"Русская весна" - читать интересную книгу автора (Спинрад Норман Ричард)

XIV

Эйлин страшно удивилась, услышав, что у Бобби нет водительских прав, даже европейских; впрочем, они скорее всего сослужили бы плохую службу.

– Ишь, шумный-умный! – заявила она, когда Бобби хотел сесть за руль. – Это тысяча долларов штрафа и тю-тю права на три месяца! Папочка меня просто убьет!

Машину – маленький двухместный "шевроле-электроспорт" – пришлось вести ей самой; когда спидометр показал сто миль в час, она велела Бобби "убрать руку откуда не надо". Выехав на шестиполосную автостраду в сторону Лос-Анджелеса, они словно пересекли невидимую границу. Машин стало гораздо больше, в правом ряду потянулись тягачи, груженные военной техникой. А в небе жужжали патрульные вертолеты, военные самолеты с грохотом рвали воздух на сверхзвуковой скорости.

Через сорок минут после Сан-Бернардино пошли рекламные щиты, потянулись первые домики, проволочные заборы заводов, торговые центры с автостоянками. И смог, словно густая пелена, начал смазывать очертания пейзажа.

– Добро пожаловать в Лос-Анджелес, – пропела Эйлин.

– Это уже Л-А?

Эйлин рассмеялась.

– Можешь считать, да. Дальше будет все то же и еще хуже! Так оно и оказалось. Бобби почувствовал в воздухе нечто новое, с чем он еще не встречался в Америке, и это был не только смог. Еще и сплав маниакальной энергии, лихорадочного движения и безумного желания любой ценой немедленно достичь цели.

– Не похоже на Восток, – пробормотал Бобби.

– Похоже на Южную Калифорнию, – засмеялась Эйлин. – Запомни, это не похоже ни на что. Это другая планета, это деньги ! Пока япошки и европешки разоряли и раскупали остальные штаты, все золото соскользнуло сюда. Видно, карту Штатов приподняли за уголок – за штат Мэн. Там черт-те что, а здесь делают все! Мировая столица шоу-бизнеса. И биотехнологии, к которой правительство никогда не подпустит иностранцев. – Взгляд ее стал злобным. – Но главное, почему здесь золото, – это война! Деньги правительство высасывает по всей стране, а выходит эта труба здесь. Так повелось еще с тех времен, когда добрый старый Ронни Рейган перестал сниматься в ковбойских фильмах. «Космокрепость Америка»! Эдвардс! Ванденбург! Бомбардировщики! Танки! Напалм! Оружие! Мы вытаскиваем его отовсюду и отправляем в Латинскую Америку, там это все сгорает, и они приезжают за новой, еще большей партией. Патриоты-гринго набивают карманы звонкой монетой!

– Ужасно, – пробормотал Бобби.

– Рассказываешь! Ты еще не видел моего папашу!

Миновав еще одну огромную промзону, проторчав полчаса в чудовищной автомобильной пробке, миновав Беверли-Хиллз с его роскошными отелями и невероятно дорогими магазинами и ресторанами, они наконец еще раз свернули на юг и попали в другой мир: безукоризненно прямые тенистые улицы, большие ухоженные дома – в стиле Тюдор, в псевдоиспанском стиле, даже в средневековом. На протяжении нескольких кварталов – ни табачной лавки, ни кафе, ни магазинов. И почти нет людей на тротуарах.

Они подкатили к фантастическому строению; спроектировать такое мог сумасшедший иллюстратор детских книжек. Двухэтажный замок эпохи Тюдоров с башенками и парапетом. У входной двери – имитации подъемного моста, лебедки и цепей.

– Я девушка скромная, – сказала Эйлин, нажимая кнопку звонка, спрятанную среди медных выкрутас, – но такого дома больше нигде нет.

За дверью мрачно ударил чуть не Биг Бен, и спустя несколько мгновений на пороге появилась средних лет дама в асимметричной красно-зеленой юбке и такой же блузе без рукавов. Ровный искусственный загар, прическа, напоминающая римский шлем.

– Эйлин! – воскликнула она и поцеловала дочь в обе щеки. – Киска-кис! А это кто? – Она недоверчиво повернулась к Бобби.

– Это Боб Рид, мой однокурсник из Беркли, он навещал родных на Востоке, и сейчас едет назад, и я сказала, он может у нас остановиться, пока мы не двинем дальше, и все будет в порядке…

– В комнате Хода, – промолвила миссис Спэрроу довольно холодно.

– Ну, мам, – застонала Эйлин. – Я же не притворяюсь девственницей.

– В комнате Тода!

– Все в порядке, миссис Спэрроу! – поскорее сказал Бобби. – Ваш дом – ваши правила.

– Какой приятный молодой человек! – Миссис Спэрроу одарила Бобби вымученной улыбкой и пустила их в дом.

На большом кожаном диване в затемненной гостиной сидел напротив видеоэкрана подстриженный воинственным ежиком человек в зеленой куртке без рукавов и защитного цвета шортах.

– Привет, па! – Это Бобби, он возвращается в Беркли. Он остановится у нас. Бобби, это папа.

Мистер Спэрроу поднялся с дивана и пожал руку гостю.

– Дик Спэрроу. Я смотрю тут новости, все неплохо! Вы не против – досмотрим до конца? – Был он высок, широк в плечах и выглядел весьма спортивно, несмотря на намечающееся брюшко.

Бобби сел в дальний от хозяина угол дивана, Эйлин расположилась между ними. Диктор вещал с экрана с мрачной торжественностью в голосе:

"У мексиканского правительства есть всего месяц для необходимых внешнеэкономических операций по выплате долга либо для предложения приемлемой альтернативы…"

– Альтернативы! – завопил Дик Спэрроу. – Например, пять миллионов тонн дерьма?

На экране возник авианосец в окружении крейсеров и эсминцев.

"Одновременно, – продолжал диктор, – в Сан-Диего прибыли подразделения Тихоокеанского флота. Как нам сообщили, они получат подкрепления морской пехоты и восемьдесят второй воздушно-десантной дивизии…"

На экране разрывы снарядов терзали песчаные дюны; морская пехота высаживалась на берег; самолеты-штурмовики на бреющем полете расстреливали безжизненное побережье.

– Что происходит? – изумленно спросил Бобби.

– Что происходит? – Дик Спэрроу пристально на него посмотрел. – Где ты был, мальчик?

– Уф. Я… был в пути!

Спэрроу неодобрительно покачал головой.

– Происходит то, что мы наконец решили войти!

– Войти? Куда войти?

– Ты что, серьезно, парень? Ты не знаешь? Мы шлем в Залив [65] наших маклеров! Правительство скупило мексиканский долг по двадцать центов за доллар; по-моему, это еще дорого. Сейчас фасольникам придется раскошелиться. А если они не потянут, а они не потянут, у них нет денег даже на собственную армию, мы заберем Залив в качестве компенсации!

"В Мехико президент отказался от комментариев, – вещал экран. – Министр обороны Мексики уверяет, что территориальная целостность страны будет защищена…"

– Хлопушками! – погрозил экрану Дик Спэрроу. – Фасольники не продержатся и недели, ставлю в Вегасе шесть против четырех!

Военно-дипломатические демарши хозяина были прерваны его супругой: миссис Тони Спэрроу вошла с подносом – бутылка, солонка, низенькие бокалы и тарелочка с нарезанным лимоном.

"Одновременно в Страсбурге Европарламент принял…"

– Долбаные европешки! – завопил Дик Спэрроу. – Они тоже свое получат!

"В напряженной гонке на приз Американской Лиги, – спокойно продолжал ведущий, – Конакава одержал победу в девятом заезде, и таким образом Майами…"

Дик Спэрроу хлопнул по кнопке, и экран погас. Он разлил по стаканчикам крепко пахнущую жидкость, лизнул руку, посыпал это место солью, снова лизнул, опрокинул стопку и впился в лимон.

– За великую Калифорнию! – провозгласил он.

– Папа скупает пустыню к северу от Энсенады, – пояснила Эйлин.

– Уж можете в это поверить! – подтвердил хозяин. А что, Бобби, у твоих родителей есть деньги? Я могу устроить вам сотню акров всего в семидесяти милях от Ла Паса, но надо поторопиться, потому что лучшее давно продано, а когда наши мальчики войдут…

– Папа!

– Давай-ка, сынок, выпей! – Дик Спэрроу вручил Бобби стопку и солонку. – За смелых парней, которые принесут нам богатство! За большую Калифорнию! За большие события!

Бобби поморщился, но все же посолил руку, лизнул ее и опрокинул в себя весьма крепкую жидкость, после чего тоже впился в лимон. И не стал отказываться, когда хозяин разлил по второй. Бобби понял, что здесь это будет ему необходимо.

…Обед состоял из огромных порций салата – в основном из незнакомых Бобби тропических фруктов, жареного цыпленка в остром коричневом соусе, шоколадного торта и жутких сентенций оголтелого господина Дика Спэрроу.

После обеда миссис Спэрроу показала ему комнату Тода на втором этаже, увешанную плакатами и фотографиями военной техники. Потом они вчетвером посмотрели кошмарный фильм "Война за свободу" – еще одну версию современной истории, согласно которой Америка одержала победу во Вьетнаме благодаря вполне законному применению тактического ядерного оружия. Дик Спэрроу не умолкал; он орал насчет недвижимости в Латинской Америке, европейского загнивания, американского возрождения, золотого будущего Калифорнии и чтоб япошек поставить на место.

Наконец супруги Спэрроу удалились, оставив Бобби и Эйлин одних.

– Ну и дела, – пробормотал Бобби.

– Папа хорош, а?

– Как ты все это терпишь?

Эйлин рассмеялась:

– Не так уж и терплю. С чего б я, по-твоему, училась в Беркли?

– Пробудем в Л-А еще три дня, и я кое-что тебе здесь покажу; будешь знать, по крайней мере, какая чаша тебя миновала, – сказала Эйлин после завтрака. – Начнем с университета.

Они прошли немного пешком, спустились в подземку и вышли через две остановки напротив входа в обширный кампус*.

*Кампус – территория и здание университета.

– Все задумано так, – пояснила Эйлин, – чтобы приучить студентов пользоваться подземкой, но уважающий себя троянец скорее погибнет, чем поедет на чем-нибудь, кроме собственной машины.

– Троянец?

– Это название бейсбольной команды. Наверное, по имени какого-то древнегреческого шовиниста? А еще это марка презервативов, правда?

Лос-Анджелесский университет являл собой огромное скопление низких зданий и невысоких башен; походило это скорее на заводскую территорию, чем на студенческий центр, как представлял его Бобби. Мрачного вида мексиканцы средних лет за несколько долларов возили студентов из здания в здание на велосипедах с колясками.

– Почему они сами не ездят? – спросил Бобби. – Университет действительно огромен!

– На велосипедах-то? – воскликнула Эйлин. – Это тебе не третий мир, здесь живут американцы. Гринго!

Побродив по городку, они позавтракали чем-то отвратительным в одном из университетских кафетериев.

– Это отобьет у тебя последнее желание тут учиться, – сказала Эйлин.

Бобби уже начал кое-что понимать. Гигантский кампус был набит битком: в нем училось около шестидесяти тысяч человек, по большинству – выходцы из стран третьего мира. Аккуратно подстриженные, в джинсах или шортах и фирменных "троянских" рубашках, они группами, с мрачным видом, маршировали из здания в здание. Поражало количество студентов в военной форме – многие оплачивали четыре года учебы четырехлетней службой в армии.

– Это не совсем то, что я ожидал увидеть… – пробормотал Бобби.

– А что ты ожидал?

– Не знаю. – Он пожал плечами. – Это больше похоже на какую-то фабрику.

– Так оно и есть! – согласилась Эйлин. – Фабрика по превращению инженеров, техников, солдат и всех прочих в колесики Большой Машины Зеленых Бумажек.

Назад возвратились тоже на метро. Матери не было дома – уехала за покупками или еще за чем-то, и они смогли заняться любовью в комнате Эйлин, что несколько скрасило им время. Но мысль о предстоящем обеде наполняла Бобби ужасом.

– Ладно, поедем в город, – согласилась Эйлин.

Они побывали в огромном Чайна-тауне* – скопище восточных лавок, голографических шоу и китайских ресторанчиков, вкусно поели. Прошлись по Голливудскому бульвару, глазея на кинозвезд, гуляющих по тротуарам.

* Чайна-таун – "китайский город" – принятое в США название кварталов, заселенных китайцами.

– Поездка сюда не считается, – заявила Эйлин, – если не посмотреть Малхолэнд Драйв.

Они покатили дальше, в горы, через Голливудские холмы – цепь невысоких гор, застроенных странными домами, иногда висящими над обрывами ущелий. Малхолэнд Драйв оказался дорогой, идущей высоко вверху, по хребту Санта-Моника. Она протянулась отсюда до океана и тоже шла над обрывами. Одно из последних мест в окрестностях Лос-Анджелеса, где ловкачам не дали понастроить всякой халтуры, объяснила Эйлин. Она была убеждена, впрочем, что папаша сюда вот-вот прорвется. Эйлин остановила машину на утрамбованной несколькими поколениями автомобилистов площадке. Они вышли.

Темные плечи гор опускались в обширную долину, от края до края усыпанную миллионами сверкающих огоньков, словно гигантская светящаяся медуза. Нескончаемыми потоками неслись навстречу друг другу красные и белые огни автострады. Над всей долиной сияло золотое зарево, вытесняя черноту ночного неба. И там, в вышине, медленно плыли огни самолетов и вертолетов.

Бобби казалось, что перед ним огромный, сотворенный человеческими руками организм – безмерный, полный энергии, пульсирующий и неизъяснимо живой.

– Ч-черт! – выдохнул Бобби, чувствуя победоносную и безумную силу этого зрелища.

В этот момент он понял, что такое – быть американцем; ощутил себя частью этой страны, ее судьбы, ее будущего – к добру или худу. Страны, сохранившей пусть искаженный и изломанный, но великий созидательный дух.

– Ну, поехали. – Эйлин дернула его за рукав и потянула в машину.

– Чего? – Бобби еще не пришел в себя.

– Поехали! Нам пора испробовать все, что здесь полагается!

– Чего там еще пробовать?

– Трахнуться в машине. Народ ездит сюда для этого уже сотню лет, понял?

Бобби несколько опешил – двухместная машина Эйлин была явно тесновата, но ему, уже в который раз, пришлось подчиниться.

В субботу Бобби уговорил Эйлин сходить на бейсбол. В понедельник они уезжали в Беркли, и это была последняя возможность увидеть Доджер-стадион. Зрелище стоило затраченных усилий, во всяком случае, для Бобби. Стадион Доджера был одним из трех, где большие соревнования проводились на естественном покрытии, да и публика представляла немалый интерес. В центральном нижнем секторе чинно расселись разодетые англосаксы, ошеломительные шлюхи и настоящие телевизионные знаменитости. На открытых трибунах бесновались мексиканцы и черные, благоразумно поделившие между собой секции. Отдельно, наверху, сидели военные, пришедшие на матч за полцены. Остальная часть стадиона досталась организованным болельщикам. Тысячи людей поднимали щитки, из которых складывались картинки – эмблема Доджера, реклама, американский флаг и даже машущий крыльями орел – с герба США.

…В воскресенье один из школьных друзей Эйлин пригласил их на пляж в Малибу. Рано утром они влились в кошмарный транспортный поток, спустя полтора часа с трудом отыскали стоянку, переоделись в машине и отправились бродить по пляжу в поисках своей компании.

– Запомни, Бобби, ни слова о Париже или Европе, – предупредила Эйлин, когда они увидели большой надутый гелием красный шар, под которым их ждали. – С большинством из этих балбесов я училась в школе в Беверли-Хиллз, это шайка гринго, и я не хочу, чтобы все кончилось мордобоем.

Человек двадцать расположились на полотенцах вокруг металлического бочонка с пивом, болтали, загорали, пили и ели под звуки ужасающего военного марша из приемника. Здоровенный светловолосый парень по имени Тэб приветствовал Эйлин тычком и крепким объятием, налил им пива, потом Боба представили компании, и он повторил накатанную версию возвращения в Беркли – после поездки к родным.

Потянулся долгий, ленивый солнечный день – хороший, по представлению Бобби, день на пляже Южной Калифорнии. Бобби плавал. Немного осрамился, пытаясь управлять серфбордом – доской с мотором, постоянно с нее падал, нахлебался тихоокеанской воды. Нырял с Эйлин. Играл в замедленный волейбол огромным мячом, накачанным смесью воздуха с гелием.

И, как все прочие, пил. К тому времени, когда солнце стало клониться к зеркалу океана, компания изрядно нагрузилась. Кому-то стало худо, на игры уже не тянуло, началась пьяная тягомотина. Долго и раздраженно о чем-то спорили; у Бобби от утомления пропал дар речи. Жаловались на каких-то неизвестных ему учителей. Долго и противно перебирали, кто, когда и с кем… Бобби молча лежал на полотенце рядом с Эйлин, выпивая, когда ему наливали, и бездумно глядя в синеющее небо.

– Слышали, Билли в восемьдесят второй десантной…

– Там ему отстрелят толстую задницу!

– Мой отец говорит, фасольники разбегутся без единого выстрела.

– Чушь! Будет такая мясорубка…

– А отец говорит, ветераны Залива получат по сорок акров, он меня чуть не сожрал, когда узнал, что я не записался.

– Да брось ты. Фасольники не выдержат и недели, это уж точно.

– Так у них же коммунистический режим!

– Ну и что? Русские и пальцем не пошевелят. Они даже на своих кубинцев положили! Не подняли ни одной ракеты. Очень носятся с европешками.

– А я говорю, будет мясорубка. Война продлится не менее шести недель. Мой отец говорит, что все уже решено. Фасольников без боя не отпустят.

– Кто?

– Оборонный комплекс, болван! Уже подписаны контракты на содержание армии в условиях войны. Сумасшедшие бабки. Кстати, там позарез нужны люди.

– На временную?

– На несколько недель. Сотня в час – двойной оклад. В выходные – тройной.

– Слушай, а это неплохо…

Перемена темы привлекла внимание Бобби. Он уже немало наслышался циничных мерзостей от Дика Спэрроу и других, но когда это говорят твои сверстники, с которыми ты только что играл в волейбол, плавал, выпивал, – такое не укладывалось в голове. А собутыльники зашевелились:

– Слушай, твой старик сможет меня устроить?..

– Эй, Эдди! Твой папаша ведь работает на "Коллинз", а? Они берут на временную?

– Могу узнать…

Бобби не выдержал:

– Слушайте, ребята, я не верю, что вы это всерьез.

Батч, огромного роста детина с короткой прической, широко улыбнулся:

– Конечно, всерьез. Если хочешь, я и за тебя могу замолвить словечко. Сотня в час – неплохие бабки!

– Чушь собачья! – выпалил Бобби. Эйлин ткнула его в бок. – Вы что, в самом деле готовы идти на оружейный завод?

– Бобби, замолчи, – шипела ему в ухо Эйлин.

– Делать оружие, чтобы им убивали людей за то, что они хотят жить по-своему?

– Чушь! Любому известно, что Мексика оттяпала Залив во время гражданской войны. Это сделал бандит Панча Вилья со своими ублюдками. Мы имеем полное право забрать то, что было нашим, – так говорится в доктрине Монро!

На Бобби наседали уже несколько парней.

– А ты что, коммунист?

– Слушай, Эйлин, твой дружок, похоже, красный из Беркли!

– Да он фасолышк!

Ситуация, похоже, грозила стать неуправляемой.

– Он из КГБ, их в Беркли пруд пруди, мой отец знает…

– Держу пари, этот болван будет защищать и европешек!

– Что скажешь, Бобби, европешки, которые растащили у нас половину Америки и продали долбаным русским, – они тоже люди?

В памяти Бобби всплыли разъяренные лица у американского посольства в Париже. У этих молодых американцев, уставившихся на него под безоблачным калифорнийским небом, – те же лица. Там толпа скандировала у посольства:

«Американцы – убийцы! Американцы – убийцы!»

Здесь кричали:

– Они не люди, они фасольники!

– Бобби, малыш, в пасть долбанные европешки – люди, по-твоему?

– Ядерными их, чтоб горели голубым!!

– Пусть жрут антипротоны!

Это гремело в ушах как эхо парижских воплей. Это его перевернуло. Где же разница между теми шовинистами и этими?! Но засранцы начали убеждать его, что то, что он считал ложью, – правда!

Эйлин схватила его за руку, и он не отстранился. Но бульшая часть его – лучшая часть – не могла молчать; он не мог не ответить этим дерьмюкам. Он должен сделать это для родителей, для себя самого и – каким-то образом – для Америки.

– Как вы можете в это верить? – закричал Бобби, вскочив на ноги. – Вы же сами как безмозглые гринго! Как шовинисты, которыми нас пытаются представить! Американцы не могут быть такими, вы не имеете права быть такими!

– Какой ты, к чертовой матери, американец? Комми, коммунист! Фасольник несчастный! Красный из Беркли! Катись в свою Москву, там тебе место!

– Мальчики! – простонала Эйлин материнским голосом. – Хватит! Вы так надрались, что и подраться не сможете, вы только наблюете друг другу в рожи!

Некоторые девушки рассмеялись, момент для драки был упущен.

– Пойдем, Бобби! – Эйлин потащила его за руку. – Нам пора!

Покачиваясь и осознавая, как он пьян, Бобби позволил увести себя к машине. Одноклассники Эйлин, лежа на полотенцах, опять передавали друг другу бутылки и смеялись чему-то своему.

– Извини, Эйлин, – пьяно бормотал Бобби. – Что случилось с Америкой? Я вовсе не хотел…

– Я же говорила – это шайка шовинистов. Очень даже запросто могли тебя убить! Они долго поднимались по дороге, вьющейся меж бурых холмов. За перевалом открылось плато. Там она остановила машину, они прошли на край утеса. Янтарно-оранжевое солнце уже наполовину скрылось в зеркале океана. В долине загорались огни Лос-Анджелеса. Далеко внизу сумасшедший город еще корчился от жары и страстей. Теперь Бобби знал: что-то повернулось к худу в этом городе, черные дела скрывались под огненным плащом. И все же город был прекрасен – как сама Америка. И когда солнце нырнуло в океан и край тьмы надвинулся по воде на город, показалось, что сверкающие огни двинулись от земли ввысь, бросая вызов звездам – прекрасный свет, великолепный и гордый, как сама Америка. Свет, который совсем еще недавно сиял всему миру как надежда.

Неужели Лос-Анджелес и вся Америка медленно сползают назад, погружаются в первобытную тьму? Чтобы, как легендарная Атлантида, найти забвение под океанскими волнами?

Бобби не знал ответа. Как и предначертанный ему путь, истина терялась в тумане.