"Нежное предательство" - читать интересную книгу автора (Битнер Розанна)

Глава 1

Июнь, 1858 год

Ли направил коляску вдоль аллеи, обрамлен­ной старыми кленами. Дорога вела к поместью, названному Мэпл-Шедоуз – тени кленов. Приезд в загородный дом всегда будил в молодом челове­ке, трогательные воспоминания о детстве. Он по­мнил, как строили дорогу к богато украшенному восьмиугольному дому, который отец возвел в штате Коннектикут. Для этого пришлось спилить множество могучих вековых деревьев. Поместье стало летней резиденцией семьи Джеффриз. Там было приятно отдохнуть, на время покинув пыль­ный и шумный Нью-Йорк. Но в последние не­сколько лет отец и братья Ли редко появлялись здесь, считая себя слишком занятыми, чтобы иметь возможность наслаждаться покоем в семей­ном «раю» на берегу пролива Айленд.

Ли решил, что только он и мать действи­тельно любят Мэпл-Шедоуз. Были времена, когда все собирались в Малберри-Пойнте, чтобы беззаботно провести вместе летний отпуск. Одна­ко теперь, когда Ли, Карл и Дэвид выросли, а Дэвид и Карл обзавелись собственными семь­ями, оказалось очень трудно договориться и приезжать сюда одновременно хотя бы на не­сколько дней. Мать по-прежнему приезжала сюда каждое лето и жила в Мэпл-Шедоуз с мая по сентябрь.

Энни Харкорт Джеффриз любила жить здесь. Ли понимал, матери нравилось делать вид, что «мальчики» еще не совсем взрослые и могут в любой момент появиться на пороге дома, отправиться прогуляться по пляжу, вскараб­каться на старые клены, как они делали это, будучи детьми.

Над морем, оглушительно крича, кружились чайки. Он вспомнил, как кормил их, гонялся за ними по песчаному пляжу. Когда-то собрал боль­шую коллекцию морских ракушек и улиток. Но теперь стал взрослым и коллекция где-то затеря­лась.

Остановив лошадь у столба, Ли вышел из ко­ляски и привязал черного красивого мерина, ко­торый привез его из Нью-Хэвена. Молодой чело­век пристально и внимательно осмотрел дом, столь сильно любимый им. Воспоминания не от­пускали. Здесь он бегал, время от времени пере­считывая восемь сторон громоздкого строения. Мать настояла, чтобы по периметру дома возвели крытую галерею. Ее крыша служила полом для балконов второго этажа. Окрестности поместья были прекрасны. На востоке до самого горизонта покачивались воды Атлантического океана, на юге расстилалась гладь пролива Лонг-Айленд, а на севере и западе возвышались пологие холмы, покрытые густым лесом. Хозяйке нравилось си­деть на веранде или выйти из спальни на втором этаже прямо на балкон, прогуляться вокруг дома в любом направлении.

Ажурная чугунная решетка окаймляла гале­рею и балкон. Деревянные стены дома были укра­шены темно-серыми литыми карнизами, декора­тивные консоли поддерживали карниз крыши и располагались группами вокруг двойных окон и балконных дверей.

И сегодня все было красиво по-прежнему. Ли сожалел, что не приехал сюда раньше. По край­ней мере, здесь уже по-летнему тепло, зеленеет трава, на деревьях распустились листья, цветут цветы. Ли единственный из семьи, кто проводил в загородном доме каждое лето вместе с матерью. Он считал, что слишком много работает в течение года и имеет право на спокойный отдых. Прежде чем открыть свою собственную адвокатскую фир­му, Ли Джеффриз получил образование в Вест-Пойнте и Йеле. В течение четырех лет у него не было возможности приезжать сюда даже на ме­сяц.

Сердце молодого человека больно сжалось при воспоминании о том, что он не смог приехать в этот тихий уголок из-за Мэри Элен Истмен. То лето должно было стать самым счастливым в его жизни. Он собирался привезти сюда Мэри Элен, чтобы жениться на ней после окончания Йельского университета. Однако пневмония оборвала жизнь девушки прежде, чем она успела стать женой Ли. У него тогда не хватило сил приехать сюда без Мэри.

Он все еще навещал могилу невесты в Ныо-Хэвене, но уже не так часто, как раньше. Мэри умерла шесть лет назад. Прошлое уходило… в прошлое.

Ли медлил, прислушиваясь к звукам пианино, таким прекрасным, что сердце сладко сжималось и вздрагивало от нежных журчащих пассажей. Играла его мать. Женщина любила музыку боль­ше всего на свете. Он представил, как тонкие изящные пальцы летают над клавишами велико­лепного инструмента, стоящего в гостиной. Ли считал, что никто на свете не может так музици­ровать и петь, как Энни Джеффриз.

Но в следующий миг к аккомпанементу присо­единилось чье-то сильное сопрано. Ли хорошо знал голос матери. В гостиной пела не она. Кто бы это ни был, женщина пела почти так же прекрасно, как и его мать. Звуки музыки плыли из дома. Казалось, они заполнили собой воздух, вибрировали над цветами и деревьями. Легкий ветерок, витающий над лужайкой, приносил с собой терпковатый запах моря.

Музыка была смыслом жизни для матери Ли. Мягкие звуки фортепьяно и голос, по всей види­мости, очередной ученицы Энни Джеффриз подей­ствовали на молодого человека успокаивающе, умиротворяюще. Это был знакомый, привычный фон загородного дома. Значит, здесь ничего не изменилось.

Ли подошел к главному входу. На веранде показалась Кэтрин, принялась обрезать высажен­ные в горшки цветы. Услышав легкие шаги гостя, Кэтрин подняла голову.

– Я хочу сделать сюрприз для мамы, – про­шептал Ли, приложив палец к губам.

Женщина согласно кивнула, приветливо и ра­достно улыбаясь.

– Она будет счастлива и обрадуется твоему приезду, – ответила экономка.

Ли подмигнул ей, глубоко вдохнул сладкова­тый запах цветущей возле дома сирени. Мать очень любила сирень, и сотни кустов цвели сейчас на тридцати акрах поместья.

– Пусть старый Том позаботится о лошади и коляске, хорошо? Я нанял их в порту Нью-Хэвена. Из Нью-Йорка пришлось плыть на торговом судне, других рейсов в это время не было. Скажи, чтобы Том завтра отправил лошадь с коляской назад. Пусть возьмет коня, чтобы было на чем вернуться.

– Обязательно передам. – Кэтрин отпра­вилась выполнять распоряжение молодого хо­зяина.

Ли вошел и неслышно прикрыл застекленную дверь. Нежный женский голос по-прежнему пел под аккомпанемент пианино и, казалось, запол­нял каждый уголок дома. Стоял теплый майский день. Все окна и двери были распахнуты настежь. Звуки музыки сплетались с тихим шумом прибоя, доносившимся с пляжа позади дома. Морская чайка мелькнула перед самой дверью, пронзи­тельно крикнула и улетела.

Ли снял шляпу, повесил ее на стоящую у входа – уже много лет вешалку из вишневого дерева. Летний дом семьи Джеффриз был не столь огро­мен и не так богато украшен, как дом родителей в северной части Нью-Йорка. Но был по-своему прекрасен и уютен. Рядом с вешалкой стояла изящная подставка с китайской вазой, полной свежих цветов. Ли не помнил ни вазы, ни под­ставки. Возможно, мать купила их во время зим­него путешествия по Европе. Энни действительно любила цветы, но не так сильно, как музыку. И все-таки отказалась от карьеры пианистки и оперной певицы, когда у нее родился первый сын – Карл. Затем появился Дэвид, а после не­го – Ли. Четвертый ребенок Джеффризов умер при рождении.

Энни так и не удалось сделать музыкальную карьеру. Она посвятила себя воспитанию сыновей и заботе о домашнем уюте. Но была счастлива, когда могла обучать пению и игре на фортепьяно способных молодых людей, имеющих возмож­ность достичь прекрасных результатов в овладе­нии искусством. По крайней мере, Ли хотел ве­рить, что мать счастлива.

Но однажды, будучи мальчиком, застал мать в слезах. И она призналась, что отказалась от арти­стической карьеры не по своей воле. На этом настоял его отец. Может быть, тогда Ли подумал, что не позволит отцу решать, чем ему в дальней­шем заниматься. Молодой человек выбрал свою судьбу самостоятельно.

Ли постарался не вспоминать старых обид. Он приехал сюда, чтобы насладиться отдыхом. Не стоит вспоминать о семейных противоречиях. Что касается матери, то с ней у него никогда не возникало никаких разногласий. Она была очень доброй и любящей. Всегда сочувствовала детям и поддерживала их желания и устремления.

Ли, тихо ступая, направился в гостиную. Ему хотелось удивить и обрадовать мать. Она, конечно же, не ждет его сегодня. Он должен приехать только завтра.

Голос новой ученицы Энни был глубок и богат по тембру. Ли хорошо разбирался в музыке, хотя не унаследовал от матери музыкального таланта и никогда не стремился научиться петь. Но, бу­дучи воспитан Энни Джеффриз, не мог не ценить одаренности в других людях. Последним учени­ком матери, которого Ли помнил, был молодой человек. Проучившись у Энни какое-то время, тот стал играть в Нью-Йоркском симфоническом ор­кестре. А сейчас мать давала уроки какой-то девушке, вероятно, мечтающей об артистической карьере.

Голос Энни Джеффриз еще удивительно силен для шестидесяти летней женщины, но уже не столь богат по окраске, как голос молодой девуш­ки, упражняющейся сейчас в гостиной.

Ли неслышно прошел по восточным коврам, устилающим лестницу на второй этаж. Почти прокрался через холл, мимо стен, обитых дубовы­ми панелями.

Возле створчатой двери в гостиную сидел маль­чик-подросток. Он приподнял руку, выпачкан­ную чернилами, и мягко улыбнулся. Неужели у матери в этом году сразу два ученика? Возможно, мальчик ждет своей очереди на урок?

Ли заглянул в гостиную. Все осталось на месте. Вот любимое мамой пианино – большой концерт­ный инструмент. Отец купил его, когда мать отказалась от артистической карьеры.

Энни сидела на обитом тканью стуле без спин­ки и играла, как всегда, прекрасно. Ученица пела с большим старанием и воодушевлением. Ли вни­мательно смотрел на них, затаившись. Ученицей, оказалась молодая женщина. Очень красивая и элегантно одетая. Лицо и руки молодой особы были белыми, словно жемчуг. Рыжие волосы каскадом спадали на спину и сияли, освещенные солнцем. Они казались красными. На висках пря­ди были приподняты вверх и заколоты, открывая стройную шею, высокие скулы и нежные щеки. Линии носа очерчены изящно и тонко.

Ли вошел в комнату. Мать словно почувство­вала его взгляд и подняла голову. Она была еще очень красива для своего возраста. Голубые глаза засветились радостью, лицо расцвело улыбкой. Энни быстро встала.

– Ли, какой замечательный сюрприз! – мать направилась к сыну.

Ли ощутил гордость. Несмотря на возраст, мать сумела сохранить стройную фигуру и прекрасную осанку. Когда-то черные, а теперь седые волосы были завиты локонами и уложены в высокую прическу. Дневное кремовое платье мягко зашелестело, когда Энни двинулась на­встречу Ли.

Молодой человек обнял мать и прижал к себе. Ему казалось, что он немного подрос с тех пор, как они виделись в последний раз. Голова матери доставала ему только до подбородка.

Ни он, ни его братья не были похожи на мать чертами лица, унаследовав только черные волосы. Но у Карла и Дэвида, как и у отца, глаза были карие. А у Ли – ярко-голубые, материнские. Мать иногда хвалилась знакомым, что Ли – самый красивый из ее сыновей, благодаря голу­бым глазам. Он нежно усмехнулся, вспомнив, как она гордится детьми.

Ли внимательно взглянул на молодую женщи­ну, которая буквально застыла у пианино, заин­тересованно уставившись на него зелеными гла­зами. Девушка быстро опустила ресницы и покраснела, смутившись из-за того, что гость заметил, как она его рассматривает пристально и напряженно.

На крышке пианино лежали в беспорядке се­мейные фотографии. Портрет Ли – прямо в центре. Должно быть, девушка сразу догадалась, кто приехал. Хорошо зная мать, Ли был уверен, что она прожужжала ученице уши, рассказывая о своих «мальчиках».

– Как дела, мама? – Ли слегка отстранился, чтобы получше всмотреться в родное лицо.

– Я чувствую себя прекрасно. Правда, послед­ние недели меня опять мучили головные боли.

Ли нахмурился.

– Потому я и постарался приехать скорее, что слишком обеспокоен твоим здоровьем.

Энни легонько похлопала сына по руке ла­донью.

– Уверена, что нет ничего серьезного. Доктор Келси не определил точно причину болей. Счита­ет, что я чересчур переживаю и тревожусь из-за отца и всех вас. Ты же знаешь, отец и твои братья слишком много работают. Но, слава Богу, хоть ты нашел время и вырвался из этого шумного и пыльного Нью-Йорка. Как бы я хотела, чтобы вы когда-нибудь собрались здесь вместе. Мне стоило огромного труда уговорить отца приехать сюда в этом году.

– Ты же знаешь папу. Пора бы полностью доверить фабрики Карлу и Дэвиду. Но он никак не может решиться.

Интересно, заметила ли мать, что в последние несколько лет он старается не приезжать одновре­менно с отцом и братьями? Если бы они приехали вместе, тотчас же начались бы бесконечные спо­ры. А он вовсе не хотел ссор и споров. Мать болезненно переживает семейные раздоры, ему вовсе не хочется, чтобы у нее была еще одна причина для беспокойства.

– Ли, познакомься, это – Одри Бреннен, – Энни повернулась и представила молодую женщи­ну, все еще стоящую возле пианино. – Ее привез отец. Они приплыли на корабле из Луизианы. Одри проведет здесь все лето, будет упражняться в технике пения.

Ли кивнул.

– Думаю, гораздо приятнее провести лето в Коннектикуте, чем в невыносимой жаре Луизиа­ны, – ободряюще улыбнулся девушке молодой человек и заметил, как она слегка вздернула подбородок, словно он чем-то оскорбил ее.

– Если это твоя родина и ты там родился, мистер Джеффриз, то нет необходимости привы­кать к климату, – ответила она с сильным, но приятным южным акцентом. – Только тот, кто родился на севере, может считать невыносимой жару Луизианы.

Ли было забавно слушать южный говор. Де­вушка сильно растягивала гласные звуки. Слово «север» произнесла с ударением и легким отвра­щением.

«Итак, – подумал он, – она типичная пред­ставительница этих упрямых южан. Возможно, отец убедил ее, что все, живущие севернее Кен­тукки, – враги».

– Примите мои извинения, – с легкой иро­нией заметил он. – Я совсем не желаю оскорблять ваш любимый штат. Я даже никогда не был там. Но побывал однажды летом во Флориде. Это было невыносимо, – усмехнулся он. – По край­ней мере, для северянина. Возможно, проведя лето в Коннектикуте, вы поймете, что я имею в виду. В любом случае, уверен, моя мать сделает все, чтобы ваше пребывание здесь было приятным и интересным. Ваш отец тоже пробудет здесь лето?

– В это время года у отца очень много забот на плантации. Он не смог остаться с нами и вернулся в Луизиану. Приедет за мной в сентяб­ре, – девушка сделала многозначительную паузу и затем добавила: – Отец владеет одной из самых крупных плантаций Луизианы. Он не имеет воз­можности отлучаться надолго. Бреннен-Мэнор требует постоянного внимания. Там работают сот­ни негров.

Ли недовольно нахмурился.

«Напыщенный ребенок, – подумал он. – Го­ворит таким тоном, будто ее отец – самый важ­ный человек в мире. И они имеют рабов!» Боже мой, как он ненавидит рабство! Он был уверен, что эта самоуверенная девушка даже не задумы­вается о сущности рабства. Необходимо серьезно поговорить с ней и с ее отцом.

– Я познакомилась с отцом Одри в опере Нью-Йорка позапрошлой зимой, – торопливо объяснила Энни и строго взглянула на Ли, словно хотела предупредить, чтобы он не спорил с девуш­кой. – Мистер Бреннен приезжал в Нью-Йорк по делу. Он не только фермер, но и маклер, торгует хлопком. Он привез тогда Одри, чтобы развлечь и показать мир. А кроме того, он очень скучает без нее, когда уезжает из дома надолго.

Девушка заставила себя улыбнуться. Пони­мает ли эта женщина, как тоскует Одри по дому? Ей совершенно не понравился Нью-Йорк. Холод, грязь, слякоть вызывали отвращение. После Нью-Йорка Бреннен-Мэнор казался пре­красным раем.

Энни подошла к девушке, ласково обняла ее.

– Мистер Бреннен хотел, чтобы Одри увидела настоящую оперу, потому что у нее прекрасный голос. Она очень любит петь, – продолжала Энни Джеффриз. – Когда он узнал, что актриса, испол­нявшая главную роль, репетировала у меня, то поинтересовался, не может ли его дочь позани­маться у меня в течение лета, считая, что ей были бы полезны уроки. У Одри прекрасный голос и большие возможности.

– Я уже слышал, – согласился Ли. – Очень красивый голос.

– Спасибо, мистер Джеффриз! – поблагодари­ла Одри.

– Одри тогда было только пятнадцать лет, – продолжала рассказывать Энни. – Мистер Брен­нен решил подождать, когда она станет немного постарше, чтобы легче было переносить разлуку с домом. Он не захотел посылать ее учиться зи­мой, так как Одри ненавидит наши холодные зимы. Но летом не смог остаться с ней, ведь это самое горячее время на плантации. Он послал с ней брата, а также личную… служанку.

Энни как-то неуверенно и робко произнесла слово «служанка». Неужели девушка привезла с собой рабыню? По смущенному выражению лица матери Ли понял, что так и есть. Энни хорошо знала о нетерпимом отношении ее мужа и сыновей к рабству. Они считали рабство позором для стра­ны, считали, что с ним необходимо покончить раз и навсегда, ведь Америка провозгласила свободу личности. Однако все еще смирялась с существу­ющей несправедливостью. Ли Джеффриз лично помогал другу семьи, губернатору Нью-Йорка, разрабатывать законопроект, призванный покон­чить с рабством.

– Боюсь, бедняжка Одри очень скучает по дому, – Энни Джеффриз была мягкосердечной и доброй к людям, независимо от их образа жизни. Особенно к тем, кто тянулся к ней, как к талан­тливому музыканту.

«Музыка выше всяких предрассудков и нена­висти, – сказала она однажды сыну. – Музыка может объединить всех, независимо от образа жизни».

– Мэпл-Шедоуз почти такое же красивое поместье, как и Бреннен-Мэнор, – сказала Одри.

Почти? Молодой человек не понял, то ли де­вушка сказала это из вежливости, то ли хотела оскорбить его. Возможно, оскорбить. Ему час­тенько приходилось работать с южанами – биз­несменами и аристократами. Они были высоко­мерными, напыщенными людьми и считали свой Юг самым лучшим местом в мире.

– Мне нисколько не понравилась зима в Нью-Йорке, – сказала Одри. – Я не приспособлена к такому суровому климату. Мой отец все время беспокоился, чтобы я не заболела. Когда нахо­дишься так далеко от дома… – девушка замол­чала, в глазах заблестели слезы. Энни ласково прижала ее к себе.

Ли почувствовал легкую симпатию к Одри. И все-таки гостья раздражала его, держась и ведя себя так, будто своим присутствием оказывает честь дому Джеффризов. Молодой человек слегка поклонился и произнес:

– Добро пожаловать в Коннектикут. Уверен, что вы замечательно проведете здесь время.

Одри была уверена, что поклон и замечание были, скорее, насмешкой, чем вежливым же­стом. Ли Джеффриз был действительно самым красивым из сыновей Энни. Одри никогда еще не видела таких красивых голубых глаз. Но совсем не нравилось, как он смотрит на нее. Она чувствовала иронию, сквозящую в его словах и взгляде.

– Пойду в свою комнату, переоденусь, – сказал Ли матери, – и поплаваю перед ужи­ном.

– О, Ли, вода еще очень холодная!

– Мне очень нравится холодная вода, – моло­дой человек повернулся и направился к мальчи­ку, все еще молча сидящему возле двери. Протя­нул руку и представился: – Ли Джеффриз. Ты, должно быть, брат Одри. Как тебя зовут, сынок?

Мальчик поднялся, пожал протянутую руку, молча кивнул, щеки разрумянились от смуще­ния. Он вопросительно взглянул на сестру, кото­рая незамедлительно поспешила на помощь.

– Это Джой.

Ли приветливо улыбнулся и слегка сжал руку подростка.

– Рад с тобой познакомиться, Джой.

Джой улыбнулся, но так и не вымолвил ни слова. Они стояли, ощущая некоторую неловкость. Ли выпустил руку мальчика, не понимая, отчего тот смущается.

– Иди наверх, Ли, переоденься, – сказала Энни. – Элен приготовит для тебя ужин. Сколь­ко ты здесь пробудешь? – поинтересовалась она.

Ли был благодарен матери, она вовремя вывела компанию из замешательства. Он обнял мать за плечи и повел в холл.

– Целый месяц, – сообщил он. – Как тебе это нравится?

– О, Ли, замечательно!

– Это моя собственная адвокатская фирма, посему считаю, что если я желаю отдохнуть ме­сяц, то имею на это полное право.

– Мне хочется, чтобы отец так же относился к своей работе. Но он не приедет до конца августа. Подозреваю, что пробудет здесь не больше недели. Карл и Дэвид тоже не смогут приехать раньше конца лета. Как мне хочется собрать вас вместе! Вы нечасто видитесь и в Нью-Йорке…

Ли наклонился и поднял дорожные сумки.

– Ты же знаешь, мама, как это бывает. Нью-Йорк очень большой город. Фабрики от меня далеко. Все мы страшно заняты. Нам необходи­мо приезжать сюда, в Коннектикут, чтобы пови­даться друг с другом. Но в этом году не получит­ся, – он поцеловал мать в щеку. – Да это и не столь важно. Самое главное, что я смогу провести какое-то время с тобой. Как ты съездила во Флориду и в Европу? Обычно ты проводила время в городе. Боже мой, не верится, что прошел целый год с тех пор, как я видел тебя в последний раз.

Энни поднесла руку ко лбу.

– Да, ты же знаешь, я ненавижу город. Здесь чувствую себя лучше всего. Но неважно переношу холодные зимы, как в Нью-Йорке, так и в Кон­нектикуте. Никак не могу уговорить отца поехать куда-нибудь. Потому мне и пришлось провести часть зимы во Флориде, с тетей Грейс. Мы вдвоем съездили в Англию. Мне там очень понравилось. И только два раза сильно болела голова. А в остальных случаях я чувствовала себя довольно сносно.

Она повернулась и направилась к лестнице. Ли показалось, что мать просто не хочет говорить о своем здоровье. Это обстоятельство сильно встре­вожило.

– Пойдем со мной наверх, – сказала она. – Покажу тебе, в какой комнате ты будешь жить. Твою комнату я отдала Одри. Из нее прекрас­ный вид. Я хотела, чтобы девушке понравилось у нас.

Лестница начиналась от дверей гостиной. Ли оглянулся и посмотрел вниз на Одри. Молодые люди внимательно смотрели ему вслед. Одри снова быстро отвела глаза. Ли не мог не заметить, какая она красивая. Однако держится чересчур высокомерно. Одета в бледно-розовое муслиновое платье с белыми оборками, которые спадают ярусами от мысообразных вырезов на груди и спине. Платье плотно облегает стройную талию и пышноватую для такой невысокой де­вушки грудь. Конечно, плохо, что это дитя так очаровательно.

По лестнице спускалась молодая негритянка. Ли почувствовал раздражение, мгновенно поняв, что, должно быть, это и есть «личная слу­жанка», о коей упомянула Энни. Женщина поклонилась. У нее были умные и добрые глаза.

«Какое расточительное отношение к человече­ской жизни!» – подумал он. Служанка Одри очень красивая женщина. Светло-коричневая ко­жа чистая и гладкая. Негритянка мягко про­скользнула мимо и посмотрела через перила на хозяйку.

– Мисс Одри, приготовить вам другое платье к ужину? – спросила она.

– Да, Тусси. Но мы еще не закончили урок. Миссис Джеффриз проводит сейчас своего сына в комнату. Мы позанимаемся еще полчаса.

Ли с интересом рассматривал рабыню. Безус­ловно, женщина была мулаткой. Кожа гораздо светлее, чем у негров, которых ему приходилось видеть. Он слышал рассказы о плантаторах, имев­ших настоящие гаремы из негритянок. У многих из них имелись дети-мулаты. Правда ли это или преувеличение? Может быть, люди плохо знают то, о чем любят поговорить?

– Здравствуй, – сказал он, обращаясь к слу­жанке. – Я – Ли Джеффриз. Ты приехала с Одри, верно?

Женщина не поднимала глаз. Совершенно оче­видно, она сильно нервничает.

– Да, сэр.

– Тебе нравится в Коннектикуте?

– Да, очень, сэр. Я…

– Тусси, тебе не следует болтать с хозяи­ном дома! – резко и властно одернула женщину Одри. – Тебе не положено.

Служанка комкала в руках угол фартука, по-прежнему не глядя на Ли.

– Да, мэм, – тихо сказала она. – Пойду помогу на кухне, пока вы не освободитесь, мисс Одри, – и заспешила мимо Ли вниз по лестнице. Когда она проходила мимо хозяйки, то стыдливо отвела глаза. Одри укоризненно посмотрела на нее.

Молодой человек разозлился не на шутку. Де­вушка глядела надменно и высокомерно. Таким тоном, каким эта южанка выбранила служанку, было не принято разговаривать в доме Джеффризов. .Взглянув на его лицо, Одри поняла, что молодой человек взбешен.

– Тусси моя личная служанка. Отец подарил ее мне в шесть лет. Ей было тринадцать. Вам следовало бы понять, мистер Джеффриз, что с рабами нельзя обращаться так же, как вы обращаетесь со своими слугами здесь, на Севере. Мой отец утверждает, что нельзя быть слишком до­брым с рабами, от этого они становятся дерзкими и агрессивными. Пожалуйста, постарайтесь не вести с Тусси пустых разговоров. Я уже объяснила это вашей матери.

Ли чувствовал, что гнев вот-вот захлестнет его.

– Послушайте, юная леди. Это мой дом. И я намерен разговаривать с кем хочу и когда хочу. Безразлично, пустой это разговор или обсуждение важных законопроектов, таких, например, как ликвидация рабства! – он нахмурился с отвра­щением. – К слову сказать, мне не слишком нравится, когда мне указывают, как вести себя в моем доме! – он был возмущен. Как смеет гостья указывать ему, что делать и говорить! Она разго­варивает с ним, словно с невежественным идио­том, не умеющим вести себя в приличном обще­стве. Слава Богу, он взрослый мужчина, преуспе­вающий адвокат в Нью-Йорке. Возможно, их семья в десять раз богаче этого высокомерного ублюдка, владеющего рабами, каковым является отец этого маленького сноба. Что же происходит с южанами? Почему они так отстаивают ненави­стное нормальным людям рабство? Они готовы даже выйти из Союза.

Он взглянул на Джоя, который молча смот­рел на него. Мальчик так и не произнес ни единого слова. Затем Ли снова перевел взгляд на Одри.

– Увидимся за ужином, миссис Бреннен, – попрощался он, сохраняя властный тон.

Только тут он обратил внимание на мать. Она выглядела очень огорченной. Ли быстро пошел по лестнице. Хотелось поскорее переодеться и осту­дить свой гнев, окунувшись в прохладную океан­скую воду. И совершенно не нравилось, что при­дется общаться в течение всего месяца с Одри. Он надеялся провести отпуск только с матерью. Если бы девушка не привезла с собой эту чертову личную рабыню, все обстояло бы не так уж плохо. Все равно он обязательно серьезно поговорит с бедной негритянкой. Плохо то, что в его доме поселился человек, с таким жаром защищающий идеи рабства. Он сердито оглянулся. Мать по­спешно догнала его.

– Я не собираюсь обращаться с этой женщи­ной так, будто хочу растоптать ее, – оправ­дывался он, но глаза сверкали по-прежнему гневно.

– Успокойся, Ли. Ты такой горячий, несдер­жанный. Пожалуйста, не забывай, что Одри и ее брат – гости нашего дома. Постарайся быть объективным, – Энни провела его в комнату, где Ли предстояло жить, и закрыла за собой дверь. – Одри привыкла к существованию рабов. Не понимает и не знает другой жизни, – продолжала она. – Если ты хочешь поговорить с ней о проблемах рабства, его плохих или хоро­ших сторонах, тебе нужно делать это спокойно и очень осторожно. Ей только семнадцать лет, сынок! Она выросла среди рабов. Ей кажется это таким же естественным, как для тебя – дыхание.

Энни успокаивающе похлопала сына по руке, подошла к окну, раздвинула занавески.

– Одри действительно очень приятная юная леди и необыкновенно талантливая. Впервые в жизни уехала из дому. Мне кажется, Север немно­го пугает ее. Девушка растерялась, люди, окру­жающие ее здесь, приходят в ужас из-за того, что у нее есть рабыня. Она действительно напугана, чувствует себя очень одинокой. Будь с ней добрее, пожалуйста!

– Ну, она здесь совсем не одна! С ней брат, каким бы он ни был. Кстати, что такое с ним? Он не произнес при мне ни единого слова! – Ли поставил сумки и поспешил к матери, чтобы помочь открыть тугие оконные створки. Раздра­жение усилилось. Комната с прекрасным видом на океан, которую он так любил, оказалась заня­той. Окна теперешней его спальни выходили на луг.

– Мальчик сильно заикается, Ли. Уверена, что в присутствии такого преуспевающего ад­воката, как ты, просто-напросто стесняется гово­рить. Думаю, что отец частично повинен в этом. Мальчик слишком любит сестру. Но мистер Бреннен не очень хорошо обращается с ним. Я заметила, что все внимание и любовь он отдает дочери и почти не замечает собственного сына.

Ли вздохнул, чувствуя себя не в своей тарелке. Покорно покачал головой.

– А ты, как всегда, терпелива, пытаешься всех понять и примирить, верно? Что бы наша семья делала без тебя, мама? – он слабо улыбнулся. – Извини. Но мне не понравилось то, что жен­щина, с которой я едва знаком, командует и навязывает мне собственное мнение. Да еще в моем доме! Кстати, она скорее девочка, чем жен­щина!

– Я поговорю с ней. Но только помни, ее вырастил и воспитал богатый плантатор. У них очень много рабов. Другой жизни она не знает. Ко всему прочему, ее мать умерла десять лет назад. Одри осталась без матери в семь лет. Она привык­ла отдавать приказания и вести дом.

– Да, да, не беспокойся. Постараюсь за ужи­ном не устраивать сцен.

Ли взял одну из сумок и сердито бросил на кровать.

– Возвращайся и закончи урок.

Оказывается, у бедной девушки не было мате­ри. Ли почувствовал себя ослом. Возможно, он смутил и напугал Джоя, который не смог ничего ответить.

– Кажется, я слегка переутомился в дороге. Потребуется какое-то время, чтобы избавиться от привычек Манхэттена.

– Понимаю тебя, сынок. То же самое происхо­дит с твоим отцом и братьями, когда они приез­жают сюда, – Энни отступила назад и осмотрела его с ног до головы. – Ли, каждый раз, когда я тебя вижу, ты кажешься мне красивее и кра­сивее.

Ли облегченно рассмеялся, чувствуя, что гнев понемногу испаряется, и снял запыленный сюр­тук.

– Если бы твои сыновья были самыми уродли­выми людьми на земле, ты все равно утверждала бы, что они – очаровательны. Ну ладно, иди. Мне необходимо переодеться.

Энни глубоко вздохнула, с любовью глядя на сына.

– Я очень рада, что ты, наконец-то, приехал. Ей хотелось пожаловаться, рассказать, как ее пугают почти непрерывные головные боли. Уже много дней преследует необъяснимый суеверный страх. Энни подозревала, что есть серьезная при­чина для таких болей. Но не понимала, почему доктора не могут распознать ее. Женщина отвер­нулась, чтобы сын не заметил слез, сверкнувших в ее глазах.

– Увидимся за ужином, Ли.

Энни вышла из комнаты, тихо прикрыв дверь. Ли разделся и накинул хлопчатобумаж­ный халат. Он любил плавать обнаженным. И сегодня, черт возьми, не собирается изменять своим привычкам, независимо от того, есть в доме нежеланные гости или нет. Направившись к выходу, снова услышал музыку. Учительница и ученица продолжали прерванный его появ­лением урок. Спустившись по лестнице, Ли вышел из дома через заднюю дверь и нето­ропливо направился к пляжу. Скоро шум при­боя почти заглушил музыку. Молодой человек сбросил халат, прыгнул в холодную воду и заплыл подальше, чтобы не слышать голоса юной певицы и звуков фортепьяно.

Ледяная вода не охладила гнева и раздраже­ния, вызванного нежданными гостями. Ли был недоволен тем, что не сможет теперь провести отпуск наедине с матерью.

Вздрагивая от озноба, вышел из воды, быстро схватил мягкое полотенце, вытерся и надел халат. Долго стоял на пляже, пристально рас­сматривая дом. Ветер доносил отголоски песни. Ли не понимал и удивлялся, почему девушка так раздражает его. Мать права, у него довольно резкий характер. Однако он уже много лет работает адвокатом, научился контролировать эмоции, особенно на заседаниях суда. Он дав­ным-давно взрослый мужчина, которого обычно трудно вывести из себя, тем более хорошеньким молодым женщинам.

Тщательно вытерев волосы еще раз, Ли напра­вился к дому, убедившись, что Одри Бреннен просто не понимает, как глупо ведет себя. Види­мо, девушка привыкла грубо разговаривать с при­слугой и отдавать приказания окружающим. Так ее воспитал отец, властный и богатый плантатор. А матери, которая могла бы научить ее быть мягкой, не было рядом.

Не хотелось признаваться, но он понимал, что злится больше не из-за присутствия личной рабы­ни. Скорее, это происходит из-за того, что Одри чертовски красива. Он не имеет права думать о ней как о женщине. Она еще совсем ребенок. К тому же окончательно испорченный и избало­ванный.

– Черт с ней, – пробормотал Ли. В конце концов, он приехал сюда, чтобы хорошенько от­дохнуть. И постарается сделать это, несмотря на присутствие нежеланных гостей.

Пока Одри Бреннен будет находиться на рас­стоянии и воздержится от приказаний и распоря­жений по поводу того, что он должен и чего не должен делать в собственном доме, все будет отлично.