"Игры рядом" - читать интересную книгу автора (Остапенко Юлия Владимировна)

ГЛАВА 25

Косая ухмылка через все лицо: как шрам, как открытая рана. Должно быть страшно. Страшно.

— Тэк-с… Что тут у нас? Я вижу дивную леди — почему-то без свиты? Куда держите путь, сударыня? И как рискнули вы в сей опасный час двинуться в путешествие? Да еще без охраны?

Кривые ухмылки через все лица: всё, вдоль, одна на всех, дикая, злая, ярость в глазах, похоть и злость, стащить с коня, задрать юбку, разорвать пополам… Обветренная рука сжимает повод, тянет вниз, не давая сбежать. Испуганное всхрапывание кобылы, легкое покалывание в кончиках пальцев.

— С дороги, холоп.

— Миледи, как вы нелюбезны! А что, если вы спешитесь? Я бы доказал вам, что солдаты монсеньора герцога Шервальского способны ублажить… уважить и ублажить даму столь высокого рода ничуть не хуже королевских прихвостней…

— С дороги, я сказала!

Тонкий визг хлыста, по ухмылке, через лицо… через все лица, ухмылки — наискось. В пальцах теперь огонь. Море синего пламени.

— Держи ее, суку!

— С дороги!

Удар, удар, еще удар, хлыст обвивается вокруг волосатого запястья, сшибает с ног, рассекает губы, лица, глаза. Щелкает сухо, прерывисто: рраз, два. По лицам, по ухмылкам, наискосок. Пламя в пальцах, в глазах. Белые плети волос во влажном воздухе. Рраз.

— Да держи-и…

— Жнец с ней!

— Держи!!!

— Да она чокнутая…

— ДЕРЖИ, мать твою так!

Пламя, пламя, пламя в глазах… Ухмылка, твоя ухмылка, мой безжалостный лорд… наискосок… Тебе же было сказано: нет.

Я уже успел заметить, что помещения в форте особым уютом не отличаются. Лестницы прогнили, портьеры и скатерти, судя по всему, пошли на обмундирование солдат, а полы не мыли не менее года. В комнате, где меня принял Урсон, было сравнительно чисто, но и здесь гуляли страшные сквозняки, присыпавшие выстланный соломой пол грязным песком. Из мебели имелись только стол, крепкий на вид шкаф и пара широких скамей. Даже кресла не было. Равноправие, одно слово.

Не знаю, почему я сразу решил, что передо мной тот самый Кайл Урсон. Помимо него в комнате было только два человека: Рич Саймек, яростно раздувавший ноздри и испепелявший меня пронзительным взглядом лисьих глазок, и парень немного моложе меня, светловолосый и ясноглазый, похожий на невинную деревенскую красавицу, немного пересидевшую в девках. Почему-то я сразу и категорично решил, что Кайлом Урсоном, незримым предводителем такой же незримой армии, это бесполое существо быть не может.

А взъерошенный мальчишка у стола — мог. Я понял это, когда увидел его глаза. Раскосые, очень темные, широко посаженные — кто-то из его родителей наверняка был степняком. И еще эти глаза были очень старыми. По ним ему можно было дать не меньше шестидесяти. Когда он заговорил, я подскочил от неожиданности — голос у него был низкий и хриплый, и в самом деле голос старика, а не мальчишки, у которого еще и волосы, где надо, толком не отросли.

— Здравствуй, Эван. Заходи. Будь как дома.

Заходить мне по-прежнему не хотелось. Я с трудом оторвал взгляд от мягких черт детского лица и посмотрел на стол, заставленный десятками деревянных солдатиков. Судя по их размещению, за минуту до моего появления на столе разыгрывалась нешуточная баталия. Это настолько согласовалось с моими недавними мыслями, что я невольно улыбнулся. Урсон проследил направление моего взгляда и широко ухмыльнулся в ответ. Улыбка у него тоже была совсем не детская.

— Садись, говорю, — сказал он и одним движением смахнул солдатиков со стола.

Ясноглазый парень тут же присел и принялся подбирать рассыпавшиеся по полу и скамье игрушки. Саймек остался стоять, нервно дергая жидкую бороденку и беспокойно поглядывая то на Урсона, то на меня. Я не понимал, что он здесь делает, но спрашивать не собирался.

Урсон сел на скамью лицом к двери и с заговорщицким видом достал из-под стола запечатанную бутылку. Мне ничего не оставалось, как расположиться напротив него, хотя сидеть спиной ко входу я не люблю с раннего детства. Стюард, закончив возиться с солдатиками, поставил перед нами три простые деревянные чашки. Саймек, словно этого и ждавший, тут же подсел ко мне. Я бы предпочел, чтобы он расположился рядом с Урсоном, ну да ничего не поделаешь. Интересно, что бы он сделал, если бы парень поставил две чаши, а не три.

Урсон тем временем откупорил бутылку и небрежно разлил вино. Незаметно выливать что-то под стол, находясь рядом с Саймеком, было крайне неудобно, и я подумал, не по этой ли причине он сел рядом со мной.

— За встречу, — сказал Урсон и так же небрежно стукнул краем своей чашки о край моей, потом о край чашки Саймека и залпом осушил ее, не пролив ни капли. Пришлось выпить тоже. Урсон смотрел на меня, пока я пил, потом сказал:

— Ты такой, значит.

— Ты тоже, — вырвалось у меня. Он засмеялся всё тем же недетским смехом.

— В первый раз все так реагируют. Я болен, Эван. Мне пятьдесят четыре года, но выгляжу я значительно моложе.

— Это точно… — Проклятье, мне бы такую болезнь! Прямо сейчас бы и заболеть… Всю жизнь быть пятнадцатилетним щенком с виду — удовольствие из сомнительных, но против своих двадцати шести лично я бы ничего не имел.

— Но это и удобно, — заметил Урсон, опираясь локтями о стол и наклоняясь ближе. Я почувствовал слабый запах, очень странный, густой и резкий, но не вызывавший никаких ассоциаций. — Я могу без особых проблем появляться в тылах. Пока молчу, разумеется.

Да уж — голос у него был что надо. Ему бы солдатню на побудку собирать.

— Ну, и каким же ветром тебя занесло в наши края? — с расстановкой проговорил Урсон. Светловолосый парень, смирно стоявший рядом, вдруг, словно по неведомому сигналу, выхватил из кармана и положил перед ним крупное зеленое яблоко. Мгновение я готов был поклясться, что это то самое яблоко, которое мальчишка Джейкоб вытащил из листа пергамента в храме Безымянного Демона. Потом тряхнул головой, прогоняя наваждение. Саймек покосился на меня с подозрением. Урсон взял яблоко, достал из-за пояса короткий нож и с сосредоточенным видом принялся скоблить кожуру. Руки у него были тоже детские, с мягкими розовыми ногтями, но на ладонях — обеих — виднелись толстые крупные мозоли от рукояти меча.

— Попутным, — внезапно севшим голосом проговорил я. — Это долгая история на самом деле. И скучная. — Проклятье, а я ведь даже не придумал, что бы соврать.

К моему изумлению, настаивать Урсон не стал. Саймек был этим явно недоволен, но возразить не осмелился. Меня это еще больше насторожило. Как-то уж очень тихо он себя вел. Неужели боится?.. Или признал свою второстепенную роль? Тогда почему он здесь?

— Я давно хотел с тобой повидаться, — проговорил Урсон, не глядя на меня и по-прежнему соскабливая с яблока кожуру. Лезвие ножа мутно поблескивало. Сейчас, когда я не видел глаз Урсона, было трудно продолжать верить, что передо мной человек вдвое старше меня. Очень хотелось отнестись к нему несерьезно. Но не получалось.

— Правда? — ответил я, заставив себя оторвать глаза от его рук.

— Да, — сказал Урсон и, не поднимая головы, добавил: — Арт, дай света. Ничего уже не видно.

Светловолосый парень по имени Арт без суеты и спешки выполнил приказ, по тону больше напоминавший просьбу. Раболепия в его движениях не было. Я вспомнил стюарда Саймека и вдруг понял, что с Урсоном надо быть втрое осторожнее, и вовсе не из-за его эксцентричного облика.

— Понимаешь, — продолжал Урсон, не отрываясь от своего занятия, — мы все делаем одно дело. Верно? Ты у себя в лесах, Рич на севере, я здесь… До поры до времени мы друг в друге не нуждались. Да и сейчас, наверное, не нуждаемся. Ты вот нуждаешься во мне?

Он говорил совсем не то, что я ожидал от него услышать. А где тирады о том, что все люди братья и должны помогать друг другу? Он вроде бы пытался сказать совершенно обратное.

— Весь фокус в том, — говорил он дальше, не дожидаясь ответа, — чтобы объединиться, не нуждаясь в помощи. Тогда ты можешь рассчитывать на истинную верность. Слово, данное с приставленным к горлу ножом, ничего не стоит. Но когда ты заключаешь пакт, не чувствуя острой необходимости во взаимной поддержке, ты можешь быть честным. Я ценю честность в людях и отношениях. Ты — нет?

Он уже счистил половину кожуры, а я всё еще не понимал, что ему от меня нужно. Он, очевидно, не знал, что моя попытка вернуться к прежним забавам сорвалась, и, кажется, намекал на сотрудничество, хотя я не понимал, почему именно сейчас и, главное, именно так. Разве только…

— Вы собираетесь идти на Шерваля? — спросил я, не до конца веря.

— М-м… — Урсон задумчиво пожевал по-детски пухлые губы, постучал рукояткой ножа по столу, словно обдумывая вопрос. — Ты не возражаешь, если я немного отсрочу ответ на этот вопрос? Эван, а что ты знаешь о Шервале?

— В смысле?

— В прямом смысле.

— Ну… Он вроде бы поддерживал Гийома во время войны с Шангриером и до нее… А когда затянувшаяся кампания вызвала бунт среди мирного населения, неожиданно возглавил его…

— Неожиданно? Как ты себе это представляешь?

— Он… вероятно, он ловкий лицемер.

— Да. Ловкий лицемер. — Урсон стряхнул с колен опавшую кожуру и протянул мне очищенное яблоко. — Хочешь?

— Нет, — не думая, ответил я.

— Почему? Я предлагаю тебе уже очищенное. Только откусить.

Саймек рядом сердито засопел. Я чувствовал себя все более неуютно, понимая, что меня загоняют в ловушку, и не в силах понять механизм ее действия.

— Предпочитаю нечищенные. У кожуры вкус лучше, — мрачно ответил я.

Урсон засмеялся, поднял с пола кусочек кожуры и бросил передо мной на стол.

— У кожуры, говоришь? Что, даже отдельно от яблока?

Я не ответил, давая ему возможность закончить мысль. Урсон хмыкнул.

— Вот и Шерваль тоже не захотел кожуру без яблока. Он мог без особых хлопот воспользоваться послевоенной разрухой, чтобы захватить власть, — королевская армия была ослаблена, и его личного гарнизона хватило бы, чтобы совершить переворот. Революции происходят во дворцах, а не на полях брани. Но зачем ему разрушенная страна? Он предпочел подождать, пока она немного очухается, всячески этому способствуя. Третинный налог, который в итоге и привел к крестьянскому бунту, — его идея. Ты знал? А потом ему надо было только переметнуться на сторону народа, заручившись таким образом его обожанием. В победе над братом он не сомневался и заранее обеспечивал себе благоприятное царствование. Снимал кожуру с яблока, еще не сорвав его с дерева. Понимаешь?

Понимать-то я понимал, по крайней мере, внешний смысл его слов. Внутренний по-прежнему оставался загадкой, и это меня нервировало. Урсон подбросил очищенное яблоко, и стоящий рядом Арт ловко поймал его.

— А теперь кожуру будем снимать мы. Верно, Рич? — Саймек кивнул, явно довольный, что на него обратили внимание. Урсон деликатно улыбнулся.

— Изначально Гийом и Донован были в равных условиях. У короля есть мощная столица и прилежащие к ней земли, Шерваль медленно, но верно теснит его войска, отвоевывая куски земли. Он немного погорячился, не сумев до конца выдержать роль отца народа, и достаточно быстро показал свое истинное лицо, когда позволил своим войскам разорить пару деревень. Но короля от этого сильнее любить не стали. Сейчас всё упирается в распределение фактических сил. У Шерваля выгоднее позиция, и он, возможно, давно победил бы, если бы не вмешались мы. Эван, как ты думаешь: зачем мы это сделали?

В самом деле, отличный вопрос. Я понял наконец, чем меня так тревожил этот разговор. Я не знаю, зачем вы это сделали. Мне всегда было плевать, кто победит в этой войне. Я просто отводил душу по полной, Жнец вас забери. Только это мне и было надо. Гражданская война — всего лишь предлог. Партизаном быть неплохо, но, не будь войны, я, не исключено, просто подался бы в лесные разбойники. Из тех, о которых поют в старинных балладах. Только без всякого романтизированного благородства. Надирать задницу аристократам, и как можно чаще, — вот всё, чего я хотел, всё, что меня манило и пьянило, всё, ради чего я жил. Сейчас, когда я думал об этом, звучало это довольно-таки мерзко. И тем не менее это было смыслом моей жизни целых шесть лет.

Это то, зачем в это ввязался я, ну а они-то — зачем? Думать об этом мне не хотелось. Потому что это была политика, а я ненавидел политику. Всегда ненавидел. К счастью, Урсон по-прежнему не ждал от меня ответа.

— Испокон веков народное ополчение, оно же партизанское сопротивление, выступало на стороне одного из противников. Точечные удары, локально ослабляющие враждебную сторону, саботаж, шпионаж. Всё — по мелочам, но в итоге это может дать и почти всегда дает поддерживаемой стороне немалые преимущества. Потому что армию можно загнать в ловушку и разбить, а тысячи раскиданных по всей стране крошечных отрядиков так просто не выловишь. Проще пристрелить бешеного пса, чем вывести его блох. Но это-то не наш случай. Мы не на стороне Гийома и не на стороне его брата. Мы на стороне того, кто сейчас слабее.

— Нет! — впервые за весь его монолог не выдержал я. — Мы против того, кто сейчас сильнее.

— Это важно для тебя? — Урсон бросил на меня быстрый пристальный взгляд, заставив мгновенно пожалеть о моем порыве. — Ладно, пусть. Суть та же. Если бы мы определились со стороной, которую поддерживаем, война бы закончилась в несколько недель. Но чего бы мы тогда добились? Что один король, что другой. Кожура без яблока или яблоко без кожуры. Как ты верно заметил, с кожурой яблоко гораздо питательнее.

Мне хотелось попросить его замолчать, и я, возможно, так бы и сделал, если бы не Саймек, сидевший рядом со мной, слово конвоир. Будь он по другую сторону стола, я бы чувствовал себя гораздо увереннее. Урсон, похоже, это понимал.

— Партизанское движение ослабляет противника. Поскольку противники в нашем случае — оба, слабнет и тот и другой. При этом они не борются с нами так целенаправленно, как боролись бы, будь наша позиция определенной, потому что в трудные минуты для одной из сторон мы фактически спасаем положение, нападая на ее противника. Мы враги и тем, и другим, но одновременно и союзники. Поэтому мы всё еще существуем. И поэтому они слабнут, не замечая этого. Слабость другого заметить проще.

Он мог не продолжать. Мне вдруг стало так тошно, как не было очень-очень давно.

— А потом, — закончил я за Урсона, — когда они ослабнут вконец, вы просто остановитесь. И посмотрите, кто кого одолеет. Поскольку к тому времени обе армии будут истощены, это уже будет не важно. Победитель потеряет не меньше проигравшего. Тогда и… — у меня вдруг перехватило дыхание.

— Тогда мы и используем людей Рича, — сказал Урсон и очаровательно улыбнулся. Когда он улыбался, то выглядел лет на двадцать пять. — Всё верно.

Мне захотелось вернуться к снежникам, набрать полный рот эйдереллы и вступить в оживленный диспут со всеми фиолетовыми курицами округи. Только бы оказаться подальше отсюда…

— Скоро уже, да? Совсем скоро?

— Совсем скоро, — кивнул Урсон. — Я вот и спрашиваю: ты с нами?

С вами? Ребятки, да я никогда не был с вами. Вы тут, я вижу, замыслили революцию, но это дело ваше — оно и в давние времена меня не касалось. И даже те времена давно прошли. Всё, что меня когда бы то ни было волновало — моя собственная эрекция в тот момент, когда я пускал арбалетный болт в затылок напыщенного лорда из… по хрен из чьей армии. Главное — это был напыщенный лорд, муж, или брат, или, может быть, даже законный сын своей дражайшей матушки… Больше меня ничто не интересовало! А что вы мне предлагаете? Самому заделаться таким вот лордёнышем? Может, еще и рыцарство предложите? Да чтоб я сдох. Знаю я, чего всё это стоит. Поверьте, намного лучше вас. Я там был. Я всё это видел.

— Зачем я вам? — спросил я, даже не удивившись ярости, звеневшей в моем голосе. — Какого хрена, Кайл, зачем? Если то, что ты говоришь, правда, арбалетчики сопротивлению больше не нужны. Ему нужна организованная обученная армия. Я здесь ничем помочь не могу. Стало быть, и сливки снимать не мне. Но ты не бойся, никаких обид. Я уже… наигрался.

Саймек тихо хмыкнул. Урсон смотрел на меня сквозь сплетенные пальцы рук, прижатые к переносице, и меня мутило от его взгляда. Я встал.

— Могу я уйти?

— Сейчас? Хоть переночуй.

Мне не нравился его голос. Не нравился его взгляд, не нравилось то, что он мне рассказал: я не верил ему. Самое умное, что я мог сделать, — это убираться отсюда как можно скорее и дальше. Но было очевидно, что решения здесь принимаю не я.

— Спасибо. Я переночую и с рассветом уйду.

— Уедешь, — поправил Урсон, всё так же не отрывая от меня глаз. — Я дам тебе коня. И оружие. Ты ведь безоружен?

Меня начало трясти. Я вдруг почувствовал слабость в ногах. И понял, что, если бы Урсон смотрел на меня всё время разговора, я бы уже давно потерял над собой контроль. Я смог только выдавить очередную признательность и ретироваться за дверь. Меня всё еще трясло. И чем дальше, чем сильнее. Я сцепил руки в замок и стиснул их изо всех сил. За окнами уже было темно.