"Заговор маршалов. Британская разведка против СССР" - читать интересную книгу автора (Мартиросян Арсен Беникович)

Глава III «Не в совокупности ищи единства, но более — в единообразии разделения»[33]

Наше разведывательно-историческое расследование было бы неполным, не упомяни мы, хотя бы вкратце, о «вкладе» в вакханалию фальсификаций вокруг и без того трагичного «дела Тухачевского» еще двух предателей из числа бывших сотрудников советской разведки, сбежавших на Запад: Александра Орлова — бывшего резидента НКВД в Испании, и т. н. «Виктора Суворова» — бывшего сотрудника резидентуры ГРУ в Швейцарии Резуна В. Б.

Через 17 лет после успешной работы «литературного негра» Исаака (Айзека) Дон-Левина по созданию «мемуаров» Кривицкого кому-то в МИ-6, очевидно в Отделе дезинформации, пришло в голову вспомнить об этом неутомимом пройдохе. А тем временем шло исполнение плана «Операция Лиотэ», точнее, был один из апогеев особого рвения МИ-6 в исполнении его предначертаний. Вспомнили и вновь поручили ему запустить на пропагандистскую орбиту «утку» о якобы имевшем место якобы сотрудничестве Сталина с царской охранкой еще до «великого октября».

Дон-Левин отработал гонорар, но МИ-6 села в лужу. Там явно ожидали оглушительного эффекта — как-никак запуск «утки» был приурочен к итогам XX съезда КПСС, — но вполне справедливо получила «оглушительный эффект»: даже самые оголтелые, не говоря уже о просто знающих и трезвомыслящих людях в антисоветски и антисталински настроенных кругах русской эмиграции на Западе, встретили эту фальшивку не просто в штыки, а с явной враждебностью.

Известный русский эмигрант экономист и историк Николай Владиславович Вольский 25 апреля 1956 г. писал своему другу и не менее известному русскому эмигранту историку Борису Ивановичу Николаевскому: «От документа, пущенного в обращение Дон-Левиным, за десять километров несет такой фальшью, что нужно быть просто слепым или дураком, чтобы ее не заметить.

Неужели департамент полиции не знал, что нет «Енисейского охранного отделения», а есть «Енисейское губернское жандармское управление»?

Ротмистр Железняков действительно существовал, но не был начальником несуществующего Енисейского охранного отделения.

В книжечке Москолева «Русское бюро большевистской партии» (изд. 1947 г.) на стр. 149–165 довольно подробно рассказывается, как и кто следил за Сталиным в Туруханском крае. Упоминается и ротмистр Железняков, но не в качестве начальника «охранки». В донесении полиции говорится побочно о Джугашвили (о Сталине тогда почти никто не слышал), и, конечно, не в том придуманном (глупо!) стиле, в каком составлен документик». (Дон-Левин запускал «утку» в виде фальшивого документа царской охранки. — A.M.)

А до этого, в письме Николаевского тому же Вольскому (у последнего был псевдоним Валентинов, из-за чего его фамилия часто указывается как Валентинов-Вольский, и письмо, о котором ниже пойдет речь, было адресовано Валентинову), встречаем следующие строки: «Сейчас здесь все только и говорят о провокаторстве Сталина. Документ этот у меня был едва ли не с 1945 г., а знал я о нем еще со времен парижских. Меня просили напечатать его с комментариями, я отказался, заявив, что «…документ поддельный и только скомпрометирует…» Это же думаю и теперь».

Эти своего рода «властители дум» русской эмиграции на Западе были яростными, принципиальными противниками и Сталина, и советской власти, и СССР в целом, полагая, что первый действовал не по законам «марксистской науки», не «по Ленину». Будучи принципиальными противниками Сталина, они тем не менее никогда в своей жизни и научной деятельности не опускались до унизительного с точки зрения элементарной морали просто порядочного человека использования фальшивок в идейной борьбе с противниками.

Бывало, и нередко, что они впадали в заблуждения, в т. ч. и на грани добросовестного, особенно тогда, когда весьма авторитетные люди сообщали им не совсем достоверную информацию. Бывало также, и опять-таки нередко, что блуждая в сумрачных лабиринтах своих же заблуждений, они были не в состоянии нащупать точные и правильные выводы даже из достоверной, а зачастую и уникальной информации. Все это имело место в их жизни, но никогда ни их честь, ни их руки не замарывались фальшивками. И это суть самого главного, что имеет особое значение для нашего расследования, ибо из этой переписки с полным на то основанием делаются следующие выводы:

Во-первых, Дон-Левин запустил фальшивку («документик») незадолго до написания вышецитировавшихся писем — т. е. в начале весны (максимум в начале апреля) 1956 г.

Во-вторых, «документик» мгновенно и безоговорочно был расценен как абсолютная фальшивка.

В-третьих, слухи об этом «документике» и его «содержании» ходили еще во второй половине 30-х годов прошлого века, т. е., как указано в письме, «еще со времен парижских», ибо в то время Б. И. Николаевский как раз и жил в Париже.

Жаль, конечно, что по этим письмам, точнее, из-за того вида, в каком они были опубликованы в России, невозможно с абсолютной точностью установить, когда же конкретно обращались к Николаевскому с предложением опубликовать этот «документик» с его комментариями профессионального и авторитетного историка, а, главное, кто конкретно обращался. Не исключено, что это было сделано умышленно — по крайней мере из-за того же, из-за чего и выражено сожаление о невозможности что-либо точно установить (не могу не напомнить в этой связи одну латинскую пословицу: Sapient! Sat! — «Для понимающего — достаточно»).

Скорее всего, речь идет действительно о 30-х годах XX века, потому как именно в то время вся объединенная рать заговорщиков внутри СССР всеми силами пыталась запустить в пропагандистский оборот всевозможные слухи о каких-то тяжелых болезнях Сталина, о его скорой смерти, о его скором смещении по каким-то причинам. В таком ряду вполне на своем месте и мыслишка о «провокаторстве» Сталина, ибо внутрисоюзная антисталинская оппозиция пыталась заблаговременно сформировать хотя бы относительно объективный фон для свержения Сталина, причем запускались действительно разные слухи — какой приживется. В таком случае более чем к месту вспомнить о таком факте — в 1936 г. Николаевский встречался в Париже с одним из лидеров антисталинской оппозиции Бухариным, а уж «Коля Балаболкин» ох, как любил разговоры, особенно не по делу…

…Когда после ареста Ежова был вскрыт его личный сейф, то там было обнаружено немалое количество досье с компроматом на многих членов ЦК, Политбюро и даже самого Сталина. В последнем хранилась странная записка какого-то старого большевика, в которой высказывалось подозрение о якобы имевшей место в прошлом связи Сталина с царской охранкой. Вполне возможно, что это досье было как бы переходящее от Ягоды к Ежову «наследство», и в таком случае предположение о том, что именно «Балаболкин» довез до Парижа этот позорный бред, обретает еще больше прав на жизнь…

Так что вполне реально, что именно в 1936 г. к Николаевскому и обратились с просьбой предать огласке «документик», состряпанный заговорщиками, да еще и со своими комментариями авторитетного в кругах русской эмиграции ученого-историка. И не менее реально, что обращавшимся с такой просьбой был не кто иной, как Бухарин — один из лидеров оппозиции, имевший определенный авторитет в глазах Николаевского. Однако, как подчеркивалось выше, Борис Иванович тем и отличался от Других, особенно внутрисоюзных оппозиционеров, что был в первую очередь очень порядочным человеком и еще более порядочным ученым.

В-четвертых, невольно, явно того даже и не предполагая, Николаевский на собственном примере наглядно проиллюстрировал нехитрую «технологию» запуска в оборот фальшивок, ориентированных на инспирирование серьезные последствий. В ее основе «три кита»: общепризнанный профессионализм избранного кандидата, его столь же общепризнанные высокие моральные качества и его столь же общепризнанная научная порядочность, что в совокупности должно было, по расчетам заговорщиков, придать особый шарм достоверности запускаемой фальшивке. Именно так и запускаются на орбиту пропаганды всевозможные фальшивки, особенно серьезные.

Заговорщики тогда просчитались, что в общем-то понятно — не на того напали. Но вот зачем МИ-6 повторила тот же эксперимент, да еще с Дон-Левиным — тоже нетрудно понять. Потому, что спецслужбам очень часто приходится «за неимением гербовой писать на простой», т. е. вынуждены привлекать к таким операциям откровенно продажных журналистов.

…Самое интересное во всей этой грязной «утке» то, что она получила немедленный и крайне жесткий отпор даже у профессиональных советологов Запада. Такие специалисты, как Дэвид Дал-лин, Бертрам Вольф, Борис Суварин, М. Титтл, уже тогда, в 1956 г., прямо по горячим следам в прямом смысле в клочья разнесли глупейшую затею МИ-6 с научно-исторической точки зрения. Причем осуществили это столь квалифицированно, что и по сию пору невольно удивляешься. Тем не менее профессиональные советологи-антисоветчики — они и есть антисоветчики: тот же Д. Даллин завершил свое исследование абсолютно «естественным» для любого русофоба выводом — «в отношении Сталина все сгодится, и чем грязнее подозрение, тем больше оснований, что оно окажется правдивым». Печальной памяти доктор Геббельс и то наверняка позавидовал бы «технологии» Даллина…

Именно так МИ-6 поступила и в этом случае. Во время переписки ученых, 23 апреля 1956 г., произошло крупное событие — в тот день на страницах влиятельнейшего в то время на Западе американского журнала «Лайф» была опубликована «сенсационная статья» под крикливым заголовком — «Сенсационная тайна осуждения Сталина». Прямо по итогам Постановления XX съезда — «О культе личности Сталина и преодолении его последствий».

В статье утверждалось абсолютно то же самое, что и некоторое время назад по приказу из МИ-6 написал Дон-Левин в том же журнале. Разница была в выводах, в которых утверждалось, что «документик» этот попал в руки заговорщиков (тем самым автор этой статьи уже второй раз за три года письменно да и прилюдно подтвердил, что заговор действительно был) группы Тухачевского, которые из-за этого и хотели свергнуть Сталина, но якобы чудесным образом прознавший об этом вождь упредил их и поставил к стенке.

Здесь важно время публикации и кто автор. Суть фактора времени в этом случае мы уже указали — к итогам постановления XX съезда КПСС и вдогонку фальшивке Дон-Левина. Вывод же специфического характера не нов — чистейший воды операция британской разведки: уж слишком точно по времени рассчитаны ходы. А вот весь смысл этого расчета заключался в фамилии автора, коим был не кто иной, как сбежавший на Запад бывший резидент НКВД в Испании и одновременно полномочный представитель НКВД при республиканском правительстве Испании Александр Орлов, он же в действительности Лейба Лазаревич Фельдбин.

Сейчас об этом, уже только самим фактом своего бегства нанесшем колоссальный ущерб предателе известно очень много, особенно благодаря талантливой книге «Роковые иллюзии» Олега Царева и Джона Костелло. Парадоксально, но факт, что именно Орлов стал наиболее востребованным объектом для «героизации» всех этих предателей и изменников Родины довоенного периода. И этот тоже преподносится как борец со «сталинизмом», которого, кстати говоря, не видывал и в помине, потому как, с одной стороны, долгое время был в фаворе у самого Сталина, с другой же — большую часть времени до побега провел в загранкомандировках.

Однако, что бы ни говорили продажные СМИ, что бы ни утверждалось в различного рода книгах в оправдание их предательства, в высшей степени справедлива и объективна лишь одна точка зрения — ее изложил в своих мемуарах действительно выдающийся ас советской нелегальной разведки, ныне покойный генерал П. А. Судоплатов. Ее суть очень проста, ибо это и есть Подлинная Правда: и Рейсе, и Кривицкий, и Орлов, и им подобные были, есть да так и останутся в истории только как предатели. Потому что генеральным лейтмотивом их предательства было их категорически враждебное неприятие восстановления великого и могучего русского государства, пускай и носившего тогда название Советский Союз. На жаргоне этих предателей подобная «позиция» называлась «назад, к Ленину!», в чем, кстати говоря, они были абсолютно правы — «вождю мирового пролетариата» Владимиру Ильичу Ульянову-Ленину на самом деле было наплевать на Россию, о чем он сам же не раз говорил.

Именно это самое «назад, к Ленину!» и привело всех их, как и «вождя мирового пролетариата», а также их собственного кумира — Троцкого, к безудержному воровству народных денег (за одним только Ильичом числится столько, что и сотни смертных приговоров было бы мало): Репсе перед побегом украл, Кривицкий — украл, Орлов — украл, Троцкий в изгнании жил в основном на ворованные из СССР деньги (его сообщники воровали по очень хорошо знакомой по современности схеме — «отката» при заведомо завышенных суммах различных сделок; обычно это делалось по линии внешторга) и т. д. И это называлось и до сих пор называется «борьбой со сталинизмом»?!

Удивляться же следует тому, что с какой стати надо утверждать, что тот же Орлов никого не выдал, да к тому же в силу каких-то коммунистических убеждений. В подтверждение таких пассажей обычно напирают на то, что он никого не выдал из той же «кэмбриджской пятерки», «крестным отцом» которой и являлся. Причем прибегают к следующему аргументу: нет никаких данных на этот счет даже в архивах. Значит, априори не виновен?! Но ведь речь идет о разведке, как об особо специфическом виде человеческой деятельности, а все разведки мира без какого-либо исключения действуют в условиях острого дефицита информации. Следовательно, если нет данных, в т. ч. ив архивах, это по определению не может означать, что их вообще нет в природе. Нет у нас — есть в той же МИ-6…

Тем более что обстоятельства его бегства, особенно выезда из Европы в Канаду, откуда он затем перебрался в США, куда более смахивают на четко разработанный и продуманный план бегства разведчика, чем-то очень близкого британской разведке.

Во-первых, жену свою он почему-то держал на территории Франции задолго до побега.

Во-вторых, совершенно беспрепятственное получение канадской въездной визы непосредственно у генерального консула Канады в Париже, тем более под конец рабочего дня. Тот, кто хоть раз сталкивался с консульской бюрократией, тем более под конец рабочего дня западных дипломатов, прекрасно знает, какое раздражение у посетителей может вызвать откровенно демонстрируемое консульскими чиновниками нежелание пошевельнуть даже пальцем. А тут в консульство врывается какой-то советский генерал с дипломатическим паспортом, требует генерального консула, добивается этой встречи, получает лично у генконсула въездную визу, причем сам генконсул, по словам Орлова, оказался настолько «человеком дружелюбным», что написал рекомендательное письмо канадской иммиграционной службе. Любому мало-мальски знакомому с деятельностью спецслужб хотя бы только по книжкам, и то известно, что иммиграционная служба в любом государстве — это одна из самых что ни на есть передовых контрразведки этого государства. Иммиграционная служба работает только в теснейшем контакте с контрразведкой и по определению отличается подозрительностью. А тут «человек дружелюбный» совершенно незнакомому лицу запросто выдает рекомендательное письмо иммиграционным властям своей страны?! Кто хоть раз перелистывал книги о деятельности британской разведки, в том числе и в довоенный период, хотя бы краем глаза да видел, что среди излюбленных прикрытий британской разведки (впрочем, не только ее) под дипломатической «крышей» как раз консульские должности и вообще все, что связано с эмиграцией и иммиграцией, и в целом с въездом-выездом, паспортами и т. д. А канадская Королевская конная полиция — контрразведка Страны Кленового Листа — плоть от плоти детище британской. Так что с какой такой стати должно верить россказням беглого предателя Орлова-Фельдбина?

Но даже, если это и так, то как тогда объяснить следующее: трансатлантическое плавание заняло 8 дней — вечером 13 июля 1938 г. он отплыл из Европы, а 21 июля днем сошел на берег в порту Монреаля. Прибавив же к этим 8 дням еще двое суток с момента его отъезда из Испании, получим уже десять дней, а это уже срок очень большой для того, чтобы с уверенностью говорить о том, что о его побеге могли проведать и в британской разведке тоже — в мире спецслужб о побегах сотрудников, тем более резидентов узнают едва ли не мгновенно. И что же, исходя из его, Орлова, версии мы обязаны отнестись к его россказням, как к свидетельству отъявленного непрофессионализма СИС?!

В оперативной работе «старую лису» очень трудно словить на проколах — это вам не ЦРУ. А уж что касается реакции на события, так позвольте вкратце одну историю рассказать: в конце 1924 г. британская разведка совершенно случайно засекла Николая Рериха, выполнявшего важное задание советской разведки, в Берлине (Рерих неосторожно встретился с главой сикских террористов Махендра Пратапа, которого постоянно «пасли» англичане), и в считанные же часы все европейские резидентуры британской разведки были оповещены о необходимости резкого усиления контроля за Рерихом, что и было выполнено с неукоснительностью, достойной похвалы. Англичане сняли «богатейший улов» — они смогли тогда засечь самое, что ни на есть начало нормализации советско-японских межгосударственных отношений (это и было сутью задания Рериха), которое осуществлялось в глубочайшей тайне, причем в основном по каналам тайных обществ. И все же мгновенная реакция всей разведывательной сети привела к исключительному результату (кстати говоря, в Лондоне сделали тогда очень серьезные выводы, ибо буквально по горячим следам сообщений разведки начались первые дипломатические маневры, приведшие впоследствии к т. н. Локарнским соглашениям).

Так что и в случае с Орловым все она вовремя и своевременно знала. И все же, выяснения истины ради, попробуем допустить, что никто ничего не знал вплоть до самого момента прохождения им пограничного, таможенного и иммиграционного контроля. Но там его ожидал «дружественный прием» со стороны канадских властей! В Канаду в каком-то срочном порядке пожаловал советский генерал с дипломатически паспортом, с женой и ребенком, которому тут же выдали временное разрешение на проживание в стране в течение двух месяцев, не дожидаясь истечения которых, он покинул канадскую территории) и нелегально, под чужим именем обосновался в США! И опять-таки никто ничего не ведал и даже не поинтересовался, куда это подевался красный генерал с дипломатическим паспортом и семьей?

А ведь к концу первой недели после бегства Орлова из резидентуры по ходатайству НКВД СССР НКИД СССР аннулировал дипломатический паспорт Орлова, о чем оповестил все государства, с которыми СССР поддерживал официальные дипломатические отношения. Следовательно, британский МИД, а соответственно и британская разведка, знали о факте аннулирования паспорта. Глупо даже предполагать, что британская разведка никак не отреагировала на аннулирование дипломатического паспорта столь высокопоставленного и хорошо известного ей по Испании советского разведчика.

Короче говоря, бессмысленность таких предположений очевидна. Однако Орлов утверждал, что все было тихо, тонко списывая все на легендарную еврейскую солидарность — мол, вызвал родственников из США (кстати, весьма прозорливо он восстановил с ними связи еще в 1932 г., когда был в США в командировке, а ведь 1932 — год первого, очень серьезного всплеска активности и провала заговора оппозиции), вот они и помогли. В том числе и перебраться в США, и даже 15 лет укрывали его там нелегально.

(Кстати говоря, то обстоятельство, что, по словам самого Орлова, он изначально намеревался бежать в США и потому вначале вызванивал в Париже посла У. Буллита, чтобы получить американскую визу, — вдвойне настораживает. Во-первых, Буллит до того как попасть в Париж, был послом в Москве и имел тесные контакты с оппозицией. Во-вторых, через Буллита выехал в США и Кривицкий. Выходит, что намеревавшийся перед ним открыться Орлов знал, к кому он идет, знал, что идет по заранее определенному маршруту?!)

Трудно оспаривать тот факт, что евреи в Америке могут очень и очень многое. И все же, думается, что не легендарная еврейская солидарность спасла его — ведь не спасла же она супругов Розенбергов от электрического стула. Как представляется, куда правильней на эту солидарность списать иное, а именно то, что будучи «крестным отцом» «кэмбриджской пятерки», он прекрасно знал, что их ближайший друг не кто иной, как Виктор Ротшильд, кстати, тоже имевший непосредственное отношение к советской разведке. Так вот, если бы Орлов посмел что-либо сказать о «пятерке», то получился бы донос на Ротшильда, и в таком случае даже самый оптимистичный еврей не дал бы и пенса или цента за жизнь Лейбы Лазаревича. Ибо мощная, многократно превосходящая по интеллекту и по необозримым возможностям легендарной еврейской солидарности личная разведка Ротшильдов менее чем за 24 часа расправилась бы с отщепенцем, посмевшим произнести нечто порочащее в адрес священного для мирового еврейства знаменитого банкирского рода. И тогда был бы еще один труп, происхождение которого тоже приписали бы «длинной руке НКВД».

Более того, Лейба Лазаревич прекрасно знал и то, что Энтони Блант — близкий родственник британской королевской семьи. И посмей он что-либо рассказать уже тогда, то опять-таки стал бы трупом.

Так что, как представляется из вышеизложенного, причины его «непредательства» значительно прозаичнее, нежели какие-то там идеалы. И то, что Лейба Лазаревич все-таки был связан с британской разведкой — основания для таких подозрений есть, и вполне серьезные. Даже на легендарную еврейскую солидарность списать 15-летний период нелегального пребывания на территории США невозможно: евреи народ очень осторожный в обращении с властями страны пребывания, даже с юдофильствующими, как в Америке. Конечно, они ему помогли, и даже очень, но все-таки движущим мотором этой 15-летней эпопеи нелегального пребывания в США был явно кто-то другой, беспардонно нахальный по отношению к американским властям, например, такой, как тот же выше уже упоминавшийся Уильям Стефенсон и американский Центр МИ-6. Уж если они позволяли себе открыто дурачить самого президента США, открыто заниматься убийствами на американской территории, вынуждая всесильного главу ФБР Гувера закрывать расследования, то что и кто могли им помешать столько лет держать Орлова «про запас», но потихоньку «доить»?!

Этот экскурс в историю сделан специально, дабы как можно яснее и нагляднее показать, что же произошло 23 апреля 1956 г.

За три года до этого (в 1953 г.), в прямом смысле сразу же после смерти Сталина (а попутно отметим, что и после серьезнейшего провала «кэмбриджской пятерки» — Д. Маклин и Г. Бёрджес вынуждены были бежать в СССР в 1951 г., а К. Филби вообще отстранен от работы в разведке), Лейба Лазаревич вдруг вылезает из глубокой тени нелегальщины и начинает публиковать в том же «Лайфе» серию статей, из которых затем была составлена его книга «Тайная история сталинских преступлений» (еще раз кстати говоря, — обратите внимание, опять та же самая история, сначала публикация серии статей, затем книга, т. е. опять тот же «почерк» британской разведки). Естественно, что ФБР и ЦРУ пришли в бешенство от такой 15-летней наглости, но тем не менее ничего поделать не могли.

Более десяти лет они безуспешно допрашивали Орлова, но тот лихо потчевал их продуманными и гладкими историями, которые точно совпадали с тем, что он изобразил на бумаге в качестве мемуаров.

Между тем в истории их появления по-прежнему без ответа остается главный вопрос: почему такая ювелирная приуроченность к смерти Сталина? Несмотря на якобы видимую простоту ответа, желательно не спешить — дело в том, что и статьи, и составленная на их основе книга отличаются исключительной осторожностью и продуманностью, тонким искусства обхода наиболее острых углов.

И хотя известно, что Орлов обладал неплохими журналистскими задатками, такая исключительная продуманность и осторожность содержания статей и книги оставляют впечатление тщательной заблаговременной работы, тем более что любые, очень осторожные выражения на английском языке связаны с очень тонким знанием самого языка. Орлов, в отличие от Кривицкого, английский язык знал, но не настолько, чтобы столь густо пересыпать текст своих статей и книги слишком осторожными выражениями на английском языке, которые, подчеркиваю, требуют глубокого знания самого языка. В таком случае сразу же возникает вопрос — а с какой стати Орлов заблаговременно уселся писать свои мемуары и на каком таком основании он был уверен: а) в том, что их непременно опубликуют; б) в том, что такой выход из тени нелегальщины ни к каким серьезным последствиям не приведет? Кто вдохновил его, в общем-то очень осторожного профессионала, на такие вызывающие «подвиги»?

Как это ни парадоксально прозвучит, но истинное направление поиска указывает наименее интересная и наиболее неточная глава его книги, которая была посвящена «делу Тухачевского». Особенно же заключение этой главы, в котором он написал загадочную по состоянию на 1953 г. фразу: «Когда станут известны все факты, связанные с делом Тухачевского, мир поймет: Сталин знал, что делает».

Указывает, потому как если сопоставить с тем, что он же опубликовал уже 23 апреля 1956 г., то на естественный в таком случае вопрос о том, «кто и что предопределили, что настал тот момент, когда должны стать известными все факты, связанные с делом Тухачевского», ответ оказывается автоматически предопределен: претворявшая в жизнь предначертания плана «Операция Лиотэ» британская разведка!

Таким образом, Орлов, хотя и крайне осторожно, но и в статьях, и в книге «Тайная история сталинских преступлений», а также в 1956 г. в статье от 23 апреля как минимум дважды признал, что военно-политический заговор во главе с Тухачевским действительно существовал.

Чего ради понадобилось британской разведке в канун третьего тысячелетия доказывать и так очевидное, тем более вонючим пером какого-то беглого предателя по фамилии Резун, он же «Виктор Суворов».

Впрочем, что хотели — понятно, и чуть ниже подробно расскажем. Британская разведка настолько вошла «в тему» под названием «дело Тухачевского», что вечно желая как лучше для себя, в итоге делает как всегда. Это о книжонке Резуна «Очищение», где он лихо, с помощью британской разведки, четко и ясно показал, что же ей было точно известно об истинном характере взаимоотношений Тухачевского с германским рейхсвером.

Сначала несколько слов об очередной «продукции фабрики МИ-6 по производству авторов пропагандистских легенд имени маршала Лиотэ».

Перебегая к англичанам, этот незаслуженно широко известный под псевдонимом Виктор Суворов («победитель победителя»?) В. Б. Резун, судя по всему, до сих пор не слишком и осознает, сколь же мерзко судьба обошлась с ним. Факт предательства и побега к англичанам — это «всасывание», т. е. первая фаза операции «Виктор Суворов» в рамках «Операция Лиотэ». Затем Резуна «отдистиллировали», т. е. напрочь отшибли способность самостоятельно, без заботливо подсовываемых ему из МИ-6 тезисов мыслить и анализировать, доведя его тем самым до степени хорошей дрессированности. Ну а затем, как указано в плане «Операция Лиотэ», наступает финальная стадия — «излияние», и всему миру был явлен «излитый» из Управления психологической войны МИ-6 некто «Виктор Суворов».

Пускай и с серьезным опозданием, но мы обязаны честно признать, что в главном операция «Виктор Суворов», осуществлявшаяся МИ-6 в рамках глобального плана «Операция Лиотэ», англичанам удалась. Судя по всему, они заблаговременно знали о весьма специфическом интересе «Суворова» к определенной исторической теме — обстоятельства начала Второй мировой войны XX века, о его увлечении коллекционированием книг по этой тематике, а также об уже имевших место в его сознании попытках «переосмысления ряда общеизвестных фактов с нетрадиционных позиций». К сожалению, «кротов» в ТРУ, да и не только там, у западных спецслужб хватало, особенно у ЦРУ и МИ-6.

И потому отнюдь не случайно, что разработку будущего «Виктора Суворова» с британской стороны вел «журналист», аккредитованный в Женеве (Резун тогда работал в составе Женевской резидентуры ТРУ) как корреспондент британского военно-технического журнала. У многих разведок мира журналистская «крыша» — излюбленный вариант прикрытия для своих сотрудников, но у МИ-6 эта черта доведена едва ли не до гипертрофированности. Понадобился будущий «Суворов» МИ-6 не как секретоноситель — по своему рангу он мало что мог рассказать: от силы с десяток агентов сдать да рассказать о ТРУ, его системе и методах работы. Этим он вряд ли удивил бы ту же МИ-6. Цель, ради которой был спровоцирован его побег, указана прямо в преамбуле плана «Операция Лиотэ» — заблаговременная организация работы на дальнюю перспективу.

Дело в том, что к 1978 г., когда будущий «Суворов», а тогда Владимир Богданович Резун, бежал в Англию, в высшем эшелоне руководства британской разведки вызрел план решающего геополитического сражения со столь ненавистной всему Западу, а Великобритании особенно, Россией. Как уже говорилось, британская разведка, точь-в-точь копируя «почерк» внешней политики самой Великобритании, традиционно делающей ставку на принцип «Wait and See» («Выжидай и смотри»), самым что ни на есть естественнейшим образом копирует этот же принцип и в своей практической деятельности. Тем более что на то был прямой заказ правящей элиты Великобритании.

Эти был план многоцелевой, многоходовой, долговременной стратегической операции влияния планетарно-цивилизационного уровня: тотальным и всепроникащим влиянием на мировое общественное сознание, особенно в Европе, прежде всего в Восточной (в т. ч. и СССР), основанным на сфальсифицированном «переосмыслении» природы происхождения Второй мировой войны, осуществить глобальный пересмотр ее главных геополитических итогов, т. е. решений прежде всего Ялтинской конференции 1945 г., а также закрепившей их Потсдамской конференции того же года, решающим образом в пользу Запада при одновременном, столь же решающем, окончательном перекладывании всей исторической ответственности за ту невиданную в истории человечества кровавую бойню на СССР (а на самом-то деле на Россию), который, в том числе и по указанным причинам (плюс как коммунистическая угроза, а на самом деле из-за того самого «хартленда»), должен навсегда сгинуть с лица земли.

Принципиально идея не нова — Великобритания после каждой, ею же инспирированной войны пытается на кого-нибудь да спихнуть свою ответственность за эти преступления против человечества.

В XXвеке такое, естественно, имело место сразу же после Первой мировой войны. Однако, несмотря на все отчаянные попытки британских фальсификаторов, в т. ч. и из МИ-6 и их сообщников в других странах, ничего из этого не вышло, так как не было учтено одно наиважнейшее обстоятельство, о котором речь пойдет ниже.

В итоге «дискуссию» тогда на эту тему все-таки пришлось в целом прекратить, так как уже тогда было четко доказано, к тому же не российскими учеными-историками, а зарубежными, что ответственность за развязывание мировой бойни лежит целиком и полностью на кайзеровской Германии и лично на кайзере Вильгельме П. Однако самое интересное во всей той далекой истории то, что именно британские «историки в штатском» — профессиональные разведчики Роберт Уильям Сетон-Уотсон и Уикхэм Стид — собственноручно упрятали один из главнейших, прямо уличающих кайзера в развязывании войны документов в массе второстепенных документов архива германского МИДа, в отделе хранения с очень красноречивым для данного случая названием — «Оксфорд». Документ совершенно случайно был найден только в 60-х годах XX века.

К середине 70-х годов XX века Западу наконец-то окончательно стало ясно и понятно, что военной силой победы над Россией (СССР) ни при каких обстоятельствах не достичь — ракетно-ядерный паритет между СССР и США буквально вынуждал даже самых твердолобых на Западе уяснить эту истину. В то же время Западу стало понятно и другое — фронтальные кавалерийские атаки на идеологическом фронте также бессмысленны, ибо немедленно натыкаются на непробиваемую бетонную стену советского агитпропа.

Осознав все это в полной мере, во главу угла будущей операции «Виктор Суворов» была поставлена задача прямо по Клаузевицу: такая страна, как Россия, может быть побеждена лишь собственной слабостью и действием внутренних раздоров, а достигнуть этих самых слабых мест политического бытия можно лишь путем потрясения, которое проникло бы до самого сердца страны.

Вопрос был лишь в том, как, никоим образом не выдавая своей прямой причастности, объективно создать якобы очевидную видимость собственной (России) слабости и, породив тем самым якобы объективные внутренние раздоры, перевести неизбежные в таком случае решительные действия и потрясения в русло «самостоятельного» демонтажа советского государства. Причем поскольку конечная цель — сугубо геополитическая, то средством ее достижения должна была стать именно же стрессовая встряска и полная перетряска глубин народной памяти о той страшной войне. Ведь память о той войне по своей значимости была практически тождественна памяти всего христианского мира о Христе!

Помимо того, что история войн вообще «благодатная» тема для всевозможных инсинуаций и фальсификаций — генералы, как известно, и десятилетия спустя уличают друг друга в ошибках и провалах, не признавая за собой никакой ответственности, а историки, как грифы, на том и кормятся — эта тема имела еще и совершенно ясно осознававшийся МИ-6 конкретный геополитический смысл.

Дело вот в чем. Решениями Ялтинской (особенно) и Потсдамской конференций 1945 г. Сталин сумел чрезвычайно жестко и к тому же чисто международно-правовыми методами и средствами закрепить за СССР как довоенные, так и послевоенные территориальные приобретения, которые в действительности были не чем иным, как законным возвратом территорий законному же владельцу (для сведения, практически вся Прибалтика перешла в вечное и неотчуждаемое владение России еще по Ништадтскому договору 1721 г., гарантированному, кстати говоря, Великобританией и Францией).

Тем самым Сталин закрепил и факт воссоздания для СССР законного, исторически объективно сложившегося статуса величайшей по своим масштабам, единственной в мире подлинно трансконтинентальной, единой евразийской великой державы. На том, собственно говоря, и держался весь мир с 1945 по 1991 год.

В открытую, на виду у всего мира посягнуть на незыблемость решений тех конференций, особенно Ялтинской, Запад не мог рискнуть — даже гипотетическая попытка была бы обречена на сокрушительный провал.

В рамках решения этой задачи, которая и являлась целью вышеназванного плана, неотъемлемым и прямо способствующим успеху ее решения компонентом должна была стать операция «Ледокол»: внешне якобы отрешенно от методов ведения психологической войны, умышленно инициировать в массовом общественном сознании Европы, особенно Восточной, переосмысление в нужном ключе причин возникновения Второй мировой войны, а соответственно, и Великой Отечественной войны. Тем более что формальный повод для этого есть: война началась 1 сентября 1939 г., а 23 августа был подписан Договор о ненападении между СССР и Германией. МИ-6 тем более была обязана обыграть это обстоятельство, ибо решения Ялтинской конференции по сути своей закрепляли незыблемость границ СССР, особенно западных, по состоянию на 4.00 утра 22 июня 1941 г., а границы эти появились у СССР только после 23 августа 1939 г., чего Запад до Ялты никак не хотел признавать. Принятые в Ялте решения напрямую затрагивали и без того чрезмерно иррационально болезненно чувствительную память некоторых народов Восточной Европы, особенно Польши, а также прибалтов, у которых Россия вечно виновата.

Что же до якобы историко-документальной публицистики, на которую претендуют книги Суворова, то ставка на этот прием была осуществлена по следующим двум главным причинам.

Во-первых, подобный жанр чрезвычайно легок в пропаганде и укоренении его в сознании. Он совершенно не поддается критическому анализу с позиций академической исторической науки, поскольку попросту пребывает вне ее системы координат. Таким образом, любая критика, даже хорошо аргументированная с позиций академической науки, авторов этого жанра изначально обречена на провал. Тем более что отношение к истории, как к науке, ко многим чванливым академикам в СССР было крайне презрительным в широких народных массах.

Именно на это-то и был расчет в операции «Ледокол» — изголодавшиеся по гонорарам, а, главное, по возможности всенародно продемонстрировать свои якобы знания, историки финального советского этапа начали ломать копья в борьбе с мифом «Ледокола», далеко не сразу осознав, что миф попросту не чувствителен к любым их рациональным аргументам.[34]

Во-вторых, операцию «Ледокол» МИ-6 обусловила одним крайне жестким параметром, предыстория которого такова. В 1975 г. тогда еще дружественная СССР разведка Чехословакии установила, что сразу же после подписания знаменитого Хельсинского акта по безопасности в Европе, особенно его «третьей корзины», положения которой затрагивали свободу обмена информацией, по всем ведущим психологическую войну против СССР инстанциям Запада был отдан согласованный в рамках разведсообщества НАТО приказ о категорической недопустимости использования их собственной информации из стран социалистического содружества до тех пор, пока она не будет использована другими средствами массовой информации. То есть, попросту говоря, до тех пор, пока кто-то третий, хотя бы внешне никак не связанный ни с разведками, ни с подрывными идеологическими центрами, не опубликует или не предаст огласке ту же информацию.

Исходя из этого, в операции «Ледокол» ставка была сделана на целенаправленное выдергивание по заранее заданной схеме цитат из различных мемуаров советских военных и государственных деятелей, открытых публикаций в советских газетах и журналах, которые после нехитрой перековки в «аргументы» превращали миф «Ледокола» в непотопляемый. Вот именно для всего этого и понадобился Резун — бывший военный разведчик. На него и планировалось списать «авторство» мифа о «Ледоколе». А заранее англичане начали эту операцию по очень простой причине: с позиций 1978 г. уже виден был конец 40-летнего временного лага памяти общества о многих событиях: 1981 г. — 40-летие 1941 г., 1985 г. — 40-летие 1945 г., 1989 г. — 50-летие, но уже 1939 г., и одновременно 100-летие принятия Западом принципиального решения об объявлении России Перманентной мировой войны на полное ее уничтожение. И поскольку в силу естественных причин со все более нараставшим ускорением уходили в вечность предыдущие поколения, поколения не только войны, но именно живые носители памяти общества, то за молодых-то как раз и следовало браться. Вот что такое операция «Ледокол» и Резун, он же «Виктор Суворов».

Ее суть в геополитическом смысле тождественна сути «версий» Кривицкого и Шелленберга, т. е. Сталин якобы целенаправленно стремился к войне и потому устроил пролог к ней в виде Договора о ненападении от 23 августа 1939 г.

В «Ледоколе» и «Дне-М» озвучена по-британски неумная «версия» — только англичанам могло прийти в голову приписать Сталину якобы имевшееся у него намерение начать войну против Германии именно 6 июля 1941 г., т. е. в день 23-й годовщины левоэсеровского мятежа в Москве 1918 г., инспирированного британской же разведкой руками одного из наиболее активных ее разведчиков того времени в России — Сиднея Реши. Неужели трудно было сообразить, что у Сталина не было даже тени намека на склонность хоть как отмечать столь некруглые даты, тем более мятежа левых эсеров?!

Тем не менее именно этими книжонками было положено начало глубинно стрессовому инакомыслию, в результате чего и без того уже ослабшая историческая память общества пошла фактически вразнос (только «Ледокол» был издан в СССР — России 1,5 млн. тиражом), облегчив решение задачи по инициированию якобы саморазвала СССР за счет самодемонтажа уже в 1991 г. Но уже в последующих книгах, особенно в «Очищении», Резуна перевели на режим постинакомыслия. То есть строго по плану «Операция Лиотэ»: если в, «Ледоколе» логика мифа — «Сталин — злодей, но гениальный, так что, Россия, гордись тем, что он выиграл войну еще в 1939 г.», то в «Очищении» уже иная — Сталин был прав, что поставил всех этих «гениальных стратегов» от Тухачевского до иже с ним к стенке, поскольку они были мерзавцы, а с такими генералами и маршалами на войну не идут.

Однако вариант с постинакомыслием изначально был обречен на провал — даже приветствовавшая «ледокольную» ложь «демократическая общественность» и то в штыки встретила навязываемое «Очищением» постинакомыслие «а ля Лиотэ». Для остальных было ясно, что вся эта возня как с «инакомыслием», так и особенно с «постинакомыслием», тем более «очищающим», означала совсем иное — прокол МИ-6.

Прокол заключался как в самом факте обращения к жанру якобы «постинакомыслия» с заведомо порочной логикой достоверных аргументов, так и во времени начала интенсивной эксплуатации этого жанра.

Прежде всего, крайне резкие выпады в адрес Тухачевского и K°, а по сути дела якобы подтверждение правоты Сталина в том, что он совершенно справедливо расстрелял всех этих «гениальных стратегов», вышли из-под пера «Суворова» точно во время 60-летия тех трагических событий. А это означает, что 40-летний временной лаг, в течение которого общество хоть что-то помнит, давно растворился в дымке уходящих друг за другом в вечность годов и в памяти давно ушедших поколений. Временной лаг был преодолен в 1,5 раза. Следовательно, по законам психологической войны врать можно уже с применением значительной доли Правды, но преподносимой под одурманивающим сознание соусом.

Массированное и умышленное использование заведомо негодной логики в якобы стройной подаче достоверных аргументов является как бы универсальной отмычкой, вскрывающей истинную причину использования этого жанра. Законы психологической войны гласят, что только с помощью достоверных, понятных для восприятия средним по уровню развития массовым общественным сознанием (а именно оно и является господствующим) аргументов возможно на виду всех осуществить тотальную перестановку смысловых акцентов в истине. И тем самым спровоцировать массовое общественное сознание на восприятие всего поданного материала через ложную призму совершенно оголтелого примитивизма — обыватель различает только белое и черное — и в итоге сформировать крайне ложное представление о сути Подлинной Правды.

В схематичном виде это выглядит так: Сталин совершенно справедливо поставил к стенке Тухачевского и иже с ним, потому как в первую очередь они были якобы мерзавцами, а с такими маршалами и генералами на войну, тем более мировую, не идут. То есть лейтмотив все тот же, что и в «Ледоколе» и в «Дне-М»: гениальный злодей XX века Сталин очень тщательно готовился к мировой войне, которую сам же и планировал развязать с помощью Гитлера, а «стратеги» типа Тухачевского, мол, мешали реализации его гениального замысла.

Кто, например, откажет себе в удовольствии сделать вывод о том, что предложение выпустить за один год от 50 до 100 тысяч танков серии «а-ля консервная банка», но с пулеметом — не подобает начальнику Генерального штаба и будущему маршалу? Кто откажет себе в удовольствии встать на одну доску с маршалом и с важным видом сделать вывод, возвысив себя в собственных глазах, — как же, получше самого маршала соображаю? Обыватель. А ведь именно с таким предложением Тухачевский и вышел к Сталину. Далеко еще не всемогущий тогда Сталин в сердцах обозвал это предложение «гениального стратега» проявлением «красного милитаризма». Между тем именно эту и ей подобные истории «Суворов» берет за основу своих утверждений и формально, внешне абсолютно справедливо уделывает «стратега» донельзя простейшей логикой примитивнейшего арифметического подсчета чисто с военных позиций.

А на каком основании «Суворов», совершенно точно указав время выдвижения «гениального» предложения Тухачевского, при упоминании самого факта, при его анализе, чему отдано большое количество страниц в «Очищении», преднамеренно обошел наиважнейшее обстоятельство — ведь произошло это под конец чрезвычайно не простого, как для мировой истории, так и для той, ранней советской истории, 1927 г.?! Естественно, «Суворов» ничего не скажет, ибо отлично знает и понимает — его дело писать, что приказывают, но молчать там, где надо для МИ-6.

А насчет 1927 г. надо было молчать. Во-первых, чрезвычайно непростым его сделала именно Великобритания, а, во-вторых, и это для нашего расследования самое главное, именно этот год — время начала формирования у британской разведки достоверно аргументированного, обоснованного, впоследствии уже категорически твердого убеждения в том, что Михаил Николаевич Тухачевский самый что ни на есть «агент военно-политического влияния германского рейхсвера в высшей военно-политической иерархии» СССР!

Парадоксально, однако факт, что британская разведка в этом вопросе шла нога в ногу со Сталиным, серьезные подозрения у которого в отношении Тухачевского возникли тоже именно в 1927 г. Кстати говоря, именно так же, нога в ногу, они шли вплоть до самой ликвидации заговора в 1937 г.

И чтобы понять механизм зарождения этих подозрений, впоследствии переросших в абсолютную достоверность, придется пройти по запутаннейшим лабиринтам нескольких теснейшим образом переплетенных и взаимосвязанных замкнутых кругов политики, экономики, финансов, геополитики, всевозможных дипломатических трюков и фокусов Запада против СССР, деятельности тайных обществ.

Первое — «Импульс к возникновению подозрений».

Тухачевский выдвинул это предложение о 50 — 100 тысячах танках в декабре 1927 г. Но вот что удивительно — в начале того же года, при разработке первого пятилетнего плана развития советских вооруженных сил, который составлялся под непосредственным руководством самого «стратега», являвшегося тогда начальником Генштаба, «задумчивый юноша в тужурке хаки» (так называл Тухачевского поэт Михаил Кольцов-Фридлянд, расстрелянный в 1937 г.) не припомнил, что в мировой военной технике уже минимум лет десять, как вполне на законных основаниях существуют танки.

А потому за его подписью в плане появился следующий пассаж:

И вот не прошло и года, как Тухачевскому подавай 100 тысяч танков серии «консервная банка» с пулеметом — других тогда в мировом танкостроении еще не было, даже у немцев и американцев, — а как минимум 50 тысяч. И чтоб всенепременно за один год. Просто чудо фантастической выдержки Сталина, что он всего лишь «красным милитаризмом» назвал это предложение будущего маршала, чей образовательный ценз в военном деле был всего лишь приравнен к «лицам с высшим военным образованием» (приказ Реввоенсовета Республики от 22 мая 1920 г. за подписью Троцкого).

Действительно, как все было бы до чрезвычайности просто, спиши и мы вослед действующему по указаниям из МИ-6 «Суворову» только на неадекватность будущего маршала, что и сделал Резун своими военно-арифметическими выкладками.

Но Тухачевский вышел с предложением именно в декабре 1927 г., в самый разгар острейшего хлебного кризиса в стране, возникшего в канун начала реализации первого пятилетнего плана индустриализации. Не знать этого он не мог, если учесть, какой высокий пост занимал. А следовательно, вот и первое основание заподозрить отнюдь не неадекватность, но серьезную военно-политическую провокацию, потому как в стране неимоверно острейшим образом стоит вопрос о том, как договориться с крестьянством, чтобы оно, не задирая цены, продавало бы зерно государству, а Тухачевскому подавай 100 тысяч танков! В стране, чья промышленность и экономика в целом смахивают на времена Ивана Калиты (выражение К. Ворошилова того периода), то есть нет абсолютно ничего ни для производства, потому как нет самого факта индустриализации, без которой не то что танков не построишь, но и нужных-то селу промышленных товаров не произведешь, а без этого, соответственно, нет и хлеба! Замкнутый круг, разорвать который Тухачевский предлагал «универсальной формулой»: танки вместо хлеба!

Если начальник Генштаба выходит с таким предложением именно в такое время, в такой ситуации, то это только и только серьезная военно-политическая провокация. Ведь на посту начальника Генштаба Тухачевский обладал всей полнотой разведывательной информации, стекавшейся туда по каналам разведки, в т. ч. и военной. А следовательно, прекрасно знал, что замкнутый круг возник не сам по себе: соответствующее, не в меру злобно корыстное «содействие» Запада, особенно Великобритании, сыграло решающую роль в возникновении этого замкнутого круга или, по меньшей мере, одну из решающих ролей.

Сейчас, когда смыслом жизни достаточно значительной части общества стало тотальное очернительство всех и вся, особенно сталинского периода, можно легко представить себе, каким же «громом» среди «ясного неба» прозвучит заявление о том, что именно Запад, и с прямой подачи Великобритании, в буквальном смысле слова экономически выкрутив руки, вынудил Сталина и его соратников все-таки пойти на резко ускоренную, фактически насильственную коллективизацию при одновременном насильственном изъятии у деревни всего товарного хлеба и даже части семенного! И это при том, что в первую очередь именно Сталин во всем тогдашнем советском партийно-государственном руководстве был жестким противником столь резких мер на селе и занимал эту позицию как до 1928 года, так и после!

66 лет кряду от общественности скрывали, что насилие на селе вызвало крайне резкую, негативную, а главное, немедленную реакцию Сталина. Так, когда 30 января 1930 г. в Москву поступили сведения о крайнем насилии, осуществляемом на селе секретарем Средне-Волжского крайкома Менделем Хатаевичем, Сталин уже 31 января направил ему секретную телеграмму следующего содержания: «Ваша торопливость в вопросе о кулаке ничего общего с политикой партии не имеет. У вас получается голое раскулачивание в его худшем виде» (выделено мной. — A.M.). Телеграмма была подписана также Молотовым и Кагановичем. Причина такой резкой и немедленной реакции Сталина заключалась в том, что Мендель Хатаевич решением бюро крайкома от 20 января 1930 г. фактически развязал гражданскую войну в отдельно взятом регионе!

К началу марта 1930 г. уже было видно, что практически все секретари крайкомов и обкомов действуют как бы по единому плану, откровенно провоцируя гражданскую войну. В связи с этим и появилась знаменитая статья в «Правде» «Головокружение от успехов» (2 марта 1930 г.). А суть этого «грома среди ясного неба» в том, что у нас давно и умышленно просто не упоминают о следующем: едва только прослышав о намерении построить социализм в отдельно взятой стране, едва лишь узнав о планах индустриализации СССР, весь Запад, прежде всего Западная Европа, на поставки из которой СССР в первую очередь и рассчитывал, принял решение о введении против Советского Союза так называемой «золотой блокады»!

Речь шла о прямом отказе западных партнеров что-либо продавать нашей стране, особенно промышленное оборудование, и прежде всего категории «средства производства для производства средств производства», кроме как за золото, которого, как они абсолютно точно знали, у Советов крайне мало (Ильич со своей бандой оголтелых преступников из числа «интернациональных коммунистов» в теснейшей кооперации с Западом выкачал из России тысячи тонн золота, пароходами перегнав его на Запад).

А в качестве альтернативной оплаты Запад требовал сырье, но особенно же зерно. Логика до нельзя бандитская: продадим вам промышленное оборудование (а в первой пятилетке максимальный крен был сделан на приобретение средств производства для создания собственной индустрии производства средств производства, что означало курс на прямое освобождение от жестокой импортной зависимости), но только за зерно. А вот его-то нет, потому как прежде всего нет крайне необходимых селу промышленных товаров, которых в свою очередь нет потому, что нет промышленности и оборудования для их производства. Конечная цель «золотой блокады» очевидна — открыто спровоцировать новую гражданскую войну в СССР, дать возможность внутренней оппозиции выступить единым фронтом и взорвать изнутри едва сложившееся государство. И не случайно, что даже посторонние, но объективные в своем анализе люди, например, такие, как французский писатель Анри Барбюс, прямо указывали, что «в 1927 г. оппозиционеры повели по всему фронту широкое наступление против руководства ВКП(б) и Коммунистического Интернационала. Оппозиция не раз выступала и прежде, активизируясь в различных обстоятельствах, и никогда не переставала существовать в состоянии скрытого брожения, — но теперь она развертывалась методически и агрессивно, по определенному боевому плану (выделено мной. — A.M.).

Мало того, у «логики золотой блокады» было еще и 2–3 «заместителя» — на тот случай, ежели она не сработает. Одновременно с «золотой блокадой» по инициативе британской нефтяной компании «Ройял — Датч Шелл» Кремлю был предъявлен жесткий ультиматум: либо отчислять с выручки от экспорта нефти и нефтепродуктов определенную долю — от 50 до 70 % — якобы для возмещения убытков бывшим владельцам бакинских, грозненских и майкопских нефтеприисков, либо убираться с мирового рынка торговли нефтью.

Дело в том, что, во-первых, экспорт нефти и частично нефтепродуктов и в то время был одним из важнейших и редчайших на тот момент — их по пальцем можно было пересчитать — статей валютного дохода России: «интернационалисты» так разворовали Россию, что никаких средств не осталось для строительства обещанного ими «рая», который, кстати говоря, они и строить-то не собирались, вообще ничего не собирались строить, пока за это дело не взялся лично Сталин.

Во-вторых, с весны 1925 г. советский экспорт нефти составлял уже 15–16 % мировой торговли нефтью, а это было уже очень и очень серьезно, тем более что СССР самостоятельно выходил на международный рынок (в основном через свои собственные или же совместные с западными странами фирмы — «РОП», «ДЕ-РУНАФТ», «НАФТАРЮСС» и т. д.). И все — прямые конкуренты «Ройял — Датч Шелл». Прими Кремль ультиматум, так и этот, и без того мелкий — на фоне стоявших перед страной проблем и затрат для их решения — валютный ручеек иссяк бы, а не прими — вооруженная стычка с Западом гарантирована, не говоря уже о полномасштабной войне, угроза которой в 1927 г. возросла едва ли не до абсолютных размеров. Тут и оппозиция пришла в действие (забегая вперед отметим, что именно по инициативе главы «Ройял — Датч Шелл», знаменитого в те времена Генри Детердинга, еще в 1926 г. был разработан план военного нападения на СССР объединенными силами Запада — план, в соответствии с которым чеченцы, например, воюют до сих пор).

Вторым «заместителем» являлся рекомендованный всем западным компаниям «принцип» «джентльменских соглашений» по усилению ограбления России за счет неимоверно задираемых цен на промышленную продукцию, особенно на электрогенераторы и тяжелые электромоторы, без которых любой завод даже не завод, а просто кирпичные стены с крышей. По этим «джентльменским соглашениям» рекомендовалось завышать цены как минимум на 60–70 процентов, а как правило, в 2–2,5 раза.

Разведка сумела тогда документально точно установить даже перечни оборудования, на которые распространялся этот «принцип». В отношении же части оборудования и вовсе был введен прямой запрет на экспорт в СССР, особенно в отношении такого, что напрямую могло бы способствовать росту объемов нефтедобычи, а соответственно, и росту экспорта «черного золота». В эту категорию входили, в частности, турбобуры и искусственные алмазы, которыми оснащались первые для повышения скорости бурения скважин.

Оба эти «заместителя» логики «золотой блокады» так или иначе замыкались на «третьем». Его генеральной задачей было исподволь подвести Кремль к мысли о необходимости отмены золотого стандарта в финансовой системе СССР, т. е. к отмене нэповского золотого червонца. Речь шла не просто об отмене золотого стандарта, а о таком его варианте, который прямиком бы вел и достаточно быстро к раскручиванию маховика жесточайшей инфляции. Потому как в условиях отсутствия промышленных товаров и при почти полностью перекрытых других источниках поступления валюты для приобретения промышленного оборудования экономическая ситуация развивается по заранее спрогнозированному сценарию: видя такие затруднения государства, крестьянин соглашался продавать зерно только за очень большие деньги. А ведомые волчьим инстинктом собственника крестьяне могли запросто сокрушить и государство, тем более такое аграрное, как тогдашний СССР. Однако же, как это известно из азов политэкономии, золотой стандарт не предусматривает включение печатного станка по прихоти, тем более крестьян — он ведь и основан только на паритете между количеством денег и обеспечивающего их золота и количеством товаров и услуг. Если золота нет и казна пуста, то как заплатить повышенную цену крестьянину? А только включив печатный станок, а это и есть отмена золотого стандарта хоть по декрету, хоть без него. Но как только напечатанные дензнаки попадут в оборот, то при отсутствии товаров цены мгновенно взлетят и крестьяне немедля заломят огромную цену. Так начинается любая инфляция, особенно та, у которой цель — сугубо политическая: взорвать изнутри государство.

Со времен Великой Французской революции XVIII века механизм один и тот же: еще в начале XVIII века его разработал один из талантливейших проходимцев на службе у британской разведки — шотландец Джон Ло. Он первым апробировал как сам механизм инфляции в условиях зарождающегося капитализма, так и его использование в глобальной политической борьбе — тогда за счет этого Великобритании удалось-таки вышибить Францию из гонки колониального разбоя.

После такой инфляции от государства иногда вообще ничего не остается — Ленину, например, из-за особой устойчивости царской финансово-денежной системы, доставшейся как в порядке переходящего наследства от временщиков, пришлось раскручивать инфляцию аж в шестнадцать миллионов процентов, только после чего окончательно рухнула царская Россия. А при той слабой денежно-финансовой системе СССР 20-х годов, даже невзирая на золотой червонец, вполне было бы достаточно и нескольких десятков тысяч процентов. И нет государства, причем через гражданскую войну. Именно в этом пункте все три «заместителя» сливались с основным вариантом: через «золотую блокаду» инспирировать серьезнейшие внутренние потрясения в СССР — страна на 99 % аграрная — вплоть до политического и вооруженного столкновения между немногочисленной тогда прослойкой рабочих и в целом городского населения и громадной по численности, находившейся в абсолютном большинстве массой крестьянства.

В такой ситуации и оппозиции легче перехватывать власть под лозунгами защиты крестьянства — именно поэтому даже далекий от советских экспериментов Анри Барбюс обратил особое внимание на то, что именно в 1927 г. оппозиция развертывалась не только методично и агрессивно, но и прежде всего «по определенному боевому плану».

Допустить, что Тухачевский не знал или не понимал всего этого, невозможно. Помимо того, что он читал газеты и всевозможные партийные документы, он обладал еще и доступом ко всей разведывательной информации.

Дело в том, что в 20-х годах прошлого столетия военная разведка, так же как и разведка ОГПУ, очень тщательно и внимательно приглядывала за видными деятелями белой эмиграции, отслеживая не только их связи и контакты с руководящими кругами Запада, но и, главным образом, их содержание, стремясь таким образом на самой ранней стадии выявить вынашиваемые там планы агрессии. Одним из источников такой информации была переписка между лидерами белой эмиграции, которую стремились перехватывать и Лубянка, и ТРУ, и, надо сказать, весьма успешно, если судить по хранящимся в России архивам. В них сохранились очень красноречивые документы видных деятелей белой эмиграции, в которых сквозят с прямыми ссылками на заявления лидеров Запада вышеописанные сценарии, прежде всего «хлебный». Наиболее примечательно из всех этих документов письмо от 28 мая 1923 г. бывшего посла царской России Б. А. Бахметьева в Америке, адресованное видной деятельнице масонского движения в России Е. Д. Кусковой. Именно в этом письме Бахметьев впервые с прямой ссылкой на президента США Гувера один к одному описал «хлебный сценарий».

Накануне того самого 1927 г. Бахметьев уже прямо указывал на фатальную неотвратимость столкновений «производственных инстинктов» (его собственный термин) крестьян-собственников со слабо национализированной промышленностью и торговлей, лишенных, по его в общем-то справедливому мнению, необходимой гибкости. Он писал о неизбежности новых производственных забастовок, вызванных обстановкой на «обменном конце» (его термин), и, соответственно, фатального повторения обстоятельств, приведших к первой капитуляции 1921 г. (под этим выражением Бахметьев имел в виду то, что после Кронштадского мятежа Ленин вынужден был провозгласить НЭП). Более того, прекрасно знавший уровень осведомленности и направленность мышления лидеров Запада в отношении России, Бахметьев прямо отмечал, что единственный выход — денационализация промышленности и торговли, и, как следствие, коренные политические изменения в СССР.

Но самое любопытное заключается в том, что когда в 1937 г. вся эмиграция начала обсуждать причины расстрела Тухачевского и иже с ним, то в издававшейся в Париже милюковской газете «Последние Новости» в номере от 2 июня (т. е. еще до расстрела) была опубликована статья, в которой, наряду с главной политической целью разоблаченного заговора — свержением Сталина, отказом от социализма во всех его проявлениях, в части, касавшейся социально-экономических планов заговорщиков', едва ли не один к одному был указан «сценарий» по Бахметьеву.

Короче говоря, Тухачевский и знал, и понимал, и уж коли вышел с таким предложением, то совершенно сознательно. А значит, шел на серьезную военно-политическую провокацию в крайне тяжелой для страны и государства ситуации.

В чем причина? По своей ли инициативе или же «по заказу»?

Сталин, например, сразу же понял, что именно по заказу оппозиции, от того-то немедленно и отстранил ретивого «стратега» от поста начальника Генштаба, отправив его командовать Ленинградским военным округом — поближе к той самой «стратегической коннице». Правда, «стратег» и там не угомонился и продолжал бомбардировать своими «прожектами» кремлевское руководство. Но при всем том Сталин, ко всему прочему, вынужден был осознать и другое — ни самого «стратега», ни, тем более, стоящие за ним и направлявшие его силы из стана оппозиции просто так, голыми руками не возьмешь: слишком уж опытная рука водила пером «задумчивого юноши в тужурке хаки».

Выше уже подчеркивалось, что агентуру влияния чрезвычайно трудно поймать с поличным, ибо буквально все, что она делает, очень легко списать на что угодно — от общей обстановки до элементарного обмена мнениями и добросовестных заблуждений. И Сталину пришлось потратить немало времени и сил, чтобы серьезно, аргументированно и документально доказать возникшие серьезные подозрения в отношения «стратега». Тот же путь вынуждена была проделывать и шагавшая нога в ногу с ним британская разведка.

Теперь о втором замкнутом круге, который, учитывая, что речь идет о предложении начальника Генштаба, назовем «Контрольный фон».

Именно ради контроля согласимся на допущение гипотетического предположения: как начальник Генштаба Тухачевский был обеспокоен резко нараставшей в том самом 1927 г. угрозой вооруженного нападения на СССР, как с Запада, так и с Дальнего Востока. Потому-то и вышел с таким предложением о танках как бы вдогонку к уже сверстанному плану развития вооруженных сил страны.

Из истории хорошо известно, что угроза войны в 1927 г. была нешуточная, и потому очень сильно беспокоила высшее руководство СССР. Однако, допустив такой гипотетический вариант, тут же приходится отвечать на резонный вопрос: а почему надо было так шарахаться, фактически перейдя грань здравомыслия — в сторону одного вида боевой техники (тогда нигде в мире еще не сложились необходимые предпосылки для выделения танковых войск в отдельный род войск, так как самих танковых войск в их современном понятии еще нигде не было), к тому же очень молодого, не устоявшегося, чрезвычайно подверженного в те годы всевозможным, вплоть до фантастических, зигзагам конструкторской мысли? Кроме того, никаких условий для реализации такого предложения не было.

Если возникает реальная угроза нападения, то дело профессиональной чести начальника Генштаба выдвинуть на срочное рассмотрение руководства государства комплекс адекватных угрозе мер по ускоренному, дополнительному укреплению обороноспособности государства, а не выдвигать предложения по тотальному разорению страны с тяжелейшими политическими последствиями, тем более столь однобокие. Именно комплекс адекватных угрозе мер — это и есть предназначение Генштаба. За то его и называют — «мозг армии». Так неужели же следует опускаться до мысли о том, что этими 100 тысячами танков Тухачевский планировал перегородить хотя бы западную границу СССР?!

Таким образом, мы вынуждены вернуться к тому, что это была серьезная военно-политическая провокация, ибо по другому оценить предложение о призыве в армию от 300 до 500 тысяч человек из числа озлобленных мужиков невозможно (экипажи тогдашних танков составляли 3 человека, и еще как минимум по 2 человека для технического обслуживания на танк, итого, из расчета на 100 тысяч затребованных танков, получается как минимум 500 тысяч человек).

Так зачем же ему понадобились в армии 500 тысяч человек из числа озлобленных на центральную власть деревенских мужиков? Это именно тот самый вопрос, который наверняка задал себе и сам Сталин, не мог не задать, тем более если учесть, что он лучше и глубже Анри Барбюса видел, что вся оппозиция перешла к агрессивным действиям «по определенному боевому плану». И ответ, как всегда, мы найдем в разведывательной информации того времени.

29 января 1927 г., т. е. непосредственно в период подготовки плана развития советских вооруженных сил с одним «решающим средством» в лице «стратегической конницы», высшему военному командованию СССР, в т. ч. и Тухачевскому, был представлен объемистый и совершенно секретный документ под названием «Оценка международного и военного положения СССР к началу 1927 г.». В этом самом документе, в части, касающейся задач военной разведки на 1927 г., так прямо и указывалось, что «для оттяжки войны нашего союза с капиталистическим миром и улучшения нашего военно-политического положения». То есть, опираясь на достоверные разведывательные данные, IV управление штаба РККА — так называлась тогда предтеча ГРУ — совершенно отчетливо видело реально угрожавшую безопасности СССР перспективу и потому именно так сформулировало свои же задачи.

Это означает, что вопрос о войне был не нов и постоянно стоял в повестке дня, и «стратег» это знал еще в начале 1927 г. Тем не менее в план развития советских вооруженных сил он воткнул уникальный пассаж о «стратегической коннице», а менее чем через год, когда обстановка в мире накалилась до предела, схватился за голову и потребовал от высшего руководства государства — нет, не 100 тысяч танков, а призыва в армию тех самых 500 тысяч озлобленных на центральную власть мужиков.

Между тем военная разведка, а следовательно, и все высшее военное руководство страны, прекрасно знали, что еще в июне 1926 г. в Лондоне состоялась секретная англо-германская конференция на полуофициальном уровне, во время которой рассматривался вопрос об организации вооруженного нападения на СССР объединенными силами Запада, в первую очередь Великобритании, Франции и Германии. Состав участников конференции смахивал на «путеводитель» по тем замкнутым кругам и лабиринтам, которые нам приходится теперь обследовать: от Великобритании — заместитель министра иностранных дел по разведке Локкер-Лэмпсон и британский нефтяной «король» Генри Детердинг, а от Германии — ярый «западник» и отъявленный русофоб, ставленник наиболее реакционных кругов экономической элиты Веймаровской Германии генерал Макс Гофман,[35] а также германские политики прозападной ориентации — фон Клейст и фон Курсель.

Что же до самой конференции, то когда Запад стоял на грани того, чтобы от слов перейти к «делу», т. е. напасть на СССР, то советская разведка по своим каналам инспирировала публикацию статьи об этой конференции и принятых на ней решениях в номере от 4 февраля 1930 г. германской газеты «Фоссише цайтунг» (и именно тогда и была предана огласке та часть решений конференции, что касалась Чечни). Более того, в Москве прекрасно знали и причину созыва такой конференции — ведь она состоялась менее, чем через два месяца после того, как 24 апреля 1926 г. был подписал Договор о ненападении и нейтралитете между СССР и Германией, буквально взбесивший тогда и официальный Лондон, и всех германских «западников», выразителем настроений крайних «ультра» среди которых и был генерал М. Гофман. Да и как, собственно говоря, им всем было не взбеситься, особенно Лондону, когда этот договор стал не просто прямым ответом, а достаточно чувствительной ответной пощечиной Кремля Западу за выпуск на свободу «духа войны» — подписание Локарнских соглашений 1925 г. Договор стал результатом совместных усилий Кремля и наиболее трезво мыслящей части политической, экономической и особенно военной элиты Германии того периода. …Любопытно отметить, что отчетливо осознавая ведущую роль подавляющей части военной элиты Веймарской Германии в поддержании у наиболее прагматичной и трезвомыслящей части политической элиты страны просоветской ориентации и прекрасно зная о факте негласного сотрудничества между рейхсвером и РККА, британская разведка пыталась максимально опорочить военное командование Германии в глазах Кремля и тем самым сорвать подписание Договора о ненападении и нейтралитете. Так, еще 5 февраля 1926 г. под непосредственным руководством британского разведчика, военного атташе в Латвии Ллойда и содействии капитан-лейтенанта германских ВМС Гаазе, являвшегося членом крайне правой националистической организации «Консул», руками двух боевиков-террористов братьев Габриловичей было организовано вооруженное нападение на советских дипкурьеров Теодора Нетте и Иоганна Махмасталя, следовавших в поезде Москва — Рига, во время которого первый был убит, а второй тяжело ранен.

Конечно, цель — якобы завладеть диппочтой — частично присутствовала, однако не она была главной. Все разведки ищут доступа к диппочте иностранных государств, но и все же делают это тихо, незаметно и уж, конечно же, без пальбы, ибо использование такого канала получения важнейшей разведывательной информации требует системного подхода, а не одномоментного налета в гангстерском духе. Судя по характеру операции, месту ее проведения (поезд Москва — Рига, дипкурьеры на этой линии ничего особо важного не возили, тем более для британской разведки), но особенно по тому, сколь быстро распространились в соответствующих кругах Германии столь же быстро дошедшие до ушей резидентур ОГПУ и ТРУ в Берлине сведения о прямой причастности германского военного ведомства в лице его морского отдела к этому нападению, это была чистейшей воды провокация британской разведки. Цель же была проста: поскольку именно рейхсвер и его головной орган в лице Военного министерства являлись главной движущей силой просоветской ориентации значительной части правящих кругов Германии, то, открыто подставив его как соучастника этого нападения, спровоцировать серьезное обострение советско-германских отношений в целом и в итоге попытаться сорвать подписание Договора о ненападении и нейтралитете.

Когда же это не удалось и Договор все-таки был подписан, британская разведка пустилась во все тяжкие, дабы раз и навсегда нейтрализовать откровенно и прагматично просоветски настроенную верхушку германской военной элиты, персонифицировав свой гнев на главном идеологе этой ориентации — генерале Гансе фон Секте. Через свою агентуру влияния в Германии британская разведка инспирировала тройной скандал в отношении фон Секта — ему было инкриминировано разрешение дуэлей между офицерами, приглашение принца Вильгельма на пост начальника военной подготовки вооруженных сил, на базе чего параллельно был раздут слух о якобы намечавшемся при содействии фон Секта монархическом перевороте. Кстати говоря, не остался в стороне и Гитлер — тогда всего лишь лидер нацистской партии. Не без подталкивания британской разведки — он уже в то время находился под ее колпаком, т. к. его откровенно «пас» британский разведчик, «журналист» Сефтон Делмер — будущий фюрер выступил с личными оскорблениями в адрес генерала: мол, как можно доверять такому генералу, коли он женат на еврейке. Формально это и в самом деле было так — жена генерала по имени Доротея и впрямь была еврейкой, но это, как уже отмечалось выше, было практически повальным явлением для германского офицерства того времени, оно попросту не страдало никакой юдофобией.

Короче говоря, целенаправленно организованными и осуществленными нападками на генерала фон Секта его «ушли». Но куда интереснее, зачем это сделали? В свете рассматриваемой нами конференции, а именно на ней принципиально был одобрен план военного похода на СССР объединенными силами Запада, эти действия британской разведки очень похожи на попытку расчистить путь для выдвижения на командный пост в рейхсвере своего ставленника, который в нужный для Лондона момент отдал бы рейхсверу приказ выступать в «дранг нах Остен». Учитывая же, что уже летом того же 1927 г., т. е. в самый апогей военной угрозы в Европе, явно не без содействия «восточников» рейхсвера и, очевидно, кого-то из советских разведслужб, таинственным образом сам Макс Гофман превратился в труп, путь расчищался явно для него…

Возмущение Лондона тем более можно легко понять, если вспомнить, что статья III Договора о ненападении и нейтралитете от 24 апреля 1926 г. прямо гласила, что если «будет образована между третьими державами коалиция с целью подвергнуть экономическому или финансовому бойкоту одну из договаривающихся сторон, другая договаривающаяся сторона к такой коалиции не примкнет». Эта статья появилась в тексте Договора отнюдь не случайно, ибо совершенно не случайно подписание Локарнских соглашений точно совпало по времени с началом практической реализации выше упоминавшейся «золотой блокады» Запада против СССР, а в обоих случаях закоперщиком выступала именно Великобритания: план очередного «разбирательства» с Россией был не только единый, но и сверстан был по британской схеме.

Советские послы и разведка еще с весны 1925 г. стали фиксировать нарастающие признаки этой блокады, а в ноябре 1925 г., т. е. всего месяц спустя после подписания Локарнских соглашений, Кремль уже точно знал, кто и как планирует осуществлять «блокаду»: «Бэнк оф Ингланд», как главный инициатор, заключил специальные соглашения с германским Рейхсбанком, Голландским банком, а «Банк де Франс» — специальные соглашения о проведении скоординированной финансово-кредитной блокады против СССР единым фронтом. В 1928 г. эта система блокады была значительно расширена, и тоже не случайно.

Еще более Лондон взбесило то обстоятельство, что к тому же апрелю 1926 г. у Москвы вызрела и вовсе фантастическая идея заключения тройственного пакта СССР — Китай — Япония, который на фоне только что заключенного советско-германского Договора о ненападении и нейтралитете автоматически превращал саму эту идею в геополитический квартет Берлин — Москва — Пекин — Токио.

Кому из наших «умников» в Москве пришла в голову такая идея — сейчас очень трудно установить, но одно ясно, что это была весьма неуместная со всех точек зрения, затея, ибо изначально было понятно, что Лондон попросту озвереет даже от тени намека на подобное. Резкое нагнетание напряженности именно в 1927 г. — результат в т. ч. и реакции Лондона на такую затею, не говоря уже о том, что одна из причин немедленного созыва той самой англо-германской секретной конференции также проистекает из этой же затеи. Более того, едва ли не сразу после той конференции Локкер-Лэмпсон отправился послом в Пекин, где в скором времени устроил ряд антисоветских провокаций, похоронивших идею пакта.

Кто сдал британской разведке информацию об этой затее — теперь уже не установить. Во всяком случае, точно известно только одно, что Великобритания настолько точно знала обо всех крайне опасных в ее представлении геополитических маневрах Москвы, что немедленно направила послом в Пекин именно Локкер-Лэмпсона — заместителя министра иностранных дел по разведке, что обычно бывает только в случае чрезвычайных обстоятельств. И при всем при этом Локкер-Лэмпсон прекрасно знал, что делается в Европе, в частности в Германии, чтобы не допустить такого развития событий.

Одна маленькая, но очень интересная деталь — практически 90–95 % лиц, арестованных в 1937–1938 гг. по делу военных, так или иначе были связаны с этими геополитическими маневрами, в т. ч. и на китайском плацдарме.

Все это прекрасно знал и Тухачевский и именно потому, что на дату выдвижения своего «гениально» идиотского предложения пост начальника Генштаба он занимал уже два года — с ноября 1925 г. Но так же, как и Сталин, он знал и то, что главнейшим вопросом повестки дня вышеупоминавшейся конференции был вопрос об уничтожении большевизма. Локкер-Лэмпсон самолично воткнул в конец первого пункта повестки дня, называвшегося «Государства Европы и большевизм», финальную фразу: «Большевизм должен быть уничтожен».

Это странная, на первый взгляд, упертость Великобритании в отношении термина «большевизм», оказывается, имеет вполне логичное объяснение геополитически обоснованного характера, корни которого в истории Гражданской войны. Еще тогда, в горниле братоубийственной войны, спровоцированной при прямом участии Запада, британская разведка, а вместе с ней и высший эшелон британской правящей элиты (а вслед за ними и всего Запада), сумела разглядеть уникальное явление: в бушующем пламени Гражданской войны, как само собой разумеющееся, выковывались две могучие силы, которым впоследствии пришлось сойтись стенка на стенку — «коммунисты» и «большевики». Под первыми подразумевались «интернационалисты-космополиты», основной костяк которых составляли прибывшие с Лениным в знаменитом «пломбированном вагоне» марксистские доктринеры — без особой значимости национального происхождения, потому как эта группа была смешанной именно в национальном смысле. А большевики открыто ассоциировались, особенно на первых порах, с квази-, но именно же имперски ориентированным патриотическим, великодержавным крылом в компартии, которое выступало за территориальную целостность России едва ли не полностью в рамках границ империи и ее возрождение на новых началах и принципах.

Тот же Маккиндер еще лет за двадцать до Гражданской войны в России открыто предупреждал правящую британскую верхушку, что никакая социальная революция не в силах изменить отношение России к своим границам, в чем он, кстати говоря, самолично убедился на собственном же опыте, когда служил консультантом от британской разведки при Колчаке.

Именно поэтому, осознав с подачи своей разведки этот воистину уникальнейший феномен произошедшего в России, британская правящая элита едва ли не день в день с образованием СССР в 1922 г., что расценивалось в Лондоне как прямое возрождение, хотя и в несколько урезанном виде, столь ненавистной коварному Альбиону России, начала непосредственное и откровенное движение к Локарно. Именно тогда, в декабре 1922 г., под прямым нажимом британского посла в Берлине Винсента д'Абернона германским руководством были сделаны первые шаги, впоследствии приведшие к заключению Локарнских соглашений.

И вот что чрезвычайно характерно — прекрасно зная об особых отношениях между Берлином и Москвой и испытывая по этому поводу особое беспокойство, Великобритания с декабря того же 1922 г. инспирировала и в дальнейшем осуществляла это движение к Локарно почти полностью руками прозападных политиков Веймарской Германии и только в решающие моменты всегда выходила из-за кулис и высказывала свое мнение. А решающим моментом явилась неподдельная тревога Лондона по геополитическим соображениям.

Из добытых советской разведкой документов британского МИДа (Foreign Office 37/11779 № 319 and № 560/53/38 27 Jan. and 11 Feb. 1926) со всей очевидностью вытекает, чего же конкретно путался Лондон. Оказывается, советское партийно-государственное руководство, т. е. в первую очередь Сталин и его соратники, стали переходить к политике (как внешней, так и внутренней) с использованием «национальных инструментов». Это аналитические документы британского МИДа, что означает, что информация подобного рода стала поступать гораздо раньше, что, в общем-то, естественно, т. к. Сталин откровенно отошел от ленинского курса на «мировую революцию» чуть ли не сразу после его похорон и провозгласил курс на строительство социализма в отдельно взятой стране, чего не заметить было просто невозможно. Уяснив же основной вектор политики Сталина, официальный Лондон вышел из-за кулис предлокарнских интриг и уже 20 февраля 1925 г. направил будущим подписантам официальный секретный меморандум под названием «Британская политика в отношении европейской ситуации».

Поскольку советская разведка своевременно добыла его и даже провела мощную пропагандистскую акцию влияния — меморандум был опубликован сначала в американской газете «Chicago Tribune», после чего последовала перепечатка в британской «Manchester Guardian», опираясь на которую был инспирирован парламентский запрос, в ответе на который британское правительство вынуждено было признать его аутентичность, — то и мы можем полюбоваться на то, чем же в самом деле коварный Альбион пытался обосновать необходимость Локарнских соглашений еще на стадии подготовительных интриг.

В части, касающейся России, там говорится следующее: «Россия. Европа теперь разделена на три главных элемента, а именно: победители, побежденные и Россия. Русская проблема, которая остается острейшей постоянной опасностью, может быть поставлена только как проблема; невозможно предвидеть, какие последствия для будущей стабилизации Европы будет иметь развал России. Верно, с одной стороны, что чувство неуверенности, которое испытывает организация новой Западной Европы, в немалой степени вызвано исчезновением России как державы, ответственной перед концертом европейских государств. С другой стороны, русская проблема является для настоящего момента скорее азиатской, чем европейской (тут Лондон сказал почти правду — в то время его уже очень сильно беспокоила коминтерновско-разведывательная возня Москвы в Китае, которой молча благосклонно покровительствовал даже Вашингтон, и особенно завершавшиеся тайные советско-японские зонданжные контакты по нормализации отношений между двумя государствами. — А. М); завтра Россия может снова решительно фигурировать как фактор в балансе континентальных сил, но сегодня она, как грозовая туча на восточном горизонте Европы, — угрожающая, непонятная, но теперь еще и обособленная. Россия не является поэтому фактором стабильности; она предстает в действительности наиболее опасной из всех неожиданностей, неизвестностей, и независимо от России, а может быть даже из-за России, должна создаваться «политика безопасности».

Опять-таки именно из-за России должна создаваться «политика безопасности», что в переводе с английского дипломатического языка означает — «дух войны» должен быть выпущен именно против России. Чем же СССР мог тогда угрожать тому же Западу, в т. ч. и Великобритании, если у него и армии-то в тот момент нормальной не было? К моменту написания таких пассажей она была сокращена в 10 раз и составляла всего 500 тысяч человек. Не говоря уже об официальном отказе от курса на «мировую революцию».

Даже термин большевизм и то не использован в тексте меморандума — будущий лауреат Нобелевской премии мира за разжигание первых искр Второй мировой войны министр иностранных дел Великобритании Остин Чемберлен, чья подпись «украшала» этот меморандум, оперировал даже не географическим по смыслу понятием Россия, а сугубо геополитическим, особенно когда говорил о том, что это проблема не европейская, а азиатская. Налицо сугубо геополитические соображения Великобритании — иными категориями она не оперирует.

Как в последующем писал в своих собственноручных показаниях следствию Тухачевский, именно в 1925 г. у него были установлены отношения с немцами, т. е. когда он впервые находился в официальной командировке в Германии в рамках военного сотрудничества между рейхсвером и РККА.

В отношении его страны и государства, за создание которого он расстрелял стольких невинных людей, замышляется очень недоброе, фактически начался первый этап подготовки к будущей агрессии, в т. ч. и при активном использовании самой Германии, а он «устанавливает отношения с немцами»?! Ведь уезжал он в Германию с поста помощника М. В. Фрунзе, который с января 1925 г. был Председателем РВС республики, наркомвоенмором и начальником Генштаба (тогда просто Штаба) РККА. А следовательно, имел допуск ко всей разведывательной информации, поступавшей на имя Фрунзе от военной разведки. Между тем, незадолго до его отъезда, по каналам военной разведки от одного из лучших в то время ее агентов в Германии — «Дипломата» (он же Вольдемар фон Петров, он же Владимир Федорович Петров, бывший царский офицер, сотрудник японского посольства в Берлине) поступило сообщение, в котором, в частности, говорилось: «…британский империализм… намерен вести самую решительную борьбу против Москвы. В поисках союзника Англия привлечет и Германию к своей русской политике… а сама английская политика в отношении СССР является политикой подготовки будущего столкновения, но время такового определяется общим политическим положением Великобритании…»(выделено мной. - A.M.)

Уже до подписания Локарнских соглашений было очевидно, что речь идет о подготовке Англией вооруженного столкновения с СССР при активном использовании Германии. Выходит, что «гениальный стратег» решил заблаговременно переметнуться на сторону будущего агрессора.

При таких исходных данных оснований для иных выводов не остается — о том, что в рейхсвере все, начиная с самого «идеолога» содружества двух армий генерала Ганса фон Секта, отчаянно ненавидели и коммунистов, и социалистов, и большевиков, и Советы, Тухачевскому было прекрасно известно, ибо информация на эту тему проходила и по разведывательным каналам. Следовательно, пойдя на «установления отношений с немцами», он уже тогда не являлся «борцом за народное счастье». А ведь по возвращении из Германии он был назначен начальником Генштаба.

В свете всего вышеизложенного появляются достаточно серьезные основания совершенно по иному взглянуть и на якобы тайну смерти М. В. Фрунзе на операционном столе. Десятилетиями ответственность за эту смерть пытаются приписать Сталину, а главным, якобы документальным доказательством его вины является очень не простая по своему значению давняя повесть писателя Бориса Пильняка (Вогау) «Повесть о погашенной луне». То, что повесть, возможно, даже и талантливого писателя, не может служить документальным доказательством таких обвинений — понятно всем. Куда важнее обстоятельства появления этой повести из-под пера Б. Пильняка. Дело в том, что «Повесть о погашенной луне» была опубликована в 1926 г. Ни до того, ни после Борис Андреевич Пильняк-Вогау (1894–1937) ничем особенным не прославился. И если бы не эта повесть, никто бы даже и не вспоминал о том, что был такой писатель.

Но с Пильняком-Вогау уже при жизни стали происходить весьма загадочные явления. Совершенно внезапно, 24 июня 1931 г., Пильняк-Вогау попадает под обстрел самой «тяжелой артиллерии», что тогда имелась в писательской среде СССР, — в опубликованной в тот день на страницах «Известий» статье «Об антисемитизме» сам Горький лично «припечатал» Бориса Андреевича, обвинив его в «…пассивно-толерантном отношении к крайним проявлениям антисемитизма». История практически мгновенно приобрела всемирный масштаб.

Пильняк-Вогау в то время находился в США. Существовавшее тогда в Москве отделение «Еврейского Телеграфного Агентства» мгновенно направило депешу в Нью-Йорк с соответствующей информацией, и на следующий день, 25 июня 1931 г., эту «информацию для заграницы» перепечатала сама «Нью-Йорк тайме» (что тогда было большой редкостью). Уже 5 июля скандал приобрел такие масштабы, что Пильняк-Вогау был принужден подать письменный протест против выдвигаемых в его адрес обвинений в антисемитизме, в котором он попутно выражал свое «восхищение еврейским народом» и сообщил, что его бабушка тоже была еврейкой (на самом деле он происходил из обрусевших немецких колонистов, поселившихся в России еще во времена Екатерины II).

То, что это была специальная и блестяще проведенная пропагандистская акция влияния — никаких сомнений нет: внезапность мощнейшего залпа из орудия самого главного калибра, скорость распространения, четкая скоординированность во всемирном масштабе, бешеная скорость проведения операции, изумительно точная стыковка «технологических этапов» операции, в т. ч. и смысловых оттенков — все это достойный глубокого изучения «почерк» еврейских организаций при проведении пропагандистских акций.

Но вот ведь в чем суть дела: Борис Андреевич Пильняк-Вогау действительно ничем более не прославился ни до, ни после публикации «Повести о погашенной луне». Повод же, из-за которого появились обвинения Горького (между прочим, «великий пролетарский писатель» открыто «подводил» Пильняка под статью — в уголовном кодексе СССР тогда действовала отдельная статья за антисемитизм), вообще вызывает недоумение: «великий пролетарский писатель» придрался к написанному еще в 1924 г. рассказу «Ледоход», которого сам Горький знать не мог, ибо в то время он превосходно чувствовал себя под крылышком у фашиста Муссолини. В 1924 г. никакой реакции из-за этого рассказа ни с какой стороны не было. В 1929 г., когда этот рассказ был опубликован в составе собрания сочинений Пильняка-Вогау, также никакой реакции ни с какой стороны не последовало. И вот спустя два года — тяжелые обвинения Горького, да еще и со скандалом во всемирном масштабе, приуроченным к посещению Пильняком-Вогау Америки.

Что случилось? Почему Горький своим «великим пролетарским чутьем» объехал самое известное произведение Пильняка, но столь крепко ударил по никому неизвестному «Ледоходу», да еще и два года спустя после повторного выхода в свет, и к тому же приурочил свой «наезд» к пребыванию Пильняка в США? Заказ? Похоже, Горький всю свою жизнь изрядно грешил этим, оттого и боялся привезти в СССР свои архивы.

Чтобы понять, что же все-таки стоит за этой историей, вернемся к самому Фрунзе. Как известно, в январе 1925 г. Михаил Васильевич Фрунзе сменил на посту председателя РВС республики и наркомвоенмора самого Троцкого. Отношения между ними были безнадежно испорчены еще в 1920 г., во время Гражданской войны — Лев Давидович обвинил Фрунзе в массовых грабежах, бонапартизме и едва не арестовал его с помощью своих людей в ЧК. Ко всему прочему следует иметь в виду, что именно в 1920 г. Троцкий с подачи лично Ленина, увязшего в фантастической афере «Алгемба», попытался лишить Фрунзе наиболее боеспособной 4-й армии, приказав от имени Ленина направить ее целиком на бессмысленное строительство никому ненужной одноименной железной дороги. Более того, Троцкий в данном случае использовал и то обстоятельство, что отношения Фрунзе с Лениным также были испорчены еще с 1918 г., когда Михаил Васильевич открыто выступил против преступных ленинских уступок по Брестскому договору.

«Смена караула» на посту председателя Реввоенсовета Республики не прошла незамеченной на Западе — в том числе и ее имел в виду британский МИД, в панике написав, что Сталин переходит к политике с использованием «национальных инструментов», в чем был прав, ибо сумел уловить глубинный смысл произошедшего в СССР: Фрунзе был не только русским по национальности, но и, прежде всего, державником, хотя и не во всем примыкал к Сталину, с которым у него, впрочем, были весьма неплохие отношения и от которого он имел в качестве заместителя самого Ворошилова.

Не успев возглавить Р ВС республики, Фрунзе первым делом начал давно назревшую военную реформу, среди самых первых шагов по реализации которой были: а) резкое сокращение вооруженных сил, практически в 10 раз — с более чем 5 миллионов человек до 500 тысяч; б) резкое сокращение центрального военного аппарата, неимоверно разбухшего за годы правления Троцкого в основном за счет его сторонников из числа прежде всего соплеменников; в) соответственно, столь же резко была сокращена и численность РВС, Наркомата по военным и морским делам, а также Генштаба, также перенашпигованных троцкистами. В изданной в 1982 г. в Тель-Авиве книге Арона Абрамовича «В решающей войне» с беспрецедентной документальной выверенностью четко показано, что сформированный Троцким в годы Гражданской войны командный состав едва ли не на все 100 % являл собой его соплеменников и идеологических сторонников. Стоит ли после этого удивляться, что уже летом 1925 г. в той самой Москве, где в те годы легче было попасть под копыта конных экипажей, Фрунзе «удалось» дважды попасть в автомобильную катастрофу, в результате которых он получил ушибы рук, ног и головы, и в итоге у него вновь открылось кровотечение язвы желудка.

Но это одна сторона медали. А вот и другая, в корне ликвидирующая даже намек на попытки обвинить Сталина, — летом того же года Фрунзе стал настойчиво добиваться назначения себе еще одного заместителя — Григория Котовского, легендарного героя Гражданской войны. Котовский еще со времен советско-польской войны воевал бок о бок со Сталиным и Буденным. Правда, объективности ради нельзя не отметить, что за дивизией Котовского, как, впрочем, и за многими другими, числился один весьма распространенный тогда грех — она «прославилась» своими антиеврейскими погромами в период Гражданской войны. В то же время следует иметь в виду, что и сам Троцкий и прислуживавшие ему его же соплеменники, также отличались на этот счет, без разбору ставя к стенке в том числе и евреев.[36]

То есть, по сути дела, подбирался совершенно иной военный триумвират — Фрунзе, Ворошилов и Котовский — в корне противоположный Троцкому и стилю его правления. Все трое были смелыми, решительными, волевыми командирами, не пасовавшими перед трудностями, способными находить оригинальные решения самых сложных задач. Конечно, все они были разного интеллектуального уровня. Фрунзе, конечно, на несколько голов был выше и Клима Ворошилова, и того же Котовского. К тому же все трое, хотя и в разной степени, но тем не менее были вполне на короткой ноге со Сталиным.

Однако 5 августа 1926 г. Григорий Котовский был злодейски убит наемным убийцей, имя которого стало известно только после развала СССР, — Мейер Зайдер. Котовцы, надо сказать, потом его ликвидировали, т. к. М. Зайдер на редкость дешево отделался — за убийство героя Гражданской войны он получил всего 10 лет по суду, из которых отсидел всего два, и уже в 1928 г. гулял на свободе.

Потрясенный совершенно нелепой смертью своего друга и еще более нелепым следствием, которое вел Особый отдел ОГПУ, Фрунзе всерьез заподозрил неладное и затребовал в Москву все документы по расследованию убийства Котовского. Особенно на самого Мейера Зайдера. Но тут его самого «заоперировали», и 31 октября 1925 г. в 5 часов 40 минут Фрунзе не стало.

А теперь посудите сами — разве в интересах Сталина было разрушать такой удачный для него триумвират в военном руководстве страны, триумвират из авторитетнейших военных того времени, и все как на подбор — державники?! А в ноябре 1925 г. начальником Генштаба стал Михаил Николаевич Тухачевский — только что вернувшийся из Германии «питомец» Троцкого.

В 1936 г. произошло еще одно событие: во время очередного перерыва в работе съезда жен комсостава РККА, проходившего в Кремле, к вдове Котовского — Ольге Петровне — подошел маршал Тухачевский и, как рассказывал сын Котовского — тоже Григорий, — пристально глядя ей в глаза, зачем-то сообщил, что в Варшаве вышла книга какого-то польского офицера, в которой тот утверждал, что Котовского убила сама советская власть. Зачем это понадобилось «стратегу»? Ведь обычно только преступников тянет на место преступления или же к оставшейся в живых жертве преступления!?

Как, впрочем, зачем во времена господства Тухачевского, Якира, Гамарника и т. п. «стратегов» в РККА Главному Политическому Управлению понадобилось распространять грязные инсинуации об убийстве Котовского — что, мол, убили его из-за баб? Кого и что прикрывал Главпур, во главе которого стоял Гамарник, — ведь эти инсинуации распространялись еще в 1934 г.?

А теперь вернемся к Пильняку-Вогау, его повести и к событию 1931 г. Повесть была опубликована в майском (пятом) номере журнала «Новый мир», т. е. всего через полгода после смерти Фрунзе повесть была написана и принята к публикации. Бывает, конечно, что писатели, что называется, на одном дыхании за несколько месяцев пишут произведения. Но этот случай — явно не из таких. Сын Пильняка-Вогау — Борис Андроникашвили — писал, что «сопоставив повесть с воспоминаниями ближайших друзей и сподвижников Фрунзе… нашел в них много общего… обнаружил даже совпадение отдельных реплик», и это, мол, «укрепило его веру в то, что отец получал материал из ближайшего окружения полководца».

Мне трудно судить, отдавал ли себе отчет Борис Андроникашвили в том, что он написал, однако то, что он написал — суть прямое свидетельство того, что отец его написал эту повесть по заказу и, более того, этот заказ сохранял свою силу в течение многих десятилетий, иначе что означает тотальное совпадение деталей и реплик даже через десятилетия.

Ответ на вопрос — по чьему заказу — явно просматривается. Присмотримся к некоторым деталям:

а) непонятно зачем в самый момент публикации Пильняк-Вогау уехал из СССР в Китай, где в городе Шанхае прочитал свое опубликованное произведение. А что ему было делать в Китае? Разве что отсидеться, пока в Москве гнев не пройдет?! Чтобы выехать в Китай и уже в мае там же прочитать свое произведение, он должен был самое позднее в апреле сдать готовую рукопись в редакцию журнала — это во-первых; во-вторых, он должен был заранее подать все документы на выезд, получить китайскую въездную визу, не говоря уже о том, что он должен был направиться туда от какого-нибудь ведомства СССР, ибо по-другому тогда за границу не выезжали. Какого ведомства? Кто и как конкретно помогал ему в этом, не говоря уже о том, что зачем? Ведь Пильняк не был хотя бы даже начинающим синологом, чтобы его отправлять в Китай в столь срочном порядке. А ведь, как уже отмечалось выше, большинство арестованных по делу о военном заговоре прошли через китайский плацдарм геополитических игр;

б) шумиха 1931 г. из-за практически никому не известного произведения — есть суть факта, свидетельствующего о чьем-то очень сильном желании не просто обвинить Пильняка-Вогау, но «проучить», и тогда вопрос: за что? А не за то ли, что там, в Америке, он ненароком проболтался, об истинной подоплеке написания повести?!

Разбору истории с публикацией «Повести о погашенной луне» и обвинениями Горького в свете трагических смертей Фрунзе и Котовского так много внимания уделено отнюдь не случайно — очень похоже на то, что кто-то целенаправленно расчищал путь на самый верх военной иерархии непосредственно для 32-летнего Михаила Николаевича Тухачевского. Очень похоже, что этот самый «кто-то», виртуозно владевший навыками упреждающего пропагандистского выпада на базе иносказательных слухов определенной направленности, реализуемых в виде печатного произведения, заблаговременно обеспечил Пильняка необходимыми слухами и догадками, отводя тем самым подозрения от себя и особенно от своего протеже. Ведь если уж на то пошло, то не только между Фрунзе и Троцким черная кошка пробежала, но и между Котовским и Тухачевским тоже — ведь это именно Котовский прикрывал позорное бегство Тухачевского из-под стен Варшавы, умудряясь даже в тяжелейших арьергардных боях наносить полякам поражение, сметая их боевые порядки и разметывая их на всем пути. А ведь у Тухачевского насчет той войны был особый «пунктик». Это Котовский обеспечил разгром знаменитого антоновского мятежа — пока Тухачевский носился с приказом о том, как коровам на рога противогазы надевать, лично Котовский, причем именно же разведывательно-диверсионными методами и, опять-таки, лично участвуя в той операции, ликвидировал практически всю верхушку повстанческого движения. Это бригада Котовского за несколько дней изрубила несколько тысяч повстанцев и тем самым ликвидировала опасный мятеж, в то время как Тухачевский отсиживался в штабе и пописывал всякие приказишки. Так что «оснований» заиметь «зуб» на легендарного Котовского у «задумчивого юноши в тужурке хаки» было предостаточно…

Надо сказать, что происходившие тогда события сами собой складываются в такую логичную цепь тесно взаимосвязанных звеньев, что ею нельзя пренебречь.

Посудите сами, что же тогда произошло в результате трагических смертей Фрунзе и Котовского. Ворошилов был назначен председателем Реввоенсовета Республики и народным комиссаром по военным и морским делам, а Тухачевский с должности помощника Фрунзе был катапультирован прямиком в кресло начальника Генштаба, сменив на этом посту опытного царского полковника С. С. Каменева.

Но за кулисами всех тех событий, начиная еще с момента назначения Фрунзе на пост председателя РВС республики, факт громаднейшего значения — Троцкого не только изгнали с военно-политического Олимпа, но и лишили всякой власти в стране, а созданную им армию — сократили. Кстати говоря, обследовавшая еще в начале 1924 г. РККА специальная комиссия ЦК партии вынесла тогда же следующий вердикт: «Красной Армии как организованной, обученной, политически воспитанной и обеспеченной запасами силы у нас в настоящее время нет». Вот какой был председатель Реввоенсовета, что даже армии в стране и то не было, хотя под ружьем на момент проверки числилось 5 с лишним миллионов человек!

Однако, как известно, Лев Давидович Троцкий, которого к тому же вывели и из Политбюро, был очень сильным политическим бойцом, чтобы просто так оставить столь необъятную власть (тем более военную). Даже более поздние документы британской и германской разведок однозначно свидетельствуют, что таких попыток он не оставлял до последней секунды своей жизни, пока ему альпенштоком не проломили череп.

А что уж говорить о Лубянке — там и вовсе знали о каждом шаге и вздохе «беса перманентной революции». Да и засылали его в Россию, в конце-то концов, вовсе не для того, чтобы опускать руки — слишком много денег вложили лично в него, чтобы он просто так отдалился от борьбы. И какова же была его личная логика дальнейших действий в таком случае? Да очень простой: ладно, сейчас ваша взяла — меня вы прогнали, но мы еще посмотрим — кто кого, ибо я еще вернусь, если мой человек в Реввоенсовете займет один из высших постов, а, может статься, и высший, и тогда я действительно вернусь!

И если из трех ярых противников Троцкого — Фрунзе, Котовского, Ворошилова — последовательно, по нарастающей, выбить наиболее сильных во всем первых двух, то ненавистному для Льва Давидовича Сталину ничего не останется, как только и протащить кандидатуру своего верного Ворошилова на пост председателя РВС республики, а вслед за ним «взлетит» и Тухачевский, который еще с апреля 1924 г. уже был в РВС на должности помощника Фрунзе. Вот и новая «звезда» на военном Олимпе! Да еще и при «сером» Ворошилове.

…Троцкий весьма презрительно относился к Ворошилову. Естественно, что и тот не любил Льва Давидовича. Говорят, что еще в апреле 1923 г. Ворошилов якобы съязвил по адресу К. Радека, как прислужника Троцкого, обозвав его «хвостом Льва» (т. е. Троцкого — «Вот идет Лев, а за ним его хвост»).

Широко распространен якобы ответ Карла Радека:

Вариант № 1

Вариант № 2

Каким это образом очень плохо и неправильно говоривший и писавший на русском языке Карл Бернгардович Радек, который именно из-за этого далеко не всегда был способен точно выразить свои мысли по-русски, смог мгновенно срифмовать четверостишье наподобие эпиграммы? Скорее всего, сам Троцкий, уже в изгнании, выдумал этот «стих» — он-то как раз блестяще владел русским языком, да и на язык остер был.

И вот еще что. Только в последние годы отечественные историки наконец стали понимать, что во время Гражданской войны Троцким и его сторонниками целенаправленно и планомерно уничтожались, в т. ч. и чужими руками, не исключая и белогвардейских, наиболее талантливые полководцы из народа — Чапаев, Щорс, Тимофей Черняк, В. Боженко, А. Богунский, впоследствии Фрунзе, Котовский и другие. А если к этому добавить, что за кулисами этих убийств, как правило, фигуранты процессов 1937–1938 гг. и их приспешники, то вряд ли останется даже тень намека на какой бы то ни было шанс сомневаться в указанном умысле Троцкого.

Но при этом никаких данных для иных выводов, особенно этнического характера, нет — вокруг Троцкого собралась совершенно разношерстная с этноконфессиональной точки зрения стая приспешников.

А уж назначение Ворошилова обросло всевозможными слухами да намеками. До сих пор эти слухи продолжают свою жизнь, причем только в антисталинском духе. Вообще слухи подобного рода на редкость живучие — то Сталин сподобил Фрунзе на тот свет, то «отец всех народов» туда же отправил академика Бехтерева, который якобы поставил ему диагноз «паранойя». Такое впечатление, что никто не хочет замечать определенный «почерк» в очернении одного и того же имени — как чуть что, так сразу же Сталин виноват. А виноват ли?

В отношении Фрунзе выше были приведены соответствующие данные, а вот, к примеру, в отношении «загадки» смерти Бехтерева — ведь это же произошло в 1927 г., т. е. в том самом году, в отношении которого даже Анри Барбюс и то вынужден был прямо указать, что оппозиция разворачивалась тогда методично, агрессивно и по определенному боевому плану. А что может быть лучше для обоснования попытки свержения своего политического противника, чем предлог медицинского характера, особенно если этот предлог якобы говорит об имеющем место психическом расстройстве противника?! В принципе это достаточно распространенное явление в заговорах. Во многих странах мира в разные эпохи заговорщики очень часто прибегали и прибегают к использованию т. н. медицинских причин якобы для обоснования справедливости свержения своего противника.

Не говоря уже о том, что представитель старой научной школы, человек исключительной чести и научной порядочности, свято, без каких-либо исключений соблюдавший клятву Гиппократа Владимир Михайлович Бехтерев, во-первых, с одного раза такой диагноз поставить не мог даже при всем своем колоссальнейшем опыте, и, во-вторых, тем более не мог его огласить вслух. Что впоследствии открыто и признала его дочь — также выдающийся ученый, академик Наталья Владимировна Бехтерева…

А ведь все так и произошло — уже в ноябре 1925 г. при выдвинутом на пост председателя РВС республики Ворошилове начальником Генштаба стал М. Н. Тухачевский. Причем все это происходило в обстановке расползавшихся по Москве слухов о «неслучайности» смерти Фрунзе прямо на операционном столе, а уже в мае следующего года публикуется та самая повесть Пильняка-Вогау, который предусмотрительно уехал в Китай!

Для контроля правильности таких выводов взглянем на эту ситуацию с немецкой стороны.

Когда Троцкого прогнали со всех постов, особенно с поста председателя РВС, немцы всерьез всполошились — уже 15 февраля 1925 г. ГРУ перехватило очень интересное агентурное сообщение германской разведки, в котором прямо отмечалось, что «уход Троцкого отразился неблагоприятно на германо-советских отношениях. Работа Ранцау (первый посол Веймарской Германии в СССР. — A.M.) в Москве встречает все больше и больше затруднений». Ведь все ставки прагматичного «русофильства» и «восточной ориентации» германского рейхсвера были сделаны на Троцкого, как на стержень влиятельной группы германофилов в советском военно-политическом руководстве.

Можно ли предположить, что практичные немцы забросили идею сотрудничества с СССР, особенно с РККА, едва начав ее? Категорически нет, ибо в рейхсвере слово Ганса фон Секта еще очень многое значило, а до отмены Версальских ограничений было еще далеко. Следовательно, практичные немцы обязательно должны были искать замену Троцкому в смысле налаживания нового канала влияния.

Так оно и было. И то, что впоследствии «гениальный стратег» собственноручно написал, что «отношения с немцами были установлены в 1925 г.» — есть не только честное признание самого факта, но и того обстоятельства, что немцы практически мгновенно сориентировались: ведь бурно восходящая новая «звезда» советского военного Олимпа как раз в 1925 г. и отправилась на выучку в Германию.

Могла ли совпасть личная заинтересованность Троцкого в продвижении своего протеже Тухачевского и интересы самих немцев? Да! Они уже столько раз совпадали. Тем более что управу на Тухачевского немцам найти было очень просто. Однако же предполагать, что Тухачевский был завербован немцами в 1925 г. как тривиальный агент разведки — оснований практически нет никаких. Да он и сам собственной же рукой написал в показаниях следствию, что были установлены отношения, а не завербован.

При организации канала влияния, тем более стратегического, никто не берет подписку о сотрудничестве. Немцы превосходно знали толк и в приобретении агентуры влияния.

В то же время открытым остается один вопрос — на какой конкретно основе были установлены отношения немцев с Тухачевским?

Для этого нам придется перейти в следующий круг, который назовем так — «гениальный стратег в свете дипломатических интриг Запада, в т. ч. и Германии (включая и рейхсвер)».

В самом этом круге есть два контура, которые очень хитро переплетаются. Так, контур № 1 связан с общезападными интригами в дипломатической сфере, из которых наибольший интерес представляют только три, которые, в свою очередь, сложи их вместе, становятся «золотым ключиком», открывающим многие тайны германофильской эпопеи Тухачевского.

Когда в Локарно совершенно сознательно и строго в антироссийских целях на свободу выпускался «дух войны», вопрос тут же уперся в проблему «материализации духов». Весьма практичный, а в своей извечной русофобии еще и прагматичный Запад все предусмотрел заранее — «технология» была наготове, оставалось только на кнопку нажать.

Дело в том, что еще в тексте Версальского «мирного» договора о будущей войне, по настоянию британских специалистов по международно-правовой казуистике была зарыта одна идейка — о том, что разоружение Германии должно явиться предпосылкой для общего ограничения вооружений всеми странами. Формально, ну что тут скажешь — после того как были загублены жизни 10 миллионов человек, а в несколько раз больше искалечено, идея вроде бы правильная. Если бы не одно «но», а именно: с 1919 и по 1925 г. включительно коварный Альбион, а вместе с ним и весь Запад, отчего-то не вспоминали об этой идее даже тогда, когда СССР неоднократно выдвигал предложения о разоружении.

Как только главные организаторы Локарно заработали на уникальную премию мира за разжигание первых искр будущей войны, Запад втащил побежденную Германию в Лигу Наций, начисто при этом позабыв, что всего в тысяче километров от ее восточных границ начинается 1/7 (тогда) часть света — Россия, пускай и называвшаяся тогда СССР.

Прежде, чем это сделать — а ведь это означало не что иное, как политическую реабилитацию государства, всем тогдашним миром официально признанного агрессором, — в процесс локарнских дипломатически-спиритических сеансов по взыванию к «духу войны» прагматичный Запад вдруг учредил Подготовительную комиссию Лиги Наций по подготовке и проведению международной конференции по разоружению.

Прекрасное название для комиссии, где подготавливали все необходимые правовые предпосылки для развязывания очередной мировой войны против СССР. Именно поэтому СССР туда очень долго не подпускали. К февралю 1932 г., когда в Женеве открылась международная конференция по разоружению, наконец выяснилось, чем занималась эта комиссия, — оказывается, для того, чтобы всем разоружиться, сначала необходимо уравнять Германию в правах на вооружение, т. е. дать ей возможность вооружиться до уровня остальных основных держав, а затем вновь сесть за стол переговоров.

Но то, что для всего остального мира выяснилось лишь к февралю 1932 г., советская разведка зафиксировала еще тогда, когда в Локарно британские и иные западные спиритуалисты от дипломатии взывали к «духу войны».

Прежде всего, достоверно был установлен факт откровенного шантажа Запада Германией, которая стала требовать всяческих компенсаций — от возврата колоний и отсеченных по Версальскому договору территорий до уравнения в правах в военной сфере. Мотивировка была «убедительная» — за якобы возможное недовольство России (СССР) в связи с запланированным еще только по проекту Локарнских соглашений будущим вступлением Германии в Лигу Наций. Причем шантаж начался задолго до открытия самой Локарнской конференции — еще 10 июня 1925 г. И что самое интересное, весь шантаж был построен на той же самой логике Остина Чемберлена, которая изложена в меморандуме от 20 февраля 1925 г. — т. е. именно «из-за России создавать политику безопасности».

В начале сентября 1925 г. Москве становится известным содержание письма министра иностранных дел Германии Густава Штреземана к кронпринцу (письмо датировано 7 сентября 1925 г.), в котором будущий лауреат Нобелевской премии мира за разжигание войны четко сформулировал задачи Германии: во-первых, разрешение репарационного вопроса, во-вторых, «защита немцев за границей — тех 10–12 млн. соплеменников, которые живут под чужеземным игом», в-третьих, «ревизия восточной границы» (он ее назвал «великой задачей». — A.M.), в-четвертых, объединение Германии с Австрией. Впоследствии один к одному это стало программой нацистов, когда их привели к власти, программой, заранее одобренной в Лондоне.

Когда же конференция открылась, шантаж вылился в откровенно русофобское заявление будущего лауреата Нобелевской премии, ибо всего через три для после того, как «спиритуалисты» от дипломатии слетелись в Локарно, т. е. 8 октября 1925 г., он заявил: «Ситуация, с которой мы можем встретиться, приняв принцип экономического бойкота при объявлении войны Россией, связана с практической невозможностью для Германии оказать военную помощь или разрешить проход войск. Если в случае русского нападения мы признаем Россию агрессором, это обеспечило бы единогласие в Лиге Наций и мы поддержали бы Лигу Наций всей силой своего морального авторитета. В этом отношении мы являемся одной из наиболее важных великих держав».

Когда же Великобритания в буквальном смысле за фалды втащила Германию в Лигу Наций, тот же Штреземан, уже отрабатывая полученную им Нобелевскую премию мира, при вступлении в Лигу от имени Германии заявил следующую оговорку: «Германия будет участвовать в санкциях Лиги Наций как государство и ее член только в той мере, в какой это совместимо с ее военным положением и с учетом его географического положения».

Намек, а по сути шантаж во всеуслышание, был воспринят на ура — уже осенью 1926 г. началась эвакуация союзных войск Антанты из Рейнской зоны, 12 декабря 1926 г. союзники по Антанте приняли решение о снятии с Германии военного контроля, а 31 января 1927 г. межсоюзная военная контрольная комиссия была навсегда удалена из Германии. Путь к вооружениям был открыт. И не Сталиным, а Западом, — и это есть ФАКТ!

Предвидя подобное, Сталин перекрыл возможность такого варианта развития событий Договором о ненападении и нейтралитете от 24 апреля 1926 г.

Теперь взглянем на эту ситуацию с «колокольни» Ганса фон Секта, т. е. как он себе представлял сотрудничество с РККА? Еще в своем меморандуме от 11 сентября 1922 г. он, в частности, писал:

Планы Секта сохранялись в силе и в дальнейшем — и пока он служил в рейхсвере, и даже тогда, когда его оттуда «ушли»…

А теперь сопоставим то, что было указано в вышеприведенной цитате из меморандума Секта, с де-факто и де-юре снятием военного контроля с Германии в свете ее вступления в Лигу Наций, а также со «смыслом и духом» Локарнских соглашений, и попытаемся представить, каким же образом в такой ситуации можно было реализовать, или, по меньшей мере, попытаться реализовать долгожданные для рейхсвера возможности реального равенства в военной сфере? Причем следует помнить, что, с одной стороны, формально версальские ограничения еще не были сняты де-юре, а, с другой, стоял «шлагбаум» — советско-германский Договор о ненападении и нейтралитете от 24 апреля 1926 г.

Только в одном случае — если бы СССР, из-за которого западные «спиритуалисты» от дипломатии выпустили «дух войны» на свободу, приступит к реализации какой-нибудь крупномасштабной программы милитаризации! Вот это и есть задача для «агентуры влияния», точнее, «агентуры стратегического военно-политического влияния»: в ситуации крайнего обострения международной обстановки (т. е. в 1927 г.) спровоцировать правительство своей страны на принятие какой-нибудь крупномасштабной военной программы, и тогда у контрпартнера появится не только аргумент требовать уже от своего правительства адекватной реакции на такую милитаризацию, но и убедить в ее необходимости и так априори согласный с этим Запад! Что и попытался сделать «гениальный стратег», выйдя со своим предложением о 100 тысячах танков за один год! То есть попытался в ситуации крайнего обострения международной обстановки и внутреннего положения спровоцировать правительство СССР на принятие крупномасштабной милитаристской программы!

Теперь самое время разобрать и вопрос, на какой основе могли быть установлены управляемые доверительные отношения между немцами и Тухачевским?

Приобретение «агентуры влияния», тем более военно-политического влияния, к тому же с таким колоссальным креном в сторону глобальной геополитики, как в рассматриваемом случае, — задача очень сложная, многоуровневая и в один присест не решается.

За полвека неустанного восхваления якобы невинно репрессированного «стратега» все без исключения реабилитаторы обходят самые интересные моменты биографии Тухачевского, в которых в общем-то и содержатся ответ на поставленный вопрос.

Момент № 1 — заключение в концлагерь в крепости Ингольштадт в период пребывания в немецком плену. Именно оттуда Тухачевский совершил свой пятый (с его же слов), наконец-то увенчавшийся успехом, побег. Присмотримся к этому немецкому городку Ингольштадт.

Очень странный этот небольшой городок в Баварии, недалеко от Мюнхена. Странный тем, что самым парадоксальным образом за последние пять веков туда сходятся корни крупнейших политических событий и явлений, последовательно, столетие за столетием переворачивавших мир. И, прежде всего, это связано с Университетом Ингольштадта.

Например, основные контуры протестантской Реформации в Германии — еще до знаменитых 95 тезисов Мартина Лютера — были разработаны профессором именно Ингольштадского университета Йоганом Рейхлиным (1455–1522). Это уже потом те же самые мысли были вдуты в заранее подготовленные уши Мартина Лютера одним из самых загадочных людей в его окружении — Филиппом Меланхтоном (настоящая фамилия Шварцер). Но подлинным прародителем Реформации следует считать именно И. Рейхлина.

Еще больший парадокс заключается в том, что научное и духовное наследие Рейхлина, считающегося одним из крупнейших деятелей гуманистического движения в Германии на рубеже XV–XVI веков, странным образом расценивалось одним из идеологов одной из идеологических предтеч нацизма — Гвидо фон Листом (1848–1919) — как важнейшая составляющая концепции арманизма, в недрах которой в значительной мере сформировался нацизм как идеология.

В то же время с Университетом Ингольштадта связана, и достаточно длительное время, история функционирования начальной штаб-квартиры ордена иезуитов. И родословная одного из наиболее зловещих за всю современную (почти три века) историю масонства его орденов — Ордена Иллюминатов, непосредственно повинного как в совершении т. н. Великой Французской революции, так и в последующем революционном разбое XVIII–XX веков, также начинается с Университета Ингольштадта. Именно в нем работал профессором права и основатель Ордена Иллюминатов — Адам Вейсхаупт (масонский псевдоним «Спартак»). Вейсхаупт вначале был вполне ревностным иезуитом, но затем весь опыт иезуитов трансформировал в иллюминизм (вообще-то он повторял путь М. Лютера — тот тоже вначале был ярым католиком-папистом, а потом — ярым антипапистом и протестантом).

И уж совсем поразительно, что первоначальная база основной предтечи нацистской партии — Общества Туле (Thule Geselschaft), в то время носившего название «Германенорден» (Germanenorden), — тоже находилась в Ингольштадте и объединяла часть наиболее влиятельных интеллектуальных и аристократических сил Германии, в частности Баварии. Как Германенорден, Туле существовало уже тогда, когда Тухачевский сидел в Ингольштадте. Причем Германенорден активно использовался правящей германской элитой — от кайзера до германской разведки — в организации крупномасштабной подрывной деятельности против России в период Первой мировой войны сразу по трем направлениям: в целях организации шпионажа и проведения акций влияния подрывного характера (в основном с использованием прибалтийских баронов), для организации дворцового переворота, имевшего цель вывести Россию из войны за счет заключения сепаратного мира с Германией (упреждая именно этот переворот, британская разведка в срочном порядке организовала «февральскую революцию» в России) и для реализации глобального плана переворота в России в тех же целях, но с использованием банды Ленина и иже с ним, на которую Берлин положил глаз еще до Первой мировой войны.

В свете такой исторической необычности самого Инголъштадта есть основания полагать, что и концлагерь для военнопленных там был тоже очень необычный — судя по всему, туда свозили именно тех пленных офицеров, на которых по тем или иным причинам «положили глаз» германская разведка или же в целом германские политические власти, или же германские тайные общества. Среди наиболее именитых узников этого концлагеря — Шарль де Голль, в будущем президент Франции, а в годы Второй мировой войны глава французского движения Сопротивления, Луи Риве — будущий шеф французской разведки с конца 20-х и до середины 30-х годов XX века, Гамелен — будущий начальник Генерального штаба Франции, позорно проигравший Гитлеру военную кампанию 1940 г. Обладая серьезным перевесом в силах, Гамелен, между прочим, проигнорировал все предупреждения французской разведки об агрессии Гитлера и не менее успешно саботировал все попытки СССР наладить военное сотрудничество с Францией, в т. ч. и в 1937 г. Между прочим, обвинения в адрес Тухачевского точь-в-точь совпадают с тем, что спустя три года после его расстрела сделал Гамелен, позорно не выполнив свой воинский долг перед своей же Родиной.

Много было в этом концлагере различных аристократов и иных примечательных личностей, ну и, конечно же, сам Тухачевский.

Вообще же надо сказать, что идея концентрации наиболее важных или чем-то перспективных по тем или иным соображениям военнопленных, особенно офицеров, — не нова, она известна едва ли не с библейских времен, и этой методикой пользуются все разведки мира, когда вспыхивают войны, ибо любая война заканчивается миром, во имя сохранения которого следует заблаговременно готовиться к следующей войне. А для этого надо готовить кадры агентурной разведки, агентурные сети и т. д.

В свете все этих данных заслуживает особого внимания категоричное утверждение очень авторитетного в мире геополитика и писателя, близко знавшего выдающихся деятелей европейской и мировой истории, в т. ч. и виднейших масонов и иных деятелей мировой закулисы, — Жана Парвулеско — о том, что в период заключения в Ингольштадте Тухачевский был посвящен в некий «Орден Полярных».

Между тем, как по месту свершения такого факта, так и по смыслу названия — «Орден Полярных» — его более не с чем достаточно уверенно идентифицировать, кроме как с Обществом Туле, ибо Туле — название загадочной, мистической островной страны, бесследно сгинувшей где-то на Крайнем Севере. Легенда о Туле встречается в истоках некоторых германских преданий.

Частично косвенными, частично прямыми доказательствами в пользу утверждения Парвулеско могут служить следующие факты:

а) Германенорден и Туле в своей пропаганде базировались на идеях крайнего национализма, переплетаясь с махровой юдофобией, и в то же время, по свидетельству одного из солагерников будущего «стратега» — Реми Рур-Ферварка, — Тухачевский позволял себе такие высказывания, как, например, «я ненавижу социалистов, евреев и христиан» — это как раз из «репертуара» вышеназванных обществ;

б) при учреждении в 1912 г. Германенорден создавался как масонская ложа, и в то же время один из видных знатоков зарубежного масонства — югославский историк Зоран Ненезич (кстати, сам тоже масон и весьма высокопоставленный — глава ложи «Великий Восток Югославии») утверждал, что при посещении фашистской Италии в конце 20-х годов Тухачевский сделал доклад в одной из тамошних масонских лож, где подал знак посвященного.

Единственный же в его биографии период времени, когда он реально мог быть посвящен в масонскую ложу, — это как раз период отсидки в Ингольштадте.

Здесь следует иметь в виду вот еще что. Когда Муссолини пришел к власти в Италии, то большинство масонских лож левой ориентации было закрыто, зато иные, особенно поддерживающие режим дуче, напротив — что называется, расцвели. Между тем они, как правило, были связаны по различным каналам как с Германенорден, так и с нацистскими организациями в Германии.

Одновременно следует помнить, что итальянское масонство едва ли не с самого начала находится под контролем британского, особенно со второй половины XIX века. И сам дуче в этом смысле вполне классический образец — его даже удостоили одной из высших наград Британской империи — орденом Бани.

Что же касается самого Германенорден, то здесь следует принять во внимание еще и такие обстоятельства. Сам орден создавался традиционным для европейского масонства методом «отпочкования», в данном случае от «Великой Ложи Германии», причем через запутаннейшую систему розенкрейцеровских связей. Между тем германское масонство начиная с XVIII века находится под полным контролем британского. И Германенорден также не избежал этого влияния — сами же масонские источники открыто признают, что создание этого ордена происходило под патронажем одной из самых могущественнейших в мире масонских лож — созданного еще в середине второй половины XIX века «Герместического Ордена Золотой Зари». Основная идеологическая база последнего — теософия, посредством которой была инспирирована ариософия, от которой корни идут уже к нацизму. В свою очередь, и «Общество Туле» не избежало британского патронажа — все основные идеи нацизма: от измерения черепов и носов, сжигания книг до создания СС и воплей «хайль» со вскидыванием руки — переходящее наследство от британского патронажа.

В части же, касающейся розенкрейцеров, следует также иметь в виду, что они-то как раз и были сильны в России еще с дооктябрьских времен, а при наличии британского контроля и над розенкрейцерами, и над германским масонством в целом есть прямой смысл полагать, что один из первых сигналов насчет Тухачевского прошел именно по каналам розенкрейцеров.

Предполагать такое обязывает тот факт, что геополитические игры внутрисоюзной оппозиции на оси Берлин — Москва — Дальний Восток (Пекин ли, Токио ли) происходили при очень активном участии розенкрейцеров, имя одного из которых — Николай Рерих. Возню же Советов с розенкрейцерами именно на восточном азимуте и именно с участием Рериха британская разведка засекла с самого начала советской эпохи, т. е. с 1918 г., и никогда более не выпускала из поля зрения, а когда в том была особая потребность, подключала к расследованию интересующих ее вопросов масонские связи розенкрейцеров. Тухачевский же едва ли не с самого начала был в эпицентре всех этих геополитических игр, так что оказаться в поле зрения британской разведки было парой пустяков.

Однако вернемся к вопросу: мог ли Тухачевский быть завлечен в такие сети еще в Ингольштадте? Вполне, если судить по тем настоящим, а не панегирическим филиппикам в его адрес, — ведь по словам хорошо знавших его людей, «стратег» издавна отличался тем, что проявлял себя как фанатик в достижении поставленной цели, всегда был готов рисковать по максимуму ради достижения такой цели, не знал ни жалости, ни сострадания, ни близких и т. д., не говоря уже о тех фактах, которые были приведены еще в главе 2 первого раздела.

Момент № 2. Бежать из плена ему удалось только с пятого раза, нарушив честное слово при свободном выходе в город. Несмотря на то что о четырех предыдущих попытках мало что известно, за исключением побега из лагеря в Бад-Штуере, исходя из общей для все разведок методики легендирования при организации побегов для «своих людей», есть принципиальное основание предполагать, что все это легенда, иначе его не перевели бы в лагерь, откуда можно было спокойно, под расписку и честное слово, выходить в город на прогулку. Судя по всему, с этим же связано и его почти месячное пребывание в Швейцарии после побега — 18 сентября 1917 г. он оказался там, но только 12 октября того же года предстал перед военным агентом России в Париже А. Игнатьевым.

А что он делал почти целый месяц в Швейцарии, раз так рвался на Родину, что пять раз пытался бежать? Ведь из Швейцарии до Франции — рукой подать. А вот если вспомнить, что в Швейцарии действовали мощные резидентуры германской разведки, непосредственно руководившие всей ленинской шайкой, то тогда все встанет на свои места, тогда туман рассеивается. Не говоря о том, что очень уж своевременно удался ему именно пятый побег — аккурат к Октябрю…

Сразу же возникает вопрос: почему он не обратился, причем сразу же, к военному агенту России в Швейцарии Генерального штаба генерал-майору Сергею Александровичу Голованю — ведь так было бы проще и логичнее.

И Головань преспокойно выполнил бы эту свою прямую обязанность военного агента. Нет, Тухачевскому зачем-то понадобилось ехать через всю Швейцарию и Францию, чтоб предстать именно пред Игнатьевым. Да потому, что немцам было хорошо известно, что Головань не только выполнил бы просьбу об отправке на Родину, но прежде всего тщательно проверил бы бежавшего из плена подпоручика Тухачевского, ибо располагал, хотя и малочисленной, но очень эффективно работавшей агентурной сетью по наблюдению за всеми нелегальными связями немцев с Россией, в т. ч. и с эмигрантской общиной в Швейцарии, включая и шайку Ленина. А вот Игнатьеву в Париже при его колоссальной занятости своими функциями представителя при штабе союзного командования Антанты явно был бы недосуг заниматься такой проверкой, и в то же время это определенный авторитет: сам Игнатьев отправил его на Родину! Судя по всему, расчет оказался более чем точным — уже в 20-х числах октября 1917 г. будущий «стратег» был в России.

Момент № 3. У внимательных исследователей давно на сильном подозрении находится якобы факт чудесно резкого старта будущего «стратега» с помощью некоего Н. Н. Кулябко. Это обстоятельство не раз подвергалось очень справедливым сомнениям. Однако из-за того, что длительное время нечем было подкрепить эти сомнения, они так и оставались сомнениями. Сейчас появились некоторые документы, которые позволяют говорить вот о чем.

Николай Николаевич Кулябко в тот момент, т. е. в феврале 1918 г., когда произошла «чудесная» встреча Тухачевского с ним, состоял членом ВЦИК по работе с военными комиссарами и одновременно являлся военным комиссаром обороны Москвы. Но самое важное в этом факте то, что Кулябко, как и все члены ВЦИК, был избран по прямому согласованию и утверждению его кандидатуры представителями германской разведки при Ленине — майором Любертсом (шифрованная подпись «Агасфер») и его помощником лейтенантом Гартвигом (шифрованная подпись «Генрих»). А они, в свою очередь, получили прямое указание на сей счет непосредственно из Генерального штаба Германии, куда, естественно, заблаговременно сообщили имена кандидатур в члены ВЦИК и, конечно же, свои соображения и характеристики, которые были составлены на основании данных самой германской разведки. Жаль, что именно характеристики-то и не публикуются, а было бы очень интересно, как германская разведка характеризовала октябрьский костяк «ленинской гвардии». Кстати говоря, Сталина там нет.

При содействии этого Кулябко, чья кандидатура была одобрена германской разведкой, Тухачевский оказался в Военном отделе ВЦИК. Так что абсолютно правы те, кто давно заподозрил нечистое уже в самом старте будущего «стратега», а также те, кто давно уже указывают на то, что эта самая начальная ступенька в карьере будущего «полководца» была старательно высечена именно немцами.

Как известно, в апреле 1918 г. Тухачевский стал членом Коммунистической партии, а вот рекомендовал его туда старинный друг их семьи, старый «революционер» и… бывший подполковник Отдельного корпуса жандармов, бывший начальник Киевского охранного отделения — все тот же Николай Николаевич Кулябко! Это одно и то же лицо и именно тот самый подполковник Кулябко, который, по сути дела, оказал максимальное содействие революционерам-террористам в организации убийства премьер-министра Российской империи Петра Аркадьевича Столыпина, осуществленного небезызвестным Дмитрием (Мордкой) Богровым.

А по совместительству Н. Н. Кулябко являлся и хорошим старым знакомым «вождя мирового пролетариата» — Ульянова-Ленина. Во всех книгах о Тухачевском о Кулябко пишут как о давнем революционере. В определенном смысле это правда — связями в революционных кругах он располагал и по должности, и через свою своего дядю Юрия Павловича Кулябко и его жену Прасковью Ивановну, которые состояли в РСДРП(б) еще до «революции» 1905 г. Встречались с Лениным и в России, и в период его пребывания в эмиграции за границей.

Связующим звеном между Н. Н. Кулябко и В. И. Лениным выступали Богровы, точнее клан Богровых: близкие и дальние родственники убийцы Столыпина Дмитрия Богрова — Сергей (Вениамин) Евсеевич Богров (1879 г. рождения) — в партийном подполье кличка «Фома» и «Валентинов», Валентина Львовна Богрова (1832 г. рождения) — очень близкая знакомая Ленина, Крупской, Горького и т. п. С. Е. Богров после «октября» оказался на службе у Троцкого в народном комиссариате иностранных дел, откуда, по прямой протекции Ленина, навсегда уехал в Германию вместе со старшим братом Мордки Богрова — Владимиром.

После столь удачно организованного руками Богрова убийства Столыпина Н. Н. Кулябко, естественно, вылетел из Отдельного корпуса жандармов, хотя его шурин (т. е. родной брат его жены) и однокашник, постоянно протежировавший ему генерал-майор Отдельного корпуса жандармов Александр Иванович Спиридович, продолжал оставаться начальником дворцовой охраны царя, а с августа 1916 г. являлся Ялтинским градоначальником.

После увольнения от должности Н. Н. Кулябко работал в Киеве агентом по продаже швейных машин — лучшего прикрытия для подпольщика не сыщешь, а если к тому же учесть, что рынок швейных машин в дореволюционной России был стопроцентно монополизирован германской фирмой «Зингер», и к тому же принять во внимание, что в те времена излюбленнейшим прикрытием для германской разведки в России служили именно германские фирмы и компании, то тогда на все 100 % станет понятно, почему объективные исследователи прямо указывают на то, что первая ступенька в карьере будущего маршала была старательно высечена немцами.

…Всеете прямой причастности Н. Н. Кулябко к организации убийства Столыпина есть прямой смысл вспомнить одну известную мудрость о том, что история повторяется дважды — сначала в виде трагедии, затем в виде фарса. Правда, то, о чем речь пойдет ниже, к разряду фарса не отнесешь, ибо было трагедией, но тем не менее элементы фарсового повторения имелись. Речь идет о печально знаменитом убийстве СМ. Кирова 1 декабря 1934 г. На тот момент прошло 23 с небольшим года после убийства Столыпина, но если сравнить «технологический почерк» в организации убийства Петра Аркадьевича и Сергея Мироновича, то, к удивлению многих, он окажется идентичным. Разница только в именах убитых, исполнителей и местах совершения преступления.

В практике спецслужб это означает только одно — за кулисами убийства Кирова как «технологический идеолог» стоял тот же «специалист»-профессионал, что и в случае убийства Столыпина.

А если в одной и той же стране, пускай и поменявшей свое официальное название, менее чем за четверть века происходят два крупнейших политических убийства с одним и тем же, едва ли не до последних микронов деталей совпадающим «технологическим почерком» их совершения, то это означает, что в обоих случаях действовал один и тот же профессионал — в данном случае Николай Николаевич Кулябко, ибо только он знал уникальные детали операции по подготовке убийства Столыпина при якобы внешней непричастности охранки.

Не следует считать, что автора занесло — ну хотя бы потому, что почему бывшему товарищу министра внутренних дел и шефу отдельного корпуса жандармов в 1914–1915 гг. генерал-лейтенанту Владимиру Федоровичу Джунковскому, фактически открывшему для большевиков все каналы для антивоенной пропаганды еще в период Первой мировой войны, молено было быть подлинным автором широко известных операций Лубянки — «Трест», «Синдикат» и других, авторство которых до сих пор приписывают Дзержинскому и Артузову, а вот Кулябко не мог проконсультировать заинтересованную в организации убийства Кирова антисталинскую оппозицию?! Кстати говоря, профессионал — он и есть профессионал: в обоих случаях Кулябко вышел «сухим из воды» — после убийства Столыпина он отделался всего лишь тем, что его уволили из охранки, а в 1934 г. «кировский поток» виновных и невиновных обошел его стороной, но только до 1937 г…

При таких исходных данных было бы очень удивительно, если бы германская разведка или же германские тайные общества, действовавшее рука об руку с первой, не попытались заиметь такого агента в лице Тухачевского. И судя по всему, к странностям ни те, ни другие не были склонны, а потому «определенные отношения» с будущим «стратегом» были установлены еще в период его пребывания в плену, т. е. то, о чем говорилось еще в гл. 2…

Когда же он прибыл в Германию в статусе помощника Фрунзе, то был бы грех для любой, а не только германской, разведки не воспользоваться столь уникальнейшим шансом — скорее всего, именно в 1925 г. и произошло окончательное оформление отношений немцев с Тухачевским. Причем именно в том смысле, что германская разведка по указанию верхушки германского генералитета того времени определила наиболее целесообразный характер дальнейшего использования своих отношений со «стратегом». Ведь на роль тривиального шпиона он уже не годился, но слишком уж заманчива была перспектива заполучить мощного в недалеком будущем «агента стратегического военно-политического» и даже геополитического влияния в тех глобальных геополитических комбинациях рейхсвера, основы которых были разработаны У. Брокдорф-Ранцау, К. Хаусхофером и Г. фон Сектом.

Теперь о втором контуре. Он охватывает проблему о том, почему все-таки именно в декабре 1927 г. «стратег» вышел с таким, на редкость неадекватным, предложением? Как мы помним, расследование обстоятельств появления этого предложения было начато с хлебного кризиса. Однако это всего лишь одна сторона медали. Важнее «идеи Тухачевского в свете проамериканского германофильства Троцкого, но в фокусе постлокарнских геополитических интриг Великобритании в обеспечении безопасности своих вечных интересов».

Как-то, якобы само собой, в нашей исторической литературе, особенно посвященной сотрудничеству рейхсвера и РККА, сложилось навязываемое мнение о том, что Троцкий был германофилом сугубо прогерманского толка. В действительности же, Троцкий никогда и ни при каких обстоятельствах не был таким германофилом, но всегда был германофилъствующим, по определенным политическим и иным соображениям, прагматиком проамериканского толка (хотя, конечно, выдающуюся роль Германии в истории, экономике, науке, технике и политике он отчетливо и глубоко понимал и признавал).

Корни такой его позиции в длительном пребывании в эмиграции в Америке, но в еще большей и определяющей степени в его личных, перемежавшихся с деловыми (политическими), связях с финансовой элитой США того времени, в т. ч. и с очень сплоченной, чрезвычайно влиятельной еврейской группировкой американского финансового и торгово-промышленного капитала, которая почти поголовно была представлена выходцами из Германии, сохранившими свои обширные интересы и в этой стране.

… О том, какой она имела вес во всех сферах жизни США того времени, может дать представление один пикантный факт. Сейчас, возможно, далеко не каждый американист сразу вспомнит, что в начале XXвека в США всерьез стоял вопрос о том, какой же язык должен быть государственным — английский или немецкий. С небольшим перевесом Америка склонилась тогда к более привычному английскому, однако же, представьте себе, насколько было сильно влияние выходцев из Германии, в т. ч. и еврейской общины, если им удалось выставить такой серьезнейший вопрос в самый центр общественной и государственной жизни уже тогда громаднейшего государства….

Сейчас уже ни для кого не секрет, что основная масса денежных средств на т. н. «русскую революцию» была предоставлена американскими банкирами еврейского происхождения (выходцами из Германии).

У специалистов и просто интересующихся историей людей постоянно на слуху такие именитые и знаменитые в финансовом мире Уолл-стрита фамилии, как Шиффы, Варбурги, Куны, Лебы, Каны, Оппенгеймеры, Гольдберги, Магнусы и другие. Да, факт вроде бы налицо, ибо все вышеперечисленные лица — «звезды» первой величины как американского, так и в целом международного финансового капитала.

Если все вышеперечисленные проявления в высшей мировой геополитике того времени вкратце свести к единому знаменателю, то получим следующее: за счет активнейшего в дальнейшем использования ими же инспирированной «русской революции» в глобальном масштабе разрушить Британскую империю, особенно на Востоке, и тем самым обеспечить максимальное проникновение американского капитала в эти регионы мира!

В принципе это не что иное, как знаменитый «план Марбурга» — программа захвата власти во всемирном масштабе, реализация которой осуществлялась на деньги фонда Карнеги. Ее сутью было следующее: во-первых, при опоре на неограниченные финансовые средства Карнеги международный финансовый интернационал и международные социалисты организуются в единое движение, чтобы, и во-вторых, социализировать все правительства мира при одновременной и параллельной полной концентрации всей верховной власти в руках международного финансового капитала.

Это и есть самая что ни на есть высшая мировая политика и геополитика, а в таких вопросах негативно педалировать этнический фактор со столь резко выраженным моноэтническим уклоном — роковая ошибка, наносящая России фактически непоправимый ущерб ее высшим национальным интересам.

…Унас очень многие любят выводить истоки якобы еврейской русофобии чуть ли не со времен противостояния Руси с Хазарией. Однако мало того, что упускается из виду, что Хазария не была поголовно иудаизированной — верхушка, да, исповедовала иудаизм, но не все же население, — так ведь еще и геополитика тех времен никоим образом не попадает в поле зрения исследований. А ведь вполне достаточно и беглого взгляда на исторические документы, чтобы убедиться в абсолютном доминировании чисто геополитических мотивов противостояния. «Я живу у входа в реку и не пускаю русое», — писал в одном из своих писем хазарский царь Иосиф министру Омейядского халифа Испании Абдррахмана III Хасадаи ибн Шафруту еще в Хвеке. А ведь речь шла о реке Волге — крупнейшей реке Руси, а потому и о выходе Руси на Восток через Каспий («у входа в реку» означает в устье Волги. — A.M.), т. е. о сугубо геополитическом противостоянии, но никак не этноконфессиональном. Тем более если учесть, что еще с VIIIвека, с началом распада Арабского халифата, резко обострилась борьба за контроль над всеми путями, связывающими Запад и Восток в тогдашнем мире.

Если же вспомнить, что основу правящего класса Хазарии составляли купцы-«рахдониты» (в переводе с персидского означает «знающие дороги»), то и вовсе станет понятным, почему Хазарское государство возникло именно там — речь шла о контроле за основными в тогдашнем мире торговыми путями с Запада на Восток и наоборот, в чем иудеи с глубочайшей древности превосходно понимают толк. Сразу же станет понятным и длительное противостояние Хазарии с Византийской империей, ибо именно Византия на длительное время монополизировала контроль над этими путями (после распада Древнего Рима). То есть все это — в чистом виде геополитика в одном из наиболее ярчайших проявлений ее Высшего Закона. Л остальное — идеологическо-религиозные наслоения, якобы призванные что-то объяснить, а на самом деле запутать вплоть до провоцирования межэтнической вражды…

Несмотря на то что у американского капитала еще в самом начале XX века развилось стремление к мировому господству, особенно на Востоке,[37] в те времена, даже при всей уже тогда очевидной мощи, сыгравшей колоссальную роль еще в Первой мировой войне, США все-таки не были готовы полностью перехватить у Великобритании глобальную инициативу в борьбе за мировое господство (это случится только в 1945 г.). Уж слишком много слагаемых силы требовалось для того, чтобы раз и навсегда вышибить Великобританию с ее громадной империей с пьедестала неоспоримого тогда мирового лидера.

Первым номером в сумме этих слагаемых было золото (во всех его проявлениях — от чисто металлического и ювелирного до денежного эквивалента), ибо тогда еще царила эпоха золотого стандарта. Поэтому не случайно, что именно американскими деньгами, хотя и через германские банки, осуществлялось «спонсирование» т. н. «русской революции». Также не случайно в первые годы советской власти и вплоть до смерти Ленина золото перекачивалось из России в США в прямом смысле слова пароходами — то были два акта одного и того же спектакля под названием «Всемирная Финансовая Революция», необходимость которой столь вожделенно и долго алкал американский капитал (сейчас идет уже Третья Всемирная Финансовая Революция, и опять-таки в пользу США.)

Передовым «инструментом» реализации таких планов в те времена и являлись Троцкий и его «перманентные революционеры» — прибывшие вместе с ним из США подмастерья финансового капитала. Кто сейчас помнит, что, не успев еще толком обжить свой кабинет в Смольном, Троцкий уже 3 декабря 1917 г. принимал именно в Смольном директора Федеральной Резервной Системы США Уильяма В. Томпсона, помощник которого — знаменитый в те времена Раймонд Робине — на следующий же день доказывал британскому разведчику Локкарту, что его, Робинса, задача здесь, в России, «наложить лапу на всю Россию во имя выгод Уолл-стрита и многих деловых американцев».

Однако же золото — золотом, но без военной силы — оно всего лишь груда металла. А. С. Пушкин всего лишь четырьмя поэтическими строчками, но очень точно высветил глубинную суть союза злата и булата в истории человечества:

Именно союз злата и булата, его интересы и потребности и предопределили германофильствующий прагматизм проамериканского толка у Троцкого. Поэтому, в частности, подчиняясь прямому диктату этого союза, он и возглавил вооруженные силы только что родившейся советской республики и сразу же появились деньги на армию. Что же до самого теснейшим образом взаимосвязанного с американским собратом германского капитала, так и он точно так же мечтал о прорыве туда, где долгое время и безраздельно господствовала Великобритания (в этом подлинный исходный импульс всех геополитических концепций того же Карла Хаусхофера). Так что возникший в результате прямого слияния основанных на союзе злата и булата прагматических интересов (геополитического характера) американского и германского капиталов альянс якобы германской военщины с Лениным и Троцким на самом же деле был не чем иным, как весьма своеобразно специфическим «двуликим Янусом»: с одной стороны, опирающимся на бескрайние просторы и богатства России плацдармом для экспансии в мировом масштабе, с другой же — непосредственным «орудием», за счет использования которого должны были решаться глобальные, формально обоюдовыгодные для американского и германского капиталов задачи тотального разрушения Британской империи.

Вот почему, собственно говоря, германское золото на «русскую революцию» имело отчетливый цвет американских долларов.

…До определенного момента и как бы в одной упряжке с ними шла и Великобритания, глобальная задача которой, как прирожденного врага России, ликвидировать ее и как государство, и как страну. В этом смысле ее геополитические интересы до поры до времени частично совпадали и с интересами США и Германии — и именно поэтому Ллойд Джордж, едва узнав о «февральской революции», радостно воскликнул в британском парламенте, что «британское правительство уверено, что эти события начинают собой новую эпоху в истории мира, являясь первой победой принципов, из-за которых нами была начата война».

Однако очень скоро коварный Альбион обжегся так, что с тех пор крайне подозрительно стал смотреть не столько на Москву, сколько на Вашингтон и Берлин, ибо при дележке добычи ни друзей, ни партнеров не бывает. США откровенно проигнорировали Версальский «мирный» договор, отказавшись его ратифицировать (кстати, сорвал его ратификацию не кто иной, как Генри Кэбот Лодж-старший), затем подтолкнули поверженную Германию к сотрудничеству с Советами — как сообщал глава американской миссии в Берлине Эллис Дризел в Госдеп США еще 10 января 1919 г., «один из ведущих немецких финансистов (Ратенау. — А. М.) разъяснил мне (т. е. ему, Э. Дризелу. — A.M.), что нациями, призванными навести порядок в России, являются, несомненно, немцы и американцы».

Обратите внимание на то обстоятельство, что такое «разъяснение» Дризел получил еще до того, как начались военно-геополитические игры между Карлом Радеком и представителями высшей военной, политической и деловой элиты поверженной Германии.

Кстати говоря, вместо ратификации Версальского договора в августе 1921 г. США подписали отдельный Договор с Германией, в котором не было и тени намека на какое бы то ни было эхо Версаля. В октябре 1921 г. — Висбаденское соглашение между Францией и Германией. В апреле 1922 г. — Рапалльский договор с Советской Россией. В итоге получилась совершенно иная глобальная геополитическая конструкция, в которой, как бы само собой, Лондону места не нашлось.

Дальше был «план Дауэса» (1923 г.) — «мина, подложенная под Европу», и многое другое…

А вот «миной», подложенной непосредственно под Великобританию, точнее американо-германской «миной», заложенной руками Ленина и Троцкого под фундамент Британской империи, стали непомерно неадекватные реальным возможностям геополитические потуги едва только образовавшейся советской республики, особенно на восточном направлении.

Вот чем должно объяснять отнюдь не удивительное совпадение с «тайной вечерей» Радека в Берлине секретного предложения Троцкого ЦК партии об организации вооруженного похода в Индию от 5 августа 1919 г.

Этим же должно объяснять и происхождение совершенно неадекватных геополитических фокусов Москвы раннего советского периода, в частности, пресловутого «персидского похода» в 1920 г., когда ради того, чтобы отобрать у белогвардейцев пару-тройку угнанных ими посудин, напали на Персию и учредили там недолговечную Гилянскую Советскую Республику. Между тем эта авантюра не что иное, как прямой вооруженный наскок на Великобританию с целью потеснить ее в Персии, а ведь эта страна — прямой подступ к главной жемчужине в короне британской империи Индии. Кому все это могло быть выгодно, кроме США и Германии?

…Кстати говоря, в глубине всех этих соотношений и взаимосвязей американо-германского толка, особенно в точке пересечения тактических и стратегических соображений самого Троцкого как «германофила проамериканского толка», и следует искать главную причину неимоверного взлета Тухачевского: от подпоручика до генерала армии (если по-современному) всего-то за четыре месяца, из которых только три он пребывал в коммунистах — уже летом 1918 г. он командовал Восточным фронтом, главная задача которого была геополитическая, т. е. освободить захваченную в результате спровоцированного Англией мятежа чехословацкого корпуса Транссибирскую магистраль.

Мало того, что США и особенно непосредственно американский капитал с самого начала проявляли колоссальный интерес к этой великой железнодорожной магистрали — тот же Генри Кэбот Лодж-старший еще до войны проехал по всей магистрали, детально исследуя ее значение, — так ведь еще и лично директор Федеральной Резервной Системы США У. В. Томпсон прямо указал Троцкому, что грабить Россию США намерены именно с помощью Транссиба! Полковник Р. Робине вполне определенно выразился на этот счет в беседе с Локкартом, как бы предупреждая через него Великобританию, активно провоцировавшую Японию на согласованную еще до «февральской революции» интервенцию на советский Дальний Восток. США же были категорически против «японизации» советского Дальнего Востока, т. к. мало того, что Транссиб в руках Японии полностью бессмыслен для США, так ведь и опирающаяся на ресурсы России Япония — это уже очень серьезная угроза самой Америке в ее дальневосточных интересах.

Именно на Восточном фронте проверялась «революционная сознательность» новоиспеченного члена компартии Тухачевского — будущего «гениального стратега и полководца». Проверялась именно Троцким.

Не исключено, что сам «стратег» некоторое время не понимал, или, по меньшей мере, не вполне осознавал, какими же мощными, восходящими потоками геополитических ветров его столь круто «взмывает» вверх — по сути дела, едва ли не вертикально — но догадываться он должен был, особенно после Ингольштадта…

Обо всем этом необходимо было упомянуть, ибо главным здесь является имеющее для нашего расследования важнейшее обстоятельство, — такая позиция Троцкого, а, следовательно, и его ближайших сторонников и последователей, давно и хорошо была известна Великобритании, особенно ее разведке.

И потому совершенно не случайно, что при попытке выехать из США в Россию через Канаду британские власти арестовали Троцкого, справедливо полагая, что он везет в предстоящую «русскую революцию» уже социалистического толка очень сильный американский акцент с очень сильными прогерманскими нотками.

…Даже с точки зрения элементарно обыденных деталей британская разведка была права — Троцкий направлялся в Россию как американский гражданин, т. е. с загранпаспортом США, выданным ему по личному распоряжению президента США Вудро Вильсона, за спиной которого всегда стоял «серый кардинал» тогдашнего Белого дома — знаменитый полковник Хауз, теснейшим образом связанный с влиятельнейшими финансовыми кругами Уолл-стрита, особенно же еврейскими.

Так что наряду с запродавшимся германскому Генеральному штабу «вождем мирового пролетариата» Ульяновым-Лениным, «великий октябрь» стряпал и гражданин США — Лев Давидович Бронштейн-Троцкий, который, кстати говоря, сохранял американское гражданств вплоть до изгнания из СССР.

И вот что интересно: когда британские власти арестовали Троцкого в Галифаксе, то тут же последовал очень резкий нажим со стороны тех банкиров, которые «спонсировали» «русскую революцию» американско-германского толка (кстати, сообщил им об аресте Троцкого министр иностранных дел Временного правительства П. Милюков), и многомиллиардно обязанная Соединенным Штатам за войну Великобритания вынуждена была отступить и освободить Троцкого.

Сам же Лейба Давидович до конца своей жизни откровенно валял дурака, заявляя, что — «закулисная механика его ареста и освобождения» ему, видите ли, «не вполне ясна»…

Именно с тех пор все действия Троцкого и его приспешников британская разведка оценивала только через призму этого уникального американо-германского акцента в «русской революции». В постлокарнский период значимость остроты восприятия американо-германского акцента в действиях Москвы (пока было сильно влияние Троцкого и его сторонников) для британской разведки резко усилилась, поскольку за кулисами самого Локарно разыгрывались нешуточные геополитические баталии глобального толка. Дело прежде всего в том, что столь незаурядно отмеченные Комитетом по присуждению Нобелевский премий «успехи» Великобритании в Локарно имели как минимум тройную подоплеку, сводившуюся к получению свободы маневра в целях решения задач азиатской политики Лондона.

Во-первых, в Локарно Великобритания сумела на некоторое время вернуть себе роль главного арбитра на Европейском континенте, не неся в принципе никакой ответственности за судьбу Европы.

Во-вторых, Лондону удалось подорвать сложившуюся было в порядке постфактум по итогам Первой мировой войны военную гегемонию Франции в континентальной Европе.

В-третьих, объединенными усилиями Сити и Даунинг-стрит Великобритании удалось свести на нет также сложившуюся в порядке постфактум по итогам Первой мировой войны американскую финансовую гегемонию в Европе.

В-четвертых, все эти «успехи» понадобились Лондону только для того, чтобы развязать себе руки в своей азиатской колониальной политике, особенно на Дальнем Востоке, прежде всего в Китае, Индии, где и находился основной источник имперского могущества Великобритании, основанного на колониальном грабеже и морской гегемонии.

По свидетельству очень проницательного английского экономиста начала XXвека Дж. Гобсона Англия еще в начале века «не могла нести без существенной помощи колоний финансовое бремя, связанное с необходимостью увеличения флота». Без флота нет и Великобритании.

Но именно над этим основным источником имперского могущества Великобритании и нависла колоссальная угроза: именно на этом направлении стали сосредотачиваться взоры и концентрироваться усилия как Советов и Коминтерна с их призывами к «мировой революции», так и США, и опять-таки Японии, не говоря уже о резко усилившемся не без содействия извне национально-освободительном движении в Индии и Китае.

Официальный Лондон, прежде всего сама британская разведка, во все нарастающих объемах фиксировали не только явные признаки такого поворота событий, но и факты прямого прорыва как Москвы вкупе с Коминтерном, так и Вашингтона, и Токио, особенно в Китай. Причем, что более всего пугало британскую правящую элиту, так это факты следующего принципиального значения:

— объективное блокирование интересов Москвы и Вашингтона в Китае в 20-е годы XX века, в т. ч. и на базе разыгрывания (некоторое время) карты «антияпонизма»;

— серьезная трансформация этого блокирования в деятельность, в т. ч. и на базе тайных обществ (включая и масонские), в целях установления прочных контактов с наиболее могущественными закулисными силами Азии.

…Это самое совпадение интересов имело следующую подоплеку. Москва и Коминтерн лезли в Китай с идеей «мировой революции» на Востоке, вектор которой — освобождение от колониального ига и объединение Китая на демократических основах — действительно объективно совпадал в то время с интересами Вашингтона, который в своем стремлении потеснить в Китае другие державы, особенно Великобританию, сделал ставку на либеральную политику в отношении Китая в целях инициирования движения за создание единой Китайской Республики, что отвечало экономическим интересам Америки.

Со столь же корыстной позиции трактовки своих вечных интересов Великобритания по-своему была права — единый демократический Китай, созданный помимо воли Великобритании, но при поддержке Москвы и Вашингтона явился бы величайшей угрозой для британских интересов в Азии, что неизбежно привело бы к вытеснению коварного Альбиона из региона. А неизбежное, в случае активного содействия Москвы и Вашингтона интеграционным процессам в Китае, тяготение последнего к двум первым создало бы совершенно непреодолимую для Лондона геополитическую ситуацию.

Естественно, что вывод коварного Альбиона был совершенно однозначный — пускай и очень корыстный союзник Япония, но только при его содействии можно противостоять национально-освободительному движению в Китае, а следовательно, и всяким попыткам не только прорыва, но и закрепления Москвы и Вашингтона в этой стране. Такова принципиально британская подоплека появления пресловуто печального «меморандума Танаки», в котором достаточно ярко был изложен антироссийский вектор будущей японской агрессии. И не случайно, что именно советская разведка «просветила» на сей счет американских коллег…

Все эти интриги геополитического толка особенно тревожили британскую разведку еще и потому, что с первых же дней советской власти она постоянно фиксировала непомерно неадекватные тогдашним возможностям Москвы попытки пролезть в Азию, особенно в Тибет, Индию, Китай. Чрезвычайно ее встревожили геополитические игры Москвы вокруг научных интересов выдающихся ученых Рерихов — дело в том, что игра осуществлялась в т. ч. и по каналам тайных обществ, а также едва только оперявшихся советских спецслужб. К тому же сами Рерихи были наследственными мартинистами-розенкрейцерами. И более всего Лондон опасался того, что именно эти особенности Рерихов Москва пытается использовать для установления прочных контактов с наиболее мощными закулисными силами Азии. Но особенно волновало Лондон то обстоятельство, что за всеми этими попытками стояли мощные финансовые и деловые круги США, финансировавшие не столько научные экспедиции Рериха, сколько научно обоснованный прорыв американского капитала на плечах всемирно известного научного авторитета и советской разведки в кооперации с Коминтерном в азиатский регион. При прямом содействии финансовых и деловых кругов США Рерих еще в 1922 г. учредил в Нью-Йорке тайное общество «Всемирный Союз Западных Буддистов» (ВСЗБ) и возглавил его материнскую ложу «Орден Будды Всепобеждающего» («Майтрейя Сангха»). В этот союз вошли крупные американские бизнесмены, банкиры, финансисты, ученые, политики, обладавшие колоссальным влиянием в США и в мире. Едва возникнув, это общество тут же установило прочные связи с возникшей еще в 20-х годах в СССР специфической масонской ложей «Единое Трудовое Братство», охватывавшей элиту советской партийно-государственной иерархии и спецслужб. Через каналы ЕТБ и с монгольского плацдарма, посредством главы монгольской спецслужбы Хаян Хирву были установлены прочные связи с самой могущественной тайной организацией Азии — «Великим Братством Азии», а также тибетским тайным обществом «Братья и друзья тайного».

Они, особенно «Великое Братство Азии», располагали колоссальным влиянием практически во всей Азии, особенно в пределах тогдашней Британской Индии, Сиккиме, Непале, Ладкхе, Афганистане и т. д. Более того, как подчеркивают специалисты, «Великое Братство Азии» находилось в прямом контакте и диалоге с еврейскими хасидами (а именно они-то и составляли всегда ударную мощь еврейства в США), исмаилитами, различными русскими сектантами, в т. ч. ив Западном Китае, с бенгальской мистико-террористической организацией «Белый Лотос», тайными китайскими обществами «Обществом Старшего Брата» и «Красные Пики», через которых, в свою очередь, выходили на разветвленную сеть иных китайских тайных обществ. По сути дела, это был чрезвычайно круто замешанный на мистико-религиозно-политических идеях геополитического характера альянс тайных обществ, который, приди он в движение полностью, чего, собственно говоря, и добивались в Москве и Вашингтоне, непременно подорвал бы могущество Британской империи, особенно в Азии.

Британская разведка и дипломатия пытались отслеживать все эти процессы и контакты, и по мере сил и возможностей противодействовать им, в чем особая роль отводилась Индийскому разведывательному бюро британской разведки (благодаря именно его активности в поле зрения СИС попал Р. Зорге, причем задолго до появления в Японии, куда он уезжал, уже обреченно зная, что бриты у него «на хвосте»).

Между тем с советской стороны все эти попытки и контакты осуществлялись преимущественно сторонниками и последователями Троцкого, и потому совершенно не случайно, что 1937–1938 гг. буквально выкосили всех, кто имел хоть какое-либо отношение ко всем этим «играм».

Не случайно и то, что американский посол в Москве Дж. Дэвис, сообщая Рузвельту о разгроме заговора Тухачевского, открыто подтвердил, что предъявленные заговорщикам обвинения обоснованны и объективны, ибо и сам точно знал, что это абсолютно соответствует действительности, особенно в части, Касающейся геополитической подоплеки заговора. Здесь следует иметь в виду, что через некоторые родственные связи отдельных заговорщиков заговор в целом выходил и на мощнейшие на Западе силы еврейства, особенно на одну из самых могущественных в мире еврейских масонских ломе «Б'най Брит» («Сыны Завета»). Дело в том, что один из сподвижников Тухачевского — Ян Гамарник был женат на родной сестре одного из руководителей «Б'най Брита», знаменитого еврейского поэта, основоположника современной израильской поэзии Хаима-Нахмана Бялика. Но именно «Б'най Брит» обладал наиболее мощным влиянием на администрацию США и в 20-е, и в 30-е, и в последующие годы, вплоть до настоящего времени.

Сталин прекрасно осознавал особую силу, мощь и влияние этой могущественной ложи и именно поэтому пригласил одного из видных ее деятелей — знаменитого писателя Лиона Фейхтвангера — в Москву, чтобы он собственными глазами убедился в объективности предъявляемых оппозиции обвинений и затем сообщил куда надо. Так, собственно говоря, появилась знаменитая книга Л. Фейхтвангера о 1937 г., которую все непрерывно цитируют. Книга получилась действительно объективная…

И, наконец, не менее серьезная трансформация этого объективного блокирования интересов Москвы и Вашингтона в попытке установления военно-политического альянса геополитического характера между СССР, Китаем и Японией при отчетливом германо-американском содействии.

…В этой связи особо следует отметить позицию мэра Токио в середине 20-х годов XX века виконта Гото Симпей, проявлявшего значительный интерес к созданию такого военно-политического альянса между СССР, Китаем и Японией, геополитическое острие которого было бы направлено против Британской империи.

Между тем и без того чрезвычайно сложная в политической жизни тогдашней Японии фигура Гото Симпей являлась одновременно и фактором участия в этом закулисном процессе определенных заинтересованных сил в Германии, персонифицировавшихся в К. Хаусхофере и его идеях континентального блока: Гото Симпей и К. Хаусхофер были давно знакомы и поддерживали очень тесные личные и деловые контакты.

Именно они по своим закулисным каналам влияния сдвинули с «мертвой точки» процесс нормализации советско-японских отношений в 1924–1925 гг., что в итоге привело к возобновлению дипломатических отношений между СССР и Японией уже весной 1925 г. Гото Симпей объединил свои усилия с могущественнейшим в закулисной политической жизни Японии главой «Общества Черного Океана», «Великого Общества Национального Духа» и «Общества Черного Дракона» Тояма Мицурой (также близким с К. Хаусхофером), а Карл Хаусхофер дал советским представителям выходы на них и их представителей.[38] Тояма Мицура, тесно связанный в течение долгих лет и с китайским лидером Сунь Ят Сеном, и с основателем Японской компартии Сэном Катаямой, в кооперации с Карлом Хаусхофером стоял также и за кулисами попыток прорыва Москвы в Китай…

На все это накладывалась и откровенно подрывная деятельность Коминтерна в регионе, значительные успехи советской разведки, нередко получавшей, хотя и неофициальную, но достаточно ощутимую помощь американских разведслужб в регионе.

Если предЛокарно, в британском представлении, было призвано в начале нейтрализовать рапалльский фактор в Европе и еще только разворачивавшееся наступление Москвы и Коминтерна (при негласной поддержке Вашингтона) в азиатском регионе, то постЛокарно — это уже совсем иной фон, главными элементами которого были Рапалльский договор 1922 г., Договора об установлении дипломатических отношений с Китаем (1924 г.) и Японией (1925 г.), Договор о ненападении и нейтралитете между СССР и Германией от 24 апреля 1926 г., а также инициированные на их основе попытки формирования тройственного военно-геополитического альянса СССР — Китай — Япония. Все это, по мнению Лондона, создавало колоссальную угрозу британским интересам в регионе.

Собственно говоря, именно этот конгломерат геополитических причин и привел к тому, что Лондон инициировал ту самую англо-германскую секретную конференцию в июне 1926 г. Но какое отношение якобы панславизм и необходимость его ограничения имеют к интересам Англии и Германии на Востоке, где и та и другая собирались осваивать новые экономические области? Ведь именно это фигурировало во втором пункте повестки дня той конференции, и только в самом конце была названа правда: преградить путь именно большевистской (не коммунистической) экспансии, направленной на Турцию, Иран, Индию, Китай. Лондон более всего опасался именно великодержавного подхода Москвы к этим геополитическим проблемам.

Азиатский узел затягивался все туже и туже, особенно в своей дальневосточной части, прежде всего в китайской — именно вследствие этого новым британским послом в Пекин и был назначен уже упоминавшийся Локкер-Лэмпсон. Уже в начале 1927 г. отчаянными усилиями Великобритании удалось добиться резкого осложнения советско-китайских отношений — известное нападение на советское консульство в Китае (организатор не кто иной, как Локкер-Лэмпсон), кровавая резня китайских коммунистов, устроенная Чан Кайши по прямому наущению британской разведки,[39] привела к резкому снижению активности Москвы в регионе.

Одновременно Лондон отчаянно нагнетал антисоветскую истерию по всей Европе — советских послов убивали (Воровского в Варшаве), выгоняли (Раковского из Франции), на полпредства СССР за рубежом осуществлялись вооруженные налеты (на «Ар-кос» в Лондоне, в Китае) и т. д. Вопрос о войне против СССР при активнейшем содействии Великобритании всерьез встал в повестку дня международной жизни. В это же самое время, видя, что Лондон особо увязает в дальневосточных делах, в Париже решили при содействии США попытаться разблокировать пост-локарнский британский ошейник на горле Европы.

В апреле 1927 г. министр иностранных дел Франции, лауреат Нобелевской премии мира Аристид Бриан, над которым вся европейская пресса хохотала в связи с тем, что «у Бриана — пушки торчат из кармана», вдруг предложил государственному секретарю США Фрэнку Кэллогу заключить двусторонний договор о вечной дружбе, запрещающий обращение к войне, как средству решения международных споров. Кэллог почти девять месяцев вынашивал ответ и в конце концов в декабре 1927 г. представил следующее: предложение о заключении многостороннего международного пакта, который в конечном, подписанном 27 августа 1928 г., виде носил название Парижского договора о воспрещении войны в качестве орудия национальной политики и средства урегулирования международных споров (в дипломатической практике коротко его называли Пакт Кэллога — Бриана).

И вот именно в этот момент, на фоне тяжелейшего хлебного кризиса, на фоне всех остальных, не менее тяжелых внешних и внутренних проблем СССР, начальник Генерального штаба Тухачевский выходит со своим неадекватным предложением о 100 тысячах танков. Так в чем же дело? А оно, оказывается, в том, что Тухачевский этим предложением едва ли не копировал провокационные затеи своего только что изгнанного (27.11.27) со всех постов кумира — Троцкого. Более того, именно тогда, в 1927 г., Троцкий завыл о необходимости брать власть в момент, когда враг в 80 км от столицы (повторив тем самым знаменитый лозунг Клемансо еще времен Первой мировой войны), короче говоря, мало всего этого, так ведь еще и одна маленькая деталь в предложении Кэллога сыграла свою серьезную роль. В предложении госсекретаря, а затем и в самом тексте Пакта Кэллога — Бриана никоим образом не были зафиксированы ни механизм контроля, ни санкций, не были определены понятия международной войны, в т. ч. и в связи с национально-освободительными движениями, не были определены понятия интервенции, блокады, военной оккупации чужих территорий и т. д., т. е. ничего, даже без относительной разницы в подходах к этому вопросу у Москвы и у Запада.

На таком фоне сугубо милитаристское предложение Тухачевского, прими его Кремль (а скрыть такую программу было бы нереально), давало бы прямые козыри всему Западу обвинить СССР в развязывании гонки вооружений, а учитывая, что Германия уже была де-факто уравнена в военной сфере со странами-победителями и система военного контроля с нее уже была снята, то это и ей дало бы серьезные козыри развернуть с помощью того же Запада гонку вооружений. Учитывая, что в предложении Кэллога вообще ничего путного для дела мира не предусматривалось, «красный милитаризм» Тухачевского мог спровоцировать тот же Запад на использование вооруженной силы в целях якобы устранения такой милитаристской угрозы, тем более что идейно, в моральном плане Запад готов был разобраться силой с той же Москвой.

И что тогда? Армии еще толковой нет, индустрии нет, хлеба нет, крестьянство жестко выступает против государства, оппозиция агрессивно и методично разворачивается по определенному "боевому плану, международная обстановка накалена до предела — и вооруженное нападение Запада на СССР!

Вот что в себе таило, казалось бы, лишь только внешне неумное предложение начальника Генштаба Тухачевского — даже по количеству вкратце затронутых аспектов очевидно, насколько все было сложно, запутанно и перепутанно. А «Виктор Суворов» здесь со своими военно-арифметическими подсчетами!

Куда легче теперь обстоит дело с предложением от января 1930 г. Вновь демонстрируя, на первый взгляд, полную неадекватность, «стратег» предложил в мирное время создать армию из 260 стрелковых и кавалерийских дивизий, 50 артиллерийских дивизий, 225 пулеметных батальонов, 40 тысяч самолетов и 50 тысяч танков. Половина, если не более, вышеуказанных разъяснений годна и в этом случае, однако же напомним главное из сути положения 1930 г. Ведь это был самый разгар коллективизации, когда подавляющая часть секретарей партийных организаций на местах как по команде перешла к жесточайшему насилию на деревне, откровенно провоцируя гражданскую войну в стране. И вот в такой обстановке «стратег» предложил призвать в армию несколько миллионов до крайности озлобленных крестьян?! Зачем?

Никакого иного ответа, кроме как прямого расчета повернуть с их помощью оружие против центральной власти — нет и быть не может! Хотя бы потому, что уже в 1930 г. в отношении Тухачевского пошла волна сообщений о вынашивавшихся им планах военного переворота в стране.

…Арестованный по спровоцированному, в т. ч. и Тухачевским, делу «Весна» (против бывших царских офицеров и генералов, служивших в то время в РККА) военный историк Какурин на допросе 26 августа 1930 г. показал, что как до XVI съезда ВКП(б), так и на одной из встреч со своими сторонниками после него, «Тухачевский выдвинул вопрос о политической акции, как цели правого уклона и перехода на высшую ступень, каковая мыслилась как военная диктатура, приходящая через правый уклон».

И хотя все «уклоны» при рассмотрении той давней истории конечно же важны, тем не менее сосредоточимся на главном вопросе: как должна была соотноситься идея об установлении военной диктатуры с предложением о срочном наборе в армию нескольких миллионов до крайности озлобленных крестьян. Ни о чем, кроме как о наличии замысла о военном перевороте, это не свидетельствует! Это, конечно, чудо, что армия в целом тогда не сдетонировала в ответ на вынужденно насильственную коллективизацию. Но это чудо объясняется прежде всего тем, что в армии в то время не было должного количества «горючего материала», способного сдетонировать в мгновение ока — вот «стратег» и решил, по методу Троцкого, добавить «взрывчатки» в военную сферу!

Более того, уже в 1937 г., бывший генеральный консул СССР в Париже Н. И. Кузьмин на допросе признал следующее: «1 ноября 1930 года был в Ленинграде на квартире М. Тухачевского и обедал у него. Эту дату я помню хорошо.

Беседуя с ним, я информировал его о встречах с Сувориным в Париже.

Я прямо сказал ему, что Суворин в беседах со мной просил передать ему привет от Троцкого (он уже был в изгнании. — A.M.) и его личный, что он информирован о том, что группа наиболее талантливых военных во главе с ним (Тухачевским. — A.M.) находится в опале, что пора перейти к активной борьбе…

Тухачевский на это мне ответил, что те методы и формы борьбы, которые применяли троцкисты, ничего реального кроме разгона по тюрьмам дать не могут».

Между тем троцкисты в те времена применяли в основном листовки, нелегальные сходки, всевозможные воззвания, протесты, демонстрации и т. п.

Следовательно, из слов Кузьмина со всей очевидностью вытекает, во-первых, что борьба против Сталина и его политического курса — это давно обсуждаемая Тухачевским и его окружением тема, а, во-вторых, что «мирный троцкизм» его уже более не устраивает, что прямо коррелирует с данным Какурина. Вокруг показаний Какурина, между прочим, навертели достаточно много всевозможных инсинуаций, особенно в отношении реакции Сталина на эти показания.

Однако Сталин сразу и полностью поверил Какурину, несмотря на то что его показания горячо опровергли сторонники Тухачевского, у которых Сталин, естественно, поинтересовался мнением на сей счет. И именно поэтому немедленно инициировал назначение «стратега» на должность заместителя наркома обороны по вооружениям. В том, на какую должность был назначен «стратег», и содержится ответ на вопрос — во что же поверил Сталин. Он поверил именно в серьезность угрозы военного переворота, потому-то вновь оторвал «стратега» от непосредственного командования войсками, даже в округе, и перевел его в Москву, где надзирать за ним было легче. «Стратег» же оказался тем самым тщеславным «наполеончиком», которого обвели вокруг пальца — дали серьезное повышение, но без реальных рычагов власти, и поставили под надзор Лубянки, и не только ее. В 1930 г. у Сталина хватало иных забот, чтобы получить еще и военный переворот…

В отношении предложения «стратега» от 1930 г. необходимо также иметь в виду следующее. Дело в том, что к началу того года вышеупоминавшаяся уже Комиссия по подготовке Женевской конференции по разоружению наконец выработала «формулу разоружения» — сначала всем надо пропорционально вооружиться, а затем заниматься разработкой мер по разоружению. С 1932 г. эта формула пошла в дело, и опять-таки по «протекции» Лондона. Так что предложение Тухачевского о 260 дивизиях, прими его Кремль, по сути дела немедленно предоставило бы козыри Западу для постановки вопроса о ликвидации силой такой угрозы. Не говоря уже о том, что на Западе и так обсуждался вопрос о пропорциональном довооружении Германии. Мешало только одно — позиция Франции, боявшейся резкого усиления Германии, но если бы был получен такой козырь, то все сомнения были бы опровергнуты.

Не менее интересно и «предупреждение» Тухачевского от 1931 г., за которое «Виктор Суворов» так силько раскритиковал «стратега». «Суворов» быстро установил, что «стратег» с этим предупреждением попал впросак, ибо ни одна из тех стран, о которых он предостерегал, так и не напала на СССР. «Виктор Суворов» как всегда солгал.

Если открыть 2-й том «Очерков истории российской разведки» под редакцией академика Е. М. Примакова, то на странице 179 увидим, что уже «в начале 1931 г. внешняя разведка, ссылаясь на свои источники в Париже, Берлине, Варшаве, докладывала руководству страны, что французское правительство готово предоставить Германии заем в 2–3 миллиарда золотых франков с тем, чтобы оказать на нее давление в вопросах советско-германских отношений и пересмотре условий Рапалльского договора».

В середине 1931 г. разведка докладывала о тяжелом экономическом положении, сложившемся в Германии, и о готовности главы германского правительства Брюнинга поехать в Париж и принять помощь на предлагаемых Францией условиях. Между тем речь шла о принуждении Германии к отказу от Рапалло и особенно от пролонгации советско-германского договора о ненападении и нейтралитете от 24 апреля 1926 г., 5-летний срок которого как раз и истек весной 1931 г. Более того, по-прежнему оставался на повестке дня вопрос о создании объединенной паневропейской армии по франко-германскому плану Фоша — Рехберга, ударная роль в которой отводилась именно рейхсверу. А рейхсвер в те годы был решающей политической силой — как говорил военный министр Германии Вильгельм Тренер в 1930 г., «в политической жизни Германии не должен быть сдвинут ни один камень без того, чтобы рейхсвер не сказал бы своего решающего слова».

Вот «стратег» и решил предупредить господ генералов о том, что в Москве прекрасно знают обо всех франко-германских переговорах, и поэтому в том предупреждении нет ни слова о Германии. И лишь по той простой причине, что объективно это совпадало с интересами самого СССР, инициативное предупреждение-извещение «стратега» осталось без последствий, в т. ч. и без правки Сталина, как в 1935 г. Но не осталось незамеченным…

В то же время «стратег» очень чутко реагировал на всевозможные пожелания дорогих его сердцу германских генералов. Так, в конце ноября 1931 г. советская военная разведка зафиксировала следующее пожелание рейхсвера: «При нападении Польши на Восточную Пруссию мы заинтересованы, чтобы русские смогли быстро перебросить свои войска на западную границу, с тем, чтобы отвлечь от Германии польские военные силы». И вот в начале 1932 г. «стратег» по собственной инициативе разрабатывает подробный план разгрома Польши.

Наконец, еще в первой главе этого раздела было проанализировано предупреждение 1935 г., т. е. история с правками статьи «Военные планы современной Германии».

Обо всех этих нюансах, имеющих едва ли не решающее значение при анализе действий Тухачевского на протяжении многих лет, «Виктор Суворов» не посмел нам рассказать — он утверждает, что Сталин правильно поставил к стенке некомпетентного маршала за глупости. Нет, не глупости то были, а самые что ни на есть серьезные провокации, с дальним прицелом и колоссальными негативными последствиями. И не за то его поставили к стенке — даже при утверждаемом всевластии Сталина необходимо было и в следственном, и в судебном порядке доказать вину. А вину «агентуры влияния», тем более стратегического военно-политического влияния, чрезвычайно трудно доказать, в т. ч. и по соображениям секретности. К стенке его поставили за непосредственную попытку государственного переворота.

…В конце 20-х годов — возможно в начале 1930 г. (точную дату установить не удалось), произошел один интересный для истории германской военной разведки случай.

Бывший глава германской военной разведки во время Первой мировой войны Вальтер Николаи долгое время хранил свои — уникальные архивы (48 тысяч досье и картотека агентуры) в имении своего близкого знакомого, землевладельца в Восточной Пруссии.

Когда Альфред Гугенберг предложил ему хорошее хранилище в Берлине, Николаи согласился и стал перевозить свои архивы. И вот во время перевозки этих архивов бесследно исчезло более 3 тысяч досье. Впоследствии это объясняли тем, что некий бельгийский профессор Бюллюс выкрал их для бельгийской разведки?!

Однако если бельгийская контрразведка на тот период еще что-то значила в мире спецслужб, то вот что такое бельгийская разведка в те времена, вряд ли ответили бы даже профессионалы «невидимого фронта». Не тот размах. Если исходить из принятой в Германии системы секретного делопроизводства, это означает, что некто Бюллюс смог выкрасть от полумиллиона до миллиона страниц секретнейшего содержания (в среднем досье от 150 до 350 страниц).

Судя по всему, этот размах чисто российский — и не потому ли вся «ленинская гвардия» и «выдающаяся плеяда полководцев» кололись на следствии в Лубянке, что им предъявляли их же досье из архивов германской разведки?

Такой прием неоднократно применялся, в т. ч. ив разведке. Так, в 1939 г. после присоединения Западной Украины к СССР в одной из львовских тюрем был обнаружен бывший польский разведчик-нелегал Сосновский, который до середины 30-х годов работал в Германии, а после провала был обменян на германскую агентуру, арестованную в Польше, и опять брошен за решетку.

Сосновский чрезвычайно много знал, но длительное время не хотел что-либо говорить либо говорил далеко не все. И вот чтобы его разговорить и в полной мере «освежить» его память, отбив ему охоту врать, работавшие с ним выдающиеся асы советской разведки Василий Зарубин и Зоя Воскресенская использовали следующий прием: они стали каждый раз уличать Сосновского в неточности, используя материалы, полученные в свое время от агента в гестапо «Брайтенбаха», который и вел дело Сосновского в Германии. Сосновский всякий раз оказывался уличённым либо в неточностях, либо во лжи, причем даже в таких мелочах, о которых он и думать-то забыл. В конце концов он вынужден был признать высочайший профессионализм советских разведчиков и заговорил уже честно и подробно, принеся колоссальную пользу советской внешней разведке.

А почему такого же не могло быть и в ходе следствия по делам 1937–1938 гг.?…