Брайн Майкл СТЭБЛФОРД ЗАХВАТЧИКИ ИЗ ЦЕНТРА

Порой меня беспокоит странное ощущение, что мировой разум решил сделать мою жизнь поучительной притчей. Я сопротивлялся, как мог, но убедился, что сопротивление бесполезно. Боюсь, мне на роду написано и судьбой уготовано совершить рано или поздно нечто выдающееся.

Пожалуй, стоит объяснить, как получилось так, что я пришел к столь ужасающему выводу.

Кажется, у древних китайцев было страшное проклятие:

"Чтоб тебе жить во время перемен". Время перемен — интересное время. Всю жизнь я понимал его справедливость, но прежде мне в голову не приходило задуматься над подтекстом: "Чтоб тебе жить во время перемен". Если вас, как мотылька на огонь, тянет к переменам в "интересные места", можете быть уверены: на вас лежит проклятие. Тому примером моя судьба: меня, совсем еще зеленого пацана, соблазнил отправиться через полвселенной мой хороший приятель Микки Финн — и в результате мы оказались на огромной искусственной планете, именуемой на земном языке «Асгард» в честь некогда живших на ней технократических «богов».

Много лет в верхних слоях планеты копались представители трехсот различных гуманоидных рас галактики, занимаясь поисками всяких технических артефактов. Организовывал и направлял этих добросовестных трудяг Координационно-Исследовательский Центр, который, в свою очередь, организовывали и направляли тетраксы — одна из верховных рас галактического сообщества. Я-то никогда в Центре не работал, предпочитая оставаться самому себе хозяином и прокладывать маршруты в холодных и пустынных подземельях Асгарда там, где захочется.

Не мне выпала честь совершить эпохальное открытие — обнаружить под верхними уровнями, насквозь промороженными после космической катастрофы, более теплые и интересные для исследователей пещеры. Этим мы обязаны моему другу Саулу Линдраку, а ему открытие стоило жизни — беднягу Саула подвергла мучительной смерти банда отъявленных негодяев, попытавшихся силой вытянуть из него сведения о маршруте. И тогда до меня дошло третье скрытое пожелание китайского проклятия: "Чтоб тебе быть интересным человеком". Не пошевелив и пальцем, я попал вдруг в центр внимания совершенно различных сил.

Во-первых, мной заинтересовались гангстеры, поскольку на Асгарде я оказался единственным человеком, знавшим французский, на котором Саул вел свои дневники. Во-вторых, подразделение военно-космических сил Земли, прибывшее на Асгард прямиком с только что окончившейся войны против саламандров: их уничтожили до последнего. Командир отряда — звездный капитан Сюзарма Лир была уверена, что некий детина гигантского роста, которого по доброте душевной приютил Саул, ни много ни мало как созданный саламандрами андроид, их тайное оружие, запрограммированное на месть всему человечеству; потом она пришла к твердому убеждению, что лучше меня никто ей не поможет поймать и убить андроида.

Подробности моих приключений вы можете узнать из первого тома повествования, а здесь, чтобы не тянуть резину, скажу лишь, что андроид попытался скрыться в бездонных глубинах Асгарда, и мы с отрядом звездных воинов пустились за ним в погоню. Вслед за нами двинулась разношерстная банда из кровожадных вормиран и спиреллов под предводительством вормирана.

В результате, как и следовало ожидать, произошло кровавое побоище.

Когда все разборки наконец закончились, звездный капитан и ее бравые ребята отправились обратно на Землю, довольные тем, что с честью завершили свою грязную миссию, а мне оставалось лишь подороже продать секрет тропы в нижние слои Асгарда.

Быть богатым я не привык. Всю жизнь только и делал, что кое-как сводил концы с концами, никогда не вынашивая далеко идущих честолюбивых планов, ибо не всегда знал даже, на какие шиши буду покупать через неделю кусок хлеба. Наконец-то судьба мне улыбнулась, но тут я столкнулся с ужасной проблемой: чем же заняться дальше?

Ныне Асгард напоминал мне проколотый воздушный шар. Он хранил еще много тайн, но утечка уже началась, и теперь, когда стали доступны сразу сотни уровней, исследователь-одиночка вряд ли мог рассчитывать на какой-либо крупный успех. Загадочный центр планеты так и остался в недосягаемой дали, но в глубине души начало расти ощущение, что мой звездный час был, да весь вышел. И я стал подумывать, не найдется ли в остальной части галактики еще что-нибудь интересное для такого нувориша-отшельника, как я. В конце концов мои размышления привели меня к родным местам: Солнечной системе, астероидному поясу, планетоидам и Земле-матушке.

На самой Земле я никогда не был. Единственной планетой, сравнимой с ней по размерам и массе, на которую ступала моя нога, был Асгард, удаленный от нее более чем на тысячу световых лет. Мне даже показалось несколько странным, что в свое время, находясь от колыбели человечества всего в каких-то нескольких миллионах миль, я не подумал посетить ее, и только теперь, оказавшись в невообразимой дали от исходной точки моих странствий, вдруг начал ощущать потребность там побывать. И чем больше я об этом думал, тем больше эта потребность во мне росла.

На верхнем конце Небесной Переправы, пришвартованный к тетронскому орбитальному спутнику-Порту, стоял «Мистраль» — тот самый корабль, на котором Микки Финн, Хельмут Белински, Жан Эйврод и я прибыли на Асгард. Уходя, мы подготовили его к длительной стоянке и наглухо задраили. Поэтому внутри — ни пылинки, ни соринки; все так, как было оставлено. И Финн, и Белински, и Эйврод — все погибли от несчастного случая во время одной из экспедиций в подземелье; оставаться дома в тот раз была моя очередь. По заключенному меж нами соглашению корабль достался мне в наследство. Это — единственное, что я унаследовал, если не считать длинного списка неоплаченных счетов Микки, которые тетраксы тут же великодушно повесили на меня.

То были трудные времена: жить вчетвером на планете, населенной по большей части инородными расами, — одно, а остаться вдруг в полном одиночестве совсем другое. Но я привык; со временем даже понравилось. Пока шел процесс адаптации, я вынужденно задвинул «Мистраль» в самый дальний угол своего сознания, чтобы тот не бередил ненужных мыслей. Но он стоял там всегда и ждал своего часа.

Часть моих скромных сбережений я потратил на его переоснастку. Подремонтировал ядерный реактор и сделал профилактику пространственному компрессору. Поскольку я ни шиша не понимал в физике связующих сил, которые, сворачивая пространство, позволяли нам скакать по Вселенной словно дамке по шашечной доске, мне хотелось иметь уверенность, что когда я нажму нужную кнопку, то окажусь в пределах именно Солнечной системы. На всякий случай купил для бортового компьютера новые навигационные программы, а также лучшие программы обработки нештатных ситуаций, которые только удалось найти. Затем, решив, что путешествовать на голодном пайке мне не к лицу, приобрел новейшее достижение тетронской органотехники — интегральную термосинтетическую систему, способную производить еду, перерабатывать продукты жизнедеятельности, регулировать параметры атмосферы, давать биолюминесцентное свечение и служить маломощным источником тока, причем все это исключительно с использованием органических технологий; никаких встроенных живых организмов в ней не было. Страшно вспомнить, что во время перелета на Асгард нам приходилось питаться бактериальным супчиком и грибковой плесенью. Отвратительная пища и жуткая вонь.

Когда все было готово и мой корабль стал первоклассным транспортным средством, я в последний раз поднялся по Небесной Переправе, чтобы сказать «оревуар» доброму старому Асгарду. Тогда я не был уверен, вернусь ли сюда еще когда-нибудь.

Да и вообще ни в чем уверен не был.

Звездолеты — очень быстрые корабли. При полете светящиеся объекты снаружи превращаются в тягучие световые нити, словно растекаясь по плоской крышке стола. Но и расстояния в галактике не маленькие; лететь к Земле — это не речку переплыть.

В дорогу я прихватил диски с записями музыкальных и художественных произведений. Еще у меня была центрифуга для создания искусственной силы тяжести и различные тренажеры. Какое-то время они скрашивали мое одиночество, но под конец пришлось заняться поисками новых, еще не опробованных развлечений.

Вот тогда-то мне и стукнула в голову мысль взяться за воспоминания, после чего я немедля включил магнитофон. Не скажу, что скрупулезное описание событий — блаженное времяпрепровождение: я не писатель, поэтому сочинительство давалось мне с превеликим трудом. Публиковать написанное в мои намерения не входило, ибо в записках содержалась весьма щекотливая информация об истинной судьбе андроида: Сюзарма Лир полагала, что уничтожила его собственноручно, а я, описывая все, как было в действительности, в глубине души испытывал удовлетворение.

Работа закончилась за несколько дней до выхода из свернутого пространства, после чего я должен был обычным ходом пересечь границу Солнечной системы. Но из шнекового канала я вывалился вовсе не там, где хотел. Думаю, навигационные системы и без того совершили чудо, доставив корабль в такую крохотную точку, как Солнечная система; бессмысленно ожидать, что вас подкатят прямо к порогу нужной вам планеты. До Земли еще было ой как далеко, до астероидного пояса тоже. Поблизости оказался лишь Уран.

На Уране я не бывал. Насколько мне известно, этим вообще мало кто может похвастать, однако, еще когда я жил в системе, отдельные смельчаки начали заселять его луны и кольца. Обычное сканирование, произведенное корабельным оборудованием, показало, что по соседству с планетой существовал крохотный обитаемый планетоид с жизнерадостным названием Весельчак. Мой корабль немедленно был занесен в его регистрационный журнал, а бортовой компьютер передал положенные данные, получив в ответ кучу обычной в таких случаях цифири касательно Весельчака: размеры и физические характеристики планетоида, численность населения и прочее, и прочее. Я и не подумал выводить всю ее на экран, а отобрал лишь главное. На планетоиде жили восемьсот человек; все, кроме, пожалуй, дюжины, — штатские. Основное занятие — картография и сбор научных данных. Все это хорошо, но малоинтересно.

В контакт они вступили первыми. Видимо, их компьютеры переварили полученную информацию чуть быстрее, чем мой, или же потому, что обитатели планетоида более серьезно относятся к соблюдению приличий, нежели ваш покорный слуга. В своем послании они весьма дружелюбно пригласили меня пришвартоваться в их доке. Я подумал, что, наверное, не так уж часто в этот маленький мирок, где все друг друга знают, заглядывают странники. И уж конечно, путешественник, который может многое поведать о тайнах Вселенной, будет для них желанным гостем.

Тут я понял, что давно пора попробовать: каково это — оказаться в шкуре светского льва. И я решил погостить здесь денек-другой.

"Ведь ничего плохого в этом нет, правда?" — спросил я самого себя.

Но очень скоро выяснилось, что человек, живущий в интересные времена, ошибается чаще, чем другие.

Полет до планетоида занял почти два дня. По пути мой компьютер бесперебойно поддерживал дружескую беседу с компьютером этой микропланеты, ведь вести голосовую связь во время работы пространственного компрессора невозможно. Когда речевой контакт с хозяевами планеты стал наконец возможен, это уже стало неактуально, ибо очень скоро я должен был предстать перед ними воочию.

Договариваться о скучных подробностях захода в док я предоставил машине, а сам тем временем умылся и распаковал чемодан с лучшим своим гардеробом. Поверх всего я надел спецовку из тонкой пленки, чтобы не запачкаться, когда буду лезть по переходному рукаву в причальный шлюз. Считается, что гравитационный колодец, именуемый Земля, оставил понятие «грязь» в далеком прошлом, но вы сами знаете, как оно бывает в действительности. Протискиваясь по рукаву, я думал, насколько приятно будет снова ощутить силу тяжести, вызванную вращением. Уже влезая в шлюз, я предвкушал наслаждение от ждущего впереди ощущения легкой гравитации. Сам шлюз, естественно, располагался на оси станции и не вращался, но я-то знал, что заветная сила тяготения уже совсем близко.

Внутри шлюза, забитого какой-то аппаратурой, никого не было. Помимо обычных шлюзовых камер, здесь стояли, едва заметные на фоне навороченных вокруг труб и шлангов, стальные барабаны около полутора метров в высоту и одного метра в диаметре, снабженные кнопочными пультами и предупредительными надписями. Я не стал к ним особо приглядываться, а сразу же направился к люку, где начиналась лестница, по которой явно можно было выйти к жилым отсекам станции.

Даже не спускаясь, а скорее протягивая себя вниз по лестнице, я настолько увлекся ощущениями от медленно прибывавшей силы тяжести, что, выйдя из люка, не сразу заметил, что состав встречавшей меня делегации несколько неожидан.

На меня смотрели лица, далеко не дружественные. Все внутри оборвалось, когда я понял, что физиономии эти принадлежат мускулистым ребятам, одетым в форму военно-космических сил; и совсем стало кисло, когда я увидел, что один из них — лейтенант — навел на меня пистолет.

Единственное, что пришло мне в голову: "Кажется, я опять попал в дерьмо".

Кто однажды побывал под дулом нацеленного на него армейского пистолета, тот вряд ли захочет повторить этот опыт.

Чисто рефлекторно, не имея ни малейшего намерения бежать, я повернулся к люку, через который только что вошел. Но мне уже успели перекрыть путь к отступлению. Слишком замедленны оказались мои реакции, чтобы увернуться, и слишком непривычна была новая сила тяжести. Удар пришелся в челюсть, отчего ноги моментально взметнулись выше головы, а сам я, пролетев изрядное расстояние по воздуху, со всего маху грохнулся под ноги лейтенанту. Разумеется, получать по морде в условиях малого тяготения — совсем не то, что в нормальном гравитационном колодце, однако приятным это ощущение все равно не назовешь. Удар причинил боль, причем не столько физическую, сколько от унижения. Я хотел было ответить, но тут в нескольких сантиметрах от моего носа возникло дуло лейтенантского пистолета.

— Блэкледж, — растягивая слова, произнес офицер, — кто тебя просил? Приказа бить его не было.

— Так точно, сэр, — ответил рядовой Блэкледж и полушепотом добавил:

— Ну погоди у меня, сука!

Последняя реплика относилась явно не к лейтенанту.

— Майкл Руссо, — спокойно произнес тот. — Ты арестован по обвинению в дезертирстве из военно-космических сил Объединенных Наций. Тебя будут держать под охраной на Весельчаке до прилета "Леопардовой Акулы" — крейсера военно-космических сил, после чего тебе будет предоставлен адвокат для защиты в военном трибунале, где тебя будут судить по законам военного времени. По тем же самым законам на твой корабль накладывается арест с конфискацией.

Я все еще сидел на полу, пытаясь встать на четвереньки. Хоть это и выглядит нелепо, но единственной моей мыслью было — что за дурацкое название для военного корабля:

"Леопардовая Акула".

Вслух ее я не высказал.

И говорить им, что с конфискацией моего корабля у них номер так просто не пройдет, я тоже не стал.

— Встать! — скомандовал лейтенант. Он убрал пистолет, явно довольный разыгранной мелодрамой.

Я поднялся, приложив руку к ноющей скуле. Крови не было, но от синяка никуда уже не деться.

— Полагаю, вы даже не хотите посмотреть на мои дембельские документы? поинтересовался я. — На них стоит подпись капитана военно-космических сил Сюзармы Лир — пусть нечеткая, зато вполне законная.

Лейтенант ответил каменной улыбкой.

— Все станции системы подняты по тревоге, чтобы тебя арестовать, — сказал он. — Мы знали, что ты летишь сюда, хотя тебе лучше было бы оставаться за кордоном, у своих инопланетных друзей. И еще заруби себе на носу, что, оскорбляя капитана Лир, такие типы, как ты, могут лишь усугубить свое положение. Капитан Лир — героиня.

— Жаль, что ей не хватило геройства послать соответствующий рапорт, только и оставалось кисло вымолвить мне.

Для мрачных настроений были все основания. Я и не предполагал, что Сюзарме Лир хватит подлости подложить мне такую свинью, особенно после того, как мы по-хорошему обо всем договорились, однако ни секунды не сомневался — это ее рук дело.

Чего ради ей вздумалось подать на меня в розыск? Или она вычислила, как я утаил от нее то, что Мирлин остался жив?

Тут я с досадой подумал: "Дернул же меня черт оставить против себя улики мои мемуары, записанные в файлах диск-библиотеки".

На планетоидах, как правило, тюрем не делают, поэтому меня посадили в обычную каюту со специальным замком. Все в ней было как положено — койка, миниатюрный санузел, пищераспределитель и несколько дисплеев. Очень скоро выяснилось, что дисплеи для пущей безопасности заблокировали. Я мог сколько угодно смотреть по ним телепрограммы или старые фильмы, но не мог позвонить. От связи меня отрезали.

Это показалось мне дополнительным оскорблением в придачу к зуботычине, поэтому, вместо того чтобы тихо сидеть, я стал искать канал связи с внешним миром. Начал с того, что потребовал адвоката, но система мой вызов не пропустила, тогда я попытался вызвать врача. Когда компьютер запросил мои симптомы, я убедил машину, что у меня, вероятно, сломана челюсть. Ничего не стоит обвести искусственный интеллект вокруг пальца, стоит лишь завладеть его вниманием. Через десять минут ко мне в камеру вошла докторша.

— Меня зовут Марийо Кимура, — сказала она, протягивая руку, чтобы ощупать мой подбородок. — А челюсть у вас не сломана.

— Неужели? — произнес я. — Вы не представляете, как я рад это слышать. Но она чертовски болит.

Могу побиться об заклад — она мне не поверила.

— Вы уж простите, что я не при смерти, но мне очень нужно с кем-нибудь поговорить. Я чуть ли не год просидел наедине с самим собой в крохотном звездолете, и первый же человек, которого я встретил, сделал попытку меня нокаутировать. А затем меня бросили сюда с явным намерением сгноить заживо. По-моему, это жестоко и негуманно. Я понятия не имею, какие у вас здесь действуют законы, но, может, вы посоветуете, что мне делать в моем положении. Вызвать адвоката я уже пытался.

— На Весельчаке нет адвокатов, — сказала доктор Кимура. — Нам они не нужны.

— Но стоит же у вас взвод военно-космических сил. Что, без них вы обойтись не можете?

Она открыла свою сумку и, покопавшись, достала пузырек с какой-то жидкостью. Затем смочила ватку и решительным жестом усадила меня на койку. Я понял: сейчас будет больно — такова медицинская традиция, корнями уходящая в века. Но я встретил боль как настоящий мужчина.

— Мистер Руссо, — сказала она, — я не знаю точно, что вы совершили. И я не одобряю ни способ, которым вас сюда заманили, ни то, что рядовой Блэкледж позволил себе вас ударить. Но вы тоже должны постараться понять ситуацию. Пока вы сидели где-то там, в своей системе, мы пережили здесь долгую войну. Корабли саламандров вторгались в наше пространство не менее сорока раз. Все это время мы были объектами для оккупации или полного уничтожения. Большинство из нас просидело здесь все десять лет, пока шла стрельба, и планетоид стал нашим домом, а перемещаться по системе тогда было совсем не просто. Одной ракеты было достаточно, чтобы разнести Весельчак на мелкие куски, поэтому мы с радостью разместили у себя форпост военно-космических сил, защищавших нашу систему. И симпатии к дезертирам вы здесь не найдете.

— Изменится ли ваше отношение, если я скажу, что я невиновен?

— Разумеется. Но ведь это надо доказать, не так ли?

— Вот поэтому мне и нужен какой-либо официальный представитель. Военно-космические силы затеяли против меня какую-то непонятную вендетту. Мне нужен адвокат со стороны, а не их карманный защитник. Я — не дезертир.

Пока она изучала меня своими черными глазами, на лице ее не отражалось никакой ответной реакции. У нее была миниатюрная фигурка — ростом не выше метра шестидесяти пяти, — и даже с учетом того, что я сидел, а она передо мной стояла, наши глаза находились примерно на одном уровне.

— Значит, не дезертир? — спросила она. — Тогда что вы делали во время войны, мистер Руссо?

То был удар ниже пояса. Чего от меня хотели — чтобы я бросился домой в ту же минуту, когда узнал, что у нас начались серьезные боевые действия? Задавать этот вопрос вслух не требовалось. Понятно, что ответ наверняка был «да».

На Асгарде война всегда казалась какой-то далекой, и в том космополитичном мире легко было поддаться мировоззрению тетраксов. А это значит рассматривать и землян, и саламандров как две равнозначные банды варваров, которые сами не ведают, что творят.

— Мне надо кому-нибудь рассказать всю историю со своих позиций, — произнес я вежливо, но твердо.

Докторша выбросила ватку в мусоросборник и закрыла сумку.

— Я посмотрю, что можно для вас сделать, — пообещала она. — Но не думаю, что вам от этого будет какая-то польза.

У меня было мрачное предчувствие, что она права.

Хлопоты доктора Кимуры насчет меня принесли определенные плоды. Она, должно быть, пошла прямиком к руководству, потому что следующим, кто нанес мне визит, был главный человек на планетоиде. Звали его Аюб Хан. Он был высокого роста и солидного вида, с небрежной грацией в движениях. У меня сложилось впечатление, что ему от роду положено быть главным, где бы он ни находился на планетоиде или на целой планете.

— Мне очень жаль, — произнес он с видимым участием, — что от имени Солнечной системы нам пришлось встретить вас столь печальным образом. Мы понимаем, что вы только что вышли из, так сказать, "добровольного одиночного заключения" и что, к несчастью, вам пришлось вновь ему подвергнуться, теперь не по своей воле. Но у нас связаны руки. Военно-космические силы утверждают, что вопрос этот находится исключительно в их юрисдикции, и у них есть для этого основания.

— На Асгарде меня забрали в армию в результате ложного обвинения в совершении преступления, — сказал я ему, заранее понимая тщетность своих потуг. — Мои услуги были предметом кабального договора, по которому я мог попасть в рабство к людям, подставившим меня. Со временем правда выплыла на поверхность, и по тетронским законам подписанный мной контракт стал недействителен. Подразделение военно-космических сил выполнило свою задачу, после чего мне был выдан официальный документ об увольнении из армии. Я вовсе не дезертир; у них нет права арестовывать меня.

Хан только пожал плечами:

— Тетронские законы здесь не действуют, мистер Руссо. Данный случай должен быть рассмотрен в соответствии с законодательством Объединенных Наций. Я уверен, что трибунал примет к сведению все относящиеся к делу факты.

— А что, дезертиров нынче расстреливают? — поинтересовался я.

— Крайне редко, — заверил меня он. — В большинстве случаев пойманные дезертиры просто дослуживают свой срок в штрафном батальоне.

— Отличная перспектива, — мрачно произнес я.

— Враг побежден, но у военно-космических сил еще много работы, подчеркнул он. — После межзвездной войны вокруг такая разруха! Нашим колониям надо заново отстраиваться, и об оставшихся саламандрах тоже необходимо позаботиться. Даже в штрафном батальоне у вас будет полезная и ответственная работа.

Не скажу, чтобы эти радужные перспективы вызвали во мне большое воодушевление.

— Мистер Руссо, — мягко произнес он, — мы все очень рады считать вас на Весельчаке своим гостем, невзирая на реальные обстоятельства. За еду и пользование информационными сетями платы мы с вас не возьмем. Но законы одинаковы как для вас, так и для нас, поэтому мы обязаны действовать в рамках, определяемых обстоятельствами.

Он очень сильно напоминал мне моего последнего тюремного охранника Акилу-69, который тоже был до щепетильности вежлив.

— Очень признателен, — ответил я довольно неискренне. — Мне хотелось бы, если можно, задать несколько вопросов. Насколько я понимаю, военно-космические силы были заранее предупреждены, что я направляюсь в вашу систему, и инструкции относительно моей встречи были получены загодя. Это так?

— Полагаю, да.

— А вам случайно не известно, откуда они узнали о моем прибытии? До того, как я выключил пространственный компрессор, корабль идентифицировать было невозможно, а сам я никаких упреждающих сообщений не посылал. Кто проинформировал их обо мне?

— Понятия не имею, — без тени смущения ответил он. — Насколько я понимаю, информация о вашем прибытии должна была поступить из точки вашего отправления, когда вы находились в пути.

До этого я и сам догадался. Гиперпространственный информационный импульс легко опередит любой находящийся в полете корабль. Но посылка этих импульсов чрезвычайно дорогое удовольствие, и ими пользуются весьма редко. Сюзарма Лир послать его не могла, потому что ее корабль вылетел с Асгарда задолго до моего. Она уже несколько месяцев как должна была прибыть в Солнечную систему. Ответственность за объявление меня дезертиром наверняка лежит на ней, но она никак не могла знать, что я возвращаюсь домой. Если предупреждение о моем прибытии поступило с Асгарда, это могли быть только тетраксы. Но откуда тетраксы знали мои намерения? Да и вообще какое им до этого дело?

— Доктор Хан, — вежливо произнес я. — Я был бы очень вам признателен, если б вы, пользуясь своим влиянием, сумели выяснить, откуда военно-космические силы узнали о конечной цели моего маршрута. Это может оказаться жизненно необходимо для моей защиты.

— Рад буду вам помочь, — заверил он. — Весельчак — цивилизованный мир, и я не хочу, чтобы вы плохо о нас подумали.

Я даже в порядке бреда не мог себе представить, что у меня останется о них хоть одно положительное воспоминание, но решил оставить этот вопрос открытым. Когда Аюб Хан ушел, я сел на койку и попытался поднять себе настроение, подсчитывая оставшиеся капиталы. В конце концов утешил себя тем, что пока еще я богатый человек.

И тут появился следующий гость.

— Привет, Руссо, — как ни в чем не бывало произнес он, проходя через запираемую на кодовый замок дверь. — Не правда ли — мир тесен?

Я глянул на него и от удивления открыл рот. Мы не виделись уже много лет, но узнал я его моментально.

— Господи Иисусе! — пробормотал я. — Джон Финн!

— Здесь меня зовут Джек Мартин, — предупредил он. — Будь добр, запомни это как следует.

Джон Финн играл в семье Микки роль того самого урода, без которого семья не семья. Еще на поясе, подростком, я знал его лишь издали, и даже у Микки не было с ним близких отношений. Микки — большой, застенчивый и неуклюжий; Джон маленький, плутоватый и себе на уме. Однажды он прилетел на Асгард, так толком и не объяснив, зачем покинул родительскую систему. Деньги у него были — по крайней мере достаточно, чтобы купить билет на дальний рейс тетронского корабля. Но к тому времени Микки уже погиб. Большого сожаления это известие у Джона не вызвало; только злость на то, что Микки оставил корабль мне. Возможно, если б я твердо знал, что Микки хотел отдать корабль ему, то так бы и поступил, но ничего такого он не говорил, поэтому и отдавать судно не стал.

Джон пробыл на Асгарде около шести месяцев. Несколько раз он спускался с бригадами старателей в холодные уровни, однако такая работа пришлась ему не по вкусу. Ему удалось откопать для тетраксов кое-что из остатков техники, но заработал он гораздо меньше того, что ожидал, и отбыл назад, в Солнечную систему, при этом даже не попрощавшись. Я ничуть не сожалел.

— Постараюсь запомнить, — пообещал я, говоря самому себе, что вот — по крайней мере одно знакомое лицо, и даже, быть может, дружески настроенное. Но что ты здесь делаешь? И как ты открыл дверь с кодовым замком?

— На свиданку пришел, — насмешливо произнес он. — А с замком — нет проблем. Я работаю здесь техником.

Мне оставалось только кивнуть, не пытаясь скрыть свое замешательство. Он уселся рядом со мной на койку, закинув ногу на ногу. Ситуация, похоже, доставляла ему явное удовольствие.

— Я, когда вернулся, решил осесть на периферии системы, — беззаботно продолжил он. — Внутренние планеты не по мне. Я ведь такой же парень с пояса, как и ты. Сначала сидел на Титане, потом на Ганимеде. Вот там и завербовался на Весельчак. Народ здесь — что надо. Работаю подсобником: то техником, то пилотом шаттла, то наземным водителем, то еще кем-нибудь в том же духе. Негусто, но жить можно, пока не найду какую-нибудь настоящую работу. Заодно рассказываю длинные сказки про Асгард. Говорят, ты добрался до центра и видел его создателей.

— Не совсем, — ответил я. — Просто залез очень глубоко и пообщался с народом, который делает чертовски умные машины. Хотя долго поговорить нам не пришлось. Но кто соорудил Асгард — до сих пор неизвестно.

Мне без труда удалось подделаться под его манеру вести разговор.

Он предложил выпить. Я заказал пищевому автомату несколько чашек. Кофе получился не так хорош, как на моей тетронской органической машине, но это неудивительно.

— У тебя большие неприятности, Майк. Тебя ведь по-прежнему зовут Майк?

— Да, я все еще Майк. И неприятности у меня действительно есть.

— Космические вояки всерьез собираются тебя прижучить. Такую тревогу из-за ерунды не подымают. Вся система сидела в засаде и ждала твоего прибытия. Я не знаю, что ты там натворил, но для кого-то ты точно — гвоздь в заднице.

— Для звездного капитана по имени Сюзарма Лир, — ответил ему я. — Может, это и смешно, но мы вполне ладили с начала и до конца. Хоть я ей и не нравился, но, как мне казалось, вовсе не настолько, чтобы меня уничтожать. Похоже, я ее недооценил.

— Я слыхал о ней, — сказал Финн. — Она сделала себе имя. На дерзких рейдах в глубь саламандрских территорий. И ей за это понавешали медалей… Знаешь, а я могу тебе помочь.

Я смерил его пристальным взглядом. У него по-прежнему было лицо заморыша, только теперь украшенное мелкими усиками, точь-в-точь как у парижского сутенера из старого фильма. Манеры этого типа всегда напоминали потуги шестиклассника выдать себя за важную персону и ничего, кроме отвращения, у меня не вызывали.

— Можешь? Ты? — настороженно спросил я.

— Раз плюнуть. Вытащу тебя отсюда и отвезу в любое место системы, куда пожелаешь, или за ее пределы. Если останешься, значит — на Землю. Единственная большая планета, где можно раствориться. Там по-прежнему копошится три миллиарда человек. И до черта мест, где не надо проходить полную регистрацию. Ты ведь канадец, не так ли? Это не совсем здорово. Австралиец — было бы лучше. Биозаводы по переработке отходов, мелиорация пустынь… население растет, полно рабочих мест и без лишних вопросов. С другой стороны, тебе, конечно, лучше бы свалить из системы. Раз и навсегда. На Асгарде друзья остались?

— Думаю, да, — не слишком уверенно ответил я. — Раз пошло такое дело, разлуку навек с нашей системой я как-нибудь переживу. И будь я сейчас на борту моего корабля, то не стал бы дожидаться трибунала.

Все это время я не сводил глаз с его лица в ожидании, когда тот начнет говорить о главном.

— Ходят слухи — ты разбогател, — начал он, не заставив себя долго ждать.

— И откуда же они идут? — поинтересовался я. — С чего это я вдруг стал таким знаменитым? Говорят — я забрался в глубины Асгарда, говорят — я повстречал там каких-то странных людей. Теперь — слухи, что я разбогател. Откуда они идут, Джон?

— От звездных вояк, — лаконично ответил он. — Кое-кто из них побывал там вместе с тобой, ведь так? Хорошая получается история, особенно для звездного капитана. Она знаменитость. Ты — дешевка. Но они все еще продолжают вспоминать тебя, Майк. Усекаешь?

— Не совсем. Я бы хотел, чтобы обо мне забыли.

— Понимаю. Вытащить тебя с Весельчака я, как ты понял, смогу. Короче говоря, в знакомстве с техником есть свои преимущества. Замки — не помеха.

— Но ты ведь не в память о добрых старых временах собрался мне помогать? спросил я его не без некоторого сарказма.

— А ты думал! — грубо ответил он.

— Тогда на какую награду ты рассчитываешь?

— Я не говорил, что все это будет просто. Мне придется рисковать. И после я не смогу здесь остаться, ведь так?

Военно-космические силы будут охотиться и за мной тоже. Так что ты можешь предложить мне взамен?

Часть моего состояния хранилась в металле, часть — в органике, и часть — в тетронских облигациях. Тетронские ценные бумаги — единственные бумажные обязательства, которым можно доверять. Я все это ему сказал, не сообщая о количестве.

— Облигации мне не подходят, — сказал он. — Они именные, поэтому по ним меня легко будет выследить. Но если мы будем работать вместе, мы тогда сможем поделить все пополам, не так ли?

Я подумал, что — да. Плата технику за услуги по вскрытию одного-двух замков выливалась в кругленькую сумму, а иметь Джона Финна своим партнером у меня и вовсе не было желания. Тем не менее я уверенно мог сказать, что желания пахать десять лет в штрафном батальоне у меня было еще меньше. Но торг наш на этом не закончился.

— К тому же ты отпишешь на меня половину корабля, — добавил он.

— Ну, ты хватил!

— Слушай, — терпеливо произнес он, — если разобраться, это ведь не твой корабль. Он принадлежал Микки. И в конце должен был стать моим. Я только получу его с отсрочкой, вот и все. К тому же прощу лишь половину. Половину всего. У тебя есть альтернатива?

— Не думаю, — кисло произнес я. — Но если б она была, она обошлась бы дешевле.

— Это точно, — заметил он.

Таких предложений мне никто не делал с тех пор, как Джейсинт Сьяни пыталась на денежки Амары Гююра выкупить меня из тюрьмы на Асгарде. Будь у меня тогда возможность выбора, я предпочел бы иметь дело с Джоном Финном, чем с Амарой Гююром, но выходит, что меня опять посадили на сковороду и единственное, что пообещали, это вскоре поставить ее на огонь.

— Я пока не знаю, что собираются делать со мной военно-космические силы. Он расхохотался.

— Если ты хочешь подождать, чтобы выяснить, то тогда их уже будет поздно останавливать. На Весельчаке всего двенадцать солдат, причем таких, от которых вряд ли в деле будет толк, но сюда летит "Леопардовая Акула" с сотней обстрелянных воинов на борту. А уж из их лап тебя не вытащит ни Майти-Маус, ни Бэтмен. Я — твой последний шанс, Майк. Воспользуйся, пока не поздно.

Большой надежды на успех я не возлагал, но других шансов не было и подавно.

— О'кей. Твоя взяла. Вытащи меня, и половина корабля твоя. Половина денег тоже. Полагаю, я могу тебе доверить подготовку нужных бумаг?

— Разумеется, — заверил он меня. В его голосе звучало торжество и самодовольство. Что ж, для этого были все основания. Когда я подумал, через какие злоключения пришлось мне пройти ради этих денег, то сама мысль поделиться с ним показалась мне кощунственной. Но если я не буду свободен, что мне от них проку?

— Тебе надо поспать, — произнес Финн. — Я кое-что подготовлю, и мы уматываем. Для кого другого я бы этого делать не стал, но ведь мы почти одна семья, сам знаешь.

Я попытался скроить улыбку. Братьев у меня никогда не было, но таких, как Джон Финн, иметь бы не хотел. Достаточно гадко уже то, что мы с ним знакомы. Однако встречаются ситуации, когда вокруг настолько мало друзей, что выбирать не приходится.

Претендовать название лучшего специалиста галактики по побегам из тюрем я, разумеется, не стану и все же рискну изложить четыре непременных условия, выполнение которых жизнен но необходимо, чтобы побег имел шансы на успех.

Во-первых, очень полезно, если внимание людей, заинтересованных в вашем заточении, чем-то отвлечено. Этого можно достичь, договорившись со своими сообщниками на свободе о проведении отвлекающей диверсии, но гораздо лучше, если ваши тюремщики просто спят.

Во-вторых, большим подспорьем будет свобода передвижения сразу по выходе из мест заточения. Темнота, разумеется, помогает, но даже в темноте неплохо бы предпринять меры, чтобы ни один встречный не заподозрил в вас беглеца.

В-третьих, необходимо, чтобы в удобном и надежном месте ждал транспорт, готовый переправить вас в безопасное место, где вы сможете укрыться, когда вас начнут искать.

В-четвертых, ни за что и никогда не полагайтесь на помощь человека, который в прошлом, если это вам известно, прослыл явным неудачником.

Ознакомившись с этими условиями, любой моментально поймет, что план моего побега с Весельчака, составленный Джоном Финном, никуда не годился. Возможность открыть дверь была пустяком по сравнению с тем, что предстояло дальше.

Первая проблема состояла в том, как пройти незамеченным по планетоиду с компактной, искусственно созданной жилой частью. Свет внутри горел постоянно: циклической смены дня и ночи не было. Вторая — каждый знал здесь друг друга в лицо, поэтому любой незнакомец привлекал внимание. Среднестатистическая малая планета имеет очень немного потаенных уголков, не говоря уже о том, что она напичкана разными сенсорами и охранными системами, поскольку постоянно должна быть начеку. А если ее население к тому же занимается научной работой, то вряд ли оно, отбарабанив на службе положенные восемь из двадцати четырех часов, разбредается по каютам, даже если двадцатичетырехчасовой распорядок дня здесь введен официально; каждый работает по своему графику в соответствии с расписанием времени своих наблюдений.

Если б я вовремя все это обдумал, то наверняка бы понял, что план бегства Джона Финна почти не имеет шансов на успех. К сожалению, я этого не сделал. Просто решил, что он сумеет его провернуть. Это произошло не потому, что я готов был доверять своему напарнику как самому себе, просто шок от всего произошедшего парализовал мои мыслительные способности.

Проснувшись, я обнаружил, что тусклый свет стал поярче, а Джек Финн пытается сунуть мне в руку какое-то оружие.

— Это еще что такое? — спросил я его.

— Плевун, — сказал он. — Щадящее оружие, применяемое полицией просвещенных наций. Стреляет мокрой слизью, проникающей сквозь одежду. Кожа впитывает из нее какую-то органическую компоненту, действующую расслабляюще на мускулы. Такое ощущение, как бывает иногда во сне, когда хочешь двинуться и не можешь. Чисто временный эффект. Пойдет?

Я взял пистолет. Затем он вручил мне комбинезон из серебристого пластика. Такой же был на нем. Я надел.

— Отлично, — произнес Финн. — Думаю, слиняем без шума и пыли, если уложимся вовремя. Когда кто-нибудь встретится, пригни голову, и тебя, возможно, примут за кого-то из моей бригады. Свет я гасить не стал: любая непривычная вещь заставляет людей сильно нервничать: Сейчас пойдем прямо к рукаву. До него несколько сотен метров. Держись рядом.

Я кивнул.

Он остановился, глядя на ручные часы. Через три минуты сказал:

— Пошли.

Мы тронулись. Он задал хороший темп. У меня подкашивались ноги, но я старался не отставать. Как бы мне хотелось, чтобы он вез меня укрытым в какой-нибудь тачке, но на планетоидах таких средств передвижения не предусмотрено. Корзины для белья, и то редко где увидишь, кроме старых фильмов.

Мы прошли уже три четверти пути, пока не случилось непредвиденное: из люка впереди вылез какой-то человек. Это был высокий, седовласый мужчина, с головой погруженный в дисплей читальной доски, которую нес в руках. Я нырнул за спину Финну, чтобы мое лицо не попалось ему на глаза. Финн смело прошел вперед, бодро его поприветствовав на ходу. Тот пробормотал ответное приветствие, едва приподняв от доски голову. Целых пять секунд я считал, что все прошло хорошо, пока мы не стали пролезать в тот же самый люк, и я не оглянулся, замешкавшись.

Седовласый мужчина остановился и с явным недоумением смотрел нам вслед.

— Быстрее, — сказал я Финну. — Теперь нам надо выбираться отсюда поскорее.

Я все еще полагал, что нам это удастся, поскольку впереди оставалось сделать лишь короткий бросок до причальной оси.

"Только бы подняться по рукаву и проникнуть в корабль, — думал я, — а там — отдал швартовый, и поминай как звали".

В то, что они попытаются сбить нас в космосе, я серьезно не верил.

До люка последнего коридора мы добрались без видимых признаков тревоги, но на лазанье вверх по лестнице ушло время: в условиях меняющейся гравитации субъективное ощущение времени всегда нарушается. Финн был впереди, поэтому он первым бросился в люк на противоположном ее конце с пистолетом навскидку, готовый стрелять. Я чуть-чуть задержался сзади, пытаясь оценить ситуацию.

В мозгу моем завертелись фантазии: Финн парализует часовых, часовые парализуют Финна, и тут я преспокойненько улетаю на своем корабле в гордом одиночестве. Тогда я еще не осознавал, насколько просто все может полететь ко всем чертям.

Что и говорить: именно к чертям оно все и полетело.

В шлюзовой камере часовых не было и в помине. Когда я, предварительно заглянув, вошел внутрь. Финн преодолел уже половину расстояния к рукаву. Но еще до того, как он оттолкнулся от стены и врезался в один из таинственных металлических цилиндров, при этом грязно выругавшись, я понял, что на всех моих радужных мечтах поставлен жирный крест.

Герметичный люк, закрывавший вход в рукав, был наглухо задраен. Рукав втянули обратно, и другой его конец ни с чем не соединялся, — Черт, они убрали корабль! — в бешенстве завыл Финн, явно выбитый из колеи столь неожиданным поворотом событий. У меня опустилось сердце.

— Они не могли этого сделать!

Позади, из коридора, где только что были мы, послышался топот. За нами гнались.

Финн быстро перелетел к люку, перекрывавшему выход на лестницу. Он с силой его захлопнул, вновь отрикошетив в один из цилиндров, присутствие которых заметно облегчало движение в условиях невесомости, а затем принялся лихорадочно нажимать кнопки пульта заслонки. И тут разом зазвенели все тревожные звонки, а над люком заморгала красная лампочка.

Он повернул ко мне лицо, оскалившись в улыбке.

— Маленькая аварийная ситуация, — сказал он. — Теперь системы станции подумали, что в шлюзе утечка. Все люки задраены. Сюда им не войти.

— А мы выйти сможем? — простодушно спросил я.

— В общем, нет, — заметил он. — Но нам нет смысла угонять шаттл. Дальше Урана на нем не улетишь. Нам нужен твой корабль.

События развивались слишком быстро для моего восприятия.

— Тогда где он, черт возьми?

— Есть только одно место. В трюме грузовоза. Раз они не смогли проникнуть внутрь, то наверняка решили переправить его на Оберон. Там находится штаб местного военно-космического гарнизона.

— Они сказали, что конфискуют его, — ни к селу ни к городу пробормотал я. Вот теперь мы, похоже, окончательно созрели, и единственное, что оставалось, это вернуться в тюрягу.

Но из Финна энергия била ключом. Он проворно щелкал по клавишам, ожидающе вглядываясь в ближайший настенный дисплей. Обернувшись, он кивнул мне через плечо в сторону одного из люков.

— Там космические скафандры, — сказал он. — Ты знаешь, как их одевать?

— Конечно, — ответил я. — Но что толку?

— Сейчас я им сделаю аварию, — процедил он. — Настоящую аварию.

Я даже не успел открыть рот, чтобы ответить. Тревожные звонки внезапно смолкли, а красные огни погасли.

Финн выругался, перелетел обратно к входному люку и опять забегал пальцами по кнопкам панели управления электронным замком. Не помогло. Он оказался далеко не единственным асом программирования. На этом планетоиде таких пруд пруди.

Возле пульта висела телефонная трубка, и Финн сорвал ее с рычага. Быстро набрал аварийный номер.

— Говорит Джек Мартин, — без предисловий выкрикнул он. — Если кто сунется в этот люк, у вас будет настоящая авария. Не пытайтесь откачать воздух. У нас есть скафандры, и мы не блефуем.

У меня появилось страшное предчувствие. Не знаю, насколько хороша идея запугивать население малой планеты. К тому же я понятия не имел, какое наказание предусмотрено за подобные акции, но чувствовал, что явно не меньшее, чем за дезертирство из военно-космических сил.

Люк остался на месте. Наступила долгая пауза. Тишина стала вдруг угнетающей.

— Надеваем скафандры, мать их! — нетерпеливо выкрикнул Джон.

— Черт побери, Джон, — произнес я, — этого они нам не простят. Может, лучше сдаться, а? Так мы меньше потеряем, — Ты ублюдок, Руссо, — прошипел он, когда до него дошло, насколько глубоко он залез в дерьмо. — Все из-за тебя.

Здесь он явно был не прав. Мои проблемы начались только тогда, когда все было уже сказано и сделано. Его погубила собственная жадность. Тут я понял, что у этого человека, должно быть, имелись гораздо более серьезные причины не быть раскрытым, и его решение внезапно разбогатеть за мой счет было принято далеко не сгоряча. Насколько я понимал, ему во что бы то ни стало надо было выбраться из Солнечной системы. И вновь я задал себе вопрос: что же побудило Джона Финна раскрыть себя по телефону? Нет, здесь все далеко не так просто.

Он подлетел к одному из люков и распахнул его. За дверью ровными рядами стояли космические скафандры. Было там и несколько более легких костюмов — тех самых, стерильных. Нужны они, насколько я помнил, для работы в биологически зараженных зонах. Один из космических скафандров наверняка скроен по мерке Финна. Он оглядел их, затем, очевидно, передумав, устремился к стерильным костюмам. Один из них бросил мне. Второй — себе и тут же его надел.

— Плохо дело, — пожаловался он искаженным, скрипучим голосом, словно в рот ему набили стекла. — Нам осталось одно: вернуть твой корабль.

— Как ты предлагаешь это сделать? — спросил я.

— Шантаж, — коротко сказал он. — Создадим угрозу. Трудность в том, что, кроме воздушного шлюза, я больше ничего отколупнуть от станции не смогу. Слишком много тут понатыкано защитных систем. Поэтому нам остается только одно.

Он надел костюм и задраил его. Затем взял плевун, висевший в воздухе на том же месте, где он его оставил. Я почувствовал его пристальный взор, устремленный на меня из-за лицевого щитка, и буквально ощутил лихорадочный бег его мыслей.

Зазвонил телефон возле люка. Финн не стал обращать на него внимание, поэтому трубку взял я.

— Это Мартин? — спросил звонивший.

— Это Руссо, — ответил я.

— Говорит Аюб Хан. И что вы собираетесь делать дальше, мистер Руссо? Уверен, вы понимаете, что любые нанесенные вами повреждения лишь подвергнут еще большей опасности вашу жизнь, как жизнь любого человека на вашем месте. Отсюда некуда идти, уверяю вас.

— Мистер Мартин полагает, что нам терять уже нечего, — ответил я. — Он считает, раз он связался со мной, то теперь военно-космические силы расстреляют и его. Трудно будет его в этом разубедить.

— У мистера Мартина слишком буйное воображение, — заметил Аюб Хан. — Здесь цивилизованная планета — научно-исследовательская станция. И военно-космические силы — не банда головорезов.

— Но они ведь не погладят его по головке, разве не так? Финн снял с головы шлем и отобрал у меня трубку.

— Послушай, Хан, — грубо бросил он. — Тебе не хуже моего известно, что терять мне нечего. Думаю, ты уже знаешь, кто я такой и за что меня ищут. Я не собираюсь долбить стены твоего драгоценного планетоида, но вот заразу из всех твоих вонючих инкубаторов я повыпускаю. И здесь будет полный шлюз милых твоему сердцу букашек, поэтому не только полетит псу под хвост половина экспериментов, но и возникнет угроза бактериологического заражения станции. Тебе не кажется, что пора связаться с грузовозом и вернуть сюда «Мистраль», чтобы мы смогли на нем улететь? Тогда все останутся при своих, за исключением вояк. Мыс Руссо покинем систему, а твои людишки смогут преспокойно и дальше влачить свое жалкое существование, занимаясь любимыми исследованиями. Договорились?

Не знаю, был ли хоть какой-то ответ. Через полминуты Финн просто повесил трубку.

Я посмотрел на Финна, он — на меня.

— Тебе лучше застегнуться, — сказал он мне.

— На хрена? — поинтересовался я. — И что в этих баках?

— Пыль с кольца… фильтрат верхних слоев атмосферы планеты… грязь с Ариэля и Умбриэля.

— А что за чертовы букашки? Он пожал плечами.

— Да здесь всякой дряни полно. Вирусы, бактерии… и вообще Бог знает что.

Наверное, я поглядел на него как на сумасшедшего.

— Так на кольцах Урана полно бактерий? Но это невозможно!

Он смерил меня гнусным взглядом.

— Я и не ждал, что ты об этом можешь знать, — презрительно бросил он. — Но могу поспорить на половину нашего корабля, что доктора Аюб Хана гораздо больше заботит содержимое этих баков, чем интересы Крамина и его мордоворотов.

Телефон зазвонил опять, и я поднял трубку.

— Слушаю.

— Все в порядке, мистер Мартин, — произнес Аюб Хан, у которого явно были нелады с узнаванием по голосу. — Грузовозу, транспортирующему «Мистраль», дан приказ вернуться. Он прибудет примерно через четыре часа. Можете подниматься на борт и лететь.

Я заморгал. Потом посмотрел на Финна и сказал:

— Ты был прав. Они отдают корабль.

— Победа! — выкрикнул он, не сумев скрыть за этим радостным восклицанием собственного удивления. Значит, сам он далеко не был уверен, что все получится. И тут, прямо на моих глазах, из него хлынул фонтан самодовольства и бахвальства. Теперь он был точно уверен: умный он мужик, хотя сам, в общем, никогда в этом и не сомневался.

— Спасибо, доктор Хан, — довольно неуклюже произнес я в трубку. — Очень любезно с вашей стороны. С радостью будем ждать.

Я не поверил ни единому его слову. И то, что испытывал я тогда, было чем угодно, только не радостью.

Как утверждают поэты, самые отлично составленные планы идут вкривь и вкось, когда они зависят от слаженных действий большого количества участников. Причем, как утверждают те же поэты, такое случается не только у людей, но и у мышей. Что уж тут говорить о планах, скроенных на живую нитку!

— Ты всерьез полагаешь, что они дадут нам просто так уйти? — спросил я у Финна.

— А ты можешь предложить что-нибудь получше? — огрызнулся он в ответ. Стерильный костюм был по-прежнему на нем, но шлем расстегнут, чтобы иметь возможность говорить. Свой я вообще не надевал.

Ничего лучше предложить я не мог. У меня вообще не было никаких идей. Но и к плану Финна потерял остатки доверия. Он, похоже, обладал слишком буйным воображением, уже неоднократно его подводившим. И уже не в первый раз я клял судьбу, что свела меня с ним. Из всех знакомых мне людей, которых только можно было встретить на затерянном планетоиде, вращающемся вокруг Урана, он был, вероятно, единственным, кто мог настолько усложнить мои проблемы. У всех остальных наверняка хватило бы ума и порядочности не втягивать меня в свои дела.

— Итак, кто же ты теперь, называющий себя Джеком Мартином? — спросил я его.

Он ответил мне кислой миной.

— Дезертир из военно-космических сил. Помимо всего прочего.

Не скажу, чтобы меня это сильно удивило.

— А прочее это что?

— Ничего серьезного. Так, воровство. Он помолчал, затем продолжил:

— Меня призвали, как только я вернулся с Асгарда. Все было бы о'кей, если б я оставался там, но меня тошнило от этого места. От этих мерзких гуманоидов и холодных, темных пещер. Вернувшись, провернул несколько компьютерных афер с поддельными идентификаторами. Это было несложно. Но теперь невозможно и шагу ступить ни на Земле, ни на Марсе, чтобы за тобой не тянулся электронный след, как вонь от скунса. Даже в Австралии стало припекать. Пришлось возвращаться на пояс; да и оттуда пора было делать ноги. Здесь торчу уже год. Аюб Хан просек, кто я такой, но виду не подал. Сам понимаешь: не от врожденного великодушия. Большой пользы я для него не представляю, даже несмотря на свои особые навыки, но найти мне замену — тоже непросто. Да и незаконно. Поэтому он приставил кое-кого следить за мной. А когда тебя обложат с двух сторон… Я много бы дал, чтобы вернуться на Асгард, даже если он весь, к чертям, замерз. Или на какую-нибудь колониальную планетку. Никогда не был в колониях. А ты?

— Да ты прямо-таки маленький Наполеон преступного бизнеса, — произнес я. Еще в старые дни я знал, что ты добром не кончишь. Микки сейчас, должно быть, ворочается в гробу.

— Но здесь ведь не одного меня разыскивают за дезертирство, не так ли?

— Я не виновен.

— Ну да. Ты настоящий герой войны, Руссо. Ты делал свое скромное дело ради дорогой старушки Земли, ползая в абсолютном нуле где-то на задворках галактики. Это правда, что твои боссы приторговывали суперсолдатам и андроидами с саламандрами?

То был удар ниже пояса, но я мог понять эту точку зрения. Тетраксы действительно поставляли стратегические материалы саламандрам, включая технологии, разработанные ими в результате наших поисков на Асгарде. Возможно, мои находки по ходу дела внесли в это свой вклад. Однако меня интересовало, не продавали ли тетраксы кое-что и нашей стороне. Это было бы логично. То, что человеческая цивилизация основывалась в первую очередь на машинных, а не на биологических технологиях, делало разработки тетраксов еще более привлекательным предметом торговли.

— Ладно, — сказал я Финну. — Робин Гудов здесь нет. Но теперь мы с тобой станем настоящими преступниками, если не передумаем и не сдадимся.

— Ха-ха, — произнес он без тени юмора.

— Я серьезно, — сказал я ему. — Можешь стрельнуть в меня из плевуна и стать героем. Скажешь, что я тебя шантажировал, поскольку знал твое настоящее имя. Или я могу стрельнуть в тебя и сказать, что только сейчас понял, какой ты козел и неудачник.

От такого предложения в восторг он не пришел.

— Так что в действительности ты нашел на Асгарде? — спросил он, меняя тему разговора на менее неприятную. Я решил, что разговаривать лучше, чем молчать.

— Вниз идет очень много уровней, — ответил я без особого энтузиазма. — Их там тысячи. И общая их площадь больше, чем площадь всех вместе взятых материнских планет и колоний всех гуманоидных цивилизаций галактики. А если они к тому же населены, то народу внутри этого шарика жуть как много.

— Знаешь, что я по этому поводу думаю? — изрек он.

— Догадываюсь. Я слыхал все теории, которые есть насчет Асгарда. Самая популярная в широких кругах, это что Асгард — тот же Ноев Ковчег, уплывший от космической катастрофы в черной галактике незнаемо сколько эонов назад.

По его лицу я понял, что попал в точку. Он беспомощно заметался мыслями, пытаясь изобрести еще хоть что-нибудь, лишь бы показать, что я не угадал.

— Это мог быть какой-нибудь зоопарк, — сказал он наконец. — Или это могли быть беглецы из нашей собственной галактики, сохранившиеся с тех времен, когда ни одни нынешние гуманоиды еще не выходили в космос. Ведь говорят же, что неспроста все гуманоидные цивилизации нашего рукава примерно одного возраста, а гуманоидные расы очень похожи. Ребята на Весельчаке предполагают, что у всех у нас общие предки, а землеподобные планеты были созданы в далеком прошлом какими-то родительскими разумными существами.

— Я слыхал, как другие оспаривают эти теории.

— А ты сам-то, умник, что думаешь? — спросил он с легкой насмешкой в голосе.

— Не знаю, — честно признался я. — Но считаю, что если кому-то удастся добраться до центра Асгарда, то ответов будет больше, чем когда-либо заданных нами вопросов. Я достаточно повидал внизу и пришел к убеждению: в глубинных уровнях живут люди, по сравнению с которыми тетраксы примитивные дикари. Тетраксы сами это подозревают. И это их беспокоит: тяжело вдруг оказаться в соседях с суперцивилизацией. Они самозабвенно называют всех нас варварами, и нетрудно представить, какой для них будет удар, если их самих возьмут да и сунут в ту же категорию. Они из кожи лезут вон, чтобы выяснить, что такое Асгард в действительности, но не уверен, что ответ им понравится.

— И пахать на новых хозяев, как пашем мы на тетраксов, им тоже не хочется? Господи, как же я ненавидел работать на них, но вынужден признать, что кое-чему в охранных системах они меня научили. Если б меня не загребли на эту чертову войну, я был бы здесь уже большим боссом. На Асгарде я выучился некоторым тонким вещам. Пусть эти ублюдки имеют обезьяньи рожи, но когда им выгодно, они всегда готовы поделиться знаниями. Может быть, они открыли доступ на Асгард только для того, чтобы вместо них в нем ковырялись такие дураки, как мы с тобой?

— И это тоже, — сказал я. — Сумей они удержать Асгард в секрете, они так бы и сделали. Но они были не одни, кто о нем знал, когда там появились их первые базы. Чтобы скрыть свои истинные намерения, им гораздо выгоднее всячески поощрять мультирасовые научные изыскания. Они просто помешаны на идее мирного и гармоничного галактического сообщества. И по их мнению, это наилучший путь заставить нас убедиться, что жить хочется каждому. А что касается биотехнологий, которые они продали саламандрам, то я не думаю, что здесь присутствовала одна лишь корысть; это была также и попытка изменить ход войны в сторону затухания. Огневой мощи они боятся, потому что с ее помощью можно разом уничтожать целые планеты. Им гораздо более по душе генетические адские машинки и тонкие биотехнологии, потому что такое оружие не вызывает экологических катастроф.

Но беседу я поддерживал без всякого удовольствия. Слишком много времени провел я на Асгарде в размышлениях над самыми фантастическими вариантами возможного прошлого этого артефакта и ломая голову над прочими загадками сложившегося в галактике статуса-кво. Доводилось мне обсуждать эти вопросы и с гораздо более умными, чем Джон Финн, собеседниками, и, во имя того, во что я еще верил, мне вовсе не хотелось разжевывать очевидные вещи его сырому, неподготовленному интеллекту.

— Что ты знаешь об этих бактериях и вирусах с колец Урана? — спросил я его, решив, что раз уж нам надо о чем-то говорить, то лучше говорить о том, что интересует меня. — Там ведь не больше тридцати градусов Кельвина в верхних слоях атмосферы.

— Где-то около того, — , подтвердил он. — На самом верху до ста двенадцати Кельвина.

— Но ничто живое не может существовать при такой температуре!

— Не может, — лаконично согласился он. — Эти твари — в глубокой заморозке. Как в холодильнике. Но когда мы их оттаяли, они стали как новенькие. По крайней мере часть из них.

— А сколько они пробыли в заморозке? И откуда, черт возьми, они могли там взяться?

— Вот это здешние ребята и пытаются выяснить. Сам знаешь — Асгард не единственная загадка Вселенной. Чтобы найти что-то странное, вовсе не обязательно забираться на самый край галактики. Великих загадок до хрена у тебя под ногами. Знаешь, здесь даже тетраксы побывали. Несколько лет назад, когда война была еще в самом разгаре, на Весельчак прилетал тетронский биолог. Потом он отправился к голове кометы.

— Только не говори мне, что в кометной пыли полно микроорганизмов, саркастически произнес я.

— Ну, не то чтобы полно, — сказал он, — но чуть-чуть имеется. А здесь, говорят, их общая биомасса превышает биомассу Земли. Рехнуться можно, да?

Я в замешательстве покачал головой. Сама мысль о том, что на Уране живых организмов, пусть даже в замороженном виде, по массе больше, чем на Земле, как-то не укладывалась в голове.

— Тогда где были эти микроорганизмы до заморозки? — снова задал я вопрос.

Могу поклясться. Финн надо мной потешался.

— Прямо здесь, — ответил он, снисходительно посмотрев на меня как на глупого школьника. — По крайней мере это вполне приемлемая идея.

Я все еще никак не мог прийти в себя и потому просто выжидательно посмотрел на него.

— Здесь не всегда был такой холод, — произнес он. — Только с тех пор, как Солнце вошло в стабильную фазу. Несколько миллиардов лет назад, когда Солнечная система еще только формировалась. Солнце было сверхгорячим. На таком удалении здесь имелись прекрасные триста Кельвина. Тепло, сыро, и полно углерода с азотом. Для людей не очень подходяще, но для микробов — самое оно.

— Господи Иисусе! — воскликнул я под впечатлением услышанного, даже не обратив внимания на то, что мое изумление приносило Финну огромную радость. Так, значит, жизнь здесь была еще тогда, когда Земля не остыла? С ДНК и со всем остальным?

— Разумеется, — насмешливо произнес он. — А откуда, ты думал, взялась жизнь на Земле?

Когда я был еще маленький, кто-то рассказывал мне сказочку про молекулы жизни, развивавшиеся в горячем органическом бульоне. В ней говорилось, что из этого бульона состояли океаны древней Земли. Очевидно, в свете новейших открытий историю эту несколько подновили. Чтобы отодвинуть ее еще глубже в прошлое, большого воображения не требовалось. Откуда, скажем, взялась первая бактерия в горячем органическом бульоне, омывающем молодой Уран?

Скорее всего — еще откуда-нибудь.

Меня это не удивило бы. Как напомнил мне несколькими минутами ранее Финн, факт практически одинакового биохимического строения гуманоидов галактики веский аргумент в пользу их происхождения от общего предка. Я уже знал, причем это несильно меня беспокоило, что случилось это несколько миллиардов лет назад. Асгард был в заморозке, очевидно, очень долго. Изучая экологическую среду, бесконтрольно просуществовавшую в одном из глубинных слоев, я рискнул предположить, что Асгарду по меньшей мере несколько миллионов лет. Теперь эта догадка казалась не такой уж дикой. Возможно, потрудись я еще упорнее, то смог бы довести возраст Ас-гарда и до нескольких миллиардов лет. Тогда я подумал, а не могли ли молекулы ДНК распространиться по нашему рукаву спирали от Асгарда?

И я над этим задумался. В конце концов, ничего другого мне просто не оставалось.

На протяжение всех четырех часов я ждал, что сейчас невесть откуда на нас свалится какой-нибудь мелкий, но очень скверный сюрприз. Я представлял, как из потайных проходов выскакивают герои военно-космических сил, на ходу стреляя из огнеметов. В конце концов для Аюб Хана потеря результатов многолетнего труда была, вероятно, куда страшнее, чем бегство двух дезертиров военно-космических сил, но для рядового Блэкледжа и ему подобных все эти чертовы микроорганизмы с Урана наверняка гроша ломаного не стоили. А насколько мне известен характер военных, то им, грубо говоря, плевать, что там у местной интеллигенции стоит на первом месте, а что на втором.

Но не произошло ровным счетом ничего.

Мне бы сообразить, что это-то и есть самое подозрительное, но тогда подобная мысль как-то не пришла в голову.

Когда четыре часа наконец истекли, телефон вновь затренькал, и нам сообщили, что корабль сейчас пришвартуют к доку. Тут уж Финн начал не просто командовать — повелевать, словно право это лежало у него в кармане, скрепленное высшей инстанцией. Он потребовал, чтобы команда грузового корабля выходила из рукава без оружия и без костюмов. Аюб Хана он предупредил, что палец его лежит на кнопке открытия драгоценных баков и что при малейшем неверном движении он выпустит всех сидящих в них тварей. Пока корабль приближался и подсоединялся к рукаву, он неотрывно следил за приборами шлюзовой камеры. Все выглядело абсолютно безупречно.

Мы с Финном терпеливо ждали, держа плевуны наготове.

Теперь Финн был настолько уверен в успехе, что расстегнул шлем, дабы иметь возможность говорить. Очевидно, он полагал, что успеет его задраить одной рукой, в то время как другой будет выпускать микробов из бака. Костюм я надел, но шлем, как и он, оставил открытым. Плясать от радости мне вовсе не хотелось, но и тревожиться было особенно не о чем. Финн приказал мне занять позицию возле люка, чтобы оказаться за спиной у вылезающего, кто бы он ни был. Мне не нравилось, что он мною командует, но тем не менее я последовал его инструкциям.

Кто появится из люка, мы в точности не знали, поскольку не знали, кто пилотирует грузовоз с моим кораблем в трюме. И увидеть на этом человеке форму военно-космических сил тоже не было для нас полной неожиданностью, поэтому я не слишком удивился, что когда люк открылся, то на вылезшем был плотный черный китель с галуном.

Удивление мое наступило, когда человек оказался женщиной. Голова ее была увенчана копной чудеснейших серебристо-белых волос, и, хотя она стояла ко мне спиной, ужаснейшее подозрение начало закрадываться мне в душу еще до того, как она успела произнести хоть слово.

Пистолета при ней не было. Руки она держала вдоль бедер, приняв стойку, выражавшую якобы полную беспечность. Я зрительно мог себе представить, как на лице ее отразилось полное презрение при взгляде на Джона Финна.

— Опусти пушку, — сказала она, — и отойди от бака. Только попробуй открыть клапан, и я лично позабочусь, чтобы каждое мгновение до самого конца твоей вшивой жизни прошло очень плохо. Это касается и тебя, Руссо, если ты будешь настолько глуп, что попытаешься напасть на меня сзади.

Тут до меня дошло, что корабль, столь гладко пришвартовавшийся, если судить по приборам, был вовсе не грузовоз. Это была "Леопардовая Акула". Выходит, Аюб Хан просто попросил нас подождать, пока не прибудет подкрепление.

И мы подождали.

— Да, тесен мир, — брякнул я, изобразив удручающе хилую потугу на шутку. Мистер Финн, рад представить тебе капитана военно-космических сил Сюзарму Лир.

— Ублюдок! — только и ответил тот. Я великодушно отнес этот возглас на счет Аюб Хана. Рука его потянулась к клапану. Еще секунда — и шлюзовая камера наполнилась бы микробами с Урана. Шлем он застегивать не стал.

Ничего другого мне не оставалось.

Я выстрелил ему прямо в лицо. Должно быть, слизи ему набило полон рот, потому что обмяк он уже через секунду. Бак остался цел и невредим. Пока сознание отключалось, удивление на его лице постепенно уступило место дикой ненависти. Последняя явно предназначалась мне.

Сюзарма Лир повернулась и взяла у меня из рук пистолет.

— Вот это мне в тебе нравится, Руссо, — сказала она. — Когда карты сданы, ты всегда вовремя просекаешь расклад.

Я проследовал за Сюзармой Лир «вниз» по лестнице к коридору, где нас поджидало трое представителей местного гарнизона, возглавляемых лейтенантом Краминым. Мне стало легче, когда я не обнаружил среди них Блэкледжа. Крамин с энтузиазмом отдал честь, расплывшись в широкой улыбке. Улыбка продержалась недолго.

Сюзарма Лир оглядела меня с ног до головы, а затем наградила лейтенанта одним из своих леденящих кровь взглядов.

— Кто ударил этого человека? — спросила она. Крамин опешил.

— Один из моих людей слегка переусердствовал вовремя ареста.

— Вам ведь сказали только задержать его, — вкрадчиво произнесла она. — Вам особо подчеркнули, чтобы этому человеку не причинили никакого вреда. Это была для меня новость. Она меня озадачила, но слышать тем не менее было приятно.

Затем она перевела свой взгляд горгоны Медузы на меня:

— Какого черта ты влез в это дерьмо, Руссо?

— Пытался бежать, — сказал я ей, изо всех сил пытаясь не спасовать под ее взглядом. — И у нас бы все получилось, если бы какой-то мерзавец не украл мой звездолет.

— Лейтенант Крамин, — произнесла она тем же зловеше-вкрадчивым голосом. Что произошло с кораблем Руссо?

— Мы наложили на него арест и перетащили в трюм грузовоза, — ответил Крамин, теперь уже явно неуверенный, что его инициатива будет одобрена. Сейчас он на пути к Оберону. Майор Кар Пинг хотел… э-э-э… обследовать его.

— А вам известно, лейтенант Крамин, какое наказание предусмотрено за грабеж?

— Какой тут грабеж! Это же дезертир… — Он осекся на полуслове, вспомнив, с кем говорит. Потом добавил:

— Распоряжение майора Кар Пинга… — Он сделал легкое ударение на слове «майор», теперь уже намеренно повесив окончание предложения в воздухе.

Если пахнет жареным, вали все на другого. И как можно скорее.

Из кармана штанов Сюзарма Лир вытащила сложенную тонкую бумажку и вручила ее Крамину.

— Вот ваши приказы, лейтенант. Но сначала — там у вас по шлюзу человек витает, — позаботьтесь. Он случайно и наткнуться на что-нибудь может, а нам ведь этого не нужно, как вы считаете?

Она коротко дернула пальцем в сторону люка, откуда мы пришли. Затем опустила руку мне на плечо и произнесла:

— А о рядовом Руссо я позабочусь сама. Я думал, меня пихнут обратно в ту же импровизированную камеру, но то был неоправданный пессимизм с моей стороны. Вместо этого один из бойцов Крамина проводил нас в каюту для гостей. Она не слишком отличалась от комнаты, где меня держали взаперти, но была попросторнее и имела боковую дверь, выходившую в диванную. На малой планете это был предел комфорта, и капитан Сюзарма Лир явно считалась здесь почетным гостем. Она огляделась и приказала солдату подготовить запасную комнату.

— Устроим маленький обед, — сказала она мне. — Сейчас здесь, наверное, время ближе к завтраку, но местные жители с радостью перейдут на корабельный распорядок. Такого развлечения они уже несколько лет не видели. Будет Аюб Хан без свиты и дипломат по имени Валдавия. Еще тетронский биолог Нисрин-673. Ты ведь знаешь этикет и сумеешь вести себя прилично?

К этому времени я начал понимать, что все здесь далеко не так просто, как кажется. Не каждый день дезертира приглашают за великосветский стол.

— Что такое, черт возьми? — спросил я. — Вы подкладываете мне свинью, объявляя меня дезертиром, а потом приглашаете на званый обед. Вы поднимаете по тревоге всю пограничную охрану, чтобы меня арестовать, а теперь встречаете, как доброго старого друга. Почему?

— Говоря технически, — произнесла она с деланной усталостью, — ты и есть дезертир.

С этими словами она вернулась в каюту и присела на кушетку. Мне она сесть не предложила, поэтому я остался стоять.

— У меня есть только полномочия призвать тебя в армию, но демобилизовать нет. Технически. Однако, что бы ты там ни думал, военно-космические силы благоразумно щепетильны в вопросах чести, и если бы не сложившиеся обстоятельства, то твой дембель был бы в силе до сих пор. Мне очень жаль, что тебя пришлось отлавливать, подняв по тревоге всю армию, но это была не моя идея. Я бы подождала твой корабль и вежливо попросила о сотрудничестве. Но мое начальство не слишком-то верило, что ты добровольно на это пойдешь, а за последние несколько лет оно попросту разучилось говорить по-человечески. Они только знают, чего хотят, и отдают приказ. Ты был нужен, поэтому они решили забросить сеть и вытащить тебя из пруда быстро и без церемоний, воспользовавшись первым же пришедшим в голову предлогом. Под словом «они» я имею в виду командование военно-космических сил и политических боссов Земли. Ты стал очень важным человеком, Руссо.

Она вытащила из брючного кармана очередную кипу бумаг и разложила их на кушетке. Одну отложила в сторону для себя, три протянула мне.

— Приказ первый снимает все выдвинутые против тебя обвинения, — сказала она. — Теперь твой послужной список в армии чист. Второй подтверждает возобновление контракта и поручает тебе выполнение спецзадания. Третий — о присвоении звания.

Отложив на потом первые два, я взялся за самый интересный. Пробежал его один раз, потом другой, уже медленнее. В то, что видели мои глаза, невозможно было поверить.

— Это что, розыгрыш? — Единственные слова, которые у меня нашлись. Глупый вопрос. Она органически не умела шутить и в ответ лишь отрицательно покачала головой.

— Если то, что я прочитал, — правда, значит, я теперь капитан военно-космических сил?

— Начиная с этого момента, — подтвердила она. — Это самое быстрое продвижение в звании за всю историю наших войск. Быстрее, чем при любых боевых действиях. Когда я заключала с тобой контракт, ты был просто слюнтяй, оказавшийся в ненужном месте в ненужное время. А теперь ты специалист, и военно-космические силы будут о тебе заботиться, как сочтут нужным.

Выяснить, какого профиля я специалист, время у меня еще будет. Сейчас ситуация диктовала более насущные вопросы.

— А ведь это означает, что мы теперь равны по чину, — с легкой усмешкой произнес я.

Она вновь мотнула головой и помахала своей бумажкой.

— С настоящего момента я — полковник. Сейчас с корабля нам принесут новую форму, чтобы на обеде мы выглядели как положено.

Я лишь беспомощно кивнул головой.

— Мы нужны нашей матери Земле, — произнесла она. — И похоже, очень сильно. Мне сказали, что от нас, возможно, зависит политическое будущее всей человеческой расы. Даже с учетом того, что военные любят все преувеличивать, это говорит о том, что сейчас политические боссы готовы плясать перед нами на задних лапах. Мы больше не пешки, капитан Руссо, — из нас делают фигуры.

Даю слово, она вовсе не впала в чинодральский раж. Дефекты личности "а-ля Джон Финн" были ей несвойственны, хотя своих собственных у нее был прекрасный букет. Мне новее не хотелось стоять и повторять как попугай одно и то же "почему?", поэтому я предоставил ей самой поделиться всеми новостями. Она очевидно, с одобрением восприняла этот кажущийся признак дисциплины, потому что перешла сразу к главному:

— Через несколько дней после твоего отлета с Асгарда город Небесная Переправа был захвачен. Битва, да-да — именно битва, продолжалась несколько дней, но у тетронских миротворцев не оказалось достаточно снаряжения, чтобы справиться с массированным вторжением вражеских войск. Саму Пере праву уничтожил и. Спутник-порт серьезно повредили, и теперь он перешел на падающую орбиту. Все, что могло летать, было поднято в воздух с уцелевшими жителями, и этот маленький, переполненный людьми флот рассеялся в пространстве быстро, как только мог. Тетраксы запросили помощи: им нужен каждый, кто имеет хоть какой-то опыт путешествий по нижним уровням. Но больше всех им нужен именно ты. Земля хочет быть уверена, что они тебя получат. Из-за войны наши отношения с тетраксами сильно пошатнулись, а правительство Объединенных Наций просто в паранойе от того, что наш моральный кредит в галактическом сообществе упал практически до нуля. Вероятно, мы для них ключ, который позволит им пролезть на престижные ступеньки галактической табели о рангах. Поговаривали также, что ООН пошлет военно-космические силы отвоевывать обратно поверхность Асгарда. Да и где еще в галактике сыщешь опытных солдат, оснащенных таким количеством тяжелой бронетехники?

— Да, не любят они делать грязную работу своими руками, — пробормотал я, вспоминая нелицеприятные замечания Финна о тетраксах. — Но я никак не могу себе их представить в роли партнеров в такой сделке. Они слишком большие гордецы, чтобы принимать помощь от грязных варваров. Да и как, черт возьми, их вообще удалось захватить врасплох? Тетраксы знают, где в галактике какая муха пролетела. И чтобы кто-то провел у них под носом целый флот для захвата Асгарда… — Меня осенило раньше, чем я успел свалять дурака, ожидая услышать ответ из чужих уст. — На них напали изнутри! Мы радовались, что наконец прокололи шарик, а попали в гнездо шершней. Господи Иисусе!

— Ходят слухи, — осторожно сказала она, — кое-кто из тетраксов полагает, что ответственность за это лежит на нас. На тебе и на мне. Они считают нашу маленькую экспедицию в нижние слои легкомысленно опрометчивой, ибо в результате мы создали у людей, с которыми вошли в контакт, неприятное впечатление обо всей галактике в целом.

Зловещее начало. Я поспешил сказать самому себе, что то была не моя ошибка. То есть абсолютно не моя. Возможно, Сюзармы Лир, но только не моя.

— Сколько людей убито? — спросил я слегка осипшим от сухости в горле голосом.

— Никто не знает, — сказала она. — С захватчиками нет никакой связи. Мы можем только предположить, что политическую и производственную базу города они взяли без особого труда и большого кровопролития — кому там сопротивляться? и что тетраксы приказали своим людям сдаться, как только увидели, у кого преимущество. Когда мы вернемся на Асгард, тетраксы первым делом сообщат нам последние новости. "Леопардовая Акула" — самый быстрый из всех имеющихся кораблей.

— Но вы-то ведь понимаете, что это действительно могла быть наша ошибка, уныло произнес я.

— Понимаю, — спокойно ответила она. Теперь она была вовсе не такой надменной и безжалостной, какой я ее помнил.

— И вы уверены, что тетраксы хотят нас просто завербовать? Возможно, они просто хотят связать нам руки.

— А сам-то ты как думаешь? — отпарировала она. Я думал, что тетраксы очень и очень обеспокоены. Насколько я их знал, затевать войну против Асгарда — это последнее, чего бы они хотели. И вовсе не потому, что цивилизованные расы так не поступают, но потому, что они боятся проиграть. Если за вторжением стоят строители Асгарда, тогда у тетраксов есть все основания полагать, что они столкнулись с расой, обладающей куда более продвинутой, чем у них, технологией. И даже если это не строители (ведь те, к кому ушел Мирлин, строителями не являлись, если только он не наврал), все равно в своем развитии далеко обогнали любую другую цивилизацию галактики. Я понимал, что контрнаступление тетраксы собираются вести чрезвычайно осторожно и что им позарез нужен человек с моим опытом работы в подземельях.

Сюзарме же я сказал:

— Думаю, они хотят забросить нас обратно на Асгард. Наверняка им нужны разведчики, вот они и собирают всех, кто знает дорогу вниз. Возможно, они выбросят нас где-нибудь на поверхности, подальше от города, чтобы подобраться к нему под землей по второму или третьему уровню. А там наша задача будет набрать как можно больше сведений — кто, что, где и зачем.

— Точно так же решило мое начальство, — сказала она. — Они считают, что нам повезло с этой работой. Полагаю, немного найдется людей с твоим опытом, кто оказался вне Асгарда в момент нападения. К счастью, ты вовремя оттуда смотался.

Определение "к счастью" здесь было, пожалуй, не совсем уместно. Да, улететь я оттуда улетел, но оторваться — не получилось.

— Не нравится мне все это, — произнес я.

— Об этом они тоже догадывались, — подметила она. — Именно поэтому был отдан приказ арестовать тебя при первой же посадке. Всем известно — ты теперь богат, следовательно, предложение тебе надо делать так, чтобы ты не смог отказаться.

У нее хватило такта не злорадствовать по этому поводу. Официальных извинений от имени военно-космических сил она явно приносить не собиралась, но не менее очевидно было и то, что ей не нравятся методы руководства. А может, все это просто дипломатический маневр — "Извини, Руссо, тебя подставили большие боссы, а я твой друг!" — хотя и тон, и манера ее поведения говорили за то, что она не кривит душой.

— А если я скажу "нет"? — решил я поторговаться.

— Разве ты не знаешь, какое наказание ждет дезертира, при том, что состояние повышенной боеготовности до сих пор не снято?

Ничего, кроме расстрела, мне в голову не пришло. Пригладив твердой рукой свои жесткие белокурые волосы, она с этим предположением согласилась.

— Мы оба здесь повязаны, — произнесла она.

Более впечатлительный, чем я, человек после такой атаки наверняка бы пал. Некоторые мужчины вообще предпочитают жить под началом женщины. И даже многие мужчины, к предыдущей категории не относящиеся, были бы рады находиться рядом с такой привлекательной женщиной, как Сюзарма Лир. Что касается меня, то я слишком много времени провел в одиночестве, чтобы попадаться на такие крючки. Я размышлял.

— В этом случае, как только я выберусь из этой передряги сам, то подумаю, как вытащить из нее вас.

Давать пустые обещания я умел не хуже других.

Вот так оно и было.

Судьба возжелала вернуть меня обратно на Асгард и готова была употребить для этого любые средства. Вскоре после нашего небольшого формального совещания мы спешно поднялись на борт "Леопардовой Акулы", и «Акула» нырнула в кратчайший шнековый канал, который только сумела пробить, чтобы через сорок дней вынырнуть в пределах системы Асгарда.

Я всегда считал космические полеты одним из самых скучных времяпрепровождении, изобретенных человечеством. Пилоту звездолета не нужно делать вообще ничего, только давать необходимые команды машинам, искусственный интеллект которых сам во всем разберется и обо всем позаботится. Но служба в военно-космических силах — это принципиально иной образ жизни, когда обучение искусству звездного воина для скуки просто не оставляет времени.

Мне пришлось научиться пользоваться десятками типов воинского снаряжения, включая оружие всех форм и размеров. Я овладел техникой боя, стратегией выживания и защитой от всех видов опасностей, включая такие, которые даже представить не могло мое отнюдь не бедное воображение.

Последние часы каждого дня я рассказывал бойцам все, что знал об уровнях, обучал их навыкам обращения с термоскафандром и прочим оборудованием, которым старатели работали вручную. Определенное сходство между снаряжением военно-космических сил и тем, что тетраксы вместе с другими расами изобрели для работы в верхних уровнях, разумеется, существовало. Но именно этот тип снаряжения, которым нам предстояло воспользоваться, во время войны ни разу не применялся ни в одном бою с саламандрами.

Непременное условие — все тренировки обязательно должны были проводиться при нормальной гравитации, поэтому «Акулу» пришлось еще и раскрутить. Семь последних месяцев, за исключением коротких передышек, я провел почти в невесомости, и теперь к концу каждого дня, прожитого на космическом крейсере, у меня от боли ныло буквально все.

Бойцы отряда военно-космических сил, к которому ныне я был приписан, корабельной службы не несли и во время полета "Леопардовой Акулы" были просто пассажирами. Звание звездного капитана не имело ничего общего со званием капитана звездолета, стоявшего чином гораздо выше. "Леопардовой Акулой" командовал капитан Хазерья — старый седовласый вояка с едким характером. В его обязанности входило решать все «флотоводческие» задачи, встававшие перед войсками. Когда корабль находился в шнековом канале, вся высшая власть и ответственность лежали на нем. В обязанности тридцати человек его команды входила защита корабля и доставка его в точку назначения всеми средствами.

"Армейское" подразделение во время полета никакими властными функциями не обладало: наша работа — вне корабля, когда мы начнем свою миссию. Выше Сюзармы Лир по званию на корабле не было никого; мой старый знакомец лейтенант Крусеро, теперь уже звездный капитан, по-прежнему был ее правой рукой. Далее шли три младших офицера, полдюжины сержантов и всего пятьдесят рядовых, что в сумме составляло менее половины количества пассажиров, которое могла принять на борт "Леопардовая Акула". Задача отвоевать обратно весь Асгард перед нами не ставилась; наше подразделение было специального назначения. Но даже при таких условиях обучение бойцов давалось очень тяжело, и чем больше я их тренировал и чем больше ныли мои мышцы, тем меньше становилось мое желание брать этих людей с собой в нижние уровни.

Было и несколько мелких, но приятых моментов. Во-первых, лейтенанта Крамина и его бравых ребят сдернули с синекуры по охране Весельчака и приписали к десанту "Леопардовой Акулы". А это означало, что теперь я мог ими командовать. И рядовым Блэкледжем, в частности. Увы, настоящей работы на борту звездолета не было, а если таковая и появлялась, то с ней успешно справлялся экипаж. Но мне все же удалось придумать несколько мелких поручений, чтобы Крамину с Блэкледжем служба медом не казалась. Сам факт моего производства в офицеры заставлял их скрипеть зубами ничуть не меньше, чем любое мое распоряжение. От спокойной жизни на Весельчаке они заплыли жирком, и, когда я вспоминал, что сумел внести свою лепту в переживаемые ими растяжения и ломоту суставов, моя собственная боль уже не казалась такой тягостной.

Джона Финна тоже вернули в строй, причем от дисбата его спас факт пребывания на Асгарде и некоторый опыт работы в подземельях. С ним мои отношения складывались совершенно по-другому. Если Крамин с Блэкледжем просто не любили меня, то Джон Финн люто ненавидел. И его, похоже, ничуть не радовало, что дело обошлось без дисциплинарного батальона. И достижение заветной цели — на халяву слетать на Асгард — тоже вовсе не воодушевляло. Он чувствовал себя преданным и несправедливо обиженным со всех сторон, при этом твердо убедив себя, что во всем виноват исключительно я. С моей стороны не было абсолютно никаких попыток как-то попенять ему или в чем-либо ущемить. Честно говоря, мне было наплевать, но у него при одном моем виде начинало от бешенства клокотать в груди. Тут уж я сразу зарекся: на Асгард и ногой не ступать в компании Джона Финна. Слишком легко происходят несчастные случаи в подземельях.

Во взаимоотношениях с остальными людьми проблем у меня не было. Мой старый приятель, рядовой Серн — теперь уже сержант, — воспринял мое появление самым дружеским образом. И Крусеро ничуть не огорчало, что теперь мы были одного с ним звания, поэтому мы беспрепятственно общались на равных. Полковник предусмотрительно держала всех нас на расстоянии (она тщательно отыгрывала вошедшее в поговорку командирское одиночество), но никакого давления не оказывала. Отдавая приказы, она вовсе не стремилась, чтобы они ложились как пудовые гири. Но таких бесед, какие иногда вела со мной на Асгарде, больше себе не позволяла, словно между нами пробежала кошка. Весьма приятная перемена.

Пассажиров из штатских мне доводилось видеть крайне редко. Дипломат Валдавия был худощав, мрачен, имел среднеевропейский акцент и утонченные манеры. Насколько я понимал, эту работенку он зацепил, оказавшись в ненужное время в ненужном месте, но, возможно, я его просто недооценивал. Куда больше меня интересовал тетронский биолог, Нисрин-673, но тот все время сидел запершись у себя в каюте.

Пока "Леопардовая Акула" буравила пространство по шнековому каналу, у нас не было связи ни с Землей, ни с тетраксами. Когда мы были еще в обычном космосе, приемная станция передала нам все последние данные, полученные по гиперимульсу, но ничего нового они не прибавили. Так что составление плана дальнейших действий откладывалось до тех пор, пока мы не прибудем в систему Ас-гарда и не переговорим с тетраксами на месте. Единственное, что оставалось, — это готовить все необходимое для успешного проведения операции. Но разговоры о том, какое задание нас ожидает и удастся ли нам выйти из него живыми, естественно, не прекращались.

Большого оптимизма по поводу перспективы стать удачливым разведчиком я не испытывал, но и официального подтверждения, что тетраксы хотят заслать нас в тыл неприятеля, мы тоже не получали. За годы блужданий по второму и третьему уровням у меня сложилось убеждение, что исчезнувшие обитатели Асгарда были сильно похожи на остальных представителей галактической цивилизации; отличительную черту составлял лишь стиль, в котором исполнена их техника, но не ее возможности. Однако, когда я, погрузившись в шахту, попал в сердце этой планеты, оказалось, что мои предположения ошибочны. Там, в глубине, обитали куда более развитые разумные существа, и наша техника выглядела просто жалко. Но если эти расы повылазили теперь из своей скорлупки с враждебными намерениями, то все галактическое сообщество может рассыпаться как карточный домик. И вряд ли тут сумеет что-то изменить горстка спецагентов с Земли. Основываясь на скудных сведениях, имевшихся об этих суперученых, я полагал, что они должны быть миролюбивыми существами, но раз уж они предприняли вторжение, значит, это впечатление ложное. И чем больше я обсусоливал мысль, что они обвели меня вокруг пальца, тем более страшные мысли по поводу дальнейших событий роились в моем мозгу.

Своим же собственным воспоминаниям о том, что происходило в глубинах Асгарда, я тоже не очень-то доверял. В конце концов, Сюзарма Лир точно помнила, что убила того типа, с которым я потом вел просветительскую беседу. И если ее память хранила иллюзию, сфабрикованную только для того, чтобы ее успокоить, то же самое могло быть и со мной.

Разумеется, Сюзарме Лир я даже заикнуться не мог о моих сомнениях, потому что тут же вскрылось бы, что все это время я знал — Мирлин жив, а так это на самом деле или нет, вопрос второй. Но и отделаться от размышлений, а не Мирлин ли предпринял это нападение на Небесную Переправу, да еще во главе целой армии таких же, как он, супервоинов, я тоже не мог. Весьма возможно, что его использовали так же, как меня, — в качестве наемника.

Но если так, то мне чертовски не улыбалась перспектива мериться с ним силой. Саламандры сделали его большим и сильным, а полубоги Асгарда могли сделать еще сильнее. От одной, мысли, что, спустившись на поверхность, мы встретимся с армией подобных великанов, вооруженных достижениями супернауки, в жилах стыла кровь.

Угрызения совести, что я не поделился откровенно своими опасениями с Сюзармой Лир, меня не мучили.

Кто-то рождается интересным человеком, кто-то делает себя интересным, а на кого-то этот интерес сваливается как снег на голову. Но и с этим можно бороться, если приложить усилия.

Мне страшно хотелось поговорить с тетронским биологом Нисрином-673, но сделать это было сложно — частично из-за моей занятости, частично потому, что он сидел безвылазно у себя в каюте, а еще потому, что Валдавия хотел, чтобы все контакты с тетронцем осуществлялись исключительно при его посредстве.

Однако в конце концов мне удалось достаточно долго пообщаться с Нисрином, и в конце концов тот пригласил меня к себе в каюту. Ему, похоже, не меньше моего хотелось встретиться, и, насколько я догадывался, он и сам давно предложил бы поговорить, если б не был, как Валдавия, связан условностями протокола.

Честь задавать вопросы первым я предоставил ему, чтобы он мог понять, что такое Асгард. Сам он никогда там не бывал и все сведения черпал лишь из давно устаревших банков данных.

Для начала я вкратце рассказал ему о своих приключениях и только после этого перешел к вызванным ими последствиям.

— У людей, утверждавших, что внизу лежит не более дюжины уровней, было для этого достаточно оснований, — заметил я, — потому что образчики технологии, найденные на верхних уровнях, свидетельствовали о том, что на большее обитатели Асгарда просто не были способны. Романтикам же, полагавшим, что Асгард — артефакт от поверхности до самого центра, приходилось наделять его строителей технологической мощью, равной которой даже близко нет во всем галактическом сообществе. Но мы до сих пор не можем сказать, есть ли внутри под всеми оболочками обычная планета-ядро. Даже если таковая имеется, то надстройка над ней представляет собой произведение инженерного искусства, о котором нам с вами можно только мечтать. Только подумайте, сколько потребовалось времени, чтобы собрать такую махину!

— Да, это выглядит действительно замечательным достижением, — высказался он в типично тетронской манере.

— А теперь есть основания полагать, — продолжил я, — что он гораздо древнее, чем считали многие исследователи. И это может пролить интересный свет на источник происхождения галактических рас. Насколько мне известно, ваши ученые тоже занимаются этой проблемой, не так ли?

— Было бы преждевременно делать какие-либо заключения, — произнес он.

Но я не собирался просто так с него слезать. Свою точку зрения я ему высказал. Теперь мне хотелось бы услышать его.

— На Весельчаке мне рассказали, что в пограничных областях Солнечной системы Земли обнаружена ДНК-форма жизни: микроорганизмы, подвергшиеся заморозке миллиарды лет назад, — заявил я, пытаясь как можно больше расширить тему разговора, но стараясь не показаться назойливым. — У вас, у тетраксов, была возможность обследовать тысячи несущих жизнь солнечных систем. Сколько из них аналогичны в этом смысле нашей?

— Почти все, — просто произнес он. — Один-два аномальных случая известны, но наиболее интенсивные исследования мы вели как раз в системах солнечного типа, с похожей планетной организацией.

— А ведь из этого следует, что ни в одной из них жизнь не возникла сама по себе, источник происхождения ДНК нам по-прежнему неизвестен.

— Для теории происхождения жизни у нас действительно мало данных, подтвердил тетронец.

— Мои предки всегда считали, что жизнь возникла на Земле, — осторожно закинул я удочку, чтобы вытянуть из него побольше информации. — Даже когда мы вышли в космос и встретились с другими гуманоидными расами, то продолжали цепляться за эту идею и для ее поддержки придумали теорию эволюционной конвергенции.

— Наши ученые так никогда не считали, — сообщил он мне со слегка высокомерной интонацией превосходства, которую так обожают тетраксы. Лучший способ заставить их разговориться — сыграть на этой слабости.

— И как же они пришли к такому выводу? — поинтересовался я, изобразив приличествующее случаю почтение.

— Это вопрос элементарной математики вероятностей. Базовый химический аппарат жизни — очень сложная вещь. В него входит не просто ДНК сама по себе, но и все относящиеся к ней энзимы, а также разнообразные типы РНК, участвующие в процессе передачи генетического кода. Вероятность самопроизвольного возникновения подобного комплекса в результате случайного соединения молекул высчитать было довольно просто. Когда мы сопоставили полученную величину с размерами нашей планеты и временам ее существования, стало совершенно очевидно, что вероятность возникновения жизни как на нашей планете, так и на любой другой ничтожно мала.

Кроме того, нам стало ясно, что при такой сложности химической основы жизни случайное зарождение эволюции могло произойти только на огромных пространствах и в течение невообразимо продолжительного периода времени. По самым скромным подсчетам, если принять во внимание известные размеры Вселенной, время ее существования и время существования в ней жизни, шансы за возникновение жизни и против — относятся как один к десяти. И в таком случае наша жизнь есть следствие исключительно удачного стечения обстоятельств.

Я не стал просить его раскрывать математический аспект этих замечательных вычислений, но воспринял их с некоторой долей скепсиса. Недостаток вероятностных расчетов всегда состоит в том, что вы запросто можете получить совершенно дурацкий результат, если окажется, что часть действующих факторов вам просто неизвестна. А неизвестных факторов в научных исследованиях может быть десяток на один известный.

— Не объясняет ли это, почему жизненные формы различных миров и галактических рас столь похожи друг на друга? — поинтересовался я.

— Как самодостаточное объяснение — нет, — ответил он. — Наши с вами миры изначально получили одинаковые элементарные биохимические наборы в виде бактерий и вирусоподобных организмов, но естественный отбор мог бы определить существенные различия в их последующем развитии. В действительности же они оказались очень близки, как, например, насекомые Земли и их собратья на Тетре, а это позволяет предположить, что жизненный посев производился на каждом из миров неоднократно. Мы считаем, что свежий генетический материал более или менее постоянно поступает от периферии солнечных систем к их центрам, и только благодаря этому происходит естественный отбор. Но одновременно мы полагаем, что посев более сложных генетических структур происходил в недавнем прошлом галактики, то есть за последний миллиард лет всего раза два или три.

— Следовательно, вы считаете, что генетический комплекс гуманоида был запущен в необитаемые миры некими божественными существами, для которых рукав галактической спирали — своеобразный цветник?

Тетраксы не умеют хмурить лоб, но могу поклясться, он решил, что тут я уже хватил через край и такая интерпретация его аргументов ему явно не импонирует.

— Мы не можем рассматривать генетический комплекс гуманоида изолированно, — произнес он. — В настоящее время наша наиболее разработанная теория предполагает, что последний посев происходил во времена, когда на Земле вымерли динозавры. И такая радикальная ломка в истории эволюции произошла на многих планетах. Но нет оснований полагать, что посев осуществлялся какими-то разумными существами.

— Но ведь, по-вашему, генетический комплекс млекопитающих пришел из открытого космоса, а не развился из ДНК, уже существовавших на Земле и Тетре?

— Да, это так, — подтвердил он. Возникла двухминутная пауза, во время которой он внимательно меня изучал, словно пытаясь оценить, насколько я в состоянии понять то, что он говорит. У меня было ощущение, что он наконец-таки сел на своего любимого конька.

— Вы хотя бы знаете, что означает термин "молчащая ДНК"? — спросил он.

— Нет, — ответил я, начиная подозревать, что на этом наш разговор может закончиться. Пангалактический пароль — это язык, предназначенный специально для простоты межрасового общения. Для сложных научных диспутов он вовсе не был предназначен, и вскоре мои ограниченные познания в нем подошли к своему пределу.

— Генетический код вашей расы, как и наш несколькими веками раньше, успешно справился с активизацией и развитием хромосомного набора млекопитающего, включая гуманоида, то есть тех генов, которые отвечают за производство прогеина, а значит, заведуют строительством вашего тела.

Он замолчал. Тогда я произнес:

— О'кей, это мне понятно.

— Эти гены оставляют от пяти до десяти процентов ДНК, содержащейся в ваших клетках. Все остальное — "молчащая ДНК".

— То есть вы хотите сказать, — произнес я, желая продемонстрировать свою сообразительность, — что никто не знает, за что отвечают остальные девяносто процентов.

— Примерно так. Одно время наши ученые полагали, что эти гены управляют другими. Вы же понимаете: создать организм — это не химическую фабрику запустить. Яйцеклетка в процессе превращения в самостоятельный организм должна не только производить необходимые протеины, но и организовывать их в определенную структуру. Многие годы наши биологи пытаются выяснить, каким образом яйцеклетка запрограммирована на превращение в организм именно свойственного ей типа. Каждый раз мы приходили к заключению, что разгадка лежит в молчащей ДНК. Но решить проблему мы не смогли. Ваши биологи еще только ступили на тропу разочарований, которая упирается в этот барьер. Мы нашли великое разнообразие практических применений нашим биотехнологическим разработкам" и создали множество полезных вещей, невзирая на неполное понимание механики процесса, мы вынуждены признать, что фундаментальные основы химических процессов биологического воспроизводства для нас до сих пор абсолютная загадка.

Однако, что мы действительно обнаружили, так это то, что молчащая ДНК низших млекопитающих, причем практически всех их видов, включает и гены, которые у высших форм активны.

Мне было трудно понять все сразу, поэтому потребовалось время на осмысление полученной информации. Но вдруг я понял, к чему он клонит.

— Вы хотите сказать, что фактически все гены, составляющие код гуманоида, присутствовали и в коде млекопитающих, когда те впервые заселили Землю или Тетру, и что только последующая эволюция привела к пробуждению отдельных молчащих ДНК?

Он посмотрел на меня с удивлением.

— Именно так, звездный капитан Руссо, — ответил он. — По крайней мере моя личная точка зрения такова, что это вполне возможно, хотя еще и не доказано. По нашему мнению, эволюция млекопитающих — частично запрограммированный процесс. Программа адаптируется в процессе естественного отбора к местным условиям, но эволюция разумных гуманоидных жизнеформ во всех мирах галактического сообщества была неизбежна с момента появления в них носителей генетических кодов млекопитающих. Последующие миллионы лет эволюции можно рассматривать как процесс раскрытия потенциала, изначально заложенного в ДНК-комплексе.

Мне это показалось поразительно смелой идеей. Нис-рин-673 продолжал изучающе на меня смотреть, и я понял, что за этим стояло что-то еще. Теперь, после того, как я произвел на него впечатление своей сообразительностью, можно было ожидать от него следующего шага в аргументации. Молчание длилось около минуты.

— Но ведь это еще не конец! — воскликнул я, изображая возбуждение. Девяносто процентов ДНК человека и тетронца по-прежнему молчат. И мы даже не представляем себе, какие возможности скрыты в наших клетках!

— Действительно, не представляем, — подтвердил он. — Незнаем мы, и какой нужен толчок для их запуска.

Наши ученые, впервые углубившись в биотехнологию, вообразили, что стали хозяевами собственной эволюции. Но такое заключение оказалось, судя по всему, преждевременным.

— Значит, цветник еще не расцвел, — пробормотал я. — Значит, мы, возможно, лишь первые ростки, пробившиеся из весенней почвы; и ни малейшего понятия, кем должны стать… и зачем.

— Должен повторить свое отрицательное отношение к вашему предположению, будто рукав галактики был целенаправленно засеян жизнью, — сказал Нисрин-673. — Ваша теория насчет божественных садовников при всей своей привлекательности не имеет подтверждающих ее фактов. На данный момент превалирует концепция естественной природы распространения генетического материала в космическом пространстве.

— Разумеется, — произнес я. — Жизнь занесла стая летучих свиней, случайно залетевших к нам во время отпуска.

Шутку он не воспринял. На пароле понятие «свинья» отсутствовало как таковое, но даже если б оно и существовало, слишком долго пришлось бы объяснять тетронцу, что выражение "летучая свинья" — лишь гипербола, означающая полную невозможность данного явления.

Человечество выбралось из колыбели Солнечной системы и обнаружило более развитую цивилизацию — тетраксов. В результате мне легко было предположить, что на очереди может стоять еще более развитая. У тетраксов же были серьезные идеологические причины избегать подобных умозаключений. Мы, люди, погрязли в антропоцентризме, предположив, что являемся продуктом специально задуманного творения, а тетраксы, хоть и знали куда больше нашего, тоже не избежали антропоцентрических тенденций, но на свой — тетронский манер.

— Если ответ на этот вопрос и существует, — поспешил я загладить собственную бестактность, — то, на мой взгляд, его можно найти внутри Асгарда. Там, насколько мне известно, сидят исключительно сильные биологи.

— Возможно, вы и правы, — сказал Нисрин-673. — И если эволюция наших с вами рас запрограммирована в молчащих ДНК, очень может быть, что в нижних слоях Асгарда мы сможем воочию увидеть результат их активизации.

Его, как видно, подобная мысль сильно не расстраивала, возможно, потому, что любопытство ученого стояло выше амбиций представителя верховной политической расы галактики. Я мог поспорить, что многие его соплеменники не сумели бы столь же спокойно допустить саму мысль об этом.

Покинув ученого, я начал прокручивать в голове возможные сценарии, по которым Асгард мог бы играть решающую роль в деле превращения галактики в сад. Возможно, именно на нем находился домик садовника. Возможно, он был семенным банком.

А может быть — комбайном для сборки урожая.

Как-то сами собой мысли мои переключились в более мрачное русло возможных грядущих бедствий и страданий.

"Предположим, — говорил я себе, — что галактика — это сад, а где-то в самом сердце Асгарда живут его садовники. Но представим на секунду, что мы являем собой вовсе не тот урожай, на который они рассчитывали. Что, если мы сорняки?! Но даже если нет, то чего можно ожидать, когда нас начнут тестировать: те ли мы существа, которыми нас хотели видеть?

Что могло бы случиться, — спрашивал я себя, — если б на Земле вдруг появился легион неандертальцев, решивших, что настало их время погулять на празднике жизни?" Довольно мрачный вопрос, хотя тогда я еще не представлял, как скоро встанет он передо мной во весь рост и какой ужасный ответ уготовила на него мне судьба.

К тому времени, когда мы добрались до Асгарда, я уже почти привык к нормальной гравитации, а мои мышцы (не без помощи медиков) обрели силу, достаточную для серьезной прогулки по нижним уровням. Все люди были натренированы в обращении с термоскафандром и получили все известные мне данные по географическому положению города Небесная Переправа. Сказать по-честному, какого-то особого энтузиазма идти на это задание я за ними не замечал; просто — очередной опасный поход, что для них было не в новинку. Не нюхали пороху лишь Крамин со своими громилами.

В системе Асгарда мы присоединились к маленькой флотилии интергалактических кораблей, причем не все из них были тетронскими. Они стояли, пришвартовавшись даже не к планетоиду, а к крохотной пристани-времянке — наспех слепленной из подручных материалов миниатюрной станции, не приспособленной для жилья. С момента вторжения прошло уже несколько месяцев, и тетраксам удалось собрать ее по кусочкам, но не восстановить. Из системы Тетры и из ближних систем прибывали корабли поддержки, но, по моим расчетам, тетраксам потребовалось бы не меньше года, чтобы создать мало-мальски пригодную для временного пристанища базу.

Наши встречи и совещания с хозяевами происходили на одном из кораблей. Чтобы протянуть соединительный рукав, приходилось подходить к нему очень близко, да к тому же были мы далеко не одни. Со стороны наше скопище напоминало, пожалуй, взорванную мусорную кучу, застрявшую в лохмотьях паутины.

Первые встречи проходили лишь при участии Валдавии и Нисрина-673, но без представителей военно-космических сил. У меня сложилось неприятное ощущение, что Валдавия играл там роль купчика, выторговывая у тетраксов максимальную цену за наши услуги. Не менее неприятно было и то, что тетраксы, похоже, играли в ту же игру; в основе их социальных отношений всегда лежал детально проработанный контракт, по которому одна сторона приобретает права частичного управления другой стороной, предоставляющей свои услуги. С пангалактического пароля на людской язык соответствующий термин можно перевести как «рабство», но наш страх по этому поводу у тетраксов ничего, кроме смеха, не вызывает. С их точки зрения продажа самого себя полностью или частично — это обычная процедура, параллельно с которой существует система квазифеодальных отношений и обязательств, и вот здесь-то каждый из них несет свои гражданские обязанности (да и военные тоже) в зависимости от потребностей текущего момента. Таким образом, Нисрина-673 ничуть не обидело и не рассердило, что его оторвали от биологических исследований и сделали посредником в общении с ООНовскими бонзами. Интересно, думал я, как бы чувствовал себя доктор Аюб Хан, если б ООН приказала ему забыть про Уран и отправиться на Асгард дипломатом?

Когда торги закончились (а Валдавия тщательно скрывал от нас подробности), то полковник, Крусеро и я отправились вместе с ним на тетронский корабль в конце концов узнать, чего ждут от нас Земля и Тетра. Тетраксы, всегда очень щепетильные в вопросах соблюдения формальностей, встретили нас делегацией также из четырех человек.

Один из них был мне немного знаком. Звали его Ска-рион-74, и служил он офицером иммиграционной службы. Именно с его подачи я вляпался во всю эту историю с Мирлином. Среди тетраксов он явно был самым молодым, и в делегацию его включили наверняка только из-за того, что прежде он встречался со мной.

Остальные трое отрекомендовались как Тульяр-994, Альфеус-871 и Камина-1125. Нисрин-673 не присутствовал. Камина была женщиной, но, если б она специально нас об этом не уведомила, никто бы и не заметил. У всех тетраксов лицо — круглое, а кожа на нем — черная морщинистая и блестит, как отполированная. Кое-какие волосы у них имеются, но темные и очень короткие, одинаковые у всех. Одежда — без отличительных признаков по полу, и они, похоже, совершенно не стремятся вносить в нее какие бы то ни было знаки индивидуального различия. Одного от другого можно отличить только по форме носа и рисунку морщин на лице, но это непросто. Они признают, что как огня боятся индивидуализации, поэтому вместе с именем дают себе номер. Уж не знаю, насколько сродни эти имена нашим христианским именам или фамилиям или какое родство существует между двумя тетраксами с одинаковыми именами, однако мне известно наверняка, что чем больше номер, тем выше социальный статус тетронца. Четырехзначные номера вообще встречаются редко, поэтому немудрено, что Ками-на-1125 оказалась главой делегации.

— Мы высоко чтим и испытываем величайшую благодарность за ваше стремление протянуть нам руку помощи в этот трагический момент, — заверила нас она. Наступили тяжелые времена для всей галактики, и нет в ней планеты, которая не оплакивала бы своих сыновей и дочерей. Проект Асгарда сплотил вокруг себя в едином порыве представителей всех рас, послужив таким образом бесценным символом гармоничных отношений между членами нашего сообщества. Но случилось ужасное.

Пангалактический пароль гладко катился с ее языка, будучи великолепно приспособлен под большой рот тетронца. У человека язык более плоский и широкий, поэтому нюансы всего звукоряда пароля воспроизвести с его помощью невозможно. В результате, когда мы пытаемся говорить на пароле, наше вынужденное произношение отдельных согласных нестандартным образом оборачивается чрезвычайно неуклюжим звучанием всей речи в целом. Увы, другого способа общения в сообществе не предусмотрено. Вряд ли стоит ожидать, что тетраксы когда-нибудь выучат английский.

Вот от того-то официальный ответ Валдавии на приветствие был более краток, чем хотелось дипломату, и срывался с уст отнюдь не медоточивым потоком.

— Мы весьма сожалеем, — продолжила Камина-1125, обращаясь теперь непосредственно к полковнику, — что нам не удалось установить связь с оккупантами Небесной Переправы. И виноват здесь не только языковой барьер; со стороны захватчиков не было ни единой попытки его преодолеть. На наши передачи просто не отвечают. Мы посылали туда невооруженные эмиссаров, и никто не вернулся, хотя сведений, что с кем-то из них обошлись плохо, у нас тоже нет. Под поверхностью до сих пор находятся представители галактических рас, работавшие в куполах Координационно-Исследовательского Центра, которых еще не схватили. Время от времени нам удается связаться с этими группами, хотя мы опасаемся привлечь к ним внимание. Некоторое время после захвата мы поддерживали связь с нашими людьми, оставшимися в городе, но уже давно не получали от них сообщений. С вашего разрешения мы вкратце изложим то, что нам известно о захватчиках.

Валдавия наклонил голову, давая понять, что она может продолжать. Полковник просто подняла белесую бровь. Она, как обычно, не сильно церемонилась. Камина-1125 передала эстафету Тульяру-994.

— Захватчики вышли прямо из-под города, — начал он. — Они появились одновременно предположительно в пяти различных точках, воспользовавшись дверями, на которые мы прежде не обращали внимания. Из этого мы сделали вывод, что перед атакой они какое-то время группировались на третьем и четвертом уровне; возможно также, что они там присутствовали еще до того, как мистер Руссо проник в глубинные слои, и что их атака — это ни в коем случае не ответ на проникновение. Есть одно странное совпадение, в значении которого мы до сих пор не уверены. Взгляните…

Из стоявшего под столом портфеля он достал несколько листов. В основном это были фотографии, сделанные сразу же после боя за Небесную Переправу и переданные, пока не прервалась связь.

Захватчики выглядели как люди.

Из всех звездных рас, составляющих сообщество, лишь с полдюжины настолько похожи на людей, что некоторые их представители могли бы сойти за земного человека. Люди сами по себе очень разные, поэтому, когда инопланетника схожей расы принимают за землянина, то для нас это в порядке вещей, и вряд ли здесь можно говорить о каком-то случайном совпадении. На фотографии захватчики были белокожи, с бледными, несколько одутловатыми лицами и светлыми волосами. Чертами они напоминали голландцев, только с утяжеленными надбровными дугами и эскимосскими приплюснутыми носами. Появись они где-нибудь на улице земного города, вряд ли на них кто-то обратил бы внимание, а на мультирасовом планетоиде их просто встретили бы как старых приятелей.

И тут я понял, что пробудившийся во мне интерес объясняется не только опытом работы в нижних уровнях.

— Люди, некогда населявшие первый, второй и Третий уровни, были гуманоидами, — заметил я. — Мы всегда это знали. Так что нет особых причин удивляться.

— Возможно, — ответил тетронец. — Возможно даже, что это совпадение удастся обернуть нам на пользу. Полковника Лир определенно можно принять за одного из пришельцев, и вас, капитан Руссо, тоже. Это может пригодиться при сборе разведданных. К тому же оккупанты, возможно, пойдут на контакт с расой, столь сильно похожей на них, чем тетраксы, к несчастью, не отличаются.

Очень трудно передать на пангалактическом пароле тонкий смысл, но ему удалось произнести слово "к несчастью" с ироничной двусмысленностью. Подразумевалось, что захватчики — такие же варвары, как мы, и хотя бы поэтому у них гораздо больше общего с нами, чем с цивилизованными и высококультурными тетраксами.

— Нас только за этим сюда пригласили — наладить контакт? — резко спросила Сюзарма Лир на пароле, который н ее произношении звучал грубо даже по земным меркам.

Тут в разговор проворно, но гладко опять вступила Ка-мина-1125.

— Наше общее мнение таково, что вам стоит производить попытку контакта "только при самых благоприятных обстоятельствах Наши дипломаты с помощью представителей нескольких рас, наиболее похожих на захватчиков, предпринимают открытые усилия к установлению диалога. Мистер Валдавия тоже будет нам помогать, о чем его любезно попросили. От вас же мы хотели бы, если вы готовы нам помочь, восстановить связь с тетраксами, оставшимися в городе. Нам крайне необходима информация, собранная ими с момента прекращения радиосвязи, и, может статься, они сыграют роль посредников в общении с захватчиками.

Я изо всех сил пытался проникнуть в смысл, оставшийся между строк, дабы оценить, насколько все это ее действительно волнует. Мне показалось, что за ее словами скрывается действительная обеспокоенность; как я понял, тетраксы боятся, что дело еще не кончилось, что в глубинах Ас-гарда может скрываться достаточно людских и огневых ресурсов, чтобы их обитатели начали воевать и с другими звездными системами. Тетраксы боялись, как бы захватчики вместо переговоров о мире не хлынули с ружьями наперевес в галактику, по примеру того, как они уже наводнили Небесную Переправу.

— Чьих приказов нам слушаться после высадки? — спросила полковник, вновь едва не вызвав обморок у Валдавии своей безапелляционностью. Дипломат кипел от злости, но она плевать на него хотела.

— Операцией будет руководить Тульяр-994, - ответила тетронка. — Он несколько лет прожил на Асгарде и хорошо знает город. Служащие военно-космических сил будут, разумеется, под вашим командованием, но мы вас почтительно просим не предпринимать никаких акций без консультации с Тульяром-994.

Другими словами, что этот парень скажет, то мы и будем делать. Сюзарма Лир спорить не стала.

— Какое снаряжение нам взять с собой? — спросила она. Камина-1125 была достаточно проницательна, чтобы под туманным термином «снаряжение» понять его истинный смысл «оружие».

— Мы не считаем, что обстоятельства диктуют необходимость брать оружие, ответила она. — Наша принципиальная позиция — стремиться установить Дружественные отношения с вторженцами, а ваша миссия — лишь одно из средств для достижения этой цели. Мы не хотим демонстрировать никаких признаков враждебности. Вы же должны стараться действовать скрытно, не привлекая к себе внимания захватчиков и тем более не пытаясь никого из них убить.

Меня слегка удивило, когда Сюзарма Лир, согласно кивнула, не меняя выражения лица. Наверняка Валдавия предупредил ее, что это — твердая позиция тетраксов, и заранее уговорил не протестовать. Она давно бы уже дала знать, что при необходимости будет действовать на свой страх и риск, но теперь она была полковником, а полковникам надо очень осторожно демонстрировать свое неудовольствие. У нее был приказ, и она прекрасно понимала, что в конце концов ей придется довольствоваться тем, что милостиво разрешат тетраксы. Еще одна героическая жертва во славу Земли-матушки.

Слава Богу, я — не полковник. Это значит — меня не спросили, и я остался при своем мнении. Заставить себя выслушать я могу и в следующий раз.

— В этом вопросе у обоих наших рас и у всего галактического сообщества одинаковый интерес, — добавил Аль-феус-871, который присутствовал здесь, только чтобы поддакивать.

— Это наш долг и наша обязанность, — подала голос еще более мелкая сошка мой старый знакомец Скарион-74.

Не зная точно, как перевести сию фразу на понятный язык, я остановился на следующей интерпретации: "Наша жизнь здесь — дешевка, приятель, и выбора у нас нет". Складывалось впечатление, что он прав. Я слегка улыбнулся и ответ, только вряд ли он это понял.

— В идеальном варианте, — произнесла Камина-1125, обращаясь теперь к Валдавии, — нам хотелось бы вывести из города кое-кого из наших людей и установить маршруты последующей скрытной транспортировки туда и обратно. Несомненно, воздушные шлюзы, представляющие собой главные проходы в город, усиленно охраняются, но найти потайные точки входа через нижние уровни, вероятно, будет достаточно просто.

Весь предыдущий треп нужен был лишь для того, чтобы наконец-таки задать основной вопрос.

— Это можно сделать? — спросил меня Валдавия.

В ответ я лишь пожал плечами.

— Город местами выходит в нижние уровни. КИЦ всегда стремился охватить побольше площадей. В подземельях были созданы гигантские поля — фабрики для производства пищи, поэтому у защитников города есть много мест, где можно скрыться. Все шлюзы расположены на поверхности, а сообщение между городскими подвалами и холодными уровнями представляет из себя слаборазвитую и беспорядочную сеть накачанных воздухом пластиковых камер. Некоторые из них имеют скрытые вентили. Прорубаться внутрь напрямую сквозь оболочку нельзя: моментально сработает аварийная система утечки, но если отгородиться сзади своей пластиковой стенкой и накачать воздух, то тогда можно будет войти. Не могут же захватчики расставить охрану везде; скорее всего там действуют патрули. А что слышно от КИЦовцев из других мест — они не пытались это сделать? Все необходимое оборудование у них имеется.

— Мы бы с радостью отдали им такой приказ, если б могли, — поведал Тульяр-994. — Но уцелевшие группы находятся слишком далеко от города. Кроме двух, все они разбросаны по другим пещерным системам. Мы решили, что до прибытия подкрепления лучше не привлекать внимания к той, что ближе всего от Небесной Переправы.

Означало это следующее: "Еще чего не хватало! Для этого вас, дураков, и ждали".

— Следующий аспект вашей миссии, — продолжила Камина-1125, - доставить в город некоторые весьма сложные приборы наблюдения, чтобы с их помощью мы могли получать разведданные, даже если все остальные источники провалятся. Надеюсь, среди вас есть человек, хорошо знающий город и имеющий опыт работы со средствами наблюдения.

Я не сразу уловил, что она имеет в виду, а ее мимолетное замечание насчет провала "остальных источников" меня слегка обескуражило. И только потом до меня дошло, что говорит она о Джоне Финне, который, по его словам, какое-то время учился на Асгарде "тетронским средствам охраны". Не успел я вставить по этому поводу замечание, как шанс уже был упущен.

— Когда нам отбывать? — спросила полковник, в очередной раз демонстрируя свой талант прорываться бульдозером сквозь путы бюрократических условностей.

— Как можно скорее, — ответил Тульяр-994. — У нас уже все готово. Я в вашем распоряжении. Поэтому, когда будут готовы ваши люди…

Она искоса глянула на меня.

Я изобразил подобие сардонической ухмылки и тихо сказал по-английски:

— Тогда — "по коням!" Подобных выражений в пангалактическом пароле не предусмотрено, да они и не нужны. В конце концов, пароль изобрели тетраксы, а всем остальным остается только кричать вместо них "По коням!".

Для спуска на трех шаттлах мы разбились на три отряда. Каждый из них должен был приземлиться вне пределов видимости из Небесной Переправы, но вблизи от люка, позволявшего спуститься на первый уровень. Таких люков было множество, нанесенных на карту и подготовленных к пользованию кропотливым трудом экспедиционных отрядов КИЦ. В прежние времена такие отряды расходились во все стороны по первому уровню, на основе которого впоследствии и был построен город.

Я оказался в одном отряде с Сюзармой Лир. Крусеро командовал вторым; в третий записали Крамина с его людьми и Джона Финна, воспрявшего духом после того, как он узнал, что тетраксы его помнят и считают знания, полученные им в области электронного шпионажа, настолько ценными, что гарантируют ему дальнейшее обучение и продвижение по службе. Теперь его самомнение, последние недели ничего, кроме тычков, не испытывавшее, опять безобразно раздулось до невыносимого высокомерия.

Альфеус-871 был ответственным представителем Тетрона в команде Крусеро. Тульяр-994 и Скарион-74 были приписаны к моей группе, удостоверяя своим присутствием, что тетраксы считают нас главной ударной силой миссии и группой с наибольшими шансами на успех.

Каждый из разведывательных отрядов был укомплектован опытными старателями. Кроме меня, в моей группе находился тюркан с труднопроизносимым именем Джоаксан. Раньше мы не встречались, но он был ветераном КИЦ, проработавшим в подземельях даже больше, чем я. В момент разрушения города он находился на спутнике.

Должно быть, дикие предки тюрканов обитали по большей части в лесах, потому что у их потомков сохранились длинные руки и полусогнутые ноги с хорошо развитыми пальцами. Из одежды они обходятся минимальным набором, а тело их покрыто легкой шерстью довольно странной расцветки — зеленой с коричневым. Редко у кого из гуманоидов встречается подобный защитный окрас, поскольку их предки, как правило, были достаточно велики, чтобы не слишком таиться от хищников. Но тюрканы — случай особый: в их менталитет как будто от природы заложен параноидальный "комплекс жертвы", они как огня боятся драки, хотя назвать их абсолютно неагрессивными было бы ошибкой. По-своему они могут быть очень целеустремленны, а в галактике за ними закрепилась репутация лучших воров-карманников.

Снаряжения нам выдали разумно достаточное количество. У каждого был термоскафандр, запчасти и комплект жизнеобеспечения, рассчитанный на автономное пребывание в течение нескольких месяцев; если потребуется еще, то нам сказали, что сбросят. Кроме того, мы взяли различный режущий инструмент, оборудование для установки камер и сани. С учетом того, что перемещаться нам предстояло оперативно, у нас было все необходимое.

Ко времени десантирования Сюзарма Лир, очевидно, как следует поговорила с кем надо по поводу оружия, и пистолеты нам все-таки выдали, только убить из них было нельзя. Вся моя тренировка по владению стрелковым оружием на борту "Леопардовой Акулы" пошла псу под хвост; всем без исключения выдали по плевуну. В промерзлых слоях толку от них будет, разумеется, не больше, чем от водяных брызгалок, но в Небесной Переправе мы сможем защитить себя, не причинив никому особого вреда. Это служило еще одним напоминанием, что основная цель нашей миссии — принести мир и гармонию как на Асгард, так и в галактику и во Вселенную в целом.

По крайней мере эту мысль нам не уставали вдалбливать.

Только однажды, да и то частным порядком, полковник высказала собственное мнение, что тетраксам нельзя доверять и что она не собирается принимать за чистую монету все, что они говорят. Это был классический пример профессиональной паранойи, но я тем не менее поддакнул, сказав, что тетраксы ребята ушлые и облапошат глазом не моргнув, если им покажется, что с обмана они получат гарантированную прибыль. Свое мнение я оставил при себе.

При десантировании пришлось понервничать, особенно в момент приземления. Атмосфера на Асгарде разреженная, поэтому тихо выбросить нас из шаттла на парашютах не представлялось возможным. Пришлось шаттлу приземлиться, включив для смягчения посадки воздушно-реактивный двигатель. Судно это — небольшое, но, когда оно с ревом и пламенем приближается к поверхности, трудно не обратить на него внимания. Хорошо, когда ты стоишь на земле, за линией горизонта от противника, но плохо, когда надо спускаться незамеченным с большой высоты. Нам оставалось только надеяться, что у захватчиков нет своих радаров, ибо на помощь тетронских спутников им нечего было рассчитывать. Рассуждая логически — откуда взяться радару в армии, которая всю жизнь сражалась в подвалах двадцатиметровой высоты? Но нервы упорно отказывались внимать логике.

Выйдя на поверхность планеты, нам оставалось только сказать спасибо точности тетронских навигационных приборов; сели мы чуть ли не на крышку люка, поэтому спуск в подземелье занял не более десяти часов местного времени.

Шаттл мы просто бросили; наше первое задание было дойти до второго люка в двух днях хорошего хода по направлению к городу, установить там антенны связи и развернуть более или менее постоянную оперативную базу. В результате мы пришли к выводу, что не будет большой разницы, если захватчики найдут шаттл.

Хотя, если нам, не дай Бог, придется уносить ноги, то домой придется добираться на попутных.

Первый переход был очень прост. Из люка мы попали прямиком на главную магистраль первого уровня. Двоих воинов выслали вперед в разведку и поволокли груженные оборудованием санки по тонкому ледку прямо по середине шоссе. Первый уровень — сущий рай: температура в нем редко падает ниже двухсот тридцати Кельвина, а иногда даже подходит к точке таяния.

Если бы мы прошли по шоссе до конца, то очутились бы в самом центре Небесной Переправы, но заходить так далеко в наши планы не входило. Вблизи города надо было вести себя тихо.

Дорогу нам освещали установленные на санках фары. Энергию нашлемных фонариков мы экономили. Санки толкали все по очереди, включая полковника и двух тетраксов. Пассажиров здесь не было. Привалы делали по расписанию; на каждой стоянке вперед высылался свежий человек сменить одного из разведчиков. Все работало четко, как часы.

Первый день прошел без каких-либо неприятностей; захватчики магистралью не пользовались, а если на ней и были посты, то гораздо ближе к городу.

На второй день уже не все протекало столь же гладко.

Около 37.50 по часам Небесной Переправы (хотя с приходом новых хозяев система времяисчисления на планете могла в корне измениться) разведчики сообщили, что наткнулись на какое-то светочувствительное устройство, установленное возле шоссе. Оно, по их словам, было достаточно примитивно, однако дело свое делало исправно. Были все основания предполагать, что оно их засекло и сообщило в Небесную Переправу о нашем приближении. Это означало, что нам надо было немедленно сворачивать с магистрали.

Большой беды в произошедшем не было, потому что мы находились еще на таком расстоянии от города, что вражескому патрулю придется добираться до нас несколько часов даже на быстроходном колесном транспорте, а мы к тому времени будем уже далеко. Но тем не менее один — ноль в пользу противника.

Уже далеко за полдень мы подошли к точке перехода на второй уровень, где температура постоянно держится на страшноватой отметке — сто тридцать Кельвина. Глубже я забираться не хотел: не было смысла рисковать людьми и снаряжением, пробираясь через более холодные уровни. Третий я приберег на самый крайний случай, если придется спасаться бегством. Разумеется, мы понятия не имели, как поведут себя захватчики в третьем и четвертом слоях. Возможно, они привыкли путешествовать только по теплым и ярко освещенным туннелям и не имели опыта хождения по холоду. Но полагаться на подобные предположения мы не могли, ведь кто знает, не просидела ли их армия в засаде на третьем и четвертом уровнях, готовясь к штурму города. Мы знали только, что они могли себе позволить проводить в холоде летний отпуск.

Лично для меня возвращение в мир серебристых стен и ледяных полов было как в дом родной. На втором уровне я ощущал себя куда свободнее, чем на "Леопардовой Акуле". Джоаксан тоже чувствовал себя как рыба в воде и своим видом немного воодушевлял остальных воинов, для которых окружающая обстановка была совершенно чужой и враждебной. Кто-то, наверное, думает, что люди, проведшие большую часть своей жизни на борту звездолета, в принципе не могут страдать клаустрофобией, но подземелья порождают свои заскоки. Что самое странное, хуже всех себя чувствовал Скарион-74, много лет проживший в Небесной Переправе, включая подземные ее части, но ни разу не спускавшийся в холод.

Мы отозвали разведчиков и пошли единой колонной по местности, которая некогда была "фермерским полем". Потолок в этой части второго уровня располагался на высоте метров пятнадцать, и с него свисали некогда очень мощные источники света. В Золотой Век Асгарда они сияли над коврами фотосинтетических материалов, перемежаемых озерами фотосинтетической жидкости. Под коврами и вокруг озер дружно трудились машины, накапливавшие произведенный продукт, а под машинами располагался еще один активный слой, устланный термосинтетическим материалом. Все вместе составляло сложнейший органо-технологический процесс, в котором живые организмы играли лишь крайне малую роль. Никаких тучных стад домашних животных: мясо для обывателей синтезировалось из комбисмеси… если только конечный продукт такого синтеза можно было назвать мясом.

Теперь же от заведения остались одни развалины. Большинство агрегатов были разорены еще до ухода жителей, а и целом система прекратила свое существование до наступления большого холода. После себя ушедшие оставили лишь груды мусора, в которых тем не менее угадывались останки высокотехнологичной системы биопроизводства. У тетраксов в их родной системе было много аналогичных предприятий, и даже на нашей старушке Земле последнее время стали возникать фабрики искусственных фотосинтетических продуктов на месте бесполезных тропических пустынь. Безусловно, часть технологий была закуплена у тетраксов, но многое пришлось изобретать самим, поскольку мы мало чего могли предложить тетраксам взамен.

Для второй ночевки мы искали место, где можно было надуть небольшой купол-пузырь. Обследовав несколько «деревенек», решили было организовать резиденцию в блоке, растянувшемся ввысь от пола до потолка, но я всегда считал такие места самыми малопригодными для стоянки. Квартиры пещерников вечно были замусорены, разграблены и ободраны, как и все вокруг, то есть хуже не придумаешь. Не менее остро стояла проблема с открыванием дверей, ибо замки давно уже накрепко вросли в косяки. Много лет я только тем и занимался, что с огромными усилиями прорубался сквозь запертые двери и ничего стоящего за ними не находил.

В конце концов мы решили, что лучше всего будет устроить резиденции в здании, которое раньше служило то ли амбаром, то ли складом. Здесь было место, чтобы надуть пузырь, и здание стояло не на открытом месте. В подземельях вообще нет открытых пространств, аналогичных полям на поверхности, потому что вся конструкция нуждается в несущих опорах, но площади полей-фабрик все же достаточно обширны, и спрятаться в них непросто. Именно поэтому мы искали как можно более скрытное место.

У нас имелось достаточно энергии, чтобы поднять температуру внутри пластиковой камеры до приемлемого значения, но воздух приходилось экономить, поэтому полноценной атмосферы внутри не получилось. Да, подготовить место для обитания в холодном подземелье — это не палатку поставить. Мы, оставались в скафандрах, а химическая система в ранце за спиной снабжала организм всем необходимым.

Друг с другом мы продолжали переговариваться по открытому радиоканалу, поэтому частные беседы не велись, хотя мы с командиром по секрету договорились о нескольких запасных волнах, на которых при необходимости можно было переговорить, не опасаясь, что тебя подслушают тетраксы. Как бы то ни было, но все испытали огромное облегчение, когда сгрузили аппаратуру и разлеглись, уверенные, что здесь самое безопасное место.

— Захватчики могут нас проследить от места, где мы потревожили их охранную систему? — спросил меня Тульяр-994, когда мы наконец-таки обустроили свой уют.

— Вряд ли. Они не смогут определить, где мы сошли с магистрали. Наши следы, разумеется, остались, но за последние двадцать лет по первому уровню прошли такие стада путешественников со всей галактики, что отличить наш след от чужого практически невозможно. На данный момент мы здесь в безопасности. Вот когда мы опустимся в нижние слои, чтобы подобраться по ним к городу, то там следы будут совсем другие. Там придется соблюдать все предосторожности.

-; Есть все основания полагать, что поля-фабрики в будущем заработают нормально, — заметил Скарион. — Сюда прибудут рабочие многих галактических рас. Как только здесь можно будет ходить без скафандра, все наладится.

Скорее всего он пытался убедить себя, а не, нас, ведь только что Тульяр дал ему приказ сопровождать нас на первую вылазку в нижние уровни под городом. Нагнетать страхи сейчас, пожалуй, не стоило, поэтому свои не столь оптимистичные рассуждения я оставил при себе. Возможно, он прав. Единственная задача на первый день была установить предварительный контакт, попытаться переслать весточку руководству города и избежать встречи с врагом. Программа эта казалась весьма благоразумной, хотя оставалась опасность, что при попытке вступить в контакт нас перехватят и ликвидируют.

День был долгий, и поработали мы на славу, поэтому заснули в своих гамаках, что называется, сном праведников. Хотя и последнем я был далеко неуверен.

Проблем с подходом к городу по второму уровню у нас не было. Мы заранее наметили по карте подходящую точку входа и без труда ее нашли. Основной проход представлял из себя узкий коридор, расположенный в первом уровне. На полпути его разделяла надвое пластиковая перегородка. Сначала надо было установить за собой вторую перегородку, потом уравнять давление, потом прорезать первую. Мы пошли через первый уровень из-за того, что разница в температуре и давлении на нем были не столь резки, Как на втором, а это означало, что перегородки на нем менее прочные и проникнуть сквозь них будет гораздо легче.

Эта была самая рискованная часть нашей операции. Как только мы установили заднюю перегородку, то вместе с большей частью снаряжения оказались запертыми в замкнутом пространстве. Стоило привлечь к себе внимание, до того как будет готов проход, — и бежать некуда. В городском подземелье огромное количество лазеек, но если нас обнаружат раньше — с нами все кончено. Вторая опасность состояла в том, что, пока мы будем в городе, какой-нибудь дотошный патруль обнаружит проход и устроит здесь засаду.

Мы решили, что на первую ознакомительную вылазку пойдут четверо. Тульяр-994 и Сюзарма Лир, разумеется, остались на базе, ибо не дело ставить в первую шеренгу главных командиров операции. Тюркан тоже остался: на этом парне лежала задача вывести их обратно, если со мной что-нибудь случится. Таким образом, я стал командиром разведывательной группы, а под моим началом оказались Ска-рион-74, сержант Серн и рядовой по имени Вазари.

На первый уровень мы перебрались через колодец с обычными дверьми, какие бывают в воздушных шлюзах. На них были простые, закрываемые вручную замки, поэтому время и холод их не испортили: специалистам КИЦ не составило труда вернуть их в рабочее состояние. Сотни таких колодцев были нанесены на карту в пределах городской черты, больше — между первым и вторым уровнями, меньше между вторым и третьим, а вот попасть на четвертый было очень трудно, потому что главная пещерная система четвертого уровня под городом не проходила, а там, где пролегали лишь дальние ее ответвления, порода была чрезвычайно тверда.

Мы вылезли из скафандров и сложили их между перегородками вместе с оборудованием. Извлекать из тела капельницы, в особенности глубоко внедренные инъекторы, — грязная и болезненная процедура, и мы бы с радостью остались в скафандрах, но сойти за горожан можно было только без них.

Мы переоделись в специально взятые с собой коричневые ботинки и неопределенного вида комбинезоны цвета хаки, достаточно широкие, чтобы спрятать под ними плевуны. Ботинки были сделаны по тетронской органической технологии, и я с удовольствием отметил, насколько удобно сидят они на человеческой ноге. Однажды мне довелось надеть ботинки тетронца, но ходить в них оказалось невозможно; не знаю, как выглядит обнаженная нога тетронца, могу предположить только, что у них очень странные пальцы.

Покончив со сменой экипировки, осторожно двинулись по темному коридору. Дорогу впереди освещал лишь один фонарь.

Не успели мы пройти и тридцати метров, как в темноте раздалось шуршание. Все застыли на месте.

— Там кто-то есть! — воскликнул Скарион прежде, чем я подал ему знак соблюдать тишину. Серн и Вазари, разумеется, сами знали, что в таких ситуациях надо держать рот на замке.

Бледный луч нашего фонарика не нашел никого и ничего. Характер звуков подсказывал, что это мог быть какой-то паразит. Считается, что на звездолетах крыс нет, но некоторые расы галактического сообщества любят жить в окружении различных жизнеформ и таскают их с собой как ручных животных. Небесная Переправа просуществовала уже достаточно долго, и в ней завелись одичавшие, похожие на кошек существа, избравшие себе местом жительства туннели вблизи полей-фабрик и скрывавшиеся именно в таких потаенных углах, которые как нельзя лучше подходили для наших целей.

Пройдя чуть дальше, мы опять услышали те же звуки, но теперь я уже не мог поручиться, что исходили они от маленького, спасающегося бегством зверька, а не от кого-нибудь побольше.

Я бросил взгляд на Серна, чтобы узнать его мнение, но тот только пожал плечами. Пускаться в погоню смысла не было. В конце концов мы двинулись дальше: у нас своя работа, и сделать ее необходимо.

Наконец впереди блеснул свет, и я выключил фонарь. Мы осторожно выглянули из укрытия и обнаружили, что находимся на дальнем конце поля из органо-синтетического материала, похожего на пластиковую траву, а само поле поделено рельсами и пешеходными дорожками на пятигранные участки. Вверху, на высоте пятнадцати метров, ярко сиял потолок.

Местность просматривалась на несколько сотен метров, хотя кое-где обзор закрывали секции опорных стен. Вдали весело бежал автоматический поезд. Ни одного гуманоида видно не было.

— Не прыгнуть ли нам на поезд? — спросил Серн.

— Неплохо было бы, — ответил я. — Но поезд может привезти нас прямо в лапы врага. Придется идти. Если мы заметим противника, можно успеть спрятаться.

И мы пошли по подземным плантациям в направлении городского центра, хотя подбираться к нему слишком близко в наши намерения не входило. А вот, кажется, и гуманоиды. Может, это рабочие, обслуживавшие автоматическую линию? С виду они походили на выходцев из галактики — некоторые явно были забаранцами, — но из предосторожности я решил не полагаться на первое впечатление. Одна мысль сверлила мне голову: не являются ли человекообразные лишь ударными частями, сделавшими грязную работу для основных хозяев. А вышли те на поверхность или нет, мы не знали.

Своего присутствия мы не выдавали, пока не заняли позицию, с которой можно было наблюдать за дорогой, окаймлявшей по периметру границу города. Движение было интенсивным: в основном повозки-автоматы, но среди них мелькали и военные машины. Броневики появлялись через нерегулярные промежутки времени, поэтому оставалось только догадываться, что это — то ли патруль, то ли разрозненные передвижения воинских частей.

Мы подошли чуть ближе и, выглянув из-за стены, увидели гуманоида, копавшегося в двигателе остановившегося поезда. Понаблюдав из укрытия, Скарион-74 опознал в нем ксилянина. Представителей этой цивилизации смуглокожих, с большими ушами и черными глазами, в которых как бы навеки застыло плаксивое выражение, мне доводилось видеть и раньше, но этим мои знания о них исчерпывались.

— К нему лучше пойти мне, — произнес Скарион-74. — Вас он наверняка примет за захватчика.

— О'кей, — согласился я. — Действуйте. Тетронец вылез из убежища, вскарабкался на дорожку и уже по ней добрался до рельсов. Увидев его, ксилянин тут же прекратил работать и опасливо оглянулся по сторонам. Скарион-74 беседовал с ним минут пятнадцать, потом наконец подал нам знак присоединиться. По выражению лица ксилянина нельзя было судить, какое впечатление произвело на него наше появление.

Мы встали возле поезда так, чтобы со стороны нас не было видно, и начали быстрый обмен информацией.

— Он говорит, что в городе все спокойно, — сказал Скарион-74. — Когда захватчики нанесли первый удар, сопротивление длилось очень недолго, потому что офицеры получили от командования приказ сдаться, и побоище быстро закончилось. Для начала захватчики вытащили всех представителей галактики из домов и выстроили их на улице, а потом разрешили почти всем вернуться к своим обычным занятиям. Они остановили движущиеся тротуары и отключили кое-какие городские системы. Он говорит, что захватчиков много — по крайней мере, десять — двадцать тысяч принимали участие только в первой атаке. А с тех пор, как ему кажется, они привели в город еще тысяч десять — двадцать. Они заняли несколько жилых кварталов, и теперь, по его словам, некоторые горожане живут втроем, а то и вчетвером в комнате.

Еще он говорит, что очень трудно с ними общаться. Языковый барьер до сих пор порождает много проблем. Сам он и такие, как он, очень нужны пришельцам, потому что те не разбираются в машинах, но он не может понять, чего они от него хотят, а это причиняет массу неудобств. Он также говорит, что захватчики до сих пор толком не знают, кто чем занимается и какие работы необходимы в первую очередь для поддержания городского хозяйства. По его словам, они глупы и абсолютно не понимают тетронской технологии; тетраксы же, как видно, не желают с ними сотрудничать, поэтому у захватчиков большие проблемы с поддержанием систем в рабочем состоянии. Их собственные технологии крайне примитивны.

Это звучало удивительно. Я готов был предположить, что внешне асгардианцы похожи на голландцев, но они должны были быть по меньшей мере столь же учены, как тетраксы. Если ксилянин прав, то захватить город им удалось только благодаря громадному численному превосходству.

Он также считает, что жертв оказалось гораздо больше, чем этого требовала военная обстановка, — продолжил Скарион. — Говорят, расстреляны тысячи жителей, но не знает, можно ли этим слухам верить. Еще, говорят, многие горожане, особенно тетраксы, были угнаны в нижние уровни, но никто не знает куда. И эта переброска продолжается по сей день, хотя для интернирования всего населения Небесной Переправы потребовались бы годы. По его мнению, захватчики хотят полностью подчинить город себе, но пока не могут обойтись без остальных галактических рас, ибо не знакомы с принципами работы здешних машин. Еще он говорит, что ему все равно, на кого работать — на тетраксов или на захватчиков, но захватчиков он боится.

— Какое вооружение они принесли с собой на поверхность? — напрямую спросил я у ксилянина.

Тот изъяснялся на пароле с большим акцентом, но понимали мы друг друга без труда.

— Броневики, много ружей. Сейчас они пытаются понять принцип действия наших машин. Многие занимаются изучением пароля, а горожане работают на них в качестве учителей.

— Они все похожи только на меня или и на представителей других рас тоже?

— Все, кого я видел, похожи на вас. Я слыхал, что у них есть в подчинении и другие существа — рабы.

— Гуманоиды?

— Да, но я не знаю, какие галактические расы они напоминают. Пока не видел ни одного раба или просто не знаю, что видел.

— Насколько свободно ходить наверху? Можем ли мы выйти на улицу под куполом, чтобы нас не разоблачили?

— Это сложно. Они стараются делать так, чтобы людей на улицах не было. Всем выданы паспорта, а поскольку их языка никто не знает, то паспорта сложно подделать.

— Как вы думаете, мы можем позвонить по телефону или все разговоры прослушиваются?

— Этого я не знаю. В тетронской системе связи они разбираются плохо, но свои телефоны у них есть.

Мы единодушно решили, что звонить — это идти на большой риск.

— А здесь мы можем перемещаться безопасно? Ксилянин покачал головой, но трудно было понять, что он хотел этим сказать.

— Возможно, — неуверенно ответил он. — Захватчики не препятствуют рабочим исполнять свои обязанности, поскольку совершенно не понимают, как поддерживать технологию производства пищи. Они лишь выяснили, какая еда для них самая подходящая, и хотят, чтобы ее вырабатывали как можно больше. Тетраксы помогать им в этом не собираются.

Основная масса пищи производилась на полях-фабриках и была различными модификациями «манны» — точно подобранные компоненты под гастрономические потребности многочисленных рас. Небесную Переправу населяло большое разнообразие гуманоидов, и это заставляло вырабатывать манну десяти разновидностей. Если захватчики действительно так были похожи на меня, то они нуждались в манне, предназначенной для людей и производившейся в гораздо меньших количествах, чем сорта, предназначенные для тетраксов, или чем спецсорта для плотоядных хищников типа вормиран, или даже чем сорта для полных вегетарианцев типа слисов.

— Есть только один способ посмотреть, что творится на улицах, — сказал Серн.

— Какой? — спросил я его.

— Остановить броневик, перебить сидящих внутри и надеть их форму. Потом мы сможем кататься сколько влезет.

— Это слишком мелодраматично, — ответил я. — Позже, может быть.

— А сейчас, пожалуйста, уходите, — произнес ксилянин; справедливо посчитав, что раз уж мы начали пререкаться между собой, то с тем же успехом можем продолжить это в другом месте и не заставлять его нервничать.

— Вы можете передать записку какому-нибудь тетронцу в городе? — спросил я его. — Желательно с большим номером.

Ксилянин задумался. Мне показалось, что он собирался сказать «нет». Но он наверняка сообразил, что если тетраксы однажды вернутся к власти, то в чести будет тот, кто с ними сотрудничал, и горе тому, кто отказался.

— Попробую, — произнес он, вновь качая головой.

Скарион-74 достал составленный заранее текст. Написан он был по-тетронски, поэтому ни ксилянин, ни захватчики не смогли бы его прочитать. Мы решили, что так безопаснее: в конце концов, ксилянин, попадись он захватчикам, смог бы придумать десяток оправданий, откуда у него этот непонятный клочок бумаги. Пытаясь передать его, он практически ничем не рисковал.

Я тоже не мог прочитать записку, но Тульяр сказал нам, что в ней содержится приглашение на встречу и просьба о сборе подробной информации о ситуации в городе. Мы предполагали, что тетраксы в Небесной Переправе до сих пор продолжали сбор разведданных, хоть у них и не было канала для их передачи.

Ксилянин сунул записку в карман, справедливо полагая, что это цена, за которую его оставят в покое.

Мы, в свою очередь, тоже не собирались ставить на единственную лошадку, поэтому пошли дальше, устанавливая по пути аналогичные контакты. В результате ничего особенно нового мы не услыхали, если не считать нескольких совершенно неправдоподобных домыслов, но получили подтверждение сказанному ксилянином. Все единодушно отмечали примитивизм технологии захватчиков и что последние тратят уйму сил, пытаясь овладеть машинами, при помощи которых тетраксы содержали город. Нам сказали, что захватчики не любят тетраксов из-за их нежелания сотрудничать.

Эта информация меня насторожила. Тетраксы, проводившие инструктаж перед нашей высадкой, должны были такое предполагать, но ничего об этом не сказали.

Сначала я было подумал, что их напугало громадное технологическое преимущество захватчиков, но теперь решил, что их больше беспокоили свои, находившиеся в руках тупых варваров. Одновременно я предположил, что если вторжение явилось ответом на мое проникновение в нижние уровни, то все равно никакой связи между захватчиками и суперменами биотехнологий, забравшими Мирлина, не прослеживалось. Возможно, захватчики просто играли роль пешек, но если так, то почему главные фигуры никак не помогают им в преодолении технологических трудностей?

Когда настало время возвращаться, прошедший день можно было охарактеризовать как довольно успешный.

Возвращаясь обратно, мы никак не рассчитывали, что впереди нас могут ждать неприятности. Я уже заранее обдумывал тактику действий на подступах к следующей опасной точке — назначенному месту встречи.

Но как я уже говорил раньше, планы имеют ужасную тенденцию идти наперекосяк.

Вернувшись к лазу, мы обнаружили пропажу двух термоскафандров.

Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что произошло.

Мы же слышали какой-то шорох, и теперь я проклинал себя за то, что не придал этому значения. Посмотрев и лицо Серну, я безошибочно прочитал его мысли, словно он произнес вслух: надо было оставить охрану. Но тогда он этого не предложил, а ложка, как говорится, дорога к обеду. Очередной урок мне как офицеру военно-космических сил.

— Наверное, какой-нибудь одинокий старатель, скрывающийся от захватчиков, — мрачно произнес я.

— Наверняка их было двое, — отозвался Скарион. — Ведь пропало два скафандра.

— Нет, — возразил я, — если б их было двое, мы потеряли бы больше. Вместе со скафандрами он прихватил и режущий инструмент, а для одного человека это предел.

В какой-то степени нам даже повезло: будь похититель умнее, он оттащил бы инструменты в укромное место, а затем вернулся за остальным. Возможно, ему просто не хватило выдержки. Но в любом случае он наверняка плясал от счастья, что отхватил такой куш, и теперь уволок свою добычу как можно дальше.

Однако я сообразил, что его поспешное бегство вовсе не означает, что он не вернется за оставшимся. Но если вернется, то явно не один.

Да, плохо, что наш лаз в город столь скоропостижно прекратил свое существование. Одновременно нельзя было не считаться с тем, что теперь он мог стать притягательным магнитом для всяких нежелательных личностей, бродящих окрест.

Теперь, когда у нас осталось всего два скафандра, а впереди могли ждать новые неприятности, наши возможности сильно сузились. Мы могли бы взвалить на плечи остатки оборудования и пойти дальше, искать место для нового лаза, но это было бы бессмысленно. Поэтому я принял решение разделиться. Двое должны были остаться в городе, отрезанные от базы, а двое других — доложить о случившемся полковнику и Тульяру-994.

— Но какая им польза от скафандров? — продолжал скулить Скарион-74. — Они настроены на ваш и мой метаболизм, поэтому воспользоваться ими могут только представители близких к нам рас.

Обследование показало, что украли скафандр Скарио-на-74.

Второй был мой.

— Ну может, они им не совсем подойдут, — ответил я, — зато достаточно долго смогут поддерживать жизнь, если в намерения похитителей входит прогулка по уровням. Как в вашем, так и в моем скафандре любой гуманоид продержится несколько дней. Хотя лично я не считаю, что похититель собирается воспользоваться ими самолично. Скорее всего он снесет их на черный рынок. Хуже всего, что продаст их кому-нибудь из наших, кто отчаянно стремится доставить разведданные из города в один из куполов КИЦа, чтобы оттуда их передали тетраксам на орбиту. Но если покупатель поймет, откуда у него эти скафандры…

— Наши дела совсем не так плохи, — произнес Серн. — На базе у нас есть запасные скафандры. Моим не хотите воспользоваться? А запасные можно принести сюда за несколько часов. Я буду ждать здесь сколько потребуется.

— Нет, — ответил я. — Вы с Вазари уходите, но вернетесь в другое место. Здесь слишком опасно. Тюркан доведет вас до второй условленной точки. Мы со Скарионом пойдем прямиком туда и будем ждать вас. Встречаемся в… черт бы побрал это идиотское городское время… завтра, в 25.00.

Серн нахмурился.

— Откуда нам знать, что вторая точка более безопасна, чем эта?

Он был прав — знать этого мы не могли.

— Иногда приходится полагаться на интуицию, — сказал я ему. — Имея на руках лишь плевуны, мы не можем держать здесь оборону. Лучше убраться отсюда подобру-поздорову. Мы ходили весь день и убедились, что риск перемещения небольшой. Лучше уж быть на свету, чем сидеть здесь и ждать, как крысы в западне.

Серну пришлось согласиться с этими доводами, хотя мое предложение ему по-прежнему не нравилось. Пока они с Вазари одевали скафандры, мы со Скарионом-74 вернулись обратно в город.

— Все-таки вам лучше было бы уйти, — произнес тетронец. — Скафандр сержанта вполне бы подошел.

— Полагаю, что звездный капитан должен выходить из неудачной операции последним, — сказал я. — Так по крайней мере принято в военно-космических силах.

Произнес я это с нескрываемым сарказмом, нотетронец принял сказанное за чистую монету.

— Понимаю, — произнес он. Понятия служебного долга и ответственности для тетраксов низкого ранга — священны.

Рядом вдруг что-то зашуршало, и, когда я включил фонарь, его луч на долю секунды выхватил из темноты какое-то мохнатое существо, опрометью бросившееся в туннель. Тут я медленно перевел дыхание.

— Надо выбираться из подземелья. На свету я чувствую себя гораздо увереннее, — произнес я.

И мы пошли обратно по темному коридору быстро, хотя осторожно. Но было поздно. Едва мы приблизились к выходу в поля и выглянули наружу, то первое, что увидели, это группу гуманоидов, торопливо бегущих в нашу сторону.

— Дерьмо наше дело!

Одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться: хуже некуда. Это были три вормирана и три спирелла во всем присущем их расам безобразии и исполненные злобы. Стало ясно: наши шансы завербовать их в ряды благородных борцов с оккупантами равны нулю. Очевидно, тот ублюдок, что спер наши термоскафандры, успел их предупредить.

Нам со Скарионом-74 ничего не оставалось, как броситься обратно в коридор. Мелькнула мысль попытаться спрятаться. Но я тут же ее отринул. Эти ребята наверняка прекрасно знали окрестности, а как только они обнаружат пропажу остального оборудования, то наверняка начнут нас искать. К тому же вормираны прекрасно видят в темноте, и у меня не было ни малейшего желания играть с ними в прятки.

Единственное наше преимущество состояло в том, что они не знали о нашем приходе. Был шанс застать их врасплох.

Как бы мне хотелось, чтобы рядом сейчас был Серн или Вазари! Эти закаленные в боях солдаты без труда разобрались бы со всей бандой. Скарион-74, тетронец, всю жизнь прослужил в Иммиграционной Службе, и боец из него был никудышный.

— Придется устроить им засаду, — шепнул я ему.

Он неохотно кивнул.

Взяв плевуны на изготовку, мы стали ждать. Сейчас я ни в чем не был уверен. Беглого взгляда хватило, чтобы обнаружить у одного вормирана игольник, а предположить, что остальные будут безоружны, мог только круглый идиот.

Хуже того, я сильно подозревал, что они знали о моем личном присутствии. У Амары Гююра вряд ли были друзья, но вормиранское понятие вендетты основано отнюдь не на дружеских чувствах. Если так, то это лишь подхлестнуло их желание оторвать мне голову.

— Сначала выбиваем трех вормиран, — прошептал я Скариону-74. — Спиреллы опасны, но не так. Вормираны хуже.

Он кивнул в знак того, что понял.

Как только они свернули за угол и на фоне светлого проема показались их силуэты, я выстрелил первую порцию слизи по вормирану с игольником. Не спуская пальца с курка, я поливал их парализующим раствором, стараясь охватить как можно больший сектор. Скарион-74 стрелял, похоже, еще быстрее, с панической поспешностью.

Но фокус с плевуном состоит в том, что его действие не всегда наступает моментально. В прошлый раз я выстрелил Джону Финну прямо в открытый рот, но даже он сломался не сразу. От ответного выстрела его остановил скорее шок, чем действие анестетика.

А у этих ребят рефлексы были прекрасно развиты, тогда как слизи надо было еще просочиться сквозь одежду. Ворвавшись внутрь с яркого света, они наверняка ничего не видели, но для ответной реакции им вовсе не обязательно было нас видеть. Тот, что был с игольником, отключился быстро, не успев сделать выстрел, но пистолет достал. Один из спиреллов выхватил старинного вида пистолет и уже взвел курок, как его ноги подкосились. У остальных оказались только ножи, но махать ими они начали с необыкновенной быстротой.

На меня бросился вормиран, и мне пришлось нанести ему резкий удар ногой в грудину, а затем ударить сбоку ребром ладони. Бежавший вслед за ним спирелл едва не пырнул меня ножом, но выпад прошел мимо, угодив в стену, когда он споткнулся о вормирана. Мне оставалось лишь единожды двинуть ему, после чего парализующая слизь, залепившая его глаза, отключила его.

Мне повезло.

Скариону-74 пришлось гораздо хуже.

Когда все враги лежали пластом и я прекратил стрельбу, пистолет был почти пуст. Среди бандитов лежал и Скарион, но мои надежды, что его слегка задела парализующая струя, испарились с первого взгляда.

Мне пришлось высвободить его из-под обездвиженного вормирана, и когда я отвалил навалившуюся сверху тушу, то обнаружил, что тетронец истекает кровью из смертельной раны в груди. Он попытался что-то сказать, но кровь уже заполнила легкие, и в результате из горла вырвался лишь кровавый кашель. Помочь ему я ничем не мог, и через минуту он скончался.

Тогда я осторожно вынул пистолет из его кожистых пальцев; в нем оставалось еще немного заряда. Положил его в карман, а свой выкинул.

Затем осмотрел шестерых бандитов. Все они лежали без сознания. Я пошевелил их носком ботинка, не рискуя дотрагиваться руками, чтобы не вляпаться в оставшуюся на одежде слизь. Затем с нескрываемым удовольствием поднял игольник и пистолет. Я понимал, что уйти просто так — полное безрассудство. Разумнее было изрешетить их из игольника, пока они обездвижены, а тела оттащить в темноту, где их прекрасным свежим мясом вдоволь полакомятся всякие твари. Серн и секунды бы не колебался, Сюзарма Лир — тоже. В конце концов благодаря какой-нибудь глупости я снова попаду к ним в лапы, и тогда они не скажут мне «спасибо», а просто шлепнут при первой же возможности.

Но сделать этого я не мог. Не мог убивать их, лежачих и беззащитных. Я ругал себя слюнтяем и с отвращением взирал на собственное нежелание разделаться с ними. При этом понимал, что позорю форму военно-космических сил.

В конце концов я просто взял и ушел, забрав игольник и оставив их отсыпаться.

После этой короткой, но жестокой схватки у меня дрожали колени, а перед глазами стояло окровавленное тело Скариона. На душе было так мерзко, что могло попросту стошнить.

По мере того как я быстрым ходом шел по уже знакомой дорожке, тошноту сменила жажда, и тогда мне ничего не оставалось, как окунуть лицо в один из ирригационных каналов, подпитывавших искусственные поля, чтобы глотнуть минерализованной водицы. Это немного прояснило мою голову и напомнило, что бандиты — далеко не единственная опасность, о которой мне следовало помнить. Нельзя было забывать и о захватчиках.

Тогда я спрыгнул в канаву, тянувшуюся вдоль поля, и попытался привести свою психику в равновесие. Постарался сосредоточиться и вспомнить карту города, над которой мы с Тульяром провели столько времени.

Выбранное место для второго лаза находилось, как я уже сказал Серну, в десяти километрах. Нескольких часов мне бы вполне хватило, чтобы туда добраться, а отыскать место я мог даже в темноте. Если повезет, это будет просто, но полагаться лишь на везение — непростительная глупость.

Немного успокоившись, я направился к месту встречи с Серном.

Но настроение оставалось скверным, и чем дальше я продолжал клясть судьбу, вопрошая, что я такого сделал, что она обрушивает на мою голову испытание за испытанием, тем хуже оно становилось. Последние проблески былого оптимизма бесследно угасли, и теперь я ждал, что дальше будет только хуже.

Ожиданиям этим суждено было оправдаться, как это бывало со всеми моими мрачными предчувствиями.

Второй предполагаемый вход в городские подземелья очень походил на первый. Это был глухой, кончающийся перегородкой туннель, затерянный в хитросплетении коридоров на самом краю сельскохозяйственной зоны.

Здесь тетраксы рекультивировали поля; на развалинах аграрных фабрик, оставшихся после пещерников, они построили собственную систему, но жилыми кварталами древних никогда не пользовались, оставив их в первобытном состоянии. По нашим предположениям, эти коридоры должны были оставаться такими же безлюдными, как уже несчетное количество лет.

Но их заселили захватчики.

Еще издали я увидал, как по дорожкам и рельсовым путям сновали полчища неонеандертальцев, облаченных в военную форму. Тогда я спустился в тесные туннели под фотосинтетическими коврами, где собиралась пищевая масса, и обнаружил, что и здесь полно врагов. Побродив вокруг, но не приближаясь близко, чтобы не подвергаться риску быть замеченным, я наконец понял, почему это произошло.

Именно здесь тетраксы производили манну для людей. Правда, люди были не единственными обитателями Асгарда, разделявшими эту диету. Очень похожие на нас китняне тоже ее потребляли. Но другие расы находили ее безвкусной, предпочитая ароматы и плотность пищевой массы, наиболее привычные им от природы.

Наш информатор-ксилянин сказал, что у захватчиков большие проблемы с продовольствием. Но если наиболее пригодную для них пищу производят здесь, то естественно, что сюда они устремились, пытаясь выяснить, как перестроить всю систему на производство человеческого сорта манны.

Насколько я понимал, у захватчиков были явные проблемы с продовольственным снабжением армии. Наверх из подземелий они выбирались окольными путями. В результате подъемные лифты, доставлявшие огромное количество пищи, броневиков и людей, работали с перегрузкой. Если они намеревались закрепиться в Небесной Переправе и эффективно ею управлять, продовольственную проблему надо было решать на месте. Жизненно необходимо было овладеть двумя вещами: во-первых, используемой повсеместно тетронской биотехнологией, а во-вторых, системой управления механизмами транспортировки и распределения пищи. Небольшого количества автоматических поездов, курсировавших между аграрными районами и гигантскими складами в центре города, вполне хватало для удовлетворения потребностей сотни людей, пятисот китнян и нескольких других малочисленных групп потребителей этой пищи. Но захватчики собирались расселиться здесь десятками тысяч, а всем известно, что на голодный желудок много не навоюешь.

Рядом с захватчиками я заметил нескольких тетраксов под конвоем. Новые хозяева, похоже, изо всех сил старались наладить с ними контакт, а это означало, что уроки языка уже начали приносить плоды и хотя бы некоторые из пришельцев научились общаться на пароле. Но насколько я знал тетраксов, общаться с ними будет не так-то просто. Есть старая поговорка: "Лошадь можно подвести к воде, но нельзя заставить пить". Можно научиться говорить по-тетронски, но из этого вовсе не следует, что он станет вас понимать. Я мог побиться об заклад, что тетраксы вели себя с ними исключительно вежливо, демонстрируя полную готовность помочь. На это они мастаки. Но на самом деле не сказали своим тюремщикам ни слова о том, что те хотели узнать.

Чем больше я наблюдал за захватчиками и их технологией, тем очевиднее становилась правота ксилянина, когда тот назвал их технику примитивной. Благодаря поразительному сходству с человеком они выглядели как люди, пришедшие из нашего прошлого. Более того, я с удивлением заметил, что их умственные способности лежали ниже уровня среднего человека. В этом смысле они напоминали жителей какого-нибудь двадцатого, в крайнем случае двадцать первого века. Батальона звездных воинов со стандартным снаряжением хватило бы, чтобы стереть в порошок вчетверо большие силы неандертальцев.

Подобные расчеты меня сильно встревожили. Нетрудно было понять, как, воспользовавшись преимуществом внезапности, армии варваров удалось захватить Небесную Переправу, вообще не имевшую никакого гарнизона за исключением небольшого отряда офицеров-миротворцев. Но совершенно не понятно, как такая армия смогла бы удержать город, если б тетраксы организовали хорошо спланированное восстание. И тут мне пришла в голову мысль, не является ли главной целью нашей миссии, якобы предназначенной организовать канал связи с городом, разведка способов и маршрута доставки сюда оружия, возможно химического или биологического, для уничтожения неприятельской армии?

Но если так, то нечего удивляться, что тетраксы ни словом об этом не обмолвились. Я не мог не вспомнить, как они убеждали нас, что захватчики куда умнее, чем они есть на самом деле. Тетраксы наверняка знали истинное положение вещей, учитывая, что некоторое время после захвата города продолжали получать из него разведданные. Что-то было не так во всей организации нашей миссии. От нее явно шел дурной запашок.

Я нашел укромное местечко за грудой пустых тарных ящиков в помещении гигантского склада возле поля. Это была хорошая наблюдательная точка, потому что, кроме всего прочего, здесь хранилась еда, а я успел сильно проголодаться. К сожалению, добраться до нее я не мог: слишком много народу сновало вокруг. Здесь же, внутри пакгауза, находилась платформа, к которой подходили поезда для загрузки, а также большой компьютерный пульт, с которого осуществлялось управление поездами. Но то была лишь маленькая подстанция — главный компьютерный центр управления полями-фабриками находился в тридцати километрах отсюда. Перед экранами сидели одетые в форму захватчики и вели оживленную беседу с представителями одной из галактических рас.

Это были китняне. Девяносто процентов жителей галактики не отличат человека от китнянина, хотя сами мы различаем друг друга без всякого труда. Первое, что я услыхал о китнянах, когда впервые ступил на Асгард, — несмотря на все наше сходство, верить им нельзя ни на грош. Возможно, то же самое они говорят о нас.

В любом случае мой личный опыт общения с китнянами не изменил мнение о них в лучшую сторону — последняя китнянка, какую я видел, была Джейсинт Сьяни приспешница Амары Гююра. Поэтому я легко пришел к заключению, что китняне гораздо охотнее будут сотрудничать с захватчиками, чем с тетраксами.

После недолгого наблюдения за группой у пульта я решил, что неандертальцам мало пользы от сотрудничества с китнянами: последние донимали тетронскую технологию ненамного лучше, чем сами захватчики. Они научились более или менее управляться с приборами повседневного пользования. Но тут столкнулись с совершенно неведомым для них миром.

Я хотел было подойти поближе, чтобы подслушать их разговор, но к ним присоединились еще двое захватчиков в вычурной форме, очевидно, старших офицеров, и еще один, в штатском. Позже, уловив отрывок разговора на пароле, я вдруг обнаружил, что это был человек. Неудивительно, что я его не узнал, ибо не был знаком даже с половиной из двухсот пятидесяти людей, живших на Асгарде.

При виде человека меня впервые за последнее время посетил легкий прилив душевных сил. Хоть это звучит и парадоксально, но мне очень хотелось, чтобы он оказался махровым коллаборационистом и грязным предателем интересов галактики, потому что если это так, то у него была свобода передвижения, а это означало, что и я смогу ходить, где вздумается, не рискуя быть подстреленным при первом же появлении.

Но когда я напряг слух, энтузиазм мой сильно поубавился. От человека, как выяснилось, было мало пользы. Единственное, что он пытался объяснить переводчикам, причем не в самых деликатных выражениях, это — что он пилот звездолета, а не инженер-биотехник, и ни хрена не понимает в производстве манны.

После бурного разговора все они направились к железнодорожному тупику. Там стоял прицепленный к поезду железнодорожный вагон, куда захватчики поместили китнян и человека, плюс полдюжины охранников. Двое офицеров, приведших землянина, остались.

Я проследил за их возвращением к пульту. Они, похоже, о чем-то спорили. Насколько я понял, никто не мог объяснить им то, что они хотели, и теперь их терпение было на пределе. Они просто боялись тыкать наобум по клавишам компьютера, чтобы случайно не нарушить весь рабочий цикл системы и не внести в нее неразбериху. Захватчикам удалось овладеть лишь ручным управлением поездами, не более того.

Трудно править напичканным автоматикой городом, не зная языка машин. С другой стороны, эти ребята, похоже, не сильно продвинулись вперед за все месяцы оккупации. Ксилянин назвал их тупыми. Теперь понятно, почему он так думал. Интересно, много ли смог бы сделать для них я, если б захотел? Мы привыкли воспринимать технологические чудеса как нечто само собой разумеющееся, особенно когда на другом конце телефонной линии к вашим услугам всегда инженер-тетронец. И тут меня пронзила страшная догадка, что в сложившихся обстоятельствах человек типа Джона Финна окажется гораздо более полезным для захватчиков, чем я, потому что в свое время изучал тетронские электронные системы.

Я глянул на часы и с ужасом обнаружил, что время пролетело гораздо быстрее, чем казалось. Было уже 22.50, и менее чем через полчаса земного времени должна состояться моя наспех условленная встреча с Серном. Есть ли хоть один шанс, что я на нее приду, не угодив в лапы захватчиков по выходе из города?

Тут меня обуяло жгучее желание совершить какой-нибудь исключительно героический поступок. В плевуне Скариона оставалось достаточно заряда, чтобы уложить обоих офицеров.

"Надев униформу захватчиков, я смогу беспрепятственно пройти сквозь толпу в коридоры" — вот о чем я подумал.

Была вероятность того, что ведущий к нужной мне перегородке туннель до сих пор оставался без света и никем не использовался, хотя скорее всего я просто сам себя в этом убедил. Передо мной открылась блестящая возможность совершить диверсию. Инженером-биотехником я был не больше, чем тот бедняга пилот, которого они мучили вопросами, но автоматическую систему гораздо легче отключить, чем заставить работать. Потому я и решил поднять тревогу, как это сделал Джон Финн на Весельчаке.

Офицерское звание начало-таки пропитывать мое естество — теперь я думал как разведчик-диверсант военно-космических сил. Да и осторожничать мне уже обрыдло. Безрассудство всегда было моей отличительной чертой. Без этого мне бы ни в жизнь не очутиться на Асгарде.

Оба офицера были увлечены дискуссией и не заметили моего приближения; только в самый последний момент один из них увидел меня краем глаза. Но было поздно: я произвел два точных плевка прямо в их незащищенные лица. От попадания слизи в глаз один офицер взвизгнул, и оба попытались дотянуться до оружия, но тут в нервной системе начался тормозной процесс, и они медленно осели на колени.

Прежде всего я подошел к пульту и внимательным образом осмотрел клавиши и дисплеи. Мне удалось вызвать на экран системную карту, где разноцветными огоньками обозначалось местонахождение поездов как под землей, так и на поверхности. Разумеется, вызвать серьезную аварию было не в моих силах; единственное, что оставалось, это обмануть систему так, чтобы сработали все возможные виды сигнализации.

Я ввел аварийный код и сообщил машине, что прямо перед одним из поездов заблокирован вход в туннель. Соответствующий огонек тут же прекратил движение, из чего я сделал вывод, что машина врезала по тормозам. Затем система получила оповещение о пожаре в подземном уровне и о том, что жизнь находящихся там людей — в опасности. Верить мне беспрекословно ее никто не обязывал: в системе имелись собственные детекторы дыма, но программа была составлена по принципу сведения к минимуму возможного риска, поэтому для перестраховки она обязательно должна была произвести соответствующие действия.

Где-то вдали затрезвонили звонки.

Я попытался придумать еще что-нибудь. Но мне уже приходилось с опаской озираться на пустое пространство пакгауза. Там были еще три или четыре двери, откуда в любой момент могли показаться пришельцы.

Тогда я решил, что времени на шутки больше не осталось. Вытащив игольник, захваченный у убийц Скариона, я отошел в сторону, чтобы не попасть под рикошет, и нажал на курок. Металлические шипы веером ударили по пульту, по клавиатуре, по экранам и соединительным коробкам. Этой аварии система поверила с полуслова: оглушительно завыли сирены. Я оттащил одного из офицеров за ящики, чтобы выиграть несколько минут, если сюда вдруг хлынет толпа, и начал стягивать с него китель и брюки. Это оказалось гораздо сложнее, чем я предполагал, потому что весил он чертовски много и был весьма тучным и рыхлым. В тот момент, когда я уже натягивал его китель прямо поверх одежды, в помещение хлынула толпа. Оружие я бросил, оставив себе только кобуру парализованного захватчика, и решительно вышел из укрытия, широким шагом устремившись в нужном мне направлении. Достигнув боковой двери, я вышел наружу. Никто не сказал мне ни слова, и даже трудно было судить, заметили они меня или нет: все внимание приковал к себе пульт и лежащий рядом офицер.

Наверху никто понятия не имел, что происходит. Множество людей бежало по дорожкам в разные стороны. Я не хотел выделяться из толпы, поэтому тоже побежал, с той лишь разницей, что знал, куда направляюсь. Выбравшись из полей, я нырнул в коридоры, повсеместно проложенные в массивном основании Асгарда, прошагал мимо нескольких рядовых захватчиков, стараясь выглядеть человеком, спешащим по чрезвычайно важному поручению, которого нельзя отвлекать ни под каким предлогом. Пролетев как во сне почти девять десятых расстояния до конечной цели, я вдруг наткнулся в узком коридоре на группу противников, среди которых оказалось двое в весьма вычурно украшенных мундирах. Они явно превосходили по чину бедного сапера, чью униформу мне пришлось украсть.

Один из них, толстый и лысый, что-то гаркнул. Я остановился и принял глупейший вид. Деваться все равно было некуда. Прошмыгнуть мимо я не мог. Лысый опять что-то рявкнул. Меня схватили и потащили к нему.

Лысый раскусил меня с первого взгляда. Мои не ярко выступавшие надбровные дуги плюс полная неспособность ответить на его обращение выдали меня с головой.

До этого момента я, упоенный собственной дерзостью и находчивостью, чувствовал себя превосходно. Теперь я вдруг с отвращением ощутил себя полным идиотом.

Замелькали ружья, заклацали затворы, и я оказался посреди толпы врагов. Оставалось только поднять руки вверх, страстно желая лишь одного; чтобы они поняли этот жест как акт добровольной капитуляции.

Ясно, что вели меня вовсе не как дорогого гостя. Может, они и глупы, но вычислить как дважды два, что в поднявшейся тревоге виноват я, они смогли. Куда я шел, они не знали, поэтому Серну ничто не угрожало, зато мне грозило наказание как диверсанту.

Интересно, думал я, пока меня гнали по коридорам, что они делают с диверсантами? Помнится, на доброй старой Земле их просто ставили к стенке.

Отобрав краденую форму, меня привели в слабо освещенную комнату, где стояли стол и несколько стульев. Не могу пожаловаться, что обращались со мной чрезмерно грубо: насколько я понял, где-то по дороге им сообщили, что офицера, с которого я снял форму, я не убивал. Обыскали, но ничего, что помогло бы им установить, кто я такой и откуда взялся, не нашли.

Приблизительно через час начался допрос. Удалось ли им прекратить к этому времени вызванный мной хаос, я не знал. Вряд ли тетронская техника могла полностью выйти из строя даже от такого грубого насилия над ней, однако тетраксы, как я догадывался, не спешили помогать своим незваным гостям собирать развалившегося Шалтая-Болтая. Одновременно я понимал, что лично мне рассчитывать на доброжелательное отношение не приходится: свой удар я нанес в самую жизненно важную для них точку.

Допрашивать пришли двое. Разыгрывать следователя-зверя и следователя-добряка они не собирались. Просто один из них говорил на пароле и мог служить переводчиком другому. Мне это было на руку — давало возможность тянуть время. Вообще допросы должны вестись обстоятельно, без лишней спешки, но атмосфера складывалась довольно напряженная.

Разумеется, они ничуть не сомневались, какую роль сыграл я в этой драме. Для начала на стол передо мной швырнули пустой ллевун, демонстрируя, что им известно, кто я такой и что сделал.

— Ваше имя? — спросил переводчик на пароле. Он был примерно моих лет и моего роста, имел бледную кожу, белокурые волосы и белесо-голубые глаза. Его товарищ выглядел постарше, с сединой, а глаза его были интенсивно-синие. Видеть земные моря и небеса, кроме как по видео, мне не доводилось, но для себя я разделил их так — у одного были небесно-голубые глаза, у другого синие, как море.

— Джек Мартин, — недолго думая ответил я.

— Где вы живете?

— В однокомнатной квартире в третьем секторе, но дома не был давно.

— А где вы были?

— Здесь, внизу. После того, как в город вошли танки, я решил, что мне лучше спрятаться.

Оба они посмотрели на меня задумчиво, но изобличать во лжи не стали.

— Кем вы работаете? — спросил голубоглазый.

— Я — старатель; как правило, брожу в третьем-четвертом уровне в поисках артефактов. Но теперь это занятие не котируется. Вы, придя к власти, похоже, не собираетесь поддерживать Координационно-Исследовательский Центр.

Блондин перевел мои слова компаньону, и на лицах обоих застыло бесстрастное выражение. Подобное выражение лица присуще почти всем гуманоидным расам, но разгадать его суть не под силу даже принадлежащим к одной расе гуманоидам, если они происходят из разных культурно-социальных слоев. Синеглазый достал из кармана несколько листов бумаги и минуты две внимательно их изучал. Я же старался хранить спокойствие, напоминая себе, что звездному воину следует сохранять достоинство даже перед лицом опасности.

— Вы — человек? — был следующий вопрос.

— Да, — ответил я.

— Ваше лицо очень похоже на наши, — произнес голубоглазый, — однако вы прилетели сюда с очень далекой планеты.

— Примерно за тысячу световых лет, — подсказал я. Не знаю, много ли значило для него понятие "световой год", учитывая его превратное представление о строении Вселенной, но вида он не подал. Возможно, ему приходилось слышать этот термин.

— Мы переписали всех людей, остававшихся в городе. Джек Мартин в списках не значится.

Я спокойно встретил его прямой взгляд.

— Никто не знает, сколько в городе людей находится в действительности, тем более никто не знает всех по именам. Старатели приходят и уходят.

На самом деле тетраксы наверняка знали, сколько в городе людей и все их имена, но я рассчитывал, что захватчики не получили свободный доступ к данным, хранящимся в Иммиграционной Службе. Они же останавливаться на этом не стали. Тут я почувствовал, что обретаю некоторый контроль над ситуацией, хотя они все еще довольно враждебно на меня косились.

— Зачем вы украли униформу и уничтожили компьютер?

— Я хотел пробраться в склады, мне была нужна еда, одежда и оружие. Я оказался в безвыходном положении. Здесь очень трудно выжить в одиночку. Вокруг полно гуманоидов со скверными характерами: вормираны, спиреллы и прочие в том же духе. Думаю, вам известно, кто такие вормираны?

Они коротко посовещались между собой.

— А много там осталось таких, как вы? — спросил голубоглазый.

— Несколько сотен. Город занимает большую площадь, и внизу много заброшенных мест, не занятых тетраксами под производство. Есть где спрятаться.

— Где находится главный штаб сопротивления? Тот, что планирует диверсии?

— Откуда мне знать? — спокойно ответил я. — Я держусь от других рас подальше. Если они примут меня за кого-то из вас, то мне каюк. И прикончат они меня с той же радостью, что и вы.

Посовещавшись в очередной раз, они повернулись ко мне со зловещим видом.

— Мы действительно расстреливаем диверсантов, мистер Мартин, — произнес голубоглазый. — Прежде мы слишком великодушно обходились с представителями вашей расы. Мы полагали, вероятно, ошибочно, что раз вы так похожи на нас, то мы могли бы сотрудничать. Нам говорили, что тетраксы были угнетателями и у вашей расы нет причин сохранять к ним лояльность. Несмотря на эти заверения, от людей мы получили очень мало помощи, а теперь даже обнаружили, что вы пускаете под откос поезда, на которых мы перевозим пищу. Есть ли хоть одна причина, по которой мы не должны вас казнить?

Я был рад, что мне предоставили шанс, но не был уверен, что сумею им воспользоваться.

— Вы ворвались в город, стреляя во все стороны, — произнес я. — Говорят, вы увозите людей в какой-то концентрационный лагерь внизу. Естественно, я спрятался. Если б знать, что вы не сделаете мне ничего плохого и что я могу быть вам полезен, то, вероятно, пришел бы сам, добровольно. Но откуда мне было знать об этом? Я попытался жить сам по себе. Делал то, что делал бы любой из вас в моем положении. Но если от меня действительно может быть какая-нибудь польза, то лучше помогать вам, чем быть расстрелянным.

Произнося эти слова, я не мог отделаться от чувства, что аргумент мой был слаб — гораздо слабее, чем того бы хотелось. Но что еще мог придумать "Джек Мартин"?

— Вы прятались в надежде на контратаку тетраксов? — спросил переводчик.

— Не совсем, — скромно ответил я. — Тетраксы — не такие. Они наверняка будут уверять вас в своей искренней дружбе и, вероятно, добьются в этом успеха.

— У вас много друзей среди тетраксов?

— У меня вообще нет друзей. Я малообщительный человек.

Теперь я пытался прикинуться безобидной овечкой, мелкой сошкой, хотя не хотел, чтобы они поверили этому на все сто. Такая тактика могла оказаться неправильной; мне следовало бы постараться войти к ним в доверие, рассказав, как много я могу для них сделать, но меня останавливало предчувствие, что в результате они, будут относиться ко мне лишь с еще большим подозрением. Я хотел, чтобы предложение последовало с их стороны. Я уже понял, что они с энтузиазмом вербовали в свои ряды коллаборационистов среди представителей наиболее близких к ним рас, демонстрируя тем самым определенный шовинизм, который тетраксы, вне всякого сомнения, причислили бы к варварству.

"Интересно, — подумал я, — как это может соотноситься с мультирасовым составом населения в нижних уровнях?" Тем временем голубоглазый и синеглазый опять о чем-то посовещались. Похоже, согласия меж ними не было. Понаблюдав за захватчиками со стороны, я решил, что они, очевидно, довольно склочные существа.

— Этот пистолет сделан людьми? — спросил голубоглазый, когда их тихая перебранка наконец закончилась.

— Да, — ответил я.

— Но ведь из него нельзя убить.

— Он не убивает существ с метаболизмом нашего типа.

— Несмотря на то что ты не убил офицера, в которого стрелял, ты подлежишь смертной казни, — осторожно произнес блондин. — По нашим законам тебя следовало бы расстрелять.

Услыхав словечко «бы», я внутренне возрадовался.

— Тогда, — произнес я, стараясь показать, что сохраняю твердость духа, незачем тянуть. Я знал, на что шел. Се ля ви.

Последнюю фразу я произнес, естественно, на французском. Следователь попросил ее объяснить. Когда он перевел мои слова компаньону, мне показалось, что мой фатализм произвел впечатление на седого. И я уже начал было слегка себя поздравлять. Полной уверенности, однако, не было; оставался шанс, что меня поймают на слове и поставят к стенке.

Синеглазый выдал на своем языке довольно длинную тираду, во время которой голубоглазый кивал и утвердительно хмыкал. Затем повернулся ко мне и сказал:

— Здесь очень странное для нас место со множеством весьма странных обитателей. Мы понимаем, что ваше вторжение в наш мир произошло по невежеству, и мы готовы смотреть на это сквозь пальцы. Тем не менее тетраксы и другие расы из звездных миров должны свыкнуться с мыслью, что Асгард, как вы его называете, принадлежит нам и мы собираемся его защищать. Мы хотим, если это возможно, установить дружественные отношения со всеми галактическими расами. Поэтому нам нужна помощь. Несмотря на совершенное против нас преступление, мы готовы проявить снисхождение. Если вы будете искренне с нами сотрудничать, вас не расстреляют. Но предупреждаю, что вы должны приложить максимум стараний, чтобы загладить свою вину. Вы согласны?

— Почему бы и нет? — с легкостью произнес я.

— Вы знаете, как исправить нанесенные вами повреждения?

— Не совсем, — произнес я. — Но с тетронской техникой я работаю уже несколько лет. Помочь вам овладеть городскими системами управления я в состоянии, а тетраксов знаю достаточно хорошо, чтобы помочь вам иметь с ними дело.

— Мы уже ищем способы, как заставить тетраксов рассказать все, что нужно, — процедил он сквозь зубы. Я понял, что захватчики устали соблюдать приличия и были склонны перейти к более жестким методам. Тетраксы чувствуют боль так же, как и все мы. Захватчики овладеют ситуацией — это только вопрос времени. Станут ли тетраксы спасать своих людей от казней и пыток, или же понятие о долге индивидуума перед обществом у них настолько сильно, что они ограничатся наведением дипломатических мостов? Ответа у меня не было.

— Первое, что мы от вас хотим, — произнес блондин, — искреннего ответа на все задаваемые вопросы. Мы столкнулись с новой для нас ситуацией. Наш предыдущий опыт не совпадает с тем, что мы обнаружили в городе и особенно за его пределами. Мы понимаем, что должны многое узнать, и здесь вы могли бы нас научить. Но предупреждаю: терпение наше на пределе. Нам все равно, живы вы или мертвы, и при малейших признаках саботажа мы вас расстреляем. Есть много других людей-помощников, и чем больше мы узнаем от них, тем менее полезным окажетесь вы. Понятно?

— Понятно, — спокойно произнес я. — Но отвечать на вопросы лучше на сытый желудок.

Ему не слишком понравился тон, которым были произнесены мои слова, но поняв, что я имел в виду, смягчился, и я подумал, что чаша весов склонилась в мою пользу.

— Вы хотите есть?

— Да, — ответил я. Из всего сказанного мной это был, вероятно, первый честный ответ.

— Тогда я провожу вас в столовую. Вы увидите там других помогающих нам людей. А потом сразу же начнете на нас работать, отплатив таким образом за наше великодушие.

Голубоглазый встал и жестом предложил мне выйти в дверь. Открыв ее, я увидал нескольких охранников, которые тут же направили на меня ружья, и остановился, чтобы уступить дорогу следователю. Он бросил несколько слов, и они расслабились, но ружья не опустили. Мы пошли по коридору, а они за нами, не отставая ни на шаг.

Электрическую систему освещения коридоров захватчики сделали на скорую руку, а свет от нее имел желтый оттенок в отличие от сияющих белизной тетронских источников света. Я лишь искоса глянул на ряды лампочек, свисавших с провода, прибитого к потолку, но голубоглазый воспринял это как критику с моей стороны.

— Да, выглядит убого, — согласился он. — Но эти уровни не подсоединены к единой энергосистеме, и мы не можем воспользоваться проводкой, оставленной нашими предками. Так что — прошу прощения. Ближе к Центру, где двигателем нашей цивилизации является энергетический источник наших предков, все по-другому.

Я с удовольствием продолжил бы эту беседу, ибо у меня накопилось по крайней мере столько же вопросов к нему, сколько у него ко мне, но мы уже вошли в просторное, оборудованное под столовую помещение с дюжиной длинных столов и сотнями стульев. Здесь царил шум: в столовой было много солдат. Из больших котлов раскладывали горячую еду — благоуханную манну со специями, которые, очевидно, делали ее более похожей на то, что готовили им их мамаши.

От запаха пищи рот моментально наполнился слюной. Такого эффекта тетронская кухня никогда на меня не производила, даже когда я бывал очень голоден, и из, этого можно было заключить, что у захватчиков действительно много общего как физически, так и биохимически с моей расой. Нормальной пищи я не держал во рту с тех пор, как покинул "Леопардовую Акулу", и, пусть скафандр доставляет организму все необходимое, никаких вкусовых ощущений при этом не получаешь.

Людей вокруг было так много, а сам я настолько был погружен в собственные мысли, что хоть и заметил сидящих за одним из столов китнян, внимания на них не обращал. Вдруг из-за стола резко поднялась какая-то китнянка. Она пристально смотрела на меня, а я лишь рассеяно провожал ее взглядом, не понимая, что происходит, пока она не указала на меня пальцем. Взяв голубоглазого за локоть, она отвела его в сторону, что-то торопливо шепча на ухо.

Стволы ружей охранников вдруг резко ощетинились в направлении моей груди, и я понял, что уже в который раз моя маленькая удача повернулась ко мне спиной.

Китнянка оказалась Джейсинт Сьяни. Другую такую продажную тварь еще следовало поискать. И она прекрасно знала, кто я такой на самом деле. Вероятно, ей было известно, что с Асгарда я улетел еще до вторжения, и мое нынешнее присутствие здесь — это сюрприз на двадцать четыре карата.

С голубоглазого как рукой сняло благодушие, и он оторопело уставился на меня, едва она закончила свой торопливый шепот. Взгляд его отяжелел, не предвещая ничего хорошего.

— Здравствуйте, мистер Руссо, — кровожадно пропела Джейсинт Сьяни. — На этот раз мое участие, похоже, не поможет тебе сорваться с нар.

— А тебе-то какая радость? — Я изо всех сил пытался бравировать. — Не думай, что тебе от этого много обломится.

Но положение мое было — хуже некуда. Наработанное с таким трудом доверие было вдребезги разбито, и впереди мне определенно светила стенка, если не хуже.

Удивительно, немедленно назад они меня не повели. Для начала усадили в углу столовой и дали обещанную еду. Но есть вместе со мной голубоглазый не стал — торопливо, встревоженным шершнем куда-то полетел, прихватив, с собой Джейсинт Сьяни. Охранники следили, как я принимаю пищу; делали они это с неослабным вниманием, что свидетельствовало о строгости полученных в отношении меня приказов.

Не успел я съесть и половины, как голубоглазый вернулся, а вместе с ним появился маленький старичок с непомерно развитыми даже для захватчика надбровными дугами. Это был уже настоящий босс. Пока они обсуждали ситуацию, я продолжал есть, ибо твердо решил, что быть расстрелянным на полный желудок куда приятнее, чем на пустой. Аппетит, правда, был не ахти какой, и, когда они подали знак, что пора идти, я еще не закончил обед.

Меня почти бегом прогнали к пассажирскому железнодорожному вагону и бесцеремонно втолкнули внутрь. Голубоглазый, старик, Джейсинт Сьяни и несколько солдат вошли тоже.

По дороге я сказал голубоглазому:

— Разве не проще расстрелять меня прямо здесь?

— Мы не собираемся вас расстреливать, мистер Руссо, — ответил он. — Вы знаете много полезного для нас. Но мы вполне можем считать вас шпионом с враждебными намерениями.

Это прозвучало как явная угроза.

— Я вернулся, потому что меня попросили тетраксы, — быстро сказал я ему, но я не столько шпион, сколько посол. Тетраксы очень хотят наладить диалог. Они хотят подружиться и не понимают, почему вы не отвечаете на их послания. Если хотите, то, когда мы выйдем на поверхность, я с радостью послужу парламентером.

— Мы едем не на поверхность, мистер Руссо, — ответил тот. — В другую сторону. И нам нет нужды спешить с установлением контактов за пределами Асгарда. Наладить отношения с тетраксами у нас будет время, когда мы подготовимся. В настоящий момент есть более насущные вопросы. То, что вы можете рассказать, представляет наивысший интерес, и вы расскажете нам все, что знаете.

На этот раз мне самому стало интересно. Складывалось впечатление, что вся Вселенная желала поговорить с Майклом Руссо и слышать не хотела об отказе. Я понял, что Джейсинт Сьяни заложила меня не как тетронского шпиона, а как парня, который проник в нижние уровни и говорил с суперучеными.

Все виденное мной у захватчиков свидетельствовало, что по галактическим меркам они просто неотесанная деревенщина. Да они и сами уже должны были об этом догадаться. Они понимали, что тетраксы опережают их во многих отношениях, и изо всех сил старались, чтобы за пределами планеты об этом не стало известно. Но Джейсинт Сьяни рассказала, что внутри Асгарда у них есть соседи, вероятно, еще более продвинутые, чем тетраксы. Думаю, что была главная причина отказа от переговоров. Захватчики надеялись найти союзника, который поможет им покорить Вселенную!

Теперь они явно считали, что смогут сделать это с моей помощью, стоит лишь развязать мне язык. К сожалению, они не поверили, когда я предупредил, что большой пользы от меня в этом деле не будет… и это могло обойтись мне очень дорого, если они крепко возьмутся за допрос.

Я подумал, насколько, должно быть, обеспокоены и обескуражены эти предполагаемые будущие властелины Асгарда. Какой, наверное, это кошмар сначала открыть для себя Вселенную, а потом узнать, что ты даже не самый крутой паразит в кишках у собственной планеты!

— Вы не знаете, кто построил Асгард, не так ли? — спросил я, заглядывая в блеклые глаза блондина. — Сколько уровней вы контролируете? Десять… двадцать?

— Не надо нас недооценивать, мистер Руссо, — спокойно ответил он, глядя в сторону полей-фабрик, проплывавших за окном. — В наших владениях сотни обитаемых пространств более чем в пятидесяти уровнях. Да, мы действительно не могли вычислить реальные размеры Асгарда, пока неожиданно не вышли на поверхность, и даже сейчас не знаем, сколько еще уровней там, внизу. Но то, что строители Асгарда — наши предки, нам доподлинно известно, и лишь вопрос времени, когда мы вновь обретем оставленные ими знания. Может статься, что наши предки — это и ваши предки, и вы, как и мы, тоже потеряли ключ к их знаниям. Если так, тогда у нас с вами общие интересы, и вы должны помочь нам наладить контакт с нашими двоюродными братьями, с которыми вы встречались в глубинах Асгарда.

Я глянул на Джейсинт Сьяни. У нее, как и у большинства китнянок, была оливкового цвета кожа и жгуче-черные волосы, глаза — темно-карие. Здесь, в вагоне, она явно отличалась от остальных, хотя в мире существовало много настоящих людей, гораздо меньше похожих на голубоглазого и его друзей, чем она.

— Вы полагаете, что у нас общие предки? — спросил я.

— Похоже — да, — подтвердил голубоглазый.

— А как насчет тетраксов?

— Похоже — нет.

— Боюсь, что здесь вы ошибаетесь, — сказал я ему. — У нас есть серьезные основания полагать, что все мы — кровные братья и сестры. Любой наш с вами общий предок так же далек от нас, как и тот, что объединяет и нас, и вас с тетраксами. "Или со свиньями нелетучей породы", — добавил я про себя.

— Об этом мне ничего не известно, — ответил он. — Я просто солдат. У вас будет шанс поговорить с компетентными в этих вопросах людьми.

И вновь в его словах прозвучала скрытая, угроза.

— Уж кто-кто, а тетраксы в этом разбираются, — заверил я его. — Если вы действительно готовы установить с ними контакт, то можете организовать прекрасный диалог своих умников с теми. Наверняка можно будет выяснить, кто здесь все создал, когда и зачем. Нам всем хотелось бы это знать.

— Не мне решать такие вопросы, — произнес он. Затем перевел боссу все, о чем мы говорили. Я переключился на Джейсинт Сьяни.

— Они хорошо с тобой обходятся? — спросил я ее. Она улыбнулась странной кошачьей улыбкой.

— Вполне прилично. Мне они нравятся гораздо больше многих моих прежних друзей.

Я не сильно этому удивился, поскольку прекрасно знал компанию, в которой она раньше вращалась.

— Какого черта ты меня заложила? — спросил я ее. — Я ведь никогда не делал тебе ничего плохого. Неужели ты не помнишь, что именно ты хотела меня продать?

— Я помню все, — заверила меня она.

Тогда я решил, что она меня просто не любит. С некоторыми людьми такое бывает. Что ж, как-нибудь переживу.

Из вагона мы пересели в машину, которая быстро повезла нас по сельской местности. Двигалась она бесшумно, питаясь, вероятно, от топливных батарей. Я предположил, что изобрели их вовсе не захватчики; сказать по правде, я начал подозревать, что они вообще ничего сами не придумали. Чем дальше, тем становилось яснее: передо мной самые настоящие варвары, построившие технологию на всем готовом, уже открытом, точнее сказать — переоткрытом, научившись лишь пользоваться этим. И дань уважения, отдаваемая ими своим предкам, была просто хорошей миной при плохой игре. Даже внутри Асгарда это были всего лишь мальчики, заблудившиеся в лесу. Нетрудно представить, какой скудной была жизнь в их родном уровне.

Придя к такому заключению, я уже готов был не удивляться, если наше путешествие в нижние уровни пройдет не совсем гладко. Гигантского шахтного лифта, курсирующего до уровня, куда они хотели меня доставить, разумеется, не существовало. За один раз мы могли спуститься на три, максимум — четыре уровня, но дальше приходилось опять садиться на машину или поезд, чтобы проехать до следующего спуска. На дорогах вокруг нас царило интенсивное движение, и я начал понимать, с каким трудом доставлялась наверх армия вторжения и насколько уязвимы сосредоточенные в Небесной Переправе войска.

На двенадцатом уровне, если только я не сбился со счета во время спуска, группы пленных обитателей галактики нам встречаться перестали. Где бы мы ни ехали, вокруг, легион за легионом, мелькали одни лишь захватчики. Все, за редким исключением, — одетые в военную форму мужчины. И все без исключения бледнокожие. Я не мог тут не вспомнить Мирлина и создавших его биотехников продукт программы ускоренного выращивания тела с форсированной закачкой информации в мозг. Лучший способ производства солдат. Мелькнула мысль, что все эти солдаты, возможно, созданы аналогичным образом и питаются лишь иллюзиями относительно собственной природы и происхождения. Но быть может, это слишком смелое предположение.

По моим предположениям, мы должны были остановиться где-то на пятьдесят втором, плюс-минус пара уровней. Самые верхние были абсолютно мертвы, без каких-либо признаков жизни. Пятый и шестой походили на первый и второй: очень холодные, но не настолько, как третий и четвертый. Сидя в наглухо задраенных машинах, перевозивших нас по уровням, трудно было судить, какова температура снаружи, но явно ниже нуля.

Седьмой и восьмой я вообще не видел, а в девятом уже была жизнь, хотя и очень скудная. Он сильно напоминал уровень, лежащий гораздо глубже, тот, куда привела нас в свое время шахта Саула Линдрака, — некогда процветавшую, но теперь совершенно одичавшую экосистему. Разумеется, никаких признаков машинной цивилизации и фотосинтетических установок там не было: даже если таковые там когда-то имелись, то они давно уже сгнили, и на их месте выросли настоящие растения, влачившие свое существование под хилым, тускло светящимся небом. Земля здесь напоминала субарктическую пустынную тундру. Ни местных жителей, ни колонистов нам здесь не встретилось.

Складывалось впечатление, что на одиннадцатом и двенадцатом уровнях биолюминесцентные небеса деградировали больше, чем на девятом, поэтому освещение было еще более тусклым.

Прежде, когда мы путешествовали по уровню, открытому Саулом, то решили, что изначально в нем присутствовала сложнейшая биотехнологическая система, со временем полностью распавшаяся. Давным-давно она получала как электрическую, так и термальную энергоподпитку, а свет обеспечивали устройства на органической основе, и живые организмы не были способны к независимому существованию. За долгий период времени, вероятно, несколько миллионов лет, энтропия сделала свое дело, и тщательно продуманные органические компоненты уступили место настоящим живым организмам, перенявшим некоторые свойства искусственных систем, хотя и не настолько эффективно.

Здесь произошла самая настоящая деволюция, или дегенерация, от искусственных систем к живым. Я понимаю, что это может показаться вредом, особенно учитывая тот факт, что мы всегда считали живые формы более упорядоченными, чем неживые, но биотехники строителей Асгарда действительно создали искусственные системы с гораздо большей эффективностью, чем бывают живые. Даже фотосинтетические установки тетраксов на первом уровне, если их предоставить самим себе, со временем уступят место «природной» траве. И тогда их следовало бы рассматривать не как неживые системы, деградировавшие до живых, — они были предназначены для самовоспроизводства и для удовлетворения сырьевых потребностей садовников — культурные растения, постепенно превратившиеся в дичок со свойственной ему более грубой структурой, проще говоря — в сорняк.

Основываясь частично на догадках, частично на логических умозаключениях, я пришел к выводу, что угнанных жителей Небесной Переправы расселили в нижних уровнях в развалинах древних городов, чтобы те начали заново их обживать для своих новых хозяев. Для тетраксов это было равносильно возвращению в каменный век. Когда мы пересекали особенно унылую равнину на двенадцатом уровне, я вдруг подумал, а не происходит ли в данный момент некое тестирование. Возможно, захватчики хотели посмотреть, действительно ли тетраксы настолько умны, чтобы разобраться, как восстановить работу встроенных в структуру Асгарда систем после столь долгого периода запустения и деградации.

Еще глубже. Упадок, поразивший верхние уровни, уже не так бросался в глаза. Но там были свои проблемы.

Пока мы не добрались до пятнадцатого уровня, я предполагал, что состав воздуха везде примерно одинаков. Атмосферы населенных гуманоидами планет действительно очень похожи; относительное содержание в них азота, кислорода и двуокиси углерода находится в пределах разумно установленных границ. Разумеется, планетные атмосферы — результат жизнедеятельности организмов, а поскольку химический состав живых форм примерно одинаков во всех гуманоидных мирах, то и вырабатывают они похожие условия. Их экосферы адаптируются под производство и поддержание этих условий так же, как гомеостатические механизмы в эндотермических организмах обеспечивают постоянную внутреннюю температуру тела.

Правда, есть пара галактических рас, которые дышат не совсем пригодным для остальных воздухом, но именно поэтому они не полностью интегрированы в галактическое сообщество. Существуют и жизненные системы с альтернативной химической основой, но они очень сильно отличаются от жизненных систем, формирующих гуманоидов. Например, в атмосферах газовых гигантов тоже встречается жизнь, даже таких холодных, как Уран, но такого разнообразия организмов, какое дает ДНК-основа, там не наблюдается, и, насколько мне известно, еще никому не удавалось обнаружить в таких системах разум хотя бы на уровне насекомого, не говоря уже о человеке.

Я удивился, увидев на пятнадцатом уровне воздушный шлюз и в особенности когда наша группа взошла на борт транспортного средства, напоминавшего скорее гигантскую пулю или поставленный на колеса космический корабль, чем обычную машину. А когда мы выехали на нем в уровень, то очутились в атмосфере, похожей на гороховый суп.

В течение нескольких минут я с изумлением смотрел, как цветной туман, взбаламученный продвижением нашей машины сквозь его гущу, растекался по толстым стеклам. Он был темно-зеленого цвета, подсвеченный низким, высотой не более пятнадцати метров, небом. Но зелень не представляла собой однородную массу. В ней наблюдались вкрапления фиолетового и синего цвета, похожие на газовые разводы, и более крупные бледные образования, напомнившие мне старинные картинки с привидениями и прочей нечистью.

Могу поклясться, Джейсинт Сьяни уже все это однажды видала, но не настолько часто, чтобы совершенно не обращать внимания. Голубоглазый и солдаты сидели со скучными, казенными лицами.

— Что там? — спросил я голубоглазого.

— В основном — метан, водород и углекислый газ, — угрюмо ответил тот. Немного гелия, много длинных цепочек углеродистых молекул. Очень высокое давление. Сейчас главное, чтобы не нарушилась герметичность шлюзов. При смешении атмосферы вступают в химическую реакцию. Иногда со взрывом. Но другого пути мы не знаем. Наши карты далеко не полны. Нам повезло, когда удалось найти путь наверх; этот уровень наверняка служил барьером для многих поколений. Первый такой слой, обнаруженный нашими прадедами, долго был границей нашей империи, но теперь мы можем перемещаться в аналогичных средах и даже извлекать из них определенную пользу.

— Здесь есть какая-нибудь жизнь?

— Некое подобие жизни. Но нам она хлопот не доставляет.

— А нет ли у вас объяснения, зачем ваши предки заполнили некоторые пещерные системы такими чуждыми атмосферами?

Не успел он ответить, как в наш диалог вмещался босс, сделав несколько отрывистых замечаний на своем языке. Голубоглазый наградил меня презрительным взглядом, из которого стало ясно, что ему напомнили: я — шпион и враг.

Когда мы вышли из пятнадцатого уровня, я приготовился к новым сюрпризам. Сказать по правде, я даже страстно их желал, поскольку это отвлекало от того, что могло ждать меня внизу. По этой же причине все двадцатые уровни стали для меня сплошным разочарованием. Разумеется, они не были мертвы и деградация в них почти не ощущалась, но территории, по которым мы проезжали, были пустынны, небеса светили ярко, а растительность цвела довольно буйно. Никаких признаков машинной технологии, за исключением транспортных средств на дорогах, не наблюдалось, а единственными встреченными аборигенами были все те же бледнокожие захватчики.

Я видел множество колонн, подпирающих потолки, но не заметил ни одного блока с многочисленными дверями и окнами. Однако я понимал, что нашему взору открывается лишь малая часть каждого уровня и что любой из них так же велик и разнообразен, как земной континент. Поэтому судить обо всем уровне по увиденному — это все равно что пытаться судить о природе и многообразии жизненных форм Земли, проехав двадцать километров по шоссе в выбранной наобум части Канады. Может быть, в действительности эти уровни были куда хуже, чем казались на первый взгляд, но не менее возможно было и то, что захватчики не удосужились хотя бы бегло их изучить, они хотели только побыстрее отыскать путь наверх, а не тратить время на исследования бесполезных и безвредных с виду территорий.

Когда мы остановились на ночлег в придорожной станции на двадцать девятом уровне, я начал опасаться, что Асгарду больше нечего мне показать.

"Ну не свинство ли, — думал я, — если Центр окажется не более экзотичным, чем Небесная Переправа или планетоид Весельчак?" Нет более гнусного способа срывать покровы с тайны, чем впадать в ироничный пессимизм.

Оставалось утешаться мыслью, что от Центра мы находились еще очень и очень далеко, а также осознанием причины, по которой меня заставили проделать это маленькое путешествие в самое сердце империи: мне-то уже было продемонстрировано, что в Асгарде есть совершенно другие места, похожие на рай, которые даже во сне не могли, присниться захватчикам с их убогой философией.

Но такой ли я представлял для них интерес, чтобы ради этого сохранить мне жизнь?

Уровни, шедшие, по моим подсчетам, под тридцатыми номерами, были гораздо более светлые и населенные, чем двадцатые. Каждый раз, когда мы выходили из блоков, где располагались лифтовые шахты, то попадали на оживленные городские улицы — широкие дороги с фасадами домов от пола до потолка, с мостовыми и магазинами. Это и было, насколько я понимал, сердце империи захватчиков; колонизация произошла здесь очень давно. Выяснить самостоятельно, который из них изначально служил метрополией, я не мог, а мои спутники на вопросы не отвечали. Голубоглазый и босс посовещались в очередной раз, после чего голубоглазый закрыл рот на замок. Джейсинт Сьяни старалась держаться от меня подальше, очевидно, желая создать у своих новых друзей впечатление, что она полностью на их стороне.

На улицах чаще стали встречаться женщины, и гражданских лиц стало больше. Внешне неонеандертальцы мало отличались друг от друга. Я предположил, что все они произошли из относительно бедного генетического пула; а это хорошо согласовывалось с популярной теорией, по которой Асгард являлся не чем иным, как Ковчегом, чьи многочисленные отсеки предназначались для заселения представителями немногих избранных тварей. Возможно, все захватчики имели своими предками единственную пару — Адама и Еву, — хотя сейчас их популяция разрослась настолько, что им пришлось заполнить несколько других уровней вдобавок к дарованному им Эдему.

Конечно, колонизация оказалась не простым заселением пустых пространств, иначе для освоения девственных земель им не понадобились бы миллионы бронемашин и армия, составлявшая, похоже, девяносто девять процентов всего взрослого мужского населения. Трудно было на первый взгляд судить, какая участь постигла завоеванные расы. Несколько замеченных мной экзотических индивидуумов вполне могли быть рабами или вольноотпущенными реликтами истребленного населения.

Пока мы шли по улицам, я развлекался тем, что производил в уме кое-какие вычисления.

"Предположим, — размышлял я, — бледнокожие псевдонеандертальцы в настоящее время населяют двадцать пещерных систем площадью не менее земной суши каждая. При достаточном производстве продовольствия они могут удваивать свою численность каждые сорок — пятьдесят лет. Это означает, что в следующем столетии им понадобится более пятидесяти пещерных систем, а к концу следующего века — еще четыреста восемьдесят. Тогда сколько времени им потребуется, чтобы заполонить собой весь Асгард? И когда они наткнутся на тех, кто положит конец их экспансии? А если Асгарду действительно несколько миллионов лет, то почему ни одна из населяющих его рас еще не расширилась до масштабов всей планеты?" Я попытался обсудить эти вопросы с моими охранниками, но блондин был не в духе и говорить отказался. Ему и так уже недвусмысленно напомнили, что его работа конвоировать меня, а не просвещать.

Ниже сорокового уровня картина опять начала меняться. Похоже, с продвижением вниз у захватчиков было не меньше проблем, чем с продвижением вверх. Опять вместо городов начали встречаться лишь редкие придорожные строения, а территории стали менее пригодны для жилья. Но эти уровни уже не были ни темными, ни тусклыми. Наоборот, многие были ярче, жарче и полны жизни. Если верхние ассоциировались с тундрой или степью, то эти — с джунглями, болотами и саваннами. Во время одного особенно долгого перехода между шахтами — километров в шестьдесят — я так пропотел, что даже пожалел об отсутствии термоскафандра с его прекрасной системой терморегуляции. Здесь, как ив других уровнях со слаборазвитой цивилизацией, мы передвигались на броневике и сидели в нем как в духовке, раскаленной лучистой энергией, льющейся с тридцатиметрового потолка.

Обочину дороги регулярно поливали каким-то гербицидом, и молодая поросль лишь кое-где пробивалась меж почерневших и скрюченных растений. Но чуть дальше росли деревья высотой почти до потолка, раскинувшие широкие пальмовые листья во все стороны, дабы забрать на себя как можно больше лучистой энергии, едва ли не из самого источника. Поэтому вниз, сквозь хитросплетения живой массы просачивалось мало света. Я не мог поверить, что странный подлесок, разросшийся меж деревьев, питался единственно этим скудным световым рационом, хотя с виду ему явно этого хватало. Тогда я решил, что большая часть приземной растительности имеет термосинтетическую природу и получает энергию прямо от почвы.

Прежде мне никогда не доводилось видеть природные термосинтетические органические системы, поэтому я удивился, когда обнаружил, что они отнюдь не белые, как грибы, как того следовало ожидать, а разнообразны и многоцветны.

Лес был наполнен стрекочущими звуками, которые я по незнанию принял за крики птиц, но после нескольких минут беседы с Джейсинт Сьяни выяснилось, что в этой экосистеме даже у растений есть голос, настолько интенсивно идет здесь соревнование за привлечение к себе насекомых. Здесь, по ее словам, водились толстые нелетающие птицы, мимикрирующие под цветы физически и музыкально, заманивая таким способом добычу прямо в свой голодный клюв.

Я поинтересовался, нет ли здесь у захватчиков автоматических систем управления температурой и почему бы просто не увернуть немного термостат, чтобы сделать условия более благоприятными. Невозможно было поверить, чтобы неонеандертальцы решили, как старые консерваторы, просто оставить систему в таком виде, как она была, и не вызвать ненароком экологической катастрофы. Скорее всего они ничего не изменили только потому, что не знали, как это сделать. Они действительно напоминали неандертальцев, попавших на улицы Нью-Йорка двадцать первого века; те могли сойти за местных, нацепив одежду, и выжить, кривляясь перед зрителями и потрясая дикарским оружием, но не имея понятия, как работают окружающие их вещи.

Тогда — где же смотрители заповедника, которые должны следить, чтобы дикари не вырвались из отведенной для них клетки? Где, о, где вы, боги Валгаллы?

Пока мы пересекали очередной отрезок тропического полурая, я прикидывал, где могут жить здесь ученые. Так и не увидев ни одного человека, я все же не решился относить эти системы просто к огромным вивариям. Ясно, что захватчики не стали колонизировать эти уровни в удаленных областях, но они могли заставить местных держаться от них подальше. В своем воображении я рисовал мирных пигмеев, племена поедателей лотосов и умных дикарей, которые изобрели музыкальные инструменты, чтобы услаждать ими бабочек и пчел.

Чем глубже, тем более странной становилась окружающая местность. Я с удовольствием обнаружил, что температура не растет с глубиной. Если б изначально было запрограммированно, что температурный клин должен начинаться с абсолютного нуля наверху и к нынешнему уровню плавно возрастать до пятидесяти градусов, при которых замирает жизнь, то впереди у меня было бы мало шансов увидеть что-либо интересное. Но гравитация здесь лишь едва заметно ослабла по сравнения с поверхностью планеты, и я понимал, что благоуханная арена, на которой произошло мое сражение с Амарой Гююром, находилась гораздо ниже.

Под тропическими уровнями располагались более прохладные, с менее буйными экосистемами. Некоторые из них выглядели вполне пригодными для колонизации, но экспансия захватчиков здесь ощущалась еще меньше, чем в тропических парилках, а встречавшиеся нам люди носили маски и защитные костюмы.

Мои спутники не стали меня предупреждать, что между сорок третьим и сорок пятым уровнями они столкнулись с наиболее враждебной для проникновения средой, хотя с виду этого никак нельзя было сказать, но маски и костюмы моментально напомнили мне рассказы об исследователях галактики, которые обнаруживали буйно цветущие миры, а в результате попадали в биохимическую ловушку. Когда много гуманоидов из различных рас собирается вместе, то истории о космических приключениях сыплются как из мешка, но хорошо, если хоть в одной из ста найдется крупица правды. Лично я с удовольствием слушал их потому, что, во-первых, это весело, а во-вторых, они вызывали приятное ощущение необычности Вселенной.

Вы, быть может, считаете, что, если землеподобные планеты имеют одинаковую биохимию и похожий спектр основных жизненных форм, то они и сами очень похожи друг на друга. Это так, но лишь до определенной степени. Мне говорили, что даже искушенный галактический путешественник может никогда не встретиться с вещами, способными убедить его в обратном.

Самыми экзотическими мирами оказываются те, где гуманоидная жизнь не смогла эволюционировать или эволюционировала в отличном от обычного экологическом окружении; довольно часто такие миры оказываются весьма враждебны к посетителям. Это не значит, что их жители обязательно будут при первой же встрече забрасывать вас копьями, — просто местная органика для вас ядовита во всех проявлениях. Пространства, которые, по моим прикидкам, должны были принадлежать сорок третьему и сорок четвертому уровням, являли собой, возможно, именно такой тип, хотя, сколько я ни старался, но так и не увидел явных признаков, почему они могут быть опасны. Растительность была зеленой и выглядела как обычные травы, деревья и цветы.

Сорок седьмой и сорок девятый были хорошо освоены колонистами. По сторонам дороги располагались цветущие поселения захватчиков, хотя температура воздуха оставалась высокой. Пятидесятый, хотя мне довелось увидеть лишь маленький его кусочек, являлся настоящим чудом. Еле-еле освещенный рассеянным светом, словно пробивающимся сквозь густые облака, в отличие от звездной ночи он был насыщен богатой жизнью, состоявшей преимущественно из термосинтетиков.

Трудно представить планету или место на какой-то планете, где существовали бы подобные условия. Разве что на планете с вечным туманом и вертикальной осью вращения, где-нибудь в районе с повышенной вулканической активностью могло возникнуть нечто похожее. Но такой район вряд ли способен просуществовать в стабильном состоянии так долго, чтобы здесь развилась богатая флора и фауна.

Кое-кто может подумать, что в такой системе нет места ярким краскам, поскольку слабый свет дает лишь серые тени. Но только не здесь. Это был мир рождественских елок со вживленными в них биолюминесцентными лампочками. Множество насекомых тоже являлись светлячками. Куда бы я ни посмотрел, везде роились тучи светящихся мошек, а почву бороздили огоньки светящихся червей.

Через некоторое время я понял: то, что происходит здесь, — любопытная инверсия характерных особенностей земной жизни. Там свет являлся для экосферы источником энергии, а сложные организмы сами вырабатывали тепло. Здесь основным источником являлось тепло, а сложнейшие организмы вырабатывали свет для общения друг с другом, причем, вероятно, с той же простотой, с какой земные животные издают запахи. Ни о чем подобном я прежде и слыхом не слыхивал и находил этот мир восхитительным, но, мои скучные попутчики не удостоили его даже взглядом через герметичные окна машины. Вдоль дороги встретилось несколько зданий и ни одного путника. Я догадался, что здесь, вероятно, один из тех уровней, где захватчикам приходится надевать для дыхания маски-фильтры.

Ни голубоглазый, ни Джейсинт Сьяни добровольно просвещать меня об этом месте не захотели, и тогда я понял, что единственная реплика китнянки по поводу музыкальных растений знаменовала собой предел того, что могло возбудить ее любознательность. Что касается офицера, то он хоть и был "просто солдатом", но, кажется, совершенно не чувствовал красоты и природного очарования того, что нес в себе Асгард. Он воспринимал все как само собой разумеющееся, то есть никак.

"Дикарское мышление, — подумал я, — зацикленное на мудрости воображаемых предков и ничуть не стремящееся к прогрессу собственной мысли. Неужели такие люди могут отобрать бразды правления Асгардом у тетраксов, неся опустошение его огромным пространствам?" Даже если я когда-нибудь серьезно подумывал, не связать ли мне свою судьбу с захватчиками, предав тетраксов, то теперь был уверен, что не смогу этого сделать. Моя планида сражаться под знаменами тех, кто действительно интересуется разгадкой тайн Асгарда.

После тех отрывочных картин, что удалось мне подглядеть в экосистеме пятидесятого уровня, мне хотелось видеть еще и еще. Следующий спуск доставил нас на пятьдесят второй, по моему счету, уровень. Здесь нас встретила очередная сказка, но, когда мы пересели с машины на машину, не покидая сложной шлюзовой системы, я понял, что атмосфера этого уровня тоже непригодна для дыхания. Местное транспортное средство напоминало наглухо закрытый звездолет в миниатюре.

Жизнь здесь кипела — в водородном окружении. Туманы, болота, странные древовидные растения, которые я не рискнул бы назвать «деревьями», они скорее походили на кораллы и, разумеется, не имели листвы, а лишь сучья и шипы. Росли они на удалении друг от друга, а на некоторых, как и в туманном пятидесятом уровне, висели светящиеся плоды.

Летучие, точнее сказать, планирующие существа здесь тоже имелись. Наблюдая за их перелетом с одного дендрита на другой, я не заметил ничего похожего на взмахи крыльев. Была и кое-какая приземная растительность, состоявшая в основном из образований круглой формы разного размера. Я и представить не мог, какой метаболизм был у этих созданий; мне было известно лишь о бактериях в обычных экосистемах, которые способны расти в отсутствии кислорода, но о метазоидных существах с полностью анаэробным существованием слышать не доводилось. Здесь, насколько я понимал, имела место какая-то исключительно обособленная версия базовой ДНК-системы, если только эта жизнь вообще имела что-то общее с нашей.

Поездка по уровню оказалась короткой. Мы подъехали к большому зданию с окнами, стены которого, округляясь в обе стороны, тонули в темноте. Проехали сквозь вторую систему воздушных шлюзов, но вместо того, чтобы погрузиться в очередной гигантский лифт, который спустил бы нас к следующему уровню, мы припарковались на стоянке. По выходе из машины нас моментально окружили вооруженные солдаты, и я понял, что дальше пути нет. Мы достигли конечной точки.

Мои наручные часы показывали время в асгардианской метрике, но по человеческим меркам наше путешествие заняло почти двое суток. Пока было на что глазеть, я совершенно не чувствовал усталости, зато теперь, когда мы добрались до «дома», я вспомнил, что из прошедших сорока восьми часов спал всего шесть.

Сначала я удивился, что конечный пункт расположен в столь враждебной окружающей среде, но быстро понял логику выбора. Какое место может быть лучше для устройства тюрьмы, чем здание, окруженное ядовитой атмосферой? Одно это должно отбить пыл у всех любителей побегов.

Теперь, когда мы прибыли на место, ничто уже не отвлекало мысли от бедственности моего положения. Здесь, в пятидесяти уровнях от поверхности, не было ни малейшей надежды, что тетраксы смогут что-нибудь сделать для моего освобождения. У Сюзармы Лир тоже не будет шанса хотя бы найти меня, даже если она задействует всю мощь военно-космических сил.

К тому же, словно мало бедствий свалилось на мою голову до сих пор, я предчувствовал, что мои тюремщики собираются выжать из меня гораздо больше сведений, чем я мог им дать, и что при этом они не будут принимать на веру мои ответы.

Позже я обнаружил, что народу в этой тюрьме сидело немало, но в момент нашего появления это никак не проявилось. Коридоры были пусты, охрана малочисленна. Впрочем, ее много и не требовалось: мысли о побеге или восстании казались в этих стенах абсолютно бессмысленными.

Казематы были выстроены основательно, в чем я убедился, пока меня вели по коридору. Стены отливали холодным металлическим блеском, одинаковые двери камер находились в шести метрах одна от другой.

Пока меня вели к месту заключения, будущее казалось абсолютно беспросветным, но, когда меня втолкнули в камеру, я с удовольствием обнаружил, что все не так плохо, как я ожидал. Заключенные жили по двое в камере, наши тюремщики оказались достаточно деликатны, ибо сажали подобных к подобным, то есть сокамерники принадлежали одной расе. К моменту моего прибытия в лагере сидел всего лишь один человек, поэтому меня не долго думая поместили к нему.

Едва дверь захлопнулась за моей спиной, как он уставился на меня с открытым от удивления ртом, словно мое появление было настоящим чудом.

— Привет, Алекс, — сказал я. — Тесна Вселенная, не так ли? И давно ты здесь баланду хлебаешь?

Какое было счастье видеть на его лице сменявшие друг друга оттенки изумления!

— Руссо! — воскликнул он так, словно встретил не меня, а Санта-Клауса или дьявола во плоти.

— Можешь звать меня Майк.

— Но ты же улетел еще до вторжения, — пробормотал он. — Ты же должен быть сейчас на Земле.

Говорил он на пароле; английский не был его родным языком, и он старался им не пользоваться, если его специально об этом не попросят.

Я осторожно огляделся.

— Здесь подслушивают? — спросил я по-английски. Он устало мотнул головой, скорее с удивлением, чем отрицая.

— Вряд ли, — ответил он тоже по-английски. — По-моему, эти люди — варвары. Если не принимать во внимание технологии, которыми они овладели, сами их не понимая, то они не более образованны, чем люди начала двадцатого века.

— Хорошо, — произнес я. — Возможно, это даже не имеет значения. Просто я не знаю, что этим неандертальцам известно обо мне и что я могу им рассказать. Джейсинт Сьяни донесла на меня как на парня, который опускался в шахту Саула Линдрака, и полностью разрушила сочиненную мною легенду. Я интересен им в связи с тем, что видел там, внизу, и, насколько понимаю, это единственное, что удержало их от расстрела меня на месте как тетронского шпиона. До сих пор я старался держать язык за зубами, но не знаю их намерений. Сам-то ты что им рассказал?

— Смею тебя заверить, — напыщенно произнес он, — что я не сказал этим дикарям абсолютно ничего и не имею ни малейшего желания это делать. Они могут считать меня своим двоюродным братом по расе из-за нашего внешнего сходства, но это лишь выдает убогость их мышления.

Я кивнул. В вопросах чести на Александра Соворова можно было положиться. К тому же он никогда не шел на полумеры. Раз уж он решил ничего не говорить своим тюремщикам, значит, будет хранить молчание до самого Судного дня.

Я сел на свободную койку и вытер вспотевший лоб тыльной стороной ладони. Слегка знобило, и саднило горло. Сначала я приписывал свое недомогание усталости, но теперь мои синусы начали всерьез меня беспокоить.

— У тебя случайно нет лишнего носового платка? — спросил я. — Кажется, по дороге я простудился, а путешествовать пришлось налегке. Вряд ли медицинские услуги здесь хотя бы издали напоминают тетронские стандарты.

— Разумеется, — буркнул он, потом нашел платок и решительно сунул его мне в руку. Не было смысла избегать физического контакта: раз уж нам сидеть в одной камере, значит, пусть и вирусы будут общими.

— Насколько я понимаю, кто-то из наших друзей-землян донес, что ты лучше всех разбираешься в тетронской технологии? — предположил я. — Им не понравилось твое нежелание сотрудничать, в результате тебя отправили сюда, вниз, на перевоспитание.

— Примерно так, — сказал он.

— Тебя не пытали?

— Нет. Пока что они пробовали добиться моего сотрудничества убеждениями и подкупом. Кому они по-настоящему грозят, так это тетраксам.

— Приятно слышать. Надеюсь, ко мне они будут применять ту же тактику. Убеждения и подкуп я как-нибудь выдержу.

— Я думаю, — холодно произнес он, — ты не собираешься сотрудничать с этими кровожадными убийцами.

— Это зависит от того, что они хотят узнать, — ответил я. — У меня есть определенные полномочия вести переговоры. Кто здесь, в лагере, главный тетронец?

— Его зовут Вела-822, - с некоторой подозрительностью сказал Соворов.

— У нас есть возможность с ним поговорить?

— Конечно. Два раза в день здесь выпускают на прогулку, и заключенные могут общаться довольно свободно. У тебя есть достаточно оснований вступать с ним в контакт?

— Я агент военно-космических сил. Тетраксы наняли меня, Сюзарму Лир и корабль с солдатами, чтобы разведать обстановку на планете и установить каналы связи.

— Ну и как ты собираешься передать ответ? — язвительно спросил он. Охрана здесь слабая, да что толку. Даже если тебе удастся достать скафандр, то идти здесь некуда, кроме шахты лифта. Но даже если ты поднимешься или спустишься на лифте, все уровни контролируют захватчики.

— Значит, пока никто отсюда не убегал?

— Никто даже не пытался, — заверил он меня.

— В таком случае, — сказал я, — мне придется выторговывать свой выход отсюда. А если для этого потребуется рассказать кое-что из того, чем они интересуются, я это сделаю. Всем нам рано или поздно приходится чем-то жертвовать.

Пока я не произнес эту мысль вслух, то до конца не сознавал острейшую необходимость разработать четкую линию поведения; сказать по правде, я вообще ничего не успел спланировать, но Алекс Соворов был из тех, кто всегда провоцировал меня своей нетерпимостью, поэтому я прикусил язык, чтобы не проболтаться о полном отсутствии у меня представления, что я могу или что должен сделать.

Он смерил меня неопределенным взглядом, не будучи вполне уверен, допустимо ли ему оспаривать мое последнее утверждение. Для него эта дилемма была внове: во всех предыдущих наших делах он всегда был уверен, что ничего, кроме неодобрения, я не заслуживаю.

— Так ты работаешь на тетраксов? — поинтересовался он, — Да, работаю. У них были трудности в налаживании контактов с нашими дружелюбными хозяевами, поэтому они послали на планету три команды разведчиков для выяснения ситуации. Мне не повезло, и я вышел из игры еще до окончания первой фазы. Надеюсь, что, пока меня сюда везли, кому-нибудь из остальных повезло больше. Но я был бы весьма тебе признателен, если б ты удовлетворил мое любопытство и рассказал все, что ты знаешь, конечно, если твое намерение молчать не распространяется и на меня.

— Разумеется, нет. К сожалению, много информации мне здесь собрать не удалось. Больше всего я хотел бы поговорить с сидящими здесь аборигенами Асгарда, но меж нами языковой барьер. Некоторые из них с радостью выучили бы пароль, как и захватчики, но у них ограниченные возможности. Кое-кто немного научился говорить во время прогулок, в то время как лингвисты захватчиков дни и ночи работают с коллаборационистами и преуспели в этом гораздо больше.

— Чудес не бывает, — сказал я. — Давай начнем с тюрьмы. Сколько здесь народу и кто они?

— У меня не было возможности точно их сосчитать. Его педантичность начала меня утомлять. Голова раскалывалась. Наверное, лучше было бы пойти поспать и с большей пользой продолжить разговор завтра. Но я пересилил себя.

— Давай же, Алекс. Хотя бы примерно. Что это вообще за место?

— Хорошо, — произнес он. — По моим предположениям, здесь порядка двух тысяч заключенных. Большинство — представители негалактических гуманоидных рас. Я насчитал по меньшей мере двенадцать различных типов. Приблизительно десятая часть заключенных — жители галактики. Большинство — тетраксы, но захватчики, похоже, поместили сюда по представителю от всех рас, находившихся в Небесной Переправе. Это одновременно и тюрьма, и учебный центр. Наверное, поэтому любого, кого хотят как следует допросить, доставляют именно сюда. Кажется, здесь нет обычных издевательств над заключенными, но где что происходит, я толком не знаю. Пока у меня не будет больше данных, я не хочу делать предварительных заключений.

— Вот дерьмо, — пробормотал я. — Мне следовало этого ожидать.

Затем я положил голову на подушку и посмотрел на него снизу вверх.

— У тебя усталый вид, — заметил он. Приятно было видеть, что он способен делать хоть какие-то умозаключения.

— Ты еще не сказал мне, когда здесь кормят, — напомнил я ему.

— Мы живем по дневному графику чуть короче тетронского, — сказал он мне. У захватчиков сорокачасовое деление суток. Понятия не имею, почему. Свет включают в ноль часов и выключают в двадцать пять ноль-ноль. Прием пищи в час, в одиннадцать и в двадцать один ноль-ноль. Прогулка между пятью и шестью и между пятнадцатью и шестнадцатью.

— Постараюсь запомнить, — пообещал я. После некоторой паузы, во время которой в его толстый череп наконец-таки пробилась мысль, что пользы от его информации очень мало, он, понизив голос, спросил:

— Что с нами будет, Руссо? Смогут ли тетраксы нас отсюда вызволить?

— А с какой стати тетраксам о тебе беспокоиться? — Я не преминул добавить в свой вопрос злорадства. — Несмотря на всю твою самоотверженную работу в Координационно-Исследовательском Центре, они наверняка и палец о палец ради тебя не ударят, а теперь, когда моя миссия провалилась, то и обо мне будут беспокоиться ничуть не больше. На твоем месте, Алекс, я бы задумался, как помочь себе самому. Лично я делаю именно это.

— А-а, — уныло протянул он. — Тогда — желаю удачи.

Когда человек говорит неискренне, я всегда это чувствую. К сожалению, мне действительно может потребоваться максимум удачи, и даже немного больше. Я закрыл глаза и попытался прикинуть, какую роль играть, когда допросы возобновятся, а в том, что они возобновятся, сомнений не было. Жаль, но с мыслями собраться я уже не мог. Слишком устал и постоянно хлюпал носом в безуспешных попытках прочистить синусы.

"Из всех самых дурацких мест, где можно подцепить простуду, — пронеслась в моей голове раздраженная мысль, — я выбрал то, где нельзя получить нормальной медицинской помощи".

Судьба, похоже, упрямо продолжала сдавать мне плохую карту, и я понял: то, что я сказал Алексу, скорее всего окажется правдой — никто не пошевелится, чтобы вызволить нас. И если я не буду правильно разыгрывать свою карту, то могу застрять здесь очень и очень надолго.

Второй допрос начался куда более вежливо, чем первый. Новый переводчик говорил на пароле гораздо лучше моего голубоглазого приятеля и явно не был "просто солдатом". Он даже начал с того, что представился. Звали его Сигор Дьян. Одет он был в черную униформу, как и все мужчины, но никаких знаков отличия не имел, что косвенно указывало на его значительность, позволявшую стоять вне иерархии. У него была привычно бледная кожа, белые волосы росли там, где положено, но глаза — необычные: лилового цвета — нечто среднее между светло-синим и розовым, какой бывает у альбиносов. Надбровные дуги несильно выдавались под высоким лбом, что делало его совсем похожим на человека.

Он принял меня в уютно обставленной комнате и предложил сеть на софу, тогда как сам остался сидеть на угловатом стуле с подъемным сиденьем, что давало ему возможность смотреть на меня сверху вниз, хотя ростом я был выше него на добрых три сантиметра. Между нами располагался низенький столик, покрытый стеклом, две чашки и чайник с каким-то горячим напитком. Не спрашивая, он наполнил чашки и подвинул одну из них мне. Я осторожно попробовал жидкость. Она была зеленой и сладкой, как мятный чай с сахаром. Тут же я почувствовал облегчение в горле, которое жестоко саднило. Сейчас наверняка шла демонстрация пряника, но я понимал, что впереди ждет и кнут.

— Ваше имя — Майкл Руссо? — спросил он.

— Да, — просипел я в ответ.

— И вы являетесь жителем планеты, называемой вами Земля?

— Это исходная планета представителей моей расы. Я же родился на планетоиде в астероидном поясе. Это тонкий слой из больших скальных обломков, удаленный от звезды гораздо дальше, чем наша родная планета. Вам известно, что такое звезды и солнечные системы?

— Мы изучаем это. Я верю, что Асгард действительно находится очень далеко от вашей системы, так далеко, что мне трудно это представить. Мы привыкли обращаться с расстояниями гораздо меньших масштабов. Теперь мы узнали, что наши концептуальные горизонты оказались гораздо уже, чем мы могли предполагать.

— Надеюсь, ваши солдаты не страдают агорафобией, — прокомментировал я его слова. Он улыбнулся.

— Боюсь, что все-таки страдают, — ответил он. — Многим трудно работать на поверхности. Даже под куполом Небесной Переправы открытые пространства для нас непривычно велики. А вне купола… вы, очевидно, можете представить, как закружилась у наших людей голова, когда они впервые глянули в небо.

— Наверно, могу, — согласился я. На самом деле не мог: если ты родился в астероидном поясе, то вырос под таким небом, после которого все остальные небеса кажутся милыми и домашними.

— Что привело вас в Асгард, мистер Руссо? Говорил он вежливо, и мне искренне не хотелось его разочаровывать. Но слишком скверно я себя чувствовал, хотя пытался сохранять бравый вид и подавлять внешние симптомы простуды.

— Романтика приключений, — сказал я ему. — Рано или поздно в жизни наступает момент, когда ты можешь позволить себе купить звездолет, и внезапно в твоих руках оказывается вся галактика. Планетоид становится невыносимо патриархален, и вдруг выясняется, что астероидный пояс может предложить тебе крайне мало — лишь миллионы вращающих по орбите булыжников. У меня был друг, который любил слушать романтические истории. Асгард — это Романтика, причем с большой «Р» — самый крупный, самый странный обитаемый мир во всей известной Вселенной. В те времена известия о его открытии только достигли нашей системы, и он представлялся великой тайной, величайшей загадкой Вселенной. Рожденные в космосе, как правило, глядят вдаль… редко кто из них возвращается обратно на Землю. Для них Земля — это мертвое прошлое, а галактическое сообщество будущее. А вас что сюда привело?

— Определенные способности к языкам. Хотя вы, вероятно, задали этот вопрос, не имея в виду меня лично. Может быть, вы спрашиваете, что привело мой народ в эти условия существования?

— Интересно было бы знать, — ответил я.

— Первоначально, — сказал он, — потребность открывать новые территории, помимо тех, что достались нам в качестве места обитания, была вызвана проблемой перенаселенности. Наш уровень имеет примерно тридцать миллионов квадратных километров полезной площади, но у нас нет никаких сдерживающих факторов роста населения. Мы не знаем, сколько нас было вначале — вероятно, не очень, много, — но, когда мы нашли выход на другие уровни, нас насчитывалось уже шесть миллиардов, и перспектива удвоения населения за период одной человеческой жизни была неизбежна. Большую часть нашей истории — я бы назвал ее предысторией, поскольку у нас не осталось письменных свидетельств о событиях той жизни, — мы принимали все, что было вокруг, как само собой разумеющееся. Только в последние времена начали учиться самостоятельно пользоваться заложенными в окружающих вещах технологиями.

Мы считали, что быстро прогрессируем по мере того, как уходили от первоначального уровня. Других уровней, столь же совершенных в техническом плане, как наш, нам не встретилось, зато мы обнаружили много пустых уровней. Большие трудности для экспансии вниз похожи на те, что окружают нас здесь. Под нами точно такие же. Было очевидно, что проще и перспективнее двигаться вверх, но мы дошли до холодных слоев. Вот тут возник непреодолимый барьер, пока мы не наткнулись на нижние уровни вашего города. Тогда это показалось отличной лазейкой, и мы даже не подозревали, какой недоброжелательный прием ожидает нас впереди, пока не ввели в действие войска.

Он выжидательно замолчал. Я не хотел его разочаровывать, поэтому поддержал дискуссию, которую ему не терпелось развернуть.

— Значит, вы обнаружили, что вы — вовсе не боги, сотворившие этот мир, произнес я. — И теперь не знаете, что делать.

— Мы… в растерянности, — согласился он. Он явно ждал продолжения, и я решил, что ничего плохого в этом не будет.

— Как я понимаю, вы мало знаете даже об Асгарде, не говоря уже о Вселенной. Вы понятия не имеете, как сюда попали. Когда ваши прапрапрадеды впервые начали открывать, что представляет из себя мир, в котором они живут, они, разумеется, решили, что все это было построено исключительно для них и для удовлетворения потребностей растущего населения. Хвалу же за это они воздали своим предкам. Ваши экспедиции и завоевания, вероятно, заставили кое-кого взглянуть на эти утверждения скептически, но не было решающего фактора, чтобы поколебать нашу веру в собственную исключительность. До тех пор, пока вы не вышли в Небесную Переправу. Вы сделали вылазку, рассчитывая стереть в порошок еще несколько варваров, паразитирующих на технологии ваших предков, и вдруг обнаружили, что сами попались, как кур в ощип. Это было ударом для вас.

"Кур а ощип" перевести на пароль довольно трудно, но суть мой собеседник уловил правильно.

— Вы — проницательный человек, мистер Руссо, — произнес он. Вид у него был чрезвычайно довольный. Вероятно, он изголодался по интеллектуальной беседе, поскольку ни Алекс Соворов, ни тетраксы не хотели с ним говорить.

— Почему вы не идете на переговоры с тетраксами? — напрямик спросил я его. — Они не собираются мстить. Заблуждение они простят. Они с радостью порешили бы все миром к обоюдной выгоде сторон.

— В этом же нас уверяют наши тетронские гости, — произнес он. — Но вы должны попробовать взглянуть на все с нашей стороны. Что произойдет, если мы заключим мир с тетраксами? Они захотят получить доступ в контролируемые нами уровни, чтобы продолжить свои мирные исследования. В ответ, вне всякого сомнения, они предложат нам свою технологию и знания. Они начнут принимать участие в наших проектах и интересоваться нашей средой обитания. Но они уже считают, что Асгард принадлежит им, только потому, что обладают технологией, позволяющей строить города на его поверхности и исследовать его глубины! Если мы разрешим им ходить где угодно и делать что угодно, Асгард действительно станет тетронским. Тогда они, и только они, научатся управлять технологией наших предков. Это будет несправедливо. Наследники всего, что вокруг, — мы. Поэтому мы должны делать все, что в наших силах, дабы сохранить над этим наследством контроль.

И вновь он выжидательно замолчал. Я играл честно, пытаясь встать на его точку зрения. И должен был признать, что в его доводах есть разумное зерно.

— Если вы пустите тетраксов хозяйничать в своих уровнях, они, безусловно, окажутся в гораздо более выигрышном положении, чем вы, с точки зрения изучения строения Ас-гарда. Технология строителей, та самая, что заложена в архитектуре этого макромира и системах энергоподачи в уровни, во много раз превосходит тетронскую. Но если вы и тетраксы одновременно станете пытаться ими овладеть, то у тетраксов гораздо больше шансов сделать это первыми. Я понимаю, почему вы хотите сохранить все для себя. Вы сидите на самой мощной технике, которая известна Вселенной, и если вы научитесь понимать принципы ее действия, вы опередите тетраксов, вы опередите всех. Однако пока вы не имеете никакого представления, как она действует, вы не понимаете даже технологию, захваченную вами у тетраксов в Небесной Переправе, разве не так?

— Асгард — наш! — произнес Сигор Дьян. — Мы принадлежим этой планете. Я думаю, что слово «захватчики», которое население Небесной Переправы применяет к нам, не совсем уместно, не так ли? На самом деле жители города — захватчики нашего мира. Разве нет?

— Лично я могу понять вашу точку зрения, — осторожно согласился я.

— Насколько мне известно, ваша раса недавно воевала против других разумных существ и победила, — сказал он. — Или я не прав?

— Нет, это правда.

— А почему вы воевали?

В ответ я лишь криво улыбнулся.

— Территориальные споры, — только и оставалось сказать мне.

— И, насколько я понимаю, ваши противники тоже были гуманоиды, но, как мне сказали, не так похожие на вас, как мы?

— И это тоже правда, — осторожно подтвердил я.

— А как вы думаете, если б они были похожи на вас так же, как мы, смогли бы ваши расы уладить разногласия более мирным путем?

— Сомневаюсь, — сухо ответил я. Тем не менее это был интересный вопрос, хотя однозначного ответа на него я и не знал.

— Ваша раса считается технологически ниже тетраксов. Но, несомненно, выше нашей. И вам пришлось найти свое место в сообществе рас, управляемом тетраксами. С учетом того, что известно вам о сообществе, как вы полагаете, сможет ли когда-нибудь человечество сравняться с тетраксами? Позволят ли сами тетраксы какой-нибудь расе сравняться с ними, когда сейчас они имеют такое превосходство?

Я отхлебнул зеленого напитка. Все, что он говорил, звучало в высшей степени разумно. И вопросы его были таковы, что лучше было отвечать вопросом на вопрос.

— А каковы ваши шансы, если вдруг случится вооруженный конфликт с тетраксами? — спросил его я. — Они очень гордятся тем, что избегают насилия, но могу побиться об заклад — в случае необходимости они могут применить оружие ужасающей разрушительной силы.

— Я в этом не сомневаюсь, — ответил Дьян. — Если хотя бы половина того, что рассказывают нам люди о своих военно-космических силах, правда, то я не сомневаюсь в вашей способности превратить Небесную Переправу в пыль и нашем бессилии ее защитить. Но захотят ли тетраксы бомбардировать Небесную Переправу, пока здесь находится столько их людей? И что они выиграют в далекой перспективе? У нас в нижних слоях двадцать миллиардов. Если они попытаются отбить Небесную Переправу, не разрушая ее, то сделать это будет сложно — я не говорю «невозможно», но способа, которым это можно осуществить, пока не вижу. А если Небесную Переправу все же придется уничтожить, то что тогда? У нас по-прежнему останется двадцать миллиардов внизу. И сколько, по-вашему, времени понадобится вашим армиям, чтобы взять хотя бы десять уровней, не говоря уже о пятидесяти?

Разумеется, у него было больше времени на обдумывание этого вопроса, чем у меня. И аргументация его выглядела подозрительно сильно. Если жители галактики попытаются взять их маленькую империю силой, то работа действительно предстоит тяжелая. В самом деле: отбить Небесную Переправу большого труда не составит, но что дальше? Смогут ли тогда тетраксы посылать своих исследователей в нижние уровни, заселенные огромным по численности и враждебно настроенным народом? Я слишком хорошо знал, как трудно давались КИЦ первые шаги, хотя тогда единственным врагом был холод. Возможно, неонеандертальцам удастся выиграть время, чтобы как следует укрепиться. Возможно, они сумеют держать тетраксов на расстоянии не только в течение нескольких лет, но нескольких поколений, и все это время будут трудиться в поте лица, чтобы действительно овладеть разбросанной вокруг техникой, которая встроена в ткань их замкнутой Вселенной.

— О'кей, — произнес я. — Вы можете не пускать их в Небесную Переправу и в контролируемые вами уровни. Но у вас нет способов контролировать, что происходит на другой стороне планеты, не так ли? Ваша империя простирается вверх и вниз, а если возникнет соперничество, тетраксы начнут бурить во всех остальных зонах первого уровня, И тогда они подключат к этому куда больше людских ресурсов, чем когда-либо было у КИЦ. Вы, разумеется, будете превосходить их численно пусть даже миллион к одному, но вы уже успели убедиться, что они умнее. В этом случае у них все равно больше шансов выиграть гонку, даже если вы сделаете все возможное, чтобы их остановить, но стоить это будет очень дорого. Возможно, все двадцать миллиардов жизней. Неужели вам нужна такая война?

— Мы привыкли воевать, — холодно ответил он. — А отдать врагу то, что наши предки оставили нам, значит гнусно их предать.

Я мог бы оспорить его утверждение о так называемых предках, но не захотел. Я тихо сидел, превозмогая головную боль, которая быстро нарастала как расплата за нашу дискуссию.

— В любом случае, — мягко произнес Сигор Дьян, — существуют другие факторы, которые нельзя сбрасывать со счетов, или я не прав? Нам известно, что на Асгарде есть и другие обитатели, куда более развитые, чем тетраксы, тем более — мы. Это могут быть наши предки, все еще живые, ушедшие в глубины планеты. Если наши предки вдруг возникнут из небытия, ситуация может драматически измениться. Вы понимаете, мистер Руссо?

И тут я сообразил, хотя и поздно, чему так обрадовались захватчики, когда меня выдала им Джейсинт Сьяни. По Сигору Дьяну получалось, что я был человеком, говорившим с их предками… то есть мессией, который имел контакт с самими богами. Я все время думал о сотрудничестве, исходя из того, что захватчики интересуются своими нижними соседями как потенциальными союзниками. До меня не дошло, что их миропонимание сделало меня гораздо более важной фигурой, чем я есть.

Но от перспективы стать мессией я большого удовольствия не испытал. Это очень опасная во всех отношениях работа.

Я чуть было не ляпнул, что Александр Соворов и по меньшей мере дюжина тетронских пленников знают дорогу к шахте Саула, но вовремя прикусил язык.

Я не знал, сколько они уже успели наговорить. Бели вся информация поступила к захватчикам исключительно от Джейсинт Сьяни, то она должна была отличаться вопиющей некомпетентностью. Возможно, они понятия не имели о сделке, которую я заключил с КИЦ, а также то, что путь вниз, к биотехническому супермену Мирлину, был тщательно заблокирован. Мне не следовало забывать предостережение "безответственная болтовня может стоить людям жизни", потому что жизнь эта запросто могла оказаться моей. Я должен был тщательно взвешивать каждое слово до тех пор, пока не выясню, чего они от меня хотят и что, по их мнению, я могу им дать.

— У вас нет никаких оснований полагать, — осторожно начал я, — что люди внизу имеют отношение к вашим предкам. Они вполне могут оказаться еще одной расой, посаженной в соответствующую среду обитания, как вы — в свою. То, что они имеют технологическое преимущество, ничего не значит. Спросите самого себя, мистер Дьян, что будет, если они окажутся еще одной захватнической расой? Под чьим игом вам будет лучше жить — их или тетраксов?

— Именно на этот вопрос, мистер Руссо, мы надеемся услышать ответ от вас, — произнес он не менее сахарным голосом, чем напиток, которым меня поил и который теперь, после того как я его допил, оставил во рту странное, не совсем приятное вкусовое ощущение.

Во время следующей прогулки, когда меня временно оставили в покое, вероятно, чтобы дать обдумать все услышанное, представилась возможность поговорить с Велой-822.

Мы стояли возле одного из смотровых окон, поэтому во время беседы у меня была возможность переводить взгляд, с его морщинистого лица на дикий пейзаж. Клубившийся маслянистый туман не позволял видеть дальше, чем метров на десять — пятнадцать, но возле стены росло несколько дендритовых кустов, и среди них, как расплывчатые пятна, порхали какие-то мелкие существа. Разноцветные огоньки, мерцавшие на ветвях дендритов, мягко трепетали в тумане, подсвечивая его радужными красками, а вокруг танцевали, и проносились огненными стрелами светящиеся мушки.

"Зачем здесь создали это? — думал я. — Неужели такая жизнь настолько необычна для громадной вселенской схемы, что ее нужно оберегать как сокровище?" Вела-822 объяснял мне политику, которой решили следовать тетраксы в Небесной Переправе.

— По сути своей, — говорил он, — наша стратегия базируется на трезвом размышлении, взвешенном упрямстве; и заманчивых предложениях. Мы стараемся высветить выгоды, которые получат от соединения знаний и ресурсов как галактические расы, так и жители Асгарда. Мы делаем упор на стандарты поведения, необходимые для существования галактического сообщества в мире и гармонии. Мы отказались рассказывать захватчикам о наших технологиях, об открытиях на Асгарде и о месте расположения наших подземных баз до тех пор, пока они не заключат с нами какого-либо соглашения и не позволят установить эффективную связь с космическими кораблями.

— Это хорошо, — произнес я, решив поднять свой рейтинг, упомянув пару громких имен, — потому что Камина-1125 и Тульяр-994 логическим путем вычислили, что вы будете следовать именно этой политике, и увязывают с ней свои планы. Проблема в том, что захватчики не отвечают ни на какие призывы, а без дополнительной информации трудно решать, что делать дальше. Если повезет, то хотя бы одна из наших групп сумеет установить связь, и люди на орбите получат полную информацию, но что будет дальше, сейчас судить трудно. Вам, вероятно, легче судить, пойдет ли Камина-1125 на какую-либо военную акцию.

Выуживать информацию из тетраксов — занятие неблагодарное. Они слишком умны, чтобы попадаться на удочку, закинутую простым человеком. Вот все, что он мне ответил:

— Несомненно, Камина-1125 примет наилучшее решение. Можем ли мы рассчитывать, что в этом вопросе вы будете следовать нашим указаниям, как делает это доктор Соворов? Многие ваши собратья по расе активно сотрудничают с захватчиками, но, к счастью, мало кто из людей или китнян может оказать им существенную помощь.

Трудно было судить, что он имел в виду; возможно, что от меня тоже будет мало толку, но меня это не волновало. Некоторое время я просто смотрел на клубы тумана и размышлял: неужели в этом уровне тоже десятки миллионов квадратных километров обитаемых территорий и какие еще экзотические вариации жизненных систем могут на них располагаться?

Мой ответ ему был таков:

— Из сотрудничества тоже можно извлечь выгоду. Вы уже заметили: мои собратья по расе не в состоянии объяснить захватчикам премудрости тетронской техники, поэтому вреда от них мало. Зато они смогут войти в доверие. Мы должны помнить: то, что внезапно открылось им, когда они захватили Небесную Переправу, перевернуло все их мировоззрение. Когда моя, раса вышла за пределы Солнечной системы, мы знали о Вселенной куда больше и предвидели, что она может быть населена. Контакты с галактическим сообществом не явились для нас неожиданностью. Эти же пережили гораздо больший шок. Возможно, их похожесть на нас позволит им переубедить самих себя, и постепенно они сумеют войти в контакт со всей галактикой. Возможно, мои братья по расе как раз и наводят эти жизненно важные мосты.

Я гордился собой; моя речь была ничуть не хуже тетронской по своей деликатности и коварству. Не было ни малейшего сомнения, что Вела-822 с ней не согласится, но тетронец никогда не соглашается с теми, кто играет в его игры хотя бы наполовину так же хорошо, как он сам.

— Это была бы опасная политика, — заметил Вела-822. — И вы должны помнить, мистер Руссо, что вы, люди, не имеете достаточного опыта в дипломатии. Точнее даже — вы вообще не имеете опыта в политике установления дружественных отношений и легко можете принести больше вреда, чем пользы.

Что другими словами означало: "Не пытайся строить из себя умника, человек; ты еще не дорос до этого".

— Я не уверен, что они до бесконечности будут соблюдать вежливое обхождение, — сказал я ему не без некоторой мстительности. — Полагаю, что представителям вашей расы грозит пытка. По-моему, просто необходимо дать захватчикам некоторые ответы, и те из них, которые можем дать мы, люди, способны предотвратить попытку насилия.

Нельзя сказать, что лица тетронцев вообще не имеют выражения, но прочесть его трудно, даже человеку, который прожил с ними достаточно долго. Я остался в неведении, был ли он разочарован, раздражен или просто подумал, что ничего иного от паршивого варвара ожидать нельзя.

Откуда ни возьмись рядом со мной материализовался Александр Соворов. Он, очевидно, понял, что я произнес секунду назад, хотя, когда я говорил, наверняка не подслушивал.

— Очень важно, Руссо, четко знать, где твоя лояльность начинается и где кончается, — строго произнес он. — Твоя безрассудная храбрость уже однажды стоила нам шанса установить контакт с более прогрессивной расой, живущей в нижних слоях. И уж совсем будет скверно, если твое нынешнее безрассудство обернется невосстановимой потерей нашего престижа в галактическом сообществе.

— Дело в том, Алекс, — произнес я со всей любезностью, которую только смог из себя выжать, — что ты не в состоянии воспринимать картину в целом. Как бы то ни было, но теперь я боец военно-космических сил, и безрассудство — моя профессия.

Соворов и тетронец обменялись взглядами, и, прежде чем уйти, тетронец слегка кивнул.

— Вчера, пока тебя допрашивали, у нас с Белой был разговор, — сообщил мне Соворов. — Мы попытались выработать линию, которой тебе лучше всего придерживаться.

— Очень любезно с вашей стороны, — просипел я. — Тетраксы могут гордиться тобой, Алекс. Ты знатный подпевала. Тетраксы любят подпевал. Рано или поздно они дадут тебе почетный номер. Может быть, даже тринадцатый.

— Трудно поверить, — отчужденно произнес он, — что для разведки тетраксы выбрали именно тебя. Наверное, у них не было выхода. — Ага! — подтвердил я. Мой взгляд продолжал изучать извивающиеся ветви дендритов, унизанные разноцветными огоньками, и танцующих между ними светлячков.

— Как ты думаешь, эта жизненная система имеет ДНК-основу? — спросил я его.

Он едва глянул через плечо.

— Думаю, да, — жестко произнес он с упрямством человека, не желающего менять тему разговора.

— Ну же, Алекс, продолжай. Ты ведь ученый. Тебе все это должно быть интересно. Оно же восхитительно, оно прекрасно. Пусть ты торчишь здесь давно и уже привык, но не мог же ты полностью утратить любопытство.

Соворов лишь пожал плечами.

— Да, выглядит красиво, — согласился он. — Но мы можем только смотреть издали. Если тебе нужно побольше узнать про здешнюю биологию, расспроси своих новых друзей. Может, это заставит их самих хоть что-нибудь исследовать самостоятельно. У меня сложилось впечатление, что псе, что не стреляет, их не интересует.

— Иногда, Алекс, — сказал я ему, — ты можешь быть жутко неинтеллигентным, и тогда слушать тебя просто отвратительно. Похоже, ты уже начинаешь забывать, зачем прилетел на Асгард. Ведь прилетел ты, чтобы вести научные исследования, не так ли? Ты прилетел, чтобы добывать знания. Я понимаю, тебя раздражают «фантазии» насчет Центра, но это раздражение, кажется, убило твою собственную фантазию. Неужели ты никогда не задавался вопросом, для чего существует Асгард и какую роль играет он в мировом масштабе?

— Нет смысла задавать вопросы, пока нет данных, чтобы сформулировать ответы, — сказал он.

По-моему, это было стопроцентное заблуждение. Вопросы сначала надо сформулировать, и чем крупнее вопрос, тем он ценнее.

— А тебе было известно, — спросил я его, — что вокруг Урана сейчас летает исследовательский планетоид, который собирает органический материал из атмосферы и колец? Они нашли уже тонны — упаковки ДНК во всех возможных вариациях. Если верить тетронскому ученому, с которым я говорил, то материал этот существует там с момента возникновения Солнечной системы, когда Солнце было еще очень горячим. Жизнь старше Солнечной системы, Алекс. Возможно, старше самой галактики. Она рассеяна в пылевых облаках между звездами. Иногда она пребывает в замороженном состоянии миллиарды лет. Но это не имеет значения. Она плавает в пространстве до тех пор, пока местные условия не становятся благоприятными для репродукции, и тогда она оживает. Она падает как дождь на все гравитационные колодцы Вселенной, и в тех местах, где находит благоприятные для себя условия, начинает множиться и множиться, позволяя естественному отбору отсортировать наиболее эффективные для данной местности формы. Там, где она может дать жизнь экосфере, она ее дает. Она согласовывает свои энергетические параметры с окружающей физической обстановкой и вырабатывает своеобразный химический компромисс.

Этот тетронец уверен, что ДН К образовались спонтанно, в очень далеком прошлом — порядка десяти миллиардов лет назад — и размножались, пока не заполонили всю Вселенную. Он считает, что базовый генный набор гуманоидов возник очень давно в каком-то удаленном уголке Вселенной и со временем приплыл в наш рукав вместе с гигантским галактическим облаком несколько сотен миллионов лет назад, засеяв, таким образом, окрестные звездные системы почти одновременно.

Тогда получается, что Асгард — продукт отдельного творения, имевшего место в какой-то другой галактике невообразимо давно. И сейчас его обитатели, а возможно, и строители, являются братьями как нам, так и тетраксам. Но если так, то почему он здесь? Не был ли Асгард послан, чтобы оплодотворить нашу галактику? Не он ли занес первичные ДНК-упаковки, которые затем распространились по всему галактическому рукаву? А может, его снарядили в путешествие с целью что-то спасти? Не потому ли он несет в себе образцы экосфер тысяч миров, что спасает их от какой-то невообразимой угрозы? И, наконец, где сейчас его строители? Почему существование их чудесной планеты пущено на самотек, в результате которого целые уровни вымерли или деградировали, а на их месте возникли карликовые империи, мечтающие о неограниченных завоеваниях? Что вообще здесь происходит, Алекс? Ты ведь тоже думал об этом, не так ли?

Он все-таки оказался достаточно любезен, чтобы не вздернуть свою черную бородку с брезгливым "Не знаю". Вместо этого он произнес:

— Насчет Урана я ничего не знал. Это действительно проливает новый свет на теорию "галактического посева". Теперь теория конвергентной эволюции выглядит довольно шатко.

Я кивнул в сторону чужого леса с волшебными огоньками.

— Здесь конвергентной эволюцией вообще не пахнет, — сказал я. — Похоже, мы имеем дело с…

Тут я, поперхнувшись, осекся на полуслове. Соворов смотрел мне в лицо, стоя спиной к лесу, поэтому ему понадобилось время, чтобы развернуться и увидеть то, что видел я. Но он опоздал: видение за окном исчезло.

— Что там такое? — спросил он.

— Если мне не показалось, — ответил я, — то, возможно, это продукт конвергентной эволюции. По-моему, я видел среди деревьев гуманоида.

— Этого не может быть, — ответил он. — Местная экосистема имеет слишком слабую энергетику. Она не может поддерживать живые формы крупнее твоего мизинца. Недостаточная экологическая эффективность, обусловленная слабыми пищевыми цепочками.

Его комментарии выдавали, что он все-таки размышлял об окружающей экосфере, и это несколько восстановило мою пошатнувшуюся веру в природное любопытство человека. Сам же я был уверен, что мгновение наблюдал гуманоида. Оценить расстояние до объекта и, соответственно, его размеры мешал туман, но у меня сложилось впечатление, что он был большим и грузным, напоминая скорее не человека, а гигантскую обезьяну.

Едва я открыл рот, чтобы спросить Алекса, не имеет ли местная охрана привычки разгуливать в скафандрах по окрестностям, как меня прервали. Подошли два солдата и бесцеремонно увели меня. Очевидно, Сигор Дьян собирался на этот раз получить от меня кое-какие ответы.

К сожалению, я до сих пор толком не знал, какие ответы ему давать, и каждый раз, когда я собирался придумать приемлемую стратегию, голова безжалостно трещала.

Сейчас бы потерять сознание и тем самым покончить разом со всем. Вместо этого я шел под конвоем подлинным коридорам на очередную встречу с инквизитором.

Когда меня вновь привели к Сигору Дьяну, все было как в прошлый раз, за исключением напитка, который он предложил мне. Новая жидкость имела мутно-коричневый цвет и немного напоминала суп из мидий. В юности мне довольно часто приходилось есть этот суп, потому что в замкнутых экосферах астероидных миров, где в те дни еще и слыхом не слыхивали о тетронской биотехнике, искусственные моллюски часто служили основным элементом процессов рециркуляции. Эти организмы обладают некоторыми особенностями, которые нельзя встретить у других живых существ. Хотя нельзя сказать, что у них приятный вкус. Суп из мидий мне не нравился никогда.

Сделав несколько глотков из чашки, я отставил ее в сторону, чтобы уже больше не прикасаться. Меня по-прежнему одолевали слабость и высокая температура. Болезнь, похоже, не только не собиралась покидать мои носовые пазухи, но проникала все глубже и глубже. И головная боль становилась с каждым часом все сильнее.

— Я не испытываю особенно теплых чувств к тем, на кого работаю, — сказал я Дьяну. — Мне совершенно не нравится манера тетраксов обделывать свои делишки, но сотрудничать с ними я могу. Думаю, что с вами мы тоже могли бы сработаться. Я расскажу вам, где искать шахту, ведущую и нижние уровни, о которой говорила Джейсинт Сьяни. Только скажите, и я вас туда отведу.

Он расплылся в довольной улыбке.

— В настоящий момент нам уже известно местоположение всех баз, установленных Координационно-Исследовательским Центром, включая и ту, что была создана у шахты, ведущей с третьего уровня вниз. Тетраксы могут считать нас дикарями, но мы не дураки. Мы умеем читать карты, найденные в здании КИЦ.

— Тогда зачем же вам нужен я?

— Потому что в этих картах нам не все понятно. Мы не можем читать по-тетронски и не умеем работать с тетронскими банками данных. Рассказ китнянки — вот все, что нам известно об открытии, сделанном вами в том походе. Почему тетраксы до сих пор не установили контакт с обнаруженной вами суперрасой, если таковая действительно существует?

— Эти существа не захотели ни с кем контактировать. Они, как и вы, были сильно удивлены, узнав о существовании Вселенной. Кому-кому, а вам должно быть понятно, какой это был для них удар. Ведь и вам потребовалось время, чтобы подумать, как жить дальше. У них был контакт с уровнем, на котором заканчивалась шахта; экосистема там одичала, а гуманоидные обитатели превратились в самых настоящих дикарей. Но после встречи с нами они решили отгородиться от нового мира. Так по крайней мере они мне сказали.

— Как они выглядят? Я полагаю, они — гуманоиды?

— Я тоже так думаю, — сказал я. — Но со мной говорил лишь посредник.

Мне пришлось вкратце изложить ему историю Мирлина, объяснив при этом, что обитатели нижних уровней захотели принять только его. Эту историю я постарался излагать как можно проще, но были в ней и некоторые детали, на которых пришлось остановиться подробнее, потому что Дьян начал задавать вопросы. Я не стал лгать, и, когда вопросы были исчерпаны, оказалось, что я рассказал ему все, что знал. Но это, разумеется, вовсе не означало, что он мне поверил.

— Если судить по сказанному вами, — произнес он, — этим существам не больше нашего известно о том, кто построил Асгард?

— Так по крайней мере мне сказали, — подтвердил я. — И нет никаких оснований предполагать, что они — ваши предки. Очень может быть, что они, как и вы, просто отдельная раса, которая, единственно, дальше ушла в понимании технологий, заложенных в окружающем ее мире.

— Это вы так говорите. К тому же вы утверждаете, что не знаете, как установить с ними контакт. Все это выглядит слишком складно, словно вы изо всех сил пытаетесь убедить меня, что из всего рассказанного вами мы не сможем извлечь никакой пользы.

— Я не знаю, будет ли вам какая-нибудь выгода от установления контакта с этими людьми или с любыми другими расами, которые, возможно, живут под вашей империей. Есть шанс, что вы найдете союзника, с которым можно объединиться в борьбе против тетраксов. Возможно, вы даже найдете своих предков. Но, мне кажется, вы уже и сами поняли, что никаких гарантий здесь нет. У вас нет данного от Бога права выйти из этой ситуации победителями.

Я думал, что он действительно это понимал. Разумеется, начинать долгую дискуссию о гипотетических предках в его намерения не входило. Во всем, что касалось предков, он, похоже, был агностиком, независимо от того, во что верили окружающие его соплеменники. После некоторой паузы он вернул наш разговор в более практическое русло.

— Есть ли у жителей галактики оружие, аналогичное тем, как вы их назвали, парализаторам, которые применяли существа из нижнего уровня?

— Да. У тетраксов есть точно такое же устройство. И еще у нескольких рас. Оно не действует на всех гуманоидов одинаково, и иногда его надо настраивать на определенные мозговые характеристики существа, но это решаемая проблема.

Беспорядочное и неразборчивое оружие: вы не можете направить его на индивидуальную цель, его сигнал нельзя передать по телевидению — из него можно только выстрелить. Во второй раз они использовали для генерации сигнала весь небосвод, а в первый — какого-то робота.

— Где в Небесной Переправе можно найти широкодиапазонные образцы этого оружия?

— Сейчас, вероятно, нигде. Парализаторам и были вооружены антидиверсионные устройства, защищавшие собственно Переправу. Я подозреваю, вы их уже обезвредили, превратив в кучу мусора и парализаторы, и все остальное, когда уничтожали Переправу.

— А я подозреваю, что это всего лишь одна сторона вашей истории, подчеркнул он. — Интересно было бы знать, почему именно вам вернули сознание, дабы предоставить возможность выслушать рассказ вашего приятеля-андроида. Не лгали ли они вам?

— Этого я не знаю, — ответил я. — Там все могло быть ложью.

— Действительно — могло, — заметил он тоном, говорившим о том, что и в моей честности он вовсе не уверен.

Мне самому вся эта история никогда не нравилась, хотя вслух я этого высказывать не любил. Из глубин я вышел в убеждении, что стал теперь умнее всех, и ужасно гордился своим маленьким секретом. Возможно, они возбудили во мне такие чувства примерно тем же способом, каким взрослый осчастливливает ребенка, дав ему леденец. Мирлин мог быть мертв, а я — стал дубликатом.

Я высморкался и приложил тыльную сторону ладони ко лбу. Пот катился градом, а голова трещала так, словно надо мной только что как следует поработали парализатором.

— Еще одна вещь не дает мне покоя, — сказал Дьян, выдержав паузу, во время которой он потягивал суп из мидий. — Если эти люди настолько превосходят нас с вами, то почему им неизвестно о существовании Вселенной? Почему они не исследовали Асгард сверху донизу, когда могли перемещаться по стольким уровням? Слишком много совпадений, которые не дают возможности предполагать, будто, несмотря на свою ученость, они ведут исследования примерно столько же времени, сколько и мы. Ведь в результате у них под контролем находится лишь небольшое число уровней.

— Не обязательно, — возразил я ему. — Помните, что начали они со своего базового уровня, который находится гораздо глубже вашего. Мирлин предположил, что они бессмертны, а это может означать, что они давно прекратили размножаться, поэтому я лично сомневаюсь, что у бессмертной расы могут возникнуть такие пустяковые проблемы, как перенаселенность. Если в их уровне численность населения стабильна, то они не заинтересованы в распространении экспансии на другие уровни. Научная любознательность не настолько мощная сила, как страсть к завоеваниям. Они могли вести исследования в течение времени, превышающего в десятки тысяч раз продолжительность вашей жизни, прежде чем проникнуть во столько уровней, во сколько проникли вы.

Он с отсутствующим видом кивнул и сделал очередной глоток своего пойла.

— Вам тоже следовало бы это выпить, — произнес он. — При простуде надо пить много жидкости. Может быть, мне вызвать врача, чтобы он вас осмотрел? Возможно, он сумеет помочь.

— Нет, спасибо. У меня все в порядке, — пробормотал я. — Только вот насморк замучил.

— Вы сможете ответить еще на несколько вопросов?

— Думаю — да, — произнес я и тут же пожалел об этом.

— Постараюсь говорить только о самом главном. Я благодарен вам, что вы решились все это рассказать, но есть и другие вопросы, в которых вы можете нам помочь и о которых я обязан вас расспросить. Изложите в письменном виде все детали плана, выработанного вами совместно с вашими работодателями перед засылкой на Асгард. Мы хотели бы иметь подтверждение тому, что нам уже известно о шпионских группах, заброшенных с орбиты, — их состав, их цели, точки базирования и места проникновения в город. Вы можете это сделать?

Если бы я не чувствовал себя так ужасно, то одно это предложение заставило бы меня пойти на попятный. Но получилось так, что к разговору я подошел с большей безответственностью, чем следовало.

— Значит, Джейсинт Сьяни не знала, что я улетал с Ас-гарда, — сдаваясь, произнес я.

— Нет. Но вы были первым членом вашей группы, которого удалось взять. Мы схватили и других, и некоторые из них оказались очень сговорчивым. Информация о вашей миссии поступила ко мне сегодня утром. Кое-кто из ваших компаньонов присоединится к вам завтра. Я думаю, у наших людей есть достаточно данных, чтобы схватить всех диверсантов, но я был бы вам очень признателен, если б вы рассказали нам все, что вам известно.

Я угрюмо посмотрел на него, жалея, что нахожусь отнюдь не в лучшей форме.

— Как офицер военно-космических сил я не могу рассказать вам ничего из того, что может подвергнуть опасности жизнь моих товарищей. Это вопрос воинской чести.

Здесь я лукавил. Сюзарма Лир была далеко не лучшим моим другом, но выдать ее у меня не поднималась рука.

— Как хотите, — просто произнес он, давая понять, что эти данные у него уже имеются. — По-моему, вы сейчас слишком плохо себя чувствуете, чтобы справиться с этой трудной задачей. Я обязательно попрошу доктора осмотреть вас. В конце концов, мы вовсе не хотим, чтобы вы…

Внезапно его благодушное настроение улетучилось, и он посмотрел на меня уже совсем по-другому. По-моему, в тот момент я абсолютно точно прочувствовал, что творилось у него в голове, словно это был я сам, ибо на лице у него застыло выражение, какое бывает у человека, пораженного очень неприятной догадкой.

Я сглотнул. Горло саднило, и голова шла кругом. Пот катился по лбу, затекая на брови и в уголки глаз, где, скопившись, становился похожим на горючие слезы. Мне пришлось даже прилечь на софе, обитой похожим на кожу материалом.

— А не могло ли случиться так, мистер Руссо, — спросил он зловещим голосом, — что ваши тетронские хозяева рассчитывали именно на то, что вас всех схватят?

Я открыл рот, чтобы сказать «нет», но слово это не слетело с моих губ. И не боль в горле была тому виной; я вдруг сам отчетливо осознал, что такая возможность существовала.

Много раз я спрашивал себя, каким образом собираются тетраксы воевать против захватчиков Небесной Переправы. Постарался взвесить в уме все возможные варианты. Но одно я забыл: тетраксы — это не люди. Они не мыслят категориями бронированных машин. Они мыслят как биотехники. И всегда думают в первую очередь о биологической войне и биологическом оружии.

Теперь до меня дошло, правда, с большим опозданием, что лучшим и, возможно, единственным путем внесения под закрытый куполом город вирусного оружия была посылка туда живых бациллоносителей. А с учетом того, что вирус должен быть четко привязан к определенной биологической разновидности, чтобы не покосить самих тетраксов, носители должны были иметь биологическое строение, максимально приближенное к строению мишени.

Внезапно разрозненные куски большой картины встали на свои места. Тетраксы получали послания с поверхности планеты в течение нескольких дней после нападения на город. У них имелись фотографии — они знали, как выглядят захватчики. Возможно, у них даже были результаты генетических анализов. Вероятно, у них имелось все, что нужно для организации контратаки, за исключением неглупых носителей, которые смогли бы занести заразу в город.

Они понимали, насколько примитивны в своем развитии захватчики и насколько не подготовлены они к борьбе с эпидемией. Они понимали, насколько легко будет оставшимся тетраксам восстановить контроль над городом, если суметь ослабить силы противника.

И они использовали нас! В исполнители были наняты военно-космические силы и я в том числе; нам рассказали более или менее похожую на правду легенду о необходимости восстановления каналов связи для передачи разведданных… Единственное, что им было надо, это сделать из нас "ходячую заразу".

— Вот дерьмо! — воскликнул я. — Каковы ублюдки!

Но по лицу Сигора Дьяна было видно, что он ни на грош не верит в мою невиновность.

Настало самое подходящее время прекратить неравную борьбу. Отдавшись на растерзание головокружению и простуде, я упал в обморок.

Понятно, что часть последующих событий вспоминается как в тумане. Бредовых кошмаров я не испытывал, но лихорадка действительно сильно действовала на голову, и в результате я подолгу лежал в забытье.

Мне пытались задавать еще вопросы, и я пытался на них отвечать, но язык не слушался, поэтому вряд ли из моих ответов можно было извлечь много пользы. Обратно меня отвели уже не в камеру, а в тюремный медицинский изолятор. Самое странное, что все, кому приходилось иметь со мной физический контакт, носили резиновые перчатки и хирургические маски. Но, даже лежа пластом, я понимал: двери за мной запирают накрепко. С тех пор, как я обрызгал слизью из плевуна первого захватчика, меня все время держала под прицелом целая туча солдат. К этому времени болезнь уже наверняка мирно заканчивала свой инкубационный период во множестве тел. Если тетраксы заложили в меня биологическую адскую машину, а я в этом уже не сомневался, то они наверняка постарались сделать ее такой, чтобы ее действие не проявилось слишком рано и длилось достаточно долго. А мне оставалось только продолжать ругать самого себя за то, что вовремя не понял, насколько они коварны.

Тетронские биотехники — прекрасные медики, и против них самих такое оружие было бы бесполезно, даже если заражать им самых близких к ним гуманоидов. Захватчики же не только мало что могли этому противопоставить, но для них было проблемой даже вовремя выявить симптомы. А я, бедное и злосчастное орудие, должен был страдать вместе с ними.

Так я пролежал несколько дней, мучаясь жестокими приступами лихорадки. Сначала я даже не заметил, когда в палату вкатили несколько новых кроватей с больными, и лишь позже до меня дошло, что среди моих знакомых есть только один человек с роскошной копной золотисто-белых волос, которые сейчас рассыпались вокруг головы по подушке.

Теперь нужда выдавать Сюзарму Лир захватчикам отпала сама собой. Ее уже выдали и, возможно, по приказу тетраксов, чтобы она распространяла своих микробов на всех, с кем имела контакт.

Я припоминаю, как в голове моей бродили не совсем связные сожаления по этому поводу, ибо теперь стало ясно, что кавалерия Соединенных Штатов не скачет мне на выручку.

Наверняка был такой момент, когда я потрудился как следует разглядеть оставшихся двух соседей по палате, потому что к тому времени, когда я снова стал "существом разумным", уже знал, кто они такие.

Это были сержант Серн и рядовой Джон Финн.

Как бы мне ни хотелось похвастаться, что организм мой оказался достаточно силен и первым стал вылечиваться от приступов лихорадки, но этого не случилось. Сказать по правде, я все еще продолжал жестоко мучиться, когда другие уже выздоравливали, и полковнику пришлось как следует потрудиться, чтобы я начал более или менее осмысленно ей внимать, когда однажды она разбудила меня посреди ночи.

— Да просыпайся ты, черт бы тебя побрал, — прошипела она, тормоша меня самым немилосердным образом.

— Дайте мне умереть, — хрипло проскрипел я в ответ.

— Хрен тебе, а не умереть, глупый ублюдок. Хочешь, чтобы я тебе по роже дала или окатила холодной водой?

— Не надо, — жалобно взмолился я.

— Тогда подбери сопли и вставай.

Не выпуская из рук ворот ночной рубашки, которую выдали мне наши хозяева, она бешено трясла мою голову, пытаясь таким способом вбить в нее хоть каплю рассудка.

— Ради Бога, перестаньте! — только и сумел произнести я. Она перестала, и сразу стало легче.

Включив лампы на прикроватной тумбочке, чтобы лучше видеть происходящее, она направила ее неяркий свет прямо мне в лицо, чтобы я не впал в забытье и внимал ее словам.

— Теперь лучше? — спросила она. — Серн все еще в отключке, но, кажется, он и эта крыса, Джон Финн, выкарабкаются. Они тебе уже говорили, что считают, будто тетраксы нас использовали для занесения вируса в город?

— Как раз при мне они до этого додумались, — сказал я ей.

— Это правда?

— Я знаю не больше вашего, — заверил я ее. — Но в это верю. А вы?

— Здесь есть подслушка?

— Господи, Сюзарма, да откуда ж мне знать? Алекс Соворов клянется, что они недостаточно для этого умны, но у него самого что голова, что задница — думают одинаково. В любом случае они по-английски — ни в зуб ногой, поэтому не надо устраивать мелодраму! Разве у нас есть еще секреты?

— Только один, — ответила она. — Перед вылетом из Солнечной системы мне поручили изучить возможность заключения сделки с захватчиками для помощи им в борьбе против тетраксов, если это будет более заманчиво, чем то, что предлагают тетраксы. Но если те действительно использовали нас для начала биологической войны, то теперь я начинаю серьезно подумывать, на чьей нам быть стороне.

— А я думаю, что идти против тетраксов — очень плохая затея. Захватчикам этой войны не выиграть, пусть даже их действительно двадцать миллиардов.

— Саламандры все время подкладывали нам аналогичные подарки, — заверила она меня. — И ничего, мы научились бороться. Когда знаешь, с чем имеешь дело, это не так сложно. У захватчиков есть шанс выиграть, если мы им поможем.

— Только не против тетраксов, — сказал я ей. — Это все усугубит. Сейчас у нас простуда, а не бубонная чума; пусть они сыграли грязную шутку, но они могут сыграть еще грязнее. Пока они хотят лишь обездвижить захватчиков, но не убивать их.

— Думаешь, они дали предупредительный выстрел в воздух, чтобы захватчики поняли, насколько они уязвимы?

— Какая разница? — устало ответил я. Затем она меня разбудила — просто по-дружески поболтать, или у нее были более серьезные вещи для обсуждения?

Мое тело словно налили свинцом, а голова раскалывалась. Она, должно быть, понимала, что я в ужасном состоянии, поэтому сразу перешла к главному.

— Нас доставили прямиком сюда, — сказала она. — Поэтому по дороге мы почти ничего не видели. А что видел ты? Каковы наши шансы отсюда выбраться?

Я попытался выдавить из себя подобие смешка, но в результате лишь глухо кашлянул. Тогда я понял, что в ближайшем будущем другого у меня и не получится.

— Они не слишком сильно охраняют двери, — сказал я ей. — Выйти через них пара пустяков. Проблема в том, что в атмосфере на улице нет кислорода. Даже имей мы скафандры, все равно идти здесь некуда, кроме шахты, по которой нас сюда доставили. А по обе стороны от нее — миллионы захватчиков.

Новость эта ее, похоже, не сильно испугала.

— Но если б мы сумели сойти за захватчиков… — произнесла она. Предложение повисло в воздухе. Затем спросила:

— Сколько здесь еще наших людей?

— Только Алекс Соворов, — ответил я ей. — А от него толку как от козла молока. К тому же через день-другой его свалит болезнь: мы сидели в одной камере. Мне он этого никогда не простит.

Она обвела взглядом другие кровати.

— А ему насколько мы можем доверять? — спросила она, кивая в сторону Финна.

— Он наверняка уже выложил им все, что знал, и его подослали сюда шпионить за нами. Подслушивающих устройств у них может и не быть, но если есть Финн, то они им ни к чему.

Такое выражение лица мне доводилось видеть у нее и раньше: решительность, смешанная с отвращением. Когда она вновь посмотрела на меня, я с удивлением заметил в ней перемену. Не то чтобы она лучилась стопроцентным дружелюбием такого в ее репертуаре просто не имелось, — но во взгляде явно читалось беспокойство о моем состоянии.

— Выспись как следует, — сказала она усталым голосом. — Утром продолжай разыгрывать умирающего. Не нужно, чтобы они знали о нашем выздоровлении.

Изобразить смертельно больного было для меня парой пустяков. К тому же мне самому не сильно верилось, что я пошел на поправку.

Однако поутру мне действительно стало намного лучше. Проснувшись, я испытал давно желанное чувство отсутствия болей и дезориентации. Не могу похвастать тем, что жизненная энергия начала бить во мне через край, но и ощущения, будто меня пропустили через машинку для уничтожения документов, исчезло. Голова была теперь гораздо яснее, и я начал замечать происходящее вокруг.

Впервые я заметил медсестру, пришедшую покормить меня завтраком с ложечки, и влить опытной рукой несколько глотков воды в мой иссохшийся рот. Но она была не из захватчиков, а принадлежала, очевидно, к одной из покоренных ими асгардианских гуманоидных рас, выполнявших в тюрьме большую часть подсобных работ. Она ни слова не произнесла, хотя наверняка заметила, что я впервые обратил на нее внимание. И наверняка поняла, когда я поблагодарил ее на пароле за помощь, пусть даже не понимая сказанного мной.

Доктора я тоже увидел впервые, когда тот пришел на утренний осмотр. Он смерил мне температуру и пульс, а потом задрал веки и посветил фонариком в зрачок. Я делал все, что мог, пытаясь выглядеть больным, но понимал — тело не умеет лгать, поэтому не удивился, когда вскоре после доктора вошел Сигор Дьян. Прежде чем придвинуть стул и сесть возле моей кровати, он кинул короткий взгляд на полковника.

— Рад, что вы пошли на поправку, — бесцветно произнес он.

— Спасибо, — слабо отозвался я.

— Это вселяет надежду, что наши люди тоже выздоровеют. Вирус уже косит войска в городе. И я начинаю ощущать его действие. Дня через два слягу.

— Мы на самом деле были в полном неведении, — сказал я ему. — Если тетраксы действительно заслали нас с целью возбудить эпидемию, то сделали это без нашего ведома.

— Хотел бы я верить вам, — ответил он. — Но не получается. Если наши люди начнут умирать… Я понял, что он имеет в виду.

— Мы хотим нанести ответный удар, — сказал он. — То, что сделано, сильно нас рассердило, и если вы говорите мне правду, то должны испытывать не меньшую злость. Ваше желание реабилитироваться в наших глазах требует подтверждения: вы должны подсказать, как нам напасть на тетраксов.

Я понимал, какие чувства бродили сейчас в его душе. При всех прочих условиях мне это было понятнее, чем любому из тетраксов. Когда они задумывали удар, то рассчитывали, что он не только упростит контратаку на Небесную Переправу, но и убедит захватчиков в резонности и неизбежности заключения мирного соглашения. Все это было шито белыми нитками. Тетраксы всегда насмехались над глупостью варваров, но когда дело доходило до вычисления ответной реакции этих так называемых варваров, то тут они часто попадали впросак.

С другой стороны, понимание его чувств не означало моего с ним согласия. Я вовсе не собирался помогать репрессиям против пленных тетраксов или попыткам их уничтожения в городе.

— Это будет плохая затея, — сказал я ему. — Помните: первый выстрел сделали вы. Почему бы теперь не решить, что вы квиты? Они не оставят вас в покое. Для них это тоже вопрос чести. Если вы на них нападете, есть вероятность, что они вас уничтожат. Они могут говорить все что угодно о преимуществах мира и гармонии, но лишь до той поры, пока знают, что им нечего бояться силового сопротивления.

Он сурово посмотрел на меня. Судя по выступившим на лбу крупным каплям пота, чувствовал он себя далеко не лучшим образом. Возможно, сейчас его восприятие уже носило искаженный характер. Но империя из двадцати миллиардов людей, расселенных по пятидесяти уровням, — грозная сила, и поэтому мне было понятно, что сама мысль сдаться на милость нескольких тысяч тетраксов выглядела для него отвратительно.

— Мистер Руссо, — произнес он. — Вам бы лучше окончательно решить, на чьей вы стороне. И доказать это. Сдаваться мы не будем.

После того как он ушел, мы обменялись взглядами с Сюзармой Лир. Она приподнялась на кровати и задумчиво на меня смотрела. Даже издали было видно, как лихорадочно работает мысль за ее голубыми глазами.

— Если мы не будем вести себя осторожно, то можем превратиться в горсть зерен между двумя жерновами, — сказал я.

— Придется играть по обстоятельствам, — ответила она. — Мы можем сделать вид, что на их стороне. На самом деле мы ни на чьей стороне, кроме своей собственной.

Это была, вероятно, единственно правильная точка зрения. У меня возражений не нашлось.

Чуть позже вернулась санитарка с очередной чашкой питья. Я самостоятельно сел на кровать: симулировать смертельно больного больше не было нужды. Он терпеливо стояла рядом, ожидая. У нее была голубоватая кожа, большие глаза и заостренные уши, а на голове, где у людей и захватчиков должны расти волосы, у нее пробивалась шапочка из короткой, похожей на мышиную, шерсти. Мне показалось, что на меня она смотрит дружелюбно, и ничего плохого от нее ждать нельзя. Я улыбнулся в ответ благодарной улыбкой и, возвращая чашку, дружески кивнул. Принимая ее из моих, рук, она быстрым движением сунула мне в ладонь сложенную бумажку. От удивления я заморгал, но у нее хватило сообразительности, чтобы быстро зажать мою ладонь в кулак и сунуть его под одеяло. Записку я развернул осторожно, втайне от всех и не имея ни малейшего представления, что в ней могло быть.

Послание оказалось достаточно простым. Оно гласило:

"Четыре скафандра и искатель направления к дому будут ждать вас в девятом воздушном шлюзе через три часа после того, как выключат свет. За вами придут. Будут еще двое тетраксов. Делайте в точности, как вам скажут, и все будет хорошо".

Подписи не было.

Но это неудивительно.

Удивительно было то, что записка была написана по-английски.

Вы наверняка помните мое четвертое правило успеха при побеге из тюрьмы. Уверен, что догадываетесь, насколько не соответствовала ему нынешняя ситуация. Я заметил, что с первым и вторым правилами — полный порядок: захватчики в отличие от жителей Весельчака действовали по привычному расписанию и нисколько не усиливали бдительность в ночные часы. К тому же принесенная нами зараза начала косить ряды наших добродушных тюремщиков. Я не сомневался, что нам удастся добраться до нужного воздушного шлюза легко и безопасно.

Но вот третье и четвертое правило — это уж как повезет. Было ли у нас безопасное убежище? Куда нам было идти? Что могло нас ждать впереди? Таинственному корреспонденту легко было написать, что вместе со скафандрами, необходимыми для защиты от чужой атмосферы, нам предоставя! устройство, которое укажет "направление к дому", но что это за «дом»?

И еще одна мысль сверлила мозг: что за человек решился нам помочь? Насколько я знал, за пределами больничной палаты лишь один умел писать по-английски — Александр Соворов. Более неподходящей персоны для организации побега из тюрьмы невозможно было придумать.

Оказавшись в безнадежном положении, Алекс мог бы дать Джону Финну хорошую взбучку, но Финн по крайней мере был перебежчиком, и Алекс никогда бы не докатился до того, чтобы устраивать ему побег.

При первой же возможности я встал с кровати и как можно более скрытно передал записку Сюзарме Лир. Попутно я бросил взгляд на Финна и утвердился в подозрении, что с ним надо держать ухо востро и соблюдать осторожность даже в общении друг с другом. Финн еще не поднимал своей дурной башки с подушки, чтобы выяснить, кто здесь и что делает, но я заметил, что пищу он лопает ничуть не хуже меня и скорее всего просто притворяется, что еще не пришел всезнание. Притворство было для него естественно, как дыхание.

Пока полковник читала записку, я передвинулся так, чтобы оказаться между ней и Финном, поэтому теперь она могла двигать губами, не опасаясь, что тот подглядит. А подслушать наш шепот, по моим расчетам, он тоже не мог.

Первый ее вопрос был прям:

— От кого записка?

— Не знаю, — прошептал я. — Единственный, кто мог написать ее по-английски, это Александр Соворов, если только они не привезли свежую партию англоговорящих заключенных. Но мне не верится, что за этим стоит Алекс. Скорее всего он посредник. Организовать побег могли тетраксы, а ему просто доверили перевести послание.

— Но зачем тетраксам освобождать нас? — спросила она.

— Кто знает? Возможно, из признательности. У них сильно развито чувство ответственности даже по отношению к рабам.

— Ты действительно в это веришь?

— Поверить трудно. Я имел разговор с Велой-822, но умным тот мне не показался. Тогда кто мог договориться с тетраксами? Как бы он ни был, но записку послал. А что нам терять?

Она лишь фыркнула. Слишком много ответов можно было дать на этот вопрос.

Если мы решимся бежать, то это будет прыжок в неизвестность. Для начала следовало задать себе обычный в таких случаях вопрос: "Насколько новая сковородка будет лучше той, на которой мы уже жаримся?" — Так мы идем? спросил я ее. Впервые в жизни меня интересовало чужое мнение. Похоже, военно-космическое сознание начало крепко внедряться в мою душу. Вместо того чтобы самому пошевелить мозгами, я ждал указаний вышестоящего офицера. Чего только не делает с человеком болезнь!

— Разумеется, черт побери, — сказала она. — А как еще, к чертовой матери, нам выяснить, что здесь происходит? Я скажу Серну.

— А с этим… — Я слегка кивнул головой в сторону паренька у меня за спиной.

Она наградила меня одним из лучших своих пламенных взглядов.

— Думаю, мы не можем доверять этому ублюдку.

— Именно поэтому лучше забрать его с собой, — заметил я. — Когда он рядом, за ним можно следить. Но если его оставить за спиной… Кто знает, что еще сможет он натворить?

Она пожала плечами.

— Он все еще под моим командованием. Я не знаю, сколько времени он пробыл у них в руках и что успел выболтать. Нам вообще не следовало брать его с собой, несмотря на его опыт работы в подземельях и знание тетронских систем наблюдения. Его надо было послать в штрафной батальон, который давно по нему плачет.

Здесь я спорить не стал. Эх, знать бы нам тогда, зачем мы вообще понадобились тетраксам…

— Как ты думаешь, что сейчас происходит наверху? — спросила она.

— Думаю, битва за город, — ответил я. — Тетраксы в Небесной Переправе и те, кому они доверяют, будут делать все возможное, чтобы распространить эпидемию как можно шире. У них было несколько месяцев для того, чтобы лучше перерезать пути снабжения захватчиков. Звездолеты приземляются, обеспечивая поддержку. Нам известно только, что тетраксы собираются установить контроль на десять-двадцать уровней под городом. Возможно даже, что сейчас они идут сюда вытаскивать нас. Я не могу недооценивать их способность к ведению эффективной войны.

— А, мы-то думали, что для этого они захотят нанять военно-космические силы, — сказала она голосом, полным сожаления.

— Они никогда не скрывали своего отношения к военно-космическим силам, напомнил я ей. — Косолапые варвары — вот кто мы для них.

Я не стал добавлять, для каких целей, по их мнению, наша армия единственно пригодна; незачем лишний раз бередить рану. Я понимал, какие сейчас она испытывала чувства. Лир была бойцом военно-космических сил до мозга костей, и подлость тетраксов ранила ее больше, чем любая телесная травма. Ее гордость будет питаться ее ненавистью к тетраксам, и если именно тетраксы подготовили наше спасение, то ненависть от этого будет еще глубже. Не стал я выдавать и свою точку зрения: тетраксы сделали то, что сделали, основываясь на собственном чувстве гордости.

К себе на кровать я вернулся с тревожным чувством, что нас вытаскивают на сцену, управляя нашими действиями из-за кулис. Трудно найти рациональное зерно в предстоящем побеге, и чем больше я об этом думал, тем сильнее начинала болеть голова. Надо было поспать, чтобы максимально восстановить силы. В конце концов Сюзарма Лир права: если мы хотим знать, что за чертовщина здесь творится, нужно идти за путеводным клубком.

Перед тем как заснуть, я припомнил фигуру, виденную из смотрового окна во время разговора с Соворовым. Ни с того ни с сего мысль о том, что это мог быть человек в космическом скафандре, перестала казаться нелепой. Но возможно ли, чтобы здесь, снаружи, у нас были друзья?

Проснулся я уже перед ужином и тут же ощутил зверский аппетит — верный признак скорого выздоровления. Медсестра, кажется, обрадовалась, обнаружив, что я сам управляюсь с тарелкой и ложкой. Все трое компаньонов по палате сидели на кроватях, наблюдая. В тарелке был все тот же бульон с большим количеством незнакомых овощей и кусочками третьесортного мяса, но сейчас мне было не до вкуса.

Когда Серн вылез из кровати, у него был очень нелепый вид в ночной рубашке, едва прикрывавшей бедра. И я тут же подумал, есть ли у нас шанс обзавестись приличной одеждой, прежде чем пуститься в бега.

Глянув под кровать, с радостью обнаружил свои замечательные тетронские ботинки, но, к сожалению, комбинезона там не было. Видимо, его отдали в стирку. Сама идея бежать в ночных рубашках, ботинках и космических скафандрах могла вызвать смех своей несуразностью и от этого не становилась более привлекательной. Оставалось надеяться, что тот, кто придет за нами, принесет и соответствующее обмундирование.

Серн прошелся по палате, чтобы поговорить с Сюзармой Лир. Финн тоже вылез из кровати и начал тереться вокруг. Внезапно дверь распахнулась, и он замер на месте с виноватым видом. Когда несколько санитаров вкатили в палату пятую кровать. Серн лишь бесстрастно глянул через плечо. За санитарами в полуобморочном состоянии шел Александр Соворов.

Когда санитары в перчатках помогли справиться с ночной рубашкой, он бросил на меня злобный, уничтожающий взгляд. Я спокойно дождался конца переодевания, а затем подсел к нему на кровать.

— Извини, Алекс, — сказал я. — Откуда мне было знать?

— Ходят слухи, что так тетраксы начали боевые действия, — проклокотал он. — Это ваших рук дело?

— Не совсем, — ответил я. — Нас не спросили.

— Неправда, — сказал он.

— Ну да, конечно, — сказал я. — Наверное, мы с Финном подцепили эту заразу на Весельчаке. Она лежала себе в кольцах Урана миллиарды лет, поджидая, пока кто-нибудь не подойдет поближе и не получит инфекцию. И вот — ура! — вирус на свободе, избавленный от позора прозябать и замороженном виде, пока Солнце опять не превратится в сверхновую.

Произнеся это, я оглянулся на Финна, но тот упорно смотрел в другую сторону. Тогда я еле слышно прошептал:

— Кто поручил тебе послать записку?

Несмотря на ужасное самочувствие, ему все же удалось выжать из себя такой недоуменный взгляд, что вся моя конспирация едва не пошла псу под хвост.

— Какую записку? — прохрипел он. К счастью, голос его был слишком слаб, поэтому слова прозвучали негромко.

— Никакую, — быстро произнес я. — Проехали. Забудь.

Я обернулся, чтобы обменяться взглядами с Сюзармой Лир. Она смотрела на меня, как ястреб, и, хотя беседа наша была не слышна, ей хватило дедуктивных способностей, чтобы вычислить правильный ответ.

— Кстати, — тут же добавил я, — в тюрьму не привозили новых людей? Может, кого-нибудь из военно-космических сил?

— Я никого не видел, — заверил меня Соворов. — Да мне и дела нет до этого.

— Сделай одолжение, Алекс, — сказал я. — Засни. Просто засни и не обращай внимание ни на что, происходящее вокруг.

— Именно это я и собираюсь сделать, — слабым голосом поведал он.

Судя по внешнему виду, сейчас ему можно было верить. Я подождал, пока Финн вновь улегся в кровать и, казалось, ничего не замечал. Думаю, он уже почувствовал, что вокруг что-то происходит.

— Алекс записку не писал, — сказал я Сюзарме Лир, подтверждая ее догадку.

— Это ничего не меняет, — произнесла она. — Мы все равно идем. Здесь могут быть и другие люди — о которых ни тебе, ни ему не было известно. Да это, черт возьми, может быть кто-то из наших парней; мы ведь не знаем, скольких из них, где и когда схватили. Когда мы с Серном попали в засаду, с нами был Джоаксан. Это случилось в том самом месте, которое указал нам этот безмозглый идиот Тульяр. Я уже догадывалась, что здесь не все чисто.

Разумеется, она была права. В тюрьме действительно могли находиться другие люди. И уж наверняка были такие, кто сотрудничал (или делал вид, что сотрудничает) с захватчиками. Возможно, некоторые, как и я, пытались вести двойную игру. В Небесной Переправе к началу всей этой мелодрамы насчитывалось двести человек, и был шанс, что кто-то из них взял на себя роль подсадной утки. Если так, то ждать, пока мы встретимся, я уже не мог.

Пока мы делали вид, что спим, вокруг было темно и тихо. Иногда я действительно начинал дремать, но тут же ловил себя на том, что расслабился, и встряхивался. Для пробуждения хватало малейшего звука. Один или два раза я даже слышал, как открывалась дверь, но то была лишь игра напряженных нервов. Задолго до назначенного часа меня начало терзать нетерпение, смешанное с подозрительностью.

Когда дверь наконец-таки действительно открылась, я увидел пляшущий в темноте луч карманного фонарика, но державший его человек оставался практически невидим. Он вручил мне одежду и специально посветил на нее, чтобы я мог в ней разобраться. Принимая сверток из рук в руки, я случайно задел его пальцы. Они походили на звериные когти и были покрыты шерстью. Не человек и не захватчик. — Одевайтесь, — свистящим шепотом произнес незнакомец. Слово было произнесено на жутко акцентированном пароле.

"Значит, варвар, а следовательно, не тетронец". Сзади замелькали другие фонарики, и я понял, что у нас еще гости. Однако посчитать их количество я не мог, потому что пляшущие лучи то и дело перекрывались чужими фигурами. Я натянул брюки, легкую рубашку. Затем, легко соскочив с кровати, достал из-под нее мои ботинки.

Когда я был готов, шерстистая рука взяла меня под локоть и проводила к дверям. Остальные тоже уже были готовы. Ко мне подвели Сюзарму Лир, Серна и Финна. Я слышал, как Серн предупредил Финна, что если тот попробует пикнуть, тянуть резину и вообще как-то мешать, то мигом станет трупом. Когда Серн не в духе, он просто страшен, и я не сомневался, что Финн будет вести себя тише воды, ниже травы. К тому же выбраться отсюда он явно хотел не меньше нас.

— Я поведу, — произнес один из гуманоидов. — Быстрее! И без шума.

Коридор был погружен во тьму, и мы следовали за скачущими огоньками фонарей. В этой части тюрьмы вообще не было света, но довольно скоро мы вышли к извилистому коридору с несколькими окнами, сквозь которые пробивались слабые разноцветные сполохи.

На фоне окон мне удалось разглядеть контуры наших провожатых. Они были высокие и тощие, с длинными конечностями, похожие на гиббонов. Пару раз мне уже доводилось встречать их на прогулке до того, как я слег, и тогда же я предположил, что это одна из завоеванных захватчиками и изгнанных со своих земель рас. Очевидно, лучшая тюрьма захватчиков была не столь неприступна, как казалась на первый взгляд, а управление завоеванными территориями давалось им нелегко.

Мы добрались до нужного шлюза и нашли в нем, как было обещано, скафандры. Не вакуумные скафандры, используемые в космосе, а тонкие и легкие защитные костюмы. У них не было сложной системы жизнеобеспечения и утилизации продуктов выделения; единственный агрегат состоял из пары цилиндров регенерации кислорода. Столь слабая оснастка заметно поубавила мой энтузиазм. Комплекта должно было хватить часа на четыре дыхания, не больше. А когда это время истечет, мы должны уже быть там, где воздух пригоден для дыхания. Выход в чуждую атмосферу, без определенной цели впереди и четкого направления внезапно представился мне сумасшедшей авантюрой.

— Что за ерунда? — спросил я волосатого проводника. — Куда мы идем?

— Нет времени, — ответил он (или она?). У меня сложилось впечатление, что на этом его (или ее) знания-пароля заканчивались.

— Надеть скафандры! — грубым шепотом приказала Сюзарма Лир. Ее ничто уже не могло остановить. Это была стихия, однажды уже сделавшая ее героиней. Оставалось только надеяться, что сегодня эта стихия не сделает из нее героиню посмертно.

Чтобы надеть костюм, ботинки пришлось снять, но потом я вновь их натянул поверх пластиковой оболочки, ибо впереди нас ждала нелегкая прогулка, а набивать мозоли мне не хотелось. Пока я облачался, народу в шлюзе прибавилось. И хотя в окружающей темноте никого и ничто нельзя было разглядеть, я вспомнил, что в записке говорилось о тетраксах, значит, это могли быть и они.

Внутренняя дверь шлюза с лязгом закрылась, автоматически загорелся свет, резанув привыкшие к темноте глаза. Я лихорадочно заморгал, не в состоянии видеть, что творится вокруг. Высокие шерстистые гуманоиды остались в коридоре. Вместе с нами оказались двое тетраксов. Трудно отличить одного тетронца от другого, но один из них я поймал мой взгляд, и по его ответной реакции я понял, что он меня узнал.

— Тульяр? — спросил я, не будучи уверен, что это именно он.

По выражению лица тетронца нельзя судить об эмоциях, но его ответный взгляд красноречиво свидетельствовал, что я не ошибся. В нем читалось смущение, смешанное со страхом.

Внезапно зазвенели сигналы тревоги. Двое тетраксов со всей возможной торопливостью облачались в костюмы, звук тревоги подхлестнул их до состояния панической спешки. Я тут же понял, что Тульяр-994 и его компаньон не больше нашего знали, куда мы идем. И это означало, что не тетраксы организовали наш побег.

Я развернулся, чтобы поделиться снизошедшим на меня озарением с полковником, но она даже не смотрела в мою сторону. Она сосредоточенно изучала некий прибор, который мохнатые гуманоиды, прежде чем исчезнуть, прикрепили к ее запястью поверх пластиковой оболочки костюма. Как и все приборы, указующие "дорогу к дому", он был чрезвычайно прост. Это был допотопный компас с подвижной стрелкой, которая всегда смотрит в одном направлении, как его ни поверни. Но здесь, насколько я понял, стрелка смотрела отнюдь не на север.

Работа шлюза происходила в два этапа: сначала нормальный воздух заменялся на азот, а затем его вытесняла газовая смесь с улицы. Насосы работали быстро, но секунды тянулись бесконечно долго. Тревожные гудки были слышны даже в скафандрах, правда, приглушенно, как бы издалека. Я заметил, как Серн нервно поглядывал на свои пустые руки, явно жалея, что в них нет ничего, чем можно было бы отбиваться. Свой скафандр я уже задраил. Тетраксы сделали то же самое. Мы еще могли кое-как слышать друг друга, если кричать во весь голос, но возможность переброситься парой слов накоротке отпала сама собой. Я еще раз глянул в лицо Тульяру, стараясь угадать, что он чувствует, но глаза инопланетника были пусты и бесстрастны.

Когда наружная дверь наконец открылась, мы бросились в ее проем. Скорее, под защиту тумана и «деревьев»! Я молился, чтобы компас, который полковник из предосторожности прикрывала ладонью, привел нас в какое-нибудь нормальное место, а не в какой-нибудь забытый Богом уголок, где мы тихо скончаемся от удушья.

Сначала я предполагал, что у нас есть четыре-пять минут форы — это время полного цикла шлюзования. Но я упустил из виду, что шлюзов здесь было много и что неонеандертальцы запросто могли ввалиться в первый же попавшийся. Не прошло и двух минут, как дендрит слева от нас внезапно взорвался, разлетевшись на мелкие куски. В него попала одна-единственная пуля, но все тело этого растения, должно быть, было хрупко, как стекло. Не хватало только поймать на излете какой-нибудь острый осколок.

По мере того как мы углублялись в лес, инициатива проводника полностью перешла к полковнику, поскольку компас имелся только у нее. Сначала она тщательно обходила ветвистые кроны дендритов, унизанные огоньками всевозможных цветов и форм, но, задев несколько раз внешние веточки и убедившись, что они не причиняют вреда, петлять стала меньше. Однако броситься напрямую сквозь гущу кустарника по-прежнему не решалась. Колючки уже не казались такими страшными, хотя острые предметы представляли опасность для наших скафандров, и потому, прокладывая путь, мы прорубались сквозь ветви и кусты. Мысли об уроне, который наносили мы нежному квазикристаллическому лесу, меня удручали, но разрушения, причиняемые ему летевшими нам вдогонку пулями, были куда сильнее, поэтому ощущение вины поглощалось чувством злости.

Вокруг нас кружили планирующие насекомоподобные существа. В туманной полутьме они казались облаком поднятых вихрем старых листьев или колышущимся на ветру пламенем свечей. Когда очередной дендрит рушился, сраженный пулей, его огни не гасли сразу, словно кто-то повернул выключатель, а медленно умирали до полной темноты, поэтому оставляемый нами след постепенно превращался в серую полосу.

Я обрадовался, когда из разноцветного леса мы перешли в поле, где своим продвижением не могли уже проявлять столь очевидного вандализма. Но если иметь в виду погоню, от которой хотели мы уйти, то изменение характера местности играло не в нашу пользу. Туман здесь был прозрачнее, а почва стала мягкой и податливой, засасывающей ноги на каждом шагу. Одно утешение: вместо деревьев здесь росли гигантские шарообразные образования, скрывавшие нас от глаз преследователей. Красочная феерия сменилась одноцветным ландшафтом, состоявшим по преимуществу из разнообразных оттенков серого. Биолюминесцентные «цветы» росли мелкими группами между грибообразных шаров. То, что шары эти — живые формы, сомнений не вызывало: по ним пробегали медленные волны, и они казались влажными, как кожа лягушки. Встретилось нам и несколько древообразных структур, но уже без разноцветных огней. Их голые ветви свисали вниз, а бледный цвет говорил о том, что они, возможно, мертвы, хотя в столь чуждой нам экосистеме болезненные, на наш взгляд, симптомы могли служить признаком цветущего здоровья и мощной жизненной силы.

Летучих существ тоже было мало. Светлячки стали мельче, да и попадались реже, а "животный мир" состоял в основном из планирующих тварей размером с вытянутую руку, удивительно напоминавших сделанных из папиросной бумаги бабочек и воздушных змеев.

Теперь по нам стреляли реже — на глаза преследователям мы попадались нечасто, к тому же первый безумный раж у них прошел, и они начали экономить патроны. Серн в отличие от меня уделил им куда больше внимания и в конце концов подал знак, что их всего полдюжины. Но Сюзарма Лир несколько раз быстро выбросила пальцы руки, напоминая ему о возможности скорого прибытия подкрепления. Мы могли перекрикиваться сквозь пластиковую оболочку шлемов, но расслышать друг друга было крайне затруднительно, поэтому приходилось пользоваться особым языком жестов, типа того, каким пользуются для общения в вакууме. Я видел раздражение, с каким полковник выдирала ноги из трясины, и нетрудно было догадаться о его причине.

Если наши преследователи пустятся в погоню на машинах, то передвигаться им здесь будет значительно легче, чем нам.

К тому же наши проблемы осложнялись тем, что Тульяр со вторым тетронцем держались уже на пределе сил. Даже Финн оказался достаточно натренирован и быстр, но тетраксам физическая культура была чужда, а Тульяр вообще был просто городским обывателем, привыкшим к комфорту развитой цивилизации. Я заметил, как Сюзарма Лир уже не в первый раз задумчиво на них оглянулась, и мог представить, какие мысли шевелятся у нее в голове.

До какого предела должны мы рисковать собственными жизнями? Что с того, если они отстанут, заблудятся — компас-то в наших руках?

Моего совета она даже не спросила. Я ни на грош не верил в ее желание помочь им выбраться из этой передряги, но и за собой такого желания не замечал. И никто не мог меня осудить, что теперь я охладел в своих чувствах к тетраксам вообще и к Тульяру-994 в частности.

По прошествии часа наше положение нисколько не улучшилось. Стрельба прекратилась, но радоваться, что мы ушли от погони, тоже не было оснований. Бежать напролом изо всех сил мы прекратили, но за нами все еще оставался видимый след. Иногда серая топь становилась достаточно жидкой, чтобы скрыть следы сразу у нас за спиной; иногда она была твердой, как полистирен, и не оставляла отпечатков подошв; но в основном представляла из себя нечто среднее. Захватчики, очевидно, не имели опыта хождения по следу, но, чтобы разобраться, в каком направлении мы движемся, им не нужен был следопыт-профессионал.

К концу первого часа мы продолжали идти быстрым шагом. Тульяр и второй тетронец по-прежнему старались не отставать, хотя все признаки, что силы их на исходе, были налицо.

Я подумал, что шары не просто лежали на земле и тем более росли из нее, а были сгустками квази протоплазмы, пружинящей у нас под ногами, внутреннее тепло которой я ощущал даже сквозь ботинки. Казалось, что идем мы по гигантскому надувному матрасу мраморно-белого цвета, который почему-то вздувался через неравные промежутки гигантскими пузырями.

Легко было вообразить себя горсткой паразитов, снующих по коже какого-то чешуйчатого зверя, и я, повинуясь своей привычке фантазировать, постарался усилить иллюзию, представив окружающий нас ландшафт в качестве покрытого бородавками некоего укромного места на теле гигантского альбиноса. Шары имели совершенно разные размеры: от одного до тридцати метров в диаметре; самые крупные нависали над нами тяжелыми громадами и, казалось, касались блекло светящегося потолка.

Мы старались не делать остановок для отдыха. Серн шел по пятам за Сюзармой Лир, и иногда они касались друг друга шлемами, очевидно, чтобы лучше слышать друг друга. Их голоса доносились до меня в виде тихого, отдаленного воркования, а большая часть ручных сигналов оставалась для меня невидимой, но я понимал, что они обсуждают тактику дальнейших действий. Я понял, у Серна чесались руки отбить несколько ружей, потому что он чувствовал: двое опытных воинов военно-космических сил запросто одолеют полдюжины дикарей, вооруженных вульгарным допотопным оружием. И чем дальше мы будем идти, не зная, где нас ждет конечная точка, тем привлекательнее будет казаться полковнику эта идея. Однако она понимала, что времени на организацию сложной засады у нас нет. Мы не представляли, сколько еще идти, а регенераторов кислорода хватит еще лишь часа на три.

Будь я полон сил, темп нашего продвижения можно было бы считать вполне нормальным, но лихорадка только-только меня отпустила, и теперь я стал ощущать катастрофически нараставшую слабость. Желудок подавал мятежные сигналы, и я испугался, что меня вырвет прямо в скафандре. Задохнуться в собственной блевотине можно даже раньше, чем кончится запас воздуха.

Полковник и сержант как будто не устали, однако я все же заметил, что на ходу они слегка пошатываются. Быть может, они великодушно предоставляли тетраксам шанс от нас не отстать, но скорее всего слабость начинала одолевать и их. К моей досаде. Финну, казалось, все было ни по чем.

Очень скоро во мне начало пробуждаться чувство, именуемое "дежа вю", то есть — "уже видел", напомнившее мой последний побег из тюрьмы; и очень скоро я от всей души пожалел, что покинул свою безопасную и комфортабельную камеру. Я напомнил себе, что захватчики сделали все, что могли, стараясь обращаться со мной так, словно я был им добрым другом, пока их не начала косить зараза, которую, пусть невольно, но занес именно я. Моя неблагодарность за оказанный ими радушный прием теперь наверняка вызывала в них желание убить меня. Но за что? Мы до сих пор не имели ни малейшего представления, куда идем и зачем.

И тут же я вспомнил, что с тех пор, как в последний раз я был захвачен глубоко внутри Асгарда вместе с Сюзармой Лир, ее доблестным отрядом, бандитами на хвосте и неизвестностью впереди, жизнь превратилась в продолжительный кошмарный сон.

"Вот сейчас я вдруг проснусь с больной головой после действия этого дурацкого парализатора и обнаружу, что стою на том месте, где подловил меня его выстрел".

К сожалению, произошло не это. Над нами грохнула взрывом целая небесная секция, и ее осколки черным дождем посыпались на грибные джунгли. На какую-то долю секунды это выглядело так, словно фантастические друзья Мирлина наконец-таки воспользовались своим парализатором ради нашего спасения, но ничего подобного не было и в помине. Звук и ударная волна, сопровождавшие расщепление небосвода, объяснили причину произошедшего. Захватчики пустили в нас снаряд из танка. Но они сделали неверный прицел, траектория оказалась слишком высокой, и снаряд задел потолок.

Это было совершенно неспортивно — все равно что гарпунить рыбу в аквариуме. Я не сомневался, что их действия возымеют эффект, даже если они будут просто продолжать долбить в небеса, обрушивая на наши несчастные головы тонны обломков.

Страх придал моим ногам свежие силы, которых, как мне казалось, у меня уже не было, и я побежал. То же самое сделали все остальные. Иногда бывают моменты, когда нужно дать панике овладеть тобой и отдать свое будущее в ненадежные руки судьбы, даже если ты прекрасно знаешь, что она к тебе не благосклонна.

С ног меня сбил, кажется, четвертый взрыв, хотя грохот, ударные волны и твердый черный дождь превратились в нескончаемый хаос вокруг, а голова трещала так, словно мозг пытался извергнуться из черепа, как магма при взрыве вулкана.

Я ткнулся лицом в белую тестообразную землю, моментально прилипнув к ней своими закованными в пластик конечностями, как муха к липучке. Какое-то время я продолжал дергаться, пытаясь встать, но тут рядом страшно грохнуло и вниз обрушилась еще часть потолка.

Силы меня оставили. Тогда я попытался спрятать голову в вязкую массу, надеясь, что она полностью меня поглотит. Я не думал о том, что будет дальше: переварит она меня, задушит или выплюнет. Мне было так плохо, что смерть уже не страшила.

Очередной разрыв прогремел уже чуть поодаль, но тут что-то тяжелое ударило о шлем, и мир поплыл перед глазами. От залепившей лицевой щиток жижи я стал слеп, как крот, поэтому слегка приподнял голову и начал потихоньку счищать ее пальцами. Но тут же получил удар по руке, и кто-то с силой опять сунул меня лицом в грязь.

— Лежи и не рыпайся, ублюдок несчастный!

Слова эхом гудели в ушах, словно я слушал их под водой. Несмотря на преобладание глухих, низких тонов, пробивавшихся сквозь пластик шлема, я моментально узнал чарующую, исполненную поэтического изящества дикцию моего старшего офицера.

Тут в канонаде наступило временное затишье. Я чувствовал, как дергалось ее тело, лежащее бок о бок с моим, а сверху меня обнимала ее рука, с силой притягивая к себе. Но это не было знаком привязанности. Просто она хотела сдвинуть наши шлемы, чтобы говорить без лишней натуги.

— Они не знают точно, где мы находимся, — сказала она. — Но они знают направление, в котором мы шли. По-моему, эти ублюдки хотят обрушить нам на голову крышу, чтобы пробить скафандры обломками.

Я еще раз попытался счистить грязь с щитка. Вокруг стало гораздо темнее, вероятно, потому, что часть неба прямо над нами больше не испускала света даже слабого. На мгновение я представил, как на нас обрушивается целиком весь потолок, вся макроархитектура планеты, вычеркивая из схемы строения Асгарда пятьдесят второй уровень. Перед моим внутренним взором промелькнула картина всеобщего коллапса, в результате которого от уровня остается тонкая прослойка органической грязи между двумя кусками необыкновенно твердого сандвича. В действительности такого, разумеется, произойти не могло. Какой-то жалкий снаряд был способен лишь отколупнуть пару кусков внешнего слоя неба. А под этим тонким слоем лежала стена ужасающей прочности, на которой вряд ли осталась даже царапина.

Прошла минута, и Сюзарма Лир сказала:

— Сейчас они пошлют пехоту прочесывать местность. Замри, Руссо.

На этом наши шлемы разъединились, и она ушла. Я сел и оглянулся. Под испорченным небом было трудно хоть что-то разглядеть. В воздухе по-прежнему стояло много пыли, а туманы превратились в тяжелые клубы дыма. Наперекор известной поговорке, огня здесь не было вообще. Для его горения нужен свободный кислород.

Кое-как я встал на Ноги и продолжил очистку щитка. Из взбаламученной темноты в шести-семи метрах от меня возникла какая-то фигура. Это мог быть кто угодно, если бы не одна деталь: у незнакомца было оружие. Меня он, должно быть, увидел в тот же самый момент и вскинул ружье к плечу. Я ни о чем не успел подумать: слева метнулась еще одна фигура, потрясая большим, с зазубренными краями куском. Томагавк из обломка неба описал в воздухе дугу и едва не снес человеку с ружьем голову с плеч. Ружье отлетело в сторону, и Сюзарма Лир кинулась на него, как ястреб. Потом, бросив мне зазубренный кусок, махнула в направлении, куда мы двигались до сих пор. Ее указательный палец несколько раз настойчиво ткнул воздух, после чего я понял приказ — уматывать отсюда ко всем чертям.

Пустившись бегом, я услыхал уже за спиной, как она открыла огонь.

Каждую минуту я ожидал, что танк опять начнет свою канонаду, и в моем воображении опять возникали картины рушащегося на голову неба. Мышление стало неуправляемым, а сам я находился в состоянии глубокого шока. Все воспоминания о желудочных спазмах, о тошноте и агонизирующих конечностях исчезли без следа. Но голова еще побаливала, кровь стучала в висках, и все равно у меня даже мысли не было, что, если я прекращу бег, мне станет легче.

Наконец я выбежал из дыма и тьмы — небо по-прежнему источало свет, а земля была твердой и ровной. Теперь, вспоминая те минуты, я понимаю, что мне просто повезло. Скоро я опять оказался в зарослях дендритов, но уже совсем не тех слабо светящихся, криво растущих деревьев, что окружали тюрьму. Эти были гораздо крупнее и росли прямо, занимая почти все пространство от пола до потолка, напоминая своими сложно сплетенными ветвями с шипастыми утолщениями нагромождения металла. По счастью, они росли редко друг от друга, а их раскидистые ветви простирались выше моей головы.

Я бежал как по гигантскому подвалу с изукрашенными резьбой колоннами; а то, что деревья упирались как в землю, так и в небо, лишь скрадывало высоту потолка.

Пару раз я оглянулся, посмотрел и по сторонам, но не заметил вокруг ни души. Иногда до меня доносилась редкая ружейная пальба, но теперь она была слышна на удивление слабо и отдаленно. Впрочем, тогда у меня было не то состояние, чтобы над этим задумываться. Я продолжал бежать и бежать. Три или четыре раза падал, но каждый раз, грохнувшись костями о землю, подымался и продолжал движение.

Вот так я бежал и бежал, пока не уперся в стену.

В подземельях Асгарда много всяких стен. В конце концов, без них просто нельзя обойтись, поскольку должно же что-то поддерживать один уровень над другим. В самых верхних уровнях они одновременно были стенами городов со множеством дверей и коридоров. Однако там, наверху, свободные пространства, как правило, имели меньшую площадь, то и дело перегороженные и ограниченные секциями конструкций. Здесь открытые места с виду были больше, а несущие опоры казались толще, потому что стена, преградившая мне путь, была черной, гладкой и без единого признака окон или каких бы то ни было архитектурных деталей. Такой она оставалась насколько хватало глаз, то есть метров на тридцать в обе стороны.

Я всем телом привалился к стене, распластал по ней руки, как будто хотел, чтобы она растворила в себе. На ощупь она была твердая, как алмаз, и удивительно холодная. В отличие от земли, температура которой была близка к температуре крови, стена дышала ледяным холодом. Я оттолкнулся и остался стоять, совершенно не зная, что делать дальше.

Легкие глубоко и торопливо гоняли воздух, а сердце стучало колоколом. Тогда я обернулся и посмотрел назад, в ту сторону, откуда пришел, но сил у меня от этого не прибавилось. На меня навалилась усталость, заставив опуститься на колени, а затем даже прилечь на бок, облокотившись на левую руку. В правой я с удивлением обнаружил зазубренный обломок, который Сюзарма Лир кинула мне перед тем, как приказала бежать. Оказывается, я бессознательно нес его от самого места кровавой схватки.

Сколько прошло времени, я не знал, и тут меня охватил страх, что кислород может кончиться в любой момент. Регенератор продолжал работать нормально, несмотря "а полученные мной удары, но я не представлял, когда он выработает свой ресурс.

В сложившейся ситуации мне пришла одна-единственная разумная Мысль: есть лишь три вещи, которые я в состоянии сделать, — во-первых, пойти вдоль стены налево, во-вторых, направо и, в-третьих, остаться на месте.

Я остался на месте. Теперь можно гадать сколько угодно, почему я так поступил и почему это было правильное решение, но я не могу ручаться, что сделать это меня заставила какая-то реальная причина. Скорее всего я тогда просто почувствовал: настал конец всему. Может быть, я себя недооценил; в конце концов, такое ощущение возникало у меня и раньше, но в тот момент я не смог бы вновь встать на ноги даже под страхом смерти.

Даже когда между шипастыми колоннами замелькали облаченные в скафандры фигуры, я не смог подняться. Сначала одна… потом две… потом полдюжины. Я увидел, как первая рванулась вперед, потом присела на колено и дважды выстрелила. Потом откинула в сторону ружье, в котором, очевидно, кончились патроны, и побежала ко мне. Один человек из тех, что были сзади, упал, а двое или трое открыли ответный огонь. Но шквального огня не получилось, а кое-, кто из преследователей даже отступил назад. Как видно, патроны кончились у всех.

Первой удалось до меня добраться Сюзарме Лир. Она едва на меня посмотрела, но тут же не поленилась нагнуться и забрать у меня из рук зазубренный обломок. Из последних сил я протянул его ей. Когда она вновь обернулась к преследователям, я понял, что пробиться удалось только ей. Серна с нею не было. Не было Финна. И обоих тетраксов. Остальные фигуры в скафандрах были вражескими.

Теперь, когда они поняли, что наконец-таки загнали нас в угол, погоня прекратилась, солдаты залегли и теперь продвигались вперед крайне медленно. Я понял: они ждали подкрепления. Их было пятеро, но ближе тридцати — тридцати пяти метров они не приближались, ожидая подхода свежих сил.

Секунды ползли, но ничего не происходило. Неандертальцы были, очевидно, вымотаны не меньше нашего. Я сидел на земле. Рядом стояла Сюзарма Лир, держа наготове импровизированную секиру.

"Интересно, — подумал я, — хватит ли ей сил самой напасть на солдат, если те и дальше будут продолжать осторожничать?" Затем я увидел, как из-за колонны выехал танк. То был огромный и неуклюжий драндулет на гусеничном ходу, с бронированной пластиком и оттого еще более нелепой башней. Метрах в сорока он остановился. Открылся башенный люк, и из него вылезли трое в скафандрах. С пистолетами в руках они не спеша двинулись в нашу сторону. Мне оставалось только смотреть, как они подбирались все ближе и ближе четкими, неторопливыми перебежками, представлявшими резкий контраст с неверной походкой их собратьев по оружию, измотанных затяжной погоней.

Она ждала, и ни один мускул у нее не дрогнул до тех пор, пока они не приблизились на три-четыре метра. Ее поза была слегка расслабленной, словно она собиралась сдаться.

Но не тут-то было.

Внезапно "боевой топор" молнией вылетел из ее рук, ударив со всей силой в грудь одного из нападавших. Тот упал на спину, все же успев вскинуть пистолет. Не теряя ни секунды, она прыгнула вперед, и, хотя движения ее были гораздо быстрее, чем я мог себе даже помыслить, после всего, что нам довелось пережить, реакции чуть-чуть не хватило. Солдат выстрелил.

Прицелиться он не успел, поэтому пуля попала в бедро и прошла навылет. В пространстве между прозрачным пластиком скафандра и панталонами начало быстро расти кровавое пятно. Она вскрикнула от боли, и тогда я бросился к ней, пытаясь обхватить ногу руками, в безнадежной попытке зажать дыру. Я понимал, что теперь, когда скафандр прорван, жить ей оставалось лишь несколько минут, независимо от тяжести ранения.

Но все мои попытки были тщетны. Парень, получивший в грудь секирой, поднялся на ноги, подошел и с размаху саданул меня по шлему рукояткой пистолета. Лучшее, что могли они сделать в создавшейся ситуации, это оттащить меня в сторону и наложить ей пластырь или бинт.

Но оказывать первую помощь они не спешили. Наоборот, с нескрываемым удовольствием смотрели, как мы умираем. Удар пистолетом пришелся примерно туда же, куда раньше попал кулаком рядовой Блэкледж, только на этот раз я ощутил, что челюсть сломана по-настоящему. Распластавшись на земле, я увидел, что враг мой готовится нанести еще один удар, а для спасения полковника они не собираются даже пошевелить пальцем. Один из них просто отпихнул ее ногой в сторону. В этот момент внимание мое было сосредоточенно как раз на нем, а не на том, кто меня бил, поэтому второй удар получился сильным и неожиданным, обрушившись на шлем уже с другой стороны.

Будь пластик, из которого сделан шлем, твердым, он наверняка бы треснул, но для мягкого скафандра такие удары большой опасности не представляют. К сожалению, это не относилось к системе регенерации воздуха внутри скафандра. Раздался треск, и я понял, что следующие несколько вздохов могут оказаться последними.

Я дрыгнул ногой, но ни в кого не попал и тут же оказался на лопатках, агонизируя от нехватки воздуха. Сверху на фоне полыхающего неба надо мной склонились три силуэта с закованными в шлемы головами — наши убийцы.

А затем началась, как я тогда подумал, галлюцинация: мне показалось, что все три головы превратились в клубящийся черный пар и растаяли.

Несколько секунд надо мной было только небо, потом в поле зрения вплыло «нечто». Оно имело серебристую окраску, поэтому даже при тусклом свете мрачного подземного мира оно сияло и переливалось как волшебное видение.

"Боже мой! — подумал я. — Значит, тот свет все-таки существует!" И тут я, похоже, действительно умер.

Вас, наверное, ничуть не удивит, что я все-таки остался жив. Иначе кто смог бы поведать вам эту историю. Но, с другой стороны, тогда я не мог знать, как оно все получится То, что я очнулся, само по себе уже было удивительно, но окружающая обстановка явно предназначалась для того, чтобы повергнуть меня в еще большее смятение. Я плавал.

Сначала мне в голову закралась мысль, что это мне просто кажется. Я парил в невесомости, но через какое-то время тактильные ощущения вновь подчинились мозгу, и постепенно начала вырисовываться более стройная картина, из которой становилось понятно, что я в самом прямом смысле плаваю в какой-то густой, не смачивающей кожу жидкости. Единственной известной мне жидкостью такого типа являлась ртуть, но для ртути я был погружен слишком глубоко.

В ушах стоял какой-то шум — еле слышное шипение неопределенного типа.

Тогда я решил открыть глаза, но тут возникли проблемы. Нет, глаза не были залеплены, просто к векам были подведены два провода, оканчивающиеся электродами. Чтобы их оторвать, пришлось сначала с усилием вытянуть правую руку из желеобразной жидкости. Еще несколько проводов подходило ко лбу, и чуть больше — к волосистой части головы. Но были они не просто приклеены, а каким-то образом проникали под кожу. И все равно я их вырвал, ничуть не заботясь о сохранности электродов. «Корни» датчиков без особого труда вышли наружу, доставив лишь мгновенное ощущение легкого дискомфорта, а после слабое почесывание кожи.

Стоило мне сорвать провода с ушей, как шипение тотчас прекратилось и вокруг воцарилась полная тишина.

Но от того, что я наконец-таки открыл глаза, проку оказалось мало, потому что свет оказался столь же слаб и невыразителен, как предшествовавший ему шум в ушах. Вокруг было только ровное серое свечение. Я протянул руку и примерно в пятнадцати сантиметрах над головой нащупал твердую поверхность. Она была вогнутой.

И тогда я понял, куда попал. Не в ад и тем более не в рай. Это была анабиозная ванна.

Я попытался толкнуть вогнутую крышку, которая на ощупь была ни теплая, ни холодная. Противодействующая толчку сила заставила меня нырнуть в жидкость в полном соответствии с третьим законом Ньютона, а затем жидкость вытолкнула меня обратно, ударив о стенку ванной. Крышка не поддалась.

Тогда я сжал пальцы в кулак и ударил. От резкого движения несмачивающая жидкость сомкнулась над моей головой, и тогда мне ничего не оставалось, как изменить тактику. Поднапрягшись, я опустил ноги вниз, достав до дна ванной, которое тоже оказалось скругленным.

"Так, значит, я сижу в каком-то дьявольском яйце! — озарила меня внезапная догадка. — Или, чего не хватало, в какой-то высокотехнологичной матке!" И тут я вспомнил, что по всем параметрам мое физическое состояние должно было быть хуже некуда. Пошевелив челюстью из стороны в сторону и ощупав пальцем место, куда пришелся удар, я обнаружил, что ни перелома, ни следов удара больше не было.

Вот тут-то меня и посетила окончательная догадка, куда я попал. Вероятно, мое последнее предположение все же оказалось правильным: как не уставал повторять Шерлок Холмс, стоит отмести все лишнее, чтобы осталась чистая, пусть даже самая невероятная на первый взгляд, правда.

Но мне по-прежнему не терпелось выбраться из ванной. Клаустрофобией я не страдал, но было в этой необычной жидкости что-то неприятное. Вдобавок я больше не лежал без сознания, а наоборот — голова была чистой, мысль ясной. Если в вас есть потребность хоть как-то участвовать в празднике жизни, то анабиозная ванна не лучшее для этого место.

Еще раз толкнув крышку, я внезапно ощутил, что она поддалась. Выпуклый верх съехал в сторону, следуя собственной кривизне. Выглядело это так, словно верхняя прозрачная половина яйца повернулась вдоль длинной оси и убралась в нижнюю.

Еще пара усилий, и я вылез из ванной, причем совершенно сухим. Несмотря на наготу, кожа не ощутила ни тепла, ни холода.

Вне ванной свет был такой же серый и нереальный, как внутри яйца. Даже форму комнаты трудно было определить. Стены представляли из себя бесцветные серые плоскости, лишенные каких-либо деталей. Я перевел взгляд на ополовиненное яйцо, из которого только что вылез, и заметил, что жидкость уже успокоилась. Провода, выходившие из обода яйца, тонули в ванной. Их было даже больше, чем я предполагал. Но сделаны они были не из металла; насколько я понял, их материал имел органическую природу.

Единственное, что я чувствовал, — это собственное тело. Теперь оно стало гораздо легче, чем было раньше. Сила тяжести была здесь куда меньше, чем на Земле или на поверхности Асгарда.

Едва я начал осматриваться в поисках двери, как серая стена зашевелилась. Внутрь помещения поплыли белые, совершенно бесформенные облака, причем образовывались они не на стенах, но внутри их, и даже за пределами, словно это были не стены, а окна, выходящие в мир призраков.

Постепенно облака стали формироваться в гуманоидные лица, но очень странные, размытые. Лица наползали друг на друга, и от этого их еще труднее было разглядеть. Они плыли по комнате, меняя обличье. Эффект был фантастический, но меня он ничуть не напугал и не удивил. Очевидно, стены представляли собой экраны, а туманные лица — какие-то голографические картины. Голограммы выглядели примитивно, как бы неумело слепленными, но не убогая технология была тому виной. Мешало что-то другое, что-то неправильное. И тут в воздухе раздался странный свистящий голос, словно множество людей пытались одновременно сказать одно и то же, никак не попадая в такт.

— Р-р-ру-с-с-со-о, — гулко разнеслось по комнате.

— Кончайте играть в привидения, — сказал я, обращаясь к стене и стараясь придать своему голосу как можно больше солидности. — Я знаю, где нахожусь, и знаю, кто вы. Какого черта вы тут комедию ломаете?

Лица имели гигантские размеры — метра два от подбородка до макушки, — а когда они выплывали и исчезали друг в друге, комната начинала казаться очень маленькой. Постепенно их черты стали четче. На мой взгляд, теперь они представляли собой вполне приемлемую имитацию человеческих лиц. Женских лиц. Но к чему все это нужно, у меня не укладывалось в голове. Машинально я занялся их подсчетом — лиц оказалось девять. Девять — число не круглое, поэтому я пересчитал еще раз, пытаясь довести количество до десяти; нет, их точно было девять.

— П-п-по-жа-а-луйста, п-подо-жди-те, — сказали они. Речь звучала медленно, доносясь как бы из другого мира. Но говорили они по-английски. И все же казалось, что это и впрямь голос из загробного мира, не только из-за призрачности лиц, но и потому, что во всем этом не прослеживалось здравого смысла.

— Как долго я здесь? — задал я вопрос. Ответа пришлось дожидаться, но, заговорив опять, они сменили тему.

— И-и-из-ви-ни-те, — сказали они. — П-п-про-сим п-прощения, н-но не от-ве-ти-те ли-и вы на во-о-прос?

Ждать, когда они выговорят все предложение, становилось довольно утомительно, но и спешить в этом мире мне было совершенно некуда.

— Конечно, — ответил я.

— В-в-вы о-о-ди-но-о-ки?

От удивления я даже заморгал. Что за несуразный вопрос? Сосредоточив внимание на одном лице, я попытался уловить момент, когда оно будет на меня смотреть, и заглянуть ему в глаза. Я понял, что оно кого-то мне напоминает. Черты, пусть не совсем правильно, были срисованы с Сюзармы Лир. Тогда я пригляделся к остальным, чтобы убедиться в справедливости своей догадки. Они были разные. Создавалось впечатление, что их сделали разными насильственно, причем с большим трудом, но по одной модели. Но и различия тоже не были взяты с потолка. Пришлось как следует поднапрячь воображение, чтобы наконец сообразить, чьи черты были взяты, чтобы разбавить ими лицо Сюзармы Лир.

Их украли у Джона Финна.

— Комплексом одиночества я не страдаю, — сказал я им. — Но был бы весьма признателен, если б мне составили маленькую компанию. Я знаю: это в ваших силах. Имеется в виду Мирлин или кто-нибудь из ваших шерстяных друзей. Я бывал здесь раньше; это мне прекрасно известно, но тогда вы демонстрировали более впечатляющие эффекты. Помните — яркие и резкие пейзажи со львами, а стен я тогда вообще видеть не мог. Здесь же, насколько я понимаю, — место вашего обитания. Не обязательно было надевать человеческие лица специально ради меня. Меня ничуть не смутило бы, если в действительности вы похожи на гигантских пауков.

Пауза.

Затем раздалось:

— На-а-ам на-а-до п-п-по-го-о-во-рить с-с-с ва-а-ми… за-а-а-ин-те-е-ре-со-о-ва-н-но.

Откуда исходили голоса, я так и не понял. Никаких громкоговорителей видно не было, а голос был размыт, как и все, что было вокруг, как будто они слабо представляли себе понятие "наводка на резкость".

— Мне тоже интересно поговорить с вами, — ответил я, — но мне кажется, вам нет смысла говорить именно со мной. По-моему, в прошлый раз вы очень тщательно просмотрели содержимое моих мозгов, а теперь, судя по проводам, выбрали и остаток.

— Не-е-льзя чи-и-тать мы-ы-сли-и, — сказали они мне. — Та-а-кое во-о-змо-о-жно то-о-лько-о в со-о-зна-а-тель-но-о-ом с-со-о-сто-я-ни-и-и. Мы-ы не-е по-о-ни-и-ма-а-ем сло-о-во "о-о-ди-и-но-о-чес-тво".

Но мне не представилось возможности объяснить им, что такое «одиночество». Наконец-таки распахнулась дверь. Я не заметил, то ли одна половина убралась в другую, то ли просто исчезла, образовав проем. Только что там была стена, а в следующее мгновение появился черный прямоугольник высотой более двух метров.

Но когда он входил, ему все равно пришлось пригнуться. Большой любезностью с его стороны было и то, что он принес с собой мои вещи. Даже мои удобные ботиночки.

— Тесна Вселенная, не так ли? — произнес я, натягивая штаны. Лица не исчезли; они все еще плавали вокруг, то сливаясь, то разделяясь. Что-то очень странное было в их незрячих глазах. Им удалось синтезировать человеческие черты, но человеческая мимика оказалась им неподвластна. И уж совсем они не походили на тех бессмертных суперменов, которых рисовал я в своем воображении.

— Привет, мистер Руссо, — ответил Мирлин.

— Можешь звать меня просто Майк, — уже не в первый раз предложил я ему. Особенно после того, как ты спас мою жизнь. Насколько я понял, Сюзарму Лир ты тоже спас. А что с Серном?

— Он погиб. Но мы подобрали также одного из тетраксов.

— Тульяра-994?

— Да. Второй был Вела-822. Но когда мы его нашли, он, как и Серн, был невосстановимо мертв.

Я заметил: не просто «мертв», а "невосстановимо мертв".

— Ну, так Тульяр, наверное, вам и был больше всех нужен, — сделал я вывод. К этому времени я уже облачился в рубашку и штаны, а теперь натягивал ботинки.

— Это как сказать, — произнес он. Сделав шаг в сторону, он подал знак, чтобы я пошел в дверь. За дверью меня ждал полутемный коридор, освещенный маленькими лампочками, свисающими вдоль провода. Это сильно напоминало наспех сделанную захватчиками проводку в подвале Небесной Переправы, где меня и поймали. Стены были черные, во все стороны отходили боковые коридоры. Они закруглялись, петляли и пересекались, но Мирлин уверенно вел меня сквозь этот умопомрачительный лабиринт.

— Зачем я вам нужен? — спросил я его.

— По двум причинам, — ответил он. — Во-первых, я считал, что был перед тобой в долгу. Увидев тебя в тюрьме, я включил тебя в список. Во-вторых, им действительно интересно. Им интересен как ты, так и твои товарищи. Сделанные с вас записи у них были, но пропали; теперь сделать их по новой — это не только шанс возобновить знакомство, но и способ оценить, насколько серьезные повреждения перенесли они сами.

— С ними что-то не так? — спросил я как бы невзначай, хотя его слова лишь подтверждали сложившееся впечатление.

— Да, сильно не так, — подтвердил он. — Они все еще функционируют, но… Позже объясню. А кто тот, четвертый, которого мы спасли?

— Человек по имени Джон Финн. Сказал, что разбирается в электронике. Мы прихватили его с собой только потому, что боялись — он много наговорит захватчикам, если оставить его в тюрьме. Вашим он тоже интересен?

— О, да.

— Остальные уже проснулись?

— Еще нет. Сейчас изучают тетронца и Финна. Звездный капитан пролежит чуть дольше. У нее пулевое ранение ноги и некроз тканей.

Коридоры начинали казаться бесконечными. Некоторые из боковых проходов тонули во тьме, и в них, похоже, света вообще никогда не было.

— А тем коридорам свет противопоказан? — спросил я.

— Местным хозяевам видимый свет вообще не нужен, — ответил он. — Проводку сделали для меня. Раньше они сами могли зажигать потолки, но теперь эта способность утеряна, как и многое другое.

— Я должен был догадаться, что за нашим побегом стоишь ты, — сказал я. По записке. Глупо было предполагать, что написать ее мог Алекс Соворов. Твои боссы-супер-ученые наверняка давно уже наблюдают за захватчиками. И как я не додумался!

Он покачал головой.

— В действительности мы едва успели начать мониторинг за Небесной Переправой. Появление Скариды было для нас таким же сюрпризом, как и для тетраксов. Тогда мы не собирались вставать ни на чью сторону. Наши дела и так пошли плохо, и у меня стало полно других забот. Необходимо было поговорить как с тетраксами, так и со Скаридой. Сционы, которых заслали в тюрьму для сбора информации, сейчас обязательно себя раскроют, но тетронский вирус оборвал командную цепочку как здесь, так и в Небесной Переправе. Жаль, что ты заразил такого важного человека, как Дьян. И еще жаль, что тревога сработала слишком рано; теперь у сционов могут возникнуть трудности.

— Ну, это вряд ли моя вина, — напомнил я ему. — А кто такие сционы?

— Шерстистые гуманоиды. Девятка создала их примерно так же, как саламандры создали меня, — по образу и подобию одной из рас, поглощенной Скаридой. Поместить их в тюрьму было совсем нетрудно, особенно после того, как мы нашли путь к этому уровню. Выход на пятьдесят второй от нас прям и эффективен; есть такие маршруты, надо лишь знать к ним доступ.

Наконец мы вышли из лабиринта и очутились на открытом, по асгардианским меркам, пространстве. Потолок имел в высоту стандартные тридцать метров, но освещен он был самым сумасшедшим образом бесформенными массами серебристых сгустков света, плавающих, сливающихся и разъединяющихся, словно облака, на сером фоне. И под этим тусклым небом не простиралось абсолютно никаких «полей» — даже тех искусственных фотосинтетических фабрик, что удалось воссоздать тетраксам под Небесной Переправой. Было шоссе и железная дорога, убегающие в обе стороны и теряющиеся в полумраке, а также здания, похожие на металлические иглу, но вокруг — никаких признаков живого.

С опозданием я понял, что это «небо» ничем не отличалось от «стен» той самой комнаты, где меня откачали. Все вместе представляло собой гигантский видеоэкран, а облака — это следы какой-то электронной активности. До меня вдруг дошло, что в тот самый день, когда хозяева Мирлина нокаутировали меня в одном из уголков своего рукотворного рая, они не просто использовали небосвод как гигантский парадизатор.

Они и были самим «небом», как и всем, что имелось в этом таинственном мире.

Они были везде.

"Нечего удивляться, что им трудно показать себя в компактном виде в определенном месте, — подумал я. — И неудивительно, что им непонятен термин «одиночество».

Я повернулся к Мирлину и впервые наконец четко разглядел его лицо, несмотря на тусклый свет.

— Они тебя сделали бессмертным? — напрямую спросил я его.

— Да, — ответил он.

— А как ты думаешь, могут ли они сделать то же самое со мной? — закинул я удочку.

— Они уже сделали, — заверил он меня. Когда судьба играет тобой как игрушкой, всякое может произойти. Вот, ты думаешь — "смерть моя пришла", а в следующее мгновение оказывается, что будешь жить вечно.

Но на деле все было далеко не так прекрасно, как на словах. Меня все равно могли убить насильственно: заколоть, удушить, отравить, сжечь или взорвать. И если после этого меня моментально не сунуть в ремонтный чан, то тут мне и конец. Но вот стареть теперь я не буду. Именно эту маленькую ошибку в моей конструкции они исправили.

По крайней мере так сказал мне Мирлин. Лично я никакой разницы не почувствовал.

— Они могут сделать для тебя даже больше, — поведал он мне, — только дай им время.

— В таком случае, если они хотят сторговаться с тетраксами и с захватчиками, им, естественно, придется сделать какое-нибудь заманчивое предложение. Но неужели они действительно предложат бессмертие двадцати миллиардам неандертальцев?

В этот момент мы находились уже в более привычной: обстановке. Стальные иглу оказались домами, выстроенными для Мирлина и его мохнатых друзей. В них было нормальное освещение, мебель и все обычные бытовые удобства… Мирлин предложил поесть, но я до сих пор не проголодался. Во время пребывания в яйце и даже некоторое время после о моих нуждах заботились, разумеется, если всерьез воспринимать мои обретенные дары.

— Теперь ситуация усложнилась, — произнес Мирлин, — но лучше я расскажу тебе все с самого начала. Начнем, как говорится, от печки.

— Пожалуйста, сделай милость, — ответил я ему.

— Себя они называют истоми, — произнес Мирлин, погружаясь в кресло гигантских размеров. — А сами они закодированные в компьютерах сущности, своего рода искусственные интеллекты. Но изначально они оказались результатом эксперимента по дублированию сознания гуманоидных индивидуумов. Их предки-гуманоиды жили в замкнутом мире, который не сильно отличался от этого, но Девятке неизвестно, был ли то Асгард или другой подобный же артефакт.

— Девятке? — переспросил я мгновенно вспомнив свои подсчеты. — Однажды ты их так уже называл. Это действительно означает, что их — всего девять?

— Да, всего лишь девять, — подтвердил он. — Предки Девятки прошли эволюцию внутри своего замкнутого пространства, начиная с не имеющих письменности дикарей. У них имелись легенды, в которых говорилось, что их отдаленные предки жили в мире другого типа, и пока Девятка не открыла для себя Вселенную, считалось, что легенды эти не имеют никакой фактической основы.

Живя в своем замкнутом мире, гуманоидные истоми прошли путь технологического развития, почти такой же, каким идет сейчас Скарида империя, захватившая Небесную Переправу, — за исключением того, что им никогда не удавалось найти выхода во внешние слои. У них было не больше оснований предполагать, что свет с потолка и тепло от пола даны им искусственно, чем людям Земли считать, будто Солнце создано и помещено в положенное ему место лишь для того, чтобы освещать Землю, поэтому они воспринимали свой замкнутый космос как данность.

Истоми гуманоиды много воевали и, несмотря на относительно малые запасы тяжелых металлов, умудрились изобрести технологию огромной разрушительной мощи. Наступил час, когда в руках у них оказалась сила, способная разрушить весь их мир. Но им удалось избежать такого развития событий, объединив нации и фракции в единое мировое сообщество, а после этого превратиться в то, что ты называешь на своем жаргоне "помешанными на биотехнологии". Кроме того, они разработали и мощную информационную технологию на силиконовой основе, но на это у них ушло гораздо больше времени, чем у цивилизаций человеческого типа, для которых ускорителем служило изобилие исходного материала.

Гуманоидные истоми разработали технологии генной инженерии, способные трансформировать соматические клетки во взрослые тела и производить манипуляции с яйцеклетками. В результате появились технологии, весьма похожие на ту, с помощью которой создали меня, — ускоренный рост совокупно с переносом индивидуальности. Их эксперименты по созданию, модификации и транскрипции индивидуальностей неизбежно привели к мысли попробовать продублировать личность в различные оболочки, включая дуплицирование сознания в силиконовые электронные системы. Вот так появились на свет программные истоми.

Невозможно судить, насколько точную копию человеческого сознания представляла Девятка сразу после создания, но этот вопрос неизбежно должен был возникнуть. Сознанием они действительно обладали, а с момента реинкарнации получили возможность осваивать абсолютно новый вид роста, взросления и эволюции. Когда ограничения, накладываемые телесной оболочкой, исчезли, они сильно изменились. Расселившись по гигантскому компьютерному комплексу, объединенному в единую систему, они заполнили собой все его «пространство», слившись таким образом воедино со множеством бесчувственных программ и друг с другом.

Но на каком-то этапе истории Девятку, вернее, то, что осталось от первоначальной Девятки, изъяли из привычной среды обитания и поместили в другую, где они оказались единственными разумными обитателями, и эта среда, похоже, была специально предназначена для их существования. Но в их памяти не содержится сведений, что именно с ними — сделали. Они не знают, зачем это сделано, как и кем.

Девятке неизвестно, какой временной промежуток оказался в ее памяти заблокированным. Она даже не совсем уверена, что имеющиеся у нее воспоминания о предыдущем существовании вообще реальны и что им можно верить. Зато она знает, насколько просто создать новую индивидуальность, не важно, роботизированную или органическую — с искусственно-синтезированным «прошлым», поэтому ей тем более хотелось бы выяснить, не тем ли же способом создали ее саму, загрузив ей в память рукотворную историю. Но на первом плане по-прежнему остаются вопросы "кто?" и "зачем?".

Истоми по натуре очень терпеливы. В обычных условиях их жизнь протекает крайне медленно. Их сон и другие похожие на транс состояния длятся для них как мгновения, а по человеческим меркам, растягиваются на периоды жизни многих поколений. У них нет необходимости прибегать к воспроизводству и размножению, чтобы заполнить собой этот недавно обнаруженный новый мир. Но они явно собираются его изучить и со временем действительно заполнить. В машинных телах есть средства для механического наращивания, поэтому, расширяя машины, они расширяют самих себя. Процесс колонизации в данном случае подобен высадке группы гуманоидов на новую планету с последующим расселением и строительством цивилизации, но отличие состоит в том, что производство новых индивидуумов отсутствует, а имеет место лишь наращивание и усложнение уже имеющегося тела. Их подвижные роботы — это просто отдельные части более крупного целого. Здесь тебе на ум может прийти аналогия с муравейником, но она не годится; лучше представить себе, что роботы — это служебные клетки внутри организма, как, например, белые кровяные тельца.

Этот процесс расширения длился много тысяч лет. Члены Девятки никогда друг с другом не спорили, действуя во всех случаях согласованно. Каждый из них считает участие остальных восьми исключительно полезным. Девятка — не сборище эгоистов; скорее — наоборот: они боятся одиночества и проявления излишнего, индивидуализма, а ценят больше всего совместную: жизнь. Правильнее было бы назвать их не Девяткой, а Одним-в-Девяти-Лицах.

"С таким отношением, — подумалось мне, — они легко споются с тетраксами".

Но меня не покидали сомнения, будут ли тетраксы рады появлению рядом с собой слишком умных партнеров.

— На определенном этапе, — продолжил Мирлин, — Девятка с удивлением открыла, что их замкнутое жизненное пространство — не единственное в мироздании, что есть другие обитаемые уровни, как сверху, так и снизу. Одновременно они обнаружили, что вокруг все напичкано древними, созданными до их появления технологическими конструкциями, соединяющими уровни и снабжающими их энергией упорядоченным и управляемым образом.

Разумеется, они пришли к заключению, что мир, в котором жили гуманоиды истоми, аналогичен этой искусственной среде обитания и, возможно, существует где-то рядом. Тут же последовало предположение, что, отыскав; его, они сумеют наконец выяснить, зачем их вынули, из одного окружения и пересадили в другое. Естественно, со, свойственной им неторопливостью началось изучение технологии, по которой создан и функционирует Асгард, а также изучение соседних уровней.

Мира истоми-гуманоидов они не нашли, хотя очень может быть, что где-то в недрах Асгарда он все же существует. Но обнаружили множество миров с другими гуманоидными обитателями, правда, в большинстве случаев эти расы находились в упадке. После основательного анализа они пришли к выводу, что соседние уровни похожи на их собственный, а следовательно, в отдаленном прошлом все цивилизованные существа были сюда просто пересажены, а потом предоставлены самим себе. Но никого себе подобного они не встретили — только гуманоиды и другие телесные существа.

Многие гуманоидные расы добились определенных успехов в восстановлении цивилизаций, из которых были взяты, но почти у всех у них прервался процесс социальной эволюции. Какие бы унаследованные знания ни принесли с собой первые колонисты, все они были утеряны, поэтому, потомки сначала скатились к дикарству, а потом либо ударились в земледелие, либо начали промышлять охотой и собирательством. В некоторых случаях первоначальный упадок сменился восстановлением, породившим рост численности населения. В результате, когда их становилось достаточно, чтобы заполнить собой весь мир, начиналось восхождение по ступеням технологического прогресса, но Девятка не обнаружила, чтобы хоть кто-то добился успехов, сравнимых с ее собственными, или хотя бы законсервировал принесенные с собой в этот новый мир знания.

Самый верхний из открытых обитаемых уровней был тот, дорогу к которому нашел Саул Линдрак и куда попал сначала я, а вслед за мной и ты. Тебе прекрасно известно, что мы там нашли: деградирующее население, живущее на развалинах города, выстроенного их далекими предками, и грозящая со всех сторон опасность от хищников, эволюционировавших из менее агрессивных предков в монстров благодаря жестокому естественному отбору. Ты знаешь, что Девятка начала снабжать местное население материалами из опасений, что, не делай она этого, они просто вымрут. На этот проект, впрочем, как и на все свои проекты, они смотрели с долгосрочной точки зрения, составляя планы на тысячи лет.

Наше появление радикально перевернуло их мировоззрение, а все, что я смог рассказать им о верхних уровнях Асгарда и о Вселенной в целом, было для них таким откровенным шоком, что размеры его мы с тобой вряд ли можем представить. Мы все — молодые расы, что люди, что тетраксы, и мы ничему уже не удивляемся. Девятка же очень стара, но ей пришлось сильно перестроиться, чтобы сжиться с мыслью о том, что Вселенная в действительности отличается от той, какой она ее себе представляла.

Ее первая реакция, как ты знаешь, была отгородиться от всего мира и дать себе время обдумать и обсудить новые факты. Девятка не только приняла меня к себе в качестве информатора, который мог бы рассказать о Вселенной за пределами Асгарда; она также начала использовать технологию, посредством которой я был создан, чтобы воспроизвести новые человеческие тела. Ты называл меня андроидом и сционов, очевидно, тоже считаешь андроидами, но в обоих случаях такое подразделение в корне неверно. Я — настоящий человек, выросший из человеческой яйцеклетки, хотя и несколько необычным способом. Мои новые компаньоны тоже настоящие гуманоиды. Они достигли взрослой стадии развития за несколько месяцев, и хотя их сознание — это сокращенный вариант сознания того или иного члена Девятки, их должно считать людьми, но никак не машинами. В соответствии с происхождением им дали девять имен, а для другого способа различия — номера, чтобы знать, какую версию какой родительской сущности они представляют.

И вновь я отметил про себя, насколько это благоприятствует установлению контактов между Девяткой и тетраксами, а мое подозрение вылилось в вопрос, как далеко зашла Девятка в подготовке к осуществлению этой сделки. Уже на протяжении многих лет тетраксы с наслаждением считают другие галактические расы недоумками, поэтому неудивительно, что им вовсе не хочется получить хорошую порцию такого же презрения по отношению к себе.

— Последние события в верхних уровнях очень обеспокоили Девятку, продолжил Мирлин. — Очевидно, скариды отличаются от других рас; им хоть и не удалось полностью избежать схемы развития, которая завела другие расы в состояние дикости, но они быстрее соседей преодолели эту стадию. Численность их тоже росла гораздо быстрее, чем у других, и это заставило их выйти за пределы своего уровня… До сих пор они не встречали никакого сопротивления, зато; теперь прекрасно поняли, с какой трудной задачей столкнулись, когда противопоставили себя технологически превосходящему противнику. Но их непросто убедить, что они достигли пределов своей экспансии.

Девятка понимает, что задача формирования сообщества из рас, принадлежащих к очень разным фракциям — империи скаридов, галактического сообщества и жителей уровней, известных только Девятке, — будет очень сложной, но ей пришлось открыто посмотреть правде в глаза: здесь на карту поставлено все будущее Асгарда, и им придется играть свою роль, чтобы определить, каким станет это будущее.

Вот тут-то Девятка и решилась на очень опасный эксперимент.

— В результате которого, — вставил я, — все пошло кувырком, не так ли?

Он медленно кивнул.

— И что же они попытались сделать?

— Они попробовали подключиться к программному обеспечению самого Асгарда: расширить себя за пределы стоящих на этом уровне компьютеров, внедрившись в базовые компьютеры, управляющие всем макромиром. Они спроецировали свое сознание в сеть систем управления, которыми пронизана структура планеты. Те системы, что работают в обитаемых уровнях, контролируя распределение света и тепла, разумеется, очень просты. Однако Девятка предположила, что через эти системы можно получить доступ в более глубокие и сложные, где могут обитать похожие на них машинные личности. Она решила, что сумеет установить с ними контакт, расширив свое сознание но внутренние регионы асгардианского программного «пространства».

— То есть она решила, что сможет установить "горячую линию" с самими строителями, — подытожил я.

— Ну, в общем, так, — согласился Мирлин. — Она надеялась, что по крайней мере сумеет выяснить, насколько далеко простирается электронное «сознание» Асгарда и какова его природа.

— Ну и почему же это не сработало? — спросил я.

— Потому что системы, в которые они пытались себя спроецировать, нанесли им серьезные повреждения. Девятка не транслирует «послания» в физические устройства асгардианских стен. Она пересылает самое себя. Причем всех девятерых одновременно, поскольку они хоть и раздельны, но не разделимы.

Если бы системы, управляющие Асгардом, были простыми автоматами, то они стали бы частью расширенного тела Девятки. Если бы они имели свой высокоразвитый искусственный интеллект, то был бы установлен контакт, хотя нам с тобой трудно даже описать такое словами. Это походило бы не на встречу двух гуманоидов за столом переговоров, а скорее на слияние двух несмешивающихся жидкостей. Девятка не думала, что ее действия грозят реальной опасностью, хотя и не могла знать, какой прием окажут ей разумные существа, с которыми она пыталась установить контакт. Здесь она ошиблась.

— Так что же произошло?

— Сам я не совсем уверен, а Девятка не может объяснить. Даже не знаю, то ли они стали жертвой действительно враждебных действий, то ли несчастливого стечения обстоятельств. Но чем бы ни было то, с чем они столкнулись там, внизу, оно поразило их электронное «я» как взрыв бомбы и нанесло значительные разрушения. Нельзя сказать, что сейчас они мертвы или абсолютно беспомощны, но очень серьезно повреждены. Вполне возможно, произошла потеря отдельных присущих им черт, и еще, что гораздо страшнее, они, сами того не зная, могли частично зацепить чужую личность. Теперь они уже не могут действовать слаженно. Трудно подобрать аналогию, но выглядит так, будто ты проснулся в самом дурном самочувствии и не можешь восстановить большие куски памяти, действуешь, не понимая, что делаешь и зачем, и, возможно, слышишь чужие голоса, словно твой мозг и твое тело больше тебе полностью не подчиняются, словно они стали частицами чужих индивидуальностей, поселившихся в твоей голове.

Несколько минут я переваривал услышанное, пытаясь прийти к какому-то логическому заключению. Но отрывочные части никак не хотели складываться в стройную картину, позволяющую понять, что же он имеет в виду. Вместо этого в голове стоял туман, словно в нее перебрались те размытые лица, в чьем облике Девятка предстала передо мной. Как бы то ни было, но теперь наши программные супермены больше не были такие «супер», как раньше. А если их грандиозные планы по-прежнему включали в себя установление всеобщего мира и гармонии на Асгарде, то дела обстояли еще сложнее.

— Из пережитого Девяткой трагического эксперимента нельзя сделать ясных выводов, — произнес Мирлин. — Но я боюсь, что все же существуют два правдоподобных варианта его интерпретации, хотя ни один из них не сулит ничего хорошего.

— Выкладывай, — сказал я.

— ЕСЛИ, — произнес он, намеренно подчеркнув это слово, чтобы я понял, насколько оно имеет большое значение, — строители Асгарда или управляющий интеллект, оставленный ими приглядывать за макромиром, — сущности типа истоми, а не гуманоидные существа, то случившееся с истоми при попытке установления контакта можно опять интерпретировать двояко. Или это враждебная акция, или же там тоже происходит глубокий упадок, как это имеет место в наружных и внутренних уровнях планеты: проще говоря — сумасшествие, старческий маразм или некомпетентность.

В случае, если первая гипотеза верна, то тебе, мне, жителям Асгарда и пришельцам из рукава спирали грозит большая беда. Невозможно бороться с такими существами. Если же верна вторая гипотеза, то дела обстоят еще хуже. Все вышеперечисленное остается в силе плюс опасность, грозящая самому Асгарду.

— Не обязательно, — возразил я.

— О да, — произнес он, — конечно, не обязательно. Но подумай вот о чем: если последствия контакта оказались для Девятки равносильны взрыву бомбы, который низвел их до почти беспомощного состояния, то как, по-твоему, пережила его другая сторона? ЕСЛИ ("Опять это большое ЕСЛИ!") то же самое произошло и с системами жизнеобеспечения Асгарда, то в будущем ему грозит неминуемое разрушение. Л тебе ведь известно, какое устройство должно стоять в центре Асгарда, чтобы производить достаточно энергии для питания всех уровней, не так ли?

Мне это было известно. В физическом центре Асгарда, что бы там ни было поначерченно вокруг, должна находиться маленькая звезда — величайший искусственный ядерный реактор во всей известной Вселенной.

— Так ты считаешь… — начал было я.

— Не знаю, — оборвал он меня. — Но я уверен, что нам надо во что бы то ни стало это выяснить.

Чуть позже Мирлину пришлось меня покинуть. Настало время пробуждения Тульяра-994, и ему хотелось быть там, чтобы начать заново объяснять долгую историю того, что происходит вокруг. Он хотел как можно быстрее вывести Тульяра на прямой контакт с Девяткой, чтобы тот скорее начал работу по восстановлению мира и гармонии в верхних уровнях.

— Надеюсь, сционам удастся привести сюда, вниз, лидеров Скариды, — сказал Мирлин. — Скариды просто будут вынуждены довериться сционам, оставив оружие дома, и придут они сюда, если хоть немного понимают сложившуюся ситуацию. Дорога будет быстрой и прямой: одна из выгод, полученных Девяткой от выхода на внутренние структуры, — это полная картина межуровневых переходов. Как я сказал уже раньше, теперь у нас есть доступ к шахте, ведущей прямиком с этого уровня до пятьдесят второго, причем с работающим в ней лифтом.

— А что вы хотите от меня? — поинтересовался я.

— Пока держись в стороне. Однако Девятка очень хочет с тобой поговорить. Наверное, они уже послали несколько сционов, чтобы вести разговор, но слышать все будут сами. Сционов не бойся: они лишь частичные индивидуальности членов Девятки, модифицированные под условия жизни гуманоидных существ; пусть они выглядят несколько странно, но за последние месяцы многому научились. Пока Девятка не поправится, мы ничего не можем больше сделать, даже загрузить их головы информацией. А плодить сумасшедших нам ни к чему. Очень жаль, что мы вовремя не понаделали еще несколько сотен в различных формах. Сейчас они бы нам очень пригодились. А кстати, стоит ли будить Финна, или лучше оставить его в ванной?

— Здесь все о'кей, — ответил я. — Выпускайте. Я за ним пригляжу. А как насчет Сюзармы Лир? Он покачал головой.

— С ней, я думаю, придется подождать еще двадцать четыре часа.

После его ухода меня навестили двое шерстистых гуманоидов. Действительно, эта парочка выглядела несколько диковато.

— Нас зовут Талия-7 и Каллиопа-4, - представился один из них, устремив на меня свои большие карие глаза. Внешне они напоминали скорее тетраксов, чем людей, но имели более косматую и более светлую шерсть, а лица — гораздо крупнее. У них были широкие, губастые рты, напомнившие мне плоскомордого орангутанга.

— Талия и Каллиопа? — переспросил я.

— У членов Девятки нет имен. Они им не нужны. Когда были созданы наши частичные персоналии, нам понравились имена, предложенные вашим двоюродным братом по расе Мирлином, а различие по номерам в зависимости от того, чье родительское сознание из членов Девятки каждый из нас получил, мы взяли у ваших более отдаленных родственников тетраксов.

Они уселись на софу, повторяя движения друг друга. Их можно было принять за близнецов, и из столь близкого сходства я мог бы заключить, что они восходят к одной родительской личности, но тут же догадался, что двое должны быть разными, ибо двое — это уже не один, а «одиночества» они не любят. Трудно было судить, какому полу они принадлежат, но с учетом выбранных ими имен я решил считать эти скорее всего бесполые существа женщинами.

— Какой интерес вы имеете ко мне? — спросил я их. — Это может выглядеть парадоксально, но в голове у Мирлина гораздо больше знаний, накопленных человечеством, чем у меня, хотя он никогда не бывал в Солнечной системе.

— Но вы повидали больше, чем он, и больше, чем он, знаете об Асгарде. В любом случае разговор — это то же знание. А поделиться знанием… — какое-то время она подбирала нужное слово, — это все равно что создать новое существо.

Я окинул их взглядом, неприятно пораженный тем, что эти существа показались мне куда более чужими, чем любая встречавшаяся до сих пор гуманоидная раса.

— А я-то думал, что машины Девятки полностью просканировали мои мозги, произнес я. — И что вам известно обо мне больше, чем мне самому.

Каллиопа покачала головой, очевидно, выражая этим жестом отрицание.

— Нам многое известно, — подтвердила она, — но есть области, где наши знания очень ограниченны — то есть их практически нет. О вас мы можем знать лишь то, что вы сами о себе думаете. Одним словом, реально можно полагаться лишь на то, что можно дать. Вы понимаете, о чем я говорю?

Мне казалось — понимаю. Реальная личность — это активная, думающая, говорящая личность. Никто, кроме меня, не мог им рассказать обо мне самом. И существовали вещи, которые действительно должны быть рассказаны, а не вытянуты нейронными присосками, подключенными к моему мозгу. Возможно, они каким-то таинственным способом скопировали данные, содержащиеся у меня в голове, но все же это не то, чтобы узнать человека, которому эта голова принадлежит.

— Что вы хотите узнать? — спросил я их. А знать они хотели многое: обо мне, об истории человечества, об эволюции жизни на Земле, о космологии, космогонии, атомной физике и о вещах, которые могут присниться лишь в кошмарном сне. В какой-то мере все это уже было им известно, но они хотели обо всем «услышать». Мне стоило гигантских трудов объяснять им то, что объяснить я не мог — тем более подобрать подходящие слова с учетом собственного невежества, но я все же сделал попытку. Все это время они пристально разглядывали меня. Складывалось впечатление, что на мне они изучают, как быть человеком, как быть гуманоидом. Вопросы они задавали с предельной вежливостью, как большие дети, которые хотели бы, чтобы перед ними открыли тайны взрослой жизни.

И под конец, разумеется, меня спросили об Асгарде: о том, кто бы мог его построить и зачем и что я обо всем этом думаю и каковы мои аргументы. Так или иначе, но мы опять подошли к главному вопросу, поэтому трудно было удержаться, чтобы его не задать. С одним отличием: теперь его суть усложнилась, потому что у Девятки появился собственный неудачный опыт, занесший еще одну строку в список реально существующих головоломных загадок.

Говорили мы долго, словно блуждали по замкнутому кругу. Я рассказывал им об Асгарде, о галактических расах и обо всем, о чем мы спорили с Нисрином-673 на борту "Леопардовой Акулы", причем это для них было абсолютной новостью. Постепенно складывалось впечатление, что мы чуть-чуть приблизились к пониманию целостной картины, но все еще не могли сложить вместе ее разрозненные фрагменты.

— Наиболее убедительным выглядит вариант Ковчега, — сказал я им. — Судя по тому, что я увидал в уровнях по дороге в скаридскую тюрьму, строители Асгарда создали объект, хранящий в себе тысячи различных экосистем, какие только могут встретиться в галактике, плотно заселенной обитаемыми мирами. Из каждого мира было взято несколько образцов окружающей среды и несколько видов обитателей. Но то, что рассказал мне Мирлин об истоми, плохо увязывается с этой гипотезой. Есть основания предполагать, что родительская цивилизация сама жила в макромире типа Асгарда и не помнила о своем существовании на планете в космосе. Поэтому может статься, что Асгард — дочерний макромир, воспроизводящий структуру и набор цивилизаций более ранней модели. Но что же тогда представляла собой та модель: Ковчег или это просто бесконечный регресс?

— Нас больше волнует несчастье, которое затронуло весь наш мир, — сказала Талия. — То, что мы обнаружили в верхних слоях Асгарда, — большая загадка. Во-первых, верхние уровни принадлежали цивилизации, достигшей такого технологического прогресса, который мало кому из цивилизаций нижних уровней удалось воспроизвести. Куда они ушли потом? Почему?

— Стандартная теория говорит, что Асгард потерял большую часть своей внешней атмосферы, проходя через плотное, холодное облако, и только из-за этого пришлось эвакуировать наружные и верхние уровни. Мы всегда полагали, что наружные уровни в отличие от уровней внизу существовали за счет внешнего, а не внутреннего источника энергии, то есть за счет солнца.

— Такое возможно, — согласилась Каллиопа-4, - но с учетом систем получения и распределения внутренней энергии в стенах уровней, лежащих сразу же под поверхностью, трудно поверить, что верхние уровни не смогли пережить эту катастрофу. Мы до сих пор не можем понять, почему температура верхних уровней опустилась так низко. Мы думаем, что это не могло произойти вследствие какого-то природного процесса. Нам ближе гипотеза, по которой они были специально охлаждены до абсолютного нуля, чтобы превратить их в своеобразный защитный барьер.

— Барьер — против чего?

— Против какого-то вторжения извне. Эстафетную палочку подобрала Талия.

— Но только не существ нашего с вами типа, а чего-то микроскопического, размером с бактерию или вирус.

Мне тут же вспомнились бактерии, пролежавшие в замороженном виде в кольцах Урана миллиарды лет и все еще, живые. Но в окрестностях Урана температура составляла все-таки десятки градусов Кельвина. Холод действительно консервирует жизнь, но только не абсолютный холод. Вероятно, наружные слои планеты оказалось проще заморозить, чем раскалить или подвергнуть радиационной чистке, чтобы уничтожить микроскопических агрессоров-вторженцев. Поверить в это было трудно. В условиях развитой цивилизации бактерии не могут представлять угрозу, и с вирусами тоже можно бороться. Мирлин заверил меня, что ни ему, ни мне бактериологические атаки более не страшны.

Я объяснил им, что у этой проблемы есть еще один интересующий меня аспект: существование многих объектов типа Асгарда может объяснить, почему все галактические звездные расы примерно одного возраста. Я особо подчеркнул, что историю Асгардов (теперь о них правомерно было говорить во множественном числе) можно вывернуть с точностью до наоборот: они были заселены позаимствованными на галактических планетах экосферами. А может, и наоборот: экосферы планет взяты с Асгардов. Я объяснил это своей любимой аналогией с садом и садовниками: Асгард — это оранжерея, а его строители — садовники, занимающиеся проектом колонизации, растянутым на миллионы лет. Мои нынешние слушатели сочли в отличие от Нисрина эту историю более правдоподобной, но они слишком были закомплексованы на персоналиях, обитающих в неорганических устройствах, чье чувство времени очень сильно отличалось от того, что испытывают рожденные на планетах гуманоиды.

Жители галактики всегда представляли строителей подобными себе, воодушевленные тем фактом, что обитатели внешних уровней были гуманоидами. Девятка считала строителей существами, более похожими на нее самое, существами, чьи личности, возможно, были распределены по системам всего макромира. Это выглядело бы более веской гипотезой, особенно теперь, когда я узнал, что такое тоже возможно, если бы не две вещи.

Во-первых, как объяснить то, что произошло с Девяткой, когда она попыталась вступить в контакт с этими мастерами?

И во-вторых, зачем существам типа Девятки, пусть даже более развитым, засеивать целую галактику спорами ДНК, из которых впоследствии вырастут только гуманоиды?

— Если хронология Девятки более или менее точна, то наш рукав галактики был засеян моими протомлекопитающими предками кем угодно, но не Асгардом. Возможно, был другой Асгард, но он давно куда-то исчез. Есть вероятность, что в галактике существуют иные бродячие Асгарды, даже где-то рядом, в околозвездном пространстве, которое пока изучено плохо, и если они не принадлежат звездным системам, то обнаружить их труднее, чем отыскать иголку в стоге сена. Мы перемещаемся от одной звездной системы к другой по шнековым каналам, при этом никто не задумывается — быть может, межзвездные пространства заполнены макромирами. Более того: этот мог попасть в поле нашего зрения лишь потому, что с ним не все в порядке.

Продолжать беседу в том же духе мы могли еще много часов, но тут нас прервал стук в дверь. Это был слишком привычный для меня звук в этом непривычном месте.

— Вот и Финн пришел, — произнес я вставая, чтобы открыть дверь.

Мои дедуктивные способности заслуживали высшей оценки. Когда я открыл дверь маленького иглу Мирлина, то на пороге действительно показался Джон Финн. Но выглядел он не совсем так, каким я ожидал его увидеть.

Во-первых, в руках у него было ружье, которое он тут же направил мне в грудь. По выражению его лица было ясно: в случае чего он нажмет на курок с большой радостью. К тому же это был не плевун: это было ружье из арсеналов захватчиков. По примеру Мирлина, приведшего ко мне сционок, он тоже кое-кого с собой привел: трех скаридов, причем один из них был моим старым голубоглазым неприятелем.

Ружья были у всех.

"Просто солдат", — напомнил я себе, чувствуя, как в животе что-то оборвалось. — Он — "просто солдат".

Именно он ни за что в жизни не стал бы вести переговоры на наших условиях… И вообще, если судить по их виду, они явно не собирались вести никаких переговоров.

Когда дверь закрылась, я позволил себе немного расслабиться. Не то чтобы этому способствовала ситуация: блеск в глазах Джона Финна говорил о том, что больше всего он желал бы сейчас же отстрелить мне башку. Он продолжал ненавидеть меня за все, что было и что будет. Трое пришедших с ним захватчиков нервно озирались по сторонам, но, насколько я понимал, абсолютно не представляли, какова ситуация. Талия-7 и Каллиопа-4 встревоженно встали.

— Что случилось? — спросила одна из них. Офицер захватчиков посмотрел на нее, но ничего не ответил. Он выглядел так, словно ничто вокруг для него не имело значения. И это неудивительно.

— Что у вас происходит? — спросил я его. — По-моему, сейчас полным ходом должны идти переговоры между сционами и вашим начальством.

Ответом мне был лишь тупой, равнодушный взгляд. Ни о каких переговорах он не знал. Он не знал даже, что Талия, Каллиопа и их сиблинги — это сционы, созданные Девяткой. Для него все они были лишь представителями покоренной расы, и он не мог понять, что они здесь делают. Это было выше его интеллектуальных возможностей.

— Кто вас сюда привел? — спросил я, пытаясь заранее завладеть инициативой и надеясь, что со временем я сумею ему все разъяснить.

— Выходит, что ты, — ответил Джон Финн. Я ошарашенно посмотрел на него, выбитый из колеи таким ответом. Но тот лишь самодовольно улыбался. Мне ничего не оставалось, как только ждать его объяснений.

— Насчет меня ты был абсолютно прав, — сказал он. — Мне прекрасно известно, о чем ты говорил с нашей белокурой в лазарете. Ты сказал, что верить мне нельзя. Истинно так. Мне глубоко наплевать на военно-космические силы, на матушку Землю и на всю человеческую расу, не говоря уже о тетраксах. Когда захватчики меня взяли, я тут же выложил им все, что они хотели, и даже больше. Я рассказал им обо всех хитростях, которым тетраксы меня обучали и о которых знал чуть больше, чем они рассчитывали. Для начала объяснил скаридам, как искать жучки, которые уже были расставлены. В городе мы их нашли ого-го сколько, и даже в тех местах, где совсем не ожидали. Через некоторое время до меня дошло, что жучок есть и на мне, но я его вычислил. Из подошв выделялась какая-то органическая дрянь, оставляя след, прекрасно читаемый сенсором. Попробуй догадайся, у кого еще была прилеплена такая же хреновина.

И тут мне вспомнилось, как все было, когда за мной гнались в пятьдесят втором уровне.

— Вот дерьмо! — воскликнул я. — Что, опять?! Он удовлетворенно кивнул.

— Но зачем? — спросил я. — Какой смысл тетраксам сажать жучки на своих собственных агентов?

— Возможно, они не доверяли тебе, — ответил Финн. — Хочешь знать, что я думаю? Они рассчитывали, что мы переметнемся на сторону противника. Если не сразу, то по крайней мере когда обнаружим, какую заразу на себе принесли. Они понимали, что после того, как захватчики вычислят, кто занес этот чертов вирус, нам придется туго. Поэтому ожидали от нас совершенно логичного в этом случае хода. И они хотели нас найти, когда война кончится.

Я мог допустить, что такое возможно, но не мог поверить. У тетраксов не было интереса идти за нами по следу. По моей теории, они отпустили нас на все четыре стороны и только таким образом могли спасти от мести со стороны захватчиков, если нам повезет. Тетраксы воевали грязно, но у них в самом деле было на удивление развито чувство долга, и пусть по-своему, но они придерживались норм морали, Однако человеку типа Джона Финна такое просто не понять, поэтому я даже не попытался с ним спорить. К тому же его распирало бахвальство по поводу того, как он умен.

— Скариды и слыхом не слыхивали об электронных системах безопасности, но очень скоро я открыл им глаза на то, что происходит в Небесной Переправе, кичился он. — Я оказался куда сообразительнее, чем меня считали тетраксы, уж это точно. Когда началась болезнь, меня спустили вниз вместе с остальными. И уже когда мы все слегли, вот тут-то они и обнаружили, насколько ценна выданная мной информация. Выследить нас до этого места оказалось делом нескольких дней.

Все это было по-своему достаточно интересно, но сейчас имелись дела поважнее. Я повернулся к голубоглазому.

— Теперь ситуация изменилась, — сказал я ему.

— Это по твоей вине она изменилась, — перебил меня Финн. Он хотел быть здесь главным и задавать тон. — Небесная Переправа уже опять в руках тетраксов, и они доставляют на нее боеприпасы кораблями со всей возможной скоростью.

Я пропустил его слова мимо ушей и продолжил взывать к блондину.

— Уже есть много жертв, — сказал я ему. — Если вы не капитулируете, тетраксы вас истребят. Отсюда вам помощи не будет — по крайней мере той, на которую вы рассчитываете. Эти люди — не ваши предки, и они не могут дать вам супероружие, чтобы снова повернуть ход сражения. Все, что они могут сделать, это заключить с тетраксами собственный мир, причем многое им за это пообещав. Они уже начали диалог с вашими людьми в ваших собственных уровнях. А бегая здесь с ружьями, вы можете только все испортить.

Большого впечатления мои слова не произвели. Он был "просто солдатом". С таким же успехом я мог взывать к кирпичной стене. Не то чтобы он не верил. Нет. Просто на все мои слова ему было ровным счетом наплевать. Мне надо было найти более убедительные аргументы, но я не знал, с чего начать.

Тогда я перевел взгляд на Финна, желая лишь одного: чтобы он провалился и не усложнял ситуацию своим присутствием.

— А каковы ваши намерения? — спросил я самым вежливым тоном, какой только удалось из себя выжать.

— Нам нужно оружие, — произнес голубоглазый, как будто это разумелось само собой. — Парализаторы, о которых ты говорил Дьяну. Оружие должно быть достаточно мощным, чтобы остановить тетраксов и вытурить их с планеты. Правление Асгардом и заботу о нем мы берем на себя.

— И каким же образом вы собираетесь этого достичь? — спросил я, стараясь, чтобы мои слова не выглядели издевкой. При этом я кинул быстрый взгляд на сционок, которых происходящее, кажется, совершенно ошеломило. Пока они уступали мне всю инициативу. Их доверие польстило, но я сам не верил в то, что мне удастся найти разумный выход из этой сумасшедшей ситуации.

— Мы хотим говорить с бессмертными, — заявил блондин со свойственной ему солдатской прямотой. — Мы хотим, чтобы нас представили главным начальникам этой зоны обитания.

— Нет нужды вас куда-либо вести, — сказал я ему. — Они здесь. Но это не Талия с Каллиопой; это — стены, пол и потолок. Они — не люди вроде нас с вами. Они — электронные сущности. Разумные компьютерные программы. У них нет тел в нашем понимании этого слова. Они повсюду вокруг нас.

Его глаза были по-прежнему пусты, из чего стало понятно, что смысл моих слов до него просто не дошел.

— Мне и самому хотелось, чтобы они приняли активное участие в нашем разговоре, — продолжил я. — Я бы нисколько не обиделся, если бы они нас усыпили на месте любым из своих чудесных способов, а потом дали возможность разобраться во всем без ружей, которыми вы тычете во все стороны.

Разумеется, я надеялся, что за всем происходящим Девятка тихо наблюдала, как наблюдала она в тот момент, когда военно-космические силы сводили счеты с Амарой Гююром во время моего прошлого визита сюда. Я полагал, что они контролируют ситуацию, что прискакавших сюда ковбоев засекли и тщательно изучали, едва они ступили ногой на этот уровень, и что единственная причина, по которой Девятка себя до сих пор не проявила, — это нежелание создавать ненужную панику. И все же мне хотелось бы, чтобы она дала о себе знать.

Но ничего не происходило, а мне оставалось лишь беспокойно поглядывать на Талию и Каллиопу. И тут я понял, что до сих пор точно не знаю, насколько сильно повредили Девятку в той компьютерной дуэли. Возможно, они даже не обратили внимания на появление здесь солдат Скариды. Я рассчитывал, что они сами поймут: настало время обратить на себя внимание, поскольку Мирлин заверил меня, что они будут подслушивать мой разговор со сционами. Но в ответ лишь молчание и полное бездействие.

"А не могло ли случиться, — подумал я, — что истоми больше не контролируют свои системы и не смогут ничего предпринять против захватчиков? Но если так, то где, о где же ты, Мирлин?" — Вы не вправе выдвигать здесь никаких требований, — сказал я голубоглазому. — Вам следовало бы это усвоить.

— Дела обстоят таким образом, — произнес скарид, — что у нас гораздо более сильная позиция, чем ты думаешь. Насколько я знаю, ты был ранен, когда тебя сюда тащили, и не видел ни лифта, ни шахты, соединяющей этот уровень с верхними. Это очень глубокая и необычайно широкая шахта. Я не знаю, на сколько уровней она идет вниз, но над нами их точно несколько сотен. В общем огромная шахта.

— Ну и что? — спросил я.

— А то, что теперь она опасна, — произнес Финн, нехорошо улыбаясь. — Все таблички там написаны на неизвестном нам языке, но кто бы их ни оставил, любому существу, обладающему хотя бы каплей интеллекта, они будут понятны. Сюда вниз мы добирались долго, и у нас было достаточно времени, чтобы разобраться в этих письменах. Клеть прекрасно ездит вверх и вниз по всей длине шахты, а шахта достаточно глубока, чтобы высосать на себя большое количество воздуха из этого уровня. Надо только подложить взрывчатку и взорвать дверь лифта. Одним большим взрывом мы можем разворотить ее ко всем чертям, а если люди этого уровня любят воздух, то будут с нами говорить. О'кей?

Я сокрушенно покачал головой.

— Ты так ничего и не понял, — произнес я, внутренне кипя от его идиотизма. — Ты совершенно не представляешь себе, в какой Вселенной все мы сейчас находимся, и не важно, хватит ли у вас взрывчатки пробить дыру в уровне. Возможно, хватит. Но истоми вы не причините никакого вреда. Им не нужен воздух так же, как и свет. Вы можете годы напролет палить в них из своих дурацких пищалей, и это не нанесет им абсолютно никакого урона. Неужели до ваших куриных мозгов не доходит, что ваше оружие больше никуда не годится?

Они одновременно посмотрели на ружья, все еще нацеленные мне в грудь. Я повернулся к Талии и Каллиопе: ну, можете ли вы хоть немного помочь? Кажется, я сделал все, что мог, и теперь настал их черед. Но те лишь обалдело наблюдали странные взаимоотношения совершенно чуждых им существ. Вероятно, они даже не думали, есть ли у них повод для беспокойства.

— Мы можем провести вас туда, где вы свяжетесь с Девяткой напрямую, сказала Каллиопа. Я не совсем понял, что она имела в виду. Разумеется, Девятка присутствовала и здесь. Она была в стенах, она была в небе, она слышала каждое слово, и нам не нужно никуда идти. Или я что-то не понял?

Но мог ли я жаловаться? Я был всего лишь сторонний наблюдатель.

— А тебе. Финн, разве они до сих пор не встречались? — спросил я. — Когда ты проснулся, там не было никаких призраков?

— Не понимаю, о чем ты говоришь, — ответил он.

— Мне следовало бы предупредить Мирлина, что не стоит будить спящих собак. Ну хотя бы самого Мирлина ты видел?

— Того верзилу, который выводил меня из жуткого лабиринта?

— Разумеется.

— Он пошел обратно как раз перед тем, как я повстречал здесь своих товарищей.

— Они вовсе не твои друзья, Джон, — произнес я, переключившись с пароля на английский. — По сравнению с ними военно-космические силы для тебя все равно что мать родная. Ты можешь быть куском дерьма, но ты — кусок дерьма под командованием Сюзармы Лир. Ей ты можешь доверять. А неандертальцы стрельнут тебе в спину с той же легкостью, с какой смотрят тебе в глаза.

Голубоглазый вздернул ружье, чтобы показать, что мой образ действий ему не нравится.

— Заткнись, Руссо, — произнес Финн на пароле.

— Я хочу, чтобы меня отвели к начальству. И немедленно! — потребовал голубоглазый.

Тут в разговор вступила Талия-7 и заговорила с захватчиками, как я понял, на их языке.

Офицер ответил на нем же и, что самое удивительное, вступил в серьезный диалог со сционками. Внезапная отставка меня несколько задела и заставила обеспокоиться. Наиболее очевидная причина перехода на другой язык состояла в том, что товарищи голубоглазого не знали пароля и теперь могли понимать все, что говорилось. Но в глубине души меня не покидало грызущее сомнение: может, они просто не хотят, чтобы я все это слышал? Пришлось себе напомнить, что сционы могут сколько угодно быть похожими на долговязых плюшевых мишек, но откуда знать, на чьей они стороне.

Прошло около трех минут, прежде чем они опять перешли на понятный мне язык. Говорить была очередь Каллиопы.

— Мы сделаем все, что хочет этот человек, — произнесла она, подтверждая ранее высказанное ею же нелепое предложение. — Мы проведем их по коридорам, чтобы они получили возможность поговорить с Девяткой напрямую.

Ну, если она хотела подключить их к линии, то я не возражал. В конце концов это был мир Девятки, а все мы, независимо — знали мы это или нет — были для хозяев не более чем насекомые. И тут уже не стоял вопрос, насколько интересен каждый из нас сам по себе: Все козыри были в руках Девятки, я в этом ни секунды не сомневался и готов был играть в любую игру, какую она предложит.

— О'кей, — произнес я. — Раз надо, значит, надо. С этими словами мы двинулись обратно в лабиринт коридоров, представлявший из себя лишь крохотную часть тела Девятки. По дороге я чувствовал себя очень неуютно, потому что Финн шел у меня за спиной, нацелив ружье между лопаток. Оставалось одно утешение: если Финну встречаться с привидениями раньше не доводилось, то сейчас ему от этой встречи никуда не деться.

Чтобы идти по узким коридорам, нам пришлось растянуться цепочкой. Талия-7 и Каллиопа-4 ее возглавляли, сразу же за ними шли скаридский офицер и один из его крепких парней, угрожающе выставив ружья. Затем шел я, а в затылок мне дышал Джон Финн, по-прежнему наслаждаясь возможностью держать меня на мушке. Замыкали колонну двое скаридских солдат — за стенами иглу было подкрепление. Еще двое остались снаружи, прикрывая, согласно военной теории, тылы экспедиции.

Пока мы шли по лабиринту, я не уставал надеяться, что стены по бокам вдруг оживут, отобрав у наших конвоиров контроль над ситуацией одним росчерком парализатора, что было для них не сложнее, чем отобрать конфету у ребенка. Однако ничего не происходило, и внутри меня начали роиться сомнения. Где-то впереди находились Мирлин и Ту-льяр-994, и откуда мне было знать, предупредили ли их о происходящем. Да и вообще, не ошибаюсь ли я, полагая, что Девятка сидит, как на спектакле, ожидая, кто кого здесь выставит за дверь.

Однажды, проходя мимо темного коридора, я хотел было рвануться в бегство, но Финн был ко мне слишком близко и слишком жаждал подвергнуть наказанию за любое неповиновение. Да и куда мне было бежать?

Стены по сторонам по-прежнему оставались черными. Никаких проблесков не просматривалось, а жизнь внутри них текла невидимо, вероятно, желая оставаться скрытой. Сционки вели сквозь лабиринт уверенно, без каких-либо колебаний. Я заметил, что офицер с белесо-голубыми глазами начал беспокоиться, когда до него стало доходить, что в случае чего ему отсюда никогда без посторонней помощи не выбраться. Дважды он подносил рацию к губам, чтобы связаться с людьми, оставшимися снаружи, и убедиться, не вышел ли он за пределы радиуса ее действия. Для себя я пока так и не решил, как относиться к рассказанной Финном истории о шахте и взрывчатке — не дурацкий ли это блеф, выдуманный от безысходности, — но у офицера каждый раз, когда он проверял возможность послать саперам команду на подрыв, вид был совершенно серьезный.

Я полагал, что Девятка при желании может обрубить ему связь в любой момент, поэтому, если дело дойдет до разборок, тот ничего не успеет передать. Но сомнение оставалось. Ничего не происходило, и я не мог понять почему.

Тогда я решил черпать уверенность в юморе, повторяя про себя шутку, что от Девяти Муз следовало ожидать обострения драматичности событий и нагнетания состояния неизвестности. Но иногда даже собственный юмор кажется несмешным.

Наконец мы пришли. В стене образовался проем, заставив голубоглазого от удивления отвесить челюсть, и теперь нам предоставилась возможность войти в комнату без углов, с мерцавшим легким, рассеянным светом потолком.

Талия и Каллиопа пошли вперед, но скаридский офицер отступил на шаг, изучая таинственный портал. Наконец и он вошел внутрь, но оставил двоих солдат, шедших в арьергарде, снаружи — охранять вход. Это означало, что в комнате были мы и три ружья, но для меня такого их количества было более чем достаточно, чтобы оставить всякую надежду хоть что-нибудь предпринять. Да и сционки вряд ли имели опыт в искусстве рукопашного боя. Будь здесь Серн или Сюзарма Лир, расклад был бы совершенно иной.

Анабиозных ванн в комнате не было, зато стояли три кресла, оснащенные всевозможной электроникой. Мне они напомнили медицинское кресло, в которое пациента усаживают для снятия энцефалограмм при исследованиях мозга, а также при непосредственной загрузке информации в мозг на биологическом уровне. При креслах имелись оголовья с паутиной проводов, похожих на те, со сверхтонкими электродами, которыми утыкали мою голову, пока я лежал в яйце. Я понял, что передо мной стоят сверхсложные интерфейсы, с помощью которых гуманоиды, находясь в сознании, могут подключаться к главным системам Девятки. Наверное, это и были устройства, при помощи которых сционы вели самые сокровенные беседы с породившими их программными персоналиями, а Девятка могла подробно и обстоятельно поговорить с Мирлином, Тульяром-994 и другими желающими.

Мирлин и Тульяр-994 уже сидели здесь, комфортабельно откинувшись в креслах. Когда мы вошли, они не пошевелились и даже не открыли глаз, но, когда я потрогал Мирлина за руку, он все равно не подал виду, что знает о моем присутствии.

Я понял, что здесь происходит что-то совсем не то, и, когда молчание Девятки перестало казаться проявлением терпимости и любопытства, мной овладело настоящее беспокойство.

Выражение лица голубоглазого говорило, что представшая его взору картина совсем ему не нравится. Его было прекрасно видно, поскольку комната по сравнению с полутемным коридором была хорошо освещена. Стены походили на экраны, но сейчас оставались монотонно-серыми. И никаких пультов управления перед креслами не стояло. Все находилось в огромных шлемах, надеваемых участниками сеанса связи на голову. Скарид никогда в жизни не видел ничего подобного, но тут и он заметил, что Мирлин с Тульяром ведут себя слишком спокойно.

Я отошел в сторону, а офицер подступил к Мирлину и тряхнул его за плечо, точно так же, как до этого делал я. Мой взгляд устремился к Каллиопе, но та молчала и пристально смотрела на сестру. У обеих на лице было одинаковое выражение, и оно говорило о многом, несмотря на то что это были лица совершенно чужой расы. И уже не немой вопрос был на них написан, но ужас оттого, что самые худшие их опасения оправдались, превратившись в трагедию, которую невозможно было скрыть.

Если раньше у меня были какие-то сомнения, то этот взгляд рассеял их. Все ложные умствования, которыми я пытался себя обмануть, развеялись как дым. Случилось нечто очень скверное, необычное, абсурдное и ужасное.

Не обращая внимания на Финна, я взял Мирлина за запястье, пытаясь нащупать пульс. Тело было теплым, но признаков сердцебиения не прощупывалось. Задрав ему веко, я увидел лишь белое глазное яблоко.

Теперь настала очередь Тульяра. Мне не было известно, каким тестам надо подвергнуть тетронца, чтобы констатировать смерть, но пульс тоже не прощупывался. Тогда я перевел взгляд на Мирлина, вспомнив, что несколько часов назад этот здоровяк клялся, что я так же бессмертен, как он.

— Что случилось? — спросил я Талию-7.

Она покачала головой, давая понять, что сама не знает.

— Что происходит? — гаркнул голубоглазый. Ему она ответила:

— Мне кажется. Девятки здесь нет.

Понять значения этих слов он все равно не мог. Природа Девятки была далеко за гранью его воображения. Он по-прежнему рассчитывал встретить какого-нибудь крутого начальника типа Сигора Дьяна, который вылез бы из укрытия и сказал:

— Что для вас сделать, ребята?

Конечно, он в состоянии был понять, что Мирлин и Тульяр мертвы, но факт исчезновения Девятки и характер сил, которые за это ответственны, были для него пустым звуком.

Я оглядел серые стены.

"Или они тоже мертвы? — подумал я. — Но могут ли они умереть по-настоящему? Ведь умереть должен тогда целый мир?" — Повторяю, я хочу знать, что здесь происходит! — заорал голубоглазый. Еще немного, подумалось мне, и он начнет в ярости топать ногами.

— Нашим хозяевам нездоровится, — сказал я ему. — Их повредило нечто, с чем они вступили в контакт вблизи Центра.

Не верилось, чтобы они повторили свою попытку, значит, произошло нечто другое. Оно само пришло за ними! Возможно, оно пришло именно для того, чтобы их уничтожить. А может, оно лишь попыталось сделать то же самое, что и они, установить контакт. Девятки здесь нет, но…

Я оглядел неподвижные серые стены, ожидая, что в любую секунду они взорвутся всеми красками жизни.

— Может, хоть кто-то уцелел, — прошептал я. — Хоть кто-то.

Реакция голубоглазого по своей глупости выглядела жалко. Он подскочил ко мне и ударил прикладом. Я успел увернуться, но все-таки задел он меня довольно сильно. Кажется, правая сторона лица превратилась в магнит, притягивающий насилие, словно там нарисована мишень.

— Если ты не начнешь говорить понятным языком, — проревел он, — то я буду действовать грубо.

Талию и Каллиопу этот выпад привел в состояние, близкое к обмороку, словно боль довелось испытать им самим, и теперь они застыли на месте, еще теснее прижавшись друг к другу. Ждать от них помощи было нечего. Но это и неудивительно. Ужас одиночества повеял на них с той стороны, откуда они никогда этого не ждали. Ничего страшнее исчезновения родительских персоналий они, наверное, представить себе не могли.

Я хотел было посоветовать бежать; для этого надо было рассказать тупоумным варварам, что сейчас они находятся внутри тела какого-то неизвестного, абсолютно чуждого существа, которое в любой момент может их уничтожить, и если б они хоть на йоту понимали, что здесь творится, то уже сейчас бежали без оглядки до самого дома… и даже дальше.

Но это было бы глупо. Если системы Девятки были захвачены какой-то чужеродной личностью, то выбраться отсюда у нас не было и шанса. Если же это последствия разрушительного удара, приведшего к уничтожению жизни в системах, то бежать не было нужды.

Я глянул на третье — свободное — интерфейсное кресло. Вероятно, существовал только один способ выяснить это. Я еще раз посмотрел на сционок и заметил, что их взгляды тоже прикованы к креслу, но желания воспользоваться им в них не читалось.

К этому времени Джон Финн решил, что разобрался в ситуации. Он взялся объяснить своим друзьям, каков расклад.

— Насколько я понимаю, — начал он, — всем здесь заправляли компьютеры. Хозяевами здесь были машины, а эти шерстяные уроды — просто наемная прислуга. Тетраксы начали с ними договариваться, и тут случилось что-то из ряда вон выходящее. Какая-то тварь извне влезла в машины и сумела их повредить. Сейчас похоже на то, что их искусственный интеллект уничтожен, а эти двое отдали концы, угодив под перекрестный огонь. Руссо думает, что машины до сих пор здесь. Одному Богу известно, так это или нет. Возможно, все это чистая туфта, но мне так не кажется. Думаю, лучше убираться отсюда.

Голубоглазый холодно на него посмотрел и ни на дюйм не сдвинулся. Поскольку он был "просто солдатом", то в его армейском существе было девяносто девять процентов храбрости и один процент мозгов. По-моему, интеллектом его обделили еще при рождении.

Но ему трудно было выработать иной план действий.

— Это одни уловки! — наконец изрек он. Отличная идея! Хотел бы я в нее поверить, но на такое оказался неспособен даже Финн, который был специалистом по доверию ко всему, что лежит под носом. Скарид указал на пустое кресло.

— Через эту штуковину говорят с машинами? — спросил он.

— Определенно, — ответил я. — Садитесь, и они начнут вещать вам прямиком в мозг, минуя уши, если все еще могут хоть что-то говорить. За это можно получить медаль. Возможно — посмертно, но самые почетные награды именно таковы. — Я кивнул в сторону сохранявших многозначительную неподвижность фигур Мирлина и Тульяра-994.

К сожалению, я опрометчиво развязал язык. Он подумал, что я над ним издеваюсь. Всегда опасно иронизировать с чужими расами, даже если чужаки вылитые неандертальцы. Либо они не понимают юмор, либо воспринимают его совершенно извращенно. Он все еще желал доказать, что его пытаются на чем-то обвести вокруг пальца, а я вообще считаю его идиотом. Кажется, в этот момент он ощутил ко мне такую же ненависть, как и Финн.

— Очень хорошо, — произнес он. — Вот ты первый и попробуешь.

Финн наигранно захохотал. Мне оставалось только развести руками.

— Почему бы просто не расстрелять меня? — поинтересовался я. Вся моя бравада ничего, кроме отчаяния, под собой не имела. Хотел бы я сейчас быть не в центре всеобщего внимания, а где-нибудь на второстепенных ролях, которые играл всегда. Но вокруг не оказалось никого, кто взялся бы исполнить сольную партию. Мирлина нет, а Сюзарма Лир, если и жива, то плавает в анабиозной ванной, пропуская самое веселое место в разыгрывающейся драме.

— Если ты сейчас не сядешь, — сказал блеклоглазый, — я пристрелю тебя на месте. Можешь быть уверен.

Ясно, что с меня он давно получил все, что хотел. Сейчас он уже не считал, что от меня может быть еще какая-то польза.

— Эх, семь бед — один ответ, — произнес я. — Все равно я уже считал себя трупом, когда ваши ублюдки взяли меня в последний раз. А все, что было с тех пор, — лишь оттяжка срока.

Разумеется, я не хотел доставлять ему удовольствия расстрелять меня, тем более что Джон Финн вызвался бы ему помогать. У Мирлина и Тульяра вид был вполне мирный, без всяких признаков предсмертных мучений. Я даже начал убеждать себя, что до конца не уверен, мертвы ли они. Если повезет, то я сяду в кресло, включу электронику, и ничего не произойдет. Вообще ничего.

Коротко посмотрел на Талию и Каллиопу. Ни одна из них не рванулась вперед, чтобы добровольно занять мое место, но на меня они смотрели с надеждой. Они тоже страстно желали, чтобы мне повезло.

На удачу я надеялся, удача ко мне и пришла. Разумеется, я не умер. «Разумеется» — это с вашей точки зрения, которая не совсем совпадает с моей, но то, что произошло, отнюдь не являлось провалом в никуда. Едва я сел, не успев оглядеться в поисках кнопки, как меня уже взяли в оборот. Машине для приведения в рабочее состояние моя помощь не требовалась: она была наготове и только ждала. Нейронные черви тут же стали ввинчиваться в плоть моей головы, ища активные точки, через которые можно было подсоединиться к центральной нервной системе. Впервые в жизни я был в сознании, когда со мной делали такие вещи, и это действо вызывало серии приливов и отливов тошноты в желудке. Ощущение, когда в тебя проникают подобным образом, — самое неприятное из испытанных мной, хотя совершенно безболезненное. Оно даже не щекотно.

Но то, что происходит потом, — это боль, вероятно, сильнее самой сильной боли, которую можно ощутить естественным путем.

Я заранее стиснул зубы в ожидании боли, но то, что вслед за этим навалилось на меня, сделало абсолютно бесполезной мою жалкую защитную реакцию. Я почувствовал, что голова разрывается на части, а мысли агонизируют, опаляемые неведомым огнем, и я заорал.

В любой отвратительной ситуации присутствует какая-нибудь мелочь, которая делает ее еще отвратительнее: последнее, что я услышал, прежде чем расстаться с этим миром, был звук выстрела.

Н вот я стал Прометеем, прикованным к скале, чьи ребра с мясом выдирает хищный клюв, а в сердце впились острые орлиные когти. Я стал сэром Эверардом Дигби, болтающимся на эшафоте вниз головой и все еще находящимся в сознании: вот к нему медленно приближается палач, чтобы сначала кастрировать, а потом вытянуть внутренности. Мозг плавился от ощущений, переживаемых Дамианом, распростертым на колесе, с растянутыми при помощи раскаленных докрасна крючьев конечностями, залитыми расплавленным свинцом, кипящим маслом, горящей смолой и серой ранами, а также лошадьми, растягивающими во все стороны тело, которое невозможно разорвать…

И здесь я не просто подпустил страху для мелодраматического эффекта, но совершил акт самозащиты. Я справился со взрывоопасным пожаром, поселившимся в моих нейронах, единственным доступным мне способом: реконструировав пережитый мной экстремальный опыт в некую историю, где представшие моему воображению картины имеют более или менее связную последовательную цепь.

Я не сознавал, что делал, но спасал свою жизнь и сознание от шока. Иначе всему конец.

Говорят, правда, что эти исторические факты всего лишь плоды больного воображения, страсти к дешевым эффектам, особенно в случае с Дамианом, когда десять лошадей в течение нескольких часов обрывали ему одну конечность за другой и никак не могли оборвать — даже после того, как палачи ослабили его бедренные и плечевые суставы, частично подрезав сухожилия. Но даже после этого Дамиан продолжал жить, только не мог говорить, а следовательно, покаяться в грехах.

Очевидцы утверждали, что Эверард Дигби все еще был в сознании, когда его четвертовали, но это на совести очевидцев — им хотелось выжать последнюю каплю ужаса из своего повествования, чтобы подчеркнуть, будто на всем белом свете никому и никогда не доводилось пережить таких мучений. Но когда в Дигби превратился я, то это был именно Дигби из легенды, и здесь пределы правдоподобия ни в коей мере не определялись богатством моей фантазии.

Разумеется, свидетелей, которые могли бы поведать о мучениях Прометея, не существовало, поэтому никому не пришлось приукрашивать это событие. Хотя бы поэтому быть Прометеем было значительно легче.

Но сейчас я рассказываю о том, что происходило со мной, рассказываю не как очевидец, а как жертва, и поражаюсь, почему мне это интересно. Мою память отфильтровали, я не могу вспомнить боль, но я воображаю боль, и теперь, когда мне известно, что она не была «реальной» (ведь в конце концов ничего же со мной не случилось), вспомнить ее такой, какой она была тогда, я не в силах. Разумеется, мое описание выглядит преувеличенным, как и любое другое, особенно если учесть, что я вышел из этого эксперимента живым. Тем не менее искренне заверяю вас, что я действительно страдал от жуткой боли — пусть, если хотите, воображаемой — и поэтому с полным правом соотношу свои мучения с описаниями самых чудовищных страданий, когда-либо испытанных человеческим существом.

Можете считать, что я просто нагнетаю страх, — ваше право.

От переживаемой боли мне хотелось стать мельче, сжаться, превратиться в полное ничто. Я пробовал раствориться в самом себе, я пробовал исчезнуть во времени и пространстве, как звездолет в шнековом канале или как блуждающая микрочастица, маскирующая свое ничтожество среди бесконечных структур пространства невообразимо коротким сроком жизни, исчисляемым долями пикосекунд.

Самое удивительное, что этот акт малодушия, похоже, сработал.

Как только я сжался, боль стала меньше, и к тому времени, когда я был в своем воображении уже не больше атома, я вообще перестал ее ощущать. Зато я ощутил удивительную свободу; превратившись в мирок, куда более мелкий, чем песчинка, я погрузился в себя, как в блаженную вечность, длившуюся, по нашим меркам, не больше часа. Ничто вне меня не могло сейчас привлечь моего внимания.

Можете считать меня эгоистом — ваше право.

Затем, как герой античного романа из микромира, я пережил потрясение, неожиданно открыв, что большое и малое поменялись местами. Одним прыжком, словно при гимнастическом упражнении в невесомости, я стал вдруг целой Вселенной, собранной из пространства и наполненной звездами, растекающейся Вселенной, заключенной в кожу из галактик толщиной с бумагу, скорость разбегания галактик относительно ритма моего сердца пульсировала на критической отметке магического числа с.

Внутри меня, как протоплазма в амебе, перетекала семенная жидкость из парообразных туманностей, танцующих похожий на водоворот танец, а биение моего сердца было биением Сердца Бога, пульсом и ритмом Творения. И никакой боли только хрустальный экстаз музыки сфер.

Обезопасившись таким образом, превратившись в гуманоида, не привязанный ни к каким человеческим органам или чувствам, я был готов трансформироваться в любое гипотетическое тело, принадлежащее любым другим сущностям, и вступить в контакт с этими сущностями.

В конце концов именно ради контакта я здесь и находился.

Причудливые романы на Старой Земле, повествующие об интимных встречах типа той, что мне предстояла, как правило, не скованы языковыми трудностями. Когда боги вещают в голове мифологического героя, когда инопланетники-телепаты просвещают ученых двадцать первого века, когда одушевленные компьютерные программы впервые обмениваются интеллектуальными объятиями со своими прародителями из крови и плоти, обычно предполагается, что все языковые барьеры устранены и что сознание главного героя автоматически транслирует передаваемое ему прямиком в мозг послание на английском языке; иногда, для пущего эффекта, искаженном английском, но все же английском.

Но мысль не шире языка. Когда встречаются два гуманоида, в языках которых ни одно слово не совпадает, они могут общаться посредством мимики и жестов. А когда человек и чужак вступают в контакт не с глазу на глаз, а с помощью микросхем, все гораздо сложнее. Но насколько трудно дается общение, когда одна из сторон, ищущих контакта, не имеет ни малейшего представления, что ей делать и как поступать в предлагаемом состоянии материальной матрицы, совершенно не похожей на наше доброе старое пространство-время!

Можете мне поверить, контакт с чужеродным интеллектом через нейроканал это примерно то же самое, как если бы вас попросили участвовать в телевикторине сразу же после вашего рождения, причем за каждую ошибку пообещали больно наказывать.

Мало-помалу я опять начал ощущать, что стал размером с человека. Но что я собою представлял, сказать не берусь и полагаю, что то, чем я был, не имело ни формы, ни материальной основы; мне оставалось быть только собственной точкой зрения. Не могу судить, насколько моя творческая активность участвовала в том, что начинало возникать из небытия вокруг; подозреваю, что все там было сделано ради меня, но те, кто создавал эту картину ради моего обучения псевдосенсорному восприятию, максимально использовали ресурсы моей памяти и воображения.

Это было похоже, если хотите, на сон?

Мне снилось, что я стою в пустыне, бывшей когда-то морем, и что жизненные формы, заполнявшие это море, вдруг застыли, превратившись в кристаллы, которые по ночам светились, словно ледяные скульптуры, а в дневном тепле растворялись, принимая ни на что не похожие парообразные формы и превращаясь в сгустки света. Мне снилось, что я иду по лесу из сталагмитов со множеством наплывов, словно у литых статуй, вылизанных до зеркального блеска природными стихиями. В серебристом рассветном свечении парообразные сущности просыпались от ночного сна и уплывали вверх, корчась в непрерывных, но тщетных попытках вновь зафиксировать свою форму.

Они начали медленный мрачный танец, хороводом кружась вокруг майских деревьев под л иловым небом, медленно светлеющим до розового оттенка. Чувствовалось, что эти мерцающие привидения тосковали по форме, по твердости, но их стремление к материализации было безнадежно. На мое присутствие они никак не реагировали, сосредоточившись на самих себе и занимаясь своими, одним им ведомыми делами.

Скалы имели серо-зеленую окраску, но цвета выглядели размыто. Вдалеке скалы пропадали, терялись в колышущихся тенях разноцветного тумана, но впечатление было такое, как будто они находились на самом краю моего восприятия, за которым лежала непостижимая тайна.

Словно напитавшись водой из теплого воздуха, лес начал расти, и по нему забегали огоньки — прозрачные лучики света, напоминавшие солнечных зайчиков, отраженных мелкими зеркальными чешуйками. Впечатление о пустыне как о бывшем море казалось иллюзорным: ни воды, ни морских животных в ней не было, но были запечатленные в ландшафте отголоски морского пейзажа. Здесь царил дух моря, словно пустыня знала, что значит быть морем.

Но ни в одно из происходящих вокруг действ я не чувствовал себя вовлеченным. И ничто, похоже, не адресовалось непосредственно мне. Вместо этого я ощущал себя посторонним, случайным прохожим в живущем своей жизнью царстве, которому не мог принадлежать. И сон этой пустыни воспринимался мной как квинтэссенция одиночества.

Но тут я увидел четыре огненных глаза, горящих как раскаленные угли, смотрящих на меня из колышущихся теней и затмевающих своим внутренним светом как солнечный свет, так и свечение морских миражей.

По мере того как они приближались, пустыня, казалось, начала волноваться и бормотать, недовольная этим вторжением. Глаза полыхали, и поток кровавого света, Как раскаленный ветер, опалял лес, нарушая и рассеивая его сон.

Пустыня страдала и сопротивлялась. Вихри пара поднимались, пытаясь поглотить глаза, и обвивали их удушающими змеиными кольцами. Потоки черного дождя падали с неба, а во все четыре глаза били молнии, но тщетно. Глаза смотрели на меня. Это не был взгляд Медузы, обращающий в камень, скорее, это был взгляд, который мог растворить меня или испарить, превратив в невещественное существо.

Поскольку я был нигде и ничем, но лишь присутствовал без определенного места в пространстве, то взгляд этот сидел как внутри меня, так и снаружи. Это не я смотрел, и не огненные зрачки смотрели в мои зрачки, но их пламенный взор изучал меня изнутри, снова и снова, и я чувствовал, что больше никогда уже не смогу существовать отдельно от него. Я поверил, что всегда теперь буду под пристальным взглядом этих глаз, что всегда нечто похожее на этот огненный взор будет присутствовать в моих размышлениях о самом себе.

Пустыня вздохнула, но не поглотила меня. Каменные колонны продолжали кровоточить, и кровь их испарялась, возникая в воздухе образами туманных чудовищ — драконов и других крылатых тварей. Эти драконы теперь кровью текли во мне, и я почувствовал, что если когда-нибудь снова обрету живые, наполненные вены, то биение Сердца Бога отныне и во веки веков будет гонять этих драконов внутри моего тела.

Я пересчитал колонны — их оказалось девять. Тут мое сознание впервые пробудилось, пытаясь докопаться до смысла этого символа и пытаясь найти к нему ключ. Внезапно на меня обрушился поток страстей, словно мое метафорическое сердце готово было разорваться, но я предположил, что это мне просто кажется. Невозможно было отличить ярость от жалости и горе от радости.

И тут снизошло озарение: "Девятка жива!" Я решил, что они потеряли контроль над собой и своими системами, как бы упав в обморок; возможно, кататонический, но не умерли. Эта мысль оказала животворное действие. Она заставила меня вспомнить, кто я, что я и что здесь делаю. Но "где я?" и "как выгляжу?" — оставались вопросами без ответов, хотя я понимал, что рядом была Девятка, и была Четверка, и Девятка — не мертва, а Четверка по-прежнему здесь присутствует, пытаясь прийти к какому-то неведомому заключению и не зная как.

Затем пришло понимание того, что не один я нахожусь в полном неведении, как установить связь. Между Девяткой и Четверкой существовали свои барьеры, свои стены непонимания, которые надо было преодолеть. Они тоже не могли понять друг друга и одинаково мучились от боли и странности символов. Исследование друг друга они начали, нанеся друг другу урон при первом контакте и претерпев не меньшие разрушения при втором, но теперь их поврежденные сущности, вероятно, взывали друг к другу, пытаясь оказать взаимную поддержку или даже произвести слияние. Они старались дотронуться друг до друга так интимно, как если бы были одним или другим целым, но это было опасно, и теперь они это знали.

Сейчас казалось, что глаза находятся от меня очень близко, парами глядя с обоих боков, хотя у меня и не было своих глаз, чтобы ответить им взглядом. Они все еще посылали мощные волны гипнотического воздействия, но я до сих пор не понимал, что должен почувствовать. Каким-то образом это ощущение ассоциировалось со страхом, ни одновременно присутствовало и уравновешивающее ощущение, что это не так. Между нами происходило некое взаимное отталкивание, словно глаза пытались отдалиться от меня.

Но страх внутри меня рос, а вместе с ним и боль, поэтому я вновь ощутил потребность стать маленьким. Одновременно я чувствовал противодействие страху и боли, и здесь я не могу подобрать слов, чтобы описать ими странные, противоречивые ощущения, боровшиеся внутри меня.

Не уступай боли! Не бойся!

Это кричала мне Четверка? Или Девятка? Находились ли Девятка с Четверкой до сих пор в конфликте, как Музы с Временами Года, соревнуясь, кто первым сумеет внедрить в мою частную вселенную свои смысловые каноны? Ответа я не знал.

Боль уже не в состоянии была возобладать над всем моим существом. Уже не было ассоциаций с легендарными пытками, способными разрушить, а затем спасти мою душу. Но страх уходить не хотел. Он то приливал, то откатывался, словно пытаясь подвергнуться какой-то очень важной метаморфозе, но не мог явно выразить, чем пытался стать.

Тогда я попытался помочь.

"Кто боится? — задал я себе вопрос. — Наверное — не я. Наверное…" Тут в моих мыслях как будто что-то прояснилось. Ощущение стало более конкретным, ближе к тому, что оно пыталось выразить.

И тогда я догадался.

"То, чем ты пытаешься стать, — сказал я сам себе, потому что мои мысли были им столь же трудны для понимания, как их для меня, — это потребность! Ты посылаешь сигнал бедствия!" Как только это было осознано, привкус страха многократно усилился. Вот она — точка соприкосновения! Я установил контакт с сознанием, которое, по моим предположениям, могло оказаться как сознанием самого Асгарда, так и сознанием более мелкого масштаба, например, микромира в одном из уровней. У нас с этим сознанием не было никаких перекодирующих устройств, чтобы сказать хоть что-то друг другу, в отличие от сознания Девятки, помнившего гуманоидную инкарнацию и оснащенного интерфейсами для связи с существами моего типа. Это новое сознание (или группа сознаний) было определенно чужим, как Девятке, так и мне. Оно научилось «говорить» со мной только одним словом.

Но мне показалось, что слово это я понял. Я молился, чтобы это было так, поскольку если нет, то все, через что я прошел, оказалось бы напрасным.

Я вновь превратился во вселенную, объемлющую все сотворенное. Я обрел некое подобие телесной формы, хотя теперь она имела макрокосмический масштаб. Я стал четверо глаз и девятителесен, глаза мои были глазами огня, а кости скалами, сердце — Сердцем Бога, а кровь — драконами, и семя мое теперь было призраками всех людей, кто жил и еще будет жить в будущем.

Это было более чем Сотворение. Это было Посвящение, и началом его было слово.

И было оно, как я понял, — "Помогите!".

Или даже: "ПОМОГИТЕ!" ПОМОГИТЕ!

ПОМОГИТЕ!

Кричал его не я, а нечто гораздо более страшное и беспомощное.

Это был Прометей и умерщвленный Пан. В этом крике было пробуждение Брахмы от своего вневременного сна. В этом крике была боль Одина, пережитая им, когда он вырвал свой глаз, чтобы продать его, — цена божественной мудрости. В этом невыносимом крике слышалось дыхание "Сумерек богов", божественной смерти, уносящей богов в глубокий холод "вечной зимы", пришедшей потревожить Валгаллу и заставить богов встретиться с судьбой.

Но когда боги вопиют о помощи, чем могут помочь им слабосильные смертные?

Я при шел в себя и первым делом освободился из паутины опутавших мою голову проводов. Электроды вылезали из-под кожи с тупой, тянущей болью. Я почувствовал, как кто-то обхватил меня, но не стал сопротивляться, только дернулся, уклоняясь, чтобы не возвращаться в кресло. Если бы меня не поддержали, я наверняка грохнулся бы лицом об пол, но сильные руки помогли встать на ноги.

Тут я вспомнил о последнем выстреле и стиснул зубы в ожидании реальной боли, но ее не было. Значит, пристрелили кого-то другого.

Я открыл глаза и огляделся.

Прямо в лицо мне смотрели другие глаза, светло-голубые, я бы даже сказал небесно-голубые. Это был ясный ч теплый взгляд, а не блеклый и холодный. А еще были белокурые волосы, и в каком изобилии!

Я заморгал — увидеть именно эти глаза было так неожиданно. Я оглядел ее сверху донизу, не веря, что передо мной она. Но все округлости находились в положенном месте. Единственная странность — на ней была форма скаридского рядового, на несколько размеров больше нужного.

Только тогда я перевел взгляд на комнату. Скаридский офицер лежал на спине, раскинув руки, с пулевым отверстием во лбу. Второй солдат, зашедший с нами в комнату, тоже был мертв, валяясь в широкой луже крови, натекавшей из большой дыры в груди, проделанной, очевидно, совсем недавно.

Поодаль стоял, озираясь, Джон Финн. Кресло, в котором некоторое время назад находилось тело Тульяра-994, пустовало. Теперь у Финна не было ружья, а от былого самодовольства не осталось и следа. Он во все глаза смотрел на меня, явно удрученный фактом моего возвращения к жизни. Мне было так радостно, что я произнес по-английски:

— Какого черта, что здесь произошло?

— Для начала мне пришлось уложить двоих, что стояли у входа, и позаимствовать у них одежду и пару ружей, — произнесла Сюзарма Лир. — А те, что были здесь, даже не смотрели за дверью. Я могла бы пристрелить и его, но не знала точно, на чьей он стороне. Он успел кинуть ружье и сдаться. Это он мудро поступил.

— Но как тебе удалось выбраться из яйца? Мирлин сказал, что тебе лежать там еще двадцать четыре часа.

— Считай, что меня волной выбросило на берег. Наверное, на какое-то время там отключили электроэнергию. Минуту или две я думала, что сижу в западне, но потом откинула крышку. Выбравшись в коридор, занялась изучением окрестностей. А на тех двоих солдат наткнулась случайно.

— Но ты же была без оружия! — воскликнул я. — На тебе даже не было одежды!

— Как раз в этом заключалось мое преимущество, — ответила она. — Если б на их месте стоял ты, то увидел бы во мне полковника военно-космических сил. Но для них и предстала всего лишь беспомощной обнаженной женщиной. У них не было ни единого шанса.

Я в восхищении покачал головой. Бедные глупые варвары! Еще раз оглядел комнату.

— А что случилось с сестричками-близняшками? Не говоря уже о тетронце и… — Тут мое предложение осталось незаконченным.

— Ты хотел сказать — Мирлине? — поинтересовалась она.

— Да, — подтвердил я.

— А я-то думала, что он мертв, — сказала она зловеще приветливым тоном.

— А разве нет? — только и смог выдавить я.

— Как видно, наш пострел везде поспел, — ответила она. — Твои мохнатые друзья бегом понесли его к волшебному яйцу. Тульяра тоже. Они сказали, что еще есть шансы восстановить их здоровье.

— Да, это они умеют делать, — подтвердил я, высвобождаясь от ее стальной хватки, после того как почувствовал, что могу стоять сам. — Они уже сообщили тебе, что теперь ты бессмертна?

Она недоверчиво подняла бровь.

— Кто? Я? — переспросила она.

Когда в ответ я кивнул, она перевела взгляд на Финна.

— Думаю, этот хорек — тоже. Есть от чего прийти в уныние, не правда ли? Единственное, что оставалось сказать мне.

Финн смотрел на нас так, словно мы сговорились разыграть его. Новость определенно должна была прибавить ему уверенности, но, как видно, сейчас он был не в том расположении духа. Я решил, что позже, когда до него дойдет смысл сказанного и он в это поверит, то будет плясать от радости, вспоминая, как был на волоске от того, чтобы полковник размазала его мозги по стенке.

Стены вдруг налились туманом. Призраки вернулись. Сюзарма Лир и Финн остолбенело смотрели, как серебристые формы вновь начали возникать ниоткуда, но я был очень рад их видеть. Девятка опять обретала по крайней мере частичный контроль над своим телом. Мореплаватели, заблудившиеся в неведомых морях, наконец-то возвратились в родную гавань. Оставалось только надеяться, что они не пострадали, хотя, судя по внешнему виду, до былой мощи и целостности им было еще далеко. р-р-ру-у-с-с-со-о, — произнес свистящий голос, ничуть не лучше, чем раньше. — Те-е-перь м-мы-ы т-т-те-бя-я з-н-на-а-ем…

Как и в прошлый раз, сгустки света сформировались в лица — девять лиц, накладывающихся друг на друга и перетекающих одно в другое, заполняя комнату неустанным движением.

Однако теперь это было не лицо Сюзармы Лир. Это было мое лицо.

Я услыхал, как полковник судорожно вздохнула, и заметил, что Джон Финн беззвучно молил какого-то несуществующего ангела о пощаде. Мое лицо расплылось в улыбке. Да, эффект был впечатляющий, наполнявший меня непривычным чувством гордости. Но затем я задумался над их словами. Теперь они меня знали. Они побывали внутри меня и продолжали каким-то странным образом там оставаться. По спине прошел холодный озноб, и я уже готов был услыхать у себя в голове чужие голоса, обнаружив при этом, что мои бессловесные мысли ведут между собой умопомрачительный диалог или — хуже того: в голове стоит вавилонская разноголосица не понимающих друг друга сущностей. Но этого не случилось. «Бытие» внутри меня проявлялось по другому. Я по-прежнему был самим собой и, насколько мог об этом судить, целостен и самодостаточен, как раньше. Какие бы экстраспособности я ни приобрел, пока они никак себя не проявили.

Как Савл по дороге из Тарса в Дамаск, я переживал откровение. Я был преображен. Во мне был дух, и во мне было слово. И слово это было…

Но тут у меня вдруг все поплыло перед глазами, и, если бы не расторопность полковника, я бы грохнулся на пол. Она смотрела на меня, и во взгляде ее я неожиданно для себя открыл участие, но поверить в такое я не мог.

— Что с остальными скаридами? — спросил я, вторично высвобождаясь из ее объятий. — Теперь их можно разоружить?

Вопрос адресован был Девятке, и хотя Сюзарма Лир, не поняв, открыла было рот, ответить ей не дали.

— В-в-с-с-се п-под к-ко-н-т-ро-о-лем, — заверили они меня.

Этот заикающийся голос больше не испытывал моего терпения. Теперь я знал, насколько трудно может даваться деловое сотрудничество.

— А что с битвой в Небесной Переправе?

— Там, — заверили они меня, — потребуется чуть больше времени. — Видимо, решение этого вопроса находилось не только в их руках.

— Все о'кей? — спросила Сюзарма Лир. — Мы можем уходить?

— Придется ждать сционов, — сказал я ей. Затем совершенно безобидным тоном добавил:

— Прошу прощения, я на секунду…

Она удивленно глянула и отошла в сторону, чтобы выпустить меня из комнаты. Я же направился совсем в другую сторону и со спокойной ловкостью, удивительной в условиях низкой гравитации, нанес резкий удар ногой в пах Джону Финну. Когда он ударился спиной о стену и скрючился, я открытой ладонью хлопнул его по роже. Под моей рукой его нос хрустнул, но я даже не поморщился. Не скажу, что в этот момент меня обуяла брезгливость. Когда он уже валялся на полу, я изо всей силы еще пару раз пнул его ногой.

После этого я наклонился к нему.

— Это, — прошипел я ему зловещим шепотом, соответствующим моменту, исключительно в назидание. Хочу, чтобы ты знал, что тебя ждет. Если ты еще хоть раз встретишься у меня на пути, я тебя так отделаю, что ты будешь корчиться в муках весь остаток своей гребаной жизни. А это может продолжаться очень и очень долго.

Поднимаясь, я встретился глазами с Сюзармой Лир. Она смотрела на меня чуть ли не со страхом — не оттого, что я сделал, а от факта, что сделал это именно я. Это, возможно, покажется странным, но я-то думал, что она будет довольна, впервые в жизни увидев, что я поступаю как герой военно-космических сил. Иногда очень трудно угадать, как доставить удовольствие другому человеку.

— Господи, Руссо, ты ли это?! — воскликнула она. Я ничего не чувствовал. Вообще ничего.

— Видимо, не совсем, — ответил я ей. Но это была неправда. Я был полностью собой. Я чувствовал себя так, словно впервые в жизни получил право импровизировать, а не играть заранее утвержденную роль.

Как бы то ни было, но я действительно стал героем. Не метафорическим, каким в свое время была она, а реальным. Меня принимали боги или кто-то вполне подходящий на их роль в нашей глубоко светской Вселенной. Судьба поставила на моем лбу жирную печать и указала на меня корявым пальцем. У меня не оставалось в этом ни малейших сомнений.

— Ну, теперь-то у нас будет полно времени, — произнес я. — Свою порцию неприятных неожиданностей мы получили по полной программе.

Глянув на корчащегося на полу Джона Финна, я хладнокровно подумал, что тому, пожалуй, досталось с лихвой, но явно не больше, чем он заслужил. То же относилось и к скаридскому офицеру; слишком велика была его опасная уверенность, что можно получить желаемое посредством простого запугивания людей оружием. Настали времена, когда важно не быть "просто солдатом". Я страстно желал, чтобы на этом печальном примере его начальники выучили урок и их не пришлось ставить на место подобным способом.

Время показало, что урок они действительно усвоили. Они открыли для себя единственно возможный способ защиты против технологически превосходящего вооруженного противника.

Они сдались.

И тогда скариды, тетраксы и Девятка сели за стол переговоров, чтобы попытаться преодолеть все барьеры, стоящие на пути разумных контактов между ними, и чтобы обсудить, какими эти контакты могут быть.

Позже сомнения начали возвращаться. Волшебные моменты всеобщего согласия никогда не длятся долго. Я замечал и раньше — не надо пытаться искать чистое золото полной ясности, надо довольствоваться тем, что есть.

Увы, факт остается фактом: человеку свойственно ошибаться. Никто не знает, что ждет его впереди, не говоря о том, где оно его поджидает.

Впервые с тех пор, как я поставил жирную точку в первом томе своих мемуаров, вокруг воцарились мир и спокойствие. Верховное командование скаридов наконец-таки здраво посмотрело на вещи; Девятка вытащила Мирлина и Тульяра-994 из когтей смерти; а я, как непосредственный участник событий, ощущал, что во Вселенной установились мир и равновесие.

Мне не составило большого труда убедить своего командира, что остаться здесь — в наших интересах. От Девятки можно было много чему поучиться, принеся тем самым бесценную пользу матушке Земле и всему человечеству в целом. Полковник быстро сообразила, что оставить процесс общения с Девяткой исключительно на попечение тетраксов было бы интеллектуальным преступлением. Действительно, не надо иметь семи пядей во лбу, чтобы видеть: выгоды, которые мы получаем, пребывая здесь, в нужном месте и в нужное время, легко перевешивают мелкую досаду от того, что Мирлин до сих пор жив и здравствует.

Я решил, что со временем он даже сможет ей понравиться, если только она навсегда отбросила мысль убить его. Мне тоже пришлось пойти на некоторые жертвы. К работе пришлось привлечь даже Джона Финна, хотя я прекрасно понимал, что как только он получит малую толику знаний, которые нам приходилось тщательно здесь собирать, то из него опять попрет наружу невыносимое высокомерие.

Теперь я уже жалел, что сломал ему нос. Однако это воспоминание до сих пор меня согревало, так же как и ощущение того, что этим своим действием я внес лепту в сохранение морального равновесия во Вселенной. Правда, теперь мне всегда приходилось помнить: если Финн рядом, не поворачивайся к нему спиной, иначе получишь острый нож между лопаток.

Невзирая на мелкие трудности, очень скоро я возрадовался жизни. В очередной раз я занялся своим любимым делом: бродить по странным местам и встречаться с незнакомыми вещами. И пусть вокруг было множество других людей в главном я оставался один, если не считать собственной любознательности единственной дамы моего сердца.

Это не означает, что мне была совсем неинтересна большая политика. Вдохновляло, что впервые Асгард и Вселенная договорились о сотрудничестве. Это наполняло меня оптимизмом, ибо я знал: Скарида и галактическое сообщество решили для себя, что можно многому друг у друга поучиться и выиграть от обмена возможностями. Тетраксы (разумеется, говоря от имени всего галактического сообщества) пообещали обучить скаридов достижениям галактической технологии; Скарида пообещала пустить тетраксов во все уровни Асгарда, находившиеся под ее контролем. У Девятки ближайшая цель была самовосстановиться, но она согласилась не отгораживаться от всего мира и решила, что пойдет на трехстороннее сотрудничество.

Вернувшись невредимым из галлюцинаторного приключения при контакте с чужеродными сознаниями, я имел все основания быть довольным собой. Так я и делал. Какое-то время я был полон кипучей энергии и огромного чувства гордости, поскольку полагал, что сделал огромный прорыв, оставшись в живых после этой встречи и достойно проведя то, что я считал контактом.

Сам Асгард воззвал ко мне стать его спасителем.

Но когда я спустился с адреналиновых небес на землю, меня вдруг забеспокоило, что же там произошло в действительности и каких дальнейших действий от меня в связи с этим ожидают?

И тогда меня охватили сомнения.

Во-первых, теперь я был гораздо менее уверен, что виденное мной вообще хоть что-то означало. Как я мог быть уверенным, что мой сон не был просто сном, а мое чувство самозначимости не что иное, как обычная мания величия?

С другой стороны, если действительно произошло «нечто», как я могу узнать, что это такое? Даже если я не ошибся, когда ощутил направленный на меня сигнал информации и принял его, то могу ли я ручаться, что правильно его прочитал?

И если только все произошедшее действительно имело место и какое-то существо из глубин макромира, большое, прекрасное и совершенно таинственное, взывало ко мне о помощи… тогда что, черт возьми, может сделать простой человек для существа, настолько от него отличного и настолько превосходящего по своим возможностям?

Действительно, что я мог сделать?

Эту главу своей жизни я открывал с ужасным ощущением непонимания смысла дальнейшего существования, но то было от обычной скуки и обилия возможностей самореализации. Теперь же я встал перед новой неизвестностью — "что я могу?" и "что делать дальше?", — гораздо более неопределенной и ужасной.

Существовала вероятность, что я действительно избран совершить нечто грандиозное, но я не имел ни малейшего понятия, как к этому подступиться.

Я, и только я один, был вместе с Девяткой, когда из глубин Асгарда донесся тот страдальческий зов о помощи, пронесшийся сквозь нас как раскаленный ветер. Мирлин и Тульяр пережили настолько сильный шок на первых стадиях контакта, что их забросило в долину смерти, в чем я очень скоро убедился, когда они выздоровели и заявили, что ничего не помнят из произошедшего с ними. Даже если в их сущности закрались частички чужой души, то они об этом не подозревали.

А тот факт, что я пережил это совершенно по-другому, ничуть не прибавлял мне доверия. Я готов был признать, что ко времени вступления в игру существ, проявлявших себя в моем видении в образе огненных глаз, они научились действовать мягче и осторожнее, поэтому хрупкое и жалкое гуманоидное сознание на сей раз сумело их выдержать.

За разъяснениями я обратился к Девятке, но она не смогла пролить хоть каплю света. Контакт воздействовал на нее так же жестоко, как на Мирлина и Тульяра, а нанесенные ей раны по-своему были даже тяжелее. Она не смогла ни подтвердить, ни отрицать моей интерпретации контакта как зова о помощи. Даже когда я в очередной раз подключился к ней через интерфейс, чтобы предоставить прямой доступ в мои воспоминания и интерпретации пережитого опыта, она не сделала никаких выводов. Ее знания в этом смысле были не более достоверны, чем мои, а скептицизм не менее стойкий.

Вероятно, будь она в полном порядке, ей удалось бы задействовать более мощные ресурсы, чтобы разобраться во всем этом, но сейчас она отдавала все внимание и все силы, за исключением малой части, делу самовосстановления.

Разумеется, мои отношения с Девяткой имели более специфический характер, чем ее отношения с Мирлином или любым другим существом моего типа. У нас имелся общий секрет; обстоятельства связали нас узами, и слово «узы» в данном случае не являлось абсолютной метафорой. Каким-то образом Девятка была во мне… и огненные глаза тоже были во мне, какое бы сознание за ними ни стояло.

Не имело значения, что я только-только начал понимать Девятку. Она естественным образом выбрала мое лицо для последующих визуальных проявлений. Она признала, что каким-то неуловимым, но явным образом мы частично обменялись сущностями, и теперь часть меня жила в ней, а часть ее — во мне. Это взаимное признание было краеугольным камнем, на котором мы могли строить доверие и делать общие дела.

Но она, как и я, понятия не имела, что можно и что должно сделать в ответ на якобы полученный мной призыв.

Томясь в неведении, мы колебались, выжидая, когда произойдет что-нибудь еще. Но мы надеялись не только на третий контакт: Девятка с удовольствием избежала бы очередного столь травмирующего эксперимента. Мы ожидали некоего процесса изменения во мне. Мы ждали и боялись, что мой опыт может иметь непредсказуемые последствия.

В конце концов я действительно ощущал, что здорово изменился по сравнению с тем, каким был раньше, хотя описать словами, на что это походило, было очень трудно.

Пока я бодрствовал, я был самим собой, а когда первичное ликование испарилось, то оказалось, что внутренне я остался тем, кем был раньше упрямым, замкнутым, часто насмешливым и грубоватым, но все же с человеческим сердцем в нужном месте.

Правда, во сне меня иногда посещало странное чувство, затягивающее в более глубинные слои моей личности, чем те, с которыми я привык повседневно иметь дело и которые я использовал для общения с миром. Но в призрачную пустыню я больше никогда не возвращался и никогда больше не видел отшлифованных эрозией монолитов, не видел огненных глаз, хотя какие-то смутные ощущения таились во мне. И даже больше, чем ощущения. Иногда слышались слабые, хрупкие голоса, бормотавшие ворчливым шепотом, словно пытаясь что-то сказать, вспомнить или даже чем-то стать. Я стал опасаться, что эти сны начнут вторгаться в реальность. Время шло, но этого не происходило.

Очень часто я возвращался в комнату, где стояли кресла с подголовниками, чтобы вновь и вновь войти в прямой контакт с раненой Девяткой, чтобы испытать наяву еще более экзотические сны, чем виделись мне по ночам. Но начать серьезную работу по организации канала связи было, как я уже объяснял, совсем непросто.

Хотя Девятка уже знала пароль и английский, но между нашей речью и странным, не существующим нигде миром электронной информации существовало еще много преград. Девятка же страстно хотела говорить. На самом деле она хотела, чтобы я хоть чуть-чуть прикоснулся к их сообществу. Разумеется, ей не было никакого смысла принимать меня к себе, сделав Десятым, но она действительно хотела меня знать, и совсем не так, как знала Мирлина.

Я думаю, что ожидание и проводившаяся во время него работа имели большое значение. Я думаю, что по-своему имела значение даже неопределенность.

Нельзя было развернуться и уйти. Ни я, ни Девятка не знали, что нам или мне надо совершить. Нам было известно наверняка; что путь вперед — это путь вниз, и, кто бы нас ни встретил в самом сердце Асгарда, дорогу туда необходимо найти.

Один очень умный человек сказал: "Если бы Бога не было, его следовало бы выдумать". Он мог бы здесь добавить, что придет время, когда всего лишь выдумать окажется недостаточным. Необходимо еще и встретить. Даже если наши боги — выдуманные, в нас все равно живет потребность узнать, чего они от нас хотят.

Вот поэтому, окончив писать второй том своих приключений, я собрался вновь продолжить путешествие к Центру Асгарда, чтобы узнать, не найдется ли для меня местечка в чертогах Валгаллы и какую задачу я должен выполнить, чтобы это местечко получить.

Я буду, как всегда, героем по недоразумению и оставляю на суд читателя, хорошо это, или плохо.