"Семь смертей Лешего" - читать интересную книгу автора

Глава 6. Бомж

В тот день бывшему законопослушному гражданину России, Халявину Алексею, крупно повезло. В жизни бича, бывшего интеллигентного человека, ранее подобного везения не случалось, хотя бывали у него приятные и незабываемые во всех отношениях денечки. Случалось ему и раньше, урвать от жизни гораздо больше того, на что мог рассчитывать бомж, живущий собирательством пустых бутылок и ночующий в колодце теплотрассы, неподалеку от главной заводской проходной. Такие дни надолго отпечатывались в мозгу, память о них жила многие месяцы, вплоть до очередного, невероятно счастливого для бомжа дня.

Когда-то, давным-давно, настолько давно, что он и не помнил наверняка, был он законопослушным гражданином страны, как две капли воды похожим на тысячи людей, что ежедневно проходят мимо, одаривая его презрительным взглядом. А чаще скользя по нему безразлично, словно он и не человек вовсе, а бездушный предмет встреченный на пути, не заслуживающий большего внимания, нежели скомканная сигаретная пачка, валяющаяся на дороге, или порожняя бутылка из-под пива.

Но Леший, именно так его звали в компании бомжей, за чрезмерно буйную растительность на голове и прочих частях тела, не нуждался в их внимании. Снующая мимо безликая, серая, многотысячная масса, ему была безразлична. Единственное, что его привлекало к этой, вечно спешащей, безликой массе, время от времени выпадающие из нее порожние пивные бутылки.

Особенно урожайным было теплое время года. Чем жарче палило солнце, тем ощутимее был улов Лешего и его коллег по ремеслу. Граждан великой державы, опустившихся на дно жизни. Летом они жили припеваючи, ничуть не хуже, нежели эти откормленные и самодовольные рожи, ежедневно снующие мимо, на комбинат и обратно. В хороший день Леший мог позволить себе купить на вырученный за день урожай пустых бутылок хорошей водки, а на закуску копченой колбасы. Хватало денег даже на то, чтобы пригласить в гости даму полусвета, что пользовались в их кругу устойчивым спросом.

Несовершеннолетняя девица, с солидным алкогольным и сексуальным стажем. Историю ее жизни от рождения и до момента, когда она оказалась в компании очередного возжелавшего ее прелестей клошары, знал каждый, у кого хватало терпения за стаканом водки выслушать ее историю. Тем более что история была не особенно длинной и вполне укладывалась по времени до третьей порции спиртного. История ее жизни была банальной и простой, повторяя бесчисленное множество историй, что только и могли возникнуть в нищей стране, где горстке богачей, озабоченных погоней за прибылью, плевать на многомиллионное население. Которое для них не более, чем рабочее быдло, существующее лишь для того, чтобы гнуть спины от рассвета, до заката, делая жизнь избранных лучше день ото дня.

Они купаются в роскоши в стране, некогда бывшей сверхдержавой, ставшей нищей попрошайкой. Протягивающей руки за подачками, в виде зарубежных кредитов, чтобы хоть как-то поддержать жизнь в агонизирующей стране. Но и эти деньги, даваемые западными капиталистами, некогда идейными противниками, а ныне благодетелями и лучшими друзьями, до простого люда все равно не доходили. Оседая в карманах богачей, что правят огромной страной, распоряжаются ее финансовыми и людскими ресурсами. Миллионы и миллиарды зеленых бумажек с портретами умерших американских президентов, оседали на частных банковских счетах. Но по западным кредитам нужно платить, и правящая элита вспоминала про народ, которому эти инвестиции предназначались, но до которого так и не дошли.

Кому достались пришедшие с запада миллионы и миллиарды не важно. Предназначались они народу, значит, и расплачиваться должен народ. Поэтому да здравствуют новые налоги, долой льготы и прочие послабления, подаренные народу прежней, канувшей в небытие властью. Методом выжимания из людей последних соков, кредиты гасятся, проценты выплачиваются, а значит можно просить новые кредиты и займы. Даже если они предоставляются на кабальных условиях. Все равно за все с лихвой заплатит народ, о котором правители так радеют на словах, предпочитая обдирать, как липку, на деле. А чтобы рабочий класс не загнулся и не опустил рук, не желая более работать, от щедрот своих подбрасывали им подачки. Зарплаты рядовых тружеников некогда великой державы были настолько смехотворны, что иначе, как подачками, назвать их было сложно. Их едва хватало на то, чтобы не умереть с голоду, кое-как одеться, заплатить грабительские налоги, за газ, электричество, коммунальные услуги, растущие как на дрожжах. А еще нужно растить детей, кормить, обувать-одевать, учить. Да и самим иногда хочется праздника, в бесконечной череде серых, и унылых будней. Отдохновения от бесконечной, изматывающей работы только для того, чтобы выжить и воспитать детей, которые придут им на смену.

Дети заступят на рабочую вахту, когда родители, выжатые как лимон, будут отправлены на пенсию, выброшены на обочину жизни, где им отныне и предстоит пребывать до самой смерти. Если жизнь прожитая в бесконечном напряге была чрезмерно тяжела, то пенсионерская, во много раз хуже. И нет в ней никакой радости, и даже надежды на лучшее будущее. И остается пожилой человек один, никому не нужный, ни на что ни годный, в компании множества болячек, нажитых непосильным трудом. Остается одна радость, - пить. Тем более что сейчас это делать легко, не то, что при прошлой власти, озабоченной здоровьем нации, буквально помешавшейся на антиалкогольной компании. Новой власти на людское здоровье наплевать. Обеспокоена она лишь тем, как поплотнее набить свои карманы, даже если при этом вымрет вся нация.

В нынешнее время водки, вина, пива и прочей алкогольной продукции было хоть залейся. Жизни не хватит, чтобы попробовать все разнообразие спиртного, заполонившего полки многочисленных, выросших как грибы, винных магазинов, ларьков, и забегаловок, торгующих спиртным на разлив и днем, и ночью, порой откровенным пойлом. Хозяева жизни спешили делать деньги и не важно, какой ценой. И никого не волновало, что ежедневно жертвами зеленого змия, становятся тысячи людей, что алкоголь наносит стране такой урон, какого и не снилось ни одному локальному вооруженному конфликту. Каждый торговец горячительным зельем, старается раздобыть его подешевле, а продать подороже, срубить в легкую побольше денег.

На вырученные деньги ударными темпами и в кратчайшие сроки строятся очередные питейные заведения, пользующиеся неизменным спросом и дающие стабильный доход. Не зарастет к ним народная тропа. После работы, измотанный и издерганный работяга, затюканный кровососом начальником, физически и морально истощенный, озлобленный на весь белый свет, не видит дороги в обход вездесущих забегаловок, караулящих повсюду свои жертвы. И заманивает она страдальца призывно распахнутыми дверями, зазывая зайти, погасить пылающий в груди пожар, залив его порцией горячительного зелья. И ныряет работяга внутрь рюмочной, чтобы пропустить стаканчик-другой. Зажевать пойло купленным здесь же чебуреком из непрожареного теста, с крохотным комочком мяса внутри, происхождение которого, вряд ли кто из специалистов, смог бы с уверенностью определить.

И выходит он оттуда пьяный в дымину, и нет больше забот и хлопот, что терзали его душу бесконечно длинный день. Мозг заволакивает приятная пелена, и ни о чем не хочется думать. И бредет очередное потерянное тело на автопилоте домой. А там его ждет замызганная и нервная жена, куча сопливых ребятишек, которым постоянно что-то надо, и которые постоянно орут, чтобы обратить на себя внимание взрослых. Но ему на все наплевать. Он их в упор не видит, не слышит визгливого крика жены, не замечает мелькающих в воздухе, в опасной близости от лица, рук. В голове одна мысль, - добраться до кровати и забыться в алкогольном сне без сновидений, бездонном, как речной омут.

Завтра все повторится. И так день ото дня, из месяца в месяц, из года в год. И нет надежды, что все изменится к лучшему. Жизнь проходит, и с каждым прожитым в бесконечных заботах, тревоге и маете дней, ее становится все меньше. Не успеешь оглянуться, как уже пришла старость, и не о чем вспомнить кроме работы, и бесконечной череды серых, и однообразно унылых будней. И от одной только мысли о безрадостном конце, на душе становится так погано, что неудержимо хочется выпить.

Многие не выдерживают, ломаются. К чертям собачьим, работу, семью, если они мешают предаваться любимому занятию. Отныне лишь одна мысль на все времена, - где найти денег на выпивку, а точнее на опохмел, что случается каждое утро. Человек нигде не работает, но деньги находятся, и к вечеру он снова пьян. А когда пропитанный сивухой организм спит, ему нет дела до других, жизненных потребностей. Есть совсем не хочется, достаточно и того огуречного огрызка, что он употребил на закуску в компании таких же алкоголиков, чтобы поддержать организм в работоспособном состоянии. А если денег найти не удалось, есть родной дом, где всегда можно стянуть что-нибудь из вещей, нажитых во время трудовых будней. Когда и он, вместе с безликой массой людей, спешил каждый день на работу, вкалывая до одури за гроши. На эти гроши в семье кое-что покупалось, хотя из-за этих покупок, приходилось себе во многом отказывать. Употребление горячительного зелья, происходило втихую, на заначенные от супруги деньги, которых всегда было мало, чтобы устраивать себе ежедневно маленький праздник.

Но когда с ненавистной работой покончено, можно воспользоваться ее плодами, стащив из дома какую-нибудь вещь, и обменять ее на спиртное. Тем более что этого добра в городе хоть залейся. На каждого горожанина, от столетних старцев до грудных младенцев, производилось не по одному десятку литров горячительного пойла. В довершение алкогольного изобилия, в процесс зарабатывания денег, активно включились самые, что ни на есть, широкие слои населения, преуспевая на поприще спаивания сограждан.

И днем, и ночью, в жару и холод, они всегда на посту. Вездесущие старушки, торгующие семечками, в чьих бездонных баулах всегда найдется то, что утешит жаждущего выпить, или опохмелиться. И цены у бабушек гораздо демократичнее, нежели в магазинах и ларьках, чьи прилавки ломятся от алкогольного разнообразия. Качество продукции соответственное, но и цена в 2-3 раза, ниже магазинной. К тому же не факт, что приобретя в магазине спиртное за приличные деньги, человек не нарвется на подделку, еще более гнусную, нежели та, которой торгует на остановке знакомая бабуля.

Ей можно предъявить претензии, в случае чего. А как их предъявить магазину, да и кому? Высокомерной соплячке-продавщице, отпускающей клиентам спиртное с таким видом, словно она, лишь по великому принуждению вынуждена общаться с отбросами, протягивающими ей мятые десятки и полтинники. Или, может быть, здоровенному детине-охраннику, буравящему посетителей отдела крохотными, поросячьими глазками, едва прорисованными на заплывшей жиром физиономии.

Попробуй, возмутись и попытайся высказать претензии в адрес магазина и продавщицы, как тотчас же все и начнется. Сопливая продавщица зайдется в истошном визге, обрушивая на голову возмутителя спокойствия шквал оскорблений. Свиноподобный охранник, наконец-то соизволит оторвать жирную задницу от стула в углу, в который он врос окончательно и бесповоротно. И направится в сторону дебошира, поигрывая на ходу резиновой дубинкой. И крикуну лучше умолкнуть и прошмыгнуть серой мышкой в дверь, улепетывая без оглядки, унося на своих плечах шквал оскорблений, щедро навешиваемых на него разошедшейся продавщицей. Ежели бузотер замешкается, или вступит с ней в перепалку, распаляя зашедшуюся в истерическом припадке торговку, подобное поведение грозит ему серьезными неприятностями в лице приближающегося охранника. Когда свиноподобная туша добредет до нарушителя спокойствия, ему не поздоровится. Резиновая дубинка в сильных и умелых руках моментально собьет спесь с любого скандалиста, надолго отобьет охоту жаловаться.

И будет бедолага отлеживаться недели две, харкая кровью, с трудом выбираясь в уборную, и обратно на диван. Если ему повезет. Если охранник просто от души поработает дубиной, а затем, сграбастав неподвижное тело за шиворот, выволочет из магазина, и забросит в ближайшие кусты. Пускай полежит и подумает о своем недостойном поведении.

Затем, все также неторопливо, охранник возвратится на свое место в углу, врастая в стул жирной задницей. И все это действо происходит в гробовой тишине, уступившей место непрерывному гомону, столь характерному для подобных мест. В водочный отдел в основном тянется слишком возбужденный люд, зачастую страдающий с жестокого похмелья, которому не терпится скорее принять на грудь, для поправки здоровья. Или трезвый люд, в предвкушении пьянки, которая состоится спустя несколько минут, в ближайшем от магазина закутке. Но после инцидента все они сосредоточенно изучают ценники на бутылках, зачастую отличающегося лишь красочными этикетками. Хотя всем ясно, даже истеричке-продавщице, что название напитков не особенно читаются страждущей публикой, которую больше интересуют цифры на ценнике. Они купят то, что подешевле, потому что выйдет больше. Сосредоточенный обзор прилавка лишь для того, чтобы не встретиться взглядом с налитыми кровью, поросячьими глазками охранника. Чтобы не видеть подрагивающей в руке дубинки, которой он, с удовольствием пересчитает ребра любому, кто вызовет его недовольство.

Очередь редеет и рассасывается, и все возвращается на круги своя. И только мужик, вкусивший на собственной шкуре всей прелести демократии, больше не пойдет в этот магазин. Слишком чреват во всех отношениях, подобный поход. И паленой водкой отравишься, и матов за минуту выслушаешь столько, что порой и за неделю не услышишь в компании собутыльников. Не мудрено и остаться калекой на всю жизнь, пообщавшись с охранником, и его любимой дубинкой.

Лучше затариться горячительным у старушки, торгующей днем на бойком месте у остановки, а ночью из квартиры. Тем более, что качество предлагаемого продукта, зачастую ни в чем не уступает магазинному, а порой его и превосходит. И цена у бабули, более демократичная, доступная любому члену общества, даже из числа самых неимущих. И никакого охранника с резиновой дубинкой рядом, готового опробовать ее на тебе за любое неосторожное слово, и брошенный в его сторону, косой взгляд.

К тому же, получить вожделенную выпивку у уличных торговок можно и без денег. Принесенная из дома вещица обменивалась на порцию алкоголя, а иногда и на несколько. В зависимости от стоимости вещи, с точки зрения торговки. И хотя даже новая вещь оценивалась благодетельницей во много раз меньше ее реальной стоимости, клиенты не роптали, и не стремились сбыть товар в другом месте. Мучительно хочется выпить, и побыстрее, и ни о каких пробежках по городским улицам не может быть и речи.

И вновь продолжалась пьянка в компании таких же алкоголиков, тянущих из дома последнее. Или же перебивающихся случайными заработками, главным мерилом которых была достаточность на приобретение очередной порции спиртосодержащего пойла. И вновь до утра во дворе слышен хор нетрезвых голосов, о чем-то спорящих, что-то друг другу доказывающих. И лишь под утро, обессиленные после бурной бессонной ночи, расползались они по своим берлогам, чтобы погрузиться в беспробудные, алкогольные сны. Чтобы проснуться вечером с разламывающейся от боли головой, с нутром, выворачивающимся наизнанку от жестокого похмелья, и озаботиться единственным, жизненно-важным вопросом, где взять денег на опохмелку?

Взять негде. Работа давно брошена, заначки пропиты, а денег, которые приносит в дом работающая на двух работах жена, ему никогда не найти. Остается лишь, воспользовавшись отсутствием в квартире домочадцев, стащить представляющую ценность вещицу, и обменять ее на вожделенную дозу спиртного. Невыносимо тянутся минуты для измученного похмельем организма, а домашние все не расходятся, словно сговорившись следить за ним. Но детям нужно в школу, жене на работу, и квартира пустеет. А спустя еще несколько минут, исчезает из дома и страдалец, прихватив очередную вещь, которую можно обменять на вожделенное спиртное.

Финал подобной истории всегда одинаков. В конце концов, у жены лопается терпение, из-за беспробудного пьянства мужа, нежелания работать, и постоянных краж вещей. И тогда благоверному указывается на дверь, ключи от квартиры изымаются, а сам он, выставляется за порог. Детям категорически запрещается общаться с беспутным папашей, тем более пускать его на порог.

В одночасье, очередной горемыка оказывается без работы, семьи, крыши над головой и средств к существованию. Пару дней он пытается вернуться домой, осаждая мольбами и упреками жену и детей, но, так и не добившись желаемого, начинает новую жизнь. Дорога у него теперь одна, в бомжи, существа, жизненный смысл которых связан с поиском спиртного. Но последние месяцы до выдворения из родных пределов, у алкаша и не было иного смысла существования, в этом отношении ничего не менялось. Напрягало другое, теперь он должен был заботиться и о собственном пропитании, и о крыше над головой. И хотя пришибленный алкоголем организм не требовал изысков в пище, даже самой грубой ее требовалось ничтожное количество, но еду еще нужно найти, а дорога домой, где всегда можно что-нибудь перехватить, чтобы набить кишку, отныне для него заказана.

Еще неделю назад он с презрением отворачивался от заросших бородами, с пыльными, давно немытыми головами субъектов, что порой попадались ему на глаза, роющиеся в помойных бачках, в поисках бутылок и остатков съестного. Но голод напрочь убивает стыд, выворачивая кишки наизнанку. Всего пару дней новой жизни и очередной, давно не бритый и не мытый субъект, в затасканной грязной одежонке, вливается в армию бомжей, оккупировавшую городские улицы и колодцы теплотрасс. Найденные в помойных бачках остатки еды уже не кажутся мерзкими на вид, и совсем даже ничего на вкус. Жилище, устроенное в колодце теплотрассы, с постеленными на трубы досками, картоном и разной ветошью, оказывается ничуть не хуже старого домашнего дивана, с выпирающими пружинами. Засыпать, приняв на грудь очередную порцию спиртного под звуки журчащей по трубам воды, не хуже, чем дома, под беспрестанное бормотание работающего сутки напролет, телевизора. И его работа по сбору пивных бутылок, ничуть не хуже той, которой занимался, будучи законопослушным гражданином страны, спеша на завод в однотонной массе вечно сумрачных и сосредоточенных людей.

Эта работа даже лучше. Не нужно особенно напрягаться. Сиди где-нибудь в тенечке вблизи остановочного комплекса, поглядывай на мужиков, попивающих пивко после рабочей смены. Да успевай поднимать с земли порожнюю тару, укладывая ее в необъятную сумку, подобранную на одной из свалок и заштопанную подручными материалами. А заодно поглядывай по сторонам, дабы не прозевать появление конкурента, и если таковой объявится, гнать его пинками прочь.

Леший оказался на улице, как и большинство его коллег по ремеслу. Он стал откликаться на кличку Леший, которая ни за что бы не могла приклеиться к нему еще пару лет назад, в прошлой жизни. Настолько далекой, что порой ему, казалось, что не было ничего в прошлом, что он живет всю жизнь в колодце теплотрассы. Питается объедками, допивает опивки из пустых бутылок. В прошлой жизни он носил короткую стрижку, и щетина на его щеках редко задерживалась дольше, чем на пару дней. Он всегда был опрятен и чист. Но затем все изменилось. Он даже не заметил, когда это началось.

Стал все чаще заглядывать с мужиками после работы в многочисленные, разбросанные по всему городу рюмочные и чебуречные, все сильнее надираться там, возвращаясь, домой на автопилоте. Частенько и не добирался до дома, ночуя в кустах. А утром, с раскалывающейся от боли головой, нужно идти на работу. И не всегда он был в состоянии совершить такой подвиг. Постепенно работа отошла на второй план. На заводе он появлялся все реже, предпочитая монотонной и изматывающей работе на производстве, компанию таких же, как и он субъектов, давно махнувших на все рукой. И ничего, живут же люди, не утруждают себя работой, каждый день пьяны, и никто еще не умер с голоду.

Глядя на них, Леший окончательно махнул рукой и на работу, и на семью. Каждый день хотелось только одного, - выпить. Особенно мучительно этого хотелось с утра пораньше, когда организм требовал спиртного для поправки подорванного накануне здоровья. Чтобы пить, нужны деньги, которых нет, и он пошел по проторенному предшественниками пути. Начал таскать из дома вещи, чтобы обменять их на сивуху и пропить в компании таких же, как и он, конченых алкоголиков.

Терпение супруги оказалось не беспредельным. Поначалу она пыталась бороться, наставить его на путь истинный, увести со скользкой дорожки, на которой оказался под влиянием друзей-приятелей. Кодировала, устраивала на работу. Но только кодирования, вкупе с работой, хватало до первой пьянки, а затем все возвращалось на круги своя. И когда он в очередной раз расстался с работой, уйдя в бессрочный запой, терпение супруги лопнуло. Ему было указано на дверь без права возвращения.

Он оказался на улице в том, во что был одет. У него даже чемодана не было, как у большинства его предшественников. Таскать из дома и пропивать он начал сперва свои вещи, думая, что это не так заметно. И лишь после того, как перетаскал торгующим самопальной водкой старушкам весь свой гардероб, за исключением того, во что был одет, принялся за вещи домочадцев. Жена уже не раз устраивающая ему скандалы, сразу же заметила, когда стали пропадать ее вещи. Хотя он и старался брать самые неприметные, которые супруга вроде и не носит вовсе, а значит, не должна заметить их отсутствия. Но их пропажа становилась, известна гораздо раньше, чем он рассчитывал.

Когда он, покончив с разной мелочевкой, утащил шубу жены из меха сурка, все и случилось. Несмотря на то, что шубке исполнилось несколько лет, она была в приличном состоянии. Ему удалось выручить за нее приличные деньги, неслыханные для компании, привыкшей промышлять мелочевкой стащенной из дома, потому что все ценное, ими уже давно было пропито.

Неделю Леший в компании себе подобных, спившихся и опустившихся личностей, среди которых было немало представительниц прекрасного пола, над которыми время и водка поработали столь нещадно, что и женщинами их можно было назвать лишь с большой натяжкой, пировал в свое удовольствие. Местом для попоек они избрали небольшой, изрядно запущенный лесок, начинающийся прямо за крайним домом квартала. И хоть лесопосадка по площади была небольшой, но дремучей, густо заросшей не знавшими санитарной обработки деревьями и кустами.

Работники садово-паркового хозяйства, что ежегодно подстригают поросли придорожных кустарников и обрезают верхушки деревьев, не бывали в этих местах. Деревья и кустарники росли предоставленные самим себе. Не было в них однообразной, шаблонной красоты, к которой стремились люди в оранжевых жилетах, причесывая городскую растительность под одну гребенку.

Росли деревья вольготно и свободно, переплетаясь ветвями, создавая причудливые зеленые композиции. Порой их переплетения были настолько тесны, что света белого не было видно сквозь зелень ветвей. Царили под кронами деревьев прохлада и полумрак, в которых так хорошо укрываться от прокаленных солнцем городских улиц. Особенно приятно уединиться в тиши деревьев и кустов, на зелени трав с любимой, провести на роскошном природном ложе незабываемые часы.

Особой популярностью раскинувшийся за окраиной квартала лесок, граничащий с гаражным кооперативом «Дружба», пользовался у влюбленных, жаждущих тесного общения, но не располагающих жильем, свободным от болезненного надзора взрослых. Их тянуло туда словно магнитом. Там они могли насладиться уединением, не опасаясь быть застуканными вездесущими родителями. Их предки были уверены в том, что любимые чада направились на учебу в ВУЗы и колледжи, получать знания, которые им понадобятся во взрослой жизни.

Унылы и тягостны лекции и семинары, экзамены и зачеты, а учиться еще много-много лет. Летние, солнечные дни так мимолетны и скоротечны, и тратить их на постылые посиделки и бумагомарание, в осточертевших до одури аудиториях, сущее безумие. Все можно наверстать позже, когда наступят унылые осенние дни, промозглая слякоть, мороз и холод зимы, бесконечная грязь и сквозняки затяжной весны. Пока на дворе стоят погожие солнечные деньки, к чертовой матери лекции и конспекты, когда можно предаться более интересным и сладостным занятиям.

Что может быть лучше, чем умопомрачительный секс с любимым человеком, на природе, в нескольких минутах ходьбы от родного дома. Вкусить сладостей любви, а затем, со смехом обсуждать глупых взрослых, искренне верящих в то, что их мальчики и девочки, незаметно для них, превратившиеся в молодых мужчин и женщин, находятся на занятиях. Что даже в жару и разлившийся по улицам солнечный беспредел, продолжают упорно грызть гранит науки, прокладывая дорогу во взрослую жизнь. Но девочки и мальчики предпочитали познавать взрослую жизнь, ее интимную составляющую, в старой заросшей лесопосадке, подальше от чрезмерного родительского внимание и опеки.

Единственное, что могло нарушить их уединение, это очередная парочка, пробирающаяся сквозь заросли в поисках укромного места для интимного свидания. И хотя лесок был небольшой, поросших зеленью просторов, с избытком хватало для того, чтобы укрыть всех, жаждущих найти уединение.

По возрасту лесок был ровесником городка, появившись сразу же за появлением кирпичных четырехэтажек. С тех пор он рос, не тревожимый гомоном рабочего люда в оранжевых спецовках, не пугаемый шумом бензиновых пил. Лес рос и процветал и не одно поколение юношей и девушек именно здесь, потеряли невинность, впервые вкусив сладостей плотской любви. Когда-то в молодости и Леший, впервые овладел здесь симпатичной девчонкой из соседнего двора, кареглазой и стройной, рыжей хохотушкой. Они потом частенько бегали туда, чтобы заняться любовью.

Жаль, что летние денечки столь скоротечны. Проходит лето. Наступает пасмурная, дождливая осень, предшественница холодной, стылой зимы. Не порезвишься в заветном лесочке, ставшем свидетелем и хранителем множества интимных тайн. Трава, на которой они любили нежиться и дурачиться, сжимая друг друга в объятьях, больше не бархатистая и пушистая, как летом. Из изумрудной, превратилась в коричнево-желтую, свалявшуюся и ломкую, разлетающуюся в труху при слабом прикосновении. На осенней траве уже не поваляешься, нет в ней былой мягкости и податливости, она стала ломкой и колючей. Земля, не прогретая живительными, солнечными лучами, более не манила, не расстилалась призывно перед влюбленными. Рискнувший поваляться на стылой земле десяток минут, серьезно рисковал заболеть. В лучшем случае подцепить простуду, в худшем, воспаление легких.

С наступлением осеннего ненастья и холодов, зарастала проторенная молодежью дорога в лесок. Влюбленным парочкам приходилось искать иные места, пригодные для уединения. А их было не так уж много, и все они проигрывали в сравнении с зеленью трав старого леса. Но иного выхода не было. Дорога в лесок на время была забыта, а молодая кровь бурлила в жилах и настойчиво требовала своего.

Можно уединившись с любимым человеком в лифте, застрять между этажами и заниматься любовью, пока лифт не приведет в движение, вызванный жильцами лифтер. Когда тесная кабинка, ставшая на время интимным пристанищем влюбленных приходит в движение, нужно успеть привести себя в порядок. Стереть с лица блаженно-счастливое выражение, придать ему должную суровость, чтобы по прибытии на место, очень даже естественно накинуться на лифтера, ругая того за медлительность, в деле освобождения пленников из лифтового плена. А затем с гордыми и независимыми лицами удалиться, оставляя на полу кабины лифта, разные досадные мелочи, что остаются на месте любви. Заставляющие работников, занимающихся уборкой лифта материться, выгребая использованные резиновые изделия, оставленные на полу любителями экстремального секса. И уходить домой, либо на учебу, которую тоже нужно иногда посещать для получения оценок и зачетов.

Если мастер по лифтам оказывался слишком прытким в деле починки застрявшего между этажами механизма и обламывал молодежи весь кайф, то нужно спешить в другой квартал, где также имеются склонные к внезапным поломкам лифты. И надеяться что очередным, освобождающим их из плена лифтером, окажется не такой торопыга, как предыдущий мастер, и тем более не он сам. Иначе будет трудно объяснить ему повторную встречу, случившуюся вскоре, при схожих обстоятельствах.

В районе, где жил Леший, лифтов не было и в помине, а ехать в другой конец города, желания не было. Приходилось искать иные варианты для интимной близости с рыжей девчонкой из соседнего двора, жизни без которой он уже не мыслил. Оставались подъезды, подвалы и чердаки. Теоретически эти места были вполне подходящими для любовных свиданий, и в некотором смысле даже комфортнее, нежели тесные кабинки лифтов, с ограниченным количеством интимных позиций.

Но в подъезде, входящие, или выходящие из дома жильцы, легко могли застукать парочку на самом интересном. А это крик, шум и полный облом, с которым не сравнится слишком рано добравшийся до застрявшего между этажами лифта, мастер. Это еще и слухи, с небывалой скоростью разносящиеся по округе, могущие стать достоянием ушей тех, кому знать про это совсем необязательно. Родителей юношей и девушек, что усердно грызут гранит науки в учебных заведениях, и уж никак не отираются похотливо в чужих подъездах. Скандальная история, ставшая достоянием гласности, может надолго разлучить влюбленных. Контроль со стороны родителей будет настолько плотным, что не только заняться любовью, но и перекинуться парой ничего не значащих фраз, будет невозможно. Поэтому подъезды оставались на крайний случай.

Существовали еще подвалы и чердаки, редко посещаемые жильцами без крайней надобности. Визиты граждан туда были настолько редки, что всерьез опасаться быть застуканными, не стоило. Но если в теплое время года, когда проводились плановые ремонты и осмотры водопроводных сетей и теплотрасс, двери подвалов были гостеприимно распахнуты, словно приглашая желающих внутрь, по окончании сезона ремонтных работ, все было с точностью до наоборот. Летом, пользоваться услугами грязных подвалов и пыльных чердаков при наличии зеленого лесочка неподалеку, было глупо. Поздней осенью, зимой и ранней весной, когда эти места обязательно бы пригодились за неимением лучшего, использовать было невозможно. С наступлением дождливых дней, двери подвалов и чердаков запирались на огромные замки, ключи от которых хранились у коменданта двора. И отпирались они только в случае аварии, требующей незамедлительного вмешательства соответствующих служб.

Запирались подвалы и чердаки не из желания насолить влюбленным парочкам, решившим на время воспользоваться услугами пыльных и грязных, обжитых мышами и голубями, помещений. Запирались они для того, чтобы там не нашла пристанище вездесущая пацанва. Что забирается в подвалы исключительно с целью что-нибудь поломать, набедокурить, или устроить пожар. Пожар многоэтажному дому был не нужен, как и сломанные манометры, запорная арматура, и прочие необходимые для нормальной жизнедеятельности вещи, до порчи которых так охоча детвора.

Помимо детишек, подвалы и чердаки обживали в холодное время года разные деклассированные элементы, которых хватало во все времена и при любой власти, но стало особенно много в последнее время. Если в теплое время года они не баловали своим вниманием чердаки и подвалы, предпочитая устраивать ночлег на природе, где-нибудь под кустом, укрывшись драным одеялом, подобранным на ближайшей помойке, то с наступлением холодов все менялось. Под кустом уже не поспишь, даже понавздевав на себя все тряпье, имеющееся в загашнике. Как не укутывайся, промозглая земля вытянет из человека к утру все живительное тепло, наполнит тело мертвецким холодом, пропитает сыростью внутренности так, что никакая медицина не в состоянии будет помочь. И хотя проку в существовании существ, вечно грязных и вонючих, пугающих своим видом детей и благополучных, сытых и довольных жизнью граждан нет, но эти существа, которых лишь с превеликим трудом можно назвать людьми, остервенело цеплялись и за такую, презренную и ничтожную жизнь.

С наступлением холодов, вся эта вонючая, кишащая блохами и вшами братия, снимается с облюбованного ими места где-нибудь в лесопосадке, или на берегу реки, и направляется на поиски теплого жилья, чтобы пережить тяжелый для бродяг сезон. Для подобной категории людей, идеальным пристанищем являлись подвалы и чердаки, где с относительным комфортом, можно перекантоваться до наступления теплых дней.

Главное не шуметь, не вступать в конфликт с жильцами, которые явно будут не в восторге от подобного соседства, и избавятся от непрошеных гостей при первой же возможности. Главное для бродяги, осторожность. Прокрасться в подвал ночью, когда все спят, и в доме нет светящихся окон, чтобы никто не заметил появления незваных гостей. Рано утром, пока все спят, незаметно выползти из подвала и раствориться в предрассветной мгле, отправляясь на промысел, позволяющий им хоть как-то существовать.

Но при всей своей осмотрительности, компании бродяг не задерживались на одном месте, больше чем на 1-2 недели. Употребляемые ими в неограниченном количестве денатурат, технический спирт, средства для мытья окон и унитазов, и прочая спиртосодержащая гадость, не очень-то располагали к молчаливой осторожности. Загруженные тяжелым спиртом головы отнюдь не прояснялись. Размягчившиеся от беспробудного пьянства мозги, отказывались работать. И плевать, что кто-то видит возвращающегося на лежбище бомжа, пьяного в хлам, после удачного в его бродячей жизни, дня.

В подвале можно запалить небольшой костерок, и поджарить аппетитный кусочек мяса, стащенный с лотка у торговца, или найденный в мусорном баке, отправленный туда слишком щепетильными по части свежести продукта, хозяевами. Или разделать и изжарить пойманную на помойке кошку, грязную и косматую, словно бомж, и по сути таковой и являющейся.

Множество их, выкинутых бессердечными людьми за дверь, скитаются по дворам и подвалам, обыскивают мусорные контейнеры в поисках пропитания. Благодаря хитрости и пронырливости, они успевают вытащить из бачков лучшие куски, оставив припозднившемуся бомжу лишь жалкие отбросы. Бродячие кошки и собаки были первыми конкурентами бродяг, опустившихся и спившихся граждан некогда великой державы. Между представителями животного и человеческого миров, велась непрекращающаяся война за выживание. Бомж, застукав в бачке не успевшее ретироваться четвероногое, не раздумывая сворачивал ему шею. Этим он одновременно убивал двух зайцев. На одного конкурента, в плане добычи съестного из мусорного бака становилось меньше, это, во-первых. Ну, а во-вторых, четвероногий, блохастый конкурент, представлял собой несколько килограммов пусть жилистого и жесткого, но, тем не менее, мяса. Которым приятно разнообразить меню, состоящее по большей части из объедков, выуженных из мусорного бака.

В бытность свою добропорядочным и законопослушным гражданином страны, возвращаясь с работы ночью, Леший стал свидетелем облавы, устроенной деклассированным элементом, на четвероногих. Сие действо происходило под покровом ночи, в полной тишине. Слышен был лишь топот множества бегущих ног, хриплое дыхание преследователей, вооруженных дубинами и обрезками арматуры. Леший, ставший невольным свидетелем и очевидцем жуткой ночной охоты, боязливо врос в стену дома, чтобы загонщики, распаленные желанием убивать, его не заметили.

Ему повезло, он остался незамеченным. Сперва мимо него пронеслась, преследуемая опустившимися людьми, звериная стая. Молча, плечом к плечу, в одном строю, бежали извечные враги, непримиримые противники по жизни, кошки и собаки, спасаясь бегством от человека, ставшего общим врагом. Так они промчались мимо, обдав его своим дыханием, в надежде спастись. А следом, всего в десятке метров, с дубинами и металлическими обрезками в руках, неслась другая, более страшная стая. Ее составляли существа, некогда бывшие людьми, нынче относящиеся скорее к звериному роду-племени, нежели человеческому. В облике их было больше звериного, чем человеческого. Налитые кровью глаза горели в темноте, преисполненные одного желания, - убивать. И неважно, кто окажется на их пути, - кошка, собака, или запоздалый прохожий. Главное убить, превратить в кровавое месиво, которое так легко отделять от шкуры, и вытряхивать из одежды.

Страшная, молчаливая толпа пронеслась мимо, скрывшись в соседнем дворе, заканчивающемся глухой подворотней. Объединенные голодом в одну стаю, бомжи охотились на добычу по всем правилам охотничьего искусства. Загоняли дичь туда, где разномастная и разношерстная стая теряла свои преимущества в скорости и выносливости. Человеческая стая получала многократное превосходство в силе, учитывая железо и дубье в руках. Угодившему в ловушку зверью некуда бежать и оно вынуждено будет либо попытаться прорваться обратно, сквозь плотный строй загонщиков, либо принять смерть на месте.

Уже в подъезде, Леший услышал дикий звериный визг, донесшийся из злополучного тупика. Стая напала на стаю, клыки и когти одних, противостояли дубинам и железу других. Кто станет победителем, нетрудно было догадаться. Мало кому из загнанного в тупик зверья, удастся прорваться сквозь строй загонщиков. Большая часть примет смерть на грязной, и пыльной мостовой, заплеванной, и загаженной жильцами, что мирно посапывали во сне, не обращая внимания на надсадный вой за окном.

Редкий человек проснется, и досадливо поморщившись, перевернется на другой бок, накрыв голову подушкой, чтобы не слышать доносящегося с улицы воя. И только много лет страдающий бессонницей пенсионер, лежа в кровати с открытыми глазами, предпримет какое-то движение. Подкрадется к окну, и на пару сантиметров отодвинет занавеску. Вопьется по-старчески подслеповатыми глазами в зашедшуюся в истошном визге, темноту за окном.

Будет о чем рассказать старичью, что собирается утром на лавочке у подъезда для посиделок. И когда старые кошелки примутся обсуждать происхождение бурых пятен на асфальте, так похожих на кровь, вот тогда и выступит он, единственный свидетель случившегося ночью. Оборвет невероятные домыслы о том, что банда грабителей и убийц порешила в тупиковом дворике уйму народа за одну ночь, а затем бесследно исчезла, прихватив тела убиенных. Совсем уж соберутся старушки бежать до ближайшего телефона и звонить в милицию, чтобы поведать им свои умозаключения по поводу ночного злодейства, приключившегося в тихом дворике, и тут появится он, очевидец ночного кошмара, и все расставит на свои места, дав пищу разговорам недели на две. Все это время страдающий бессонницей гражданин будет чувствовать себя в центре внимания. И чтобы как можно дольше купаться в лучах внезапно свалившейся на него славы, старик станет ежедневно выползать на лавочку самым первым, покидать ее последним, чтобы ничто из разговоров не прошло мимо его ушей.

Но пройдут дожди, водяные реки смоют с асфальта бурые пятна, и все вернется на круги своя. О случившемся в тупике кровавом побоище, устроенном бомжами, будет забыто. Ставший в последнее время известным пенсионер, вновь станет никем, одним из многих. И будет еще дольше ворочаться в постели без сна, чутко прислушиваясь к разлившейся за окном тишине. Не послышатся ли из темноты какие-нибудь звуки, не случится ли нечто необычное, что вернет ему былую популярность.

Работяга Леший, возвращаясь ночью с работы, домой, станет всякий раз вздрагивать, заслышав в отдалении шаги, и прятаться в темном углу, завидев человеческие силуэты.

Бомжи охотились на кошек и собак, которые обеспечивали их вкусным, дармовым мясом. Нужно только, как следует приготовить его, и оно будет ничуть не хуже, чем шашлыки, которыми торгуют на рынке кавказцы. Их шашлыки, из неведомо какого мяса, нравятся простому люду, который любит расслабляться под водочку за порцией горячего, ароматного блюда.

Чтобы приготовить дичь, нужен костер. Разжечь костер не проблема. В подвалах многоэтажек, топлива в изобилии. Десятки деревянных стаек-сараев, хранителей разного барахла, которое и дома ни к чему, и выбрасывать жалко.

Закрываются хранилища забытых вещей на простенькие замки, вроде тех, что вешают на почтовые ящики. Надеясь уберечь их содержимое от нечистых на руку людей, любителей поживиться печатной продукцией за чужой счет. Или защитить от хулиганов, которым содержимое ящика не столь важно, как неудержимое желание сделать пакость. И хотя простенькие замки не спасали ни от мелких жуликов, ни от хулиганов, но упертые жильцы, с маниакальным упорством продолжали навешивать их на почтовые ящики, теша себя иллюзией безопасности.

Желающие поживиться содержимым ящиков, без труда вскрывали примитивные замочки гвоздем, или отверткой. Если добраться до содержимого не удавалось, то газеты и журналы вытаскивались через прорезь ящика, через которую они туда и попадали, доставленные почтальоном по адресу. И не беда, если при этом печатная продукция потеряет товарный вид. Что же касается другой категории людей, - хулиганов, им на содержимое ящика вообще наплевать. Главное что-нибудь оттуда вытащить, журнал, газету, или письмо. Порвать в мелкие клочья и высыпать обратно. Пускай потом хозяева почтового ящика собирают мозаику из обрывков, да поминают людей, поглумившихся над корреспонденцией.

Если достать почту из ящика не удавалось, у хулиганья имелся достойный ответ. Что невозможно достать, легко истребить прямо в ящике. «Спички детям не игрушка!», - лозунг пожарной части знакомый всем с детства. Этими самыми не игрушками, и развлекались детишки. Элементарное их поджигание было далеко не главной детской шалостью в обращении с порохом. Подожженные хулиганами ящики выгорали дотла, вместе с оказавшейся внутри корреспонденцией. При удачном раскладе, оказывались охваченными огнем и соседние. Вскоре весь ряд почтовых ящиков в подъезде полыхал, охваченный пламенем. Разгоревшийся на стене костер, оставлял после себя закопченные стены и потолок, задымляя подъезд едким дымом сгоревшей краски.

Чаще всего, в подъезд выскакивал кто-нибудь из жильцов первого этажа, в чьи двери начинал просачиваться едкий дым, сигнализируя об опасности. Оценив размеры бедствия, жилец обнаруживший источник дыма, стучал в двери соседей, чьи носы были не столь чувствительны к начинающемуся пожарищу. А затем жильцы, совместными усилиями приступали к его тушению. После чего в подъезде целую неделю стояли лужи черной от гари и пепла воды, с плавающими в них обгоревшими бумажками, закопченные стены и потолок, требующие к себе пристального внимания соответствующих служб. И долго еще потом техничка из ЖЭКа, моющая подъезды, громко материлась, оттирая следа пожарища.

Виновников переполоха давно и след простыл. Они испарились из подъезда, едва заполыхала первая газета. И за пожаром, и за случившимся по этому поводу переполохом, они предпочитали наблюдать с безопасного расстояния, с таким видом, словно они не сном, ни духом, не причастны к инциденту. И даже дома, под пытками устроенными родителями, очень сильно сомневающимися в невинности собственных чад, они ни за что, не признаются в содеянном. И тем более, не сознаются в злодеянии постороннему человеку из числа жильцов, тоже сильно сомневающихся в непричастности к случившемуся, детворы.

Признаться в содеянном, значит подписать себе смертный приговор. Сперва прямо на месте признания, провинившемуся оторвет уши кто-нибудь из жильцов пострадавшего подъезда. Затем, влекомый за уши преступник, будет доставлен по месту жительства, пред грозные очи родителей, которым предстоит непростой разговор. Помимо неприятного разговора, им предстоит возмещать ущерб, причиненный подъезду пакостным чадом, который выльется в изрядную сумму. И чем весомее понесенный семейным бюджетом ущерб, тем ощутимее наказание хулиганистому отпрыску. Это означает ежедневную порку для профилактических целей, плюс домашний арест на длительный срок, что является самым тяжелым наказанием.

Деньги уплачены, моральный и материальный ущерб возмещены, и жильцы дружно красят почтовые ящики в яркие и причудливые цвета, навешивая, маленькие, узорчатые замки. Если был найден виновник пожара, до очередного поджога проходило немало времени. Если виновник возгорания так и не был найден, очередного пожара, не стоило ждать слишком долго.

Подвальные стайки под завязку набиты разным барахлом, украшали такие же крохотные замки, как и почтовые ящики в подъездах. Если под рукой нет ни отвертки, ни ржавого гвоздя, в деле открывания стаек пригодится найденный здесь же кусок арматуры, или увесистый камень. Стоит булыжником приложиться от души и летит крохотный замочек к чертям собачьим, не подлежа более ни ремонту, ни дальнейшей эксплуатации.

В стайках чего только нет! Полно всякого старья, держать которое дома не имеет смысла, а выбрасывать жалко. В небольшую по размерам стайку напихано под завязку тряпья, мебели и разнообразной утвари. Пожелай кто-нибудь из бомжеватой братии обставить старьем, собранным по подвальным стайкам квартиру, барахла хватило бы с избытком.

Когда-то, давным-давно, имелись и у них законные метры жилплощади. Но в силу различных жизненных причин, наипервейшей из которых было пагубное пристрастие к спиртному, они этих метров лишились, соответственно и крыши над головой. Кто-то квартиру пропил, кого-то выгнала из дому уставшая терпеть беспробудное пьянство супруга, кого-то, пользуясь пристрастием к алкоголю, выселили из дома родственники, польстившиеся на приходящие в запустение квадратные метры жилплощади. Кто-то, опять же с помощью родственников, или бывшей благоверной, оказывался на улице, вернувшись после многолетнего отсутствия по причине отсидки в местах не столь отдаленных. А у кого-то ничего не было с самого начала, беспутные папаша с мамашей пропили жилье, сгинув в алкогольном угаре, обрекая родное чадо на подвальное существование.

Квартир у бомжей не было, но жилья имелось предостаточно. В летние, солнечные дни, им и улица была родным домом. Особенно зеленая и тенистая ее часть, где-нибудь в лесочке, или на газоне. В прохладные, дождливые дни, они находили приют в подвалах городских многоэтажек и на чердаках. С наступлением холодов, излюбленным местом обитания бомжей, становились подвалы. Но зимой проход внутрь закрывает наглухо запечатанная, массивная металлическая дверь с серьезным замком, справиться с которым невозможно ни отверткой, ни ломиком. Приходилось бомжам в поисках тепла перебираться в колодцы теплотрасс, на горячие трубы.

Но весной и летом, особенно если комендант двора, или старший дома не особенно рьяно следил за тем, открыты, или закрыты подвальные двери, можно обитать там. В их распоряжении оказывался целый подвал с множеством деревянных стаек, под завязку набитых разным барахлом, что давно стало ненужным прежним хозяевам, но еще послужит опустившемуся люду.

В первую же ночь, пробравшаяся в подвал бомжиная ватага, курочит узорчатые замочки, прикрывающие доступ к содержимому стаек. И, как, только, звякнув на прощание, они отлетают прочь, содержимое стаек подвергается тщательному досмотру и сортировке. Вскоре в облюбованном углу подвала появляется некое подобие меблированной квартиры, с шифоньерами, столами и кроватями, стульями и табуретками. Барахло, что поплоше, которое не может представлять интереса для потенциальных покупателей, всяких пенсионеров, или нищих бюджетников, идет в личное пользование подвальных постояльцев. Бомжам также достаются и слишком габаритные вещи, находящиеся в приличном состоянии, и определенно могущие вызывать покупательский интерес. Особенно, если учесть, по каким бросовым ценам сплавляет на городской толкучке барахло, опустившаяся братия.

Но как бы не было заманчиво, вытащить из подвала и загнать на рынке какой-нибудь шкаф, комод, или старенький телевизор, это требовало слишком больших усилий. Да и хлопотно это, особенно если учесть, что им приходилось скрываться от посторонних глаз. Остаться незамеченными, таща через весь двор какую-нибудь тяжесть, весьма проблематично. Делать это днем, значит на 100% привлечь ненужное внимание, что чревато разборками, побоями, и выдворением с облюбованного места. Если тащить из подвала ночью, или рано утром, когда жильцы спят, существует другая опасность. Жильцы дома возможно ничего и не заметят, но это громоздкое барахло нужно еще дотащить до рынка, а это не всегда рядом.

Да еще какой-нибудь, страдающий бессонницей пенсионер, узрев живописную компанию бомжей, прущую доисторический шкаф, не поленится, злорадно ухмыляясь, вцепиться старческими ручонками в трубку телефона, и набрать заветные цифры. И потом, злорадно ухмыляясь, приложив трубку к уху, слушать, как на том конце провода, матерясь, просыпается не выспавшийся мент, разбуженный на самом интересном месте. Пуская слюни от удовольствия втолковывать тупорылому блюстителю законности, что он стал очевидцем преступления, и человек, прильнувший к трубке на другом конце провода, просто обязан принять меры, чтобы пресечь творящееся безобразие. И сделать это, побыстрее, пока вороватые мерзавцы не скрылись из поля зрения бдительного гражданина. И раз у тебя на плечах погоны, будь добр, шевели задницей, или весь город узнает, как блюстители законности реагируют на звонки граждан по поводу нарушений правопорядка.

Зловредный пенсионер мог в таком духе разглагольствовать сколько угодно, если бы у слушателя хватило терпения выслушивать старческое словоблудие. Но поскольку бесцеремонно разбуженный мент, явно не расположен, выслушивать монолог желчного старикана, разговор прерывался, едва пенсионером указывался адрес, где, по его мнению, совершалось злодеяние века.

Оскорбленный столь бесцеремонным обращением с важным свидетелем, в одиночку разоблачившим преступную шайку, захлебываясь слюной от злости, стуча палкой по полу, старик вновь набирал заветную комбинацию цифр, - 02. Ответом ему были короткие гудки, красноречиво говорящие настойчивому абоненту о том, что номер занят, и пора оставить его в покое. И чем дольше крутил озверевший старикан диск старинного телефона, тем громче и настойчивее стучала по полу его клюка, будя соседей снизу. Вскоре, в ответ на постукивание клюшкой по полу, снизу шваброй стучали соседи. Насколько был глух к звонкам пенсионера далекий дежурный мент, настолько же глух и безучастен был и старик к стуку, доносящемуся снизу.

Осознав тщету стучания шваброй в потолок, единственным результатом которого станет отвалившаяся штукатурка, но никоим образом не успокоение разошедшегося старикана, соседи сменили тактику. Теперь и они отчаянно накручивали телефонный диск, стремясь дозвониться до престарелого буяна. Но вместо ответа, в трубке звучали монотонные, короткие гудки. Когда терпение иссякло, взбешенный не на шутку сосед, снизу, разбуженный самым бесцеремонным образом за два часов перед подъемом на опостылевшую работу, бросил это бесполезное занятие. Накинув на плечи халат, он пулей взлетел этажом выше и со всей дури начал молотить руками и ногами в дверь пенсионера, вымещая на ни в чем не повинной деревяшке, скопившуюся злость, перехлестнувшую через край.

От оглушительного стука в дверь, сопровождаемого отборным матом, не мог проснуться только мертвый. Но поскольку подъезд жилого дома за редким исключением населяли живые люди, то вскоре дом оживал, и начинал шевелиться, как растревоженный улей. Одна за другой открывались двери, и все вокруг наполнялось гулом раздраженных голосов. Вскоре во всем подъезде не оставалось ни единой живой души, не разбуженной шумом, поднявшимся с утра пораньше.

День был безнадежно испорчен, даже не успев начаться. Лишь зловредный старик, ставший причиной всеобщего переполоха, притворялся спящим, ожидая, когда перестанут сыпаться на его дверь пушечные удары рук и ног взбешенного соседа снизу. Он больше не стучал клюшкой об пол, проклиная, на чем свет стоит, милицейского дежурного. Старик напрочь забыл о телефоне, уронив трубку рядом с аппаратом едва ли не сразу после того, как на его дверь обрушились удары, и послышался отборный мат. Единственное, на что его хватило, подкрасться на цыпочках к стонущей под ударами двери и мельком глянуть в глазок, чтобы вычислить виновника ужасного шума, хотя по доносящемуся из-за дверей мату, трудно было не узнать его хозяина.

Пенсионер сидел за плотно закрытой дверью притворяясь, что ничего не слышит. Словно он единственный, безмятежно спящий человек, которого не потревожил грохот в подъезде. И лишь когда выплеснувший злость на безответную дверь сосед удалился, восвояси пытаясь уснуть, что было в принципе невозможно, старик сменил позу истукана, выросшего рядом с телефонным аппаратом.

Выждав для верности еще минуту, прислушиваясь, не послышится ли из-за двери подозрительный шорох, старикан на цыпочках подходил к ней, заглядывая в глазок. Не обнаружив взбешенного соседа, старик развивал бурную деятельность. На свет божий извлекались бумага и ручка, и заслуженный пенсионер, высунув от усердия язык, начинал строчить донесение. Точнее, жалобу участковому, с требованием незамедлительно принять меры и наказать соседа, матершинника, алкоголика и дебошира, ломившегося к нему в квартиру, и всполошившего весь дом. Необходимо срочно оштрафовать хулигана на приличную сумму. За шум и нецензурщину, что в течение длительного времени вынуждены были выслушивать жильцы дома, включая маленьких детей, которым слышать подобное рановато. Но прежде, чем наложить на дебошира штраф, нужно устроить над ним товарищеский суд, на котором заклеймить подлеца позором.

Много всякого на своем веку повидал заслуженный ветеран. Ложился спать поздно в силу бессонницы, просыпался рано. Он многое видел и знал. А чтобы память не подвела в нужный момент, имелась заветная тетрадка в клетку, в которую он заносил наблюдения, могущие пригодиться в будущем.

Подходящий момент настал. На свет извлечена пухлая тетрадка, испещренная стариковскими каракулями. Найдена исходная страница с компроматом на соседа снизу, что был далеко не ангел, нередко удостаиваясь, чести быть занесенным бдительным пенсионером в заветную тетрадь. Раз подонок посмел объявить ему войну, он ответит адекватно. Так крепко, что дебошир с нижнего этажа не то, чтобы пнуть его дверь, и пальцем притронуться к ней побоится. Пускай участковый знает, когда, с кем, в каком состоянии, и в каком часу заявлялся домой гнусный тип. И если дело дойдет до товарищеского суда, он лично, откроет глаза на этого человека не только участковому, но и всем жильцам дома. Поквитается с нарушителем спокойствия на полную катушку, распишет, как бог черепаху, раздолбает, как дятел спичку так, что наглец при встрече будет шарахаться от него, как черт от ладана.

Пока в подъезде происходят бои местного значения, по указанному адресу выезжает вызванная дежурным машина с оперативной группой. А сам дежурный наверстывает упущенное, погрузившись в прерванный пенсионером сон. А чтобы не мешал спать назойливый старик, или ему подобные, страдающие бессонницей граждане, телефонная трубка тоже спит, брошенная возле аппарата. И напрасны звонки разбуженных рано утром жильцов злополучного дома, ответом им бесконечные, короткие гудки.

Вызванный наряд, отлавливал волокущих на барахолку габаритный товар бомжей, и доставлял их в участок. А в отделении начинались допросы. Где, откуда взяли, сколько их, кто главный в преступной группе. И бесполезно отпираться, доказывая, что это барахло, хотя по закону и считается ворованным, уже давно никому не нужно, и даже хозяева позабыли о его существовании. И что место этому барахлу на помойке. И что они делают доброе дело, избавляя хозяев и от громоздкого барахла, и от излишней возни.

Но в милиции доказывать что-то бессмысленно, тем более существу, похожему на человека лишь внешне. Если нет у человека ни паспорта, ни жилья, ни работы, ему самое место в кутузке, и надолго. После беседы следователя с потерпевшими, хозяевами разгромленной стайки, становится ясно, что похищенное опустившимся людом имущество вовсе не барахло. А самые, что ни на есть ценные вещи, семейные реликвии, снесенные в подвал на время ремонта в квартире, из опасения их ненароком повредить. Реликвии настолько ценные, что даже приблизительную стоимость их назвать невозможно, настолько они дороги.

И теперь расследуется дело уже не о старом комоде, украденном вороватым людом, а о хищении в особо крупном размере, за что полагается срок в местах не столь отдаленных. Чтобы прокурор, просматривающий дело перед передачей его в суд не заподозрил неладного, в дело включается вся следственная бригада. Рослые дуболомы-оперативники, способные за минуту выбить признание из человека, не слишком утруждая себя разного рода юридическими тонкостями.

Вскоре выяснялось, что тащившие древний комод на барахолку бомжи, не просто опустившиеся на дно жизни алкаши, а организованное преступное сообщество. И что на совести у этих, давно не мытых, завшивленных и заросших бородами людишек, как минимум два-три десятка квартирных краж. Самых изощренных, по которым у доблестных стражей правопорядка, не было никаких зацепок. Дела из 100% «глухарей», переходили в разряд раскрытых, улучшая удручающую милицейскую статистику.

Преступники пойманы и изобличены, в деле имеются чистосердечные признания, написанные под диктовку звероватого вида оперативников, чьи мерно подрагивающие дубинки, задавали писанине необходимый ритм. Признание имеется, дело можно считать закрытым. И не стоит обращать внимания на всякие несуразности в показаниях задержанных. Что ничего из украденного ими ранее обнаружить не удалось. Этому есть объяснение. Просто ушлый люд сбыл награбленное по бросовым ценам любителям дармовщинки.

Преступники выявлены и изобличены. Дело отправлено в суд. Судья при виде подследственных, особенно не вникал в тонкости дела. Слишком занят он рассмотрением дел связанных с нормальными, но оступившимися людьми, чтобы вникать в подробности дела, заведенного на отбросов общества. Не было до них дела и бесплатному защитнику, предоставленному государством. В результате бомжи, попавшие на скамью подсудимых из-за украденного из подвала дрянного комода, получали срок на полную катушку. Уходили этапом в места не столь отдаленные на несколько лет, нередко оставаясь там навсегда, упокоившись на тюремном кладбище.

Преступники понесли заслуженное наказание, комендант дома выслушал нравоучительную лекцию участкового. Подвал запирался на огромный амбарный замок, надежно перекрывающий доступ внутрь нежелательному элементу. Вернувшиеся ночью дружки пойманных утром бомжей, находили свое пристанище запертым на увесистый замок, справиться с которым без лишнего шума, нет никакой возможности. Клошарам не оставалось ничего другого, как тащиться со своим нехитрым скарбом по ночным улицам, в поисках незапертого, и не занятого бомжиной компанией, подвала.

Брели они в ночи, рискуя нарваться на пьяную и отмороженную компанию подростков, высматривающих подходящую жертву, чтобы выплеснуть на нее скопившуюся энергию. Компания бомжей для подобных целей подходит во всех отношениях. Пропитые, больные доходяги не в состоянии оказать серьезного сопротивления, а значит можно приложиться от души, не опасаясь, нарваться на мастера восточных единоборств.

И в случае их задержания на месте кровавого побоища, спрос будет совершенно иной, нежели за избиение добропорядочных граждан. Доставят хулиганов в отделение, проведут нравоучительную беседу, а чтобы лучше доходило, накостыляют по шее, всего и делов. И ни о каком уголовном деле речи нет, даже если они отметелят «санитаров улиц» по полной программе, переломают ноги-руки, поотшибают внутренности. Даже если кто-то из бомжей помрет спустя день-другой от травм полученных в результате жестокого избиения, виновников искать не станут. Спишут на разборки между бомжами, что случались каждый день, и заканчивались весьма плачевно. Бомжу ничего не стоит воткнуть нож под ребра себе подобному, а за неимением ножа, просто забить насмерть ногами, или подвернувшимися под руку предметами.

Причиной свары среди бомжей могла стать любая мелочь. Недоеденный кусок, недокуренный чинарик, недопитая бутылка. Кому-то показалось, что кто-то прихватил больше, чем полагается, и моментально следовала разборка, с целью проучить наглеца, поставить его на место. Правила поведения вбивались в нарушителя всем, что подвернется под руку. При появлении крови, экзекуция не прекращалась, а лишь набирала обороты. Кровавое мочилово продолжалось до тех пор, пока воспитатели не уставали метелить провинившегося.

Бросив бездыханное тело, отбросы возвращались к прерванному занятию, являющемуся смыслом всей их жизни. Усаживались в тесный кружок, распивая спиртосодержащие жидкости, что легко могли отправить на тот свет нормального человека, случайно хлебнувшего такой гадости. Но бомжам любой денатурат хорош, и чем больше его, тем лучше. Когда один из собутыльников хрипит и еле слышно стонет в сторонке, это даже к лучшему. Одной глоткой меньше, значит оставшимся достанется больше. Гулянка продолжалась до тех пор, пока самый стойкий из компании, не падал в отключке, сжимая в руке стакан, с какой-то вонючей гадостью.

Утром, опухшие ото сна, трясущиеся с похмелья, они рылись по сумкам в поисках спиртного. Если наступившее утро оказывалось счастливым для обитателей городского дна, находился заветный флакон со спиртосодержащей жидкостью. Тянулись трясущиеся руки к стакану, чтобы прояснить мозги, унять противную дрожь в теле. И только похмелившись, прогнав проклятую трясучку, они замечали застывшего неподвижно приятеля, в осклизлой, кровавой луже, не подающего признаков жизни. И напрасно тормошили его за плечи, подносили стакан к разбитой морде. Даже резкая вонь денатурата, бьющая по мозгам, не могла разбудить спящего. А значит, его уже ничто не в состоянии разбудить. И сколько клошары не напрягали в мучительных потугах затуманенные алкоголем мозги, вспомнить что-нибудь вразумительное по поводу кончины приятеля, никто не мог.

Раз приятель не желает вставать, оставшиеся отправляются на промысел без него. Проверять содержимое бачков и стихийных свалок, множество которых, созданных нерадивыми жильцами, разбросано по всему городу. Хотелось жрать, а еду можно найти только там. Там же порожние пивные бутылки и алюминиевые банки из-под пива и прохладительных напитков, до которых столь падки горожане в летнюю жару. Все это добро, выуженное бомжами из мусорных контейнеров, укладывалось в объемистые сумки, чтобы некоторое время спустя, перекочевать на один из многочисленных приемных пунктов, специализирующихся на приеме подобного рода товара.

К вечеру бомжиная компания сыта и пьяна, затарена дешевой, спиртосодержащей жидкостью, что позволит скоротать ночь. И если место их обитания не оказывалось запертым на замок, компания маргиналов под покровом ночи просачивалась в подвал, в одном из закутков которого, ими было устроено логово, обставленное мебелью из раскуроченных стаек. Снести ее на продажу и обменять на некую толику денежных знаков не представлялось возможным, но мебель еще могла послужить на благо людям, пусть даже бывшим.

Жаль, что любовно обставленное помещение не может надолго оставаться их пристанищем. И виной тому не жильцы, забившие тревогу из-за непрошеных гостей, а сами гости, в алкогольном дурмане забывшие об элементарной осторожности. Хотя и старались бомжи не шуметь в подвале, не «светиться» на подступах к нему, не делать ничего, что могло бы привлечь внимание жильцов, но нередко помыслы расходились с делом.

Случались в жизни бомжей удачные дни, когда появлялись большие деньги. Настолько большие, что их хватало на то, чтобы купить гораздо больше, чем обычно, горячительного зелья. Если прибавить к авоське разнокалиберных фанфуриков с многоцветным содержимым приличный кусок мяса, сворованный с прилавка, или найденный в мусорном баке, день становится просто замечательным. Если шматок мяса остался не стащенным с прилавка, и не найденным на помойке, его легко заменит кошка, или собака. Блохастый и облезлый бродяга, застуканный в мусорном баке и не успевший вовремя ретироваться, за что и поплатился жизнью.

Разделать бродячее животное человеку, давно освоившему подобное занятие, не составит особого труда. Не нужно ничего кроме ножа, который имеет каждый бродяга. Чтобы отбить нападение конкурирующей компании бомжей, постоять за себя во время драк с молодежью, но чаще всего для того, чтобы в пьяной драке порезать кого-нибудь из своей же компании.

Несколько минут надобно клошаре, чтобы освежевать и разделать тушку домашнего любимца, в силу жизненных обстоятельств оказавшегося на улице, вынужденного вести жизнь дикого зверя. Несъедобное отбрасывается в сторону, что можно есть, перекочевывает во вместительный мешок бомжа. В котором, он хранит свои нехитрые богатства, не расставаясь с ним даже ночью, чтобы уберечь от соблазна вороватых коллег. И летит разделанная тушка на ворох грязного тряпья, дожидаясь своего часа.

Долго валяться окровавленной тушке в бомжином бауле не приходилось. При первой же возможности, она извлекалась на свет божий и приготовлялась на костре, иногда даже с солью и специями, раздобытыми бродягой специально для этого.

Часть отменной закуски пожиралась вблизи остывающего костра, запиваемое содержимым разноцветных флаконов. Остатки недоеденной тушки отправлялись в объемистый баул в ожидании ночи, когда бомжиная компания вновь соберется вместе в подвале, приступив к очередной пирушке. В общую кучу будет свалено добытое за день спиртное, провизия найденная в мусорных бачках и сворованная с торговых прилавков, иногда купленная на мелочь, оставшуюся после покупки средства для очистки ванн и унитазов. И жареная собачья, или кошачья тушка, станет первым номером по части закуски в этой коллекции.

Но иногда в ворохе забот санитара городских улиц, окровавленная тушка забывалась, оказавшись заваленной найденным за день барахлом, показавшимся бомжу ценным и перекочевавшим в его мешок. И лишь глубокой ночью, в подвале, при разборе найденного за день добра, из захламленных недр баула извлекалась запыленная, заветренная тушка зверя, в коросте засохшей крови. Сама по себе тушка изрядное богатство, но в сыром виде, жрать ее не станешь. И под разочарованные взгляды коллег, тушка откладывалась в сторону, до лучших времен.

Вскоре о звериной тушке забывали, приступая к пиру, состоящему из горы склянок с разноцветной жидкостью и кучи объедков, перекочевавших в подвал из мусорных бачков. Дружная компания, ставшая семьей в силу различных жизненных причин, гуляла до утра, ничего не видя, не слыша, и не помня. Предаваясь безудержному сексу с особями противоположного пола, что имелись в каждой бомжиной компании. Устраивая дикие драки по самому пустячному поводу. И безумное совокупление, и жестокие кровавые разборки, происходили в полной тишине, и даже умирающий от побоев бомж, не издавал ни звука. Жизнь на дне приучила к молчаливости, ведь от этого зачастую зависела их жизнь.

Но иногда, разгулявшаяся компания маргиналов допивалась до такого состояния, что присущий клошарам инстинкт самосохранения, начинал давать сбои. Радующих глаз разноцветных флаконов оставалось еще изрядное количество, а еда заканчивалась. Все чаще алчные взгляды бомжей устремлялись на освежеванную тушку зверя, валяющуюся на грязном газетном обрывке, в стороне от пирующих. И чем сильнее становился терзающий клошар голод, чем больше оказывалось в желудках одурманивающей жидкости, тем слабее становился инстинкт самосохранения.

Вскоре нетерпеливые руки перебравших зелья бомжей сооружали костер. Спустя минуту в мрачном подземелье ярко горел огонь, освещая грязные и пьяные рожи, вперившиеся в жарящуюся на металлическом пруте тушку. Мясо зверя весело шкворчало, роняя на костер аппетитные капли жира, распространяя по подвалу ни с чем не сравнимый аромат жаркого. Приближался волнующий момент, когда дичь будет готова, и в нее вцепятся руками и вопьются зубами изрядно оголодавшие в ожидании бродяги.

Вот только в пьяном угаре совершенно забыто о том, что дым костра и вонь подгоревшей кошатины распространяются не только по подвалу, но через щели в потолке, служащим кому-то полом, просачиваются по квартирам законопослушных граждан. Накапливаясь, специфические ароматы достигали необходимой концентрации, чтобы добраться до спящих. И если кому-то начинали сниться пожары, или отдых на природе, в компании друзей, водки и шашлыков, то кого-то подобные запахи могли и разбудить.

Проснувшись, человек еще некоторое время продолжал лежать на кровати, принюхиваясь к запахам, прислушиваясь к внутренним ощущениям. И только потом вскакивал с кровати и начинал суетиться, будить ничего не понимающих домочадцев, совершать множество ненужных, бессмысленных перемещений. И лишь после того, как разум прояснялся от остатков сна, в голову приходило единственно верное решение.

Уже спустя минуту, по городу неслись красно-белые машины пожарной дружины, пугая воем сирены бродячих животных, ночующих рядом с мусорными бачками. Вскоре безмятежно спящий дом оживал от воя сирен, стука открывающихся дверей, шума голосов развертывающих пожарные шланги, огнеборцев. Зажигался в окнах свет, на улицу выглядывали заспанные и встревоженные жильцы, облаченные в пижаму. И вскоре всем не до сна, люди с интересом и страхом наблюдают за разыгравшимся под окнами спектаклем, под названием тушение пожара.

Выбитые ударом ноги, раскрываются подвальные двери, в которые врываются огнеборцы, волоча здоровенный шланг, готовый в любой миг ударить мощной, водяной струей. Пока одни протаскивают по подвальным катакомбам пожарные рукава, в поисках источника возгорания, другие, отгоняют любопытных жильцов, что пробудившись ото сна и накинув на плечи халаты, желали лично лицезреть тушение пожара. Даже если для этого придется пробираться по подвальной грязи в любимых домашних тапочках. И плевать, что потом их придется неделю отмачивать и полдня отстирывать от того дерьма, что пристанет к тапкам за время блуждания по темному подземелью.

Зато потом, ближайшие несколько дней человек будет в центре внимания дома, на квартале и на работе, в сотый раз, пересказывая желающим историю того, как он боролся с огнем. И чем весомее количество повторений, тем все больше в повествовании красочных подробностей его героического участия. Вскоре весь смысл повествования сводится к тому, что не будь там его, доморощенного героя, гореть дому синим пламенем. И никакая пожарная дружина не смогла бы помочь, и спасение множества людей от пожара, целиком и полностью его заслуга.

Подобных героев на лестничной площадке ведущей в подвал, скопилось изрядное количество, и пожарным, помимо основной работы, приходилось отвлекаться еще на то, чтобы не пропустить эту публику в подвал, где помощи от нее никакой, зато помех предостаточно. И пока одни отгоняли любопытных от входа в подвал, другие штурмовали подземные катакомбы в поисках источника пожарища.

Вскоре очаг возгорания был найден. Грязные, замурзанные, заросшие волосами и бородами, вонючие до омерзения существа, напоминающие людей весьма отдаленно, из обломков мебели, развели костер на котором поджаривали тушку зверя, внешне напоминающего кролика. Вот только кролик этот, скорее всего, не далее как вчера, ловил мышей в подвале, или таскал объедки из мусорного бака, пока не стал добычей опустившихся людей.

Появление в подвале людей облаченных в форму пожарной охраны, не вызвало среди бомжей оживления. Количество употребленной ими спиртосодержащей жидкости было таково, что появись в темноте подвала господь Бог со свитой блистательных ангелов, его появление осталось бы незамеченным. Единственное, что видели обитатели подземелья, - подрумянившуюся на костре, истекающую жиром тушку, считая мгновения до того момента, когда в нее можно будет впиться зубами, наслаждаясь вкусом, дурманящим отяжелевшие от алкоголя мозги.

Вот только дождаться жаркого им так и не пришлось. Если они в упор не замечали появившихся за их спинами людей, это не значит, что и они оставались невидимыми. Огнеборцы отлично разглядели и колоритную компанию, расположившуюся у костра, и готовящуюся на огне закуску. Им, поднятым среди ночи на вызов, было недосуг ждать, когда бомжи закончат приготовление жаркого и потушат костер. Глядя на ошалевшие от денатурата, перекошенные сивухой лица трудно было предположить, что в их затуманенные мозги вообще сможет прийти такая мысль. Скорее всего, они так и заснут с застрявшим в горле куском мяса. Кто свалится в сторонке, а кто-то угодит в костер, которому все равно кого поджаривать, кошку, собаку, или человека.

Сгорит несчастный в огне и даже не сообразит, что с ним случилось, отчего вдруг стало так жарко и мучительно больно? И нет сил, отползти в сторонку, или позвать на помощь. Одурманивший мозги алкоголь, свяжет бомжа по рукам и ногам крепче веревки, лишив и голоса, и движения. Друзья-собутыльники, которым посчастливилось свалиться в стороне от кострища, вряд ли бы что услышали, если бы даже несчастный и успел что-нибудь прохрипеть. Протруби Иерехонская труба, призывающая живых и мертвых на суд божий, вряд ли бы она до них докричалась.

Они слышали только внутренний будильник, срабатывающий в разное время, в зависимости от времени года. Летом будильник звонил раньше, зимой позже, общее было в том, что он срабатывал за час до рассвета. Времени, когда просыпаются дома, оживают человеческими фигурами заспанные окна. В предрассветной мгле подвальный люд покидал ночные лежанки, чтобы затемно покинуть подвал и не попасться на глаза жильцам. К мусорным бачкам, без которых невозможно само их существование, нужно выбираться пораньше. Пока не заглянули в них пронырливые конкуренты, а мусороуборочные машины не опрокинули внутрь себя их содержимое.

Если, по какой-либо причине, клошару не удавалось вовремя покинуть подвальное убежище, он был вынужден провести там весь день, не рискуя выбираться наружу. Это означало огромную вероятность того, что припозднившегося бомжа кто-то заметит, и примет соответствующие меры. Если вернувшиеся ночью друзья-приятели обнаружат подвал запертым на замок и дознаются, по чьей вине лишились пристанища, провинившемуся не поздоровится. С ним разберутся по-своему. Нравы, царящие в среде маргиналов, были жестокими. Повезет провинившемуся, если он отделается побоями, после которых сможет встать на ноги, отлежавшись пару-тройку дней. Чаще все заканчивается гораздо плачевнее для виновного. Жестокость, с которой бьют товарища одуревшие от суррогата бомжи, не знает границ. Избиение заканчивается не тогда, когда жертва перестает подавать признаки жизни, а гораздо позже. Когда устанут пинать и лупить всем, что подвернется под руки, бездыханное тело, бывшие приятели.

Но в данном случае найти виновника случившегося невозможно. Невероятно трудно, проснувшись в милицейском участке, с разламывающейся от жуткого похмелья головой, воссоздать в памяти события минувшей ночи. Тем более вспомнить тот самый момент, когда кто-то из компании предложил отведать жаркого.

Холодный душ, мощной струей сметает и костер, и подрумянившуюся кошачью тушку, раскидав по сторонам с вожделением уставившихся на мясо бродяг. Потом их куда-то волокут за шкирку, направляют пинками под зад, бьют дубинками по хребту до тех пор, пока они не окажутся в тесных, зарешеченных кабинках машин, что доставят их в ближайшее отделение милиции. Ну а там, как повезет.

Если следователю, которому достанется дело о пожаре, будет невмоготу возиться с бомжами, то они отделаются взбучкой, с массированным применением резиновых дубинок, более известных в народе как демократизаторы. А также несколько дней поработают на родную милицию, отмоют отделение до зеркального блеска.

Если же следователь всерьез озаботится дальнейшей судьбой маргиналов, тогда бедолагам не поздоровится. Следователи всегда смотрят в направлении, противоположном от излюбленной бомжами жизни. Да и милицейскую статистику нужно улучшать, увеличивать процент раскрываемости преступлений, для чего, как нельзя лучше подходит подобная категория людей, бесправных и никому не нужных. Сколько их, безвинно осужденных, отбывают срок в тюрьмах и колониях, никто не считал, и вряд ли когда посчитает. Российское правосудие, самое гуманное правосудие в мире, не имеет права на подобного рода ошибки. Их не может быть в российской действительности даже в принципе.

Леший, хоть и водил компанию с людьми, опустившимися на дно жизни, но жить предпочитал в одиночку, и иногда в компании подружки недавно оказавшейся на улице, еще не успевшей потерять молодой свежести и привлекательности. Наташка, пользовалась среди бомжей устойчивым спросом, позволяющим жить достаточно комфортно. Не утруждая себя всякой ерундой, типа сбора бутылок и жестяных банок, а также остатков закуски, оставляемой мужиками на месте пьянки.

Наташка не имела паспорта по причине малолетства, и вряд ли когда его получит, из-за ненадобности. Будучи в совсем еще юном возрасте, она выглядела гораздо старше своих лет, чему виной алкоголь, и ведомый ею образ жизни. Любой клиент, пригласивший малолетку в гости, поставивший на стол выпивку и закуску, и отсыпавший ей в карман немного мелочи на опохмел, при желании, в довесок к сексуальным услугам, мог выслушать историю жизни уличной девчонки.

Ее история была вполне обыденной и не единичной на фоне всеобщей деградации общества, когда основная масса людей стремительно нищает, в угоду горстке нуворишей. Наташка родилась и выросла в семье, пагубно пристрастившейся к зеленому змию. С раннего детства, она никогда не видела отца с матерью трезвыми. Они были пьяны, с утра и до вечера. Торчали дома безвылазно, выпивая и похмеляясь, исчезая из жилища лишь для того, чтобы раздобыть денег на выпивку, да сбегать к ближайшей торговой точке за очередной порцией денатурата.

Наташка появилась на свет нежданно-негаданно, став плодом почти случайного совокупления родителей, которые в последние годы занимались сексом так редко, что это вполне можно было назвать случайностью. По прошествии некоторого времени приятели и приятельницы вечно пьяной семейки, с удивлением отметили, что живот хозяйки притона удивительным образом округлился. Она же не придавала этому никакого значения. В ответ на насмешки собутыльников, раздраженно махала рукой, считая внезапную полноту не следствием беременности, а чрезмерного обжорства. Хотя, если размыслить здраво, чем ей можно было обжираться, непонятно. Денег, время от времени появляющихся в доме, едва хватало на спиртное, самое дешевое, но в должном количестве. Если и оставались деньги на закуску, то только на хлеб и кильку, изредка еще и на плавленый сырок.

От такой пищи не растолстеешь, и 9 месяцев спустя, мать Наташки оказалась там, где рано, или поздно, оказываются все, имевшие незащищенные половые контакты с мужчинами. Как пьянчужка ни упиралась, избежать роддома ей не удалось.

Дни, проведенные в родильном доме, были единственными, трезвыми днями в ее жизни. Супруг, за время пребывания жены в роддоме, не объявился там ни разу, напрочь забыв о самом ее существовании. Он продолжал пить в компании себе подобных, искренне считая, что жена куда-то вышла, и скоро вернется.

Она вернулась, спустя две недели, и не одна, а с малюткой на руках. Когда бригада скорой помощи, вызванная папашей, увезла в роддом пьяную в стельку будущую мамашу, готовую вот-вот разродиться, она и не думала ни о чем подобном. Вся эта история, - беременность, роддом, рождение ребенка, была для нее лишь временным неудобством. Она бы и в роддом не поехала, не будь в тот день настолько пьяна, что не соображала, куда ее везут, и зачем. Родила бы дома, бросила кроху где-нибудь в углу, и на этом ее материнская забота бы и закончилась. Она бы еще погуляла немного, до тех пор, пока ее не заключили бы под стражу за убийство собственного ребенка, брошенного на произвол судьбы беспутной мамашей.

В силу благоприятных для еще не родившейся малышки обстоятельств, ее непутевая мамаша оказалась в руках медиков. И хотя не испытывала от подобного внимания особого восторга, но вынуждена была подчиниться. Сбежать, как она планировала вначале, ей не удалось. Слишком хорошо в родильном доме знали подобного рода публику. Палата, в которую была помещена мать Наташки, находилась в самом невозможном для побега месте, под присмотром охраны и медицинского персонала.

Компанию ей составляли такие же, беспутные мамаши, в большинстве своем малолетки и наркоманки, залетевшие по причине любвеобильности и беспорядочных половых связей. Некоторые были здесь уже не в первый раз и особенно не расстраивались из-за этого. Они даже находили это прикольным. Просторная палата, чистые простыни и трехразовое питание. Санаторий и только. И нужно наслаждаться беззаботной жизнью в санатории отмеренное правилами время. А затем, после родов, отлежаться пару дней и убраться восвояси. В привычную компанию, заведенному образу жизни. Дело за маленькой формальностью, - написать заявление об отказе от ребенка, и всяких на него прав в будущем. Подписать бумагу и с легким сердцем покинуть стерильно-чистое заведение, вернувшись к прежней, беззаботной жизни, в которой с избытком выпивки, наркотиков и мужчин, жадных до женской плоти.

Так и упархивали из медицинского учреждения мамаши кукушки, оставляя детей на попечение государству, плодя и без того многочисленную армию сирот при живых родителях. Через некоторое время они возвращались, чтобы вновь осчастливить подарком родное государство.

Чаще всего, такие прожигательницы жизни, действительно сжигали ее дотла. Сгорая от водки, или наркотиков, или же становясь жертвой привычной компании, вконец одуревшей от смертоносного коктейля из наркотиков и спиртного. Уносили соответствующие службы из-под забора, или подворотни, очередной бесхозный труп, некогда бывший молодой и симпатичной девушкой.

Иногда, некоторым из них удавалось дожить и до седых волос. Это случалось, если молодая и бесшабашная девица, ведущая разгульный образ жизни, круто ее меняла. Перебесившись, отказывалась от беспутного прошлого, становясь на путь добродетели. Только оставшиеся позади бурные годы, не желали отпускать девицу, напоминая о прошлом, всю жизнь. В первую очередь букетом хронических заболеваний в запущенной стадии, что давали о себе знать долгие годы, а то и всю жизнь. Приходилось гуленам расплачиваться за грехи молодости, бесконечными походами по врачам.

Некоторые из тех, кто распрощался с разгульным прошлым, в деле преобразования жизни, шли еще дальше. И даже выходили замуж, подыскав мужика не из своего былого окружения, и не из близлежащих микрорайонов. Чтобы муженек никогда не узнал о бурном прошлом супруги.

Каждый мужчина мечтает быть у женщины первым, в крайнем случае, вторым, не более. И такой второй находился, когда вчерашней беспутной шалаве надоедала прежняя жизнь, и хотелось начать все с чистого листа. Только она одна знала, с какого десятка, или сотни ее избранник второй. Для мужа это тайна за семью печатями, которую она не выдаст даже под угрозой смерти.

А чтобы не напели про ее прошлое муженьку доброхоты, которых полно в любом квартале, нужно квартал поменять. И уезжали шалавы, зачастую на другой конец города, чтобы избежать встречи с кем-нибудь из своего прошлого, кто или знает про нее слишком много, или имел с ней близкие отношения, о которых мужу лучше не знать. Соглашались на обмен, даже если он был заведомо хуже. На новом месте ее никто не знает, а значит, как себя поведешь, такое к тебе отношение и будет.

Видя твердую решимость непутевой дочки начать жизнь заново, соглашались на переезд и родители, если таковые имелись. Уезжали, бросая друзей и знакомых. Но это и к лучшему. Все равно за годы гулянок дочери-поблядушки, друзей почти не осталось, знакомые украдкой перешептывались за их спинами, посмеивались в разговорах между собой. Приходилось несчастным родителям целый день торчать дома, в компании телевизора, выбегая на улицу только для похода на работу, или в магазин. Каждый раз, оказываясь под обстрелом сочувствующих, или же насмешливых взглядов жильцов, все обо всех знающих. Обостренным слухом слышать, как судачат о дочери вездесущие пенсионеры, несущие на лавочках бессрочную службу, мимо пристального взора, которых не проскользнет ни одна мелочь. А затем бежать из магазина обратно, стараясь ни с кем не встречаться взглядом, не слышать ничего вокруг, чтобы не уловить язвительных реплик, отпускаемых им вослед.

Они взлетали к себе на этаж, раскрасневшиеся не столько из-за быстрого бега, сколько от стыда за беспутное чадо, которое их угораздило народить на свет. И с нетерпением ожидали дочку, чтобы в очередной раз прочистить ей мозги, прочитать длиннющую нотацию, граничащую с проповедью. Вот только дочка не спешит предстать пред суровые родительские очи, предпочитая нудным нотациям, веселое времяпрепровождение в разгульной компании.

Заявлялось родимое чадо домой только под утро, когда родители не дождавшись ее возвращения, досматривали десятые сны. Поскидав с себя по дороге в комнату лишнее, пьяная в хлам девица заваливалась на кровать, погружаясь в глубокий сон без сновидений, в зияющую, чернильную пустоту. И никакая сила в мире была не в состоянии поднять ее с кровати раньше полудня, когда безумная жажда, вкупе с неотложными естественными потребностями организма, поднимали с кровати громко стенающее от головной боли, похмельное тело.

Пошатывающееся от слабости тело на ближайшие полчаса зависало в туалете, и в ванной, пытаясь привести организм и физиономию, в более-менее, приличное состояние. Затем тело шло на кухню, где ушедшие на работу родители, не сумевшие достучаться до дочери, оставили родному чаду что-нибудь перекусить. Немного придя в чувство, мысли начинали работать в нужном направлении. И когда до прихода родителей оставалось всего ничего, очухавшееся чадо окончательно определялось с тем, где ему лучше провести остаток дня, вечер, и ночь, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитый день.

Чтобы было о чем вспомнить завтра, даже если после этого голова трещит еще больше, а все тело ноет, особенно между ног. Ведь именно эта часть, плюс смазливая мордашка и стройная фигура, кормит и поит, устраивает вольготную жизнь бесшабашному и непутевому существу. Всего-то делов, в завершение веселой ночки, раздвинуть ноги, расплачиваясь за выпивку, угощение, и прочие маленькие удовольствия.

Чтобы не вышло чего, грозящего испортить девице жизнь, она горстями пила противозачаточные таблетки. Чтобы не залететь от очередного кавалера, что угощает ее, получая взамен пьяную любовь. Но постоянные пьянки, либо жуткое похмелье, не всегда располагают к здравым мыслям. Иногда, заветные таблетки забываются на несколько веселых ночей, а когда о них вспоминают, и снова пускают в ход, оказывается, что уже слишком поздно. Денег на аборт нет, и остается ждать 9 месяцев, пока все разрешится само собой. Затем написание отказной бумаги и прощай дитятко, пускай тобой занимается государство, которому ребенок нужнее, нежели родной матери.

Иногда кавалер, прижатый к стенке залетевшей подругой, оказывался при деньгах. Тогда все гораздо проще. И уже нет тошноты по утрам, и неестественной тяги к разного рода соленостям, непредсказуемым перепадам настроения. И сексуального воздержания при подобном раскладе не наступает. Отлежаться пару дней и вперед, к новым половым подвигам и постельным свершениям.

Но по прошествии лет, разгульная жизнь прискучивала. Хотелось чего-то настоящего, постоянного. Хотелось иметь мужа, готовить ему борщи, стирать одежду и каждый день ложиться в кровать с единственным, неизменным партнером. Ну, может быть, иногда, втайне от благоверного, переспать на стороне, подольше от того места, где она свила семейное гнездышко. Хочется иметь детей, няньчиться с ними, водит в садик, собирать в школу, институт. Смотреть, как растут и взрослеют на глазах родные кровиночки.

Когда у беспутной дочурки появляются подобные желания, родителям впору только радоваться, помочь ей стать на путь исправления. Начать новую жизнь, в которой она будет совершенно иной, где от нее прошлой, беспутной и гулящей, не останется и следа.

Поэтому наспех обменивается квартира, и первейшая квартальная шалава и алкоголичка исчезает без следа, не оставив никаких координат бывшим подружкам и дружкам. В противоположном конце города появляется молодая девушка, невинная и непорочная, олицетворение женских добродетелей. Чистотой и невинностью веет от нее за версту, и рано, или поздно, но обязательно находится мужчина, клюющий на красоту и невинность. Начинает ухаживать, дарить цветы и подарки, водить в кино, в театр, на концерты, чтобы только привязать к себе этого ангела.

Она станет кокетничать, стараясь не переусердствовать, и не перегнуть палку, чтобы ненароком не спугнуть влюбленного кавалера. И выждав момент, когда воздыхатель будет на грани душевного надлома, позволит себя уговорить. Но до этого будут долгие ухаживания, хождение по улицам за ручку, скромные поцелуи в щечку и далее по нарастающей. До определенного предела, который она, порядочная девушка, переступить не может, без заветного штампа в паспорте. Сгорающий от любви жених делает предложение, на которое получает согласие, означающий в ближайшее время доступ к душе и телу, самым интимным его уголкам.

Затем начиналась семейная жизнь о которой давно мечтала вчерашняя гулящая девица, ныне благопристойная, замужняя женщина. Размеренная супружеская жизнь, о которой для непутевой дочери, сотни раз молили ее родители. Были в ней и борщи, и грязные носки, и совместные просмотры телепередач, а также регулярные сексуальные контакты. Для занятий сексом теперь не нужно запасаться презервативами, и молиться, чтобы один из них не порвался в решающий момент. Не нужно опасаться, что незащищенный половой акт станет причиной похода к врачу-венерологу, если партнер принесет на конце какую-нибудь заразу. Можно заниматься любовью сколько угодно, как, и где угодно, не опасаясь неприятных неожиданностей. Ведь рядом в постели не очередной, платящий за выпивку и угощение случайный кавалер, а муж.

Все хорошо, но прошлое не отпускает так легко. Оно дает о себе знать, пусть и не сразу, а через год, или два. Первые годы совместной жизни можно довольствоваться вкусными борщами, аппетитными домашними пельменями, и прочими разносолами, приготовленными заботливой супругой. Но семья не заканчивается одними обедами и совместной постелью. Семья, изначально предполагает большее количество человек, нежели двое. Вот только веселого и беззаботного детского смеха в такой семейке не слышно. И если первые два-три года они не стараются обзавестись потомством, предпочитая пожить для себя, не обременяясь грузом проблем, неизбежных с появлением детей, то с годами семейные планы меняются.

Для себя они пожили, пообтерлись, изучили сильные и слабые стороны второй половины и даже немного приелись обществом друг друга. Наступали критические времена, испытывающие семью на прочность. Приходилось на что-то решаться, чтобы упрочить брачный союз. Что, как не дети, может сохранить семью, закрепить если и не на всю жизнь, то на долгие годы. Даже если уйдет былая страсть, останется привязанность, обязанность растить совместное чадо, воспитывать, ставить на ноги, готовить во взрослую жизнь.

А когда повзрослевший ребенок упорхнет из семьи, родители остаются одни. И уже нет смысла что-то менять, лучше доживать остаток жизни по ранее заведенному порядку, ничего не меняя. Тем более что наступившее одиночество временное явление. Пройдет совсем немного времени, и дети преподнесут старикам подарок в виде внуков. И снова начнутся пеленки и распашонки, манные каши, сказки на ночь, бесконечное сюсюканье с маленькими человечками. И снова на их глазах будут произрастать новые жизни, от совсем крохотных, до взрослых.

Когда уйдут во взрослую жизнь и внуки, расставаться старикам, если доживут до этих дней, просто бессмысленно. Остается просто жить, согревая друг друга душевным теплом, поддерживая блеском любимых глаз. В постоянном ожидании прихода детей, внуков, и новостей из большого мира, раскинувшегося за окнами квартиры. Мира, который старики почти перестали посещать в силу старости и немощи. Вместе, они будут жить, поддерживая друг друга, не покупаясь на посулы детей и внуков переехать к ним.

Они не желают становиться кому-нибудь обузой, вдвоем они многое могут. Сходить в магазин, приготовить обед, обстирать и обшить себя. Они еще поживут, покоптят воздух, дождутся, когда опустевшая, ставшая невероятно огромной квартира, вновь наполнится движением и шумом, сузившись до крохотных размеров. Когда и шагу нельзя ступить, чтобы не раздавить ненароком брошенную кем-нибудь из правнуков игрушку. Внуки выходят замуж и женятся, обзаводятся семьями, рожая детей себе, и правнуков любимым старикам.

В суматошном мельтешении жизни, у молодежи ни на что нет времени, даже на детей. Зачем его тратить на маленьких сорванцов, когда есть дедушки и бабушки, что с удовольствием будут няньчиться с малышами, как няньчились в свое время с ними, когда ушлые родители, сплавляли им малюток.

В постоянных заботах обо все новых поколениях рода, незаметно пролетает жизнь. Но до бесконечности так продолжаться не может и однажды, кто-то из стариков, уходил в мир иной. Вместе они сила, в одиночку, - ничто. Оставшийся в живых супруг чахнул на глазах, ничто на свете не могло вернуть его к жизни, остановить начавшееся угасание. Забота детей, внуков, правнуков и прочей, многочисленной родни, уже не могли вдохнуть жизнь в тело, которое, лишившись своей половинки, просто не хотело больше жить. Очень скоро, прожившие десятки лет вместе люди, вновь воссоединялись, теперь уже в потустороннем мире.

Отныне они будут вместе, белыми мраморными памятниками, под сенью склонившейся над ними березки, корнями произрастающей прямо из их сердец. Пройдут столетия, память о них умрет в сердцах человеческих, но они все равно будут рядом, маленькими земляными холмиками, поросшими густой и сочной травой, прильнув, друг к другу шелковистыми, покатыми боками. Даже когда над миром пронесутся тысячелетия, и безжалостное время сравняет с землей едва заметные бугорки, когда истлеет прах человеческий и рассыплется в пыль, они будут вместе. Где-то там, в самом центре земли, их души найдут друг друга, чтобы никогда не расставаться.

Но чтобы идиллия воплотилась в реальность, она должна, как цепочка, состоять из бесчисленного количества звеньев связанных между собой. Если первым звеном в цепи является создание семьи, то следующим должны быть дети. Вот только их все нет, не смотря на все ухищрения супругов, решивших обзавестись парой-тройкой малышей в растянутой на годы перспективе. И невдомек мужу, почему судьба неблагосклонна к его семье, почему он, здоровый во всех отношениях мужик не может иметь детей, о которых так мечтает.

Не понимает причины подобного несчастья и жена, по крайней мере, делает вид. На самом деле она прекрасно знает, откуда произрастают корни бесплодия. Бурная молодость, проведенные в бесшабашном разгуле годы, давали о себе знать. Если бы она родила, это было бы более удивительным. Особенно если учесть, сколько выкидышей и абортов случилось у нее в прошлом. Еще можно вспомнить о том, что в разгульные годы, она была постоянным клиентом кожно-венерологического диспансера. И если бы в учреждениях подобного рода действовала система скидок постоянным клиентам, она бы пользовалась ими на полную катушку. Вряд ли в перечне излечиваемых специализированным медицинским учреждением болезней, существовала такая графа, которую бы обошла стороной разгульная девица.

Уколы и таблетки, применяемые для лечения заболеваний передающихся половым путем, не могли не сказаться на здоровье. Тем более девицы, постоянно пребывающей в состоянии алкогольного, или наркотического опьянения. Основательно подорванная иммунная система, особенно бурно реагировала на вмешательство в организм, как болезнетворных бактерий, так и сильнодействующих лекарств. О будущем бесплодии ее предупреждали и врачи-венерологи, в чьих кабинетах она была частой гостьей, и врачи женской консультации, куда она забегала при наличии денег на аборт.

Прогнозы специалистов в белых халатах сбылись на все 100, и день сегодняшний, жестоко наказывал ее за день вчерашний. И напрасны все ухищрения семейной пары, зачать ребенка, бесполезны визиты по врачам, колдунам и целителям, любимая супруга, по-прежнему оставалась бесплодной. И даже рейд супруги по местам былой славы и ухажерам, от которых она в прошлом залетала не раз, ничего не в состоянии был изменить. Она по-прежнему оставалась стерильной, и единственное, что могла вынести из этих тайных свиданий, постыдную болезнь, о наличии которой, не удосужился сообщить очередной кавалер.

Муженек, отчаявшийся заиметь детей, пускался во все тяжкие. И либо уходил в запой, либо к другой женщине, особенно если она сообщала ему о беременности. Для несчастной пустышки, оказывался предпочтительнее первый вариант. Пусть будет алкоголик, зато не шастает по бабам, и не уходит из дома. Вскоре и она, от тоски и безысходности, начинает на пару с мужем прикладываться к бутылке, постепенно втягиваясь.

И вскоре жизнь делает круг, закольцовываясь в том самом месте, с которого она бежала несколько лет назад. Появляется в городе очередная семья, состоящая из конченых алкоголиков. Побоку работа, к черту приличия. Они будут жить так, как хотят, и никто не вправе запретить им этого.

Постепенно из уютного семейного гнездышка, обставленного всем необходимым для жизни, начинается отток вещей. Пьянка требует денег, а если она растягивается на годы, то и денежная река должна быть ей подстать. Даже если покупается самое дешевое и некачественное пойло, в итоге все выливается в приличную сумму.

Постепенно, уютное семейное гнездышко превращается в загаженный хлев, в котором нет ничего, кроме грязных стен, и пропитавшей все вокруг перегарной вони. Да и сами обитатели гнусного притона, уже и отдаленно не напоминают порядочных граждан, с которыми уважительно здоровались соседи несколько месяцев назад.

То, во что они превратились, не могло называться человеком, и не имело права жить рядом с людьми. И находились ушлые, крепкого телосложения мужички с бритыми головами, которые помогали добропорядочным гражданам избавиться от непутевых соседей. За несколько ящиков водки и немного денег, хозяева жилья подписывали нужные крепким парням бумаги. И после грандиозной попойки по поводу заключенной сделки, они просыпались в какой-нибудь деревне. В дышащем на ладан домишке, в котором и летом жить не просто, а зимой вообще невозможно.

Пропив остатки наличности, горе-переселенцы оказывались перед выбором, умереть голодной смертью в деревне, имея хоть и плохонькую, но все же крышу над головой, или вернуться в город, и как-нибудь продолжить существование. И хотя этих опустившихся существ, вряд ли можно было назвать людьми, но главнейший человеческий инстинкт, - тяга к жизни, у них сохранился. Поэтому, они предпочитали вернуться на городские улицы, не имея крыши над головой, чем протянуть ноги с голоду, оставаясь под этой самой крышей.

В городе появлялась очередная парочка бомжей, свившая уютное гнездышко в колодце теплотрассы, на картонных коробках и грязных тряпках, принесенных с ближайшей свалки. И живет бомжиная семейка еще несколько лет, пока на становится жертвой отвратной сивухи, ежедневно поглощаемой в немеряном количестве. Или падут жертвами пьяной разборки в компании таких же маргиналов. Или же станут объектами жестокой потехи подвыпивших юнцов, встретившихся на их пути. Но итог их жизни неизменно одинаков. Грубый деревянный крест с приколоченной табличкой, на которой, вместо данных о покойнике, только порядковый номер.

Наташкина мамаша, несмотря на беспробудное пьянство, отнюдь не прибавляющее здоровья, оказалась женщиной крепкой, не утратившей функций присущих женщине. Результатом этого, стало появление на свет Наташки, которую никто не ждал. Ее появление не вызвало восторга и у папаши. Отношение к ней было безразличным, словно речь шла о чем-то ненужном, с чем необходимо мириться, как с неизбежным злом. Если бы мать Наташки не оказалась в роддоме, неизвестно, какая бы судьба постигла ребенка, но вряд ли она была бы лучше.

Не пившая несколько дней по причине пребывания в медицинском учреждении, мать Наташки не долго оставалась трезвой по возвращении домой. Минут двадцать, не более, пока обалдевший от ее появления с младенцем на руках папаша, бегал в ларек, торгующий продукцией хозяйственного назначения за «Кристаллом», - средством для чистки ванн, дешевым и главное убойным пойлом, к которому они пристрастились в последнее время. Не нужно было искать повод для пьянки. Вот он, этот самый повод, мирно посапывает на руках у мамаши, не подозревая о том, какая жизнь ему уготована.

Когда малышка впервые проснулась в доме, должном стать родным на долгие годы, там вовсю шла пирушка. Из кухни доносились разгоряченные спиртным голоса мужчин, о чем-то яростно спорящих. Все перекрывалось истошным женским визгом, с помощью которого те стремились перекричать мужчин. На некоторое время гомон смолкал, слышалось лишь приглушенное бульканье разливаемого по стаканам алкоголя, а затем шелест опрокидываемого в глотку суррогата. А затем кухня вновь наполнялась шумом, перекричать который новорожденной малышке было не просто.

Но Наташка хотела есть, и она во все горло продолжала орать, стремясь привлечь к себе чье-нибудь внимание. И когда силы малышки были на исходе, и она уже готова была уснуть голодной, в дверном проеме появилась фигура мамаши, с пьяными, бессмысленно вытаращенными глазами. Пошатываясь, бесконечно долго она разглядывала Наташку, силясь понять, что это за сморщенный розовый комок визжит так пронзительно, и мешает им праздновать. Праздновать что? Этого она не помнила, хотя знала, что повод определенно был. Если бы его не было, они с муженьком напились бы в одиночестве, не стали бы созывать друзей-приятелей, и поить их за свой счет. И она уже готова была вспомнить повод, из-за которого случилась нынешняя пирушка, если бы это, разрывающееся от истошного крика создание, замолчало хоть на мгновение. Но завернутое в пеленки существо продолжало орать, временами переходя на хрип, и замолкать, явно не собиралось.

Постояв в задумчивости еще немного, мамаша развернулась и удалилась на кухню, где начала совершать деяния, вызвавшие удивление у собутыльников. Подняла с пола порожний флакончик из-под «Кристалла» и наполнила его водой. Затем, пошарив в столе, извлекла оттуда детскую соску, грязную и неизвестно как там оказавшуюся. Обтерев находку о подол платья, которое было немногим чище соски, торжественно водрузила ее на горлышко бутылки. Подойдя к столу, заставленному «Кристаллом» и нехитрой закуской в виде хлеба, лука, и соленой кильки, отломила ломоть хлеба и удалилась. Вскоре надсадно орущее создание было накормлено моченым хлебом и напоено водой отдающей «Кристаллом».

Наташка уснула, более не раздражая гуляющую компанию ревом и криком. Она вообще больше никогда не ревела, и почти не разговаривала, тем более что и говорить было не с кем. Мамаша с папашей если и находились дома, то были или уже пьяны, или пьянствовали на кухне, раздобыв денег на выпивку.

С детства девчонка была предоставлена самой себе. Ее наряды были заслугой сердобольных соседей, жалеющих малышку, которой довелось родиться в непутевой семейке. Время от времени они подкидывали ей наряды, оставшиеся от детей и внуков, ставшие ненужными по причине взросления, но которые были достаточно хороши, чтобы послужить еще кому-нибудь прежде, чем оказаться на свалке. Сердобольных людей хватало, и каждый стремился хоть как-то скрасить жизнь несчастной малышке, которой так не повезло с родителями.

Если бы непутевые родители Наташки не накладывали руки на ее сокровища, то и выглядела бы она не хуже, чем прочие дети, и игрушки у нее были бы не хуже, чем у других. Вот только родители, с утра, пораньше уходившие из дома, зачастую забывавшие оставить малышке кусок хлеба, частенько присваивали дочкины богатства. Выпивка, даже такая дешевая, как «Кристалл», стоила денег, которые еще нужно раздобыть. Работать, как большинство нормальных людей, они разучились, да и не хотели. О будущем не задумывались, живя сегодняшним днем, заботясь о куске хлеба с килькой, да о заветном «Кристалле».

Перебивались случайными заработками. На рынке можно заработать десятку-другую, а если повезет, то и больше. Папаша таскал ящики и мешки, катал груженные товаром тележки, получая небольшие, но вполне достаточные для ведомого образа жизни, деньги. Мамаша убирала мусор вокруг торговых павильонов, подметала, мыла, чистила и скоблила грязь, внося скромную лепту в семейный бюджет.

Деньги в семье были, вот только тратились в одном направлении, и на этом пути, Наташка даже боком не стояла. Все уходило на выпивку. Наташкиным счастьем было, когда принявшие на грудь по дороге папаша с мамашей, раздобрившись, покупали в киоске возле дома мороженое дочери. Большего лакомства она в жизни не видела, искренне считая, что на свете есть только килька и хлеб, да еще мороженое, и такой деликатес, как колбаса, которого дома она отродясь не видела, но которым иногда ее угощали соседи.

Главное для папаши с мамашей было встать пораньше и отправиться на рынок, чтобы в числе первых, предложить свои услуги многочисленным торговцам. Стоит проспать и место окажется, занято, и очередной желающий заработать на выпивку, будет таскать тяжелые ящики и мешки, собирать мусор и подметать территорию.

Иногда случалось и такое, когда перебравшие с вечера родители вставали слишком поздно, чтобы идти на рынок. Денег на продолжение банкета не было, все было истрачено накануне, на закуп горячительного зелья. Да и самого зелья не оставалось, все было выпито намедни до капли, и бесполезно просвечивать валяющиеся на грязном полу пузырьки, все они безнадежно пусты. С дикого похмелья жутко болела голова, и даже пошевельнуться лишний раз было мучительно больно. Но нужно идти, искать деньги на опохмел, чтобы очередная ночь в их квартире прошла не менее весело, чем предыдущие.

Они уходили бродить по улицам, заглядывая в мусорные баки, шарясь в захламленных подворотнях, на предмет поиска металлического лома, за сдачу которого можно выручить неплохие деньги. Иногда им удавалось преуспеть в подобном способе добычи денег. Но чаще всего ничего не обламывалось, помимо них находилось немало желающих заработать на сдаче лома, и конкуренты не привыкли спать слишком долго, предпочитая совершать рейды по помойкам и свалкам с первыми лучами солнца.

Если не удавалось раздобыть денег сбором лома, а день стремительно катился к концу, сгребались в кучу, Наташкины наряды и игрушки, подаренные жильцами, среди которых порой попадались почти новые вещи. И все это добро выносилось на улицу, к ларькам и снующему между ними люду.

Народ тоже не богат поголовно. Кто-то может позволить купить ребенку новую игрушку, или нарядный костюмчик, кто-то нет. И тогда покупаются поношенные детские вещи. Как могли убедиться на собственном опыте родители Наташки, потребность в ношеных, но еще приличных вещах, была высока. Им всегда удавалось продать по дешевке что-нибудь из детских вещей и игрушек. Вырученных денег хватало, чтобы купить вожделенное зелье в ближайшем ларьке, торгующем бытовой химией и остаток дня и вечер провести должным образом. Непроданное, великодушно возвращалось Наташке, которой лишь оставалось горевать по поводу утраченного.

Ей было впору прятать свои нехитрые богатства от вечно пьяных родителей, но в пустой квартире сделать это непросто. Скудная меблировка квартиры состояла из покосившегося стола на кухне, с полдюжины колченогих табуретов, настолько грубых и невзрачных на вид, что не нашлось человека, что позарился бы на них, сколько бы не выносили их на улицу в надежде продать. В комнате, тоже не было ничего стоящего, за что можно было выручить хоть какие-то деньги. Два потрепанных, истертых дивана, шифоньер без полок, на дно которого были свалены нехитрые Наташкины богатства. Да обшарпанный журнальный столик, оказавшийся на свалке по причине крайней ветхости и принесенный в квартиру кем-то из собутыльников.

Диван, шифоньер, стол и табуретки, все попало в квартиру со свалки, куда барахло снесли жильцы дома, откуда их приволокли папашины друзья. Эту рухлядь продать даже по дешевке не представлялось возможным, поэтому она навсегда осела в квартире, придавая ей жилой вид. Без этой рухляди, на фоне загаженных полов и обшарпанных стен, квартира смотрелась бы во сто крат более убого. И хотя все это барахло невозможно было продать и при самом большом желании, появление мебели в квартире всегда сопровождалось грандиозной попойкой. И длилась она столько, насколько хватало скудных финансов гуляющей компании.

В бесконечных пьянках и опохмелках, проходило Наташкино детство. Она росла, как сорняк, предоставленная самой себе. С ранних лет девчонка предпочитала улицу родной квартире. На улице было столько интересного, столько всего происходило перед глазами, чего она никогда бы не увидела, находясь безвылазно в четырех стенах. И не было поблизости красных пьяных рож папаши с мамашей, а также их собутыльников обоего пола, слетающихся в квартиру на запах спиртного, как стервятники на падаль. В мире, раскинувшемся за пределами обшарпанных квартирных стен, все было иначе.

Здесь было в сотни раз красивее и чище, нежели дома. И люди здесь были наряднее и добрее, и пахло от них иначе, чем от типов, собирающихся в квартире. И никто не орал, не отталкивал в сторону, если она оказывалась на чьем-то пути. Более того, ее норовили погладить по головке, угостить конфетой, или пряником, и иными вкусностями, которых она дома отродясь не видела. А еще ей дарили наряды и игрушки, которые она спешила спрятать в заветном шкафу, среди одежды, не распроданной алкоголиками-родителями.

Иногда ее по настоящему кормили. Старые женщины из подъезда, не могущие без жалости смотреть на вечно грязную и худую девчонку, с глазами испуганного, голодного волчонка. Наташке вручалась большущая конфета, ради которой она готова была идти за благодетелем хоть на край света. Посредством конфет Наташка оказывалась в квартире какой-нибудь старушки, небогато обставленной, но чистой и уютной, после окружающего девчонку домашнего ничтожества, казавшуюся настоящими хоромами. Там девчонку кормили нехитрыми домашними блюдами, которые ей, после пищи, к которой привыкла дома, казались невероятно вкусными. Накормив, отправляли замарашку в ванную, смывать накопившуюся за много дней грязь. Платье стиралось и высушивалось, пока гостья смотрела по телевизору мультфильмы, зажав в одной руке чашку чая с малиновым вареньем, а в другой свежеиспеченную пышку, распространяющую вокруг дурманящие ароматы.

День пролетал незаметно. Вечером, она возвращалась домой, к привычной грязи и вони, к матери и отцу храпящим на диване, распространяя вокруг перегарное зловоние и вонь давно немытых тел. Свернувшись клубочком на обшарпанном диване, Наташка засыпала, и снился ей иной мир, с белыми простынями, цветами на окнах, множеством красивых, радующих глаз вещей. Во сне она витала в облаках, что разбивались поутру на мелкие осколки, столкнувшись с окружающей, неприглядной действительностью.

Если Наташка, благодаря заботам соседей, иногда посещала ванную, ее родители, напрочь забыли само это слово. Да и ванны в квартире не было уже много лет. Ее не стало задолго до рождения Наташки, как и унитаза. В один прекрасный день они перекочевали на ближайшую барахолку, где ушли по бросовой цене, позволившей в компании друзей-собутыльников, с размахом отметить удачную сделку. С тех пор, для умывания служил старый резиновый шланг, присоединенный к вентилю, на случай, если у кого-нибудь из хозяев, или гостей неблагополучной квартиры возникнет безумная идея помыться. Хотя подобная помывка чревата неминуемым потопом для соседей снизу, жалоб от них не поступало, из-за отсутствия прецедента.

После исчезновения из ванной комнаты собственно самой ванны, ее предназначение выветрилось из голов хмельных хозяев квартиры. Освободившееся помещение стало заполняться разным хламом, принесенным с окрестных свалок в надежде продать. Найти нового хозяина это барахло так и не смогло, тащить его обратно на свалку желания не было. Оно оказывалось брошенным в ванную комнату, что постепенно превратилась в некое подобие старого, захламленного чулана.

Необходимости мыться у домочадцев не было. Вода им была нужна только для того, чтобы поутру сполоснуть опухшую с похмелья рожу, промыть заспанные слипшиеся глаза, перед очередной вылазкой из дома на поиски денег. Для этой цели вполне хватало крана на кухне со старой, покосившейся раковиной, проржавевшей на две трети, не пригодной ни на продажу, ни на сдачу в металлолом.

В школу Наташка так и не пошла. Родители, в постоянном, хмельном угаре не заметили, что их дочка выросла. Они даже не предполагали, что ей исполнилось 7 лет, искренне считая, что она гораздо младше. Из-за постоянного недоедания, отсутствия витаминов, необходимого внимания и заботы, она росла маленькой и худой, что указывало на задержку физического развития. На вид ей было не больше 5 лет и только соседи, знающие, когда в неблагополучной квартире появилась малышка, могли подтвердить, что ей именно 7 лет.

Ее вечно пьяным родителям соседи не раз говорили о том, что девочке давно пора в школу, но тщетно. Они лишь досадливо отмахивались, спеша, домой, позвякивая в пакете, заветными флаконами «Кристалла». Их жизнь протекала по давно заведенному распорядку, и в ней они ничего не собирались менять, отмахиваясь от всего, что могло нарушить заведенный порядок.

В школу Наташка так и не пошла. Книжки с картинками, что время от времени дарил ей кто-нибудь из соседей, привлекали ее исключительно красочными картинками. Их она могла разглядывать часами, они были так красивы, в противовес серости и убогости, окружавших ее со всех сторон. В картинках она находила отдохновение от привычного мира, в них черпала яркие цвета, для своих ослепительных снов. Любовалась красочными картинками ровно столько, сколько ей было отведено судьбой до очередного, неудачного дня в жизни непутевых родителей. Когда им не удавалось раздобыть денег на очередную порцию горячительного зелья, в ход шли нехитрые Наташкины сокровища.

Ребенок подрастал и начинал задавать горе родителям не совсем удобные вопросы, на которые у запойных пьяниц, ответа не было. Чтобы заставить замолкнуть любопытное чадо, ей налили любимого в семье напитка, - «Кристалла». Жидкости для чистки ванн, имеющей в своем составе высокий процент содержания спирта.

Алкоголь быстро ударил ребенку по мозгам и спустя минуту, Наташка мирно посапывала на засаленном диване, более не докучая никому дурацкими расспросами. С тех пор родителям приходилось трудиться больше, поскольку проверенный способ заставить замолчать назойливую девчонку, требовал небольших, дополнительных средств.

С тех пор, каждый вечер Наташка стала получать 100 граммов вонючей жидкости, после принятия которой у нее случалась отключка. С провалами в памяти, с утренней головной болью и невозможностью вспомнить что-либо из вчерашнего. Хотя, вспоминать-то было нечего. Та же обшарпанная кухня с кособоким столом и колченогими табуретами, все тот же неизменный «Кристалл» и нехитрая закуска, состоящая из хлеба, лука и кильки, иногда пары-тройки соленых огурцов.

Различие состояло лишь в том, что иногда компанию папаше с мамашей составляли собутыльники, опустившиеся парочки, или спившиеся одиночки. Единственным пропуском в их квартиру являлась заветная бутылка «Кристалла» и нехитрая закуска.

В тот памятный день, когда закончилось Наташкино детство, и она, без перехода перепрыгнула во взрослую жизнь, девчушка задержалась на улице дольше обычного. В последнее время она все чаще задерживалась на улице допоздна, в компании мальчишек и девчонок, где ее дразнили и нередко били, но где было все-таки лучше, чем дома. Она проскальзывала в незапертую дверь за полночь, когда пьяные вусмерть родители валялись на диване, громко храпя, и распространяя вокруг ядовитый смрад дыхания. Гости, если таковые случались, к тому времени разбредались по своим щелям, откуда собственно и приперлись.

Никто не мешал Наташке шарить по столу в поисках остатков съестного, среди пустых флаконов из-под «Кристалла». Иногда в них оставалось чуть-чуть. Остатки денатурата переливались в грязный, залапанный стакан, наполняя его на треть, а то и на половину. Спустя мгновение огненная жидкость оказывалась в горле девчонки, обжигая желудок, распространяя по телу благодатное тепло, в то время, когда на разум наплывало блаженное забытье. И все заботы и проблемы отходили на второй план. Забывались полученные за день обиды, причудливыми красками расцвечивалась окружающая серая действительность. Собранные со стола объедки, оставшиеся от пировавшей накануне компании, уже не казались столь омерзительными на вид, и были очень даже ничего на вкус.

К тому времени, когда она подъедала оставшееся на столе съестное, ноги становились ватными, а тело делалось невероятно тяжелым, ей с трудом удавалось пройти несколько шагов, отделявших ее от заветного дивана. Упав на диван, она проваливалась в глубокий омут алкогольного забытья. Когда просыпалась, на дворе был день, родители исчезали на поиски денег для очередного застолья, предоставив Наташку самой себе. В голове ржавым гвоздем гнездилась единственная мысль, как остановить беспрестанное кружение стен и потолка, всего, на чем пытался остановиться взгляд.

Если зажмурить один глаз и смотреть на мир оставшимся, оказавшиеся в поле зрения предметы, начинают вести себя подобающим образом. Но стоит приоткрыть второй глаз, как они тотчас срываются с места, пускаясь в дикий, неистовый пляс. Вставать, а тем более куда-то идти в безумном, пляшущем мире, не было ни сил, ни желания. Оставалось одно, - валяться пластом до полудня, пока не прекратится бесконечное кружение.

Она представляла, каково папаше с мамашей просыпаться утром после затянувшейся за полночь гулянки. Вставать и куда-то тащиться в такую рань, и что-то делать для того, чтобы раздобыть денег на опохмелку. Но родители каждое утро куда-то шли, когда раньше, когда чуть позже. Как отметил наблюдательный ребенок, вставали они тем скорее, и уходили из дома бодрее, когда утром оставалось что-нибудь выпить. Замахнув грамм по 100, занюхав рукавом давно не стираного платья, они покидали дом, и рожи их были гораздо веселее тех, что встретили первые солнечные лучи. Если выпивки не оставалось, сборы происходили в зловещем молчании, а рожи несчастных были настолько сумрачны и кислы, что завидевший их человек непременно скривится, от страдальческих физиономий мучеников.

Промучившись пару раз до обеда, Наташка освоила методу поправки здоровья, которой пользовались ее родители. Теперь, прежде чем выпить, вечером она отливала немного спиртного в рюмку, принесенную с улицы отцовскими собутыльникам вместе с каким-то хламом. Отлитые 50 граммов она прятала в ванне, ныне служащей хранилищем ненужного барахла, зная наверняка, что родители никогда не додумаются искать там заначенную выпивку. Когда предки уходили из квартиры, она потихоньку, держась руками за стену, обливаясь холодным потом и дрожа от противной слабости в теле, добиралась до ванны и заветных граммов на опохмел.

Отвратительное пойло обжигало горло до самых кишок, но уже спустя минуту начинало оказывать благотворное действие на организм. Дрожь в ногах и противная слабость исчезали, вместе с мучительной головной болью, прекращались бесконечные позывы тошноты. Голова прояснялась, и можно было снова начинать жить.

Поправив здоровье, Наташка возвращалась на диван, разглядывая извлеченные из шкафа книжки с картинками, до которых еще не добрались непутевые родители. Когда валяться на диване наскучивало, а желудок начинал настойчиво требовать пищи, она покидала лежбище и отправлялась на кухню в поисках съестного, не особенно надеясь на успех. Слишком хорошо она усвоила, что найти еду можно только вечером, по возвращении предков с заработков. Да еще немного подобрать ночью, когда упившиеся до бесчувствия папаша с мамашей дрыхнут, оглашая окрестности оглушительным храпом и испуская ужасное зловоние.

Окинув загаженный стол пристальным взглядом и не обнаружив съестного, Наташка отправлялась гулять. На улице, было столько интересного, что голод отходил на второй план, вытесненный новыми впечатлениями. К тому же, во дворе, ее нередко угощали печеньем, пирожками, или конфетами жалостливые старушки. Иногда они вели Наташку в гости, угощая обедом. Она никогда не отказывалась от приглашения, наедаясь до отвала, чем приводила в умиление угощавших ее пожилых женщин. Иногда и встреченные в подъезде мужчины, протягивали худой замарашке горсть конфет, или яблоко. Вот только последнее время благодетели досадливо морщились при встрече, все реже приглашали ее в гости. Малышка повзрослела, в чем они убедились, нередко встречая девчонку с перегаром, или со свежим запахом спиртного.

Но если женская часть жильцов изменила к ней отношение, то отношение мужчин, осталось прежним. То, что маленькая девочка, о которой они заботились, стала пить, шокировало женщин безмерно. Попытки сделать из нее человека, с треском провалились. Что может получиться путного из ребенка, начавшего с малолетства употреблять спиртное и до утра шататься по улице? Эта тема обсуждалась на всех кухнях, причастных к ее судьбе. Предположения и догадки были чудовищными порой настолько, что у вчерашних доброхотов опускались руки.

Мужская часть подъезда относилась к тому, что ребенок начал пить, с изрядной долей юмора. И на тех же кухнях, втолковывали женщинам, что права народная мудрость, гласящая: «яблоко от яблони, не далеко падает». Что их попытки что-либо изменить, были заранее обречены на провал, и ежедневное окружение ребенка, все равно окажется сильнее. При встрече с Наташкой они по-прежнему норовили потрепать ее по головке, заросшей копной каштановых волос и дать что-нибудь вкусненькое. Иногда давали немного денег, чтобы она себе купила что-нибудь.

Для нее получить деньги было гораздо важнее, нежели пряник, или горсть конфет. Зажав деньги в худенькой ладошке, она мчалась к трамвайной остановке, на которой ютилось несколько коммерческих ларьков, торгующих всякой всячиной, от которой рябило в глазах. И хотя Наташка в школе никогда не училась, но умела читать и считать. Заботы женщин, привечавших несчастную малышку, не прошли даром. Дни, что Наташка проводила в гостях, наслаждаясь домашним уютом, не проходили впустую. Приютившие девчонку кумушки, не только кормили бедняжку, купали и обстирывали, но и старались чему-нибудь научить.

Не смотря на запущенность, Наташка была способным и смышленым ребенком, схватывающим все на лету. Хотя занятия, проводимые с нею, были не часты, они оказывались на удивление продуктивными. Семена знаний упали на благодатную почву. Девочка научилась считать и читать по слогам, чего ей вполне хватало. Она даже пыталась читать подаренные ей книжки, но с трудом одолев несколько строк, бросала это утомительное занятие. Гораздо интереснее было разглядывать картинки, с которыми все ясно и понятно, и не нужно соединять черные закорючки буквы, чтобы появилось слово. Тем более что для нее, большинство вычитанных в книге слов, не значили ровным счетом ничего, и были просто набором звуков.

Другое дело ценники на витринах, здесь все было ясно и понятно, и весьма наглядно. Каждый, упакованный в красочную обертку продукт, имел название и цену, в которых Наташка отлично разбиралась. К ларькам и спешила девчушка, зажав в грязной ладошке монетки, или мятую десятку, подаренную добрым дядечкой, чтобы обменять на пачку хрустящих картофельных чипсов, к которым питала слабость. А потом, спрятавшись в укромном месте, с наслаждением поедала невесомые картофельные пластинки. Опасаясь только встречи с вездесущими мальчишками, или же с родителями, вернувшимися в родные пенаты после очередного, многотрудного дня.

С мальчишками придется делиться лакомством, отдать большую его часть. И попробуй, заартачься, лишишься всего, вдобавок получив по шее. И некому пожаловаться на злобных мальчишек. Родителям, извлекающим из пакета заветные флакончики с «Кристаллом», было наплевать на весь мир, тем более на маленькую девочку, по нелепой случайности, ставшую их дочерью. Взгляды и устремления конченых алкоголиков сосредоточены на разливаемой по стаканам жидкости, сконцентрированы в трясущихся от нетерпения руках. Их заботило только одно, не расплескать по дороге ко рту ни единой капли божественной влаги.

В такие минуты к ним лучше не лезть. Если родители в благодушном настроении, они дадут ей поесть и даже нальют полстакана «Кристалла», если день удался, и они затарились по полной программе. Если же день был неудачным, а выставленное на стол угощение скудно, ей ничего не достанется, кроме пьяного рыка папаши и подзатыльника отвешенного мамашей.

Если они дознаются о том, что дочь покупает в ларьке чипсы, не миновать ей побоев, и отлучения от скудного семейного стола. Они, целый день трудятся, чтобы прокормить маленькую дрянь, а она тратит деньги на всякую ерунду, вместо того, чтобы порадовать родителей, добавив для застолья лишнюю бутылочку любимого «Кристалла». Подобное отношение к семейным ценностям, заслуживает порки, и отлучения от пищи. Пусть маленькая дрянь посидит голодом, подумает, как тяжело папе с мамой достаются деньги, чтобы тратить их на всякую ерунду, и сделает соответствующие выводы.

Наташке остается только бежать на улицу и торчать там до полуночи, ожидая, когда предки нажрутся до невменяемости и завалятся спать, позабыв о маленькой негоднице, которую стоило выпороть для ее же пользы. Вернувшись домой, Наташка доедала и допивала оставшееся на столе, и, свернувшись клубочком, засыпала на засаленном диване.

После того, как Наташка, благодаря заботам родителей впервые отведала спиртного, отношение окружающих переменилось. Женщины к ней охладели, но отношение мужчин осталось прежним. Более того, один из них, 35 лет от роду, проживающий вместе со старушкой матерью, милейшей женщиной, угощавшей не раз Наташку обедом, стал относиться к ней даже лучше, нежели прежде.

Если раньше, при встрече, он бросал на малышку безразличный взгляд, сухо кивая в ответ на ее приветствие, если та была в гостях у его матери, спеша поскорее укрыться в своей комнате, теперь он стал оказывать ей знаки внимания. Если раньше они встречались крайне редко, то, теперь возвращаясь с улицы, она нередко встречала его на лестничной площадке. И он не скользил по девчонке безразличным взглядом, не проходил безучастно мимо.

При встрече вручал ей яблоко, печенье, большую конфету, апельсин, или иное лакомство, столь любимое любой девчонкой. Вручив подношение, он не проходил безучастно мимо, всякий раз норовя потрепать малышку по густым каштановым волосам, или легонько похлопать по тощей заднице. А когда Наташка готовилась к очередному дню рождения, пригласил девчушку в гости.

Дома ей делать все равно было нечего. Для родителей, этот день, ничем не отличался от предыдущих, проплывающих мимо в бесконечном хмельном угаре. Они о самом существовании дочери вспоминали только тогда, когда она появлялась за столом, требуя еды. Рассчитывать на подарки ко дню рождения ей явно не приходилось. Единственный подарок, который могли преподнести алкоголики-родители, - налить вместо ежедневных 100 граммов, стакан «Кристалла». На этом дочка извини, и не мешайся под ногами.

Домой Наташке не хотелось, тем более, там и нет никого. Родители ушли из дома, недовольно ворча и матерясь. С утра пораньше, они наведались на кухню, перебирая порожние емкости из-под «Кристалла», в поисках остатков выпивки. Ничего, не найдя, убрались из дома прочь, на рынок, заработать денег на опохмел, и на вечер.

Наташка слышала, как копошились на кухне родители в поисках спиртного. Как они, ругаясь, убрались из квартиры. Наташка помнила, сегодня ее день рождения и о том, чтобы он отличался от будних дней, девчонка позаботилась еще ночью. Придя, домой за полночь, она оценивающим взглядом окинула место попойки. Судя по следам гулянки, множеству оставшейся на столе и разбросанной по кухне порожней тары, а также остаткам закуски на столе, минувший день для папаши с мамашей оказался на редкость удачным. Об этом она могла судить еще на улице, сидя в беседке. Наблюдая за тем, как вываливаются из подъезда испитые и помятые личности, которые могли быть гостями только одной квартиры. Той самой, в которой она и проживала, двери которой не запирались ни днем, ни ночью. Поскольку брать там нечего, а от пропитавшей все вокруг перегарной вони, недолго и задохнуться.

Папаша с мамашей раздобыли достаточно денег, чтобы устроить этот праздник жизни, пригласив собутыльников, всегда готовых поучаствовать в мероприятии, на котором можно на халяву нажраться. Выпивки, выставленной на стол радушными хозяевами было столько, что ее не смогли осилить даже приглашенные на гулянку гости, как не смогли сожрать закуску, оказавшуюся на столе.

В ту ночь Наташка наелась до отвала, а также замахнула целый стакан сивухи, нацеженной из недопитых бутылок. Она также позаботилась и о том, чтобы завтра, в свой день рождения не валяться трупом на диване, а быть веселой и бодрой, и отлично провести время. Вчерашняя гулянка, была ей только на руку. Она не только приняла законные граммы, но и удвоила их. И на завтра приберегла бутылку «Кристалла», собранную в одну тару из множества недопитых флаконов. В кусок старой газеты, разложенной на столе, завернула остатки еды, чтобы на праздник не давиться голимым денатуратом, и нормально закусить. Тогда и крышу не снесет, лишь немного сдвинет в сторону.

Дождавшись, когда предки ушли, провалявшись на диване для верности с десяток минут, Наташка открыла глаза и потихоньку встала, стараясь не делать резких движений, последствия которых могли быть непредсказуемыми. Все в комнате плыло перед глазами, и без резких движений. В подобной ситуации легко потерять устойчивость, и рухнуть в любом из возможных направлений. Хорошо, если ослабшее тело рухнет на диван. Хуже, если она громыхнется на пол, ощутимо приложившись лицом к замурзанной и обшарпанной поверхности. Ходить с разбитой рожей в собственный день рождения и пугать непотребным видом окружающих, желания не было.

Наташка прекрасно знала, что такое похмелье, и как с ним бороться, и чего ни в коем случае нельзя делать в этом болезненном состоянии. Держась руками за стенку, Наташка доковыляла до входа в помещение, некогда бывшее ванной комнатой, превратившееся в склад барахла, которому место на помойке, а не в квартире. Но собранной рухляди суждено было пребывать там если не вечно, то до тех пор, пока в квартире не объявится новый хозяин, который попытается превратить гадюшник в нормальное жилье. Нынешних хозяев подобный бардак устраивал, по крайней мере, не мешал. Устраивал и Наташку, тем более что в этом были свои плюсы. В нагромождении барахла, она устроила тайник, в котором хранила свои нехитрые сокровища.

Проревев полночи после того, как папаша с мамашей в очередной раз обменяли ее наряды, книги и игрушки на выпивку, она придумала, что делать, чтобы подобного больше не повторилось. С тех пор, полка в шкафу, где хранились вещи девчонки, опустела. Не осталось там ничего, кроме откровенного рванья, замурзанных игрушек и замусоленных книжек, на которые никто не польстится. И в то же время сохранялась иллюзия присутствия, чтобы папаша с мамашей ничего не заподозрили. Пару раз сходив с оставшимся Наташкиным барахлом на рынок, но, не выручив за него ни гроша, они перестали нырять в шкаф за ее вещами, предпочитая зарабатывать на опохмел другими способами.

Помимо тайника с вещами, книгами и игрушками, имелся тайничок поменьше, где хранилась рюмка, которую она заранее наполняла для опохмела той гадостью, что накануне употребляли родители, которую выпивала на сон грядущий и она сама. Туда же перекочевывали, и остатки пищи, которые удалось собрать со стола накануне вечером. Жизнь заставила ее заботиться о себе самой, потому, что для родителей она была лишь обузой, от которой они бы с радостью избавились. Исчезни Наташка из их жизни, они бы вряд ли заметили ее отсутствие.

Несмотря на юный возраст, Наташка прекрасно понимала это. И плевать, что утром матерятся предки, в тщетной попытке найти что-нибудь, выпить-закусить. Пускай проваливают к чертовой матери. Ей начхать на них. Главное, она не останется больной и голодной.

В тот, памятный день, коренным образом изменивший всю ее дальнейшую жизнь, маленький тайник ломился от припрятанного накануне добра. Осторожно, держась руками за стенку, Наташка добралась до ванной. Подгибающимися от слабости ногами сделала еще несколько шагов, пробираясь через нагромождение разнокалиберного хлама к заветному тайнику. Мгновение спустя жидкость из флакона с надписью «Кристалл» потекла в рюмку, поставленную на какой-то ящик, пока Наташка, чтобы не расплескать, обеими руками держала заветную емкость.

Первая рюмка обожгла горло, огнем растеклась по желудку, за ней следом полетела нехитрая закуска, запасенная накануне вечером. Вслед за первой стопкой, ушла вторая, возвращая организму былую подвижность и прочищая мозги. После третьей, ей захотелось музыки, мультфильмов, пряников, яблок и конфет, всего этого много, и сразу.

Сидя в грязной кладовке, об этом великолепии можно только мечтать, уставившись мутным взглядом в одну точку. Но, как невозможно прожечь дыру глазами в стене, так и невозможно дождаться, что все, о чем мечтается, свалится ей на голову прямо здесь, в захламленном барахлом помещении. И если она хочет, чтобы хоть что-то из пригрезившегося сбылось, нужно вытащить оттуда свою задницу на улицу, или в подъезд, где она обязательно кого-нибудь встретит, и расскажет о дне рождения. И тогда подарки не заставят себя долго ждать. И хотя старушки из подъезда, ранее души в ней не чаявшие, в последнее время все чаще стали воротить от нее нос, перестав, приглашать в гости, это не значит, что в знаменательный для Наташки день, они не угостят ребенка чем-нибудь вкусненьким. Возможно, даже угостят ее обедом и искупают, а то она давно не мылась, и начала чесаться.

В голове шумело, по телу разлилась приятная истома, оно стало легким и невесомым, мир вокруг расцвел причудливыми красками. Чарующая сила заключалась в напитке под названием «Кристалл», остатки которого, вновь отправились в тайник.

Пошатываясь, Наташка выбралась в подъезд, спустилась на полпролета вниз, и взгромоздилась на подоконник, разглядывая через грязное окно, кипящую во дворе жизнь. Можно было пойти туда, окунуться с головой в шумный водоворот, но делать этого, ей не хотелось. Во-первых, зловредные мальчишки, которые без конца задирают ее, способны легко испортить очарование дня. Во-вторых, ей просто было лень вставать и куда-то идти. Если бы внизу ее ожидал подарок, что-нибудь вкусное, она бы спустилась обязательно, а пока предпочитала сидеть на подоконнике и смотреть на раскинувшийся за окном суетный мир.

С высоты импровизированного наблюдательного пункта, было хорошо наблюдать за тем, кто входит в подъезд. Расположившись между вторым и третьим этажами, она могла приветствовать всех жильцов, за исключением проживавших на первом. А значит, имела возможность сообщить многим о дне рождения, и с изрядной долей уверенности надеяться на подарок.

Ждать Наташка готова была хоть целую вечность. Тем более что окутавшая тело блаженная истома, благоприятствовала ожиданию. Но ей не пришлось ожидать слишком долго. Она не успела налюбоваться картиной бурлящей за окном жизни, как в поле ее зрения попал мужчина. Тот самый, при виде которого сердце девчонки учащенно забилось в предвкушении. 35 лет от роду, проживающий этажом выше, который оказывал Наташке в последнее время знаки внимания, одаривая всякими вкусностями. Его звали дядя Сережа, он точно поздравит ее с днем рождения, и что-нибудь подарит.

Сергей возвращался с рынка, держа в руках набитые под завязку пакеты. Наташка всегда удивлялась, завидев людей с полными сумками. Искренне недоумевала, неужели все это съестное? Она давно привыкла к скромному продуктовому набору, считая, что и остальные люди обходятся чем-то подобным. За исключением старушек, в квартирах которых творится настоящее продуктовое безумие.

Она часто видела людей с полными сумками, но никогда не заглядывала внутрь, чтобы лично убедиться, что все это съедобно. Хотя, бегая к ларьку за чипсами, видя изобилие лакомств, разложенных по полкам, она понимала, что в мире существует много вкусных вещей, не имеющих ничего общего с тем, к чему она привыкла с детства.

Сергей по привычке потрепал ее по пышной шевелюре, извлек из одного из пакетов банан, протянув имениннице. Краем глаз она успела заметить, что в пакете полно всяких вкусностей, заключенных в разноцветные упаковки. Еще мгновение и он уйдет, исчезнув из ее жизни, как минимум на день. Завтра она встретит его вновь, вот только не будет с ним полных пакетов. И если ей завтра что-нибудь и перепадет, это будет ничто по сравнению с тем, что может получить сейчас, прояви чуть больше настойчивости. К тому же, это был ее день рождения, который случается раз в году, и который нужно провести так, чтобы память о нем сохранилась надолго.

Наташка не дала ему уйти, а он и не спешил покидать смешную малышку, грязную, взлохмаченную, изрядно пьяную, в который раз твердящую о дне рождения. Наташка не желала выпускать удачу. Она открытым текстом объявила непонятливому взрослому, что хочет в гости, желает музыки, конфет и мультфильмов. Что в этот день она желает повеселиться, и очень надеется, что дядя Сережа, не откажет ей в такой малости. Заметив, что мужчина заколебался, Наташка начала свою волынку по новой, добавив побольше плаксивых нот.

Отделаться от назойливой девчонки было невозможно. Предложи он еще банан, или яблоко, вряд ли она отступится и прекратит канючить. К тому же, нет ничего плохого в том, что он приведет малышку домой, накормит, даст посмотреть мультики и послушать музыку. И хотя на сегодняшний день у него были другие планы, и он не собирался торчать весь день дома, возясь с сопливой девчонкой, которую угораздило родиться именно сегодня, но, видимо придется. К тому же его дела, не были столь важными и могли подождать. Бутылку, купленную в магазине, он может выпить и дома, чтобы нормально чувствовать себя в компании с малолетней пьянчужкой.

Мать на суточном дежурстве и появится дома только утром, и ему придется повозиться, чтобы выпроводить из дома маленькую нахалку, которая будет канючить еще об одном мультике. Но ничего, он что-нибудь придумает, чтобы вытурить ее пораньше, не оставить ночевать. А то люди подумают невесть что. Хотя, это худое и грязное тельце, - никаких чувств, кроме жалости, вызвать не могло. В крайнем случае, отдаст ей связку бананов, посулит что-нибудь вкусное назавтра, лишь бы она ушла. Утром он сбегает на рынок и восполнит пробел во фруктах, истраченных на малышку, которые купил по просьбе матери, устраивающей на днях вечер для коллег по случаю очередного юбилея.

Спустя несколько минут Наташка была в квартире дяди Сережи. В ней она бывала уже не раз, в компании симпатичной старушенции, угощавшей ее вкусными обедами, купавшей в ванне, баловавшей книжками и игрушками, которые перекочевывали в Наташкин тайник, подальше от глаз запойных родителей. Сегодня тети Маши нет дома и это даже к лучшему. Значит, она погостит подольше. Никто не станет выпроваживать ее в девять часов, когда в родной квартире стоит дым коромыслом, а стены сотрясаются от воплей собутыльников, постоянно спорящих до хрипоты, ссорящихся и дерущихся.

Наташка спрыгнула с подоконника, и едва не грохнулась на бетонный пол. Выпитый денатурат разморил девчонку. Было бы здорово, подумала она, в свой день рождения разбить башку и угодить в больницу, где, конечно же, лучше, чем дома, но хуже, чем в гостях у тети Маши. Башку бы она разбила непременно, так сильно ее штырило и колбасило после ударной дозы «Кристалла». После прыжка, хмель ударил в голову тугой волной и дальнейшее развитие событий, происходило словно в тумане. Словно все происходит не с ней, а с кем-то другим, а она просто наблюдает со стороны за происходящим.

Дядя Сережа не дал ей упасть, подхватив легкое, почти невесомое, тело девчонки на руки. Девчонка оказалась гораздо пьянее, чем ему показалось вначале, и ей не мешало проспаться, чтобы прийти в чувство. Первым порывом было отнести девчонку домой и уложить спать, но сделать это оказалось непросто. Девчушка с трудом стоящая на ногах, держалась за него крепко, и отпускать явно не собиралась. Возле дверей она заартачилась, отказываясь заходить внутрь. Когда он попытался затащить ее силой, девчонка подняла истошный крик, мгновенно остудивший его пыл. Криками она могла переполошить весь подъезд, а ему не хотелось косых взглядов, неизбежных пересудов дворовых кумушек, умеющих раздуть из мухи слона.

Чтобы унять истошный крик, мужчина отступил от дверей, и вопль тотчас же смолк. Пробовать войти в квартиру снова, он не рискнул, понимая, чем это чревато. Хорошо еще, что после первой пробы голосовых связок девчонки, не захлопали двери, не повылазили привлеченные шумом, любопытные соседи.

Пришлось вести приставалу к себе, мысленно матерясь. Становиться нянькой пьяной девчонки, подобная перспектива его не прельщала, но, видно ее не миновать. Оставалось смириться с неизбежным и постараться извлечь из этой дурацкой ситуации, что-нибудь полезное для себя. По крайней мере, он сможет вволю посмеяться над маленькой грязнулей, с трудом передвигающей ноги и едва ворочающей языком. А для поднятия испорченного нахальной замарашкой настроения, имеется бутылка водки, которую он собирался распить в компании приятелей. Придется приговорить ее в одиночку, поскольку прогулки на сегодня отменяются.

Оказавшись в гостях, Наташка первым делом прошла на кухню, давая понять, что неплохо бы для начала накормить гостью. При этом не замолкала ни на миг, о чем-то тараторя, хотя с заплетающимся языком, делать это было не просто.

Сосед не стал готовить для маленькой нахалки множество блюд. Поставил на плиту кастрюлю с водой и зажег газ, ожидая, когда закипит вода, чтобы заварить пельмени, пачку которых извлек из одного забитого под завязку пакета. Пельмени и водка не входили в материнский заказ, их он купил для личного употребления, чтобы нормально провести день в отсутствии матери, не заботясь о приготовлении обедов-ужинов. Придется поделиться пельменями и с нежданной гостьей, не варить же специально для нее суп, или кашу.

Чтобы заставить ее замолчать хоть на немного, достал из пакета большое красное яблоко и вручил имениннице. Мгновение спустя острые зубки впились в яблоко, которое хоть и ограничило бурный словесный поток, но не смогло остановить его полностью. К тому времени, как сварились пельмени, Наташка съела яблоко, банан, апельсин, и с нетерпением поглядывала на доброго дядечку, ожидая чего-нибудь еще. Всем своим видом, демонстрируя готовность съесть всю гору фруктов, что он выгрузил из пакетов и упрятал в холодильник. О его назначении она не могла знать, ведь в ее родной квартире отродясь не водилось ничего подобного. О предназначении гудящего шкафа она могла лишь догадываться, хотя прекрасно знала, что там хранится множество вкусных вещей, отложенных до лучших времен.

И как не поймет возящийся у плиты мужик, что он просто обязан извлечь из холодильника упрятанные туда фрукты, и продолжить угощать гостью, пока она не наестся вволю. Что не уместится в желудке, она заберет с собой и спрячет в тайнике, чтобы на следующий день продолжить праздник. Почему такой взрослый мужчина не понимает таких простых вещей и не спешит к холодильнику вместо того, чтобы бестолково топтаться возле плиты?

Но, как бы не хотелось Наташке съесть еще что-нибудь из упрятанных в холодильник фруктов, у нее хватало ума об этом молчать. Не стоит донимать просьбами раздобрившегося дядечку, она еще придумает способ заставить его сделать это позже. Она продолжала гипнотизировать возящегося у плиты мужчину, пока донесшийся до ее нюха аромат сварившихся пельменей, не переключил мысли именинницы в иное русло. Фрукты были напрочь забыты. Ее внимание было приковано к аппетитным белым кругляшам, плавающим в кипятке и распространяющим по кухне умопомрачительные ароматы. Такого лакомства ей пробовать не приходилось, но на основании запаха, она могла судить о том, что это невероятно вкусно. А когда она попробовала их со сметаной и маслом, то поняла, что на вкус они гораздо лучше, чем можно было предположить по запаху. Обжигаясь и давясь, она принялась торопливо поглощать аппетитное блюдо.

Дядя Сережа есть не спешил. Усевшись напротив, он с интересом разглядывал маленькую гостью. То, с какой скоростью она поглощала пельмени, немало забавило его. Немного подумав, он высыпал в кипящую воду остатки пельменей, решив отварить и их, чтобы девчонка наелась до отвала. Лишь когда забулькали, закипели остатки пельменей, Сергей принялся за свою порцию.

Но, на сухую, в отличие от гостьи, пельмени в горло не лезли. Из холодильника была извлечена бутылка водки, которую он отправил охлаждаться минут двадцать назад. К тому же гостья, с аппетитом уплетающая пельмени, взопрела, и от нее начал исходить неприятный запах давно немытого тела. Если быть более точным, от нее просто воняло, и не было никакой возможности просто находиться рядом, тем более есть. Теперь стало ясно, почему мать, приводя ее в гости, первым делом вела замарашку в ванную, смывая многодневную грязь, прежде чем усадить за стол, или пустить на диван. Но он же не мать, не станет же взрослый мужчина купать чужую девчонку, которой исполнилось всего 11 лет. Хотя, если подумать, почему бы и нет?

Налив до краев стакан беленькой, Сергей крякнул, осушив его одним махом, закусив насаженным на вилку пельменем, обильно вываленным в сметане. Спустя минуту, обжегшая глотку водка растеклась приятным теплом по телу, ударила в голову, успокаивая и расслабляя. Минуту спустя, сидящая напротив замарашка, уже не казалась такой замурзанной и почти не воняла. Она даже показалась симпатичной и вызвала кратковременный импульс, чуть ниже пояса, который, так же быстро пропал, как и появился.

Девчушка доела пельмени и выжидающе поглядывала на Сергея в ожидании добавки, о чем легко можно было догадаться, судя по красноречивым взглядам, которые она бросала на плиту. Вскоре остатки пельменей перекочевали в ее тарелку. На стол был поставлен второй стакан, который щедрый хозяин до половины наполнил водкой, вылив остатки себе. Они по-взрослому чокнулись, выпили и снова принялись за пельмени.

Сереге было весело и хмельно. Доев пельмени, он с интересом наблюдал за тем, как гостья, разделывается и со второй порцией. Какой же желудок у малышки, споровшей столько всего, что не каждый здоровый мужик сможет осилить за один присест.

Глядя на раскрасневшееся от пельменей и водки лицо гостьи, на прилипшее к потному телу платье, Серега все больше склонялся к мысли, что девочку просто необходимо искупать. Задуманное он осуществил, когда насытившаяся гостья откинулась на спинку стула, блаженно зажмурив глаза. Обильное угощение и полстакана водки окончательно разморили ее, и теперь хотелось только одного, - спать. Хотя и искупаться она была не прочь, тем более что все за нее делал дядя Сережа.

Подняв засыпающую малышку на руки, Сергей отнес ее в ванную комнату, раздел и уложил в ванну, включил горячую воду. Когда вода набралась, он, как заправский папаша, принялся отмывать замарашку. И только изрядно потрудившись мочалкой, с удивлением отметил, что кожа ее не грязно-серая, а самого, что ни на есть, нормального цвета, как и у всех людей.

И хотя его подопечная был уже достаточно чиста для того, чтобы занять место на диване перед телевизором без опасения его испачкать, Сергей не торопился завершать водные процедуры. Он в который раз оглаживал рукой маленькие, упругие ягодицы, пробегал ладошкой по легкой выпуклости грудей, массировал поросший вьющимися темными волосами холмик между ног, проскальзывал пальцем вглубь.

Девочка явно была не против подобного купания. Чувств, которые она испытывала сейчас, ей не доводилось испытывать никогда прежде. Ощущения были приятными и ей определенно нравились. Она расслабилась, закрыла глаза, отдаваясь ласковым и умелым рукам дяди Сережи, раздвинув пошире ноги, чтобы ему удобнее было делать ей приятно. Она совсем разомлела, пребывая в приятном полусонном забытье, целиком отдавшись захлестнувшим ее чувствам. Она даже не заметила, как ласковые руки извлекли ее из ванной, обтерли пушистым банным полотенцем. А затем перенесли на диван, на котором она провела столько незабываемых часов, смотря мультфильмы. Те же руки принялись оглаживать разомлевшее девчоночье тело, продолжая дарить незабываемые ощущения.

Поначалу, когда он разглядывал грязную и потную маленькую обжору, подумывая о том, что не плохо бы ее искупать, у него и в мыслях не было ничего такого. Но когда он принялся намыливать обнаженное тельце девчонки, то почувствовал, как напряглось мужское естество между ног. Оглаживая распластанную на диване девчонку, чувствовал, что его член напрягся до невозможности, до боли, до хруста. Казалось, только тронь его, и он зазвенит, запоет на всю округу. В его голове ржавым гвоздем засела только одна мысль, как снять терзающее тело сексуальное напряжение.

И плевать, что девчонка маленькая и худая. Она, распаленная, с широко раздвинутыми ногами, голая и готовая к новым ощущениям, стонет от наслаждения под его руками. Как говаривал один старинный приятель, с которым он выпил не один ящик водки и перетрахал не одну дюжину охочих до пьяной любви подруг, трахать можно все, что шевелится, если оно весит больше 16 килограммов. Откуда у него такие познания связанные с килограммами, Серега не знал, но эти слова друга всплыли в распаленном желанием мозгу, при виде распластанного девчоночьего тела.

Шестнадцать килограммов в ней, несмотря на худобу, определенно было, а значит можно делать все, что заблагорассудится. Про то, что ей исполнилось всего-навсего 11 лет, он старался не думать, старательно прогоняя панические мыслишки. Употребленный алкоголь помогал справляться с неуместными страхами. Если бы перед ним была девица лет на 5-6 старше, он и голову бы не стал забивать подобными вопросами. Девочки 15-16 лет были достаточно взрослыми для того, чтобы понимать, на свете нет ничего бесплатного, за съеденное и выпитое нужно платить, тем более что способ расплаты приятен для всех.

Наташке это еще только предстояло понять. От осознания этого зависит и ее дальнейшая жизнь, и спокойствие плотоядно облизывающегося мужика, склонившегося над ней в похотливом вожделении. Если она сделает правильные выводы, в ее жизни будет еще много гулянок на халяву. Если она не сделает правильных выводов сейчас, понимание к ней все равно придет, только позже. Если она начнет болтать лишнего, или кому-нибудь пожалуется, ей, вряд ли поверят. Ее вечно пьяным папаше с мамашей на дочку насрать. Для них она всего лишь надоедливая обуза, мешающая привычному существованию. Сгинь она без следа, никто не кинется ее искать, они даже не заметят ее исчезновения, словно Наташки никогда и не было. Слушать ее не станут, существуют дела поважнее, нежели выслушивание девчоночьих бредней. Но даже если ей и удастся достучаться до хронически затуманенных алкоголем мозгов предков, максимум, на что они способны, стрясти с соседа денег на выпивку, в возмещение причиненного морального ущерба.

Во дворе россказням малолетки никто не поверит. Но рассказ обрастет кучей вымышленных деталей и красочных подробностей, со временем рискуя превратиться в почти подлинную историю. Даже если этого не случится, люди начнут перешептываться за спиной, бросать в его сторону двусмысленные взгляды. Начнут вести себя так, что поневоле почувствуешь себя виноватым.

Пока подобные мысли бродили в голове у Сергея, руки продолжали скользить по телу, становясь все настойчивее. Когда скользнувший меж ног девчонки палец угодил вглубь ее ложбинки, Наташка издала стон. Но это был не стон боли, а стон наслаждения. Девчонке нравилось, что с ней делает взрослый дядя, а значит нужно идти до конца и не забивать голову разными глупостями.

Стон вожделения послужил для него сигналом. На пол полетели брюки, рубашка, трусы, все, что могло помешать в его намерении сделать из маленькой девочки, юную женщину. Затем тело, удерживаемое на локтях, легло на Наташку. Пальцы нащупали и раздвинули увлажнившуюся половую щель, осторожно вставив член. А затем он начал медленно вдавливать его в прохладное, упругое, туго обхватившее конец, нутро. Волны наслаждения, одна за другой, накатывали на него, захлестывая с головой, лишая рассудка.

От поглотившего его наслаждения мужик окончательно потерял рассудок. Он больше не мог сдерживаться. Он вошел на полную глубину, одним сильным ударом, отодвинулся назад и ударил вновь, не слыша болезненных стонов доносящихся снизу. Спустя несколько секунд, он откинулся в сторону, мощно излившись, тяжело дыша после скоротечного, бурного полового акта.

Он излился с такой мощью, чего с ним давно уже не было. Ни одна из его многочисленных подруг, большинству из которых перевалило за двадцать, и тридцать лет, не могла так сильно его распалить, заставить излиться в умопомрачительном оргазме за считанные секунды. Их прелести давно были известны и соразмерны его размерам, и не сулили тех незабываемых ощущений, которые только что лишили мужика рассудка.

Когда он немного пришел в чувство, вернувшись в реальный мир, то наконец-то соизволил обратить внимание на ту, что доставила ему неземное наслаждение. Рядом с ним лежала голая девчонка, которой только-только исполнилось 11 лет, между ее ног расплылось большое кровавое пятно. Он только что сделал ее женщиной. Такое в его, довольно бурной и насыщенной жизни, случилось впервые.

Среди множества подружек и случайных знакомых, за годы холостяцкой жизни прошедших через его постель, девственницы не встречались. Хотя справедливости ради стоит заметить, что лет им было гораздо больше, нежели его сегодняшней гостье. И если они когда-нибудь и были девственницами, то в таком далеком прошлом, что и сами вряд ли помнили об этом.

Потрахавшись с очередной подружкой, Сергей не раз мечтал о том, что бы стал делать, окажись на ее месте девственница, для которой все в первый раз. Он представлял себя эдаким умелым и ласковым любовником, под чутким руководством которого болезненный процесс лишения невинности, пройдет мягко и гладко, без отрицательных моментов, могущих повлиять на психику девчонки. После проникновения, нежного и ласкового, его избраннице останется лишь блаженно потягиваться от удовольствия, мысленно благодаря заботливого и умелого мужчину.

Но это в мечтах. На деле все обстояло несколько иначе. И хотя предварительный процесс был действительно нежен и ласков, но слишком затянулся, в результате чего учитель потерял голову, проведя главнейшую часть таинства совсем не так, как ему грезилось в мечтах. Он сделал все быстро и грубо, что, вероятно, понравилось бы подружкам, повидавшим в постели всякого, но было совершенно неприемлемо для маленькой девочки.

Взгляд, брошенный на распростертое на диване обнаженное тело худой невысокой девчушки, убедил его в том, что он прав. Она была бледна, маленькие острые груди двигались еле-еле, в отличие от постоянных подружек, чьи упругие прелести бурно вздымались после занятий любовью. На мгновение показалось, что девчонка не дышит, что он затрахал ее до смерти.

От подобной мысли смертельная бледность покрыла его лицо, а сердце забилось в стремительном галопе, дыхание стало учащенным. Если она умерла, ему несдобровать, если его поймают, никакие отговорки не помогут. Получит он лет тюремного заключения больше, чем она весит, и отсидка будет не самой приятной. Он был прекрасно осведомлен о том, как поступают на зоне с теми, кто сидит за изнасилование. А если статья связана с насилием над малолетками, да еще и со смертельным исходом, пощады ждать не приходилось. Если не удавят первой же ночью в камере, придется ублажать сокамерников до окончания многолетнего срока, который грозит превратиться в пожизненный. Очень сильно на зоне не любят таких и отправка подонков на тот свет если и не почитается за доблесть, то за неизбежность по очистке тюрьмы от всякой мрази.

Расставаться с жизнью в неполные 35 лет, Сергею не хотелось. Хоть жизнь была по большей части бессмысленной, но это была его жизнь. С маленькими прелестями в виде пьянок и подружек, с которыми приятно коротать вечера за бутылкой, и предаваться любовным утехам. Даже ежедневные походы на работу, не могли омрачить его существования. Работенка была не пыльная, не слишком обременительная, и за нее платили деньги, пусть не большие, но достаточные, чтобы поддерживать привычный образ жизни. И ему не хотелось из-за привязавшейся малявки со своим дурацким днем рождения, сыграть в ящик, и угощать не друзей и подружек, а могильных червей, что будут рвать на части смрадный, разлагающийся труп. Не желал он провести остаток жизни и в тюремной камере, задницей ублажая всяких ублюдков.

Он не сдастся. Не побежит в милицию строчить донос на самого себя. Никакие ментовские штучки типа того, что чистосердечное признание смягчает наказание, его не проймут. Год больше, или меньше, к тому сроку, что он получит, ничего не решает. Он спрячет тело в мешок с грязным тряпьем и ночью отнесет подальше. В мусорный контейнер, а лучше канализационный люк. Пускай оно там валяется до тех пор, пока его случайно не обнаружит какой-нибудь слесарь, спустившийся в колодец по служебной надобности. По прошествии времени, найти кого-либо будет непросто. На дворе лето, через несколько дней, брошенный в колодец труп распухнет и разложится, опознать в нем соседскую девчонку будет невозможно. Вечно пьяные алкоголики-родители, не заметят отсутствие дочери, на которую никогда не обращали внимания.

Девчонку искать не будут, если только соседи не забьют тревогу, долго не видя замарашку ни в подъезде, ни на улице. Но и тогда, вряд ли у кого появится мысль, бежать в милицию и строчить заявление об ее исчезновении. Сколько пацанов и девчонок из неблагополучных семей, скитаются по городским улицам, ночуют в подвалах и на чердаках, пополняя огромную армию бродяг и бомжей. Возможно, настал ее черед пополнить армию беспризорников, растущую день ото дня в неблагополучной стране, которой наплевать на свое будущее.

Под окнами дома, в котором жил Серега, имелся канализационный люк. Старый, проржавленный, заросший сорной травой. Найти его в бурных, травянистых зарослях было не просто, и если бы заявился по его душу сантехник, ему пришлось бы изрядно покрутиться среди сорняков, прежде чем обнаружится искомый объект. Но вряд ли слесарь когда-либо появится здесь. За всю жизнь, прожитую в этом доме, Сергей ни разу не видел люк открытым. Не замечал поблизости и какого-либо движения. Наверное, в системе коммунального хозяйства города давно позабыли о существовании колодца. И вспомнить о нем могли не по причине праздного любопытства, а только если случится на линии авария, ликвидировать которую без доступа в забытый колодец, будет невозможно. Подобной аварии не было, по крайней мере, лет 30, и, возможно, пройдет еще немало лет, прежде чем она случится, если вообще случится в обозримом будущем.

Первоначальный план, об использовании мусорного бака для сокрытия тела, был с легкостью отвергнут. Слишком много народа с утра пораньше суют в мусорные баки грязные руки и испитые рожи, роясь в поисках пустых бутылок и остатков пищи. Бомжи не оставят без внимания брошенный в мусорный бак мешок, обязательно заглянут внутрь. Кто-то в ужасе уберется прочь, чтобы не вляпаться в дурно пахнущую историю, кто-то поспешит на поиски первого встречного милиционера, чтобы сообщить о страшной находке. Когда до трупа доберутся правоохранительные органы, они поднимут на уши весь квартал. Обязательно найдется человек, который что-то видел, или слышал, или о чем-то догадывается. Найти преступника по горячим следам гораздо проще, нежели если с момента преступления прошел ни один день.

Отвлекшись от тревожных мыслей, Сергей вновь взглянул на распростертое на диване, обнаженное девчоночье тело. Несколько бесконечно-долгих мгновений всматривался в него, стремясь уловить дыхание. Она была жива и дышала, хотя грудь вздымалась так незаметно, что при беглом взгляде ее можно было принять за мертвую. У Сереги немного отлегло от сердца. Чтобы окончательно убедиться в том, что девчонка жива, он приложил ухо к груди, уловив отчетливое дыхание и размеренное сердцебиение. Девчонка просто спала. То, что он поначалу принял за смерть, было лишь глубоким сном, вызванным приличной дозой спиртного.

Если и было больно, то только в самом начале, когда он лишил ее невинности одним уверенным, сильным толчком. Эта процедура болезненна для всех без исключения представительниц прекрасного пола. И хотя в жизни не было шанса спросить об этом женщину, все они попадали в его руки далеко не первой свежести, но об этом читал в одной из газет. Написанному в газете он верил больше, чем россказням многочисленных подружек. Что под выпивку и закуску могли сочинить любую душещипательную и слезливую историю о потери невинности. Сергей на 100 % был уверен в том, что вряд ли хоть одна из его подруг, могла более-менее внятно вспомнить момент, когда это случилось, по причине сильнейшего алкогольного опьянения.

Так и сегодняшняя гостья, посапывающая в алкогольном забытье. Вряд ли она сможет вспомнить что-нибудь завтра, когда протрезвеет. Скорее всего, она даже не поймет того, что стала женщиной. Возможно некоторое время поудивляется болезненным ощущениям в промежности, возникшим после посещения квартиры дяди Сережи.

Глядя на мирно посапывающее на диване обнаженное тело худенькой девочки, Сергей окончательно пришел в себя, мысленно посмеявшись над страхами, терзавшими его минуту назад. Все будет хорошо, эта история закончится, как нельзя лучше, для всех ее участников. И соседская девчонка, малолетка Наташка, доставит ему в будущем немало приятных минут. Чтобы не откладывать получение приятного в долгий ящик, он вновь навалился на податливое тело. И вошел в девчонку сначала осторожно, а затем задвигал телом в полную мощь. И на этот раз все прошло отлично, и полученное им удовольствие было ничуть не хуже, чем в первый раз. Да и девчонка не испытывала неприятных ощущений. Хотя и постанывала от каждого проникающего в нее движения, но это были любовные стоны, в чем был уверен, имея богатый опыт общения с представительницами прекрасного пола.

Девчонка даже не проснулась. И лишь по прошествии часа, когда Сергей вновь воспылал страстью к распростертому на диване телу, сладкая истома, судорогой пробежавшая по телу, пробудила ее ото сна. Полупьяная, толком не проснувшаяся, она с удивлением воззрилась на дядю Сережу, голого, взгромоздившегося на нее, ворочающего чем-то твердым внутри ее. Она не испугалась, а только удивилась, тем более что производимые им действия были приятными, а накатывающиеся на нее волны наслаждения, были ни с чем не сравнимы.

А затем они лежали вместе и молчали, уставившись в потолок, думая каждый о своем. Сергей о том, что к утру необходимо выставить гостью за дверь до прихода матери с дежурства, до того, как начнут хлопать дверями, уходящие на работу соседи. И сделать это так, чтобы никто ничего не заметил, и не было, потом сплетен и пересудов. Наташка думала о том, что сегодняшний ее день рождения стал по настоящему особенным. Дело не только в тех вкусностях, что ей довелось отведать. Дело в новых ощущениях подаренных дядей Сережей, делающих жизнь гораздо более приятной.

Затем они смотрели мультфильмы, слушали музыку, ели яблоки, бананы и прочие фрукты, на которые не скупился радушный хозяин. Он явно вознамерился превратить ее день рождения в незабываемый праздник, память о котором останется на всю оставшуюся жизнь.

Лишь когда за окнами начало светать, знаменуя начало нового дня, дядя Сережа принес из ванной ее платье, одел и выпроводил из квартиры, заставив вернуться, домой, где все так ничтожно и убого. Уходить не хотелось, но дядя Сережа настоял на этом, на прощание, шепнув на ушко, чтобы она никому не рассказывала о том, чем они занимались на диване. - «Пусть это будет наш маленький секрет», - сказал он Наташке, и слегка шлепнул ее по заднице, направляя к выходу. А чтобы она лучше хранила общую тайну, на прощание положил в девчоночью ладошку, купюру достоинством пятьдесят рублей.

Зажав деньги в кулачке, девчонка удалилась, безумно счастливая внезапно свалившемуся на нее богатству, не обращая внимания на надсадную боль между ног, которая будет преследовать ее еще на протяжении нескольких дней. Назойливая боль тотчас же исчезает, стоит ей принять вовнутрь полстакана «Кристалла». По прошествии нескольких дней, боль исчезла и никогда больше не возвращалась, сигнализируя о том, что маленькая девочка, ставшая женщиной, окончательно готова к взрослой жизни.

Подаренные 50 рублей она истратила на конфеты и сладости за пару дней, а еще день спустя встретила на лестничной площадке дожидающегося ее дядю Сережу. Затем она снова была в гостях, где все было, как и в прошлый раз. Разные угощения, немного водки, а затем занятие на диване тем, что дядя Сережа называл любовью. В перерывах между занятиями любовью, они смотрели фильмы для взрослых, в которых дяди и тети занимались тем же, что и они с дядей Сережей. Причем делали это в самых изощренных позах, используя для этого разные места, чем изрядно удивили Наташку, считавшую, что задница и рот необходимы человеку вовсе не для того, как их использовали героини фильмов для взрослых.

Дядя Сережа стал первым мужчиной в ее жизни, открывшим дорогу во взрослую жизнь. Хотя после у нее было множество мужиков, падких на юные прелести, но первый мужчина остался в памяти на всю жизнь. Совместные просмотры фильмов для взрослых не прошли даром, и вскоре, при помощи дяди Сережи, она научилась использовать все свои природные отверстия ничуть не хуже киношных, размалеванных, облаченных в кружевное белье, девиц. У нее имелся ряд преимуществ, - юный возраст и субтильная фигура, в противовес трахающимся на экране дамам с упитанными ляжками и пышными бюстами, порой просто невообразимых размеров.

И хотя Наташка не могла похвастаться ни стройными ногами, ни упругой задницей, ни объемным бюстом, желающих попользоваться ее прелестями, было хоть отбавляй. Полученные вторично от дяди Сережи деньги, натолкнули девчонку на интересную мысль. Если один взрослый мужчина готов кормить и поить ее, дарить деньги за то, чтобы покувыркаться с ней в кровати, почему другие не захотят того же? К тому же ей нравились производимые мужчиной телодвижения, доставляющие ей ни с чем, ни сравнимое удовольствие, с которым не могла сравниться даже самая лучшая выпивка. И совсем неплохо было бы все это совместить, и тогда жизнь ее станет ярче и краше.

Наведываться каждый день к дяде Сереже, заниматься любовью и зарабатывать денег на расходы она не могла. Его мать, тетя Маша, дежурила сутки через трое, и все свободное от дежурств время торчала дома, перед экраном телевизора. Недосуг было старой кошелке сходить в гости, желательно с ночевкой, или проведать родню, живущую в деревне. Она целыми днями торчала дома, отлучаясь лишь для того, чтобы сбегать в магазин за продуктами. А затем с головой погружалась в просмотр очередного слезливого сериала.

С каждым разом дожидаться ее заступления на дежурство становилось все труднее, ведь так много всего вкусного продавалось на улице. С каждым разом ей становилось все труднее дожидаться дня, когда удастся заработать денег. Почувствовав вкус халявы, возросли ее аппетиты. Хотелось всего сразу, но денег было до обидного мало, и заканчивались они слишком быстро.

В связи с этим нужно было срочно что-то предпринимать, научиться зарабатывать деньги и без дяди Сережи, редкие встречи с которым, только раззадоривали ее пыл. Она решила выбраться на улицу и предложить сексуальные услуги постороннему мужчине, который будет готов заплатить за любовь заветные 100 рублей, именно во столько, Наташка оценила свои прелести. И хотя дядя Сережа всегда ограничивался 50 рублями, но он кормил и поил ее, развлекал музыкой и мультфильмами. А еще он крутил по видео фильмы для взрослых, из которых она почерпнула много нового. Не просто посмотрела и забыла, но и взяла на вооружение, разнообразив тем самым перечень предлагаемых ею сексуальных услуг. Первым человеком, который опробовал и оценил ее новые знания и умения, был, конечно же, дядя Сережа.

Предлагая на улице свою любовь, она понимала, что если ей и удастся заинтересовать кого-нибудь, то кавалер на час не станет ее кормить и развлекать. В лучшем случае угостит пивом, или водкой, а, скорее всего, попользовавшись ее телом и рассчитавшись, более не будет считать себя чем-нибудь обязанным. Разойдутся они после случки в разные стороны, и вряд ли клиент на следующий день сможет вспомнить лицо девчонки, подарившей ему любовь в грязном подъезде, или подворотне.

Назначив цену, она приступила к поиску подходящих кандидатур для предложения интимных услуг. Несмотря на возраст, Наташка была смышленой девчонкой и многое понимала. Подходить к прилично одетым, пахнущим одеколоном мужчинам, спешащим куда-то по делам, не стоило. Эти типы в лучшем случае посмеются над ней, или же безучастно пройдут мимо, не удостоив замарашку взглядом. В худшем, схватят за руку и потащат до ближайшего милиционера, которому и сдадут, сообщив о ее предложении. С милицией связываться желания не было, сделать с ней ничего не сделают, но поглумятся всласть. Общение со стражами правопорядка она уже проходила, и осталась от него не в восторге.

Ей и раньше доводилось приставать к прохожим на улице, но приставания носили иной характер. Иногда ей до ужаса хотелось что-нибудь вкусное, заманчиво красующееся на прилавке красочной этикеткой. Хотелось до жути, до зубовного скрежета. Но не было денег и не предвиделось даже в отдаленном будущем. У алкоголиков-родителей, каждый рубль на счету, и они скорее удавятся, чем дадут ребенку денег на какую-нибудь ерунду. И Наташка попрошайничала рядом с ларьками, стреляя рубли и полтинники на приглянувшиеся сладости.

Кто-то пройдет равнодушно мимо, кто-то сделает вид, что не заметил маленькой попрошайки, кто-то остановится, положит монетку в протянутую ладошку. Кто-то сделает это молча, походя, а кто-то, положив в ладошку рубль, закатит нравоучительную лекцию минут на двадцать, убивая своим занудством, и привлекая излишнее внимание.

Долго попрошайничать было нельзя, могли заметить вечно чумазые мальчишки, отирающиеся неподалеку, на ярмарке. И хотя Наташка на ярмарку не ходила, не клянчила денег на чужой территории, не желая нарываться на неприятности, но это не значит, что и они не покидали пределов рынка. Заметив попрошайку, они могли на нее наехать. На людном месте они не станут к ней приставать, но ничто не мешает им подкараулить жертву где-нибудь за углом, отобрать честно заработанное лакомство, остатки денег, и в придачу поколотить.

Поэтому она старалась не крутиться возле ларьков слишком долго. Набрав необходимую для покупки сумму, торопливо совала мелочь в окошко ларька и, цепко ухватив добычу, быстренько убиралась прочь, чтобы не вызывать нездорового любопытства.

Она научилась по внешнему виду оценивать снующих мимо людей, подходя с просьбой денег к одним, и игнорируя других. И это срабатывало, избавляя от напрасной траты времени, и от излишних словоизлияний охочих до нравоучений, граждан.

Лучше всего подавали мужчины в подпитии. Степень щедрости варьировалась в зависимости от опьянения. Если встретившиеся граждане были слегка навеселе и радовались жизни, то и деньги давали охотно. Не разменивались на всякую мелочь, а давали сразу десятку, а то и две, сопровождая процесс шутливыми репликами. Они были шумны, веселы и щедры.

Мужики, находящиеся в средней степени опьянения, не смеялись и не шутили, да и десятками не разбрасывались. Скучковавшись по два-три человека, они тщательно пересчитывали имеющуюся наличность, и если полученный результат их устраивал, отсыпали несколько монеток в протянутую ладошку.

Если мужик находился в изрядном подпитии, он вряд ли вообще что-то соображал, и обращаться к нему с просьбой денег, все равно, что к бетонному столбу. Он безучастно проходил мимо, двигаясь на автопилоте, уставившись на мир бессмысленным взглядом остекленевших глаз, в которых не было и тени сознания. Максимум, на что его хватало, - двигаться в выбранном направлении, сталкиваясь на пути с наименьшим количеством препятствий. Это был не ее клиент, от подобных типов девчонка держалась подальше, чувствуя связанные с ними неприятности.

Бредущие по улице существа, с потухшим взглядом бессмысленных глаз, были клиентами иной публики, встречи с которыми Наташка избегала, так как ничего хорошего она не сулили. Подобных типов забирали с улиц стражи правопорядка, в мышиного цвета униформе. В подворотнях их караулила публика иного рода, вроде мальчишек с ярмарки, только постарше и злее. Мало кому из напившихся до беспамятства удавалось добраться до дома без происшествий. Чаще все происходило, как раз наоборот. Упившийся почитатель зеленого змия испытывал жуткое похмелье или в камере ближайшего отделения милиции, или в вытрезвителе, или на больничной койке. Больничная койка была еще далеко не худшим окончанием гулянки. Сколько их, раздетых, обобранных до нитки, избитых до синюшно-фиолетового цвета, находили случайные прохожие в захламленных подворотнях. Или же работники «Водоканала» в канализационных люках, куда заглядывали по служебной надобности. Порой несчастный валялся там столько, что распухал и видоизменялся до неузнаваемости, и определить, кем был человек при жизни, не представлялось возможным. На городском кладбище появлялся очередной безымянный холмик, с ничего не значащим номерком на палке.

Начав половую жизнь, Наташка решила этим ремеслом зарабатывать на жизнь, попрошайничество, которым она занималась недавно, ее больше не прельщало. Главное не торопиться, дождаться подходящего клиента и действовать наверняка. И она изрядно преуспела в этом. К трезвым и прилично одетым мужчинам не подходила, понимая, что от подобной публики можно получить лишь насмешки, издевки, и загреметь в милицию.

К мертвецки пьяным обращаться тоже не имело смысла. Они ее не услышат, а если услышат, то не поймут, чего хочет от них девчонка. Зато ее слова могут услышать другие, те, что нередко сопровождают намеченную жертву до ближайшей подворотни, или иного укромного места, чтобы позабавиться с клиентом. Провалявшись без чувств после подобной забавы несколько часов, человек очнется где-нибудь в темном углу, лишившись не только остатков наличности, но и одежды. Если клиент очухается слишком быстро, то все равно просидит в укрытии до ночи, не решаясь показаться на улице голым при свете дня.

Обработав жертву должным образом, отморозки отправятся праздновать успешное завершение охоты. Сдадут шмотки за бесценок, деньги спустят на курево и спиртное, и под выпивку будут вспоминать о том, кто и как сегодня отличился. Кто приметил клиента и предложил его оформить, кто первый ударил в подворотне, кто вырубил окончательно. В процессе воспоминаний могла всплыть и физиономия девчонки, предлагавшей клиенту весьма специфические услуги. Клиенту ее услуги не понадобились, и уже не понадобятся. Если обработанный отморозками тип очухается и доберется до дома, полученная взбучка, надолго отвадит его от выпивки.

Отработанному клиенту услуги малолетней проститутки ни к чему, а им они не помешают. Вот только платить ей никто не собирался. Возьмут ее хором, пустят по кругу. А если начнет возникать и сопротивляться, накостыляют по шее, а заодно выгребут из карманов все, что ей удалось заработать за день. Поколотив для порядка пару раз, обяжут обслуживать всех желающих из компании, а также начнут забирать у нее большую часть выручки в обмен за покровительство.

Бесплатно обслуживать кого-то, тем более работать на отморозков Наташка не собиралась, поэтому, приметив клиента издали, прежде чем подойти удостоверялась, что к нему никто не проявляет интереса. Если ее что-нибудь настораживало, она с легкостью отказывалась от задуманного. Предпочитая дождаться другого клиента, нежели, поторопившись, нажить кучу неприятностей. Подобная тактика приносила успех. Ей удавалось не попадать в поле зрения мрази, промышляющей на улицах грабежом подвыпивших мужчин.

И хотя на ее предложение клевал далеко не каждый клиент, желающих попользоваться по дешевке детскими прелестями, было немало. На ее предложение соглашался примерно каждый третий-четвертый выбранный мужчина. Желающих было гораздо больше, но зачастую у них не имелось при себе необходимой наличности, а обслуживать кого-нибудь даром, она не желала. Нарвавшись однажды на изрядно поддатого мужика, который крутил и вертел ее в подворотне, как хотел, и, поимев во все дыры, не заплатил, Наташка стала осторожнее. Она больше не верила обещаниям расплатиться после получения удовольствия, и снимала трусики, принимая озвученную клиентом позу только после того, как ей в ладошку перекочевывали запрошенные деньги. Доставив клиенту удовольствие, она быстро уходила, предоставив тому самостоятельно выбираться из подворотни, пока мужику не пришла в голову идея поиметь ее еще раз бесплатно, или вообще забрать деньги, отданные в уплату пару минут назад.

Заработав денег, Наташка спешила потратить их на сладости, и на «Кристалл», к которому, по примеру родителей, имела пагубное пристрастие. Приняв на грудь, легче снимать мужиков, «Кристалл» прогонял излишнюю стыдливость, делая ее более нахальной и разговорчивой. И лапающие ее мужики, пахнущие перегаром и табаком, не казались такими отвратительными. Некоторых она находила даже привлекательными, и дала бы им бесплатно, если бы не привычка не делать ничего даром.

У нее завелись деньги она стала иногда оставлять на опохмел родителям непочатую бутылку «Кристалла». Ее спившиеся родители вряд ли заметили перемену происшедшую с дочерью, которую они почти не замечали. Им невдомек было, что она живет жизнью, о которой они давно позабыли, порабощенные всепоглощающей тягой к «Кристаллу», и прочим спиртосодержащим жидкостям.

Новая жизнь устраивала Наташку, она не мыслила иного существования. Но, примерно через год, все круто переменилось. Ее непутевые родители влипли по пьяни в нехорошую историю. То, что история действительно нехорошая, стало известно гораздо позже. Поначалу все складывалось, как нельзя лучше. Наташке даже показалось, что мир не без добрых людей, и нашелся человек, решивший изменить их жизнь к лучшему.

Даже не один человек, а сразу два. Высокие и плечистые, с начисто обритыми головами и холодным блеском в глазах. Как сказал однажды отец, по обыкновению еле ворочая заплетающимся языком, это были предприниматели с рынка, которые в благодарность за его самоотверженный труд, решили помочь.

Месяца четыре в квартире Наташки не переводилась водка и колбаса, которую сумками привозил один из благодетелей. У них появился даже старенький черно-белый телевизор, не замолкающий ни днем, ни ночью. И хотя показывал он всего пару каналов, это было лучше, чем ничего. Тем более что телевизор работал вхолостую, потому, что людям до него не было дела. Он просто составлял фон ставший привычным последние несколько месяцев.

Папаша с мамашей забросили работу, наивно уверившись в том, что нежданно-негаданно свалившиеся на их головы доброхоты, будут кормить и поить их бесплатно, по доброте душевной, до конца дней. Вот только их беззаботная жизнь, длилась не долго. Не напрасно перешептывались между собой вездесущие старушки, все знающие и все замечающие. Неспроста была проявленная к семье алкоголиков забота крепких парней, на чьих бритых затылках, казалось, было высечено, что ничего бесплатного в мире не бывает, за все нужно платить, и расплата лишь дело времени.

Ждать окончания спектакля о хорошей жизни, не пришлось слишком долго. По истечении четырех месяцев, в этой невероятной истории была поставлена жирная точка.

Однажды утром они притащили выпивки и закуски вдвое больше обычного. И засиделись в обшарпанной кухоньке с колченогими табуретками и облезлым столом, дольше обычного, потчуя водкой и дешевой колбасой алкашей, к нелегкой судьбе которых проявили столь горячее участие. Упоив папашу с мамашей до невменяемости, они прыгнули в роскошную машину импортного производства, объект всеобщего восхищения зевак. А затем лихо сорвались с места, визжа шинами, мгновение спустя, исчезнув за поворотом.

День оказался особенным, в чем очень скоро убедились все желающие. Неспроста благодетели притащили в пропащую квартиру вдвое больше выпивки и закуски. Неспроста почтили своим присутствием беспутную семейку гораздо дольше обычного. Что общего могло быть у серьезных бритоголовых парней с существами, давно утратившими человеческий облик. Какие разговоры могли вести столь непохожие люди? Просто сидеть и смотреть, как напиваются их подопечные, они не будут. Слишком высоко ценят время деловые люди, к которым принадлежала и эта парочка, чтобы тратить его на всякую ерунду.

Они о чем-то договаривались с алкашами, и, судя по тому, что на холеных рожах по выходу из подъезда расплылись довольные улыбки, они договорились. Сидящим у подъезда старухам, оставалось только догадываться, что за договор был заключен в вонючей квартире алкашей. Единственное, что могло заинтересовать деловых людей в убогом обиталище маргиналов, это жилплощадь. Вопрос был в другом, что они получат взамен своего, пусть и на редкость запущенного и требующего капитального ремонта жилища, но расположенного в престижном районе.

Никто не сомневался в том, что жилье, которое они получат взамен нынешнего, будет гораздо проще и дешевле. И находиться оно будет где-нибудь на окраине, куда постепенно перебираются в трущобы представители племени маргиналов, ценящие в жизни только выпивку. Различаться жилье по стоимости будет не на десятки тысяч, а в разы. Иначе не стали бы возиться с ними столько времени серьезные парни, разъезжающие на роскошной иномарке. Вряд ли алкаши получат доплату к трущобам за обмененные квадратные метры. В лучшем случае, ящик-другой сивухи, чтобы отметить новоселье, в компании таких же синюшных переселенцев, оказавшихся там раньше. Да пару батонов дешевой колбасы, от которой воротит нос собака, ежели ей посчастливилось жить в нормальной человеческой семье.

Иной доплаты им не видать. Слишком хорошо умеют считать деловые люди, включившие в счет стоимость многомесячных благодеяний, ремонт квартиры, квартплату за несколько лет, что задолжали маргиналы, давно махнувшие на все рукой. Слишком любопытным они охотно назовут стоимость освобождаемой квартиры, занизив ее в несколько раз, во столько же раз завысив стоимость квадратных метров в хрущевке, в которую они переселяют людей. И если все подсчитать, окажется, что они вообще в проигрыше от сделки. И лишь искренняя и бескорыстная забота о благе простых людей, сподвигла их пойти на такие траты. И люди, которым они оказали милость, должны молиться на них до конца жизни.

Спустя полчаса после стремительного отъезда, знакомый всему кварталу «джип» с парой бритоголовых парней, вернулся. Они снова отправились в знакомую квартиру, но без подарков, в сопровождении интеллигентного вида старичка в костюме и очках, от которого за версту несло канцелярщиной. Под приглушенный шепот старушек, живописная троица прошествовала мимо, направляясь в квартиру к родителям Наташки, успевшим почить глубоким, алкогольным сном.

Деловые ребята обладали не только даром убеждения, но и умением разбудить, и привести в чувство даже мертвецки пьяного человека. Спустя пару минут, папаша с мамашей, взлохмаченные, с помятыми лицами, сидели за обшарпанным кухонным столом, покрытым в честь знаменательного события чистой газетой.

Новый гость, оказался нотариусом из ближайшей нотариальной конторы, давно и плодотворно сотрудничающий с деловыми парнями, разложил перед собой кипу отпечатанных на компьютере документов, с гербовыми печатями. А затем приступил к обстоятельному рассказу, для пущей значимости зачитывая отдельные фрагменты договора. В сотрудничестве с деловыми людьми не все, и не всегда было гладко, но с его опытом крючкотворства, он мог состряпать любую официальную бумагу так, что ни одна инстанция не придерется. За знание законов и разных бюрократических штучек, нотариус получал приличное вознаграждение, ему грех было жаловаться. Тем более с публикой, с которой обычно доводилось иметь дело, проблем не возникало.

Очередная пара алкашей, владельцев жилплощади в престижном районе, подписала необходимые бумаги, не вникая в юридические тонкости, не утруждая затуманенные алкоголем мозги интеллектуальными изысками. Нотариуса они если и слушали, то вряд ли слышали. На помятых, испитых лицах, читался один вопрос, когда закончится бумажная волокита, и они смогут откупорить поставленную на стол благодетелями вожделенную бутылку водки?

Литровая бутылка хорошей импортной водки, стояла на дальнем конце стола, и им приходилось постоянно косить глазами, чтобы не упустить из виду вожделенный силуэт. Пьянчугам не терпелось поскорее покончить с формальностями и откупорить бутылку, разлить по мутным стаканам хрустальной чистоты влагу. И неторопливо, маленькими глоточками, чтобы насладиться изысканным вкусом, влить ее внутрь страждущего организма.

Момент, когда нудный старик в костюме прекратил надоедливое бормотание, стал сигналом об окончании пытки соблазном. Не мешкая, они торопливо поставили подписи в указанных местах, а затем с еле сдерживаемым нетерпением уставились на благодетелей, ставших в последнее время самыми лучшими и дорогими друзьями. Одно плохо, друзья, кормящие и поящие их совершенно бесплатно, руководствуясь благими побуждениями, сами не пьют. Возможно не лады со здоровьем, а может образ жизни такой, но только из-за этого нет возможности поговорить за жизнь, завести ту самую беседу, что длится в пьющей компании всю ночь. Пока самый крепкий из собутыльников не отключится прямо за столом, не в пример прочим, уснувшим, где придется. С другой стороны, им это только на руку. Раз гости не пьют, значит и не закусывают, и все, что они принесли из спиртного и съестного, достается только им.

Больше не нужно вставать чуть свет, с разламывающейся от боли головой тащиться на рынок, зачастую не опохмелившись. Что-то таскать, двигать, мести, и выполнять кучу грязной и тяжелой работы за гроши, которых едва хватает на скромную жрачку, и на дерьмовую выпивку. Теперь у них всего в избытке, и нет никакой головной боли о том, где все это достать. Достаточно проснувшись доковылять до кухни, где всегда есть и закуска, и выпивка.

Наташка, занявшаяся в последнее время собственным «бизнесом», приносящим ощутимые доходы, и по этой причине почти совсем переставшая бывать дома, не могла не заметить перемен. Обратила внимание и на бритых парней, разъезжающих на крутой иномарке, и водящих дружбу с алкашами-родителями. Подкармливающими и подпаивающими их, судя по колбасно-водочному изобилию, случившемуся в последнее время в квартире. Она только отметила их присутствие и не более того. Это были не ее клиенты. Они принадлежали к тому кругу людей, от которых нужно держаться подальше. Раз на них нельзя заработать денег, значит не стоят они внимания. К собственной персоне она тоже внимания не привлекала, встретившись с ними за все это время всего пару раз, мимоходом, в подъезде.

В другое время она бы обрадовалась появлению запасов спиртного, и залежей колбасы. Во времена хлебно-килечного детства, колбаса была чем-то недосягаемым, о чем она могла только мечтать, и которую ела, оказавшись в гостях у сердобольных старушек. Но полуголодное детство, благодаря дяде Сереже, осталось в таком далеком прошлом, что она порой всерьез сомневалась, а было ли оно, то самое прошлое, когда корка черного хлеба, кусок луковицы, да пара килек была для нее единственной пищей. Особенно если им предшествовала парочка голодных дней, когда колбаса, нарезанная аппетитными кружочками, являлась во снах, после которых мучительно ныл желудок, требуя пищи.

Наташка научилась зарабатывать деньги, и неважно, как она это делала. Деньги у нее водились, и она ни в чем не зависела от родителей, была в состоянии обойтись и без них. Поэтому домой приходила все реже, исключительно для того, чтобы переночевать, но не общаться с предками, которым до нее было дела не больше, чем ей до них. Она приспособилась ночевать в подвале, на чердаке, где было не хуже, чем дома, а может и лучше. По крайней мере, не приходилось слушать раскатистые рулады храпа, испускаемые упившимися до бесчувствия родителями. Теперь они торчали дома и днем, и не собирались покидать родные пенаты в обозримом будущем. С появлением в их жизни благодетелей, отпала необходимость заботиться о хлебе насущном и о выпивке, без которой в горло кусок не лез.

Одновременно с тем, как у родителей пропала необходимость покидать стены жилища, у Наташки отпала надобность появляться там. Что интересного она могла увидеть дома? Вечно пьяные рожи папаши с мамашей, разливающие за обшарпанным столом горячительное пойло по стаканам, заедающие его ломтями дешевой колбасы с хлебом, и неизменной килькой.

На улице все было иначе. Там кипела жизнь, а не агонизировала в хмельном угаре. На улице она нашла свое место, призвание, и даже компанию. Познала настоящую жизнь, и ее не тянуло возвращаться к прошлому, убогому существованию. Домой возвращалась все реже, не зная толком, зачем это делает. С каждым разом промежуток между очередным возвращением домой, становился все более продолжительным.

Встретила Наташка на городских улицах и подходящую компанию, в которой было хмельно и сытно. И хотя многим из компании она годилась в дочки, это ни ее, ни друзей, не волновало. Она ела, пила, а затем уединялась на ночь с одним из собутыльников. Как и при каких обстоятельствах познакомилась с компанией бомжей, она и сама не помнила. Тем более что обитали они не в привычном муравейнике жилых домов, а на окраине, в промышленной зоне. В сотне метров от бетонного забора, опоясанного колючей проволокой, самого большого в городе промышленного предприятия.

Как ее занесло туда, не помнила. Наверное, из желания не светиться поблизости от дома, где ее могли выследить, ограбить и избить уличные мальчишки, промышляющие кражами, грабежами и разбоем. Вблизи промышленной зоны их не было. Там хозяйничала публика иного рода, с которой юная проститутка нашла общий язык. Бомжи не промышляли ничем, что было связано с криминалом, стараясь не связываться с властями. Прекрасно понимая, что в силу своей ненужности обществу, станут легкой добычей мента, пожелавшего навесить на них список нераскрытых преступлений случившихся в радиусе нескольких кварталов от места проживания изгоев. Их промысел был легальным, не запрещенным и даже приносящим городу пользу, избавляя от некоторой части хлопот.

Они занимались сбором порожней стеклотары из-под пива и газировки, что в невероятных количествах потребляли спешащие на работу, и с работы, люди. Помимо бутылок, собирали бомжи алюминиевые банки из-под алкогольных и прохладительных напитков, сминая в аккуратные брикеты, по мере накопления сдавая в ближайший пункт приема цветного металла. Стеклянно-баночного изобилия хватало, чтобы довольно сносно существовать. Не утруждая себя работой и прочими заморочками, что затрудняют и укорачивают жизнь добропорядочным гражданам.

Жили они дружно, поделив территорию раз и навсегда. Каждый жил тем, что окажется на его территории, не претендуя на соседний участок. Если кто-то посторонний начинал стеклянный промысел, он автоматически оказывался вне закона. Перво-наперво, ему предстояла разборка с владельцем участка, где чужак надумал собирать бутылки, или металлические банки из-под пива.

Хозяин территории спешил на разборки, не давая наглецу времени наполнить сумку бутылками и благополучно ретироваться восвояси, избежав неприятного разговора со всеми вытекающими последствиями. А последствия были таковы: пришелец лишался сумки с собранными бутылками и изгонялся прочь, сопровождаемый крепким словцом с пожеланием никогда не появляться здесь впредь. Если нарушитель спокойствия оказывался упертым типом, и не желал покидать доходного места, хамя и высказывая непочтение, он рисковал не только лишиться баула со стеклотарой, но и получить по морде.

На помощь рабочего люда, освежающегося пивом в жаркий летний день, после изнурительной дневной смены, пришельцу рассчитывать не приходилось. Для попивающих пивко работяг, их стычка не более чем бесплатное развлечение. Зачем вмешиваться в перепалку двух маргиналов, не поделивших пустую бутылку? Лучше посмотреть, кто победит в драке за порожнюю емкость ценою в рубль. Завсегдатаи расположенных в сотне метров от заводской проходной ларьков, знали в лицо всех тамошних бомжей, нередко оставляя для них немного пива в поставленной на землю бутылке. Появление на территории одного из бомжей конкурента, неизменно вызывало повышенный интерес. Удастся ли аборигену отстоять территорию и изгнать пришельца, или же тот окажется сильнее, и хозяину здешних мест придется подыскивать себе другое место жительства. И, хотя работягам по большому счету было наплевать, кто из вечно грязных и дурно пахнущих людишек, будет собирать бутылки и допивать остатки пива, но они всегда ставили на своего.

Коренной обитатель пер напролом, в большинстве случаев заставляя ретироваться оппонента, не прибегая ко второй стадии убеждения. Но нередки были случаи, когда пришлый собиратель проявлял твердолобое непонимание, начинал кричать, кривляться, и играть на публику. Это было роковой ошибкой. Наблюдающая за стычкой публика просто будет с интересом наблюдать за тем, как два опустившихся маргинала начнут выяснять отношения. Своим непониманием, пришелец рисковал всерьез разозлить человека, на чьей территории решил промышлять. Но отступать поздно, взаимные претензии, озвученные современным матерным языком, очень скоро перерастали в рукоприкладство. В итоге обнаглевший чужак обращался в бегство, оставляя на месте схватки баул с бутылками, в качестве компенсации победителю за причиненный моральный ущерб.

Но случалось, что пришелец оказывался не только наглее, но и сильнее аборигена, обращая в бегство бомжа, предъявившего хозяйские права на территорию. Прогнав «хозяина», чужак с видом победителя застывал возле ларьков, отслеживая каждую опущенную на землю бутылку. На морде пришельца расплывалась довольная ухмылка, красноречивее всяких слов говорящая о том, кто здесь хозяин.

Но долго чувствовать себя хозяином ему не приходилось. Изгнанный бомж и не думал отсиживаться где-нибудь в кустах, почесывая отбитые в драке бока, ожидая, когда соперник, затарится под завязку и уберется прочь. К тому времени, когда празднующий победу чужак начинал наполнять вторую сумку стеклянной валютой, изгнанный бомж, спешил обратно. И не один. На разборку с наглецом спешили его приятели, с которыми за выпивкой и бесконечными разговорами, он проводил хмельные вечера, прежде чем удалиться в свое логово спать.

Таков закон. Охранять общую территорию от чужаков. Если хозяин территории подвергшейся вторжению не мог в одиночку справиться с проблемой, на помощь ему обязательно приходили остальные, бросив все свои дела. Если, заслышав зов собрата, кто-нибудь игнорировал его, то такой человек исключался из членов стаи, и изгонялся. Становиться изгоем никому не хотелось, ведь они относились к привилегированной части маргинальского племени. Им жилось гораздо лучше, чем коллегам, обитающим в шумном и суетливом муравейнике высотных домов, где гораздо труднее добывать средства к существованию.

Время от времени, самые настойчивые предпринимали попытки перебраться поближе к заводским проходным, с ларьками и множеством рабочего люда, круглый год поглощающим пиво в огромных количествах. В подавляющем большинстве случаев, попытки влиться в компанию тамошних бомжей, были безрезультатны. В лучшем случае они изгонялись с чужой территории, в худшем, рисковали быть не только изгнанными, но и жестоко избитыми. Лишь в исключительном случае, когда участок одного из бомжей освобождался, в связи со смертью владельца, чужак, при определенном везении, мог рассчитывать занять вакантное место. Но подобное случалось крайне редко, раз в несколько лет, и нужно быть невероятно удачливым, чтобы использовать такой шанс. Оказаться там, в нужное время, приглянуться братству маргиналов, которое на сходке решало, брать, или не брать новичка в стаю.

Невероятная удача выпала на долю Лешего, когда он оказался, отлучен от дома и семьи, изгнан без права возвращения обратно. Помыкавшись, некоторое время по приятелям, таким же, спившимся типам, он понял, что никому не нужен. Он был нужен компании, когда имел доступ домой, тащил оттуда деньги, вещи и продукты, что пропивались в шумной компании. Но, бесконечно так продолжаться не могло, и после нескольких шумных домашних скандалов, с криками, битьем посуды, рукоприкладством, он был выдворен из дома, и лишен ключей. Детям было запрещено общаться с папашей, тем более открывать дверь, как бы слезно тот не просил его впустить. А чтобы не было повода для возвращения, вместе с ним из квартиры выдворялись его вещи, которых по причине многомесячного запоя осталось столько, что они легко уместились в пакете. После этого дверь захлопнулась, навсегда закрыв дорогу в привычный мир.

И вышел он в новый мир с пакетом барахла, которого едва хватило, чтобы выменять у старухи-старьевщицы, по совместительству подпольному производителю горячительного зелья, порцию самогона. А затем, в компании друзей-собутыльников, приняв на грудь, он хаял и материл семейку, посмевшую изгнать его из дома, обещая вернуться и навести порядок, показать этим сволочам, кто в доме хозяин.

Но вернуться домой ему так и не удалось. Не помогли ни мольбы, ни увещевания, ни угрозы. Жена и дети оставались, глухи к речам, которые были не больше, чем пустым сотрясением воздуха.

Друзьям-приятелям он вскоре стал не нужен, без денег и вещей, необходимых для поддержания компании. Людям, не имеющим за душой ни гроша, нахлебник был не нужен.

Несколько дней они терпели его присутствие, кормили и угощали, пускали переночевать, но с каждым днем делали это все неохотнее. А затем он получил отказ и в выпивке, и в крыше над головой, с пожеланием решить свои проблемы, и более не обременять компанию своим присутствием. Чтобы до него лучше дошло сказанное, бывшие приятели с подругами, изрядно отметелили собутыльника, вбивая слова кулаками и ногами. Затем его, бездыханного, отволокли подальше в лесок и бросили, предоставив самому себе, не задумываясь над тем, выживет ли он после побоев, или же загнется в кустах, не приходя в сознание.

Оттащив отверженного подальше, компания напрочь забыла о нем, вернувшись к прежнему занятию, что было нагло прервано его вторжением, с требованием выпивки. А когда пьяная компания дошла до кондиции, вряд ли кто мог вспомнить о происшествии с его участием. Если в чьей-то голове и роились смутные воспоминания относительно бывшего собутыльника, к утру, они выветрились, изгнанные наступившим похмельем.

Но если бывшие друзья и собутыльники Лешего на следующий день ничего не помнили из вчерашнего, о нем этого сказать было нельзя. Он вместо выпивки, получил побои, выбившие остатки непрекращающегося несколько месяцев, похмелья. В кустах, куда его бросили бывшие дружки, он провалялся три дня, не в силах пошевелиться из-за мучительной боли во всем теле. И лишь по истечении этого времени, он смог кое-как подняться.

За эти дни, он многое передумал и осознал. Обратной дороги нет ни в одном из привычных направлений, а значит нужно выбирать иной путь. Дорога домой заказана, возвращение к бывшим собутыльникам немыслимо. Он стал никем, пустым местом. Бесконечно унижаться, позволять вытирать о себя ноги, сносить тычки и затрещины ради 100 граммов дрянного, вонючего самогона, подобная перспектива его не прельщала. Если они избили его до полусмерти сейчас, ничто не помешает избить и завтра, и послезавтра, или вообще забить насмерть. Прибив собутыльника, они забудут о его существовании, и будет обезображенный труп валяться в кустах, пока его случайно не обнаружит влюбленная парочка, решившаяся уединиться в лесочке для интимного свидания.

Перспектива постоянного унижения, побоев и смерти в пьяном угаре, не прельщала. Не было желания встречаться с дружками, разделавшимися с ним так жестоко. Дорога в компанию нигде не работающих алкоголиков, перебивающихся случайными заработками, ему была заказана. Из этого круга, ниже которого были только бомжи, он был изгнан и, судя по тому, как болезненно ныло избитое тело, возвращения не будет. Он вынужден был признать, что впереди одна дорога, на самое дно, в компанию всеми презираемых бомжей.

Рыться по помойкам в поисках недоеденных кусков и пустых бутылок он был не готов. Остались в нем крохи порядочности и стыдливости, не позволяющие на глазах у всех, копаться в отбросах. Возможно потом, когда прокоптится от уличной грязи, зарастет бородой, которая кардинально изменит облик, он вернется к мусорным бачкам во дворах.

Будучи законопослушным гражданином, ежедневно посещая рабочее место на металлургическом предприятии, он нередко с мужиками, после смены, распивал неподалеку от проходной пиво, или водку. И видел бомжей обитающих там, и даже сдружился с одним из них, откликающимся на прозвище Карл Маркс, данное ему за густую бороду и буйную шевелюру, вызывающую немалое сходство с апологетом и основателем марксизма-ленинизма, политического течения, по которому еще недавно, жила великая держава.

Нередко он оставлял Карлу Марксу пива, угощал сигаретами, вел разговоры за жизнь. Карлу Марксу принадлежал обширный участок территории призаводской площади, четвертая его часть. Остальные участки принадлежали еще трем бомжам, составляющим стаю. На чужую территорию Маркс не лез, довольствуясь тем, что имеет. Если и заходил на чужой участок, то лишь с просьбой о помощи. Прогнать чужака, дерзнувшего промышлять на его земле, игнорируя законные требования хозяина. В просьбе о помощи ему никогда не отказывали, как не отказывал и он сам, когда с такой просьбой обращались к нему.

Чужак изгонялся, сопровождаемый пинками и затрещинами, будучи не в состоянии справиться с четверкой рассерженных бомжей. Гнали его пинками, как можно дальше. Если наглец не спасался бегством, помышляя только о спасении, последствия могли быть самыми печальными. Прогнав чужака за трамвайную остановку, а потом за дорогу, его загоняли в придорожные кусты, где били смертным боем. Били молча и жестоко до тех пор, пока жертва не переставала подавать признаков жизни. Лишь после того, как подвергнувшаяся экзекуции жертва переставала реагировать на сыплющиеся со всех сторон удары, избиение прекращалось. Вытерев окровавленные кулаки, ноги и палки о траву, они возвращались на свои участки, потеряв к чужаку всякий интерес. Избитый, придя в сознание, выбирался из кустов и убирался прочь, чтобы больше никогда не появляться здесь, иначе его могли забить насмерть, ведь нынешнее избиение, лишь предупреждение, не более того.

Не было у бомжей, обитающих на призаводской площади, необходимости рыться в мусорных бачках в поисках съестного. Да и бачков там отродясь не бывало. Только урны у пивных ларьков, да контейнеры вблизи единственного на всю округу продуктового магазина, где самым популярным продуктом для работяг, была водка. Потреблялась купленная в магазине водка в ближайших кустах, где выпивающая компания устраивалась на стоящих там с незапамятных времен лавках, чтобы с относительным комфортом выпить и пообщаться за жизнь.

Всего лавочек на призаводской площади, в кустах, было четыре, по числу обосновавшихся там бомжей. Столько же было и пивных ларьков, вкупе с магазином, так что споров из-за того, где чье добро, не было. Если и спорили, то лишь по пустякам. Закончив трудовой день, обменяв дневной стеклянно-металлический улов на звонкую монету, они затаривались выпивкой и закуской, чтобы скоротать вечер в дружеской беседе, прежде чем удалиться на отдых в персональное жилище. Колодец теплотрассы, где летом, в жару, прохладно, а зимой, когда на улице воздух звенит от мороза, тепло и сухо.

В основном выручка, собранная за день, тратилась на спиртное и курево. Продукты если и покупались, то только для того, чтобы устроить маленький праздник после трудового дня, и немного осталось на завтрак, до начала «рабочей» смены. Сама же «рабочая» смена состояла из двух частей: маленькой и большой. Маленькая начиналась с семи утра, когда люди спешили на работу, и с работы. Те, кто стремился поскорее проскочить за проходную, интереса у бомжей не вызывали.

Спешащие на работу субъекты с помятыми, зачастую похмельными рожами, не прочь были купить пивка для поправки здоровья, но необходимость проходить через проходную, удерживала от подобного шага. Как не велико было желание опохмелиться после вчерашнего, о пиве следовало забыть. Дежурившие на проходной «овчарки», здоровенные бабы, зарабатывающие на жизнь отловом поддатого мужского поголовья, имели на спиртное нюх, почище собачьего. И с легкостью улавливали не только свежачок, но и застарелый перегар. Зачастую и нюхать было не нужно, достаточно заглянуть в подернутые мукой глаза. И поэтому мужички, употреблявшие накануне, старались не встречаться взглядами с церберами в юбках. Старательно отводя взгляд, торопливо проскальзывая мимо в толпе, спешащей на работу в урочный час. Чтобы не выдать себя несвежим дыханием, запасались в ларьках жвачками и душистыми леденцами. А если мучающий несчастного сушняк был невыносим, страдалец покупал бутылку лимонада, которую с жадностью проглатывал возле ларька, пытаясь затушить бушующий внутри пожар.

Помимо леденцов, жвачек и лимонада, утром хорошо покупались сигареты. Но это была прибыль ларечников, никоим образом не касающаяся обитающих на призаводской площади бомжей. Поэтому начало утренней «смены», маргиналы предпочитали проводить в лежбищах. Завтракая, опохмеляясь, готовясь к началу трудового дня, что начнется немного позже.

Час, когда бомжи уже проснулись, но еще не приступили к работе, был, единственным, более-менее спокойным временем для залетного чужака, решившего разжиться стеклотарой, без риска получить по морде. Такие залетчики, время от времени появлялись, но, наученные горьким опытом, стремились побыстрее собрать скудный бутылочный улов, и ретироваться, чтобы не попасть на глаза здешних бомжей, которые с чужаками не церемонятся.

Знали о «летунах» и бомжи, но жестких мер к нарушителям не принимали. Вовсе не из-за того, что утром они были снисходительнее к тем, кто посягает на их добро. Причина подобной лояльности в другом. Рано утром, спешащие на завод работяги, не смотря на настойчивое требование измученного похмельем организма, пиво в ларьках предпочитали не брать, довольствуясь газировкой и минеральной водой. Безалкогольные напитки тоже были в стеклянной таре, но она была либо бесцветной, либо светло-зеленой, а значит, и стоила сущие копейки. Такую тару бомжи собирали в последнюю очередь, за неимением лучшего. Поэтому они и не были против, если кто-то собирал эту мелочевку, избавляя их от лишней возни.

Для чужака главное не переусердствовать в желании разжиться на халяву и вовремя ретироваться, не дожидаясь второй части «утренней смены», когда на асфальт рядом с ларьками станут опускаться бутылки из-под пива, благородной расцветки. Если пришелец задерживался, он рисковал нарваться на компанию аборигенов, вышедших на «работу», которым не придется по нраву такое усердие. Чужак серьезно рискует получить по башке, этими же бутылками, пусть и дешевыми, но не менее крепкими.

Вторая часть утренней «смены» маргиналов, начиналась вскоре после того, как прошествовали на завод люди. С работы возвращались работяги, отработавшие в ночь. Среди них было немало тех, кто не прочь был поправить здоровье после вчерашнего, или же просто выпить пивка на сон грядущий. Они держали путь к ближайшему ларьку, утопающему в пивном разнообразии. Если кому-то для поправки здоровья мало было пива, и душа просила чего покрепче, на помощь приходили уличные торговки.

Поскольку в это время единственный в округе магазин, торгующий спиртным, с вожделенной крепостью сорок градусов был закрыт, поток страждущих устремлялся к старушкам, что с раннего утра, занимали привычные места на призаводской площади. Торговали старушки жареными семечками, чебуреками и беляшами, пирожками с картошкой, капустой и колбасой. На любой вкус и кошелек, которые бойко расходились на ходовом месте. Лучшей закуски для мужиков, торопящихся остаканиться с утра пораньше, трудно представить. Не было проблем и с выпивкой, даже учитывая то обстоятельство, что единственный в округе магазин торгующий спиртным, был закрыт ближайшие пару часов.

Дожидаться открытия никто и не собирался. В распоряжении страждущих мужиков всегда, и во все времена, была не только дешевая и сытная закуска, но и недорогая, убойная выпивка. И бегать за ней никуда не нужно, продавалась она там же, где и закуска. Дородные тетки, торгующие семечками и выпечкой, имели достаточное количество дешевой, кустарного производства водки, далеко не лучшего качества, но гарантированно бьющей по мозгам. Цена и крепость были в наилучшем для работяг сочетании, тем более что иного в это время, во всей округе было не сыскать.

Самодельная выпивка, и закуска, шли на ура. Затарившись спиртным, компании разбредались по лавкам, утопающим в зелени деревьев и кустов, чтобы насладиться утренней прохладой и дружеской болтовней. Там они засиживались подолгу, жуя пирожки, и выкуривая безумное множество сигарет. Пока не заканчивалось спиртное, а языки и ноги не начинали заплетаться. Только тогда компании покидали уютные, тенистые скамеечки, громко разговаривая, и оживленно жестикулируя, шумной толпой направляясь к трамвайной остановке. И уже там, начинали делиться на группы по интересам.

Самые стойкие, откалывались от общей массы и направлялись домой, к семье. Те, кому дома делать было нечего, для кого компания друзей-приятелей милее опостылевшей супруги и детей, бурно обсуждали варианты продолжения банкета. Банкет продолжался в другом районе города, куда компания приезжала спустя некоторое время. И хотя при загрузке в общественный транспорт не всегда хватало мелочи, чтобы оплатить проезд, по прибытии на место, деньги самым фантастическим образом находились. Их хватало для того, чтобы компания дошла до кондиции.

А дальше, кому как повезет. Кто-то на автопилоте доберется до дома, ничего не помня о том, что предшествовало возвращению в родные пенаты. Кто-то проснется в вытрезвителе в одних трусах, с головой, разламывающейся от боли, не имея возможности опохмелиться, и даже просто попить воды, чтобы унять бушующий внутри пожар. Кто-то проснется под забором, в кустах, или в придорожной канаве. И хорошо если еще в трусах. И не только с головной болью, но и со жжением в заднице, о причине возникновения которого, не трудно догадаться. Может гулена и не проснуться вовсе, если вчера, когда было так хорошо, его угораздило повстречаться с компанией отморозков, которым ничего не стоит развлечения ради, забить насмерть пьянчужку.

Куда девались выползшие из кустов работяги, маргиналов не интересовало. Как не интересовала и дальнейшая судьба выпивох. Слишком много их за день проходило перед глазами, сливаясь в однородную, серую массу. Если одни уйдут навсегда, на смену им обязательно придут другие. В одном можно не сомневаться, заветные лавки в кустах, под сенью деревьев, пустовать не будут, привечая новых посетителей, даруя бомжам и заработок, и пищу.

Когда мужики только-только собирались выпить и закупали закуску и спиртное, они переоценивали собственные силы, покупая явно больше того, что в состоянии были осилить. Дело не в спиртном, которого сколько не бери, все равно будет мало. Речь идет о закуске, пирожках и чебуреках, которыми торгуют дородные тетки, что является официальным прикрытием для торговок «паленой» водкой. Каждому, мало-мальски пьющему человеку, доподлинно известно, что закуска более-менее идет после первой рюмки, максимум второй. Затем о ней напрочь забывается, и из всей закуски, предпочтение отдается сигаретам. Они дымят беспрестанно и постоянно о чем-то спорят, стремясь перекричать друг друга, общаясь так, словно не виделись много лет, хотя все эти рожи, безумно надоели на работе. Даже когда по стаканам разливается самопальная водка, разговоры не прекращаются ни на миг, как не уменьшаются клубы сигаретного дыма. Но выпивка подходит к концу и изрядно выпившая компания покидает кусты, направляясь к остановке общественного транспорта, на ходу обсуждая варианты продолжения банкета.

Тотчас же в кусты ныряет бомж, на чьем участке работяги весело проводили время. Улов бомжа состоит из порожних водочных бутылок с броскими этикетками. Сами по себе бутылки презренного, светлого цвета, стоили копейки, но на них имелись постоянные покупатели, платящие вдвое больше того, что можно выручить в специализированных точках, занимающихся приемом стеклянной посуды от населения. Платили они такие деньги вовсе не из-за того, что прониклись жалостью и сочувствием к бомжам и их нелегкой жизни, а из-за нарядных водочных этикеток. Нужно только знать, к кому и когда подходить, и тогда сбор подобной тары имеет смысл.

Принимали водочные бутылки по рублю за штуку, тетки с пирожками и паленой водкой, отторговавшие, спешащие домой готовить товар на завтрашний день. Бутылки им необходимы для того, чтобы перелить приготовленное дома зелье, и не забивать голову поиском подходящей тары с водочными этикетками. Покупателей уличной торговки не волнует тот факт, что вкус «Русской» водки, ничем не отличается от «Столичной», или «Пшеничной». Опорожнив содержимое термоса с пирожками и сумки с «паленкой», торговка загружалась порожней тарой купленной у бомжа, чтобы без помех продолжать прибыльный бизнес.

Помимо порожней стеклотары, бомжей в кустах ожидал завтрак и опохмел. Закуска, купленная гулявшей компанией, всегда оставалась. Надкусанные, нередко и целые чебуреки, дожидались того, кто поднимет их с лавки. В разбросанных повсюду и стоящих на скамейке бутылках, было достаточно спиртного, чтобы наполнить стакан на треть, а то и на половину. Слив опивки в стакан, собрав разложенную на лавке закуску, можно и выпить, и закусить. И никто не пялится на тебя, как на городских бомжей, что в поисках съестного роются в мусорных баках во дворах высотных домов.

После завтрака и опохмела, неудержимо тянет спать, и нет сил, бороться с этой тягой. Тем более и смысла в такой борьбе не было. С уходом из кустов последней компании, на прилегающей к ларькам территории начинался мертвый сезон. Длился он до трех часов, и дожидаться его окончания на ногах, не имело смысла. Лучше прилечь на травку, подложив под голову сумку с утренним уловом и вздремнуть, пока не начнется самое интересное.

И не надо будильника, организм маргинала работает лучше всяких часов. В нужное время он будет на ногах, и начнет свой промысел в полную силу. Отработавший смену с утра люд, валит с проходной косяком, и немалая часть его заворачивает к ларькам за пивом. Чем жарче на улице, тем длиннее хвост пивной очереди. Лютые морозы сбивали хвосты пивных очередей, но и они были не в силах охладить пыл желающих приложиться к бутылке с пенным напитком. Единственное различие любителей пива зимой, от ценителей хмельного, пенистого напитка летом, заключалось в том, что в жару они просили пивка похолоднее, а в морозы наоборот.

У бомжей начиналась горячая пора. Приходилось трудиться, не покладая рук. Поспешать от бутылки к бутылке, поглядывая по сторонам, чтобы не прозевать появление конкурента, который еще не знает, что нехорошо, промышлять на чужой территории. В самые жаркие, и удачные для сбора стеклянной тары дни, приходилось делать несколько ходок от места сбора добычи, до лежбища, чтобы разгрузиться и поспешить обратно.

Горячка длилась до тех пор, пока последние любители оттянуться пивком и водочкой, не покидали призаводскую площадь, разъезжаясь по домам, или многочисленным городским забегаловкам, двери которых призывно распахнуты для подобного рода публики. Вслед за работягами, исчезали и уличные торговки, унося термоса и баулы, груженные купленной у бомжей порожней водочной тарой. Вслед за ними, гремя здоровенными холщовыми сумками с собранными за день пивными бутылками, отправлялась и компания бомжей, чтобы обменять их в ближайшем пункте приемы стеклотары на звонкую монету.

Когда баулы оказываются пусты, а в карманах хрустят денежные купюры, бомжиная кампания отправляется в расположенный поблизости универсальный магазин, торгующий всякой всячиной, от детских подгузников, до элитных марок спиртного. Но только два отдела магазина привлекали бомжей. Отделы, в которых их прекрасно знали, где они слыли постоянными покупателями, которым впору устраивать скидки на товар.

Интересовал в первую очередь отдел, торгующий бытовой химией, где покупался самый популярный в их среде напиток «Кристалл», стоящий копейки, но бьющей по мозгам покруче самой ядреной водки. Ежедневно несколько флаконов любимого напитка, перекочевывало в бездонные баулы, с таким прицелом, чтобы выпивки хватило и на вечер, и на утренний опохмел.

Следующим отделом, куда бомжи регулярно наведывались, был продуктовый, где в изобилии водился второй по популярности в среде маргиналов продукт, - бич пакеты, супы и каши, не требующие особых премудростей в приготовлении. Залил содержимое пакетов кипятком, и спустя пару минут, готово ароматное кушанье. А если к нему добавить кусочек копченой колбасы купленной здесь же, или шматок сала, да заесть все это великолепие здоровенным ломтем свежего хлеба, запить стаканом «Кристалла», жизнь покажется просто изумительной.

И плевать, что живешь на улице, и укрываешься драным одеялом со свалки, а вместо пуховой подушки, драный холщовый баул. И что зимой перебираешься под землю, в компанию крыс, на теплые трубы теплотрассы. И что вместо крыши над головой чугунная крышка канализационного люка. И плевать, что ты давно забыл, как выглядит зубная паста, что ботинки не помнят, что такое крем и щетка, и что по единственному твоему наряду, давно и безутешно горючими слезами плачет химчистка. И что твои друзья, отвергнутые миром изгои. И что нет перспектив, выбраться когда-нибудь со дна, на котором оказался в силу жизненных причин.

…Леший оказался на площади утром, когда у тамошних маргиналов случался завтрак. В тени деревьев, на заветных лавочках, где они доедали и допивали оставшееся после компании работяг, гулявшей после ночной смены. Кусты, в которые Леший забрел влекомый неведомой силой, оказались вотчиной Карла Маркса, с которым у него было некое подобие дружеских отношений. И хотя, как казалось Лешему, в жизни уже ничего не светило, в этот день ему улыбнулась удача. Огромная, невероятная для человека, оказавшегося в столь плачевном положении. Удача явилась в образе заросшего пышной бородой, и не менее густой шевелюрой бомжа, откликающегося на прозвище Карл Маркс. Он завтракал в кустах, куда забрел, новоиспеченный бродяга Леший.

Пировавшая компания, засиделась дольше обычного, и ему пришлось ожидать завтрака гораздо дольше. Но он был не в обиде. Он видел, каким количеством спиртного и закуски затарились мужики направляясь в кусты, изрядно опустошив запасы спиртного у теток, торгующих зельем. У мужиков намечалась не простая, рядовая пьянка, а серьезное мероприятие требующее капитальных вливаний. Один ворох чебуреков чего только стоил. Наметанный глаз бомжа сразу определил, что компании вряд ли удастся осилить и половину. Значит, сегодня на завтрак он наестся чебуреков до отвала, и еще останется на потом. Также и с купленной водкой. Если они и справятся с таким ее количеством, то в порожней таре живительной влаги останется больше обычного. А значит и положенная на завтрак доза, будет гораздо существеннее обычного.

Предположения Карла Маркса оказались верными. Нетронутых, и надкусанных чебуреков осталась целая куча, которой с лихвой хватит и на двоих. Касаемо выпивки, его ожидал приятный сюрприз, в виде оставленной на лавке бутылки, заботливо прикрытой стаканом, полной на две трети. Судя по тому, в каком состоянии выбиралась из кустов гулявшая компания, вряд ли кто вспомнит про оставшуюся в кустах бутылку. Глядя на то, в каком состоянии гулены добирались до остановки, Маркс серьезно сомневался в том, что кто-то из них в состоянии вспомнить собственное имя. Если кто-то и в состоянии это сделать, то друзей-приятелей не назовет по именам это точно. Да и вряд ли различит по лицам, когда их многообразие сливается в одно, расплывчатое и бесформенное, которое и имени то не имеет.

В бутылках, разбросанных повсюду, вожделенной влаги оказалось вдвое больше обычного. Ему, счастливому обладателю почти полной бутылки водки, можно было махнуть рукой на опивки. Но не такой человек Карл Маркс, жизнь приучила его к бережливости. Он никогда не выльет на землю, ни единой капли драгоценной жидкости. Он искренне верил в то, что пренебреги чем-нибудь сейчас, в будущем судьба накажет его, и он испытает нужду в том, от чего так опрометчиво отказался. К тому же, выпивки никогда не бывает много. Что не сможет осилить сейчас, употребит вечером, в компании приятелей маргиналов, обитающих по соседству.

Перелив содержимое бутылок, он нацедил почти полный стакан «паленки», и потянулся к лежащему на лавке надкушенному чебуреку. На мгновение подумал о том, что неплохо бы сейчас встретить хорошего человека, распить на пару это великолепие, и поговорить за жизнь, пока не началась горячая дневная пора. Вот только где взять, этого хорошего человека? Для обычных людей он бомж, ничтожество, называющееся человеком по ошибке, в силу некоего физиологического сходства. Они не замечают его существования, а когда снисходят до того, чтобы лицезреть заросшую и несвежую личность, с презрительной гримасой отводят взгляд. Всем своим видом демонстрируя, что он не вызывает у них иных чувств, кроме рвотного рефлекса.

Собратья по несчастью, каждый на своем участке, никому и в голову не придет навестить соседа в неурочное время без крайней надобности. Они встречаются и общаются только вечером, когда собранная стеклотара обменена на выпивку и съестное, необходимое для завершения прожитого дня.

Разочарованно вздохнув, Карл Маркс взял с лавки надкушенный чебурек и поднес ко рту стакан с водкой. И только собрался влить в себя полстакана обжигающей горло жидкости, и закусить чебуреком, в кустах, ведущих к лавке, произошло движение. Это могло означать возвращение человека из пировавшей несколько минут назад компании, вспомнившего об оставленной на лавке бутылке. Это мог быть и чужак. Еще не битый, и не знающий царящих на призаводской площади порядков.

Как уходила компания и в каком состоянии, он видел. О возвращении кого-нибудь не могло быть и речи, поэтому эта версия умерла, едва успев родиться. Оставалась единственно возможная версия о появлении чужака, вторгнувшегося в его владения. Опыт общения с чужаками Маркс имел немалый. Порожних бутылок, могущих послужить в качестве оружия, если слова убеждения не дойдут до чужака, было хоть отбавляй. Если с их помощью прогнать наглеца не удастся, придется бежать за подмогой, и совместными усилиями прогонять наглеца.

Но это потом, а пока можно просто поговорить, тем более что Карлу Марксу так не хватало общения. И пусть это не ожидаемый хороший человек, а чужак, но все же. Стакан, поднесенный ко рту замер в ожидании, а глаза бомжа уставились в направлении источника шума. Первое мнение о человеке, самое правильное, возможно, не стоит и разговоров заводить, а сразу хватать бутылку и гнать наглеца прочь.

Когда незнакомец явился взору местного маргинала по прозвищу Карл Маркс, ему осталось только удивляться, и чесать в затылке при виде утреннего визитера. Им оказался Леший, один из работяг, который в отличие от большинства людей, не чурался общения с бомжом. Частенько они беседовали с ним за жизнь. Леший угощал сигаретами, делился пивом, иногда даже покупал его для бомжа. Леший подходил на роль того, кого Маркс мог назвать хорошим человеком, даже с учетом того, что тот не принадлежал к миру отверженных.

При его появлении у Маркса отпала необходимость хвататься за бутылку, и бросаться на чужака, дерзнувшего вторгнуться в его владения. Он искренне был рад этому мужику, которого не видел уже давно, и даже подумывал о том, не случилось ли с ним чего. Живой и невредимый, он стоял всего в паре шагов, вопросительно поглядывая то на Маркса, то на стакан в его руке, то на стопку недоеденных чебуреков. В глазах пришельца читался вопрос, и не нужно было быть большим знатоком человеческих душ, чтобы его прочесть.

Представший перед Марксом человек хотел, есть и пить. И выглядел он неважно, мягко сказано. Скорее отвратительно, гораздо хуже, чем завсегдатай улиц, Карл Маркс. Одежда была измята и грязна, лицо заросло щетиной недельной давности, от него дурно пахло, а в глазах горел лихорадочный блеск. На его руках и на лице, на тех участках тела, что мог лицезреть Карл Маркс, не было живого места. Видимая часть тела, представляла собой один сплошной, с ядовито-желтым отливом, синяк.

За время, что они не виделись, Леший сильно изменился. Из упитанного мужика пышущего здоровьем, превратился в худую развалину, с трудом передвигающую ноги. И недавние побои, закономерный итог жизни, которую он вел последнее время. Он был изможден и опустошен. И теперь он стоял перед ним, не сводя глаз с рук, держащих выпивку и закуску. Судя по лихорадочному блеску глаз, он давно не видел ни того, ни другого.

Заказанный Марксом хороший человек объявился и, хотя выглядел далеко не лучшим образом, и от него прошлого, осталась лишь бледная тень, но это был именно он. Карл Маркс протянул навстречу гостю выпивку и закуску, взглядом давая добро.

Осторожно, словно боясь обжечься, Леший взял протянутое угощение, отпил половину стакана, ополовинил чебурек, и возвратил хозяину. Маркс допил остатки водки, зажевал чебуреком, и вновь до краев наполнил стакан, подхватив с лавочки надкусанный чебурек.

После того, как они выпили по второй, Леший заговорил, поведал Марксу историю своей жизни. По крайней мере, в последней ее части, длинною несколько месяцев, когда все пошло наперекосяк, и привычная жизнь полетела к чертям собачьим, бросив его на самое дно, оставив подыхать в кустах заброшенной лесопосадки. О том, как он оттуда выбрался, как куда-то брел, бесконечно меняя трамваи, откуда его изгоняли взашей. Как, в конце концов, оказался здесь, ни о чем не думая, и ни на что не надеясь.

Его сбивчивую речь Маркс выслушал не перебивая, давая человеку излить душу. И лишь когда Леший смолк, Маркс вылил в стакан остатки водки, по-братски разделив ее с человеком, попавшим в переплет. Окажись на пути Лешего не Маркс с угощением, а веревка и сук покрепче, качалось бы на дереве горемычное тело, распростившееся с миром.

Когда водка была выпита, а чебуреки съедены, Маркс заговорил. Не стал утешать Лешего, жалеть, это было ни к чему. Обещал помочь в меру сил, чтобы, оказавшись на самом дне, Леший остался человеком, а хорошим, или плохим, пусть решает сам. На вечер Маркс назначил Лешему встречу, посоветовав побродить поблизости, чтобы успеть к назначенному часу, но не раньше, чтобы он успел переговорить с остальными членами стаи, от переговоров с которыми зависела его дальнейшая жизнь.

Карл Маркс отправился на «работу». Выслушивая исповедь Лешего, он изрядно засиделся в кустах. Леший же перебрался за трамвайную и автобусную остановки, где приметил в стороне от дороги кусты, в которых можно отлежаться до вечера, не привлекая к себе внимания.

Там Леший и провел остаток дня. Он поел впервые за несколько дней, изрядно выпил, и спиртное быстро ударило по мозгам. Бредя к заветным кустам, он чувствовал слабость во всем теле. Но это была приятная слабость, не чета той, что привела его сюда, когда он с трудом волочил ноги от голода. После еды и выпивки неудержимо клонило в сон и ему стоило усилий, не свалиться где-нибудь по дороге, и благополучно добраться до заветных кустов. Встреча с милицией, или компанией отмороженной шпаны ему была не нужна. Вечером он обязательно должен быть на призаводской площади, где будет решаться его судьба.

С этой мыслью он уснул, едва голова коснулась земли, поросшей редкой зеленой травой. А когда Леший проснулся и открыл глаза, было достаточно темно, чтобы понять, назначенное время пришло. И он поспешил на огонек костра, мерцающий в указанном месте, застав в сборе всю компанию бомжей обитающих на призаводской площади.

Пиршество за костром было в самом разгаре. Собравшиеся успели переговорить о нем задолго до его появления, и ему лишь сообщили о решении, принятом на совете. Ему повезло. Невероятно. Хотя в этом была и его заслуга. Что, будучи обычным человеком, когда и в кошмарном сне он не мог предположить, о грядущем падении на дно жизни, относился по-человечески к представителям племени маргиналов, в лице Карла Маркса, который и замолвил за него словечко.

Его невероятное везение заключалось еще и в том, что всего несколько дней назад скончался четвертый член стаи, отравившийся дешевым денатуратом, которому отдавал предпочтение из всех спиртосодержащих жидкостей. По сравнению с гадостью, которую он пил, даже ругаемый повсеместно «Кристалл», был едва ли не эталоном чистоты и качества. Но он пил именно эту гадость, хотя мог позволить себе и более дорогие напитки. Каждый волен жить так, как хочется, есть и пить, что заблагорассудится, делать все, что не выходит за пределы установленных правил.

Законов стаи четвертый участник не нарушал, а то, что он становился все желтее из-за проблем со здоровьем, подорванным убийственным денатуратом, это его проблемы. Пару дней назад, он навсегда распрощался с проблемами, освободив место новому члену стаи.

Его отсутствие они заметили не сразу. Из-за проблем со здоровьем, он и раньше не являлся на вечерние посиделки, не в силах двигаться после ударной дозы убийственного денатурата. Спустя пару дней он объявлялся на вечерних сборищах, еще более желтый и худой, чем прежде. Но когда он не объявился и на третий вечер кряду, собратья по несчастью забили тревогу, тем более, что он не появлялся и на рабочем месте, которое прежде не оставлял без внимания, даже маясь с жестокого похмелья. Вечером бомжи направились к его жилищу. В кустах, впритык к заводскому забору, он соорудил некое подобие шалаша, в котором обитал теплое время года, до наступления холодов, когда морозы загоняли всех под землю, на теплые трубы теплотрассы.

В этом шалаше его и нашли. Желтого, и окоченевшего. Не смотря на жару, он не вонял, отсюда можно было предположить, что смерть наступила недавно. Сожалений об ушедшем не было. Заботило другое, как избавиться от трупа.

Решено было вынести тело из кустов, где оно могло проваляться ненайденным много месяцев, до полного разложения, и перетащить в место, часто посещаемое людьми. Так они и сделали. Подняли тело вместе со старым матрацем, на котором бомж отдал богу душу, и перенесли поближе к трамвайной линии, с расчетом, чтобы из окон проезжающего мимо трамвая, было видно распростертое неподвижно тело. Там они его и оставили, вместе с матрасом, чтобы у милиции не оставалось сомнений относительно социального происхождения покойного. С подобного рода жмуриками, найденными на городских улицах, в парках и скверах, соответствующие службы разбирались оперативно.

Разобрались надлежащим образом и с бывшим членом стаи. К обнаруженному бдительными гражданами телу, подъехал наряд милиции, ограничившийся беглым осмотром мертвеца. Затем люди в форме сделали несколько звонков и уехали. На смену им приехали оперативники из комбинатовской милиции, а следом за ними желтая «Газель», с выведенной черной краской на борту надписью КПРУ.

Милиция быстро оформила необходимые бумаги, и передала тело сотрудникам комбината похоронно-ритуальных услуг. Парни в черной форме с нашивками на груди, обозначающими принадлежность к данной организации, погрузили тело на носилки, а затем, запихнув его внутрь «Газели», умчались. Дальнейшая судьба почившего маргинала общеизвестна. Грубо сколоченный, не тесанный, без красной материи гроб, безымянная могила, с табличкой и номерком, вместо данных об умершем.

Рано, или поздно, подобная участь ожидала их всех, но это никого не волновало. Какая разница мертвецу, что у него над головой, - мраморный монумент, стоящий кучу денег, или дощечка с номером. Человек мертв и никакие украшения, не в силах вернуть его к жизни. Он ушел, обратился в прах, в мимолетное воспоминание, и все украшения над местом его упокоения, не более чем дань традициям. Да еще извечная тяга живых, быть не хуже других, возвыситься над кем-то, пусть даже через смерть близкого человека.

В племени маргиналов обживших призаводскую площадь, появилось вакантное место. Они обходили ничейный участок по очереди, собирая урожай порожних бутылок, пока не появится человек, достойный влиться в их компанию. Кого ни попадя, они брать не хотели, чтобы избежать проблем, если человек откажется признавать законы стаи. Объединившись, они изгонят нарушителя укоренившихся традиций, но это потребует времени и сил. Лишние проблемы никому не были нужны, поэтому они не торопились предлагать первому встречному вакантное место, считая, что все разрешится само собой.

Так и случилось. Не пришлось никого искать. Старожил здешних мест Карл Маркс, замолвил слово за новичка, взяв его под свою ответственность. К слову Маркса в стае прислушивались и поэтому без лишних дискуссий приняли Лешего в стаю.

С того памятного вечера, началась у Лешего совсем иная жизнь, о которой он и предположить не мог, будучи законопослушным гражданином и примерным семьянином, как и большинство мужчин, населяющих город. Ему неслыханно повезло. Очутившись на самом дне, он оказался в привилегированной его части. Он больше не знал, что такое голод и похмелье. Успевай только поворачивайся, почаще наклоняйся за бутылками, и поглядывай по сторонам, чтобы не прозевать появление конкурента.

Первое время он стеснялся, отводил глаза, не нырял за бутылкой, завидев поблизости кого-нибудь из знакомых, могущих узнать в грязном, заросшем бородой человеке, недавнего коллегу и собутыльника. Но постепенно осмелел, осознав, что вряд ли кто сможет опознать в грязном бомже с потухшим взором бывшего приятеля. Постепенно он втянулся, напрочь позабыв о жизни, которой жил прежде.

Новая жизнь его устраивала, тем более что в ней было много привлекательного, помимо выпивки и еды, чего он был лишен, будучи добропорядочным гражданином, обремененным женой и детьми. Был в его новой жизни и секс, и даже чаще, с гораздо более молодой особой, нежели прогнавшая его жена. Причем такой, про который, будучи семьянином, он не смел, и заикнуться, опасаясь получить скалкой по голове и навсегда потерять доступ к телу супруги.

Было и жилище, не стоившее ему ни гроша, в котором так приятно за бутылкой водки и коляской колбасы, коротать длинные зимние вечера, бездумно глядя на пляшущие по стенкам колодца теплотрассы в пламени свечи, причудливые тени. Спокойно засыпать, в тишине, нарушаемой лишь еле слышным журчанием по трубам горячей воды, спешащей согреть город, по дороге щедро одаривающей теплом Лешего, а также прочих маргиналов, облюбовавших для жилья колодцы теплотрасс.

А еще лучше засыпать не в одиночку, а в компании с девчонкой, мерно дышащей в грудь, свернувшейся калачиком, как маленький ребенок. Глядя на нее, такую сонную и беззащитную, трудно было поверить, что эта малышка, опытная в плане сексуальных утех женщина, у которой могли бы поучиться премудростям постельных баталий многие дамы.

С Наташкой он познакомился спустя пару месяцев после того, как прибился к компании бомжей, обитающих на призаводской площади. Он отъелся, заматерел, с лица и тела исчезли следы побоев, которыми наградили бывшие дружки, оставшиеся в прошлой жизни. Он чувствовал себя гораздо лучше, нежели в те времена, когда был работягой и примерным семьянином. Ел и пил в свое удовольствие, спал в тепле и сухости, ничего за это не платил, и не урабатывался, отрабатывая нынешнюю жизнь. Порой он искренне удивлялся, что так бездарно истратил лучшие годы жизни, вкалывая на заводе и день, и ночь, с трудом сводя концы с концами, отказывая себе в маленьких мужицких радостях. Столько лет потратил зря в бесконечной суете, которую глупцы называют жизнью. Теперь все иначе. Он жил только для себя, ни перед кем не отчитываясь, не стараясь выглядеть, как все, одинаково серо и убого. Он стал хозяином собственной жизни и волен был распоряжаться ею, не боясь сплетен и пересудов.

Все в его жизни наладилось и утряслось. Для полного счастья не хватало лишь одного, - женского присутствия. Сказать, что женщин в их кругу не было, - не правда. Появлялись и у их костра особи противоположного пола, обитательницы городского дна, кочующие от компании к компании ради дармовой выпивки и еды. Прибивались и к ним подобные дамочки, пока не надоедали и не прогонялись прочь. Чаще они забредали в гости на одну веселую ночь, чтобы потом исчезнуть на недели и месяцы.

Новые друзья охотно пользовались услугами залетных дамочек, проституток самого низкого пошиба, Леший ими брезговал. Осталось в нем еще немного от того, прежнего, обремененного женой и детьми. Возможно потом, позже, когда окончательно изживет себя, прежнего, потеряет остатки брезгливости, и он будет рад присутствию рядом с собой, на дырявом матрасе в колодце теплотрассы путаны с помойки. Переселить оставшиеся крохи брезгливости он не мог, а поэтому не участвовал в спорах приятелей о том, с кем проведет ночь очередная залетевшая на огонек, дама с помойки. Не тянул и жребий, которым обычно заканчивались споры. Друзьям-приятелям это было на руку, поскольку повышались их шансы завладеть женщиной на ночь.

Обета воздержания Леший не давал. Женщин он любил всю жизнь, не собирался отказываться от них и сейчас. Но в его понимании существовал предел, оказавшись за которым, женщина переставала быть таковой, и теряла для него всякий интерес. Существа противоположного пола, время от времени забредающие к ним, давно обосновались за запретной чертой, и не существовали для него. Но, Леший чувствовал, что с каждым прожитым днем, эта грань размывается все сильнее, грозя однажды исчезнуть. Кто-то от этого выиграет, кто-то проиграет. Проигравшей стороной будут новые друзья, которым придется тянуть на одну спичку больше. Выиграет прибившаяся к компании шлюшка, что задержится на сытном месте подольше, ввиду появления нового почитателя ее изрядно истасканных, и обветшалых прелестей.

Отказ от бомжих, не означал отказа от секса вообще. Как бы низко Леший не пал, он все равно оставался мужчиной, со всеми присущими желаниями и потребностями. Удовлетворение двух желаний, - выпивки и еды, он достигал сбором стеклянной и металлической тары. Сексуальное напряжение снимал при помощи рук и огромной пачки глянцевых журналов с обворожительными красотками, застывшими перед объективами фотокамер в самых откровенных и возбуждающих позах. Подобные журналы, потерянные или выброшенные хозяевами, он никогда не пропускал, приобщая к коллекции, собранной предшественником.

Его предшественник был не прочь удовлетворить себя сам, предпочитая иметь дело со сногсшибательными журнальными красотками, нежели с опустившимися дамочками. А может он, будучи человеком прижимистым и жадным до денег, занимался рукоблудством не из-за излишней брезгливости, а из нежелания тратиться на выпивку и закуску для помойной красотки. Скорее всего, именно второй вариант представлялся наиболее вероятным. Ведь он не желал тратить денег даже на себя, покупая копеечную выпивку, самый гнусный и убийственный суррогат, не особенно тратясь и на еду, покупая исключительно бич пакеты, предпочитая питаться чебуреками, оставшимися на месте пьянки. И это при том, что он имел денег не меньше других.

Куда скупец девал деньги, которых за годы жизни на призаводской площади он должен был скопиться немало, при таком скупом подходе к удовлетворению собственных нужд, никто не знал. После его смерти, бывшие приятели обшарили каждый закуток его жилища, перетрясли каждую тряпку, но ничего не нашли. Не желая сдаваться, обшарили местность в радиусе сотни метров от жилища скряги, но и тут их постигло разочарование. Либо коллега по ремеслу запрятал сокровища гораздо надежнее, либо существовала тайна относительно этих денег, в которую он никого не посвящал.

Несколько раз Маркс наблюдал серебристую иномарку, стоящую на дороге, напротив жилища ныне умершего бомжа. Он не проявлял излишнего любопытства, не подходил слишком близко, и не рассматривал машину в упор. Но он мог поклясться, что это была одна и та же машина. Однажды он стал свидетелем того, как из кустов вблизи обочины, где притулилась иномарка, вышла молодая и довольно симпатичная женщина, насколько это возможно было определить на расстоянии. Не оглядываясь, она села за руль и укатила.

Больше ее Маркс не видел. Он был обыкновенным бомжом, а не детективом, и не собирался шпионить за коллегой. Он и об этой иномарке, вспомнил лишь тогда, когда того не стало. И только после того, как они не обнаружили денег в жилище скряги, он все сопоставил и соединил воедино, придя к определенному выводу, которым однажды, будучи в благодушном настроении, и поделился с Лешим. Хотя, возможно, он не прав, и появление иномарки, не более чем совпадение. И выходившая из кустов симпатичная и явно не бедная женщина, оказалась там по банальной нужде, а вовсе не для того, чтобы проведать грязного бомжа.

Сменивший прежнего хозяина шалаша Леший мог поклясться, иномарка не останавливалась вблизи, и никакая роскошная красотка не посещала его убогого жилища. В его жилище не было иных девиц, кроме глянцевых барышень из эротических журналов, что скрашивали одинокие вечера, когда ему становилось невмоготу по части секса. Если кто и наведывался в жилище в его отсутствие, этот неведомый кто-то не оставил никаких следов своего пребывания.

Спустя пару месяцев, в сексуальной жизни Лешего случились огромные перемены. Роскошные, глянцевые барышни, зазывно глядящие с журнальных страниц, отошли на второй план, уступив место живому человеку, зажегшему в его сердце огонь. Он познакомился с Наташкой, совсем еще молодой девчонкой, но невероятно опытной по части секса, находящейся на приличном расстоянии от грани, переступить которую Леший еще не мог.

Знакомство с нимфеткой произошло так же, как и встреча Лешего с Карлом Марксом, когда он находился на самой грани, и вся его дальнейшая жизнь представлялась одним огромным вопросительным знаком. Она вошла в кусты, в которых завтракал Леший, по примеру коллег по ремеслу довольствуясь остатками закуски пировавшей компании, или же собственными запасами, если компания оказывалась настолько прижимистой и прожорливой, что бомжу и поживиться было нечем.

Первый голод был утолен, как и специфическая жажда, постоянно терзающая людей их круга. Торопиться было некуда, и Леший смаковал оставшуюся после гулявшей компании выпивку и закуску. Осталось столько, что если он все приговорит в одиночку, то остаток дня проваляется невменяемым кустах.

Безалаберное отношение к «работе» в их кругу не приветствовалось, поскольку поощряло приток на территорию чужаков, что не замедлят воспользоваться моментом. Если получится разок неплохо навариться, они вернутся еще не раз, и придется затратить немало сил, чтобы навести порядок. Работа была обязательным пунктом договора, и нарушать его, означало нажить серьезные неприятности. При частом повторении подобного, это могло привести к изгнанию нарушителя из стаи. Из-за такой малости, как халявная водка, терять сытное место, не хотелось. Выпивка никуда не денется. Простоит до вечера в укромном месте, не прокиснет. Вечером, завершив «трудовой» день, он вправе нажраться до полной невменяемости.

Подобные водочно-закусочные уловы, встречались не часто. Они скорее являлись приятным исключением из правила. Количество оставшейся выпивки и закуски зависело и от шумности обосновавшейся в кустах компании. Чем шумнее и невоздержаннее она себя вела, тем больше имела шансов завершить праздник жизни не так, как планировалось.

Облаченные в мышиного цвета форму сотрудники правоохранительных органов, время от времени появляющиеся на площади, смотрели сквозь пальцы на тихих пьяниц, если у них не горел план по составленным за день протоколам. На шумные компании, они обязаны были реагировать, даже если с планом по отлову работяг, распивающих спиртные напитки в общественном месте, был порядок. Не в меру шумная компания выдворялась из кустов. Если возникали вопросы к представителям власти по поводу правомочности их действий, то процесс общения с милицией на этом не заканчивался.

В ответ на пьяные запросы, обращенные к представителям закона на повышенных тонах, и не желание выполнять требования сотрудников милиции, последние реагировали адекватно, дабы утихомирить не в меру разошедшихся выпивох. Пока один из стражей правопорядка пытался вразумить пьяную компанию, его напарник вызывал по рации подкрепление, благо дежурная часть заводской милиции находилась в пере минут езды от места развернувшейся дискуссии на повышенных тонах. Спустя несколько минут, разошедшиеся работяги, не успевшие высказать и малой толики претензий в адрес работников милиции, упаковывались в машину с зарешеченными окнами, специально приспособленную для перевозок подобного рода публики.

Чтобы загрузка не в меру шумливой компании проходила без задержек, парни в мышиного цвета униформе, помогали работягам загружаться ударами резиновых дубинок, и пинками форменных башмаков. Тем, кто продолжал возмущаться и бузить после погрузки, заскочившие следом менты, устраивали бойню. От души охаживая задержанных ногами и резиновым дубьем, после обжигающего прикосновения которого, на теле надолго оставались багровые рубцы. Заодно с буянами, получали собратья по несчастью, разделившие с ними временное заточение.

Когда спецмашина достигала места, где перебравшим спиртного работягам надлежало пробыть до утра, ее пассажиры были тихи и молчаливы, не склонны делать резких движений. Пробыв в вытрезвителе до утра и вернувшись, домой, они ощущали тяжесть в голове, руках и ногах, а также во всем, обработанном дубьем теле. Зато в их карманах царила необычайная легкость, не было и намека на банкноты банка России, при наличии которых так неудержимо тянет выпить.

Когда компанию загружают в машину вытрезвителя, никому нет дела до недопитой водки и не съеденной закуски. Загрузиться бы с наименьшими потерями, и добраться до места без происшествий. Не вызывая недовольства у хлопцев с резиновыми дубинками, что играют в крепких руках, пока глаза добрых молодцев шарят по сторонам, выбирая, на ком начать очередную разминку.

При столь скоропалительном исчезновении из кустов гуляющей компании, главное для бомжа, не упустить благоприятный момент. Ушлых людей здесь, как и везде, хоть отбавляй. Промедли немного, и какой-нибудь любитель халявы, из числа тех, что, примостившись неподалеку сосут дешевое пиво, может его опередить. Загрузка шумной компании привлекает внимание множества любопытных, с удовольствием глазеющих на подобное зрелище. Если для большинства наблюдателей это лишь развлечение, о котором можно будет рассказать в кругу приятелей, то для некоторых, особо ушлых, это не только повод для разговора, но и возможность поживиться на халяву. Всегда найдется умник, который сообразит, что на месте шумной пьянки закончившейся раньше задуманного, найдется и выпить, и закусить.

За время, что Леший прожил в компании обосновавшихся на площади маргиналов, сталкиваться с подобного рода халявщиками ему не приходилось, но он был о них наслышан. Он и впредь не желал сталкиваться с ними, и поэтому не выпускал из виду кусты с очередной компанией, продолжая собирать порожнюю пивную тару, фиксируя малейшее движение в направлении кустов. И если туда забредали люди в серой униформе, уделял кустам самое пристальное внимание, вплоть до развязки. Когда подвыпившую компанию начинали загружать в спецмашину, подбирался к кустам поближе, удерживая безопасную дистанцию, чтобы не попасть под раздачу, и оказаться там раньше вероятных халявщиков.

Так случилось и в день, ставший самым значительном в его новой жизни. Жизни, к которой привык и находил ничуть не хуже той, что вел несколько месяцев назад, будучи примерным семьянином и добропорядочным гражданином, ничем не выделявшимся из серой массы граждан некогда великой державы. Он вовремя заметил назревший конфликт с участием пьяной компании и представителей власти, и сориентировался в обстановке. Когда набитая под завязку спецмашина отчалила от кустов, везя на вытрезвление клиентов, он был на месте.

Леший не дал никому ни малейшего шанса опередить себя, и пировал в одиночку, праздную успех. Тогда и появилась она, с виду молоденькая девчонка, но большая специалистка в постельных делах, в чем он убедился в тот же вечер. Леший немало удивился ее появлению в месте, столь неподходящем для маленьких девочек, которой она, в сущности, и была. Но в ее карих глазах было нечто такое, что красноречивее любых слов говорило о том, что детство закончилось, и нет к нему возврата.

В первый миг знакомства, они не говорили ни о чем. Возникшая духовная близость между тридцатипятилетним мужчиной и двенадцатилетней девочкой, отрицала наличие слов. Леший просто заглянул ей в глаза и прочитал вопрос, тот самый, на который так легко нашел ответ несколько месяцев назад здешний долгожитель и бомж со стажем, Карл Маркс.

Налил до краев полный стакан беленькой, и протянул девчонке. Она молча приняла стакан из его рук и не отрываясь, в один прием, осушила, доказав, что она уже давно не маленькая девочка. А затем со смаком закусила любезно предложенным чебуреком, даже не надкусанным, целая стопка которых осталась от компании, оказавшейся слишком шумной, для того, чтобы задержаться в кустах подольше. А затем они пили вместе, и Наташка рассказывала человеку, которого видела первый раз, обо всех перипетиях своей безрадостной жизни.

В тот день Лешему не довелось дослушать историю до конца, продолжение случилось лишь на следующий день. Несмотря на кажущуюся опытность, новая подружка была все-таки маленькой девочкой, которая не в состоянии тягаться в выпивке со взрослым мужчиной. Леший по части поглощения спиртного был не жалким любителем, каких большинство, а проспиртованным насквозь профессионалом. Распивая в кустах спиртное в компании 12-ти летней девчонки, он не делал скидок на возраст, наливая всем одинаково. Где-то в середине рассказа юная гостья, к которой он успел проникнуться симпатией, чувствуя, что и он ей не противен, стала клевать носом. Язык ее заплетался все сильнее, а движения, которыми она пыталась ухватить чебурек, или протянутый стакан, потеряли былую четкость. Она была пьяна и уже не могла самостоятельно передвигаться. Леший, воспылавший к нежданной гостье симпатией, не хотел расставаться с малышкой так быстро, хотя у него тогда и мыслей не было о ней, как о возможной сексуальной партнерше.

Оставлять ее спать на лавочке в кустах, не хотелось. Среди работяг, являющихся завсегдатаями этих кустов, и просто случайных прохожих, спешащих в расположенную поблизости заводскую поликлинику, и забегающих иногда в кусты по нужде, встречаются разные люди. Кто-то скользнет по девчушке безразличным взглядом, и, справив нужду, поспешит дальше. Кто-то попытается разбудить и поинтересоваться у малышки, почему она спит здесь, кто ее родители, где живет. Не добившись вразумительного ответа, поспешит к ближайшему телефону, чтобы сообщить об увиденном в милицию, с требованием незамедлительно принять меры. Чтобы чего не вышло, законопослушные граждане будут охранять объект до приезда сотрудников милиции, и близко никого не подпустят к кустам.

Существовала и третья, самая незначительная, но опасная категория граждан, состоящая из сексуально озабоченных мужчин. Этим отморозкам ничего не стоит, воспользовавшись беспомощным положением девчонки, надругаться над ней самым извращенным способом, в случае необходимости прибегнув и к силовому воздействию. Утолив похоть, педофил осторожно выберется из кустов, и как ни в чем, ни бывало, поспешит по своим делам.

И если первая категория граждан, могущих оказаться в кустах за время его отсутствия, Лешего не беспокоила, две другие внушали серьезные опасения. Тем более что они означали потерю Наташки, к которой успел привязаться, чью историю не успел дослушать из-за внезапной отключки рассказчицы. Если она встретится со второй, или третьей категорией граждан, ей придется покинуть лавку и кусты. Ее либо увезет милиция и определит в детприемник до выяснения личности и места проживания, либо она сама, став жертвой извращенного насилия, покинет опасное место и вернется туда, откуда пришла. Маловероятно, что, придя в чувство, Наташка вспомнит случайного знакомца. А если вспомнит обильное угощение и выпивку, отключку, и сексуальное насилие, она это может связать воедино и обвинить во всем его. А значит, она никогда не вернется, не завершит свой рассказ, порвав возникшую меж ними хрупкую нить понимания.

Понадеяться на авось, оставив девчонку в кустах отсыпаться, он не мог. Нужно сделать так, чтобы она не ушла, и ничего с ней не случилось. Лучшего места, чем его жилище, он придумать не мог. Проблема заключалась в том, что до летнего пристанища от кустов минут 15 ходьбы, и немалую часть пути придется преодолеть у всех на виду. Вид бомжа, несущего ребенка на руках, мог вызвать много ненужных вопросов и телефонных звонков. Если его заметут в милицию, ничем хорошим это не кончится.

Он знал, как обращаются представители власти с маргиналами. Не церемонясь с задержанным, сфабрикуют любое дело, легко добившись чистосердечного признания, выбив его кулаками и резиновым дубьем из бесправного человека. Чтобы его не били, бомж подпишет любую бумагу, что накатает взявший его в оборот, оперативник. Количество годков, которые ему отмерит судья, будет зависеть от аппетитов следователя, и от обилия нераскрытых дел, за раскрываемость которых его ежедневно долбит начальство. И хотя любому, мало-мальски сведущему в юриспруденции человеку ясно, что дело сфабриковано, признания и доказательства притянуты друг к другу за уши, а показания свидетелей противоречивы, никого это не волнует. Кого может волновать судьба маргинала, дерзнувшего бросить вызов обществу. Возможно, все его жизненное предназначение сводится к тому, чтобы своим никчемным существованием исправить безрадостную милицейскую статистику.

Загреметь в тюрьму и надолго, в лучшем случае отделаться пребыванием в КПЗ, Лешему не светило, но и оставить новую знакомую в кустах на лавке, он тоже не мог. Приходилось рисковать, тем более что время суток благоприятствовало ему. И день недели подходящий,- воскресенье. Люди, работающие по непрерывному графику, трудились у станков и агрегатов. Отработавшие в ночную смену, убрались домой отсыпаться, или продолжать праздновать окончание очередного трудового дня. Даже торговки семечками, пирожками и самопальной водкой убрались восвояси, хотя в будни торчали на площади до вечера.

В субботние и воскресные дни в это время суток был мертвый сезон. Близлежащие к заводу учреждения не работали. В воскресенье была закрыта и заводская поликлиника. Призаводская площадь становилась безлюдной. Торговки уезжали домой, чтобы вернуться обратно, когда мертвый сезон закончится, и на пару часов оживет кормящая их площадь. Когда домой отправятся люди, кому волей дурацкого графика, пришлось оттрубить смену на заводе вместо того, чтобы, как все нормальные граждане отдыхать где-нибудь за городом, на природе. Или в окрестностях города, в саду-огороде, среди помидорных грядок, в компании супруги и бутылки водки, заслуженного вознаграждения за трудовые подвиги на сельскохозяйственной ниве.

В этот день недели не было и вездесущих машин, снующих по дорогам в будни во всех направлениях бесконечным потоком, разделяемом лишь запрещающими сигналами светофоров. Автовладельцы, кроме тех несчастных, кому выпал жребий в выходной день трудиться на заводе, отдыхали за городом, на природе. Наслаждались солнечным днем, кто с пивом и удочкой, а кто и с лопатой. Машин, на шумной в будни автотрассе, почти не было. Прогрохочет изредка, заблудившийся в полуденном мареве одинокий грузовик, и снова все стихнет.

А значит, есть шанс пересечь открытое пространство незамеченным. В будни, при огромном скоплении людей и машин, он бы не решился, на столь рискованный шаг. Не стал бы рисковать нынешним положением, сытым и пьяным ради девчонки, годящейся ему в дочери, за которую можно схлопотать солидный тюремный срок.

Куда может тащить пьяный бомж накаченную водкой до невменяемости девчонку? Только подальше от людских глаз, чтобы надругаться над невинным созданием. И не беда, что при осмотре у гинеколога на предмет изнасилования, окажется, что у ребенка в сексуальном плане такой огромный опыт, что она легко даст фору многим взрослым женщинам. Про таких, как она, говорят, клеймо ставить негде. Но это мелочи, бомж все равно получит положенный букет из обвинений сексуального характера. А это и попытка изнасилования, и само изнасилование, и развратные действия сексуального характера с лицом заведомо не достигшим совершеннолетия, и много чего еще, что пожелают на него навешать дотошные следователи.

И никого не волнует, что ничего этого не было, и когда он ее нес, у него и мыслей таких не возникало. Маргинал получит сполна и загремит на полную катушку в лагеря, где к осужденным по подобным статьям, отношение особое. И если бедолагу не придушат ночью в камере, или на этапе, то весь срок ему придется расплачиваться задницей за судейскую ошибку. Не в силах что-либо изменить и доказать свою непричастность к инкриминируемым деяниям.

Но это был его день. Возможно самый счастливый в жизни. Стоило использовать его на полную катушку, ведь подобное везение может не повториться уже никогда. Сначала шумная компания отправившаяся пировать в кусты, на которую он обратил внимание за излишнюю шумливость даже в трезвом виде. Он, верно, рассудил, раз от них, трезвых, столько шума, то, что будет после того, как они замахнут грамм по 150 на рыло. Его предположения подтвердились полностью. Не прошло и получаса с начала пирушки, как прибывшая по вызову, машина вытрезвителя, упаковывала внутрь себя разошедшихся выпивох.

Спустя пару минут Леший оказался счастливым обладателем кучи закуски и рекордного количества спиртного, которое в обычных условиях, пришлось бы собирать не один день. Уже одно только это, можно было назвать огромной удачей, ведь подобное случалось нечасто. И вторая удача в этот день не заставила себя долго ждать. Явившись, минут через 15 в образе худенькой, чернявой девчонки с карими глазами, с которой случился взаимный интерес, подкрепленный изрядной толикой спиртного. И третья удача, что день был выходным, солнечным и погожим, прогнавшим людей из пыльного города на природу.

Раз удача избрала его в любимцы, он решил рискнуть, надеясь, что сегодняшний день закончится так же хорошо, как и начался. Его ожидания полностью оправдались. За все то время, что он потратил на дорогу к своей берлоге с бесценной ношей на руках, ему не повстречалась ни единая живая душа. По дороге, от которой он инстинктивно старался держаться подальше, не проехал ни один автомобиль, не прогрохотало по рельсам в полуденном зное ни единого трамвая.

Никем не замеченный, Леший добрался до летнего убежища, подобия шалаша, с импровизированным топчаном в углу. На этот топчан он бережно уложил свою ношу, облегченно вздохнул, и словно испугавшись чего-то, воровато оглянулся. Вокруг царила все та же полуденная тишина, ничем и никем не тревожимая. И как он не прислушивался, силясь уловить крадущиеся шаги, все тщетно. Никто не собирался шпионить за ним, врываться в лачугу, заламывать руки хозяину и тащить в воронок.

Отдышавшись, Леший отправился на свой пост, который не мог бросить, даже под угрозой потери сокровища мирно посапывающего на топчане. Решение о том, как удержать гостью, когда она проснется, пришло само собой. Первой реакцией девчонки при пробуждении в незнакомом шалаше, будет желание убраться оттуда подальше. Ближе к людям, в более-менее знакомое место. Этот, самый первый порыв нужно как-нибудь нейтрализовать.

Можно привязать ее к топчану и уйти. Если, проснувшись, она попытается освободиться, у нее из этой затеи ничего не выйдет. Ей останется только звать на помощь, хотя рассчитывать на нее всерьез вряд ли приходилось. Место, где Леший организовал лежбище, было глухое, и находилось на приличном расстоянии от автомобильной дороги, и от трамвайных путей. Вряд ли кто услышит ее призывы о помощи и поспешит на выручку.

Но все это глупости, даже сами мысли о лишении ребенка свободы. Он бомж, опустившийся и спившийся человек, отрешившийся от мира, а не маньяк и изувер. Не смотря на глухость убежища, не исключен вариант, что кто-нибудь, случайно, что-то услышит, и сообщит куда следует. И тогда понаедут, добры молодцы в милицейской форме, намнут ему бока, заломят руки за спину и наденут на них браслеты. И тогда даже господь Бог, не в силах будет помочь ему выбраться из дерьма, в которое он загнал себя, по собственной дурости. Ограничивать свободу гостьи он не хотел. Но еще больше не хотелось расставаться с человеком, к которому почувствовал близость, распознав родственную душу.

Он предоставил выбор гостье. Девчонка вправе решить, уйти, или остаться. На самое видное место, возле топчана, на котором мирно посапывала Наташка, Леший поставил наполненную на две трети бутылку водки и стакан, на который водрузил пару чебуреков. Проснется гостья, увидит выпивку и закуску, оставленную радушным хозяином, и сделает свой выбор. И дай Бог, чтобы он был в его пользу.

День благоприятствовал бомжу. Несмотря на то, что он был воскресным, а значит заведомо менее прибыльным по части порожней тары, ему удалось набрать ее не меньше, чем в будни. Вдобавок к этому, в кустах гуляла очередная компания, которая оказалась гораздо более жадной по части выпивки, чем ее предшественница. Ее они так и не смогли осилить, чему виной более чем скромная закуска, а точнее почти полное ее отсутствие.

Торговок с пирожками на момент гулянки поблизости не наблюдалось, прибыль в выходные всегда была более чем скромной, и не оправдывала затрат. Поэтому работягам пришлось закусывать тем, чем богаты расположенные на площади ларьки, основным ассортиментом которых было пиво и сигареты. На закуску были чипсы и «сникерсы», что не могли противостоять ударным дозам алкоголя в такую жару.

В результате, после того, как они выползли из кустов, Леший стал обладателем почти полной бутылки водки, что не полезла упившимся вусмерть мужикам, половины «сникерса», и пачки чипсов с крабовым вкусом.

Груженный урожаем пивных бутылок, и собранными в кустах трофеями, Леший поспешил «домой», в надежде застать там утреннюю гостью. День определенно удался и он верил, что удача будет сопутствовать ему до конца, и улыбнется ему вновь, карими глазами черноволосой девчонки.

Наташка спала там, где он ее и оставил. Можно было подумать, что она и не просыпалась вовсе. И лишь беглый взгляд на угощение, оставленное для маленькой гостью, убеждал в обратном. Девчонка просыпалась, судя по убавившемуся в бутылке содержимому, исчезновению одного из двух чебуреков, и сделала свой выбор.

Спустя пару часов после его возвращения, она проснулась вновь. Они распили принесенную Лешим бутылку, закусывая чипсами с крабовым вкусом, и иностранной шоколадкой. Он дослушал историю девчонки, так неожиданно появившейся в его жизни. К концу ее рассказа, бомж воспылал к кареглазой девчонке совсем иными чувствами. Под влиянием выпитого и услышанного, он смотрел на нее уже не как на маленькую девочку, а как на женщину, способную доставить удовольствие одинокому мужчине.

В том, что рассказанное, правда, он убедился чуточку позже. Когда влекомые взаимным притяжением, они оказались на старом, дырявом матрасе, покрывающем топчан, на котором неистово любили друг друга, проведя воистину незабываемую ночь. Не смотря на возраст, гостья оказалась настоящим мастером по части любовных утех. Обладая талантом в интимном плане, способностью доставить удовольствие самому толстокожему мужчине. Леший, считавший себя многоопытным в интимном отношении, поимевший не один десяток женщин и девиц, с восхищением признал, что подобных мастериц в сексуальном плане, ему встречать еще не приходилось. Большинство его подружек больше походили на бревно с дыркой, которую он яростно долбил, празднуя очередную сексуальную победу.

Хотя и в его жизни встречались женщины, живые и подвижные, способные на сексуальные выдумки, но им было далеко до Наташки, неожиданно появившейся в его жизни. Она могла дать любой из его подружек 100 очков форы, при этом в душе оставаясь доверчивым ребенком. Она имела со своего таланта, лишь самую малость, цену, которую однажды установила, и о смене которой в сторону увеличения даже не помышляла.

Оказавшись на вершине блаженства истосковавшийся по женской ласке, настоящей, не отштампованной в глянцевых журналах, Леший благодарил судьбу, преподнесшую ему такой щедрый подарок. Мысленно благодарил и неизвестного дядю Сережу, приучившему и приохотившему к сексу соседскую девчонку, сделав из нее отменную мастерицу по части любовных утех.

Чертовски неохота было прощаться с Наташкой утром. Он бы остался с ней навсегда, но заставить ее остаться, Леший не мог. Она ушла, клятвенно обещав вернуться, и даже отказалась от предложенных денег.

Несколько дней Леший ждал, от тоски и отчаянья не находя себе места. Он всерьез подумывал о том, что зря отпустил девчонку, нужно было оставить ее любым способом, пусть даже и против ее воли. Неизвестно, в какие бы дебри завели взбалмошные мысли, но, спустя неделю, Наташка вновь объявилась в его шалаше.

Они всю ночь пили и любили друг друга до изнеможения. Настолько полного, что когда гостья утром ушла, Леший с трудом поднялся с лежанки и с превеликим усилием заставил себя идти на «работу». День прошел надрывно и со скрипом. По окончании работы он едва дотащился с очередным уловом до топчана, на который и повалился без сил, тотчас же уснув.

С тех пор Наташка стала наведываться к Лешему регулярно, несколько раз в неделю. Прежняя, безумная страсть улеглась, уступив место ровному чувству. Им было хорошо вместе и это гораздо важнее. И, хотя ему было безумно жаль расставаться, когда Наташка уходила удовлетворять других мужчин в силу своего ремесла, он гораздо легче мирился с разлукой. Она уходила, но спустя несколько дней возвращалась, выделяя Лешего из всех особей мужского пола, с которыми ей приходилось общаться.

Однажды она пришла насовсем, и уходила только на «работу», неизменно возвращаясь вечером. Жилище Лешего стало ее домом, гораздо более уютным, нежели тот, в котором прошло ее безрадостное детство. Однажды, приняв на грудь, Наташка рассказала, почему случилась такая разительная перемена. Почему она перестала ночевать в квартире родителей, предпочтя ей шалаш Лешего, а позднее колодец теплотрассы.

Вернувшись однажды домой, вместо привычных, вечно пьяных рож папаши с мамашей, она обнаружила иные лица, трезвые и деловые. В квартире, несмотря на позднее время, стоял шум, указывающий на то, что работа по превращению свинарника в комфортабельное жилье, идет полным ходом. Бригада чернявых мужчин, именуемых в милицейских сводках лицами кавказской национальности, выгребала из квартиры скопившийся там мусор, барахло, и прочее дерьмо, оставшееся от прошлых хозяев.

Один из кавказцев пригласил заглянувшую на шум девчонку в квартиру. «- Захады, дарагая, гостэм будишь!», - радостно провозгласил он, обнажая в улыбке белоснежные зубы, отступая в сторону и делая отмашку рукой, должную означать приглашение. Но «дорогая» почему-то не вняла любезному приглашению, и вместо того, чтобы пройти внутрь квартиры, куда ее радушно приглашали, испуганно отпрянула прочь. Секунду спустя, ее башмаки застучали по лестничной клетке, сопровождаемые громогласным смехом джигитов с Кавказа, еще долго звучащим в ушах после того, как Наташка выскочила из подъезда.

Она переночевала на чердаке, не желая более встречаться с кавказцами, оккупировавшими ее квартиру. На следующий день от бабулек, качающих головами и причмокивающих губами от сочувствия, девчонка узнала причину небывалой активности в квартире, ранее тревожимой лишь хриплыми голосами пирующих компаний.

Оказывается, рано утром, к подъезду подкатил грузовик с грузчиками, которые за пару минут перетаскали в машину нехитрые пожитки родителей, усадили в кузов их самих, и отбыли в неизвестном направлении. Все произошло настолько стремительно, что никому и в голову не пришло поинтересоваться, куда они уезжают без дочери, и знает ли она о переезде. Но если бы кто-то из любопытных старушек и задал этот вопрос, вряд ли бы дождался ответа. Рабочие, грузившие в грузовик нехитрый скарб семейки алкоголиков, были слишком угрюмы, и заняты переноской барахла, место которому на свалке.

Родители Наташки, не смотря на раннее утро, были смертельно пьяны, и это красноречивее любых слов, говорило о том, что застолье затянулось далеко за полночь. Имевшегося в наличии спиртного с лихвой хватило и на опохмел, который был подстать вчерашней пьянки. И если б не помощь грузчиков, они бы не встали, не спустились вниз, и не забрались в машину. Выносившие барахло грузчики, уложили их на диван в кузове, где алкаши вновь погрузились в сон, прерванный непонятными телодвижениями.

А затем грузовик, взревев мотором, пыхнув на прощание струей едкого, черного дыма, скрылся из глаз соседей, увозя в неизвестность семейку алкашей. Спустя пару часов после их отъезда, в квартиру заявилась бригада чернявых парней кавказской наружности, которые споро принялись за дело. Судя по тому, в каком темпе они трудились, им была поставлена задача в кратчайшие сроки превратить гнусный притон в приличное жилье, чтобы ни одна мелочь, не напоминали об убогом прошлом квартиры.

Наташка осталась одна. Идти было некуда, искать родителей бесполезно. Немыслимо отыскать парочку алкоголиков в огромном городе, а подсказать, где нынче обретаются ее беспутные родители, не могли ни соседи, ни шабашники с Кавказа, которые этого не знали. Ремонтируемый объект всего лишь очередная квартира, множество которых осталось в прошлом, и немалое количество ждет их впереди. Кто знал наверняка, где теперь обретаются ее родители, это амбалы на иномарке, что на протяжении последних нескольких месяцев частенько бывали в квартире, с которыми сталкивалась пару раз, раньше обыкновенного вернувшись, домой. Вот только не станут они разговаривать с какой-то замарашкой, брезгливо оттолкнут ее с дороги. А если приставала будет путаться под ногами, влепят ей ощутимую затрещину, чтобы грязное ничтожество не мозолило глаза.

Выслушав историю исчезновения родителей, а стало быть, и крыши над головой, она приняла решение. Искать не имело смысла, да и желания не было. Не питала Наташка к ним нежных чувств. Домой возвращалась не из желания проведать вечно пьяных родителей, не замечающих в упор подросшую дочурку, а скорее по привычке. В последнее время она приходила все реже, предпочитая ночевать в подвале, на чердаке, или в квартире случайного знакомого на одну ночь.

При мысли о знакомых пришло решение. Среди бесконечного множества мужчин, в постелях которых она успела побывать с начала взрослой жизни, имелся один, к которому Наташка испытывала теплые чувства. Спонтанно возникшая привязанность, с каждым днем становилась все крепче. Она с сожалением покидала нового знакомого, бомжа Лешего, отправляясь на ставшую привычной «работу», хотя он не раз предлагал остаться, на правах подруги.

Она вернулась на призаводскую площадь, чтобы остаться там навсегда. Теперь это был ее дом, ничуть не хуже предыдущего. Не было в нем той роскоши, которую она наблюдала, оказавшись в гостях у кого-нибудь из соседей, или в квартирах снимающих ее на ночь, похотливых и пьяных мужиков. Но здесь Наташку любили, ей всегда были рады, и ничего не требовали за выпивку и еду.

Леший безумно обрадовался, когда узнал, что Наташка решила остаться. Теперь у него была семья, самая настоящая, только без штампа в паспорте и кучи грязных, вечно орущих детей. У него была любовь, и ради нее он был готов на все, даже на преступление.

В среде маргиналов обитающих на призаводской площади, кражи и иные противоправные деяния были не в почете, но это не значит, что их не было вовсе. Доводилось и им промышлять содержимым чужих кошельков и сумок, оставленных на месте попойки. Чаще всего терялись сумки и барсетки с документами. Сумки, по причине заведомой скудости их содержимого, не привлекали бомжей. Если бы сумка была утеряна по дороге на работу, другое дело, тогда было бы, чем поживиться. Если не деньгами, и не ценными вещами, то обедом. Но после работы они были безнадежно пусты и не привлекали внимания бомжей.

Сумок, гораздо более вместительных, соответствующих ведомому образу жизни, было предостаточно. Имелись и сумочки поменьше, куда они складывали заработанное, оказавшееся там после обмена собранной стеклотары на продукты и спиртное. Сумочки были изрядно потерты и потрепаны временем, зато никто к ним не предъявлял претензий. С новенькой сумкой, может случиться недоразумение, которое отразится на боках маргинала. Очнувшийся после пьянки мужик, мог вспомнить события минувшего дня, и где он мог оставить сумку. И завидев с ней бомжа, укреплялся в своей уверенности. Несчастный бомж, позарившийся на кусок материи с лямкой, гарантированно получал по морде. Отгребал по полной программе, поскольку в разборке принимали участие и хозяин утерянной сумки, и его друзья-приятели, принявшие по случаю на грудь, горящие желанием хорошенько проучить мерзкого бомжа, ничтожества, настолько никчемного, что исчезни он из жизни, никто этого и не заметит.

Подставлять бока, которым и так частенько достается ни за что, желания не было, поэтому сумки утерянные работягами, бомжи оставляли на месте, предварительно тщательно исследовав их содержимое. Все, что могло пригодиться бомжу в нелегкой борьбе за выживание, перекочевывало в объемистую сумку, с которой маргинал не расставался весь день.

Особую любовь маргиналы испытывали к оставленным на месте попойки барсеткам, в которых находились деньги и документы. Деньги перекочевывали в карманы бомжей, а документы вместе с барсетками за скромное вознаграждение к торговкам пирожками и самопальной водкой.

С торговками у бомжей существовал своеобразный договор, включающий в себя не только порожнюю тару с водочными этикетками, но и найденные документы. Обе стороны участвующие в сделке, имели свой интерес. Бомжи получали небольшое вознаграждение, и отсутствие головной боли по поводу найденных барсеток. Торговки возвращали утерянные документы за приличное вознаграждение. И не было им никакого резона сдавать тех, с чьей помощью оказались у них документы. На все расспросы ответ был один, барсетку принесли пацаны, и о судьбе денег, что были вместе с документами, им ничего не известно.

Растеряхи не особенно упорствовали в желании узнать, кто и когда принес торговкам их пропажу. Главное, утерянные документы вернулись к хозяину, пусть и за вознаграждение. Сэкономлена кума времени, нервов и денег, что пришлось бы потратить, бегая по инстанциям, восстанавливая утерянные документы. В итоге довольны все. Бомжи, поимевшие наличные из барсетки, плюс премию от торговок. Торговки, получившие неплохой навар возвратив утерянное растеряхам. Рады были и растеряхи, лишившиеся некоторой суммы наличных, но оставшиеся при документах, без лишней головной боли.

Этим и исчерпывались противоправные деяния со стороны обитающих на призаводской площади бомжей. Мужиков, перебравших лишнего и уснувших в кустах, они предпочитали не трогать, не проявлять излишнего любопытства по поводу содержимого их карманов. Пускай проспятся, а, очнувшись, спешат домой, если повезет не встретиться с отморозками, которые не станут особенно церемониться.

В былые годы и они не брезговали пройтись по карманам уснувшего после обильных возлияний, работяги. И, возможно, делали это слишком часто, раз их действиями всерьез заинтересовались правоохранительные органы. В один прекрасный день вся популяция здешних бомжей, оказалась в кутузке, купившись на ментовскую приманку. И только Карл Маркс в тот, злополучный для коллег день уцелел, и вовсе не из-за того, что был более других щепетилен в данном вопросе. В тот день он чувствовал себя неважно и на «работу» не вышел, что и спасло его от проблем. И напрасно переодетый в гражданское оперативник, провалялся в кустах на его территории весь день.

Хотя, впрочем, не совсем напрасно. Он поймал-таки грабителя, причем сразу двух. Это были работяги, как и тот, чью роль оперативник играл. Двое молодых рабочих заглянувшие в кусты раздавить бутылку водки, обнаружили мирно посапывающего на лавке мужика, с очевидными признаками перебора, и не смогли удержаться от соблазна проверить содержимое его карманов. В результате водка так и осталась не выпитой, и встретиться им вновь предстоит только по истечении нескольких лет, которые отмерит суд за кражу. Бомж, для которого устраивалась ловушка, отравился спиртосодержащей гадостью, которую купил из любопытства, и в силу временной немощи, избежал участи собратьев по несчастью.

Выйдя на «работу», Маркс немало удивился отсутствию коллег по ремеслу. Не было их и вечером, чтобы выпить и пообщаться. Не объявились они и на следующий день, бросив на произвол судьбы, вверенные им участки, на которых стали разгуливать помятые личности, собирая бутылочный урожай. И только тогда до Маркса дошло, - случилось что-то серьезное, иначе бы коллеги не пошли на нарушение существующих правил и договоренностей.

Вечером третьего дня, не дождавшись коллег на месте сбора, Маркс решил посетить жилища дружков, что допускалось лишь в исключительных случаях. Именно такой случай и настал. Отправляясь, в гости, Карл Маркс нутром чувствовал, что-то случилось. Единственное возможное оправдание случившегося, которое могло прийти на ум, - тяжелое отравление каким-нибудь суррогатом, вроде того, что случилось с ним несколько дней назад. Он был готов к тому, что найдет их мертвыми на лежанках, в компании опорожненных емкостей из-под денатурата, оказавшегося слишком тяжелым даже для привычных ко всему, организмов. Но он их не нашел. Ни мертвыми, ни живыми. Они исчезли бесследно, и только одному господу было известно, где они обретаются.

Но, как выяснилось позднее, не один только вседержитель был в курсе того, куда подевались маргиналы. Торговки домашними пирожками и самопальной водкой, знали не меньше. Они и просветили Карла Маркса относительно судьбы исчезнувших приятелей. Когда Маркс принес очередную партию порожних бутылок с водочными этикетками торговкам, они ему все и выложили, огорошив бомжа этим известием.

Осознав, что остался один, не в силах в одиночку контролировать призаводскую площадь, и не желая допускать полнейшего бардака и беспредела, который обязательно случится, если на площади не будет хозяина, Карл Маркс начал действовать. Из массы бомжующих и просто спившихся, опустившихся элементов, промышлявших сбором стеклотары на лишившейся хозяев территории, выбрал самых достойных претендентов. И проведя с каждым из соискателей беседу за бутылкой дешевой водки, приобретенной у пирожковых торговок, Маркс определился с тем, кому надлежит содержать площадь в порядке.

Ему не нужны были спившиеся элементы, промышляющие сбором порожней тары на выпивку, имеющие в городе пусть и загаженные донельзя, тем не менее, квартиры, в которые они возвращаются всякий раз. Чтобы пережить ночь в хмельном угаре, дожидаясь, начала нового дня, и очередных поисков денег на выпивку, не брезгуя ничем для того, чтобы их раздобыть, даже криминалом. Нужны были настоящие бомжи, без жилья, без документов, которым некуда идти, и которые осядут на площади навсегда, и подчинятся требованиям, что создали люди, обитавшие здесь прежде.

Людей, устраивающих его во всех отношениях, Карл Маркс подобрал недели за две. Заручившись их поддержкой, Маркс начал освободительную войну местечкового масштаба, по ликвидации воцарившей на площади анархии, изгнанию разного сброда, как мухи на говно, слетевшегося туда со всего города. Недели две, нормальной жизни для него, и новых товарищей не было. Все время, с утра и до вечера, было поглощено битьем чужаков и изгнанием с площади пришлого люда. Они доставили немало приятных минут мужикам, потягивающим пиво после напряженного трудового дня, наслаждаясь терпким вкусом, и зрелищем побоищ, устраиваемых дружиной бомжей под предводительством Карла Маркса, против разного рода сомнительных личностей.

Жалости к противнику они не знали, били его смертным боем, чтобы навсегда отвадить от площади. Чтобы при одной мысли о ней, волосы на головах вставали дыбом, и начинало отчаянно ломить бока. Никто не препятствовал маргиналам наводить свои порядки. Ни милиция, которой было наплевать на бродяг, устраивающих между собой кровавые разборки. Ни работягам, которым до маргиналов дела было не больше, чем сотрудникам правоохранительных органов. Потасовки их просто забавляли. Они делали ставки на того, кто победит в драке. Сплоченная команда, во главе с местным бомжем по прозвищу Карл Маркс, или противостоящие им деклассированные элементы.

Сражения за территорию закончились безоговорочной победой команды Карла Маркса. Претенденты были биты и изгнаны с площади. Вместе с ними по городу поползло известие о том, что призаводская площадь вновь обрела хозяев, с которыми шутки плохи. Бомжиная братия, обитающая в потаенных уголках города, приняла на веру известие, которое принесли побитые маргиналы, попользовавшиеся плодами смутного времени. Они были изгнаны и жестоко биты новыми хозяевами, получив таких крепких тумаков, что зареклись возвращаться на площадь вновь. Тех, кто не внял предупреждению, рассчитывая на свою силу, по прибытии на площадь ожидала теплая встреча, оканчивающаяся избиением и изгнанием с площади, непрошеного гостя. С тех пор, там если и появлялись собиратели бутылок, то лишь залетные пташки, стремившиеся по быстрому срубить дюжину бутылок и ретироваться при малейшей для себя угрозе.

С тех пор, как на площади почти полностью сменилась команда бомжей, прошло несколько лет. Валяющиеся на лавочке мужики более бомжей не интересовали. Рисковать своим местом никому не хотелось. Бомжи предпочитали жить, исключив криминал из жизни если не полностью, то практически совсем. Порожних бутылок, остатков выпивки и закуски, хватало для жизни, к которой маргиналы привыкли. Они даже умудрялись делать небольшие сбережения. Сбережения, которые оказывались как нельзя, кстати, зимой, когда доходы от сбора пивных бутылок стремительно падали. Приближаясь к нулю, если на улице стояли жестокие морозы, когда не то, чтобы пить пиво, но и говорить было невозможно без опасения простудить горло со всеми потрохами.

Делал и Леший запасы на зиму. Но это в прошлом, когда он был один. Когда семью бомжа составляли кипы грудастых, симпатичных барышень, застывших в соблазнительных позах, в ворохе журналов порнографического содержания. Глянцевые барышни не нуждались в выпивке и еде, содержание их не стоило ему ни гроша. Весь уход за полиграфическим гаремом, заключался в сбережении от дождя и снега, могущих навредить роскошным фигурам, не переносящим влагу и сырость.

В последнее время, в жизни Лешего произошли значительные перемены. У него появилась семья, самая настоящая, пусть и состоящая всего из одного человека, - Наташки. Теперь ему приходилось заботиться о двоих, чтобы обеспечить нормальное существование зимой. Ремесло, которым занималась его малышка, то же зависело от сезона. Летом у нимфетки не было отбоя от желающих вкусить юного тела, зимой с этим обстояло гораздо сложнее. Промерзнув весь день на улице, можно было остаться ни с чем, так и не найдя клиента, желающего развлечься с малолетней путаной. Зимой выпившие мужики не слоняются бесцельно по улицам. Выпив, спешат быстрее добраться до дома, используя общественный транспорт, чтобы не замерзнуть по дороге, и им нет никакого дела до озябшей маленькой девочки, топчущейся на излюбленном пятачке в поисках клиента.

Шанс заполучить клиента зимой ничтожно мал, приходилось на несколько месяцев завязывать с ремеслом, в теплое время годя приносящим стабильный доход. Если в это время года девчонке удавалось подзаработать, то только с постоянными клиентами. Их было не так уж много у маленькой девочки, и они норовили отделаться угощением и выпивкой, нередко обманывая ее по части денег.

С наступлением холодов на пополнение «семейного» бюджета со стороны Наташки, рассчитывать не приходилось. Нужно крутиться, чтобы обеспечить задел, достаточный, чтобы сносно прожить зимние месяцы. Приходилось раньше вставать и позже уходить на отдых, помимо законного участка обшаривая близлежащие окрестности, что не были богаты по части стеклотары, и поэтому не имели хозяев. Дополнительная выручка была небольшой, но позволяла положить несколько лишних монет в копилку, увеличивая шансы прожить зиму более-менее сыто и пьяно.

Озабоченный поиском денег для пополнения бюджета, Леший внимательно посматривал по сторонам, не обронил ли какой ротозей и растяпа нечто, на чем можно немного заработать. Иногда его добычей становилась кое-какая мелочь и даже мятые десятки, но это было все не то.

Однажды он влип в историю, в которую ни за что не ввязался бы еще пару месяцев назад, будучи одиноким бомжом, заботящимся только о себе. Но теперь их было двое. В тот день Леший приметил серебристую иномарку, остановившуюся возле кустов, вблизи которых на перевернутом ящике примостился Леший, наблюдая за пьянствующей в глубине компанией, которой, судя по возгласам, оставалось еще немного до окончания пьянки. Глядя на гуляющих работяг, Леший размышлял, достанется ли ему выпить и закусить, что было просто необходимо организму в промозглый, по-осеннему тусклый и безрадостный день. Осталось потерпеть еще немного и станет известно, удастся ли ему подкрепиться и согреться, или же придется довольствоваться копеечной тарой из-под водки, и возвращаться к пивным ларькам, собирать небогатый осенью, бутылочный урожай.

Мысли Лешего прервал восторженный рев компании, когда кто-то жестом факира, извлек из кармана куртки очередную бутылку, о существовании которой, судя по реакции собравшихся, никто не подозревал. Значит, грядет продолжение банкета, который чуть было, не закончился по причине отсутствия спиртного. Навстречу бутылке дружно потянулись пластиковые стаканчики, в которые, прищурив один глаз для верности, банкующий разлил пахучую жидкость. Налив понемногу, «банкир» убрал бутылку обратно в карман, оставив выпивку еще на раз, после перекура, который затянется минут на пятнадцать. А затем все повторится в точности, и озябшему в ожидании Лешему, придется еще долго дожидаться окончания банкета. Если кто-нибудь из присутствующих не пожелает повторить недавний фокус, и не извлечет из-под полы очередную бутылку.

Потеряв на время интерес к компании, Леший обратил внимание на серебристую иномарку, «Мерседес 300». Ее хозяин, краснолицый крепыш, как две капли воды похожий на крутых приятелей Наташкиных родителей, лишивших девчонку крыши над головой. Наверно все они, нынешние правители жизни выглядят одинаково, и лицо одно на всех, холеное и самодовольное, пышущее презрением к копошащемуся вокруг быдлу. Быдлу, что горбатится за копейки на заводе гробя здоровье, чтобы прокормить семью, до выхода на пенсию зарабатывая кучу болезней и болячек, с которыми, пенсионный стаж недолог. Быдлу, что снует по городу во всех направлениях на переполненных автобусах и трамваях, забивает телами пешеходные дорожки в извечном броуновском движении. Быдлу, что нередко норовит перебежать ему дорогу, и со страхом бежит без оглядки, услышав отборный мат в свой адрес.

Он хозяин жизни, а все эти ничтожества копошащееся вокруг, созданы для того, чтобы он жил настоящей жизнью, а не жизнью рабочего скота, как серая масса людей вокруг. Пусть быдло пашет, дохнет ради очередного миллиона в американской валюте, что он положит в карман, радуясь жизни.

Поскольку заняться Лешему больше было нечем, он продолжил наблюдение за самодовольным и самоуверенным типом, искренне считающим, что господь создал землю исключительно для того, чтобы доставить ему радость. Предприниматель, или чиновник, может и то, и другое сразу. Крепыш покинул салон, прихватив папку с документами. Мордатый так спешил, что забыл закрыть машину и включить сигнализацию. Быстрыми шагами он направился в сторону расположенного в сотне метров от места парковки, заводоуправления. Даже ключи от машины оставил в замке зажигания. Или настолько спешил, что позабыл обо всем на свете, или был уверен, что никто из простых смертных и близко не подойдет к серебристому чуду, даже оставь он его посреди улицы с распахнутыми настежь дверцами.

Мордастый тип скрылся за матовыми, разъезжающимися в стороны при появлении человека автоматическими дверями заводоуправления, и Леший решился. Выждав для верности пару минут, не появится ли мордастый, вспомнивший о забытых ключах, Леший поднялся с ящика и огляделся по сторонам. Пирующая в кустах компания закончила очередной перекур и потянулась пластиковыми стаканчиками к разливающему, провозглашая тост, означающий окончание пьянки, «-Дай бог не последняя, и не последний раз!». С этой стороны ожидать подвоха не приходилось. Пьянь была сосредоточена на том, чтобы донести содержимое пластиковых стаканчиков до ртов, не расплескав по дороге драгоценную влагу, и устоять на ногах в момент, когда выпивка будет перетекать в глотку.

В стороне от кустов и примостившегося возле них бомжа суетился народ, следуя по своим делам. Они находились в стороне и чтобы обратить внимание на одинокого бродягу, людям пришлось бы выворачивать голову в сторону. Не стоило ожидать подвоха и оттуда, куда удалился приехавший на «Мерседесе» мордастый тип. Люди, идущие в заводоуправление, или из него, тоже были в стороне, и одинокий человек возле машины, вряд ли мог привлечь чье-либо внимание, тем более, издалека невозможно определить, что это бомж. Обычный человек, один из владельцев сотни припаркованных на площади машин. Если бы кто и насторожился, завидев его, то только мордастый тип, но он был слишком занят делами, чтобы обращать внимание на такие мелочи, как сохранность дорогого автомобиля.

Прикинув, что угрозы быть пойманным нет, Леший потянул на себя дверцу иномарки, так неосмотрительно оставленную незапертой владельцем. Дверца бесшумно раскрылась, явив любопытному взору роскошное содержимое салона. Вот только в лице маргинала Лешего, иномарка не встретила ценителя и почитателя автомобильного великолепия. Некогда было Лешему любоваться кожаным салоном, роскошной панелью управления, и прочими дорогими наворотами, которыми любят украшать машины новые хозяева жизни. Взор бомжа искал нечто, что могло скрасить его нелегкое существование в этой промозглой осени.

Оценивающий взгляд остановился на импортной магнитоле, несомненно, стоящей кучу денег. Поколебавшись несколько мгновений, Леший продолжил обшаривать взглядом внутренности серебристой иномарки, в поисках чего-нибудь более существенного. Если бы Леший принадлежал к когорте воришек, специализирующихся на кражах из автомобилей, он бы первым делом умыкнул магнитолу. Сбыл бы ее потом за полцены, благо рынков в городе, торгующих подобным товаром, предостаточно. Если такую вещь принесет на барахолку обычный человек, она не вызовет особых подозрений и без документов. Даже если торговец и встретится нос к носу с настоящим хозяином ворованной вещи, и тот опознает ее, доказать что-либо будет трудно.

Новый русский не станет таскаться по многочисленным городским рынкам, барахолкам и комиссионкам, в поисках украденной магнитолы. Скорее просто нырнет в бездонный кошелек и извлечет оттуда сумму, необходимую на покупку еще более навороченной. Воришке, «почистившему» иномарку, встреча с ее хозяином грозила только теоретически, в практическом плане, она вряд ли могла когда-либо состояться.

Если исходить из этого, можно смело тянуть магнитолу из авто и делать ноги с добычей, пока на горизонте не нарисовался хозяин. Вот только с реализацией добычи могли возникнуть проблемы в случае с Лешим и ему подобными личностями. На добропорядочного гражданина он никак не походил, его внешний вид красноречивее любых слов говорил о том, что это за человек. И отношение к нему соответственное. Даже тупой торгаш, глядя на товар, который притащил бомж, легко сделает вывод об его криминальном происхождении. Бомж лишится добычи под угрозой оказаться в милиции за кражу, и будет взашей изгнан торговцем, мысленно подсчитывающим неожиданный барыш.

Делать торгашу подарок, рискуя при этом собственной шкурой, Леший не желал. Поэтому его ищущий взгляд задержался на магнитоле не более секунды, и поспешил дальше. Далее взору предстал бардачок, в котором хозяева машин любят хранить магнитофонные кассеты, сигареты, зажигалки, и прочие мелочи. Интересно, что курят «новые русские», - подумал Леший, открывая бардачок. Попавшийся ему тип или не курил вовсе, либо сигареты с зажигалкой прихватил с собой, отправляясь по делам.

В бардачке оказалась куча аудиокассет, с яркими картинками, но не они привлекли внимание Лешего. Там же покоился толстенный бумажник, раздувшийся от денег самым вызывающим образом. Спустя мгновение, кошель перекочевал в бездонные карманы плаща бомжа, подобранного предыдущим хозяином на свалке. Не успел бумажник упасть на дно кармана, как Леший был уже в десятке метров от серебристой иномарки и никакой любопытный глаз, не мог связать их воедино. Спустя десяток минут, бомж был в своем жилище, разглядывая при свете свечи содержимое бумажника. Денег в нем было, Лешему никогда ранее столько видеть не доводилось. С такими деньгами, можно припеваючи прожить вдвоем всю зиму. И это только российских денег. В туго набитом бумажнике было и несколько 100 долларовых банкнот, с портретом американского президента.

С валютой соваться в обменный пункт он не мог, по той же причине, что и на рынок с магнитолой. Хотя, в отличие, от большинства бродяг, оккупировавших подвалы многоэтажек и колодцы теплотрасс, с документами у него был полный порядок. Паспорт гражданина российской федерации хранился в надежном месте, до лучших времен. И если они еще вчера не просматривались даже в отдаленной перспективе, сейчас же все изменилось. На эти деньги он справит себе обновки, чтобы хоть в праздники, выглядеть как нормальный человек и без страха гулять по городу. В нормальной одежде, помытый, побритый, он легко обменяет в любом из обменных пунктов американскую валюту, когда возникнет такая необходимость.

Откладывать дело в долгий ящик Леший не стал, тем более что Наташка, замерзшая и расстроенная за нулевой по выручке день, вернулась в колодец теплотрассы вскоре после него. Приведя себя и подружку в более-менее пристойный вид, Леший потащил ее на рынок за обновками, где им предстояло разыграть целое представление. Ему отводилась роль папаши-алкоголика, на которого напала блажь потратить деньги не на выпивку, а на вещи себе любимому, и дочурке. Наташке предстояло сыграть роль той самой, облагодетельствованной папашей дочки, которая, судя по наряду, на рынке не была уже несколько лет.

На работу в тот день Леший больше не вышел. Поздней осенью, зимой и ранней весной, по части посещаемости рабочего места, порядки были более демократичные, нежели летом. Бутылок было мало, торчать весь день на холоде из-за копеек, было необязательно. Нашествия чужаков, также опасаться не приходилось. Эти халявщики предпочитали торчать в привычных местах обитания, а не тащиться через весь город на призаводскую площадь ради нескольких порожних бутылок, и возможности нарваться на неприятности. В «нерыбное» время, каждый член стаи, обитающий вблизи призаводской площади, волен был устраивать себе столько выходных, сколько захочется.

Леший с Наташкой сыграли свои роли на отлично, и спустя пару часов, изрядно прибарахлившись, вернулись в родные пенаты, правда ненадолго. Припрятав лишнее, и переодевшись в обновки, они на правах добропорядочных граждан уселись в трамвай и Леший, впервые за несколько месяцев, оплатил проезд. Затем они покупали дорогие продукты и спиртное в магазине, где он никогда раньше не был, в котором никто не мог признать в прилично одетом мужчине бомжа, обитателя помоек и теплотрасс. Затарившись под завязку, они с трудом дотащили купленное до своего жилища, решив уйти в загул на неделю.

Переодевшись в привычное барахло, чтобы комфортно было валяться на грязной лежанке в колодце теплотрассы, они приступили к празднику жизни. Водка лилась рекой, под отменную закуску, дорогие сигареты и душевный разговор. Когда болтать наскучивало, они валились на старый, дырявый матрас, на котором они провели столько незабываемых ночей, предаваясь любовным утехам. И они любили друг друга до потери сознания. А затем снова пили, закусывали, курили, вели бесконечные разговоры, и засыпали прямо за столом. Очнувшись, снова наливали водки, выпивали, закусывали, занимались сексом и пили до очередной отключки.

И так день за днем. Они потеряли счет времени, даже не знали, что сейчас на улице, день, или ночь. В колодце теплотрассы царил полумрак, разбрасываемый по сторонам, колеблющимся пламенем свечи. Свечей Леший накупил с избытком, чтобы хватило надолго, и не нужно было лишний раз открывать колодец теплотрассы, впуская внутрь убежища стылый воздух извне. Затхлый воздух подземелья, стал необычайно спертым, из-за отсутствия свежего воздуха, и не прекращающейся много дней, попойки, но Лешему и Наташке было плевать на подобные мелочи. Праздник жизни продолжался, и они не намерены были прерывать его даже на минуту. Они ели, пили, любили друг друга, ни о чем, не заботясь, наслаждаясь жизнью.

Невдомек было Лешему, что наверху, где он не показывался уже несколько дней, над его головой начали сгущаться тучи. Неприятности явилась в лице мордастого типа, что закончив дела в заводоуправлении, сел в иномарку, и убрался прочь, так ничего и не заметив. На следующий день, он по какой-то надобности заехал в магазин. Сунулся за бумажником, на секунду замер в неподвижности, а затем принялся лихорадочно шарить внутри, выбрасывая магнитофонные кассеты. Искомого лопатника, несмотря на все потуги, найти не удалось. На смену удивлению пришло напряженное раздумье на тему, где и при каких обстоятельствах, он мог его потерять.

Поначалу даже и мысли не возникало о том, что его, хозяина жизни, крутого бизнесмена, могут обворовать, как последнего лоха. Лоха, множество которых сновало мимо него каждый день в переполненном общественном транспорте, или на стареньких авто, доставшихся нынешним владельцам в наследство от родителей, всю жизнь откладывавших деньги на машину, мечту всей жизни. Но, хорошенько поразмыслив, пришел к выводу, что его сделали, как последнего лоха, наплевав на мерседес, к которому простые смертные в большинстве своем боятся даже подходить близко во избежание неприятностей. Оборзевший вор, почистивший роскошную тачку, сделал свое дело на призаводской площади, когда он, выйдя по делам, забыл запереть машину, оставив ключи в замке зажигания.

Одно он знал наверняка, сработал одиночка. Если бы оставленную без присмотра иномарку присмотрел член одной из преступных группировок промышляющих угонами, он бы не преминул воспользоваться подарком. Несколько минут, и тачку уже никогда не найдут, несмотря на ее приметность. Отгонят ее в гараж, или частный дом, и оставят там, пока не уляжется поднятый дерзкой кражей, шум. Продать ее по быстрому не получится, слишком машина дорогая и приметная. Такие машины угоняют, как правило, под заказ, когда имеется конкретный клиент, готовый заплатить именно за эту машину. Красть престижную тачку в ожидании возможного клиента вряд ли станут.

Иномарку могли украсть, чтобы просто покататься и бросить где-нибудь на окраине города, предварительно раскурочив. Подобными делами увлекаются малолетки, и на площади, по которой в разные стороны снует рабочий люд, им делать нечего. Да и рискнуть средь бела дня угнать приметную тачку, может разве что самый отмороженный и безбашенный пацан, который не дружит с головой. Если не поймают менты и не посадят в тюрьму за угон, существует весьма высокая вероятность того, что его отыщет хозяин угнанной машины, задействовав для этого свои связи. И чем в более плачевном состоянии окажется брошенная угонщиком машина, тем яростнее будет рыть землю новый русский, чтобы добраться до обидчика. И если до него доберется, рыть яму придется угонщику, и ложиться в нее с простреленной башкой.

Оставалась многочисленная категория воришек, что специализируются на краже автомагнитол, и всякой мелочевки в салоне, и бардачке. Дорогая магнитола осталась на месте, значит и эта категория воришек, не причастна к краже, хотя вор мог оказаться слишком ушлым, и специально ее не взять, чтобы пустить его по ложному следу. Но это вряд ли. В этой категории жулья, была одна молодежь, почти на 100% состоящая из наркоманов, у которых выработался своеобразный рефлекс. Первым делом забравшись в машину тащить магнитолу и только после этого, свободной рукой шарить в бардачке, в поисках какой-нибудь мелочи, типа кассет, за которые можно выручить немного денег, сдав за бесценок уличному торговцу видео и аудио продукцией. Наркоман даже если поднимет в салоне дипломат с зеленой наличностью, все равно не бросит, и тем более не поставит на место снятую минутой ранее магнитолу.

Раз ни одна из категорий преступного мира не подходила под возможного похитителя лопатника, значит, его нагрел одиночка, случайно оказавшийся поблизости. Мордастый коммерсант мучительно вспоминал, кого он видел поблизости от машины в момент парковки. Но, как ни напрягал мозги, не мог вспомнить никого, за исключением бомжа, притулившегося на деревянном ящике в десятке метров от дороги, не сводящего глаз с кустов, где у него был свой интерес. Бомжара дожидался окончания идущей там попойки, чтобы поживиться объедками и опивками из бутылок, а заодно и стеклянной тарой.

Выйдя из машины, он бросил на грязного бомжа мимолетный взгляд, но бомж даже не посмотрел в его сторону. Никакой бомж не рискнет залезть в такую машину, подойти к ней ближе, чем на десять метров побоится. Бомж отпадает, как возможный воришка, но с ним не мешало бы пообщаться как с вероятным свидетелем. Не исключено, что он что-то видел, или слышал. Несмотря на внешнюю неприметность, бомжи очень наблюдательный народ, иначе бы они давно вымерли, не продержавшись и недели на жестоких и беспощадных городских улицах. Нужно пообщаться и с другими бомжами, обитающими по соседству, возможно и им что-нибудь известно по интересующему его вопросу.

Не больно хотелось новому русскому общаться с бомжами, но желание найти ворюгу и примерно наказать, было сильнее всяких предрассудков. Он, такой опрятный, сытый и холеный, не всегда был таковым, - прежде чем подняться на вершину жизни, пришлось и ему изрядно поваляться в грязи у ее подножия.

Бомжа, которого он приметил в прошлый раз, не обнаружилось. Прочие обитатели теплотрасс ничем не могли ему помочь. У этих ничтожных типов существует своеобразный кодекс чести, правила, которых они придерживаются, не желая нарушать сложившегося положения вещей. Они не суются на чужую территорию, и ничего не знают о том, что там происходит, если их коллега сам не захочет поделиться информацией. В данном случае коллега не только не собирался делиться новостями, он вообще не горел желанием общаться, что не возбранялось правилами. Он либо болен, либо забил на работу, большой и толстый. В последнее время он стал менее общительным, после того, как у него появилась женщина. Наверняка торчит в своем колодце, попивает водку и занимается любовью с малолеткой, растрачивая накопленные на зимовку, сбережения.

Коллеги за глаза осуждали его за необдуманное поведение. Они не сомневались в том, что нимфетка будет с ним до тех пор, пока в его карманах будут деньги на выпивку и закуску. Как только накопления иссякнут, девчонка, не задумываясь, бросит благодетеля, расписавшегося в финансовой несостоятельности. Оставив без гроша в кармане, исчезнет из его жизни также внезапно, как и появилась.

А ведь до наступления теплых денечков нужно как-то дожить. Без сделанного ранее задела, сделать это будет не просто. Возможны два варианта развития событий. Валяться на теплых трубах теплотрассы и медленно умирать с голода, либо заняться криминальным промыслом, чтобы как-то пережить зиму.

Сколько времени будет продолжаться запой у коллеги, бомжи не знали. Все зависело от того, сколько денег он успел скопить за лето, что они пьют, и чем закусывают. Если выпивка и закуска самая дешевая и поганая, пить они могут целый месяц. Если приятель окончательно сошел с ума и тратится на настоящую водку и приличную еду из магазина, сбережений хватит на неделю.

С этим бизнесмен, в прошлом бандит, и отвалил от бомжей распивающих у костра дурно воняющую сивуху кустарного производства. Прежде, чем уйти, узнал «домашний адрес» их дружка, позабросившего «великосветскую тусовку». Поначалу маргиналы не жалели сообщать искомый адрес, но вид новеньких сторублевых купюр извлеченных из бумажника, сделал их более сговорчивыми. Он мог узнать нужный адрес и даром, как это делал в прошлом, но времена изменились. Он больше не бандит, за которым гоняется вся милиция города, о котором плачет тюремная камера, параша и баланда, а уважаемый бизнесмен, с которым на «вы», видные городские деятели и чины. На мгновение мелькнула мысль тряхнуть стариной, и от души приложиться по грязным, заросшим щетиной, опухшим от беспробудного пьянства бомжиным рожам. Но, едва родившись, мысль умерла. Не хотелось марать новые туфли, ценой в несколько сот баксов, которые после контакта с ходячим дерьмом, придется выбросить.

Хватит и того, что, пробыв рядом с маргиналами десяток минут, ему придется сдать дорогой костюм в химчистку, и полдня проторчать в сауне, чтобы изгнать омерзительный запах, напрочь забивший нос, и намертво въевшийся в кожу. Он даже подумал о том, не поехать ли домой, подобно последнему лоху на такси, чтобы не изгадить салон роскошной машины зловонием. Но мелькнувшую мысль он оставил на потом, ему предстояла прогулка длинною в несколько сотен метров, в заросли деревьев и кустарников, прилегающих к бетонному заводскому забору. Там обитает бомж, который может что-то знать о дерзкой краже, за которую только смерть достойное наказание.

Бомжи довольно подробно описали местонахождение зимнего убежища коллеги по ремеслу. Направлялся к жилищу бомжа гость не с пустыми руками. Он прихватил из машины канистру с бензином, благо для этого ему не пришлось делать крюк, иномарка находилась на полпути от бомжиной тусовки, до убежища их то ли запившего, то ли захворавшего коллеги. Разговор предстоял серьезный и бензин в беседе мог оказаться весомым аргументом, чтобы развязать язык бомжу.

Взвесив услышанное, и все, сопоставив, бывший бандит, ныне бизнесмен, пришел к выводу, что бомж определенно причастен к пропаже. Либо он сам участвовал в краже, или выступил в роли наводчика, дав наводку на оставленную без присмотра машину. Бомж из новеньких, с небольшим стажем отверженного человека, и не столь пуглив, как его собратья. Возможно в прошлом, он был причастен к криминалу, и ему ничего не стоило вспомнить былое, тем более, когда перед глазами такой соблазн, как незапертая иномарка.

Помимо того, что рассказали ему бомжи, бизнесмен узнал кое-что в другом месте. И место ежевечерних сборищ маргиналов нашел не по наитию, и не оттого, что в нем вдруг проснулось доселе дремавшее шестое чувство, а гораздо проще. Просто купил у всезнающих теток, торгующих чебуреками домашнего производства, парочку шедевров кулинарного искусства, а заодно расспросил про бомжей, обитающих на призаводской площади. Спустя пару минут он знал местонахождение их ежевечерних сборищ, и еще много чего интересного.

В тот самый день, когда бизнесмен понес невосполнимую, в моральном плане, утрату бумажника, торговки чебуреками и самопальной водкой, видели интересующего его бомжа в добром здравии. В компании с малолетней девицей, у которой с бомжом были какие-то отношения, которые, впрочем, никого особенно не интересовали. В тот день они обратили особое внимание на живописную парочку. Они были одеты во все новое, а не в повседневное тряпье. Их новый прикид явно был не со свалки, а только что из магазина, или с рынка. Успевшая с утра пораньше надраться парочка не удосужилась даже сорвать ярлыки с ценниками, и в таком виде прошествовала мимо торговок по направлению к своему жилищу. Вторая причина, привлекшая внимание торговой братии, это наличие в их руках объемистых пакетов, топырящихся разнообразным содержимым, явно не помойного происхождения.

У бомжа определенно завелись деньги, причем немалые, раз он смог позволить себе столь кардинально сменить гардероб, и устроить праздник жизни. Откуда у бомжа деньги, торговки не знали, хотя охотно выдали навскидку несколько версий возможного их происхождения. Либо бомж нашел в кустах на месте пьянки кошелек с зарплатой работяги, либо прошвырнулся по карманам заснувшего там гуляки, сраженного зеленым змием.

Словоохотливые тетки могли предложить благодарному слушателю еще с десяток версий внезапного обогащения бомжа, но слушатель потерял к ним интерес, и удалился. Бизнесмену все было ясно, или почти все. Подробности преступления, в котором, вне всякого сомнения, участвовал бомж, один, либо с помощником, а может с помощницей, он надеялся услышать на месте.

Подойдя к машине, он выбросил чебуреки в кусты, извлек из кармана чистой рукой носовой платок, тщательно вытер им правую руку. Носовой платок полетел следом за чебуреками, а на свет божий была извлечена 10 литровая канистра с бензином, которую он постоянно возил с собой, не смотря на обилие заправок наводнивших город, по привычке. Сегодня эта канистра наконец-то пригодится. Разговор с бомжем предстоит серьезный, при любом раскладе не придется тащить канистру обратно, а бомжу выходить на «работу».

Уплаченные бомжам сотенные купюры, привели его на искомое место. Люк теплотрассы, в котором вместе с подружкой обитал разыскиваемый им бомж, был раскрыт настежь, не смотря на то, что на улице стоял тусклый и холодный осенний день, готовый в любой момент прорваться нудным, моросящим дождиком длинною в вечность. Прохожие зябко кутались в куртки и плащи, невольно ускоряя шаг, чтобы побыстрее убраться с улицы в тепло, где нет блеклого, холодного солнца, нависших над головой серых и угрюмых туч, готовых выплеснуть на головы случайных прохожих, свое содержимое.

Бомж не мерз, ему тепло и судя по обилию разбросанных повсюду пустых бутылок из-под водки, разноцветных оберток разного рода деликатесов, сытно и пьяно. Сморщившись от вони, идущей из чрева колодца, бизнесмен заглянул внутрь. На старом матрасе похрапывал, пуская пузыри, искомый бомж. Рядом с ним, на ящике, застеленном старыми газетами, высилось с полдюжины водочных бутылок, разной степени опорожненности, а также пирамиды нарезанной колбасы, вареной и копченой, куски селедки, лук, хлеб, и еще много чего из съестного, что конкретно можно было узнать, только оказавшись поблизости. Но, у явившегося на разборки бизнесмена и в мыслях не было спускаться вниз, в грязный, вонючий колодец, чтобы узнать меню маргинала, переживающего лучшие времена.

При взгляде на стол, накрытый бомжем, все стало на свои места, последние сомнения насчет причастности маргинала к краже исчезли. Пьяный мужлан, дрыхнущий на дне вонючего колодца, не наводчик. Ни один наводчик, тем более бомж, не получит за наводку на лопатник, пусть даже набитый денежными знаками под завязку столько, чтобы беспробудно пировать много дней, ни в чем себе не отказывая. Бизнесмен был уверен, спустись он вниз, обшарь спящее на загаженном матрасе тело, и заветный лопатник, изрядно похудевший, явится его взору.

Проверять подлинность своих предположений он не собирался. Ему все было ясно и без ныряния в грязь, и смрад колодца теплотрассы. Бомж должен ответить за свое прегрешение. Смерть его будет единственной достойной ценой за столь вопиющее по наглости, деяние. И полилось в колодец содержимое канистры, обильно смочив спящего бомжа, топчан, стол с выпивкой и закуской, а также стены жилища маргинала.

Бомж и ухом не повел на дождь с весьма специфическим запахом, разразившись еще более громогласной руладой храпа. Минуту спустя, полетела вниз порожняя канистра, выбросить которую бизнесмен порывался много раз, но все руки не доходили. Следом за канистрой в колодец упал огонь, охватив пламенем спящее беспробудным сном хмельное тело, и все, что окружало его. И завыло, засвистело пламя, пожирая все, что оказалось в зоне досягаемости. Столб пламени вырвался из колодца с оглушительным ревом, заглушив предсмертный вой бомжа умирающего в страшных муках.

И вдруг за спиной поджигателя раздался крик, и маленькие кулачки девочки-подростка, яростно затарабанили по его спине. Подружка Лешего вернувшись «домой», обнаружила столб пламени на месте жилища, и здоровенного амбала, наблюдающего за пожаром. В колодце, полыхающем пламенем, был не только ее дом, там находился единственный человек в мире, к которому она испытывала искреннюю привязанность. Любимый человек умирал, а убийца, стоя поблизости от колодца, с усмешкой наблюдал за его агонией. Подобно разъяренной кошке, что, спасая детенышей от нападения злобного хищника, многократно превосходящего ее в силе, отчаянно бросается на врага, налетела Наташка на здоровенное тело, обрушивая на него град ударов маленьких кулачков.

Ошарашенное внезапным нападением тело, резко развернулось, замерло на мгновение и ударило. Огромный кулак, величиной с голову девчонки, с силой, способной нокаутировать здорового мужика, ударил ее точно в лоб, вышибая из глаз искры, а из головы мозги. И не успело отлетевшее на десяток метров тело коснуться земли, как она была мертва. Спустя минуту, бездыханное тело подружки Лешего, так некстати вернувшейся «домой», полетело в пылающую бетонную яму, навстречу единственному мужчине, который ее по настоящему любил.

Очищающий огонь еще долго бушевал в тесной бетонной трубе с глухим, утробным рыком, а затем все стихло. Пришедшие спустя пару дней проведать коллегу бомжи, обнаружили два обуглившихся трупа на дне колодца. На люк теплотрассы опустилась чугунная крышка, укрыв обугленные тела.

Больше там никто не жил. Новый член сообщества бомжей нашел себе иное жилище. Лешего маргиналы помянули пару раз на своих ежевечерних посиделках, выпив за упокой души по стакану сивухи, да и забыли.