"Женщина-дьявол" - читать интересную книгу автора (дю Террайль Понсон)

IV

Крильон и Нансери переглянулись с недовольным видом. Выходка Мовпена была до крайности неуместна. Но, несмотря на это, у короля она вызвала улыбку. Впрочем, Генрих III сейчас же спохватился и воскликнул:

— Ах, если бы брат был жив…

Однако это восклицание не смутило новопожалованного шута. — Но ведь смерть герцога Анжуйского известна вашему величеству только из откровений графина, истолкованных неизвестным лицом! Едва ли это основание для траура! Король сейчас же ухватился за эту мысль.

— Конечно, у меня нет ровно никаких доказательств, что Франсуа действительно умер!

— Но его высочество серьезно болен! — заметил Нансери. Мовпен снова кувыркнулся, запел петухом и, кривляясь, сказал:

— Ничего, куманек, мы его вылечим! Тут уж Крильон не выдержал.

— Государь, — сказал он, — умоляю позволить мне напомнить господину Дюзесу, что его отец, мой старый товарищ по оружию, не был ни шутом, ни знахарем, ни кудесником!

— Вот как? — смеясь возразил Мовпен. — А если я докажу вам противное, мой седой красавец?

— В таком случае, — невозмутимо ответил Крильон, — я скорее поверю, что сына барона Дюзеса кормилица подменила сыном канатного плясуна или ярмарочного знахаря!

Это была жестокая отповедь, но Мовпена не так-то легкл было выбить из позиции. Он спокойно повернулся спиной к герцогу и, обращаясь к королю, сказал:

— Ах, бедный мой хозяин, вот уж вам-то я не завидую!

— Почему? — спросил Генрих.

— Да потому, что если бы при дворе вашего величества было два Крильона, то вашему величеству не прожить бы полугода!

— Милый мой, — ответил король, — у всякого свое ремесло. Герцог Крильон не посвящен в тайны риторики, и Феб-Апполон, брат девяти муз, никогда не назначал ему свидания. Но это — мой лучший слуга, и так как ты оскорбил его, то я с удовольствием позволю ему проучить тебя за это, если он обратится ко мне за разрешением!

Однако Крильону незачем было обращаться за правосудием к королю: он всегда сам расправлялся с врагами. Так и тут он ограничился тем, что сказал:

— Видите ли, Мовпен, обыкновенно я не бываю в шутливом настроении, но сегодня хочу сделать исключение…

— Это дастся вам не без труда!

— Может быть!.. Но раз вы превратились в шута, то я хочу сделать вам подарок.

— Да неужели?

— Я хочу подарить вам связку бубенчиков и привязать ее к тому месту вашего тела, которое мне больше всего нравится.

— А именно?

— К одному из ваших многочисленных плеч! Мовпен закусил губу и сказал:

— Уж не хотите ли вы дать понять, что считаете меня горбатым?

— Ну вот еще, — спокойно ответил Крильон, — горбатые по большей части отличаются умом, а вы… вы — просто глупый уродец!

— Браво, Крильон! — крикнул король.

Мовпен кинул на герцога злобный взгляд, но не нашелся, что ответить. Считая, что у Крильона ему не повезло, он взялся за замаскированного, который скромно стоял в стороне, ожидая, что король обратится к нему еще с какими-нибудь вопросами.

— Ну-с, господин колдун, — сказал ему Мовпен, — раз уж вы такой мастер, то не погадаете ли и мне?

— С удовольствием, — ответил замаскированный, а затем, взяв руку шута и рассмотрев ее, продолжал: — У вас будет очень беспокойная жизнь!

— Да? Вот как! А в чем будет заключаться беспокойство?

— В том, что вы будете не раз и нещадно биты!

— Кем же это?

— Всеми, кого вы позволите себе оскорбить своими нескромными и неостроумными шутками. Мовпен невольно схватился за эфес шпаги и крикнул:

— Ну, это мы еще посмотрим!

— А вот увидите, увидите! Это так же видно, как и то, что с вами произойдет двойное превращение: одно — в груди, а другое — в ножнах!

— То есть как же это?

— А вот как: шпага в ваших ножнах точно так же превратится в посох канатного плясуна, как душа дворянина превратилась в вашей груди в душу шута дурного характера. — Сказав это, замаскированный презрительно отвернулся от Мовпена и, обращаясь к королю, продолжал: — Насколько я могу судить, вашему величеству нечего больше спросить у меня? В таком случае разрешите мне уйти!

— И заплатите мне как следует за мои предсказанья! — насмешливо добавил Мовпен.

— Ошибаетесь, — ледяным тоном возразил замаскированный, — я ровно ничего не беру за предсказание судьбы!

— Даже от короля? — спросил Генрих III.

— Именно от короля! — ответил незнакомец и, глубоко поклонившись, исчез в дверях.

Когда он вышел, Генрих III посмотрел на Крильона и сказал:

— Ну, что вы думаете об этом человеке, герцог?

— Ровно ничего, государь. Я не знаю, сказал ли он правду или солгал.

— Конечно, солгал, — вставил свое словцо Мовпен, — и ваше величество отлично поступите, если потребуете экипаж, чтобы отправиться в Шато-Тьерри.

— Но если этот человек сказал правду и брат уже умер?

— Ну, так это лишнее основание съездить в Шато — Тьерри, чтобы доставить оттуда тело почившего со всей помпой.

— Увы, — вздохнул король, — самые пышные похороны не воскрешают!

— Нет, конечно, но смягчают горе. А ведь ваше величество — такой мастер в устройстве помпезных процессий! Я уверен, что торжественное перевезение тела герцога Франсуа будет чудом своего рода! Спереди пойдут кающиеся в белом, потом кающиеся в синем, потом серые монахи…

— Ты с ума сошел! — с негодованием перебил его король. — Монахи должны идти впереди кающихся, так и в ритуале указывается!

При этих словах Крильон и Нансери переглянулись почти с испугом — уж слишком проступало в этом диалоге все убожество короля! А Мовпен продолжал:

— После серых монахов — рота алебардистов…

— Ну уж нет! — перебил его король. — Я предпочитаю швейцарцев — у них более строгий костюм.

— Ладно, пусть пойдут швейцарцы! А после них мы пустим сотню конной гвардии!

— Вот это так! — согласился Генрих.

— Государь, — вмешался Крильон, начинавший уже бледнеть от злости, — мне кажется, что, прежде чем устраивать похороны его высочества, следовало бы узнать, действительно ли он умер!

— Вы правы, герцог. Я сейчас отправлюсь. Вы со мною?

— Вашему величеству известно, что я никогда не покидаю вашей августейшей особы! — сухо ответил Крильон.

В этот момент сквозь открытое окно донесся голос, жалобно возглашавший:

— Подайте, Христа ради! Подайте на монастырь бедных доминиканцев!

Король высунулся из окна и увидел молодого монашка, который, сидя верхом на осле, призывал верующих к молитве. У монашка были бледное лицо, пламенный взгляд, тонкие губы и оскаленные острые зубы, словно у хищного животного.

При виде этого лица король почувствовал необъяснимый укол в сердце, словно им овладели тайные предчувствия.

— Фу, что за отвратительный монах! — воскликнул он, отскакивая от окна.

Его место сейчас же занял Мовпен; увидев монашка, он воскликнул:

— Ба! Да ведь это Жако! Здравствуй, Жако! Как поживает Буридан? — и он указал пальцем на серо-черного осла.

Но король, подчиняясь охватившему его странному чувству непреоборимого отвращения, продолжал бормотать:

— О, что за отвратительный монах! Что за мерзкий монах!