"Песня сирены" - читать интересную книгу автора (Холт Виктория)

СТОЛКНОВЕНИЕ В «ЧЕРНОМ БОРОВЕ»

Было прекрасное утро, и я чувствовала себя счастливой, когда мы ехали по знакомым тропинкам, заросшим полевыми цветами — мятликом, гвоздикой и вьюнком. Я вдыхала сладкий аромат боярышника и любовалась белым кипением цветущих яблонь и вишен в садах, которые попадались по пути.

Свежий утренний воздух и красота природы придали мне бодрости. Впервые с того момента, как я потеряла Бо, я испытывала покой и безмятежность. Казалось, сама природа подсказывает мне, что я не должна предаваться мрачным размышлениям. Один сезон сменился другим, начиналось новое лето. Бо не стало, и пора было с этим смириться.

И все же я не могла забыть пуговицу, которую нашла в Эндерби, и запах мускуса, который меня преследовал тогда. Когда я снова наведалась туда, то никакого запаха не уловила и сказала себе, что все это — моя фантазия. Но ведь была же пуговица, которую Бо там потерял? Она так и валялась бы в углу, если бы миссис Пилкингтон не затеяла уборку в доме.

Этим майским утром мне хотелось думать о другом. Я представила себе, как мы с Бенджи бродим по лесу возле монастыря Эйот, вернее, возле его развалин; только сначала нужно добраться до острова на лодке. На этом острове я была зачата — так поведала мне мать. Когда мои родители вернулись на материк, отца схватили, и он был казнен… У меня были все основания испытывать ностальгию на острове Эйот.

Мы проделали большой путь вдоль берега в первый же день нашего путешествия. Погода благоприятствовала нам, и к вечеру мы добрались до гостиницы «Дельфин», которую я не раз навещала и где хорошо знала хозяина. Он был рад видеть меня и моих спутников, угостил вкусной щукой, а потом распределил по комнатам. Мы отлично выспались, а утром, подкрепившись свежевыпеченным хлебом с беконом и запив его пивом, отправились дальше.

День начинался хорошо. Пригревало солнышко, дорога была сухая, и около полудня мы остановились в «Розе и короне». Нам подали на обед запеченных в тесте голубей и сидр местного приготовления, который оказался гораздо крепче обычного. Я выпила; немного, зато слуга, который отвечал за упаковку походных вьюков, сильно «перебрал» и к тому времени, когда нужно было собираться в дорогу, крепко заснул.

Я разбудила его, но поняла, что толку от него не будет, пока он не проспится. Я сказала Джиму, старому груму в нашем отряде:

— Либо мы оставляем его здесь, либо задерживаемся.

— Мы не можем задерживаться, мисс, — ответил Джим, — ведь тогда мы не успеем засветло доехать до «Черного борова».

— Но разве нельзя остановиться на ночь где-нибудь еще? — спросила я.

— Другого места я ни знаю, мисс. К тому же ваша матушка настоятельно требовала, чтобы мы остановились именно там.

Я раздраженно пожала плечами:

— Почему именно там? Неужели у нас по пути не будет другой подходящей гостиницы? Пусть мы запоздаем с прибытием в Эйот Аббас.

— Кроме «Черного борова», поблизости никакой другой гостиницы нет, повторил он. — Нам нужно быть осторожными — на дорогах много плохих людей. Госпожа советовала мне не отклоняться от главной дороги и останавливаться только на тех дворах, где можно доверять хозяину.

— Какая суета! — вздохнула я.

— Мисс, я охраняю вас, — заявил Джим. — Я подчиняюсь приказу.

— Приказываю сейчас я, — оборвала я его. — Нам нужно решить, оставляем ли мы этого дурака здесь и едем без него дальше или будем ждать, когда он проспится.

— Если мы поедем без него, то у вас будет всего двое слуг, предупредил меня Джим.

— Меня это не пугает, — возразила я. — Я же не беспомощная калека, которая не может постоять за себя. Пусть этот пьяница поспит часок-другой, а после навьючит лошадей и отправится вслед за нами. По крайней мере, мы приедем в «Черный боров» до наступления ночи.

Так мы и сделали. Мои провожатые вели себя неспокойно. Я повернулась к Джиму и рассмеялась:

— Что ты все время оглядываешься назад? Неужели ты считаешь, что без старого Тома мы находимся в большей опасности? Уверяю тебя, что это не так. От него было бы мало толку, если бы мы подверглись нападению. Без навьюченных лошадей легче избежать преследователей, да и грабить нас никто не будет.

— У меня дурные предчувствия, мисс, — сказал Джим, резко мотнув головой, — и все, что происходит, мне очень не нравится.

— Его ждет хорошая выволочка, когда он явится. Это я тебе обещаю точно, — сказала я.

— Мисс, откуда ему было знать, что сидр такой крепкий? — заступился Джим за своего друга.

— Но мы-то почувствовали это с первого глотка, — возразила я.

Без Тома и лошадей с вьюками мы, конечно же, могли ехать быстрее, чем раньше, и, тем не менее, прибыли к гостинице «Черный боров» уже в сумерки.

Когда мы въехали во двор, я удивилась царившему там оживлению. Конюхи уводили в конюшню чьих-то лошадей.

Джим помог мне слезть с лошади, и я направилась в гостиницу. Хозяин вышел встретить меня. Вид у него был очень растерянный, он нервно потирал руки.

— Моя госпожа, — сказал он, — тут сейчас творится такая кутерьма! Гостиница набита битком.

Я опешила.

— Не хочешь ли ты сказать, что для нас не осталось места? — спросила я.

— Боюсь, что это так, моя госпожа. Весь второй этаж я предоставил компании важных джентльменов. Их шесть человек, и один из них в очень плохом состоянии.

Я почувствовала смутное опасение и вспомнила, как Джим говорил о том, что одна неприятность тянет, за собой другую. Если бы дурак-слуга не накачался до беспамятства сидром, то мы приехали бы сюда часа на два раньше и получили бы в свое распоряжение комнаты для ночлега до того, как здесь появились какие-то важные джентльмены. В «Черном борове» всегда были свободные комнаты, потому что гостиница находилась в стороне от больших дорог. Совершая поездки между Эйот и Эверсли, я никогда не сталкивалась с подобными трудностями.

— И что же нам делать? — спросила я в отчаянии, — Скоро совсем стемнеет.

— Ближайший постоялый двор — это «Голова Королевы», — сказал он. — До него десять миль.

— Десять миль? — повторила я. — Это нам не по силам, лошади устали. Послушай, нас всего трое-двое слуг и я. Еще одного слугу я оставила в «Розе и короне» отсыпаться: он выпил слишком много сидра. Это из-за него мы так запоздали.

Хозяин чуть просветлел лицом.

— Я подумал… — нерешительно произнес он.

— Да, — поторопила я его, — что ты подумал?

— Есть одна комнатка… Собственно говоря, она и слова такого не стоит. Скорее, ее можно назвать чуланом, но там есть койка и столик. Она находится на втором этаже, где расположились джентльмены. Одна из служанок ночует там иногда.

— Я займу ее на эту ночь, — сказала я. — Мне бы только поспать до утра, мы уедем рано. Но как быть с моими слугами?

— Я об этом уже подумал, госпожа. В миле отсюда, дальше по дороге, есть ферма. Полагаю, что ваши слуги согласятся поспать на сеновале, заплатив, конечно, за это удовольствие.

— Я плачу за них, — сказала я. — Покажи-ка мне… чулан.

— Госпожа, мне так неудобно, что я предлагаю вам жалкую каморку, Ничего, — сказала я, — на одну ночь сойдет. Это будет мне уроком, чтобы впредь пораньше собиралась в дорогу.

Он вздохнул с облегчением, и я последовала за ним по лестнице.

Мы поднялись на площадку, которая была так знакома мне. Первая дверь как раз и служила входом в чулан, а на площадке были еще четыре двери.

Хозяин открыл дверь чулана. Признаться, мне стало немного не по себе это, действительно, была просто конура: одну ее половину занимала лежанка, а другую — столик и табурет. Комнатушка имела оконце, и только это делало пребывание в ней в какой-то мере сносным.

Хозяин взирал на меня с сомнением.

Я сказала:

— Что ж, я вынуждена мириться с неудобствами. — Потом посмотрела на него в упор:

— Здесь на этаже четыре хороших комнаты, а в компании джентльменов всего шесть человек, как ты сказал. Может, они согласятся распределить комнаты между собой так, чтобы и мне досталась одна?

Хозяин отрицательно покачал головой:

— Они определенно знают, чего хотят. Они хорошо заплатили мне, и среди них — больной джентльмен. Они сказали, что его нельзя беспокоить, что им требуется в распоряжение весь этаж, и очень настаивали на этом. Я совсем забыл об этой каморке.

— Ну, хорошо, спасибо тебе. Пойду к своим слугам и скажу, чтобы ехали на ферму. А тебя попрошу, распорядись, чтобы принесли горячей воды. Мне нужно привести себя в порядок.

— Распоряжусь, госпожа.

Я спустилась вслед за ним и приказала слугам ехать на ферму, предупредив их о том, что встану пораньше и сама подъеду к ним, поскольку это по пути. Потом я снова поднялась к себе в комнату, и через несколько минут ко мне явилась служанка с кувшином горячей воды, который поставила на столик. Я сняла с себя шляпу, расчесала волосы, помылась и почувствовала себя совсем хорошо.

Я была голодна и решила спуститься в столовую. Хозяин сказал, что на ужин приготовлен молочный поросенок, а я знала, что этим блюдом славилась его кухня, благодаря стараниям его жены.

Я испытала неприятный момент, думая, что окажусь без ночлега. Теперь в моем распоряжении была эта каморка, пусть даже всего на несколько часов. Правда, мне не удалось сменить платье, так как вся одежда осталась в седельных вьюках.

Черт бы побрал этого пьяного слугу! Достанется ему от Харриет и Грегори, когда мы прибудем на место. Ему еще повезло, что мы едем не обратно, в Эверсли, мой милый дед тотчас бы выгнал его.

Я открыла дверь и вышла на площадку. В тот же самый момент открылась еще одна дверь, из нее вышел мужчина и уставился на меня. Я вздрогнула от неожиданности: он напоминал Бо! Не то чтобы он был так уж похож на него, просто был такого же роста, как Бо, и выглядел так же элегантно. Камзол прямого покроя был расстегнут, и под ним виднелся украшенный вышивкой жилет. Длинные стройные ноги были обтянуты голубыми чулками с серебряными застежками у колен. Полы камзола были прошиты для жесткости медной канителью, из-под левой полы торчал кончик шпаги. Туфли с квадратными носами и высокими каблуками были украшены такой же серебряной пряжкой, как и чулки. Его голову покрывал парик, поверх которого была надета шляпа-треуголка, украшенная серебряным галуном. От него исходил слабый запах духов, и, вероятно, именно этим он напоминал мне Бо. Он был щеголь так же, как и Бо, а в привычках щеголей — пользоваться духами. Человека с такой внешностью, скорее, можно было бы встретить при дворе короля, нежели в сельской гостинице.

У меня не было времени рассмотреть его получше. Я почувствовала, что он недоволен, и только собралась ретироваться в свою каморку и захлопнуть дверь, как вдруг услышала:

— Кто вы такая и что здесь делаете? Я подняла брови, выражая удивление.

— Что вы делаете здесь, на этом этаже? — повторил он требовательно. Я заплатил за право распоряжаться им полностью и просил, чтобы сюда никого не пускали.

— Я тоже заплатила… за комнату, — с вызовом ответила я. — Позвольте напомнить вам, сэр, что вы разговариваете с дамой.

— Вы заплатили за комнату на этой площадке?

— Да, если ее можно назвать комнатой. Я заняла эту каморку на ночь, потому что вы и ваша компания заняли все другие комнаты.

— И давно вы здесь?

— А почему это вас так интересует? Ничего не ответив, он быстро прошел мимо меня, спустился вниз и позвал хозяина гостиницы.

Продолжая стоять на площадке, я услышала их перебранку.

— Мошенник! Как это понимать? Разве я не заплатил тебе за пользование всем этажом? Разве мы не договаривались, что ни меня, ни моих спутников никто не будет беспокоить?

— Мой господин… — виновато пролепетал хозяин, — госпожа заняла совсем крохотную комнату, которая была бы вам совсем без пользы, почему я и умолчал о ней. Госпожа часто бывает здесь, и я не мог отказать ей в ночлеге.

— Но разве я не сказал тебе, что среди нас — человек, который тяжело болен?

— Мой господин, — продолжал оправдываться хозяин, — мы договорились с госпожой, что она вас не Побеспокоит, она будет держаться тихо.

— Тебе было приказано никого не пускать! Я спустилась вниз и вмешалась в разговор.

— Что вы здесь расшумелись? Это навредит вашему больному другу больше, чем мое присутствие на втором этаже.

После чего я направилась в столовую. Мужчина посмотрел мне вслед, потом повернулся и стал подниматься по лестнице.

Жена хозяина была в столовой. Она явно нервничала, но старалась не подавать вида и, когда я появилась, сказала, что молочный поросенок сейчас будет готов. Она сама обслуживала меня: жаркое, как всегда, было сочным и вкусным. За поросенком последовали пирог с дичью и глинтвейн, чтобы промочить горло. На десерт принесли яблоки, груши и бисквиты.

Едва я приступила к десерту, как в столовую пожаловал мой незнакомец. Он подошел к столу и обратился ко мне:

— Прошу извинить меня за мое поведение. Легким кивком головы я дала понять, что ждала его извинений и принимаю их.

— Я очень озабочен состоянием моего друга, — сказал он.

— Это можно понять.

— Он болен, и его нельзя беспокоить.

— Обещаю, что не потревожу его.

Теперь у меня была возможность разглядеть его получше. Это был интересный мужчина с загорелым лицом; на голове у него был темный парик, но я почему-то была уверена, что под ним — белокурые волосы. Глаза у него были светло-карие, а брови — густые и темные. Квадратный подбородок с ямочкой говорил о том, что он человек чувственный и в то же время жесткий. Озорные огоньки светились в его глазах. Он чем-то волновал меня, но, быть может, я всего лишь испытывала тайное удовольствие от общения с этим мужчиной.

Я пыталась не думать о Бо, но опять поймала себя на том, что мужчина волнует меня именно потому, что напоминает его.

— Можно мне присесть рядом с вами? — спросил он.

— Почему же нельзя? Это общая столовая, к тому же я ухожу.

— Вы должны понять, как я расстроился, когда обнаружил, что рядом с моим другом оказался посторонний человек.

— Посторонний человек? Вы говорите обо мне?

Он положил локти на стол и в упор посмотрел на меня Я увидела восхищение в его глазах, и, сознаюсь, мне это было приятно Вы красивая девушка, сказал он.

И как только вам разрешают ездить одной?

Не будем говорить об этом, ответила я холодно, однако, подумав, решила, что мне ни к чему вводить его в заблуждение, и добавила:

— Я не одна, со мной слуги. Увы, им пришлось искать себе другое пристанище Я часто езжу этим путем, но впервые мне так не повезло.

— Пожалуйста, не считайте это невезением Признаюсь, я был зол, но теперь радуюсь тому, что мне представилась возможность познакомиться с вами. Могу ли я узнать, как вас зовут?

Я испытала легкое замешательство Я уже поняла, что он человек вспыльчивый Тем не менее, он извинился, и мне не хотелось быть с ним излишне черствой — Меня зовут Карлотта Мэйн А вас?

— Я увидела, что он удивился.

— Карлотта Мэйн? — повторил он. — Значит, вы из семьи Эверсли?

— Вы знаете мою семью?

— В какой-то мере. Лорд Эверсли.

— Он сын моей бабушки от первого брака.

Понятно, а Ли?

— Он мой отчим У нас запутанные фамильные связи.

— Не преувеличивайте. Я полагаю, генерал Толуорти тоже имеет отношение к вашей фамилии?

— Вы правы. Похоже, что мы не так уж незнакомы. Хотелось бы узнать что-нибудь и о вашей семье. Как вас зовут?

— Э… Джон Филд.[1]

— Никогда не слышала о Филдах.

Значит, не все поля принадлежат Филдам, отшутился он.

Неплохо было бы встретиться с вами при более удобных обстоятельствах.

А я хотела бы пожелать вам благополучно доставить вашего друга в Лондон.

Спасибо, ему нужна врачебная помощь. Мы так боимся за него!

Я сочла эти слова за повторное извинение и встала, чтобы удалиться. В его нахальном взгляде было что-то волнующее. Он разглядывал меня слишком откровенно, и я, имея некоторый опыт общения с мужчинами, поняла, что он делает мне оценку — в определенном смысле. Я чувствовала себя очень неуютно оттого, что он так напоминал мне Бо, который немало, рассказал мне о повадках мужчин.

Он тоже встал и раскланялся. Выйдя из столовой в холл, я взяла со стола свечу и направилась к себе, но на лестнице столкнулась с женой хозяина и служанкой. Они несли наверх еду, очевидно, для гостей. Я поняла, что этот Джон Филд приходил в столовую только для того, чтобы извиниться передо мной.

Я вернулась в свою каморку и, увидев в замочной скважине ключ, обрадовалась так, как радуются неожиданной находке, а повернув ключ, почувствовала себя в полной безопасности.

В каморке было душно Я подошла к оконцу и обнаружила, что его можно открыть. Тогда я распахнула его, и дышать стало намного легче.

Я села на табурет. Было около десяти часов вечера. Мне предстояло провести еще несколько часов в этой каморке в ожидании рассвета.

Внезапный порыв ветра из оконца задул свечу. Я вздохнула с досадой, но поленилась зажечь ее снова. С неба светила половина луны, ночь была довольно ясной. Мои глаза начали привыкать к темноте, и я, к своему удивлению, обнаружила ярко освещенную щель в стене. Я решила обследовать ее.

«Должно быть, в этом месте когда-то была дверь, которую потом заколотили», — подумала я и убедилась, что, действительно, так оно и есть. Дверь забили досками, но очень неряшливо. Моя каморка, по всей вероятности, служила когда-то гардеробной или чем-то в этом роде и сообщалась через дверь с соседней комнатой. Кому-то пришло в голову разделить комнаты совсем, и меньшую из них предоставить служанке.

Сбоку у двери осталась незаделанной щель. Я заметила ее только потому, что сидела в темноте, а в соседней комнате горела свеча. Разглядывая щель, я услышала смутный гул голосов. Сначала я подумала, что он доносится из коридора, но потом поняла, что голоса пробиваются ко мне через щель в стене.

В соседней комнате Джон Филд с его людьми бурно обсуждал какой-то важный вопрос. Я удивилась, ведь сейчас они должны были сидеть за столом и есть жареного поросенка, которого жена хозяина со служанкой незадолго до того принесли им наверх.

Неожиданно я услышала, как кто-то произнес мое имя. Я насторожилась и приложила ухо к щели.

Я узнала голос Джона Филда.

— Карлотта Мэйн… наследница… из рода Эверсли… Надо же такому случиться, чтобы она этой ночью оказалась здесь…

Снова гул голосов.

— Я чуть не убил хозяина. Я ведь ясно сказал ему: нас никто не должен беспокоить…

— Стоит ли так опасаться девушки?..

— Я же сказал: она из рода Эверсли…

— Ты с ней разговаривал?

— А как же! — Он засмеялся. — Такая красотка, и знает себе цену!

— Похоже, она тебе приглянулась? Не так ли, Хессенфилд?

«Хессенфилд?» — подумала я. А он сказал, что его зовут Джон Филд. Значит, он никакой не Джон, и они не просто перевозят тяжело больного к врачу — зачем же шесть человек для такого дела? Ну, пусть это были бы слуги, а ведь, если судить по разговору, на то не похоже.

Я снова услышала его голос:

— Наверняка она — страстная красотка…

— Сейчас не время обсуждать ее достоинства, — сказал кто-то из них.

— Не надо о ней напоминать, — отозвался мнимый Филд. — Юная леди не причинит нам никаких хлопот, на рассвете она уезжает.

— Ты считаешь, что ведешь себя разумно?

— Что ты имеешь в виду?

— Ты возник перед ней Да еще говорил с ней.;

— Мне требовалось извиниться…

— Ты, конечно, джентльмен. А что, если она тебя узнает?

— Это исключено, мы никогда не встречались.

— Она может описать тебя, кому нужно.. — Это уже не страшно: через несколько дней мы отплываем. Брось нервничать, Даррелл, а теперь… предлагаю всем пойти поесть.

Было слышно, как закрылась дверь, затем стало тихо. Должно быть, они сели в другой комнате на стул, чтобы заняться жареным поросенком.

Я зажгла свечу и села на стул.

Происходили какие-то странные события, и я оказалась вовлеченной в них. Мне было неприятно сознавать, что мое присутствие в гостинице так встревожило этих людей. Чего опасался тот джентльмен, который сказал, что я могу опознать человека, назвавшегося Джоном Филдом? Настоящее имя которого было Хессенфилд? Зачем понадобилось ему называться ложным именем? Что они скрывают?

Мне предстояло провести здесь долгую ночь, и было похоже на то, что мне не удастся уснуть.

Я сняла с себя верхнюю одежду, раздеться полностью я не могла, потому как вся одежда осталась в, седельных вьюках.

Я легла на койку, задула свечу, повернулась к стене, в которой была щель, и лежала так долго, не смыкая глаз.

Вероятно, было уже за полночь, когда я увидела мерцание света. Я подошла к стене и приставила ухо к щели. Никакого разговора я не услышала. Очевидно, в комнате находился кто-то один. Через некоторое время свет погас.

Ночь я провела в беспокойной полудреме и, как только на небе появились первые полоски света, стала готовиться к отъезду. Я расплатилась с хозяином гостиницы за услуги накануне вечером и предупредила его, что могу уехать очень рано. Он оставил мне на столике бутыль с пивом, хлеб и бекон, а также кувшин с водой. Я умылась, стараясь не шуметь, и принялась за еду. И тут я услышала шум в коридоре: мои соседи тоже проснулись.

Я выглянула в окно и увидела, что один из них направляется к конюшне Проскрипели ступени лестницы.

Я собралась уходить, открыла дверь и выглянула в коридор. Там никого не было, но я услышала, как кто-то тяжело дышит и стонет. Я пошла по коридору. Одна из дверей была приоткрыта, это оттуда доносились стоны. Я открыла дверь и заглянула в комнату — Чем я могу помочь? — спросила я.

Впоследствии мне часто приходила в голову мысль о том, как сильно зависит наша жизнь от случайностей. Все, что произошло со мной затем, могло бы не случиться, если бы я осталась в своей комнатушке и дождалась, когда джентльмены уедут. Но любопытство толкнуло меня на фатальный шаг: я вошла в комнату На кровати лежал мужчина. Его лицо было мертвенно-бледным, а одежда — в крови. Широко открытые глаза казались остекленевшими. Он выглядел совсем не таким, каким я видела его в последний раз, но я узнала его.

Я подбежала к постели.

— Генерал Лангдон! — сказала я. — Почему вы здесь?

Я почувствовала, что кто-то вошел в комнату, и обернулась. Это был не тот, кто называл себя Джоном Филдом, но один из этой компании.

Он смотрел на меня с испугом, выдернув свою шпагу из-под камзола, и я подумала, что он сейчас Проткнет меня насквозь. Но тут появился Джон Филд.

— Стой! — крикнул он. — Что ты делаешь, дурак? Он выбил шпагу из его руки, и она со звоном заскользила по полу.

— Она его знает! — сказал тот, кого обозвали дураком. — Ее надо убить!

— Не спеши, — сказал Джон Филд-Хессенфилд, и мне стало ясно, что он у них главный. — Убить ее здесь? Ты с ума сошел: за нами устроят погоню.

— Мы должны покончить с ней, — не успокаивался заставший меня. — Разве тебе не понятно — она знает, кто он!

Я совершенно растерялась, чувствуя свой близкий конец. Я плохо соображала и думала только о том, что еще мгновенье, и я лежала бы на полу, пронзенная шпагой.

— Нам надо поскорей убираться отсюда, — сказал Хессенфилд. — Нельзя терять ни минуты!

Он сделал шаг вперед и схватил меня за руку, сжав ее так сильно, что я сморщилась от боли.

— Она поедет с нами, — сказал он. — Нам нельзя избавиться от нее так просто!

Тот, который собирался убить меня, слегка успокоился и кивнул в знак согласия.

В комнату вошли еще несколько человек.

— Кто это? — спросил один из них.

— Наша случайная соседка, — ответил Хессенфилд. — Живо собирайтесь и выносите генерала! Будьте с ним поосторожней и, ради Бога, не суетитесь!

Он отвел меня в сторону, и двое из вошедших приблизились к постели. Они осторожно взяли генерала на руки. Он застонал. Я молча наблюдала за тем, как они выносили его из комнаты.

Хессенфилд продолжал держать меня за руку.

— Пойдем, — сказал он.

Он повел меня по коридору. У двери моей комнатушки мы задержались, и он рывком открыл ее.

— Ничего не должно оставаться здесь, — сказал он.

— Там ничего и нет. Что вы затеяли?

— Молчите, — сказал он сквозь зубы. — Делайте то, что велят, или вам будет конец!

Чистый утренний воздух наполнил легкие, и моя голова прояснилась. Я задумалась. Каким образом генерал Лангдон связан с этими людьми? Последнее, что я о нем слышала, это то, что он — узник Тауэра.

У меня не было времени на раздумья, меня быстро вели к конюшне.

Один из джентльменов вскочил на лошадь, и на нее же спереди посадили генерала. Меня посадили на большого черного жеребца, а Хессенфилд, запрыгнув, сел позади меня.

— Не оставляйте здесь ее лошадь, — сказал он. — Надо взять ее с собой. Вы готовы? И мы отправились в путь.

В жизни не забуду этой поездки. Я пыталась заговорить, но спутник мне не отвечал. После того как мы проехали миль пять, мою лошадь отпустили, потому что она им мешала. Мы двинулись дальше.

Было бесполезно возмущаться, мой охранник крепко держал меня. Мне грозила смертельная опасность. Я поняла, наконец, почему этого человека так взбесило мое появление в гостинице. Он должен был скрывать важную тайну, и этой тайной было присутствие в его отряде генерала Лангдона.

Мало-помалу мои мысли начали проясняться. Генерал Лангдон приезжал в Эверсли, чтобы набрать добровольцев, готовых выступить на стороне якобитов. Он хотел поднять их на мятеж с целью свержения нынешнего короля и восстановления на троне бывшего короля Якова. Вскоре он был арестован и заключен в Тауэр. Теперь он каким-то образом оказался на свободе, но, по всей видимости, находился в тяжелом состоянии.

Около полудня мы въехали в лес, и отряд расположился на отдых. Они, очевидно, знали это место, здесь протекал ручей, и усталые лошади могли напиться. Генерала уложили на одеяло, и один из них принес ему хлеба с ветчиной и пива.

— Пока все хорошо, — сказал Хессенфилд.

Он насмешливо посмотрел на меня:

— Мне жаль, мисс Мэйн, что мы создали вам столько неудобств, но, поверьте, и вы обременили нас.

— Что все это значит? — с вызовом спросила я, пытаясь под напускной храбростью скрыть свой страх.

— Леди, вы не вправе задавать такие вопросы. Если вам дорога жизнь, вам придется полностью подчиниться.

— Да брось ты церемониться с этой девкой! — сказал тот, который собирался убить меня. — Здесь подходящее место для того, чтобы избавиться от нее.

— Не торопись, друг. У нас одна цели, и мы не должны о ней забывать.

— Она опасна.

— Не очень, и совсем ни к чему подвергать себя большей опасности.

— Я вижу, у тебя на нее свой прицел. На тебя это похоже, Хессенфилд.

Хессенфилд неожиданно развернулся и ударил собеседника в челюсть. Тот свалился как подкошенный.

— Это тебе, Джек, для того, чтобы не забывался, — сказал он. — Здесь командую я. Не бойся, я позабочусь о том, чтобы нас не выдали. А с леди мы разберемся, когда это будет безопасно для нас. — Он повернулся ко мне. Вы, должно быть, устали, ведь мы так долго ехали. Сядьте… вот здесь.

Я попыталась отойти в сторону, но он схватил меня за руку.

— Я же сказал — сядьте здесь! — Он возмущенно поднял брови. В его глазах светились озорные огоньки, но губы были плотно сжаты. Я вспомнила о том, что на поясе у него висит шпага, пожала плечами и села.

Он устроился рядом.

— Я доволен тем, что вы ведете себя благоразумно, — сказал он. Благоразумие — важный союзник в любом деле. Вам сейчас нужны союзники, мисс Мэйн, вы в опасном положении. Понимаете?

— Почему у вас генерал Лангдон?

— Мы хотим спасти ему жизнь. Разве это не похвальное устремление?

— Но ведь он — заключенный?

— Был таковым, — сказал Хессенфилд.

— То есть?..

— Я же сказал вам, мисс Мэйн, что не в вашем положении задавать вопросы. Делайте то, Что я приказываю, и, возможно, тогда вы сумеете сохранить себе жизнь.

Я умолкла. Он встал и ушел. Затем вернулся с хлебом и ветчиной для меня. Я отвернулась от еды.

— Берите и ешьте! — приказал он.

— Я не хочу, — возразила я.

— Вам придется это съесть!

Он стоял, расставив ноги и глядя на меня сверху. Я съела немного хлеба и ветчины. Он принес флягу С пивом, лег на траву рядом со мной и протянул флягу. Я сделала пару глотков Он улыбнулся и сам отхлебнул из нее.

— Мы делим с вами кубок влюбленных, — сказал он Я ощутила холодок страха. В его взгляде сквозило легко угадываемое намерение. Мне вспомнилось, что сказал его приятель: «У тебя на нее есть виды, это на тебя похоже, Хессенфилд».

Я поняла, что он может распорядиться мною, как захочет. Кто-нибудь из них убил бы меня и бросил бы тело в ручей или закопал бы под деревьями, и никто бы не узнал, что случилось со мной. Я пропала бы для всех, как пропал Бо.

Он лежал рядом, ел хлеб с беконом и запивал пивом, потом сказал:

— А вы отважная девушка! У вас такие красивые глаза! Но вам грозит смертельная опасность, и вы можете надеяться только на меня. Из-за любопытства вы влипли в ужасную историю. Почему вы не поехали дальше, когда узнали, что в гостинице нет мест? Зачем вы сунулись в комнату, где вам нечего было делать? — Он наклонился ко мне:

— А знаете, я даже этому рад. Я ничего ему не ответила. Я размышляла, что со мной будет дальше, потому что поняла, как он желает меня. Я поняла, что у него было множество любовниц. Он так напоминал мне Бо! Он не торопился убивать меня только потому, что хотел… поразвлечься со мной. Мне грозила смерть, но странно, я еще не чувствовала себя так свободно и легко с тех пор, как рассталась с Бо.

Мы пробыли в лесу два часа и собрались ехать дальше. Я нутром ощущала близость моего новоявленного кавалера, и он, вероятно, догадывался об этом. По выражению его глаз было видно, что я забавляю его. Но я держалась настороже: от него можно было ожидать чего угодно.

Было похоже на то, что они хорошо знали, куда едут. Мне показалось, что мы направляемся на юг, и я не ошиблась, ибо время от времени улавливала соленый запах моря. Мы держались в стороне от больших дорог. Наконец, мы добрались до какой-то одинокой фермы, расположенной вблизи моря. Рядом не было никаких селений.

Мы въехали во двор и спешились. Пока мы были в пути, я все время думала о том, как бы мне сбежать от тех, у кого оказалась в плену. Я понимала, что сделать это непросто, но мысль об этом не оставляла меня. Я воображала, какие бешенство и страх они испытают, когда обнаружат, что я исчезла, и это доставляло мне удовольствие.

Я поняла, что генерал Лангдон отнюдь не пленник этих людей, и пришла к заключению, что они похитили его из Тауэра. Конечно, это было опасным предприятием, но, должно быть, Хессенфилд умел добиваться того, что замышлял.

У меня зародилось подозрение, что все эти люди принадлежат к тайному обществу якобитов, задавшихся целью восстановить на троне короля Якова. То, что генерал Лангдон был одним из них, мне было известно. Я вдруг осознала, что, не будучи причастной к замыслам этих людей, оказалась вовлеченной в опасную интригу.

Меня поторопили войти. В доме была полнейшая тишина.

Хессенфилд сказал своим людям:

— Все тщательно осмотрите — каждую комнату, каждый чулан! Я огляделась.

— Приятное место, не правда ли? — сказал Хессенфилд непринужденно. Нам повезло с приютом.

— Откуда вы знали, что здесь никого не будет? — спросила я.

Он наставил на меня палец:

— Дорогая, я вынужден напомнить о том, чтобы вы не задавали вопросов.

Я в упор посмотрела на него и увидела в его взгляде возбуждение.

Вернулся один из его товарищей по имени Джеффри.

— Все в порядке, — сказал он.

— Хорошо, сейчас соберемся на военный совет, но сначала нужно уложить больного в постель. Я сказала:

— Его нога сильно кровоточит, надо принять меры. Все воззрились на меня.

— Она права, — заметил Хессенфилд. — Кому-то надо съездить за врачом. Вы знаете, как его найти.

— Я съезжу за ним, — вызвался Даррелл.

— Тогда действуй, и как можно скорей…

— Надо бы перевязать генерала, — предложила я.

— Отнесите его наверх, и мы осмотрим ногу, — приказал Хессенфилд своим людям. Двое из них взяли генерала на руки и стали подниматься по лестнице. Мы с Хессенфилдом последовали за ними. Меня удивило то, что, несмотря на отсутствие хозяев, в доме был полный порядок. Широкая лестница вела на второй этаж. Генерала отнесли в спальню и положили на кровать.

С его ноги стянули чулок и разрезали штанину. На бедре зияла страшная рана. Я сказала, что рану нужно обмыть и перевязать, быть может, кровотечение прекратится.

— Принесите ей воду, — распорядился Хессенфилд.

— Мне нужны также бинты, — предупредила я. Бинтов в доме не оказалось, зато нашлась мужская рубашка, которую мы разрезали на полосы и использовали вместо бинтов.

— Как это случилось? — спросила я. Хессенфилд взял меня за плечо и криво улыбнулся, снова давая понять, что всякие вопросы с моей стороны неуместны.

— Нужно остановить кровотечение, — сказала я, иначе он умрет. Я надеюсь, вы знаете, как это делается?

Я вспомнила несчастный случай, когда Дамарис сильно порезала себе руку и Ли остановил кровотечение.

— Мне нужна какая-нибудь палка, — добавила я. Наступила тишина, и Хессенфилд бросил:

— Найдите ей что-нибудь!

Они принесли мне чесалку для спины, которую нашли на туалетном столике. Ее ручка была сделана из крепкого черного дерева.

Я положила на кровоточащее место плотно свернутую полоску ткани, затем обернула ногу вместе с тампоном другой полоской ткани и, просунув под верхний слой повязки ручку чесалки, осторожно повернула ее и примотала еще одним лоскутом к ноге. Скоро кровотечение прекратилось.

Я сидела у постели и наблюдала за генералом. По всей вероятности, он был ранен, когда бежал из Тауэра.

Мне казалось, что прошло много времени, прежде чем прибыл доктор. Он нервничал и, вероятно, тоже был якобитом, иначе его не позвали бы в этот дом. Я объяснила ему, какую помощь оказала больному, и доктор похвалил меня.

— Больной потерял много крови, — изрек он. — Еще немного, и он бы скончался. Вы спасли ему жизнь!

Его слова обрадовали меня. Хессенфилд повернулся ко мне, и в его взгляде было столько гордости, что я чуть не засмеялась.

Даррелл, которому было поручено наблюдать за мной, увел меня в соседнюю комнату. Сейчас он без колебания убил бы меня на месте, если бы ему разрешили это сделать.

Он был уже далеко не молод, ему было лет под пятьдесят. У него было лицо фанатика, и нетрудно было представить, что этот человек ради внушенной ему идеи может пойти на любые жертвы. Он был совсем не похож на Хессенфилда, который, судя по всему, мог радоваться жизни, каким бы серьезным делом ни занимался. Хессенфилд был лет на двадцать моложе его. Думаю, ему было около тридцати, хотя, как и Бо, он не выглядел на свой возраст. Я почему-то постоянно сравнивала его с Бо…

Врач ушел, и Хессенфилд появился в дверях нашей комнаты он улыбался.

— С ним все в порядке, — сказал он. — Он потерял слишком много крови. Пойми, Даррелл, юная леди оказалась полезным членом нашей компании. Возможно, она еще как-нибудь послужит нам, кто знает? От общения с женщиной всегда бывает польза.

Даррелл подошел к нему вплотную и процедил сквозь зубы:

— Ты что, не понимаешь, что ее все время нужно сторожить?

— Я приму эту заботу на себя, она будет мне только в удовольствие! Но что значит все время? Мы здесь на пару дней.

— А может, и на неделю…

— Ну нет, три дня, самое большее.

— Если повезет с погодой, — заметил Даррелл.

Я догадалась, что они остановились здесь, чтобы подождать корабль, который увезет их во Францию. Мои наблюдения начали складываться в единую картину.

Хессенфилд и Даррелл ушли, и охранять меня явился Джеймс, юноша лет восемнадцати, очень серьезный на вид. Я поняла, что он готов отдать жизнь за дело, которому взялся служить.

Теперь я в большей или меньшей степени знала их всех. Хессенфилд, Даррелл, Джеймс, Шоу и Карстерс. Все они были благородного происхождения и, возможно, какое-то время состояли при дворе. Хессенфилд явно был среди них главным, к счастью для меня. Можно не сомневаться в том, что, если бы на его месте был Даррелл, я бы уже давно распростилась с жизнью. Даррелл был убежден, что я им помеха, и это было понятно. Но я все же оказалась полезной в уходе за генералом, а жизнь генерала была для них важней их собственных, иначе они не стали бы так рисковать, спасая его.

Я жила, будто во сне. Мне было странно сознавать, что я нахожусь в незнакомом доме, который выглядел так, словно за несколько минут до нашего прибытия в нем еще находились обитатели, а затем он таинственным образом опустел. В подвале остались запасы ветчины, говядины и баранины, а кладовая на кухне была забита пирожками и булочками. Очевидно, нас здесь ждали. Я оказалась в центре авантюрных событий, и над моей головой повис «дамоклов меч», ибо меня терпели из милости. Один неверный шаг — и мне конец. Мне разрешили жить только потому, что у человека по имени Хессенфилд были на меня какие-то виды. Я столкнулась с опасным заговором и стала его невольной соучастницей.

Я не нуждалась в объяснении того, что происходило. Я все поняла. Они были якобитами. Генерал Лангдон пытался поднять войска на мятеж в пользу короля Якова, но был схвачен, заключен в тюрьму и приговорен к смерти. Несколько отважных сообщников, возглавляемых Хессенфилдом, устроили ему побег из тюрьмы и теперь пытались вывезти из страны. Вот почему они находились сейчас в этом доме: они ждали прибытия корабля, который должен был перевезти их через пролив во Францию. Им предстояло встретиться в Сен-Жермене с королем Яковом.

Мне удалось узнать о них много, хотя я и не задавала никаких вопросов, и это говорило о том, насколько они уязвимы. Стоило мне сбежать и забить тревогу, прежде чем они успели бы покинуть страну, как им всем грозила бы виселица или казнь на плахе.

Неудивительно, что им казалось самым разумным немедленно убить меня и закопать труп в каком-нибудь диком месте, так, чтобы мое исчезновение навсегда осталось бы тайной для всех. Эта мысль заставила меня вспомнить о Бо: а не случилось ли и с ним что-нибудь подобное?

Сгустились сумерки. Мы все направились в столовую поужинать. Дверь закрыли на засов, чтобы никто не мог неожиданно войти в комнату.

Я села за стол и тем самым прервала разговор, который они начали. Даррелл опасался сболтнуть лишнее в моем присутствии.

Все ели с аппетитом и выпивали за здоровье короля. Оставалось только гадать, какого короля они имели в виду?

Хессенфилд сказал:

— Надо пораньше лечь спать: наши спасители могут прибыть рано утром.

— Я молю Бога, отозвался на его слова Даррелл, — чтобы мы отчалили отсюда завтра, хотя бы в такое же позднее время — Надеюсь, Всевышний услышит твои молитвы, — проговорил Хессенфилд.

Даррелл в упор посмотрел на меня.

— Можешь оставить ее на мое попечение, — обронил Хессенфилд, и я увидела, как Даррелл ухмыльнулся Хессенфилд взял меня за руку Я сказала:

— Я останусь здесь. Я никуда не уйду, клянусь вам.

— Нет уж! — возразил Хессенфилд. — Я буду чувствовать себя спокойней, если вы, леди, будете рядом со мной.

На лице у Даррелла снова появилась та же ухмылка.

Хессенфилд раскланялся с сидевшими за столом и, продолжая держать меня за руку, увел из столовой. Мы поднялись наверх и вошли в комнату, которую он выбрал для себя. Это была спальня с большой кроватью под балдахином из зеленого бархата.

Он закрыл дверь и повернулся ко мне.

— Наконец-то мы одни, — сказал он. — Мне очень жаль, мисс Мэйн, что вам приходится быть нашей пленницей, но мы должны воспользоваться обстоятельствами наилучшим образом.

— Обстоятельствами всегда следует пользоваться наилучшим образом, пробормотала я.

— А вы сообразительны, я это заметил… Но иногда ведете себя неразумно, как, например, сегодня утром, когда пытались узнать о делах, которые вас не касаются.

— Я не собираюсь выведывать никаких секретов. Позвольте заверить вас, что меня не интересуют ваши заговоры — Интересуют они вас или нет, но вы оказались соучастницей одного из них.

Хессенфилд снял с себя камзол и стал расстегивать жилет — Я думаю, в этой постели вы будете чувствовать себя намного уютней, чем в той, которой пользовались минувшей ночью. Мне было так жаль вас. Вы, наверно, не сомкнули глаз?

Я подошла к нему и взяла за локоть.

— Отпусти меня! — попросила я. — Разве ты не понимаешь, чем это чревато для тебя? Ведь моя родня не допустит, чтобы меня похитили таким вот образом.

— Дорогая моя Карлотта, — сказал он. — Можно я буду называть тебя так? Карлотта, дорогая, тебя никто не найдет. Ты рано утром покинула гостиницу, села на лошадь и должна была проехать мили полторы по дороге, чтобы встретиться со своими слугами. В такую рань на дороге никого не было, и на тебя напал разбойник. Ты пыталась сопротивляться, но он убил тебя, а труп спрятал в лесу. Не правда ли, достаточно правдоподобное объяснение твоего исчезновения? Ему поверить гораздо легче, чем россказням о том, будто бы тебя захватила банда головорезов, которые почему-то решили не убивать тебя.

— Тебе нравится шутить в таком духе?

— Мне нравится быть с тобой. Он крепко обнял меня, и я почувствовала себя совсем беззащитной.

— Как я понимаю, таким способом ты хочешь показать свою силу?

— Этого не требуется. Зачем доказывать очевидное?.. Просто я хочу тебя.

— Мне жаль, но я не могу ответить взаимностью.

— Уверяю тебя, ты изменишь свое мнение обо мне.

— Значит, ты сохранил мне жизнь ради этого?

— А почему бы и нет? Это достаточно веский ДОВОД.

— Ты… порочный тип!

— Но ведь и ты, Карлотта, отнюдь не монахиня…

— Ты про меня что-то знаешь?..

— Ты удивишься: я знаю о тебе гораздо больше, чем ты думаешь.

— Но если тебе известно, из какой я семьи, то, надеюсь, ты понимаешь, что моя родня не потерпит такого обращения со мной?

— Я мог бы овладеть тобой… прямо сейчас. Ты напрасно ищешь возможности спастись от меня. Хочешь — кричи. Кому до тебя дело? Ты в ловушке, милая Карлотта, в полной моей власти. Тебе остается только подчиниться мне, и это избавит тебя от лишних неприятностей.

Я вырвалась из его рук, подбежала к двери и стала барабанить по ней кулаками.

— А вот это уж совсем ни к чему, — сказал Хессенфилд. — Кто в этом доме поспешит тебе на помощь? Сбереги свои силы для другого применения.

Он взял меня за плечо и повел назад в комнату.

— Ты неотразима! — сказал он. — Этой ночью мы будем любить друг друга. Я мечтал об этом с того момента, как увидел тебя. Ты так притягательна, Карлотта, ты создана для любви!

— Ты говоришь о любви? — возмутилась я, — Мне кажется, ты не имеешь никакого понятия о ней. Для тебя любовь означает похоть, разве не так? Ты хозяин положения, и у тебя есть желание меня изнасиловать, жалкий ты джентльмен! Уверена, что ты в этом знаешь толк. Это очень просто — найти беззащитную женщину, которая не может за себя постоять. Как благородно с твоей стороны! Я ненавижу тебя… Филд… Хессенфилд… или как там еще тебя зовут! У тебя нет даже мужества назваться собственным именем, и ты прикрываешься чужим. И уж если я выберусь отсюда, то я тебя не забуду!

— Я на это надеюсь. Ты будешь помнить меня всю жизнь.

— Возможно, что у тебя это и получится, но я буду вспоминать тебя с отвращением!

— Ну, так уж и с отвращением, — возразил он. — А может, совсем с другим чувством?..

Хессенфилд обнял меня за плечи, и на этот раз я ощутила нежность в его прикосновении. Он усадил меня на стул, опустился передо мной на колени, взял мои руки в свои и улыбнулся. В его глазах играли золотистые лучики. Он снова напомнил мне Бо.

Он поцеловал мне руки, точно так же, как это делал Бо, и сказал:

— Карлотта, ты не была счастливой, я изменю твою жизнь.

Я попыталась освободить руки.

— Что ты знаешь обо мне?! — воскликнула я.

— Знаю, и немало, — ответил он. — Я знаком с Бомонтом Гранвилем!

Я закрыла глаза. Все происходящее казалось мне чем-то нереальным. Если бы он взял меня силой, безжалостно и грубо, я посчитала бы это естественным исходом нашей встречи. Во всяком случае, я была готова к этому. Но он заговорил о Бо, и это меня расстроило.

— Он был другом моего отца, — объяснил он, — и бывал у нас в доме. Я чем-то нравился ему, и мы с ним иногда беседовали.

— Он говорил обо мне?

— Он рассказывал о всех своих женщинах. Да, у него их было много: женщины стали неотъемлемой частью его жизни, как только ему исполнилось четырнадцать лет. Он был очень откровенен со мной и как-то пообещал заняться моим воспитанием. Думаю, тебе не нужно объяснять, что он имел в виду?

— Я не хочу больше слышать об этом…

— Дорогая, позволь мне самому решать, что можно делать, а что нельзя. Я знаю, что ты не можешь забыть его, не так ли? Как давно он исчез? Три года назад, четыре? Как ты думаешь, что с ним случилось?

— Наверное, его убили? Хессенфилд задумался:

— У него было много врагов. У такого человека, как Бомонт Гранвиль, не может их не быть. Многие считают, что он уехал за пределы страны в поисках другой игры. Для него это было привычным делом — исчезнуть на время за границей: так он убегал от кредиторов и от всяких разборов по делам, в которых был замешан.

— Зачем ты мне все это рассказываешь?

— Затем, чтобы ты выкинула его из головы. Ты воздвигла ему памятник, а он того не заслуживает.

— Похвально, что ты не забываешь своих друзей.

— Да, он был моим другом, но ты для меня значишь гораздо больше. Я рассмеялась.

— Мы знакомы с тобой всего один день, и я не успела проникнуться к тебе любовью.

— Думаю, ты лукавишь. — Он взял меня за руку. — Карлотта, я чувствую, как колотится твое сердце. Нам будет хорошо, вот увидишь, только прошу перестать сравнивать меня с Бомонтом Гранвилем.

— Я и не сравниваю.

— Ты не должна мне лгать, Карлотта! Правда всегда интересней лжи.

— Отпусти меня! — взмолилась я. — Обещаю, что никому не проговорюсь ни о чем. Дай мне лошадь, позволь уехать, я уж найду дорогу к Эйот Аббас. Скажу, что сбилась с пути, придумаю какую-нибудь историю. Клянусь тебе, что ни ты, ни твои друзья не пострадают из-за меня.

— Слишком поздно, Карлотта! — произнес он. — Ты в ловушке, и тебе никуда от меня не деться. Обещаю, что ты будешь довольна.

— После чего со мной будет покончено?

— Все зависит от тебя. Ты будешь развлекать меня, и каждую ночь я буду ждать от тебя нового подарка. Слышала ли ты о Шехерезаде? Каждую ночь она рассказывала султану сказки, и он позволял ей прожить еще один день, а потом еще один… Ты — Шехерезада, а я — твой султан.

Я закрыла лицо руками, чтобы Хессенфилд не видел моей растерянности. Разговор о Бо вызвал во мне воспоминания о спальне в Эндерби-холл. Эта комната была похожа на ту, да и Джон Филд все больше напоминал мне Бо. Мне стало не по себе. Я чувствовала, что меня влечет к нему, и, если он дотронется до меня, я не смогу отказать ему.

— Выкинь ты из головы своего Бомонта, — сказал он. — Он бы погубил тебя. Твои предки были правы, помешав браку. Верность какой-то одной женщине Бомонт хранил не дольше недели. Он был ужасно циничным по отношению к женщинам. Он рассказывал о них мне и, без сомнения, другим. И о тебе, Карлотта, он тоже рассказывал.

— Рассказывал обо мне?.. — поразилась я.

— Он собирался жениться на тебе, Карлотта, исключительно ради твоего наследства. Он не постеснялся признаться мне в этом: неплохое наследство и любящая жена. Он описал мне во всех подробностях, как вы проводили время в Эндерби-холле. Говорил, какая ты страстная и с каким азартом ты это делаешь…

— Замолчи! — крикнула я. — Как ты смеешь? Я ненавижу тебя, ненавижу. Если бы я могла…

— Я знаю. Если бы у тебя была шпага, ты бы проткнула меня насквозь. Точно так же хотел разделаться с тобой Даррелл сегодня утром. Ты обязана мне жизнью, Карлотта!

Мне было трудно разобраться в своих чувствах. Было стыдно и за себя, и за Бо, который посмел рассказывать такое обо мне своему воспитаннику.

Он потянул за ворот моего платья.

— Карлотта, дорогая, забудь его! С ним покончено. Быть может, он давно лежит в могиле или в постели с очередной потаскушкой. Забудь его, я успел полюбить тебя, Карлотта, ты не чужая мне!

Он сдернул с меня платье, но я вывернулась из его рук. Он зажал ладонями мое лицо и сказал:

— Все, Карлотта, ты попалась, попалась, как птичка в сеть. Милая Карлотта, жизнь так быстротечна. Кто знает, быть может, этой ночью сюда придут люди и схватят меня, а через неделю мне отсекут голову? Жизнь коротка. Я всегда придерживался правила: радуйся жизни, пока жив Кто скажет, что будет с нами завтра? Но у нас впереди ночь.

Хессенфилд взял меня на руки и отнес в постель. Я закрыла глаза. Сопротивляться было бесполезно, я полностью была в его власти. Я поняла, что он такой же, как Бо. Я лежала и слушала, как он прошел через комнату, задул свечу и вернулся ко мне.

Мне хотелось кричать, звать на помощь, но он мне уже объяснил, что кричать бесполезно. Я услышала, как он засмеялся. Он знал меня лучше, чем я сама.

Как трудно понять себя… Ведь я должна была чувствовать себя ужасно униженной. Однако… Не знаю, что произошло, мне остается только признать, что я, как и все женщины, не могла не испытывать влечения к мужчине. Я поняла, что томилась не тоской от утраты Бо, а желанием встретиться с мужчиной, с которым я могла бы испытать телесную гармонию. С Хессенфилдом у меня это получилось: мы были с ним как бы одной плотью. Я забыла, почему оказалась там, где оказалась, и хотя заботилась о соблюдении собственного достоинства, не могла скрыть своего удовольствия от общения с ним.

Хессенфилд чувствовал это; он был от меня в восторге и вел себя отнюдь не как насильник, хотя этого можно ожидать в подобных обстоятельствах. Казалось, он думал только о том, чтобы доставить мне удовольствие.

Он сказал, что я просто чудо, ему ни с кем не было так хорошо. Он шептал в темноте, что влюбился в меня. Я молчала, потому что, хоть мне было стыдно, я испытала полное удовлетворение.

Я и Хессенфилд оказались в таком же согласии, какое было у меня с Бо. Нас переполняла чувственность, и мы делились ею. Он вел себя со мной, как нежный любовник, и я простила ему его грубость.

Едва забрезжил свет, как он подошел к окну. Он высматривал в море корабль.

— Их нет, — вздохнул он почти с облегчением в голосе.

Прошел еще день, который казался очень долгим. Все ждали прибытия корабля. Я перевязала раны генералу. Джентльмены, очевидно, сочли, что я умею делать это лучше, чем кто-либо из них, и с молчаливого согласия возложили на меня эту заботу.

Генерал не совсем понимал, где находится, и потому не задавался вопросами о причине моего присутствия. Я была рада этому. Закончив перевязку, я пошла на кухню, чтобы приготовить еду для всей компании. Мне потребовалось только выставить ее на стол, ибо те, кому принадлежал этот дом, в избытке запаслись провиантом.

Все утро я испытывала неловкость, встречаясь взглядом с Хессенфилдом. Похоже, он прекрасно понимал, что я чувствую, и мне стоило большого труда изображать возмущенную насилием пленницу. Он догадывался, что мною владеет страсть, и был достаточно опытен, чтобы оценить мою натуру. В какой-то момент он подошел ко мне сзади, обнял, прижал к себе, и я почувствовала, как он целует меня в ухо. Он вел себя, как настоящий любовник, и это меня смущало.

Мне было неудобно смотреть в лицо другим, ведь все знали, что произошло. Хессенфилд, без сомнения, пользовался у них репутацией ловеласа: воспитанник Бо.

Он научил меня кое-чему: я поняла, что нуждалась не в Бо, а просто в мужчине, который мог бы удовлетворить меня, проделав со мной все то же, что и Бо.

Наступила ночь, и мы снова остались наедине. Он прижал меня к себе и сказал:

— Как хорошо, что корабль сегодня не пришел…

— Глупый ты человек, — ответила я. — С каждым днем нам грозит все большая опасность.

— Я готов рисковать ради еще одной ночи с тобой. Мы лежали на большой постели под балдахином…

На такой же точно постели я не раз лежала в объятиях Бо.

— Скажи, а ты меня хоть чуточку любишь?

Я не ответила, и он продолжил:

— По крайней мере, ты не испытываешь неприязни ко мне. О, Карлотта, кто бы мог подумать, что так все обернется? Я не переставал мечтать об этом, начиная с того момента, как только мы встретились в гостинице, и мне не хотелось бы, чтобы что-нибудь изменилось.

Он поцеловал меня, и я постаралась скрыть желание, которое он так легко возбуждал во мне.

— Не надо притворяться, милая. Нет ничего зазорного в том, что ты трепетная женщина. О, Боже, как бы я хотел, чтобы все обстояло иначе: не было и нет никаких заговорщиков, и мы с тобой встретились бы не в сельской гостинице, а скажем, при дворе. Я увидел бы тебя и полюбил. Я просил бы твоей руки. Представь себе, что все было именно так, и скажи, как бы ты поступила?

— Я была бы вынуждена ответить тебе согласием.

— Ну, конечно же, Карлотта. Если бы ты отказалась от меня, я увез бы тебя в какое-нибудь отдаленное место, вроде этого, и доказал бы тебе, что ты не можешь жить без меня. Согласилась бы ты тогда, чтобы я стал твоим мужем?

— Подозреваю, что твое доказательство просто обернулось бы моим совращением. В таком случае мне пришлось бы сказать тебе «да».

— Милая Карлотта, мне остается только молиться, чтобы корабль не появился и завтра.

Я ничего не ответила ему из боязни, что слова выдадут мои чувства.

Я поймала себя на мысли, что влюблена в него. Следует помнить, что все мы находились в возбужденном состоянии. Над нами нависла угроза смерти. Мне казалось маловероятным, что меня оставят в живых. Даррелл был прав: я слишком много знала. Хотя заговорщики караулили меня и днем и ночью, все же были моменты, когда они теряли бдительность. Я могла воспользоваться этим и сбежать от них.

Я стала думать о побеге. Можно было дождаться, когда Хессенфилд крепко заснет, встать с постели, найти ключ от двери, выйти из дома, вывести из конюшни лошадь и уехать. Хессенфилд взял на себя большой риск, сохранив мне жизнь. Заговорщикам, как и мне, грозила смертельная опасность, и эта близость смерти сказывалась на всех нас. Я никогда не испытывала такой жажды жизни. Я как бы отделилась от прошлого. Я изменилась: не то, чтобы я чувствовала себя счастливой, но я как будто ожила.

Я жила каждым часом и не хотела заглядывать в будущее, но оно не давало мне покоя. Рано или поздно сюда прибудет корабль, чтобы забрать заговорщиков. Что будет со мной? Быть может, Хессенфилд проткнет меня шпагой? Нет, он этого не сделает. Не сделает? Но ведь он навязал себя мне, он мог просто изнасиловать меня.

Однако, как это ни удивительно, я испытывала к нему непреодолимое влечение. Он обладал большой внутренней силой. Вероятно, это и привлекало меня в мужчинах больше всего. Он родился быть пиратом, авантюристом, главарем. Он был наделен изяществом, и благородство сочеталось в нем с грубой мужской силой, и, вместе с тем, он был нежен. Он сумел внушить мне, что я — лучшая из женщин, которые у него были. Мне было приятно сознавать это, хотя у меня и были на этот счет некоторые сомнения. То же самое говорил мне и Бо, но для него я была всего лишь «девушкой с наследством», с которой можно неплохо порезвиться часок-другой.

В моей голове была порядочная путаница, но все мои чувства обострились. Я ожила — и больше всего на свете хотела жить.

Наступил третий день нашего пребывания здесь. Заговорщики начали проявлять беспокойство.

— Что их так задерживает? — подслушала я, как высказывался Даррелл. Не погода же? Ну, если бы случился шторм, упаси Господь, или что-нибудь подобное, тогда бы можно было понять… Но ведь на море почти штиль…

Погода была теплой, и в окна светило солнце. Я с тоской смотрела через них на зеленые лужайки и кусты. Дом был расположен в лощине, и только со второго и третьего этажей было видно море.

Хессенфилд, видя, что я с тоской гляжу на природу, подошел ко мне. Он положил мне на плечо руку, и у меня по спине пробежала дрожь.

— Что, хочешь на волю? — спросил он.

— Да. Застряли мы здесь, — ответила я.

— Ладно, — сказал он. — Собирайся, пойдем прогуляемся.

Я не смогла скрыть своей радости.

— Надеюсь, ты не попытаешься сбежать? В любом случае, шансов у тебя мало.

Я ничего не ответила. Он открыл дверь и пропустил меня. Мы вышли из дома. Я с жадностью вдохнула свежий воздух.

— Восхитительное место! — сказал Хессенфилд. — Так приятно вновь оказаться на природе!

Молча мы поднялись вверх по склону и теперь могли видеть море. Оно было тихим, как озеро, и над ним висела перламутровая дымка.

— Иногда мне думается, что корабль никогда не придет за нами, — тихо сказал он.

— И что вы тогда будете делать?

— У нас останется мало шансов уцелеть. С каждым днем нам грозить все большая опасность. — Он вдруг повернулся и пристально посмотрел на меня. И все же каждое утро я мысленно говорю: «Нет, не сегодня. Судьба, дай мне еще одну ночь побыть с моей любовью».

— Ты обманываешь меня, — сказал я. — Ты с таким же нетерпением ждешь корабля, как и другие-.

Хессенфилд отрицательно покачал головой и умолк. Мы вышли на тропку, которая вилась вдоль берегового обрыва. Впереди показался узкий овражек, и по нему можно было спуститься к морю.

— Можно мне подойти поближе к воде? — спросила я.

— Почему бы и лет? — согласился он. Он взял меня за руку, и мы сбежали вниз по склону. Я присела на корточки у воды и, опустив руку, стала водить ею.

— Как здесь тихо, — сказал он, — как спокойно… Карлотта, с того момента, как я встретил тебя, я только и думаю: ах, если бы обстоятельства были иными. Ты мне веришь?

— Да, — ответила я. — Случается так, что нас что-то сильно захватывает и мы считаем, что это важней всего, но жизнь меняется, и то, что раньше казалось таким важным, становится мелочью.

— Ты считаешь, что эта… наша встреча для тебя ничего не значит?

— Если ты меня убьешь, то она для меня ничего не будет значить, потому что я, буду мертвой.

Он резко взял меня за руку, будто вспомнив, что должен стеречь меня, и повел вверх по склону, к тропе.

Мы вышли наверх, и у меня перехватило дыхание: по тропинке навстречу нам ехали четыре всадника. Хессенфилд еще крепче сжал мою руку. Было поздно бежать и прятаться. Они увидели нас в тот же момент, когда мы увидели их.

«Это мой шанс, — подумала я. — Хессенфилд, ты допустил роковую ошибку Тебе не следовало уходить из дома вместе со мной».

Мы поменялись ролями: теперь его жизнь была в моих руках. Я торжествовала: всадники оказались воинами королевской армии. Должно быть, они напали на след заговорщиков, выкравших генерала Лангдона из Тауэра.

Хессенфилд прижался ко мне, будто напоминая о том, как мы связаны друг с другом. Времени для объяснений не было. Мне было достаточно крикнуть всадникам: «Они держат меня в плену, потому что я знаю, что они сделали». И я вновь обрела бы свободу.

Всадники приближались к нам.

— Добрый день! — приветствовали они нас.

— Добрый день! — отозвался Хессенфилд. Я тоже крикнула:

— Добрый день!

Всадники подъехали совсем близко и внимательно присмотрелись к нам. Они увидели провинциального джентльмена и женщину в костюме для верховой езды.

— Вы здесь живете? — спросил один из них. Хессенфилд махнул рукой в направлении дома.

— Тогда вы знаете округу?

— Думаю, что да, — ответил Хессенфилд, и я поразилась его спокойствию.

— Скажите, вы не видели незнакомых людей, которые ехали по этой дороге? — спросил тот же всадник.

— Незнакомых? Нет, никого не видел. А вы, госпожа?

Мне казалось, что я слишком медлю с ответом. В вышине прокричала чайка, будто посмеялась надо мной. У меня была возможность отомстить заговорщикам, им отсекли бы головы — всем Я как бы со стороны услышала свой голос:

— Я не видела никаких чужих людей.

— Боюсь, мы ничем вам не поможем — ни я, ни моя жена! — воскликнул Хессенфилд, и в его голосе послышалось радостное облегчение, которое могло его выдать. — Вы ищите какого-то определенного человека?

— Это не имеет значения, — ответил всадник. — Вы не могли бы сказать, далеко ли отсюда до Льюиса?

— Миль пять-шесть по этой дороге, — сказал Хессенфилд.

Они сняли шляпы и раскланялись. Момент-другой мы стояли, глядя им вслед, затем он повернулся ко мне. Он ничего не сказал, просто обнял меня и прижал к себе.

Я наглядно проявила истинные чувства, которые испытывала к нему. Я словно сбросила с себя тяжелую ношу, и мне больше не нужно было притворяться.

Этой ночью все было иначе: теперь мы и в самом деле были любовниками.

— Глупышка, ты понимаешь, что объявила себя нашей сообщницей? спросил он.

— Меня не касается ваш заговор.

— В том-то и суть. О, Карлотта, как я люблю тебя! Я продолжал бы любить тебя, даже если бы ты выдала нас. Но я не думаю, что буду когда-нибудь так же счастлив, как в тот момент, когда ты стояла перед нашими преследователями и говорила им слова, которые причислили тебя к заговорщикам.

— Я принадлежу только тебе.

— Карлотта, любовь моя! Еще несколько дней назад я совсем не знал тебя, а теперь ты со мной. Ты изменила мою жизнь.

— Ты забудешь меня!

— А ты меня?

— Не забуду, у меня хорошая память.

Он поцеловал меня, и мы предались любви с такой жадностью, будто у нас было предчувствие, что мы никогда больше не встретимся.

Уснуть мы не могли.

Мы лежали и разговаривали. Теперь между нами не было никаких барьеров. Еще несколько часов назад его жизнь полностью зависела от меня, и он мог убедиться, что я готова спасти его с риском для себя.

Хессенфилд объяснил мне, почему так необходимо доставить генерала во Францию.

— Мы хотим освободить страну от узурпаторов. На троне должен восседать Яков Стюарт, а вслед за ним — его сын. Вильгельм не имеет права на трон, и Анна не может быть его наследницей, пока живы Яков и его сын.

— Неужели все это так важно? — спросила я. — Вильгельм — хороший король, как отзывается о нем народ. Почему мы должны рисковать своими жизнями только затем, чтобы королевскую корону носил этот человек, а не другой?

Он засмеялся:

— Женский способ мышления!

— Ничуть не хуже мужского! — возразила я. — Вполне осмысленный способ мышления.

Хессенфилд потрепал меня за волосы, поцеловал. И поведал о том, что в Сен-Жермене воцарилось настроение разочарования и паники, когда там стало известно, что мятеж не удался, а генерала Лангдона заключили в Тауэр.

— Мы тщательно готовили его побег. Вполне обычный побег: вино, контрабандой доставленное в тюрьму, пьяные охранники, украденные ключи и все такое. К несчастью, получилось так, что генерал был вынужден спускаться из окна по веревке. Она оказалась короткой, и он упал с большой высоты на землю. Вот откуда его увечья. Мы отвезли его по реке к тому месту, где нас ждали лошади. Так мы оказались в «Черном борове».

— А если бы вас схватили?..

— Мы заплатили бы головой.

Я коснулась рукой его густых светлых волос, которые украшали его гораздо больше, чем принятый в обществе парик.

— Да, ты спасла мою голову сегодня, любимая. Впрочем, если бы ты выдала нас, я бы просто так ее не отдал. О, как я возгордился тобой, когда ты сказала: «Нет, никаких чужаков не видела!» Я заметил, что ты колебалась всего секунду. Ты знала, что можешь спастись ценой моей жизни. Но ты поняла, что нужно делать. Я никогда, никогда не забуду этого.

Он снова упомянул о Сен-Жермене, где доживал свои дни старый король изгнанник в чужой стране, покинутый своими людьми, преданный своими дочерьми, которых он так любил. Он жил на щедроты короля Франции вместо того, чтобы с достоинством восседать на троне в Вестминстере.

— Он вернется! — сказал Хессенфилд с жаром. — В этой стране много тех, кто стоит за него и ненавидит узурпаторов. Ты видишь сама, как нас поддерживают: этот дом предоставлен в наше полное распоряжение. Люди, которые им владеют, — надежные якобиты. Они уехали из дома со всей прислугой и оставили его нам в пользование. Хозяин со дня на день должен вернуться, чтобы узнать, уехали мы или нет. Затем вся семья вернется в дом. Врач, который приходил смотреть генерала, тоже один из наших. Мы разбросаны по всей стране и ждем сигнала…

— Ничего хорошего не выходит из гражданской войны, это давным-давно доказано, — заявила я.

— Мы боремся за подлинного короля и не прекратим борьбу, пока не восстановим его на троне.

— И, если за вами придет корабль, ты уедешь?

— Да, Карлотта, да…

Он вздохнул, и мы долго молчали.

Как только стало светать, Хессенфилд подошел к окну. Я услышала, как он вздохнул. Выпрыгнув из постели, я подскочила к нему и увидела в море паруса. Он схватил меня за руку.

— Наконец-то, они приплыли! Одевайся, Карлотта, не теряй времени!

Я быстро оделась, он опередил меня.

— Пойдем, Карлотта. Поторопись! Я поспешила за ним к конюшне, где он выбирал лошадь.

— Ты отсылаешь меня прочь?

— Ты должна уехать, пока другие не увидели корабль.

— Даррелл хотел убить меня.

— Да, он не оставил этой мысли Ты должна исчезнуть отсюда как можно скорее. Знай: мы находимся в двадцати милях от острова Эйот. За день ты сможешь добраться туда. По пути, в Льюисе, расспроси, как тебе ехать дальше. Скажи, что отстала от своих…

— А ты уедешь во Францию?. Хессенфилд обнял меня и сказал:

— Я думал о том, чтобы взять тебя с собой, но это слишком опасно Ты должна вернуться домой.

— Значит, мы с тобой расстаемся навсегда?..

— Я вернусь! Не медли! Ты должна ехать прежде, чем проснется Даррелл, иначе он попытается убить тебя.

— Но ведь ты не позволишь ему сделать это?

Это может произойти неожиданно, кто знает. Я не могу подвергать тебя риску! Обещаю тебе, Карлотта, я вернусь!

Он вывел лошадь из конюшни, опасливо посмотрел в сторону дома и легонько похлопал лошадь по ноге. Затем взял мою руку, поцеловал ее и приложил к своей щеке.

— До свидания, милая Карлотта! — сказал он. Я пустила лошадь, не видя, куда еду; у меня перед глазами стояло лицо Хессенфилда. Я оглянулась, но его уже не было видно.

Я ехала вверх по склону холма. Наверху, у небольшой рощицы я остановилась, спрыгнула с лошади, привязала ее к упавшему дереву и оглянулась.

Я увидела корабль. С борта спустили на воду шлюпку, и гребцы направили ее к берегу. Я наблюдала, как генерала переносили в шлюпку, как ее снова подняли на корабль.

Затем я отвязала лошадь и поехала в Льюис. Таков конец этой истории.