"Роковой шаг" - читать интересную книгу автора (Холт Виктория)

В ПЛЕНУ

Направив лошадь на юг, я не могла не почувствовать радости, предвкушая встречу с семьей. Они, конечно, знали, что происходит на севере, и беспокоились обо мне.

Сельская природа в это утро была красива. На болотах, над которыми повис густой туман, цвел дрок; тут и там деревья поднимали к небу свои оголенные ветви. Мы оставили позади открытую местность и поехали по тропинкам мимо леса, где переплетающиеся ветви деревьев образовывали красивое кружево на фоне неба. Зима здесь наступала раньше, чем на юге, но мы должны были успеть в Эверсли до того, как придут снежные бураны.

Мы остановились перекусить под прикрытием кустарника, отдав должное всем вкусным вещам, которыми нас снабдили в Хессенфилде. Там были свежий хлеб, каплун и эль, чтобы запить все это. Грумы сказали, что пища превосходная и что самое лучшее в северянах — это их умение поесть.

Грумов звали Джим, Джек, Фред и Гарри; как я догадалась, им понравилось в Хессенфилде главным образом из-за изобилия еды. Не то чтобы их плохо кормили в Эверсли, но в Хессенфилде, по выражению одного из них, была «гора еды».

Однако, они с удовольствием возвращались домой, считая эту увеселительную прогулку приключением.

Подкрепившись, мы продолжали наш путь и как раз до наступления сумерек подъехали к трактиру, который нам рекомендовал дядя Пол. Первая часть путешествия была успешно завершена. Мы все устали, хотели есть и готовы были проглотить все, что хозяин мог нам предложить: горячий суп, жареную говядину, телятину, пирог с ветчиной и сыром и фрукты на десерт. К счастью, для нас были комнаты, и мы решили рано лечь спать, чтобы на рассвете отправиться в путь.

После обильного ужина я пошла в свою комнату, которая окнами выходила на двор трактира, с удовольствием сняла одежду, легла и тут же уснула, поскольку почти не спала в предыдущую ночь.

Я проснулась от цокота копыт внизу. Еще кто-то приехал, догадалась я, вслушиваясь в голоса грумов и хозяина. Похоже было на какие-то препирательства, но я подумала, что это обычное явление в придорожных трактирах. Кто-то приехал слишком поздно, а комнат уже нет. Я знала, что я и мои грумы заняли достаточно много места, но ведь это были всего лишь две комнаты — одна комната для четырех грумов и одна для меня. Как бы то ни было, перебранка продолжалась так долго, что я встала с кровати и выглянула в окно.

Лучше бы я этого не делала, потому что надежду на отдых пришлось оставить. Один из всадников был Френшоу, которого я по-прежнему называла человеком в коричневом бобриковом пальто. Что он делает в трактире? Меня охватил ужас при мысли, что он ищет меня.

Я ждала у окна, стараясь держаться в тени. Хозяин заламывал руки. Его трактир полон, что довольно необычно. «Восходящее солнце» — небольшой трактир, и милорд должен понять. Здесь можно устроить только троих, если они согласны спать в одной комнате; остальные должны будут поехать в другое место. Всего в двух милях по этой дороге есть «Олень и охотник». Очень много путников… что странно в это время года.

Кажется, они поладили. Френшоу и еще один останутся, остальные поедут в «Олень и охотник».

Я больше не ложилась. Мы должны уехать очень рано. Утром, может быть, даже до рассвета. Я догадывалась, что Френшоу будет искать нас, и очень возможно, что искать он будет и здесь.

Торопливо одевшись, я пошла в комнату, где спали грумы. Нужно было уезжать без промедления — украдкой, пока все спят.

Я постучала в дверь. Потребовалось время, чтобы разбудить их, так крепко они спали. Когда я сказала, что мы сейчас же должны уехать, грумы расстроились.

— Лошадям нужен отдых, госпожа, — сказал Джим.

— Я знаю, и нам тоже, но надо бежать из этого трактира. Мы уехали так поспешно, потому что дядя боялся за нас. Теперь я знаю, что нас выследили, и нам нужно немедленно и тихо уйти. Я рассчиталась вечером с хозяином, так что мы можем быстро уехать.

Я не сразу смогла убедить их в опасности, но наконец мне это удалось. До них доходили слухи о всяких неприятностях на севере, так как они разговаривали с другими конюхами в Хессенфилде. Окончательно проснувшись, они сказали, что сейчас же пойдут в конюшню и подготовят лошадей.

Я вернулась в свою комнату, собрала вещи и приготовилась к отъезду.

Ночь была звездная; в два часа ночи мы покинули трактир «Восходящее солнце», и я вздохнула с облегчением, когда он остался далеко позади нас. Мы проехали мимо «Оленя и охотника», и я подумала, сколько же там людей Френшоу.

С наступлением рассвета настроение мое улучшилось, и я с радостью продолжала путешествие. По пути в Йорк мы должны были проехать через маленькую деревню Лангторн. Наша увеселительная прогулка на тамошнюю ярмарку осталась далеко в прошлом, и я уже почти забыла Ланса Клаверинга, которого заслонили последующие впечатления; но будет замечательно, если он еще в Йорке.

Приближался полдень. Я намеревалась запастись едой в трактире, но у нас не было для этого времени. Осталось лишь немного каплуна и хлеба и капелька эля, но все это было уже несвежее, и еда не казалась такой вкусной, как накануне.

Мы подъехали к лесу. Все очень устали, лошадям тоже надо было отдохнуть. Поблизости протекал ручей, и Гарри повел к нему лошадей. Мы растянулись под деревом и вскоре уснули.

Внезапно я проснулась, дрожа от холода. Через час солнце должно было зайти. Это было бледное зимнее солнце, но все-таки оно светило, и мне стало досадно, что мы так долго спали. Нам уже следовало позаботиться о ночлеге.

Грумы крепко спали, лошади были привязаны к деревьям. Мне захотелось размять ноги, прежде чем будить грумов, и я пошла к ручью. Во рту у меня пересохло, а вода наверняка будет свежей и холодной.

Я знала, что ручей недалеко, потому что Гарри водил туда лошадей, и знала, в каком направлении идти. Вот и она, прозрачная чистая вода.

Я оглянулась. Грумы и лошади скрылись за деревьями. Мне нельзя было задерживаться: мои люди встревожатся, если проснутся и увидят, что меня нет. Кроме того, нам уже пора отправляться в путь, чтобы до наступления ночи найти трактир.

Едва я наклонилась к ручью, как услышала движение за спиной. Я обернулась. Внезапно меня обхватили чьи-то сильные руки. Я вскрикнула, и мне мгновенно закрыли рот, а на голову накинули что-то вроде капюшона, так что я не могла кричать.

— Хорошая работа, — сказал кто-то. — Теперь к лошадям.

Я попыталась бороться, но это было бесполезно.

Я очень испугалась. Мне было неизвестно, кто захватил меня, но я боялась, что это имеет отношение к Френшоу. Они гнались за мной до «Восходящего солнца», а утром обнаружили, что мы уехали. Дорога шла на юг, и мои преследователи знали, что я поеду по этой дороге, поэтому им не составило труда найти меня.

Я не знала, что делать. Нечего было и пытаться на такой скорости вывернуться из рук моего захватчика. Мне оставалось одно: ждать, чтобы узнать, чего они хотят от меня.

Казалось, прошло несколько часов скачки; темп начал сбавляться, и я догадалась, что мы прибыли на место назначения. Затем мы въехали во двор.

— Браво! — услышала я голос Френшоу. Меня сняли с лошади и сорвали с головы капюшон. Несколько мгновений я ничего не видела, потом разглядела дом. По обе стороны от входа горели факелы, в дверях стоял человек. Это был Френшоу.

— Введите ее, — сказал он.

Меня схватили за руку и потащили в дом вслед за Френшоу. Мы оказались в зале — небольшом сравнительно с Эндерби; по потолку были проложены тяжелые балки, в большом камине горел огонь. У меня кружилась голова, ноги не гнулись. Меня слегка покачивало.

— Дайте ей стул, — сказал Френшоу. Приказ был выполнен, и я села.

— А теперь я хочу, чтобы вы немедленно рассказали нам, что вы узнали в Хессенфилде и кому послали свое сообщение.

Я была поражена тем, что меня схватили и привезли сюда таким образом. Я боялась этого человека с того самого момента, как увидела его в замке; но и до этого мной владело жуткое предчувствие, что в его руках ничего хорошего мне ждать не придется.

Я сказала, заикаясь:

— Вы ошибаетесь. Я ничего не знаю и ничего никому не посылала. Я не разбираюсь в ваших делах. Они меня не касаются. Я не интересуюсь…

— Ваш дядя поступил не правильно, отослав вас, — сказал Френшоу. — Он ответит за это. Я сам застал вас подслушивающей у двери. Совершенно ясно, что вы были посланы шпионить за нами. Генерал Эверсли проинструктировал вас, что надо делать. Ему казалось гениальной хитростью послать молодую девушку в лагерь врага. Для него счастливой случайностью стало ваше родство с Хессенфилдом.

— Вы совершенно не правы. Никто даже не говорил о том, что я должна что-то разведать. Про эту попытку посадить другого короля на трон я узнала только приехав в замок.

— Не думайте обмануть нас детским лепетом. Вы знаете, что мы уже много лет пытаемся вернуть трон истинному королю.

— Я не думала об этом.

— Как же, как же… находясь в самом рассаднике приверженцев ганноверца! Все мы знаем, что генерал Эверсли — один из командующих Георга. Скажите нам, что вы обнаружили. Нам известно, что вы послали какие-то сведения генералу в Йорк.

— Ничего подобного я не делала. Я не имела с ним никакой связи с тех пор, как оставила его в Йорке.

— Думаете, мы поверим вам?

— Не имею ни малейшего понятия. Один из охранников ударил меня по лицу. Я вскрикнула от боли, и Френшоу сказал:

— В этом нет необходимости… пока.

— Она была груба с вами, сэр.

— Со временем она все скажет нам.

— Когда же? — спросил человек, которого я только сейчас заметила.

Я безумно устала, и только схвативший меня ужас не давал мне уснуть. Прошлую ночь я совсем не спала, мне удалось только часок вздремнуть в лесу, как раз перед моим пленением. Я была голодна, но больше всего хотела спать.

— Мы узнаем от нее все, что хотим, — сказал Френшоу. — Сейчас она ничего не соображает.

— Она же прошлую ночь не спала, поскольку посреди ночи покинула «Восходящее солнце». Посмотри, она совсем без сил.

Я поняла, что лучше всего притвориться уснувшей. Это даст мне время подумать, что делать и можно ли отсюда убежать.

Когда Френшоу поднялся и подошел к моему стулу, я закрыла глаза и уронила голову набок. Он наклонился и встряхнул меня. Я сонно открыв глаза, спросила:

— Где… я? — и вновь закрыла глаза.

— Ты прав, — сказал Френшоу. — Запри ее на ночь. Мы поговорим с ней утром. Время еще есть.

Меня растолкали и поставили на ноги. Я стояла, зевая, пока меня не потащили через зал к лестнице. Сквозь полуприкрытые веки я попыталась заметить, куда меня ведут. Когда мы вышли из зала, двое людей, сопровождавших меня, взяли свечи с полки у лестницы и стали освещать дорогу. Мы поднялись на площадку, на которую выходили несколько дверей. Меня подтолкнули к другой лестнице; мы поднялись по ней; она вела на длинную галерею. Мы пошли по этой галерее, дошли до деревянной двери, за которой находился коридор со множеством комнат. Потом мы поднялись на несколько ступеней в своего рода мансарду. Мансарда была большая, с крутой крышей, в которой было два окна. Я увидела кровать, стул и стол. Меня толкнули внутрь, захлопнули дверь, и я услышала, как в замке повернулся ключ.

Я стояла в центре комнаты; сердце, казалось, вот-вот выскочит из груди. Мне совершенно не хотелось спать, несмотря на усталость. Как же выйти отсюда? Окна расположены на крыше. Чтобы выглянуть из них, надо встать на стул, и все равно я увижу только небо. В одном конце комнаты висел занавес. Я подошла и отдернула его, обнаружив за ним крохотную ванну и маленький стол. Я повернулась, подошла к кровати и села на нее.

Как бы мне убежать? Если я скажу им все, что знаю, это их не удовлетворит, потому что я не знаю ничего такого, что имело бы большое значение. Общеизвестно, что якобиты всегда представляли собой угрозу. Это длится уже много лет. Что сказать?

Они не поверят мне.

Я легла на кровать и, несмотря на мое замешательство и страх, несмотря на растущее предчувствие чего-то ужасного, быстро уснула.

Когда я проснулась, мансарда была залита светом, проникавшим в окна на крыше. Меня сковал холод. Сначала я не могла вспомнить, где нахожусь, но потом, к своему ужасу, все поняла.

Встав с кровати, я подошла к двери и попыталась ее открыть, что было, конечно, глупо, ведь она была дубовой и я слышала, как меня запирали на ключ. Интересно, что собираются сделать со мной мои похитители? В голову полезли всякие ужасные мысли. Я вспомнила слухи о заключенных, которых пытают в лондонском Тауэре. Мне ясно представились клещи для пальцев, дыба и тиски, этот страшный железный ящик в форме женщины, утыканный гвоздями: жертв помещали в этот ящик, и под шутки мучителей он сжимал жертву в «объятиях», пока гвозди не вонзались в тело.

Они не посмеют такого сделать, уверяла я себя. Но ведь есть и другие пытки, без столь изощренных инструментов.

С каждой минутой во мне рос страх. Раньше я мечтала о приключениях. Теперь мне хотелось только одного: оказаться опять в моем уютном коконе.

Я вздрогнула, так как послышались шаги. Я посмотрела на свои часы, все еще висящие на цепочке, и удивилась, увидев, что было уже девять часов.

Да, кто-то подошел к моей двери. В замке повернулся ключ, дверь с трудом открылась. Позднее мне стало известно, что мансардой пользовались редко.

Я ожидала увидеть гнусного Френшоу, но вместо него там стоял юноша. Я удивилась, потому что он был примерно одного со мной возраста, и это успокоило меня. Более того, по сравнению с ожидаемым Френшоу или одним из его людей этот мальчик казался красивым. Он был без парика, и его вьющиеся волосы образовывали сияющий ореол вокруг лица. Кожа у него была гладкая и бледная, глаза синие. Я решила, что это мне снится или, может быть, меня убили и я попала на небо. Лицо мальчика поражало такой чистотой выражения, что его можно было принять за ангела.

Он внимательно посмотрел на меня и сказал:

— Вы готовы сказать нам, что вы передали врагу? Значит, все-таки он один из них. Странно, что он был так молод и выглядел таким невинным.

— Я уже сказала, что ничего не знаю, — резко ответила я. — Больше мне нечего сказать. Лучше отпустите меня. Когда моя семья узнает, как со мной обращались…

Он поднял руку, останавливая меня.

— Я не выпущу вас отсюда, пока вы не откроете нам все, что знаете.

Я в отчаянии закричала.

— Что я могу сказать, когда я ничего не знаю! Если даже вы будете держать меня здесь, пока я не умру от холода и голода, я все равно ничего не смогу вам сообщить, потому что ничего не знаю.

— Вы голодны? — спросил он.

— Я уже давно не ела.

— Подождите, — сказал он и вышел, заперев за собой дверь.

Настроение мое немного улучшилось. Он был очень молод и, может быть, обратит внимание на мои слова, и тогда мне удастся убедить его, что я говорю правду. Но как быть с другими?

Прошли долгих десять минут, прежде чем юноша вернулся. Я слышала, как он шел по галерее, поднимался по ступенькам в мансарду. Он открыл дверь и вошел с подносом, на котором стояла чашка с овсяной кашей.

— Вот, съешьте это, — сказал он. Я взяла поднос. Меня мучил зверский голод, и еда никогда не пахла так вкусно.

Когда я все съела, юноша сказал:

— Теперь, когда вам лучше… теперь вы будете говорить?

— Я чувствую себя лучше, — ответила я, — и хочу говорить, но не могу сказать вам того, что вы хотите услышать просто потому, что я не знаю этого.

— Вы хорошая шпионка, — сказал он почти восхищенно, — но в конце концов сдадитесь.

— Сколько вы собираетесь держать меня здесь? Он пожал плечами.

— Это зависит от многого.

Я сидела на кровати; он сел в кресло и стал внимательно изучать меня.

— Когда вы родились? — спросил он.

— В феврале тысяча семьсот второго года.

— Я родился в ноябре тысяча семьсот первого года, то есть я чуть старше вас.

— Всего на три месяца.

— Три месяца могут значить очень много. Теперь я ваш тюремщик до тех пор, пока не вернутся мужчины.

— Вернутся? Откуда?

Сердце мое забилось. Все казалось светлее с приходом в мансарду этого симпатичного юноши.

— Вы слышали ночью шум?

— Нет.

— Вероятно, здесь, наверху, не было слышно. Все спешно уехали. Скоро дело будет сделано. Верные горцы маршируют в Англию. Они призывают всех присоединиться к победной армии шотландцев. Они идут на Престон.

— Вы хотите сказать, что они вторглись в Англию? Значит, будет война?

— Все скоро кончится. Англичане отступают перед храбрыми горцами. Яков скоро будет здесь, чтобы предъявить свои права на трон.

— Вы преданный якобит?

— Конечно. Вас не правильно воспитали. Я все о вас знаю. Кое-что мне рассказали, об остальном я догадался. Они не знали, что с вами делать. Некоторые хотели убить вас.

— Убить меня! Они, наверно, с ума сошли.

— Они говорили, что это мой дядя сошел с ума, оставив вас в живых.

— Кто ваш дядя?

— Сэр Томас Френшоу.

— О, значит, вы его племянник. Он кивнул.

— Я живу здесь с ним. Он меня вырастил. К сожалению, я очень мало его вижу. Он храбрый и добрый человек.

— Вряд ли он был добр ко мне. Что касается его храбрости, то, чтобы запугивать невиновную девушку, требуется не много храбрости.

— У вас острый язык.

— Острые языки часто бывают хорошим оружием. Не таким эффективным как шпага, но тоже вполне пригодным.

— Вы необычная девушка. Вы кажетесь намного старше своего возраста.

— Этого потому, что вы слишком юны для вашего возраста.

— Нет. Я могу обскакать многих грумов, и мой учитель фехтования говорит, что я хоть завтра могу выиграть дуэль.

— Большие достижения! — насмешливо сказала я. — Еще вы можете быть тюремщиком девушки, которая не в состоянии напасть на вас… разве что своим острым языком.

Юноша засмеялся.

— Вы не похожи ни на кого из тех, с кем я был знаком раньше.

— Конечно, ведь я шпионка.

— Значит, вы признаете это, — быстро сказал он.

— Вы совсем еще мальчик, — надменно сказала я. — Вы даже не понимаете, что я смеюсь над вами.

— Помните, что вы моя пленница. Пока не вернутся люди, я полностью за вас отвечаю.

— Тогда берегитесь… я могу убежать.

— Не сможете. Здесь полно слуг. Все они знают, что вас надо сторожить. Мой дядя и его друзья скоро вернутся.

— Если они вернутся с победой и бедного Георга отправят в Ганновер, а святого Якова коронуют, тогда мои маленькие грешки уже не будут иметь никакого значения.

Он задумался.

— Верно. Это может быть вашим спасением. Значит, вы надеетесь, что Яков победит?

— Нет! — воскликнула я. — Только Георг!

— Это измена.

— Наоборот, это вы виновны в измене.

— Вы действительно шпионка.

Я иронически засмеялась. Как ни странно, все это начинало мне нравится. Я была пленницей, это так, но моим тюремщиком был мальчик, и я надеялась, что перехитрю его.

Он рассердился на меня. Взял поднос и вышел, тщательно заперев за собой дверь. Я поступила глупо. Надо было подольше поиграть с ним, узнать побольше об устройстве дома. И тогда я могла бы спланировать побег.

Я села на кровать. Спустя совсем немного времени опять послышались шаги. Мой страж вернулся, ведя за собой испуганную девушку.

— Это Дженет, — сказал он. — Она покажет вам, где можно умыться. Я буду начеку, так что не пытайтесь убежать.

Я обрадовалась и вышла вслед за Дженет из мансарды. Мы спустились вниз по лестнице в небольшое помещение, где я могла помыться и привести себя в порядок. Там стояли баки с горячей водой, кувшин и таз. Дженет сказала, что будет ждать меня снаружи, и закрыла за собой дверь.

Через некоторое время я вышла, и меня опять провели туда, где ждал мой маленький тюремщик. Мы вернулись в мансарду, и по его молчанию я поняла, что он все еще дуется на меня. Тем не менее я поблагодарила его:

— С вашей стороны это было очень любезно. Шпионка даже не могла предполагать такого обращения.

— Мы не дикари, — сказал он и ушел, заперев дверь. Теперь я почувствовала себя лучше и даже ощутила некоторый душевный подъем. Я была пленницей в этом доме; мои похитители спешно уехали, чтобы принять, как они ожидали, участие в победе; мой надзиратель был мальчиком примерно моего возраста. Ситуация не казалась такой безвыходной, как в начале, когда меня привезли сюда.

В полдень юноша опять пришел. На этот раз он принес мне суп и куриную ножку. Это было вкуснее амброзии.

— Вы едите с удовольствием, — заметил он.

— Разве вы не слышали, что голод придает вкус любому блюду?

— Не слишком оригинальное замечание, — сказал он.

— Но это не делает его менее правдивым. Однако, благодарю за превосходную еду.

Юноша улыбнулся и повторил, что они не дикари.

— Разве? Благодарю за информацию. Я и не догадалась бы… если бы вы не сказали.

— Вы очень глупы, — сказал он мне. — Вам следовало бы снискать мое расположение.

Он был, конечно, прав. Мои насмешки приносили мне только вред.

— Понимаю, — кивнула я. — Хороший, добрый сэр, благодарю вас за блага, которыми вы меня одарили. Накормить человека в моем положении очень милостиво с вашей стороны. Я склоняюсь перед вашим великодушием.

— А это уже совсем плохо, — строго сказал он.

Я засмеялась, и, к моему изумлению, он засмеялся вместе со мной.

Я подумала: ему это тоже нравится. Конечно, ему нравится, что он несет за меня ответственность. Но мне кажется, что я ему нравлюсь больше.

С этого момента наши отношения начали меняться. Иногда мне казалось, что мы с ним как два ребенка, увлеченные игрой, в которой я играла роль похищенной девочки, а он — ее стражника. В нашей ситуации было что-то нереальное, и мы оба радовались этому.

Он сел в кресло и взглянул на меня.

— Расскажите мне о себе, — попросил он. Я стала рассказывать ему о том, как приехала к дяде Хессенфилду, с юга, где я живу, но он перебил:

— Не это. Все это я знаю. Я слышал, как они говорили, что вы приехали в Йорк с вашим дядей, генералом Эверсли, а потом в Хессенфилд. Они подумали, что вам представился удобный случай пошпионить и…

— Что касается шпионажа, вы не правы, в остальном все верно.

Я рассказала ему свою историю. Она оказалась очень романтичной: моя красавица мать… мой несравненный отец, великий Хессенфилд…

— Великий Хессенфилд, — повторил юноша, и его глаза заблестели. — Он всегда был героем для нас.

Меня всегда учили, что я должен вырасти таким, как он.

— Он был чудесный. Он катал меня на своих плечах.

— Вы катались на плечах великого Хессенфилда!

— Я была его дочерью.

— И вы способны шпионить для другой стороны!

— Но я все время твержу, что я вовсе не шпионила.

— На самом деле вы приехали сюда, чтобы помогать нам?

— Нет, нет. Я не хочу ваших войн. Я хочу, чтобы остался старый Георг.

— И это говорит дочь Хессенфилда?

— Вот именно.

Я рассказала ему, о смерти моих родителей, как меня взяла к себе наша преданная служанка, и о тете Дамарис, которая приехала в Париж и нашла меня.

— Да, — сказал мой страж, глядя на меня с восхищением. — Могу представить, что все это случилось с вами.

Потом он рассказал о себе. Его история была обыкновенной по сравнению с моими приключениями. Когда мальчику было пять лет, отец его умер в битве при Бленхайме.

— Не за якобитов? — спросила я.

— Нет. Отец не был якобитом. Меня послали к дяде вскоре после смерти моей матери; я узнал все об их деле и стал якобитом, и вы можете сколько угодно насмехаться надо мной, но я говорю вам: король Яков возвращается, чтобы править нами.

— Не стоит быть чересчур уверенным в благополучном исходе. Ведь вы можете ошибаться.

— Скоро дядя вернется из Престона с хорошими вестями.

— И что тогда будет со мной?

— Многое зависит от того, что будет необходимо делать.

Я содрогнулась.

— По крайней мере, их пока здесь нет. Мы поговорили о других вещах, в том числе о лошадях и собаках. Я рассказала о Демоне, а он признался, что у него есть мастиф. Он мне покажет… Внезапно он запнулся.

— Но ведь вы пленница, — сказал он.

— Вы могли бы освободить меня… только чтобы посмотреть собак.

— А если вы убежите?

— Вы поймаете меня и привезете обратно.

— Вам опять смешно.

— Извините, я не хотела.

Итак, день прошел неплохо, а когда стемнело, он принес мне меховой плед и две свечи.

Вспоминая все это, я поняла, что это был очень счастливый день.

Даже теперь мне трудно осознать, что же именно случилось со мной в те дни, которые я провела в мансарде. Казалось, они были озарены каким-то мистическим светом. Каждое утро юноша приносил мне овсяную кашу и оставался со мной, потом уходил и возвращался с обедом. Уже к концу второго дня мы перестали делать вид, что принадлежим к разным лагерям. Я откровенно радовалась его приходу, да и он не притворялся, что не хочет быть со мной.

Его звали Ричард Френшоу, но он сказал, что близкие ему люди зовут его Дикон. Я тоже стала звать его Дикон. Иногда мы просто молча смотрели друг на друга. Мне казалось, что он самый красивый человек из всех, кого я видела, красивый совсем другой красотой, чем мои родители. Наверно, это можно было назвать влюбленностью, но никто из нас сначала не понимал этого, вероятно потому, что ни с кем из нас подобного раньше не случалось.

Мы все время спорили. Дикон с жаром защищал якобитов. Я смеялась над ним и дразнила его, говоря, что мне все равно, какой король сидит на троне, и я только хочу, чтобы люди вокруг меня жили счастливо, не ссорились и не сердились из-за того, что у кого-то другая точка зрения.

Думаю, мне легко удалось бы убедить его отпустить меня. Я могла бы попроситься посмотреть лошадей, вскочила бы на какую-нибудь из них и ускакала; могла бы взять у него ключ от мансарды. Но я не стала этого делать, потому что не могла допустить, чтобы он обманул доверие своего дяди. В Диконе была какая-то внутренняя честность.

Он привел своего мастифа, чтобы показать мне. Пса звали Шевалье, в честь будущего короля. Я ему понравилась, и это еще больше сблизило нас с Диконом. Служанка, которая приносила мне горячую воду в первый день, понимала, что происходит между мной и Диконом. У нее было романтическое сердце, и она, кажется, с удовольствием наблюдала, как между нами возникает любовь. Мне стали приносите из кухни всякие деликатесы, и я хотела, чтобы это продолжалось и продолжалось… Казалось, я провела в мансарде больше трех дней. Это было как сон. Как сказал мне потом Дикон, он чувствовал то же самое.

Мы жаждали узнать друг о друге все. Малейшая деталь казалась нам чрезвычайно важной Со мной происходило что-то самое необычное и самое красивое в жизни.

На четвертый день, когда Дикон переступил порог моей комнаты, я сразу поняла, что что-то случилось. Он был очень бледен, и волосы у него были растрепаны. Я знала, что он обычно проводил рукой по волосам в минуты волнения.

Я быстро подошла к нему и положила руки ему на плечи, впервые дотронувшись до него. Его реакция была мгновенной. Он обнял меня и крепко прижал к груди. Несколько секунд он молчал, а я ни о чем его не спрашивала, наслаждаясь этим чудом близости к нему.

Наконец Дикон оторвался от меня, и я увидела, как он напуган. Он сказал:

— Тебе нужно бежать. Они возвращаются. Сейчас они всего в нескольких милях отсюда. Один из группы опередил всех, чтобы сообщить новость. В Престоне потерпели поражение. Большая часть горцев сдалась, остальные отступают. Мой дядя скоро вернется… и я боюсь, он убьет тебя.

Это вернуло меня с небес на землю. Я должна была знать, что наша идиллия долго не продлится. Дикон изменился. Он тоже все помнил.

Пристально глядя на меня, он сказал:

— Тебе нельзя здесь оставаться. Ты должна уйти.

— Нам придется расстаться, — прошептала я. Он отвернулся и кивнул. Меня охватило ужасное чувство одиночества.

— Я больше никогда тебя не увижу, — сказала я.

— Нет… нет… Этого не может быть. Кларисса! — Он притянул меня к себе и поцеловал, вновь и вновь повторяя мое имя.

Вдруг он встрепенулся.

— Нельзя терять времени. Тебе нужно уехать отсюда.

— Ты… меня отпускаешь? Он кивнул.

— Твой дядя…

— Если тебя здесь найдут, то могут убить.

— Но ведь все поймут, что ты отпустил меня.

— Я что-нибудь придумаю… — пробормотал он. — Пойдем… сейчас же. Они могут появиться в любой момент. Тебе надо соблюдать осторожность. Иди за мной… тихо.

Дикон закрыл за нами дверь и тщательно запер ее. Я последовала за ним вниз по лестнице, по галерее. Он шел впереди, кивая мне, когда путь был чист. Мы благополучно дошли до зала и вышли к конюшням. Он быстро оседлал лошадь.

— Вот, тебе это пригодится. Поезжай в Йорк. Оттуда пошли известие своей семье. Может быть, твой дядя все еще там. Из Йорка в Лондон ходит карета. Каждый понедельник, среду и пятницу она отправляется от «Черного лебедя» на Коуни-стрит. Обычно дорога занимает четыре дня, если все обходится благополучно. Не думаю, что они последуют за тобой на юг. Им надо будет ехать в Шотландию, чтобы присоединиться к своим единомышленникам.

— О, Дикон, ты сделал это для меня. Я никогда не забуду…

Обычно я не слезлива, но на этот раз слезы стояли у меня в глазах. Я видела, что и он с трудом справляется со своими чувствами.

— На дорогах опасно, — сказал он. — Одинокая девушка… — И он начал седлать другую лошадь.

— Дикон… что ты делаешь?

— Поедем вместе. Как же я отпущу тебя одну? Мы окунулись в морозный утренний воздух.

— О, Дикон, ты не должен! Подумай, что ты делаешь…

— Некогда разговаривать. Поехали… галопом… Надо как можно скорее отъехать отсюда.

Я знала, что нахожусь в опасности. Якобиты могли меня убить, если бы, вернувшись, нашли меня там. Действительно, нельзя было задерживаться. Они отступили и должны немедленно выехать в Шотландию. Им не захотелось бы тратить на меня времени, но, с другой стороны, вряд ли бы они меня отпустили. Да, мне грозила опасность. Но я еще никогда в жизни не была так счастлива.

Подковы наших лошадей звенели на морозной дороге; было весело скакать рядом с Диконом. Сельская местность была даже красивее, чем весной. Черные кружева ветвей сплетались на фоне неба, серые кисточки орешника дрожали на ветру, жасмин у дверей коттеджа уже пускал желтые ростки — все это завораживало меня. Я слышала песню жаворонка, парящего над полями. Странно, что в такой момент я замечала подобные детали. Может быть, это потому, что Дама-рис научила меня ценить красоту природы.

Так или иначе, я была счастлива, и мне не хотелось заглядывать вперед. Дикон и я уехали вместе, он спас меня, но какой ценой для себя — я могла только догадываться.

Днем он предложил сделать остановку:

— Надо не только нам самим отдохнуть, но и лошадям дать отдых.

Мы вошли в трактир под названием «Рыжая корова», согласно вывеске, скрипевшей над дверью.

— Если кто-нибудь спросит тебя, — предупредил он меня, — мы брат и сестра, живем в Торли Мэйнор. Никто никогда не усомнится в этом, так как, насколько мне известно, Торли Мэйнор не существует. Мы едем к нашему дяде в Йорк. Наши грумы с вещами едут впереди нас Мы — Клара и Джек Торли.

Я кивнула. С каждым моментом приключение становилось интереснее.

Властным тоном Дикон приказал накормить и напоить лошадей. Потом мы вошли в трактир. Час, который я провела в гостиной трактира, был самым счастливым. Огонь в большом камине давал тепло и уют; жена трактирщика принесла нам чашки с гороховым супом, горячий ячменный хлеб с беконом и сыром и две больших кружки с элем. Никогда, даже в голодные дни в Париже, еда не была такой вкусной. В гостиной трактира «Рыжая корова», что на пути в Йорк, был рай, и мне не хотелось покидать его.

Я смотрела на Дикона с откровенным восхищением. Мы были счастливы, что мы вместе, и нам не хотелось думать о том, что может принести нам этот импульсивный поступок. Для Дикона это, скорее всего, означало катастрофу. Он предал своего дядю, который был его опекуном; он изменил делу якобитов; и все это он сделал ради меня.

Древние часы в гостиной шумно отсчитывали минуты. Они постоянно напоминали, что время бежит. Хотелось бы мне остановить их!

Я сказала:

— Я бы осталась здесь до конца жизни.

— Я тоже, — откликнулся Дикон.

Мы молчали, думая об этом блаженном моменте.

— Скоро надо выезжать, — сказал наконец Дикон. — Нам нельзя так долго оставаться.

— Ты думаешь, они будут преследовать нас? Он покачал головой.

— Нет. Им надо ехать на север… в армию. Вторжение в Англию будет позднее.

— А ты, Дикон?

— Мне нужно быть с ними.

— Давай еще немного побудем здесь.

Он покачал головой, однако не сделал попытки встать. Я смотрела на пламя в камине, рисующее фантастические картины замков и всадников — такие же красивые и волшебные, как и вся эта гостиная.

Вдруг я заметила, что небо потемнело и за окном летят снежинки. Я промолчала об этом, потому что Дикон сразу же сказал бы, что надо немедленно ехать.

Вошла жена трактирщика, полная, краснолицая, улыбающаяся женщина в домашнем чепце на растрепанных волосах.

— Ветер поднялся, — сказала она. — Дует с севера. «Дует ветер с севера будет много снега», — так говорят. Вам далеко ехать?

— До Йорка, — ответил Дикон.

— Господи помилуй! Вы не попадете туда до темноты. Вас застанет снегопад, если попытаетесь сегодня добраться туда.

Дикон подошел к окну: снег был очень густым. Он в отчаянии повернулся ко мне.

Я сказала:

— Может быть, нам остаться здесь на ночь? Мы можем заплатить? Дикон кивнул.

— Ну что ж, ваш отец, наверно, предусмотрел это. Вы живете поблизости?

— В Торли Мэйнор, — храбро сказал Дикон.

— Не слышала о таком. Издалека приехали?

— Около двадцати миль.

— Тогда понятно. Господин Торли, если вы заплатите мне сейчас, я приготовлю вам комнату. Никаких затруднений.

— Моя сестра и я подумаем, что лучше сделать, — сказал Дикон.

— Думайте быстрее, молодой джентльмен, а то, я слышу, лошади въехали во двор. В такую ночь путники будут искать ночлега.

Когда она ушла, мы со страхом посмотрели друг на друга. Кто эти новые посетители? Что если, обнаружив наше исчезновение, сэр Томас Френшоу послал кого-нибудь за нами, чтобы привезти обратно, а может быть даже приехал сам?

Я протянула руку, и Дикон взял ее, пытаясь меня успокоить.

— Тебе не надо было ехать со мной, — сказала я. — Ты мог бы отпустить меня, а им сказать, что это не твоя вина.

— Нет, я должен был поехать с тобой. Как бы ты справилась одна?

Мы стояли, глядя друг на друга, и в тот момент опасности не сомневались, что любим друг друга, и что жизнь будет пуста, если нас разлучат.

Наши страхи моментально улеглись, ибо вновь прибывшие были обыкновенными путниками, которые при такой резкой перемене погоды решили не продолжать путь, а провести ночь в трактире «Рыжая корова».

Они вошли в гостиную с шумом и криком, нарушив наше уединение и эту чудесную близость с Диконом. Мы сели рядом на деревянной скамье в углу, в то время как трое мужчин и три женщины заняли стол и им подали горячий гороховый суп.

Женщины смотрели на нас с любопытством и дружески улыбались нам. Мы готовы были к вопросам, и когда они стали задавать их, мы рассказали, что являемся братом и сестрой, едем в Йорк и что наши грумы с багажом следуют за нами.

— Двое таких молоденьких на дороге! — воскликнула старшая из них. Господи! Я бы не хотела, чтобы мои дети так путешествовали.

— У моего брата сильная рука, — сказала я.

— Я вижу, вы гордитесь им. Мы тоже едем в Йорк. Пусть они едут с нами, а, Гарри? — обратилась она к одному из мужчин.

Человек по имени Гарри добродушно посмотрел на нас и кивнул.

— Чем нас больше, тем безопаснее, — сказал он, подмигнув.

Жена трактирщика суетливо вошла в гостиную.

— Хотите остаться на ночь?

— Думаем, придется остаться, хозяйка.

— Трактир битком набит, — ответила она, обвела всех взглядом, почесала голову, сдвинув для этого чепец, затем тщательно вернула его на место. — Все, что я могу сделать, это дать вам постели в галерее. Мы называем ее «Ночлег на одну ночь». — Она хихикнула. — В такие ночи желающих всегда больше, чем кроватей.

Женщина, которая разговаривала с нами, сказала, что она рада в такую погоду иметь крышу над головой.

Жена трактирщика посмотрела на нас.

— Двое молодых гусят тоже будут спать на галерее. Это все, что мы можем предложить.

Сердце мое упало. Я видела, что эти добрые, сердечные люди вторглись в нашу сказку. Теперь мы были только членами группы.

— Могло быть хуже, — шепнул мне Дикон. — Мог приехать мой дядя, чтобы вернуть нас… кто знает, для чего.

Весь вечер снег валил так, что совершенно укрыл дорогу и засыпал подоконники. Наши попутчики не волновались. Это было для них веселым приключением. Та же женщина подошла к нам и стала задавать вопросы. А как же наша бедная матушка? Она станет беспокоиться о нас, верно? Но она будет думать, что с нами грумы. Неужели мы сыграли с ними злую шутку и нарочно потерялись?

Я решила, что это удачно, если они будут так считать, и постаралась выглядеть застенчиво-лукавой.

— Ну и плуты! — сказала самая молодая из женщин, грозя нам пальцем.

И мы едем из Торли Мэйнор? Господа, значит? Да, она понимает. Это написано у нас на лицах… Ну ничего, они присмотрят за нами. Они тоже едут в Йорк, и нам лучше поехать с ними. На дорогах могут встретиться грубияны, которые не раздумывая перережут горло за кружку эля. Ну, ничего. Нам повезло. Мы стали попутчиками Мэксонов и Фрили, занимающихся изготовлением шерсти. Они партнеры и едут в Йорк со своими семьями, чтобы продать шерсть.

Они были добрые, хорошо к нам отнеслись и понравились нам.

Потом они запели. Их пронзительные голоса заполнили гостиную, а трактирщик и его жена приходили время от времени, чтобы выполнить их просьбы. С таинственным видом нам было сказано, что на ужин подадут молочного поросенка; все одобрительно закричали, а один из мужчин добавил:

— И побольше начинки, хозяйка!

— И-и-и, я позабочусь об этом, — был ответ хозяйки.

Снег продолжал падать; свечи оплывали; компания пела. У самого молодого мужчины был хороший голос. Он пел:

В конце каждого куплета все подхватывали:

И я знала, что всякий раз, когда вновь услышу эту песню, я опять буду вспоминать эту гостиную с горящим камином и снег, падающий за окном.

В надлежащее время появился молочный поросенок, и вся наша веселая компания вместе с другими путниками, остановившимися в «Рыжей корове», отдала ему должное. Мужчины говорили о волнениях.

— Говорят, претендент идет сюда… может быть, даже уже высадился на берег.

— Он должен оставаться там, где находится сейчас. Я быстро взяла Дикона за руку и предупреждающе сжала ее, испугавшись, что он выдаст себя. Компании не понравится, что среди них есть якобит.

— Они дошли до Престона, — сказал один из путников. — Но мы были уже готовы к встрече и разбили их наголову, этих горных шотландцев. Зачем они пришли в нашу страну? Ничего в этом хорошего не было, это ясно.

— Мы быстро отправили их назад.

— Как вы думаете, будет война? — спросила одна из женщин. — Никакой войны мы не хотим. Я помню, как дедушка говорил мне, что это такое, когда в стране война.

— Ведь совсем недавно была война, — заметила одна женщина.

— О, это происходило не здесь. Не называй это войной. Я имею в виду такую войну, когда англичанин против англичанина сражаются здесь, на английской земле, так что твой сегодняшний друг завтра оказывается врагом… и кто знает, что еще. Вот что я имею в виду. Такой войны нам не надо.

— Такой войны и не будет. Не успели якобиты начать, как их уже побили. Спой-ка нам лучше песню, Бесс.

Они опять запели, а Дикон и я сидели и слушали; наконец, мы все поднялись на галерею и улеглись на постели. Дикон и я лежали рядом. Мы держались за руки, но молчали, боясь разбудить других. Впрочем, слова были не нужны. Я лежала, думая о чудовищности того, что он сделал ради меня. Он отрекся от своего дяди, от своей убежденности в правильности своего выбора, и все это из любви ко мне. Я не знала, как смогу отплатить ему.

Сон не шел ко мне. Я чувствовала, что и Дикон не спит. Ночью полил дождь и к утру смыл весь снег.

Мы поднялись рано и выехали в компании наших попутчиков. К наступлению темноты перед нами возникли башни Минстера и древние стены города.

— Ваши друзья здесь? — спросил Дикона торговец шерстью.

— Да, — ответил он. — Благодарю вас за то, что позволили ехать с вами.

— Э-э, не стоит, парень. Так просто приличнее. Двое таких молодых птенцов, как вы, не должны путешествовать одни. Куда направитесь?

— К дому мэра, — сказал Дикон.

Я затаила дыхание. Я рассказывала ему, что, когда мы были в Йорке, мой дядя, Ланс Клаверинг и я останавливались в доме мэра.

На компанию это произвело впечатление.

— Разве я не говорила вам, что это благородные люди? — прошептала старшая из женщин.

Мы проехали через Бараньи ворота, добрались до бойни и там попрощались с нашими попутчиками. Я уже ездила по этой дороге и знала, как попасть к дому мэра. Вот и он — внушительная резиденция в стороне от маленьких домов на узких улочках.

Когда мы подъехали к дому, сердце мое забилось: из дома выходил Ланс Клаверинг.

Увидев меня, он остолбенел от изумления.

— Кларисса! — воскликнул он.

Я уже и забыла, какой он красивый. Он великолепно выглядел в своем вышитом мундире с обшлагами, отделанными розовато-лиловым и голубым самых нежных оттенков. Его жилет был сплошь в рюшах; бледно-голубые чулки кончались чуть выше колен, что, как я узнала, соответствовало последней моде. Сверкающие черные башмаки на высоких каблуках были украшены пряжками. Широким жестом сняв свою треуголку, он низко поклонился.

— О, Ланс! — воскликнула я. Ланс взял мою руку и поцеловал.

— Как?.. Что это значит?

Он посмотрел на Дикона, который уставился на него как на чудо, словно не веря, что это сверкающее видение действительно существует.

— Это, э-э… — я помедлила, испугавшись. Опасность еще существовала, и я должна была соблюдать осторожность, чтобы не выдать Дикона. — Это Джек Торли, — выпалила я. — Он привез меня сюда.

— Добрый день, Джек Торли.

— Это сэр Ланс Клаверинг, — сказала я. — Друг моей семьи.

Не было необходимости что-то объяснять. Я уже говорила Дикону, что мой дядя Карл и Ланс Клаверинг сопровождали меня до Йорка. Ведь именно по этой причине меня держали в плену.

— Вам лучше войти в дом, — сказал Ланс. — Тогда вы все нам и расскажете. Мы думали, что вы в Хессенфилде. Должен вам сказать, мы очень беспокоились из-за того, как обернулись дела. Давайте сведем ваших лошадей на конюшню. — Он шел рядом со мной. — Я удивлен, что ваш дядя позволил вам уехать из Хессенфилда.

— Надо многое рассказать вам, Ланс. Дядя Карл здесь?

— Он будет сегодня вечером. У него полно дел. С тех пор, как мы расстались, кое-что произошло.

— Я знаю.

Дикон все это время молчал. Я догадалась, что он не знает, как ему теперь поступить, после того как он благополучно доставил меня и сдал на попечение Ланса Клаверинга. Наверно, он прикидывал, разумно ли будет покинуть нас немедленно.

— Вы приехали одни? — спросил Ланс. — Только вдвоем?

— Ну… мы путешествовали с попутчиками, — уклончиво ответила я.

Ланс взглянул в сторону Дикона:

— Надеюсь, прогулка была неплохая.

— Да, благодарю, — сказал Дикон. — Все благополучно.

— Вы, вероятно, утомились. Вам дадут еды и постель на ночь. Думаю, вы хотите вернуться в Хессенфилд как можно раньше.

— Я должен вернуться, — ответил Дикон.

— С вами ничего не случится. Мы выгнали этих проклятых шотландцев. Какая наглость! Представляете, они дошли до Престона. Теперь они по ту сторону границы — те, которые успели.

Я увидела, как Дикон поморщился.

— Безнадежно! — продолжал Ланс. — Не могу понять, о чем они думали. Что же случилось, Кларисса? Вам так захотелось домой?

— Пора было возвращаться. Ланс громко рассмеялся.

— Это решительная молодая леди! — сказал он Дикону. — Думаю, в Хессенфилде это заметили!

Дикон кивнул.

Когда мы вошли в дом, Лаура Гарстон, жена мэра, тепло встретила нас, выразив свое удивление при виде меня.

— Молодые люди совсем выбились из сил, — сказал Ланс. — Кларисса потом все нам расскажет. А пока им надо помыться, поесть и отдохнуть. Это Джек Торли, молодой человек из Хессенфилда.

Ланс сразу отметил благородство манер Дикона. Сначала он принял его за грума, но уже спустя несколько секунд, будучи светским человеком, стал относиться к Дикону как к равному. Я была благодарна ему за это, и несмотря на то, что я беспокоилась о Диконе, для меня было огромным удовольствием опять находиться в веселом обществе Ланса.

В доме нам приготовили комнаты, и мы смыли с себя дорожную грязь.

Как только мы справились с этим нам подали обед, во время которого я и Дикон имели возможность обменяться несколькими словами.

— Я не могу здесь остаться, — сказал он. — Мне надо ехать.

— Мы еще увидимся?

— Обязательно. Мы не можем не увидеться. Я что-нибудь придумаю.

— Они отошлют меня домой. Нас будут разделять мили.

— Я сказал тебе, что найду способ. Если я останусь здесь… если они узнают, кто я…

— Да, да. Ты здесь в такой же опасности, в какой я была в Хессенфилде. Эти глупые, глупые люди! Я так сердита на них.

— Сейчас не время для гнева. Я немедленно должен уехать.

— Да, я понимаю. Когда дядя вернется, когда начнут задавать вопросы…

— Тогда они не будут столь дружелюбны ко мне. О, Кларисса, почему ты должна быть с ними? Ты же наша.

— Я принадлежу сама себе и держусь в стороне от этих дурацких свар. Мне все равно, за кого ты — за Георга или за Якова. Ты знаешь это.

— Я люблю тебя, — сказал Дикон.

— Я люблю тебя, — ответила я. Мы улыбнулись друг другу.

— Эти дни в мансарде… Я никогда не забуду их, — сказал он.

— Я тоже. Я бы хотела вернуться туда. Хотела бы быть еще в пути, очутиться на галерее «Ночлег на одну ночь».

— О, Кларисса, Кларисса… — повторял он мое имя, заставляя меня трепетать. — Я вернусь за тобой. Что бы ни случилось, клянусь, я приду.

— Да, знаю. А теперь ты должен ехать, Дикон. Ты очень рискуешь, и чем дольше ты здесь, тем опаснее это для тебя. Я буду думать о тебе, пока ты будешь в пути и вернешься домой… Ты поедешь в Шотландию? О, Дикон, не надо! Пусть они ведут свои глупые войны, если это им нужно, но ты… только не ты… Давай подумаем, как нам соединиться!

— Когда все кончится, и истинный король будет на троне я приеду за тобой и буду просить твоей руки. Я увезу тебя к себе… и мы заживем счастливо.

Мы посидели молча, держась за руки. Потом Дикон поднялся и сказал:

— Теперь я пойду к нашей хозяйке. Я скажу ей, что должен уехать рано утром. Так лучше. Когда я уеду, ты можешь сказать им правду о том, кто я… Так будет проще.

Я потерянно кивнула.

Эту печальную ночь мы провели каждый в своей комнате. Он делил комнату с одним из старших слуг, потому что других не было. У меня была своя маленькая комнатка. Я лежала, думая о нем и знала, наверняка, что и он думал обо мне.

На рассвете я спустилась в конюшню. Мы бросились друг к другу и несколько мгновений стояли, не в силах разжать объятия. Его последние слова были:

— Я вернусь. Помни об этом. Я вернусь за тобой, Кларисса!

Я стояла и смотрела, как он удалялся в свете раннего утра.

Надо было очень многое объяснить, и когда дядя Карл и Ланс услышали мою историю, они пришли в ужас.

— Как лорду Хессенфилду пришло в голову отправить тебя таким образом! воскликнул дядя Карл.

— Разве он мог держать ее там? — спросил Ланс. — Он правильно сделал. Господи! Что было бы с ней, окажись она сейчас в руках Френшоу!

— Они считали, что я шпионка, — объяснила я.

— Хорошенькое дело! — сказал дядя Карл. — Теперь надо решить, что делать с тобой. Ты же знаешь, что происходит. Страна в состоянии напряжения. Тот факт, что эти горцы дошли до самого Престона, всех нас потряс. Кто бы мог поверить, что это возможно? Север — это рассадник измены.

— То же самое они говорят о юге!

— А! — воскликнул Ланс. — Они сделали из вас маленькую якобитку?

— Конечно, нет! Я вообще думаю, что все это глупости. Какая разница?..

Ланс взял мою руку и поцеловал ее.

— Ваша женская точка зрения, несомненно, мудра, — сказал он, — но мужчины никогда этого не поймут. Они будут продолжать вести войну, и с этим ничего не поделаешь, Кларисса. Кроме того, Яков не годится. Он не сможет объединить народ. Он ханжа.

Он принесет в страну католицизм, а из-за костров Кровавой Марии и поскольку наши моряки познакомились с испанской инквизицией, англичане этого не потерпят. Может быть, Георг не совсем то, что нам нужно, но он мирный человек и не слишком вмешивается в дела своего народа. При нем будет процветать торговля, вот увидите. Вот чего мы хотим — славного «Германского мужика», а не безудержно романтичного ханжу Шевалье.

— Сейчас нам прежде всего нужно решить, что делать с Клариссой, — прервал его дядя Карл.

— Я знаю, что по понедельникам, средам и пятницам от Йорка отправляется дилижанс до Лондона.

— Ты хорошо информирована, — ответил дядя, — но я не позволю тебе путешествовать одной в таком дилижансе.

— Почему? Ведь люди ездят.

— Но не дамы нашей семьи. Ланс… Ланс улыбнулся, словно заранее знал, что собирается предложить ему дядя.

— Через несколько дней ты собираешься в Лондон.

— Да, это так, — сказал Ланс.

— Если бы ты смог взять Клариссу с собой… Может быть, нам удастся договориться, чтобы кто-нибудь приехал в Лондон и отвез ее в Эндерби. Я уверен, это смогли бы сделать Джереми или Ли.

Ланс сказал:

— Я с большим удовольствием сам провожу леди Клариссу не только до Лондона, но и до Эндерби.

Я слабо улыбнулась. Все мои мысли были с Диконом.

Все последующие дни я думала о Диконе, но мне приходилось довольствоваться обществом Ланса Клаверинга. Его живые беседы, наблюдения над жизнью и происходящие события отвлекли мои мысли от недавнего расставания, тем более что ничего другого, конечно, нельзя было сделать.

Более того, я думаю, Ланс понял, что произошло. Он был добр со мной и слегка задумчив; но на протяжении всего пути его красноречие било ключом, и его веселые шутки приносили мне какое-то утешение.

С погодой нам повезло, причем по мере продвижения к югу она становилась мягче. Небо было голубое, ветер слабый. Рано утром, когда мы уезжали, на ветках деревьев и на дорогах лежал иней, но когда взошло солнце, иней исчез, и хотя воздух был морозный, ехать было приятно.

Ланс пел, смеялся, много говорил, стараясь успокоить меня, и побыв несколько часов в его обществе, я действительно почувствовала себя лучше. Он относился к жизни с неистребимым оптимизмом, которым легко было заразиться и поверить, что однажды эти глупые неприятности исчезнут и Дикон приедет к нам. Я была уверена, что он понравится Дамарис и Джереми и что они хорошо его примут, когда поймут, что я люблю его.

Вот какое воздействие оказал на меня Ланс. Жизнь создана для того, чтобы радоваться, и всегда можно найти что-то, над чем можно посмеяться. По его настоянию я даже стала подпевать ему.

Мы ехали в сопровождении двух грумов, так что нас было четверо. Любой разбойник дважды подумает, прежде чем напасть на троих сильных мужчин.

В первый день с наступлением сумерек мы достигли таверны, которую знал Ланс и где, по его словам, было хорошее обслуживание.

Он оказался прав. Хозяин встретил нас радушно и дал нам две комнаты для гостей; грумов устроили в отдельной комнате. Все было вполне удовлетворительно. Смыв с лица и рук дорожную грязь, мы спустились в гостиную, чтобы поужинать. Еда была очень вкусная, как и обещал Ланс. Толстые куски сочного мяса были поданы с клецками; еще был пирог с голубятиной, потом сладости. Специально принесли вино из подвала, чтобы удовлетворить тонкий вкус Ланса; и если бы меня не занимали мысли о том, что происходит с Диконом, я была бы вполне довольна обществом Ланса.

Мы все время говорили о его приключениях в армии, специально избегая разговоров о нынешних волнениях, так как он чувствовал, что это усилит мое беспокойство. Я действительно была ему Очень признательна за его доброту ко мне во время нашего путешествия.

Когда мы заканчивали ужинать, вошла жена трактирщика, чтобы спросить Ланса, не хочет ли он портвейна. Он сказал, что не откажется, и она добавила, что с минуты на минуту ожидает прибытия дилижанса, поскольку это был его день по расписанию.

— Все приедут голодные, — продолжала она, — но мы готовы к этому. Дилижансы приносят нам хороший доход. Они всегда приходят приблизительно в одно и то же время. У меня достаточно мяса для всех пассажиров, оно горячее, и его можно подавать, как только они появятся.

Принесли портвейн, и Ланс, не торопясь, стал потягивать его. В этот момент во двор трактира с грохотом въехал дилижанс, из него стали выходить уставшие пассажиры — замерзшие, голодные, с измученными, бледными лицами.

— Входите, — сказал хозяин. — Здесь можно согреться у огня, и вас немедленно накормят. Хозяйка вбежала в гостиную.

— Приехали, — объявила она. — Сомневаюсь, что такие господа, как вы, захотят находиться с ними в одной комнате. Я их задержу, пока вы допьете свой портвейн, милорд.

Мне понравилось, что Ланс сразу поднялся.

— Нет, — сказал он, — пусть они войдут. Я могу взять портвейн к себе в комнату. Бедняги! Мало радости путешествовать в таких дилижансах. Я слышал, их называют «костоломками». Пойдемте, Кларисса, пусть они поедят.

— Благодарю вас, сэр, — сказала женщина. — Очень мило с вашей стороны проявлять заботу о других.

Я улыбнулась Лансу, подумав, что, несмотря на все свои наряды и щегольство, он был истинным джентльменом.

Выходя из гостиной, мы услышали, что кто-то еще подъехал к трактиру, и только мы собрались подняться по лестнице в наши комнаты, как в гостиную торопливо вошли три человека. Они были модно одеты, и один из них, учуяв запах еды, которую готовились внести в комнату для пассажиров дилижанса, воскликнул:

— Господи! Какой аппетитный запах! Что это, женщина?

Жена трактирщика с безошибочным инстинктом узнав в вошедших господ, сделала книксен и сказала:

— Это ужин, которым мы собираемся кормить прибывших пассажиров дилижанса, милорд.

— Тогда подай нам этой аппетитной еды, прежде чем займешься пассажирами.

Хозяин вышел, подобострастно потирая руки, но не скрывая тревоги.

— Любезные милорды, — сказал он, — эта еда только для пассажиров дилижанса. Ее заказывают заранее. Дилижанс ходит по расписанию, и мы обязаны быть готовы к его прибытию. Другой горячей пищи у нас нет. Но я могу предложить вам прекрасный сыр и свежий ячменный хлеб с хорошим вином…

— Прекрасный сыр! Любезнейший, мы хотим горячего! Пусть эта компания поделит между собой то, что останется, когда мы насытимся. Или дай им своего прекрасного сыра. Не сомневаюсь, они будут удовлетворены. А нам подай горячее… и не мешкай. Мы едем издалека и проголодались.

Одна из пассажирок дилижанса услышала разговор. Это была крупная, краснолицая женщина с решительным подбородком; сразу было видно, что она привыкла поступать по-своему.

— О нет, этого не будет! — воскликнула она. — Этот ужин для нас. Он заранее заказан для пассажиров. Так что оставьте эти ваши штучки, мой высокомерный лорд, ибо я и мои спутники не потерпим этого.

Прибывший господин с удивлением осмотрел женщину через монокль, свисающий с его элегантного камзола.

— Хозяин, — сказал он, — это существо оскорбляет меня. Удалите ее.

Женщина подбоченилась и в упор посмотрела на него.

— Поосторожнее, петушок задиристый! — заорала она. — Иначе выводить будут не меня.

— Да эта тварь еще дерзит.

Господин сделал несколько шагов, и она пошла ему навстречу. Он выставил вперед руки, словно желая отстранить ее, но на самом деле нанес ей удар, от которого она отлетела к лестнице.

Тогда вперед выступил Ланс.

— Так не обращаются с дамой, сэр, — сказал он. Человек удивленно посмотрел на него и, казалось, был поражен, столкнувшись лицом к лицу с равным ему.

— Вы сказали — с дамой, сэр? — спросил он, ухмыляясь.

— Да, я так сказал. Я слышал ваш спор. Горячая пища была приготовлена ко времени прибытия дилижанса. Неожиданные гости не могут рассчитывать на то, что предназначено для других.

— Разве, сэр? Разрешите спросить, а вы готовы довольствоваться хлебом и сыром?

— Нет, я только что поужинал замечательной говядиной. Но я приехал вовремя и не взял ничего, что предназначалось не мне.

— Вы вмешиваетесь не в свое дело.

— Наоборот, это очень даже мое дело. Я не собираюсь стоять в стороне и наблюдать, как хороших людей лишают того, что принадлежит им по праву.

— Вы не собираетесь стоять в стороне? Ланс вынул шпагу и стоял, улыбаясь. Я сильно испугалась за него. Нападающих было трое против одного. Но все равно я гордилась Лансом.

— Будь я проклят, если это не Клаверинг, — сказал один из них.

— А, так это ты, Тимперли, — резко ответил Ланс. — Удивлен, увидев тебя в подобной компании.

— Успокойся, Клаверинг, что тебе за дело до этой черни, путешествующей в дилижансе?

— Люди заслуживают того, чтобы их права уважали, путешествуют ли они в дилижансе или в своей карете. Я говорю, что они получат полагающийся обед, а вы, я уверен, отлично утолите свой голод горячим хлебом и вкусным сыром. «Откормленная куропатка» — отличный трактир. Портвейн тоже хорош. Вам он понравится, Тимперли.

— Послушайте, Клаверинг, — сказал первый человек, — стоит ли беспокоиться из-за этого?

— Все равно, — ответил Ланс. — Просто я беспокоюсь, и все. Я вызываю любого из вас на дуэль. Пусть она и решит этот вопрос.

— Идет, — сказал первый.

— Осторожнее! — предупредил Тимперли. — Ты же знаешь репутацию Клаверинга!

— Боитесь? — спросил Ланс. — Ну же, давайте. Который из вас? Ставим горячую говядину с клецками против хлеба с сыром.

— Я принимаю вызов, — ответил первый из них и выхватил шпагу.

— Джентльмены! — воскликнул Ланс. — Давайте заключим пари. Каковы ваши предложения? Скажем, вы даете мне двадцать фунтов, если я выиграю. Если же нет… но, черт Я так уверен в победе, что даю по двадцать каждому, если он проткнет меня первым.

— Спор решит первый удар? — спросил просиявший Тимперли.

— Пусть будет так, — сказал Ланс.

— Когда начнем?

— Здесь и сейчас.

Хозяин и хозяйка стояли в испуге, несколько пассажиров с изумлением следили за спором Они шепотом обсуждали причину дуэли, глядя на Ланса почти с обожанием. Я гордилась им и в то же время боялась за него, но в глубине души знала, что он победит. Другого исхода я просто не могла представить, и с первым ударом шпаг меня охватило общее возбуждение. Я молилась за успех Ланса.

— Ланс… ну же, Ланс! — шептала я. Пассажиры дилижанса подняли шум, орали и свистели, а хозяин стоял, сжимая и разжимая кулаки.

Через несколько мгновений все было кончено. Ланс победил. Он проткнул своего соперника, забрызгав кровью его элегантные манжеты, издал победный возглас, поднял шпагу и застыл на несколько секунд, словно средневековый рыцарь, победивший в борьбе добра со злом.

— Двадцать фунтов мне и обед для пассажиров! — воскликнул он. — Какая замечательная схватка!

Трое господ опечалились, но смирились со своей судьбой. Деньги перешли из рук в руки, и господа удалились в гостиную, а пассажиры дилижанса толпой повалили в столовую, болтая о приключении, с которым они встретились.

Ланс коснулся моей руки:

— Пора на покой. Нам надо встать рано утром. Он взял меня под руку, и мы стали подниматься по лестнице. Когда мы подошли к моей комнате, он спросил:

— Что вы думаете о нашем маленьком скандале?

— Я гордилась вами, — сказала я.

— О, благодарю вас.

— Но мне жаль, что в это дело вмешались деньги. Они все испортили.

— Если пассажиры получили свой обед, должен же я тоже что-то получить?

— Это досадно. До того момента казалось, что вы совершаете благородный поступок, защищая людей из дилижанса. А потом получилось, что все это вы затеяли ради денег.

— Я никогда не упускаю случая рискнуть.

— Да, знаю. Но насколько было бы лучше без этого.

Ланс взял меня за подбородок и посмотрел мне в лицо.

— Ваша беда в том, Кларисса, что вы всегда ищете совершенство. Не надо. Понимаете, вы никогда не найдете его.

— Почему?

— Потому что его нет в мире.

Я подумала о Диконе. Разве это не было совершенством? Да, пока мы не расстались. Возможно, Ланс прав и в жизни нет совершенства. Надо быть готовой к этому, не искать его и не надеяться, а просто принимать все как есть.

Ланс задумчиво улыбался мне. Потом он наклонился и легонько поцеловал меня.

— Как следует выспитесь, моя дорогая, и вставайте пораньше. На рассвете мы должны выехать.