"Случайная встреча" - читать интересную книгу автора (Холт Виктория)

САМОУБИЙСТВО ИЛИ УБИЙСТВО?

После разговора с Питером Лэнсдоном я не знала ни минуты покоя. Я вернулась в Грассленд. До возвращения я только однажды виделась с Джейком. Я не решилась рассказать ему о случившемся, опасаясь, что он предпримет какие-нибудь поспешные действия. Моя вина была не меньше, чем Питера: если он шантажировал меня, то я шантажировала его.

У меня было ощущение, что Джейк может только обрадоваться моему разоблачению. Он относился к тем людям, которые не выносят бездействия, спокойствие было не его стихией. Я знала, что Джейк способен на решительные действия, — этот его побег с цыганами, убийство человека, напавшего на Ли. Думаю, шантаж Питера не испугал бы его.

Наоборот, Джейк решил бы, что эти «разоблачения» помогут нам соединиться. Я тоже хотела быть с Джейком всегда, хотела выйти за него замуж, иметь от него детей. И в то же время я не имела права причинять боль Эдварду! Я не могла допустить, чтобы рухнул его мир, в котором, я знала, центральная роль отводилась мне. Ему могли уделять внимание, обеспечивать уход Джеймс, Тоби и Клер, но именно мое присутствие делало для Эдварда сносной ту жизнь, на которую его обрекло случившееся несчастье.

Я никогда не смогла бы быть полностью счастливой, предав Эдварда, значит, я не могла ничего рассказать Джейку. Но случившееся не могло не подействовать на меня: он понял, что произошло нечто неприятное. Я оставила его в Лондоне расстроенным и недоумевающим.

Питер Лэнсдон вернулся раньше нас. Он уже успел изложить свой вариант случившегося, и, следовало признать, звучал он довольно убедительно. Питер особенно подчеркивал, какое удовлетворение доставила ему возможность устранить трения, существовавшие между моим отцом и Джонатаном. Главной темой разговоров в Эверсли стало разоблачение Питером Пру Паркер. Мой отец пытался как-то загладить свою вину перед Джонатаном, а тот был доволен, что доказана его невиновность.

Когда мы вернулись, радость, охватившая Тамариск при виде Джонатана, была просто ошеломляющей. Она без конца рассказывала ему о том, как заметила Пру на улице и, узнав ее, стала преследовать, решив во что бы то ни стало доказать, что Джонатан говорил правду. «И вот мы вошли туда! — воскликнула девочка. — А там Пиер…»

Никому не показалось странным, что мы встретили Пру как раз в то время, как она шла на встречу с Питером, и что он выбрал местом свидания весьма сомнительный клуб. Совпадение могло показаться любопытным, но всех так волновал результат этой истории, что в детали никто не вдавался.

Питер сам устранил все возможные сомнения.

— Это было место, которое Пру хорошо знала, бывая там, и мне показалось разумным встретиться с ней именно в клубе.

Он скромно принял благодарность за свою роль в разрешении этой тайны.

А мне хотелось крикнуть, что все это так и осталось бы тайной, если бы Тамариск не заметила эту девушку на улице, и что мы поймали Питера за грязными делишками с поличным. Но как я могла решиться на это? Я была вынуждена молчать.

Мне не хотелось вновь ехать в Лондон. Откуда я могла знать, направляясь к нему, не следят ли за мной?

Питер окончательно все испортил. Он заставил меня почувствовать себя грязной, грешной, ничуть не лучше, чем он сам.

Перехватывая мой взгляд, Питер заговорщицки улыбался мне. У меня было такое чувство, что он смотрит на меня оценивающе. Казалось, он намекал на то, что считал меня привлекательней Амарилис, а ее избрал лишь потому, что она была более податлива, послушна. Я внушала себе, что все равно никогда не вышла бы за Питера замуж: меня привлекал не он, а романтичный ореол вокруг его поступка тогда в Лондоне.

Мне пришла в голову ужасная мысль: ведь Питер может предложить иначе оплатить его молчание? Как все-таки хорошо, что его тайна выравнивала нас! В этом человеке было что-то холодное, змеиное. Он был умен, коварен, скрытен, мог менять выражения лица, словно маски. Да, в нем было что-то от змеи. Я удивлялась тому, что Амарилис до сих пор так любит его.

Питер начал преследовать меня в ночных кошмарах. Иногда среди ночи мне хотелось встать, пойти к Эдварду и сознаться во всем. Я бы пообещала остаться с ним навеки и никогда больше не видеть Джейка! Джейк должен забрать отсюда Тамариск и уехать в Корнуолл, на другой конец Англии, подальше отсюда. Только искреннее признание могло спасти меня от Питера Лэнсдона.

Как-то мать спросила меня:

— С тобой все в порядке? После поездки в Лондон ты плохо выглядишь!

— Со мной все в порядке, спасибо.

Если бы я могла рассказать ей! Она бы сумела понять меня, но я не могла решиться.

— Скоро Рождество, — продолжала мать. — Просто поразительно, как бежит время! Пора готовиться к празднику!

Но изменения во мне заметила не только она. Клер спросила:

— С вами все в порядке? Вы выглядите по-другому… с тех пор, как вернулись из Лондона. Какой-то нервной. Там ничего не произошло?

— Н-нет…

Я и раньше чувствовала себя неловко в обществе Клер. Конечно, в доме она была просто незаменима: могла подолгу читать Эдварду книги или играть с ним в покер. Но я всегда чувствовала, как эта девушка неприязненно относится ко мне. Ли, пока Тамариск была в Лондоне, тоже много времени уделяла больному.

— Теперь у меня две сиделки, — сказал Эдвард, — Клер и Ли! А считая Джеймса и Тоби, можно сказать, что я полностью обихожен!

— У тебя есть еще одна сиделка — я! — напомнила я ему.

— Ну какая же ты сиделка? Ты — моя королева!

Я рассмеялась, но на душе у меня было тяжело. «Эдвард никогда не должен ничего узнать!» — твердила я себе.

Между тем Джейк без конца напоминал о себе. Он уехал в Корнуолл, но не собирался задерживаться там надолго и должен был вскоре вернуться в Лондон.

Он опять написал мне. В письме он страстно умолял меня вернуться в Лондон. Если я не сделаю этого, — писал Джейк, — ему придется приехать в Грассленд. У него были свои планы. Он не мог ждать вечно: мы должны быть вместе.

Это письмо одновременно и обрадовало, и встревожило меня. Я внушала себе, что его необходимо уничтожить, но не могла заставить себя сделать это. В течение дня я носила его с собой, спрятав в лиф, но решила, что это ненадежно, и убрала его в дальний угол одного из ящиков комода вместе с первым письмом. Я вновь и вновь перечитывала эти письма: они утешали меня, позволяли мечтать о невозможном.

Обсуждая с матерью предстоящее Рождество, я спросила:

— А как насчет отца Тамариск?

— Возможно, он захочет, чтобы девочка поехала к нему в Корнуолл?

— Тамариск никогда не согласится: сейчас она предана Джонатану больше, чем когда либо!

— Тогда, полагаю, нам следует пригласить Джейка сюда.

Я заколебалась.

— Это сложно? Мы могли бы принять его в Эверсли.

— Нет, нет… Он должен быть вместе с Тамариск.

— Похоже, отец не слишком спешит предпринимать какие-то конкретные шаги в отношении ребенка?

— Предпримет, все зависит от Тамариск.

— Да, не очень удачно все получается! Теперь ты видишь, почему следует придерживаться определенных правил в семейной жизни?

— Разумеется, — согласилась я.

— Думаю, в Эверсли у нас будет, как всегда, полон дом гостей: Петтигрю да и другие, я полагаю.

— Ну что ж, у меня в Грассленде найдется лишняя комната.

Мысль о том, что Джейк будет жить со мной под одной крышей, одновременно волновала и пугала меня.

Питер будет в Эндерби: он наверняка приедет на Рождество домой. Все три семьи объединятся на празднике, и мне придется постоянно быть на виду. Я задумалась над тем, как буду себя чувствовать рядом с Джейком на глазах у Питера? Представляла, как внутренне он будет смеяться надо мной…

Я послала Джейку приглашение на Рождество. Сделав это, я поднялась в свою комнату и, как бывало в моменты одиночества, решила вновь перечитать его письма. Хотелось вспомнить его, вновь пережить те волшебные мгновения, когда мы были вместе, и я забывала обо всем на свете.

Я выдвинула ящик, приподняла перчатки и платки, под которыми лежали письма.

Их там не было!

Но я же помнила, что клала их туда! Я очень тщательно прятала эти письма! Я перевернула вверх дном все содержимое ящика, просмотрела находившийся ниже, прошлась по другим ящикам. Писем нигде не было!

Меня охватила паника: их украли! Мысль о том, что кто-то сейчас может перечитывать письма, ужасала меня. «Питер! — подумала я. — Это, конечно, Питер!»

Я должна немедленно найти его и обязательно вернуть эти письма! Какую цену он может потребовать за них? Мне не следовало с самого начала позволять себя шантажировать! Известно, что шантажисты никогда не останавливаются на достигнутом, они начинают требовать все больше и больше. Ах, не надо было вступать в эту дьявольскую сделку!.. Я была в отчаянии. Внизу я столкнулась с Клер.

— Не заходил ли вчера Питер? — спросила я.

— Да… заходил, вместе с Амарилис. Они заглянули сюда в ваше отсутствие. Должно быть, они забыли сообщить вам об этом?

Мне нужно было немедленно увидеть Питера. Я отправилась в Эндерби: его там не было.

— Он уехал по делам, — сказала Амарилис, — а завтра он отбывает в Лондон.

— Как… опять?

— Муж постоянно занят делами! — с гордостью заявила Амарилис.

Я стала думать, не следует ли поискать его? Нет, не надо подавать вида, что я слишком обеспокоена. Если Питер начнет шантажировать меня этими письмами, я пригрожу, что немедленно отправлюсь к отцу и раскрою ему все. Я была в относительной безопасности, поскольку слишком много знала о Питере.

Должно быть, я отсутствовала около часу. Когда вернулась, в доме было тихо. Пора идти к Эдварду: я расскажу ему о планах на Рождество и что мать предложила пригласить отца Тамариск на праздники.

Я продолжала размышлять о Питере, представляя, что было, если бы письма попали в руки Эдварда. Уж лучше рассказать ему обо всем самой! Я бы уверила его в том, что это никогда не повторится, я бы поклялась ему в этом!

До чего же я лицемерна! Это худший из всех видов неискренности, поскольку обманываю я себя! Я мечтаю о приезде Джейка и знаю, что, когда это произойдет, главным для меня будет только то, что мы вместе.

Встретившись с Ли, я вдруг подумала, что и у нее была причина похитить письма. Она любила Джейка и когда-то сманила из дому Тамариск, которая была его дочерью! С тех пор как Ли поселилась в нашем доме, она вела себя спокойно, мягко, послушно, но в душе, возможно, оставалась той же цыганкой с горячей кровью? Может быть, она и сейчас любила Джейка? Возможно, владея цыганским шестым чувством, она поняла, что мы с Джейком — любовники? Зачем ей мои письма? И что она могла подумать, прочитав их? А Клер? Может быть, это Клер? Клер любила Эдварда! Она могла бы решить, что именно ей следует быть возле него. Что она могла думать о той, которая не по праву заняла место, принадлежавшее ей; о той, которая не оправдала доверия?

Если Клер нашла письма, покажет ли она их Эдварду? Захочет ли она раскрыть ему мое истинное положение?

Все тяжелее становилось на душе. Каждое утро, просыпаясь, я боялась наступающего дня.

Близилось Рождество. На следующий день должен был приехать Джейк.

Сильно похолодало. Я встревоженно посматривала на небо, опасаясь, что может начаться снегопад, который задержит Джейка в пути. Мне хотелось поскорее увидеть его, и в то же время я боялась этого приезда.

Я поднялась осмотреть комнату, приготовленную для Джейка. Она была расположена на втором этаже. Открыв дверь, я заглянула в нее: кровать с красным пологом, гардины и ковер того же пламенного оттенка. Когда-то здесь жила сиделка, и было довольно мрачно. Она была странной женщиной, о которой поговаривали, будто она ведьма, и мне хотелось стереть все следы ее пребывания.

Сейчас вовсю топился камин. В таком доме комнаты быстро остывают, если ими не пользуются. Я потрогала постель: здесь уже лежала грелка. Когда она остынет, ее сменят.

Я вновь подумала о приезде Джейка: он попытается заманить меня в эту комнату, но я должна быть стойкой. Я села и стала смотреть на огонь в камине, отбрасывающий на стены танцующие тени. Вдруг дверь тихонько открылась и вошла Ли.

Увидев меня, она даже отпрянула — для нее эта встреча была так же неожиданна, как и для меня.

— Я… просто зашла взглянуть, как тут топится. Открытый огонь всегда опасен, даже если присматриваешь за ним.

— О да, искры на ковре…

— Да, — согласилась Ли и хотела выйти.

— Подожди минутку, Ли! — Она остановилась, и я продолжила:

— Посиди со мной. Уютно выглядит эта комната при свете камина, не правда ли? Вообще это очень приятная комната!

Ли подтвердила мои слова.

В этой комнате жил Эдвард до тех пор, пока не переехал на первый этаж, и я часто сидела здесь, возле этой кровати с красным пологом, читая ему вслух. Тогда я еще была довольна жизнью, я купалась в лучах славы самопожертвования, но принесенные жертвы хотя поначалу и облагораживают человека, впоследствии начинают угнетать. Щедрый жест — прекрасно, но когда это превращается в систему, то начинаешь раздражаться не на себя, за то что принял это решение, а на того, кому принесена эта жертва.

Я никогда не проявляла раздражения, которое иногда ощущала по отношению к Эдварду. Какая все— таки у людей извращенная натура: их раздражают хорошие качества в других! Если бы Эдвард был менее терпелив, если бы он раздражался, кричал, я могла бы позволить себе вспышку гнева, могла бы высвободить скопившиеся чувства. Но Эдвард был ровен и добр, и я могла ощущать лишь угрызения совести.

— Ли, — вдруг спросила я, — ты когда-нибудь вспоминаешь былые дни?

— О да, миссис Баррингтон.

— Тебе никогда не хочется вернуться к цыганам, чтобы быть свободной и беспечной?

Она покачала головой:

— Я довольна здешней жизнью. На улице всегда то слишком жаркое солнце, то слишком холодный ветер. А я мерзну по ночам. Нет, я уже привыкла жить в доме!

— И к тому же здесь живет Тамариск. Наверное, ты поедешь вместе с ней в Корнуолл, когда… и если… она поедет туда?

— А она поедет, миссис Баррингтон? Она не хочет уезжать отсюда, я знаю это.

— Уверена, что, в конце концов, она захочет ехать к отцу.

— Еще совсем недавно она и не знала о том, что у нее есть отец.

— А теперь знает и должна быть с ним!

— Не думаю, — заметила Ли, — по-моему, она должна быть там, где счастлива.

— Странный ребенок! Ты хорошо ее знаешь, Ли, вообще-то с ней трудно сблизиться…

— О, она любит вас… по-своему, миссис Баррингтон. И меня она любит… тоже по-своему.

— У нее свои причуды. Ты помнишь, ведь она убежала от нас? Ты можешь понять: убежать из уютного дома ради жизни, полной скитаний?

— Сэр Джейк тоже так поступил, миссис Баррингтон!

— Да, он так поступил и стал цыганом Джейком! Это было так давно, Ли!

— Да, но эти дни живут в нашей памяти, как будто это случилось вчера!

Я попыталась разглядеть Ли в этой полуосвещенной комнате. На ее лице мелькнула тень страха, и я поняла, что сейчас она вновь переживает те минуты, когда на нее напал мужчина и лишь появление Джейка спасло ее: такое никогда не забывается.

Когда-то она выманила из нашего дома дочь Джейка. Но как невинно она выглядела сейчас, сидя с руками, сложенными на коленях, погруженная в воспоминания., она все еще любила Джейка? Знала ли о том, что он — мой любовник? Не она ли забрала эти письма из ящика?

Мы обе вздрогнули, когда открылась дверь. В комнату заглянула Клер.

— Ах, вы сидите впотьмах? — спросила она.

— Я зашла заглянуть, все ли в порядке с камином. Оказывается, Ли решила сделать то же самое, а потом мы разговорились.

Клер переводила взгляд с меня на Ли и обратно.

— Может быть, я зажгу свечу? — спросила она. — Все-таки мрачновато без света.

Сделав это, она повернулась и взглянула прямо на меня. Я не могла понять выражения ее лица, но, похоже, она что-то скрывала. О чем она думает, что знает? Клер была права. В комнате вдруг стало действительно мрачно.

Джейк приехал за два дня до Рождества. Я была охвачена пронзительной радостью при виде его. Мы так смотрели друг на друга, что, испугавшись как бы чувства не выдали нас, я решила проводить гостя наверх, в красную комнату. Как только мы вошли, Джейк обнял меня и крепко прижал к себе.

— Ожидание чуть не свело меня с ума!

— Да, оно тянулось невыносимо! Но теперь ты здесь, Джейк, — сказала я.

— Я принял решение, — продолжил он. — Так не может дальше продолжаться, следует что-то предпринять!

Джейк не отпускал меня, и я, прижавшись к нему, дрожала.

— Не здесь, Джейк, не в этом доме…

— Что-то следует предпринять… и вскоре…

— Да, но подожди, успокойся, мы поговорим, — я попыталась вести себя как хозяйка. — Надеюсь, тебя все устроит! Если нет, то кто-нибудь из служанок…

Он рассмеялся. Это был истеричный смех, который мне уже доводилось слышать.

— Я хочу лишь одного, и ты знаешь, о чем я говорю!

— Я должна идти вниз. Знаешь, в этом доме много любопытных глаз.

— Любопытных?

— Это Ли, которая, думаю, до сих пор любит тебя, и Клер, которая любит моего мужа! — Я высвободилась. — Обед будет в семь, спустись к столу немножко раньше.

И вышла.

Вечер прошел очень приятно. Я была удивлена тем, как Джейк ведет себя с Эдвардом. Никто не мог бы и предположить, что у него с женой Эдварда любовная связь.

Тамариск обедала вместе с нами, ведь сегодня был особый случай — приехал ее отец. Меня радовало то, что она задавала вопросы не только о Лондоне, но и о корнуолльском поместье.

Джейк излагал разницу между ведением фермерского хозяйства в Англии и в Австралии, причем рассказывал так увлекательно, что Тамариск заявила: «Я хочу поехать в Австралию». А он ответил: «Может быть, я и отвезу тебя туда».

Позже, когда я подошла к Эдварду пожелать спокойной ночи, он попросил меня посидеть с ним и немножко поболтать.

— Кажется, этот человек начинает очаровывать Тамариск.

— Мне тоже так кажется.

— Я уверен, настанет день, когда девочка сама захочет отправиться к отцу.

— Следует подождать развития событий. У меня такое чувство, что Тамариск всегда предпочтет быть там, где Джонатан.

— Мне нравится в ней эта преданность!

Я поспешно пожелала Эдварду спокойной ночи: разговоры о преданности тягостны для того, чья совесть нечиста.

На следующий день Тамариск, я и Джейк поехали верхом в Эверсли, чтобы помочь моей матери подготовиться к Рождеству.

В доме царила суматоха. Садовники вносили цветы из теплиц и украшали плющом и падубом рамы картин в галерее и стены холла. Омела подвешивалась в тех местах, где могли остановиться люди и обменяться традиционными поцелуями. Из кухни доносились соблазнительные запахи.

Моя мать была одновременно радостно возбуждена и озабочена. Она любила торжества в Эверсли, когда все происходило в строгом соответствии с традициями. Джонатан с садовниками отправился за рождественским поленом, и Тамариск тут же заявила, что пойдет им помогать.

— Должно быть, сегодня приедут Петтигрю, — проговорила мать. — знаешь, как ее светлость кичится своим домом! Здесь она будет совать нос в каждую щель в попытках обнаружить пыль.

— Я уверена, слуги в Петтигрюхолл рады хоть ненадолго избавиться от нее, — заметила я.

Тамариск ушла, и после разговора с матерью выяснилось, что все идет по заведенному порядку и мне пока нечего делать. Мы с Джейком вышли. Я понимала, что сегодня один из тех редких случаев, когда матери хочется немного побыть одной.

Когда мы ехали рядом, Джейк сказал:

— Как хорошо побыть одному… немножко.

Я пустила лошадь в галоп, но вскоре он вновь скакал бок о бок со мной.

— Куда мы направляемся? — спросил он.

— К морю, — ответила я.

Я чувствовала запах моря, водорослей, мокрого дерева и трудно описуемый запах океана. Я вдохнула полной грудью и на некоторое время почувствовала себя счастливой, позабыв обо всех страхах, сомнениях, ощущая лишь искреннюю радость от того, что нахожусь рядом с Джейком.

Подъехав к утесу, мы спешились. Я повела лошадь вдоль лощины к берегу. Джейк следовал за мной.

В это утро море было серо-голубым, волны осторожно лизали песок, оставляя на нем кружева пены.

— Море всегда великолепно, в любую погоду! — воскликнула я.

— Да, море великолепно, — сдержанно ответил Джейк, — а как дела у нас, Джессика?

— А как ты думаешь? Ты был у нас в доме, разговаривал с Эдвардом и, конечно, понимаешь, что я ничего не смогу сделать. Тем более сказать, что собираюсь его бросить!

— Ты хочешь провести всю жизнь… вот так?

— Я приняла решение!

— Ты приняла его, не осознав, что это значит!

— Ты имеешь в виду… до того, как ты вернулся?

— Это многое изменило, не так ли? Я молчала, а Джейк продолжал:

— Джессика, что будем делать?

— Ничего… Мы ничего не можем сделать! Самым разумным было бы тебе уехать отсюда, чтобы мы забыли друг друга!

— Ты думаешь, я смогу забыть тебя?

— Со временем, думаю, сможешь…

— Никогда! Думаешь, я смирюсь с этим положением?

— К сожалению, мы сами виноваты в сложившейся ситуации и изменить что-либо невозможно.

— Ты бросишь меня ради Эдварда?

— У меня нет выбора! Я знаю, что никогда не смогу быть счастлива, поскольку буду думать только о тебе. Но если я покину Эдварда, то постоянно буду думать о нем! Я сама обрекла себя на эту жизнь. Я сама это начала и обязана продолжать!

— Я не допущу этого!

— Дорогой Джейк, ну как ты не допустишь? Давай поскачем галопом вдоль прибоя! Знаешь, как это здорово! Мне это очень нравится!

Я поскакала первой, а Джейк последовал за мной. Ветер развевал мои волосы, и на несколько мгновений я вновь смогла забыть обо всем, кроме радости этой бешеной скачки: о доверчивом Эдварде и о требовательном Джейке, о том, что предала своего мужа, что меня шантажировал Питер Лэнсдон и кто-то украл наполненные страстью письма, написанные мне Джейком. Все это можно было забыть на время этой скачки вдоль берега серого спокойного моря с одной стороны, и белых утесов, громоздящихся с другой.

Но когда мы вновь пустили лошадей шагом по лощине, которая вела от берега к дороге, мне вспомнились слова Джейка: «Я не успокоюсь, пока не найду выход!»

День Рождества оказался теплым и дождливым.

Все присутствовали в церкви на предрождественской службе и вернулись в Эверсли, чтобы выпить горячего пунша и поесть сладких пирогов. Потом Джейк, я и Тамариск, упросившая взять ее на праздник, отправились в Грассленд, а Амарилис с Питером — в Эндерби.

В Эверсли было довольно много гостей, включая Миллисент, а также лорда и леди Петтигрю, так что праздник, можно сказать, удался.

— Ты должна приехать к нам с утра, Джессика, — сказала мне мать. — Придут певцы и музыканты.

— Я буду здесь, — ответила я, — но съезжу домой на обед, а потом опять вернусь часов в шесть.

Мать удовлетворенно кивнула. Предстояло сделать еще кучу дел, и нужна была моя помощь.

Я проснулась в рождественское утро со странным, но уже хорошо знакомым мне смешанным чувством возбуждения и тревоги и отправилась проведать Эдварда, взяв с собой подарок — шелковый халат. Этот вид одежды он использовал все чаще: почти не пользуясь костюмом, он просиживал в кресле целыми днями в халате. Эдвард принял его с большим удовольствием и вручил мне свой подарок: кольцо, усеянное бриллиантами. Оно было прелестным, и я вскрикнула от восторга, но слова Эдварда, сказанные вслед за этим, расстроили меня.

— Я попросил Клер подобрать для тебя подарок по ее вкусу.

Значит, это кольцо выбирала Клер?.. Такие обычно называют «кольцами вечности»! Наверное, для того, чтобы напомнить мне, что я связана с Эдвардом на всю жизнь? Что было на уме у Клер? Теперь я была убеждена в том, что именно она нашла мои письма!

Я сняла кольцо с пальца:

— Оно очень красивое…

— И должно напоминать тебе, что я буду любить тебя вечно! Мне трудно это выразить словами, я слишком сдержан, но есть вещи, которые я чувствую так глубоко, что нет слов, способных передать их. Я никогда не смогу объяснить, как благодарен за все, что ты сделала для меня! Когда я узнал, что никогда больше не буду полноценным человеком, то впал в отчаяние, хотел расстаться с жизнью. И тогда пришла ты и сказала, что собираешься выйти за меня замуж!

— Ты пытался отговорить меня, Эдвард!

— Я вынужден был сделать это, я не имел права обрекать тебя на жизнь, не достойную здоровой молодой женщины. А когда ты настояла на своем, я оказался трусливым и позволил тебе сделать это. Однако это придало мне силы, и я смог продолжать жить! Я знал, что справлюсь… вместе с тобой. Пока ты со мной, пока нежно заботишься обо мне, я смогу выдержать! Ты — просто чудо!

— Ах, Эдвард, ты заставляешь меня краснеть!

— Краснеть! Да почему? Ты сделала мою жизнь счастливой: когда я вижу тебя по утрам, чувствую вкус жизни! Я готов на все ради тебя, Джессика, и я сделаю для тебя все!

. — Ты и так делаешь все! — ответила я и поцеловала Эдварда, а он крепко обнял меня. Я была очень взволнована: оказывается, женщина может любить двух мужчин одновременно! Я любила Эдварда за его доброту, бескорыстие, мягкость, за его глубокую любовь ко мне. И я любила Джейка, потому что он был полон жизненных сил, волновал меня, был тем мужчиной, с которым я была способна обрести полное счастье. Если бы только было возможно сделать это, не причинив боль Эдварду!

Я высвободилась из объятий, и он поцеловал кольцо на моем пальце. В этот момент я поклялась про себя, а вслух сказала: «Эдвард, я всегда буду с тобой… до тех пор, пока буду тебе нужна!»

Мы сходили на утреннюю службу в церковь, а потом вернулись в Эверсли. Приехали певцы, и я помогала матери подавать им традиционное угощение — горячий пунш и рождественский пирог. Затем я вернулась в Грассленд на обед. Во второй половине дня с Джейком и Тамариск мы отправились на верховую прогулку. К нам присоединилась Клер.

Возможности поговорить с Джейком почти не было. Он сумел бы ускользнуть от наших спутников, но я не поощряла его к этому. Нежная сцена с Эдвардом была еще очень жива в моей памяти, а на пальце я ощущала «кольцо вечности» и все, что с ним связано.

Клер, похоже, старалась держаться возле меня. На ее губах постоянно играла легкая улыбка. Она была само воплощение моего долга в отношении Эдварда.

Вечер был похож на большинство рождественских вечеров в Эверсли. Стол в зале был украшен серебряными канделябрами, выставлявшимися лишь по такому случаю; везде виднелись ветки падуба.

Стол был уставлен традиционными блюдами, обед затянулся, а потом мы отправились играть в карты, пока зал готовили к танцам.

Я сидела рядом с Эдвардом, когда подошел Джейк и пригласил меня на танец. Я отказала:

— Нет, я предпочитаю посидеть с мужем.

Но Эдвард не согласился с этим:

— Ты должна танцевать! Я люблю смотреть, как ты танцуешь!

— Спасибо, но мне не хочется… — Джейк взял меня за руку.

— Ей хочется, не правда ли? — обратился он к Эдварду.

И Эдвард настоял на том, что я должна пойти танцевать.

— Я буду смотреть на вас, — сказал он.

— Я буду очень внимателен к ней, — пообещал Джейк.

— Не сомневаюсь в этом, — ответил Эдвард.

Мне было не по себе, и я сердилась на Джейка. Он казался легкомысленным и, похоже, не хотел понимать моих чувств.

Я знала, что Эдвард следит, как я танцую, и могла представить себе, что он сейчас думает: как жестоко обошлась с ним жизнь, лишив его силы, мужества, возможности вести естественную жизнь, вынудив его сидеть, наблюдая за тем, как жена танцует с другим!

Не знаю, какое из чувств доминировало во мне: желание отдаться, которое был способен возбудить во мне только Джейк, или моя любовь к Эдварду и решимость сохранить тайну о том, что я преступила через данный мной брачный обет.

— Ты обязана сказать ему все, Джессика! — заявил Джейк.

— Как я могу это сделать? Ты же видишь, какой он!

— Уверен, он поймет!

— Может, и поймет, но как я смогу бросить его?

— Ты должна сделать выбор так же, как и он, как и я тоже! Ты должна выбрать, что в жизни для тебя важнее. Эдвард должен решить — удерживать ли тебя и бесконечно страдать от угрызений совести, что лишает молодую женщину радости в жизни, а я должен решить, как долго можно терпеть подобное неопределенное состояние!

— Решать не тебе, Джейк! А только мне. А я уже решила, что не смогу оставить Эдварда!

— Ты его любишь больше, чем меня?

— Конечно, нет! Я любила бы тебя безраздельно, если бы не было Эдварда, но он есть. Я вышла за него замуж и абсолютно убеждена в том, что никогда не оставлю его!

— А что будет с нами?

— Ты вернешься в Корнуолл и забудешь меня!

— В Корнуолл я, конечно, вернусь, но забыть тебя — никогда! И я никогда не оставлю тебя: я найду выход, Джессика. Поверь мне, мы должны быть вместе, чего бы это ни стоило…

— Нет, Джейк, это невозможно! Сегодня я поняла… Я никогда не сознавала этого так остро, как сегодня… Я обязана оставаться с Эдвардом, пока он нуждается во мне!

Мимо нас пронеслась Клер. Она танцевала с лордом Петтигрю, двигавшимся весьма неуклюже. Они были неподалеку, и я заметила, что Клер внимательно наблюдает за нами. О чем она сейчас думала? Она знала, что мы с Джейком любовники, письма выдали нас. Я была уверена в том, что Клер ненавидит меня за то, что я вышла замуж за Эдварда, отняла его у нее, а теперь, похоже, он мне уже не нужен.

Конечно, Эдвард должен был жениться на Клер. Она была бы преданной сиделкой, и этого было бы для нее достаточно. Наверное, она всегда смотрела на него как младший на старшего. Должно быть, Эдвард был очень добр к бедной сиротке, к несчастной родственнице, которую взяли в дом только из-за сострадания. Должно быть, он относился к ней с участием и симпатией, разделяя ее одиночество. Клер полностью предана ему: она из тех женщин, способных если полюбить, то навеки Наверняка Клер когда-то надеялась выйти за Эдварда замуж: это было бы для нее идеальным решением. Потом появилась я, отняла Эдварда и, завладев желанным для нее человеком, завела любовную связь с другим мужчиной! Конечно, Клер можно было понять и причину ее враждебного отношения ко мне тоже.

Я была рада, когда пробило полночь, и сообщила матери, что пора уезжать. Домой мы отправлялись все вместе: Эдвард, Джейк, Клер, я и Тамариск, которой было разрешено повеселиться с нами по случаю Рождества.

Здесь был и Тоби, поскольку без его помощи Эдвард не смог бы сесть в экипаж. У Джеймса все еще болела спина, так что услуги Тоби были очень кстати. Попрощавшись, мы отправились домой.

— Какое чудесное Рождество! — воскликнул Джейк. — Ничто не сравнится со старыми добрыми обычаями!

Все согласились с этим, а Эдвард рассказал нам, как праздновали Рождество у них, в Ноттингеме. Разговоры на эту тему продолжались всю дорогу до Грассленда.

Тоби с помощью Джейка отнес Эдварда в его комнату, Клер пожелала нам спокойной ночи и увела с собой уже сонную Тамариск.

Я столкнулась с Джейком, когда он выходил из комнаты Эдварда.

— Все в порядке. Этот молодой человек, Тоби, весьма силен!

— Спокойной ночи, Джейк. Он взял мою руку и поцеловал.

— Пойдем со мной, — прошептал он. Я покачала головой.

— Просто проводишь меня и пожелаешь спокойной ночи!

Я поднялась вместе с ним по лестнице и вошла в его спальню. Там было очень уютно, в камине горел огонь, освещавший мерцающим светом красные шторы на окнах.

Джейк закрыл дверь и обнял меня.

— Останься со мной!

— Нет, я собираюсь посидеть с Эдвардом: я всегда прихожу к нему после того, как его укладывают в кровать.

— Вернись… потом?

— Нет, Джейк, только не здесь!

— Для тебя это имеет значение?

— Несомненно!

— Что за выдумки, Джессика: место и время… все это неважно! Все, кроме того, что мы вместе!

— Эдвард совсем рядом с нами!

Джейк взглянул на меня почти раздраженно:

— Ты останешься здесь со мной… на всю ночь, ну, пожалуйста!

— Не могу: мне все время казалось бы, что Эдвард тоже здесь, в этой комнате. Это было бы невыносимо!

— Но ты уже изменила своему мужу!

— По-моему, мы по-разному смотрим на одни и те же вещи. Возможно, неверность более естественна для мужчин? Общество ее приемлет, если удается все скрыть! Изменив, я поступила нехорошо. Этот поступок не украшает любую женщину, но из-за состояния Эдварда его можно назвать просто подлостью! Я ненавижу себя!

— За то, что ты любишь меня и любима мной?

— О нет, не за это. Это как раз всегда будет поддерживать меня. Я всегда буду любить тебя, Джейк, но я уже твердо решила для себя не оставлять Эдварда. Буду вместе с ним до тех пор, пока ему нужна! Я дала слово и собираюсь сдержать его: Эдвард и без того слишком страдает. Я не хочу доставлять ему новых, если этого можно избежать.

— Ты считаешь, я. должен уехать, оставив тебя и надежду на встречи, пусть даже украдкой?

— Ты уедешь, зная, что я люблю тебя так же, как ты любишь меня.

— Я люблю тебя и только тебя! Меня не касаются ничьи проблемы, кроме наших. Мы должны быть вместе!

— Ты же понимаешь как обстоят дела!

— Конечно, я понимаю, что Эдвард полагается на тебя. Он был бы очень опечален, если бы ты ушла от него. Но он не из тех, кто требует жертв.

— Эдвард очень самоотверженный человек!

— Да, у него есть черты, которыми я не обладаю! И все-таки ты любишь меня, помни об этом! Ты любишь меня достаточно сильно, чтобы нарушить все брачные обеты, которым ты придаешь такое значение!

— Да, но ты должен понять меня. Я обязана оставаться с Эдвардом, пока нужна ему. Мы слишком поздно встретились, Джейк!

— Никогда не бывает слишком поздно!

«А к тому же, — подумала я, — теперь кто-то знает о нас. Кто-то украл письма, которые ты писал мне. Клер или Ли?» Мне хотелось рассказать ему об этом, чтобы Джейк понял, как осторожно мы должны вести себя, но я колебалась. Он скажет, что это неважно: в один прекрасный день все равно все узнают, что мы любовники, поскольку Джейк не намерен сохранять дальше нашу тайну.

Я освободилась из его объятий:

— Я должна пойти к Эдварду, он ждет меня!

— Возвращайся! — попросил Джейк.

Я ничего не ответила, выскользнула из комнаты и тут же услышала, как тихонько хлопнула одна из дверей. Это могла быть комната Клер или Тамариск: Тамариск любила подслушивать у дверей. Я решила, что и Клер может посчитать себя вправе сделать это.

Я спустилась вниз в комнату Эдварда. Он лежал в кровати и ждал меня. Когда я вошла, его лицо осветилось радостью.

Я присела возле кровати. На небольшой тумбе, служившей ему столиком, стояло снотворное, которое он обычно принимал на ночь. Засыпал Эдвард с трудом, а доктор утверждал, что ему необходим полноценный отдых. Сегодня Эдвард выглядел усталым. Должно быть, за эти сутки он переутомился.

— Ты, конечно, устал, сегодня был трудный день, — сказала я.

— Рождество — это особый случай!

— Тебе понравилось?

— Очень! Наш гость уже лег?

— Думаю, уже уснул.

— Да и тебе пора.

— Поболтаем, а потом я пойду.

— Мне очень нравилось смотреть, как ты танцуешь. Как бы я хотел…

Я вздохнула.

— Извини, я начинаю жалеть себя, — заметил Эдвард.

— Ну, иногда можно немножко и пожалеть себя. Бог свидетель, ты этим не злоупотребляешь!

— Я не должен был ни на что жаловаться, поскольку у меня есть ты!

Я поцеловала его:

— Спи спокойно! Ты выпьешь на ночь снотворного?

— Да, я попросил Джеймса приготовить его мне. Оно хорошо действует.

Я подняла стакан и подала ему. Выпив, Эдвард поморщился.

— Неприятно?

— Горьковато…

— Ну что ж, пора пожелать тебе спокойной ночи, — я подошла и поцеловала его. В ответ он нежно поцеловал меня.

— Господь благослови тебя, милая Джессика, за все, что ты дала мне!

— Господь благослови тебя, Эдвард, за все, что ты дал мне!

Он иронично улыбнулся, а я покачала головой.

— Всегда помни, Джессика, я желаю только того, что лучше всего для тебя!

Я еще раз поспешно поцеловала его и вышла из комнаты. Как всегда, когда Эдвард проявлял свою преданность мне, я чувствовала себя непорядочной, мне было стыдно.

Я поднялась по лестнице наверх. Дверь комнаты Джейка была слегка приоткрыта. Я постояла несколько секунд, глядя на нее, затем сделала шаг вперед, но колебалась. У меня было чувство, что за мной следят.

Я повернулась, решительно направилась в свою комнату и плотно прикрыла дверь, продолжая бороться с желанием пойти к Джейку, отбросив все принципы, за которые так отчаянно цеплялась.

Я легла в постель, но уснуть не могла. Долго лежала, думая о Джейке, напрасно ожидающем меня в своей комнате. Это было символично — именно такое будущее ожидало нас.

Я не должна встречаться с ним! Я должна посвятить свою жизнь уходу за Эдвардом! Но было предчувствие, смешанное с ожиданием и страхом, что Джейк придет ко мне. Если он сделает это — у меня не хватит сил сопротивляться.

Наконец, я уснула.

На следующее утро спозаранку меня разбудил стук в дверь. Я сказала: «Войдите». Это была Дженни, одна из служанок. Она выглядела испуганной и бледной.

— В чем дело? — спросила я, привстав.

— Ах, мадам, вы уж сами сходите… прямо сейчас! Хозяин там. Джеймс сказал, что вам нужно сразу же прийти!

— Где он?

— В комнате хозяина…

Я вскочила, быстро набросила на себя халат и сбежала вниз, в комнату Эдварда. Он лежал в своей постели неестественно бледный и неподвижный.

Я похолодела, меня начал бить озноб. Я пробормотала:

— О, Господи, не допусти этого…

Я бросилась к кровати и взяла Эдварда за руку. Рука была холодной, и, когда я отпустила ее, безвольно упала.

— Джеймс! — позвала я.

Джеймс подошел и скорбно покачал головой.

— Боюсь, мадам… — он.

— Мертв?.. О нет, Джеймс… только не это! — пробормотала я.

— Я послал Тоби за доктором.

— Когда?..

— Я зашел сюда утром, как всегда, чтобы подготовить хозяина к завтраку. Поначалу я ничего не заметил, отдернул шторы и пожелал ему доброго утра. Ответа я не услышал. Тогда я подошел к кровати и увидел… Я просто не мог поверить в это! Я послал Дженни за вами.

— Но отчего, Джеймс?

Джеймс взглянул на стакан, стоявший у изголовья, тот самый, который я подала Эдварду на сон грядущий.

— О… нет! — пробормотала я.

— Мы не можем делать никаких выводов, пока не придет врач.

— С ним ведь было все в порядке, исключая ту травму, никаких серьезных заболеваний!

Джеймс покачал головой:

— Вы присядьте, миссис Баррингтон! Похоже, вам дурно?

— Это невозможно…

— Он был озабочен своим состоянием, этой беспомощностью… Что ж, подождем, что скажет доктор?

В комнату вбежала Клер.

— В чем дело? Они говорят… — она переводила взгляд с Эдварда на меня. — О нет! Этого не может быть! — Ее взгляд остановился на мне: в нем были одновременно скорбь и подозрение.

— Уж скорее бы приходил доктор! — воскликнула я.

Тишина, висевшая в комнате, была жуткой. Казалось, часы тикают неимоверно громко. Я подумала: это мне снится, этого не может быть, Эдвард… мертв?..

Наконец, появился доктор. Мы оставили его в комнате Эдварда, и спустя некоторое время он вышел оттуда с печальным лицом.

— Миссис Баррингтон, увы, я должен огорчить вас!

— Не могу поверить в это! Почему, доктор?

— Уверен в том, что причина — большая доза снотворного! Какие дозы обычно он принимал?

— Снотворное всегда готовил для него Джеймс.

— Это была обычная доза, доктор, — вставил Джеймс.

— Мне кажется, в эту ночь доза была больше.

— Значит, это… — сказала я.

Я вспомнила о нашей встрече накануне, когда я сидела у кровати Эдварда и он поцеловал подаренное им кольцо. Он говорил, что желает мне только счастья. Ужасная мысль поразила меня: не умышленно ли он принял эту дозу, чтобы освободить меня? О нет, он не пошел бы на это, я не давала ему повода думать об этом. Но, может, Эдвард сам пришел к такому выводу?

Клер смотрела на меня, и в ее глазах стоял ужас. Доктор спросил:

— Мог ли он дотянуться до бутыли с лекарством?

Я знала, что этот вопрос таит в себе подвох: сам Эдвард принял лишнюю дозу снотворного или кто-то налил ее?

Джеймс заколебался:

— Она стояла в тумбе возле кровати. Полагаю, при желании он смог бы открыть дверцу и достать бутыль.

Доктор кивнул:

— Конечно, предстоит еще вскрытие…

Во мне начал расти страх, парализующий мысли. Я пыталась представить все, что произошло ночью. Джейк помогал Тоби вносить сюда Эдварда. Стакан стоял у изголовья, когда я вошла в комнату. Я сама подала ему этот стакан. Сколько же лекарства было налито в него? В воде следовало развести очень небольшую дозу, передозировка была смертельно опасна. Об этом доктор с самого начала и предупредил нас, не забывая постоянно напоминать об этом.

Джейк помогал Тоби вносить Эдварда. Когда-то он решился убить человека и еще вчера вечером говорил: «Я найду выход».

Я отчаянно боялась!

Как только доктор уехал, все собрались в гостиной — я, Клер, Джейк и Джеймс. Все подавленно молчали. Я не решалась взглянуть на Клер, зная, что в ее глазах прочту осуждение. Я не решалась взглянуть и на Джейка, боясь того, что могу прочесть в его взгляде.

Первым заговорил Джеймс:

— Как это могло произойти? Я и не предполагал, что хозяин может попытаться сделать это! Он был человеком, убежденным в том, что жизнь следует прожить до конца, независимо от того, какие на тебя обрушиваются несчастья! Самоубийство претило его натуре, насколько мне известно.

— А где было лекарство? Мог ли Эдвард дотянуться до него? — спросил Джейк.

— Да, пожалуй, — ответил Джеймс — Эта небольшая тумба служила ему столиком. Дотянуться до бутыли было нелегко, тем не менее, он мог это сделать.

— Эдвард никогда не сделал бы этого! — взорвалась Клер. — Я знаю, что он никогда не сделал бы этого!

— Какова же в таком случае альтернатива? — на удивление спокойно спросил Джейк.

Вновь воцарилось молчание, и я почувствовала на себе осуждающий взгляд Клер. Я подняла глаза и взглянула на Джейка. В течение нескольких секунд мы смотрели друг на друга. В его взгляде я не смогла прочесть ничего, но одна мысль не оставляла меня: однажды он уже убил человека! Если ты убил однажды, не легче ли совершить убийство во второй раз?

«Нет, — подумала я, — только не это! До случившегося между нами существовал барьер, но если на сей раз виноват Джейк… Я обязана узнать правду! Пока я не сделаю этого, ни секунды не смогу жить спокойно». Я услышала, как произношу слова:

— Что же на самом деле произошло этой ночью? Кто мог налить в стакан смертельную дозу лекарства? Не заходил ли кто к Эдварду?

Джеймс пояснил:

— Сэр Джейк и Тоби помогли мне приподнять хозяина из кресла. Мы вместе уложили его в постель. Я налил в стакан воды, добавил туда снотворного и поставил стакан на тумбу. Потом, как обычно, мы поболтали. Хозяин был в хорошем настроении, но он всегда умел скрывать свои чувства. А что случилось потом? По-моему, мы все вместе вышли.

— Кажется, я задержался, чтобы переброситься с Эдвардом парой слов, — вставил Джейк.

У меня заколотилось сердце. «Ах, Джейк, — подумала я, — неужели ты оставался с ним наедине… даже несколько минут?»

— Ну что ж, значит, мистер Баррингтон был один до вашего прихода, миссис Баррингтон.

— И тогда же он принял снотворное? — спросил Джейк.

— Нет, обычно он принимал его перед моим уходом. Эдвард не хотел чувствовать себя сонным, пока мы болтаем. Некоторое время я посидела с ним, как обычно, мы разговаривали. Эдвард выпил лекарство при мне, потом я взяла у него пустой стакан и поставила на тумбу.

— Не понимаю! — воскликнул Джеймс — В рождественскую ночь! Даже если он задумал это, наверняка выбрал бы другое время!

— Вы считаете это существенным? — резко спросила Клер.

— Видите ли, — пояснил Джеймс, — он подумал бы о людях, празднующих Рождество. Ведь он был из тех, кто всегда думает о других! Нет, тут какая-то ошибка! Во-первых, он не стал бы убивать себя, а если и стал, то не в рождественскую ночь!

— Тогда, — проговорила Клер, и я заметила, как сверкнули ее глаза, — это сделал кто-то другой!

И вновь повисло молчание, и никто из присутствующих не решался взглянуть друг на друга. Неожиданно я поняла, что не, в силах дальше выносить это. Я встала и сказала:

— Мне нужно кое-что сделать! — И вышла из комнаты.

Я плохо помню, что происходило в тот день, за исключением того, что он был похож на дурной сон. Послали сообщение мистеру и миссис Баррингтон. В Грассленд прибыли мои родители, они были глубоко потрясены. Приехали Амарилис и Питер.

Амарилис была крайне взволнована; она нежно обняла меня:

— Милая, милая Джессика, как все это ужасно! Бедный Эдвард! Но какие страдания сваливаются на оставшихся в живых! Он был таким хорошим, так любил тебя!

Я понимала, что бы ни случилось, я всегда найду у Амарилис поддержку и сочувствие. Я заметила, что Питер поглядывает на меня иронически: я даже не решалась думать о том, что может прийти ему в голову. Мать спросила:

— Не хочешь ли ты вернуться с нами в Эверсли? Отец говорит, что тебе не следует слишком нервничать. Он сам займется всем этим и добьется расследования. Возможно, тебе лучше побыть с нами до его завершения.

Я сказала, что предпочитаю остаться в Грассленде.

— А Тамариск? Может быть, лучше забрать ее с собой? А если будет противиться, можно попросить Джонатана убедить ее.

— Да, — согласилась я, — так будет лучше: здесь сейчас не до нее!

— Полагаю, скоро приедут Баррингтоны. Какой ужасный удар для них! Они были такой дружной семьей, а в Эдварде души не чаяли… особенно после несчастья!

День тянулся бесконечно. Наконец наступил вечер, и я обрадовалась, когда наступило время ложиться спать. В течение всего дня я избегала Джейка. А так много хотела сказать ему… и так сильно боялась говорить с ним. А вдруг, если я спрошу его прямо, он расскажет мне правду! Но хотела ли я знать эту самую правду? В глубине души я боялась ее.

Я легла в постель, но знала, что уснуть не смогу. Лежала, закрыв глаза, размышляла о событиях предыдущей ночи, пытаясь припомнить все подробности: что сказал Эдвард, что ответила я, не выглядел ли он как-то необычно? Я выискивала в памяти какие-то особые слова, что-то многозначительное. Я хотела убедить себя в том, что Эдвард сам лишил себя жизни. А если это так, значит, он сделал то, чего желал. Я припомнила, как он уговаривал меня потанцевать с Джейком. Тогда я оглянулась и увидела, как он задумчиво смотрит на нас.

Если Эдвард сам лишил себя жизни, значит, он этого хотел? Он имел право оставить этот мир, если жить в нем стало невыносимо. Но никто другой не имел права лишать Эдварда жизни! Если бы только я смогла убедиться в том, что Эдвард сам принял это решение, то сумела бы пережить эту трагедию. Никто… даже Джейк… не сможет сделать меня вновь счастливой, если это не так. Но как узнать правду?

Дверь спальни тихо открылась. Я подумала, что это Джейк, и уже собиралась протестовать, но вошла Клер. Она встала в ногах моей постели.

— Эдвард мертв! — сказала она так, будто мне это неизвестно. — Он должен был умереть, не так ли? Иначе как бы ты смогла выйти замуж за своего любовника?

— Что ты говоришь?

— Ты сама все знаешь! Я любила Эдварда так, как ты никогда и никого не сможешь полюбить! Когда я переехала к ним, мне было всего семь лет. Я была бедной родственницей. О да, все члены семьи были добры ко мне, но Эдвард — по-особому. Он заставил меня почувствовать себя личностью, не просто бедной родственницей, которую пришлось принять, ибо ей некуда было деться! До тебя он был совсем другим, он любил меня. Я уверена, он был способен на настоящую любовь ко мне, но появилась ты и все испортила!

— Мне очень жаль, Клер!

— Жаль? Я думаю, ты никогда не считалась с ним… или со мной, да с кем угодно, кроме себя! Ты ведь не собиралась замуж за Эдварда, а потом вдруг решила, что тебе этого хочется и сделала широкий жест, ведь верно? Эдвард был изуродован, не мог передвигаться и ты решила продемонстрировать всем свое благородство!

— Все было не так!

— Я знаю, как это было! Ты считала, что Питер Лэнсдон ухаживает за тобой, думая, что все мужчины должны влюбляться только в тебя. А когда выяснилось, что он собирается жениться на Амарилис, это оказалось для тебя ударом, и ты решила: «Ну и ладно, а я возьму Эдварда!» Так ты и поступила, а потом устала от своего мужа, верно? Это я могла бы посвятить свою жизнь уходу за ним, а ты завела себе любовника, лихого сэра Джейка!

— Ты ничего не поняла, Клер!

— Я все поняла! Неужели ты считаешь, что я слепа? Я знаю, что происходит, и у меня есть доказательства!

Я уставилась на нее, а она рассмеялась:

— Ведь Джейк писал тебе, не так ли? У меня есть два письма, написанные им тебе! Не думаю, что ты снова сумеешь устранить меня, ведь есть вещественные доказательства! Я покажу всем эти письма! Вы оба, ты и сэр Джейк, были возле Эдварда в ту ночь. Он или ты? Кто из вас сделал это? Возможно, ты, перед тем как пожелать мужу спокойной ночи? Ты сама дала ему яд, не так ли? Можно лишь гадать о том, кто из вас двоих влил в стакан смертельную дозу, но дала Эдварду ее ты!

— Клер, Клер, что ты говоришь?

— Ты и твой любовник убили Эдварда!

— Это неправда, я бы ни за что…

— Неужели? А кто же держал любовника под крышей его дома?

— Ты очень многого не знаешь!

— Знаю достаточно много, и не воображай, что я буду стоять и смотреть, как ты будешь открещиваться от всего! Я собираюсь отдать письма следствию, это — прямые доказательства!

— Это ничего не доказывает!

— Это доказывает, что два человека в этом доме желали смерти Эдварда. Оба оставались с покойным наедине в эту ночь и у обоих была возможность влить в воду смертельную дозу!

— Клер, это безумие!

— А мне кажется весьма убедительным!

С этими словами она вышла. Я легла ничком. Значит, у Клер были мои письма, и она собиралась предать их огласке? Письма докажут, что у нас с Джейком был мотив для убийства. Никогда я не решилась бы сделать плохо Эдварду, а Джейк?..

Всю ночь я не могла сомкнуть глаз.

Утром я встала спозаранку. Отправившись в конюшню, оседлала лошадь. Мне нужно было выбраться из дому, побыть в одиночестве и подумать. Я поехала к морю и проскакала галопом по краю прибоя, но впервые это не доставило мне удовольствия. В голове билась одна-единственная мысль: письма у Клер, это она украла их! Мои предположения сбылись.

С Джейком я пока не хотела встречаться: я слишком боялась того, что могло выясниться. Был лишь один человек в моей жизни, к которому я могла обратиться в такую минуту, — моя мать. Я повернулась и поехала в Эверсли.

Увидев меня, мать ничуть не удивилась. Я сказала:

— Мне нужно немедленно поговорить с тобой… наедине.

— Конечно, — согласилась она.

Мать провела меня в небольшую гостиную. Захлопнув дверь, она сказала:

— Сюда никто не войдет!

И я рассказала ей обо всем: что Джейк и я были любовниками, об угрызениях совести, мучившими меня, и о моем стремлении не причинить боли Эдварду.

Мать понимающе кивала:

— Это естественно, Джессика! Тебя нельзя судить слишком строго!

Но когда я упомянула о письмах, присланных мне Джейком и украденных Клер, она нахмурилась.

— Из писем ясно, что мы — любовники! Что Джейк беспокоится и хочет, чтобы я уехала с ним. Клер угрожает использовать письма против меня!

Мать молчала. Видно было, что она очень расстроена.

— Боюсь, — заключила я, — что складывается впечатление: либо Джейк, либо я… или мы вместе… планировали убийство Эдварда!

— Эти письма не должны никому попасть в руки! — заявила мать.

— Клер всегда ненавидела меня: она любила Эдварда и надеялась выйти за него замуж. Возможно, если бы не я, ей удалось бы это. Клер не могла простить мне этого, и теперь у нее появилась возможность…

— Это надо предотвратить! Мы должны получить эти письма до того, как начнется расследование! — твердо заявила мать.

— Клер ни за что не отдаст их!

И мать произнесла слова, которые часто говорила в прошлом и над которыми я смеялась:

— Я поговорю с твоим отцом!

На этот раз я не засмеялась, а мать продолжала:

— Моя дорогая, сейчас тебе следует вернуться в Грассленд, а Джейку я бы порекомендовала перебраться в Эверсли. Будет лучше, если он сейчас расстанется с тобой: при данных обстоятельствах ему лучше быть у нас. Тамариск здесь, а Джонатан уделяет ей много внимания: это не очень хорошо для воспитания ребенка. Вскоре приедут Баррингтоны, Клер, конечно, будет в доме. Надеюсь, она не доставит нам слишком больших неприятностей?

Я прижалась к матери. Она расцеловала меня и сказала:

— Все будет в порядке! Твой отец и я позаботимся об этом.

Джейк согласился переехать в Эверсли. У меня не было возможности поговорить с ним до отъезда, но я и не искала ее.

Прибыли мистер и миссис Баррингтоны, с ними их дочь Айрин и ее муж. Все были безутешны. Миссис Баррингтон, прильнув ко мне, рыдала.

Позже, когда мы собрались вместе, она сказала:

— Он был столь благороден, мой милый Эдвард! Он всегда был таким добрым мальчиком, думал о других… Когда ты вышла за него замуж, он не мог поверить в свое счастье. Ах, наш бедный дорогой мальчик! И почему именно он должен был пострадать от этих дурных людей?! Но ты доказала свою любовь и преданность. Такого можно ожидать от очень немногих, и я об этом никогда не забуду! Ты составляла все его счастье! Я благословляла тот день, когда ты вошла в жизнь Эдварда!

Я подумала: «Клер обязательно поговорит с ней и покажет письма. Что тогда эта женщина подумает обо мне?

Что скажет, узнав, что я нарушила брачный обет? Тогда ей придется изменить мнение обо мне».

В Грассленд приехали мои родители. Они старались не говорить о случившейся трагедии, отец лишь однажды затронул эту тему, заметив:

— Бедный Эдвард, он не видел для себя будущего! Я чувствовал бы себя на его месте точно так же. Что ж, это достойный выход из положения.

Отец был твердо уверен, что Эдвард покончил с собой, а он был человеком, который умел навязать свое мнение окружающим.

Совсем по-другому может расценивать случившееся следствие. Мне никогда не приходилось участвовать в нем, я была незнакома с процедурой. Но я знала, что его решение окончательно. Именно следствию предстояло определить, что это было — самоубийство, несчастный случай либо убийство. В последнем случае делом должен заняться суд.

Это случилось накануне дня, на который было назначено следствие. Мать прислала в Грассленд записку, в которой просила меня приехать в Эверсли. Я немедленно отправилась туда.

Было далеко за полдень, и в доме было тихо. Мать ждала меня в холле.

— Джонатан взял с собой на прогулку Тамариск, Джейк тоже отправился с ними.

— Что случилось?

— Поднимись в свою спальню! Там твой отец.

— Что-то произошло?

— Да, доверься отцу.

Он действительно находился в моей спальне, и, к моему удивлению, там же была и миссис Баррингтон! — Она нежно поцеловала меня:

— Полагаю, ты удивлена, увидев меня здесь? — Отец тоже обнял меня и поцеловал.

— Садись, — сказал он, — все будет в порядке! Завтра начинается следствие, в результате которого будет вынесено решение: «Самоубийство».

— Почему? — пробормотала я.

— Я поговорил с Джейком! Теперь я знаю, что он не причастен к смерти Эдварда.

— Откуда ты знаешь?

— Это он мне сказал, а я знаю людей. Джейк был уверен в том, что, поговорив с Эдвардом, найдет с его стороны понимание и добьется для тебя свободы.

— Так он разговаривал с Эдвардом!

— Нет, но собирался поговорить.

— Тогда откуда же ты знаешь?..

— Тоби сообщил мне, что Эдвард разговаривал с ним за два дня до своей смерти. Он сказал, что не видит смысла в дальнейшей жизни: «Временами меня подмывает налить себе изрядную дозу этого лекарства. Я бы тихо заснул, и все проблемы были бы решены». Это очень важные показания, и Тоби намерен дать их следствию. Таким образом, выяснится, что ни у кого не было ни малейших причин желать смерти Эдварда!

— А как же письма? — спросила я.

Отец сунул руку в карман и достал оттуда два сложенных листа бумаги. Я выхватила их из его руки.

— Где ты взял их?

— Они у меня, а это самое главное! Я хотел, чтобы ты пришла сюда… для полной уверенности. Это те самые письма?

— Да, но я не понимаю…

На туалетном столике стояла зажженная свеча. Входя в комнату, я мельком заметила ее и удивилась — зачем она горит, если светло? Отец забрал у меня письма и поднес их к пламени свечи. Все наблюдали за тем, как они горят.

— Ну вот, — сказала мать, задувая свечу, — и конец делу! — Она покачала головой:

— Мне пришлось довериться миссис Баррингтон! Когда я посвятила ее во все обстоятельства, она поняла…

Она улыбнулась миссис Баррингтон, а та сказала:

— Да, дорогая моя Джессика! Ты в свое время сделала счастливым моего сына, и я буду вечно благодарна тебе! Твоя мать сумела объяснить мне, что ты любила того человека, а он тебя. Я еще больше благодарна тебе за то, что ты, несмотря ни на что, не оставила Эдварда, решив быть рядом с ним! Я решила помочь тебе! Клер — очень ревнивая натура. Она всегда была трудным ребенком, считала, что ею пренебрегают. Эдвард относился к ней с большим вниманием, чем остальные, и она очень любила его. Действительно, в свое время я думала, что они могут и пожениться, но все повернулось иначе, и с тобой мой сын был счастлив! Узнав, что существуют компрометирующие тебя письма, я решила раздобыть их и этим помочь тебе.

У Клер есть шкатулка, которую Эдвард подарил ей на четырнадцатилетие. Ключ от шкатулки висит на брелке — тоже подарке Эдварда, а брелок хранится в ящике ее туалетного столика. Я догадалась, что эти письма должны храниться в шкатулке, и знала, где взять ключ. Бедняжка Клер, она всегда была завистлива! Мне кажется, это свойство было всегда присуще ей, даже если бы жизнь сложилась по-иному! Она никогда не забывала про свои неудачи и несчастья и считала, что другие должны страдать не меньше, чем она. Счастливой она чувствовала себя только в обществе Эдварда. Очень может быть, что он, и в самом деле, женился бы на ней, если бы не появилась ты. Думаю, в этом случае она, возможно, изменилась бы.

Так или иначе, я выбрала момент, когда Клер не было, зашла в ее комнату, взяла ключ, открыла шкатулку, и, как я и предполагала, там лежали эти письма! И я принесла их твоей матери…

— Вы сделали это… для меня? — воскликнула я.

— Не знаю, как мы сможем отблагодарить вас! — с чувством сказала мать.

— В душе я была убеждена в том, что Эдвард хотел бы этого. Уж менее всего он желал бы, Джессика, чтобы с тобой случилось какое-нибудь несчастье. Так что сделала я это и ради Эдварда, и ради тебя!

Отец подытожил:

— Теперь не может быть и речи о каких-то обвинениях!

Я была так взволнована, что не могла говорить. Отец взял меня за руку и усадил в кресло. Я сидела рядом с матерью, и она обнимала меня.

— Все пройдет, моя дорогая! Скоро все это будет казаться тебе кошмаром, о котором лучше забыть!

Я вернулась в Грассленд. У меня должно было стать легче на душе, но мрачное настроение не проходило. Я ощущала себя так, словно брела на ощупь в потемках, опасаясь в любой момент наткнуться на что-то страшное.

Мне хотелось видеть Джейка, отчаянно хотелось! Я хотела поговорить с ним, упросить рассказать всю правду. Он не сможет солгать мне! Когда-то он совершил убийство и не раскаялся в этом. Что за жизнь он вел на корабле, на котором плыли каторжники? Джейк наверняка видел там смерть в самых разнообразных формах. Возможно, он привык к этому. Разве не черствеет от этого душа? Разве не начинает человек меньше ценить чужую жизнь? Не заставляет себя добиваться желаемого любыми средствами? Да, я хотела видеть Джейка и в то же время боялась этого.

Подъезжая к дому, я заметила, что навстречу мне скачет всадник. Оказалось, что это Питер Лэнсдон, которого мне сейчас менее всего хотелось бы видеть.

— Джессика! — воскликнул он. — Амарилис решила навестить тебя. Она за тебя очень беспокоится. Ты ходишь словно в воду опущенная. Все это, конечно, ужасно!

Я молчала.

— Ты едешь из Эверсли? Вероятно, родители сейчас прилагают все силы, чтобы замять дело?

— Что ты имеешь в виду? — спросила я.

— Ну, в такой ситуации… жене всегда приходится тяжело! Когда муж иди жена таинственно умирает, первым подозреваемым обычно бывает его половина..

Я ненавидела Питера, его холодный презрительный взгляд. Как Амарилис могла любить такого человека? Как я могла когда-то считать его романтичным? Питер был существом, как хамелеон, постоянно меняющим свое обличье так же легко, как другие меняют одежду. И в этом был секрет его успеха.

— Я не сомневаюсь, — продолжал он, — что твои родители сумеют вытащить тебя из любой трудной ситуации. Как тебе повезло, что у тебя есть отец, не только любящий и готовый спасти дочь от любых неприятностей, но и имеющий возможности для этого.

— Правда все-таки будет установлена! — ответила я. — Это именно то, чего хочу я и чего хочет мой отец!

— Правда? Только правда и ничего, кроме правды? — спросил он, приподняв брови. — Есть небольшое дело, которое, по моему мнению, будет разумнее сохранить в тайне. Ты знаешь, что я имею в виду, поскольку мы уже обсуждали с тобой этот вопрос!

— Чего ты хочешь сейчас? — спросила я.

— Я не шантажист, а всего лишь использую возможность, которая мне предоставляется. Я был бы дураком, шантажируя тебя, в то время как за тобой стоит могущественный отец. Мы знаем друг о друге некоторые тайны, и я хочу от тебя лишь постоянного молчания. Предположим, всего лишь предположим, что следствие пройдет гладко и ты со своим любовником выйдете сухими из воды. Вы поженитесь, и тогда ты можешь подумать: «А какая разница, что у меня был любовник еще до смерти мужа? Дело закрыто. Почему бы мне не рассказать то, что я знаю о Питере Лэнсдоне и о его темных делишках в Лондоне?» Я хочу, Джессика, чтобы ты поклялась, что будешь молчать. И хочу, чтобы поклялась до начала следствия!

— А если не поклянусь?

— Тогда я буду вынужден сообщить следствию о том, что у тебя был мотив устранить мужа. Что я выяснил случайно, конечно, как ты тайком встречалась со своим любовником в Лондоне. Так что… я буду обязан намекнуть на то, что у тебя была причина устранить Эдварда!

— Я презираю тебя!

— Иногда приходится быть безжалостным для того, чтобы пробиться в жизни!

— Любопытно, что сказала бы Амарилис, узнав, за какого человека она вышла замуж?

— Амарилис предана человеку, за которого вышла замуж! Она ни секунды не жалела об этом.

— Это и странно!

— В этом нет ничего странного: разные люди и видят нас по-разному! Для тебя я — безнадежный грешник, для Амарилис — трудолюбивый и удачливый предприниматель, великолепный муж и отец! Когда я с Амарилис, я действительно такой, каким она меня представляет, а с тобой я — авантюрист! Я и то и другое, Джессика, такова жизнь! Конечно, я не верю, что смертельную дозу лекарства налила ты. Что же касается непредсказуемого и страстного Джейка?.. Поклянись, что будешь вечно хранить мою тайну. Тогда я не выступлю на следствии и не расскажу все, что знаю о тебе и Кадорсоне!

Я вспомнила, что когда-то Ли предсказала нам с Амарилис нашу судьбу. Тогда она сказала, что Амарилис пройдет по жизни радостно, поскольку не видит зла и опасностей, окружающих ее. Как она была права! Наверное, Амарилис всегда была такой, вот почему жизнь всегда поворачивалась к ней хорошей стороной. Она не видела зла, оно как бы не существовало для нее.

Я припомнила тетушку Софи, никогда ничего не видевшую вокруг, кроме зла, и прожившую всю жизнь несчастной. Мне показалось, что люди сами творят свое счастье или несчастье и что в их силах строить свою собственную жизнь, уж, во всяком случае, в такой ситуации.

— Ну? — спросил Питер. — Твой ответ? Мы даем оба обет молчания?

Я медленно произнесла:

— Я никогда не расскажу того, что знаю. — Он нагнулся ко мне:

— И я о тебе, дорогая Джессика!

Питер приподнял шляпу и поехал дальше.

Настал день следствия. Присутствовали Джейк и Амарилис с Питером Лэнсдоном. Джеймса и Тоби, как и нас с Джейком, должны были вызвать в качестве свидетелей: мы были последними, кто видел Эдварда живым.

Я сидела со своими родителями. Лицо отца было мрачным и напряженным, он выглядел старым и усталым. Я не знала, можно ли это отнести на счет бессонницы и озабоченности, но то, что он очень встревожен опасностью, нависшей надо мной, было несомненным.

Я наблюдала за Джейком, дающим показания. Он рассказал о том, как помогал Тоби перенести Эдварда в постель. Пришлось объяснять, что обычно это было обязанностью Джеймса, но, поскольку он повредил спину, этим временно занимался Тоби.

Затем Джеймс рассказал о том, как отмерил дозу лекарства, вылил его в стакан воды и поставил у изголовья, на тумбу. Он вышел из комнаты вместе с Тоби, а сэр Джейк остался там на несколько минут, поговорил с мистером Баррингтоном и тоже вышел.

Настал мой черед. Я рассказала как вернулась домой в рождественскую ночь, что моего мужа вынесли из экипажа, посадили в кресло-каталку и ввезли в дом. После того как его уложили в постель, я навестила его, что было у нас в обычае. Вода со снотворным стояла на тумбочке, и я вручила мужу стакан, как делала всегда перед тем, как мы прощались на ночь.

— Не заметили ли вы чего-нибудь особенного? — Я ничего не заметила.

— Не заметил ли чего-нибудь ваш муж?

— Выпив лекарство, он поморщился, но такое случалось и раньше. Он заметил, правда, что лекарство горьковато.

— Говорил ли ваш муж или намекал каким-нибудь образом на то, что намеревается принять необычно большую дозу?

— Никогда! — ответила я. Вопросов ко мне больше не было.

Сенсацию вызвали показания Тоби. Он выполнял обязанности садовника, как сообщил он. Когда мистер Джеймс Мур повредил себе спину и поэтому не смог управляться с мистером Баррингтоном, он оставил свою работу в саду и занимался лишь обслуживанием больного.

— А не было ли такого впечатления, что мистер Баррингтон намерен покончить с собой?

— Да, был такой случай.

— Когда именно?

— Вечером, накануне Рождества.

— Что именно он сказал?

— Он взглянул на стакан и сказал: «Временами я чувствую, что являюсь для многих людей бременем». Он спросил, что я думаю насчет морали, когда человек лишает себя жизни. И еще добавил, что неужели мораль важнее, чем здравый смысл?

— А было ли мистеру Баррингтону легко добраться до бутыли, содержащей снотворное?

— Она стояла в тумбе. Я бы не сказал, что достать ее было легко, но мистер Баррингтон мог, постаравшись, дотянуться до бутыли.

— Разумно ли было оставлять ее в таком месте?

— Было невозможно убрать ее оттуда так, чтобы мистер Баррингтон не заметил этого, — сказал Тоби.

Было установлено, что бутылка находилась в доступном для больного месте и что он рассматривал возможность лишения себя жизни.

Решение гласило: «Самоубийство».

Я сидела в саду старого замка в Бургундии. Слышались крики детей Шарло и Луи-Шарля, игравших в мяч на поле возле замка. Вдали виднелись виноградники со зреющими гроздьями.

Через несколько недель начинался праздник сбора винограда. Я находилась во Франции уже восемь месяцев, покинув Англию вместе с родителями вскоре после завершения расследования смерти Эдварда. Мы решили, что нам лучше на некоторое время уехать.

Все эти месяцы родители поддерживали меня. Они знали: в душе я не верила, что Эдвард покончил жизнь самоубийством. Он всегда был стоиком и принимал жизнь такой, какая она есть. Даже если бы он узнал о моей любви к Джейку, то принял это как неизбежный факт, а к такому выходу, как самоубийство, никогда не прибегнул. Я знала, что кто-то влил в его стакан смертельную дозу снотворного.

Моя мать и миссис Баррингтон быстро все подготовили к отъезду. Обе были согласны, что мне следует уехать на некоторое время. Во-первых, я нуждалась в смене обстановки, во-вторых, была проблема с Джейком. Каково бы ни было решение, подозрения могли оставаться. Я не должна была быстро соединиться с Джейком, не следовало мне и видеться с ним. Я не была уверена в своих чувствах, меня грызли сомнения. Я не могла забыть его решительные слова: «Я найду выход». Всю жизнь эти слова меня будут теперь преследовать.

Я знала, как трудно покинуть Англию моему отцу: он всегда недолюбливал Францию и французов, и я предполагала, что он будет скучать по Англии. Однако его желание быть с матерью и со мной пересилило. Он согласился, что мне будет лучше уехать подальше от Грассленда. Я же была настолько безразличной, что позволила им позаботиться обо всем.

Тамариск пожелала остаться в Эндерби вместе с Амарилис. Полагаю, она была счастлива, поскольку постоянно виделась с Джонатаном. Баррингтоны вернулись в Ноттингем, забрав с собой Клер. Они собирались погостить в Шотландии у Айрин.

Джейк отправился в Корнуолл. Я кое-что слышала о нем, точнее, получила от него несколько писем. «Одно твое слово, — постоянно напоминал Джейк, — и я немедленно приеду и заберу тебя». Существовал обычай, в соответствии с которым вдове следует выждать, по крайней мере, год после смерти мужа, прежде чем снова выйти замуж. Джейку же было наплевать на все обычаи, он готов был жениться на, мне прямо сейчас.

«Приезжай сюда, — писал Джейк. — Ты будешь далеко от дома, на другом конце Англии. Я жду тебя и тоскую. Надеюсь, ты вспоминаешь обо мне? Здесь никто не знает о случившемся, а в Лондон мы начнем ездить лишь после того, как ты все забудешь. Да и кого волнуют обычаи? Уж во всяком случае не тех, кто по-настоящему любит».

Перечитывая письма, я живо вспоминала Джейка. Я постоянно думала о нем и видела в своих снах.

«Что я буду чувствовать, если он приедет? — спрашивала я себя. — Смогу ли я когда-нибудь видеть его и не вспоминать одновременно ту самую комнату в Грассленде, с тумбой возле кровати и стаканом, стоящим на ней?»

Что же все-таки произошло той ночью? Узнаю ли я когда-нибудь об этом? Смогу ли любить того, кто убил моего мужа? Имею ли я право подозревать любимого человека? Я ни в чем не была уверена.

Возможно, именно поэтому мать и привезла меня сюда. И отец пересилил свое желание остаться дома.

Я с благодарностью принимала заботы обо мне. Я полагалась на родителей, была просто вынуждена делать это. Я не стремилась обратно в Англию… пока. Мне нужно было разобраться в своих чувствах. Если я вернусь — то Джейк немедленно приедет ко мне. А что я буду чувствовать? Что мне следует делать? Спросить: «Джейк, скажи мне правду! Это ты убил Эдварда?» Он скажет «нет», но поверю ли я ему? В этом я была не уверена. А если я любила Джейка, могла ли я быть не уверена в нем? Но если бы я по-настоящему любила, для меня не имело значения, что он сделал на самом деле?

Наступало главное событие года: сбор винограда. Я помогала как могла и видела крестьян, приехавших за много миль собирать урожай.

Стоял теплый вечер, все праздновали успешное окончание сезона. В моей комнате был балкон, я могла выйти на него и, перегнувшись через железные перила, вдохнуть ночные запахи. Отсюда виднелись башенки замка, который с такой любовью реставрировали Шарло и Луи-Шарль. Где-то вдали слышались звуки скрипок и пение работников.

По булыжникам двора застучали колеса. И вдруг… я увидела Джейка! Он поднял голову, и несколько секунд мы смотрели друг на друга. Потом я повернулась и побежала вниз, к нему. Джейк обнял меня:

— Я здесь, и больше никаких расставаний!

— Джейк… Джейк… — от волнения перехватывало дыхание. Он обнимал меня так крепко, что я с трудом дышала. — Как… как ты сумел добраться сюда?

— На крыльях любви! — ответил он и рассмеялся. — Мне очень хотелось быть с тобой! Я не уеду без тебя. Хватит ждать, все неважно… кроме того, что мы вместе!

Я поняла, что и меня не волнует больше ничего. Пропали всякие сомнения. Мне было неважно, виноват ли Джейк. Важно лишь то, что он приехал ко мне!