"Игры рядом" - читать интересную книгу автора (Остапенко Юлия Владимировна)

ГЛАВА 24

Сухие щелчки, как будто плеть, как будто издалека. Только не плеть и совсем близко. Равномерно, спокойно, уверенно.

— Этого не может быть.

— Я тоже так подумал. Поэтому и решил сказать тебе.

— В последний раз его видели в Далланте… Около двух месяцев назад. Говоришь, он идет с запада?

— С запада…

— Он ведь не мог проскочить мимо наших блокпостов? Не мог, верно?

Щелчки становятся чаще, мощнее: будто плетей уже две… три… И совсем-совсем далеко.

— И со стороны пустыни тоже не мог пройти? Так ведь?

— Так…

— Жнец его подери… Что они там делают? Скажи, чтобы прекратили.

Снова щелчок, самый мощный — и тишина, только сухой ветер забрасывает пыль и песок в раскрытое окно.

— Я поэтому и решил тебе сказать… Подумал, это тебя заинтересует.

— Да уж. Ладно, пошли кого-нибудь ему навстречу. Простачка… Пусть сделает вид, будто раньше служил у него и теперь узнал. И приведет сюда, но без насилия. Всё очень любезно.

— Кайл…

— Что?

— Зачем?

Сухие щелчки, один, другой, третий… Это то, что вместо смеха. Только и всего.

— Давай поживее, Арт.

Я всё-таки дошел. Не скажу, что это было легко. По правде говоря, я вообще смутно помню свой путь. Мне казалось, что он длился не очень долго. Я беспрестанно жевал эйдереллу и довольно скоро стал ощущать онемение у корня языка, постепенно распространившееся дальше. Но поскольку в это время я брел по сухому серому песку, где до меня, вероятно, не ступала нога человека, это заботило меня гораздо меньше, чем могло бы. Время от времени я терял сознание, а скорее, просто впадал в некое подобие транса и грезил наяву, продолжая идти. Я не люблю вспоминать эти дни.

Потом мне встретились какие-то люди, степняки. Их я тоже почти не помню. Вроде бы они были настроены не слишком приветливо, но я отдал им остатки эйдереллы, и, попробовав ее, они стали моими лучшими друзьями. А может, и кровными братьями, сложно сказать. У них я немного очухался и привел себя в порядок. Эйдерелла, как оказалось, не вызывала ломки, что пришлось очень кстати. Чувствительность моего языка и нёба понемногу восстановилась, ко мне вернулся дар связной речи и здравой мысли, я снова обрел пристойный вид и, одним ясным утром почувствовав себя очнувшимся после затяжного запоя, понял, что пора возвращаться к жизни.

Со времени, когда я покинул Даллант, прошло два месяца.

Я узнал об этом от степняков — не тех, с которыми меня породнила эйдерелла, — других. Степь, соединяющая Снежные Пески с цивилизованным миром, заселена разрозненными группами кочевых племен, в основном неагрессивных, ввиду того, что им попросту негде развернуться. Степь, как и пустыня, формально принадлежит королю, однако здесь, в отличие от Снежных Песков, эта власть отнюдь не номинальна. Через каждые десять миль мне попадался неплохо укрепленный форт. Губернаторы были не так глупы, чтобы принимать бой в открытом поле, где их позиция стала бы заведомо проигрышной, и лишь время от времени отбивали хаотичные неорганизованные набеги степняков. Край глухой, но беспокойный. Насколько я знал, армия Шерваля сюда пока и носу не совала. Вероятно, именно по этой причине ходили слухи, что здесь расположены войска Кайла Урсона. Каким образом можно спрятать войска посреди степи, да так, чтобы достоверно об их существовании никто не знал, оставалось для меня загадкой. Поэтому я не особенно верил подобным слухам. Однако мысль, что, пробираясь к полесью, я могу столкнуться с легендарным предводителем Сопротивления, почему-то не отдавалась во мне приятным чувством. Не знаю, как бы я отнесся к такой перспективе годом раньше, но теперь мне не хотелось иметь с ним ничего общего. Я объяснял это тем, что у меня и без Сопротивления забот по горло.

Я шел по самым крупным дорогам и старательно огибал форты, то и дело рискуя нарваться на разбойников, но мне везло — нарывался я только на мирное население, охотно поившее меня козьим молоком и снабжавшее свежими слухами. Про войну здесь, как ни странно, знали. Причем придавали ей больше значения, чем дворяне в Далланте, на моей памяти ни разу не сделавшие междоусобицу между кооолем и его братом темой застольной беседы. Впрочем, возможно, они просто не воспринимали Шерваля всерьез. И совершенно зря. Степняки же оказались на удивление хорошо осведомлены. Тогда во мне шевельнулись первые подозрения. Ну откуда, скажите на милость, знать простой деревенской бабе, что за последние два месяца армия Шерваля, до того методично надвигавшаяся на юго-восток и опасно приблизившаяся к степи, круто развернулась на сто восемьдесят градусов и ринулась на северо-запад, в сторону столицы?.. Это звучало ужасно глупо: я не верил, что Шерваль настолько туп, чтобы пойти на Мелодию, не укрепив тылы. Скорее, он решил отправиться в обход и понемногу замкнуть круговое наступление… но откуда такая спешка?

Я развлекался этими мыслями в течение трех или четырех дней, пока слонялся по пыльным степным дорогам. Бродяжничать мне приходилось и прежде, но сейчас в этом вдруг появилась своеобразная прелесть. Не знаю, было дело в неожиданном дружелюбии степняков, из которых лишь редкий скупердяй отказывал мне в краюхе хлеба и задушевной беседе, или в том, что я впервые за последнее время не чувствовал ответственности за кого-либо, кроме себя самого, но все происходящее мне нравилось. Небо степи казалось выше неба пустыни, но ниже лесного неба, здесь были более блеклые и теплые краски, более насыщенные и пряные запахи, более сухие и тихие звуки — и это мне нравилось. Спал я под открытым небом, положив под голову камень, и было так здорово засыпать и просыпаться, видя над собой одну только бледную синь, без малейшей примеси зеленого… или красного… Я стал бояться красного, и вдруг понял, что больше не люблю зеленый.

Иногда я думал об Йевелин.

Я пытался представить, что она делает. Пытался вспомнить ее губы, ужас в ее глазах. Сейчас, восстанавливая их по памяти, я вдруг понял, что в их уголках есть почти незаметная сетка тонюсеньких морщинок. Что ни говори, возраст сказывается. Сколько ей, тридцать три?.. Старше меня на шесть лет. Старше. Проклятый мальчишка всё напутал. Проводники в самом деле родились с шестилетней разницей, но она, женщина-Проводник, родилась первой. Они с самого начала шли по ложному следу. И только Стальная Дева знает правду.

Как же ты ее остановила, Йев?

Я шумно втягивал пыльный горячий воздух, закрывал глаза, отрезая от сознания все окружающие звуки, запахи, образы, я пытался учуять, я знал, что могу… Не чуял. Мне хотелось верить, что Ржавый Рыцарь еще далеко, но я не мог отделаться от ощущения, что иду ему навстречу.

А я ведь понятия не имел, что происходило во дворе замка Аннервиль после того, как я, Дарла и Куэйд провалились в портал. Нельзя исключать, что Ржавый Рыцарь убил всех, кто там находился.

И Йевелин тоже.

А если правда? Что, если он в самом деле выпустил ей кишки за конюшнями? Чувствуют ли стальные чудовища Проводников как таковых или только… своих? Может, для Рыцаря Йевелин была просто еще одной преградой на его пути ко мне? Вот смеху-то было бы… Тогда, видимо, оставалось только Стальной Деве отправить меня на тот свет. Кто знает, может, усовершенствованный таким образом ритуал оказался бы не менее действенным.

Но я не хотел принимать участия ни в одной из форм каких бы то ни было ритуалов. Это оставалось моей первостепенной целью. И она не касалась никого, кроме меня. Это убеждение придавало мне бодрости. Мне так надоело отвечать за других. Красть огонь, как сказала Каданара.

Поэтому, когда один из степняков, к которым я прибился в предположительно последний или предпоследний день пути, внезапно бухнулся передо мной на колени и с благоговением проорал: «Эван Нортон! Вы ли это?!», моим первым порывом было забраться под телегу, пока меня никто не заметил. Однако было уже поздно. Крик кочевника привлек гораздо больше внимания, чем я ожидал, — его сотоварищи заметно оживились, начали переговариваться и толкать друг друга локтями. Я сидел на оглобле, держа в одной руке кусок кислого хлеба, а в другой — чашку с молоком, и чувствовал себя полным идиотом. Я ни хрена не понимал. Среди моих ребят никогда не было степняков. Оказалось, что этот парень в самом деле когда-то входил в одно из партизанских подразделений, хоть и не под моим началом. Позже ему хватило ума бросить воинские забавы, а потом его увлекла в степь темнолицая прелестница. Я уже успокоился было, надеясь, что тем дело и кончится, когда парень, ничуть не смущаясь моим явным недовольством, с очарованием деревенского простодушия сказал:

— Вы, наверное, захотите повидаться с Урсоном! Это мы запросто!

Вряд ли имело смысл отпираться. До меня только теперь дошло, что добрая половина степняков числилась у Урсона во внештатной агентуре, причем, подозреваю, на цивилизованной земле соотношение было примерно таким же. Я не знал, хочет ли Урсон видеть меня, тем более теперь, после моего исчезновения и самоустранения, но надеяться на это не стоило. Вот ведь странно — мне надо было отойти от дел, чтобы наконец познакомиться с моим самым сильным союзником, мощью которого я так никогда и не воспользовался. По большому счету, я в ней и не нуждался. Ведь я не ставил перед собой цель выиграть в войне. Война была для меня чем-то вроде секса. Результат результатом, но в первую очередь всех интересует процесс.

…— Эван.

Я медленно кивнул, не поднимая головы. После произошедшего за последнее время осталось крайне мало вещей, способных меня удивить. Появление Роланда в форте Кайла Урсона к ним не относилось.

— Теперь ты здесь, — сказал он и замолчал. Наблюдение, надо сказать, было очень тонким.

Прутик, которым я сосредоточенно чертил по сухой земле зигзаги, с хрустом сломался. Я отбросил его и отряхнул ладони. Потом сказал:

— Ну, вроде как.

И только тогда посмотрел на него. Роланд стоял чуть в стороне. Начинало темнеть, и на фоне медленно сереющего неба закованная в латы фигура моего бывшего соратника казалась романтично темной и даже, пожалуй, устрашающей. Конечно, если не всматриваться в лицо, цветом и выражением напоминавшее скисшее тесто. Бравада у Роланда всегда заканчивалась на уровне брони.

— А где… — начал он и умолк, то ли не зная, о ком спрашивает, то ли не сумев выдавить вопрос.

— Кто как, — вяло ответил я, откидываясь назад и опираясь спиной о стену барака, возле которого сидел уже три часа. — Если ты о Ларсе, Грее и Флейм, то они в порядке. Если о ребятах, которые пошли со мной от Перешейка, то они мертвы.

— Я знаю, — помолчав, сказал Роланд, впрочем, без тени злорадства или обвинения в голосе. Я всмотрелся в его лицо пристальнее, и он отвел взгляд. Роланд никогда не мог подолгу смотреть мне в глаза. И я всегда воображал, будто понимаю причину.

— А ты как? — вырвалось у меня, и он так содрогнулся, что его меч звякнул о поножи.

— Вполне, — жестко сказал Роланд, прежде чем я успел пожалеть о своем покровительственном тоне, а потом без всякого перехода выпалил, словно отомстил: — Саймек здесь.

Ну, с моим везением этого следовало ожидать, верно? Не хватало еще, чтобы теперь, после всех недавних приятностей, меня зарезал собрат по оружию. Я в очередной раз пожалел, что не удрал из-под носа степных партизан, по простоте душевной с шумом и помпой доставивших меня в убежище Кайла Урсона. Я и впрямь был готов дать деру, когда увидел, что они направляются к одному из королевских фортов, но оказалось, что именно там, под прикрытием лояльного к Сопротивлению лорда, и держит Урсон свой гарнизон. Совсем небольшой, но, насколько я мог судить, прятать войска он умеет получше Саймека. Меня встретили с вежливой прохладцей и разместили довольно шикарно, между солдатскими бараками и конюшней, попросив немного подождать. «Немного» длилось уже четвертый час. На втором я сделал вылазку к воротам форта, где мне так же вежливо разъяснили, что выйти из форта можно только с разрешения лорда-коменданта. Оценив высоту стен и количество часовых на сторожевых укреплениях, я в очередной раз поздравил себя с попаданием в одну из самых идиотских ловушек в моей жизни и вернулся на место. Больше всего я жалел, что отдал всю эйдереллу кочевникам, не оставив себе ни зернышка. Со мной никто не заговаривал, хотя поглядывали с любопытством. Роланд был первым человеком в этом треклятом месте, приблизившимся ко мне на расстояние вытянутой руки.

— Он на тебя очень зол, — помолчав, вполголоса сообщил Роланд.

Я только усмехнулся. Кажется, его это задело.

— Эван, так не делается, — запальчиво проговорил он. — Ты не должен был переманивать его людей.

— Я знаю, Рол, — сказал я. Конечно, не должен — только отнюдь не из-за сомнительной военно-полевой этики. Просто, не пойди они за мной тогда, сейчас, возможно, были бы живы.

— Мы ведь все делаем одно дело, — продолжал Роланд так внятно и прилежно, что я почти не сомневался: эту науку в него старательно вдолбили. — Мы все сражаемся на одной стороне. Если мы будем предавать и обворовывать друг друга, то так и будем…

— … сидеть на месте и ждать у моря погоды, — закончил я и зевнул. Роланд побагровел. Мне стало немножко стыдно, но только на мгновение. — Ладно, извини. Это просто методика Саймека. Я ее не разделяю, но принимаю.

— Не похоже.

Саймек, видимо, воображал, что подкрался незаметно, хотя я еще минуту назад увидел его тень, выползающую из-за барака. Подслушивал. Мелко-то как. Неужели Роланду не доверяет? Хотя в этом, пожалуй, как раз не сглупил. Я бы тоже не стал особо доверять человеку, перебежавшему ко мне от инакомыслящего псевдосоюзника, к тому же отягощенному значительно большим честолюбием, чем положено слуге. Хотя, в лицо назвав Роланда слугой Саймека я, вероятно, недосчитался бы нескольких зубов.

— Кто старое помянет, тому глаз вон, — воодушевленно заявил я, разворачиваясь к Саймеку и улыбаясь так, что скулы свело. Саймек хмуро оглядывал меня, скрестив руки на груди. Он стоял, и я смотрел на него снизу вверх.

— Что ты здесь делаешь, Нортон? — мрачно спросил он. Роланд неловко отступил в сторону; я заметил краем глаза, что он выбрал позицию ближе к Саймеку. Ну что ж, ничего нового. Я всё еще улыбался.

— Да, собственно, мимо проходил. — Это была чистая правда, но Саймек так нахмурился, что сразу постарел лет на десять. Вообще он выглядел неважно — от былого примитивного лоска не осталось и следа. Видно, недосыпал. — Решил заглянуть на огонек. По случаю повидаться с Урсоном.

— И увести десяток-другой его солдат, — кивнул Саймек. Какой злопамятный тип. Интересно, полегчало бы ему, если бы он узнал, что я отошел от всех этих дел? То есть теперь на самом деле отошел? От этой мысли улыбка начала сползать с моего лица. До сей минуты я, кажется, и сам не до конца отдавал себе в отчет об истинном положении вещей. А сейчас, увидев Роланда, Саймека, степных ребят, совмещавших скотоводство с партизанской войной, молодых рекрутов, с энтузиазмом тренировавшихся во дворе форта, понял: «Эй, это ведь больше не мое. Все эти солдатики уже не мои… сметены одним махом в ящик, крышка захлопнута, ящик задвинут под кровать. Всё».

Я вдруг вспомнил кованый сундук Йевелин. И ее бархатную папку, и черно-белые рисунки, лица, руки… Что, она тоже смела своих солдатиков в коробку? Только помогло ли ей это? Я думал про ужас в ее глазах и не мог ответить.

— Рич, мне жаль, — сказал я, не заботясь о том, насколько глупо и фальшиво это может прозвучать. — Мне не следовало так с тобой поступать. Прости.

Кажется, моя непосредственность его обезоружила. И хотя по его глазам я ясно читал, куда смогу засунуть свои извинения, если скажу, что все те люди пошли за мной по своей инициативе. Такого бы он мне никогда не простил. Впрочем, оснований прикончить меня у него от этого меньше не становилось.

— Где Урсон? — спросил я.

Саймек осклабился, обрадовавшись возможности ощутить свое превосходство надо мной, но я не имел ничего против.

— Вероятно, занят. — От тона этого голоса мне, по замыслу его обладателя, следовало провалиться сквозь землю на месте, но что-то не получалось. — Давно ждешь?

— Часа три, — покорно ответил я. — По правде, я никуда не тороплюсь, но хотелось бы хоть поесть.

— Это мы устроим, — смягчился Саймек. Мое смирение с превратностями судьбы явно пришлось ему по душе, хотя он наверняка был уверен, что я по новому кругу ломаю ту же комедию. Я не счел нужным ставить его в известность, что только самонадеянные кретины вроде него используют дважды тот же метод.

Через четверть часа я впервые за последние два месяца поел по-человечески. Саймек, упиваясь ситуацией, отвел меня на кухню, где обедали прислуга и оруженосцы. Мне было плевать, где и с кем есть, — в замке маркиза Аннервиля я наобщался с высоким обществом на всю оставшуюся жизнь. Саймек ушел месте с Роландом, после появления своего патрона не перемолвившимся со мной ни единым словом. Я посвятил следующие полчаса общению с питательными степными каплунами и был этим вполне доволен. В это время на кухне топтались только повара, видимо, не осведомленные, что в их владения вторглась легендарная персона. Так что поел я в полном спокойствии, под мелодичный грохот кастрюль и сковородок. Когда пробегавший мимо поваренок споткнулся о мои вытянутые ноги и облил меня площадной бранью, я почувствовал себя почти счастливым.

Подниматься в жилые помещения вовсе не хотелось. Но пришлось. За мной прислали угрюмого мальчишку-оруженосца, то ли не знавшего, кто я, то ли настроенного агрессивно к чужакам. Я держался настороже, пока мы поднимались по шаткой винтовой лестнице, и старался не поворачиваться к нему спиной. У входа в зал он хотел отобрать у меня оружие, а за неимением такового разозлился еще сильнее и почти впихнул меня в высокую узкую дверь.

Там находилось трое людей. Тот, кто мог быть только Кайлом Урсоном, стоял над столом, уперевшись в него обеими руками. А на столе, сколько хватало взгляда, были расставлены игрушечные солдатики. И в этом на первый взгляд не было ничего удивительного. Потому что Кайлу Урсону на вид было не больше пятнадцати лет.