8 ПУТЬ ПО ГОРЕ СИККИХОК

- Куда мы направляемся, Бинабик? - Саймон протянул покрасневшие руки к огню. От его рукавиц, лежавших рядом на стволе поваленной ели, шел пар. Бинабик поднял голову от свитка, который они с Ситки внимательно изучали.

- Пока вниз по горам. Потом наступает необходимость иметь указания. А теперь позволяй мне продолжить поиски этих указаний, пожалуйста.

Саймон подавил неподобающее мужчине желание показать язык, но его не особенно задел резкий ответ тролля. У него было хорошее настроение.

Силы Саймона возвращались. Каждый из двух дней, проведенных в нелегком пути с Минтахока, главной горы Толльфельса, прибавлял бодрости. И вот они уже покинули Минтахок и перешли с него на склон его брата Сиккихока. Сегодня вечером и первый раз у Саймона не было желания просто рухнуть и заснуть, пока отряд разбивал лагерь. Вместе с другими он собирал хворост для костра, затем помог выгрести снег из пещеры, где они собирались провести ночь. Было приятно снова стать самим собой. Шрам на щеке еще болел, но боль была какой-то тихой. Она только не давала ему забыть о прошлом.

Он понимал, что кровь дракона изменила его. Не волшебным образом, как в одной из сказок Шема-Конюха: он не научился понимать язык зверей или видеть на сотню лиг. Ну, не совсем так. Когда сегодня снег прекратился на миг, белые долины Белой пустыни вдруг стали видны очень четко: они казались близкими, как складки на одеяле, но при этом простирались далеко - до темного пятна Альдхортского леса. В какой-то момент, когда он замер как статуя, несмотря на обжигающий ветер, он почувствовал в себе действительно магическую способность провидеть. Как в те дни, когда он взбирался на Башню Зеленого ангела, чтобы увидеть Эркинланд, простирающийся под ним подобно ковру, и когда ему казалось, что он может изменить мир, просто протянув к нему руку.

Но все это не имело отношения к дракону. В ожидании, когда высохнут рукавицы, он предавался размышлениям. Глядя на Бинабика и Ситки, он видел, как они касаются друг друга даже без прикосновении, замечал их долгие беседы меж собой, заключенные в одном мимолетном взгляде. Саймон понял, что его чувства, его воззрения сильно изменились после урмсхеймских дней. Связь между людьми и событиями стала более очевидной: все они оказывались частями большой мозаичной картины, как, например, Бинабик и Ситки. Они было поглощены друг другом, но в то же время их мир, мир для двоих, был переплетен с другими мирами - с миром Саймона, с миром их собственного народа, с миром принца Джошуа и Джулой… Просто поразительно, думал Саймон, как все является частью чего-то другого! Хоть мир и столь обширен, что не поддается осмыслению, каждая малейшая частичка жизни в нем борется за существование, и каждая частичка важна.

Вот чему научила его драконья кровь, пожалуй. Он не велик, напротив, он, в сущности, очень мал. В то же время он полон значения, так же как любое пятнышко света на темном небе может оказаться звездой, ведущей мореплавателя к спасению, или звездой, которая светит одинокому ребенку…

Саймон тряхнул головой и подул на закоченевшие пальцы. Мысли его бежали, кувыркаясь, как мыши в незапертом чулане. Он снова пощупал рукавицы, но они еще не высохли. Он засунул руки под мышки и придвинулся к огню.

- Ты очень точно уверен, что Джулой говаривала: Скала прощания, Саймон? - спросил Бинабик. - Я две ночи погружаюсь в чтение свитков Укекука, но такого не обнаруживал.

- Я тебе передал все, что она сказала, - Саймон выглянул из пещеры, чтобы посмотреть на привязанных баранов, которые жались друг к другу и были похожи на живой сугроб. - Я же помню. Она передавала все через маленькую девочку, которую мы спасли, через Лилит. Вот что она сказала: "Иди к Скале прощания. Это единственное место для спасения от надвигающейся бури, по крайней мере на время".

Бинабик озадаченно поджал губы и быстро сказал что-то Ситки по-канукски. Она серьезно кивнула.

- Я не питаю сомнений в тебе, Саймон. Мы имели много совместных переживательств. И я не могу питать сомнений в Джулой, которая самая мудрая из всех знаемых мной. Но я не нахожу понимания. - Он указал своей маленькой рукой на расстеленный перед ним пергамент. - Имеет возможность предположение, что я взял не те свитки.

- Ты слишком много думаешь, человечек, - отозвался Слудиг с другого конца пещеры. - Мы с Хейстеном показываем твоим друзьям, как играть в "Завоевателя". С вашими тролльскими камешками выходит не хуже, чем с настоящими костями. Иди поиграй, отвлекись ненадолго.

Бинабик поднял голову и улыбнулся, помахав Слудигу рукой.

- Не имеешь желания пойти играть, Саймон? Это было бы очень лучше, чем рассматривать мои тщетные усилия.

- Я тоже все время думаю, - сказал Саймон. - Об Урмсхейме, об Игьярике и обо всем случившемся.

- Да, происхаживалось иначе, чем среди мечтаний твоей юности? - спросил Бинабик, снова погружаясь в изучение свитка. - Не имеет похожести на старые баллады, где поют о драконах. Но твои действования, Саймон, были с достоинством любого Камариса или Таллистро.

Саймон зарделся от удовольствия.

- Не знаю. Какая там храбрость! То есть, я хочу сказать, что же еще я мог сделать? Но я не об этом думаю. Я думал о драконьей крови. Дело не только в этом, - он указал на шрам и белую прядь в волосах. Бинабик не поднял головы, чтобы проследить за его жестом, Ситки, однако, взглянула. Она смущенно улыбнулась, ее темные узкие глаза остановились на нем, как на дружелюбном, но, возможно, небезопасном звере. Она тут же поднялась и отошла. - Я стал по-другому думать обо всем, - продолжал Саймон, провожая ее взглядом. - Все время, пока ты сидел пленником в этой яме, я думал и видел сны.

- Ну, и к чему приводило твое думанье? - спросил Бинабик.

- Трудно сказать. О мире и о том, как он стар. И как он мал. Даже сам Король Бурь мал, вообще-то говоря.

Бинабик изучающе посмотрел на него. Карие глаза тролля были серьезны.

- Имеет возможность, что он не очень велик в подзвездном мире, Саймон, - и гора тоже очень маленькая в сравнительности с целым миром. Но гора. очень больше нас, и если она на нас обрушивается, мы будем очень маленькие в очень большой яме. Саймон нетерпеливо замахал руками:

- Знаю, знаю. Я не говорю, что мне не страшно. Просто… просто это трудно объяснить, - он отчаянно пытался найти подходящие слова. - Как будто драконья кровь обучила меня иному языку, научила меня видеть все вокруг иначе, мне кажется. Ну как объяснить другой язык?

Бинабик начал отвечать, потом запнулся, уставившись поверх плеча Саймона. Встревоженный, Саймон обернулся, но увидел лишь нависший камень пещеры и кусок Серого в белую крапинку неба.

- Что случилось? Ты не заболел, Бинабик?

- Я нахожу понимание, - сказал тролль просто. - Я все время чувствовал какую-то очень знакомость. Но была запутанность с языками. Видишь ли, дело в переводе. - Он вскочил и бросился к своему мешку. Некоторые из троллей подняли головы. Один хотел что-то сказать, но промолчал, увидев сосредоточенное выражение лица Бинабика. Через несколько мгновений маленький человек вернулся с новой охапкой свитков.

- Что с тобой происходит? - спросил Саймон.

- Я говариваю про язык - про разные языки. Ты сказывал: Скала прощания.

- Это то, что сказала мне Джулой, - ответил он, оправдываясь.

- Вне сомнительности, но свитки Укекука имеют совсем другой язык. Не такой, как беседуем ты и я. Одни перекопированы с наббанайских манускриптов, еще другие имеют канукский язык, а совсем третьи - язык ситхи. И я предпринимал розыски Скалы прощания, а ситхи именовывают это место - Расставальный камень. Нет большой разницы, но очень препятствует нахождению требованного. Теперь имей ожидание.

Он начал быстро просматривать свитки, губы его двигались, следуя за движением короткого пальца по строчкам. Ситки возвратилась с двумя плошками супа. Одну она поставила около Бинабика, который был настолько поглощен своим занятием, что лишь кивнул в знак благодарности. Вторую плошку она предложила Саймону. Не зная, что еще следует сделать, он поклонился и взял ее.

- Спасибо, - сказал он, не зная, назвать ли ее по имени.

Ситкинамук начала было что-то говорить в ответ, но остановилась, как будто не в состоянии вспомнить положенных слов. Мгновение они с Саймоном смотрели друг на друга - назревающей дружбе мешала неспособность свободно разговаривать. Наконец Ситки поклонилась в ответ и прижалась к Бинабику, задав ему какой-то тихий вопрос.

- Чаш, - ответил он, - это верно. - Потом он помолчал, продолжая поиски. - Хо-хо! - вскричал он, наконец, хлопая себя по затянутой в кожу ляжке. - Вот и ответ. Мы его находили!

- Ну что? - Саймон наклонился к нему. Свиток был покрыт странными знаками, маленькими рисунками, похожими на птичьи лапки и следы улиток. Бинабик указывал на один из символов - квадрат с закругленными углами, полный точек и черточек.

- Сесуадра, - выдохнул он, протяжно произнося слово, как будто любуясь тонкой материей. - Сесуадра - Расставальный камень. А Джулой называла ее Скала прощания. Я очень думаю, что это ситхская штука.

- Но что это такое? - спросил Саймон, глядя на руны и не в силах понять их смысла, хотя понимал написанное на вестерлинге.

Бинабик посмотрел на свиток, прищурившись.

- Это таковое место, говорится здесь, где расторгали союз между зидайя и хикедайя, что означивает между ситхи и норнами, когда они имели конфликт, и потом оба народа делали выбирание своей дороги. Это место очень большой силы, но и большой печали.

- Но где оно? Как мы можем туда добраться, не зная, где оно?

- Оно местополагалось в Энки э-Шаосай, летнем городе ситхи.

- Джирики рассказывал мне о нем, - сказал Саймон, вдруг загоревшись. - Он мне его показывал в зеркале. В том, которое он мне дал. Может быть, мы там его найдем! - Он порылся в рюкзаке, разыскивая дар Джирики.

- Нет обязательности, Саймон, нет обязательности! - засмеялся Бинабик. - Я был бы полный болван и самый жалкий ученик Укекука, если бы не имея знания Энки э-Шаосай. Он был одним из Девяти городов, великих красотой и великих знанием.

- Так ты знаешь, где находится Скала прощания?

- Энки э-Шаосай местополагался на юго-восточной оконечности великого Альдхортского леса. Это означивает, что он не находится вблизи. Много недель будут проходить в дороге. Город стоял на очень дальней стороне леса, над плоскими землями Верхних Тритингов. - Лицо его просветлело. - Теперь мы имеем знание, куда пойти. Это благоприятно. Сесуадра, - он снова задумчиво, со смаком произнес это слово. - Я ее никогда не видывал, но слова Укекука вспоминаются. Это странное и мрачное место, так говаривает легенда.

- Не понимаю, почему Джулой его выбрала? - сказал Саймон.

- С вероятностью, она не имела возможности выбирать. - Бинабик принялся за свой остывший суп.

Баранам, естественно, не нравилось, что Кантака идет за ними следом. Даже через несколько дней пути их все еще беспокоил волчий запах, поэтому Бинабику приходилось ехать впереди. Кантака ловко выбирала путь по крутым узким тропам, наездники верхом на баранах следовали за ней, тихонько переговариваясь или напевая. Они не повышали голоса, чтобы не разбудить Макухою, богиню снежных обвалов. Саймон, Хейстен и Слудиг замыкали колонну, стараясь ступать в колеи, оставленные баранами, чтобы не зачерпнуть снег в тщательно промасленные сапоги.

Там, где Минтахок закруглялся, как согбенная годами спина старика, Сиккихок, напротив, состоял из сплошных углов и крутых склонов. Тропинки троллей то приникали к самой спине горы, то выдавались далеко вперед, чтобы обвить обледеневшие каменные колонны, то терялись в тени самой горы, следуя внутреннему абрису вертикальной расселины, падающей далеко вниз, под тропинку - в снежную дымку внизу.

Час за часом, ковыляя вниз по этим узким дорожкам, постоянно вытирая тающий на ресницах снег, Саймон ловил себя на том, что молит Бога о скорейшем окончании спуска. Возвратятся к нему силы или нет, но он не создан для этой горной жизни. От разреженного воздуха болели легкие, а ноги делались тяжелыми и слабыми, как намокшие буханки хлеба. Когда он пытался заснуть в конце дня, мышцы гудели от напряжения.

Сама высота, на которой они находились, вызывала в нем чувство тревоги. Он всегда считал себя бесстрашным скалолазом, но это было до того, как он оставил Хейхолт и отправился бродить по белу свету. Теперь он обнаружил, что ему гораздо легче идти, уставившись на задники коричневых сапог Слудига, чем оглядываясь вокруг. Когда его взгляд отклонялся и падал на нависающие над ними каменные громады или на зияющие пустоты под ними, ему было трудно представить себе ровную поверхность. Где-то, напоминал он себе, существуют места, где можно повернуть в любую сторону, не рискуя сломать шею в бездонной пропасти. Когда-то он жил в таком месте - значит, они все еще есть на земле. Где-то лига за лигой стелется ровным ковром земля, которая ждет Саймона.

На более широком уступе они остановились на отдых. Саймон помог Хейстену снять рюкзак и увидел, как тот рухнул на мокрый камень, дыша так тяжело, что скоро оказался в облаке пара от собственного дыхания. Хейстен на минуту сбросил капюшон, но вздрогнул от сильных порывов ледяного ветра и снова поспешно натянул его. Кристаллики льда сверкали в его темной бороде.

- Ну и стужа, парень, - сказал он. - Зверская. - Внезапно он показался старым.

- У тебя есть семья, Хейстен? - спросил Саймон.

Стражник помолчал минуту, застигнутый врасплох, потом засмеялся:

- Да вроде бы. У меня есть женщина, жена, но детишек нет. Первый помер, а больше не было. Да я ее с зимы и не видел. - Он покачал головой. - Она, однако, должно быть спаслась - к своим подалась, в Хевеншир: в Наглимунде уж слишком неспокойно, я ей сказал. - Он снова покачал головой. - Да-а, если эта Твоя колдунья права, войну мы проиграли и принц Джошуа пропал.

- Но Джулой сказала, что он спасся, - поспешил заверить его Саймон.

- Это хорошо бы.

Они посидели молча, прислушиваясь к вою ветра в скалах.

Саймон взглянул на меч Торн, который лежал поверх рюкзака Хейстена и тускло мерцал, усыпанный тающими снежинками.

- Тебе не слишком тяжело нести меч? Я могу немного понести его.

Хейстен изучающе посмотрел на него и улыбнулся:

- Пожалуйста, дружище Саймон. Тебе подобает нести меч теперь, когда у тебя борода пробивается. Только мечом-то его не назовешь, если ты понимаешь, про что я.

- Я знаю. Я знаю, как он меняется. - Он вспомнил ощущение этого меча в своих руках: сначала холодный и тяжелый, как наковальня, потом, когда он стоял наготове на самом краю скалы, упершись взглядом в молочно-голубые глаза дракона, меч вдруг стал легким, как березовый кол. Блестящее лезвие вдруг стало одушевленным, казалось, оно дышит. - Он как будто оживает. Как зверь, что ли. Сейчас тебе тяжело его тащить?

Хейстен отрицательно покачал головой.

- Нет, парень. Он, вроде, хочет идти туда же, куда и мы. Может, думает, мы несем его домой.

Саймон улыбнулся тому, что они говорят о мече, как будто это собака или конь. И все же в Торне чувствовалось какое-то напряжение, как бывает у паука в паутине или у рыбы, которая зависла над речным дном. Он снова взглянул на меч. Если он и живой, то часть дикой природы. Его чернота поглощает свет, оставляя лишь легкий отсвет: сверкающие крошки в бороде скупца. Дикая вещь - темная вещь.

- Ему с нами по пути, - сказал Саймон, потом задумался. - Но мы не домой идем, по крайней мере не ко мне домой.

Лежа ночью в узенькой пещере - не более чем трещинка на мускулистой каменной спине Сиккихока - Саймон видел во сне гобелен. Это был подвижный гобелен, висящий на абсолютно черной стене. На нем, как на картинах в часовне Хейхолта, было огромное дерево, уходящее в небеса. Дерево было белым и гладким, как хачский мрамор. Принц Джошуа висел на нем головой вниз, как Узирис Эйдон в своих мучениях.

Перед Джошуа стояла неясная фигура, вбивающая в него гвозди огромным серым молотком. Джошуа ничего не говорил и не вскрикивал, но его друзья, стоявшие вокруг, стонали. Глаза принца были широко раскрыты в безмолвном страдании, как на лице Узириса, вырезанного из дерева, который висел на стене в доме его детства.

Саймон не в силах был больше смотреть. Он бросился в изображение на гобелене и побежал к неясной фигуре. Пока он бежал, в руке его оказалась какая-то тяжесть. Он поднял руку в замахе, но таинственное существо вытянулось и схватило Саймона за руку, пытаясь вырвать оружие - черный молоток, который отличался от серого лишь цветом.

"Это лучше", - сказало существо. Оно подняло молоток черного дерева и снова стало вбивать гвозди. На этот раз Джошуа вскрикивал от каждого удара. Он кричал и кричал…

…Саймон пробудился, дрожа всем телом, в полной тьме. Вокруг слышалось затрудненное дыхание спутников, смешанное со стенаниями ветра в горных теснинах вокруг пещеры. Ему хотелось разбудить Бинабика, или Хейстена, или Слудига - любого, кто смог бы поговорить с ним на его родном языке, но он не мог найти их в потемках, и, кроме того, даже сквозь страх он знал, что нельзя пугать других.

Он снова лег, прислушиваясь к завыванию ветра. Ему страшно было заснуть, он боялся снова услышать эти вопли. Он попытался хоть что-то различить в темноте, чтобы убедиться, что глаза его открыты, но не смог.

Совсем перед рассветом усталость взяла верх над его встревоженным мозгом, и он наконец заснул. Если ему и снились новые сны, он не помнил их при пробуждении.

Еще три дня они брели по узким тропам, от которых замирало сердце, прежде чем покинули вершины Сиккихока. На боковых склонах им не нужно было держаться друг за другом, а когда они оказались на широкой площадке усеянного снегом гранита, они отметили это радостное событие. Оно пришлось на редкий час, когда светило вечернее солнце. Свет пробивался через паутину облаков, а ветер из хищного вдруг превратился в игривый.

Бинабик верхом на Кантаке проехал вперед разведать местность, затем отпустил волчицу поохотиться. Она в мгновение ока исчезла за грудой камней, окутанных белым покровом. Бинабик вернулся к остальным с широкой улыбкой на лице.

- Большая приятность есть в покидании скал на короткое время, - сказал он, усаживаясь радом с Саймоном, который снял сапоги и потирал ноги, пытаясь восстановить кровообращение в побелевших пальцах. - Нет полной возможности думать о полезном, только как не упасть, если едешь по таким узким и опасным тропам.

- Или когда идешь по ним, - сказал Саймон, критически разглядывая свои ноги.

- Или идешь, - согласился Бинабик. - Я немедленно буду возвращаться обратно. - Маленький человек встал и перешагнул через круглый камень, направляясь к троллям, сидевшим кружком и передававшим из рук в руки бурдюк с горячительным напитком. Некоторые из них сняли куртки и подставили голые торсы жидким солнечным лучам. На их смуглой коже были изображены птицы, медведи и извивающиеся рыбы. Баранов расседлали и пустили пастись на жалкой растительности, которую они разыскивали среди камней: мох и пучки жесткой травы, чудом выросшей в каменных расселинах. Одному из троллей поручили пасти баранов, что его явно огорчало. Он тыкал своим крючковатым посохом в землю, наблюдая, как бурдюк перемещается по кругу. Один из его приятелей, смеясь, обратил внимание остальных на его страдальческий вид и, сжалившись, направился к нему с бурдюком.

Бинабик подошел к Ситки, которая сидела с другими охотницами. Он наклонился к ней, чтобы что-то сказать, и потерся щекой об ее щеку. Она засмеялась, оттолкнув его, но покраснела. Наблюдая за ними, Саймон почувствовал, как в нем шевельнулась зависть к счастью друга, но он подавил в себе это недостойное чувство. Когда-нибудь, возможно, и он найдет кого-то. Он с грустью подумал о принцессе Мириамель, которая была, конечно, недосягаема для кухонного мальчишки. Тем не менее, она была ведь просто девушкой, такой же как те, с которыми он так часто болтал в Хейхолте в те необычайно далекие времена. Когда они с Мириамелью стояли рядом на ступенях Да'ай Чикиза или перед великаном, между ними не было различий. Они были друзьями, равными перед лицом опасности.

Но я тогда не знал, как высоко она стоит надо мной. А теперь знаю - в этом вся разница. Но почему? Разве я стал другим? А она? В сущности, нет. И она меня поцеловала! И это случилось после того, как она снова стала принцессой!

Им овладело странное смешанное чувство подъема и безнадежности одновременно. И кто может сказать, что верно, а что нет? Порядок вещей в мире, кажется, изменяется, а где записано, что герой кухонный работник не смеет гордо стоять перед принцессой, да еще будучи в состоянии войны с ее отцом-королем?

Он погрузился в сладкие мечты, как бывало раньше, в Хейхолте. Саймон представил себе, как он вступает в город героем, под ним горделивый конь, меч Торн несут перед ним, как на портрете сира Камариса, который он однажды видел. И где-то, он точно это знал, Мириамель наблюдает за происходящим и восхищается. Полет мечты вдруг оборвался: в какой же город он может так победоносно вступить? Наглимунд, как сообщила Джулой, пал; Хейхолт, родной замок Саймона, закрыт для него. И меч Торн не более принадлежит ему, чем сам Саймон является сиром Камарисом, самым знаменитым владельцем клинка, и, самое главное, решил он, глядя на свои стертые ноги, у него и коня-то никакого нет.

- Вот, друг мой Саймон, - сказал Бинабик, прерывая его печальные размышления, - я разыскивал для тебя глоток охотничьего напитка, - он протянул Саймону бурдюк меньшего размера, чем тот, что ходил по кругу.

- Я уже пробовал, - сказал Саймон, подозрительно принюхиваясь. - На вкус это было… как Хейстен выразился, вроде лошадиной мочи. Боюсь, что я согласен с ним.

- Аха, но Хейстен, имею уверенность, изменял свое мнение о канканге, - Бинабик хмыкнул, кивнув головой в сторону веселого круга. Эркинландер и Слудиг уже примкнули к троллям; а Хейстен в этот момент прикладывался к бурдюку. - Но это не канканг, - заметил Бинабик, вручая Саймону бурдюк. - Это охотничий напиток. Мужчины у нас не имеют разрешения выпивать его, только если они хотят применивать его для медицинских целей. Его выпивают только наши охотницы, если они не могут иметь сновидения всю ночь, на очень большом расстоянии от родных пещер. Он оказывает превеликую помощь при уставании, болях в ногах и прочих таких заболеваниях.

- Да я себя хорошо чувствую, - заметил Саймон, разглядывая бурдюк с большим сомнением.

- А я не потому делаю такое предложение. - Бинабика раздражали эти пререкания. - Имея понимание: очень редко мужчина может получать этот напиток. Мы имеем празднование, что наше изобильное опасностями путешествие завершалось без потерь и ран. Мы имеем радость от вида частицы солнца. Кроме того, это одно такое подарение. Ситкинамук просит тебя принять его.

Саймон взглянул на девушку, которая, смеясь, болтала с остальными охотницами. Она улыбнулась ему и подняла вверх копье как бы в знак приветствия.

- Извини, - сказал он, - я сначала не понял. - Он поднял бурдюк и отхлебнул. Сладкая маслянистая жидкость скользнула в горло. Он закашлялся, но через миг ощутил приятное тепло в желудке. Он сделал еще глоток, задержав напиток во рту, чтобы определить его вкус.

- Из чего он? - спросил Саймон.

- Из ягод с верхних лугов Озера голубой глины, куда ведут направление мои соплеменники. Из ягод и зубов.

Саймону показалось, что он ослышался.

- Ягод и чего?

- Зубов. - Бинабик улыбнулся, обнажив свои, желтые. - Зубов снежного медведя, растертых в порошок, разумеется. Это для силы и неслышной походки во время охоты.

- Из зубов… - Саймон, помня, что это подарок, воздержался от дальнейшего комментария. Ну что особенного в зубах, в конце концов? У него самого их полный рот. Напиток на вкус был совсем неплох и вызвал приятное ощущение в желудке. Он бережно поднял бурдюк и сделал последний глоток. - Ягоды и зубы, - сказал он, возвращая кожаный сосуд. - Очень хорошо. Как по-канукски "спасибо"?

Бинабик сказал ему.

- Гьоп! - крикнул Саймон Ситки, которая улыбнулась и кивнула, а ее подруги снова звонко рассмеялись, пряча лица в мех капюшонов.

Некоторое время Саймон и Бинабик молча сидели рядом, наслаждаясь теплом. Саймон чувствовал, как охотничий напиток приятно растекается по его жилам, делая дружелюбными даже лихие нижние склоны Сиккихока, по которым им еще предстояло спускаться. Гора внизу казалась лоскутным одеялом, составленным из неровно засыпанных снегом возвышенностей, переходящих внизу в плоское, утыканное деревьями однообразное пустынное пространство.

Внимание Саймона привлекла гора Намьет - одна из сестер Сиккихока, которая в ярком свете солнечного дня, казалось, находилась всего на расстоянии брошенного камня. Складки горы были покрыты длинными вертикальными лиловыми тенями. Белоснежная вершина сверкала на солнце.

- Тролли и там живут? - спросил он.

Бинабик поднял голову и кивнул.

- Намьет тоже принадлежит к Йиканукским горам. Минтахок, Чугик, Тутусик, Ринсенатук, Сиккихок и Намьет, Ямок и Хуудика - Серые Сестры, это все страна троллей. Ямок, что значит Маленький Нос, - место, где умерщвлялись мои родители. Вон она, там, за Намьетом, видишь?

- Как они умерли?

- Драконий снег - как мы это называем на Крыше Мира - это снег, который намерзает на вершине, а потом обваливается без всякого предупреждения. Как смыкаются драконьи челюсти, что тебе известно.

Саймон поскреб землю камнем, потом поднял голову, прищурившись на неясное очертание Ямока на востоке.

- Ты плакал?

- С несомненностью. Но я находил для этого тайник. А ты… да нет, ты же не имел знакомства со своими родителями, правда?

- Нет, мне о них рассказывал только доктор Моргенс. Немного. Мой отец был рыбаком, а мать горничной.

Бинабик улыбнулся.

- Бедные, но достойные предки. Нельзя желать очень больше! Хорошее начало. Кто бы имел желание порождаться в королевской династии? Как питать надежду на нахождение истины, если проживающие кругом только кланяются и становятся па колени.

Саймон подумал о Мириамели и о невесте самого Бинабика, но ничего не сказал.

Чуть позже тролль протянул руку, придвинул свой заплечный мешок, порылся в нем и вытащил кожаный мешочек, в котором что-то позванивало.

- Мои кости, - сказал он, осторожно высыпав их на камень. - Посмотрим, не стали ли они более верными путеводителями для нас, чем последний раз, когда мы к ним обращались.

Он начал тихонько напевать себе под нос, собрав их в ладони. В течение нескольких мгновений тролль держал кости перед собой, глаза его были закрыты, он сосредоточился и бубнил какую-то песню. Наконец, он бросил их на землю. Саймон не мог рассмотреть никакого определенного рисунка в их беспорядочном расположении.

- Круг камней, - сказал Бинабик так же спокойно, как если бы это было написано на гладкой желтой поверхности костей. - Это, можно так сказать, то, где мы находимся. Это означает, я полагаю, собрание для совета. Мы ищем мудрости, помощи в своих исканиях.

- Кости, к которым ты обращаешься за помощью, сообщают тебе, что ты нуждаешься в помощи, - проворчал Саймон. - Ну и колдовство.

- Молчи, глупый низоземец, - сказал Бинабик нарочито строго. - Эти кости говорят очень больше, чем ты в состоянии понимать. Нет элементарности в их прочтении. - Он снова затянул какую-то мелодию и бросил еще раз. - Факел у входа в пещеру, - сказал он и сразу же снова бросил, не дав объяснения. Он нахмурился и закусил губу, рассматривая узор. - Черная расщелина. Я только второй раз вижу такой расклад, и оба раза, когда мы вместе. Это какой-то дурной знак.

- Пожалуйста, объясни, - сказал Саймон. Он снова натянул сапоги, пошевелил в них пальцами.

- Второй разброс Факел у входа в пещеру означивает, что мы должны искать преимущества в том месте, куда направляемся, - в Сесуадре, как я понимаю, у Скалы прощания, о которой говаривала Джулой. В этом нет той значительности, что будет удача. Просто там мы будем иметь шанс на преимущество. Черная расщелина - последний разброс, о котором я тебе уже говорил. Именно третьего броска следует бояться, по крайней мере он имеет должность нас настораживать. Черная расщелина - странный, редко выпадающий узор, который может означать предательство или нечто, надвигающееся извне… - Он внезапно оборвал объяснения, отсутствующим взглядом посмотрел на кости и сгреб их обратно в мешок.

- Так что это все значит?

- Ах, друг мой Саймон, - вздохнул тролль, - кости не просто отвечают на вопросы, даже в лучшие времена. А в такие фозные дни, как мы имеем теперь, очень трудно иметь понимание. Я должен долго обдумывать эти броски. Может быть, мне придется спеть некоторую иную песню, и снова бросить. Впервые за долгое время не выпал Темный путь, но я не думаю, что наша дорога перестанет быть неясной. В этом-то и заключается опасность, если ожидать простые ответы на вопросы от этих костей.

Саймон поднялся.

- Я не понимаю многого из того, что ты говоришь, но я хотел бы иметь несколько простых ответов. Насколько было бы легче!

Бинабик улыбнулся, видя, что подходит один из его соплеменников.

- Простые ответы на вопросы жизни. Это было бы волшебство, которое очень лучше всего, что я видывал.

Подошедший тролль, коренастый, с клочковатой бородкой пастух, которого Бинабик представил как Сненека, бросил на Саймона недоверчивый взгляд, как будто самый его рост был вызовом цивилизованному поведению. Он возбужденно поговорил с Бинабиком по-канукски, затем отошел. Бинабик вскочил и свистнул Кантаку.

- Сненек говаривал, что бараны питают беспокойство, - объяснил Бинабик. - Он хотел узнавать, где местополагается Кантака. Возможно, она внушает им тревогу. - В то же мгновение серая фигура волчицы показалась на выступе недалеко от них. Она вопросительно склонила набок голову. - Нет, она с подветренной стороны от нас. - Он покачал головой. - Если бараны питают беспокойство, то Кантака не виноватая. Это не ее запах. - Кантака спрыгнула с каменной насыпи и через несколько мгновений была уже около хозяина, толкая его в ребра своей огромной широколобой головой.

- Она и сама питает тревогу, - сказал Бинабик. Он стал на колени, чтобы почесать ей брюхо, и руки его по плечи погрузились в ее густой мех. Кантака действительно была насторожена, она лишь на миг замерла от ласки, но тут же подняла нос и стала принюхиваться к ветру. Уши ее трепыхались, как крылья птицы, готовой взлететь. Она издала глухой рык, прежде чем снова ткнуть Бинабика мордой. - А, - сказал он, - по-видимому, снежный медведь. Это, наверное, голодное время для них. Мы имеем целесообразность спускаться ниже: там будет безопаснее, подальше от вершины горы.

Он окликнул Сненека и остальных. Они начали снимать лагерь, седлать баранов и убирать бурдюки и мешки с провизией.

Подошли Слудиг и Хейстен.

- Ну что, парень, - обратился Хейстен к Саймону, - снова ноги в сапоги? Теперь ты знаешь, что значит быть солдатом. Марш, марш, марш, пока не закоченеют ноги, а легкие не станут как тряпки.

- Я никогда не мечтал о пехоте, - ответил Саймон, взваливая рюкзак на плечи.

Приветливая погода долго не продержалась. К тому времени, как они разбили лагерь на ночь у края длинного плоского уступа, звезды уже исчезли. Единственными источниками Света под недружелюбным, сеющим снег небом были их походные костры.

С рассветом горизонт стал холодно-серым, казалось, он отражает цвет гранита под ногами. Путники осторожно спустились с уступа на узкие тропы, которые охватывали гору, извиваясь вдоль ее склонов крутыми зигзагами. К полудню они достигли еще одного относительно плоского места, где скопились огромные валуны, соскользнувшие с крутого откоса - очевидно, остатки древнего ледника. Ступать нужно было крайне осторожно, иногда приходилось прыгать с одного валуна на другой. Саймон, Хейстен и Слудиг замыкали шествие. Из-под их ног порой вылетали камни размером с кулак и скакали под откос, вызывая жалобное блеяние баранов и недовольные взгляды всадников. От такой дороги болели колени и щиколотки, и Саймону с друзьями пришлось обмотать сапоги тряпками, едва они одолели первую часть пути.

Вокруг порхал снег, не густой, а такой, чтобы только запорошить верхушки самых крупных камней и заполнить, как штукатуркой, трещины и пространства между маленькими камешками. Когда Саймон оглядывался на беспорядочный высокий склон, верхняя часть Сиккихока казалась ему огромной тенью, стоящей в дверном проеме.Его изумляло, что им удалось проделать такой большой путь, но вернув взгляд вперед, он падал духом, видя, какая длинная дорога им еще предстоит, прежде чем они достигнут сомнительных благ Белой пустыни, расстилавшейся внизу.

Хейстен заметил этот упадок духа и предложил Саймону украшенный лентами бурдюк - подарок троллей.

- До ровной земли еще два дня пути, парень, - заметил он, кисло улыбнувшись. - Хлебни.

Саймон согрелся глотком канканга, прежде чем передать его Слудигу. Белозубая улыбка на миг мелькнула в бороде риммерсмана, когда он поднес бурдюк ко рту.

- Хорошо, - сказал он. - Это не то, что обычный мед или даже южное вино, но все же лучше, чем ничего.

- Провалиться мне на этом месте, если это не так, - подтвердил Хейстен. Он взял бурдюк и, прежде чем вернуть его на пояс, сам сделал изрядный глоток… Голос стражника показался Саймону несколько севшим, и он сообразил, что Хейстен целый день прикладывался к бурдюку. А как еще могли они бороться с болью в ногах и непрестанно посыпающим их снегом? Уж лучше опьянение, чем постоянное ощущение подавленности.

Саймон прищурился от летевшего в лицо мокрого снега. Он различал подпрыгивающие фигуры троллей, едущих верхом прямо перед ним, но более дальние казались размытыми пятнами. Где-то впереди всех Бинабик и Кантака отыскивали наилучший путь в стороне от осыпи. Ветер доносил до Саймона гортанные выкрики наездников. Они звучали неразборчиво, но как-то успокаивающе.

Мимо пропрыгал камень и остановился недалеко впереди, звук его падения был заглушен завыванием ветра. Саймон подумал о том, что случится, если действительно огромный камень покатится на них с горы. Услышат ли они его за шумом стихии? Или он прихлопнет их, незамеченный, как ладонь прихлопывает муху, которая греется на солнышке, сидя на подоконнике? Он повернулся, чтобы посмотреть назад, мысленно представляя огромный, круглый, увеличивающийся в размере камень, который сокрушит все на своем пути.

Никакого громадного камня не было, но на верхнем склоне двигались какие-то силуэты. Он замер с раскрытым от удивления ртом, ощущая нереальность происходящего, предполагая, что какая-то снежная слепота вызывает эти видения, которые не могут быть настоящими, эти громадные тени, колеблющиеся в неясном свете. Проследив за взглядом Саймона, обращенным назад, Слудиг широко раскрыл глаза.

- Гюны! - закричал риммерсман. - Берегитесь гюнов! Великаны позади нас! - Внизу по склону один из троллеи отозвался на крики Слудига коротким возгласом.

Смутные вытянутые фигуры неслись вниз по усыпанному камнями склону. Потревоженные камни катились перед ними, проскакивали мимо Саймона и его товарищей, а кричащие тролли пытались повернуть баранов, чтобы встретить надвигающуюся опасность лицом к лицу. Упустив возможность внезапного нападения, гиганты оглашали воздух воплями, в которых звучал бессловесный вызов и которые казались способными сотрясти самое гору. Несколько громадных фигур вынырнули из тумана, размахивая дубинками, подобными суковатым стволам. Черные лица с оскаленными зубами казались бестелесно парящими в крутящемся снеге, но Саймон знал силу этих лохматых белых фигур… Он узнал лицо смерти за кожаными масками и беспощадные объятия широких жилистых конечностей, вдвое длиннее человеческих.

- Бинабик! - заорал Саймон. - Великаны!

Один из гюнов поднял валун и швырнул его под гору. Он ударялся и отскакивал, подпрыгивая, несся вниз, как неуправляемая телега. Проскочив мимо Саймона, он врезался в ряды троллей, стоявших с копьями наготове. Пронзительное, исполненное ужаса блеяние баранов, стоны раздавленных, умирающих наездников разнеслись по затянутому туманом склону. Саймон застыл, не в силах сдвинуться с места, когда перед ним возникла огромная фигура с занесенной'назад дубиной, похожей на наведенную катапульту. Когда черная полоса этой тени метнулась книзу, Саймон услышал свое имя, что-то отбросило его вбок, и он упал лицом вниз в снег между камнями.

Вмиг он был на ногах, пробираясь к рычащим, искаженным борьбой фигурам. Гюны нависали и исчезали - гигантские тени в кружащемся снегу.

В голове Саймона истерический, полный ужаса голос кричал, чтобы он бежал, спрятался, но голос был приглушен, как будто голова его была набита пером из подушки. Руки его были в крови, но он не знал, чьей. Он походя вытер их о рубашку, затем вытащил из ножен свой канукский кинжал. Рев наполнял все вокруг.

Несколько троллей, выставив вперед копья, гнали своих баранов вверх по склону. Их вопящая цель взмахнула своей лохматой рукой шириной с древесный ствол и выбила передних троллей из седел. Они покатились вниз окровавленной кучей и остались лежать бескостной массой в конце спуска, но их товарищи, ехавшие позади, сумели всадить копья в жертву, вызвав кашляющий, захлебывающийся рык атакованного гиганта.

Саймон рассмотрел Бинабика внизу на склоне. Он сошел с Кантаки и та бросилась в другую свалку. Бинабик заряжал дротиками свой полый посох. Саймон знал, что у дротиков ядовитые наконечники. Прежде чем Саймон успел сделать шаг к своему другу, еще одна фигура толкнула его, а затем свалилась к его ногам.

Это был Хейстен, упавший лицом вниз среди камней, а меч Торн был все еще приторочен к его рюкзаку. Пока Саймон смотрел на него, раздался такой громкий вопль, что туман в его голове сразу рассеялся: обернувшись, он увидел, что Слудиг отступает к нему, нанося удары перед собой длинным копьем, подарком троллей, а наступает на него великан, чьи жуткие вопли сотрясают небо. Его белый живот и руки утыканы алыми кровавыми пятнами, но Слудиг тоже в крови: его левую руку, кажется, окунули в бочку красной краски.

Саймон нагнулся и потряс Хейстена за плащ, но стражник был недвижим. Ухватившись за черный эфес, Саймон вытащил Торн из петли на рюкзаке Хейстена. Он был холоден, как иней, и тяжел, как конские доспехи. Проклиная все, исполненный ужаса и гнева, Саймон изо всех сил попытался поднять его, но даже не смог оторвать его от земли. Несмотря на все более отчаянные усилия, ему не удалось поднять эфес выше пояса.

- Узирис, где Ты? - воззвал он, отпустив клинок, который тут же свалился на землю, как кусок отвалившейся штукатурки. - Помоги же мне! Что толку в этом чертовом мече?!

Он сделал еще одну попытку, моля бога о помощи, но Торн неподвижно лежал на земле - оружие не по его силам.

- Саймон! - крикнул, задыхаясь, Слудиг. - Беги! Я… не могу…

Лохматая лапа великана размахнулась, и риммерсман отшатнулся, едва увернувшись. Он собрался еще раз крикнуть Саймону, но ему снова пришлось отпрыгнуть в сторону, чтобы избежать еще одного удара. Светлая борода и спутанные волосы северянина были забрызганы кровью, шлема на нем не было.

Саймон в отчаянии посмотрел вокруг. Взгляд его упал на копье троллей, валяющееся среди камней. Он подхватил его и обошел великана, глаза которого были устремлены на Слудига. Мохнатая спина великана предстала перед Саймоном, как белая стена. Вмиг, едва сознавая, что делает, Саймон изо всех сил вонзил копье в спутанный мех. Удар отозвался в его собственных руках сильной отдачей, даже зубы лязгнули, и на миг он обессиленно прижался к спине великана. Гюн запрокинул голову и испустил вопль, мотаясь из стороны в сторону, а Слудиг спереди колол его своим копьем. Саймон увидел, как риммер исчез, потом зверь нагнулся, содрогаясь, и прижал Слудига к земле.

Кашляя кровью, великан стоял над Слудигом, пытаясь нащупать свою дубину одной рукой и прижимая другую к окровавленному животу. С гневным криком, разъяренный тем, что это жуткое существо наносит удары по его друзьям даже в последние мгновения собственной жизни, Саймон ухватился за его шкуру одной рукой, а другой за древко копья, торчащего из спины великана, и стал карабкаться ему на спину.

Воняющее мокрым мехом, мускусом и тухлятиной, огромное, сотрясающееся от боли тело выпрямилось под ним. Огромные когтистые руки протянулись назад, пытаясь нащупать насекомое, взобравшееся на него. А Саймон уже вонзил свой канукский кинжал по рукоятку в шею великана, как раз под сведенные судорогой челюсти. Через мгновение он почувствовал, как толстые пальца схватили и сбросили его.

Наступил миг невесомости; небо превратилось в бешено крутящееся серо-бело-голубое облако. Потом Саймон врезался в землю.

Перед его глазами был круглый камень шириной в ладонь. Он не ощущал своего тела,.которое напоминало рыбу с удаленными костями. Он различал лишь слабый гул в ушах и тоненький писк, возможно, голоса. Камень лежал перед ним, круглый и твердый, неподвижный. Это был кусок серого гранита с белой полоской. Возможно, он лежит здесь с незапамятных времен, с того момента, когда само время было молодо. В нем нет ничего особенного - это просто кусочек земных костей, острые углы которого сгладили за долгие столетия ветры и дожди.

Саймон был не в силах пошевелиться, но он мог смотреть на неподвижный камешек, такой замечательно незаметный. Он долго лежал, разглядывая его, пока камень не начал светиться, отражая почти неуловимый розоватый свет заката.

За ним, наконец, пришли, когда Шедда, луна, появилась на небосводе. Ее бледный лик воззрился на землю сквозь дымку сумерек. Маленькие нежные руки подняли его и положили на одеяло. Он мягко покачивался, пока его несли вниз. Затем его посадили у яркого костра. Саймон наблюдал, как луна в небе возносится все выше. Бинабик подошел к нему и говорил что-то утешительное тихим голосом, но слова его казались чепухой. Пока ему перевязывали раны и накладывали холодные компрессы на голову, Бинабик напевал странные песни с постоянным повтором, затем дал ему выпить какой-то теплой жидкости, поддерживая его слабую голову, пока кислая жидкость стекала в горло.

Наверное, я умираю, думал Саймон. В этой мысли было какое-то успокоение. У него было впечатление, что душа уже отлетела, так мало связи ощущал он со своей плотью. Я бы хотел прежде всего выбраться из этих снегов. Я бы хотел добраться до дома…

Он подумал о том, что уже испытал подобный покой: в тот момент, когда стоял перед Игьяриком, когда казалось, что мир окутан полной тишиной, время стало безвременным, перед тем как он обрушил свой меч и прежде чем брызнула фонтаном черная кровь.

Но на этот раз меч не помог мне… Может, он потерял свои достоинства, покинув Урмсхейм? Или Торн так же непостоянен, как ветер, как погода?

Саймон вспомнил теплый день в Хейхолте, когда солнечные лучи проникали в кабинет доктора Моргенса, и лениво плавающие в воздухе пылинки светились, как блуждающие искорки.

Никогда не превращай в свой дом никакое место, сказал ему старик в тот день. Создай свой дом в себе самом. Ты найдешь там все необходимое, чтобы его обставить: память, надежных друзей, жажду знаний и тому подобное. И он всегда будет при тебе, куда бы ты ни отправился…

Это и есть смерть? думал Саймон. Это и значит идти домой? Ну, это не так уж и плохо.

Бинабик снова пел, и навевающая сон песня его была как журчание воды. Саймон предался ее течению.

Когда он проснулся на следующее утро, он не был уверен, что все еще жив. Те, что остались в живых, переменили место стоянки в то утро, и Саймона вместе с другими ранеными внесли в пещеру под нависшей скалой. Проснувшись, он увидел перед собой лишь отверстие, через которое можно различить серое небо. Только растрепанные черные птицы, парившие перед входом, убедили его, что он все еще среди живых. Птицы и еще боль во всем теле.

Он некоторое время лежал, изучая свои ушибы, сгибая и разгибая по одному суставы. Ему было больно, но с болью пришла способность двигаться. Все болело, но он был цел.

Через некоторое время к нему снова подошел Бинабик с одним из своих целительных напитков. Сам тролль не избежал ранений, о чем свидетельствовали рубцы на лице и шее. Бинабик выглядел серьезным, но он лишь бегло взглянул на раны Саймона.

- Нас посетили страшные потери, - сказал тролль. - Я не имел никакого желания это говорить, но… Хейстен погиб.

- Хейстен?! - Саймон сел, забыв на минуту свою боль. - Хейстен?

Ему показалось, что-то оборвалось у него внутри. Бинабик кивнул.

- И среди двух дюжин моих соплеменников девять умерщвлены и шесть имеют серьезные раны.

- Что же произошло? Как это случилось с Хейстеном?

Его охватило тошнотворное чувство нереальности. Как может Хейстен быть мертвым? Разве буквально несколько минут назад они не разговаривали?

- А Слудиг?

- Слудиг тоже имеет рану, но очень легче. Сейчас он участвует в собирании дров для костра. Это имеет великую важность для оказывания помощи больным, понятно? А Хейстен… - Бинабик постучал рукой по груди - жест, которым, как понял Саймон, кануки отгоняли зло. Тролль выглядел глубоко несчастным. - Хейстена ударили по голове дубиной. Он оттолкнул тебя, как мне говаривали, а потом вскоре его самого умертвили.

- Ох, Хейстен, - застонал Саймон. Он ждал слез, но их не было. Лицо его как-то странно онемело, а горе было каким-то слабым. Он опустил голову на руки. Огромный стражник был таким живым, таким сердечным. Не правильно вот так внезапно отнимать жизнь. Доктор Моргенс, Гримрик, Этельберн, Аннаи, а теперь Хейстен - все мертвы, все убиты только потому, что стремились делать правое дело. Где же те силы, что должны охранять таких невинных?

- А Ситки? - спросил.Саймон, вдруг вспомнив о девушке. Он внимательно посмотрел на лицо Бинабика, но тролль только рассеянно улыбнулся.

- Она жива, только немного ранена.

- Мы можем спустить Хейстена с горы? Он не хотел бы там остаться.

Бинабик неохотно покачал головой.

- Мы не имеем возможности перевозить его тело, по крайней мере на наших баранах. Он великого роста, очень слишком великого для них. А впереди еще опасный путь, прежде чем мы будем на равнине. Он будет оставаться здесь, прах его будет лежать здесь очень в почете вместе с прахом моих соплеменников. Рядом с ним будут другие, хорошие и отважные воины. Я предполагаю, что он имел бы такое желание. Теперь тебе пора снова засыпать, но есть еще двое, которые питают надежду говорить с тобой.

Бинабик отступил. Ситки и пастух Сненек стояли в ожидании у входа в пещеру. Они вошли и встали возле Саймона. Невеста Бинабика обратилась к Саймону на канукском. Ее темные глаза были серьезны. Около нее Сненек чувствовал себя неловко, переминаясь с ноги на ногу.

- Ситкинамук говаривает, что сочувствует тебе в утрате друга. Она также говаривает, что ты показал очень хорошую храбрость. Теперь все видели смелость, с которой ты был на Драконьей горе.

Саймон смущенно кивнул. Сненек прокашлялся и начал свою речь. Саймон терпеливо ждал, пока Бинабик объяснит.

- Сненек, глава пастухов Нижнего Чугика, говаривает, что тоже питает сожаление. Вчера мы теряли многие жизни. Он также хочет вручить тебе то, что ты вчера утрачивал.

Пастух достал костяной кинжал Саймона и почтительно передал хозяину.

- Его вынимали из шеи мертвого великана, - сказал Бинабик тихо. - Дар канука обагрен кровью, пролитой в защиту жизней кануков. Это имеет великую важность для наших людей.

Саймон принял кинжал, вложив его в расшитые ножны на поясе.

- Гьоп, - сказал он. - Пожалуйста, скажи им, что я рад его возвращению. Я не знаю, что ты имел в виду, когда говорил о защите канукских жизней - ведь у нас были общие враги. Но сейчас мне не хочется думать об убийстве.

- Конечно, - Бинабик повернулся к Ситки и пастуху и что-то кратко сказал им. Они кивнули. Ситки нагнулась и прикоснулась к его руке в знак сочувствия, потом повернулась и вывела неуклюжего Сненека из пещеры.

- Ситки управляет приготовлением надгробий из камней, - сообщил Бинабик. - Что же до тебя, друг Саймон, то тебе сегодня больше нечего делать. Спи.

Тщательно подоткнув вокруг него плащ, Бинабик удалился из пещеры, осторожно ступая между спящими на полу ранеными. Саймон проследил за ним глазами, думая о Хейстене и остальных умерших. Совершают ли они сейчас тот путь к полной тишине, на который Саймону удалось бросить взгляд?

Когда он засыпал, ему показалось, что он видит широкую спину своего эркинландского друга, исчезающую в коридоре, уходящем в белое безмолвие. Хейстен, подумал Саймон, не выглядит человеком, исполненным сожаления. Но ведь это было лишь сновидение.

На следующий день лучи полуденного солнца пронзили дымку, разлив свет по всему склону гордой горы Сиккихок. Боль Саймона утихла, вопреки его ожиданиям. С помощью Слудига он проковылял из пещеры на плоский уступ, где сооружали надгробные пирамиды. Их было десять: девять маленьких и одна большая. Камни были сложены так, что ни ветер, ни непогода не могли их сдвинуть.

Саймон взглянул на лицо Хейстена в пятнах засохшей крови, прежде чем Слудиг и его помощники тролли закончили укутывать его тело плащом. Глаза Хейстена были закрыты, но раны его были таковы, что не оставили Саймону никакой надежды на то, что его товарищ просто заснул. Он был убит зверскими прислужниками Короля Бурь, и это нужно было запомнить. Хейстен был простым человеком, и понятие мести он, конечно, ценил очень высоко.

После того как Хейстена похоронили и камни над его могилой были закреплены, соплеменники Бинабика, мужчины и женщины, были опущены в могилы, каждый с принадлежавшей ему вещью, как объяснил Бинабик Саймону. Когда все было закончено, Бинабик выступил вперед. Он поднял руку. Тролли затянули песню. У многих, и у мужчин, и у женщин, на глазах были слезы. Слеза блеснула и на щеке Бинабика. Прошло некоторое время, и пение прекратилось. Вперед выступила Ситки. Она вручила Бинабику факел и небольшой мешочек. Бинабик посыпал что-то из мешочка на каждую могилу, затем поджег это факелом. Тонкая струйка дыма поднялась над каждой могилой, быстро разрываемая горным ветром. Закончив, он вернул факел Ситки и начал петь длинную фразу из канукских слов. Мелодия была подобна голосу самого ветра: она то взмывала вверх, то опускалась.

Песня Бинабика, подобная песне ветра, закончилась. Он взял факел и мешочек, и струйка дыма взвилась нап надгробием Хейстена.

Шедда сказала детям,

- запел он на вестерлинге, -

Сказала Шедда Лингиту и Яне,

Сказала им выбирать свой путь,

Путь Птицы или путь Луны.

- Выбирайте, дети, - сказала она.

У Яны быстрая кровь,

Светлые волосы, смеющиеся глаза.

- Мой путь Луны, - говорит она. -

Не буду искать я других дверей.

Этот мир - мой родной дом.

Лингит, ее брат

С медленной кровью, с темными глазами,

Говорит:

- Путь Птицы будет моим.

Я пройду в темную дверь,

Детям оставлю этот мир.

Все мы - дети Лингита -

Поровну делим Лингита дар.

Через каменные земли идем.

Только однажды, потом, исчезаем мы,

В темную дверь мы уходим.

Уходим, чтобы по ту сторону бродить,

Ищем звезды в черном небе,

На долгой дороге находим пещеры,

Странные земли, чужие огни,

Но не возвращаемся.

Закончив петь, Бинабик поклонился могиле Хейстена.

- Прощай, отважный человек. Тролли не забудут твоего имени. И через тысячи лет мы будем петь о тебе в горах Минтахока! - Он повернулся к Саймону и Слудигу, торжественно стоявшим рядом. - Вы хотите что-нибудь сказать?

Саймон смущенно покачал головой:

- Только… Да благословит тебя Господь, Хейстен. В Эркинланде тоже будут петь о тебе, если исполнится мое желание.

Слудиг ступил вперед.

- Я произнесу эйдонитскую молитву, - сказал он, - твоя песня была очень хороша, Бинабик из Минтахока, но Хейстен был эйдонитом и должен быть отпет как полагается.

- Пожалуйста, - сказал Бинабик. - Ты выслушал наши молитвы.

Риммер достал из-под рубашки свое древо и встал в головах могилы. Дымок все еще вился над нею.

Да охранит тебя Господь наш,

- начал Слудиг, -

И да вознесет тебя Узирис, единственный Сын Его.

Да будешь ты доставлен в зеленые долины

Владений Его,

Где души добрых и праведных возносят

Песнопения с холмов

И где ангелы витают во древах,

Восславляя гласом Господа.

Да охранит тебя Спаситель

От всяческого зла,

И да обретет душа твоя вечный покой,

И сердце твое возрадуется неизмеримо.

Слудиг положил древо на камни и отошел к Саймону.

- Позвольте сказать мне только одно напоследок, - возгласил Бинабик громко. Он повторил это по-канукски, и тролли внимательно выслушали его. - Сегодня, впервые за тысячу лет, кануки и утку, тролли и низоземцы сражались бок о бок, вместе проливали кровь и рядом пали в бою. Объединила нас общая ненависть врагов и общая ненависть к врагам, но если наши народы смогут стать рядом в грядущей битве - величайшей и, возможно, последней битве, - жизни наших друзей будут отданы еще более достойному делу, чем сейчас. - Он повернулся и повторил эти слова своим сородичам. Многие из них закивали и застучали копьями о землю. Откуда-то с высоты завыла Кантака, и ее скорбное завыванье отдалось по всей горе.

- Будем помнить о них, Саймон, - сказал Бинабик, когда остальные уселись верхом. - И об этих, и о тех, что умирали раньше. Давай черпать силу из этих дарованных правому делу жизней, ибо если нам не удастся выстоять, они окажутся большими счастливцами, чем мы. Ты можешь идти?

- На какое-то время меня хватит. Слудиг пойдет рядом.

- У нас на сегодня путь недолгий, потому что мы отправляемся поздно, - сказал тролль, взглянув на белое пятнышко солнца. - Но мы должны спешить изо всех сил. Половину отряда мы потеряли, убив пятерых великанов. Горы Короля Бурь к западу имеют множество подобных существ, и мы не знаем, нет ли их поблизости еще.

- Сколько еще пройдут с нами твои товарищи-тролли, прежде чем свернут к Озеру голубой глины, о котором говорили твои правители? - спросил Слудиг.

- Это еще одна причина для беспокойства, - мрачно заметил Бинабик. - Еще день или два, и только мы втроем окажемся в пути через Белую пустыню. - Он повернулся к большой серой тени, возникшей у его локтя. Запыхавшаяся Кантака нетерпеливо толкала его большим носом. - Вчетвером, если позволите, - исправился он без улыбки.

Саймон ощущал какую-то пустоту внутри. Казалось, если он встанет лицом к ветру, тот просвистит сквозь него беспрепятственно. Ушел еще один друг, а дом - всего лишь слово.