"Песня сирены" - читать интересную книгу автора (Холт Виктория)

РОЖДЕНИЕ РЕБЕНКА

Когда я добралась до Эйот Аббаса, было уже темно. В Льюисе мне подробно все растолковали, и вскоре я наткнулась на знакомую дорогу.

Я въехала во двор, и, завидев меня, один из грумов Харриет, находившийся там, вскрикнул от радости.

— Ну, вот и я, — сказала я. — Приехала, наконец. Он рванулся, чтобы помочь мне слезть в седла.

— Я должен бежать и сообщить хозяйке: она так беспокоится.

— Да, да, — согласилась я. — Я с тобой. Мы вбежали в дом. Я закричала:

— Харриет! Грегори! Бенджи! А вот и я? Первой на зов появилась Харриет. Несколько мгновений она смотрела на меня, потом подбежала и. заключила в объятия.

— Ой, Карлотта! — запричитала она. — Да где же тебя черти носили? Мы тут уже все извелись. Грегори! Бенджи! Она тут! Карлотта приехала!

В прихожую влетел Бенджи и сжал меня в объятьях. И дурак бы понял, что он на седьмом небе от счастья. А затем подоспел и Грегори — милый молчун Грегори, чьи изъявления чувств были, может быть, и не так пылки, но что и он, под стать остальным, был рад моему приезду — это уж точно.

— Ты приехала одна?..

— Харриет, со мной такое приключилось!..

— Однако ты выбилась из сил! Тебе необходимо что-нибудь съесть и сменить одежду, — подала голос Харриет.

— Грумы приехали без тебя и сказали, что на тебя, должно быть, напали разбойники по пути с постоялого двора на ферму, где они остановились.

— Я все расскажу Не знаю только, с чего начать…

— Я знаю, — заявила Харриет. — Начать нужно с того, что ты поешь, умоешься и переоденешься. Твой багаж уже здесь. Можешь себе представить, что мы пережили… А теперь, мужчины, предоставьте Карлотту мне, а ты, Грегори, поторопи там насчет ужина. Но прежде пусть подадут Карлотте в комнату немного куриного бульона.

Харриет отвела меня в апартаменты, которые я всегда занимала, будучи в Эйот Аббасе. Едва я извлекла из моего багажа свежее платье, как принесли куриный бульон. Я с жадностью набросилась на него, потом вымылась горячей водой, которую мне подали, и переоделась.

Харриет вернулась посмотреть, готова ли я — Приключение с тобой было, говоришь? — спросила она. — Приятное?

— Какое там! Меня едва не убили, чудом спаслась.

Ты выглядишь сама не своя, и мы ждем-не дождемся, когда ты, наконец, поведаешь свою историю. Сейчас я не буду досаждать тебе вопросами, дорогая. За ужином ты сама обо всем нам расскажешь.

Я и рассказала, по крайней мере то, что я хотела бы, чтоб они знали. По дороге сюда я решила, что в моей истории должна присутствовать какая-то доля правды. Меня быстро подловят, если я буду все выдумывать, чтобы выгородить Хессенфилда, а я не хочу, чтобы ему грозила опасность. Но теперь он в безопасности — я сама видела его на борту корабля. Вероятно, сейчас он уже во Франции.

Итак, я рассказала, как поздно мы прибыли в «Черный боров» и как там все комнаты оказались заняты шестью мужчинами, и мне пришлось довольствоваться маленькой комнатушкой на том же этаже, которая им не приглянулась.

Затем я перешла к рассказу о том, как обнаружила, что с ними вместе был мужчина, в котором я признала генерала Лангдона.

— Так значит, он бежал из Тауэра?! — воскликнул Бенджи.

— Точно, — ответила я. — Они его спасли. И когда выяснилось, что я узнала генерала, меня решили убить, но один из них не допустил кровопролития.

Должно быть, в голосе моем появились теплые нотки, а это особенно встревожило Харриет, насколько я могла заметить.

— Они взяли меня с собой, в домик на побережье. Потом подошел корабль, они уплыли на нем…

— И отпустили тебя, — закончил Грегори.

— Решили, верно, что они уже в безопасности, подлые негодяи, — сказал Бенджи…

— У них веская причина, — заметила я. — И они, действительно, верят, что справедливо было бы вернуть трон Якову.

— Неужто они сделали тебя якобиткой? — спросила Харриет.

— Ничего подобного. Мне совсем неинтересны эти глупые заговоры.

— Какое тяжкое испытание тебе выпало, — вздохнула Харриет. — А уж как мы волновались…

— И матушка? — быстро спросила я.

— Я не сказала ей: решила не тревожить раньше времени. Я-то понимала, что с тобой ничего дурного не может случиться, но ее ты знаешь навоображала бы невесть что. А на самом деле видишь, все не так страшно. Ты просто… просто попала в руки к этим безрассудным людям.

— Я все-таки не думаю, что Хессенфилд позволил бы им убить меня. С самого начала, когда он спас меня.

Да, я, видно, здорово устала и уже не понимала, что говорю. А Харриет палец в рот не клади — она была куда прозорливее других и прекрасно разбиралась в людских эмоциях.

— Хессенфилд! — воскликнул Грегори.

— Хессенфилд! — эхом повторил Бенджи.

— Пресвятая Дева! — воскликнула Харриет. — Ну конечно, лорд Хессенфилд! В былые дни мы встречались с ним, и он был близким другом Якова. Естественно, что сейчас он один из главных якобитов. При Якове все Филды были «на коне»!

— Филды? — вырвалось у меня непроизвольно.

— Такая у них родовая фамилия, дорогая. Джон у них самый старший. Помнится, я знавала его отца, еще когда тот был жив. Карлотта, дорогая моя, так значит, это Хессенфилд вызволил генерала Лангдона из Тауэра? Что ж, ловко! Как раз в духе Хессенфилд а.

«Джон Филд, — подумала я. — Он сказал мне, что его зовут Джон Филд. Выходит, он не солгал».

Меня забросали вопросами. Я рассказала, как мы верхом добрались до того домика на побережье и как жили там три дня.

— Моя дорогая Карлотта, — сказала Харриет, — у многих из нас бывали в жизни странные приключения. Они имеют особенность пленять. На этот раз одно из подобных приключений, конечно же, пленило и тебя. Больше всего на свете тебе сейчас хочется, наверное, отдохнуть, и я настаиваю, чтобы ты немедленно легла в постель. Остальное расскажешь завтра. Что тебе нужно, так это хорошенько выспаться, и я дам тебе выпить на ночь настойку из черной смородины. Ступай, пожелай всем доброй ночи, а я сейчас принесу настойку.

Я знала Харриет. Она явно хотела поговорить со мной наедине, чтобы нас не стесняло присутствие сына и мужа.

Она вошла ко мне в комнату с настойкой в руке. К тому времени я была уже в постели. Она не ошиблась — я была здорово вымотана и в то же самое время прекрасно сознавала, что вряд ли смогу заснуть.

Я продолжала думать о той последней ночи, когда была с Джоном, и как не могла прогнать из памяти выражение его лица, когда он целовал меня на прощание.

Харриет подала мне настойку и присела на краешек Кровати.

— Случилось еще кое-что? — спросила она. Я приподняла брови, чтобы показать, что совершенно не понимаю, о чем это она.

— Хессенфилд, — продолжала она. — Я хорошо его помню: блестящий джентльмен. — Она улыбнулась. — И он спас тебе жизнь, и ты провела с ним целых три дня.

Я молчала.

— Ты ничего не хочешь мне еще сказать, Карлотта? — спросила она.

— Харриет, я не могу говорить об этом, чувствую, что не могу… даже с тобой.

Она ответила:

— Кажется, я понимаю, в чем дело. Со временем ты ведь мне все равно расскажешь, правда? Дитя мое дорогое, как я рада, что ты вернулась! Я так испугалась… В этом мире многое может произойти с женщиной, но ты, мне кажется, из тех, кто сумеет за себя постоять. Ты чудом спаслась, Карлотта. Я знаю, что это за люди, я видела их своими собственными глазами.

Наклонившись, она поцеловала меня и взяла настойку из моей руки.

Я убеждена: она догадалась о том, что случилось между мной и Хессенфилдом.

В каком-либо другом месте я вряд ли так скоро смогла бы вернуть самообладание, но Грегори и Бенджи были такие милые, такие бесхитростные. Они приняли мой рассказ за чистую монету и благодарили судьбу, что мне удалось так счастливо выпутаться из этой истории. И все считали, что я обязательно должна много есть и отдыхать, чтобы компенсировать те лишения, которым подвергалась.

Харриет — другое дело. Она-то знала, что случилось, и не была бы Харриет, если б хотя бы не догадывалась. Она поняла это еще и потому, что имела представление о Хессенфилде и знала, что может произойти между мужчиной и женщиной, оказавшимися взаперти в течение трех дней, когда над ними висит призрак смерти, а сами они — во власти убийц.

Но главным достоинством Харриет было то, что она никогда ничего не «вынюхивала». Я вполне отдавала себе отчет — и для моей матери это было не секретом, — что в случае чего Харриет могла бы обратиться за помощью к нужным источникам информации, которым можно доверять. Однако она вела себя в подобных ситуациях (столкнувшись с которыми, другие места бы себе не находили) так, будто все так и должно быть, будто это всего-навсего еще одна из сторон жизни. Она никогда не судила и не уличала тех, кто не видел пока жизни во всей ее сложности: если с тобой случилось что-то хорошее, наслаждайся этим; если плохое — найди способ самостоятельно выпутаться. Харриет была не то чтобы добропорядочной женщиной, но, во всяком случае, располагающей к себе. Она целиком погружалась в собственную жизнь, стремилась взять у нее самое лучшее — и никто не сможет отрицать, что это ей удавалось. Не будучи меркантильной, она просто наслаждалась прелестями жизни и готова была «пуститься во все тяжкие», чтобы отведать их. Располагало к ней, по моему мнению, а то, что, если кто-то обманывал ее, она делала вид, будто сама поддалась этому обману; она понимала, Почему ее дурят, но даже если и нет, то все равно умела не заплутать на коварных тропах правды и не правды.

Я чувствовала, что она понимает: то, что произошло между мною и Хессенфилдом, было естественно. Со временем я и сама призналась бы ей — ей, но не матери. Кое-кто может сказать, что, мол, твоя мать родила тебя, не скрепленная узами брака. О да, это правда, но ведь случившееся лишь предвосхитило супружеские обеты, которые никогда не были произнесены лишь потому, что их пресек топор палача. В душе моя мать не была авантюристкой и с благоговением относилась к браку. Я — не такая и никогда такой не буду, да и Харриет тоже.

Первые дни я впитывала в себя мирный уют Эйот Аббаса, славного старого дома, который Грегори унаследовал от старшего брата, получив титул. Я всегда любила этот дом. Скорее, он был моим настоящим домом, а не Эверсли, ведь когда я была маленькой, то искренне верила, что Харриет и Грегори мои родители. Я знала здесь каждый уголок, каждую щель. Я любила раскинувшиеся по сторонам холмы — в отличие от равнин Эверсли; здесь я каталась на своем первом пони, здесь, в этом дворике, я училась ездить верхом — все по кругу, по кругу, на длинном поводе, который держал либо Грегори, либо Бенджи, либо один из грумов. Да, это был мой дом. Он стоял всего в миле от побережья, но, поскольку построен был в ложбине, — хорошая защита против южных ветров — остров Эйот можно было увидеть только из верхних окон. Милый старый дом, выдержанный, как и большинство домов, в елизаветинском стиле: холл в центре, а по бокам — западное и восточное крылья. Дом с башенками и бойницами из красного кирпича, с прекрасным садом, выглядевшим, впрочем, довольно заброшенным, поскольку так нравилось Харриет, а ее желание было здесь законом.

Из своего окна наверху я часто смотрела на остров Эйот, что в миле от моря. Когда-то там был монастырь, и меня это место всегда приводило в восторг. В летние дни, когда мы выбирались на пикники, я любила играть там в прятки. А когда правда о моем происхождении открылась мне, я вообразила, что Эйот — особое для меня место, ведь меня зачали здесь. Очень мало кто может с уверенностью сказать, где произошло это событие, но я могла, потому что моя мать и отец любили друг друга единственный раз, в этом самом месте. Несчастные любовники, звезды которых соединились! Потом я вдруг подумала: а ведь это судьба, рок. Она потеряла своего любовника из-за какого-то глупого заговора, в котором он оказался замешан, а я…

Я была вовсе не уверена, что думаю о Хессенфилде как о своем любовнике. Наша история совсем не похожа на историю моих родителей. Когда они встретились, мать пыталась его спасти; они пережили романтическую любовь, результатом которой и была я, собственной персоной. Я была убеждена, что происшедшее между ними весьма сильно отличается от моего приключения.

Отныне я должна забыть Джона, как должна была забыть Бо. Неужели моей любви вечно суждено оборачиваться трагедией?

Я уже неделю жила в Эйот Аббасе, когда, наконец, произошел этот разговор с Харриет. Вообще-то, у меня и в мыслях ничего такого не было. Она сидела на деревянной скамеечке а саду. Я увидела ее из окна и вдруг почувствовала непреодолимое желание спуститься и присоединиться к ней.

Когда я присела рядом, Харриет слабо улыбнулась.

— Я вижу, тебе уже лучше, — сказала она, словно констатируя факт, — но все равно — одной половиной своей души ты не здесь.

Я подняла вопросительно брови, и она договорила:

— Тебя все еще тревожит тайна, связанная с тем домиком у моря.

Харриет не стала задавать мне вопросы. Она просто сидела и ждала, и я поняла, что настало время рассказать ей все: больше я не могла носить это в себе.

— Да, — сказала я. — Я по-прежнему думаю об этом.

— Это сильно отразилось на тебе.

— Харриет, — решилась я, — ты ведь знаешь, что произошло между мной и Хессенфилдом.

— Я догадалась, — ответила она. — Зная его… и зная тебя. Он учинил над тобой насилие? Я заколебалась.

— Ну, если честно…

Она кивнула. Она все прекрасно поняла.

— Хессенфилд родился соблазнителем, — заметила она. — Второй Бомонт Гранвиль. Разве что не такой негодяй, хочется надеяться, но сходство налицо.

— Ты считаешь Бо негодяем, а сама, вспомни-ка, даже не пыталась расстроить нашу свадьбу, тогда как других кавалеров отваживала.

— Я думала, что ты сама должна была чему-то научиться: очень уж ты с ним носилась. А теперь вот Хессенфилд. Но он тоже сбежал, исчез: он неминуемо должен был исчезнуть. Ему повезло: сделал свое дело и был таков, а, судя по твоим словам, часть времени он провел славно.

— Харриет, ты не шокирована?

— Дитя мое, разве может меня Шокировать… жизнь?

— У тебя, верно, было много любовников, Харриет?

Она не ответила. Глаза ее застыли, как будто она оглянулась назад и увидела всех их — мужчин, которых любила. И тогда слова рекой полились из меня, и я не могла остановить этот поток. Я рассказала ей, как Хессенфилд спас мне жизнь, когда этот мужлан Даррелл вздумал убить меня; как он дал понять, чего хочет от меня, и как получилось, что и я сама захотела, чтобы произошло то, что произошло.

— Вот и все. Ты можешь меня понять?

— Могу: я ведь видела его. И это, должно быть, послужит тебе не меньшим уроком, чем история с Бо.

— С Бо мы тоже были любовниками, Харриет.

— Разумеется: Бомонт Гранвиль не смог бы сыграть это столь естественно. Дитя мое, будут у тебя и еще любовники! Ты не похожа на таких добропорядочных женщин, как твои бабушка и мать. Страсть может вознести тебя на такую высоту, какая им и не снилась, и этого не нужно стыдиться. Просто ты более чувствительная, вот и все, и ты знаешь, что очень мне нравишься. Я думаю даже, что, когда я решилась на роль матери, судьба нарочно подсунула мне тебя. Ты и похожа на меня чем-то, не находишь?

— Харриет, я ни на кого не похожа и не хочу быть похожей.

— Сказано скорее с пылкостью, нежели с мудростью, но Бог тебе судья. А теперь вот что, дорогая. Ты провела три ночи с Хессенфилдом. Что если у тебя будет от него ребенок? Ты об этом не подумала?

— Подумала. Когда я смотрела в окно и вспомнила, как сама была зачата, я сразу подумала о себе: «Действительно, что будет, если у меня родится ребенок Хессенфилда?!»

— А тебе разве не приходило в голову, что страсти могут приносить плоды?

— Я немного испугалась этой мысли, и в то же время…

— Я знаю… тебя она захватила.

— Как было бы замечательно иметь от него ребенка, чтобы помнить о нем!

— Дети — плоды подобных увлечений, — как правило, делают много шума своим появлением на свет. Вспомни, как ты сама появилась на свет, как потом «вышла в люди».

— Единственно твоими стараниями, Харриет. Я засмеялась, и в смехе этом сквозила истерика: теперь, когда одолевавшая меня мысль выплеснулась наружу, мне стало не по себе.

Харриет вдруг похлопала меня по руке.

— Однако, если это произойдет, нам надо решить, что делать. Конечно, ничего может и не случиться, хотя с твоей матерью было нечто похожее. И, тем не, менее, жизнь — не такая штука, чтобы слишком часто повторяться. Но нам лучше быть готовыми ко всему, да?

— О, Харриет, — сказала я, — хорошо, что ты со мной. Наверное, тогда, много лет назад, моя мать чувствовала себя так же, как я сейчас.

Она промолчала, и мысленный взор ее был вновь обращен в прошлое. Должно быть, по моим подсчетам, ей уже лет шестьдесят, но она сумела остаться юной в душе и в этот момент выглядела совсем молодой.

И все-таки история повторилась: я обнаружила, что у меня будет ребенок.

Сейчас мне уже не вспомнить, что я почувствовала в тот миг, когда поняла это Я была обескуражена, это правда, но в то же время меня охватило необыкновенное возбуждение. Я вдруг поняла, как убога была моя жизнь с исчезновения Бо вплоть до стычки с якобитами. Только потом я снова начала любить и ощутила, что отчаянно хочу жить — даже если это чревато новыми опасностями для меня.

Не теряя времени, я обо все рассказала Харриет. Она тоже пришла в волнение. Я ее прекрасно понимала: она любила неожиданности, даже если они приносили новые трудности, и чем они были сложнее, тем в большее возбуждение она приходила.

Быть под ее крылышком оказалось невероятно удобно. Она с непостижимой ясностью раскладывала по полочкам мое теперешнее положение:

— Это совсем не похоже на то, что произошло с твоей матерью. Она была юной невинной девушкой, иметь незаконнорожденного ребенка казалось ей немыслимым. И все-таки ты здесь, дорогая моя Карлотта, и сама уже ждешь ребенка. В свое время нам пришлось прибегнуть к целой массе уловок.

— Я знаю: Венеция. Это волшебное палаццо, а потом заявление, будто я твоя дочь.

— Тогда мы разыграли все как по нотам, но сейчас ситуация иная. В эту историю тебя вовлек любитель приключений, и таким дети обязаны своей жизнью! Ты, правда, можешь возразить, что ребенок, которого ты в себе носишь, своей жизнью обязан кубку доброго сидра, но все-таки… Что же нам делать, Карлотта? Ты богатая женщина и можешь проигнорировать мнение всех, если пожелаешь. Ты можешь сказать: да, у меня ребенок, а если вы вздумаете мне указывать, то я на вас плевать хотела. С другой стороны, хорошо было бы, чтобы у ребенка был отец: два родителя все лучше, чем один, да и обществу труднее придраться. Я бы лично была не против, чтоб у ребенка появился отец.

— Его отец никогда не узнает о его существовании.

— Ты уверена? Однако мы лишь зря тратим время, а надо бы очень и очень поспешить. У меня есть один план.

Мысли мои перескочили на мать и бабушку. То-то ужаснутся все мои родные! Дед наверняка захочет убить Хессенфилда, а так как тот впридачу еще и якобит — дед у меня убежденный протестант, — то ярости, несомненно, не будет предела. Потом Ли: хоть он и старается не подавать виду, но по натуре человек горячий. Я слышала, как он однажды набросился на Бо, когда тот, по мнению Ли, был «слишком дружелюбен» с моей матерью. Я видела после шрамы на теле Бо, он рассказал мне, что Ли ворвался к нему в комнату и нанес эти раны, пока тот ничего не успел сообразить.

Я воображала страдания мамы и тот удар, который произойдет с Ли, когда я расскажу, как оказалась замешанной в историю спасения генерала Лангдона. Все ведь будут убеждены, что меня при этом изнасиловали и что дитя результат этого насилия. О да, я очень живо представляла себе, как разъяренная компания из Эверсли отправляется в Сен-Жермен мстить за меня.

Я поведала об этом Харриет, и та согласилась со мной.

— Но есть возможность избежать этого, и именно об этой возможности я сейчас и размышляю. Странно, почему это тебе самой не приходит в голову?

— Что? — не поняла я.

— Бенджи, — сказала она.

Я уставилась на нее в изумлении.

— Выйди замуж за Бенджи, — продолжала она. — Он будет прекрасным отцом ребенку.

— За вашего сына?

— Разумеется, за моего. И Грегори тоже, хотя долгое время мне пришлось его выдавать за сына Тоби Эверсли. Что есть, то есть, и лучше устроить все с наименьшими неприятностями для каждого. Слушай, если ты выйдешь замуж за Бенджи, ты сможешь иметь ребенка — вероятно, он родится чуть раньше положенного срока, но это быстро забудется. У тебя будет муж. У ребенка будет отец — и мы убиваем двух зайцев одним выстрелом.

— И ты считаешь, что я должна Обманывать Бенджи ради этих «двух зайцев»?

— Обманывать его нет никакой необходимости. Расскажи ему о том, что с тобой приключилось, как твоя жизнь оказалась в опасности и как тебе пришлось отдаться, чтобы ее сохранить. Это ведь правда, разве нет?

— Это не вся правда, Харриет. Мы…

— Я знаю, что между вами произошло. Ты вкусила наслаждения с Бо, но потеряла его и подумала, что вместе с ним потеряла и способность любить. И даже больше того, но тут появился лихой Хессенфилд, и жизнь для тебя озарилась новым светом. Ты не похожа на свою честную мать, дочка, ты многое взяла от меня. Это было великолепное приключение, не так ли? Покуда оно продолжалось, ты с головой окунулась в него. На свете есть и другие мужчины, подобные Бомонту Гранвилю и Джону Хессенфилду. Бенджи — не такой. Но все к лучшему: он — наиболее удачная партия для тебя и искренне тебя любит. А это многого стоит — искренняя любовь. Взгляни хотя бы на нас с отцом.

— Значит, ты хочешь устроить мою свадьбу с Бенджи, я правильно тебя поняла?

— Ну конечно. Но я не собираюсь отрицать, что и тебе это дает много преимуществ.

— Вот так и Бо говорил… Но я не могу выйти замуж за Бенджи, не переговорив с ним.

— А я и не настаиваю на этом. Бенджи полюбит тебя еще больше, потому что будет играть роль твоего спасителя. Это ему очень пойдет, он захочет защитить тебя. Нет, Бенджи — лучшая партия для тебя.

Я покачала головой.

— Нельзя так использовать людей, Харриет, нельзя так жить.

— Тебе еще многому надо учиться, — ответила она.

Харриет взяла инициативу в свои руки. Так она поступила и в случае с моей матерью; и, надо сказать, она всегда умело делала свое дело. Не поставив меня в известность, она переговорила с Бенджи, и первой его реакцией было поговорить со мной во что бы то ни стало. Он оказался таким любящим, так хотел меня защитить — все, как она и предсказала.

— Моя дорогая маленькая Карлотта! — заявил он. От меня не ускользнуло словечко «маленькая», а ведь ростом я, пожалуй, ему не уступала. — Харриет все мне рассказала.

— Что она тебе рассказала? — спросила я.

— Не будем об этом: это меня прямо-таки бесит. Как бы я хотел, чтобы он был сейчас здесь! Я бы убил его… Но я могу сделать для тебя кое-что другое и собираюсь сделать это.

Я отвернулась от Бенджи, но он схватил меня за руку:

— Мы поженимся. Мы поженимся прямо здесь и скоро. Харриет и Грегори все устроят Ты знаешь, они всегда мечтали об этом. Ты была их особой любовью всю жизнь, и моей тоже, Карлотта.

— Послушай… Ты не понимаешь, что делаешь. Он рассмеялся.

— Карлотта, дорогая, ведь в том не было твоей вины: этот грязный негодяй овладел тобой силой…

— Все было не совсем так, Бенджи. Но он не слушал меня, он не хотел меня слушать. Он знал, как все было на самом деле, Харриет рассказала ему все, и он, как и его отец, очень долго слушал ее рассказ.

Я была шокирована: он настаивал, кто бы мог подумать?.. Да, я пережила ужасное приключение, которым так легко все объяснялось и в результате которого у меня будет ребенок. Этот ребенок вполне мог бы быть и его, и никто не узнает, что он — не настоящий его отец, а он готов взять на себя заботу обо мне.

Он обнял меня. Мне всегда было уютно с Бенджи. Когда я подросла, я почувствовала, какой огромной властью обладала над ним. Мне никогда не забыть той радости, которая охватила его, когда он узнал, что я — не его сестра. С того самого момента он, верно, и стал строить планы насчет нашей женитьбы.

Что ж, это выход. Воображаю, что началось бы в Эверсли, если б у меня появился ребенок без отца. Сколько бы ни твердили о независимости, о невечности супружеских уз, всегда отыщется что-нибудь, что непременно все испортит, а неприятие перенесется и на ребенка.

Конечно, я перебрала в уме множество вариантов. Например, тайно уехать, родить ребенка и передать его на воспитание в чужие руки… О нет, я не хочу этого!

Альтернатива одна — выйти замуж за Бенджи. По сути, наша свадьба ни для кого не будет сюрпризом. Наши семьи надеялись, что так оно когда-нибудь и произойдет, да и Бенджи я не обманывала. Если ему хочется видеть все в таком свете — и не в моих силах изменить это мнение, — то я должна быть лишь благодарна ему за то, что он предлагает мне такой легкий выход из создавшегося положения.

На устройство свадьбы Харриет направила всю свою энергию. Моя мать воспротивилась бы тому, что свадьба будет в Эйот Аббасе, а не в моем доме, но как только она узнала, что я беременна, то сразу все поймет. Она поверит тому, что у нас с Бенджи все произошло до того, как мы дали друг другу супружеский обет, и что свадьба была безотлагательно необходима.

Мы обвенчались в ближайшей церквушке. Церемония прошла просто, без шума, и всего через шесть недель после моей встречи с Хессенфилдом. Я поклялась себе, что буду Бенджи хорошей женой и сделаю его счастливым.

Харриет была в восторге и постоянно твердила, что ничего ее еще так не радовало и что «хорошо, когда все хорошо кончается». Я была не уверена, что все закончилось, но молчала. Я только была искренне благодарна им всем мужу, Харриет и милому Грегори. Эйот Аббас становился отныне моим настоящим домом.

На следующий день после венчания приехала мать — Харриет письмом уведомила ее об этом событии. Она была возмущена и сгоряча решила, что идея выйти замуж за Бенджи вовсе не моя, а всего-навсего козни Харриет.

Она подозревала, что Харриет, сыгравшая такую немаловажную роль при моем рождении, вознамерилась взять мою жизнь под свой контроль и выполнять функции настоящей матери. Чтобы умерить ее пыл, — мне пришлось немедленно рассказать, что единственной причиной столь спешной свадьбы была моя беременность.

Мать была как громом поражена, а потом смутилась, потому как все знали, что я — ее любимица. Ей ничего не оставалось, как пожелать мне счастья.

— Бенджи — хороший парень. Ты должна убедить себя и стать ему хорошей женой.

— Я сделаю все, что в моих силах, — пообещала я.

Но ей все-таки не понравилось наше скороспелое «не по правилам» решение. Ведь когда родится ребенок, обязательно будут говорить, что он появился раньше положенного срока. Мне захотелось рассмеяться в ответ, но, когда я вспомнила, какой пропасти избежала, смех замер у меня на устах.

Вскоре после этого мы с Бенджи отправились в Эверсли. Харриет с Грегори поехали с нами. То было своего рода празднование нашей женитьбы.

— Все-таки невеста должна выходить замуж в своем доме, — сказала Харриет — Ты ведь знаешь, как твоя мать любит, чтобы все было, как положено. ну, кроме разве что исключительных случаев.

Мама была непреклонна — устроила пир, созвала гостей.; Моей сестре Дамарис все происходящее казалось сказкой.

— Вечно с тобой случается что-то интересное, — говорила она.

Я смотрела на нее с нежной усмешкой: «Милая маленькая Дамарис, хорошая девочка! Мужчины вроде Бо и Хессенфилда не для тебя. Ты выйдешь замуж за молодого человека, которого подыщут тебе родители, и будешь счастлива, потому что хочешь того же, что и они».

А в общем, все было замечательно, так что, когда мы отправились обратно, я была в прекрасном расположении духа.

Харриет предложила переночевать в «Черном борове», но Бенджи был против.

— Он связан у Карлотты с неприятными воспоминаниями.

— А по-моему, — возразила Харриет, — это отличная возможность раз и навсегда покончить с призраками прошлого.

И едва она это произнесла, как во мне проснулось жгучее желание вновь увидеть этот постоялый двор: я хотела выяснить, каковы на самом деле были мои чувства. Я любила Бенджи, и он был в восторге от того, что нашел такую любящую жену. Он решил, что после такого приключения я неохотно откликнусь на его чувства, но я приятно удивила его. Конечно, он был не Бо и не Хессенфилд — он был напрочь лишен пиратского духа, — однако он был человеком мужественным и преклоняющимся передо мной. Я пообещала себе, что буду счастливой. Хессенфилд заслонил призрак Бо, а Бенджи должен был заслонить призрак Хессенфилда.

Когда я сказала, что не имею ничего против того, чтобы переночевать в «Черном борове», мы немедленно свернули туда. Странное это было ощущение вернуться сюда и вновь встретиться с хозяином постоялого двора и его женой.

Хозяин извинялся перед Харриет, объясняя то, что она уже давно знала: он, дескать, был весьма опечален необходимостью сдавать целый этаж тем благородным господам. Я успокоила его и даже напомнила, что он вел себя со мной по-джентльменски, предоставив комнату служанки.

— Мне было стыдно до корней волос, когда пришлось поселить вас там, уверяю, — говорил он.

— Вы сделали все, что могли. Теперь весь этаж был предоставлен в наше распоряжение. Нам с Бенджи досталась комната, в которой ночевал генерал. То была странная ночь. Мне приснился Хессенфилд, и, даже когда я проснулась, мною неотступно владела мысль, что рядом со мной лежит отнюдь не Бенджи.

Наутро перед отъездом мы с Харриет улучили минутку и остались вдвоем.

— Ну как? — поинтересовалась она. — Что ты теперь думаешь?

Я промолчала, и она продолжила:

— То место, куда они потом тебя отвезли, должно быть где-то здесь рядом?

— Не очень далеко, полагаю.

— Ты знаешь, где это?

— Да, я сообразила, когда искала дорогу домой. Это в пяти милях от Льюиса.

Я отчетливо припомнила, как мы стояли, покуда нас придирчиво рассматривали всадники. В воздухе чувствовался резкий привкус моря. Я вспомнила, как время будто остановилось и как Хессенфилд ждал моих слов. А когда я назвалась и всадники ускакали, он повернулся ко мне и прижал к себе. Наверное, я никогда в жизни не была так счастлива, как в тот момент.

— Я смогу найти это место.

— Мне бы хотелось на него взглянуть, — сказала Харриет.

— Это трудно устроить, ведь нет причин туда ехать.

— У меня есть план, предоставь это мне. В гостиной мужчины присоединились к нам, чтобы разделить скромный завтрак, тогда-то Харриет и заявила:

— Тут поблизости живет моя давняя подруга, и мне бы очень хотелось ее навестить.

— А может, ты откажешься от этой затеи? — спросил Грегори, всегда, впрочем, готовый пойти на уступку ей.

— Это, разумеется, кажется странным — нагрянуть к подруге через столько лет, даже не предупредив ее, но я думаю, что смогу найти ее дом. Правда, я была там давно — когда она еще только вышла замуж, но было бы очень здорово вновь увидеть ее… и устроить ей маленький сюрприз.

Грегори предложил:

— А не лучше нам не ездить всем, а подождать тебя здесь? Ее дом ведь в стороне от нашего пути?

Харриет сказала, что это — неплохая идея и ей приходила мысль, что было бы нечестно таскать нас всех за собой. Почему бы ей не отправиться туда вместе, скажем, с Карлоттой? А если есть возражения — а они будут, и Харриет это знала, — то мы можем взять с собой одного из грумов.

— Давайте проведем в «Черном борове» еще одну ночь, тогда мы с Карлоттой сможем совершить это небольшое путешествие. А ты, Грегори, ведь снова говорил, что любишь здешние места, — теперь у тебя будет шанс получше их изучить.

У Харриет был дар заставлять людей верить, будто бы они хотят именно то, что она им предлагает. В итоге тем же утром мы с нею и грумом отправились по той же дороге, по которой я ехала в ту памятную ночь.

В это утро запах моря ощущался сильнее. Легкий бриз кудрявил волны, оставлявшие пенистые оборки на берегу. Я увидела крышу дома и на миг попала во власть эмоций.

— Вероятно, там сейчас никого нет, — сказала я.

— Давай взглянем.

Мы въехали на возвышенность, на которой стоял дом. В саду оказалась женщина.

— День добрый! — поздоровалась она.

У нее была корзина, полная роз, и она все время оглядывалась на дом. Когда я подумала, что приехала в то таинственное пустое жилище, теперь наделенное всеми признаками обитания, я была взволнована.

Женщина, очевидно, решила, что мы сбились с, пути и хотим спросить дорогу.

— Мы едем из «Черного борова», — сказала Харриет.

Женщина улыбнулась:

— И заплутали, да? А куда вам нужно?

— Можно вас на пару слов? — подала я голос. Она немного изменилась в лице.

— Тогда вы должны войти в дом. Мы привязали лошадей и вслед за ней прошли в холл, так хорошо мне знакомый.

— Я сейчас пошлю, чтобы нам принесли что-нибудь перекусить, — сказала женщина. — Я уверена, что у вас с самого начала путешествия и крошки хлебной во рту не бывало.

Появился слуга, и она приказала:

— Принеси нам вина и пирожных, Эмиль, в зимнюю гостиную.

Минут через десять, которые мы провели в разговоре о погоде и состоянии дорог, вино и пирожные были поданы. Потом хозяйка притворила дверь и выжидающе на нас посмотрела.

— Вы привезли какие-то известия для меня? — спросила она.

Харриет тоже смотрела на меня, и я произнесла:

— Нет, у нас никаких известий нет. Наоборот, я была бы вам очень признательна, если б вы сообщили мне хоть какие-то сведения: я — подруга лорда Хессенфилда.

Женщина не на шутку встревожилась:

— Что-нибудь не так?

— Да нет, я думаю, что ничего страшного не произошло, — успокаивающе сказала я.

— Мы хотим знать, — вмешалась Харриет, потому что ненавидела положение, как она говорила, «стороннего наблюдателя», — сумел ли он перебраться в безопасное место?

— Вы имеете в виду… после того, как побывал здесь?

— Да, — сказала я. — Именно это мы и имеем в виду.

— Но это же было давно. Море они переплыли не без труда, но все-таки переплыли.

— И теперь они с королем?

Она кивнула.

— Однако вы должны рассказать мне, кто вы такие?

— Друзья лорда Хессенфилда, — непререкаемым тоном произнесла Харриет, и хозяйка на нас стала Смотреть, как на своих, — на якобитов.

— Я была с ними, когда они привезли сюда генерала, — сказала я — Не знаю, что бы мы делали без вашего дома.

— Ну, это пустяки! — ответила хозяйка. — Никакого риска: уехать отсюда, а потом; вернуться через неделю, и все.

— Для нас это было настоящим спасением, — заметила я. — Однако нам нельзя задерживаться. Я просто хотела повидать вас.

Хозяйка налила нам еще вина, и мы выпили за короля — за Якова II, а не за Вильгельма III, после чего мы сказали, что должны возвращаться обратно в «Черный боров».

Она проводила нас, и, когда мы поскакали прочь, Харриет шепнула мне:

— Неплохо сработано, дорогая моя маленькая якобитка! Я уверена, что эта добрая леди думает, будто в нашем визите был некий особый смысл: если бы мы были преданными якобитками, нам следовало бы знать, что Хессенфилд находится сейчас в безопасности, в Сен-Жермене. По-моему, нашей знакомой теперь есть над чем поломать голову.

— Вечно ты все повернешь как-нибудь не так! Тебе лишь бы интриги плести.

— Ну, а что это, по-твоему, было? Всего-навсего маленькое упражнение в одурачивании. Удивляюсь я, как много якобитов в этой стране, и все выжидают удобного момента. Ну, а мы теперь, по крайней мере, знаем, что Хессенфилд и его славные ребята сейчас в безопасности, отсиживаются в Сен-Жермене и, боюсь, обдумывают свои дальнейшие шаги.

Я почувствовала огромное облегчение от того, что Джон в безопасности.

Приготовления к рождению ребенка были чем-то новым и будоражащим для меня. По мере того как недели превращались в месяцы, я все больше и больше втягивалась в них и к тому моменту, когда ощутила внутри себя новую жизнь, не могла думать уже ни о чем, кроме как о том времени, когда мое дитя появится на свет.

В сентябре, через четыре месяца после нашей с Хессенфилдом ночи, до нас дошла весть, что король Яков скончался в Сен-Жермене. Вокруг этого было много разговоров, и Грегори, помню, сказал еще тогда, что якобитскому движению конца не видно. У Якова остался сын, который теперь его полноправный наследник.

— Бедный Яков! — вздыхала Харриет. — Какая печальная у него была жизнь! Дочери и те обратились против него, а он глубоко это переживал.

— Он не хотел возвращаться в Англию на свой трон, — добавлял Бенджи. Стать иезуитом для него означало пойти против всего мира.

Я терялась в догадках, как отразилась смерть короля на Хессенфилде, но полагала, что его усилия не пропали даром: теперь у него есть новый претендент на трон вместо старого. Однако представляю себе его чувства, если он вдруг опять приедет в Англию и узнает, что я ношу под сердцем его ребенка.

Похоронили Якова со всеми полагающимися почестями. Тело его было погребено в бенедиктинском монастыре в Париже, а сердце доставлено в Шейльский женский монастырь. Самым же важным было то, что Людовик XIV, король Франции, объявил сына королем Английским, Шотландским и Ирландским Яковом III.

Об этом тоже много судачили. Ходили сплетни также и о том, что у нашего Вильгельма нелады со здоровьем, но это же явная чушь! Об этом говорила даже прислуга, а я принимала обе стороны.

Чтобы выказать свое нерасположение и несогласие, Вильгельм отозвал своего посла из Франции, а французскому приказал убираться восвояси. Затем мы услышали, что Англия вступила в альянс против Франции. Этот блок называли «Великим альянсом», и война, казалось, была неминуема. Это связывалось не с Яковом, а с испанским порядком престолонаследия, и первые зарницы войны были уже видны, но, несмотря на все это, я по-прежнему была поглощена мыслями о ребенке.

На Рождество в Эйот Аббас приехала моя мать с Ли и Дамарис.

Мать была очень серьезно обеспокоена моим самочувствием, привезла одежду и много советов, адресованных моему будущему ребенку. Она решила оставаться со мной до рождения малыша, и ничто не могло поколебать ее решения. Она сказала это почти с вызовом, намекая на Харриет, — как бы не казалось абсурдной мне ее мысль о том, будто та жаждет узурпировать права матери. Моей матери никогда не понять Харриет. Их глупое соперничество росло день ото дня, а ведь было время, когда мать, оказавшись в моем положении, именно к ней обратилась за советом.

Рождественские праздники прошли, как обычно, до родов оставалось около двух месяцев.

И вот в холодный февральский день мое дитя появилось на свет.

Это была крепенькая здоровая девочка. Держа ее в руках, я с благоговением подумала о том, что в результате нашей встречи, сопряженной, со смертью, и явилась жизнь, новая жизнь.

— Как ты ее назовешь? — спросила мать, пожирая глазами малютку.

— Я решила назвать ее Клариссой, — ответила я.