ведь теперь соседи.

Она внезапно вскочила, уставилась вдаль:

– Тл-лактол!

И брыкливо поскакала прочь.

Я мучительно искал взглядом тяжёлую технику, но улица была пуста.

– Да пукнула она, – истолковал Серёжа загадочные действия своей подопечной.

Так мы с Наташкой и познакомились.

Дом наш стоял в центре провинциального городка.

Двухэтажный, кирпичный, благоустроенный – роскошь по тем временам. Во дворе – уголок чарующего леса-сада. В центре – плечистые сосны поддерживают своими кронами небо. Рядами – кусты чёрной смородины и сирени. По соседству, за высокой сетчатой оградой, большущий школьный приусадебный участок. Птицы, перелетая с ветки на ветку, щебечут, поют заливисто на разные голоса. Выйдешь летом на улицу – благодать! Гремящих трамваев да гулких троллейбусов нашему городишке не полагалось по статусу. Маленький ещё. Идёшь по центральной улице, сделаешь шаг в сторону, юркнешь под широкий навес тополиных листьев, проберёшься сквозь заросли черёмухи и сразу окажешься на тихой заповедной полянке перед жёлтеньким домом, словно в далёком оазисе.

Снаружи наш жизнерадостный домик-одуванчик казался сказочно-солнечным. Но в жизни ведь как: если с одной стороны светит солнце, с другой – обязательно мрак.

Жильцы хорошо знали, что скрывалось за нарядным фасадом.

Уютная обитель была возведена на месте бывшей помойки. При спешном строительстве нижние кирпичи укладывались прямо на сырую землю, они же служили фундаментом. Поэтому дом на глазах врастал в землю. Стены и потолок при движении вниз запаздывали, пол опускался быстрее. Между полом и стенами появлялись щели. Сперва небольшие. Их старательно заделывали цементным раствором, но они расширялись всё больше и больше, и уже никакие замазки не могли залатать непокорные бреши.

Данное обстоятельство устраивало большинство исконных обитателей – огромных серых крыс. Они не были прописаны здесь, хотя проживали в доме на полных правах. Это нас подселили к ним. Свалка, где они раньше безраздельно хозяйничали, стараниями горожан обрела крышу в виде нашего дома. Им стало теплее, сытнее, интереснее: ночью, в поисках пищи, они шмонали шкафчики на кухне; деловито копошились в помойном ведре; через прорехи в стенах с топотом носились из квартиры в квартиру, пробегая по телам спящих людей. Серые полчища под полом пищали, гужевались, устраивали оргии. В первые годы мы пробовали с ними бороться. Подсыпали в углы пищевую приманку с ядом. Крысы в катакомбах дохли, и смрад в доме стоял такой – хоть на улицу беги!

Завели Маруську. Однако проявления у неё охотничьих инстинктов не дождались. На уме у кисули было одно. Любой месяц ей – март. Про своих котят она забывала скоро и – по новой, слушать оратории похотливых котов.

От конфронтации с крысами пришлось перейти к мирному сосуществованию.

Нашим детям дырявый дом тоже нравился, обогащая их жизнь приключениями. Не будь щелей, детям пришлось бы общаться привычным дедовским способом, преодолевая дверные заслоны. А для этого усилий-то сколько нужно?! Сначала спросишь у родителей разрешения сходить в гости. Услышишь в ответ: «Уроки сделал?!». Сделаешь уроки, обуешься, накинешь на плечи куртку, выскочишь на стылую площадку. Долго названиваешь в соседнюю квартиру, перетаптываясь от холода с ноги на ногу, дождёшься, когда Совёнок откроет дверь… А её мама не пустила!

Через щели в стене общаться было намного удобнее.

Без таможни, границ – напрямую. При этом ускоренно развивались как культурные, так и торговые связи. Характер товарообмена содержательно менялся в зависимости от возраста населения. Вначале ребята передавали совочек, зеркальце, яркие фантики, пупсиков. Затем, уже в школьном возрасте, – книжки, карандаши, альбом с семейными фотографиями, коллекцию марок. Когда Совёнок научилась писать, в оборот пошли записочки.

Дети подрастали.

Совёнок пошла в первый класс. Ходила важная, с огромным ранцем, с пышными бантами в светло-русых косичках. Мамаша проводила её до школы один раз, и на том провожанья закончились.

Мой Серёжка каждое утро дожидался Совёнка во дворе, заботливо брал за руку, и они торжественно шествовали в храм науки. А то ещё тетрадки с домашним заданием полистает. Сын опекал её без понуждения, охотно. Она благодарно молчала в ответ. Я был уверен: с возрастом у Серёжки прихоть нянькаться пройдёт. Но время шло, а ничего не менялось. По мне, лучше бы он крепче за науку цеплялся. Лишний раз книжку в руки взял. Прежде надо устроить свою судьбу, выучиться, твёрдо встать на ноги. Чтоб всё как у людей было.

Осень принесла с холодами ранние сумерки. Низкие тучи, когда пустые, когда с дождём, накрывали город. Теперь дети были вынуждены встречаться реже. Раиса отдала Совёнка в продлённую группу, забирала последней. И Серёжка занят допоздна: пока из школы придёт, пока сбегает за хлебом, приготовит уроки – на дворе темно. Гулять не пускаем. Перед сном нужны спокойные занятия. Всё складывалось удачно, одно к одному.

Было видно, тосковал он по ней…

А у Раисы – в ночь-полночь «карусель»! За стеной только ещё пробасит мужской голос, только начнётся застольный перезвон гранёных стаканов, я уже точно знаю – сейчас соседка промурлычет:

– Натуся, зайка, пойди погуляй! Поиграйся!

И Наташку, как бездомного котёнка, – за дверь.

Да ещё бросит вдогонку:

– Шапочку завяжи, чтобы ушки не надуло!

Выйдешь на улицу покурить, встанешь у подъезда, поёживаясь от стылой вечерней слякоти. С тополей, тяжело кувыркаясь, облетают последние усталые листья. Они ложатся на землю и обретают покой. Свет зашторенных окон едва подсвечивает готовую к снегу скамеечку. А в глубине двора – монотонно-прерывистое металлическое повизгивание: Совёнок качается на качелях.

Этот унылый скрип в чёрной тишине щемит душу.

Безотцовщина…

Судьба девочки была очевидна. На дикой яблоне ничего не может вырасти, кроме дичка.

Как правило, «прихожане» у Раисы дольше одной ночи не задерживались, а тут…

В феврале было. Заходит Совёнок. Сиротливо встала у двери, вид потерянный. Молчит. В безвольно опущенных руках – портфель. Какая она первоклашка?! Совсем кнопка.

Мой Серёжка встревожено:

– Ты чего?!

Совёнок, не поднимая головы, выдавила:

– Мамка сказала, что завтра к нам дядя Жора переедет. Насовсем…

Жорку Захлыстина знали все. Тщедушный такой, занозистый… Несколько судимостей за плечами. Недавно освободился.

Серёжка накинул пальто, схватил шапку и, теснясь, ребята выскочили во двор.

На следующий вечер я засиделся на кухне с бумагами. Мои уже спали. Время от времени включал электрический чайник. Стараясь не греметь, подливал в заварник кипяток, помешивал ложечкой в стакане тающий сахар, не отвлекаясь от чтения, пил. Горячий терпкий напиток отгонял сон.

А за стенкой у Раисы – гульба…

Через щель слышимость такая, что шёпот различим, а тут пьяные голоса, да на повышенных тонах.

– …Жорка, ай!.. не приставай!

Раздался гогот, послышалась довольная возня. С пронзительным звоном что-то упало. Чавкающие чмоканья перемежались с придыханиями Раисы:

– Да… стой ты… дочка… не спит. Слышишь, отпусти!

На минуту всё затихло. Затем откупорили бутылку. Гранёными стаканами глухо чокнулись, изобразив подводные карельские камушки. Не тостуя, выпили. Запахло огуречным рассолом. Мужской голос, заплетаясь, произнёс:

– Огурцы ни-ничего. Пошли в кровать.

– Дочка рядом, не буду!

– Пусть на кухне сидит.

Они с топотом ушли в комнату. Оттуда раздался пьяный мужской окрик:

– Марш на кухню! Дай с матерью поговорить!

Раиса, играя в поддавки, согласно прыснула от смеха. Девчонка спросонья захныкала и послушно поплелась. Я тихо метнулся к настенному выключателю. Стало темно. Только там, где щербатая стена не достигала пола, пробивалась полоса света. Чёрные тени Наташкиных ног протянулись ко мне через щель до плинтуса, причудливо изогнулись, стали подрагивать. Наташка безутешно, горько плакала. Тени пропали, шаги стали удаляться… в комнату подалась.

Минутную ночную тишину разорвал пьяный рык:

– Ах, ты, падла!..

Громкий топот, частое шлёпанье детских ножек.

Истеричный плач Наташки грубо ворвался через брешь. Я старался не дышать, чтобы ничем не выдать своего присутствия. За стеной захлопали дверки кухонных шкафчиков, зашуршала бумага, и на пол что-то посыпалось, словно бусы порвали.

– …Дядя Жора, я больше не буду! – умоляла Наташка.

– На колени вставай! Сбежишь – убью!

Послышалась возня. Стараясь сдерживаться, девочка приглушённо мычала. Я, как чарами опутанный, уставился на жёлтую полосу света и вдруг увидел: из щели выскочила… крупная сухая горошина. Покатилась по полу, уткнулась в мой тапок.

Пытаясь избавиться от некомфортного состояния, я поднялся и на цыпочках, чтоб не скрипнули половицы, удалился спать.

Наутро Серёжка, как всегда, дождался Совёнка во дворе, взял у неё из рук портфель, и они потянулись к школе. Сын вернулся с уроков встревоженный, потерянный. О причине я догадывался, потому не спрашивал. Забудется со временем…

Вечером он взял любимую книгу, подушечку-думку, зашёл на кухню, поставил на пол лампу, выключил большой свет и лёг на тканый половичок. От печки приятно потягивало теплом. Я сел на пороге, закурил, с интересом посматривая на сынишку. Маруська, наша рыжая радость, поластилась к нему, растеклась на груди. По ту сторону пограничной стены кряхтела Совёнок, тоже устраиваясь поудобнее. (Видно, заранее условились!)

– Давай я тебе вслух почитаю, – предложил сын.

Совёнок жалобно возразила:

– Нет-нет, Серёжечкин… Ты лучше что-нибудь расскажи… Какую-нибудь сказку.

– Про что?

– Про вашу Марусю.

Из щели появился тонкий берёзовый прутик, начал зазывно подрагивать перед самым носом кошки. Та нехотя махнула правой лапой и застыла, не сводя взгляд с прутика.

Мечтательно подперев ладонью подбородок, сын облокотился на подушечку:

– Сказки я умею только читать.

– А ты не знаешь, почему мою маму во дворе называют «Кошкой»?

– Не-ет.

– Потому что она самая-самая ласковая. Вот! Хочешь, я расскажу тебе свою сказку? Я сочинила её прошлой ночью.

– Ты придумала сказку? Сама?!

– Да-а. Рассказать?

– Расскажи, интересно.

Сын прижался щекой к мягкому урчащему телу кисули и приготовился слушать.

За стеной, будто за кулисами театра, детский голос таинственно произнёс:

– Жила-была на свете… маленькая девочка…

Сказительница вздохнула и продолжала:

– Жила она с мамой за тридевять земель в сказочной долине, в маленьком белом домике. Была девочка очень-очень красивая. Её длинные вьющиеся волосы – цвета солнца. Ходила она всегда в красных башмачках и белых чулочках. А в той стране хозяйничали огромные злые крысы. Никто-никто не мог с ними справиться. Она страшно боялась крыс… потому, что у неё не было папы. Ты не думай, это я не про себя рассказываю.

Сын промолчал.

– Ту девочку звали Áйгу – по-карельски значит «время». Áйгу помогала маме по хозяйству: пасла овечек, ходила с маленьким ведёрком к ручейку за водой. Мама пряла пряжу, а девочка сматывала нитки в клубок. По воскресеньям она шла в соседнюю деревню продавать красивые вязанные рукавички и носочки. Домой приносила вкусненькие карамельки. Наступал вечер, мама укладывала доченьку спать, гладила её по длинным локонам и нараспев говорила ласковые слова, а сама грустная такая…

– Колыбельную пела…

– Когда Áйгу ходила на ярмарку, она заметила, что у всех-всех ребяток есть не только мама, но и папа. И однажды Áйгу спросила:

– Мам, а где мой папа?

У мамочки появились на глазах слёзы, она обняла доченьку и открыла ей страшную тайну: у Áйгу тоже был свой папа, но злые крысы унесли его за высокие чёрные горы, когда она была ещё совсем-совсем маленькая. Тогда мама оставила девочку на соседей и смело пошла по крысиному следу. Долго шла. День шла. Ночь. Привёл след к подножию самой высокой горы…

Наташка замолчала:

– Тебе интересно?..

– Что дальше-то было?

– …привёл след к подножию высоченной страшной горы. А совсем рядом стояла маленькая ветхая избушка. Мама постучалась в окошко, и к ней вышла добрая волшебница: «Я знаю о твоём горе, – сказала она. – Сама ты не спасёшь папу. Возвращайся домой, назови дочь именем «Áйгу». И только когда она сама спросит о папе, выпей этот настой, – фея дала маме изумрудный пузырёк. Ты превратишься в кошку. И сразу, вместе с Áйгу, приходи сюда, к высокой скалистой гряде. Крысы живут за ней. Там они и держат в заточении пленника. Раз в день, едва солнце коснётся вершины, огромные челюсти горы раздвигаются, одна половина её поднимается вверх и появляется громадная щель. Бегите через неё на другую сторону хребта. В это время все крысы уходят на равнину за добычей. Коли до захода солнца вы не успеете папу спасти, гора снова опустится, челюсти сомкнутся, и вы навсегда останетесь в царстве крыс. Помни об этом!».

– Ты взаправду что ли сама это выдумала? – изумился сын.

– Слушай дальше!

Совёнок шумно завозёхалась:

– Мама вернулась домой, назвала доченьку именем Áйгу и стала ждать. В тот вечер, когда девочка впервые спросила о папе, она достала волшебный пузырёк, выпила настой и превратилась в огненно-рыжую кошку. Вдвоём они отправились к дальним кручам. Шли день. Шли ночь. И дошли до зловещей горы-громады. Стали ждать.

Ночь постепенно растворялась в дне. Край солнца выглянул из-за сонной вершины. И тут раздался страшный грохот. Земля и скалы задрожали. Камни поднялись наверх, в горе открылась огро-оомная чёрная щель. Узенькая тропинка звала вглубь. Зелёные кошачьи глаза хорошо видели в темноте. Кисуля смело побежала вперёд, девочка за ней. Они пробирались между камней, берегами подземных озёр, пока пещера не закончилась. Вышли они из-под каменного свода и попали в густой мрачный лес. Деревья повалены друг на друга. Везде паутина. Сырость. Мрак. Солнышка там нет, одни светлячки своими огоньками-фонариками подсвечивают. Тропинка вела, вела их и привела к развалинам старинного заброшенного города. Куда дальше путь держать – не знают. Если не успеют до захода солнца – навеки останутся в сером царстве.

Неожиданно одна из чугунных дверей стала медленно, с тяжёлым скрипом, отворяться.

Кошка и Áйгу зашли внутрь. Смотрят, на большом деревянном помосте, укрытом шкурами крыс, сидят папа Áйгу и красивый юноша. Не шевелятся. Глаза закрыты. Заколдованные потому что. Рыжая кошка прыгнула на помост. Обошла вокруг них трижды и, проходя мимо, каждый раз задевала их своим хвостиком. Пленники ожили, спрыгнули с помоста на землю и вместе с кошкой и девочкой – вон из крысиного царства.

Сказительница замолчала. Сделалось совсем тихо.

Сын нетерпеливо:

– Ну?!.. Дальше…

– А дальше я не придумала. Но всё обязательно кончится хорошо. Не может быть дальше нехорошо, ведь Áйгу нашла своего папу. Главное, теперь они вместе: мама, папа, Áйгу и… юноша.

Сын восхищённо захлопал в ладоши, воскликнул:

– Наташка, ты настоящая артистка!

Следующим летом подошла очередь на новую квартиру и для нашей семьи. Покидая «живой уголок», расставаясь с непутёвыми соседями я не пытался скрыть радости.

Что там стряслось потом у Раисы, точно никто не знал. Говорили, серенький котёнок, которого Совёнок подобрала на улице, напрудил Жорке в кеду. А у того суд скорый: на глазах у ребёнка он схватил живой комочек и – об угол плиты. На мать руку поднял… Нервное потрясение оказалось настолько сильным, что девчонка потеряла дар речи. Сожитель у Раисы долго не загостился, а Наташка так и осталась немой.

Может, болтали?..

…Прошли годы, Серёжка, несмотря ни на какие уговоры, поступать в университет отказался. У нас в городишке окончил простое училище, отслужил в армии. И вот однажды, ранней весной, мы собрались на выходные в деревню. Сын решил подъехать позже, автобусом. Обещал приехать не один, с невестой. С женой гадали-гадали: «Кто избранница?».

Я отправился на остановку встретить ребят. Беспокойно маялся у обочины, курил до того момента, пока на дороге, вдали, не показался рейсовый автобус. Он подъехал к дощатой синей будке, остановился. Я заметил ребят через боковое стекло: Серёжка стоял, положив руку на плечо невысокой хрупкой девушке. Сын был сдержан, девушка мельком глянула на меня, смущённо улыбнулась и склонила голову.

Её лицо показалось мне знакомым… Словно где-то раньше я видел эти огромные выразительные глаза, скромную улыбку.

Я шагнул навстречу, взял у Серёжки сумку, с интересом разглядывая спутницу.

Совёнок?!

После секундного замешательства наигранно-весёлым голосом выдавил:

– Ну, здравствуй, Наташа! Совсем красавицей стала.

Она засмущалась, ещё теснее прижалась к Серёжке.

Мы зашагали до своротки, ведущей к нашему хутору. Спустились в тенистую ложбину. Тропинка держала плохо. То одна нога, то другая временами проваливалась, оставляя после себя в талом снегу глубокие лунки. Мысли в голове крутились разные… Вспомнил: соседка по старому дому говорила, что видела их вместе, но тогда мне не захотелось в это верить.

Поднялись на песчаный, почти оттаявший пригорок.

Подошли к деревенскому дому.

Стол был накрыт. Расселись. В разговоре коснулись погоды. Весна сей год была дружной, говорливой. Мы шутили. Натянуто смеялись. Молчали. Переглядывались. Изучали Наташу. Совсем не похожа на мать: светло-русая тяжёлая коса через плечо, тонкие аккуратные черты лица, яркий румянец на щеках, смущённая улыбка. Бездонные, зелёные с карими крапинками глаза светились любовью к Серёжке.

Я взял вёдра, пошёл за водой. Не столько по надобности – хотел с мыслями собраться. Сел возле колодца на остывшую лавочку, закурил. Солнце удалилось на покой, укрывшись тучным небом. Вечерний морозец подсушил мокрое снежное месиво, превращая его в ноздреватый колючий панцирь.

После переезда из крысиного дома я и думать не думал про этих соседей. А мой Серёжка, видно, занозился. Не забыл своего Совёнка. Получается, после отъезда они встречались, дружили. Дела… Нам только невесты-инвалида не хватало. Нужно спокойно объяснить, что она не пара ему. Я затушил сигарету, вдохнул полной грудью весеннюю свежесть и, зачерпнув воды, уверенно зашагал к дому. Ситуация теперь не казалась мне безвыходной. От найденного решения на душе сделалось спокойно.

За столом в комнате в уютной тишине пили чай. Деревенская кошка дремала у Совёнка на коленях, благодарно взмуркивая в ответ на почёсывание.

Я встал в дверном проёме:

– Наташ, а чем закончилась твоя сказка? Про Áйгу-то, помнишь?

Совёнок всем телом подалась вперёд, попробовала ответить сама, но лишь некрасиво замыкала… Страдающее усилие исказило её лицо. Щёки запылали огнём. Стала что-то торопливо, взволнованно объяснять Серёжке жестами и мимикой.

Сын несмело перевёл:

– Наташа говорит, что своего принца она нашла и хотела бы… называть папой… тебя. Потому что ты добрый, хороший… Если ты, конечно, не против…

Мне словно душу оголили… Я почувствовал, как из неё с болью… выкатилась… крупная сухая горошина.

– Я… что я?.. Лишь бы вам было хорошо… – неожиданно сорвалось у меня.

И будто тяжёлый гнёт свалился с плеч.

Да, эта девчонка – волшебница!

Она предложила писать продолжение сказки нам. Кто знает, может, настоящие, счастливые сказки в жизни так и слагают. Вместе…

А невестка… Станет нашей – будет хорошей!