"Поединок со смертью" - читать интересную книгу автора (де Куатьэ Анхель)Часть перваяПалец Данилы коснулся синей кнопки звонка. Дзынь… За дверью послышался шум, щелкнул замок, и дверь открылась. На пороге стоял Павел – высокий, худой, немного сутуловатый, с копной пепельного цвета волос. Под серыми глазами темные круги, впалые щеки, утонченный, чуть сдвинутый вправо нос. Одет по-домашнему: мятая майка, поношенные спортивные штаны и шлепанцы на босу ногу. На вид ему лет двадцать пять—двадцать семь. Но глаза старые-старые, мертвые, словно пуговицы из мутного стекла. – Данила? – неуверенно спросил он, тонкие темные, стреловидные брови изогнулись. Данила ничего не ответил. – Быстро ты, – Павел повернулся к Даниле спиной и прошел в комнату. – Заходи, коль не шутишь. Но Данила так и стоял на пороге. Голова опущена. Смотрит исподлобья в спину «дуэлянту», и я готов поклясться, решает для себя один-единственный вопрос – играет Павел или страдает по-настоящему. Часто так бывает – человеку кажется, что он страдает, но на самом деле это только маска. Иногда люди так свыкаются с этой ролью, с этим имиджем, что уже и сами не могут отличить – где у них настоящая боль, а где разыгранная. – Избранник, я не кусаюсь! – ехидно выкрикнул Павел. – Проходи, располагайся! Данила сделал шаг внутрь и окинул квартиру взглядом. Тусклый свет от лампочки, болтающейся на одних проводах, грязные полы, обшарпанные стены, на потолке трещины, разводы от неаккуратно положенной краски. Еще секунду Данила раздумывал, потом словно стряхнул что-то с плеч, быстро закрыл за собой дверь, снял куртку, разулся и прошел в комнату. Павел сидел на продавленном покосившемся диване, накрытом сверху сальным покрывалом. –Что-то мне перестала нравиться моя идея, – зло сказал Павел, глядя на Данилу снизу вверх. – Не о чем мне с тобой разговаривать. Приехал… Спасатель… Чип и Дейл. Данила улыбнулся. Взял стул и сел напротив Павла. – Ну как, теперь не так страшно? – Данила добродушно развел руки в стороны. – Что? – Павел повернул голову и искоса посмотрел на Данилу. – Ты о чем? – О чем? – пожал плечами Данила. – Если меня «Чипом и Дейлом» назвать, наверное, сразу легче становится… Глаза Павла блеснули. Что было в этом взгляде? Негодование? Презрение? Страх? Гнев? Злость? Не знаю. Все вместе, все сразу. – Ты думаешь, я шучу?! – прошипел он. – Ты думаешь, я неудачник, который так самоутверждается? Да?! Данила отрицательно покачал головой: – Если у тебя есть другое объяснение, скажи… Может быть, Павел рассчитывал, что Данила начнет оправдываться или, напротив, – разозлится. Но Данила не сделал ни того ни другого. Он просто «вернул» Павлу его слова, и это вывело того из себя. – Ты, видимо, не понял, что я говорю совершенно серьезно, – Павел встал и направился к большому шкафу, стоящему в углу комнаты. – Вот… Он открыл дверцу. Бельевой шкаф весь – снизу до верху – был забит какими-то пакетами. На средней полке стояло небольшое самодельное электронное устройство с торчащими во все стороны разноцветными проводами. На подсоединенных к устройству часах бледно-зеленым светом горели цифры: 04:13:53. Через секунду: 04:13:52. Еще через секунду: 04:13:51. – Что это? – тихо спросил Данила. – Это наш с тобой билет, Избранник. – Билет? – Да, билет. К Богу. Адская машина находилась на шестом этаже. Снизу еще пять, сверху – восемь. Сколько там людей?!. – Рано ты пришел, Данила, – сказал Павел. – Я думал, у нас с тобой где-то час будет, не больше. Вот и часики завел… Ну ладно, если что – у меня кнопка есть. Мы наш Павел показал на свое запястье. К нему пластырем был приклеен какой-то пластмассовый предмет, похожий на брелок автомобильной сигнализации. – Обманул я тебя, – Павел улыбнулся. – Один не хочу умирать. Вместе полетим. На – Надо людей вывести, – спокойно сказал Данила. – Каких людей? – Павел сделал вид, будто бы не понял его слов. – Жителей дома. – Нет, не надо, – Павел отрицательно покачал головой. – Поедем с эскортом! – Они ни в чем не виноваты, – голос Данилы едва заметно дрогнул. – А никто ни в чем не виноват, мир такой… – лицо Павла исказилось, это был сарказм, издевка, чувство безграничного превосходства и торжества. – Я же тебе говорил, а ты мне все не веришь. – У тебя нет никаких причин их убивать, – голос Данилы на мгновение стал грозным. – А ни у кого нет никаких причин, – расхохотался Павел. – Ты разве не знал?! Ни у кого – никаких – ни на что. Все фарс! Розыгрыш. Мы как подопытные кролики. Плебеи в руках Господних. Даже не в руках, в ногах… И главное ведь – что? Он встал и приблизился к Даниле, сидящему на стуле в центре комнаты. Высокая худая фигура Павла изогнулась и замерла в этом неестественном положении. Он как змея танцевал смертельный танец над своей жертвой. – Что? – спросил Данила, глядя Павлу прямо в глаза. – Вот ты – Избранный. А они, – Павел показал вверх и вниз, – они нет. И я – нет. Тебе и жить хорошо, и умирать не скверно. А нам… Так что я теперь даже убивать тебя не хочу. Поболтаем часок-другой, и, может, отпущу тебя. Иди и – Людей выпусти, – повторил Данила. Павел развернулся и пошел к дивану. – А если твои дружки что-нибудь предпримут, я увижу, – бросил он раздраженно и показал на зеркало, стоящее под углом у самого окна. Павел так приладил зеркало, чтобы видеть с дивана выход из дома и улицу. – Я не понимаю – чего ты от меня хочешь? – спросил Данила. – Не знаю, – внезапно тихо ответил тот. – Я как-то все это по-другому себе представлял. – По-другому? – от удивления Данила даже повысил голос. – Что представлял?! – Но это всегда так, – тихо, почти беззвучно шепнул Павел. – Сплошной обман. – В чем обман-то? – П – П – Пустая, пошлая обыденность, – Павел залез на диван с ногами, зажал колени в кольцо рук и уставился в зеркало над окном. – Чуда нет. П – Да. – Потому что обман все. Потому что п – Да, наверное, так, – согласился Данила. – Но к тебе, Данила, в жизнь чудо пришло, а ко мне нет. И теперь у тебя дело есть, а у меня нет. И все у тебя правильно и миленько, а у меня – гнусно и того хуже – никак. Но ничего, браток, если так, мы эту лавочку прикроем, – Павел потер запястье с прикрепленным к нему пультом дистанционного управления. – Нажмем на кнопочку, и привет! Все кончится. Павел помолчал какое-то время и добавил: – И это ведь вранье все, Данила, что Избранники другим людям нужны. Просто Избранникам хорошо, а нам – – И Павел вдруг расхохотался. Зычным, рваным, пугающим спехом. – Вот ты заладил! – прокричал он сквозь хохот. – «Выведи людей!» «Выведи людей!» А знаешь, в чем проблема? Если я им скажу: «Я знаю про бомбу, которая заложена в 137 квартире. Выходите…» – никто не выйдет. В милицию начнут звонить, спрашивать, докладывать. Через час эта милиция приедет, не спеша, с собакой. Поднимутся ко мне на этаж, позвонят, начнут спрашивать… Никто из дома не выйдет. Понимаешь? Потому что мой голос для них – даже если это их жизни касается – ничто. Люди такие, мир такой, все глупо. Глупо и пошло. Все еще не веришь мне?.. – Не верю, – ответил Данила. – Доводы плохие? – зло ухмыльнулся Павел. – Доводы нормальные. Хорошие доводы. Только вот я не верю. – Вот, – Павел показал указательный палец. – Видишь! Это потому, что ты Избранный. Поэтому и не веришь. У тебя другая правда, не – Нет, я не верю, не потому что я Избранный, – возразил Данила. – Я не верю, потому что не хочу. Просто не хочу, и все. Это ты можешь понять?.. – Сытый с голодным никогда не договорятся… – Знаешь, – сказал Павел, – я однажды загадал… – Загадал? – удивленно переспросил Данила. – Да, нажрался таблеток, штук сто, наверное, съел. И загадал – умру, так тому и быть, а если не умру, то значит, случится еще в моей жизни что-то особенное, чудо какое-то, которое все перевернет. Обыденность эту, эту пустоту внутри, Данила посмотрел на Павла с какой-то иронией: – То есть не собирался умирать, я так понимаю? – В смысле?.. – он недовольно уставился на Данилу. – Просто похоже на шантаж, Павел. – На – «Жизнь, а ну-ка быстро, хочу чуда! А не дашь, так я помру, и будет моя кровь на твоей совести!» Это называется шантаж. – Я думал, ты тоньше, – едко заметил Павел, его верхняя губа нервно дернулась. – «Тоньше» – это в смысле – Нет, тоньше в смысле – Знаешь, я на правах «Избранного» открою тебе один секрет, – сказал вдруг Данила. – Пока ты пытаешься контролировать Жизнь, в ней чуда не будет. Просто не может быть. А то, что ты сделал, это способ контроля. Ты у нее неких гарантий затребовал. Понимаешь? Мол, пусть даст мне знак, что все будет нормально. Ты у Жизни потребовал, словно Промысел должен перед тобой отчитываться… Неужели не понимаешь? Ведь не можешь не понимать. А значит – хитришь. Чудо приходит только в тот миг, когда ты готов довериться Жизни. И приходит оно само, без уведомления, без предупреждения, без гарантий. Павел долго молчал и смотрел куда-то перед собой. Он думал о чем-то. Тяжело, напряженно, мучительно думал. – Я тогда проснулся от невыносимого света, – сказал он наконец. – Мои веки были сомкнуты, но я все равно чувствовал этот свет, он резал мне глаза. Я с трудом перевернулся на бок и закрыл голову руками. Стало чуть легче. Я очнулся. Я выжил. Это значило, что в моей жизни еще будет что-то хорошее… Я сыграл с Богом в рулетку, а Он спас меня. Он явил чудо, как я и просил. Тогда я еще не знал, что эта жизнь была оставлена мне в наказание. Это не я сыграл с Ним в рулетку, это Он игрался со мной… – Оставив мне жизнь, голос Павла звучал глухо, – Бог осудил меня на длинную, невыносимую муку. Он садист, ваш Бог… Ты знаешь это, Данила? Ты знаешь, что Он – садист?! Я думаю, наши мучения доставляют Ему удовольствие. Иначе это никак нельзя объяснить. – О чем ты? – Данила смотрел на Павла широко открытыми от удивления глазами. Молодой человек – уставший, измученный, истощенный – вдруг заговорил как – Бог требует повиновения. И ты мне говоришь о том же, Данила. Это рабство, твой призыв – «Доверься!» И ведь это не призыв даже, это – Павел! – крикнул Данила. Павел был в приступе бешенства. Глаза вращались в орбитах, казалось, еще чуть-чуть, и, выкручивая запястья, он сломает себе руку. Ту самую, с пультом дистанционного управления от взрывателя. – Но тогда, в тот день, я решил, что Бог явил чудо, – Павел был словно в забытьи и продолжал говорить, то чуть успокаиваясь, то возбуждаясь с новой силой. – Да, еще вчера я простился с жизнью, а сегодня… сегодня я мог начать ее заново! Я был так глуп, что принял это за Солнце пекло. Чистое ясное небо. Веселые, улыбающиеся люди. И я поддался этому настроению. Бродил по улицам, глупо жмурясь и выискивая глазами обещанное мне счастье. Наверное, я был похож на голодную собачонку, которая ждет, пока ей бросят какую-нибудь корку. Я дышал надеждой, я жаждал ее. Должно быть, Бог изрядно повеселился в тот день, наблюдая за мной. И вдруг, действительно, со мной стало происходить что-то странное. Во-первых, меня чуть не сбил микроавтобус. Я собирался перейти дорогу, дернулся, и тут же справа раздался дикий визг тормозов. Тупая белая морда маршрутки замерла всего в каких-нибудь пяти сантиметрах от меня. Высунулся водитель. Он начал что-то кричать, ругаться, поливать меня всякими словами. Но я словно бы и не слышал его. Я как завороженный глядел на этот глупый, ухмыляющийся капот… Прямо перед моим лицом была надпись: «Ищешь свою любовь?» – и символ новой FМ-радиостанции – Водитель вылил на меня всю свою злость до капли и уехал. Тупой кретин. Он даже не понял, что был всего лишь курьером, доставившим мне первую подсказку. Я пришел в лихорадочное возбуждение. Я шел – быстро, никуда, без всякой цели, просто шел, иногда бежал. Чтобы не снижать темп, ставил себе цель обогнать какого-нибудь человека, шедшего впереди. «Где же я видел этих лебедей? Где?!» – думал я. Два лебедя – словно быки, упершиеся друг в друга лбами. Изогнутые шеи образуют сердце. За этим сердцем – садящееся солнце… И вдруг я понял – соседний дом! Да, точно! Его еще называют «лестница», потому что он похож на лестницу, лежащую на боку, – каждый следующий подъезд выступает чуть вперед. И на этих выступах десятки рекламных щитов. И как раз сейчас – реклама этой радиостанции! Лебеди! Я круто развернулся и нырнул в подземный переход, в метро. Спустился вниз. Шел все так же быстро. Увидел отходящий поезд. На его стекле была та же картинка – Все сходилось. Меня словно бы кто-то вел… Оказавшись перед домом-«лестницей», я подошел к подъезду, над которым висел гигантский рекламный баннер. Чуть постоял, отдышался и огляделся по сторонам. Никакого другого знака не было. Значит, все? Значит, здесь и сейчас… Наверное, Бог в эту секунду просто корчился от смеха. Я стоял перед этой идиотской зеленой дверью подъезда и вспоминал монолог Мастера: «Неужели сейчас? Подождите! Это надо осмыслить!..» Вдруг дверь распахнулась и… я увидел Олесю. «Ты?» – сказала она без всякого удивления, будто знала, что встретит меня здесь. «Я…» Бог режиссировал комедийную мелодраму. Я знал Олесю уже лет десять, а может и больше. В старших классах она была девушкой моего друга. Потом пропала – поступила в институт, а я ушел в армию. Мы жили в одном дворе. Когда встречались, обменивались пустыми, ничего не значащими фразами – «Привет. Как дела?» Мне казалось, она относилась ко мне с симпатией. Я даже думал несколько раз с ней заговорить, но так и не нашел нужной темы. У нас было мало общего. Она – Потом у нее, кажется, появился какой-то мужчина. Старше ее и не из бедных. Я несколько раз его видел. Он привозил Олесю домой. Потом она исчезла, и я решил, что она вышла замуж. Стало противно, я разозлился. Меня вообще это раздражает – сейчас женщины думают не о том, как жить, а о том, И вот сейчас, в тот самый день моей «второй жизни», она вышла из дверей, к которым меня привели И я вдруг Вообще я никогда не смотрю, во что одеваются женщины. Одежда, макияж, прическа – это ведь только внешний образ. Сами они всегда другие, не такие, какими хотят казаться. Но то, что было на Олесе в тот день, я помню. Легкий светло-голубой джемпер в обтяжку, серые джинсы и дурацкий платочек в сине-белых кружочках вокруг шеи. Украшение… Ужасно нелепое. Пауза затянулась. Прошла, наверное, целая минута. Но Олеся стояла, не уходила. Все смотрела на меня и смотрела, с немым вопросом в глазах. – Что-то случилось? – она первая нарушила молчание. – Ты какой-то… какой-то потерянный. – Просто… – я охрип. – Просто не ожидал тебя увидеть. Ты куда-то пропала. Уезжала? Олеся ответила не сразу. Похоже, не знала, как сказать. – Да… Уезжала, – кивнула она. – Я сейчас здесь не живу. Вот приходила забрать у мамы кое-какие документы. – А-а-а… – протянул я. – Понятно… У меня горло сдавило, и голос осип еще больше. Мне вдруг стало ясно, что я должен сказать правду. Прямо сейчас. Потому что сегодня особенный день. Я не просто так оказался у этих дверей. Нет, эта встреча просто не может быть случайностью! Собрав все силы, я выдавил из себя: – А я думал о тебе. Представляешь? Все гадал – где ты, с кем? Ты вышла замуж? – Н-нет, – неуверенно ответила Олеся и тоже вдруг закашлялась, а потом добавила: – Знаешь, я тоже о тебе думала. Все хотела позвонить, узнать, как дела. Но оказалось, у меня твоего телефона нет. Всю квартиру перерыла, пока искала школьную записную книжку. Нашла, а твоего номера в ней нет… – Ты влюбился? – спросил вдруг Данила. Павел повернул к нему голову и сказал, словно пробудившись от глубокого сна: – В каком смысле?.. – А есть разные смыслы? – Данила пожал плечами и, не дожидаясь ответа, добавил: – Просто странно это выглядит. Ты ведь не влюбился, ты знал, что должен был влюбиться, и заставил себя это сделать. Понимаешь? Не влюбился, а заставил… – Заставил? – Павел смотрел будто бы сквозь Данилу. – Нет, я не заставлял. – Но ты искал чудо? Ждал, что – Да, – голос Павла дрогнул. – Знаки – вещь хорошая, – грустно сказал Данила. – Но их нельзя искать. Они или есть, или их нет. Если есть – то не ошибешься, поймешь, что Жизнь дает тебе какое-то знание. А если их нет, то нельзя придумывать. Совпадения – часто только совпадения. Но если строить иллюзию, то получается, что ты и сам себя обманываешь, и других обманываешь. Нельзя. Потом будешь разочаровываться, винить. А кого винить, если ты сам все это выдумал?.. Данила подался корпусом чуть вперед, уперся локтями в колени и уронил лицо в ладони. – Нет, неправда, – прошептал Павел, но в его голосе не было прежней уверенности. – Павел, нельзя жить по придуманному сценарию, – тихо, почти неразборчиво произнес Данила. – Жизнь сложнее. Она непредсказуема. Бог дал человеку разум, но не вместо Себя. Понимаешь?.. Никакого интеллекта не хватит, чтобы сконструировать Жизнь. Да и нужно ли это делать? Не лучше ли позволить Ей – самой Жизни – войти в тебя, в твое существо, в твой мир? – Это только теория, – сухо ответил Павел. – Ты вот, – продолжал Данила, – про женщин говорил. Что они, мол, думают не о том, как По лицу Павла скользнула усмешка. – Думать – теперь не модно? – бросил он. – Ты говоришь, – продолжал Данила, не реагируя на эти выпады, – что Олеся пытается жить «правильно», чтобы всем угодить. Тебя это раздражает. Хорошо. Ну а ты, Павел, ты сам? У тебя ведь просто другое «правильно». Тебе кажется, что надо этому миру сопротивляться. Это для тебя – И что с того? – огрызнулся Павел. Данила поднял на него глаза – тяжелый, усталый взгляд. – А то… – весомо сказал Данила. – Ты ее обманывал. – Кого?! – Олесю. – Как?! – Тем, что выдавал желаемое за действительное, – уверенно сказал Данила. – Тем, что вместо живой, искренней любви предложил ей искусственную, муляж. Ты и вправду думаешь, что ты ее любил по-настоящему, сердцем? Павел замер, он смотрел на Данилу, не зная, что ответить и как реагировать. Данила попал в самую точку. Не в точку даже, а в сердцевину, в самую суть. Он сказал Павлу правду, страшную правду – Павел обманывал. Он обманывал и себя, и, что самое страшное, ее – ту женщину, которая его полюбила, полюбила по-настоящему, несмотря ни на что. Полюбила так, как он не смог. – Нет, – упрямо сказал Павел, почти не разжимая рта. – Я любил ее. Любил. И она это знала. Но она меня не любила, нет. Я доскажу. Было лето. Мы гуляли в городском парке. Олеся шла медленно, внимательно глядя себе под ноги, словно цапля, высматривающая в болоте лягушек. И тогда я решил рискнуть. Я решил сказать ей главное. Если сейчас она ответит «нет» – то для меня это ничего не изменит. Но я буду знать, что пытался, что преодолел свой страх. Тот, кто любит, всегда в выигрышном положении. У него нет выбора – любить или нет. Он в согласии со своими чувствами. Надо только победить свой страх. – Я тебя люблю, – сказал я тихо. Она посмотрела на меня странно, но без удивления, и ответила: – Я знаю, – прозвучало просто и даже буднично. – Я всегда это знала. Ждала, что ты скажешь, но ты не говорил. Я уж решила, что все себе придумала, нафантазировала, а потом поняла, что ты не можешь не любить, что тебе это нужно. Олеся сказала это так спокойно, так естественно и так нежно, что у меня сердце в груди зашлось. – И мне не важно, И этим она разрушила все. Она сказала это так, словно бы в моей любви есть какой-то изъян. Но ведь это неправда! Нет, это в ее, в ее любви был изъян! И с каждым днем наших отношений, с каждым днем он становился все очевиднее, все яснее! Стоило мне хоть на минуту задуматься, уйти себя, как Олеся тут же с тревогой спрашивала: – Ты меня любишь? Это повторялось постоянно, и я постоянно говорил ей – да, люблю. И то, что она красивая, и что мне с ней интересно, и что я не хочу быть ни с кем, кроме нее. Я все это ей говорил! Но в женщинах странным образом сочетаются ужасная самоуверенность и столь же скромный, неизлечимый комплекс неполноценности. Однажды мы ходили в кино. Это был фильм моей любимой актрисой. – Лучше ее быть не может, – сказал я, когда мы вышли из кинотеатра. – Я ее обожаю. У меня есть все фильмы с ее участием, Олеся как-то странно посмотрела на меня, но ничего не сказала. Весь вечер она была грустной. Когда мы пришли домой, долго смотрела на себя в зеркало в прихожей и наконец произнесла с отчаяньем: – Я такая толстая, неуклюжая, неизящная! Ненавижу свое тело! Я уже несколько лет давлюсь кефиром и овощными салатами, а все равно остаюсь коровой. И все эти мучения только ради того, чтобы не быть совсем уродиной… Я подошел к ней сзади и обнял. – С ума сошла? Ты самая красивая женщина в мире! Она глубоко вздохнула и посмотрела на меня с печальной улыбкой. – Спасибо, что ты поддерживаешь меня и говоришь, что я красивая, хоть на самом деле так и не считаешь. – Ух ты! – я удивленно приподнял брови. – С каких это пор тебе лучше меня известно, что я думаю? – Я очень ценю, что Олеся вдруг порывисто обняла меня и принялась целовать. – Спасибо тебе, спасибо, что ты есть! Если бы ты знал, как долго я тебя ждала! Как долго я тебя ждала! Пожалуйста, люби меня! Мне так нужно, чтобы меня хоть кто-то любил! До тебя я была как мертвая! А с тобой все по-другому! Я словно бы ожила! Не могу без тебя! Не хочу без тебя! Если ты меня когда-нибудь разлюбишь – я умру!.. – Да что ты такое говоришь? – удивился я. – Я здесь, я с тобой. Я буду с тобой, пока ты этого хочешь. И даже если решишь уйти от меня, я все равно буду тебя любить. – Ничего не говори, – она зажала мне рот ладонью. – Не смей говорить об этом. Не смей даже думать обо мне так. Я люблю Я отстранился, взял Олесю за плечи и посмотрел ей в глаза. Я хотел убедиться, что она не шутит. Она не шутила. – Олеся! Ты серьезно? Ты плачешь, потому что мне актриса нравится? – Она покраснела – растрепанная, с красными от слез глазами. И капли на длинных черных ресницах… Я задохнулся от нежности и любви. Прижал ее к себе и тихонько рассмеялся. – Олеся, какая же ты смешная! Какая же ты… – я не мог подобрать слова. – Какая же ты глупая! Господи! А я то думаю, что случилось? Боже мой! Ну хочешь, я все кассеты с ней выброшу и больше никогда в жизни не пойду ни на один фильм с ее участием? Она пыталась сохранить серьезность, но против своей воли начала улыбаться. – Хочу, – вдруг хмыкнула она и тоже засмеялась. Я почти бегом бросился в гостиную, выгреб с полок все кассеты – и на кухню, чтобы бросить их в мусорное ведро. Олеся схватила меня за рукав: – Стой! Ты что, серьезно? Сумасшедший!.. А сама смеялась от счастья. И я смеялся. – Миленькая, чудная сцена, правда? – зло спросил Павел, буквально проткнув Данилу взглядом. – Тебя выводила из себя ее радость? – спокойно, без обиняков ответил он. – А ты не понимаешь?! – рассвирепел Павел. – Не понимаешь?! Не видишь, что она сделала?! – А что она сделала? – сказал Данила, но это не прозвучало как вопрос. Данила словно бы предупреждал Павла, просил – не нападай, прояви достоинство, мужество, благородство. Не нападай… – Она же меня заставила, вынудила! – вскричал гневно Павел. – Я сделал то, что она хотела. Ей нужен был момент этого триумфа! – Прекрати, – спокойно сказал Данила. – Не унижайся. – Я унижаюсь?! – Павел даже брызнул слюной. – Я?!! Она вывернула мне руки, а я и не заметил этого. Изящно, красиво, без ультиматума и применения силы. Я только потом понял, потом! Ей недостаточно было слышать от меня, что она лучшая, любимая, самая-самая, она хотела большего, она хотела, чтобы я еще и отрекся, и поклялся, и зарекся. Потрясающая игра! И ведь она добилась всего, всего, чего хотела! Теперь, что бы я ни сделал, – я предатель: посмотрел на другую женщину – предатель, подумал о другой женщине – предатель, просто оценил другую женщину по достоинству – предатель и враг! А она – жертва, несчастная жертва! Тьфу! Ненавижу! Павла трясло, словно в стиральной машине в режиме сушки. – Так об этой – Да! Да! Да! – заорал Павел. – Мне нужна абсолютная свобода! Сила свободы! Никто не имеет прав на меня! Никто, кроме меня самого! И я ненавижу этот мир, который вынуждает меня играть по его правилам. А Олеся… Она просто открыла мне глаза. Она стала в моей жизни реальным, осязаемым воплощением этой двуличности, этой подлости, этой великой лжи мира. Она поймала меня в ловушку. Она мастерски разыграла эту пьесу – милая, несчастная жертва. Расплакаться можно! А я – тиран, деспот, жестокое чудовище, подлец… – Только ты опускаешь одну существенную деталь… – оборвал его Данила. – Тебе понравилась эта роль. – Ха! – раздраженно крикнул Павел. – Она меня заставила! Она! Ведь я живой! Живой! Я не кукла на веревочках! Даже если крысу загнать в угол, она нападает. Когда тебе некуда бежать, когда все пути закрыты, ты нападаешь! Она связала меня по рукам и ногам своей лживой любовью, она хотела владеть мною! А мною владеть нельзя! Запрещается! И я стал нападать. Да! Потому что только в этот момент и можно почувствовать себя человеком – – На чужих костях, – добавил Данила и опустил голову, не понимая, как возможно, чтобы человек так думал, не имея сил видеть это унижение, эту непомерную душевную слабость. – Нет, ты просто многого еще не знаешь, – прошипел Павел. – Вот слушай… В самом начале нашего знакомства мы еще умели подолгу разговаривать. Вернее, я говорил, а Олеся слушала. Изредка она задавала уточняющие вопросы, но больше слушала. Я ей рассказывал обо всем. Совершенно! Обо всем, чем раньше не говорил ни одному человеку, доверял ей свои самые сокровенные мысли и душевные тайны. Ей одной я рассказал о вечере, что предшествовал дню нашей встречи, о своем пари с Богом. И вот однажды был такой разговор. – Мир устроен неправильно, – сказал я Олесе. – В нем всего слишком много. Поэтому люди уже не могут довольствоваться простыми вещами. Им нужны супервещи, и желательно с бонусом. Сегодня я шел мимо метро и увидел женщину. Она продавала цветы. И ей было недостаточно их естественной красоты. Ей не хватало дивной красоты свежих, нежных роз. Она посыпала их блестками. Понимаешь? Она пыталась улучшить даже то, что и так совершенно! Это болезнь нашего мира… Олеся слушала меня лежа на боку, прижавшись ко мне всем телом и подперев голову рукой. Ее серые внимательные глаза были серьезны, но я всегда чувствовал – она думает о чем-то своем. Я повернул голову и провел ладонью по ее щеке. – Я тебя люблю, – в который раз сказал я. – Я тоже, – ответила Олеся. И все бы ничего, но она смотрела в этот момент поверх меня. Она сказала это буднично, просто, между делом. Как сказала бы: «Едешь за сигаретами? Слушай, купи булку». Я признался ей в любви, а она ответила мне на автомате, машинально, как робот, в которого заложена программа: «На слова „Я тебя люблю“ необходимо ответить: „Я тоже"“. Иллюзия начала рассеиваться. Вероятно, все то же самое случалось и раньше, но я просто был слишком влюблен, чтобы заметить подобные тонкости и нюансы. И тут только я начал понимать, как глубоко схватил наживку и как крепко увяз в этих отношениях. Я вспомнил слова Олеси: «Если ты меня когда-нибудь разлюбишь – я умру!» Да, она взвалила на меня весь груз ответственности. Теперь, что бы она ни сделала, как бы ни повела себя, я автоматически становился виноватым, а главное – я теперь был несвободным, как лежачий больной. Через пару дней я поехал на собеседование по поводу работы. Дорога была жуткой. Лил дождь, автобуса не было, переполненные маршрутные такси летели мимо. Мне пришлось идти пешком. Я промок до нитки, опоздал. Девушка, менеджер по персоналу, похожая на холеного грызуна, смерила меня долгим презрительным взглядом. На ней была кофточка с огромным декольте. Такие женщины вызывают у меня жалость и презрение. Им хочется, чтобы их желали, чтобы испытывали к ним вожделение. И все только ради того, чтобы отвечать «нет». Ведь тот, кто говорит «нет», у того и власть над ситуацией. «Грызун» молча протянула мне пачку бумаг. Это были какие-то тесты. – Зачем это? – спросил я. – Это что, как-то покажет, какой я водитель? Или здесь вопросы по правилам дорожного движения? Девушка уставилась на меня так, будто я вонял. – Сначала нам бы хотелось узнать о вас побольше в общечеловеческом плане, – сказала она, натужно кривя рот. – И вы надеетесь, что получится? – усмехнулся я. – Ладно… – Знаете что, – девушка приложила руку к виску, изображая неловкость, – я только что вспомнила… Эта вакансия уже закрыта. Как-то совсем вылетело из головы. Пора в отпуск. Извините, что зря вас побеспокоили. Я не собирался играть с ней в вежливость. Мы оба знали, что она лжет, и оба понимали почему. – Вранье, – спокойно ответил я. – Вы решили наказать меня за то, что не бросился целовать вам задницу. Она вытаращилась на меня, замерла и нервно захлопала глазами. – Вы не можете брать взяток с тех, кто хочет получить работу, поэтому требуете раболепства, – продолжил я, не отводя глаз. – Вам нужно, чтобы вас упрашивали, чтобы перед вами унижались. А знаете, зачем вам это надо? Потому что вы сами в глубине души знаете, что вы ничтожество и что вас никто не любит. А поэтому вам нужно постоянно слышать от других людей что-то, что позволит вам выстроить свой самообман. Когда у человека ничего нет за душой, он постоянно самоутверждается, ищет доказательств своей значимости. И, кстати, зачем вам это декольте? Думаете, мужчины польстятся на вашу грудь? Зря надеетесь. Любому ясно, что без подпорки в виде вот этого торчащего бюстгальтера вся эта «красота» провиснет вниз до самого пупка, как коровье вымя. Сказав это, в моих словах не было ни слова неправды, я повернулся и ушел. А она так и смотрела мне вслед круглыми злыми глазами. Она готова была разреветься, потому что ей просто нечего было возразить. Hечего! Весь день, прокручивая в голове эту встречу, я бесился. Вот вы говорите, что надо отказаться от «Я», надо увидеть «другого». Только вот как жить после этого, рецепта не даете… Когда вечером пришла Олеся, я все еще не успокоился. – Что случилось? – привычно ласково спросила она, проведя рукой по моим волосам. – Ты чем-то расстроен? Одной рукой она гладила меня по голове, а другой начала расстегивать пуговицы своей рубашки. И снова это же чувство! Меня оторопь взяла. Она спрашивала меня, что случилось, даже проявляла сочувствие… Но в то же время проделывала обычный ежедневный ритуал, будто ничего не случилось! Я страстно прижался к ее губам, стараясь отогнать от себя эту неприятную мысль, эту ужасную правду. «Должно быть, мне кажется… – убеждал я себя. – Просто она хочет успокоить меня, утешить, вернуть хорошее расположение духа». Да… Я почти убедил себя в этом. Мы лежали рядом на старом диване и смотрели в потолок. – Люди помешаны на власти, – сказал я. – Они ищут ее во всем, собирают по крупинкам, готовы рисковать жизнью ради минутного торжества. Водитель нарушает правила, чтобы обогнать другую машину и тем самым доказать другому водителю свое превосходство. Хотя бы на миг, потому что у светофора они все снова окажутся рядом. Неудовлетворенные женщины ищут работу, которая позволит им отказывать мужчинам. Это их месть. И они будут держаться за свое место, потому что оно дает власть! Все! Все помешаны на власти!.. – Знаешь… – она вдруг перебила меня, хотя прежде никогда этого не делала. – Мне кажется, у тебя просто слишком много свободного времени Ты слишком много читаешь и слишком много думаешь. То есть вообще это, конечно, хорошо. Но… Сидеть в четырех стенах наедине со всеми этими мыслями, книгами, рассуждениями – так можно с ума сойти! Даже я, просто слушая тебя, потом долго не могу прийти в себя и постоянно думаю: «А каково с этим жить?» Только теперь я понимаю, что она хотела сказать. Она уже тогда считала меня никчемным и ни на что не годным. А я любил ее. Я готов был за нее жизнь отдать, если бы понадобилось. – Павел, тебе самого себя жалко? – прервал его Данила. – Жалко?.. – Павел удивленно вскинул брови. – Ты хочешь сказать, что я себя жалею и поэтому все в моей жизни «не складывается»?! Да?! Это ты хочешь сказать?! – Нет, я не… – только и успел сказать Данила, но Павел уже его не слышал. – Да я Павел вскочил с дивана и резким движением приставил свою руку с пультом Даниле к самому носу. – Видишь – Павел, разве ты этого не видишь? Ты превратил свою жизнь в Ад, – Данила смотрел ему в лицо и говорил тихо, спокойно, открыто. – Вместо того чтобы видеть в ней Павел вздрогнул, отстранился от Данилы и медленно пошел к окну. – И чем ты умнее, Павел, – продолжал Данила, – чем тоньше и чем чувствительнее, тем ужаснее твоя жизнь. Ты выворачиваешь ее наизнанку, с жадностью, с восторгом даже. Выворачиваешь и тычешь пальцами в торчащие швы. Словно бы можно было сшить платье, не оставив швов. И словно в них есть что-то плохое. Ты видишь подвох даже там, где его нет. Она машинально ответила: «Я тоже» – в ответ на твои признания. И что, Павел? А если она думала в этот момент о тебе, о твоем будущем, о твоих страданиях? – Да! – взревел Павел и начал паясничать: – Все только об этом и думают! И она мне об этом говорила всегда! Все думают только обо мне, о моем будущем и о моих страданиях! Конечно! Только об этом. Разумеется! Вне всяких сомнений! И вот ты сидишь здесь и тоже об этом думаешь! Конечно! Так я и поверил! Тьфу! – Ты уничтожаешь себя, Павел. И мне жалко. Но мне не тебя жалко, ты в жалости моей не нуждаешься, мне твою жизнь жалко. Яркую, страстную жизнь, которой столько дано и которая вся растрачена на разрушение. На саморазрушение… Павел и свысока смотрел на Данилу. – Да, – сказал он через минуту. – Моя жизнь превратилась в Ад. Но понимаешь, в чем штука… Я не верю, что – Странно… – протянул Данила. – Что странно? – Павел зыркнул глазами. – Только что ты говорил, что у меня в жизни есть чудо, – пожал плечами Данила. – А теперь говоришь, что моя жизнь – Ад. – Так в этом все и дело! – воскликнул Павел. – В чем?.. – Ты ходишь по этому Аду в ризе своей Избранности! – Павел выкинул вперед указательный палец, лицо его исказилось и пошло судорогой. – И ты можешь рассуждать – о добре, о зле, о «правильно» и «неправильно». А я живу здесь! Понимаешь?! Я живу в этом Аду, где все ложь и все неправда. И нет света, и даже тьмы нет, потому что кругом пустота. Мыльный пузырь! А ты ходишь по миру и внушаешь людям надежду. Ты сеятель иллюзий. Ложь! Ты Волшебник Изумрудного города – вот кто ты такой! Мастер розовых очков! «Хороший обманщик»… Вот в чем твоя роль – ты не изменяешь этот мир, ты умножаешь его ложь, и оттого она становится страшнее и гаже! Казалось, в комнате сгущается воздух. Данила закрыл лицо руками. – Это только твой Ад, Павел. Только твой, – прошептал Данила. – Неужели ничего нельзя сделать?.. – Нет, Данила! Нет! – кричал в ответ Павел. – Это не мой, это наш с тобой Ад! Видишь эту кнопку?! Это наш с тобой Ад! НАШ! |
||
|