"Сыновний бунт" - читать интересную книгу автора (Бабаевский Семен Петрович)ХХVIIIКаштаны, густая тень у подъезда… Белые колонны, вышка, как фонарь. На крыше печально повисла полотняная труба. Пассажиры сидели в зале, на диванах, разместились и на скамейках под каштанами и шли на посадку следом за тачкой, на которой громоздились чемоданы. Слышался голос диктора, а за зданием не умолкал размеренный гул моторов… Иван Лукич вышел из машины и прислушался. Диктор объявил о прибытии самолета. Нет, это был не тот рейс, с которым прилетали Алексей и Яша. Иван Лукич хотел пройти в справочное бюро, но услышал зычный командирский бас: — Иван Лукич! Привет! Пожилой мужчина в форме летчика гражданской авиации обрадованно протянул руки, точно встретил своего старого друга. — Да ты что удивляешься, друг?! Неужели не узнаешь? Летчик с таким усердием жал руку смущенному Ивану Лукичу, так её сжимал в своих жестких, с бугорками мозолей ладонях и при этом так по-детски трогательно улыбался, что Иван Лукич тоже улыбнулся и подумал: «Какой приятный человек… Только кто он? И где мы с ним встречались? Никак не припомню… Спросить неудобно, ещё обидится… Может, какой фронтовой друг? Сколько было на войне встреч!..» Иван Лукич и краснел и все молча улыбался, словно говоря этой улыбкой и этой краской на усатом лице, что и он тоже рад встрече и от радости даже ничего не может сказать. Сам же все приглядывался к веселому и ещё красивому, в крупных морщинах и с крупным носом лицу незнакомца и силился узнать, кто он и где они встречались, и не мог. Перед ним стоял совершенно седой, рослый, плечистый и ещё очень стройный летчик, будто и знакомый и будто незнакомый. — Иван Лукич, и что ты на меня так глядишь? — раскатисто смеясь, крикнул летчик. — Не вспомнишь? А ты поднатужься и припомни! Ну, ладно, я тебе подскажу…. В прошлом году летом, когда ты возвращался с сессии, я был командиром самолета, и мы с тобой беседовали… Ну, вспомнил? А я тебя, Иван Лукич, сразу узнал! И ты не удивляйся, друг. Кто нынче не знает Ивана Лукича Книгу? А ты не тушуйся, не крути ус, тебе это не идет. И знают тебя, Иван Лукич, люди не по твоим приметным усам, а по делам твоим! — И снова, не давая. Ивану Лукичу сказать слова, схватил его руку своими твердыми ладонями. — Неужели ты позабыл мою фамилию? Она у меня, как и у тебя, книжная. Нечитай-лов я… Антон Никифорович Нечитайлов! Точнее сказать, от слова «не читай»… Только теперь Нечитайлов уже является бывшим командиром воздушного корабля… — На пенсию ушел? — Да, друг, — грустно сказал Нечитайлов и закусил нижнюю губу. — Проще сказать, стал орлом, у которого связаны крылья. По земле могу расхаживать сколько тебе хочется, а в небо подняться нельзя… Пенсия! — И чего ты так огорчаешься? Полетал вволю, погулял по небу, а теперь отдыхай… — А ты на пенсии жил, друг? — в упор спросил Нечитайлов, насупив брови. — Не жил ещё? То-то, друг… А ты сперва поживи, вкуси этой житухи, а тогда и радуйся… — Нечитайлов загрустил, видимо, что-то вспомнил. — Да, друг, когда-то и я был в зените, и моя фамилия, как и твоя, гремела, и ещё как гремела! Кто на войне был грозой фашистов? Истребители Покрышкин и Нечитайлов! Вдумайся, одно только слово: истребитель Нечитайлов! — Ну что ж, истребитель Нечитайлов, — сказал Иван Лукич, беря летчика под руку, — пойдем в буфет, опрокинем по маленькой ради такой нашей встречи. — Мне-то и пить врачи запретили, — с тоской в голосе сказал Нечитайлов. — Сухим законом живу… — А мы по маленькой, — упрашивал Иван Лукич. — Я сына встречаю, так что мы за приезд сына… — Разве что так, — согласился Нечитайлов, и веселое его лицо вдруг помрачнело. — А у меня сынов нету… Жинка есть и две дочки… Обе вышли замуж, выпорхнули из гнезда и улетели со своими милыми… Ну, пойдем, Иван Лукич! — Обнял своей могучей рукой. — Тебя же свободно можно принять за Буденного, друг! Честное слово! Нарядить в маршальскую форму — и готово, есть ещё один Семен Михайлович!.. В кафе под открытым небом облюбовали столик. Появился графинчик с коньяком, бутылка нарзана, стопки, на тарелках кружочками нарезанные помидоры с луком. Если бы с кем другим, мало знакомым ему человеком, Иван Лукич никогда бы не сел к столу и не стал бы пить. Но Нечитайлов, этот седой, разговорчивый и приятный летчик, пришелся ему по душе. Во взгляде его облепленных морщинками ласковых глаз было столько теплоты, а в характере столько открытой русской доброты, что было бы даже грешно не посидеть с ним за столиком и не выпить рюмку коньяку. Они, кивнув друг другу, выпили и некоторое время молчали, как бы прислушиваясь к тому, что делалось на летном поле. Аэропорт жил своей обычной шумной жизнью. Моторы гремели непрерывно, не умолкая ни на минуту. То совсем рядом с буфетом, то где-то в конце летного поля ревели, точно споря один с другим, моторы, силой своей сотрясая воздух. — Послушай, послушай, — сказал Нечитайлов, наклоняя голову и прислушиваясь. — Левый пробуют! Силен, друг, силен! А вот и правый начал подпевать… Да ты послушай, как он это делает, стервец, и какой у него басок! Сейчас и ему дадут газку, и он запоет! Второй мотор затянул такую песню, что зазвенели стекла в окнах. И вдруг оба мотора разом смолкли, и сразу стало тихо — было слышно, как с той стороны здания подъехал автобус. — Иван Лукич, друг ты мой! — крикнул Нечитайлов с восторгом. — Послушай, друг, моего совета! Купи для себя персональный самолет, а меня возьми к себе в шеф-пилоты! Ты чего смеёшься? Это же какая красота! Тебе не придется таскаться — аэродром за сотни километров. Захотел, — сел и улетел, как птица! Или, скажешь, в колхозе денег нету? Или скаредничаешь? — Дело тут, собственно, не в деньгах. — Ивана Лукича такой неожиданный вопрос смутил, — Дело тут такое… — Да ты погоди! — перебил Нечитайлов. — Тебе же без своего самолета трудно, просто невозможно… Был бы свой самолет, это уже совсем другое дело! Это же какая оперативность! — Нечитайлов с таким старанием уговаривал Ивана Лукича, что казалось, только ради этого они и сели за столик. — Непременно купи, не пожалеешь! А в Америке, говорят, персональные самолеты давно практикуются… — Ну, то в Америке. — Иван Лукич положил в усатый рот приличный ломтик помидора. — У нас свой ум, и Америка в этом деле нам не пример… Так-то, Антон Никифорович… Нам и без персональных самолетов отлично живется! — Тогда купи «кукурузники». — Нечитайлов уговаривал с таким жалобным, просящим выражением на лице, точно эти «кукурузники» уже стояли тут, на поле аэродрома, и их никто не покупал, а продать их нужно было непременно. — Да ты на пробу возьми штук пять! Не для себя, а для колхоза, чтоб производить опыления и разные там агрономические штуковины. А меня назначай начальником колхозного аэродрома… На этом самом «кукурузнике» я начинал свою летную жизнь. Это, скажу тебе, не самолет, а моя молодость! И я такую агротехнику с неба сброшу, что ты только руками разведешь!.. — Не понимаю, зачем мне свой аэродром и свои самолеты-опылители! — спокойно возражал Иван Лукич, вытирая ладонью испачканные помидорным соком усы. — Ежели мне нужно рассеять удобрение или ещё какая нужда в авиации, я еду сюда, к начальнику аэропорта, и завсегда все получаю… — Чудак! — воскликнул Нечитайлов и ударил себя ладонями по коленям. — Да с этим делом можно прогреметь на всю страну! Как ты этого не можешь понять? Представь себе, ни у одного председателя собственных самолетов, собственных аэродромов нет, а у Ивана Лукича Книги все это есть! Новаторство! Каково, а? Здорово! — Ни к чему мне эти самолеты. — Иван Лукич посмотрел на возбужденного Нечитайлова и с улыбкой добавил: — На них же пахать не станешь? — Почему? — Нечитайлов рассмеялся и тут же спохватился: — Да, да, верно, ты прав, пахать на них пока ещё невозможно, не те кони… Но ты слышишь, Иван Лукич? Мы можем организовать курсы летчиков, парашютистов, планеристов. Да я столько подготовлю тебе пилотов, планеристов, парашютистов — хоть тысячу! — И пилоты и планеристы мне не нужны. — Иван Лукич наполнил стопки. — Давай лучше выпьем… Скоро мой сын приземлится… — За что будем пить? — За тех орлов, у каковых крылья не связаны! Нечитайлов кивнул головой, но пить не стал. Где-то совсем близко снова застонали моторы. — Значит, не нужны тебе пилоты? — Нечитайлов посматривал в небо и прислушивался к волнующему гулу моторов. — Горькое это слово — ненужный… Вот и я стал ненужным… И через то, друг мой, нету у меня спокойной жизни! Удивляюсь я, Иван Лукич, вообще на человека! И что он за существо такое, не пойму… Все у человека есть. Дом — полная чаша, сад при доме — рай на земле, времени свободного — завались, гроши тоже имеются… Ну, чего ещё? Живи и радуйся ЖИЗНИ… Так нет! Человек тот и не живет и не радуется — вот что загадочно!.. Нету у меня жизни, можешь ты это понять, Иван Лукич? — В какой-то мере, конечно, могу…, — Э, не-е-е! — Лицо, изрезанное морщинами, озарила внутренняя тревога. — Эх, Иван Лукич, друг! Ничего тебе не понять…. Если бы ты знал, как меня тянет в небо! Как птицу… Там, в синеве, мое счастье. Я тут брожу по земле, а счастье мое там… й снится он мне, этот величавый простор, и завсегда видится… Закрою глаза — вижу, открою — вижу… Не могу, чтоб не смотреть на небо. Утром только открою глаза, и уже тянусь к окну или бегу во двор. Гляжу и не могу наглядеться, хочу понять, что за сила таится в небе, и не могу. — Тяжко и шумно вздохнул, расправил широкие плечи. — Эх, небо, небо, да оно, как и море, завсегда живет и завсегда меняется. Частенько от безделья я зараз наблюдаю за той его жизнью. Помню, когда летал и был вместе с небом, так тогда многое и не замечал: недосуг. А теперь расстелю в саду бурку, лягу на нее и часами гляжу, как небо живет, меняется… Красиво! Ивану Лукичу понравился рассказ о небе, ему захотелось убедиться, в самом ли деле оно такое, каким нарисовал его Нечитайлов, и он невольно поднял голову. Высоко-высоко в синеве рисовался самолет, и крыло его, попадая под луч солнца, то вспыхивало, то гасло. Отсюда, с земли, он казался маленьким, не больше орла, и парил тот орел над землей, не снижаясь и не замедляя свой полет. — Туполевский красавец, — пояснил Нечитайлов, вытирая платком заслезившиеся от усталости глаза. — Гордая птица! Этот, брат, не везде приземляется. А высота? Только крылом поблескивает, каналья! Не высота, а мечта! — И на большом, с залысинами, лбу прорезались морщины. — А ведомо ли тебе, Иван Лукич, почему один самолет может подняться так высоко, как этот лайнер, или ещё повыше, а другой не может? Думал ли ты об этом? — Как-то, Антон Никифорович, такое мне и в голову не приходило, — чистосердечно сознался Иван Лукич. — Земных хлопот столько, что о небесных некогда и подумать… — Плохо, друг! — решительно отрезал Нечитайлов. — Нельзя, Иван Лукич, так узко житъ… Ты поставляешь народу хлеб, мясо, молоко и прочие блага — это похвально! Но ты должен знать, что высота, на каковую, как по невидимой лестнице, взбирается самолет, сильно поучительна для жизни человека… й ты не усмехайся и не крути ус — Нечитайлов положил на стол могучие кулаки с волосатыми на сгибах пальцами. — Тогда запомни, друг: самолеты, как и люди, бывают разные. По той причине и высота у них неодинаковая. У каждого своя… Один пошел вперед, вырвался из строя, обогнал и поднялся так высоко, что до него не дотянуться, а другой с виду будто такой же гражданин, а подняться не может… Ты чего крутишь головой? Не согласен, друг?! — Интересно, но неразборчиво, — сказал Иван Лукич. — Что-то ты загибаешь, отставник! В чем именно, не разберу, а чую, загибаешь! — Никакого тут, друг, загиба нету. — Нечитайлов дружески улыбнулся, щуря глаза. — Если не разумеешь, так ты возьми для примера самого себя. Паришь в небесах, и паришь так, как тот лайнер! А разве ты один на свете председатель колхоза? Сколько вас в стране? Не меньше, чем летчиков, — тысячи… И есть мужчины на вид, может, посолиднев тебя и усы носят покрасивее твоих, а идут не тем, друг, эшелоном, не тем… А есть такие, что летят визуально… — Как, так? — Визуально, — значит, низко, возле самой земли… — Да, верно, — согласился Иван Лукич, — такие есть… — А почему они летят визуально? — Сжал ладонями редкие седые волосы, пригладил их назад. — Почему? Разве они в душе не орлы? Разве им не хочется приблизиться к тебе, а то и обойти тебя, подняться ещё выше? Э, друг, и хочется, и ещё как хочется! Человек так устроен природой — тянется, как цветок к солнцу, к славе, к почету… Только не всем это дается. — Смеялся и приглаживал спадавшие на лоб совершенно белые пряди. — Думкой и они где-то там, за облаками, а практически отстают, не умеют дело вести, нету таланта… Правильно я говорю? — Всякое бывает… — А почему бывает? Всему виной потолок: он мешает подняться… — Что, что? — переспросил Иван Лукич — Это ещё что за диво — потолок? В чистом небе — и потолок? Смешно… — Смешного мало, — грустно проговорил Нечитайлов… — Ты приглядись хорошенько, есть эти потолки, черти бы их побрали, и в помещё нии и в небе… И выше этого потолка, как ни старайся, не прыгнешь, друг. Я тебе поясню. У каждого самолета есть в полете такая невидимая черта, выше которой ему не подняться. Сил у мотора не хватает… А родится новый мотор, посильнее и порезвее, — пойдет самолет выше, раздвинет, как плечами, небо… Так-то, друг! — А предел есть? — озадаченный услышанным, спросил Иван Лукич. — Чтобы выше которого… — Нету! — Смело заявил Нечитайлов. — Предела нету, потому что все наше движение подчинено разуму человека, его воле, а человеческая мысль беспредельна… Она не знает преград… Пример свежий — спутники, ракеты… Нечитайлов вдруг умолк и, запрокинув голову, долго смотрел в чистое, озаренное светом небо. — Только вот что я тебе скажу, Иван Лукич, как другу. — Нечитайлов все так же не отрывался от неба и говорил негромко, мечтательно. — Буду говорить иносказательно, но понятно… И знать тебе это надобно. Твой, Иван Лукич, полет многих и радует и удивляет. Да, да, именно удивляет! Ты в почете, ты достиг такой высоты, что может закружиться голова — это тоже бывает. Но знай, Иван Лукич, такой твоя высота вечно не будет. Почему? Жизнь, она, брат, тоже в полете, не застаивается. И в той жизни явится человек, у которого потолок окажется куда выше твоего, и тогда берегись! Обойдет, обгонит… — Да чего же мне бояться? — Отсталости — вот чего бойся… Отсталому, ох, как плохо!.. Вот и я когда-то был… А! Бросим об этом! Выпьем за твою, Иван Книга, высоту, за то, чтобы ты никогда не снижался и чтобы потолок твой поднимался все выше и выше… Иван Лукич выпил неохотно. Желая переменить разговор, он спросил: — Ну, а ты что? Пришёл прогуляться? — Улетаю. — Суровое лицо летчика стало гордым, смелым. — Да, улетаю, друг, улетаю… — И далек твой путь? — Да как тебе сказать, — небрежно ответил Нечитайлов. — ещё не решил. Мой штурман, каналья, тоже об этом не подумал. Так что я ещё не знаю, с каким ветром умчусь. Может, лягу курсом на Ташкент, а может, на Кишинев… Как думаешь, куда лучше? — Да это как-то трудно сказать, — уклончиво ответил Иван Лукич. — Признаться, затрудняюсь… — Ачего затрудняться? — перебил Нечитайлов. — И удивляться абсолютно нечему, друг! Куда пожелаю, туда и полечу. Деньги? А что такое есть деньги? Ничто! Главное — человек, а деньги пустяк! Меня каждый экипаж возьмет с радостью. Я только Скажу: «Эй, орлята, дайте старому беркуту кусочек неба и крохотку быстрого ветра с грозой, и пусть он ощутит прежнюю свою радость и малость помолодеет…» И тут же я слышу: «Просим, Антон Никифорович, просим к нам, у нас дорога самая дальняя, и на трассе ожидается ветер с грозой». И другие тоже зовут к себе: «Может, хотите, Антон Никифорович, прогуляться до Тбилиси? Красивейший город на всем земном шаре, великолепный виноград, шашлыки по-карски… А какие вина!» И Нечитайлов берет курс на грузинскую столицу. И вот отставной командир воздушного корабля прогуливается по проспекту Руставели. Погуляю, погляжу, как живут грузины, и опять в небо… |
||
|